Падение терратоса

Глава третья

Сон не шел, в голове шумело, тошнило, почему-то немела левая и рука и нога. Нет, холодно не было, от крышки топки грело хорошо, запах, правда… труба свернута взрывом и тяга не очень хорошая. Чтобы справиться с тошнотой, Кинт принял сидячее положение – так полегчало… из памяти всплыл момент, когда его везли на скрипучей провозке в степной корпус после стычки на посту. Да, ощущения схожие и очень знакомы, и в этот раз досталось посильней, но и Кинт уже не юноша, может, поэтому контузия переносится немного легче, правда, вот слышно плохо, и эта боль во всем теле, отдающаяся после любого движения. Постучал прикладом карабина по железной стенке, чтобы проверить слух – очень приглушенный звук. Наконец тошнить почти перестало и, положив на колени карабин, Кинт закрыл глаза, пытаясь вспомнить лицо этого инспектора, но бесполезно, какое-то «серое» лицо, не запоминающееся, а вот глаза, глаза он запомнил и узнает из сотни других глаз. А еще начала накатывать злость, аж до дрожи, до хруста в сжимаемых кулаках… злость на Волье, который, прежде чем позволить профессору пускать этого инспектора, должен был проверить его жетон, злость на себя самого. Ведь заподозрил что-то, почему не прислушался? Потому что расслабился и мозги заплыли жиром за время экспедиции… Так, коря и упрекая в случившемся себя в первую очередь, Кинт все же уснул, перед этим еще несколько раз открывая глаза и глядя через люк кочегарки на звезды в темном небе.

Проснулся Кинт от озноба, колотило так, что зуб на зуб не попадал. Топливо прогорело, собрав все куски раскрошившихся топливных брикетов, что еще оставались в развороченном взрывом железном ящике, закинул все в топку. Затем подгреб на себя тряпье и хотел, было, снова погрузиться в сон, но вдруг заметил мелькание света, который хорошо отражался от искрящегося наста. Плотней прижав дверцу топки, Кинт, сев на колени, прильнул к щели в покореженной обшивке кабины… Три собачьих упряжки остановились у взорванной машины, освещая все кругом дорожными фонарями, кочевники спрыгнули с саней, о чем-то поговорили, разожгли факелы и стали ходить кругами у машины, собирая все подряд и рассматривая. «Три… четыре… шесть… восемь» – посчитал Кинт про себя гостей, левой рукой попытался достать из-под мышки пистолет, но бросил эту затею – все еще онемевшая рука плохо слушалась и было непонятно, как крепко Кинт держит ей оружие. Хорошо, два револьвера справа в кобурах – двенадцать, плюс пистолет в правой же руке – еще восемь… расстояние такое, что почти рукой дотянуться можно… Кинт замер и почти не дышал.

Тем временем кочевники, радостно переговариваясь, занимались мародерством, вот один подобрал останки чьей-то ноги, что-то сказал, отчего все засмеялись, и бросил ногу собакам. Те сразу кинулись ее рвать. Кинт не слышал рыка животных, да и речь кочевников воспринималась как некое приглушенное бубнение… плохо, очень плохо. Вот двое из кочевников полезли на машину, что-то комментируя тем, что остались внизу, снова смех… вот, смех уже слышно, – все больше Кинт напрягал слух. Со стороны вагона, на который влезли двое, к собакам полетела еще одна конечность… что точно, не разобрать, но собакам понравилось, и они, жадно огрызаясь друг на друга, кинулись к очередной подачке. Те, что забрались на разрушенный взрывом остов вагона, приближались к кабине кочегарки… Кинт, зацепив целик за пояс, с силой протащил пистолет вниз, досылая патрон, затем сунул пистолет обратно, достал револьвер, взвел курок и попытался поудобнее сесть и занять позицию для стрельбы. Нога не слушалась, и Кинт зацепил ей какую-то железяку, которая предательски звякнула. Двое застыли на развороченном вагоне и начали светить фонарями кругом, вскинув оружие… все, медлить нельзя…

Сделав три выстрела и свалив ими только одного кочевника, Кинт закипая от злости на свое состояние, свалился на железный пол кочегарки, переполз в другой угол, выглянул и разрядил револьвер во второго кочевника, тот дернулся, согнулся и, сорвавшись, полетел вниз. Сразу же по кочегарке заколотили выстрелы, по кабине шарили лучи фонарей. Кинт на четвереньках прополз в дыру в стене и спрятался в образовавшейся нише из покореженной обшивки.

– Там в кабине! Там кто-то есть, – крикнул кто-то хриплым голосом, совсем рядом, внизу, – Таш, идем со мной, проверим.

Кинт достал второй револьвер и тихо, не дыша взвел курок и согнулся так, чтобы заглянуть в щель снизу… Вот, двое, один остался внизу и светит фонарем, а второй полез на машину.

Бах! – тот, что стоял с фонарем обмяк и рухнул на снег… Бах! – тот, что карабкался на машину, полетел вниз, но Кинт в него не попал, тот просто испугался близко грохнувших выстрелов и, упав на железяку головой, отключился. Протискиваясь в темноте меж кусков искореженного металла, Кинт вылез из своего убежища, вернулся в кабину, забрал карабин и, перебравшись на металлический мостик, что идет вдоль топки, прополз по нему до конца, а потом прыгнул на снег и перекатился за переднее колесо. Тем временем четверо оставшихся кочевников отбежали к саням и, спрятавшись за ними, что-то крича, продолжали стрелять по кабине кочегарки. Кинт приложился к карабину, прицелился… «Дьявол!» – прошипел он, торчащие из-за саней головы кочевников в мохнатых шапках сливались, двоились… перед глазами все плыло, сделав глубокий вдох, затем выдох Кинт все же выстрелил, затем еще и сразу перекатился на другую сторону огромного колеса. Собаки одной из упряжек рванули в темноту, а один из кочевников прыгнул на другие сани и, что-то выкрикивая, заставил собак двинуться с места, второй хотел присоединиться к нему, но грохнул выстрел, затем второй, третий…

Сани понесли мертвого погонщика в заснеженную темноту. Кинт хотел пристрелить пришедшего в себя стонущего кочевника, но посмотрел на сани и, передумав, связал, отвесил ему увесистую оплеуху и с оружием наготове подошел к оставшимся саням, собаки в упряжке начали скалиться и рычать…

– Порычите мне! – Кинт сам рыкнул как зверь и пнул одну из собак, та заскулила, остальные притихли и, прижимая уши, стали провожать взглядом нового хозяина. Кинт на всякий случай привязал сани веревкой к большому куску обшивки вагона, затем, обойдя место скоротечного боя с фонарем в руках, собрал трофеи, потом забрал свои вещи и тоже сложил их на сани, также нашелся ранец Крея. При свете трех горящих факелов картина была угнетающая – ночь, развороченная взрывом экспедиционная машина, трупы, пятна крови на снегу, мусор, куски обшивки… Кинт стоял среди всего этого и шарил фонарем в надежде найти еще что-либо нужное, а три его тени зловеще плясали на снегу.

Кинт сидел в санях, забравшись под вонючие шкуры и обложившись трофейным оружием. Кочевник, погоняющий собак, периодически оборачивался и зло смотрел на своего пассажира.

– Что, не случалось самому быть добычей? – спросил Кинт и посмотрел вокруг, на окружающую их заснеженную целину, – имя есть у тебя?

– Зачем тебе мое имя? Все равно ведь, когда закончится путь, ты меня убьешь.

– Не хочешь как хочешь, – хмыкнул Кинт, – тогда буду называть тебя «вонючка». И почему тут все так воняет?

Кочевник ничего не ответил и смотрел вперед. Сани уже далеко уехали от места взрыва, Кинт посмотрел на небо и сощурился, зимнее солнце было очень ярким и, отражаясь от снега, нещадно било по глазам.

– Собак надо кормить, и дать им отдохнуть, – повернулся Вонючка, – иначе далеко не уедем.

– Вон в ту рощу сворачивай, там остановимся, – ответил Кинт, указав стволом карабина на холм невдалеке, – как раз время обедать.

Но полноценно пообедать не получилось, не смог Кинт ничего в себя запихнуть толком, после того как посмотрел на кормление собак. Вонючка, со связанными ногами, прошелся вдоль упряжки и извлекая из мешка куски мороженного мяса раздал его собакам, а куски эти еще на рассвете были целыми кочевниками, хоть и мертвыми, разделку которых Кинт поручил Вонючке. Кишу пришлось довольствоваться лишь куском сыра и сухой лепешкой, запив это все каким-то некрепким алкоголем из трофеев. Вонючка же отсутствием аппетита не страдал и уплетал некое жирное месиво из котелка с закопченным дном, что был в мешке с провиантом в санях. И собаки, расправившись с едой, чутко дремали, свернувшись на снегу и прижавшись друг к другу.

Оглядывая редкие деревца вокруг небольшой поляны, Кинт вспомнил про письмо от капитана Мореса, что передал пилот скревера профессору, покопался в кармане и достал помятый конверт…

«Здравствуйте, Кинт, времени мало, пилота, что отправляют к вам, удалось перехватить в последний момент, поэтому в двух словах – после получения сообщение о вашей находке, меня сразу отстранили от курирования экспедиции. Слышал что все материалы, переписки и карты сразу передали в архив тайной жандармерии, а вам приказано свернуть экспедицию. У меня плохие предчувствия, учитывая политическую обстановку в терратосе и грызню между гильдиями. Берегите себя, Кинт, будьте внимательны. И еще, если не найдете себе применения, то такие люди, как вы и Волъе мне бы пригодились в работе.

Морес».

– Да уж, – вздохнул Кинт, убрал конверт и еще раз огляделся кругом, – Ну что, Вонючка, пора ехать.

– Мне бы… – кочевник морщился и держался за живот.

– Приспичило, что ли?

– Угу…

– Чудак, наелся помоев, теперь живот у него скрутило… иди, только без глупостей, не дальше того куста вороньей ягоды.

– А ноги? – кочевник соскочил с саней, показав на веревки.

– Так дойдешь… давай уже, иди, а то передумаю и в штаны будешь гадить, хотя, чую, вашему брату и это не впервой.

Часто переступая, от деревца к деревцу кочевник побрел к кусту, где остановился и присел…

– Ачи! Ачи! – громко крикнул кочевник из кустов, а потом еще и пронзительно свистнул.

Собаки рванули сани так, что Кинт чуть не слетел, и понесли, набирая скорость. Мимо мелькали стволы деревьев и кустарник, сани подпрыгивали на кочках… не имея ни малейшего понятия, как остановить собак, Кинт перепробовал все и кричал, тянул и дергал толстую веревку, к которой были привязаны восемь больших и лохматых собак. Несколько раз сани бились по касательной о стволы деревьев, подпрыгивали на запанных снегом корнях, пару раз что-то хрустнуло в конструкции саней. Наконец-то упряжка вырвалась из рощи и понесла через целину к другому холму, на котором начинался плотный хвойный лес, который просматривался до самого горизонта. А собаки словно взбесились, и несли сани к какой-то ведомой только им цели. Кинт нашел самый простой способ в данной ситуации – он достал пистолет и начал стрелять по собакам… единственная оставшаяся собака, рычала, скулила и пыталась волочь сани.

– Как взбесились, твари, – сказал Кинт и пристрелил последнюю собаку.

Облегченно выдохнув, Кинт сел на край саней, огляделся и перезарядил оружие.

– Вот же Вонючка! – сплюнув на снег Кинт закашлялся.

Выходка кочевника для Кинта стала загадкой, хотя, быть может, он заметил в роще какой-то знак, который кочевники оставляют друг другу, а может просто думал, что таким образом удастся скинуть Кинта с саней, а потом… а потом неизвестно что, в общем, непонятно, что на уме было у Вонючки. Как бы там ни было, идти искать кочевника, проваливаясь по колено в глубокий снег, в роще на холме в паре тысяч шагов, не было ни малейшего желания, до леса гораздо ближе идти. Поднявшись, достал из ранца подзорную трубу и осмотрел весь горизонт вокруг – никого, только белое заснеженное безмолвие. Решив, что сидеть посреди белой степи мишенью плохая мысль, он пытался волочь сани кочевников, но это оказалось плохой идеей – слишком тяжелы, тогда он стал собираться. Спустя час он уже достиг окраины леса, волоча за собой на веревке замотанные в шкуры ранцы, свой и Крея, оружие и еще кое-что из трофеев… в сложившейся ситуации, лучшим трофеем оказались плетеные из веток приспособления, которые привязал к сапогам – идти по снегу, не проваливаясь, стало много легче. Пройдя еще немного вглубь леса, решил остановиться и все же поесть горячего, мороз крепчал и это еще не вечер, а ночью будет того холоднее. Найдя неплохое место за поваленным стволом старого дерева, наломал сушняка, развел костер и, плотно набив котелок снегом, поставил его на огонь, а пока растопится, можно соорудить нечто вроде саней для своего «багажа».

Бросив в кипящую воду куски порезанного вяленого мяса из запасов Крея и горсть крупы, Кинт, еще немного повозившись, изготовил из срубленных жердей нечто среднее между волокушей и санями и принялся за ревизию. Высыпав на шкуру содержимое ранца Крея, Кинт переместил в него все из своего ранца, лямки которого он испортил, выбираясь из-под снега. В ранце Крея обнаружились припасы еды на сутки, кое-какая медицина, патроны, в общем, все то, что обычно брал с собой жандарм дорожной стражи на суточное патрулирование, ну и собственно казна Крея – деревянная шкатулка с монетами и самородным золотом.

Кинт шел по лесу до тех пор, пока не появился риск остаться без глаз, то есть выколоть их ветками в темноте. Был с собой масляный фонарь, но зажигать его ночью небезопасно. Присыпав снегом свой груз, Кинт забрался на дерево, прихватив карабин, пару шкур и веревку, обвязавшись которой он неплохо устроился на толстой ветке в трех метрах над землей и, согревшись под шкурами, уже не обращая внимания на вонь от них, уснул.