Это и моя война

Глава вторая. «Я принял вызов»

Если объявил войну, как минимум подготовься к ней. А подготовку к войне не худо бы начать с перечисления врагов по пальцам… если пальцев хватит. Это новобранцев пугают несметные полчища врагов, ветерана же такая диспозиция только бодрит и делает злее и опасней. Смертельно опасней.

Во-первых, следует помнить о тех, кто там, за облаками, имеет на него зуб. А зуб имеется, и не маленький – штурман Борн говорил, что Сварога могли обнаружить и спасти в течение дня после падения яла, однако минула неделя, а о спасателях ни слуху ни духу…

Нет, если по порядку, то начинать следует с той загадочной силы, которая умыкнула настоящего графа Гэйра в неизвестном направлении. А далее, по очереди, следует вспомнить нечисть в космическом тоннеле, явившую ему картины ада и с помощью такой вот артподготовки намерившуюся завладеть его разумом и телом. Потом – тварь в образе пташки, заманившая Сварога в Лжемагистериум. Потом – неведомый Противник, который лишил его ял подъемной силы и обрушил на погибельные земли Хелльстада…

Уф. Самые неприятные личности перечислены. Остается пакостная мелочь. Родственники тех, кому снесли головы удалые предки графа Гэйра (кажется, в эту почетную команду включены все мало-мальски титулованные шишки земных королевств и даже Горрота. Кстати! Случайно ли оседлавший ящера воин вместо плаща носил горротский флаг?). И нет бы спасибо сказать предкам графа за то, что те приблизили час вступления в наследные права. Сволочи неблагодарные…

Кто еще? Ну конечно, те, кто заполонил три земных королевства так называемыми Глазами Сатаны. Скорее всего, это будет персональная военная кампания или освободительный поход. Его мы отложим до лучших времен, хотя при случае не упустим возможности сунуть врагу палку в колеса.

Или гранату в бензобак.

Потом – не стоит забывать летающую, прыгающую, бегающую и ползающую нечисть. Эту пакость мы будем рубить по ходу дела. И на десерт нам остается герцогиня Харланская, не дающая мертвецам спокойно почивать в земле. Требующая, чтобы мертвецы под звуки ее военных барабанов маршировали туда, куда она укажет. И пусть десертом положено заниматься в последнюю очередь, маленькие дети всегда тянут ручки сначала к сладкому. А Сварог в этом, почитай, еще совсем ребенок.

Он покачивался в седле и мурыжил голову злобно-веселыми мыслями.

Накачка перед боем. Стандартный психотерапевтический курс опытного вояки.

Часа через полтора они без всяких приключений добрались до обитаемого места под названием Рут. С первого взгляда было ясно, что раньше городок был не в пример обитаемее. Сварог долго ехал по пустым улицам, состоявшим исключительно из заброшенных домов – богатых некогда, бедных, средних. Не разрушенных или сожженных при штурме – просто брошенных однажды раз и навсегда. Иные носили следы разграбления в спешке, но по большинству видно было, что в них похозяйничали обстоятельно, не спеша и ничего не опасаясь, аккуратно сняли с петель двери, вынули стекла из окон, забрали все, что могло пригодиться в хозяйстве. Захватчикам такое ни к чему. Значит, постарались земляки и соседи, а дома определенно принадлежали тем, кто подался на полдень за лучшей долей.

Сварог свернул за угол. Там уже начинались обитаемые места – из труб идет дым, на улицах попадаются прохожие, а на удобном месте, которое не обойти и не объехать, расположился патруль – пятеро в шлемах и кольчугах, с мечами, копьями, арбалетами и единственным мушкетом военного образца. Тут же стояли две оседланные лошади, а на высоком шесте развевался незнакомый флаг – красная, желтая и белая вертикальные полосы, на красной изображен черный меч острием вверх. Странный флаг, не значившийся ни в одном геральдическом справочнике. А уж в здешней геральдике Сварог разбирался больше, чем во всем остальном: эти знания ему запихнули в голову в первую очередь. Согласно здешним правилам и традициям, красный цвет символизировал отвагу, желтый – богатство, достаток, а вот белый был траурным цветом. На белых конях везли хоронить покойников, в белые одежды облачались неутешные близкие. Одни лишь горротские короли, издавна славившиеся весьма своеобразным чувством юмора, сделали свой флаг белым…

Его заметили и взяли на прицел. И сразу стало видно, что это не какие-нибудь там наспех оторванные от сохи и втиснутые в кольчуги землепашцы, а регулярная армия. Пусть вооруженная и не по последнему слову. Мушкет поставлен так, чтобы смахнуть ездока с лошади, если тому придет в голову шальная идея удирать на полном галопе. А арбалетчики, как бы невзначай сместившись с линии огня, встали так, чтобы утыкать всадника стрелами, приди тому в голову сумасбродная мысль прорываться с боем. И еще: парни знали, кто на что способен, и секторы обстрела не пересекали – верили в верный глаз и твердую руку друг друга.

Сварог спокойно ехал прямо на них – и остановился в трех шагах, отметив, что наконечники стрел серебряные. И наконечники копий – тоже. Он разглядывал их, а они разглядывали его. Чтобы не нагнетать напряжения, Сварог заговорил первым:

– Документ показать, орлы?

Он постарался погасить все клокотавшую внутри ярость. И помня, насколько скоропалительно делают выводы стражи блокпостов всех времен и народов, постарался обойтись без резких движений, когда полез в седельную сумку за мандатом. Плавно-плавно отстегиваем ремешки. Долго роемся, чтобы у солдатиков не мелькнуло подозрение, будто он заранее ждал встретить здесь патрульный отряд. Теперь находим нужную бумагу. Может быть, умнее было бы слезть с лошади? Хотя уже поздно. Протягиваем бумажку.

– Сам рисовал? – спросил старший, изучив документ. Остальные хмыкнули невесело. Из чего можно сделать вывод, что служба солдатикам медом не кажется. Не до шуток им, бдят со всей ответственностью и осторожностью.

Сварог сказал чистую правду:

– А откуда я знаю, кто его рисовал?

Орлы хохотнули чуть веселее. Старший бросил:

– Не шевелись. Проверим.

Серебряный наконечник копья медленно поднялся к его груди – Сварог добросовестно замер, – коснулся шеи и отодвинулся гораздо быстрее. Лица у патрулей стали чуточку дружелюбнее, но старший, как ему и полагалось по должности, остался собранным и подозрительным:

– Смотри, если что… Тут у нас адвокаты не водятся. Откуда едешь?

– Из Фиортена, – бухнул Сварог и пожалел, что проговорился.

Но что прикажете делать, если других названий он попросту не знал и врать о незнакомых местах опасался?

– Как там?

– Паршиво, – сказал Сварог. – Нет больше Фиортена. Один пепел остался.

– Кто там был? – Старший даже не удивился такому ответу. Остальные тоже не вздрогнули.

А это уже плохо. Это называется – низкий боевой дух.

И за такое состояние боевого духа вверенного личного состава командира следовало расстрелять на месте. Иначе обойдется дороже. Впрочем, Сварог им не судья, чтоб так, с пылу с жару, делить на правых и виноватых. У него своя, персональная война.

– Ох, знал бы я кто, – сказал Сварог устало. – Он бы у меня кровью умылся… Кабаки в городе есть, ребята? Типа постоялого двора?

Они молчали. Расступились, правда, и он медленно поехал прочь. Вдогонку все же крикнули:

– Через базарную площадь, налево у зеленого дома – и прямо до самой реки. Постоялый двор тетки Чари.

Карах смирнехонько сидел под плащом. Прохожие, как один, оглядывались на Сварога – кто украдкой, кто открыто. Сварог понял, что приезжие здесь – вещь редкостная, что он станет темой для вечерней болтовни, ибо с новостями здесь плоховато…

Большого ума не требовалось, чтобы заметить: здесь властвует гордая бедность. Понятно – ни развитой торговли, ни серьезных ремесел и промыслов. Нелепо трудиться до седьмого пота, если завтра-послезавтра может прийти враг и все отнять. Трижды ему предлагали продать второго коня, один раз спросили, не ожидается ли какой войны, а однажды поинтересовались, не он ли беспутный племянник мамаши Микоты, лет двадцать назад сбежавший искать приключений и с тех пор не объявлявшийся. Сварог каждый раз молча мотал головой.

Он почувствовал вдруг, что Карах зашевелился под плащом, пробрался к шее. Это могли заметить со стороны, и Сварог, не поворачивая головы, прошипел сквозь зубы:

– Тихо! Что там?

– Хозяин, убей его! – зашептал Карах из-под капюшона. – Убей его сейчас же! Это плохой!

Сварог придержал коня, украдкой оглянулся – нет, никто вроде бы не обратил внимания, как приезжий пустился в дискуссию с собственным плащом.

– Вон тот, в черной шапке! – не унимался Карах. – Убей его побыстрее!

Сварог растерянно огляделся. Он как раз проезжал по базарной площади, где не особенно шумно торговали рыбой, старой одеждой, живыми овцами, дровами и пивом. Покупателей было самую малость побольше, чем продавцов. У лотка с рыбой, точно, стоял худой человек в буром кафтане и высокой черной шапке, какую носят на полудне Снольдера – круглой, с плоским донцем и наушниками. Человек этот ничем особенным не выделялся. Гильдейской бляхи у него не видно, но здесь их никто не носит.

– Убей его! – чуть ли не крикнул Карах.

Сварог колебался. Вспомнил, что однажды уже пропустил мимо ушей предостережения Караха и кончилось все дракой с вампирами, а могло кончиться и печальнее…

Пробормотал заклинание, и рука сама дернулась к топору.

На месте человека в черной шапке колыхалась мгла, черный сгусток тяжелого дыма, то принимавший зыбкие очертания человеческой фигуры, то переливавшийся в знакомый уже образ – шар над прямоугольником.

Впервые он эту дрянь увидел с палубы «Божьего любимчика».

И имя этой дряни было – Глаз Сатаны. Эта дрянь уже заполонила собой едва ли не пятую часть континента, там, где в школьных учебниках ларов значатся необитаемые земли. А теперь он встречает эту дрянь здесь, в Приграничье, среди ничего не подозревающих людей.

– Ах, вот это кто… – сквозь зубы пробормотал Сварог. – Карах, держись!

Он отвязал повод заводного коня, накинул его на столбик ближайшего навеса. Еще раз произнес заклинание. Теперь он вновь видел лишь худого человека, отвернувшегося к лотку с рыбой, – видел то, что и все остальные на площади, окруженной невысокими каменными домами с острыми крышами. Сварог развернул коня так, чтобы оставить худого справа, пустил вскачь. На бодрый конский топот стали удивленно оборачиваться. Разговоры прервались на полуслове. Лезвие Доран-ан-Тега шелестяще свистнуло в воздухе, и сразу же вокруг завопили. Сварог оглянулся, натянул поводья.

Отсеченная голова худого еще кувыркалась высоко в воздухе, невесомо выписывая круги вопреки законам природы и тяготения – словно живое существо, выбиравшее, где бы приземлиться на грязный булыжник. Обезглавленное туловище прочно стояло на ногах, из перерубленной шеи не брызнуло и кровинки, руки подняты ладонями вверх, словно готовятся поймать непоседливую голову, которой, дело житейское, захотелось вдруг полетать отдельно.

Голова упала на обрубок шеи и утвердилась на нем левым ухом. Пространство вокруг худого подернулось туманом, пронизанным тусклыми молниями, и вот тут-то началась настоящая паника, продавцы и покупатели брызнули во все стороны, даже овцы, мемекая, припустили прочь. Значит, все видели то же, что и Сварог, – как посреди площади возникает, принимая все более четкие, завершенные очертания, повисший над черным прямоугольником белый шар и с его бока немигающе таращится глаз – без век и ресниц, с желтой радужкой и белым кошачьим зрачком. И рожденный взгляд холоден, как лед. Как у рыси, которую Сварогу повезло подстрелить в Забайкалье.

Нечто вроде туманного диска возникло над шаром, рассыпая искры. Змеистые желтые молнии хлестнули по крышам домов, с грохотом расшвыривая черепицу и жестяные колпаки труб, опустились ниже, вышибая звонко лопавшиеся оконные стекла, выворачивая камни из стен, потянулись еще ниже, к людям…

Сварог выхватил шаур. Вереница свистящих серебряных звездочек пронеслась над ушами коня. И повторилось то, что Сварог уже видел однажды с палубы «Божьего любимчика», – спиралью завертелся густой черный дым, пронизанный зелеными вспышками, омерзительный вой, злобный и жалобный, пронесся над площадью и оборвался. Послышался сухой скрежет, дым кучей пыли осел на грязную булыжную мостовую.

Никто уже не кричал, только овцы блеяли, носясь по площади, а люди застыли неподвижно. Сварог подумал, схватил повод запасного коня и поскакал прочь – не устраивать же пресс-конференцию с митингом?

Через квартал он перешел на рысь, еще через квартал перевел коней на шаг. И все равно ловил любопытствующие взгляды местных жителей. И ему не нравились их лица – неулыбчивые, грустные или угрюмые, с навсегда въевшейся безнадежностью. Будто не в дальних далях он, а на исторической родине, в каком-нибудь захолустном городке, возведенном, чтобы секретный заводик, имеющий вместо названия только номер, получил рабочую силу. И дни идут за днями: к станку, от станка, к станку, от станка. Разве что можно только напиваться до чертиков – от этакой безысходности.

Постоялый двор под вывеской «Жена боцмана» стоял на отшибе у самой реки – приземистый каменный дом с конюшней и деревянными пристройками, все это обнесено добротным деревянным забором. Посреди двора величественно возлежала свинья и бродили куры.

Сварог проехал в распахнутые ворота и остановил коня у широкого крыльца. Дверь распахнута настежь, но внутри тихо. Из конюшни появился угрюмый высоченный детина. Рукава засучены, за пояс заткнута короткая, тщательно обструганная дубинка. На трактирного слугу он походил не больше, чем Сварог на герцогиню. Но спросил предупредительно, как положено:

– Чего изволите?

– Есть, пить, ночевать, – сказал Сварог. – Все эти удовольствия можете предоставить или только некоторые?

– Все, ваша милость, если есть денежки, – ответил детина. На правом запястье у него Сварог заметил синюю татуировку – русалка с огромной пивной кружкой. Похоже, морская тематика не ограничивалась вывеской. – Расседлать, ваша милость?

– Расседлай, – сказал Сварог. У него самого это до сих пор получалось довольно неуклюже. Детина, ничуть не удивившись, принялся за работу. Сварог заметил, что и у него получается не лучше.

Карах смирнехонько притаился в откинутом капюшоне плаща.

Сварог стоял, прислонившись плечом к столбу, наблюдал с интересом, как детина возится с пряжками и ремнями, беззвучно чертыхаясь под нос.

– Где плавал? – напрямик спросил Сварог.

Детина не стал вздрагивать и цепенеть. Буркнул, не отрываясь от работы:

– Везде помаленьку.

И за такой ответ спасибо. Что он, в самом деле, лезет хлопцу в душу в манере замполита Ульянова (ни с какого бока не родственника). Если надо, чтоб тебя здесь принимали за Вольного Топора, то и вести себя следует, как Вольный Топор. Просто пожрать, просто надрызгаться вином.

– Фогороши в городе есть?

– Где их нет? Позвать?

– Зови. – Сварог принял равнодушие детины как должное.

Понятно, моряку не радостно халдействовать, даже если по неписаным вездесущим законам музыканты должны будут отвалить ему десять процентов гонорара.

– Гулять будете, ваша милость?

– Немножко.

– С радости или с горя?

– А что, есть разница?

– Еще какая, – хмыкнул детина. – Почему-то с радости все спокойно обходится, а как завернет кто с горем, непременно норовит, подлец – уж простите, ваша милость, – запалить таверну. Вы из которых? – Наконец хлопец немного оживился. Возможно, причиной тому была пусть зыбкая, но перспектива поработать кулаками, усмиряя загулявшего буяна. С точки зрения хлопца это было куда привлекательней взимания десятины с хлипких музыкантов.

– Пожалуй, с горя, – сказал Сварог. – Правда, нет у меня такой привычки – палить таверны.

«И вообще, я в таверне впервые в жизни», – мысленно добавил он. Не воспринимать же всерьез обиталище гостеприимных ямурлакских вампиров!

– Мне что, – сказал детина. – Мое дело предупредить – хоть воды поблизости и навалом, за баловство с огнем и по башке схлопотать можно. Будь вы хоть харланский герцог.

– Там герцогиня.

– Будь вы хоть сама харланская герцогиня.

– Учту, – сказал Сварог.

В таверне и в самом деле никого почти не было. За одним столом потребляли пиво серьезные люди – четверо гуртовщиков с бычьими головами на бляхах Серебряной гильдии. Судя по гербам, гуртовщики были ронерские. Они беседовали степенно, отвешивая четко выверенные слова: «спрос», «предложение», «накладные расходы». Держали руки или на кружках, надежно обхватив запотевшую глину всей пятерней, или сложив на пузе и перебирая пальцами, или на боках, поближе к дородным кошелям – чтоб не уперли. За другим столом тихонько резалась в кости компания – на вид сплошь темные личности непонятного сословия, числом восемь. Бегающие глазки, шустрые пальцы и экзальтированные выкрики. За третьим, уронив голову в блюдо с кое-как обглоданными копчеными ребрышками, мирно похрапывал субъект в довольно приличном камзоле. Остальные столы, десятка полтора, пустовали.

Сварог подошел к стойке. Из задней комнаты, вытирая руки передником, вышла тетка лет сорока, с крепкой, отнюдь не расплывшейся фигуркой, не лишенная секс-эпила, но сущая бой-баба на вид. Если это и есть жена боцмана, боцман прочно сидит под каблуком.

– А налейте-ка мне, хозяйка, чего-нибудь для начала, – сказал Сварог, прислоняя к стойке топор.

Хозяйка налила ему из кувшина большой оловянный стакан. Он попробовал – одна из разновидностей здешнего коньяка, не самая скверная. Коньяк положено наливать в маленькую рюмку, греть в ладони и любоваться напитком на свет солнца или свечи. Но если бы он попробовал вытворить нечто подобное здесь, его тут же захотели бы пришибить. И правильно захотели бы – не выделывайся. Выпил до половины, посмотрел на хозяйку, а хозяйка посмотрела на него:

– Это вы гулять собрались?

– Да какая там гульба, – сказал Сварог. – Легкое расслабление тела и души, с должной музыкой. С горя, признаться, но таверну поджигать не намерен, не беспокойтесь.

– Перек пошел за фогорошами. Девок поискать? Тут этот промысел не особо процветает, ну да шлюхи везде сыщутся.

– Уж это точно, – философски сказал Сварог и допил остальное. – Только ну их к черту. Не тянет что-то.

– Это Вольного Топора-то? – Тетка поморщилась.

– Вы меня, хозяйка, не шибко пытливо расспрашивайте, я и врать не буду, – сказал Сварог.

– Тоже верно…

– Вы и в самом деле жена боцмана?

– Вдова, – сказала хозяйка. – Вместе плавали, пока мой дурак не сотворил последнюю в его жизни глупость…

– Это какую?

– Знаете, ваша милость, вы тоже не всюду нос суйте, вот и поладим. Если тетка Чари будет помнить про все глупости, свои и мужнины…

– Понятно, – сказал Сварог. – А на «Божьем любимчике» плавать не доводилось?

Наверное, он как-то не так спросил, не по-свойски, сразу выдав, что не слишком силен во флотском жаргоне, а значит – человек то ли сторонний, то ли малоопытный, но и так и так – опасный. Во времена оны доводилось ему как-то коротать отпуск в санатории Минобороны, деля номер с майором по фамилии, кажется, Мазур. И хотя тот был именно майор, а не капитан третьего ранга, но к флоту явно имел прямое отношение – говорил «Мурманск» и «компас» с ударением на второй слог, «шторма», «ветра»… так вот он никогда не говорил «плавали» – всегда «ходили». Возможно, и здесь для этого понятия применялись особенные слова.

Тетка Чари посмотрела на него крайне внимательно и помолчала, словно ждала чего-то. Не дождавшись, пожала плечами:

– Так ведь каждый прохиндей про себя думает, что он – божий любимчик…

Но в глазах у нее определенно что-то этакое мелькнуло.

– Бросьте, – сказал Сварог. – Я здесь человек новый, да не вчера родился. Конечно, есть какой-то тайный знак для своих или пароль, но я его не знаю… Вы мне только одно скажите: за последние два дня «Божий любимчик» здесь проходил?

Он поднял руку так, чтобы она увидела перстень Борна. Сам не знал, откуда такая уверенность, но русалку Переку явно наколол тот же умелец, что разрисовал иных моряков капитана Зо.

– Ни слуху, ни духу… – мотнула головой тетка Чари.

– Так… – Сварог повесил голову. – Тогда налейте еще, что ли.

Она плеснула в стакан и задумчиво сказала:

– Может, проще будет вас сразу со двора взашей вышибить? Не люблю я загадок и не люблю, когда чего-то не понимаю…

Она словно бы размышляла вслух. Или спрашивала совета у какого-нибудь своего божка. Рука, отставив полупустую бутылку, потянулась к шее, где, видимо, висел амулет. Это напомнило Сварогу его собственный жест, который он повторял все чаще после встречи с вампирами.

– Да ладно вам, – сказал Сварог. – Переночую и поеду. И никакого от меня беспокойства. Вы мне лучше соберите поесть, я и в самом деле жрать хочу…

– А этот, что в капюшоне у вас сидит?

– Что, видно?

– Ухо торчит. А теперь спряталось. – Это было сказано уже с явной иронией. Словно тетка Чари приняла окончательное решение предоставить гостю кров и сервис. Острые вопросы и ответы отзвучали, пришел черед необременительного трепа.

– Да он безобидный, – сказал Сварог.

– Сама знаю. Когда была маленькой, в деревне, у нас в амбаре целых два жили. Косу мне заплетали. Ну, вон туда садитесь, что ли.

Он забрал топор и уселся за массивный стол, не близко и не далеко от прочих посетителей, показывая, что новый постоялец не спешит обзавестись друзьями, но никого и не сторонится. Тетка Чари, сделав несколько рейсов от стойки, понаставила перед ним тарелок и кувшинов. Еда была простая, но сытная. Розовый, впечатляющих размеров ломоть ветчины и соответствующая краюха ржаного рассыпчатого хлеба с пропеченной корочкой. Желтоватый, нарезанный толстыми кусками сыр вроде «Вологодского».

Блюдо с утонувшей в подсолнечном масле, обложенной зеленым лучком селедкой, размерами больше похожей на щуку. Кольцо сухой колбасы «смерть зубам». Плошка с горячим месивом из овощей…

– Ага, вот и фогороши ваши идут, торопятся, голубчики, с похмелья небось…

Наметанным глазом легко вычислив заказчика, военно-полевой оркестр без шума, с достоинством прошествовал от входа к столу и, как у себя дома, начал занимать места. Тренькнула задетая струна, глухо загудел фанерный корпус, когда братцы складывали свою музыку на край, подальше от тарелок.

Она принесла стопку оловянных стаканчиков, вложенных один в другой, – для фогорошей, рассевшихся за столом и откровенно потиравших руки.

– За знакомство? – Сварог поднял стакан, разглядывая их.

Народ был колоритный – музыканты из снольдерских степей, в синих штанах, желтых рубашках и красных жилетах, все потертое и штопаное, но на шеях сверкают диковинные золотые украшения, а на пальцах – массивные золотые перстни с крупными самоцветами. Этой привилегии – носить кольца с драгоценными камнями – завидовали все сословия и гильдии, ибо подобным правом обладали одни дворяне. Этот народ принципиально носил из оружия только серебряные сабли против нечисти.

В самых диких и безлюдных местах ходил как по родной улице. Потому что убить или ограбить фогороша считалось преступлением более мерзким, чем убийство собственной матери.

– Как же это вы, ребятки, всей этой красоты с похмелья не спустили? – спросил Сварог.

Старший, черный, как ворон, усач, сверкнул ослепительными зубами:

– С Сильваны, должно быть, ваша милость? Обычаев наших не знаете? Подыхать будем, а не пропьем. Традиция. Фогорош может ходить хоть голым, но если он при сабле и драгоценностях – чести его урона нет. Ваше здоровье! Музыку лучше слушать после пары наперсточков, а чтобы играть и петь душевно, потребно этих наперсточков не меньшее количество. Посему поднимем и опростаем, не унижая себя закуской! У вас печаль или вовсе наоборот?

– Хороший человек умер, – сказал Сварог, ощущая уже после чарки коньяка приятную сдвинутость сознания. – А потому урежьте-ка «Тенью жизнь промчалась», да так, чтобы…

– И никак иначе! – успокаивающе поднял ладонь старший. – Дело знакомое весьма и насквозь. Гей!

Они встали, разобрали инструменты – две явные скрипки, нечто похожее на гитару, только прямоугольное, обвешанный колокольчиками бубен, – переглянулись, кивнули друг другу и действительно урезали так, что все кабацкие шумы и все печали отодвинулись невероятно далеко, осталась только мелодия, удивительным образом и лихая, и горестная:

Гуртовщики уважительно замолчали, тихонько, чтобы не стукнуть, поставили кружки на стол. Тот, чья очередь была бросать кости, тоже замер, занеся стакан с костями высоко, да так и не перевернув. Только дремлющий в блюде с рыбьими костями господин никак себя не проявил.

Скрипка рыдала над самой его головой, потом фогороши разомкнули кольцо, кружили меж столиков, то приближаясь к Сварогу, то отдаляясь, полузакрыв глаза, ничего не видя вокруг, ни на миг не прекращая игры.

Сварог поднял глаза – трое из числа темных личностей сидели напротив и выразительно поглядывали на свои пустые стаканы, прихваченные со стола. Сварог налил им, пригляделся внимательно – рожи были самые продувные.

– Внесем ясность, – сказал он, полез в карман, вытащил пригоршню серебра и аккуратно высыпал на стол. – Вот это все, что у меня есть. И я могу по-мужски угостить винцом кого-нибудь, но ужасно злюсь, когда меня, сиротиночку, хотят обидеть… Усекли?

У него оставалось еще десятка три монет в потайном кармане и шаур, который легко можно было использовать как вечный агрегат по производству серебра, поскольку машинка не имела ограничителя ресурсов, но об этом он не стал распространяться.

– Нет, такого даже грабить жалко, – сказал один, не отрывая, как и остальные, завороженного взгляда от серебряных кружочков. – Как дите малое…

– Не понял, – сказал Сварог.

– Мы, ваша милость, не записные душегубы и не святые, – сказал собеседник. – Так, посередке где-то болтаемся. Потому что тут, в Пограничье, не любят чересчур уж сволочного люда, но и святым здесь никак не житье. Мой папа – умнейший был человек, хоть и сплясал в конце концов с Пеньковой Старушкой – всегда меня учил, что не стоит грабить того, кто тебе непонятен, а то боком может выйти… Вы что, сударь мой, никогда не слышали, что в Пограничье, в противоположность всему остальному миру, серебро не в пример дороже золота?

– Слышал, – сказал Сварог.

– Но не слышали, насколько дороже. Иначе не стали бы все это на стол вываливать. Вечереет, в кабаке народишко скопляется, и не все такие осмотрительные, как мы, не у всех был такой мудрый папа, как у меня, так что вы от греха подальше все это спрячьте… – Он придвинул Сварогу деньги, ухитрившись при этом ловким движением мизинца отправить две монеты себе в рукав. И тут же поднял руку, подперев щеку ладонью, чтобы монеты провалились поглубже к локтю. – Значит, что? Значит, в здешних делах вы совершенно не разбираетесь, и вам, сдается мне, ох как пригодятся люди, которые за десяток серебрушек дадут дельный совет насчет чего угодно. А то и поручение выполнят за умеренную плату. Другие за вас и больше бы дали.

– Это кто? – тихо спросил Сварог, перегнувшись к нему.

– Да ездят тут всякие…

Сварог сгреб монеты, отсчитал десять и положил перед ним, а остальные спрятал.

– Это за советы или за ответы на вопросы?

– За ответы, – сказал Сварог.

– Ваша милость, тут четвертый день крутятся харланские шпики с полными карманами серебряных и ищут, кто бы согласился для них хватать всех едущих из Ямурлака.

– Значит, вы настолько честные, что предпочитаете десяток серебряных полному карману?

Серебро – дело наживное, серебра было ни капельки не жалко.

А вот недостаток информации мог привести к провалу. Поэтому Сварог решил обстоятельно выслушать человечка, до последнего слова, не перебивая. Как алкоголик терпеливо и бережно выцеживает последние капли из пузырька лосьона. Потому что других источников информации не предвидится. Впрочем, слепо верить услышанному было бы тоже непростительной глупостью. Но Сварог надеялся, что сумеет отделить зерна от плевел.

– Расклад такой, что именно так и выходит. Потому что – гораздо безопаснее. Парочка из тех шпиков уже пляшет с Конопляной Тетушкой. Не любят у нас харланцев. А молодой князь, хоть и сопляк, себя поставить сумел. Словом, мы вас предупредили. Народ здесь разный, так что я бы на вашем месте долго в Руте не задерживался. У тетки Чари вам будет безопасно, но разговоры пойдут. Уже по всему городу болтают, как вы этого черта на базаре замочили, только что наши ребята пришли, рассказали. А когда все, кто здесь пьет, по домам разойдутся, все будут знать, где вы на постое имеете честь обретаться.

– Тогда перейдем к советам, – сказал Сварог, сделал знак фогорошам, чтобы продолжали. – Вот еще восемь.

– До десяти двух не хватает…

– Восемь, да две в рукаве – десять, нет?

Прохвост рассмеялся и, сложив ладонь ковшиком, смел монеты со стола себе в пригоршню:

– Верно, десять… Что вам посоветовать?

– Как мне побыстрее попасть в Харлан.

Вот теперь темные личности по-настоящему удивились:

– Но ведь они вас ищут…

– И тем не менее, – сказал Сварог, уверенный, что если братцы и задумывали скормить ему за денежки пару-тройку протухших баек, то теперь, сбитые с панталыку и не отрепетировавшие конферанс загодя, будут вынуждены, дабы не проколоться, давать только надежные рекомендации.

– Ну, вам виднее. Может, они просто не хотят, чтобы вы в Харлан добрались, а может, прятаться и в самом деле лучше там, где светлее. Мой папа тоже, бывало, краденое прятал в лавочке аккурат напротив резиденции квартального полицмейстера… Утречком садитесь на коня и скачите вниз по реке, в Адари. У нас здесь одни рыбацкие лодки да два княжеских корабля, а в Адари – приличный по меркам Пограничья порт. За два десятка серебряных вам шикарную посудину продадут – с палубой, трюмом, каютой, капитаном и тремя корабельными патентами на три разных названия… А если отыщете в кабаке «Петух и пивная кружка» такого Брюхана Тубо и сложите пальцы вот так, – он показал, – да отсыплете ему еще пяток, он сам для вас и разыщет, что нужно, пока пиво пьете, вам и бегать не придется.

– Ладно, – сказал Сварог. – Но если что…

– Под землей найдете, дело ясное, – кивнул тот. – Не сомневайтесь, все честно. Только с князем не связывайтесь, он у нас романтик, голову задурит, и пропадете…

– А ну-ка, брысь отсюда! – цыкнула неизвестно когда подкравшаяся хозяйка.

– Тетка Чари, да мы вполне мирно беседуем… – Собеседник Сварога вскочил и примирительно развел руками.

– Соколик мой, я таких на нок-рее вешала… – тихонько сообщила тетка Чари. И хотя в руках у нее не было ничего, что приблизительно напоминало бы оружие, Сварог вдруг с удивлением обнаружил в ее позе сходство с первой позицией «приема по перелому локтевого сустава противника» из учебника боевого самбо. Ух ты!

Вряд ли она шутила – темные личности сразу поскучнели и, учтиво раскланявшись со Сварогом, заторопились прочь, однако тетка Чари мгновенно извлекла из-под передника нечто напоминавшее деревянные грушевидные нунчаки, сгребла самого разговорчивого за запястье и крутанула так, что тот взвыл.

– Стоять, выползок черепаший! Ваша милость, деньги у них забирать будете?

– Не надо, они их честно заработали, – сказал Сварог.

– Ну-ну… Все равно – брысь! – Она присела рядом со Сварогом. – Надоели, не клиенты, а сплошная шпана. Нет, пора закрывать все к русалочьей матери и перебираться в Ронеро, полузабытую милую отчизну. Благо про нас там все и забыли, все сроки давности вышли, гончие листы давно не кружат…

Сварог вежливо помолчал. Хозяйка посидела, слушая музыку, вздохнула и сказала, как показалось Сварогу, со значением:

– Знала я одного штурмана, ужасно любил, когда ему играли «Тенью жизнь промчалась». И все говорил, что закажет ее по себе вместо заупокойной…

Сварог выдохнул:

– Может, мы и разных штурманов имеем в виду, но мне отчего-то кажется, что одного.

– Вы не из Старой Гавани едете?

– От Старой Гавани остались одни головешки, – сказал Сварог. – И три мачты из воды торчат. «Божий любимчик» должен был нас ждать…

– А Зо? С ним что?

– Мы… ну, в общем, мы прорвались поодиночке, – сказал Сварог. – Может, Зо просто припозднился. Может, там на дне вовсе и не «Божий любимчик»…

Несмотря на дружескую симпатию к хозяйке, Сварог поостерегся распускать язык. Ситуация такова, что сейчас доверять он мог только себе. Да и незачем тетке Чари знать чужие секреты. Секреты эти такие, что могут и жизни стоить невинному человеку…

– Ну да, – горько усмехнулась тетка Чари. – В таких делах, голубчик мой, обходится без всяких «может». Говорила я своему дураку. И Вентрасу говорила…

– Вентрас в Винете, – вырвалось у Сварога.

Тетка Чари нисколечко не удивилась:

– То-то и оно…

– А что такое эта Винета?

– Как вам еще до сих пор голову не оторвали? Ведь ничегошеньки не знаете… А интересно, знаете хоть, на кого вы жутко похожи?

– Знаю, – сказал Сварог. – До чего мир тесен…

– Мир-то большой, только вы бродите по старым дорогам вашего двойника, вот и нарываетесь. Вы, часом, не сын?

– Вот уж нет, – сказал Сварог. – Долго объяснять, вам наскучит. Я и сам еще не разобрался до конца в иных странностях.

– Понятно. Может, вам чем помочь? Вы, конечно, не наш, но явно как-то с нашими повязаны…

– Спасибо, сам справлюсь. Скажите, если эти прохвосты что-то посоветовали, на них можно полагаться?

– Можно. И рады бы положить грех на душу, да помнят, где живут. Если что, я им устрою грустную жизнь на фоне сплошных неприятностей… Утром уедете?

– Скорее всего.

– А выскочить из этого дела никак не можете?

– Не хочу.

– Ох, беда с вами, с идейными, – вздохнула тетка Чари. – Не умеете вовремя остановиться. Правда, мой дурень был не из идейных, да тоже не сумел остановиться вовремя. Вот и крутись теперь слабая женщина со всем хозяйством…

– А Перек?

– Перек хорошо умеет махать абордажным топором да лазить по мачтам. А для хозяйства нужна смекалка. Ничего, вскорости начну собираться в Ронеро, подожду пару дней, вдруг Зо на горизонте все же обозначится…

– Если появится, скажите ему, что я ушел в Харлан.

Этот секрет Сварог доверить тетке Чарли решился. Потому что оставалась надежда. Пусть слабая, но оставалась. И если Зо жив, то ему следует дать возможность восстановить путь Сварога. И если Сварог сгинет, его смерть поможет кому-то вовремя выбрать правильную тропу и уцелеть… а может, и победить.

– Тоже, нашли место. Сплошные колдуны. Одно меня утешает: если эти твари, шары чертовы, пойдут дальше, от Харлана половинка останется…

– А вас не беспокоит, что они пойдут еще дальше?

– Они ж не могут переходить реки. Разве что найдется сволочь, устроит им мост. Достаточно натянуть шелковинку поперек реки, иной нечисти это, что мост каменный…

– Боюсь, сволочь отыскалась, – сказал Сварог. – Один сегодня был на базаре. В человеческом виде.

– А я решила, брехня.

– Я сам видел.

– Нет, пора отсюда сматываться. Уж если стали людьми оборачиваться… Значит, его и в самом деле угрохали?

– Да как раз я его и… – сказал Сварог.

– Идите вы! Я-то думала, брехня, пришел старый Шовер, а этот, не сбрехнувши, чарку ко рту не поднесет… – осеклась, уставилась через плечо Сварога. – Вот сюрприз! Князь!

Сварог обернулся. Гомон приутих, даже фогороши заиграли потише. В дверях стоял светловолосый юноша, почти мальчишка. Вокруг высокой тульи шляпы поблескивает княжеская корона, на груди серебряная цепь (хотя согласно законам геральдики князю полагается носить золотую, строго определенного фасона).

Двое в кирасах и рокантонах вошли следом, встали по сторонам двери. Тот, что проверял сегодня на окраине документы Сварога, кивком показал на него князю. Князь направился к столу. Солдаты остались у двери. Тетка Чари проворно вскочила:

– Ваше сиятельство, честь какая… соизвольте снизойти, чем богаты…

На них таращились со всех сторон. Вспомнив, в какой он личине обретается, Сварог встал и низко поклонился, приложив обе руки к груди.

– Я Ведем, князь Рута, – сказал юноша. – Где мы можем поговорить?

Тетка Чари побежала впереди:

– Сюда, ваше сиятельство, тут ни одна живая душа… – Она распахнула дверь в просторную заднюю комнату, выскочила, вернулась с огромным подносом. – Чем богаты…

– Поставьте и уходите, – бросил князь. – Станете подслушивать – повешу. – И, что понравилось Сварогу, стал осматривать помещение без всякой брезгливости. Наоборот, с любопытством. Не каждый день князю доводилось посещать таверны.

Еще Сварог с улыбкой подумал, что в этом они с князем похожи.

Тетка Чари, пятясь, вывалилась за порог и тщательно прикрыла тяжелую дверь, схваченную поперек коваными железными полосами. Князь нервно прошелся по комнате, сел на скамью, посмотрел на Сварога:

– Садитесь. Кто вы?

– Путешественник, – сказал Сварог.

– Куда направляетесь?

– Вниз по реке.

Сварог задумался – отчего это князь так вежлив? Обычно любой, обладающий гербом, «тыкает» Вольному Топору без зазрения совести – если только чувствует силу на своей стороне. Странное поведение для полновластного хозяина, привыкшего походя грозить виселицей встречным-поперечным…

Князь смотрел на него напряженно и беспомощно. Сварог ждал, скрестив руки на груди. Снаружи не долетало ни звука, дверь была сработана на совесть.

– Что у вас за странный флаг? – спросил наконец Сварог.

– Это флаг Пограничья. – Князь задрал подбородок с видом гордым и непреклонным.

– А зачем там белая полоса?

– Потому что на нашей земле – беда.

– Зачем там меч, я уже понемногу догадываюсь, – сказал Сварог. – Интересно, а Пограничье знает, что у него такой флаг?

Князь понял иронию, к тому же спохватился наконец, что инициатива ушла у него из рук. И рассердился:

– Я вас могу и повесить… Или повесить рядом с харланским шпионом, или выдать харланским шпионам.

– А смысл какой? – поднял брови Сварог.

– За вас хорошо заплатят… Оружием или серебром.

– Разве все дело только в оружии или серебре?

– Дело в людях, которые могут дать это серебро. Естественно, чтобы ценой не было предательство. – Князь показал ему согнутую серебряную звездочку, должно быть угодившую в стену: – Ваша?

– Да, я обронил несколько на площади… – сказал Сварог. За сегодняшний день он привык говорить недомолвками, что впору было забеспокоиться – а не разучился ли он изъяснятся нормально.

Звездочка вдруг полетела в него. Сварог не шелохнулся, и звездочка отскочила от его груди, словно отброшенная ударом невидимой теннисной ракетки.

– Ну конечно, – сказал князь. – Следовало ожидать. Снизошли к нам поразвлечься?

В его голосе прозвучали такое презрение и ярость, что Сварогу стало не по себе. Да, он – лар, а лара нельзя убить оружием, которое не держишь в руке. Да, не любят ларов под облаками. И за что их любить – в большинстве своем спесивых, равнодушных небожителей? И Сварог, точнее будет – лорд Сварог, граф Гэйр, – тоже должен испить до дна чашу нелюбви, – иначе будет нечестно.

– Не совсем, – сказал Сварог. – Верить или нет, дело ваше, но у меня серьезное дело. И я не ищу ссор… если мне их не навязывают.

– Я вам не собираюсь навязывать ссору.

– Тогда зачем же вы на меня вызверились? – тихо, даже ласково спросил Сварог. – Никого не трогаю, пью вино, честно сказать, по весьма печальному поводу…

– Простите, – сказал князь. – Я понимаю, что лично вы ни в чем не виноваты…

– А кто виноват и в чем?

«Опять меня понесло в высокопарные выси», – с неудовольствием отметил Сварог. Точно эта местность скверно влияет на лексику. Завтра же сделаю отсюда ноги.

Князь прошел к столу, налил себе черной «драконьей крови».

Постоял с чаркой в руке, резко задрав голову, осушил до дна. Повернулся к Сварогу:

– Так что, вы говорите, случилось с Фиортеном?

– Дотла, – сказал Сварог и горизонтально повел рукой, чтоб не оставалось никаких сомнений.

– А?..

– Тоже. – Сварог понуро опустил голову, вспомнив распятого Басса. Князь тяжело стукнул чаркой о стол и снова нервно заходил по скрипучему полу.

– Все хуже и хуже. Они уже начали оборачиваться людьми, и кто-то помогает им пересекать реку… Думаете, не найдутся люди, которые станут им помогать?

– Ну, не столь уж я хорошего и высокого мнения о человечестве, – сказал Сварог. – Конечно, найдутся, уже нашлись… Чего вы от меня-то хотите?

Князь схватил его за рукав, приблизил яростное и упрямое, совершенно мальчишеское лицо:

– Я сам не знаю, чего хочу. Но их нужно остановить. Вам уютно и спокойно там, наверху, вас все это не касается. А мы живем здесь. И отступаем, отступаем… Они уже расхаживают по эту сторону реки…

– Я понимаю, – мягко сказал Сварог. – Но я, честное слово, не могу поубивать их всех. Одному такое не по силам.

– Я просил аудиенции у императрицы, – сказал князь. – Здесь, понятное дело, нет имперского наместника, пришлось ехать в Ронеро. Мне ответили, что ее величество удостаивает аудиенции лишь правителей юридически признанных государств. Понимаете? Мы, здешние властители, имеем все права вольных ярлов, можем возводить в дворянство, но нас как бы не существует. Имеющие глупость здесь обитать – словно бы призраки. С юридической точки зрения.

Невольно перед глазами Сварога встала королева. Как живая. Ее величество Яна-Алентевита, императрица четырех миров. Девчонка в коротком алом платье и пурпурном плаще, расшитом золотом. Такой ее помнил Сварог…

И еще другой ее помнил Сварог – окруженной людьми, которым она не рискует доверять. Одинокий испуганный ребенок.

– Ну, она же наверняка и не знала о вашей просьбе, – сказал Сварог. – В таких случаях наместник сам решает…

И опять недовольство собой кольнуло Сварога. Чего это он заступается за королеву? Или ему нравится устоявшийся порядок вещей?

А может, это выпивка делает из него спорщика?

– Разве нам от этого легче? Конечно, мы всегда можем перебраться в какое-нибудь из соседних государств, принять подданство, многие так и поступили. Я, несомненно, останусь при прежнем титуле… Но здесь – наша родина. Мы хотим жить на родине. Однако не в силах отстоять ее сами. А для вас смести их с лица земли было бы детской забавой…

«Положеньице, – подумал Сварог. – Кто бы мог представить, что придется принимать упреки за всех, благоденствующих сейчас в небесах?» Не рассказывать же ему свою историю? Даже если поверит, то чем ему это поможет?

Князь ему нравился – из таких сопляков, бывало, получались отличные солдаты. Если только их не убивало в первом же бою. Впрочем, в бою первыми всегда убивают лучших. Такая вот печальная арифметика.

Сам Сварог здесь справляет поминки по человеку, который был лучше него.

– Иногда кажется, я сойду с ума, – сказал князь. – Или соберу людей, мы переправимся через реку и постараемся перебить их, сколько сможем…

– И много вы соберете людей на такое предприятие?

– Мало. Но нет сил сидеть и смотреть. Нет терпения ждать, когда сбудется пророчество. В него уже и не верят…

– Какое пророчество? – заинтересовался Сварог.

– Из Кодекса Таверо.

– А что там сказано?

– Неужели не знаете? Говорят, у вас там, наверху, богатейшие библиотеки.

– Я, вертопрах такой, редко навещал библиотеки, в чем сейчас искренне каюсь…

– «Когда Сатана пошлет глаза свои на землю, и они, пятерясь и десятерясь, нечистыми ордами заполонят многие области из ныне цветущих, сея зло, рухнут могучие государства, а иные, отделенные от угрозы землями, не имеющими королей, в слепоте своей и гордыне будут полагать, что избавлены от напасти, но это – ненадолго. И единственным путем к избавлению станет пришествие отмеченного Богом Серого Рыцаря, во многом схожего с фигурой шакра-чатуранджа, именуемой Серый Ферзь, ибо тому рыцарю суждено пройти долгий путь по дороге неведения меж Добром и Злом. И предсказанное мною не есть предначертанье – ибо кому ведомы помыслы Господни? Лишь самому Господу. Но если миру суждено спастись от Глаз Сатаны, его спасет Серый Рыцарь, отыскавший Златовласую Привратницу, единственную, кому под силу запереть замок на двери, которой нет; о которой все будут думать, что она есть, а о призраке станут полагать, что он жив и обладает горячей кровью; принцессу, дочь короля, жестокого короля Длинной Земли».

А мальчишка-то, оказывается, умеет не только отдавать приказы повесить того или другого.

– Чертовски внятно, признаться, – сказал Сварог. – Изложено простым и ясным языком, понятным каждому дураку… – И запнулся. Закусывать надо было.

– С пророчествами так и обстоит. Предсказатели не всегда могут облечь в простые и ясные слова то смутное, что им открылось… Но за девятьсот лет сбылись многие из пророчеств Таверо.

– Да, я слышал.

– Конкретные указания здесь все же есть, – сказал князь. – Девятьсот лет назад, когда жил Таверо, никто не мог понять, что подразумевается под Длинной Землей. Но триста лет спустя Конхобар разделился на два королевства – Ронеро и Глан. На одном из древних языков, употреблявшихся книжниками и алхимиками, Ронеро как раз и означает – «Длинная Земля». Нынешний король носит прозвище Ужасный, а принцесса Делия – светловолосая…

– Только вот в конце – полная невнятица.

– Да, согласен… – Князь поднял серебряную звездочку. – Как вы это делаете?

– Есть у меня метатель… – Сварог следил, как меняется лицо князя, и легко угадал его мысли. – И не просите, не отдам. В чужих руках эта вещь все равно не станет работать. Я попробую что-нибудь для вас сделать… – Фразочка получилась пошлая, но другой Сварог не нашел.

– Дайте нам серебра. Побольше. Вам это ничего не стоит. Хотите стать королем? Земли, захваченные Глазами Сатаны, сейчас по всем законам бесхозны, любой, кто их очистит от нечисти, имеет полное право провозгласить себя королем, даже королем королей – там ведь три королевства, три патримона… – Увидев усмешку Сварога, он стиснул кулаки, но опомнился. – Или хотя бы добейтесь для меня аудиенции…

– Попробую, – сказал Сварог. – Но это будет нелегко…

Если лары до сих пор ничего не предприняли против Глаз Сатаны, значит, у них есть свои причины и мотивы. А от коронованной особы порой очень мало зависит, особенно если она столь юная. Но мальчишка, должно быть, привыкнув распоряжаться здесь самовластно, свято верит, что так же обстоит и в других державах…

– Быть может, от императрицы скрывают правду, – продолжал князь. – Она такая юная… – В его устах это утверждение прозвучало довольно комично. – И чересчур полагается на придворных.

«Ну да, конечно, – вздохнул про себя Сварог. – Везде одно и то же – царь не знает, президенту не докладывают… Но высшие сановники и в самом деле – сила. Значит, идти нужно не к императрице».

– Честное слово, я сделаю все, что в моих силах, – сказал он. Прозвучало это казенно и сухо, и он хотел было ободряюще похлопать князя по плечу, но вовремя спохватился. – Только учтите, князь, – я добираюсь домой кружным путем, мне предстоит трудное дело и неблизкая дорога… Так что наберитесь терпения.

– Я все равно буду занят ближайшие дни, – признался князь. – Соберу дружину и поеду вразумлять барона Готара. Редкостная скотина. Решил, что отведет беду, если примется жечь колдунов – только вот в колдуны у него попадают по малейшему подозрению, а то и за малейшие провинности.

– Вы уж себя поберегите для великих дел, – сказал Сварог.

Князь огромным усилием воли сдержался, чтобы не разгневаться, но попрощался все же молча, кивком.

Сварог вернулся в зал.

– Гуляем дальше, ваша милость? – подошел к нему старшина фогорошей. – Их сиятельство вышел гневен, мы уж подумали, что вас потащат на другую пляску, попечальнее…

– Обошлось, – сказал Сварог, протянул старшине десяток серебряных монет. – Хватит на сегодня, пожалуй.

Полный людей зал выслушал этот диалог в гробовом молчании. Но потом под кем-то скрипнул стул, кто-то дзинькнул вилкой о тарелку, кто-то закашлялся. И публика, убедившись, что более ничего любопытного не произойдет, путник, убивший сегодня демона, не будет повешен, не пойдет плясать, не затеет пьяную драку и даже не подожжет таверну, вернулась к обычному своему времяпрепровождению: обнявшись за плечи и раскачиваясь, орать песни, дуть пиво кружку за кружкой, рассказывать масляные истории про соседскую жену, обгладывать солонину с бараньего ребра. Короче, пить, жрать, орать и гулять. Что неудивительно, потому что жизнь короткая такая, особенно в Приграничье.

Тетка Чари, сразу видно, сгорала от желания хоть что-нибудь выведать о только что закончившейся встрече на высшем уровне, но таверна была набита битком, гуляки засыпали ее заказами, и она порхала по залу, как пчелка, успевая и перешучиваться со знакомыми, и отпускать мимолетные, но полновесные плюхи, когда чья-нибудь нахальная ладонь устремлялась к наиболее приманчивым абрисам ее фигуры.

Сварог сел за свой стол, налил вина и вороватым движением переправил кусок мяса в капюшон – Караху. Спиной ощутил легкое шевеление – домовой аппетитно зачавкал.

– Баллады послушать не желаете, ваша милость? – предложил возникший у стола потрепанный старикашка с громоздким струнным инструментом под мышкой. – На любой вкус, печальные и веселящие душу, трогательные и бравурные… «Баллада о принцессе и мельнике», «Баллада о битве при Тагор-Муре», «Баллада о графе Гэйре и Великом Кракене»…

Сварог собрался было одарить старика грошиком и отправить восвояси, но, услышав последнее название, встрепенулся:

– Ну-ка, давай про Кракена…

Старик, опасаясь, что заказчик передумает, плюхнулся на табурет, водрузил на колени свою бандуру и с маху ударил по струнам, не тратя времени на настройку. Похоже, его агрегат после любой настройки звучал бы гнусаво, и Сварог примирился с неизбежным. Услышав пение старца, Шаляпин с Карузо наверняка удавились бы, предварительно придушив дряхлого менестреля, но дребезжащий голос старика обладал одним-единственным достоинством – он вонзался в кабацкий гомон, как шпага в бисквит, и Сварог, несмотря на шум вокруг, легко разбирал каждое слово:

Баллада оказалась длиннейшей, изобиловала каноническими повторами и надоедливыми припевами, но Сварог героически слушал и постепенно убеждался: несмотря на горы словесного мусора, кое-что попало в балладу из реальности. Несколько раз упоминалась баркентина «Беспутная русалка», имена моряков, весьма настойчиво – Море Мрака и Ферейские острова с названиями портов и даже улочек, селений, скал и отмелей. Описание Великого Кракена и жаркого сражения даже несведущему казалось нагромождением древних ходячих штампов, но финал видался неожиданным. В противоположность подавляющему большинству баллад, вещавших о достижении конкретных целей – или, наоборот, о конкретном проигрыше, – эта гласила, что «дальнейшее знают лишь немые волны». Которые, понятное дело, никому не могут поведать ничего определенного о судьбе схватившихся в поединке смертельных врагов. Это было весьма нетипично. Что-то попало туда прямиком из реальности, от тех, кто знал что-то, видел, встречался… Или от тех, кто знал знавших, что в принципе одно и то же. Откуда, скажите на милость, в балладу попала строфа «не ищите его среди мертвых, не найдете его средь живых»? Такое можно было услышать только от того, кто прекрасно знал, что так все и обстоит…

Когда дряхлый бард умолк наконец, с размаху вдарив всей пятерней по струнам и с закинутой головой испустив печальный вопль, Сварог налил ему вина и принялся допрашивать с пристрастием. Но ничегошеньки не узнал. Баллады, как повелось исстари, странствовали от одного певца к другому, разгуливали в списках, и барды, если не были авторами исполнявшихся ими творений, знали о их истории не больше, чем граммофон – о биографии Шопена. След обрывался, его попросту не было.