Эклипсис

Глава 6

Громко хлопнула дверь, и Альва вздрогнул, вырванный из мира своих образов. Бумага на столе зашелестела от сквозняка, пронесшегося по дому. Пахло чернилами и теми большими белыми цветами, которые раскрываются в сумерках. Ого, уже вечер! В приступе вдохновения он и не заметил, как прошло время… Да, он как раз возил метелкой по полу, когда на него накатило. Почему-то физическая работа очень способствует возникновению творческих мыслей. Или, может быть, творческие мысли уже возникли в тот момент, когда он опрокинул чертов горшок с цветком. Как бы там ни было, на Альву буквально напал стих. Кинув метелку и отряхнув руки, он принялся рыться повсюду в поисках пера и бумаги. И чуть не опрокинул еще один цветок.

Динэ, услышав чертыхания, вытащил из его рук горшок с пышной азалией, аккуратно вернул на место и вручил поэту любимый блокнот в кожаной обложке.

– Я тебя люблю, – сказал Альва, подкрепив слова поцелуем, между тем как пальцы его сами раскрыли блокнот и достали перо, а взгляд стал рассеянным и отстраненным. В такие минуты у него открывался иммунитет даже к ласкам Кинтаро.

Динэ вернул поцелуй и тактично оставил поэта наедине с его вдохновением.

За время их пребывания в Искендеруне эльф вдруг открыл в себе талант кулинара и с удовольствием пропадал на кухне целыми часами, обложившись сборниками рецептов и склянками специй. Альва был только рад. Во-первых, Итильдин нашел себе занятие по душе, для которого не требовалось выходить из дома, разве что в лавку за редкими корешками и травками; во-вторых, они теперь могли обойтись без услуг кухарки. Чем меньше в доме прислуги, тем больше вероятность, что тайна их останется тайной. Да и готовил эльф с потрясающим искусством. Жаль, что оценить его мог только Альва, потому что Кинтаро за едой больше обращал внимания на то, чье бедро или колено находится в пределах его досягаемости, чем на то, что он ест.

Вряд ли Альва успел подумать обо всем этом, когда хлопнула дверь. Он лишь отметил, что за распахнутым окном сгустились сумерки. В соседней комнате что-то звякнуло – Кинтаро вешал на стену свой меч и кинжал. К оружию эссанти относился с благоговейным трепетом: Альва не удивился бы, увидев, что он целует лезвие меча или что-то в этом роде; но он удивился бы страшно, если бы хоть раз Кинтаро небрежно швырнул меч в угол. Зато во всем остальном степняк аккуратности не проявлял. Вот и сейчас он, похоже, опять скинул пыльную обувь прямо посреди комнаты, а ведь Альва не так давно собственноручно подметал там полы…

«Боже, Ахайре, ты превращаешься в домохозяйку!» – хмыкнул молодой кавалер про себя.

Между тем Кинтаро прошел на кухню, шлепая босыми ногами. Сейчас, как всегда, одной рукой полезет в стряпню Итильдина, второй будет лапать эльфа за все, что подвернется, а тот будет отбиваться от него поварешкой…

С кухни донесся звон разбитой посуды, шум борьбы и вскрик Итильдина. Ну как всегда, только раньше они посуду не били. Эти двое совершенно невыносимы. Каждый раз с упоением разыгрывают изнасилование. Комедианты! Альва попробовал заново сосредоточиться на последней строчке сонета, но долгий, протяжный стон окончательно его отвлек. Молодой кавалер тихо прокрался к дверям кухни и заглянул внутрь.

Будь он и вправду девицей, от этого зрелища у него мгновенно намокли бы трусики. Но девицей он не был, что бы там ни думали соседи, видя его накрашенным и наряженным в женское платье. Поэтому у него просто и банально встало. Было трудно сказать, кто из действующих лиц выглядел более возбуждающе. Тем более что кавалеру Ахайре доводилось бывать на месте каждого из них…

…Яростно двигаются мускулистые ягодицы Кинтаро, напрягаясь с каждым толчком, от которого вздрагивает дубовый кухонный стол; одна нога Итильдина закинута на плечо степняка, вторая обнимает его талию, резко выделяясь белизной на фоне его смуглой спины и черной косы, стекающей до пояса. Они сплелись так тесно, как только возможно в этой позе, они вздыхают и вскрикивают вместе, и Итильдин извивается, вцепляясь в край стола, стремясь прижаться как можно ближе к Кинтаро. Куртка эссанти валяется на полу, а вот штаны он снять не успел – они так и болтаются вокруг его лодыжек. Итильдина этот дикарь даже раздевать не стал, так и завалил на стол прямо в халате, и сейчас белые плечи и бедра эльфа обрамлены волнами блестящего шелка…

Господи всеблагой и всемилостивый, до чего же аппетитно! Словно фигурки из белого сахара и тягучей янтарной карамели. И сам Альва между этими двумя – как жаркое пламя, от которого темнеет сахар… и кондитер для них – сам бог, под чьими небрежно-умелыми руками сплавляются воедино столь несхожие между собой судьбы… Апрель-карамель, чад-рафинад… Рифмы заполнили голову Альвы, как стайки блескучих морских рыбок, и тут же исчезли, вспугнутые прохладными пальцами, расстегнувшими его штаны, и нежным ртом, без промедления взявшимся за дело. Потом были сильные руки, пригибающие Альву к столу, и черная коса, щекочущая спину, и легкий звон в голове после всего, и утка с пахучими арисланскими приправами, и серебряные глаза, смотрящие на него с любовью, и насмешливый рокочущий голос, от которого тепло разливалось по жилам. И он опять не задал Кинтаро тот вопрос, который давно собирался задать.

Впрочем, он сам толком не знал, что следует спросить. «Кто тебе не дает, вождь?» Потому что так оно и выглядело. Возвращаясь домой, Кинтаро словно с цепи срывался. Первым он накидывался на Итильдина, понятно почему – с эльфом можно особо не церемониться. Ни тебе возни со смазкой, ни поцелуев, ни прелюдий. Утолив первоначальное желание, Кинтаро брался за Альву и только после него становился похож на человека, способного разговаривать, а не только с рычанием засаживать известный орган в любую подвернувшуюся дырку, как дикий зверь во время гона.

Все началось, когда они прибыли в Искендерун, столицу Арислана, и сняли красивый просторный дом на улице Зейнаб. Вернее, чуть позже – когда Кинтаро поступил на службу во дворец. Если вспомнить все, что Альва слышал о дворцовых нравах, и учесть горячий степной темперамент… Ничего удивительного, что после дня на службе сперма ударяла эссанти в голову.

Альва никогда не бывал в Арислане, но знал многое из того, о чем не пишут в книгах. Впрочем, некоторые знания он старался не афишировать. Получены они были не совсем… э-э-э… обычным путем.

Мало кому из знакомых Альвы Ахайре приходило в голову задуматься о том, откуда у блестящего и щедрого молодого кавалера бриллианты, дорогие тряпки, породистые лошади, коллекционные произведения искусства, деньги на пирушки и прочие развлечения. Даже если кто-то задумывался, ответ казался очевидным: родовое состояние, умноженное жалованьем лейтенанта королевской гвардии, подарками поклонников и доходами от публикации стихов. Вряд ли каждый из этих источников по отдельности мог обеспечить Альве роскошную жизнь, но все вместе – почему бы и нет. Только самый дотошный сборщик налогов мог бы прийти к выводу, что в некоторые моменты жизни расходы молодого кавалера сильно превышали доходы, особенно сразу после окончания Королевской академии, когда сборники его стихов еще не расходились огромными тиражами по всей Криде. Но если бы этот самый сборщик налогов решил поделиться с кем-нибудь своими подозрениями, ему немедленно бы намекнули, что совать нос в дела кавалера Ахайре не следует. Неучтенные доходы столичного аристократа проходили по ведомству военной разведки.

Альва незамедлительно привлек к себе внимание Тайной службы, когда начал водить дружбу с самыми известными и влиятельными людьми столицы, в том числе иностранцами. Протеже короля и его бывший паж, выпускник Королевской академии, лейтенант в штабе начальника дворцовой охраны, знаменитый поэт, придворный щеголь, красавец, гуляка и покоритель сердец, знаток политической ситуации крупных стран континента, их культуры и литературы, в придачу бегло говорящий на фарис – он был вхож в высшие круги столичной аристократии, и двери любого дома были открыты перед ним. Впрочем, при необходимости он мог войти в дом и не через дверь. Короче говоря, за приличное вознаграждение кавалер Ахайре время от времени выполнял деликатные поручения, требующие смекалки, обаяния и некоторых навыков тайного агента. О, ничего экстраординарного. Подпоить офицера-тарна и послушать его пьяную болтовню, занять арисланского путешественника до условленного часа, порыться в ящиках стола марранского промышленника и так далее. Визит кавалера Ахайре в племя эссанти был одним из таких поручений. Разумеется, от молодого кавалера вовсе не требовали влезать в постель к «объектам»… но любвеобильность и легкомыслие Альвы сильно облегчали выполнение поставленной перед ним задачи.

Большинство тонкостей общественно-политической жизни Арислана были изучены им в рамках работы на Тайную службу – и в постели арисланского посла. Упаси боже, сам посол при этом не присутствовал. Начнем с того, что Альва никогда не питал склонности к южному типу внешности. Пределом его расовой толерантности были обитатели Диких степей. Конечно, посол Фархад Аль-Шири был не лишен определенной привлекательности, но даже самый отчаянный ловелас мужского пола не решился бы совращать столь высокопоставленного арисланца-гомофоба. Это грозило международным скандалом. Зато у господина посла имелись две жены, которых он в угоду криданским обычаям иногда выпускал на балы и приемы. Младшая Альву интересовала мало – красивая игрушка, не более. А вот старшая… Воспоминания о ней до сих пор заставляли Альву мечтательно закатывать глаза. Красивая зрелая женщина, вдвое старше его и во столько же раз опытнее, обладающая острым умом и наблюдательностью, Мадиха рассказала ему столько, что хватило бы на три романа. Разумеется, женщины в Арислане были угнетены в правах и не допускались в мужское сообщество. Но именно потому их не считали опасными и часто обсуждали при них и с ними самые конфиденциальные дела. В самом деле, арисланских женщин даже в суд не вызывали. Иначе Альва и представить себе не мог, сколько бы полетело голов и сколько бы развеялось мифов.

Взять, к примеру, миф о строгой гетеросексуальности арисланского общества. Разумеется, мощный удар по нему был нанесен еще романом «Кефейрут», который ввиду его крайней непристойности тут же запретили в Арислане. Автор, обвиненный в клевете и государственной измене, скрывался где-то на Севере. Сам роман ходил в списках, в корявом подстрочном переводе. Криданские издательства выжидали с официальной публикацией, дабы не осложнять политическую обстановку. В свое время Альва был близок к начальнику департамента иностранных дел, точнее говоря, спал с ним, и без труда раздобыл роман в оригинале.

Название «Кефейрут» можно было бы перевести как «Субординация», «Служебный долг» или «Карма», что на фарис означало примерно одно и то же. Роман повествовал о том, как юноша незаурядных способностей пытается сделать карьеру в Искендеруне, однако для всех его начальников важной оказывается только его приятная наружность. Проще говоря, речь шла о служебных домогательствах, которые, если верить роману, были прямо-таки повседневной практикой арисланского общества, от городской управы до дворца халида. Чиновники блудили со своими секретарями, адвокаты – с подзащитными, аристократы – с телохранителями и мальчишками в подпольных притонах, а сам халид набирал в дворцовую охрану исключительно высоких мускулистых блондинов. Все это было описано откровенно и с юмором. Разумеется, ни один мужчина в Арислане под страхом смертной казни не признался бы, что «омерзительный пасквиль» хоть в чем-то соответствует действительности. Мадиха же, когда Альва упомянул «Кефейрут», плавно повела плечами и сказала своим прелестным грудным голосом, будившим в Альве неистовое желание: «Если бы этот бедный юноша написал о том, что творится на женских половинах, наша страна объявила бы не розыск, а джихад против всех, кто держал его книгу в руках…»

Словом, кавалер Ахайре даже где-то сочувствовал степняку. К чему все это приведет, было ясно сразу, с того памятного дня, когда они вдвоем выбрались на базар за покупками. Господи всемогущий, да Кинтаро был так хорош в традиционной арисланской одежде из черного шелка, что Альва сам бы его трахнул! Не желая привлекать излишнего внимания, вождь расстался с неизменными кожаными штанами и сапогами, заплел одну косу на затылке, как принято в цивилизованных странах, и стал носить легкие туфли, широкие штаны и куртку с зап?хом, красиво облегающую его выпуклую грудь. У Альвы при одном взгляде на него текли слюнки. Он с трудом удерживал в голове список покупок. Все мысли были только о том, чем они займутся по возвращении домой. Так что он едва расслышал трубные звуки, возвещающие о проезде кого-то из высшей арисланской знати. В такой момент следовало посторониться и отвесить почтительный поклон – или хотя бы опустить глаза. Замешкавшись, Альва чуть не наступил на подол платья и едва успел дернуть Кинтаро за рукав, чтобы тот ушел с дороги. Степняк выпрямился во весь свой немалый рост и чисто символически скосил глаза куда-то вбок. Альва пожалел, что они не успели свернуть в какой-нибудь переулок и теперь выделялись на фоне толпы, как ворон и попугай в стае воробьев.

Ну так и есть! Альва, не отрывавший взгляда от земли, услышал, как владелец паланкина приказал слугам и охранникам остановиться прямо перед ними. «Только бы не визирь, только бы не визирь!» – твердил он про себя. Великий визирь, то есть первый министр арисланского халида, имел обыкновение собирать всех иностранок на прием во дворец. Двигало им желание женить своего повелителя, вполне понятное, если учесть, что у сорокалетнего правителя Арислана не было сыновей. Впрочем, и дочь у него была только одна, зачатая в юном возрасте – как раз, вероятно, во время первых сексуальных опытов. Судя по всему, с тех пор халид женщин не жаловал. Однако визирь не терял надежды, что какая-нибудь яркая и раскованная северянка все-таки пробудит в правителе интерес к продолжению рода.

Из-под ресниц Альва осторожно обозрел человека в паланкине и в первый момент с облегчением вздохнул: не визирь. Однако когда до него дошло, кто этот мальчишка с закрытым лицом, столь откровенно разглядывающий Кинтаро, Альве стало не по себе. Молодой кавалер, конечно, был не спец по арисланской геральдике и не смог бы отличить цвета правящего дома от цветов кабинета министров, но любой идиот догадается, что такая большая охрана, такой богатый паланкин и такие красивые глаза цвета бренди могут принадлежать только наследнику престола. Принц был сводным братом халида, носил имя Кисмет и считался прекраснейшим юношей Арислана. Альва дорого бы дал, чтобы посмотреть на него без покрывала.

Пока Альва лихорадочно соображал, что сказать, халиддин заговорил сам на приличном всеобщем, обращаясь к Кинтаро:

– Приветствую тебя в славном Искендеруне, воин степей.

Степняк поклонился, а потом одарил халиддина таким раздевающим взглядом, что Альва чуть не фыркнул от смеха. Однако сиятельный юноша и глазом не моргнул. Напротив, он подчеркнуто медленно и с откровенным интересом осмотрел Кинтаро с ног до головы.

– Если тебя привлекает достойная служба за хорошее вознаграждение, приходи завтра с утра в Малый дворец. Правителям нужны опытные воины, – сказал он, с видимым усилием отводя глаза от широких плеч эссанти, и приказал двигаться дальше.

Дома Альва отвел душу: подвывая от смеха, расписал эльфу, как наследный принц снимал степняка на базаре, будто дешевую проститутку. Он так преуспел в своих издевательствах, что Кинтаро даже надулся, чего с ним никогда раньше не случалось. Может, поддразнивания кавалера напомнили степняку, что он все-таки живет в доме, снятом на деньги Альвы, и за его счет. А может, он просто заскучал без дела. Как бы там ни было, на следующий день Кинтаро отправился во дворец, а вернулся уже с бляхой стражника из личной охраны халиддина.

Слова Альвы и вправду задели Кинтаро, но не по тем причинам, которые предполагал молодой кавалер. Гордый степняк злился, что какой-то молокосос пялился на него, будто на раба или слугу. Он не привык быть объектом внимания – он, вождь эссанти, который всегда брал то, что ему нравится, и не встречал отказа. Подумаешь, наследный принц! Как будто Кинтаро выпрыгнет из штанов по одному его знаку! Он твердо решил, что в Малом дворце его не увидят ни завтра, ни в следующую тысячу лет. После чего решил утешиться в объятиях своего сладенького рыжего.

Однако Альва, утомленный жарой и базарной толкотней, воспринял инициативу Кинтаро без энтузиазма. В глазах его уже успела нарисоваться беспредельная задумчивость, которой всегда сопровождался очередной чертов приступ вдохновения. Одарив любовника парой целомудренных поцелуев, он мягко, но решительно изгнал его руку из-под подола и потянулся за блокнотом. Кинтаро настойчиво намекнул ему словом и делом, что, дескать, стишки можно кропать и опосля, но Альва эту мысль не оценил. Он заявил, что пока что имеет обыкновение думать головой, а не членом, в отличие от Кинтаро, и заперся в спальне, крикнув напоследок: «Иди книжку почитай!»

Ехидство рыжего было не вполне обоснованно, потому что Кинтаро все-таки порою брал в руки книги, а именно арисланские романы, в которых густо были понапиханы красочные гравюры с изображением воинов в полном боевом облачении, карт местности и схем расположения войск. Эротические гравюры тоже были ничего, но быстро ему прискучили, поскольку не изображали мужиков с мужиками.

Кинтаро с досадой подумал, что в степи рыжий был куда сговорчивее. Вот бы они всегда оставались в его шатре, на положении почетных гостей-наложников! Кинтаро без труда вызвал в памяти картину двух раскинувшихся на шкурах обнаженных тел, предоставленных в полное его распоряжение, и прямиком направился на кухню, где эльф колдовал над кастрюльками. Распаленный воспоминаниями, он с ходу облапил Итильдина и попробовал завалить на стол. Однако против обыкновения эльф не стал вопить: «Грязное животное, хам, не трогай, не надо, не так, не туда…» Он дернул плечом, не глядя на степняка, и процедил что-то на своем языке, что безошибочно распознавалось как «нет». Попытка переубедить его тоже окончилась неудачей. Получив весьма чувствительный тычок кулаком в бок, Кинтаро возмутился:

– На хрена ты ломаешься, куколка? Чай, не убудет.

– Я вовсе не обязан подставлять тебе задницу по первому требованию, – отрезал тот.

– Ой, да ладно. Подставляешь, еще как подставляешь, и попробуй скажи, что тебе не нравится.

Итильдин повернулся и смерил Кинтаро ледяным взглядом.

– Аланн слушается сердца и разума, а не… этого, – эльф сделал неопределенный жест в районе пряжки ремня. – Мне нравится секс. Мне ты не нравишься. Ведешь себя как грубый варвар.

– А ты ведешь себя как ханжа и недотрога. Мне ты тоже не нравишься.

– Я эльф.

– А я эссанти. Я тот, кто я есть. Именно поэтому ты меня так хочешь.

Итильдин вызывающе усмехнулся:

– То же самое я могу сказать и про тебя.

Кинтаро не нашелся, что ответить, что случалось с ним крайне редко.

– Да пошел ты! – злобно пробурчал он и вышел из кухни.

Поскольку Кинтаро не являлся поклонником секса с правой рукой (равно как и с левой, надо добавить), лекарство от двойного облома было только одно: проделать несколько традиционных упражнений воина степи, позволяющих сохранять боевую форму и ясную голову. Чем эссанти и занялся в небольшом внутреннем дворике между цветущих жасминовых кустов. Предварительно он разделся догола, соорудив себе набедренную повязку из черного шелкового платка. И что вы думаете, не прошло и часа, как рыжий выглянул из окна спальни и намертво приклеился взглядом к блестящей от пота смуглой фигуре степняка, а еще через пятнадцать минут вождь трахнул его прямо на подоконнике. Это несколько примирило его с действительностью. Однако наутро он снова вспомнил наследного принца, нагло шарившего по нему глазами, и настроение у него испортилось.

Что было дальше, догадаться нетрудно. «Я ему покажу, кто здесь главный!» – пообещал себе Кинтаро и отправился в Малый дворец – резиденцию халиддина.

То ли стража была предупреждена о его приходе, то ли явления у ворот высоких накачанных мачо были вполне обычным делом, но его сразу же провели к начальнику стражи. Собеседование было донельзя формальным. Кинтаро заученно оттарабанил свою легенду, начальник ответил ему таким же заученным монологом об обязанностях дворцового стражника, после чего оба с облегчением перешли на обсуждение степных пород лошадей. Начальник оказался сыном верлонца и страстным лошадником. Со своим гостем он расставался с таким заметным сожалением, что можно было не сомневаться: службу в дворцовой охране никак нельзя отнести к занятиям увлекательным и богатым на новые впечатления. Однако Кинтаро это не смутило. Несмотря на то, что он давно уже перешагнул возраст юношеского любопытства, в Арислане многое казалось ему захватывающе интересным, пусть он и нечасто позволял себе проявлять этот интерес открыто, предпочитая напускать на себя невозмутимый вид.

Проходя в сопровождении двух стражей по дворцовым покоям, он едва удостаивал взглядом окружающую обстановку, и мало кто бы заподозрил, как много он при этом замечает. К архитектуре и предметам роскоши эссанти был вполне равнодушен, зато не упускал ни единой детали из вооружения воинов, поведения слуг, расположения постов и решеток. Его не удивило обилие во дворце белокожих северян, загорелых приморских жителей, смуглых степняков. От кавалера Ахайре он знал, что арисланские правители всегда предпочитали нанимать на службу иностранцев, не связанных с разветвленной системой родственных отношений в Арислане. Среди отпрысков многочисленных арисланских родов не нашлось бы, пожалуй, ни одного, кто поставил бы личную преданность халиду или любовь к деньгам выше интересов клана. А при вечной борьбе за власть между кланами и несколько шаткой системе передачи верховной власти в Арислане верность армии бывала единственной гарантией безопасности халида.

Следующим, кому ему предстояло нанести визит, был придворный маг. Его приемная была обставлена так, чтобы производить неизгладимое впечатление на неискушенных посетителей: потолок, расписанный звездами и рунами, скелет неведомой когтистой твари в углу, разбросанные повсюду толстенные фолианты на неизвестных языках, разнообразные предметы непонятного назначения, сверкающие хрусталем и серебром, парочка пыльных человеческих черепов и прочие атрибуты профессии. Куда больший интерес, чем все это барахло, вызвал у Кинтаро сам маг – первый встреченный им в жизни. Маг был одет в широкую длинную хламиду, расшитую загадочными значками, и в смешной колпак. С надменным выражением на холеном лице маг прочел Кинтаро напыщенную речь о всемогуществе магии и ее способности проникнуть в самые тайные пороки человеческой души. Потом он снизошел до пояснения, что собирается устроить Кинтаро магический тест на профпригодность.

– Согласны ли вы, чтобы я проверил чистоту ваших помыслов в отношении халиддина? – спросил он торжественно.

– Валяйте, – ответил Кинтаро, чуть не фыркнув. Похоже на то, что его служба во дворце закончится, так и не начавшись. Как там формулируется статья про мужеложство в арисланских законах? «Развратные действия в отношении лиц мужского пола»? Кажется, про развратные мысли там не сказано ничего. Пока что ни один суд на континенте не додумался до того, чтобы наказывать за намерения. Однако за намерения в отношении халиддина его явно по головке не погладят… и по прочим частям тела тоже… Выпинают из дворца, как пить дать…

Между тем маг зажигал огонь в маленькой жаровне, бросал туда какие-то травки, раскладывал на столе амулеты, книги, зеркало в золоченой раме. В это время Кинтаро развлекался тем, что представлял его без мантии. Интересно, в постели он выглядит таким же надутым? Подумав, что терять ему все равно нечего, вождь решил позабавиться на полную катушку.

– Красавчик, а что ты делаешь сегодня вечером? – спросил он развязно и для подкрепления своих слов ущипнул мага за задницу.

– Что вы себе позволяете! Хам! – взвился тот, чуть не опрокинув стол и мигом утратив все свое напускное величие.

«А маг-то фиговенький, – подумал Кинтаро и ухмыльнулся. – Зато задница очень даже ничего».

– Не дергайся так, я просто спросил, – великодушно успокоил он мага, заметив, как тот нервничает.

Все еще напряженный, маг закончил приготовления и начал обряд. Прочтя заклинание, он велел Кинтаро подумать о халиддине. Кинтаро подумал. Ему понравилось, он подумал еще. Лицо мага, смотрящего в этот момент в зеркало, покраснело, как помидор. Резким движением накинув на зеркало платок, он объявил:

– Испытание пройдено, вы свободны, – и вручил Кинтаро свиток, запечатанный печатью, для начальника стражи. Свиток был явно подготовлен заранее. Очень занимательно.

Мимо тяжелых парчовых занавесей, закрывающих вход в приемную, Кинтаро дошел до двери в коридор, за которой его ждали стражники… без колебаний громко хлопнул ею, на цыпочках прокрался обратно и притаился за занавесью. Предчувствие его не обмануло. Не прошло и минуты, как в приемной послышался голос мага:

– Он ушел, ваше высочество.

Раздался шорох, шум шагов, и знакомый юный голос произнес нетерпеливо:

– Ну как, Дариус? Что он думал?

– Ах, ваше высочество, сколько раз я просил вас избавить меня от подобных испытаний! Но этот дикарь по непристойности и циничности мыслей превосходит все, что я когда-либо видел! Там такие были картины, что покраснел бы от стыда и автор «Кефейрут»! Задумайтесь, как вы рискуете, ваше высочество. Эти игры не доведут вас до добра.

– На фига вообще быть халиддином, если нельзя делать все, что хочешь, – весело отозвался принц. Арисланский акцент придавал его произношению напевность, не свойственную болтливым криданам и немногословным кочевникам.

– Еще бы вы сами знали, чего хотите!

– Я-то знаю. Возьму его в свою личную охрану, и через месяц он будет мне туфли целовать.

– Думается мне, не такой это человек, чтобы ограничиться целованием туфель, – в голосе мага прорезалось ехидство.

Принц засмеялся.

– Что-то ты слишком желчный сегодня, Дариус! Может, он тебе самому понравился, а? – поддразнил он мага. – Или у тебя за восемьдесят лет целибата все отсохло?

«Восемьдесят лет? – вздрогнул Кинтаро. – Нафиг-нафиг!»

– Я просто забочусь о вашей безопасности, ваше высочество, – чопорно заявил маг.

– Уж не думаешь ли ты, что добиться повиновения от дикого кочевника мне не по силам? На вот, лучше выпей за мое здоровье, а то купи себе девочку на ночь. Сразу перестанешь быть таким надутым индюком. – Кинув магу кошелек, принц направился к выходу, отдернул занавесь… и отпрянул, увидев степняка, с широкой улыбкой прислонившегося к стене.

– Ах, вот почему я так запросто прошел проверку, – сказал Кинтаро, изогнув бровь. – Туфли целовать, ну-ну.

Он наслаждался выражением замешательства на лице мальчишки, а заодно и его лицом тоже, не закрытым на сей раз платком.

При взгляде на халиддина возникало желание целовать отнюдь не туфли, а, например, его красивый пухлогубый рот, или ушко в обрамлении черных вьющихся прядей, оттянутое тяжелой золотой серьгой, или стройную шею, или… Более чем вольный наряд принца открывал слишком много возможностей для выбора. Его безрукавка была такой короткой, что не доставала бы до пупка, даже будучи застегнута на все пуговицы. А в данный момент она была не только расстегнута сверху донизу, но и распахнута, открывая юношеские мускулы под атласной кожей цвета самого нежного молочного шоколада. Богатая вышивка на шальварах принца, кокетливо спущенных на бедра, отнюдь не скрывала того факта, что сделаны они из прозрачного газа. Проследив глазами дорожку темных волосков, убегающую от впадины пупка за пояс шальвар, Кинтаро убедился, что нижнее белье в жарком Арислане явно было не в почете, тем более в домашней обстановке. Принц переступил с ноги на ногу, и тончайшая ткань шальвар на одно волшебное мгновение обрисовала столько всего интересного, что Кинтаро проглотил слюну. А потом чертов мальчишка вдруг ухмыльнулся и посмотрел степняку прямо в глаза. Не было никаких сомнений, что он в курсе, какое впечатление произвел. Да, охота обещала быть увлекательной.

– Надеюсь, я не сказал ничего, что могло бы испугать тебя, доблестный воин, – сказал принц с непередаваемым нахальством и прошествовал в коридор. Его округлые ягодицы, просвечивающие сквозь шальвары, соблазнительно покачивались. Кинтаро не сводил с них глаз, пока принц не скрылся за поворотом.

Один из стражников, белокурый великан с растрепанной бородой, хлопнул его по плечу:

– Эй, степняк, очнись. Еще успеешь насмотреться, Ллидом клянусь!

Через час Кинтаро был зачислен в охрану Малого дворца, а на следующий день приступил к службе. Когда начальник вышел посмотреть на учебные поединки с участием нового охранника, у него отвалилась челюсть. Раньше он никогда не видел, на что способен эссанти с длинным мечом и щитом.

– Дружище, да тебя можно в цирке показывать! – заявил бородач-северянин, с которым они как-то быстро сошлись с самого первого дня. Звали его Сигмар, был он родом с острова Белг в Фалкидском море, к западу от Криды, клялся именем Ллида, хлестал вино, как бык на водопое, отличался добродушным нравом, огромной силой и был единственным человеком в дворцовой охране, превосходившим Кинтаро по росту и ширине плеч.

Кинтаро, однако, был не слишком собой доволен. Длинный меч и щит хороши были в седле, на просторах степи, а в замкнутых помещениях, на тесных улицах от них было не так много проку. Следовало срочно обзаводиться вторым мечом, покороче. Кроме того, эссанти обнаружил, что сильно отвык от пешего боя, да и от боя вообще, если уж на то пошло. Решение пойти на службу, несомненно, было правильным. Он слишком обленился за спокойные сытые месяцы в поместье альвиного дружка. Ну понятно, под конец ему почти не приходилось вылезать из кровати. С вечера нализавшись вина, под покровом ночи хозяин поместья становился ненасытен, как мартовская кошка. Правда, это не мешало ему днем отчаянно смущаться и краснеть от любой шутки или шлепка по заднице. Он был первым темнокожим арисланцем, которого трахнул Кинтаро, и степняк от души надеялся, что не последним. С недавних пор арисланский тип мужской красоты волновал его необычайно, особенно если сочетался с юностью и дерзостью.

После всесторонней проверки боевых навыков Кинтаро был переведен в личную охрану халиддина. Об этом решении сообщил ему старший наставник принца, после чего прочел длинную лекцию, полную недомолвок и покашливаний.

– Халиддин молод и горяч… – бубнил старичок дребезжащим голосом. – Он склонен совершать необдуманные поступки… Возможно, обращение его с телохранителями может показаться несколько вольным… Однако вы, молодой человек, обязаны свято чтить традиции нашей культуры, каковы бы ни были ваши собственные привычки и склонности… Вам не следует переступать границ приличия в отношениях с вашим подопечным и поощрять фамильярность…

Кивая с самым глубокомысленным видом, Кинтаро веселился в душе. Он едва преодолел искушение спросить нарочито наивным тоном: «Так нам что, нельзя будет трахаться?» Впрочем, покрутившись во дворце среди стражников, послушав сплетни и разговоры, Кинтаро уже не был так уверен, что дело дойдет до постели. Особенно красочно просветил его по этому поводу Сигмар, с которым они отправились в кабак отпраздновать назначение Кинтаро.

– Я и сам раньше был в личной охране, – рассказывал тарн, размахивая жареной телячьей ногой. – Выдержал полгода, потом ушел, потому что никаких человеческих сил нету. Этот бесенок такое вытворял, что хочешь не хочешь, а бегай во двор и дрочи. Ллидом клянусь, никогда меня мальчишки не привлекали, но он только плечиком поведет, ресничками взмахнет – и в глазах темнеет. Ведь прекрасно знает, бляденыш, что с мужиками от него делается. Некоторых еще и нарочно доводит. До меня был один, головорез криданский, мастер меча, все дела. Я его не застал, парни рассказывали. Никто не знает, что у них там вышло, но что принц перед ним задницей крутил, как шлюха заправская, это все видели. Видать, мужик не выдержал и зажал его в темном уголке. Тут же скандал, и его в двадцать четыре часа из страны высылают. Даже жалованье за последний месяц не заплатили. Самого принца тогда под замок упрятали, на месяц или на два. А при мне один раз массажиста пороли, знаешь за что? Он ему… – Сигмар показал жестом.

– Я смотрю, мальчишка-то совсем созрел, – ухмыльнулся Кинтаро.

– Слышь, степняк, забудь. Он только яйца мужикам парит, а давать никому не дает. У нас в деревне давно бы его отымели, чтобы чесаться в одном месте перестало, а здесь нельзя, стисни зубы и терпи. Я вот не утерпел. Как начал его ножки во сне видеть, пошел к начальнику и говорю: «Переводите меня отсюда на хрен».

– А он что, не удержал тебя даже?

– Да он, видишь, на меня особо и не глядел. – Сигмар невольно вздохнул.

«Похоже, все еще сохнет по мальчишке, – подумал Кинтаро, – и по ходу дела не он один, а половина дворцовой стражи с ним за компанию. Силен халиддин, ой силен!»

Приступив к службе, вождь эссанти только укрепился в своем мнении. В свои шестнадцать лет изящный и стройный халиддин Кисмет в совершенстве овладел искусством, как одним взглядом или движением бедра превратить жизнь здорового половозрелого мужчины в ад. Обычной для арисланцев целомудренной стеснительности он был лишен начисто и обожал появляться полураздетым перед слугами и стражниками, словно и за людей их не считая. Только хитрый блеск глаз выдавал, что ему далеко не безразлична реакция на его наготу.

Вождь проклинал про себя долбаные арисланские законы. Не будь их, мальчишка бы давно получил, что хотел, и перестал бы издеваться над окружающими. Жертвами его становились не только охранники и слуги, но и вполне добропорядочные аристократы, приближенные ко двору. Кинтаро сам видел, как рыдал в саду юный сын министра, безжалостно высмеянный халиддином за возникшую от его же прикосновений эрекцию. Будь это в другой стране, Кинтаро знал бы, как утешить симпатичного кроткого мальчика, но ему совсем не хотелось загреметь в арисланскую тюрягу, так что он силком себя удержал.

Те, в чьи обязанности входило следить за поведением принца, смотрели на его шалости сквозь пальцы. Конечно, старший наставник что ни день читал ему нотации о правилах приличия, а временами тем же занимался и великий визирь, но вся эта занудная болтовня мальчишке в одно ухо влетала, а в другое вылетала. Однако не было сомнений, что стоит ему зайти чуть подальше в своих развлечениях, и наказание будет суровым. Рассказ Сигмара это подтверждал. В Арислане существовала поговорка, в переводе с фарис гласившая: «Что позволено халиду, не позволено халиддину». В данном случае она имела буквальный смысл. Халид – высокий красивый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой – всюду появлялся в сопровождении двух телохранителей. Говорили, что они и спят в его спальне (разумеется, исключительно из соображений безопасности). Это были высоченные молчаливые близнецы-тарны с роскошными соломенными шевелюрами и скульптурными мускулистыми телами. «Молочные братья халида», – пояснил Сигмар, безуспешно пытаясь подавить двусмысленную усмешку. «А, молочные братья, само собой, – Кинтаро покивал с глубокомысленным видом. – Сосали вместе… молоко, ага. Хватит ржать, я же не сказал 'мужское'!»

Юный же халиддин тосковал по мужским объятиям, даже не понимая толком, чего ему хочется. А может, он и понимал, только боялся и стыдился своих желаний, а также возможных последствий. Выливалось все это в истерики, капризы и жестокие эксперименты над ближайшим окружением, которое в подавляющем большинстве состояло из привлекательных молодых мужчин, ничего не имеющих против мужской любви – кридан, марранцев, степняков, тарнов, верлонцев. Кинтаро подозревал, что цель у халиддина вполне определенная – спровоцировать на то, чтобы его завалили и отымели не спросясь. Тогда ретивого любовника можно примерно наказать, а перед самим собой прикинуться невинной жертвой. Через некоторое время подозрение это превратилось в уверенность, а уж кого халиддин выбрал очередным кандидатом, было очевидно. Кого, как не дикого кочевника, у которого должно крышу сносить от одного взгляда на гладкую юношескую попку.

Кинтаро едва не скрипел зубами, когда халиддин непринужденно проводил рукой по его плечу или колену, будто бы невзначай толкал бедром, проходя мимо, на несколько мгновений прижимался всем своим гибким горячим телом во время импровизированных тренировок с мечом. В такие моменты вождь эссанти с бесстрастным лицом принимался усиленно думать о холодной тюрьме с железными решетками, скотоложестве или о толстой монахине, щупавшей его, десятилетнего, в монастырской кладовой. Только выдержка воина степи помогала сохранить самообладание, а еще – гордость. Мальчишке придется умолять его, и точка. Кинтаро не видел причин, почему бы этому не произойти.

До сих пор отношения с особами королевской крови складывались у него вполне удачно. Все они при ближайшем рассмотрении оказывались земными и плотскими созданиями, способными так же отдаваться страсти, как последний щенок из племени эссанти. Куда только девался их царственный вид! Взять, например, криданского короля. На свой лад он был не лишен привлекательности, несмотря на возраст, и как-то раз Кинтаро едва поборол искушение его поцеловать, когда они вместе склонились над картой. Возможно, он в итоге так бы и сделал, но король, видно что-то почувствовав, больше к вождю эссанти так близко не подходил. Тогда Кинтаро переключился на принцессу Тин-Тин, как ее все называли. Стоило влезть к ней ночью в окно – и она тут же сдалась, несмотря на весь свой неприступный вид. Покойного сынка Таргая с некоторой натяжкой тоже можно было причислить к особам королевской крови, коль скоро отец его гордо именовал себя королем. Кинтаро никому не рассказывал, что как-то поздним вечером подловил энкинского щенка в темном коридоре и трахнул – просто чтобы знал свое место.

С халиддином Кинтаро тоже мог бы так поступить, но это значило сделать то, чего тот и добивался. Такого степняк позволить себе не мог. «А вот хрен тебе!» – злорадно думал он, во время занятий рукопашным боем невозмутимо держа тяжело дышащего халиддина в объятиях или обнимая его одной рукой и показывая, как натягивать лук.

Так неделя шла за неделей, а юный соблазнитель сдаваться не собирался. Он взял моду шастать перед Кинтаро в одном полотенце на бедрах, постоянно норовящем сползти. Еще он пристрастился расспрашивать его о сексуальных привычках жителей степей, да с живописными подробностями. Во время таких разговоров принц откидывался на подушки, приоткрыв губы, словно для поцелуя, томно вздыхал, да еще как бы бессознательно поглаживал себя по разным местам. Дело обычно происходило в сумерках, наедине, за закрытыми дверями, и у Кинтаро после таких сеансов едва пар из ушей не валил. Сменившись, он даже не успевал дойти до дому: сворачивал по пути в первый попавшийся бордель и выбирал себе шлюху помоложе, с тонкой талией и узкими бедрами. Если он все-таки добирался домой сразу, то устраивал там полное непотребство. Только после пары-тройки бурных сексуальных актов воспоминание о прекрасных карих глазах несколько тускнело в памяти.

– Дай поспать, чокнутый жеребец! – стонал рыжий, пытаясь зарыться в подушки. Тогда Кинтаро перекидывал эльфа через плечо и тащил его в сад, где имел в свое удовольствие до рассвета. Как же славно держать в любовниках Древнего, которого можно трахать без сна и отдыха, не особенно боясь что-нибудь ему повредить. Впрочем, и рыжий был не так уж против аппетитов Кинтаро, как старался показать.

– Ну как, ты там еще себе кровавых мозолей не натер? – интересовался он за завтраком. И немедленно нарывался на наглядную демонстрацию.

Но как ни хороши его любовники, неизведанный плод всегда кажется слаще.

Закинув тонкие руки за голову, Кисмет потянулся и попросил:

– А расскажи мне про Цейгану. Говорят, там мальчишки после каждого любовника заплетают косичку в волосах…

Белки его глаз влажно поблескивали в полутьме, грудь вздымалась, на лице было написано жадное любопытство. Движением, полным чувственной неги, он вытянул босую ногу и коснулся бицепса Кинтаро, сидящего рядом.

– Уже поздно, мне пора, – отстранившись, отозвался эссанти невозмутимо.

– Куда тебе торопиться? – промурлыкал принц, снова потягиваясь всем телом.

– Меня ждут дома.

Кинтаро не отводил от него глаз, но смотрел бесстрастно, как будто перед ним лежал не прелестный полуобнаженный мальчик, а страшная баба.

– Ты так предан своей госпоже? Я могу платить тебе куда больше, чем она, ты же знаешь. А она пускай наймет себе другого телохранителя.

– У нее много других достоинств, кроме тугого кошелька, – сказал Кинтаро самым многозначительным тоном и позволил себе мечтательно закатить глаза.

Подействовало – мальчишка с досадой надул губы. Похоже, необходимость соперничать с красивой рыжей северянкой порядком его раздражала. Кинтаро внутренне ухмыльнулся и встал с подушек.

– Подожди, – нерешительно позвал его Кисмет, приподнимаясь на локтях. – Послушай… Ты умеешь делать массаж? По-моему, я слегка потянул плечо сегодня… – И скинул свою тонюсенькую рубашонку.

Все так же невозмутимо Кинтаро кивнул и легким нажатием ладоней уложил халиддина на живот. Тот немедленно раскинулся на подушках и даже слегка раздвинул ноги.

– Сядь сверху, тебе будет удобнее, – прошептал он.

Как только эссанти принялся за работу, мальчишка эротично прогнулся в пояснице и издал долгий вздох удовольствия.

«Китабаяши тазар!» – выругался про себя Кинтаро, чувствуя, как у него встает. Скрыть это вряд ли было возможно, когда мальчишка вот так лежал, зажатый между его колен, да еще и елозил на подушках, приподнимая задницу. Однако сей факт, по всей видимости, его не смущал. Степняк продолжал разминать спину мальчишки, и тот застонал, бесстыдно и открыто, снова двинул бедрами вперед и вверх… Кинтаро взглянул на ложбинку позвоночника, на лопатки, бедра, тонкую талию, вдохнул пряный аромат, исходящий от кожи принца, и в голове у него помутилось. Кажется, что проще – содрать с него шальвары, прижать к подушкам, заткнуть поцелуями рот… ведь не посмеет щенок никому рассказать, его самого выдерут, если узнают… Руки Кинтаро уже не разминали – ласкали, поглаживали, и мальчишка со стоном вцепился в покрывало, скомкал его, завозился под степняком, прерывисто дыша. Никто еще Кинтаро так не заводил. Никто – разве что рыженький со своим недотрогой-Древним…

Кинтаро глубоко вздохнул, поднялся, сказал спокойно:

– Мне действительно пора, ваше высочество. До завтра, – и кто бы знал, чего ему стоило это спокойствие!

Из подушек донесся полустон-полувздох, почти жалобный:

– Кинтаро!

– Что?

– Ничего, ступай, – разочарованно бросил принц и зарылся лицом в подушку.

Выходя за дверь, Кинтаро уловил краем уха яростный шепот:

– Тэйме! (Идиот!) – и удовлетворенно ухмыльнулся.

Следующие два дня принц держался с ним холодно и разговаривал подчеркнуто официально. Кинтаро и ухом не повел, даже когда принц начал отчаянно флиртовать с одним из своих наставников помоложе. С ним такие банальные штучки не проходили. Однако степняк уже как-то привык постоянно находиться под прицелом карих глаз и ехидных шуточек, поэтому слегка заскучал и после службы направил стопы свои в кабак.

Очень быстро он обнаружил, что за ним кто-то идет. Хвост прицепился к нему от самого дворца – некто быстрый и гибкий, до самых глаз закутанный в черный бурнус жителя пустыни, банухида. Их часто нанимали для слежки или доставки поручений. Этот был весьма умел, и Кинтаро мог бы его вообще не заметить, если бы не обостренные чувства степняка и не обстоятельства, приведшие их в Арислан. До сих пор не было никаких причин сбрасывать Таргая со счетов. И оставались еще бандиты, которым они перебежали дорожку в Исфахане… Кинтаро незаметно отступил в переулок и стал там поджидать своего непрошеного спутника. Не прошло и минуты, как тот, слегка запыхавшись и оглядываясь по сторонам, пробежал мимо. Вернее, попытался, потому что Кинтаро схватил его за горло, втащил в переулок и прижал к стене.

– Тебя кто послал, недоносок? – прорычал он.

Пленник задушенно пискнул, и Кинтаро сорвал с его лица платок.

– Твою мать! – пробормотал он, остолбенев от изумления.

В его руках бился не кто иной, как юный халиддин Кисмет. Опомнившись, Кинтаро выпустил его горло, вместо этого схватив мальчишку за плечи, и как следует встряхнул.

– Ну, твое высочество, тебе придется кое-что объяснить! – яростно проговорил он. – Какого черта ты делаешь здесь без охраны? Совсем офонарел?

– Пусти! – Мальчишка, извиваясь, попробовал его пнуть. Кинтаро быстро огляделся и залепил ему щедрую оплеуху.

– Я всегда могу сказать, что сразу тебя не узнал, – приветливо пояснил он. – А теперь давай, колись.

Лицо принца дрогнуло, он опустил глаза и перестал вырываться.

– Я просто шел за тобой. Что, нельзя? – сказал он с обидой.

– Да нет, почему же, можно. Особенно если ты просто мечтаешь быть зарезанным в каком-нибудь переулке или, еще лучше, проданным в бордель.

Кисмет попытался принять независимый вид.

– Между прочим, я под магической защитой!

– Клевая защита! – не скрывая сарказма, прокомментировал Кинтаро и пребольно дернул его за ухо для иллюстрации.

– Она же от других, а не от тебя!

– Извини, конечно, высочество, но ты идиот, каких свет не видывал. Я бы первый тебя и убил. Откуда мне было знать, кто за мной шпионит?

– А Дариус обещал, что ты меня не заметишь… – заныл принц.

– Так с какой радости ты за мной потащился?

– Кинтаро, ну не злись, пожалуйста… Я просто хотел побродить по городу… с тобой…

Степняк не верил своим ушам: голос принца звучал виновато.

– Дурацкая затея, – сказал он, несколько смягчаясь. – Тебя, небось, все уже обыскались. Что мне с тобой теперь делать, до дворца провожать?

– Меня до утра не хватятся. Можно, я останусь с тобой? Ну немножечко! Я никогда не бывал в этом квартале! А с тобой мне ничего не угрожает, ведь правда?

– Дудки, – отрезал Кинтаро. – Вали домой, и чтоб глаза мои больше тебя не видели. Молись, чтобы я никому не рассказал о твоих выходках.

– Не пойду.

– Мне тебя за ухо отволочь?

– Попробуй. А я закричу, что ты ко мне пристаешь. – Кисмет лукаво сверкнул глазами и пропел тихонько: – Помогите, люди добрые! Варвар хочет меня изнасиловать!

Кинтаро в сердцах сплюнул.

– Чтоб меня Аманодзаки отымел десять раз в задницу! – с чувством выругался он. – Ну ладно, твоя взяла. Сейчас мы выпьем в кабаке по кружке вина, а потом ты вернешься во дворец, как хороший мальчик.

Но кружкой вина дело не ограничилось. Тут же, откуда ни возьмись, появились собутыльники, на стол выложили кости и медяки, и через полчаса вокруг их стола сгрудились почти все посетители. Затеяли борьбу на руках, и халиддин, прижавшись к Кинтаро, радостно взвизгивал, когда степняк припечатывал чей-нибудь локоть к столу. Обстановкой третьеразрядного кабака он откровенно наслаждался. Для него здесь все было захватывающим и необычным – и закопченные стены, и крепкое вино, и грубые разговоры.

– Эй, здоровяк, сыграем на твоего мальчишку? – предложил одноглазый мужик бандитского вида.

Кинтаро еще успел заметить, как в глазах принца промелькнул бесовский огонек, и мальчишка тут же выдал длинную фразу на фарис явно оскорбительного содержания. Мужик взревел и попытался схватить его за плечо. Кинтаро вздохнул и опрокинул стол.

Через минуту разгорелась потасовка. Кисмет, прижавшись к стене, не сводил со степняка горящих от восторга глаз.

– Врежь ему, Кинтаро! – вопил он, приплясывая на месте.

Раскидав противников, Кинтаро потащил его за собой к выходу. Принц радостно смеялся, довольный по самое не могу.

– Вот теперь ты точно отправишься домой! – прошипел степняк, кидая хозяину пригоршню медяков.

Но тут вдруг халиддин словно споткнулся и тяжело обвис на плече у Кинтаро.

– Голова… кружится… – прошептал он, закатывая глаза.

– Комнату, господин? – услужливо подсказал хозяин. – Там есть кровать и тазик.

Проклиная все на свете, Кинтаро бросил ему серебряную монету.

– Получишь еще столько же, если до утра нас никто не побеспокоит. Воды и уксуса, живо!

Маленькая комнатка на втором этаже освещалась единственной свечой. Заперев дверь на засов, Кинтаро сгрузил обмякшего принца на кровать. Чертыхаясь, он принялся развязывать на нем шарф и пояс, чтобы парень мог дышать… и тут две руки обняли его за шею и притянули к себе, а губы нашли его губы.

Все-таки мальчишка меня провел, и как примитивно! – успел подумать Кинтаро, стискивая гибкое тело в объятиях и впиваясь в его рот жадным поцелуем.

Однако, когда тот начал возиться с застежкой его ремня, Кинтаро опомнился.

– Нельзя, не делай этого, – сказал он отрывисто и сел на кровати, стараясь не смотреть на полураздетого принца. – Ты пьян, и ты… завтра пожалеешь.

– Я не пьян, – тихо сказал принц, прижимая руки к груди. – Я выливал под стол. Не хочу быть пьяным в свой первый раз.

– Не сходи с ума. У меня даже смазки нет.

– У меня есть. – Принц зашарил в складках одежды.

Степняк проклял его предусмотрительность. Да, становилось понятно, почему магическая защита не была рассчитана на Кинтаро. Могла бы сработать в самый неподходящий момент…

– Все равно, ты не понимаешь, на что идешь.

– Кинтаро… я хочу… – Принц облизал губы и закончил шепотом: – Пожалуйста, лиши меня девственности!

Против такой просьбы не устоял бы и каменный степной идол.

Кисмет оказался учеником способным и жадным до новых знаний. Без сомнения, наличествовала и некая домашняя подготовка, которая позволила обойтись без лишней боли. И совершенно определенно, в партнерах, полностью неискушенных в мужской любви, была особая прелесть, которой вождю эссанти до прибытия в Арислан познать не доводилось (сладкая эльфийская куколка не в счет).

Эссанти не давал ему роздыху, пока не кончил дважды. Хмельной от вина и страсти, он запомнил из всей жаркой ночи, как звенели браслеты мальчишки, как он стонал, прогибаясь в пояснице, и звал Кинтаро по имени. Затраханный до изнеможения, Кисмет положил ему голову на плечо и через минуту уже крепко спал. Судя по всему, первый опыт его вполне удовлетворил.

Когда за окном забрезжил рассвет, Кинтаро разбудил принца.

– Как ты, цветочек? – спросил вождь с удивившей его самого нежностью.

– Хорошо, – хриплым со сна голосом пробормотал Кисмет.

Он потянулся без малейшего стеснения и вдруг улыбнулся такой улыбкой, что степняку немедленно стало жарко.

– Одевайся, я отведу тебя во дворец.

– В этом нет необходимости. Дариус мне кое-что дал… – Кисмет продемонстрировал простое серебряное колечко. – Стоит мне его снять, и я окажусь в потайной комнате рядом со своей спальней.

«Сын гадюки! – ахнул про себя Кинтаро. – Так он в любой момент мог вернуться домой!»

Нехорошо ухмыльнувшись, степняк подобрался поближе и одним молниеносным движением сдернул кольцо с пальца халиддина. Тот лишь успел протестующе вскрикнуть и тут же исчез в радужной вспышке.

Кинтаро не торопясь оделся и спустился вниз. Беспорядок после вчерашней драки был убран, хозяин скучал за стойкой. Получив вторую серебряную монетку, он расплылся в улыбке.

– Заходите сюда почаще, господин! – Хозяин перегнулся через стойку и добавил, интимно понизив голос: – Если вам нравится проводить время с мальчиками, я могу привести вам кое-кого помоложе и посговорчивей, чем ваш юный друг. Разумеется, ничего противозаконного, исключительно… хм… приятная беседа, чтобы скрасить одинокую ночь.

– Мальчики… для бесед… – бормотал себе под нос Кинтаро, пробираясь по узким улочкам в сторону дома. – Притон, тьфу!

– Мог бы и предупредить, – сухо сказал Альва. – Я, между прочим, волновался.

Кинтаро почувствовал легкий приступ раскаяния. И правда, ему даже в голову не пришло отправить на улицу Зейнаб кого-нибудь с поручением. Признаться, он вообще забыл обо всем, кроме своего гибкого темнокожего любовника.

– Ты бледный какой-то, – попытался он сменить тему.

– Я плохо спал, и мне не шестнадцать лет, чтобы цвести утром, как майская роза.

Кинтаро бросил на него быстрый взгляд. Неужто рыжий догадался? Однако на лице Альвы не было написано ничего, кроме раздражения.

Степняк не знал, что Альва полночи промучился бессонницей от беспокойства, и напрасно Итильдин его утешал, говоря, что Кинтаро совершенно точно способен сам о себе позаботиться. А утром, когда Альва заметил легкую синеву под глазами, настроение у него испортилось окончательно. Кавалер Ахайре, самый изящный и красивый трианесский дворянин, никогда и никому бы не признался, что боится старости. Разумеется, жители цивилизованных стран очень долго сохраняли молодость и здоровье, и от первой седины Альву отделяло больше лет, чем он уже прожил, но все же тридцать лет – это не шестнадцать. К его беспокойству примешивалось еще кое-что, в чем он не признался бы не только другим, но и себе. До сих пор его еще не бросил ни один любовник, и Альва крайне надеялся обойтись без подобного опыта и впредь.

Когда Кинтаро обнял его за талию, кавалер Ахайре надул губы и отстранился.

– Иди помойся. – И добавил едко: – Уж не знаю, с кем ты там кувыркался, но несет от тебя, как от уличной шлюхи.

Эссанти сверкнул глазами, но безропотно отправился в купальню.

Вечером размолвка была забыта, но, увы, она была не последней.

О таком любовнике, как халиддин Кисмет, можно было только мечтать: юный, горячий, бесстыдный и неутомимый, да еще влюбленный в Кинтаро по уши. Халиддин частенько со смехом вспоминал их первую ночь, проведенную в кабаке, но отныне они занимались любовью на мягких подушках в той самой потайной комнате рядом со спальней, которую придворный маг защитил от вторжения и подслушивания. Кинтаро получил волшебное колечко: наденешь на палец – и в ту же секунду оказываешься в потайной комнате. Снимешь – и возвращаешься туда, откуда исчез. На такие изыски способностей Дариуса хватало. Халиддин давно уже свел с ним дружбу, подкрепленную солидными финансовыми вливаниями, как раз для такого случая. Повторения истории с криданским охранником он явно не желал.

…Иногда они за всю ночь и словом обменяться не успевают – так спешат разделить жаркий огонь, сжигающий тело. По утрам мальчишка ластится, как котенок, заглядывает в глаза со счастливой улыбкой, сам наливает Кинтаро чаю, виснет на шее, шепчет на прощанье:

– Вечером придешь?

Ночной охранник, ага. С привилегией ночевать на коврике у двери в спальне. Если кто заглянет ночью – так вот он, степной варвар, развалился на полу, похрапывает даже, а принц у одной из своих наложниц под боком отдыхает, притомившись после любовных утех. И не слышно за фальшивой стеной яростного скрипа кровати и страстных стонов…

И, возвращаясь домой, Кинтаро не замечает, как тень ложится на лицо Альвы. На первый взгляд все как обычно, никакого отчуждения, рыжий все так же приветлив и ровен… Может, дело в том, что они реже видятся? С легким сожалением Кинтаро думает, что слишком много времени проводит во дворце, и не в одной только постели принца – в казармах, на тренировках, в кабаках с приятелями. Альва, наверное, скучает… Да нет, с досадой поправляет он себя, тут есть кому его развлекать. Вот, например, сегодня они даже не заметили, как он пришел. Валялись в обнимку под жасминовым кустом, разложив кругом подушки, книжки и фрукты, Альва что-то рассказывал, смеясь, и лицо Итильдина озарялось улыбкой. Ревность была редкой гостьей в сердце степняка, но все же не совсем неизвестной. Именно ее укол он ощутил в тот момент, когда стоял молча у распахнутых дверей. Казалось, им вполне хватает друг друга. Разве не так?

В это время Альва, не переставая улыбаться, говорил:

– Явился не запылился. Домой только пожрать и поспать приходит. Не смотри туда, пусть думает, что мы его не видим. Стоит там и думает эдак с ленцой: «Трахнуть их разок или ну в баню?» Ей-богу, лучше бы уж, как раньше, зажимал меня в прихожей. Интересно, когда он вспомнит, что уже два дня ни до тебя, ни до меня не дотрагивался? И вспомнит ли вообще? Я его что, упрашивать должен? Фигушки, у меня кое-кто получше есть…

И напрыгнул на Итильдина. Они со смехом покатились по подушкам, не видя, как Кинтаро закусил губу, развернулся и ушел в дом.

А наследный принц шептал ему душными ночами:

– Оставайся насовсем в Арислане. У тебя ни в чем не будет недостатка: деньги, почести, драгоценности, лучшие клинки, лучшие кони – что захочешь, даже женщины, раз они тебе нравятся. Я сделаю тебя начальником стражи, а потом… Я ведь рано или поздно стану халидом… Тогда нам никто и слова поперек не скажет, и прятаться будет не надо… Тогда хоть великим визирем, хоть наместником, хоть араваном, только слово скажи…

– Не боишься, что я халидом захочу стать? – смеялся Кинтаро. – А тебя буду в спальне держать, для утех.

– Тогда я соблазню своего охранника, и он тебя прикончит. – Халиддин прижимался к нему теснее, и его оленьи глаза влажно поблескивали в полутьме. – А ты знаешь, что кисмет на фарис означает «судьба»?

Иногда он заводил и другие разговоры.

– Эта рыжая северянка… ты ведь с ней спишь?

Кинтаро отвечал ему невозмутимым взглядом, не собираясь ни разубеждать, ни признаваться.

– И с ее подругой тоже? – с ревнивым интересом продолжал допрос Кисмет. Не дождавшись ответа, прошептал с досадой: – Разве мало женщин в Арислане… Пусть идут своей дорогой, а ты своей.

Степняк покачал головой.

– Чем они тебе так дороги?

– Я чуть не заплатил жизнью за обоих, – коротко ответил Кинтаро, и Кисмет больше не задавал вопросов.

Зато начал задавать вопросы Альва.

– Тебе что там, медом намазано? – сказал он как-то раз небрежно. Гордость не позволяла ему прямо допытываться, почему Кинтаро в последние пару месяцев предпочитает проводить время где угодно, только не дома.

– Ну, мне нужно держать себя в форме, – пожал плечами Кинтаро. – Понимаешь, тренировки и все такое.

– Ага. Тренировки, значит, ну да, конечно, – повторил Альва со странным выражением на лице. – Всю ночь, не покладая рук. И домой ты потом явно не торопишься. Да нет, я чисто из любопытства, ты не думай. Ты же у нас известный любитель придворной жизни.

– Я бы, может, и торопился домой, если бы меня здесь ждали, – сказал эссанти медленно.

– А как тебя, скажи на милость, надо ждать? – изумился кавалер Ахайре. – Расстилать перед тобой ковровую дорожку и обмахивать опахалами из павлиньих перьев?

Кинтаро нахмурился, но ничего не сказал. Он снял со стены свой меч в ножнах и пристроил его за спиной. Такое хладнокровие пришлось совсем не по вкусу Альве. Он сощурился и прислонился к стене, картинно скрестив на груди руки.

– Завтра меня не ждите, – проронил Кинтаро, не глядя на него, и кавалер Ахайре не выдержал.

– Если кого-то здесь интересует мое мнение, то можешь хоть вообще не являться, – процедил он. – А то приходишь затраханный, а глазки так и бегают: когда же назад? Ну ясно, он молоденький, сладкий, глаза, как у серны, да еще и наследный принц! – в голосе рыжего против воли прорезались обиженные нотки. – Да-да, у тебя на лбу написано: «Я трахаю наследного принца Арислана!» – он с вызовом посмотрел на Кинтаро. – Вот поймают вас… Ему-то ничего не будет, а тебе член отрежут и на ворота прибьют, другим в назидание.

Тут не выдержал и Кинтаро.

– Надо же, кого-то здесь еще интересует мой член! – с тихой яростью проговорил он, нависая над Альвой. – Я-то думал: как в степи – так подходил, а здесь – то слишком грязный, видите ли, то слишком грубый, то вообще пойди книжку почитай, тупица. Не все, знаешь ли, корчат из себя благородных. Ты на себя посмотри, скоро член у мужика будешь ножом и вилкой брать.

Кавалер Ахайре аж задохнулся, не в силах сказать ни слова. А Кинтаро между тем повернулся и вышел, хлопнув дверью. После минутного промедления Альва выскочил на крыльцо и крикнул ему вслед, стараясь вложить в свои слова как можно больше сарказма:

– Ну, ты заходи как-нибудь чайку попить!

Как и следовало ожидать, степняк даже не оглянулся.

Вспомнив, что он не слишком тщательно одет, Альва поспешно юркнул обратно в прихожую. Там он прислонился лбом к косяку и грязно, с наслаждением выругался. Неслышно подошедший Итильдин обнял его.

– Зачем все это? – сказал он тихо. – Почему бы просто не сказать, что ты по нему скучаешь?

– Еще чего, – возмутился кавалер Ахайре. – Можно подумать, я его упрашивал поехать со мной в Арислан. Пусть трахает кого хочет, никто его не держит. Нам и без него хорошо, любовь моя.

Итильдин вздохнул. Если б это было правдой!

– Таро, ты чего такой смурной? – подлизывался кареглазый мальчишка.

Кинтаро смотрел на него отстраненно и хмурился. Странное дело, теперь, когда не было азарта охоты, не было игр в неприступность и запретов, добыча казалась уже не такой желанной. И то, что рыжий знал об этой связи, придавало ей какую-то пошлую будничность.

В доме на улице Зейнаб он не появлялся уже неделю, и временами желание увидеть зеленые глаза становилось нестерпимым.

Вчера он не выдержал – пробрался ночью к дому, влез на крышу, заглянул в сад. В доме было тихо и темно. «Трахаются, небось», – злобно думал Кинтаро. Он и не подозревал, что в этот самый момент Альва лежал, уткнувшись в подушку, и невнятно жаловался Итильдину:

– Зачем он так со мной, а? Добился своего, и ему стало скучно. Ведет себя так, будто ему плевать на меня. Хоть бы разок цветов принес, что ли… браслетик какой-нибудь. А то валит сразу в койку, даже поцеловать забывает… Я хочу, чтобы он со мной как с наследным принцем обращался, а получается, что он с наследным принцем как со мной… – Альва неожиданно для самого себя всхлипнул. – Между прочим, меня поклонники на руках носили, дарили бриллианты, посвящали романы, на дуэлях дрались!

– Но хоть один из них спас тебе жизнь? – шепнул эльф.

Альва не понимал, а Итильдин не умел ему объяснить то, что сам чувствовал. Может быть, Кинтаро никогда не скажет Лиэлле ни слова о любви. Он просто выйдет ради него на бой хоть с целой армией – не рассуждая, не задумываясь, без страха и колебаний. А вернувшись из боя, разложит и отымеет без лишних слов.

Флирт, преклонение, страстные взгляды, игривые беседы, полные намеков и замаскированных пошлостей – по этим, бессмысленным на взгляд эльфа, вещам скучал кавалер Ахайре. Но пройдет еще немного времени, и он куда сильнее заскучает по грубоватым шуткам, громкому голосу, сильным рукам и большому горячему телу. Больше того, у Итильдина были все основания думать, что это может произойти с ним самим.

Но всего этого Кинтаро не знал. Тоска глодала его сильнее день ото дня, не помогал ни бурный секс, ни бурные пьянки, ни изнурительные тренировки.

– Забудь их, Таро. Так будет лучше.

Не дождавшись ответа, Кисмет продолжал:

– Я тут решил кое-что проверить… В Трианессе нет никакой леди Альдис Аланис.

– Я у нее документы не спрашивал, – пожал плечами Кинтаро.

И тут мальчишка вкрадчиво сказал:

– Они ведь не женщины, правда?

Кинтаро ощутил легкий холодок, но не подал и виду. В конце концов, даже если в его хозяйках заподозрят мужчин, это не смертельно.

– С чего ты взял? – спросил он небрежно, закладывая руки за голову.

– Мои люди следили за домом. В глаза не бросается, но если долго наблюдать…

Глаза степняка сузились. А вот это уже нехорошо.

– Леди Альдис Аланис не существует. Зато есть известный криданский поэт кавалер Ахайре, – Кисмет выговорил второе имя Альвы с ударением на последний слог, по арисланской традиции. – А также его любовник-эльф. Год назад они оказались замешаны в одном некрасивом скандале, а через некоторое время пропали. Ходили слухи, что обоих уже нет в живых. Какая была бы потеря для криданской литературы!

– Интересная история, – сказал Кинтаро с деланным безразличием. – Только не понимаю, какое она имеет отношение ко мне.

– А такое, что твоих дамочек в любой момент можно выслать из страны.

Миг – и мальчишка лежал навзничь, прижатый за плечи к кровати, а Кинтаро склонялся над ним, нехорошо скалясь.

– Только сделай им что-нибудь, и я тебе шею сверну, не посмотрю, что наследный принц.

Халиддин силился улыбнуться, пытаясь обратить все в шутку, но лицо его посерело от страха, а в глубине глаз плескалось что-то такое… вина, может быть?

– Говори, – тихо и страшно приказал Кинтаро, сильнее сжав пальцы.

И Кисмет торопливо заговорил:

– Таро, я тут ни при чем… Если узнал я, может узнать любой другой, у кого есть деньги. А вечером у великого визиря был посетитель. Неважно кто, он просто посредник. Было плохо слышно, но имя кавалера Ахайре я уловил. И еще… они упоминали вождя энкинов Таргая… Арислану нужны союзники в Дикой степи… и свои соглядатаи у визиря есть…

Мрачнее тучи, Кинтаро вскочил и начал одеваться. Забившись в угол кровати, Кисмет смотрел на него, раздираемый страхом перед степняком и страхом за него.

– Таро, не ходи туда, – еле слышно попросил он. – Не ходи, не надо… Я…

Гневный взгляд вождя эссанти, казалось, прожигает насквозь. Халиддин едва нашел в себе силы продолжить, и голос его дрожал:

– Я отправил туда своих людей, с конями и подорожными, их проводят, куда они захотят, будут защищать от кого угодно, даже от моего брата… Таро…

– Сколько человек ты послал?

– Д-десять…

– Твои люди уже мертвы, если энкины напали. Сиди и молись, чтобы с моим рыжим ничего не случилось. Иначе я вернусь и устрою тут бойню! – И Кинтаро снял с пальца кольцо.

Вихрем он ворвался в дворцовую конюшню, вывел первого попавшегося коня, крича: «Поручение халиддина!» – и через несколько минут уже во весь опор скакал по ночным улицам, едва успевая пригибать голову под развешанным бельем и низкими арками. Меньше чем через полчаса он добрался до улицы Зейнаб и сразу же увидел зарево пожара. Горел дом кавалера Ахайре.

Словно энкинская стрела с зазубренным наконечником вошла в сердце. Рыжий… куколка… где они? Удалось ли им укрыться в безопасном месте? Они неплохие воины, особенно Итильдин, и энкины постараются взять их живыми, но…

Улицу перегородили несколько человек в кафтанах городской стражи с алебардами. Так-так, сами на помощь не спешат и пускать никого не собираются. Кинтаро спрыгнул с коня, оттолкнул стражника и ринулся в переулок, чтобы подойти к горящему дому с задворок. Воздух был полон жара и запаха гари. На бегу Кинтаро выхватил меч, зажал в ладони кинжал. Глаза его обшаривали темные переулки, коньки крыш, окна и стены. Врагов не было видно, жители окрестных домов прятались, боясь выйти из дому.

До него донеслось пение стрелы и короткий предсмертный крик. Кинтаро выскочил из-за угла и сразу же попал в гущу схватки. На его глазах человек, вооруженный кривой саблей, аккуратно снес голову одному противнику и рассек от плеча до пояса другого. В следующий момент Кинтаро метнул в него нож, и энкина, захрипев, рухнул на землю. Одет он был как южанин, но разве скроешь широкие скулы, длинные волосы и оружие степняка! Светло было, как днем. Дом превратился в огромный костер. Кинтаро успел заметить поодаль несколько окровавленных тел, и тут засвистели стрелы. Одни пролетели мимо, другие он отбил мечом, но все-таки одна вонзилась в плечо, прежде чем он нырнул обратно за угол. Не вытаскивая, он обломил ее, выхватил еще один нож, и вовремя – темная фигура бросилась на него, размахивая саблей. Все чувства ушли, осталась лишь холодная ярость боя. Вытерев меч об одежду убитого, Кинтаро скользнул вдоль стены туда, где мелькнул еще один темный силуэт. Минута – и третий энкина покинул мир живых. В горло четвертого нападавшего вонзилась стрела с зеленым оперением. Стреляли из переулка, из-за перевернутой телеги, и на мгновение Кинтаро показалось, что там мелькнуло бледное личико с тонкими чертами, но он не позволил себе отвлечься. Еще один энкина успокоился под его мечом, двое – под стрелами. На этих оперение было не зеленым, а черным – видать, собственные стрелы у эльфа кончились, и он собирал вражеские. С воем на Кинтаро кинулись четверо противников, и ему пришлось бы туго, если бы из укрытия не выбежали на подмогу трое. В одном из них степняк без удивления узнал Сигмара.

– Ллидом клянусь, жаркая ночка! – проревел тот, размахивая мечом.

Скоро все было кончено. Сжав зубы, Кинтаро вырвал обломок стрелы, торчащий из плеча, огляделся.

– Двое ушли, – сказал он отрывисто. – Сколько их было?

– Пятнадцать, – раздался спокойный голос Итильдина.

Он был со своим длинным эльфийским луком, по пояс голый. Из пореза на шее сбегала тонкая струйка крови. Следом за ним вышел кавалер Ахайре с обнаженным мечом, перепачканный сажей с ног до головы, в разорванной рубашке, но вроде без повреждений.

– Поверить не могу! – возбужденно проговорил он. – Нас тут чуть не перерезали, а городская стража так и не появилась! Кинтаро, черт тебя дери, ты опять спас мою чертову задницу!

Кинтаро оперся рукой о стену. Облегчение накрыло его, как горный обвал. Он понятия не имел, в каком напряжении до сих пор находился, не зная, что с его драгоценными мальчиками.

– Ты ранен, – сказал эльф, глядя на него своими непроницаемыми серебряными глазами.

– Ты тоже. Пустяк, царапина. Сигмар, сколько у тебя людей?

– Мартин и Неро, это все. Остальные ранены или мертвы. Нападавшие – просто демоны какие-то!

– Проводи моих друзей в Эризан, я буду там к утру. Позывной – крик совы. Городской страже доверять нельзя. Оставьте им раненых, но сами не попадайтесь. А мне еще нужно заплатить по счетам.

Он развернулся и исчез в переулке, где скрылись двое оставшихся в живых кочевников. Понадобился едва ли не час, чтобы их нагнать. Кинтаро надеялся, что они не разделятся, иначе их труднее будет поймать, а он не намеревался дать уйти ни одной грязной энкинской свинье. Никто из тех, кого Таргай посылает по душу рыженького, не вернется назад.

Заметив, что он преследует их в одиночку, энкины развернулись и напали на него вдвоем. Победа в короткой ожесточенной схватке досталась Кинтаро дорогой ценой. Кровь заливала глаза, струилась по ноге, где его задела вражеская сабля, раненое плечо горело, и голова начинала кружиться. Нужно перевязать раны и остановить кровь, иначе он далеко не уйдет. Он окинул взглядом окрестности и выругался. Ночь, ни души, все лавки закрыты, не видно ни вывески цирюльника, ни аптеки, ничего! Не хватало еще грохнуться в обморок посреди улицы!

Рука нащупала в кармане серебряное колечко. Малый дворец? А почему бы и нет. Там у Кинтаро тоже остался должок.

…Халиддин Кисмет за свою недолгую жизнь никогда не испытывал такого ужаса, как в тот момент, когда увидел в своей спальне высокую темную фигуру. Удивительно, сколько мыслей может разом промелькнуть в голове! Он проклял себя за то, что не оставил в спальне телохранителя, не приказал задержать Кинтаро, если тот появится во дворце, наконец, просто не запер дверь в потайную комнату! Он просто не подумал об этом, и теперь… Кричать бесполезно – ему было прекрасно известно, насколько эссанти быстр. Да и язык будто примерз к гортани.

– Таро, не надо… – выдавил он. – Что бы ни случилось, я не виноват… Я хотел помочь…

Темная фигура пошатнулась.

– Не бойся, глупый. Все обошлось, – хрипло проговорил Кинтаро и вступил в полосу света.

Кисмет вскрикнул, увидев, сколько на нем крови.

– Позови Дариуса, пусть меня заштопает. Он вроде умеет.

Маг брезгливо поморщился, но раны Кинтаро залечил. Тем временем Кисмет подобрал ему чистую одежду. Когда Дариус ушел, Кинтаро стиснул плечи мальчишки.

– Я тебе обязан, кареглазый мой. Если бы не твоя помощь, все могло кончиться скверно.

Кинтаро не стал упирать на то, что помощь вообще могла не понадобиться, если бы Кисмет рассказал ему обо всем сразу. Тогда, возможно, они успели бы скрыться еще до нападения. А возможно, и нет. При мысли, чем могла кончиться встреча с пятнадцатью энкинами, Кинтаро передернуло. Живыми бы не взяли, суки…

– Мы больше не увидимся? – прошептал принц, утыкаясь лбом в плечо Кинтаро. Тот осторожно отстранился – хоть рана и залечена, а ноет все равно. Ответил ласково:

– Нет, цветочек, – и поцеловал, крепко и горячо, в губы. – У меня другая судьба. Но я буду тебя помнить.

– Куда вы теперь?

– Не знаю, – беззаботно пожал плечами эссанти. – Мир большой.

– Послушай, – спохватился мальчишка, бессознательно стремясь продлить последние минуты последнего свидания. – А что с этим белобрысым тарном, как его?

– Сигмар, – подсказал Кинтаро, стараясь не улыбнуться. – Взял бы ты его обратно в свою охрану: он лучший воин из всех, кого я тут видел. Кстати, он к тебе неровно дышит, – небрежно заметил степняк. – Только я бы на твоем месте с ним не связывался. У него такой здоровый…

В глазах принца загорелся огонек интереса.

– А ты-то откуда знаешь? – лукаво спросил он.

– В бане видел, – ухмыльнулся Кинтаро так похабно, что становилось ясно: врет.

Эту фирменную ухмылку халиддин Кисмет еще долго видел во сне.

– Ну, прощай, степняк. – Сигмар положил тяжелую лапищу на плечо Кинтаро. – Иди к своим дамочкам. – Он хохотнул, оглянувшись туда, где в уголку придорожной таверны Альва прикорнул на плече у Итильдина. Оба уже привели себя в порядок, но никто при всем желании не принял бы их за женщин. – Хорошо устроился, завидую!

– Давай, вали домой, дальше мы сами обойдемся, – добродушно сказал Кинтаро и добавил, как бы вспомнив: – Халиддин про тебя спрашивал. Ты зайди к нему с утра. Ему теперь, видишь, снова телохранитель нужен, а я так расписал, как ты клево дрался…

– Спрашивал, говоришь? – Сигмар задумчиво почесал бороду, посмотрел на Кинтаро – не шутит ли, но тот был невозмутим. – Ну, тогда зайду, ясен пень.

Они обнялись на прощанье. Сигмар кликнул своих подчиненных и ушел, а Кинтаро подсел к Итильдину с Альвой.

– На этот раз от тебя несет магией, – сказал эльф вполголоса, чтобы не разбудить рыжего, и вдруг тепло улыбнулся степняку. «Я рад, что ты с нами», – говорила эта улыбка, и сердце Кинтаро как будто застучало сильнее.

– Через час рассветет. Отсюда до портала миль десять верхом по хорошей дороге. Наймем лошадей…

– И куда отправимся?

– Мир большой, куколка.

Кинтаро улыбнулся, чувствуя, как его захватывает ощущение полноты жизни. Так всегда было рядом с рыженьким и его недотрогой-Древним – теми, кто был ему дороже всех богатств мира.