Экспедиционный корпус

4

Но если кто-то подумал, что на этом все закончится, то нет, не прошло и часа, как горожане буквально осадили лагерь словно вражеское войско. Словно бомбы через стену полетели сначала все те же треклятые букеты, а за ними корзины со всякой снедью. Потом и вовсе марсельцы пошли на штурм, откуда-то взяли лестницы и приставив их к стенам ползли наверх откуда передавали вино и пили сами.

Продолжался этот бардак порядка часа, пока наконец подоспевшие полицейские не оттеснили всю эту восторженную до помешательства братию, что перепилась собственного вина от стен лагеря, дав наконец солдатам нормально устроиться в бараках-казармах и отдохнуть.

Для офицеров естественно подготовили условия получше. Правда никто задерживаться в лагере не собирался, все хотели после длительного плавания погулять по городу во всех смыслах этого слова.

– Сегодня и завтра отдыхаем, – сказал генерал Лохвицкий. – Сегодня только разгрузят наши пароходы, а завтра имущество загрузят на паровозы…

Все понятливо кивнули. Помимо солдат везли всякое имущество бригады вплоть до собственных полевых кухонь.

Климов тоже выбрался в город, подумав: «При желании можно свалить хоть сейчас…»

Искушение было велико, но делать это именно сейчас не стоило. Без значительных средств далеко не убежишь, а идти на дело, когда полиция на усиленном режиме службы верх безрассудства.

Бухать с остальными в «Старом квартале», где располагались бордели, Михаил не стал и осмотрев доступные достопримечательности до сумерек, вернулся в лагерь, где оказался самым старшим офицером если не считать заявившегося в лагерь военного агента Игнатьева Алексея Алексеевича с каким-то кавказцем в звании ротмистра, что пытались наладить кормежку личного состава. Пришлось ему впрягаться в это дело.

Офицеры после вчерашней затянувшейся попойки и легкого опохмела под вечер двадцать первого числа шумели, активно обсуждая устроенную русским частям встречу и лишь Михаил, взяв стул пристроился в темном уголке, взяв бокал вина и медленно его попивал. Но как ни пытался он изобразить из себя невидимку, его конечно же не оставили в покое, особенно учитывая его совсем не восторженное поведение, и конечно же потребовали пояснений.

– А вы почему столь хмуры Михаил Антонович?! – докопался до него слегка перебравший вина командир первой роты первого батальона капитан Генроз.

– Я не хмур, Виктор Францевич.

– Как же не хмуры?! Вот, сидите тут как Кащей и зыкаете темным глазом…

– И правда, господин штабс-капитан, – поддержал капитана Генроза, еще один офицер, полковник Лисовский, военный прокурор при особой бригаде в котором видимо из-за профдеформации личности проснулся профессиональный интерес к нетипичному поведению «подозреваемого». – Что это на вас нашло?

«Вот блин, и смотрит падла, словно я уже совершил какое-то преступление, – мысленно хмыкнул Михаил. – Так вот, я еще пока только раздумываю над этим…»

Наездом этой парочки заинтересовались прочие офицеры и выжидательно уставились на Климова. Мысленно сплюнув, он ответил:

– А чему я собственно должен радоваться господа?

– Но ведь такой восторг…

– Восторг местных, я понять могу, – перебил какого-то младшего офицерика Михаил. – Особенно мужиков. Как они отдаривались паршивого качества винцом, сигаретами да шоколадками за то, что мы и наши мужики поедут вместо них на фронт подыхать да дышать ядовитыми газами коими нас конечно же попотчуют германцы. Я даже могу понять восторги женщин, ведь опять же мы, а не их мужья, братья или отцы поедут на всю туже войну, где не по ним будут стрелять из пулеметов и накрывать «чемоданами» разрывая в ошметки. Да, они нам искренне благодарны за то, что именно мы будем подыхать вместо них. Как не так давно вместо них подыхали какие-то индусы, а когда те кончились, привезли негров из Западной Африки, а когда и они кончились привезли негров из Восточной Африки, а когда и они закончились, привезли индокитайцев, таких смешных узкоглазых ребят в соломенных шляпах, а когда и они закончились… угадайте с трех раз, кого привезли подыхать вместо жабоедов? Правильно господа! Нас! Вот я и думаю, а кем мы тогда являемся на фоне всех этих сипаев из французских колоний? Не таким же сипаями? Мне вот интересно, их встречали с таким же размахом и радостью на улицах?

Офицеры начали недоуменно и хмуро переглядываться о чем-то вполголоса заговорив между собой.

– Вы пьяны, господин шабс-капитан, и говорите глупости, – произнес ледяным тоном полковник Щолоков Иван Иванович, начальник штаба бригады. – Мы не сипаи, а выполняем союзнический долг!

– Именно, господин полковник! Именно! Долг! – распалился Михаил Климов. – Россия так должна Франции, как земля крестьянину, что решила расплатиться всеми нами! Нехай, бабы еще нарожаютЬ…

Михаил уже понял, что сорвался, говорит что-то не того, не тем и не там, но остановиться уже не мог. Да и зачем? Все равно скоро свалит отсюда, так что можно напоследок резануть правду-матку, выплеснуть весь негатив копившийся в нем все это время. А то видеть все эти наивно-восторженные рожи было просто невыносимо. Так что, демонстративно сделав глоток из бокала, пока полковник от возмущения хватал ртом воздух, продолжил:

– Вот эти все буржуа, что так радовались нашему прибытию и были нам благодарны за то, что станем подыхать вместо них… а скажите мне, а точнее ответьте себе на вопрос, а насколько далеко распространяется эта их благодарность по отношению к России? Или дальше сифилисного поцелуя и корзинки с печеньем, – кивнул он на вазу такого подаренного печенья, – да бутылки с вином дело не дойдет?

При словах о поцелуе вздрогнул поручик Бодько и рефлекторно потер губы рукавом кителя.

– Ведь часть из них владеет облигациями госдолга России. Так ли далеко распространяется их благодарность, что может они порвут все эти бумажки? Ах нет?! Ну конечно же нет! Благодарность благодарностью, а деньги деньгами. Как говорят у нас, дружба дружбой, а табачок врозь! Вот и получается господа, что мы не только будем лить за них свою кровь, но они, выжив за наш счет, с России еще станут дополнительно тянуть деньги в качестве дивидендов по этим облигациям. Может ответит мне кто-нибудь, сколько сотен миллионов рублей реальным золотом Россия платит только по процентам? Хорошо устроились лягушатники, вы не находите? И подумайте еще над вот чем, нас ведь поставят не на второстепенный фронт, туда они, надо думать, собственных граждан отведут, что для них гораздо ценнее пришлых и которых можно не жалеть.

Зал погрузился в тишину, что с каждым мгновением становилась все более гнетущей. Все переваривали сказанное Михаилом и судя по тому, как все сильнее сдвигались их брови к переносице, до них начинала доходить вся глубина и абсурдность сложившейся ситуации.

«Зря… все-таки зря…» – снова раскаивался в содеянном Климов, глянув на комсостав бригады, а выражение их лиц не сулило ему ничего хорошего, по крайней мере от некоторых из них.

Не смог удержаться, тело реципиента, его гормоны, общая горячность, все-таки влияло на подселившееся сознание. Тут еще винца хлебнул, совсем раскрепостился…

Хотя, увидев легкую грустную усмешку генерала Лохвицкого, удивился.

«Готовит мне какую-то особенно пакостную каверзу или… согласен?» – недоуменно подумал он.

Покопавшись в памяти, выудил несколько сказанных еще на пароходе генералом фраз из которых следовало, что Николай Александрович являлся противником посылки русских солдат во Францию.

– Вы говорите недостойные русского офицера и благородного человека гнусности! Я буду настаивать, чтобы тебя отстранили от командованием боевым подразделением и… перевели в маршевый батальон! Там найдутся более достойные офицеры, что смогут повести солдат в бой и отличиться, не посрамив знамя бригады!

«Паскуда… как же я тебя… люблю! Обеими руками «за»!» – мысленно засмеялся Михаил.

Перспектива командовать ротой обозников его ничуть не пугала, даже радовала. Подальше от окопов и вшей, в атаки ходить не надо. Лепота! Это в том случе если ничего не получится с бегством. Мало ли…

– Не стоит так горячиться, дорогой Иван Иванович, – похлопал по плечу начштаба подошедший генерал Лохвицкий, Михаил при этом встал со стула, сидеть, когда перед тобой стоит генерал даже в неформальной обстановке это уже оскорбление. – Михаил Антонович храбрый и достойный офицер и искренний патриот России, его награда тому свидетельство. У каждого может иметься свое мнение… пусть оно и было сейчас высказано в несколько резкой форме.

«Ну зачем?!» – мысленно с разочарованием простонал Михаил, ведь если бы его перевели в маршевую роту, то просидел бы в ней до конца войны ничем не рискуя и не ввязываясь в авантюру с ограблением банка, коя хрен знает как может в итоге закончиться, он ведь все-таки не грабитель.

– Я же вас прошу, господин штабс-капитан, больше не позволять себе таких эскапад, – обратился уже непосредственно к Климову генерал.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

– Покиньте наше общество, господин штабс-капитан! Немедленно! Вы мне омерзительны! – буквально выкрикнул взбешенный полковник Щолоков, что как, оказалось, являлся тем еще франкофилом, готовым вогнать в землю тысячи русских солдат, во имя милой Франции.

– Как пожелаете…

Михаил Климов даже подумал в том плане, что оно и к лучшему.

«Хоть не будут больше доставать с музыкальными вечерами, достало играть и петь для этих снобов…» – сплюну он, выйдя из здания.

Впрочем, бойкот офицеров, что активно попытался инициировать начштаба, продлился меньше суток, толком даже не начавшись. Все-таки головы у офицеров на плечах имелись, а в этих головах хоть маленько, но присутствовали мозги, коими они даже иногда пользовались по прямому назначению, так что сказанное Михаилом влетев в одно ухо не вылетело из другого, по крайней мере не полностью, а частично впиталось в иссушенные уставом мозги заставив их работать, с трудом, но осмысливать услышанное. А осмыслив всю пикантность своего положения…

До бунта, конечно, не дошло, даже отдаленно им не пахло, но вот восторгов все же сильно поубавилось. Так что, когда погрузились в составы и поехали на север, смотрели из окон вагонов на встречающих их на каждой станции радостных французов как… Ленин на мировую буржуазию. Генералу Лохвицкому даже пришлось вмешаться и приказать вести себя с встречающими их бригаду людей более радушно.

– Улыбаемся и машем, улыбаемся и машем, – усмехнулся на это Михаил, вызвав нервные смешки у тех, кто его услышал.

К концу пути в провинцию Шампань, куда их собственно и везли в район городка Верден, возле которого происходила в данный момент основная движуха окопной войны, Михаил Климов снова стал своим в доску, если не считать нескольких отъявленных франкофилов во главе с полковником Щолоковым, что его показательно игнорировали.