Брешь в крепостной стене

Сапфира взревела, и солдаты, шедшие впереди, испуганно присели.

– За мной! – крикнул Эрагон и поднял над головой Брисингр, чтобы все его видели. Синий меч вспыхнул яркой переливчатой радугой на фоне черных туч, стеной громоздившихся на западе. – Вперед, вардены!

Мимо него просвистела стрела, но он ее словно и не заметил.

Воины, собравшиеся у подножия груды развалин, на вершине которой стояли Эрагон и Сапфира, ответили на его призыв единодушным громогласным ревом и, размахивая оружием, ринулись вперед, карабкаясь по осыпавшимся каменным блокам и плитам.

А Эрагон, повернувшись к ним спиной, смотрел на открытое пространство по ту сторону холма, где разместились сотни две имперских воинов, за которыми высилась темная крепостная стена с узкими бойницами вместо окон и несколькими квадратными башнями.

Окна на верхнем этаже самой высокой башни были ярко освещены, и Эрагон понимал, что где-то там, должно быть, прячется лорд Брэдберн, губернатор Белатоны, которую вардены вот уже несколько часов безуспешно пытались взять штурмом.

С громким криком Эрагон ринулся вниз прямо на солдат, ощетинившихся копьями и пиками. Те, хоть и попятились слегка, все же держали оборону, нацелив свое оружие на ту брешь с рваными краями, которую Сапфира проделала во внешней стене крепости.

Прыгая по каменным развалинам, Эрагон подвернул правую ногу и упал на колено, опершись о землю рукой.

Один из солдат не преминул воспользоваться такой возможностью и метнул копье, целясь Эрагону прямо в незащищенное горло.

Тот мимолетным движением кисти отбил удар. Брисингр мелькнул в воздухе с такой скоростью, что ни человек, ни эльф этого движения даже заметить не успели бы. Лицо метнувшего копье солдата побелело от страха, и он, осознав свою ошибку, попытался удрать, но не успел даже сдвинуться с места – Эрагон в стремительном прыжке вперед вонзил ему в живот свой синий меч.

Окутанная, точно флагами, языками сине-желтого пламени, вырывавшегося у нее из пасти, Сапфира последовала за Эрагоном. И с таким грохотом приземлилась на вымощенном плиткой крепостном дворе, что Эрагон даже присел, чтобы не упасть. От этого удара, казалось, содрогнулось все вокруг. Множество разноцветных кусочков стекла, составлявших замысловатый мозаичный витраж в передней стене крепости, вылетели из рам и, сверкая, посыпались вниз, точно монетки, брошенные музыканту на барабан. На верхнем этаже с грохотом распахнулись и закрылись ставни в окне.

Следом за Сапфирой во двор прыгнула и эльфийка Арья. Пряди ее длинных черных волос развевались, временами скрывая сильно сужавшееся книзу, почти треугольное лицо. Ее руки и шею покрывали кровавые царапины, клинок был весь в запекшейся крови.

Присутствие Арьи воодушевило Эрагона. Больше всего ему хотелось, чтобы во время боя рядом с ним и Сапфирой была именно она, чтобы именно с ней они сражались спиной к спине.

Он быстро ей улыбнулся, и она ответила ему ласковой улыбкой, хотя выражение лица у нее было довольно свирепым. Впрочем, в ее глазах светилась радость. Как всегда, во время сражения обычная сдержанность Арьи куда-то исчезала, сменяясь открытостью, которую в иных случаях она проявляла крайне редко.

Эрагон слегка присел и прикрылся щитом от сокрушительного шквала голубого огня, которым Сапфира поливала бегущих в страхе солдат. Глядя из-под забрала шлема, Эрагон с изумлением заметил, что языки пламени, так и плясавшие вокруг воинов Гальбаторикса, не причиняют им ни малейшего вреда.

Лучники, рассыпавшись цепью вдоль крепостной стены, осыпали Сапфиру градом стрел. Жар над драконихой был столь силен, что стрелы вспыхивали прямо в воздухе и превращались в пепел. Магические стражи, которых Эрагон разместил вокруг Сапфиры, прекрасно отражали удары любого, направленного на нее, оружия. Впрочем, одной стреле совершенно случайно удалось-таки долететь до Эрагона, и она с глухим стуком ударилась о его щит, оставив на нем вмятину.

Язык пламени внезапно обнял сразу троих солдат, так быстро превратив их в головешки, что те даже вскрикнуть не успели. Остальные солдаты сбились в кучку в центре двора – точно в центре ада, – и наконечники их пик и копий поблескивали во вспышках яркого голубого огня.

Но Сапфире, как она ни старалась, так и не удалось испепелить этих воинов. В конце концов она перестала извергать пламя и с устрашающим лязгом захлопнула пасть. Во дворе крепости тут же воцарилась полная тишина.

И Эрагон в очередной раз подумал о том, что тот, кто создал для своих воинов подобную защиту, должен был быть весьма могущественным и умелым магом. Интересно, уж не Муртаг ли это? Если это так, то почему ни его, ни Торна здесь нет? Почему они не защищают Белатону? Разве Гальбаториксу так уж безразлична судьба крупнейших городов его империи?

Эрагон бросился вперед и одним ударом Брисингра срубил верхушки нескольких пик – с той же легкостью он в юности срезал серпом пучки ячменя в поле, – а потом нанес ближайшему воину рубящий удар в грудь, пробив кольчугу, словно тонкую рубашку. Фонтаном хлынула кровь. А Эрагон уже успел заколоть еще одного противника, а затем ударил щитом того, что пытался напасть на него слева, и сбил с ног не только этого солдата, но и еще двоих.

Все эти воины, как показалось Эрагону, действуют как-то чересчур медлительно и неуклюже, тогда как сам он, будто танцуя, с легкостью пробивался сквозь их ряды, безжалостно рубя мечом направо и налево.

Сапфира тоже действовала весьма активно: она подбрасывала воинов в воздух громадными лапищами, стегала их шипастым хвостом и перекусывала пополам одним движением своих могучих челюстей. Справа от Эрагона Арья с невероятной скоростью взмахивала мечом, и каждый взмах означал смерть еще одного воина Империи. Увернувшись сразу от двух копий, летевших прямо в него, Эрагон увидел покрытого волчьей шерстью эльфа Блёдхгарма. Тот, не отставая от него ни на шаг, сражался не менее яростно, чем Арья, вместе с другими эльфами-заклинателями, которым было поручено охранять Сапфиру и Эрагона.

Пролом во внешней стене остался далеко за спиной. Через него вардены вливались сейчас во двор крепости, но от прямого штурма внутренних стен пока воздерживались: слишком опасным было сейчас соседство с Сапфирой. Впрочем, ни Сапфире, ни Эрагону, ни эльфам и не требовалась поддержка.

Продолжая наступать, Эрагон и Сапфира существенно продвинулись вперед и в итоге оказались в разных концах просторного двора. Но Эрагона это не беспокоило. Даже без какой бы то ни было поддержки Сапфира сама легко справилась бы с отрядом человек в тридцать.

Копье с глухим стуком ударило в щит Эрагона и сломалось, оцарапав ему плечо. Он резко обернулся, увидел, что копье бросил какой-то крупный, покрытый шрамами воин с выбитыми передними зубами, и ринулся на него. Беззубый воин попытался выхватить из-за пояса кинжал. В самый последний момент Эрагон извернулся и ударил противника плечом прямо в солнечное сплетение.

Сила удара была такова, что солдат, отлетев на несколько ярдов назад и судорожно вцепившись руками в грудь, рухнул на землю.

Затем на варденов вдруг пролился настоящий дождь из стрел с черным оперением, убивая и раня людей, и Эрагон, отскочив в сторону, прикрылся щитом, хотя и был уверен, что его магическая защита по-прежнему действует. Однако проявлять беспечность было совсем ни к чему – ведь невозможно было предугадать, в какой момент кто-то из вражеских заклинателей пошлет в него такую заколдованную стрелу, которая сможет пробить любую защиту.

Горькая усмешка тронула губы Эрагона. Лучники там, наверху, поняли, видно, что их единственная надежда на победу – во что бы то ни стало убить Эрагона и эльфов. Похоже, для этих воинов не имело значения, сколько их соратников будут вынуждены пожертвовать своей жизнью для достижения этой цели.

«Вы опоздали, – думал Эрагон с мрачным удовлетворением. – Вам бы следовало бежать из Империи, когда у вас еще был шанс спастись».

Бешеный град стрел, со стуком ударявшихся о его щит, не причинял ему вреда. Это позволило ему минутку передохнуть, что он с радостью и сделал. Штурм города начался на рассвете, и они с Сапфирой все это время были в самых первых рядах.

Как только стрелы перестали падать, Эрагон переложил Брисингр в левую руку, подобрал копье одного из павших солдат и метнул его в лучников, находившихся на высоте сорока футов. Впрочем, Эрагон давно уже убедился в том, что попасть копьем точно в цель, не имея достаточной практики, почти невозможно. Так что его совсем не удивило, что он промахнулся. Однако он был крайне удивлен тем, что не попал ни в одного из лучников на крепостной стене! Мало того, брошенное им копье словно проплыло над ними, а затем с грохотом разлетелось на куски, ударившись о крепостную стену у них над головой. Лучники заржали и принялись отпускать мерзкие шутки и делать непристойные жесты.

Заметив краем глаза какое-то слабое движение, Эрагон повернулся, поднял глаза и успел увидеть, как Арья метнула в лучников свое копье, пронзив им сразу двоих, стоявших рядом. Затем она указала на этих людей своим мечом и сказала: «Брисингр!», и копье вспыхнуло изумрудно-зеленым пламенем, которое охватило и тела раненых.

Лучники шарахнулись от объятых зеленым пламенем трупов, а потом дружно ринулись прочь и столпились у дверей, ведущих на верхние этажи замка.

– Это нечестно! – как мальчишка, воскликнул Эрагон. – Я же не могу воспользоваться этим заклятием! Ведь тогда мой меч сам вспыхивает, как костер.

Арья не ответила, лишь любовно и весело на него посмотрела.

Сражение продолжалось еще несколько минут, в течение которых оставшиеся в живых солдаты либо сдавались, либо пытались бежать.

Эрагон позволил пятерым воинам, которых преследовал, и дальше спасаться бегством, понимая, что далеко им не убежать, и принялся быстро осматривать тела тех, что распростерлись вокруг него на земле. Убедившись, что эти люди действительно мертвы, он оглянулся назад, на дальний конец двора, и увидел, что кто-то из варденов успел распахнуть ворота во внешней стене крепости, и теперь они тащили ко внутренним воротам таран. Часть варденов уже собралась у этих ворот, готовясь ворваться внутрь и сразиться с засевшими там воинами Гальбаторикса.

Среди тех, что собрались у ворот, был и двоюродный брат Эрагона Роран со своим вечным молотом. С помощью этого молота он и сражался, и раздавал указания варденам, находившимся под его началом. А в самом дальнем углу двора Сапфира, сгорбившись, присела над останками убитых ею воинов. Все вокруг было усыпано кусками их плоти, а на ее прекрасной чешуе застыли капли крови. Эти крошечные красные пятнышки странно контрастировали с синевой ее огромного тела. Откинув назад свою шипастую голову, дракониха ревом провозглашала свою победу, заглушая все прочие шумы.

Затем откуда-то изнутри замка послышалось бряцание оружия и цепей, а потом визг тяжелых засовов, которые явно вытаскивали из петель. Эти звуки привлекли всеобщее внимание, все тут же уставились на крепостные ворота.

С глухим стуком ворота распахнулись, и оттуда вырвались густые клубы дыма от многочисленных горевших факелов, заставляя варденов, стоявших ближе всего, кашлять и прикрывать лица. Откуда-то из мрачных глубин замка послышался барабанный перестук железных конских подков, и прямо из клубов дыма вылетел конь с наездником на спине. В левой руке всадник держал то, что Эрагон сперва принял за обычное копье, но вскоре он заметил, что копье это сделано из какого-то странного зеленого материала, а его зазубренное острие имеет весьма странную, совершенно незнакомую форму. От острия копья исходило слабое сияние, что явно свидетельствовало о примененной магии.

Всадник, натянув поводья, повернул коня в сторону Сапфиры, которая уже слегка присела, готовясь нанести правой передней лапой чудовищный, убийственный удар.

Эрагона вдруг охватило беспокойство. Этот всадник казался слишком уверенным в себе, а его копье выглядело слишком необычно. И хотя наведенные Эрагоном магические чары должны были бы защитить Сапфиру, он все же не сомневался, что ей грозит смертельная опасность.

Понимая, что не успевает вовремя до нее добраться, Эрагон попытался проникнуть в мысли всадника, но тот был настолько поглощен стоявшей перед ним задачей, что, похоже, даже не заметил его присутствия и попытки установить мысленную связь. И эта его непоколебимая сосредоточенность помешала Эрагону даже поверхностно проникнуть в его сознание. Прекратив тщетные попытки, Эрагон припомнил полдюжины магических слов древнего языка и составил несложное заклинание, желая хотя бы остановить мчавшегося галопом боевого коня. По сути, это был акт отчаяния: Эрагон понятия не имел, владеет ли всадник искусством магии и какие меры предосторожности он предпринял на тот случай, если против него тоже будет использована магия. Но просто так, сложа руки, Эрагон стоять не собирался – ведь жизни Сапфиры угрожала реальная и, по всей видимости, смертельная опасность.

Он глубоко вздохнул, напомнил себе, как правильно произносить наиболее сложные звуки древнего языка, и хотел уже произнести заклинание…

Но оказалось, что эльфы Блёдхгарма его опередили. Эрагон не успел и рта открыть, когда услышал за спиной их завораживающее негромкое пение – порой перекрывавшие друг друга и сложным образом переплетавшиеся голоса эльфов сливались в какую-то нестройную, внушавшую безотчетную тревогу мелодию.

Первый звук приготовленного заклинания успел все же сорваться с его губ, когда магия эльфов начала действовать.

Витраж, украшавший крепостную стену, разом вздрогнул, шевельнулся, и осколки стекла водопадом посыпались вниз, на всадника и его коня. А затем в земле перед ними вдруг открылась длинная и, по всей видимости, очень глубокая трещина, и с громким ржанием конь провалился в нее, сперва попытавшись ее перепрыгнуть и сломав при этом обе передние ноги.

Уже падая вместе с конем, всадник отвел назад руку и метнул свое сверкающее копье в Сапфиру.

Убежать Сапфира не могла. И увернуться тоже. Так что она просто выбросила навстречу копью переднюю лапу, надеясь отбить его в сторону. Однако она промахнулась – всего на несколько дюймов, – и Эрагон с ужасом увидел, как копье глубоко вонзилось ей прямо в грудь под ключицей.

Глаза Эрагону застлала кровавая пелена бешенства. Собрав все силы, какие только можно – силу собственного тела, силу того магического сапфира, что был вставлен в рукоять Брисингра, и силу тех двенадцати алмазов, что были спрятаны в поясе Белотха Мудрого, которым Эрагон опоясал себя перед боем, а также силу Арена, того эльфийского кольца, что красовалось у него на правой руке, – он бросился вперед, намереваясь стереть с лица земли проклятого всадника, что бы ему самому при этом ни грозило.

И снова эльфы опередили его. Эрагон едва успел затормозить, увидев, что Блёдхгарм, перепрыгнув через левую переднюю лапу Сапфиры, ринулся на всадника, точно пантера на оленя, сбил его с ног и повалил на бок. Затем, каким-то диким образом вывернув ему шею, Блёдхгарм разорвал ему горло своими волчьими белыми клыками.

Пронзительный вопль всепоглощающего отчаяния послышался из окна, находившегося высоко в башне, прямо над распахнутыми воротами крепости. Затем там что-то взорвалось, и из окна полетели куски каменных плит, падая прямо на собравшихся внизу варденов и сокрушая их конечности и ребра, точно сухие прутики.

Эрагон, не обращая внимания на камни, дождем сыпавшиеся на двор, бегом бросился к Сапфире. Несколько эльфов, оказавшихся ближе всех к драконихе, уже успели столпиться вокруг нее и изучали глубоко вонзившееся ей в грудь копье.

– Насколько серьезно… А она не… – Страшно огорченный, Эрагон был не в состоянии закончить ни одной начатой фразы. Ему хотелось мысленно поговорить с Сапфирой, но он воздержался от этого, поскольку вокруг по-прежнему могли находиться вражеские заклинатели, способные проникнуть в его мысли или даже подчинить себе его тело и его сознание.

После долгой паузы, которая показалась Эрагону нескончаемой, эльф Вирден повернулся к нему и сказал:

– Благодари судьбу, Губитель Шейдов. Копье прошло мимо основных артерий, повредив лишь мышечную ткань, а уж мышцы-то мы зашивать умеем отлично.

– А вы можете удалить это копье? Или оно заколдовано, и магические чары не позволяют…

– Не беспокойся, мы обо всем позаботимся, Губитель Шейдов.

Суровые, точно монахи у алтаря, все эльфы, за исключением Блёдхгарма, приложили руки к груди Сапфиры и запели – точно шепот ветра в ветвях ивы шелестела эта песня. В ней говорилось о тепле, о росте мышц и сухожилий, о пульсирующей крови и о других, куда более волшебных вещах. Должно быть, лишь благодаря невероятно мощному усилию воли Сапфира оставалась неподвижной в течение всего исцеляющего заклятия, хотя порой ее тело все же охватывала неудержимая дрожь. Полоса крови тянулась по ее груди от древка копья, глубоко вошедшего в плоть.

Когда Блёдхгарм осторожно подошел и встал рядом с Эрагоном, тот быстро глянул на эльфа. Темно-синяя шерсть на подбородке и шее у Блёдхгарма была покрыта пятнами запекшейся крови и в этих местах казалась совершенно черной.

– Что это было? – спросил Эрагон, указывая ему на языки пламени, все еще плясавшие в окне, находившемся высоко над двором.

Блёдхгарм облизнулся, обнажая хищные клыки, потом ответил:

– За мгновение до того, как этот воин умер, я смог проникнуть в его мысли, а через них – в мысли того мага, который ему помогал.

– Ты убил мага?

– Можно сказать и так; точнее, я заставил его убить самого себя. Я обычно не прибегаю к столь экстравагантным, даже театральным приемам, но у меня были… отягчающие обстоятельства.

Когда Сапфира издала тихий протяжный стон, Эрагон ринулся было вперед, но сдержался и увидел, что копье, которого вроде бы никто не касался, само начинает выскальзывать из раны. Веки Сапфиры затрепетали, она несколько раз неглубоко быстро вздохнула, когда последние шесть дюймов копья выходили из ее тела, и наконец зазубренное острие, испускавшее неяркий изумрудный свет, упало на землю, зазвенев на каменных плитах. Странно, но звук этот напоминал скорее удар о камень глиняного горшка, а не металла.

Эльфы перестали петь и отняли свои руки от тела Сапфиры, Эрагон ринулся к ней и коснулся ее шеи. Ему хотелось утешить ее, мысленно сказать, как сильно он за нее испугался, но он, глядя в один из ее блестящих синих глаз, лишь спросил: «Ты как?», скрыв за этим ерундовым вопросом ту бурю чувств, которые в этот момент его одолевали.

Сапфира в ответ один раз моргнула и, опустив голову, с нежностью, точно целуя, обдала его лицо теплым воздухом, выдохнув его через ноздри.

Эрагон улыбнулся. Потом повернулся к эльфам и сказал:

– Эка элрун оно, ялфья, виол фёрн торнесса, – благодаря их на древнем языке за помощь. Те эльфы, что участвовали в исцелении, включая Арью, поклонились и приложили правую согнутую руку к центру груди жестом глубокого уважения – этот жест, насколько знал Эрагон, крайне редко использовался их народом. Было заметно, что почти все эльфы, которым было поручено защищать его и Сапфиру, сильно побледнели и так ослабели, что едва держались на ногах.

– Отступите в задние ряды и отдохните, – сказал он им. – Вас попросту убьют, если вы продолжите сражаться в таком состоянии. Ступайте же, это приказ!

Хотя Эрагон был почти уверен, что эльфы его не послушаются, семеро из них все же сказали: «Как тебе будет угодно, Губитель Шейдов», – и ушли, легко и изящно перепрыгивая через трупы и груды щебня. Даже находясь на пределе своих сил и возможностей, они умели выглядеть благородно и достойно.

А сам Эрагон присоединился к Арье и Блёдхгарму, внимательно изучавшим злосчастное копье. На лицах эльфов было какое-то странное изумление. Казалось, они не знают, как им теперь поступить. Эрагон присел рядом на корточки, стараясь, чтобы ни одна часть его тела не коснулась магического оружия. Он смотрел на изящную резьбу у основания острия, и эти тонкие линии показались ему немного знакомыми, хотя он и не был в этом уверен. Эрагон разглядывал зеленоватое древко, сделанное из какого-то странного материала – и не дерева, и не металла; а слабое свечение древка чем-то напоминало ему эльфийские беспламенные светильники эрисдар, которыми пользовались также и гномы.

– Как вы думаете, это дело рук Гальбаторикса? – спросил Эрагон. – Может быть, он решил, что ему стоит убить Сапфиру и меня, а не брать нас в плен? Или, может, ему теперь кажется, что мы стали представлять для него угрозу?

Блёдхгарм усмехнулся, причем весьма неприятно.

– Я бы не стал обманывать себя подобными фантазиями, Губитель Шейдов. Мы для него – всего лишь мелкая мошка. Если бы он когда-либо действительно захотел убить тебя или кого-то из нас, ему нужно было бы всего лишь вылететь из Урубаена и принять в сражении непосредственное участие, и мы попадали бы перед ним, как осенние листья с ветвей перед зимними ветрами. Он по-прежнему владеет силой многих драконов, и никто не может противостоять его могуществу. Кроме того, Гальбаторикс так просто со своего пути не свернет. Он, может, и безумен, но к тому же безумно хитер и, самое главное, исполнен неколебимой решимости. Если он пожелает сделать тебя своим рабом, он будет добиваться этого с поистине безумным упорством, и ничто, кроме инстинкта самосохранения, его не остановит.

– Так или иначе, – перебила его Арья, – это работа наших мастеров, а не мастеров Гальбаторикса.

Эрагон нахмурился.

– Наших? Но это же явно сделано не варденами.

– Не варденами. Это работа кого-то из эльфов.

– Но ведь… – Эрагон не договорил, пытаясь найти рациональное объяснение. – Но ведь ни один эльф не согласился бы работать на Гальбаторикса. Скорее умер бы, чем…

– Гальбаторикс не имеет к этому никакого отношения. Но если бы даже и имел, то вряд ли доверил столь редкое и могущественное оружие человеку, который даже и владеть-то им как следует не умеет. Из всех инструментов войны, разбросанных по территории Алагейзии, именно это копье Гальбаторикс менее всего хотел бы видеть у нас в руках.

– Почему?

С легкой кошачьей ноткой своим низким голосом Блёдхгарм почти промурлыкал:

– Потому, Эрагон Губитель Шейдов, что это – Даутхдаэрт, Копье Смерти.

– А имя его – Нирнен, «орхидея», – сказала Арья, указывая на резные линии у самого острия.

Только теперь Эрагон понял, что это стилизованные иероглифы эльфийской письменности, извилистые, переплетающиеся линии которых заканчиваются высокими, похожими на шипы остриями.

– Так это Даутхдаэрт? – переспросил он, и, поскольку Арья и Блёдхгарм смотрели на него, явно изумленные его невежеством, ему осталось только смущенно пожать плечами и умолкнуть. Порой Эрагона просто в отчаяние приводило то, что эльфы с рождения и в течение всей своей юности долгие десятилетия наслаждались возможностью учиться у самых мудрых представителей своего народа, тогда как его родной дядя Гэрроу не пожелал учить даже читать и писать, считая это совершенно ненужным. – Я ведь смог начать читать ваши древние тексты только в Эллесмере, – словно оправдываясь, сказал он. – Неужели это копье действительно было выковано в период падения ордена Всадников? Неужели им пользовались еще в самом начале борьбы против Гальбаторикса и Проклятых?

Блёдхгарм покачал головой:

– Нет, Нирнен значительно старше.

– Даутхдаэртья, – сказала Арья, – порождены страхом и ненавистью, которыми были отмечены наши последние войны с драконами. Самые умелые наши кузнецы и заклинатели создавали их из таких материалов, состав которых нам более неведом. Они пропитывали их такой магией, что слов тех заклинаний никто уже и не помнит. Каждому из двенадцати таких копий давали имя, соответствующее названию одного из самых прекрасных цветов на свете. На мой взгляд, это одно из самых безобразных несоответствий, когда-либо нами допущенных. А все потому, что мы тогда преследовали одну-единственную цель – убить как можно больше драконов.

Эрагон с отвращением глянул на светящееся копье:

– И эти копья действительно убивали драконов?

– Те, кто при этом присутствовал, говорили, что драконья кровь лилась с небес, точно летний ливень.

Сапфира громко и резко зашипела, и Эрагон, оглянувшись на нее, краем глаза заметил, что вардены по-прежнему удерживают позицию перед входом в крепость, ожидая, когда он и Сапфира вновь возглавят штурм.

– Все Даутхдаэртья считались уничтоженными или навсегда утраченными, – сказал Блёдхгарм. – Совершенно очевидно, что мы ошибались. Нирнен, должно быть, попал в руки семейства Волдгрейв, и они, скорее всего, прятали его здесь, в Белатоне. Я думаю, что, когда мы проделали брешь в крепостной стене, лорд Брэдберн утратил все свое мужество и приказал принести Нирнен из оружейной, чтобы попытаться остановить тебя и Сапфиру. Нет сомнений, Гальбаторикс был бы вне себя от ярости, если б узнал, что Брэдберн пытался убить тебя.

Понимая, что нужно спешить, Эрагон все-таки не смог побороть собственное любопытство:

– Даутхдаэрт это или нет, но ты так и не объяснил мне, почему Гальбаторикс ни за что не хотел бы, чтобы это копье оказалось у нас в руках. Что делает Нирнен более опасным, чем, например, вон то копье или даже мой Бри… – он вовремя остановился и не произнес до конца имя своего клинка, – или мой меч?

Ответила ему Арья:

– Его невозможно ни сломать, ни как-либо еще вывести из строя; огонь не причиняет ему вреда, и оно практически не подвержено воздействию магии, как ты и сам видел. Эти Даутхдаэртья созданы так, что на них не действуют никакие чары, даже чары драконов, и при этом они способны прекрасно защитить своего владельца. Весьма сложная задача, если учесть силу, сложность и непредсказуемость самой натуры драконов и их магии. Гальбаторикс, возможно, опутал себя и Шрюкна целой сетью охраняющих заклятий, но все же, возможно, Нирнен смог бы разрушить даже такую защиту, какой нет больше ни у кого во всей Алагейзии, причем разрушить с поистине невероятной легкостью!

Эрагон наконец понял, и его охватило настоящее ликование.

– Так мы должны…

Ему не дал договорить чей-то пронзительный вопль.

Звук был поистине ужасен – точно железом по стеклу; он разрывал плоть, точно удар кинжала, вызывая дрожь по всему телу. Эрагон даже зубами скрипнул и невольно закрыл руками уши; потом, сморщившись, резко обернулся, взял себя в руки и попытался определить, откуда исходит этот отвратительный звук. Сапфира замотала головой, и Эрагон даже сквозь этот шум услышал, как она тонко и жалобно засвистела носом.

Он быстро осмотрел весь двор, но лишь на второй раз заметил легкое, еле заметное облачко пыли, поднимавшееся над стеной из трещины примерно в фут шириной. Эта трещина появилась под тем самым почерневшим от пожара окном, в котором Блёдхгарм подстрелил мага. Пронзительный визг все усиливался, и Эрагон снова рискнул отнять одну руку от уха и указал ею на трещину под окном.

– Смотрите! – крикнул он, и Арья кивнула ему в знак того, что все поняла. Эрагон снова заткнул уши, и вдруг без предупреждения, без чьего-либо вмешательства этот звук умолк.

Эрагон выждал еще несколько секунд и лишь тогда медленно опустил руки. На этот раз ему пришлось даже пожалеть, что слух у него теперь стал таким острым.

И в тот же момент трещина на стене резко расширилась – до нескольких футов в ширину – и поползла вниз по крепостной стене, изломанная, как вспыхнувшая в небе молния. Добравшись до ворот, трещина ударила в замковый камень, и арка, вздрогнув, превратилась в груду каменных осколков, а сама крепость, казалось, застонала, и передняя часть ее стены – от изуродованного окна до разрушенного замкового камня ворот – начала крениться вперед, в сторону варденов.

– Бегите! – крикнул Эрагон, хотя люди и так уже бросились врассыпную, отчаянно стремясь убежать подальше от разрушающейся стены. Сам же Эрагон, напротив, бросился вперед, чувствуя, как напряжен каждый мускул его тела. Он вглядывался в толпу, пытаясь отыскать в ней Рорана.

Наконец он его заметил. Роран угодил в ловушку, оказавшись у самых ворот вместе со своим отрядом. Он орал на своих воинов, как бешеный, но слова его команд тонули в грохоте рушащихся камней. Затем стена дрогнула и осела еще на несколько дюймов, накреняясь все сильнее и осыпая Рорана камнями. На какое-то время он потерял равновесие, а потом, шатаясь, отступил назад, под нависшую арку дверей замка.

Когда Роран выпрямился, его глаза встретились с глазами Эрагона, и во взгляде его промелькнули страх и беспомощность, быстро, впрочем, сменившиеся презрением. Роран понял – как бы быстро он теперь ни бежал, ему все равно не успеть добраться до безопасного места.

Кривая усмешка скользнула по его губам.

И стена рухнула.

Загрузка...