Электрическое тело

Найти Джека Тайлера.

Я плотно сжимаю веки, мозг обезумел. Это может быть бот-вирус. Должно быть, Джек Тайлер нашёл меня, ввёл код в систему.

Я по привычке тянусь к наручу. Можно позвать Мисс Уайт, полицию — кого угодно. Я могу показать им эту программу, чтобы они отследили вирус, нашли Джека Тайлера и узнали, как он во всём этом замешан.

И тогда я открываю глаза. В отражении зеркала, висящего на стене напротив стола, я вижу себя: радужки моих глаз серебряного оттенка от наноботов.

А позади меня стоит мой отец.

— Папа? — шепчу я, голос ломается на полуслове.

Глава 17

Мой отец стоит прямо передо мной.

— Папа? — снова спрашиваю я.

Глаза слезятся, но теперь по абсолютно иной причине, сердце скачет в груди так сильно, что мне кажется, я вот-вот упаду в обморок. Я пытаюсь снова произнести его имя, но больше не нахожу слов. Вместо этого я делаю шаг вперёд, протягиваю к нему руки…

… И прохожу прямо сквозь него, словно он не более чем призрак.

Не что иное, как проекция.

Потому что это именно то, чем он является. Это то, что программа закачала прямо в мои глазные наноботы. Это обман. Она изображает моего отца. Но папа мёртв. Я заставляю себя задуматься над этими словами, до того, как поверю в них снова.

С помощью наруча я поднимаю показатель, отвечающий за прозрачность изображения, и папа становится все более прозрачным, походя на привидение. От этой мысли по спине бегут мурашки, и я опускаю показатель прозрачности до нуля, чтобы он вновь стал плотным и настоящим.

Папа — проекция папы, которую вижу только я — безмолвно поднимает руку, указывая на дверь, что ведёт из квартиры. Я следую за ним, мои глаза наполовину ослеплены из-за непролитых слез. В подъезд, вниз по лифту, через вестибюль, выхожу через главную дверь Салона Духовных Спа. И всё это время папа находится вне моей досягаемости, он лишь указывает, указывает и указывает. Его глаза смотрят прямо в мои.

Я знаю — он ненастоящий. Я знаю, что он просто проекция в моих техно-линзах, часть программы, взломавшая систему безопасности и загрузившаяся в мою систему против моей воли. И я должна сообщить о программе Мисс Уайт и полиции интерфейса. Мне следовало удалить программу, не раздумывая…

Но я не могу отвести глаз от папы.

Куда бы ни вело меня это запрограммированное изображение моего отца, ничего хорошего из этого не выйдет. Кто-то оставил этот файл специально, чтобы я его прочла — именно я, судя по сканированию сетчатки, которое мне пришлось пройти для запуска программы. Я не могу доверять тому, кто пытается завести меня в неизвестном направлении, используя моего отца как приманку.

Но я не могу не пойти за папой. Мне нужно увидеть, куда он ведёт меня.

Джек Тайлер — или тот, кто взломал мою систему Грёз, кем бы он ни был — хорошо постарался, чтобы найти моё слабое место. Он знал наверняка: единственное, что может заставить меня ступить в неизвестность — это что-то связанное с моим отцом.

Папа проводит меня к лифтам в самом центре парка. Новая Венеция — город мостов, созданный человеком метрополис, пролегающий через Средиземное море меж двух островов, которые населяют жители Мальты. В верхнем городе работают бизнесмены; вся работа сосредоточена в этой части стран. А нижний город представляет собой место для развлечений.

Повсюду слышится громкий звон работающих лифтов, в которые входят люди посреди садов. Какой-то толстяк толкает меня, когда я останавливаюсь, выискивая папу в толпе. Изображение отца стоит рядом с одним из подъёмников. Призрак, видимый только мне. Его голограмма вздрагивает от проходящих сквозь него туристов, беспорядочной толпой движущихся к нижнему городу.

Я подхожу к ящикам хранения в центре площади. Полуандроиды — верхняя часть их тела походит на человеческую, болтами она присоединена к нижней половине — приёмнику билетов. Они принимают кредиты, когда люди подносят наручи к сканеру. Я делаю то же самое, и на экран выводятся мои двадцать красных кредитов.

Все лифты здесь — стеклянные, для того, чтобы туристы могли видеть весь нижний город. Меня придавливают к стене, когда целая австралийская команда по лакроссу — все одеты в вызывающе оранжевые футболки с логотипом их команды — запрыгивает в лифт следом за мной. Они такие шумные, при обычных обстоятельствах я была бы не прочь оказаться в лифте со столькими симпатичными парнями. Но сейчас папа снова исчез, и я тревожно вглядываюсь в стеклянные стенки лифта, разыскивая его.

Отсюда открывается прекрасный вид на город. Полог — на самом деле это просто нижняя сторона моста — идеально, безоблачно-голубого цвета, ясный и сияющий. Он изготовлен при помощи солнечного стекла — нового открытия одной из космических колоний Соединённых Стран — и гарантирует нам, что в независимости от состояния погоды в верхнем городе Новой Венеции, нижний город всегда будет оставаться в искрящихся лучах солнца, день и ночь.

Но люди приходят сюда не поэтому. Первая Венеция, находящаяся в Италии, а не на Мальте, утонула задолго до Гражданской Войны, но обрела едва ли не статус легенды в истории, как существовавшая когда-то Атлантида, трагически исчезнувшая с лица земли. Таким образом, когда строили Новую Венецию, верхний город превратили в самый высокотехнологично спланированный город в мире. Город, удостоенный Триумфальных Башен и звания столицы СС. В то время как нижний город послужил данью прошлому — как и деньги, оставляемые туристами. Архитекторы использовали исторические документы и фотографии двадцать первого века, чтобы воссоздать Венецию, расположенную посреди вод Средиземного моря. Мрамор, черепица и стеклянные лампы ручной работы выделяются на фоне стеклянных башен верхнего города, усеянных рекламными вывесками, и они нисколько не похожи на ярко-коричневый известняк, на котором построена остальная часть Мальты, но всё это выглядит превосходно, возвышаясь над водой. Вместо улиц, водяные каналы протекают в город и за его пределы. И так же, как в прежней Венеции использовали гондолы, в современной используют традиционные мальтийские лодки, великолепно окрашенные в цвета красного, жёлтого и зелёного оттенков.

Парни, находящиеся рядом со мной в лифте, оживлённо обсуждают какую часть нижнего города им начать изучать первой, но я перевожу внимание на пристань. Лодки-Луццу столпились на стороне открытого течения, а по другую сторону доков мерцает светящееся полотно реклам. Я осматриваю кружащих внизу туристов, высматривая папу.

Во мне поднимается паника, когда у меня не получается его найти. Лифт достигает пристани и резко останавливается. Команда по лакроссу одобрительно выкрикивает что-то на Австралийском (я ни слова не понимаю) и выходит. Я следую за ними, медленно, по-прежнему пристально рассматривая толпу в поисках папы.

А затем я вижу его, стоящего на другом конце пристани. Луццонеры устремляют свои лодки к лифтам, надеясь заманить туристов прямо на выходе. Формально, вы бы могли пройти через весь город пешком, но никто здесь так не делает — лодки-луццу слишком известны и представляют собой ту самую «нужную» часть познания Новой Венеции. Игроки по лакроссу занимают пять лодок, покачиваясь и практически вываливаясь за борт, потому что были слишком взбудоражены.

Но отца не оказалось рядом с этими лодками. Теперь он находился в самом дальнем углу пристани, вдали от туристов, на мосту Гранд-Риальто, который соединяет пристань с базой отдыха «Ренессанс».

Я протискиваюсь сквозь толпы людей, натыкаясь на лодки-луццу. На носу каждой из них вырезан глаз — часть традиционного Мальтийского дизайна. Но, даже не смотря на то, что они просто вырезаны в куске дерева и разукрашены, кажется, будто они пристально смотрят на меня, пока я бегу вдоль пристани.

— Красавица! — кричит один луццонер из старой лодки, выкрашенной в черно-жёлтый цвет, — прокатись на моей лодке. Недорого! И идти не придётся!

Я поднимаю левую руку, показывая ему зелёную полоску на моём наруче, доказывающую, что я житель Новой Венеции и не собираюсь плыть теми же попутными рейсами, что и туристы. Этого вполне достаточно, он пожимает плечами и направляет свою лодку ближе к толпе у лифтов.

Когда я подхожу к мосту Гранд-Риальто, я вижу отца, стоящего на самом верху лицом к площади. Уличные андроиды ходят вверх — вниз, продавая пастиццу и хот-доги, фалафельные трубочки и шаурму. Голуби, которые, очевидно, прилетели сюда из старого города в Италии — это гибриды настоящих птиц и механических, с камерами вместо глаз.

Я продолжаю бежать, папа все еще впереди меня. Теперь он мерцает так быстро, что я едва удерживаю его на виду — вниз по улице, затем на следующую улицу, через мост, сквозь людей, толпящихся на причале, ещё один мост, вокруг здания, через площадь, аллею. Улицы сужаются, здесь меньше туристов и больше простых жителей, таких, как я — людей, работающих в городе. Сейчас я вижу их настоящие лица, вместо натянутых улыбок, предназначенных для туристов. Они кивают, когда я пробегаю мимо, с любопытством провожая меня взглядами. Наверно, думают, что я опаздываю на работу.

Наконец папа останавливается. Он стоит перед едва заметной, облезшей дверью, цвета бургундского вина. На ней нацарапана цифра восемь, затем заглавная «К» и снова восьмёрка. Крыльцо усеяно фантиками от конфет, повсюду разбросаны порванные клочки бумаги, и, что удивительно, здесть стояла небольшая баночка с медом. Почерневшее серебристое дверное кольцо, в форме кулака с большим кольцом, закреплено прямо по середине двери. Папа не двигался. Его взгляд устремлён вперед — он не видит меня, я знаю: он не может.

Я замираю, моя грудь тяжело вздымается и опадает после бега, волосы пропитались потом. Я пытаюсь показаться в папином поле зрения. Я хочу притвориться, хотя бы на одно мгновение, что он — здесь, смотрит на меня. Но это не так. Конечно, нет. Я протягиваю руку мимо его головы и поднимаю металлическое кольцо, позволяю упасть ему, и он тяжело ударяется о пострадавшую от непогоды дверь. Она немедленно открывается, будто человек по другую сторону давно ждал меня.

Джек Тайлер.

Глава 18

Глаза Джека широко распахнуты и полны шока. Я замечаю, что его нос, хоть и не сломан, но до сих пор опухший в том месте, куда я его ударила.

— Как, чёрт возьми, ты меня нашла? — потребовал объяснения Джек.

Моя голова быстро проясняется от удивления. Я думала, что это он взломал мой наруч и отправил следящее устройство, которое привело меня сюда. Я нервно оглядываюсь по сторонам, отчасти ожидая, что кто-нибудь выпрыгнет из-за водоканала неподалёку, словно всё это было ловушкой.

— Чёрт, ты привела с собой полицию? — рычит Джек. Он начинает закрывать дверь, но я успеваю подставить ногу в дверную щель.

— Нет, — бросаю я в ответ, — хотя ты заставляешь меня жалеть об этом.

— Не смей, — приказывает Джек. Его челюсть напрягается. Кажется, он в ярости.

Можно подумать, он имеет право указывать мне. Если мне понадобится, я пришлю Премьер Министра по его душу. Но сначала:

— Я пришла за ответами.

— Ну, а я не разговариваю с тобой. Ты только и делаешь, что бьёшь меня.

Он снова пытается закрыть дверь, но моя нога всё ещё мешает ему. Я толкаю плечом дверь, и Джек ругается, когда она открывается шире. Я удивлена, что мне удаётся приоткрыть её — он намного больше меня — но у меня есть преимущество за счёт ноги. Я еще раз толкаю дверь, и Джек сдаётся, позволяя ей распахнуться.

— Не смей снова бить меня, — предупреждает он, отступая в тени дома.

Я захожу внутрь неуверенно, моя рука около наруча. Если придется, я смогу нажать на кнопку тревоги.

— Дверь закрой! — рычит Джек.

— Нет, — парирую я.

Мне нужны ответы, но я не хочу быть запертой в одной комнате с этим возможным психопатом.

Джек проходит мимо меня и захлопывает дверь. Мои руки сжимаются в кулаки, и ему приходится отступить, чтобы избежать очередного удара.

— Сказал же, не дерись! — кричит он.

Я не обращаю на него внимания и проверяю дверную ручку. Не заперто. Я по-прежнему могу ускользнуть.

— Зачем ты вообще пришла сюда, если уже собираешься уходить? — Джек больше не кричит, но всё ещё выглядит рассерженным, — и как ты меня нашла?

Я не отвечаю, я по-прежнему смотрю на дверь. Затем я говорю:

— Кто-то прислал мне программу-карту для глазных ботов. Она привела меня сюда. Это твоих рук дело?

Джек сердито качает головой.

— Говорю же, это не я. Зачем мне вообще приводить тебя сюда?

— Программа использовала изображение моего отца.

Папина голограмма молча стоит позади Джека.

Джек молчит какое-то время.

— Я бы не поступил так с тобой, Элла, — отвечает он, его голос смягчается, — я знаю, как много он для тебя значит.

Я дернулась от него в сторону

— Не претворяйся, что знаешь меня, — огрызаюсь я.

Впервые лицо Джека выражает эмоцию, отличную от гнева и разочарования: кажется, он удивлён. Возможно, ему даже больно. Его глаза широко распахиваются, а рот открывается, но он не произносит ни слова.

— Тем не менее, — холодно отвечает он, — это был не я. Но мне нужно знать, как ты нашла меня, чтобы быть уверенным, что больше никто не сделает этого.

Я открываю рот, чтобы возразить, мой разум напряжен до предела. Всё выходит не так, как я предполагала, и я чувствую себя потерянной, сбитой с толку. Я ожидала, что найду ответы, но всё что я получила — это ещё больше вопросов. Мне нужно выяснить, кто на самом деле взломал мою систему интерфейса и отправил кодовую карту. Это должен быть кто-то из близких, кто-то, кто очень близок ко мне — в конце концов, это пришло на мой наруч, не говоря уже о том, что использовалось изображение моего отца. И я сомневаюсь, что это Джек — он по-настоящему удивлен.

Джек поворачивается, пристально уставившись на меня.

— Для создания системы слежения должно быть что-то, с помощью чего можно следить. Ты не можешь просто отследить человека.

— Если только у тебя нет отслеживающих наноботов, — замечаю я.

Глаза Джека широко распахиваюся, и, на мгновение, он выглядит охваченным паникой, будто готов из кожи вон вылезти. Но затем он качает головой:

— Нет, это не то, — говорит он, как будто уверяя в этом самого себя, — медики Ксавьера…

— Что? — спрашиваю я, внимательно наблюдая за ним.

— У меня нет отслеживающих ботов. Здесь что-то ещё. — Джек смотрит на меня, прищурив глаза, — Твою мать, — вскрикивает он, — я знаю что это! — Джек снимает свой пиджак, его руки мнут чёрную ткань, пытаясь найти что-то. Около жёлтой булавки пчелиного цвета что-то мерцает, но это не то, что пытается найти Джек. Он достаёт старинные наручные часы из потайного внутреннего кармана.

Я задыхаюсь.

— Это же…!

Я оглядываюсь на голографическую проекцию моего отца, безмолвно стоящую около Джека. Но не успеваю я закончить предложение — Эти часы принадлежали моему отцу! — как Джек бросает их на пол и наступает на них всем своим весом. Часы трескаются, и голограмма отца исчезает.

— Зачем ты сделал это?! — кричу я, падая на колени и поднимая ремешок и разбитый корпус, — Они принадлежали моему отцу!

Это был антиквариат, поколениями переходивший от отца к сыну в нашей семье. Папа дал мне их за год до его смерти, когда мама, казалось, шла на поправку, а ему предложили работу прямо в Триумфальных Башнях, исследовать ботов и андроидов для государства. Гравировка на обратной стороне часов по-прежнему на месте, точь-в-точь такая, какой я её помню. «П.К.Д.С.» Инициалы моего пра-какого-то дедушки.

Джек резко опускается и собирает отколовшиеся серебристые шарики, от разбитых вдребезги часов.

— Ну, Доктор Филип не помещал в них трекер, в этом я чертовски уверен!

Нахмурившись, он протягивает мне крошечный предмет.

— Откуда вообще у тебя эти часы? — тихо спрашиваю я, глядя на осколки.

Джек резко встаёт, вырывает из моей руки часы, и кладет мне на ладонь металлический шарик.

— Жучок. Ты подложила мне жучок.

— Я этого не делала, — монотонно говорю я. Мне едва ли удаётся справиться с гневом. У меня так мало вещей, которые принадлежали папе, только ему. И видеть разбитые часы, это как видеть память о нём, размазанную о грязный каменный пол, — Откуда у тебя часы моего отца?

— Ты сама дала их мне! — орёт Джек. Я вздрагиваю, и он делает шаг назад, глубоко вздыхая. Его глаза вглядываются в мои, полные гнева. — Они уже идут? — спрашивает он.

— К-кто? — запинаясь спрашиваю я.

— М.П. Копы. Ты привела их сюда с помощью этой идиотской системы отслеживания? — он обходит меня, распахивает дверь и выглядывает в яркий солнечный свет

— Я никого не звала, — говорю я. С каждым словом мой голос становится все сильнее, — никто меня не преследовал. И я не делала этого. Я не подкладывала жучок в часы. И я не давала тебе их!

— Что ты вообще здесь делаешь? — говорит Джек. Теперь тихим голосом, звуча при этом почти разочарованно. Побежденно. — Я знаю, что ты ненавидишь меня, Элла, но зачем ты меня мучаешь?

— Мучаю? Ненавижу тебя? — я удивлённо смотрю на него, — я тебя даже не знаю!

Лицо Джека превращается в маску, не выражающую каких-либо эмоций.

— Я начинаю думать, что это правда.

— Конечно же, это правда! — кричу я, — я даже никогда не видела тебя прежде, до вчерашнего дня! Поэтому я не могла подложить тебе жучок — и я всё ещё жду, когда ты объяснишь мне, как тебе удалось украсть часы моего отца!

Лицо Джека бледнеет. Он просто уставился на меня, не говоря ни слова.

— Что? — требовательно спрашиваю я.

— Но ты ведь помнишь Акилу, верно?

Моя рука машинально тянется к медальону удачи с цифровым снимком Акилы и меня внутри. У неё есть такой же.

Джек запускает пальцы в волосы.

— Я слышал, что государство использует подсознательные импульсы, чтобы контролировать людей, — бормочет он. Он окидывает меня оценивающим взглядом, — но это так необычно…

— Откуда ты знаешь Акилу? — снова требую ответа я. Меня не заботит, в какие лживые игры он играет; мне нужны ответы.

Какое-то время Джек молчит. Он выглядит так, словно тщательно подбирает слова.

— Мы с Акилой были в одном подразделении.

— Она никогда не упоминала о тебе.

— Возможно она не считала нужным, чтобы ты слышала обо мне.

Я пронзаю его взглядом.

— Очевидно — нет.

— Нет… Я имею в виду…,- Джек рычит от отчаяния.

— Давай просто выясним это, прямо сейчас, — отрывисто говорю я. Я поднимаю запястье, скользя пальцами по поверхности наруча.

— Что ты делаешь? — требует Джек.

— Звоню Акиле. Если она тебя знает — она скажет мне.

— Нет, не нужно! — он пытается отвести мою руку в сторону.

Я прищуриваю глаза. Мои пальцы по-прежнему на наруче — не на контакте Акилы, а на номере полиции.

Губы Джека искажаются, но не в улыбке. Это испуг. В его глазах появляется чувство, самое печальнее из того, что я когда-либо видела. Желудок сжимается, а тело трепещет от страха. В голове вспыхивает предупреждение, и я вдруг вспоминаю тот день, когда папа пришёл в мою спальню, чтобы сказать, что у мамы болезнь Хебба.

— Акила мертва, — говорит Джек, и меня поражают не его слова, а тон, полный сочувствия и скорби.

Глава 19

Из меня будто выкачали весь воздух, я пячусь от Джека, словно он ударил меня. Но затем я качаю головой, отбрасывая сбивающие с толку мысли.

— Я говорила с ней, меньше чем час назад, — уверяю я.

— На самом деле, — нет, — говорит Джек ужасно низким, монотонным голосом.

Я внимательно изучаю его лицо, но не смотря на то, что он прячется под маской, в его глазах отражается вся правда, горе. Его плечи ссутулились, признавая поражение. У него атлетически сложенное тело — тело солдата, с быстрыми рефлексами, твёрдой челюстью, свидетельствующей о том, что он видел больше, чем следовало.

Но не важно, как сильно он верит в то, что говорит. Он определённо лжёт. Или сумасшедший. Или и то, и другое.

Я опускаю взгляд на его руку и замечаю, что он мнёт рукав куртки на запястье. Вспоминаю, что у него нет наруча.

— Ты не за решёткой, — говорю я. — Ты в бегах. Ты… ты дезертировал из армии, так ведь?

Это полностью подтверждает мою теорию, согласно которой он связан с террористами-протестантами, работающими с Представителем Беллесом. Я нащупываю дверную ручку, чувствуя твёрдый, холодный металл под моими пальцами, я готова бежать, если понадобится.

Челюсть Джека напрягается.

— Через полгода после призыва, — говорит он, — после того, как Акила…

Я всплёскиваю руками, отгоняя эту мысль. Акила не мертва!

— Не смотри на меня так, — ворчит Джек.

— Это как же?

— Будто я — дезертир.

— Акила не мертва, — заявляю я, и эти слова придают мне уверенности. — Ты и есть дезертир, и… — я замолкаю. Не знаю, что я хотела сказать дальше. «И я ухожу»? Нет… я не могу. Не знаю, как в мой наруч попала отслеживающая программа, но, к счастью, трекер теперь уничтожен. Если я уйду, мне никогда больше не удастся найти Джека. Возможно, это мой единственный шанс поймать его для Премьер Министра Янг.

Моя рука приближается к запястью, пальцы в миллиметре от кнопки тревоги, которая приведёт сюда полицию.

— Подожди, — говорит Джек. Именно то, как его голос ломается на этом слове, отчаявшись, заставляет меня посмотреть на него.

— Господи, ненавижу это, — бормочет он, запуская руку в короткие волосы. Его ясные, светлые глаза — не совсем голубые, но и не серые, что-то среднее — поднимаются и встречаются с моими.

— Просто… здесь, — Джек протягивает мне вещь, которую отыскал в другой комнате ранее, ожидая, что я возьму её. Маленький, сложенный лист бумаги, но гладкий и тяжелее, чем обычная бумага. Цифровая пленка.

— Просто посмотри это. Думаю, тогда ты поймёшь.

— Что это? — спрашиваю я, распаковывая плёнку. Темный экран ждет моей команды.

— Ответы.

Как раз та вещь, в поисках которой я сюда пришла.

— Я подожду здесь, — он указывает на другую комнату, — просто посмотри это. И тогда, если всё ещё не будешь верить мне, я… — он оставляет невысказанное обещание висеть в воздухе между нами.

Я медленно разворачиваю плёнку, пока он уходит в другую комнату, предоставляя мне личное пространство.

— И… — говорит Джек, останавливаясь у двери.

Я поворачиваюсь, он ничего не говорит долгое время. Просто смотрит в глаза, будто пытаясь увидеть что-то сквозь меня.

— И? — нетерпеливо напоминаю я.

— И… — негромко говорит Джек, — … мне жаль.

Я разглаживаю развёрнутую цифровую плёнку в моей руке, провожу пальцами по поверхности, включая её. На экране чёрными буквами высвечивается дата. 26 Декабря, 2341. Прошлый год, прямо после Зимнего Фестиваля. Сверху высвечивается маленькая метка времени, подтверждающая, что этот цифровой файл был заснят именно в тот день.

— Джек, что ты делаешь?

Моё сердце замирает, услышав радостный и игривый голос Акилы. Она звучит именно такой, какой я её помню.

— Записываю, — отзывается хриплый голос Джека.

Изображение заполняет бумагу: Акила, одетая в её военную форму. Она выглядит так профессионально: непослушные волосы спрятаны в красивый пучок, чёткие складки на её брюках видны даже на цифровой плёнке, её карие глаза широко раскрыты и улыбаются. Справа, на ее груди, блестит одна звёздочка, — она совсем недавно в армии, а уже заслужила звание.

— Да, но зачем ты записываешь? — Акила выглядит раздражённой, но она игриво улыбается ему.

Картинка перескакивает от Акилы по направлению к зданию. Они оба находятся прямо на Лунной Базе в городе Света. По дорогам передвигаются военные Грэнд-Роуверы, а на заднем плане мерцает купол. Но Джек фокусирует камеру на одном, определённом здании. Оно сильно напоминает больницу или общежитие, но по мере того, как Джек приближает ракурс, я могу разглядеть, что окна не застеклены — заделаны кирпичом, а двери заблокированы тяжёлыми железными плитами.

— Тебе никогда не было интересно: что там? — тихо спрашивает Джек.

— Меня это не касается.

Теперь Акила тоже звучит серьёзно. Возможно, даже несколько напугано.

Камера движется, поворачиваясь вместе с Джеком, когда он обращается к Акс.

— Люди, которым предлагают пойти на Лабораторную Базу… они возвращаются не теми, кем были прежде.

Акила закатывает глаза.

— Не всё здесь теория заговора, Джек.

— Что там происходит? — выкрикивает низкий женский голос, сопровождаемый постукиванием по мере приближения.

— Ничего, сэр, — немедленно говорит Акила, стремительно выходя и отдавая честь.

Джек молчит. Его камера обращена к земле, скрытая рукой.

— Сэр, ничего сэр, нам просто стало интересно, сэр.

— Интересно что?

— Лабораторная База.

Женщина останавливается.

— Солдат, это честь… честь быть избранным и служить Лабораторной Базе. Это привилегия, и лишь высшие служащие допускаются туда.

— Сэр, да, сэр, — бормочет Джек.

Они говорят что-то ещё, но я не могу разобрать, и вскоре командующая уходит. Кажется Джек забыл о камере, но звук всё ещё записывается.

— Акила, посмотри… Люди, которые выходят из того здания — меняются, — говорит он приглушённым голосом, — и они преследуют людей из района Фокра.

Акила резко вздыхает. Район Фокра — бедная часть Новой Венеции — это место, где она жила до того, как попала на службу для года выслуги.

— Люди, которые входят туда… выходят, не беспокоясь ни о ком и ни о чём. Что для тебя самое главное в мире?

Камера наклоняется, Джек вспомнил о ней и теперь снова держит её прямо. В ней отображается Акила, касающяяся своего медальона на шее. Я делаю тоже самое, проводя пальцами по знакомому, гладкому серебру. Это знак нашей дружбы, вещь, которая связывает нас даже тогда, когда мы так далеко друг от друга.

Папа Акилы исчез, когда мы пошли в среднюю школу. Её мама была на крахе финансов, и ей с Акилой пришлось переехать в район Фокра. Когда Акила получила военное назначение, её мама решила переехать в Тунис, в поисках работы. И я знаю, что Акила часто не слушает ее.

Ни у Акс, ни у меня нет братьев или сестёр, судьба и трагедия разлучили нас. Но единственное, что у нас было всегда — это мы.

Акила не отвечает на вопрос Джека, но ей и не нужно.

Экран темнеет, и появляется новая дата: 8 Января, 2342. Этот год, несколькими неделями позже после первого видео Джека.

Изображение на экране вызывает у меня тошноту — оно прыгает, словно человек, несущий камеру, бежит. Экран на мгновение становится белым, затем в цифровом файле раздаётся звук взрыва. Бомба. Я всматриваюсь в экран, пытаясь рассмотреть Акилу в толпе людей, кричащих и вопящих, бегущих от — или, в случае военных, к… бомбе.

Человек, держащий камеру, ругается — думаю, это снова Джек, но я не уверена. Маленькое облако серой пыли затемняет экран.

Голос за кадром снова начинает говорить, повторяя одно и то же слово, снова и снова: «Нет… нет, нет… нет, нет, нет, нет…». А затем камера падает. Я вижу, как Джек падает на колени, серая пыль пачкает его вещи. И, что-то мокрое. Что-то красное.

Кровь.

Не его.

Рука. Предплечье, порезанное до кости. Белый резко выделяется на темной плоти.

Джек склоняется над телом девушки, стройной и высокой, с растрёпанными, завязанными в пучок, волосами, Его плечи дрожат. Я вижу, как он напрягается и откидывается назад.

И я вижу её лицо.

Мёртвые, застывшие глаза Акилы.

Вода капает на экран цифровой плёнки. Я вытираю слёзы.

Джек надавливает на грудь Акилы, вверх-вниз, вверх-вниз, но уже слишком поздно. Её живот разорван, её внутренности вывалились на пыльную дорогу, окрашивая ее в тёмный цвет. Одна нога изогнута под телом, другой нет совсем.

Я рыдаю, задыхаясь. Мои глаза горят так сильно, что я не вижу конец видео.

Джек не лгал. Это не ложь. Нет ничего правдивее, чем её смерть, и то, как моя душа тихо плачет, скорбя.

Глава 20

Я хлопаю ладонью по экрану, останавливая запись. Мои ноги отказывают, и я падаю на холодный, пыльный пол, моя грудь тяжело вздымается.

Не хочу верить, что это правда.

Я проверяю цифровой файл, но он защищён и запечатан — его не могли подделать. И Акила бы никогда не стала разыгрывать свою смерть, не так.

Доказательство прямо передо мной, но это невозможно. Никаких извещений о её смерти не было.

Но изображение её тела, разорванного на части бомбой, выжжено в моей сетчатке.

И… я только говорила с ней. Не так уж давно. Она в порядке. Она в порядке, она в порядке, она не может быть мертва.

Дрожащей рукой я запускаю последнее видео, хранящееся на плёнке. Дата, заверенная официальным цифровым штампом, мрачно высвечивается. Неделя спустя после смерти Акилы.

Изображение какого-то военного бункера. По всему зданию расставлены койки, и выглядит так, будто камера лежит на подушке, направленная в центр комнаты. Джек и несколько человек с кем-то разговаривают, но мне не видно их лиц. Затем толпа перемещается.

Я громко охаю, моё сердце подпрыгивает.

Акила проходит перед группой военных. Она стоит прямо и величественно — на обеих ногах. У неё нет шрамов. Никаких признаков, что она была ранена, не говоря уже о том, что убита.

Группа людей находится достаточно далеко, чтобы я не могла расслышать, что они говорят, но похоже, что Акила раздаёт команды. Я смотрю на её униформу. Теперь у неё шесть звёзд, блестящих на груди. Несколько недель назад она едва ли была офицером, а теперь чуть ли не генерал!

Джек отходит от группы, разговаривающей с Акилой, и спешит к камере на койке. Он делает что-то, я не могу увидеть, но когда он разворачивается, я замечаю золотое ожерелье в его руке. Кулон на удачу. Я дотрагиваюсь до своего кулона, согретого жаром моего тела, и мои пальцы оборачиваются вокруг метала, сжимая его. Джек спешит назад к Акиле и передаёт его ей.

Золотая цепочка свисает меж её пальцев. Она смотрит на Джека озадачено. Говорит что-то. Я навострила уши, но все равно не слышу ни единого звука, кроме приглушённых, неразличимых голосов. Джек говорит что-то ещё, будто пытаясь объяснить, но Акила лишь пожимает плечами и покидает группу. Остальные встают по стойке «смирно», приветствуя Акилу, а Джек просто удивлённо смотрит на неё, когда она проходит мимо мусорного бака и выкидывает в него ожерелье.

Экран темнеет. Он выскальзывает из моих онемевших пальцев.

— Что это значит? — громко интересуюсь я. Акила мертва… но она жива? Она в порядке… но изменилась? Она не казалась другой. Но, так же, она и ничего не сказала о своей смерти.

Есть лишь один верный способ выяснить это. Я встаю, стучу пальцами по моему наручу. Мои глазные и ушные боты подсоединяются к нему, и вскоре моё зрение заполняет голограмма Акилы.

— Что случилось? — немедленно спрашивает она.

Я вытираю лицо руками, чувствуя размазанную грязь на дорожках от слёз.

— Акила… ты же в порядке, да?

Она смеётся… нервно, всё ещё обеспокоенная моим явным подавленным состоянием.

— Да, конечно, я в порядке. Что случилось? Это связано с твоей мамой?

Я качаю головой, проглатывая страх и скорбь, поднимающиеся внутри меня. Я улыбаюсь ей со слезами на глазах.

— Я просто… кое-кто солгал мне, — говорю я. — Извини, что помешала.

Акила широко улыбается мне.

— Всё нормально, — говорит она, подаваясь вперед, и тянется к чему-то.

— Акила? — зову я, глухим голосом.

Она замирает и медленно выпрямляется, переводя внимание на меня.

— Да?

— Где твоё ожерелье?

Она смущённо смотрит на меня.

Я поднимаю руку, вытаскивая серебряный кулон, раскачиваю амулетом перед ней.

— Где твой? — требую я.

Акила касается шеи, но там ничего нет, кроме воротника её рубашки.

— Я…эм… — ее мозг работает в бешеном темпе, словно она понятия не имеет, о чём я говорю. Смотрю на неё, прищурившись. То ожерелье было символом нашей дружбы. Она получила специальное разрешение от её военачальника на ношение его под униформой, потому что не хотела его снимать. Никогда. И она даже не заметила, как оно пропало?

— Я не хотела тебя беспокоить, — спешно говорит Акила, будто читает строки из пьесы. — Оно порвалось, но его скоро починят, и…

— Мне нужно идти, — я обрываю соединение, не попрощавшись.

У меня кружится голова. Моя лучшая подруга никогда бы не забыла о наших ожерельях. Внутри кулона на удачу была маленькая цифровая плёнка, та, которую мы сделали вместе. Мы клялись никогда не снимать их!

То, что у неё его нет, просто не имеет смысла. Но то, что она была мертва и вернулась как человек, способный выкинуть ожерелье, как если бы оно ничего не значило… — тоже не имеет смысла

— Джек? — зову я, пересекая комнату большими шагами. — Это не «ответы». Ты должен рассказать, сейчас же!

Я распахиваю дверь в комнату, где, как он сказал, будет меня ждать.

Она пуста.

— Твою… — бормочу я.

Окно открыто, дует лёгкий ветерок. Я мчусь к нему. Здесь низко, и мне легко удаётся подняться на карниз, после чего спрыгнуть на улицу по другую сторону. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти Джека, но его уже давно и след простыл.

Глава 21

Замечательно. У меня была одна ниточка… один человек, напрямую связанный с террористическими нападениями, о приближении которых меня предупреждала ПМ Янг. Один. И я, вместо того, чтобы вызвать полицию в тот же миг, как его увидела, позволила отвлечь себя ложью и погрузить в мир, где ничто не имело смысла.

Мне нужны ответы.

Идея Джека с ответами привела меня лишь к еще большим вопросам. Я не могу спросить маму; не могу рисковать запуская атаку или расстроить её. Мисс Уайт знает столько же, сколько и я.

Мне нужны ответы от человека, дергающего за ниточки.

В центре площади, перед Триумфальными башнями, возвышается огромный фонтан. Всё здесь, за исключением мерцающих остеклёно-стальных башен, сделано из серого гранита и мрамора, завезённого из Италии — сильный контраст пыльному, коричневому известняку, из которого сделаны практически все здания Мальты. А вода здесь, в отличии от голубизны Средиземноморья, золотая, как мёд. Не уверена, окрашена ли вода или это просто искусный обман света, отражающего бронзовую основу фонтана сквозь воду.

Я закинула голову, изучая крышу самой высокой из башен, попутно гадая, там ли ещё Премьер Министр Янг, смотрящая вниз на всех нас.

Если кто и мог сказать мне, что происходит, то это она. Только я не уверена, насколько сильно доверяю ей. Цифровая плёнка Джека была убедительной — может, что-то и правда происходило в, так называемых, Лабораторных Базах. И оно находится под государственным управлением — значит, что ПМ Янг что-то мне не договаривает.

Но… Как ты проникнешь в самое охраняемое здание в мире и потребуешь ответов от женщины, которая управляет крупнейшим глобальным государством в истории?

Авто-такси от Мдина и Рабат толпятся на углах улиц, но транспорту запрещёно стоять прямо перед площадью — безопасность прежде всего. Почти каждый на площади прикован взглядом к своему запястью: одни звонят, другие либо просматривают своё расписание, либо проверяют заметки на рабочий день. Туристы вытягивают запястья вверх, подбирая фотографии на своих наручКофах. Единственные, кто не смотрят на свои наручи, или чьи глаза не светятся серебряным цветом, демонстрируя свои наноботы — это служба безопасности. Полностью облачённые в чёрное, офицеры стоят по стойке «смирно», их глаза бегло просматривают бродящие толпы на наличие проблем.

Я кручу собственное ожерелье между пальцев, стоя перед Триумфальными Башнями. Раньше я всегда смотрела на эти здания с некой гордостью патриотизма — они великолепны. Небоскрёбы, которые и изумительно высоки, и также красиво построены. Но теперь они кажутся зловещими. Поблёскивая на солнце — они предвещают угрозу.

Пронзительный, взволнованный смех эхом доносится с площади, и я не единственная, кто оборачивается в сторону маленькой девочки в светло-неоновом розовом платье, которая наполовину скрывается позади статуи у подножья одной из башен. Пожилой мужчина, несущий две чашки итальянского мороженого, подходит к девочке, и она убегает к маме, смеясь, прежде чем подбежать к мужчине и выхватить чашку шоколадного мороженого. Я прищуриваюсь, пока не вижу, как мужчина поворачивается и садится у подножья статуи рядом с дочкой. Я узнаю его.

Представитель Беллес.

Он выглядит иначе, по сравнению с последним разом, когда я видела его, после грёз. Каким-то образом, он кажется более оживлённым, словно у него больше нет забот. Маленькая девочка в ярком платье не переставая прыгает по кругу и кружится, пока ест своё мороженое, а представитель и его жена ласково улыбаются ей. Она пытается сделать пируэт, балансируя огромной ложкой с мороженым на небольших плоских ложках в форме лопатки, которые выделил андройд-продавец, и шоколад плюхается на её розовое платье. Кажется, она вот-вот заплачет, пока Представитель Беллес не наклоняется, шепча что-то ей на ушко и не поднимает в ней бурю смеха.

Уголки моих губ поднимаются. Представитель кажется милым.

Надеюсь, он не изменник.

Я слышу тихое жужжание, прежде чем почувствовать укол боли в руке. Я инстинктивно нащупываю запястье, и на моей вытянутой ладони остаётся размазанные внутренности жирной пчелы, жало которой застряло в моей коже, уже отёкшей и опухшей.

— Выглядит больно, — произносит чей-то голос.

В животе всё опускается, и я нервно сглатываю, поднимая глаза.

И вижу папу. Настоящего папу. Моего папу.

Не знаю, как я могла купиться на ту голограмму в программе слежения, даже всего на мгновение. Она не сравнится с папой, стоящим сейчас напротив меня. Он — настоящий. Его волосы колышутся от лёгкого морского бриза, его грудь поднимается и опускается с каждым вздохом, а сердцебиение стучит в венах на шее.

Я подпрыгиваю, заключая его в объятия. Это папа. Он тёплый и настоящий и здесь.

— Как… как? — я заикаюсь, сжимая его руками. — Ты… ты — мёртв.

Последнее слово я прошептала, испытывая благоговейный страх при его звучании на моих губах.

— Элла, — говорит он, его голос умолкает. Моё имя, произнесённое его голосом просто блаженно; моё сердце бешено колотится, и я ничего больше не хочу, только бы жить этим моментом, я, держащаяся за папу, настоящего, передо мной и несомненно, точно, не мёртвого.

— Что произошло? — говорю я. — Что из этого обман? Твоя смерть? Ты скрываешься? Вот почему ты не мог прийти ко мне и маме, почему ты исчез? Мы думали, ты мёртв, папа, мы думали… — мой голос ломается, и слова исчезают.

— Элла, — говорит папа снова, и что-то переворачивается в моём животе, что-то болезненное. Шёпот сомнения возникает в моих мыслях, но я подавляю его, мои пальцы схватились за папину куртку, держа его крепко, удерживая здесь.

— Что происходит? — теперь по моему лицу текут слёзы. — Ты был мёртв, а теперь нет, и Акила была мертва, а потом жива, — ужасающий страх охватывает мой разум. — Ты же не такой как она, так ведь? Ты помнишь меня? — Я, истерично хихикаю, переполненная эмоциями. — Конечно же ты меня помнишь. Ты назвал моё имя. Ты — настоящий. Ты — папа, — я говорила это как для себя, так и для него.

Я вглядываясь в его глаза.

— Ты — жив.

Произнося эти слова, я, наконец, принимаю их за правду. Больше ничего не имеет значения. С возвращением папы мы сможем излечить маму. Он может помочь мне разобраться с террористической проблемой. Он может всё исправить.

— Элла…

— Пожалуйста! — кричу я, — скажи хоть что-нибудь кроме моего имени!

— Элла, — папин голос перекрывает любой другой звук на площади. — Элла. Ты должна проснуться.

Глава 22

Мои глаза тяжело открываются. Я нахожусь на тонком матрасе, в маленькой, но богато обставленной комнате, в которой пахнет мускусом и маслом какого-то дерева. На мне все мои вещи, даже туфли, за исключением вязаного пледа, который покрывает нижнюю часть моего тела.

Какое-то время я просто лежала там, уставившись на серо-коричневую стену с тяжёлыми деревянными вставками. Мой отец был там, передо мной.

Но не на самом деле.

У меня… у меня была галлюцинация. Это единственное объяснение. Я ведь знаю, что он мёртв… Знаю, он — мёртв, но видение о Представителе Беллесе со своей семьёй, пока я думала о папе…

… Но оно было таким настоящим.

Я могла чувствовать его. Прикоснуться к нему. Я слышала его. Он был там.

Но и не был.

Это всё происходило в моём разуме.

Я схожу с ума. Мой желудок сжимается, и я сворачиваюсь в позе эмбриона.

Я сделала это с собой. Те дополнительные наноботы, которые я ввела в свое тело, чтобы помочь маме, те, что позволили мне войти в чужие грёзы…

Ни один человек не может вводить столько наноботов в свой организм. Слишком много — и телу конец. Разуму конец. Бот добирается до мозга… и это приводит к смерти.

Я закрываю глаза, и заставляю себя обдумать все это.

Я. Схожу. С. Ума.

Только у сумасшедших бывают такие галлюцинации.

Только сумасшедшие верят, что их галлюцинации действительны.

Вот, чёрт. Я сдерживаю всхлип в этой тихой, незнакомой комнате. А затем мне становится интересно: что же я сделала? В моих мыслях я схватила отца, говорила с ним. Я что, просто разговаривала с воздухом? Я схватила незнакомца? Это комната ожидания в психиатрической больнице?

А что, если… Что, если я еще больше сойду с ума? Что, если я потеряюсь в небытии? Или хуже… Что, если у меня случатся галлюцинации в мамином присутствии? Что, если я наврежу ей?

Мне плохо, физически плохо, будто меня сейчас вырвет. Мой мозг словно превращается в желе, и я ничего не могу сделать с этим, могу только чувствовать, как он просачивается в мою кровь, обволакивает вены и вытекает из кожи. Я проглатываю желчь, подступающую к горлу, и крепко зажмуриваю глаза. Я представляю, как микроскопические наноботы покачиваются в моём мозгу, кишат в его складках. Я хватаюсь за голову и дергаю себя за волосы. Часть меня хочет разорвать кожу и вывернуть собственную плоть наизнанку.

— Элла? — окликает женский голос по другую сторону закрытой двери.

Я быстро сажусь, мои ноги свисают вместе с покрывалом, когда я перекидываю их через край кровати. Дверь со скрипом отворяется, и в неё проходит юная леди с тёмно-загорелой кожей и волнистыми тёмными волосами. В одной руке она держит экран табуляции, что-то лениво печатая на нём, и бросает на меня скучающий взгляд.

— Ты в порядке? — спрашивает она так, что сразу понятно: ответ не заботит ее в любом случае.

Я осторожно киваю.

— Элла Шепард, верно?

Я не отвечаю. Женщина отрывается от экрана.

— Мы просканировали твой наруч, — говорит она.

— Да, — подтверждаю я.

— Ты потеряла сознание, — говорит женщина, снова обращаясь к экрану. — Медики сказали, что у тебя обезвоживание.

Я смотрю на свой наруч; всё кажется идеально нормальным. Мои показатели здоровья в порядке.

— Представитель предложил свой кабинет для тебя, чтобы ты поправлялась, — продолжает женщина. Кажется, она устаёт даже от попытки уделить мне немного внимания. — Твои экстренные данные были вскрыты, но… — она смотрит на меня, встречаясь со мной глазами, и впервые я чувствую, что всё её внимание обращено на меня. — Представитель хочет с тобой поговорить.

— Представитель…? — спрашиваю я.

— Представитель Министра Сантьяго Беллес, — говорит консультантка. — Он уже в пути; будет здесь через несколько минут.

— Зачем…? — начинаю я, но она перебивает.

— Он был неподалеку, когда ты упала. После того как медики изучили твой наруч, Беллес поручился за тебя и потребовал, чтобы тебя принесли сюда, пока не приедет твой попечитель.

Я быстро моргаю. Это явная ложь, потому что пока я была в разуме Представителя Беллеса, он понятия не имел о том, кто я. Но если они просканировали мой наруч, они, должно быть, увидели, что я стажер в Спа Духовных Грёз, а Беллес, очевидно, узнал это. Я могу только догадываться, что он от меня хочет.

Она поворачивается и уходит, но не закрывает за собой дверь. Теперь, когда у меня есть больше наводок, я понимаю, что нахожусь в Триумфальных Башнях, в личном кабинете Представителя. Должно быть, он иногда спит здесь. Я поднимаюсь и следую туда, куда ушла консультантка. Кабинет Представителя Беллеса богато обставлен и пахнет властью. Весь кабинет из стали и красной древесины — смеси современности и традиций. Тяжёлая деревянная дверь находится по другую сторону комнаты, и я слышу слабый щелчок замка, когда консультантка запирает меня внутри.

Мой наруч жужжит, я смотрю на экран: «Мисс Уайт».

— Я в порядке, — говорю я, прежде чем она успевает сказать что-либо.

— Что случилось?

— Я в порядке, — повторяю я. — Мне просто стало немного… плохо. Но, послушай, я в кабинете Представителя Беллеса. Я собираюсь осмотреться. Посмотрим, что я смогу найти.

— Будь осторожна, — говорит она, и я отключаю экран.

Консультантка Представителя сказала, что Беллес будет здесь через несколько минут, и я не собираюсь терять ни одной из них. Я мчусь к его рабочему стол, изучаю поверхность в поисках чего-то важного, но она обыденно пуста. Слева находится шкаф для хранения документов (закрыт), а под столом — выдвижной ящик (тоже закрыт). Я провожу рукой по поверхности стола, и она загорается, загружаясь. Система ненамного отличается от той, что мы используем в Спа Духовных Грёз. Экран всплывает над поверхностью, и верхушка рабочего стола отображает клавиатуру. Сотня или больше гало-иконок кружатся вдоль поверхности, но, когда я тянусь к ним, они вздрагивают. Защищено паролем.

Смотрю на свой наруч ‒ я уже потеряла целую минуту. Мой мозг бурлит, а пальцы летают над клавиатурой, пока я пытаюсь вспомнить всё, что только узнала на различных уроках по системе интерфейса. Я закрываю глаза, надеясь, что смогу выдернуть какие-нибудь мысли представителя, которые он разделил со мной в грёзах.

Я открываю глаза и вижу, что одна из гало-иконок разблокировалась, светясь бледно-зелёным. Я хватаюсь за неё, и она разлетается по всей поверхности стола.

Папки. Я быстро просматриваю ярлыки, пытаясь разглядеть что-нибудь полезное.

Мои глаза широко распахиваются.

Имя моего отца. Прямо здесь, на одном из верхних ярлыков.

Я поднимаю гало-папку вверх, и её содержимое раскрывается передо мной. Дюжины бумаг, выстроившиеся от новостей из газетных вырезок и видео файлов с папой до уведомлений из лабораторий и детальных научных рапортах. Я пытаюсь запомнить всё находящееся передо мной, но информации слишком много. Я скольжу пальцами по документам, останавливаясь на верхнем.

Нанороботы и Кибернетический Контроль в Теории Андроидов: Строение Мозга посредством Биологии и Технологии.

Автор: Доктор Филип К. Шепард.

«Основа теории заключается в том, что андроидов просто не могут оснастить индивидуальным разумом. В то время как это уже подтвердили бесчисленным количеством тестов, справедливо полагать: чтобы техника стала тем, что мы хотим из нее сделать — мы должны изменить наши поиски. Сейчас Андроиды — идеальные рабочие и солдаты. Они никогда не устают, их работа обычно более качественна, чем человеческая, и они имеют преимущество, будучи виртуально неразрушимыми за счёт более мощной внутренней системы, сделанной из легированного метала, нежели из костей и плоти.

У людей же есть преимущество, так как они награждены собственными мыслями, чем-то, что ещё не удалось удачно воспроизвести. Другое преимущество Андроидов состоит в том, что у них есть исключительная физическая сила. Это классический пример борьбы разума против мускулов.

Мои научные исследования и по сей день ориентированы на существо с индивидуальным разумом, но также и физической силой. Мне не удалось создать андроида с человеческим умом, чтобы достигнуть своей цели».

Боль вспыхивает в глазах — этакий ослепляющий вид мигрени. Я пячусь назад, рука дергается, и папка закрывается, гало-иконка опускается назад на поверхность стола. Именно в этот момент я слышу щелчок дверного замка. Я провожу рукой по поверхности стола, возвращая программу интерфейса обратно в режим ожидания, обегаю письменный стол и падаю в кресло напротив.

Дверь открывается, и в неё входит Представитель Беллес.

— Здравствуй, Элла, — говорит он, закрывая за собой дверь.

Я поднимаюсь и протягиваю представителю руку. Когда мы обмениваемся бессмысленными любезностями, моё сердце колотится, в лёгких не хватает воздуха, мозг бурлит, но я уверена, что представитель ничего не видит, кроме моей непринуждённой улыбки.

Глава 23

— Ты поправилась?

Обращается ко мне представитель нейтральным голосом.

Я не уверена, что это абсолютная правда, но говорю:

— Да.

— Ты здорово напугала медиков. Молодая девушка, потерявшая сознание перед Триумфальными Башнями.

— Мне жаль… у меня, эмм, голова закружилась, — я смотрю в его ясные глаза. — Зачем вы привели меня сюда? Я бы могла подождать кого-нибудь и снаружи.

Представитель Беллес вскидывает руки ладонями вверх, будто взывая меня к миру.

— Я увидел на экране твоего наруча, что ты работаешь интерном в Спа Духовных Грёз. Твоя фамилия Шепард. Не нужно много ума, чтобы понять, что ты дочь Доктора Роуз Шепард.

Я жду, приподняв бровь. Он все еще не ответил на мой вопрос.

— Я недавно впервые погружался в грёзы в Духовных Спа. Собственно, вот почему у меня могут возникнуть… подозрения к кому-то из Грёз, внезапно появившемуся рядом со мной.

— Похоже, у вас паранойя, — говорю я, копируя его интонацию.

Представитель грубо фыркает в некоем подобии юмора.

— Возможно. Но она охватила меня, как никогда, и я хотел… — его голос обрывается.

— Хотели что? — требую ответа я. — Схватить меня? Пытать, как шпионку? Смотрите, я просто была на площади. У меня закружилась голова. Вот и всё. К тому же, — добавляю я, — если вы так обеспокоены насчет шпионов, почему вы оставили меня в вашем офисе одну?

Представитель ухмыляется.

— На моем интерфейсе стоит максимальная система защиты.

Я очень тщательно стараюсь сохранять безразличие на лице. Какая ещё к чёрту «максимальная защита»? Я взломала её буквально с закрытыми глазами.

Представитель вручает мне стакан воды из бара у рабочего стола. Я колеблюсь; его паранойя охватывает и меня.

— Врач сказал, что ты потеряла сознание от обезвоживания, — произносит он, наблюдая за мной.

Я подношу стакан к губам и заставляю себя сделать несколько глотков прежде, чем продолжить.

— Спасибо, что не связались с моей мамой, — говорю я.

Напряжение в комнате потрескивает вокруг нас.

— Доктор Роуз Шепард… — представитель выглядит озадаченным. — Учёный, которая изобрела Грёзы и которая теперь умирает от болезни Хебба.

Я вздрагиваю от того, как он произносит «умирает»… Произносит так, будто это совсем не важно.

Представитель улыбается лишь уголками губ, постепенно ползущими вверх, после чего прячет улыбку и скрещивает руки на груди.

— Я считаю обязательным изучать всё, что касается людей, с которыми я сотрудничаю, — наконец говорит он. — И я выяснил, что не могу позволить себе доверять кому-либо. Возможно именно это и сделало меня параноиком.

Я отвечаю ему своим лучшим скептическим взглядом, но в голове у меня звенят тревожные звоночки.

— Твой отец… — начинает представитель, и я оборачиваюсь к нему, — он тоже был известным учёным.

— Да? — с сомнением протянула я. — Я…эмм… благодарю, что привели меня сюда, но мне пора домой.

— О, пожалуйста, сначала выпей ещё немного воды. От обезвоживания, — он подталкивает ко мне стакан, который я отставила. Я беру его, но на этот раз не пью.

— Доктор Филипп Шепард, — задумчиво произносит представитель. — Он изучал робототехнику.

— И наноботов, — говорю я.

Представитель Беллес кивает.

— Я изучаю его исследование. Точнее, то, что смог от него найти.

Я возвращаю стакан на стол. Жаль, что у меня не было лишних пяти минут наедине с его файлами.

— Он был гением, — говорит представитель.

— Мне нравится так думать.

— О, нет, он определённо им был, — представитель окидывает меня оценивающим взглядом. — Мне бы хотелось прочесть о нём больше. У вас в Духовном Салоне не осталось его исследований? Возможно, я бы однажды мог зайти почитать.

Я прячу улыбку, выступающую на моём лице. Это не тот добрый представитель, который дал девушке, потерявшей сознание, стакан воды. Нет… Это собеседование. Это тест. Это его ничтожная попытка следить за мной.

— Нет, — просто говорю я. Моя уверенность крепнет теперь, когда я вижу, что происходит на самом деле. — Он не оставил. Многие его исследования были уничтожены взрывом. Ну, знаете, тем, который убил его.

Мне было приятно видеть, что, несмотря на безразличный тон, которым он говорил о болезни моей матери, напоминание о смерти моего отца так резко вывело его из равновесия.

— Вероятно, это и к лучшему, — продолжаю я. — Премьер Министр Янг лично предупредила меня о том, что террористы пытаются найти исследование папы.

Я внимательно наблюдаю за ним, но его лицо остаётся абсолютно пустым.

— Действительно? — спрашивает он, очевидно пытаясь навести меня на нужную тему.

Я решительно киваю.

— Полагаю, любое научное исследование можно превратить в некоторого рода оружие, — такова природа человека. Папа хотел, чтобы его работа помогала людям, излечивала болезни. Террористы, похоже, думают, что могут испортить это. Правительство, конечно, не позволит этому случиться.

Глаза представителя скользят мимо меня.

— Конечно, — бормочет он.

Я изо всех сил пытаюсь изобразить хоть немного скуки на лице.

— Они и за исследованием моей мамы следят, — говорю я.

Глаза представителя Беллеса немного расширяются, затем он откидывается в своём кресле, его лицо скрыто тенями.

— Правда? — спрашивает он, его голос полон притворного безразличия.

Мои руки сжимаются в кулаки, но я сохраняю лёгкость в голосе. Лучше заставить его думать, что я не более, чем просто глупая девчонка. Таких людей как он, легче контролировать таким образом. Я пытаюсь выглядеть простодушной и приподнимаю уголки рта.

— Ты знаешь, почему первый полёт колонии на Луну обернулся неудачей? — наконец спрашивает он.

Я качаю головой, гадая, как представитель пришёл к этой теме.

Первая лунная колония располагалась в «Море Успокоения»- одной из тёмных точек на лунной поверхности, части правого глаза «Человека-Луны». Укрывшись под куполами, первая колония была уничтожена из-за ошибки, и новая колония — также с новыми куполами — расположилась у «Моря Безмятежности». Лунная база, на которой служит Акила, является частью «Безмятежности».

— У колонистов «Успокоения» была поддержка андроидов, — говорит Представитель Беллес. — Андроиды были теми, кто построил колониальные купола. Им не нужен воздух для выполнения работы, в конце концов, они — роботы, поэтому именно они занимались строительством. Но где-то в сооружении была допущена ошибка. Купол Успокоения работал неисправно, происходила утечка кислорода. Колонисты заселились прежде, чем заметили поломку, и, если бы её не устранили, они могли бы погибнуть.

— Но они на самом деле все погибли, — говорю я.

— Лидер колонистов приказал андроидам починить купол, как можно быстрей и эффективней. И они сделали это.

Я вопросительно смотрю на Представителя Беллеса.

— Андроиды обнаружили, что в швы купола, возвышавшегося над базой, проникла лунная пыль — она достаточно мелкая и смогла просочиться сквозь затворы. Чтобы починить купол, андроидам пришлось поднять их, прочистить швы базы, и вновь запечатать купола. Лидер колонии приказал им починить купол как можно скорее, поэтому андроиды собрались у основания купола… и подняли его.

Я пристально смотрю на Представителя. Я никогда раньше не слышала этих подробностей. Гибель колонии «Успокоения» была несчастным случаем — у нас была неделя скорби после того, как новость о разрушении купола дошла до Земли. Это произошло, когда я была ребёнком, но я помню, что школа тогда была закрыта. Именно тогда я впервые поняла, что в мире происходили и плохие вещи; я впервые увидела взрослых напуганными и расстроенными. Но пока источники новостей задавались вопросом, каким образом купол был разрушен, — никакого ответа так и не опубликовали.

— Андроиды подняли купол на целых восемнадцать минут — необходимое время для выведения лунной пыли из затворов и перепечатки купола. Обычный человек не может продержаться больше минуты или двух в открытом космосе. Весь купол остался без кислорода. Части купола были также подсоединены к искусственной силе тяжести для колонии. Все колонисты… они погибли, повиснув в воздухе, задыхаясь в вакууме космоса.

Я могу представить это: колонисты, задыхающиеся, умирающие в космосе…

Когда андроиды подняли купол, декомпрессия в нём выбила все окна, и любого, кто был снаружи, засосало на поверхность луны или выкинуло на крышу купола. Это было словно циклон, кружащий тела по кругу. Когда андроиды присоединили купол и гравитация была налажена, тела тех колонистов рухнули вниз. Исследователи, отправлявшиеся анализировать последствия, сказали, что там повсюду были мертвецы, в самых разных местах: над крышами; на гало-гидрированных деревьях произраставших там; на земле, во всякого рода странных положениях. Казалось, там буквально пролился дождь из мёртвых тел.

Андроиды могут только следовать указаниям. Они могут выполнять простые задания — но они не умеют думать. Наука способна на многое — но она не может создать мозг. Она не может создать что-то, способное думать самостоятельно. Я это знаю… Я изучала медицинские файлы. Болезнь мамы находится внутри её мозга, движущиеся хромосомы и поврежденные нервные клетки. Любой человеческий орган можно клонировать — но не мозг.

Андроиды не думали, когда поднимали купол. У них нет мозга. Они оснащены компьютером. Они лишь выполняли приказы. И это погубило целую колонию.

По крайней мере, так произошло тогда, если верить Представителю Беллесу. Но, по правде говоря, я не уверена, насколько сильно могу доверять ему, или почему он рассказывает мне всё это.

Представитель Беллес встаёт, и на мгновенье мне кажется, что он собирается выйти из-за стола и сделать мне что-то. Я вздрагиваю, когда он разворачивается на каблуках, но затем он шагает к окну, а не ко мне. Я встаю и подхожу ближе, уставившись в пол. Из кабинета Представителя прекрасный вид на площадь, фонтан. Отсюда мне всё видно: тёмную форму охранников, спешащих бизнесменов и деловых женщин, уличных андроидов, лениво обслуживающих покупателей пастиццы и других закусок.

Я его теряю. Что бы не заставляло его говорить о науке и террористах раньше… теперь оно исчезло. Он замолкает. Но я предпринимаю последнюю попытку и спрашиваю:

— Какое отношение трагедия лунной колонии имеет к терорристам, которых пытается остановить государство? — тихо спрашиваю я.

— Возможно, это не имеет никакого отношения к террористам, — говорит Представитель Беллес, глядя вниз на площадь.

Я изучаю его лицо в отражении. Он не похож на человека, способного на предательство.

Он похож на испуганного человека.

Глава 24

Я делаю шаг вперёд, к солнечному свету, который мгновенно ослепляет меня.

Пожалуй, этот день официально можно назвать самым странным днём в моей жизни.

Теперь остаётся лишь одно. Краем глаза я замечаю уличного андроида, продающего тёплую, восхитительно пахнущую пастиццу. Я, возможно, и провела всё утро выслеживая сумасшедшего, с помощью голограммы моего отца, окончательно запуталась и проникла в офис потенциального террориста, где у меня был сверх странный разговор, но хоть пастицца осталась прежней.

— Сырную, — говорю я, становясь в начале очереди. Я прикладываю наруч к пункту оплаты и жду, когда андроид выдаст мне пастиццу со вкусом рикотты¹.

Андроид не двигается.

— Одну. Сырную, — четко повторяю я. Мой наруч показывает, что оплата прошла.

— Спокойствие познаётся в свободе, — говорит андоид.

— Извините? — спрашиваю я.

Я озираюсь по сторонам. У фонтана находятся ещё несколько андроидов, и все они, кажется, перестали работать. Их покупатели выглядят такими же озадаченными, как и я.

— СПОКОЙСТВИЕ ПОЗНАЁТСЯ В СВОБОДЕ! — вопит уличный андроид. Его голос повышается до предела. — Спокойствие познаётся в свободе! Спокойствие познаётся в свободе! — монотонно повторяет он.

Я медленно пячусь назад, страх подступает к горлу.

— Какого чёрта происходит? — спрашивает мужчина в деловом костюме позади меня.

— Понятия не имею, — бормочу я.

Я пытаюсь удержать мужчину, но он отталкивает меня.

— Что-то не так, — говорю я, — нам нужна помощь.

Краем глаза замечаю нескольких служащих, вышагивающих в нашу сторону, а вместе с ними и все уличные андроиды с площади.

Мужчина высвобождает свою руку и, пожав плечами, проходит мимо меня.

— Нет! — кричу я. — Не подходите к ним!

Он меня не слушает, хватает андроида за плечи, будто, если он его потрясёт, тот заработает. Мои ноги действуют сами по себе — продолжаю пятиться, мои глаза широко раскрыты, я уверена: сейчас случится что-то плохое. Охранники буквально кишат вокруг нас, но андроиды превосходят их по количеству, а толпа лишь растёт.

Я достигаю ворот, прежде чем раздаётся первый взрыв.

Я оборачиваюсь, впитывая глазами ужас передо мной. Как минимум дюжина уголков площади дымятся от тлеющих кусков искореженного металла. Все андроиды взорвались. Люди, стоявшие неподалёку… Я в ужасе смотрю на то место, где стояла с тем мужчиной в деловом костюме. Красные пятна крови на белой рубахе, разорванные края рукавов, одна нога здесь, в нескольких метрах другая — вот и всё, что от него осталось. Это напоминает мне смерть Акилы, не хватает лишь признаков войны. Всё это — мои кошмары, собранные воедино: война, постигшая мой дом.

— Господи, — бормочу я, уставившись на следы резни. Одетые в чёрное охранники и военные спешат остановить начинающийся хаос. Мой наручКОМ светится красным, всплывает предупреждающее сообщение.

«Неисправность андроидов приводит к нескольким смертям на Триумфальной площади, в Центральных Садах, Острове Комино и других областях Новой Венеции. Жителям следует вернуться в свои дома. Любые андроиды, в пределах области, должны быть немедленно отключены».

Моё сердце замерло, кипя в желудочной кислоте.

— Мама, — с трудом выговариваю я.

Мама. И её новый андроид-сиделка. Сегодня утром я оставила маму с ходячей, говорящей бомбой.

Я разворачиваюсь на каблуках и мчусь через Центральные Сады, проталкиваясь сквозь толпу. Чувство чистой паники проносится по городу, овладевая им, словно цунами. На Новую Венецию никогда не нападали. Не так. Не изнутри.

Пальцы скользят по наручу, и я на бегу открываю последние новости. Должно быть, новостной группе приказали повторять сообщение по кругу, снова и снова.

«…беспричинной неисправной работы андроидов, которая привела к множеству, возможно, сотням раненных и погибших. Источники сообщают, что Премьер Министр Янг действительно дала команду удалённо обесточить всех андроидов, работающих на территории Новой Венеции, но отдалённый переключатель питания на данный момент неоперабелен, и неисчислимое количество андроидов по-прежнему включены. Всем жителям рекомендуется вручную деактивировать андроидов, находящихся поблизости. Если андроид уже неисправен, жителям рекомендуется немедленно укрыться как можно дальше».

Мама не может быстро передвигаться; не достаточно быстро, чтобы уйти от взрывающегося андроида.

В мгновение ока я закрываю страницу новостей, и прибавляю скорости, спеша к Спа Грёз, к дому, к моей маме. Я пытаюсь связаться с ней, но она не отвечает. Наруч Мисс Уайт, должно быть, по какой-то причине вне зоны доступа или выключен… мои сообщения просто не доходят до неё.

Когда я достигаю южных ворот Центральных Садов, я прохожу мимо группы военной элиты, рыщущих по парку с оружием наготове. На остров Комино, нижнюю часть города, тоже напали. Я думаю о детях, которые ходят в парк аттракционов. Андроиды зачастую помогают учителям. Многие используют их в качестве нянек или сиделок, даже несмотря на предупреждения на ярлыке о том, что детей не следует оставлять наедине с андроидами.

Как много детей среди погибших? При этой мысли я едва не падаю.

Мне приходится подождать на перекрёстке, пока мимо проносятся скорые и полицейские машины. Стеклянный вход Салона нетронут и без повреждений, неоновая овца скачет по поверхности, словно всё в порядке. Я съеживаюсь, ожидая взрыва, отчасти веря, что он произойдёт именно здесь и прямо передо мной. Закрываю глаза, пытаясь успокоиться, но всё, что я вижу под веками — это разбитый вдребезги фасад, кричащие люди, выбегающие из здания… и мама. Мама, которая звала своего андроида, превратившегося в пыль и пепел, покореженные кусочки нераспознанной плоти.

Как только улица немного пустеет, я бегу вперёд, проскальзывая через стеклянные дверь Спа еще до того, как они полностью открылись. В приёмной пусто, стерильно, приятно пахнет и играет тихая мелодия. Никаких признаков хаоса, творящегося снаружи, ни единого признака разрушения, ожидающего наверху. Я дышу сбивчиво и неровно, мои шаги громкие. Это кажется таким странным, что белый кафель и приглушенное освещение приносят умиротворение. Я воображаю, как это спокойствие разрушается взрывом бомбы, крики, разрывающие тихую музыку.

Я не жду лифт. Нет времени. Перешагиваю две ступени за раз, сердце колотится, а в лёгких не хватает воздуха. Я врываюсь в квартиру, зовя маму. Нахожу ее на кухне, где она изо всех сил пытается устоять на ногах. На ее лице отражается беспокойство при моём внезапном громком появлении.

— Что случилось? — спрашивает она меня слабым голосом.

Я не отвечаю. Я дико озираюсь по сторонам. Андроид, которого мама назвала Роузи, стоит перед программой интерфейса в гостиной, дальше кухни. Я бросаюсь через кухонный стул и сворачиваю в гостиную. Роузи даже не реагирует на мое присутствие. Программа интерфейса свободно подключается к частной сети Спа, она имеет доступ к самым защищённым файлам, где помимо грёз находится мамино исследование и познания. Даже у Мисс Уайт нет доступа к этим файлам. Только у меня и у мамы. А Роузи даже не запрограммирована входить в интерфейс, не говоря уж о том, чтобы взламывать систему.

— Чёрт побе…! Отключить интерфейс, — громко приказываю я, — заблокировать кран, авторизация: Элла Шепард.

Экран гаснет.

Андроид медленно выпрямляется. Его тело скручивается, поворачиваясь ко мне лицом. Его безжизненные, пустые глаза пристально смотрят в мои. На его лице не отражается эмоций, словно все программы, созданные, чтобы сделать его похожим на человека, уже удалили.

Роузи открывает рот, движение настолько механическое, что вся иллюзия человечности, какую могли присвоить машине, мгновенно исчезает. Его голова немного склоняется влево.

— Что происходит, Элла? — вновь спрашивает мама.

— Спокойствие познаётся в свободе, — бормочет Роузи так тихо, что я едва разбираю слова.

— Дерьмо, — говорю я.

Я оборачиваюсь к маме.

— Уходи! — кричу я ей. — Мы должны выбраться отсюда! Роузи сейчас взорвётся!

— Что? — спрашивает мама. Она сбита с толку. Она не может справиться с этим стрессом, паникой. Её тело привычно сотрясается, она вот-вот потеряет сознание. Её пальцы впиваются в край стола, суставы побелели. Лицо бледное.

— Спокойствие познаётся в свободе, — громче повторяет Роузи. — СПОКОЙСТВИЕ ПОЗНАЁТСЯ В СВОБОДЕ.

Мы ни за что не успеем.

Низкие, гудящие звуки раздаются в горле Роузи. Тот же шум «ЗнзнзнЗНзнзн», что я слышала от другого андоида, за несколько секунд до того, как он…

Я запускаю руку и подхватываю маму, обнимая её за талию, приподнимаю за плечи.

— Элла! — говорит она, задыхаясь и кашляя на вдохе.

Я не отвечаю. Бегу в её спальню. Здание новое, но даже не смотря на то, что Гражданская война была столетия назад, с тех пор, практически в каждом здании есть, по крайней мере, одна специальная комната.

Безопасная комната. Именно её мама использует в качестве спальни.

Как только мы минуем дверь, я опускаю маму на пол. Её ноги подкашиваются, и она теряет сознание, но я не перестаю помогать ей. Я поворачиваюсь, больно прижимаю наруч к сканеру на двери. Дверь плотно закрывается, и я ввожу код безопасности. Слышно, как скрепят стальные засовы о тяжёлую металлическую дверь за секунды до того, как раздаётся взрыв.

Глава 25

Я опускаюсь на пол, спиной к стальной двери, что защищает нас. Всё тело дрожит, странный, проносящийся сквозь меня шок окутывает после взрыва. Даже не смотря на то, что комната безопасности прочна и герметична, кажется, будто я чувствую запах дыма. Меня подташнивает от этой мысли.

— Мам? — зову я.

Мама не поднимает голову с пола, где я оставила её, но её глаза движутся навстречу моим.

— Что произошло? — спрашивает она слабым голосом.

— Не знаю, — говорю я. — Роузи взорвалась.

Я вновь поднимаюсь, после чего помогаю встать ей. Вместе мы медленно подходим к кровати. Я подсоединяю её наруч к монитору с показателями здоровья. Все графики снижены: её сердце, её дыхание, нейроны. Я быстро назначаю встречу с Доктором Симпа, маминым последним доктором.

Затем я беру мамины успокоительные.

Она хватает меня за руку.

— Элла, не нужно… — говорит она. — Позволь мне остаться в сознании. Может, я смогу… помочь…

Но, как бы то ни было, я даю ей двойную дозу успокоительных и слежу, как её глаза практически моментально закрываются.

«Спите спокойно и безмятежно с нашей специально разработанной смесью морфина и меланина!» — гласит наклейка на флаконе. Я потираю большим пальцем слово «спокойно».

Спокойствие познаётся в свободе!

Я открываю дверь.

Первое, что я замечаю — запах. Едкий, жгучий. Резкий запах, вызывающий дрожь. Но я закрываю нос и рот рукой и ползу вперёд.

Вся система интерфейса уничтожена. Вместо стекла и обрамлявшей его стены — лишь неровная, зияющая дыра. Лёгкий ветер проникает внутрь, просачиваясь сквозь горящую каменную стену.

Пол, начиная от кухни и до того места, где раньше была системная комната, потемнел и обуглился, с выбоинами от осколков и длинными, протяжными полосами следов взрыва.

От андроида Роузи остались лишь синтетическая плоть, горящая схема и едва распознаваемые кусочки.

Я ничего не чувствую. Просто стою там, в центре разрушенной жизни.

Это… Это был мой дом. Если бы это был человек, в его груди зияла бы дыра, которую никто не смог бы заделать.

Дверь открывается и внутрь врывается Мисс Уайт. Она горько всхлипывает и подбегает ко мне.

— Как твоя мама? — спрашивает она, наконец, выпустив меня из объятий.

— Она спит, — говорю я. — Я дала ей морфин. Стальные стены в её комнате — они спасли нас.

Мисс Уайт отстраняет меня на расстояние вытянутой руки, не желая отпускать.

— Моя умная, замечательна девочка, — говорит она, притягивая меня ближе и целуя в лоб. Затем она отталкивает меня, изучая моё лицо.

— Нас? — спрашивает она. — Ты была здесь, с Роузи? Я думала, ты в офисе Представителя Беллеса?

Я качаю головой.

— Я прибежала сюда, как только увидела взрыв андроидов на площади.

Яркая эмоция на мгновенье отражается на лице Мисс Уайт, но я не могу прочесть это выражение. Она тяжело сглатывает.

— О, Элла, — шепчет она. — Что, если бы тебя не оказалось здесь, рядом с ней?

Мои глаза широко распахиваются, уставившись на след выжженный бомбой на полу, позади Мисс Уайт. Мама была не так далеко от Роузи, и она уже была слаба.

Подобный взрыв убил бы её.

Как это произошло с Акилой.

Эта мысль настолько шокировала меня, что я шарахнулась в сторону, вызвав озадаченность на лице Мисс Уайт. Я не знаю, что произошло с моей лучшей подругой, умерла она или нет, или, на самом ли деле, человек, с которым я разговаривала последний год, был моей подругой, с которой я выросла.

В чём я сейчас уверена, так это в том, что моя мама чуть не погибла.

Мисс Уайт выпрямляется, не отрывая от меня взгляда. Я вижу, как напрягается её челюсть, и она решительно кивает, не смотря на то, что ничего не было сказано.

— Ладно, — говорит она. — Я свяжусь со строителями прямо сейчас… Если им не удастся заделать дыру, они, по крайней мере, обезопасят её для вас. Разве что, ты не…?

— Я не оставлю маму, — говорю я.

— Нет, я имела ввиду, ты могла бы остаться у меня. А твоя мама… Может, ей лучше обратиться в больницу… Нет, не в больницу. Сейчас это будет сумасшествием, лучше не показывать им твою маму. Я могу позвать Доктора Симпа, организовать специальную встречу в его частной лаборатории…

— Мы никуда не пойдём, — повторяю я. — И я уже вызвала Доктора Симпа.

— Я найму сиделку. Настоящую, — добавляет она, встретив мой взгляд. — Больше никаких андроидов.

— Кто это сделал? — говорю я. Впервые в моём голосе появляются эмоции. — Это были террористы? — или это был Джек Тайлер? Я едва не задаю этот вопрос, но слова не хотят слетать с языка.

Мисс Уайт хмурится.

— Похоже на то.

«Спокойствие познаётся в свободе». Вот, что сказал Роузи перед взрывом. Могло ли это иметь какое-то отношение к происшествию на базе Умиротворения? Не знаю, смогла бы я увидеть связь, если бы Представитель Беллес не подсказал раньше, но мне кажется, слишком много совпадений для случайности.

Глаза Мисс Уайт немного округляются.

— Ты уже видела новости? — спрашивает она.

Я молча качаю головой, уже поднеся руку, чтобы вызвать страницу отчёта на наруче.

Мисс Уайт останавливает меня.

— Премьер Министр Янг объявила, что у террористов, возможно, связи с лунными колониями, у них даже могут быть предатели на лунной базе. Она подключила исследователей, чтобы они изучили происшествие на базе Умиротворения, и она верит, что эта атака была осуществлена той же группой террористов, что были причиной смерти колонистов на протяжении всех этих лет.

Я опускаю руки и удивленно отступаю назад.

— Что? — спрашивает Мисс Уайт озадаченно.

— Я была с Представителем Беллесом прямо перед атакой, — говорю я, прекрасно зная, что ей это известно, — и он упомянул это происшествие. Сказал, что авария произошла по вине андроидов.

Мисс Уайт прищуривается.

— Я расскажу об этом ПМ Янг. Очень подозрительно, что он заговорил об этом сейчас, прямо перед нападением…

Я киваю, соглашаясь с ней.

— Возможно, Беллес уже присоединился к террористам. Что, если подобная ложь и заставила его перейти на их сторону.

— Возможно, — медленно говорю я, вспоминая, каким напуганным выглядел представитель.

Мисс Уайт вздыхает, опускаясь на стул у стола.

— Кто знает? Это мог быть всего лишь трюк, чтобы отвлечь правительство от большей проблемы, или…

— Это был не просто трюк! — вскрикиваю я, голос подскочил куда выше, чем я рассчитывала. Но вместо того, чтобы испугаться, лицо Мисс Уайт расплывается в симпатии и одобрении.

— Ты права, — просто говорит она. — Это — война.

Глава 26

Пока мисс Уайт помогает маме настроить новую сиделку, я ухожу в свою спальню, и, прежде, чем свалиться на кровать, предварительно включаю новости. У меня перед глазами всплывает множество новостей об атаке андроидов, но я уже слышала всё это или же догадалась: неизвестные организовали террористическую атаку. Единственна новость — точное число: 104. Погибло сто четыре человека. В основном государственные служащие, но среди них была восьмилетняя девочка. Как призёр конкурса по изобразительному искусству, она вместе с мамой направлялась к Триумфальным Башням, чтобы встретиться с Премьер Министром.

Сто четыре.

Я судорожно вздыхаю и убавляю на мгновенье новости.

— Найти: предпосылки террористического акта с андроидами, — диктую я. Когда наруч посылает информацию в глаза — зрение заволакивает дымкой. Через секунду в моей голове образуется полукруг из парящих иконок или, по крайней мере, мне так кажется. Я фокусируюсь на различных иконках, вчитываюсь в текст и прослушиваю отчёты, но здесь лишь теории, далекие от истины.

Может быть, ответов там и нет вовсе. Может, их там никогда и не будет.

В большинстве новостей ссылаются на речь Премьер Министра Янг, которая предполагала, что террористы начали действовать ещё во времена катастрофы на базе Успокоения. Когда же я пытаюсь найти что-либо о потерпевшей неудачу колонии, почти всё, что я читаю, уже адаптированно под новую информацию.

Отчаяние охватывает меня.

Я прижимаю подушку к груди, заглушая новые программы, и остаюсь одна в темноте, соответствующей моим чувствам.

— Я так хочу, чтобы ты был рядом, — шепчу я, плотно закрывая глаза и вспоминая папу из моей галлюцинации.

Я снова слышу его голос, так отчётливо, и меня пугает то, что я могу попасть в очередную галлюцинацию. Может быть это то, чего я действительно хочу? Если я могу увидеть его только в бреду, стоит ли пытаться оставаться в своём уме?

Когда я открываю глаза, его там нет.

Конечно же, его нет.

Вздыхая, я возвращаю страничку новостей. Все они твердят об одном и том же, и вскоре я улавливаю принцип. Все государственные каналы сначала сообщают об общем ущербе, повторяя то число — сто четыре смерти — снова и снова. А затем крупным планом показывают пострадавшую маленькую девочку. Они говорят что-то вроде: «Хотела стать доктором» и «Её любимым цветом был розовый», а затем они все упоминают, что девочка в ярко-розовом платье шла на встречу с Премьер Министром — как призёр, за нарисованный флаг, на котором символично отражались колонии — но она погибла на площади вместе с мамой, так и не успев дойти до Министерства. Всё это — хорошо приукрашенное сочинение, написанное для того, чтобы растрогать неравнодушных, и мне тошно от мысли, что их тщательно спланированные манипуляции опутали и меня.

Я увеличиваю изображение маленькой девочки настолько сильно, что кажется, будто она стоит прямо передо мной в комнате.

Моё сердце замирает.

Я знаю её.

Мой интерфейс быстро обрабатывает информацию, пока я просматриваю историю Представителя Беллеса. Совсем скоро я нахожу то, что искала. Семейную фотографию. В грёзах, когда я шпионила за Беллесом, я видела его наихудший кошмар, его величайший страх. Двое детей — жертвы войны, мёртвые у его ног. И я видела его младшую дочь, сегодня и раньше, смеявшуюся и игравшую с представителем, перед тем, как потеряла сознание.

До того, как она погибла во взрыве с андроидами.

Я прочитываю ту малость, которую нашёл интерфейс. Её звали Эстелла Беллес, и ей было восемь. Я продолжаю изучать фотографию. Теперь я узнаю в женщине из новостных статей её маму — ещё одну жертву взрывов. Беллес и его сын Маркос — тощий мальчик приблизительно пятнадцати лет. Они единственные из семьи, кто остались в живых.

В новостях Эстелла одета в ярко-розовое платье с шоколадным пятном на передничке. Её сфотографировали в полоборота.

«Невинная жертва террористической атаки,»- гласят заголовки.

Это не просто фото девочки, идущей к Триумфальным Башням. Это дочь Представителя. Она не ходила на встречу с Премьер Министром — она шла к своему отцу. И они покидали здание, а не подходили, когда я шла мимо них, значит, у них было достаточно времени на побег. И единственное фото в новостях показывает, как она кружилась, задолго до атаки.

Потому… Потому что у них нет других фотографий. Я закрываю глаза и пытаюсь восстановить в памяти площадь до того момента, когда произошел взрыв. Маленькой девочки там точно не было.

Я сворачиваю новости, и пытаюсь осмыслить все на свежую голову. Если смерть Эстеллы Беллес не была несчастным случаем, это наверняка было убийством. ПМ Янг знала, что Представитель Беллес планировал восстание и, вероятно, уже сотрудничал с террористами. У них не было причин убивать его семью… но, возможно, были у ПМ Янг.

Вздрагиваю при мысли об этом и обхватываю себя руками. Готова ли я обвинить государство в убийстве Белесс, а не террористов? Следовательно, государство использовало террористическую атаку, чтобы скрыть спланированное ими убийство двух невинных людей, включая ребёнка… или же взрыв андроидов изначально был подстроен самим государством.

Я инстинктивно тянусь к наручу, чтобы позвонить Акиле и обсудить с ней мои опасения, как я делала это всю свою жизнь при любой проблеме. Но останавливаюсь. Благодаря Джеку я даже не знаю, могу ли теперь доверять своей лучшей подруге.

Едкий запах сожжённого метала проникает в мою комнату, он исходит от остатков второй половины дома. Роузи не взорвалась вместе с другими андроидами. Она сломалась позже — потому что она была занята взломом системы интерфейса. Взрывающиеся андроиды по всему городу были отличным отвлекающим маневром для всех, включая нас, пока взламывали интерфейс.

Был ли взрыв андроидов прикрытием для террористов, чтобы они смогли украсть мамины данные, или это государство пыталось припугнуть Представителя Беллеса?

Но, без сомнения, война продолжается.

И я больше не уверена, что нахожусь на правильной стороне.

Глава 27

Я накидываю на плечи свою сине-коричневую защиту из дамасской ткани, не смотря на то, что она еще не остыла. Краем глаза я улавливаю мерцание справа от себя, и подбираю цифровую фотографию в рамке, которую храню у кровати. На ней мы с Акилой плаваем, тем летом нам исполнилось по двенадцать. Акила заставила свою маму заснять этот момент, потому что мы устроили соревнование, и эта запись была бы свидетельством её неминуемой победы надо мной. Но всё закончилось иначе.

Мы плыли и плыли по морю, заплывая все дальше, чем когда-либо ранее. Акила была намного быстрее меня, но я была выносливее, так что, в конце концов, мы были наравне.

— Погоди, остановись! — прокричала Акила, переставая плыть. Мы были так далеко от берега, что волны казались лишь тихим плеском. Акила откинула голову назад и закрыла глаза от слишком яркого солнца.

Я подплыла и натолкнулась на неё, от чего она удивлённо вскрикнула. Мы засмеялись и начали брызгаться, а затем Акила оглянулась на берег.

— Мы заплыли так далеко, — сказала она.

Её волосы расплывались в воде, а крошечные капли, словно кристаллы, были спрятаны в плотных локонах. Она замечает мой взгляд и, взмахивая головой, окатывает меня водой.

Я подпрыгиваю, чтобы получше разглядеть берег. Её родителей едва видно на скалистой береговой линии. Это место сплошь усыпано камнями и раньше было известно, как Лазурное Окно. Один из родителей, наверное папа, машет нам.

— Давай не будем возвращаться, — предлагает Акила.

Она качается на воде, после чего переворачивается на спину и растягивается.

— Давай, — соглашаюсь я, и, следуя её примеру, откидываю голову назад и позволяю телу всплыть на поверхность.

— Я имею в виду никогда.

Приподнимаю голову над водой, чтобы видеть её. Акила могла перейти от веселья к серьёзности без предупреждения. Её отец только что оставил семью, а мать поговаривала о переезде в район Фокра. Я никогда там не бывала, но этот район располагался в нижней части города, в бедном секторе. Мои родители предупредили меня, что если они переедут, Акиле придётся самой навещать меня. Мне будет запрещено приезжать к ней.

— Закрой глаза, — попросила она.

Я молча выполняю её просьбу.

— Хорошо, не правда ли? Притворяться, будто бы мы здесь в безопасности. Только солёная вода и мы, двое, навсегда.

Я украдкой кидаю на неё взгляд. Сейчас она кажется свободной. Моей маме уже диагностировали болезнь Хебба, но она пока ещё не причиняла вреда. Даже не смотря на то, что я знала, что такое страх и потеря, я также знала о сильной любви и о безопасности моих родителей. Думаю, именно тогда я и осознала, что у Акилы этого не было. Её отец ушёл, и даже прежде её родители часто ссорились. Акила осталась с беспокойным, разбитым родителем и долгом, который вынудил её отдалиться от меня. После того, как её девушка порвала с ней, я была одной из немногих, кто у неё остался.

— Мы продолжаем отправлять колонии в космос, — говорит Акила, — и даже не знаем, что находится на морском дне.

— Но мы знаем, — возражаю я. — Рыба и всякое такое прочее.

Акила смеётся.

— Мы почти не исследовали море. Есть места настолько глубокие, что свет никогда не проникает туда, — она вздыхает. — Я бы хотела оказаться в таком месте. Я бы хотела опустится вниз, ниже, ещё ниже, и увидеть, что спрятано там, на дне.

Море — опасное место, потому что оно заставляет поверить в вечность. Я оглядываюсь на береговую линию, где тяжёлая валуны загромождают берег, как напоминание об атаке времен Гражданской войны. Из сотен тысяч людей, убитых на войне, большинство погибли и исчезли под покровом моря. Я отталкиваю воду и медленно разворачиваюсь так, чтобы остров находился позади меня, а все, что я могла видеть, были лишь сине-зелёные воды. Море безгранично. А мы — крошечные, почти невидимые пылинки. Оно запросто может поглотить нас. Мы меньше ярких звёзд в ночном небе, по сравнению с бескрайностью моря.

И именно в этом крошечном месте, едва заметном пятне, Акила чувствует себя в безопасности.

Возможно, быть в одиноком море, с его неизведанными глубинами и цепкими волнами, на самом деле безопаснее, чем на земле, где есть люди, зло и смерть.

Глава 28

На следующий день город погрузился во мрак. Самодельные чёрные флаги украшают окна магазинов, повсюду свидетельства произошедшей атаки: это не только дыра в моей квартире или выжженные следы от взрыва, но и разбросанный по улицам мусор — андроиды больше не убирают дороги; больше не торгуют уличные продавцы; в Цетральных Садах, где обесточили всех продавцов-андроидов — царит хаос. Люди мельтешат по центральной площади, ожидая, когда разорённые рабочие выпустят билеты для лифта.

Общественная лестница располагается у небольшого магазина подарков на краю площади. Двое мужчин, облаченных в чёрную военную униформу, проверяют наручКОМы проходящих по ней людей — теперь это самый востребованный проход с тех пор, как лифты превратились в сущий кошмар. Один из мужчин тормозит меня, заметив зелёную повязку и приняв меня за мальтийку.

— Цель посещения Нижнего города? — грубо спрашивает он.

Я стараюсь быть как можно любезнее: — Моя мама работает в Казино Комино, — лгу я, — ей сказали, что придётся остаться работать на всю ночь, поскольку их андроидов отключили.

Военный пожимает плечами. — Мне жаль, но вам нет нужды спускаться туда. Мы пытаемся ограничить доступ к Нижнему городу. Людям лучше оставаться дома как можно дольше.

— Но ей нужно лекарство! — настаиваю я, — она не сможет проработать без него всю ночь.

Я шарю в карманах. У меня всегда есть парочка таблеток мофема на случай, если у мамы случится приступ на улице. Такое случалось, но очень редко.

Военный выхватывает флакончик из моих рук и изучает бирку. Его лицо бледнеет.

— У вашей матери заболевание Хебба? — осторожно спрашивает он. Я киваю. Слёзы, выступившие на глазах, — искренние. На свете нет ничего хуже чужой жалости.

— Сочувствую, — говорит военный, возвращая мне флакон, — проходите.

Я бросаюсь к двери, убирая таблетки в карман и взбегая по ступеням. Здесь намного больше людей, чем я ожидала. Заброшенная лестница покрыта грязью и влагой, а голоса людей и громкий топот эхом отзываются от стен. После утренней атаки туристы лишь хотят вернуться в свои отели в Нижнем городе.

Верхний город возвышается над морем практически на четыре тысячи пятьдесят метров — сравниваясь по высоте с восстановленным Эмпайр-стейт-билдинг в Нувэ Йорке. Самая большая из Триумфальных Башен, стоя на ее смотровой вышки, вы оказываетесь почти в ста метрах над уровнем моря. На такой высоте можно разглядеть южное побережье Африки, если использовать телескопы или скачать бот-приложение для глаз.

В любом случае, даже несмотря на то, что Нижний город находится столь далеко, спуститься к нему по лестнице вполне возможно. Но не прошла я и полпути, как мои ноги взвыли от усталости. Кругом туристы и прочие прохожие сидят на ступеньках, вытянув ноги и тяжело дыша. Я пробираюсь вперёд. Мне нужны ответы.

Лестничная шахта встроена в колонны, что служат опорой для моста Верхнего города, и хотя окна здесь есть примерно на каждом этаже, они едва ли пропускают свет, отражающийся от потолка Нижнего города с солнцезащитным покрытием. Если наверху лестницы пахло затхлостью, то теперь меня сводит с ума запах пота. Футболка прилипает к телу, и мне остаётся только мечтать, чтобы море оказалось достаточно чистым, когда я, наконец, спущусь вниз и нырну в него. Выползая через дверь на причал, оглядываюсь на сотни ступеней, по которым только что спускалась.

Я очень-очень сильно надеюсь, что к тому времени, как я разберусь с Джеком, лифты починят, потому что я ни за что в жизни не стану подниматься по этим ступеням. Лестница вывела меня на западную часть пристани. Огромный экран позади доков высвечивает непрерывный поток новостей, снимки жертв крупным планом до катастрофы, журналистов, пытающихся предугадать реакцию правительства, печальные показания очевидцев.

И каждую секунду транслируют фотографию Эстеллы Беллас. О том, что она — дочь представителя, умалчивалось. Это было бы крайне ошеломительной новостью, однако кто-то позаботился о том, чтобы её личность оставалась в секретей. Интересно, неужели это тоже часть плана. Скрыть имя девочки, погибшей во время атаки, умолчать некоторые факты. Она могла быть кем угодно. Даже вашей дочерью.

Разве это не терроризм? Заставлять людей испытывать ужас? Все вот эти манипуляции. Словно военная пропаганда.

Нижний город заметно опустел. Видно большинство людей расходится по домам, и хотя авиарейсы отложены, а морское сообщение не работает, некоторые люди по-прежнему бродят по док-станции, направляясь к границе города. Каникулы никто не отменял. Всегда найдётся время для шоппинга.

Я ускоряю шаг, а ближе к центральной площади перехожу на бег. Странно видеть улицы без андроидов. В Нижнем городе их всегда было меньше — это производит на туристов большое впечатление — но чтобы их не было совсем…

Механические голуби теперь высиживают на пустых местах, где раньше были андроиды и толпы туристов. У Верхнего города есть множество способов, как проследить за безопасностью граждан. На потолке с солнцезащитным покрытием есть камеры — записывающие устройства, настолько маленькие, что их просто не увидеть невооружённым взглядом, спрятаны в каждом уличном фонаре. И, конечно же, не стоит забывать о трекере в моём наруче. Государство ежеминутно знает, где я нахожусь. Механические голуби спроектированы таким образом, чтобы город напоминал Старую Венецию, но их глаза записывают всё, что они видят, ещё один трюк государства по поддержанию безопасности. Они оборудованы лучше, чем обычные трекеры и сканеры. Случись какая беда — слишком большое скопление людей, нарушение порядка, серия краж — механические голуби сразу слетаются в это место. Их присутствие также опасно, как и записывающие устройства. Они — постоянное напоминание о том, что государство наблюдает за нами.

Я перехожу на шаг. Дюжина, две дюжины — все сорок механических голубей поворачивают металлические головы на меня. Мне кажется, что там, высоко наверху, на крыше, голуби настоящие, а конкретно эти — нет. Они наблюдают за мной. Записывают. Меня.

Я пытаюсь внушить себе, что это просто паранойя. Учитывая недавнюю атаку, конечно, меры безопасности сейчас повышены. Но их стеклянные глаза сосредоточены именно на мне, и я не могу от них избавиться.

Я мысленно всё прокляла. Я ничего плохого не сделала… но, чувствую, Джек сделал. Мало того, что он дезертир, так если ещё и окажется, что он связан с террористами, подстроившими взрыв андроидов, то он представляет большую опасность. И я не хочу, чтобы государство добралось до него раньше меня, и уж точно не хочу, чтобы государство посчитало меня его сообщницей, если он действительно террорист, каким я его подозреваю.

Я забегаю в ближайшее здание. Какой-то стеклодув демонстрирует своё мастерство маленькой группке туристов, которых, похоже, ничуть не смущает, что вся андроидная система в Мальте сломалась. Поразительно, как люди умудряются игнорировать угрозы окружающего мира, просто притворившись, что их не существует. Я смотрю на них с отвращением. Как они могут просто… просто стоять здесь? Это кажется настолько неправильным.

Одна из женщин, очевидно почувствовав на себе мой презрительный взгляд, оборачивается, чтобы посмотреть на меня. Мы встречаемся взглядами. И я вижу её страх, который так противоречит действиям. Она опускает руку на плечо маленького мальчика — своего сына. Настолько крепко сжимает его, что он корчится от боли.

Она знает об атаке. Конечно же знает, все знают. Но она должна двигаться дальше, жить своей жизнью. Ей придётся притворяться — ради сына. Может, если она будет достаточно хорошо играть свою роль, то и сама поверит, что этот мир безопасен для него.

Я ухожу из демонстрационной комнаты, пряча лицо. Отсюда есть проход в магазин подарков — ну, конечно же, — я прохожу дальше, расталкивая туристов в магазине. Здесь есть несколько работ настоящего искусства — круговорот цветных блестящих кристаллов. Но есть и целый ряд прилавков с абсолютно одинаковым содержимым: стеклянная роза, стеклянная лошадь, миниатюрная стеклянная статуэтка Триумфальных Башен. Вот что в основном покупают туристы, и всё это изготавливается на фабриках андроидами и машинами в южном конце Мальты, далеко от посторонних глаз.

— Здравствуйте, — приветствует меня одна из продавщиц, когда я пролетаю мимо неё, едва не опрокинув по пути к выходу полку с хрупкими статуэтками. Оказавшись на улице, сразу замечаю, как три головы механических голубей оборачиваются на меня, тогда я проскальзываю в следующий магазин. Несколько женщин сидят в креслах у окон, плетя изысканные кружева. Ещё одно шоу для туристов — все товары на столах этого магазина заводского приготовления.

— Кажется, у вас продаются джеммеры (Прим. перев. *Джеммер — глушитель, подавитель GPS сигнала)? — спрашиваю я у продавца, больно ударяясь бедром об угол сенсорного стола, маневрируя сквозь толпу в демонстрационной комнате. Девушка удивленно подняла брови.

— Я просто… пытаюсь встретиться с парнем, но не хочу, чтобы об этом узнала моя мама, — добавляю, смущенно опуская взгляд в пол, надеясь, что выгляжу влюблённо.

Один из огромных недостатков наручей таков, что у родителей есть доступ к гео-локатору, до тех пор, пока вы не достигнете совершеннолетия. Маме навряд ли придёт в голову такая мысль, но это хорошее оправдание.

Продавщица кривит губы.

— Мы такого не продаём. Это незаконно, — говорит она, заходя за прилавок. Она открывает панель сзади витрины и выдвигает тонкую подставку, спрятанную под чёрной тканью. — А даже если бы и продавали, они стоили бы безумно дорого, — многозначительно добавляет она, поднимая ткань и показывая набор джеммеров. Я указываю на один из самых дешёвых — такой только сможет создать ложную гео-локацию на моём наруче. Продавщица вводит число в свой сканнер — 250 кредитов — после чего протягивает джеммер мне. Не говоря больше ни слова, она задвигает поднос назад в потайной отдел, а я выскальзываю из магазина через чёрный ход.

Как только открывается дверь, до меня доносится звонкое клацание металлических крыльев. Я прокрадываюсь в общественный туалет, прилепляя тонкий чёрный прямоугольник на запястье. Перед тем как выглянуть из-за двери, мне нужно заплатить пятнадцать кредитов за право помыть руки и остаться здесь насколько я захочу.

— Поторопитесь, — просит женщина в очереди.

Я обмениваюсь с ней местами. На горизонте никаких голубей. Должно быть, джеммер сбил их с пути. Плохие новости: теперь я знаю, что они ищут меня. Птичье преследование было не случайным. Кто-то следит за мной.

Глава 29

С широко распахнутыми глазами я стараюсь держаться поближе к стенам, пока скольжу по переулку к двери с облупившейся краской. Слева от меня плывут лодки луззу. Я стараюсь выглядеть непринужденно, пока они не проходят мимо, затем ныряю в переулок. Сердце дико колотится, когда я сворачиваю за угол к зданию, где я впервые нашла Джека. Прямо напротив крыльца стоит черно-желтый ауто-луззу — катер, запрограммированный, чтобы перевозить туристов с одного адреса на другой без помощи луззольера. Однако он пуст, покачивается на воде, мягко ударяясь о каменный и бетонный фундамент города.

Вот оно. Я знаю. Это определенно дверь Джека — все та же старая бордовая краска, хотя теперь гораздо более поцарапанная и облупившаяся, тот же потускневший дверной молоток, сбитый набок. Я тянусь к нему, разбрасывая мусор на крыльце.

— Я могу отвести тебя туда, куда тебе нужно! — слышу за спиной веселый голос. Я подпрыгиваю от неожиданности и случайно опрокидываю пустую банку. Стекло разбивается о каменную ступеньку.

Но, обернувшись, я никого не обнаруживаю. Только авто-луззу.

— Я могу отвести тебя туда, куда тебе нужно! — снова повторяет электронный голос. Просто реклама. За пятьдесят кредитов лодка автоматически доставит меня в любую точку Нижнего города.

Я хватаю серебряное кольцо дверного молотка и позволяю ему стукнуть в деревянную дверь. Никто не отвечает. Я кручу ручку. Заперто.

— Я могу отвезти тебя туда, куда нужноооооо!

Лодка подпрыгивает, кажется, издеваясь надо мной. Я понятия не имею, что на самом деле собираюсь сделать — проклясть лодку? Но почти добравшись до нее, я уже практически готова заплатить, лишь бы она просто убралась отсюда.

И затем я замечаю глаза.

Все лодки луззу раскрашены гигантскими глазами на носу — традиция, оставшаяся с давних времен, которая нравится туристам. Но это… это настоящие глаза. Или, по крайней мере, механические. Я наклоняюсь ближе, почти ложусь на теплый бетонный выступ у воды, вглядываясь в электронный глаз. Линза за стеклом расширяется, уставившись на меня.

— Идентификация: Элла Шепард. Борт доставит вас туда, где вам нужно бы-ы-ыть.

Отползаю назад; я даже и не заметила, что электронный глаз просканировал меня, пока я смотрела на него. И он каким-то образом узнал меня.

Лодка луззу продолжает повторять свое сообщение. Я оглядываюсь здесь больше никого нет. Часть меня хочет сесть в лодку — может, это приведет меня к ответам, которые я так отчаянно ищу. Но я не могу ей доверять. Я оглядываюсь на дверь, которая когда-то вела в дом Джека Тайлера. Джек Тайлер — человек с золотой булавкой в виде шмеля. Кувшин с медом, который был на днях у двери, тот, который сейчас пуст, и ничего, кроме битого стекла на ступеньках. Черно-желтые полосы на лодке и то, как запрограммированный голос произносит «би-и-и-и-и». Пчела. Пчела.

Эта лодка от Джека.

Я стою на краю дорожки, одной ногой уже переступив через борт черно-желтой лодки. Я понятия не имею, куда она меня привезет, будет ли это безопасно, и было бы так глупо просто попасть внутрь и узнать. Но если я сейчас позвоню ПМ Янг, она пришлет копов. Если Джек увидит копов, он больше никогда мне не поверит. Эта лодка может не привести меня прямо к Джеку — это может быть только первый шаг на карте сокровищ, где он зарыл золото.

Кроме того, я больше не уверена, что могу доверять ПМ Янг.

Я позволяю своему телу сместиться и забираюсь в лодку. Как только я сажусь, пропеллеры мотора начинают взбивать воду. Я немедленно начинаю программировать манжету. Я не хочу, чтобы тот, кто следит за мной, нашел меня, поэтому я держу джиммер включенным… но в то же время я не совсем уверена, во что ввязываюсь. Я настроила манжету, чтобы запрограммировать мои наноботы на запись всего, а затем сделала сообщение системы сигнализации — если я не выключу его через час, все, что было записано, отправится прямо в манжету мамы, и мисс Уайт, на всякий случай.

Авто-лодка несет меня вниз по водным путям, в них настолько тесно, что я могу коснуться каменных стен по обе стороны от меня. Мимо проплывает мусор, ударяясь о деревянные борта лодок. Здания вокруг нас не имеют богато украшенных фасадов; вот что находится за красивой маской города.

Я ахаю, хватаясь за борта лодки, когда она покидает главные водные пути города и набирает скорость. Мы пересекаем Большой канал — отрезок воды, отделяющий воссозданный Венецианский город от острова Комино, единственной части Нижнего города, не созданной человеком. Но вместо того, чтобы повернуть на запад, где находятся Казино Комино и Голубая лагуна, лодка идет на восток. Мы держимся поближе к берегу, как будто праздно бродим вдоль острова.

Лодка замедляет ход, когда мы достигаем южной части острова Комино. Двигатель начинает барахлить, а мое сердце подпрыгивает к горлу, когда лодка скользит за естественным образованием скалы.

— Где мы? — я вздрагиваю, но мой голос затихает. В известняковой стене острова виднеется пещера, арочный зияющий проем. Через мгновение мы погружаемся во тьму.

— Где мы? — снова тихо спрашиваю я, зная, что лодка не ответит. Мой голос звучит странно. Большая часть Нижнего города вызывающая, спроектированная так, чтобы внушать благоговейный трепет и захватывать дух, но именно здесь, в тихой темной пещере, я чувствую благоговение. Это реально. Эта пещера не построена, это как раз то, что бьющиеся о скалы волны создавали столетиями.

Вглядываюсь в темноту. К стене пещеры пристроен небольшой деревянный пирс, а в темноту ползет выщербленная каменная тропинка. Лодка ударяется о пирс, двигатель глохнет.

— Не-ет, — говорю я вслух. Это слишком жутко и слишком опасно. Я ни за что не стану бродить по пустынной пещере в необитаемой части острова, где никто не услышит моего крика.

Лодка, очевидно, не собирается отвечать и не двигается в принципе. Я пытаюсь найти рычаги управления, но я не умею управлять лодкой, даже если бы я смогла разобраться в системе. Луззу покачивается, пока я пытаюсь встать, и я едва не падаю в воду, карабкаясь по сгнившим доскам пирса и громко ругаясь.

Неровные ступени уходят прямо в гладкий известняк, уходя все выше и выше, в темноту. Ступени неровные, и большинство из них изогнуты посередине от многолетнего износа. Вдоль стены вделаны металлические кольца, а между ними натянута колючая толстая веревка в виде импровизированного поручня.

— Отлично, — подвожу итог, глядя в глубину пещеры, где лестница исчезает в темноте. — Что теперь?

Ответ один.

Вверх.

Глава 30

Я использую тусклый свет от манжеты, чтобы осветить себе путь, убедившись, что геолокатор и диктофон все еще включены. Мои бедра кричат на меня, когда я достигаю вершины лестницы. Я толкаю старую сломанную деревянную дверь и вхожу в заброшенное, полуразрушенное здание. Видны едва заметные очертания каменных стен. Солнечный свет льется из трещины в потолке, такой большой, что сквозь нее растет маленькое дерево. А под деревом, прислонившись спиной к стене и наполовину спрятав лицо в тени, сидит Джек Тайлер.

Я пересекаю комнату прежде, чем он открывает глаза, и бью ногой. Джек вздрагивает от неожиданности, и только тогда я понимаю, что он спал.

Спит.

Я слышу движение позади себя и настороженно оборачиваюсь. Из тени появляется крупный мужчина с кожей почти такой же черной, как и его одежда. Он выше шести футов, а его бицепсы размером примерно с мою голову. Рядом с ним, щелкая жвачкой, стоит гораздо меньше в размерах по сравнению с ним белокожая девочка со смеющимися глазами и ухмылкой на губах. На ней желтый сарафан и сандалии на ремешках, которые совсем не скрывают огромное множество татуировок. Яркие краски струятся по ее рукам, и единственное слово каллиграфическим почерком нацарапано у нее на груди тяжелыми чернилами. Понятия не имею, что это значит или даже на каком языке, но это странно зловеще для такой маленькой красивой девушки.

Пока я рассматриваю татуировку анаконды на ее правой руке, та начинает двигаться: голова поворачивается на ее плече и щелкает, обнажая два длинных клыка. Татуировка нанобота.

Джек кивает им, и они молча направляются к двери в дальнем конце комнаты — той, что ведет наружу.

— Значит, ты взял с собой телохранителя? — спрашиваю я.

— Я ждал, что ты начнешь драться, — замечает Джек. — Но пинок — это что-то новенькое.

— Телохранитель, — повторяю я, качая головой. — Ты считаешь меня такой опасной? Он довольно грозный.

— Да, — говорит Джек. — Так и есть.

Я делаю двойной дубль. Девушка оборачивается, продолжая идти к двери, и ухмыляется мне, прежде чем последовать за гигантом. Понятия не имею, где она хранит свое оружие, и не знаю, зачем там ее неуклюжий спутник, и, собственно, выяснять не собираюсь. Они вдвоем выходят за дверь, но дальше не идут. Оглядываясь на них, я проверяю манжету, чтобы убедиться, что она все еще записывает все, что мы с Джеком говорим.

Я поворачиваюсь к Джеку. Я устала. Я так устала: от лестницы, от погони за ним, от попыток все выяснить.

— Вчера андроиды самоуничтожились, — говорю я, сразу переходя к делу.

Лицо Джека мрачнеет. Впервые я замечаю темные круги под его глазами, то, как он сидит, будто он еще более измучен, чем я.

— Да, — говорит Джек, подтверждая мои слова.

— Одним из них был андроид, которого моя мать использует в качестве медсестры, — говорю я. Я заставляю Джека смотреть мне в глаза, почти не моргая. Чем больше я говорю, тем сильнее во мне нарастает ярость. — Моя мать — больна, ты знаешь? Болезнь Хебба.

— Я понимаю, — теперь в его голосе нет улыбки, даже намека на нее.

— Она была в соседней комнате, когда андроид взорвался — если бы я пришла на несколько минут позже… — я не могу заставить себя произнести эти слова. — Даже сейчас, стресс от бомбы… она слаба. Она не может справиться с андроидами, взрывающимися в ее квартире. — Я не могу прочитать выражение лица Джека. — Это могло убить ее, — все-таки заставляю себя сказать. Мое правое плечо приподнимается, как будто я стряхиваю с себя произошедшее, как пустяк. Но это не так.

— И тебя, — голос Джека текучий, но мрачный. Как медленно льющийся мед.

Я снова пожимаю плечами. На этот раз я серьезна.

— Это был ты? — спрашиваю я. Я должна услышать это от него. Мне нужно его признание. Мне нужно это записать.

Джек поднимает голову и прищуривается.

— Пчелы, — говорю я. — Это твой символ, не так ли? Булавка, которую ты носишь, мед у двери, черно-желтая лодка. И… — я просто осознаю это, только сейчас, в этот момент. — И звук, который издавали андроиды. Как раз перед тем, как взорваться. «Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж», — мой голос дрожит от шума, и я ощущаю вкус желчи, воссоздавая звук. — Жужжание, — отвечаю я. — Андроиды жужжали, как пчелы. А потом они взорвались. И все, кто стоял достаточно близко к ним, тоже взрывались.

Когда я сейчас смотрю на Джека, я знаю, что он чувствует всю силу моего обвинения. Я перевожу взгляд на его воротник. К крошечной золотой пчелиной булавке, которая там приколота.

— Нас зовут Зунзана, — говорит Джек. Он проводит пальцами по волосам и начинает расхаживать по комнате, его ботинки стучат по пыльному каменному полу и отдаются эхом под сводчатым потолком.

— Зунзана? — мои шестеренки пришли в движение. — Разве это не старое мальтийское слово, обозначающее шмеля?

Джек кивает.

— Какое милое название для террористической организации.

— Мы не террористы! — Джек останавливается и поворачивается ко мне. — Элла, мы не…

Я оборвала его: — Взрывать людей — это то, что делают террористы, Джек. Это в их духе.

— Мы этого не делали! — ревет он.

Я скрещиваю руки на груди. — Докажи это.

— Ты действительно веришь, что я террорист? Я?

Я фыркаю. Да. Вообразить это на удивление легко. Джек делает паузу. — Ты действительно меня не помнишь? — спрашивает он, заглядывая мне в глаза. — Да?..

Я отскакиваю от него, когда он протягивает ко мне руку, и мы оказываемся в паре метров друг от друга.

— Я и подумать не могу, что они и до тебя доберутся, — тихо говорит Джек.

Я ухмыляюсь. — Никто до меня не добирался, — огрызаюсь я. Я не какая-то жертва с промытыми мозгами, как думает Джек.

Джек печально качает головой. — Хотел бы я, чтобы это было правдой.

— Это правда! — кричу я. Делаю глубокий вдох, заставляя себя сосредоточиться не на своей ярости, а на ответах, которые мне нужны.

— Кто-то заставил тебя забыть меня, Элла, — грустно говорит Джек. — Забыть нас.

Глава 31

— Нас? — недоверчиво переспрашиваю я, размахивая руками. — Нет. У меня нет времени на твои игры разума. Ты ответишь на мои вопросы, а потом я уйду, и мы больше никогда не увидимся.

Джек смотрит на меня настороженно, словно я смертельный хищник. — Но… — начинает он.

Я обрываю его:

— Ваша маленькая террористическая организация ответственна за взрыв андроидов? — прямо спрашиваю. Я незаметно поворачиваю запястье к Джеку. Все что мне нужно — это признание, и я могу идти.

— Мы не террористы, — повторяет Джек тяжелым голосом.

Я отвергаю это. — Это вы? — настаиваю на своем.

— Нет, — решительно говорит он.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Если бы он уже сознался, мы бы закончили. — Ладно, ты не признаешься в нападении андроидов. А кто, как вы думаете, это сделал?

— Очевидно, правительство.

— О, очевидно, — огрызаюсь я. — А почему же правительство? Не похоже, что у нас есть идеально действующая террористическая группировка, чтобы сделать это.