Эффект загадки

Интересно, что это я вдруг вступил в спор с больным человеком? Вообще-то, этого нельзя делать, поскольку разубедить его невозможно, а всякий разговор насчет бредовых идей пациента лишь ухудшает его состояние. Поэтому я решил сменить тему.

- Кстати, уважаемый Пилот, а почему бы вам самим не отправиться в путешествие? Вы ведь умеете управлять машиной?

- Я прошу извинения, господин Крис Лер, но предыдущий разговор кажется мне незаконченным. Возможно, вы испытываете удовлетворение от пеших прогулок и поездок на попутных машинах, но мне известны также случаи, когда вы отлично знали, как можно помочь человеку, но не смогли этого сделать ввиду отсутствия необходимых материалов. Вы прежде всего врач, а не бродяга. Но существует фраза о том, что лучше увидеть, чем услышать. Обернитесь, пожалуйста, назад.

Ага, так я и обернулся… Судя по тому, что сказано это было жестким и директивным тоном, дело внезапно приняло совсем скверный оборот. А лучшим способом защиты, насколько мне известно, является нападение. Поэтому, не теряя времени, я вскочил с земли и прыгнул через костер, стремясь обнять Пилота так, чтобы зафиксировать его руки, а весом тела свалить его на землю. И вот тут начались чудеса…

Я упал прямо на него, но руки обхватили пустоту! Долю секунды я наблюдал, как фигура превратилась в что-то похожее на цветной светящийся дым, а затем я пролетел через этот дым, споткнувшись о пенек, на котором до этого сидел мой собеседник. Скоординироваться в падении я, понятно, не успел и удар о землю получился потрясающим… Но самым потрясающим оказалось то, что все вокруг совершенно неожиданно залило ярким белым светом. Отчетливо различалась каждая травинка перед моим носом. Хотя глаза, привыкшие к темноте, защипало, но я все равно рывком перекатился на спину, готовясь дорого отдать свою жизнь.

Свет исходил от машины, находившейся метрах в десяти от меня. Санитарный УАЗ светился весь, ослепительно сиял кузов, стекла салона, колеса. Было впечатление, что он раскален до бела, но жара не чувствовалось. Ветви деревьев вокруг казались покрытыми сверкающим инеем.

- Гипноз! – громко сказал я и зажмурил глаза, чтобы прогнать наваждение.

Спасительной темноты и торжества разума не получилось, контур машины явился теперь на засвеченной сетчатке. Я встал, повернулся спиной, и, спотыкаясь, побрел прочь. Навалилась какая-то усталость и безразличие. Что я чувствовал тогда? Не помню… Упал под каким-то деревом и, вероятно, заснул. А утром, проснувшись, долго не мог вспомнить, что происходило. Потом, в поисках рюкзака, осторожно вернулся на то место. Костер погас. Машина стояла там же, где я ее видел, и в свете дня казалась совсем не страшной. Номер я запомнил на всякий случай. Если все это был сон или гипноз, почему хозяева бросили здесь автомобиль? Или они где-то рядом?

Я забрал рюкзак, стараясь не приближаться к УАЗу, и быстро пошел в сторону трассы. Через несколько минут вышел на проселочную дорогу, заброшенную, заросшую травой. Кое-где в колее торчали мелкие кусты. Дорога наверняка вела туда, куда я спешил, но вчера я шел другим путем, в обход.

УАЗ показался неожиданно, из-за кустов на повороте. Это была та самая машина, которую я видел ночью и утром. Номер тот же. Спокойно стояла посреди дороги, трава позади не примята. Я спрятался за кустами и подумал о том, что гипнотические шутки становятся опасными.

Прошло несколько минут и ничего не менялось. Пели птицы, шелестел ветерок, вдали на дороге слышался шум машин. Я достал из рюкзака нож, положил его в карман и подошел к машине. В салоне никого не было видно, кабина тоже пуста. Я приложил ладонь к сетке перед радиатором и обнаружил, что двигатель холодный. Хорошо, предположим, что все это реально. Дежурный Пилот, его предложение, появление машины. УАЗ точно реален, остальное – трудно сказать. Как машина попала сюда с опушки, тоже непонятно. Две одинаковых машины, а кто-то быстро успел добежать сюда и привинтить номерной знак с той, которая осталась там, позади? Но зачем? Понятно, что кто-то навязчиво пытается предложить мне воспользоваться машиной…

Ладно! Это предложение кажется мне интересным. Будь, что будет. Я открыл дверь со стороны водителя и смело плюхнулся на сидение. И обнаружил в замке зажигания ключ, а на пассажирском кресле документы на машину. Выписанные, разумеется, на мое имя… В небольшом полиэтиленовом пакете вместе с документами обнаружилась тощая пачка денег и записка. Вот что было написано ровным, похожим на школьный, почерком: «Господин Крис Лер, я очень рад, что вы приняли мое предложение. Возможно, я немного напугал вас процессом возникновения данного автомобиля рядом с местом нашей беседы. Я прошу извинения за это. Автомобиль полностью исправен и укомплектован, документы подлинные. К сожалению, в данный момент я не готов предоставить вам продукты питания, но денежных знаков, прилагающихся к моему письму, вам хватит на некоторое время. В машине находится одна стационарная радиостанция и две переносных. Вызвать меня при острой необходимости вы можете, нажав маленькую красную кнопку на корпусе любой из них. В медицинской аппаратуре, я полагаю, вы разбираетесь лучше меня. Приятного путешествия! Дежурный Пилот».

Вот так и случилось, что я оказался за рулем этого УАЗа. И ничуть не жалею. Конечно, все это невероятно и первое время я и сам терялся в догадках, кто такой Дежурный Пилот и зачем ему все это нужно. Потом привык. Отношения у нас с ним простые – он появляется, как обычно, непонятно откуда, приносит ящик с консервами и прочим, спрашивает, все ли в порядке и не нужно ли мне чего-нибудь еще. Я человек не капризный, привык обходиться самым простым, поэтому обычно ничего не прошу. Дежурный, очевидно, знает, что я предпочитаю на все зарабатывать сам. Несколько раз он по собственной инициативе привозил мне одежду, запчасти для машины, иногда деньги, если приходилось туговато. Кроме того, я не привык задавать лишних вопросов и его это устраивает. Иногда он выходит на связь по рации и говорит, что где-то что-то произошло и требуется срочная медицинская помощь, тогда я еду, куда он скажет. Иногда рекомендует мне остановиться в каком-то конкретном лагере. Поскольку прошло уже четыре года и я не видел, чтобы он желал мне зла, я спокойно отношусь к этому феномену. Нравится ему, чтобы было вот так – я не против, мне тоже нравится.

Кто он? Никаких особых чудес, таких, как появление машины у костра, а затем на дороге, я больше не видел. Впрочем, несколько раз он привозил мне лекарства и приборы, аналоги которых мне не известны. Они снабжались рукописными инструкциями, почерк был очень похож на почерк Дежурного Пилота, какой-то детский, словно он недавно научился писать. Возможно, с моей помощью кто-то испытывает эти лекарства и оборудование. Хотя Дежурный Пилот ни разу не поинтересовался, насколько хороший эффект я получил.

Дежурный Пилот периодически менял свои скафандры, появляясь то в белом, то в черном, то опять в серебристом, но одно всегда оставалось неизменным – непрозрачное стекло шлема. Поскольку мы договорились, что я не буду ничему удивляться, я больше не задавал никаких вопросов по этому поводу.

Пока я предавался воспоминаниям, солнце совсем взошло и движение на трассе стало оживленнее. Встречный поток воздуха давно высушил капли на ветровом стекле. Если судить по карте, скоро должен быть небольшой городок. Там можно будет остановиться и что-нибудь перекусить, напряжение за рулем нагоняет аппетит. Если не надоест вести машину, буду ехать до вечера, а там спрошу у кого-нибудь, есть ли поблизости лагерь и какого он толка. Там и поселюсь.

Но остановиться мне сегодня пришлось уже через несколько минут. Далеко впереди на обочине показалась знакомая худощавая фигура в черном костюме и шлеме, в этот раз весьма напоминающем мотоциклетный. Разумеется, в зеркальном стекле отражалось синее небо. Когда я приблизился, Дежурный Пилот поднял руку.

- Доброе утро, господин Дежурный Пилот, - приветствовал его я, когда он сел на пассажирское сидение.

- Доброе утро, Крис, - ответил он своим глуховатым голосом, - Я скажу вам, когда мне нужно будет выходить.

- Хорошо, - ответил я и тронул машину с места.

За спиной Дежурного Пилота в этот раз ничего не висело, да и одежда мало напоминала скафандр, хотя была по-прежнему закрытой. Если он действительно нездешний, то, по-видимому, все-таки может дышать нашим воздухом через какой-нибудь фильтр в шлеме.

Минуты проходили в молчании. Мне нечего было сказать Пилоту, а у него тоже, очевидно, не было новостей для меня. Однако, он зачем-то пришел и уж явно не за тем, чтобы я подвез его. Интересно будет, если на трассе попадется пост дорожной полиции и меня остановят для проверки документов. Есть ли документы у Дежурного Пилота? Кроме того, его наверняка попросят снять шлем… Нет, скорее всего при виде поста он опять растворится в воздухе, как тогда, когда мы познакомились.

Эта мысль развлекла меня и я улыбнулся. А что, если сейчас закурить? Окно с его стороны закрыто. Если фильтр пропустит дым под шлем, Пилот с непривычки захмелеет… Но я, конечно, не закурю. Даже если это и не человек в полном смысле слова, он меня не обижал.

- Я доволен, что у вас хорошее самочувствие, Крис, - сказал он неожиданно, - И вы улыбаетесь, глядя на дорогу. Хотя ничего радостного на дороге нет.

- Я улыбаюсь своим мыслям, господин Дежурный Пилот. Меня радует этот мир вообще и это утро в частности. Посмотрите, разве это не красота?

Дежурный, вероятно, красоту чувствовать не умел, потому что он не ответил. Кстати, за все время, пока мы с ним знакомы, я не замечал изменений в его настроении. Тот же голос почти без интонаций, тот же стиль построения фраз. Может быть, это робот?

- А как сегодня ваше настроение, господин Дежурный Пилот? – спросил я.

- Мое настроение в порядке, - не сразу ответил он и вновь надолго замолчал.

Пейзаж впереди стал меняться. Дорога стала шире, движение оживленнее. Вдали показались

высокие дома, дымящие заводские трубы. Мы приближались к городу.

- Крис, остановите, пожалуйста, машину, - подал голос Дежурный Пилот, когда вдоль дороги потянулись лесопосадки, скорее всего, последние перед городом.

Я остановился. Пилот приоткрыл дверь, но выходить не спешил.

- Через двадцать километров после выезда из города будет небольшой лагерь молодежи без явного идейного уклона, - сказал он, глядя на дорогу через ветровое стекло, - Кое-кому там требуется ваша помощь. Я рекомендую вам задержаться в этом месте. Это первое. Во-вторых, под вашим сидением находится оружие. Я полагаю, вы разумный человек и не будете применять его против людей. Оно предназначено для самозащиты в экстренных ситуациях путем демонстрации того, что вы вооружены. В-третьих, в машине вы не один. В длинном ящике под кушеткой в салоне прячется человек. Этот человек безопасен, в машине он спрятался от преследователей. Сейчас он спит.

Удивление, очевидно, все-таки отразилось на моем лице, но я ничего не сказал по этому поводу.

- Нужно ли вам что-то, Крис? – спросил Пилот после небольшой паузы.

Я мысленно прикинул свои запасы. Продуктов не так уж много, но есть деньги.

- Нет, господин Дежурный Пилот, мне пока что ничего не требуется. Спасибо.

- Тогда до свидания. Успехов вам, - не дожидаясь ответа, он спрыгнул на землю и захлопнул дверь.

- Всего хорошего, - сказал я вслед, наблюдая, как фигура исчезает за деревьями.

Когда Дежурный Пилот пропал из виду, я наклонился и пошарил рукой под сидением. Пальцы наткнулись на прохладный металл. На свет я извлек симпатичную короткоствольную винтовку какой-то неразборчивой марки. В магазине было восемь патронов. Затвор чистенький, аккуратно смазан. Я пожал плечами, и, завернув винтовку в тряпку, убрал ее подальше под сидение. Вообще-то опасные ситуации следует решать умом, а не оружием… Ну, пусть лежит. Может, когда-то действительно пригодится. Интересно, когда это Пилот успел подсунуть ее мне? А если бы дорожная полиция как-нибудь вознамерилась устроить досмотр машины? Сюрприз был бы…

Я вышел из кабины, обошел машину и открыл задние двери. На вид все вроде бы на местах. Ага, дефибриллятор, который хранился под кушеткой, теперь стоит под столом. Коробка со всяким мелким барахлом сдвинута в сторону. Правда, что-ли, кто-то спрятался?

Я осторожно поднял лежанку. Свернувшись, насколько позволял объем ящика, там лежала молодая девушка с короткими темными волосами и в черной блестящей куртке, увешанной железными побрякушками. Вообще-то, стресс и болтанка машины не дали бы заснуть моей пассажирке, если она от кого-то бежит. Если только не укачалась.

- Предъявляем проездные документы! – нараспев сказал я, - Следующая остановка – город.

Просыпалась девчонка медленно, значит, действительно, укачало. Она хлопала ресницами до тех пор, пока я не объявил:

- Просьба покинуть грузовой ящик и выйти на чистую воду! Кто ты есть и куда направляешься?

- Здравствуй, Крис, - ответила она и вылезла из ящика, - Я все-таки решила вернуться в город, к родителям.

- Похвальное решение, - ответил я, - А способ неудобный. Зачем ты сюда спряталась?

- Ну, ты же знаешь, просто так из нашей группировки уйти нельзя… А послушав тебя, я поняла, что выбрала не ту компанию. Вот и спряталась, чтобы никто не видел, что я еду с тобой.

- Что ж, разумное отступление не есть бегство. Садись в кабину. Здесь уже безопасно.

Когда она захлопнула пассажирскую дверь, я незаметно оглядел ее. Трудно сказать, они там все были почти одинаковые в своих неформальских одеяниях. Может быть, мы и были знакомы. Но имени я совершенно не помню. Хотя на нарушения памяти никогда не жаловался…

- Хорошо, что ты уехал, - внезапно сказала она, - Кое-кому там твое присутствие сильно надоело.

- Вот как? А были и те, кому нравилось мое общество? – улыбнулся я в ответ.

- Конечно, были, - пассажирка недовольно поморщилась, видимо, раздосадованная тем, что я

не оценил ее фразу, - Но недовольных было больше. Кто знает, чем бы это все кончилось!

- Победой добра и наказанием злой ведьмы! Как в сказке.

- Да ну тебя, Крис! У тебя вечно все в шутку.

Хм… А как тут не в шутку, если я вообще не понимаю, о чем она говорит. Что-то я не замечал, чтобы в лагере кто-то был против моего присутствия. Впрочем, теперь это уже не важно, вряд ли я когда-нибудь вернусь. Я не привык возвращаться туда, где уже побывал.

- Что же я тебе такого сказал, что ты решила бежать оттуда? По-моему, тебе там было уютно.

- Я… Я несколько дней вспоминала наш разговор тогда, у костра, помнишь? Ты сказал, что у человека должен быть свой путь и своя идея… И что отвечаем мы только за собственные поступки, не важно, что они совершаются под чьим-то руководством. И отвечаем не перед Ведущими, а перед самими собой. Я как бы проснулась тогда… Да, там уютно, интересно, тебя всегда поймут и помогут. Но я поняла, что мне не нравятся их идеи. Я не с ними… Вдруг почувствовала, что скучаю по дому, по маме и папе, которых ненавидела последние годы. Точнее, думала, что ненавижу. Как ты думаешь, меня простят?

- Конечно, простят, ты же их дочка. Они тоже думали, что потеряли тебя. Вот будет встреча, да?

- Да… А вдруг не простят… Я же столько плохого им сделала. Что тогда будет?

- А ничего не будет. Дай им понять, что ты пересмотрела свои взгляды. Но не словами, а действиями. Вначале они, быть может, не поверят. Решат, что ты притворяешься. Тебе будет грустно и одиноко. Значит, ты этого заслужила своим прежним поведением. Но если ты не оставишь своих попыток, они будут удивлены. А потом – рады. Ты должна быть уверена в том, что действительно стала другой, тогда ты поймешь, что делать. Все просто, хоть на словах, хоть в практике.

- Я помню, ты так уже говорил. Знаешь, когда я слушаю тебя, у меня нарастает уверенность в том, что все будет хорошо.

- Лишь бы без меня эта уверенность не исчезла, - я улыбнулся снова, - Иначе ты будешь зависима от моих слов. И чем лечить от этой наркомании – понятия не имею! Разве что говорить всякую ерунду, сбивая тебя с толку, пока тебе не надоест…

Девушка весело рассмеялась. Мы ехали уже по городским улицам и я вынужден был сосредоточиться на управлении. В городах бываю редко, тут нужно быть осторожнее.

- Крис, высади меня здесь, пожалуйста! – все еще смеясь, попросила она, - А что, если я не отвыкну от твоих слов? Ломка будет…

- Слушайся маму и читай хорошие книги, - стараясь сохранять суровый вид, ответил я, - Не забывай мыть руки перед едой и не выходи на улицу без носового платка!

Но смех вдруг прекратился и она очень серьезно и тихо ответила:

- Спасибо тебе, Крис… Я никогда не придавала значения этим простым советам, думая, что это придумали взрослые, а ко мне относятся, как к маленькому дитю. Я поняла, какое же я еще дите…

- Значит, подрастай, - сказал я, - К счастью, у тебя есть родители… Ну, успехов тебе!

- Спасибо! – звук захлопнувшейся двери обозначил, что еще один человек в этом мире отправился менять свою жизнь к лучшему. Или к худшему, но все равно интересно… Главное – перемены.

В городе я разыскал столовую и устроил второй завтрак. Но мою неожиданную пассажирку так и не вспомнил.

5.

Перед нами – лекционная аудитория. Ряды столов и удобных стульев, по стенам развешаны портреты ученых, таблицы и диаграммы, схемы и фотографии каких-то неведомых машин. У стены высокий стол, несколько огромных телевизионных экранов. На школьной доске мелом написаны формулы и множество прямоугольников, соединенных стрелками.

За столами сидят молодые люди, это студенты. Кто-то листает учебник, кто-то перешептывается с соседом, многие что-то старательно записывают в тетради. У доски, сложив руки за спиной и слегка наклонившись вперед, медленно ходит туда-сюда доктор Чикк Кштфорс. Он в строгом черном пиджаке. Пиджак в нескольких местах испачкан мелом, но доктор, очевидно, не замечает этого. На его лице выражение задумчивости и чего-то похожего на иронию. Наконец, его лицо проясняется и он поворачивается к аудитории.

- Готовы? – спрашивает доктор Чикк и, не дожидаясь ответа, продолжает, - Логическая схема, которую вы только что изобразили в своих тетрадях, называется схемой Клида. Жесс Клид много лет назад создал машину под названием «Синелия» и пытался научить ее выбирать из группы операторов того, с кем она предпочла бы работать, если бы имела выбор. Сначала операторов было пять. Машина выбрала одного по принципу аккуратности в обращении с ней. Он делал меньше ошибок, чем остальные. Он долго читал справочник, прежде чем нажать кнопку. Потом операторов стало двадцать. Этот, первый оператор, уже прочитал справочник и обращался с машиной смелее. Но появился еще один, который делал мало полезной работы, зато все время уделял профилактике неисправностей. Машина выбрала его по принципу бережности обращения… Да, он протирал ее до блеска и каждый день выдувал пыль из корпуса!

Слышен приглушенный смех.

- Несомненно, машина выбрала его! На основании чего она это сделала? И первый и второй операторы выбирались машиной потому, что она стремилась быть исправной и проработать как можно дольше! Как видно, принцип примитивен и эгоистичен. Самосохранение… В конце концов машина надоела обоим операторам и они честно сообщили об этом Клиду. А что же случилось? Дело в том, что машина не меняла показателей своей работы в зависимости от того, какой из операторов за ней находился. Первый оператор работал аккуратно и правильно, второй почти не работал, зато хорошо обслуживал, еще пара инженеров воспользовались ее мощностью для своих расчетов, какой-то студент-прогульщик готовился на ней к занятиям, да некий школьник играл с ней в шарики… Машина одинаково работала для всех и каждого, не показывая предпочтений. Значит, как бы с ней не обращались, ответ был для всех одинаков. Потом операторов стало полторы сотни. И вот тут начались проблемы! Клид вводил в память тысячи принципов, чтобы машине было легче выбрать. Машина не могла сделать выбор! Впрочем, через довольно длительное время она разделила операторов на группы и вывела некую «степень предпочтения» для каждой из них. Однако такое разделение продержалось всего несколько минут, потому что Клид попросил одного из операторов сменить стиль работы на более жесткий! Этот оператор моментально был перенесен из предпочитаемой группы в непредпочитаемую! Заметьте, всего лишь опять по одному эгоистическому принципу самосохранения. Затем один маниакально настроенный студент незаметно поднял напряжение на одном из блоков машины, заблокировал систему аварийного оповещения и ушел. Все операторы тут же попали в одну группу – абсолютно непредпочитаемых. Они не знали, что этот блок чувствует себя плохо, и в своих программах продолжали нагружать его. Студент вернулся и написал программу, в которой не был задействован данный блок. И, конечно, был обозначен, как единственный предпочитаемый оператор! Клид чуть с ума не сошел… Студент оказался приличным человеком и все рассказал Клиду. Напряжение было снижено. Принцип эгоизма доказан. Но на этом эксперимент закончился, поскольку продолжать его не было смысла. Клид составил свою схему и вывел логические принципы предпочтений, которыми мы пользуемся до сих пор. Какие же это принципы?

Все объекты окружающего мира обладают свойством целостности и дискретности. Целостность объекта вызывает формирование понятия о нем в нашем сознании. Если я попрошу вас представить себе воду, вы представите воду, а не лед или пар, которые тоже являются водой, только в другом агрегатном состоянии. Попрошу представить кошку – вы представите кошку. На наших занятиях мы изучаем человека – вы представляете человека. Оперируя этими понятиями, мы вызываем в сознании некие отвлеченные, абстрактные образы, а не конкретные объекты. Сравнивать целостные объекты можно только с другими целостными объектами. Абстрактные образы воды нельзя сравнить между собой, поскольку не найти различий. А вот образ кошки и образ ложки сравнить можно, это разные объекты.

Дискретность объектов состоит в том, что они обладают признаками и качествами, позволяющими отличать их от других подобных объектов внутри целостной группы. Вода может быть холодной или горячей, находиться в стакане или блюдце. Как видно, она осталась водой, но теперь мы можем отличить одну воду от другой. Образ стал более конкретным. Чем сложнее объект, тем больше у него признаков и качеств. Однажды Клид вместо того, чтобы посадить за «Синелию» человека, подключил к ее управляющим цепям другую машину. Машиной управляла машина! «Синелия» не отнесла эту машину ни к какой предпочитаемой группе, так как это была машина, а не человек, а выбор требовалось сделать из группы людей.

Таким образом, первый из принципов предпочтений мы назовем принципом целостности, второй – принципом дискретности. Нарушение принципа целостности встречается при некоторых тяжелых заболеваниях, когда человек теряет связь между объектом и его представлением в сознании. В норме встречается при работе с абсолютно незнакомыми объектами. Машина Клида имела в памяти образ человека, но не была знакома с другой управляющей машиной, поэтому предпочтения дать не могла.

Принцип дискретности нарушен, если пациент может объединить в группу целостные объекты, но не способен выявить их различий между собой. В клинике я покажу вам такого пациента, это космонавт, пострадавший при аварии. Он умеет выбирать из мешка шарообразные предметы разного цвета и размеров, но объяснить, чем они отличаются, не может. У него нарушен процесс восприятия признаков и качеств объекта. Делая выбор, он учитывает лишь один простейший признак – шарообразность предмета. Принцип целостности, как видно, не нарушен, выбираются шарообразные предметы. Дальнейшее разделение объектов у пациента не получается.

Следующий принцип – это принцип матричного синтеза. Знакомясь с объектом впервые, мы воспринимаем и обрабатываем информацию о его признаках, связывая ее с названием объекта. В памяти формируется образ-матрица под соответствующим именем. Например, карандаш имеет форму стержня, состоит из грифеля и оболочки и предназначен для того, чтобы оставлять видимые линии на других предметах. Эта информация связана у нас с именем «карандаш». Встретив другой объект, имеющий подобные признаки, мы назовем его тем же именем либо скажем, что он подобен. Как происходит этот процесс? Конечно, мы сравниваем имеющийся в памяти образ-матрицу с тем, что перед нами! И если признаки их совпадают, объекту присваивается имя матрицы. Если совпадает только часть признаков, объект будет назван подобным. Пишущая ручка, тоже имеющая форму стержня и оставляющая линии, подобна карандашу. Но у нас имеется матрица под названием «ручка», учитывающая признаки ручки. А теперь представьте, что у нас нет такой матрицы. При этом кто-то, занимаясь нашим обучением, намеренно сообщил нам, что этот предмет тоже называется «карандаш». Тогда мы вынуждены будем внести в матрицу «карандаш» изменения, указывающие на то, что карандаш может выглядеть как предмет, лежащий перед нами и может не иметь грифеля, а содержать красящее вещество в специальном резервуаре. Значит, мы способны произвольно изменять образ-матрицу! И этот процесс называется обучением. В данном случае мы получили ложную информацию относительно пишущей ручки, которую нельзя называть «карандаш». Когда кто-то сообщит нам, что это ручка, мы сформируем ее образ и изменим матрицу «карандаш» обратно.

Информацию от окружающего мира мы не только обрабатываем, мы еще и оцениваем ее и на основании оценок вырабатываем планы каких-то собственных действий. Как раз на этом этапе и формируются те самые предпочтения, о которых мы говорим сегодня. Следующий принцип Клида называется принципом матричной оценки…

Голос Чикка Кштфорса уходит на второй план, а мы видим двух студентов, негромко переговаривающихся за дальним столом.

- Я слышал, что Кштфорс как раз и был тем студентом, который свел с ума машину Клида! – говорит один из них.

- Ерунда, наверное. Клид работал на ней, когда Кштфорс еще не был студентом… Или Кштфорс слишком молодо выглядит. Сколько ему лет?

- Понятия не имею. Если сесть к нему поближе, взгляд его не такой уж молодой, как внешний вид. В прошлом году я учился на его спецкурсе и слышал эту лекцию. Стандартные нарушения мышления и восприятия он пытается втолкнуть в машинную логику…

- Кстати, может быть и не напрасно. Клид вообще-то решал задачи селективности в области электронных вычислений. Людей он взял в качестве нестабильных объектов. А Кштфорс перекладывает его принципы на человеческий разум. То ли так проще их понять, то ли он и правда считает, что мозг – это биокомпьютер.

- А он так и считает. Во всяком случае, любое психическое состояние он называет нарушением логических связей. Странно, зачем нам подробно изучать каждую стадию процесса, если результат предсказуем, а лечение примерно одинаковое?

- Кштфорс теоретик, а теоретики склонны к усложнению науки. Иногда он противоречит сам себе. Сейчас он заявил, что мы можем произвольно изменять образ-матрицу до уровня, пока еще сохраняются признаки целостности. На занятиях однажды он то ли был пьян, то ли взбудоражен, но вдруг сказал, что сложные матрицы могут содержать мелкие дискретные признаки в рамках целостного уровня. То есть ложка без царапинки у некоторых людей уже не считается ложкой!

- Чушь какая-то… Все же хорошо, что Кштфорс стремится рассматривать человека, как машину, в машине хотя бы все подчиняется логике, а не его бредовым выводам. Я говорю к тому, что экзамен проще сдавать…

Оба студента улыбаются. Мы вновь обращаем внимание на доктора Чикка.

- … и эта красавица отправилась в магазин покупать ленточку на платье! Она хочет купить то, что ей понравится, ведь так? Значит, образ-матрица у нее уже есть, с ленточками она знакома. Она прошла мимо шнурков и тесемок, которые подобны ленточке. Это говорит о том, что признаки ленточки содержатся в ядре матрицы, обозначая целостность объекта. Ассортимент включал в себя блестящие и матовые ленточки различных цветов, некоторые из них имели светлую полоску по краю. Модница долго их рассматривала… Ее внимание привлекли розовые ленточки. Там были блестящие с полоской, блестящие без полоски и матовые без полоски, причем одни были чуть темнее, другие чуть светлее. Девушка очень желала, чтобы ленточка была с полоской, а темнее ленточка или светлее – безразлично. С полоской есть только блестящая ленточка, впрочем, покупательница решила, что это ладно, пусть будет блестящей, хотя матовая была бы лучше, но на матовой нет полоски. Как распределились признаки предпочтений? Ядром матрицы был признак ленточки, а не другого кусочка ткани. Это абсолютно обязательный признак. Шнурки и прочее даже не рассматривались. Прилежащий к ядру слой – это розовый цвет. Это обязательный признак. Выбор происходил из группы розовых ленточек. Следующий слой матрицы – это наличие полоски. Признак почти обязательный. Он оказался главнее признака «блестящая-матовая», который расположился в виде следующего слоя. Последним слоем оказалась насыщенность розового цвета, которая в данном случае оказалась безразличной.

Что будет, если мы решим привести эту девицу в состояние растерянности, значительно расширив ассортимент объектов? Мы создадим ленточки, шнурки и тесемки, отличающиеся десятками различных признаков! Нет сомнений в том, что она возьмет именно ленточку. Ленточка будет розовой. Почти наверняка ленточка будет с полоской. Вероятно, ее поверхность окажется матовой. В отношении других признаков мы не можем сказать ничего, поскольку насыщенность розового цвета ей безразлична, а процесса выбора по другим признакам мы не наблюдали. Теперь представьте, что из магазина эта дама вернулась с розовой блестящей ленточкой без полоски, по всей поверхности которой нашиты блестящие стекляшки! Что случилось? Все очень просто. Наличие этих стекляшек оказалось признаком, находящимся в том слое, который соседствовал с прилежащим к ядру! Матовой ленточки с полоской и стекляшками в нашем ассортименте не нашлось… Поэтому слой со стекляшками отменил действие всех последующих слоев! Он ближе к ядру! Единственное, на что он не повлиял - это розовый цвет.

Доктор Кштфорс внезапно замолкает, останавливается, вглядывается в зал сквозь очки и показывает пальцем на молодую девушку, быстро записывающую его слова в тетрадь. Через несколько секунд девушка, удивленная наступившей тишиной, поднимает голову.

- Вот вы. Да, вы! Долгое сидение в одной позе приведет к нарушению кровообращения головного мозга. Ответьте мне, почему наша подопечная явилась домой с ужасным на вид сине-черным предметом, напоминающим ремень, усыпанный зелеными камешками?

Студентка молча раздумывает, затем встает с места.

- Доктор Кштфорс, а как она назвала предмет, который принесла из магазина?

Чикк Кштфорс слегка склоняет голову набок и едва заметно улыбается.

- Объект был назван ею «Красивая штука на мое платье к празднику»!

- В таком случае признак «Ленточка» и признак «Зеленые камешки» находились в ядре матрицы! – моментально отвечает девушка.

- Вот как? Хорошо. Присаживайтесь. А почему же признак «Зеленые камешки» не расположить в прилежащем слое?

- Этот признак влиял на ядро, доктор Кштфорс. Ремень – это предмет, всего лишь подобный ленточке, тем более, она и не называла его ленточкой.

- Тогда пусть в ядре остаются только «Зеленые камешки»!

- И из магазина она принесла бы горсть этих самых камешков. В крайнем случае, бусы из них!

Слышен смех. Студенты, обрадованные передышкой, поднимают шум.

- Вы абсолютно правы! - после некоторой паузы говорит доктор Чикк, - Запишите последнее на сегодня и самое важное положение в нашей лекции. Признаки, определяющие целостность объекта, могут соседствовать в ядре матрицы с иными признаками, присущими данному объекту. При этом происходит влияние этих дискретных признаков на принцип целостности. Зеленые камешки, находясь в ядре матрицы вместе с образом ленточки, изменили этот образ так, что был приобретен ремень. Образ потерял конкретное название и матрица стала называться «Красивая штука»! «Ремень» ее не назовешь, поскольку на платье этот объект располагается не так, как ремень, а как ленточка – по диагонали. Имя «Ленточка» не подходит по признаку толщины и типа материала. Но ядро матрицы совпадает с признаками принесенного предмета! Вы встретитесь с данным парадоксом, если будете заниматься патологией человеческих влечений. Часто бывает совершенно непонятно, по какой причине происходит то или иное нарушение предпочтений. Вы найдете ответ, вспомнив сегодняшнюю лекцию. Если, конечно, у вас будет желание его найти… У большинства из вас такого желания не возникнет! Ведь гораздо быстрее и проще нарушить процесс обработки информации, а потом сообщить, что у пациента органическая патология личности, да?

Постепенно шум смолкает. Студенты заинтересованно смотрят на Кштфорса. Но тот только кивает головой и произносит:

- Лекция окончена, до свидания.

Мы переносимся в небольшой кабинет, почти все пространство которого с одной стороны занимают старые шкафы, битком набитые книгами и длинный стеллаж с другой стороны. За окном темнота. Светит настольная лампа. Уютно тикают часы. Доктор Чикк Кштфорс в том же самом пиджаке, что и на лекции. Он сидит за столом у окна, положив подбородок на ладони. Вероятно, он о чем-то раздумывает. Перед его глазами, среди аккуратно разложенных книг, листов бумаги и прочего мы замечаем маленькую фотографию в рамке. На снимке – улыбающаяся молодая девушка держит в руках ребенка. Дитя тоже улыбается фотографу.

Слышен стук в дверь.

- Открыто! – несколько удивленным голосом приглашает доктор Чикк.

Дверь открывается и между шкафами в кабинет проходит студентка, к которой Кштфорс обращался с вопросом на лекции. Она в простом сером свитере и брюках. Длинные светлые волосы стянуты резинкой.

- Добрый вечер, доктор Кштфорс.

- Добрый, - отвечает ей Чикк Кштфорс и кивает в сторону потертого кресла по другую сторону стола, - Располагайтесь. Для решения вопросов, связанных с обучением, есть определенные часы. Вы пришли по иному вопросу?

Студентка садится в кресло.

- Да, доктор Чикк… То есть, нет. У меня нет проблем с обучением.

- Тогда я вас очень внимательно слушаю.

- Мне сказали, вам требуется ассистент в лабораторию на кафедре нейрофизических исследований?

Некоторое время Кштфорс молча пристально разглядывает девушку. От его взгляда она смущается и как-то съеживается в кресле.

- Садитесь свободнее, откиньтесь на спинку кресла. Сегодня и у вас и у меня был сложный день, напрасно вы не позволяете себе отдыхать, а бродите по пустынному зданию института вечером.

Студентка растерянно опускает взгляд.

- Я, кажется, сказал – садитесь удобнее, - повторяет ученый, - Вот так. Вы же пришли предложить свою кандидатуру, если я не ошибаюсь? Так ведите себя свободнее, иначе впечатление о вас сложится не в вашу пользу. Сегодня на лекции вы вели себя гораздо смелее! Что скажете?

Гостья, очевидно, быстро сориентировалась в стиле разговора и отвечает:

- Если ассистент вам еще требуется, то я надеюсь, что смогу помочь.

- Вот это уже похоже на то, что мне хотелось бы услышать, - доктор Чикк щелкает зажигалкой и выпускает дым в потолок, - Что привело вас к такому решению?

- Желание заниматься наукой, доктор Кштфорс.

Чикк Кштфорс негромко смеется. Он берет в руки рамку с фотографией и подносит ее к настольной лампе. От стекла рамки на корешках книг в шкафу появляется световой зайчик. Отблеск передвигается, показывая то на одну книгу, то на другую. Студентка невольно начинает присматриваться к движениям луча.

- Посмотрите мне в глаза, - негромко произносит доктор, - Вы ужинали сегодня?

- Да, если это имеет какое-то отношение к теме разговора.

- Имеет. Заработная плата ассистента невелика и я не уверен, что вы заработаете себе на тот ужин, которого желаете. Да и времени у вас на него не будет. Наука вас интересует, но не более того. Зачем же вы хотите убить свое свободное время? Вам надоели соответствующие возрасту развлечения и общение с людьми?

- Нет, просто я хочу… Найти что-то стабильное, какое-то постоянное занятие, пусть даже с маленькой зарплатой.

- Ага, чтобы не думать, чем заняться после учебы? Жизнь подчинена ритму?

- Да, мне кажется, так удобнее.

- И потом сердиться на себя и науку за упущенное время и возможности? Скука. Отупение. Усталость. Горечь поражений, когда ничего не получается. Желание разрушить мир мешающих вам профанов, от мнения которых зависит ваш успех. Ах да, еще насмешки коллег… На фоне всего этого нужно умудриться сохранить ясное мышление. Вам это интересно?

- У любой медали есть две стороны, доктор Кштфорс. Логика это отрицает, но в данном случае площадь стороны «успех» меньше площади «поражение».

- Верно. Поэтому мне и не требуется ассистент. Мне требуется коллега. Молодой коллега, который задает один вопрос один раз, а если он не понял ответа, берется за учебник. Которому больше некуда идти, кроме как в науку. Которому не жаль сил и времени на то, чтобы очередной раз шлепнуться в лужу. Вот какой человек мне нужен. К сожалению, работа слишком серьезна, чтобы параллельно заниматься воспитанием.

- Я понимаю вас, господин Чикк Кштфорс, - отвечает девушка со вздохом, - Готовых молодых коллег, которые подходят под такие параметры, найти не так-то просто. А выпускники Института не захотят работать за мизерное вознаграждение… Простите меня за столь поздний визит. Мне следовало бы поверить словам человека, который рассказывал мне о работе в лаборатории и не беспокоить вас понапрасну.

- Разве я обеспокоен вашими действиями? Нет. Поздним визитом? Тоже нет. Так что вы напрасно извиняетесь…Церсса! Да, ведь вас зовут Церсса?

- Действительно, мое имя Лекка Церсса.

- Вы учились не на моих курсах, но я помню вас по провалу на экзамене оптической физики в прошлом году.

- У вас замечательная память, доктор Кштфорс. Я и правда провалила этот экзамен. До свидания.

Девушка встает и направляется к двери.

- До свидания, Церсса, - говорит доктор Чикк, - Интересно, научились ли вы пользоваться спектрофотометром? Или не умеете до сих пор?

Вместо того, чтобы обиженно хлопнуть дверью, Лекка Церсса останавливается.

- Научилась, господин Кштфорс. Переэкзаменовка прошла удачно.

- Назовите мне коэффициент поправки на кремний в спектре Димма, - тихо, как бы сам себе, говорит доктор, снова глядя на фотографию.

- Сейчас я не вижу необходимости вспоминать это число. Когда мне будет нужна поправка, я найду справочник.

Чикк Кштфорс задумчиво постукивает пальцами по столу.

- Найдите справочник, Лекка. Если у вас не исчезло желание, поправка понадобится вам завтра вечером в моей лаборатории.

6.

В лагерь я попал уже под вечер. В городе делать было особенно нечего, купить продуктов да новый воздушный фильтр для машины, но, во-первых, фильтр я проискал неожиданно долго, а во-вторых, на выезде из города увидел неширокую горную реку с красивой растительностью по берегам. Ну, как же было не нарушить экологический баланс, вымыв в ней УАЗ! После этого я искупался сам, постирал кое-какую одежду и пару часов позагорал на нагретых солнцем камнях. Когда светило собралось спрятаться за горизонт, я продолжил свой путь и уже через полчаса увидел дорожный указатель с изображением палатки.

Лагерь раскинулся в лесу примерно в паре километров от трассы. Узкая грунтовая дорога между скал оказалась колдобистой, с множеством поворотов, коротких крутых подъемов и спусков. Вероятно, в лагере никто не заботился о состоянии подъезда. Хотя, может быть, есть еще какая-то другая дорога.

Все лагеря, в которых мне довелось побывать, устроены примерно одинаково. На большом или малом участке леса разбросаны палатки, шалаши, лачуги из подручных материалов, изредка можно встретить и более комфортные жилища, типа щитовых домиков. В нескольких лагерях популярны жилые трейлеры. В общем, каждый устраивается по вкусу и возможностям. Как правило, есть большая поляна с местом для костра, там происходят общие собрания. В остальном у каждого лагеря свой стиль. Ну, разве что есть какое-то руководство, идейное или просто так, следят за порядком, решают какие-то вопросы, которые касаются всех. Но руководства может и не быть, просто авторитеты.

Впечатления, что лагерь большой, у меня не возникло. Дежурных на въезде, как в милитаризованных или откровенно хулиганских лагерях, тоже не попалось. Я покрутился по дорожкам, нашел на отшибе небольшую полянку и припарковал там машину. Пришлось повозиться с непокорным кустарником, чтобы прорубить дорогу. Тесновато, но уютно. Раньше здесь кто-то жил, вот остатки шалаша и костра, но трава не примята, значит, других претендентов на это местечко нет.

Путешествие – захватывающая штука, а новые места интересны именно своей новизной. Еще интереснее бывают люди. Не успел я докурить сигарету, как появился молодой паренек в грязно-желтой жилетке прямо на голое тело.

- Привет, - сказал он.

- Здравствуй, - ответил я, - Меня зовут Крис.

- Шнырь, - протянул он руку.

Я не против, когда люди представляются прозвищами, а не именами, в конце концов, это их дело. Когда им вдруг захочется, чтобы их называли по имени, пусть назовут имя.

- Привет, Шнырь. Ничего, что я здесь припарковался?

- Не, паркуйся, где хочешь. Только далековато местечко выбрал, мог бы и ближе, там есть.

- Ну, хоть в тесноте – не в обиде, а впотьмах и локоть не туда засунешь, точно?

Шнырь громко расхохотался. Посмеявшись, он спросил:

- Машина у тебя «Скорая помощь»?

- Нет, Шнырь, не «Скорая». У тех красные кресты, а у меня, видишь, надпись «Медслужба». Разные вещи.

- А, куртка-то у тебя пятнистая, военная. Я сразу и не сообразил. Так ты не в тот лагерь заехал, милитаристы дальше по дороге, километров пятьдесят.

- Да я их не особенно уважаю. Просто у меня такая куртка и такая машина. А ваш лагерь какого направления?

- А никакого. Наезжали, правда, сектанты да хулиганье, да выперли их. Военники и помогли. Военникам без разницы, лишь бы пострелять, да строем пройтись. Целую операцию разработали, да пока ехали, хулиганье уж почти разбежалось.

- Весело у вас тут, - улыбнулся я, - А кто правит? В смысле – старейшины или анархия?

Шнырь молча махнул рукой. То ли это означало, что в лагере нет централизованной власти, то ли власть была, но он к ней плохо относился.

- Как стемнеет, народ разожжет костры. Подтягивайся. Может, и власть какую увидишь, - сказал он, - Покурить есть?

Я дал Шнырю сигарету и он, довольный, исчез в зарослях. А я развел небольшой костерок и занялся приготовлением чая, нужно немного перекусить, а потом отправляться знакомиться с обитателями. Хотя Шнырь и посоветовал мне расположиться поближе к народу, эта полянка мне понравилась. Собственно, я всегда поселяюсь в стороне от лагеря. Много раз я пытался ответить себе на вопрос – почему. И решил, что причин тому несколько. Большие скопления людей мне не нравятся, как-то рассеиваешься в разномастной толпе. А иногда у кого-то может возникнуть необходимость поговорить со мной наедине, я же врач все-таки. Да и тишину люблю.

Тишины, впрочем, не получилось. Как только я высыпал заварку в котелок и снял его с огня, из кустов появилась невысокая светловолосая девица в полосатой футболке. Конечно, в разных местах царят разные порядки, но общечеловеческую вежливость никто не отменял. Я сделал вид, что не замечаю гостью и стал доставать еду из сумки. Может быть, ей потребуется время, чтобы сообразить поздороваться?

- Мне мешает дым от вашего костра! – заявила она, - Я хотела подышать воздухом на моей полянке неподалеку, а там все в дыму.

Я выдержал паузу, нарезая колбасу для бутербродов. Тонкие сухие ветки в костре почти не давали дыма.

- Присаживайтесь, - ответил я, - Вы хотели сказать, дым от моей сигареты? Она дымит сильнее, чем костер.

Агрессивная гостья не сдвинулась с места.

- Я способна отличить дым костра и сигареты. И повторяю еще раз – мне мешает этот дым!

Да, иногда у человека бывает такое настроение, что хочется подраться с первым встречным, не важно, на словах или в рукопашную. Но проблема в том, что сначала нужно оценить противника, иначе есть опасность наткнуться на профессиональный отпор. И никакого кайфа не получится. Вместо него придут мысли о том, какие же все злые и жестокие.

- Уважаемая незнакомка, поверьте, в жизни есть много всего более раздражающего, чем дым, который уже рассеялся, - длинно ответил я, помешивая чай.

- Например?

Ага, ты все-таки переключилась. Иные люди в своей агрессии напоминают мне какую-то птицу, забыл какую, которая, когда поет, слышит только себя. При этом можно тихо подойти и взять ее голыми руками.

- Например, когда собеседник делает вид, что не понимает, о чем вы и несет какую-то чушь не по теме, - я взял кружку и встал, опершись спиной о борт машины. И продолжил, обращаясь к этой самой кружке, - Да что ж ты какой горячий-то, прямо пить тебя невозможно…

- Когда собеседник уходит от вопроса, значит, он струсил!

- И точно. Я струсил, - я слегка поклонился молодой даме и отхлебнул чаю.

Потянулась пауза. Вообще-то, ей полагалось сказать что-нибудь язвительное приказным тоном и покинуть меня. Но она заложила руки за спину и принялась разглядывать машину.

- Я полагаю, держать руки за спиной не следует, это неудобно и может свидетельствовать о некоторых этапах вашего прошлого, - осторожно заметил я.

- Отстаньте! Я сама знаю, где мне держать руки!

- Прошу извинения. С вашего позволения, я сяду на место?

Раздражение моей гостьи нарастало. Вероятно, она не добилась того эффекта, которого ожидала.

- Вы приехали один?

Я сел на траву и стал жевать бутерброд.

- Один.

- Откуда вы?

- Издалека. Я путешественник.

- Вот и путешествовали бы дальше. Военный лагерь в полусотне километров отсюда.

- Возможно, я так и сделаю. Но пока что я остановился здесь.

Девушка подошла ближе и остановилась напротив меня.

- Как вас зовут?

- Видите ли, в чем дело. Я не против назвать вам свое имя и даже предъявить документы – личные и на автомобиль, но меня интересует уровень нашего с вами общения. Если вы представляете органы власти, то служебный кодекс, насколько я знаю, требует от вас назвать свое имя, должность и цель визита.

- А если нет?

- То вежливые люди сначала называют себя, а потом последовательно задают вопросы.

Не ожидая реакции, я взял следующий бутерброд и принялся с аппетитом поглощать его.

- Вежливые люди здороваются, когда к ним приходят гости!

- А разве я называю себя вежливым человеком? Кажется, я не говорил вам этого. Не угодно ли чаю?

- Нет, чай я буду пить не с вами. Приятного отдыха!

- Спасибо. А как же ваши вопросы?

- Мне уже не нужны ответы на них, - и с этими словами девица поспешно скрылась за деревьями.

Ну что ж, каждый человек – сам себе судья, палач, истина и главный аргумент. И мнение, которое он создал для себя, не подлежит критике. Хотя бы из уважения к таким странным существам, как люди. Некоторые склонны считать свое мнение настолько правильным, что стремятся внушить его окружающим и потом плачут о том, что их не понимают. Я, в свою очередь, не могу понять таких людей. Пусть твой друг имеет неправильное предположение. И собираясь что-то делать в связи с этим, непременно получит проблемы. Наша задача – предупредить его об этом. А как он будет действовать дальше – это исключительно его дело.

Моя гостья тоже составила для себя какое-то мнение. И я не собирался предпринимать никаких попыток изменить его в лучшую сторону.

7.

Яркие полушария ламп заливают лабораторию строгим холодным светом. На белых столах и стеллажах расставлены сложные приборы, химическая посуда. В углу шумит вентилятор вытяжного шкафа. Лекка Церсса в бело-зеленом комбинезоне молча сидит возле прибора, напоминающего большой микроскоп. На полу возле ее ног разбросаны стеклянные осколки и какая-то покореженная оплавленная трубка. В воздухе плавает дым, постепенно смещающийся в сторону вентиляции.

- Прекрасно! Просто великолепно! – раздается резкий и крайне рассерженный голос доктора Кштфорса, - Превосходно, моя молодая коллега!

Из-за стеллажа появляется Чикк Кштфорс в белом халате. Он швыряет на стол Лекке небольшую коробку, которая от удара раскрывается. Это медицинская аптечка. Ее содержимое разлетается по столу.

- И то, что вам сейчас не оторвало вашу глупую голову, я нахожу величайшей ошибкой судьбы! Вы в силах наложить повязку на собственную ладонь или никогда не держали в руках ничего, кроме косметики? Отвечайте, черт вас побери! Мне нужно решить, насколько серьезно вы ранены!

Побледневшая Церсса так же молча берет со стола бинт и начинает открывать упаковку. Оказывается, вдоль ее левой кисти тянется глубокая царапина и капли крови падают на стол и спецкостюм.

- Нет, вы не студентка, вы слушательница курсов для домохозяек! – продолжает кричать доктор Чикк, - И если бы этот нейрокимограф был живым, он в страхе бежал бы от ваших рук!

- Простите меня, доктор Кштфорс, - выдавливает из себя Лекка.

- Простите? За что я должен простить вас? Я не обижаюсь на тех, кого обидел Всевышний, лишив разума! Ну, что вы сейчас делаете? Я спрашиваю, что вы собираетесь делать, тупица? Рану нужно сначала продезинфицировать!

Лекка находит на столе маленький стеклянный пузырек, берет его дрожащими пальцами. Пузырек выскальзывает и разбивается на полу. Доктор Чикк, отвернувшись, продолжает уже более спокойным голосом:

- Смотреть противно… Вы здесь уже второй месяц, но положительного эффекта от вашей работы я не дождусь никогда. Все делается крайне медленно. Присутствуют ошибки, которые могут поставить под угрозу исход экспериментов. Наблюдается боязнь научной аппаратуры, как будто это какая-то злая сила. Церсса, мы здесь не в игрушки играем. Мы не на отдыхе и не в санатории. Мы выполняем работу! Слышите меня?

- Да, я слышу вас, доктор. Я делаю все, что в моих силах…

- Нет! Если бы это было так, вы трудились бы продуктивнее! Теперь, я полагаю, вам следует заплакать, проклясть науку и покинуть лабораторию, так?

Голос Церссы, действительно, таков, как будто она с трудом сдерживает слезы.

- Не совсем так, господин Кштфорс. Плакать я буду позже. Сейчас нужно наложить повязку и остановить кровотечение, а затем вынести битые стекла и эту деталь… Сегодня я хотела хоть чуть-чуть порадовать вас графиками нейроактивности и поспешила… А наука не виновна в том, что у меня ничего не получается.

Несколько секунд стоит тишина. Кштфорс о чем-то думает, глядя в окно.

- Впервые слышу от вас столь разумное высказывание. Авария прибора поставила что-то на место в вашей голове. Завидное самообладание… Почему бы не дать волю эмоциям, а?

- С удовольствием, если наша работа сегодня закончена. Но я пришла сюда затем, чтобы как-то упорядочить собственную жизнь. Но, видимо, порядка в ней будет не больше, чем в моей комнате.

Доктор молча подходит к ассистентке, берет ее руку и начинает перематывать бинт.

- Снимите торможение, удерживающее вас в рамках нормы поведения. Можете плакать и ругаться. Повязку вы наложили неправильно. Плачьте смелее, ведь я, кажется, обидел вас? Можете швырнуть об пол еще что-нибудь.

- Странно, но сейчас мне, почему-то, уже не хочется плакать. Доктор Чикк, я не считаю, что обижена вами. Ведь бывают же состояния, когда невозможно остановить поток брани.

- Вся современная наука является сплошным состоянием, которое вызывает у меня приступ раздражения! Цели достигаются любым способом, кроме верного. Затраты на такие достижения огромны. Стремление продать изобретение намного превышает желание его усовершенствовать. Оружие создается проще, чем лекарства. Примитивизм! Настоящая преданность делу и целеустремленность не в моде… Что-то банально простое называется волшебным только по одной причине – отсутствию желания разобраться в этом. Почему я предпочитаю работать в одиночестве? Да я в жизни не доверю расчеты ни одному из этих идиотов! Я надеюсь только на самого себя! И в случае провала обвиняю только одного неумеху – себя!

Кштфорс дергает край бинта, обрывая его и даже не замечая, что Церсса вскрикнула от боли.

- Мало того, это все, оказывается, нельзя высказывать вслух! Уважение к людям… Я уважаю своих учителей за то, что они честно и открыто говорили мне, как они оценивают мои действия…

- Спасибо вам, доктор! – говорит Лекка Церсса и начинает собирать со стола медикаменты.

- Не стоит благодарности.

- Поверьте, стоит. Я очень не люблю людей, не способных высказать прямо свое мнение о тебе. А поскольку я считаю вас авторитетным человеком, ваше мнение о моих способностях кажется мне правдивым.

Чикк Кштфорс оборачивается и внимательно смотрит на свою ассистентку.

- Вы не имеете собственного мнения на этот счет?

- Нет.

- Вы лжете. У нормального человека не может не быть чувства самооценки.

- Во многих случаях мнение о собственных качествах составить очень трудно. Нужно поместить себя в ситуацию, когда эти качества должны проявиться.

- Вы поместили себя в мою лабораторию и я сказал, что у вас ничего не получается. Ответьте, какое ваше свойство я оценил?

- М-м-м… Способности заниматься наукой.

Кштфорс задумывается. Подходит к вентиляционной трубе и закуривает сигарету.

- Знаете, когда-то здесь жил паук. Поток воздуха портил его паутину. Потерпев неудачу несколько раз, он перебрался вот сюда, за фильтр, где скорость ветра меньше. Паутина оставалась целой. Но насекомых в лаборатории нет. Паук стал голодать. Потом исчез. А потом я увидел, что он натянул паутину за оконной рамой и поймал нескольких мух. Скажите, этот паук способен заниматься наукой?

- Не знаю, - после паузы отвечает Церсса.

- А ведь он экспериментировал, верно? Он искал нужное место. Он не лег и не умер с голоду. И не изменил свою сущность, превратившись в кого-то другого. Наша наука, Церсса, никак не отличается от науки паука. Мы ищем место, где можно ловить мух и где никто не тронет нашу паутину. А от самого паука мы отличаемся лишь тем, что пошли на это добровольно… У нас есть какие-то желания.

Обернувшись, доктор Чикк видит, что Церсса плачет, закрыв лицо ладонями. Он делает какое-то движение и нам кажется, что он хотел подойти к Лекке, но внезапно передумал.

- И вы, расстроенная студентка, находитесь в постоянном поиске людей, которые скажут вам, что вы не способны на что-то конкретное. Вам стыдно признать это самостоятельно! И вы верите любому человеку, который кажется вам авторитетным. Перестаньте реветь, я вам приказываю!

Но ассистентка не подчиняется приказу. Махнув рукой и отвернувшись к окну, доктор Чикк продолжает:

- И когда вы, наконец, научитесь грамотно оценивать свои силы и способности, вы получите право иметь собственное мнение. И право спорить! Что-то доказывать! О, это будет прекрасно… Вас будут уважать и ненавидеть! А вот любить… Церсса, любить вас будут те самые люди, которых и нужно признать настоящими авторитетами! Вы понимаете, о чем я?

Лекка молча кивает и поднимает покрасневшие глаза, чтобы встретиться с насмешливым взглядом своего патрона.

- Идеалы против идолов, Церсса… И если вы называете меня авторитетом, скажите мне, что вы сейчас чувствуете? Времени на раздумья не даю. Слушаю.

- Какую-то опустошенность… Наверное, усталость… И еще у меня чувство, что я хочу продолжить работу в лаборатории. И доказать себе, что я что-то могу.

Кштфорс гасит окурок и бросает его в мусорную корзину.

- Это желание отличает вас от большинства моих бывших ассистентов. У них его не было. И я вышвыривал их вон, хотя многие из них были неглупы. Мне не нужны их знания, если они применяются без желания. Это приведет к фатальным ошибкам.

Доктор Чикк уходит и скрывается за стеллаж. Церсса закрывает аптечку и убирает ее на полку. Затем начинает подметать пол.

- Уберите битое стекло и можете быть свободны, Лекка. Работа на сегодня закончена.

- На сегодня? – удивленно спрашивает ассистентка, - Я решила, что моя работа закончена навсегда…

- Я поговорю с Пойнтлефтером, чтобы вас оставили здесь.

- С Пойнтлефтером?

В голосе ученого вновь появляется раздражение.

- Церсса, вы задаете глупые вопросы! Да, с Греком Пойнтлефтером! Вам не знаком этот преподаватель?

- Ах да… Значит, слухи насчет… Это правда?

- Правда. На следующей неделе я покидаю Институт, а моя лаборатория будет передана Пойнтлефтеру. Это хороший специалист, и я надеюсь, что под его руководством вы достигнете некоторого успеха.

Церсса замирает и с некоторым страхом спрашивает:

- А вы? Переходите в другой институт?

- Почему, черт возьми, это вас интересует? Лучше подумайте о том, чтобы к выходным закончить расчеты по моему заданию!

Но последние слова доктора заглушает шумная возня и писк, исходящие из дальнего угла. Лекка вздрагивает.

- Что там такое? Кто это?

- Проснулись… - негромко говорит Кштфорс, - Пойдите и посмотрите сами! Вон тот ящик, закрытый тканью.

Церсса поднимает ткань и мы видим ящик из прозрачного материала, разделенный перегородками. В каждой из восьми его ячеек сидят крупные серые животные, напоминающие крыс. Взъерошенные звери яростно пищат, скалят зубы и бросаются на прозрачные стенки, стремясь достать соседа. Заметив человека, все разом издают еще более громкий писк и подскакивают, словно хотят выбраться из ящика. Церсса испуганно вскрикивает и делает шаг назад.

- Не пугайтесь, стенки клетки очень прочные, - спокойно говорит доктор Чикк.

- Что это за существа? Крысы?

- Это их дальние родственники с Кордвайдена. Они живут внутри стеблей растений. Биология их такова, что если внутри стебля поселятся две крысы, растение это поймет и выделит вещество, убивающее обеих. Одну крысу внутри себя растение не замечает. Стремясь выжить, эти животные стали очень агрессивны к себе подобным, да и ко всем остальным. Некоторое примирение наступает только в период размножения вне их жилищ и то на несколько минут по нашему времени. Их привезли сегодня. Они понадобятся мне для нового проекта.

- А почему бы не рассадить их по отдельным клеткам, чтобы они не чувствовали присутствия друг друга?

Голос доктора приобретает металлические нотки.

- Нет. Они нужны мне в том виде, в каком они сейчас. Стенки ящика можно сделать непрозрачными, а импульсы тока от этого генератора вводят их в состояние, похожее на анабиоз. Кстати, до конца нашей работы кормление этих животных – ваша обязанность. Вот коробка с кормом и перчатки.

- Доктор Чикк, я…

- Вы сможете. Управление прозрачностью стенок – вот этим регулятором. Сейчас я покажу вам, как давать им корм…

Мы снова оказываемся в том же самом тесном кабинете, где Чикк впервые разговаривал с будущей ассистенткой. За окном темнота. В кресле у настольной лампы доктор Кштфорс пьет кофе. Его собеседник, низенький пожилой человек в пиджаке с галстуком, сидит напротив.

- Что касается материальной стороны дела, - продолжает свою фразу доктор Чикк, - То это вздор. Авария не принесла сколь-нибудь значительных убытков. Передайте ей, что расстраиваться по данному поводу не следует. Мне странно, что она так бурно реагирует на это.

- Видите ли, доктор, она вообще весьма своеобразна… Ее мать погибла почти сразу после того, как родилась Лекка. Наверное, мне нужно было найти ей новую маму… Но я взялся за воспитание сам. И в результате получил дочь, которая вечно неуверенна в себе, неаккуратна, несобранна…

- И еще пятнадцать «не»! – прерывает его Кштфорс. – Оставьте это. Есть ли сейчас смысл думать о том, что уже произошло?

- Понимаете, она никогда и ничем не увлекалась всерьез. Бросает незавершенные дела. Успехи в учебе нестабильны. Иногда мне кажется, что я совершенно потерял способность понимать своего ребенка…

- А зачем вам ее понимать? Это вполне взрослый человек, она имеет право на собственные мысли и выводы.

- Но о чем эти мысли? Хорошо одеться, погулять в компании таких же студентов…

- Либо наконец-то заняться приведением в порядок собственной жизни! – вновь перебивает его ученый, - И именно за этим она явилась ко мне! Вас это не радует?

- А мне она сказала сегодня, что хочет бросить учебу… Дело в том, что я вынужден работать день и ночь, чтобы оплачивать стоимость обучения.

- Вот как? – смеется доктор Чикк, - Это фундаментальное решение. Не беспокойтесь, этого не произойдет. Она просто растеряна. Но желание что-то изменить в себе у нее есть. Если этого желания окажется достаточно, через некоторое время произойдут перемены к лучшему. Если нет – то я считаю, что вам не нужно думать о судьбе никчемной девицы. Как и тысячи других, она найдет свой угол в жизни.

Посетитель вздыхает.

- И в самый неподходящий момент вы собираетесь уйти из Института…

Чикк Кштфорс пристально смотрит на него.

- А при чем здесь я? Она сама хозяйка собственным идеям. И работа хоть под моим руководством, хоть под чьим-то другим остается все той же работой. Она работает над собой.

8.

- Чудеса! – сказал я, - Так выходит, мы почти как на острове?

Шварц, человек прилично старше меня, с пепельно-черными волосами и небольшим приплюснутым носом, молча отхлебнул из кружки и поморщился.

- Коньяку ты сюда переборщил, Крис, - ответил он, - А насчет этого места ты прав. Дорога между скал от трассы на самом деле искусственного происхождения. На камнях следы взрывных работ. Мелкие скалы тянутся и с севера, а с другой стороны река. Рыбешка, кстати, ловится... Я слышал, когда-то здесь была военная база. Вон в той стороне и впрямь есть развалины каких-то бетонных коробок. Ранней весной река выходит из берегов, но сюда не добирается. Мост сносит, а кто его будет чинить?

- Ты здесь давно?

- Каждое лето и осень… лет уж как восемь.

Я улыбнулся и качнул головой.

- Поэт.

Шварц меланхолично пожал плечами. Была глубокая ночь и костер почти не освещал поляну. Ветер не утих к вечеру, он продолжал шелестеть травой и кустами и иногда мне казалось, что я слышу там чьи-то осторожные шаги.

- Погода испортится, слышишь, как ветер шумит? – нарушил я молчание.

- Здесь это ненадолго. Климат.

- Похоже, ты хорошо разбираешься в скалах и климате!

- Ты врач. А я геолог. Правда, бывший геолог, - не сразу ответил он.

- А что случилось? Потерял работу?

- Нет. Вот ты, Крис. Зачем ты болтаешься по лагерям?

Не люблю я подобных вопросов. Какое кому дело? Если мое присутствие кому-то не по душе, так придите и скажите мне об этом. Собственно, каждый ищет здесь что-то свое, но прежде всего – общение. В стремительно прокисающем обществе и система человеческих контактов меняется. И те, которые не нашли другого способа сделать так, чтобы их поняли и приняли, собираются в группы. Иногда у кого-то находятся силы и желания хоть как-то организовать эти группы, чем-то полезным занять. А здесь – никакой организованности.

- Страсть к бродяжничеству, Шварц. К чему-то новому, людям прежде всего. Приятно чувствовать себя полезным.

- Никакой страсти нет, - уверенно ответил он и снова глотнул кофе, - В институте я когда-то изучал социологию. Бродяга бежит от общества. Ему неуютно среди людей, которые достигли в жизни большего, чем он. А ты бежишь к людям и хочешь общаться с ними, чтобы быстро достигнуть результата в их лечении. Потом бежишь дальше, потому что видишь, как эффект твоего лечения начинает стремительно уменьшаться. Конечно, приятно чувствовать себя полезным. Надолго ли польза? Или лучше вылечить раз и навсегда, не бегая от пациентов?

- Ты меня извини, Шварц, но ты путаешь лекарства и слова. Я предпочитаю лечить словами. Ну, смотря какая проблема, конечно. «Алконавигаторы», вон, в выходные барахтались в реке. Сегодня один из них лежит с пневмонией. Я, конечно, назначил все, что нужно, но это лекарства, антибиотики. И мы всегда немного сомневаемся, насколько хорошо это поможет. Психотерапия – дело совсем другое. Мы можем предложить человеку попробовать поверить в наши слова. Когда он будет готов слушать, мы расскажем ему о том, что у него за проблема. Потом вместе найдем решение. А вот решать ее человек будет уже только сам, может быть, на протяжении многих лет. Психотерапевт как бы показывает путь решения, понимаешь? Найти этот путь можно быстро.

- И сам человек захочет приложить силы, чтобы вылечиться? Один захочет, а второй тебя и слушать не станет. Кое-кто рассказывает мне о том, что боится, когда вечером ты приходишь к общему костру. Ты обладаешь знаниями о человеческой психике. Кто знает, может быть, ты умеешь гипнотизировать несколькими словами? – проворчал Шварц, видимо, не поверив мне.

Я расхохотался. Такое я слышу в каждом лагере.

- В том и состоит смысл медицины, друг Шварц, что врачи занимаются только теми, кто пришел к ним сам и выразил желание лечиться! А в лечении человеческой души это один из первейших принципов. Если, конечно, заболевание не такое, что пациента нужно принудительно поместить в больницу, потому что он опасен для себя и окружающих.

- Короче говоря, если крыша поехала. Но это сразу понятно. А если не совсем? Как я понял, понятия нормы в психике вообще нет. Мы все немного больные, так?

- Ты прав. Нормы нет. Слишком сложна человеческая душа, чтобы можно было понять, где она, норма. Но есть одно правило…

Костер совсем угас и я отвлекся, чтобы подбросить веток. Шварц допил кофе и вновь достал свою фляжку с коньяком. Плеснул чуть-чуть в кружку и повернулся ко мне, но я только отрицательно качнул головой.

- Я знаю это правило, - сказал он, - Человеческое общество. Пока мы нормально взаимодействуем с окружающими, мы норма.

- Почти так, - ответил я, - Добавить нужно только то, что так должно быть в любой общественной группе, где приняты общечеловеческие принципы взаимодействия. В семье, на улице, в таком вот лагере, на рабочем месте…

- Тогда нормы нет вообще никакой. Много лет назад я участвовал в геологических экспедициях. Потом сам их организовывал. А общение в семье развалилось. Что я не так делал?

Я задумался. Шварц, кажется, ничего не понял из того, что я пытался ему втолковать.

- Ты просто предпочитал одно общество другому. Пока ты пропадал в экспедициях, супруге стало одиноко. Верно?

- И она ушла. Она предпочитала общение одиночеству. Знаешь, гораздо позже я понял, что любимые люди ценнее, чем любимые камни и железо. Я еще много раз бывал в экспедициях, много раз появлялась возможность снова найти любовь. Но я вспоминал, что она вновь будет одинока.

- Решается элементарно. Найди женщину, увлеченную геологией. И отправляйтесь искать камни вместе.

Он покачал головой.

- Нет, Крис. Работа – это одно, любовь – другое. Вместе это не сочетается. Два дела и оба требуют полной самоотдачи. Полной, Крис. Иначе никак. Твое здоровье!

Шварц опрокинул коньяк в рот и закашлялся. Я протянул ему кружку с водой – запить. Наверное, Шварц по-своему прав насчет самоотдачи. Во всяком случае, у меня не нашлось возражений. Прокашлявшись, он сообщил:

- А вообще, здесь собрались неплохие ребята. Ну, если исключить алконавтов и эту… «Бешеный Капрал» ее называют.

- По-моему, и «Алконавигаторы» имеют право на существование. Они играют на всю мощь своих усилителей и это надоедает, но однажды я пришел к ним на поляну и спокойно попросил сделать потише. Представь, сделали. А вот с Бешеным Капралом я не знаком.

- Трезвые были, вот и сделали. А так они почти всегда пьяные, не утихомиришь никак. Орут, бренчат. Репетиция у них это называется. Хорошо хоть, поселились вроде тебя, на отшибе. А Бешеный Капрал – это дева тут одна есть. Тоже надоела всем. Кстати, твоя пациентка по профилю.

- Почему? – спросил я.

- А чокнутая. Сколько раз говорили, чтобы сваливала отсюда, ей никто не рад. Насчет нее можно точно сказать, что она здесь ищет. Проблем на свою задницу!

- Светлые волосы, короткая стрижка…

- Во-во! – кивнул Шварц, - Видал?

- Заходила. Агрессивна немного.

- Немного? Из любого нервы вытянет!

- Да не из любого, Шварц. Как может быть – из любого? Кто-то умеет защищаться, кто-то – нет. Психологическая защита – это же часть науки о человеческом общении.

- А на фига защищаться? Собраться да выгнать ее отсюда, вот и вся защита.

- Это уже нападение. А так – личное дело каждого, позволить вытягивать из себя нервы или нет. Не умеешь – учись. Книги написаны. Понимаешь, выкинуть человека просто, также как и назвать дураком. А вот сделать так, чтобы он не был дураком…

9.

Впечатление, что асфальтовая дорога быстро летит нам навстречу. Слышен треск мотора. Обочины густо заросли лесом и нам кажется, что мы едем по длинному узкому коридору. Встречных машин не видно. Но вот впереди показывается шлагбаум, возле него небольшое бетонное здание. Из здания при нашем приближении появляется человек в черной форме с какими-то знаками различия. Скорость резко снижается.

Мотоциклист тормозит перед самым заграждением и, не заглушая мотора, снимает шлем. Мы видим, что это Лекка Церсса, она в спортивной куртке и брюках, длинные волосы распущены по плечам. Она кивает охраннику, словно старому знакомому и показывает документы. Охранник что-то говорит в рацию и шлагбаум поднимается. Мотоцикл срывается с места и исчезает за забором.

Мы оказываемся в помещении, одновременно напоминающем и жилую комнату и мастерскую и научную лабораторию. В одном углу стоит диван, стол, несколько стульев и кресло. На столе уже знакомая нам настольная лампа, разложены бумаги и книги. Вдоль противоположной стены – длинный стол, похожий на верстак, там блестят гаечные ключи и другие инструменты, мотки проводов, какие-то приборы. С другой стороны мерцает огнями высокий пульт с круглыми и квадратными экранами, рядом с ним – столы и стеллажи с химической посудой и прочие, совершенно непонятные нам приборы, аппараты и конструкции. Невольно притягивает взгляд жутковатого вида кресло, похожее на зубоврачебное, над которым расположен круглый никелированный колпак. Вообще, в помещении тесновато от всей этой аппаратуры, но везде царит чистота и порядок. Несколько мощных светильников на потолке и стенах льют лучи света на белый кафельный пол. На вращающемся кресле возле пульта доктор Чикк листает какой-то журнал, поглядывая на наручные часы.

Лязгает металлическая дверь и в лабораторию вбегает запыхавшаяся Церсса.

- Здравствуйте, доктор Кштфорс!

Чикк Кштфорс, не ответив на приветствие, бросает журнал на пульт.

- Ну, и где же вас носит, Лекка? – сердито спрашивает он, - Неужели вы сбежали от Пойнтлефтера для того, чтобы продолжить мешать моей работе?

- Простите, доктор, я сдавала экзамен в Институте и сразу поехала сюда! – отвечает Лекка, сбрасывая куртку и надевая белый халат.

Ученый потирает лоб ладонью.

- Ах, да… Вы же предупреждали меня… Ну, как ваши успехи в области темпоральной биологии?

- Оценка «отлично», доктор Чикк! – торжествующе отвечает ассистентка, - Сдавала Адрамсу.

- Адрамсу? Что ж, поздравляю… Вы что-то говорили насчет того, что вообще подтянулись в учебе по сравнению с прошлым годом?

- Да. Даже папа удивляется.

- Странно. Институт, работа здесь, какие-то личные дела… Это ведет к катастрофической нехватке времени. Учеба должна ухудшиться. Нарушится сон, аппетит. Мне придется отказаться от вашей помощи, чтобы освободить ваши силы и время. Вместо этого вы утверждаете, что состояние ваших дел улучшилось? Вы меня обманываете.

- Я сама не пойму, в чем причина. Вынуждена была купить блокнот, чтобы записывать распорядок дня. Иначе можно запутаться. Все расписано по минутам. Едва успеваю! Думаю, дело именно в этом.

- То есть?

- Ну, в дисциплине и планировании времени.

- В четкой организации?

- Наверное, доктор Чикк. Как я и предполагала, порядка стало больше, и в комнате, и в мыслях. Но время, время…

- Сейчас вы жалуетесь только на время, а позже будете жаловаться еще и на силы… Сегодня у вас не получится отметить с друзьями сдачу экзамена, поскольку у меня тоже сжатые сроки. Собственно говоря, вам нужно было бы вернуться к Пойнтлефтеру или устроиться на какую-то другую кафедру. Исследования в области космической физики здесь малоинформативны для вас. Я лично наведу справки о ваших оценках и если вы меня обманываете, закрою вам доступ сюда.

Улыбка медленно исчезает с лица Церссы, она отворачивается и после некоторой паузы слегка пожимает плечами. Кштфорс поворачивается к пульту, нажимает клавиши и коротко командует:

- Горелку на шестьдесят единиц, два фильтра в диагональной поляризации, излучатель на полную мощность, объект двести…двести тридцать один!

Лекка молча садится к столу и настраивает какой-то сложный аппарат. Аппарат издает глухое гудение. Стол начинает вибрировать. На пульте зажигаются огоньки, доктор Чикк что-то быстро записывает в журнал. Но раздается звонкий щелчок и наступает тишина.

- Объект потерял структуру, - сообщает ассистентка.

- Я вижу, - после паузы отвечает доктор, - Двести тридцать один и тринадцать секунд… Тринадцать секунд! Много это или мало, великая студентка, а?

- Простите, доктор Чикк, я не могу ответить на ваш вопрос, - холодно отвечает студентка, - поскольку перед началом работы над этим проектом вы не сообщили мне его цель!

Кштфорс резко отодвигается от пульта, хлопает ладонями по коленям и вдруг начинает громко хохотать, раскачиваясь в кресле. Видимо, это настолько странно для Церссы, что она с удивлением и немного со страхом смотрит на него. Но смех доктора так заразителен, что и она невольно улыбается.

- Не сообщил цель? Не сказал, что мы ищем, да? – смеется Чикк, - И вы целый месяц теряетесь в догадках, зачем нам эта биологическая дрянь? Ха-ха-ха! Почему вы не спросили напрямую?

- Военные исследования секретны… Я подумала, что…

- Что вы подумали? – успокоившись, спрашивает доктор, - Что вы не имеете права знать, что мы делаем? Секретность никто не отменял, но кое-что я могу вам рассказать. Мы ищем способ защиты биологической ткани от энкридных излучений! Пока считается, что возможно изменение их поглощенной мощности с помощью противоизлучения. Но вот проблема – иногда это получается, иногда – нет. Почему? Никто не знает. Возможно, мы не узнаем этого никогда.

- Но… Насколько я понимаю, для этого потребуются миллионы измерений в разной части спектра?

- Нет, это немного не так. Но думать об этом вредно, - коротко говорит Чикк Кштфорс и вновь разворачивается в кресле, просматривая журнал.

- Скажите, Церсса, - говорит он немного погодя, - вы часто начинаете какое-то дело, не имея уверенности в том, что получите нужный результат?

- Гм… Наверное, да. Раньше я часто ошибалась.

- И вам не жаль сил и средств на то, что может не получиться? А если вы напрасно потратите время?

- Всегда есть надежда на то, что результат будет положительным, доктор.

- Положительный результат – это конечная цель?

Лекка надолго задумывается, перебирая бумаги на своем столе.

- Нет, господин Кштфорс, - говорит она, - На лекции, еще на первом курсе, вы как-то говорили, что сложный процесс следует разложить на несколько простых. Результат каждого этапа – его конечная цель. В зависимости от этих результатов корректируется и выполняется следующий этап.

- Что движет нас к последнему этапу, Лекка?

- Если это второй мой экзамен сегодня, то я попробую ответить. Мотивация.

- Да… Мотивация. Без нее не пойдет ни один процесс. Вот вы неплохо работали весь этот месяц, не имея понятия о конечной цели. Я видел, как вы уставали. Возможно, отменяли другие, более важные дела. Зачем вы издевались над собой? Где ваша мотивация?

- Сложно ответить, доктор Чикк… Мне нравится наблюдать, как у меня получается работа. Неважно, какая. Значит, я кое-что могу. Могу заставить себя сосредоточиться, сидеть ночами над учебниками, забросить развлечения…

Доктор Чикк внимательно смотрит на свою ассистентку. На долю секунды в его взгляде мелькает что-то доброе и теплое.

- Вы обманули меня тогда, год назад. В лаборатории, после взрыва кимографа. Самооценка у вас есть. Есть и мотивация. И вы действительно многое можете. Во всяком случае, теперь.

Церсса вздыхает.

- Если бы вы знали, доктор, как тяжело мне дался этот год… Я потеряла многих подруг и друзей. Но появились новые. Мне кажется, с ними интереснее. Хотя времени, правда, совсем не хватает… Знаете, почему я ушла от Пойнтлефтера? Он постоянно хвалил меня, даже если я не делала ничего особенного.

- Я знаю это. Его оценки превышали ваши собственные. Мне жаль, что вам потребовался год интенсивной работы для того, чтобы понять элементарные вещи. Но лучше так, чем совсем никак. Давайте продолжим работу. Поспешите с подготовкой графиков распределения, иначе мы не успеем. Кстати, на следующей неделе привезут еще десять крыс, у вас прибавится забот.

- Забот с ними не так уж много, я привыкла. Как я теперь понимаю, именно на них вы по утрам экспериментируете с противоизлучением?

Доктор Чикк почему-то некоторое время молчит, о чем-то раздумывая. Затем кивает.

- Да, вы поняли правильно. Утром напряженность магнитного поля минимальна, это лучшее время для работы. Впрочем, вы сами видите, что успехи невелики.

- Если хотите, я могу составить диаграмму смертности в зависимости от времени воздействия.

- Нет, в этом совершенно нет необходимости. Поступайте, как поступали ранее. По записям в вашем журнале я вижу, когда произошла смерть. Точнее, когда вы обнаружили крысу мертвой. Для крыс из новой партии мне понадобится также точное время гибели.

- У меня сейчас есть возможность взять отпуск и я могу наблюдать за ними непрерывно, - предлагает Церсса.

- Нет. За этим будет следить система регистрации теплового излучения их тел. Да, вот еще что – я не могу понять смысла пометок, которые вы ставите карандашом против каждого номера. Это частота кормлений?

- Я на всякий случай фиксирую изменения во внешнем виде и поведении каждого животного до момента их смерти. Вдруг это вам понадобится.

Чикк Кштфорс настороженно оборачивается к ассистентке.

- Что? Принесите журнал.

Лекка встает и приносит ему небольшую тетрадь с металлическим переплетом. Доктор открывает журнал и переворачивает листы.

- Что означает этот знак?

- По системе, принятой в космобиологии это значит, что живое существо агрессивно и стремится напасть самостоятельно. Вот этот – двигательная заторможенность. У одного из животных выпала шерсть на спине – вот этот символ.

- У этих двух номеров одинаковые символы…

- Да, вчера я обнаружила, что две крысы ведут себя спокойно по отношению друг к другу. Раньше такого не наблюдалось и я решила, что…

Кштфорс резко захлопывает журнал и идет к вытяжному шкафу, возле которого стоит прибор, напоминающий нам стиральную машину. Распахивает дверцу, швыряет туда тетрадь и нажимает большую красную кнопку. За стеклом происходит яркая вспышка и раздается шипение.

- Запомните, Лекка! Мы работаем в области военной науки! За нарушение секретности предусмотрена ответственность, причем в документе имеется ваша подпись! По-моему, я просил вас ухаживать за животными и помечать в журнале дату смерти каждого из них? Ведь так?

- Доктор, я просто хотела…

Но Чикк Кштфорс не слушает.

- Я спросил – ведь так? Вы можете думать, что угодно, хотеть, что угодно, но дальше ваших мыслей это не должно распространяться! Вы меня поняли?

- Да, господин Кштфорс. Я вас поняла.

Ученый молча подходит к тяжелому серебристому сейфу, открывает его и достает чистый журнал.

- Возьмите. И если вы склонны забывать, где вы находитесь, помните хотя бы о недопустимости отклонений от моих приказов. Что же до того, как ведут себя подопытные животные, это не ваше дело. Я в силах сам это наблюдать!

Церсса молча сидит возле своей установки. Доктор подходит к пульту и говорит через плечо:

- Продолжим. Горелку на семьдесят, оранжевый фильтр…

10.

- Здравствуйте, путешественник! Вы опять задымили всю округу! Я пожалуюсь Шварцу.

Голос раздался неожиданно, я не слышал, как на полянку явилась его владелица. Впрочем, лежа под машиной и держа в одной руке гаечный ключ, а в другой – молоток, я и не пытался прислушиваться к окружающему.

- Здравствуйте, симпатичная незнакомка! Вы очень кстати!

- Я? Кстати?

Ну, еще бы. Если ты неприязненно относишься к всему сущему, бывает удивительно, что окружающие рады тебе.

- Да. Это дымит промасленная пакля в костре. Огонь согревает небольшую круглую железяку. Будьте любезны, подайте ее мне вон теми щипцами!

- Я не думаю, что пришла сюда помогать вам.

- Тогда я буду очень рад, если вы затушите костер водой из бутылки, которая стоит там же. И через несколько минут сможете наслаждаться чистым воздухом!

Несколько секунд моя гостья соображала, что она сейчас хочет. Подать мне деталь не позволял выбранный стиль поведения. Затушить костер мешала совесть. Деталь тем временем нагрелась и я начал выползать из-под машины, чтобы взять ее. «Бешеный Капрал», если я правильно понял Шварца, молча смотрела на меня. Внезапно особенности ее стиля покачнулись, она вдруг взяла железяку, присела и протянула ее мне.

- Вот спасибо! – насколько смог радостно сказал я, - Сегодня разболелась спина, а вечером ехать на вызов. Лежать под машиной еще ничего, а вот ползать – больновато. Ну, тушите костер и приятной вам прогулки!

Конечно, в ответ на свою агрессию девица привыкла слышать призывы пойти туда-то и сделать то-то, это явно указывает на то, что ей удалось задеть собеседника. Некоторым это нравится. Однако добрая улыбка в ответ на выстрелы никак не свидетельствует об успехе. Иногда это вызывает еще большую агрессию и нападающий повторяет свои попытки, пока не выдохнется. А умный человек остановится. Не потому, что испугался достойного ответа, а просто потому, что реакция моя неадекватна.

- Впрочем, если вы не хотите утруждать себя гашением огня, просто подождите здесь еще пять минут. Я привык благодарить добрых людей за помощь. Что вы пьете – чай или кофе?

- Мне не нужна ваша благодарность, - заявила она, - А пью я апельсиновый сок.

- К сожалению, сока у меня нет. Но если вы скажете, как он конкретно называется, я могу купить его в городе.

Ответом было молчание. Выбравшись из-под машины, я с удивлением заметил, что «Капрал» бесшумно скрылась с поляны. Я убрал инструменты, вымыл руки и занялся приготовлением обеда. Утром по рации со мной разговаривал Дежурный Пилот и сообщил, что ему потребуется моя помощь. То ли заболел кто-то из его знакомых, то ли вообще не знаю кто, связь была плохая и мы договорились встретиться вечером в городе.

Внезапно кусты раздвинулись и на поляне вновь возникла «Бешеный Капрал» с пакетом апельсинового сока в руках. Она молча подошла и уселась у костра.

- Вот это да! – протянул я, - Вы все же решили разделить трапезу со мной? Однако, суп будет только минут через сорок. Чем желаете закусывать этот сок?

- Я знаю, что вас зовут Крис, - сказала она, не обратив внимания на мой вопрос, - И вы врач.

- Верно. А вот вашего имени я не знаю.

- Меня здесь знают все. Я Лиза. Мы можем перейти на «ты» или вы считаете себя намного старше и умнее?

- Ни то ни другое. Иногда я глуп, как пробка. Здравствуй, Лиза!

Лиза засмеялась.

- Мы уже здоровались сегодня!

- Мы здоровались, когда я не знал твоего имени, а теперь я здороваюсь персонально.

- А-а. Тогда здравствуй, Крис! – сказала она.

- Спасибо. Постараюсь быть здоровым! Но ничего не обещаю.

Лиза отвинтила пробку и принялась пить сок из пакета.

- Ну, это не соответствует поведению молодой дамы! – сказал я и достал кружку, - Сок нужно налить сюда.

- Спасибо, - ответила она, налила сок в кружку и протянула мне, - Угощайся. Имей в виду, я угощаю только тех людей, кто заслуживает этого.

Я кивнул и взял кружку. Ситуация в общем стандартная. Девчонка проверяет всех окружающих на соответствие ее собственным принципам общения. Видимо, я прошел какой-то тест и мне предлагается приз. Приз я возьму, а вот причину развития такого стереотипа придется искать. Впрочем, жалобы я слышал пока только со стороны Шварца.

- Вкус неплохой, но кисловат, однако, - сообщил я, - Скажи, Лиза, а в этом лагере есть какой-то общий напиток, то, что пьют все? Фирменный, так сказать?

- Большинство людей в этом лагере тупы и скучны, - констатировала Лиза, - И приехали сюда потому, что дома их не уважают. Какой уж тут фирменный напиток.

- Вот как? Да, я здесь недавно и не успел хорошо познакомиться с обитателями. Помню, в самый первый день ты сказала мне, что я зря здесь остановился. Нужно было послушаться?

- А тебе здесь нравится?

- Видишь ли, Лиза, я путешественник и привык быстро приспосабливаться к обстановке. Здесь никто не проявляет агрессии или неприязни ко мне, значит, я никому не мешаю. Ну, разве что дым моего костра мешает тебе дышать воздухом. Место красивое. Ремесло врача помогает прокормиться. Вот эти овощи и кусок мяса вчера принесли благодарные пациенты. Что еще нужно бродяге?

- Все бродяги на самом деле стремятся к домашнему теплу и уюту. Наверное, ты просто еще не понял этого.

- Может быть, Лиза. Когда пойму, остановлюсь.

- А еще всем нормальным людям нужна семья.

- И это верно. Но я же не говорю, что я нормальный, так? А ты здесь давно?

- С весны. Живу в туристической палатке у реки, - ответила она.

- Что так далеко поселилась?

- А, ну их всех, - махнула рукой Лиза, - Сбились в кучу, как бараны, поближе к дому Шварца и Геры. Я же говорю, никто из них не имеет собственного мнения.

Ну да, зато у тебя оно такое, что того гляди, вышвырнут на трассу. Вслух я этого, конечно, не сказал. Вместо этого я поинтересовался:

- Ага, твои соседи – «Алконавигаторы»! Интересные ребята, своеобразные, только вот шумят сильно. У них своего мнения хоть отбавляй.

- Что? У «Навигаторов»? – фыркнула гостья, - Алкаши. Молодежный стиль «тиффи». И ничего большего.

- Не пойму, а что ты хочешь большего? – спросил я, собираясь чистить овощи на суп.

- Я ищу тех, кто неординарен, - серьезно ответила она, - Это и есть люди. Остальные – стадо.

- Наверное, тебе нужно быть не здесь, - предположил я, - Я видел множество неординарных людей в других лагерях, например, в идейных.

Лиза вздохнула.

- Да я же говорю тебе, что все, кто связан одной мыслью – это серая масса! И поодиночке никто из них ничего интересного не придумает. Дай мне нож, ты так до вечера будешь чистить.

Помощь по собственной инициативе – это хорошо. Я перепоручил еду заботам Лизы, а сам закурил и растянулся на траве.

- Всегда так, - сообщила она, - Одни работают, другие курят.

- Другие думают, Лиза. Лежат, курят и думают.

- И о чем?

- Что можно принести в мир в одиночку. Идею? Нам понадобятся последователи. Творчество? Нужны почитатели. Стиль поведения? А, Лиза? Стиль поведения? И общество выкинет нас на обочину. Потому что мы сильно отличаемся от серой массы. И масса не понимает нас. А там, на обочине, нужно собрать всех выброшенных и организовать лагерь неординарных. И всем будет весело.

Лиза на несколько секунд задумалась.

- И опять будет серая масса, - неуверенно сказала она.

- А как же. В которой каждый будет обладать своим ярким стилем. И каждый будет думать о том, что его стиль – самый интересный. А поведение остальных – тупо и скучно.

Странно. Я вообще-то ожидал, что моя собеседница швырнет нож и покинет мое общество. Краем глаза я видел, что ее задели мои слова, но она промолчала. Потянулась пауза.

- Ты вот что лучше скажи, - нарушила она молчание, - Мне нужно серьезно поговорить с одним человеком из лагеря, но он только смеется и вообще не хочет меня слушать.

- Так ничего же сложного. Вот ты – почему ты сидишь здесь и слушаешь мои бредни?

Лиза хмыкнула под нос.

- Не думай, что я собираюсь отвечать тебе.

- Правильно, ты здесь, потому что это тебе интересно. И безопасно, поскольку я ничем тебе не угрожаю. И хотя ты своими словами демонстрируешь готовность защищаться и нападать, но противника ты не видишь. У тебя достаточно разума, чтобы не стрелять попусту. Мне тоже интересно поговорить с тобой.

- Знаю. Тебе рассказывали о том, что я больная на всю голову. Профессиональный интерес.

- Ага… В жизни пальцем не пошевелю, если человек сам не обратится ко мне за помощью и не скажет, на что жалуется. К чему тратить силы? Нет жалоб – нет лечения.

- Что же тебе интересно?

- Да какая разница, Лиза? Прежде всего, это интересно тебе. И должно стать интересным тому, с кем ты хочешь поговорить.

- Это для него будет очень интересным!

- Но он создал такое мнение о тебе, из которого следует, что ты принципиально не представляешь для него интереса. И слушать тебя не хочет. И все, что серьезно для тебя, воспринимает с улыбкой. Так?

Лиза ожесточенно нарезала мясо на пластмассовой подложке. Я ждал.

- Ну, так, - наконец сказала она, - И что делать-то?

- Вообще-то этот вопрос к тебе. Да, Лиза, что делать-то?

- Откуда я знаю?!

- Да знаешь, конечно, ты девочка неглупая. Дай ему понять, что ты можешь быть интересной для него, да и для всех остальных тоже. Заодно потеряешь статус больной на всю голову.

- Да пробовала я, ничего не получается. Они все тупые. И ничего не понимают.

Спина вроде как собралась перестать болеть и я осторожно перевернулся на живот, потеряв свою собеседницу из поля зрения.

- Вот я, Лиза, люблю такие большие зеленые ягоды, которые растут в лесу. А еще я люблю ловить рыбу. Но если я предложу рыбе мои любимые ягоды, то не поймаю ни одной. Рыбе нужно дать то, что она любит. Но я не знаю, что она любит и спросить никак нельзя. Я попробовал представить себя на месте рыбы и увидел, что течение несет ко мне длинного желтого червя.

- Фу, гадость какая, - вставила Лиза.

- Точно. Вид у червя был отвратный. Но я взял его и предложил рыбе. Она согласилась перебраться ко мне на берег. Но я не очень люблю рыбу. Возвращаясь сюда, я подумал, что человек по имени Отарк любит рыбу и у него есть деньги. Теперь вот курю хорошие сигареты, которые мне нравятся.

- Ничего не поняла… Чтобы стать интересной, нужно предложить ему то, что ему нравится?

- Конечно! Нужно вести себя так, чтобы ему стало интересно, говорить о том, что ему интересно и предлагать ему то, что он любит. Тогда ты везде будешь желанной гостьей и к твоему мнению будут прислушиваться.

- Ужас… А когда же хоть кто-нибудь будет делать то, что интересно лично мне?

- А вот тогда и будет. Твои собеседники увидят, что ты хорошая девчонка и будут стараться порадовать тебя, - ответил я.

- Общение по типу «ты – мне, я – тебе». Товарообмен.

- Нет. Закон сохранения массы. Прежде чем что-то взять, нужно что-то дать.

- Все равно. Тем более, обычно не поймешь, что нравится человеку. Откуда это можно знать?

- Да я же говорил, поставь себя на его место и все поймешь. А вообще – предложи улыбку. Это действует во всех случаях, если только твой друг вообще способен воспринимать информацию.

Лиза молча помешивала воду в котелке.

- Где у тебя соль и вообще приправы?

- Если не трудно, открой заднюю дверь машины. Справа будет шкафчик.

- Совсем обленился. Кто из нас гость, а кто хозяин?

- Логически – ты хозяйка, поскольку готовишь еду. А я гость за твоим столом, - я встал, открыл дверь и достал банку с солью.

Лиза поглядела в салон и невольно присвистнула.

- Ух-ты, настоящее жилище… Тесновато только.

- И жилище и медицинский пункт, - похвастался я, усаживаясь у костра, - Оснащение у меня хорошее.

Разговор о том, как Лизе нужно действовать, больше не поднимался. У меня было нечего добавить по этому поводу, а у нее – какая-то своя причина. Мы просто болтали на отвлеченные темы. Суп вышел удивительно вкусный, видимо, он был приготовлен с желанием. Мы съели его почти весь, а остатки я предложил подарить «Алконавигаторам» на закусь.

- Вот еще! – недовольно сказала Лиза, - Для них и черствой корки жалко! Идиоты крашеные…

- Дело в том, что они меня не обижали. То, что о них думают – я не видел, а мнения о людях строю сам. Суп все равно испортится, поскольку ужинаю я сегодня в городе. Впрочем, это твое произведение и распоряжайся им самостоятельно. Еда прекрасна, я давно такой не пробовал. Спасибо тебе, Лиза!

То, что агрессивная Лиза иногда все же смущается, не заметил бы только слепой.

- Заладил со своим «спасибо»… Продукты были твои.

- Однако исполнение твое. Из них можно было приготовить как ужасную вещь, так и вот такой вкусный обед. Забери его себе на ужин?

- Обедать и ужинать одним и тем же – признак бедности. Я достаточно обеспечена, чтобы не голодать по вечерам, - в ее голосе мелькнуло что-то похожее на высокомерие.

- Кстати, нескромный вопрос – чем ты зарабатываешь на шикарную жизнь?

- Вопрос действительно нескромный и я не буду отвечать на него.

Она поднялась, взяла котелок и молча исчезла за кустами. Я сел, прижавшись спиной к толстому стволу и закурил. Пожалуй, Шварц немного сгустил краски… В психиатрии известно такое понятие - индуцированность. Это принятие мнений авторитетных людей. А мнения могут быть ошибочны. Так рождаются слухи и наносятся ярлыки. «Алконавигаторы» меня действительно не обижали. И следовать мнению в отношении людей можно только тогда, когда ты с ним согласен.

- К «Алконавигаторам» приехали гости, - сообщила неожиданно явившаяся Лиза, - Целая банда. Развели костер, пьют, на гитарах играют. Девки у них страшенные.

- Ты что, отнесла им суп? – удивленно спросил я.

- Ну да. Ты же сказал, что надо предложить улыбку.

- Ну и как? Улыбнулась?

- Жутко. Меня чуть не вырвало от их вида. Заорали, стали тащить к костру, грязные, патластые, воняет от них… Смотрю, уж стакан протягивают. Сто раз пожалела, что захотела проверить твою идею.

Идея, наверное, и впрямь оказалась не лучшей. И зачем я ее предложил?

- Чем кончилось?

- Да девки перелили суп в какую-то банку. И какой-то главный у них сказал, что здесь костер. Будто бы я должна сесть к костру, выпить хотя бы лимонаду, съесть хоть пряник и послушать песню. Иначе я нарушаю какой-то закон. Я сказала, что ухожу и мне ответили, что тогда они не будут желать мне всего наилучшего. Психи пьяные.

Древний Закон Костра действительно существует, хотя, по-моему, он звучит не так.

- Да, взять в руки червя для того, чтобы поймать рыбу…

- А одна девочка сказала «спасибо», - перебила меня Лиза и протянула небольшой серый шнурок.

Я взял шнурок и увидел, что он искусно сплетен из очень тонких крученых ленточек. Причем если шнурок натянуть, ленточки складывались в слово «bonitas». Кажется, по-латыни оно означает «доброта».

11.

Яркий свет в лаборатории сегодня приглушен. В полутьме загадочно мигает огоньками пульт и светится экран компьютера рядом с ним. Под настольной лампой по-домашнему уютно стоят чашки, небольшой чайник, нарезаны бутерброды. Доктор Чикк откинулся на спинку дивана, Лекка Церсса хозяйничает на столе. Мы замечаем, как похудел и осунулся доктор за последнее время. Он небрит, под глазами тени, воротник рубашки расстегнут. Левая рука забинтована.

- Кофе, Церсса, - негромко говорит он, - Я просил кофе.

- Сейчас будет готов, - отвечает ассистентка, - Может быть, вам все же разогреть обед, который я привезла?

- Нет, спасибо, - отвечает Кштфорс и сильно потирает лицо ладонями, - Время позднее, идет дождь. Вы уверены, что доберетесь домой на мотоцикле? Я вызову вам машину.

- Не беспокойтесь, доктор Чикк, - с улыбкой говорит Церсса, - Это не первый дождь в моей жизни.

- А все же вы поедете на машине. Я распоряжусь, чтобы и завтра утром вас доставили сюда от дома.

Ученый берет чашку и недовольно морщится.

- Концентрация недостаточна. Когда вы наконец запомните, сколько сюда нужно кофе?

- Я это отлично помню, господин Кштфорс. Но этот кофе крепок сам по себе.

- Хорошо… Что же я хотел вам сказать?.. Ах, да. Сегодня…нет, вчера приезжал господин Генерал. Результаты нашей работы он оценивает отлично и очень благодарен нам. Мы кое-что заработали, Церсса. Этого вам хватит, чтобы провести остаток каникул у моря. Туда я и рекомендую вам отправиться на следующей неделе. Судя по сообщениям в прессе, сезон там выдался теплым. Отдыхайте.

Лекка, отставив чашку, с удивлением смотрит на доктора Чикка.

- На море? Я не планировала никакой поездки. А как же проект?

- Я закончу его сам. Осталось совсем немного. Почти все ваши крысы погибли… А новый проект будет только к осени. Впрочем, меня не прогоняют отсюда… Быть может, готовят какие-то мелкие задания.

- Разве вам больше не нужна моя помощь? Я могла бы отправиться после сдачи результатов…

- Нет. У вас впереди сложный семестр. Как я помню, он один из самых тяжелых на всем курсе обучения. Нужно научиться отдыхать. Иначе от вас не будет пользы. Какой прок от уставшего человека? В последнее время вы делаете все больше ошибок. Кстати, у меня есть предложение.

- Какое, доктор Чикк?

- И вы и я хорошо поработали над последним проектом. Генерал восхищается нашими результатами. Знаете, почему бы нам не отметить это? Эта ваша подруга, вы что-то говорили, студентка-отличница… У нее есть друг?

Лицо Лекки выражает некоторое недоумение. Впрочем, она быстро справляется с собой.

- У Стаффи есть молодой человек, он учится на старшем курсе.

- Вот втроем и приходите. Я угощу вас напитком, который мы делали еще в студенчестве. Когда-то я был мастер печь пироги… А вы? Наука, как я понимаю, не позволяет вам любить и быть любимой, вы одиноки?

Церсса внимательно разглядывает свою чашку. Внезапно она поднимает голову и решительно спрашивает:

- Доктор Чикк, ответьте мне, пожалуйста, что все это значит?

- Что вы имеете в виду под словом «все»? – спрашивает доктор и поднимает взгляд.

- Сегодня мне звонили из координационного центра и сообщили, что действие моего контракта приостанавливается, поскольку научное задание мы с вами выполнили. Однако сегодня я продолжала заниматься измерениями, как всегда. Господин Генерал выплатил вознаграждение. Получается, что проект закончен. Скажите мне, какой проект вы хотите закончить без меня?

- Результаты сданы, официально проект завершен. Однако я считаю, что требуются дополнительные уточнения. Ваш контракт остановлен, поэтому я продолжу один. Что же вас удивляет?

- Доктор Чикк… Может быть, я говорю глупость. Но аппарат, на котором я работаю, не предназначен для исследования энкридных излучений. В нем нет горелки, о которой вы рассказывали. И переключала я на самом деле не светофильтры, а отклоняющие катушки. В капсулах находились образцы ткани человеческого мозга. Они не теряли структуры, по крайней мере при микроскопии.

Кштфорс иронически поднимает брови.

- Вот как? Разобрали аппарат? И, не испортив, вновь собрали его? Неплохо… А что еще вам удалось выяснить?

Церсса отводит взгляд и говорит куда-то в сторону.

- Модуль отсчета физически не мог оценивать мембранную проницаемость, он переделан на работу с чем-то типа отраженного луча. Вон те большие кварцевые пластины на самом деле не имеют отношения к приему и измерению, это излучатели. И еще вот что… Животные из последней партии погибали, прижавшись носами к стенкам, а включать прозрачность вы мне запретили. Однажды я ее включила. Каждая из крыс прижалась к стенке, за которой находилась другая крыса. Как будто они хотели оказаться рядом… Все нечетные номера прижались к четным. Никакой агрессии. За день до этого они грызли стенки от ярости. Это все было вызвано энкридными излучениями?

Доктор Чикк прикрывает глаза и едва заметно улыбается.

- Именно так…

- Обнаруженный в лесу охранник умер от внезапного кровоизлияния в мозг?

- По-моему, да. Я не участвовал во вскрытии, есть дела поважнее.

- Скажите, это следы его ботинок я смывала с крыльца и пола лаборатории, приехав рано утром, в тот день, когда его нашли? Пуговица с его кителя и сейчас еще лежит под стойкой вакуумной установки…

Ученый широко улыбается, но взгляд его холоден и насторожен.

- Верно. Вы очень наблюдательны, Лекка. Однажды ночью мне стало одиноко и я пригласил патрульного на огонек…

Ассистентка поднимает глаза, но сразу же опускает их. Ее пальцы беспокойно скручивают обертку от печенья.

- И огонек был… Кольцо регистратора биопотенциалов покрылось окалиной.

- Ну, это не страшно, кольцо я заменил в тот же вечер. Оказывается, вы успели это заметить.

- Успела. И стала внимательнее по отношению к тому, чем мы здесь занимаемся!

Доктор Чикк, не переставая улыбаться, расслабленно откидывает голову и смотрит в потолок.

- Лекка, почему вы замолчали? Рассказывайте дальше, мне очень интересно. Чем же мы с вами занимаемся?

- Я не знаю… Мне страшно, доктор Чикк…

- Да что же с вами? – не скрывая иронии, спрашивает Кштфорс, - Не пугайтесь. Это не экзамен, мы просто разговариваем за чашкой чая… Я вас слушаю.

Лекка резко поднимает на него взгляд.

- Мы воздействовали на ткани головного мозга каким-то лучом, имеющим модуляцию! Мощность излучения огромна, но почему-то не меняет физических и химических свойств ткани. Через несколько часов после облучения, ночью и утром, вы производили анализ изменений считыванием отраженных колебаний. Это все, о чем я догадалась.

- Простите, на мертвые ткани или на живые?

- С моей помощью – на мертвые. Какое это имеет значение?

- И на живые, Лекка. На живые тоже… Вы почему-то не обратили внимания на волновой канал от пульта к клетке с животными. Клетка привинчена к столу, а излучатель – вон там, на потолке. Нет, это не камера наблюдения. А кабель к креслу биорегистратора? Толстый кабель вместо тощего пучка проводов? Теперь ответьте – ваши расчеты, которые вы сдали мне две недели назад, были расчетами поведения ткани в энкридном пучке? Или вы ни черта не знаете об этом?

- Знаю, поскольку взяла с вашей полки справочник Люггера.

- Вы взяли его без спроса, но я не сержусь. Стремление изучить что-то самостоятельно всегда похвально. Так что именно вы рассчитывали, а?

Лекка выглядит, как школьница, которую распекает учитель.

- Да, это были расчеты, связанные с энкридным излучением.

- Так что же такое энкридное излучение?

- Это не выяснено. Вид материи, который…

Доктор Чикк с размаху ударяет чашкой об стол.

- Это информационное излучение! Информационное, я это доказал! И как вы могли заметить, если бы не занимались полицейскими изысканиями, мы блокировали его банальным радиосигналом от кварцевых пластин! Генерал теперь сможет подойти к Внешнему Кольцу немного ближе… Он потерял там лучших друзей и жаждет мести. Генералу нужна месть! Ему будет достаточно этого… А мне нужно нечто большее.

Побледневшая Церсса широко раскрытыми глазами испуганно смотрит на доктора.

- Что? Что вам нужно? Модуляция?

- Почему же это вас интересует? – спокойно улыбается доктор, - Вам недостаточно того, что вы уже выяснили?

- Энкридное излучение опасно, доктор… Опасно тем, что его сравнительно просто получить и использовать!

- То, что я нашел, можно превратить или в лучшее лекарство или в лучшее оружие. И именно поэтому я не скажу вам больше ни слова. Заметьте, для вашего же блага. Чем меньше вы будете знать об этом, тем спокойнее будет ваш сон. При определенных условиях энкридный луч способен разрушать информацию на биологическом уровне. При других условиях – считывать путем модуляции…

- При третьих условиях луч может стать способным записать информацию! – быстро говорит Лекка, - Вы уже превратили его в оружие!

Ученый все с той же странной улыбкой разводит руками.

- Увы… Наука требует жертв, Лекка. Жертв во благо спасения других. Так было всегда…

- Что вы собираетесь сделать дальше? Убить еще одного охранника? Или Стаффи с ее любимым? Или меня? Как двух оставшихся крыс?

Доктор Чикк с усилием встает с дивана.

- Кстати, пойдемте, посмотрим на них, - говорит он, - Они должны быть живы…

Лекка испуганно отодвигается к краю стола.

- Не подходите ко мне! Я буду кричать и меня услышит охрана!

Доктор, не глядя на нее, проходит мимо, коротко бросив:

- Аффект страха? Тогда кричите…

Он проходит в угол и снимает кожух с клетки. В двух ячейках между черных перегородок сиротливо съежились два последних серых зверька. Они неподвижны. Перед носом каждого – нетронутый корм. Доктор Чикк берет одного из них, подносит к глазам и осторожно гладит по пушистой шерсти. Лекка, забывшись, вскакивает и подбегает к клетке.

- Доктор Чикк, перчатки!

Чикк Кштфорс неподвижен.

- Перчатки уже не требуются, Лекка, - негромко и задумчиво говорит он, - Крыса безопасна. Это самец, я называю его Крыс. Он скучает… Он умирает от тоски, Лекка. Давайте поможем ему?

Церсса заворожено смотрит на руки доктора. Тот неторопливо подносит животное к соседней ячейке, занятой другой крысой и сажает туда.

- Его соседка спит… Когда она проснется, она будет самым счастливым лабораторным животным на свете… Это будет длиться долго… Пока работает сердце…

Крыс осторожно обнюхивает соседку и прячет нос под ее шею.

- Вот так… Лекка, ученые созданы для того, чтобы дарить счастье. Да? Не бойтесь меня…

Но Церсса, стряхнув оцепенение, резко ударяет перчатками по протянутой руке и одним прыжком оказывается возле пульта, на котором лежит телефонная трубка.

- Замолчите, доктор, и оставайтесь на месте! Я не знаю, что вы сделали с крысой, но вы не имеете права скрывать это от остального мира! Излучение смертельно!

- Ну, зачем же так кричать? Как видите, вовсе не смертельно. Этот луч – волшебный, как все прекрасное… Он принесет людям счастье. Разве вы не хотите этого?

Лекка, чувствуя, что вновь попадает под влияние вкрадчивого голоса ученого, хватает с пульта первый же попавшийся предмет и швыряет в него. Небольшая колба попадает в грудь доктора и вдребезги разлетается на полу.

- Стоять… - задыхающимся голосом говорит ассистентка, - Я звоню в службу безопасности. Простите меня, доктор Чикк, но я уверена, что вы больны. Вы больны и у вас в руках страшное оружие. Не двигайтесь!

Чикк Кштфорс медленно склоняет голову. Его голос тихий и глухой, это полушепот.

- Хорошо, Лекка, - со вздохом говорит он, - Да. Вы правы. Наверное, я действительно болен. Это началось полгода назад… Я устал, моя бедная Лекка. Я загнал себя и вас в круг, из которого уже нет выхода. Если вы хотите куда-то звонить, тогда звоните прямо господину Генералу. Он поймет, что случилось. Скажите, что мне плохо… Все будет в порядке…

Лекка на секунду отводит глаза и дрожащими руками берет трубку. В тот же момент доктор Чикк подхватывает тяжелый фарфоровый сосуд со стеклянными палочками и бросает в голову Церссы. Слышен глухой удар. Девушка падает назад, опрокинув кресло и высокую стеклянную стойку.

- Все… - тихо говорит доктор, когда звон и грохот стихают.

Лекка лежит неподвижно. Кровь с рассеченного лба медленно стекает на волосы.

- Все, - повторяет Чикк Кштфорс и переводит взгляд на часы, - Две минуты…

Пинками расшвыривая осколки стекла, он быстро берет Лекку на руки и усаживает в кресло под кольцевидным колпаком. Пристегивает ремнями. Сорвав повязку с руки, полоской бинта фиксирует ее голову к двум широким присоскам. Лекка стонет. Доктор, в лице которого не осталось никаких следов усталости, размахивается и ударяет ее по щеке. Затем рывком выдергивает ящик стола и высыпает на пол содержимое. Его глаза широко раскрыты, губы поджаты. По полу катится шприц, наполненный какой-то мутной жидкостью.

Лекка стонет и открывает глаза. Но игла входит в вену и ассистентка вновь бессильно повисает на ремнях.

С хрустом шагая по битому стеклу, доктор садится за пульт. Одной рукой нажимая кнопки, другой он достает из кармана небольшой диктофон. Экран компьютера заполняется текстом, затем там появляется черный вертящийся куб.

- Энрхх, - говорит в диктофон доктор на непонятном языке, - Энрхх мирн травгн Лекка Церсса овлатп двести девяносто…

В разных углах лаборатории начинают с щелчками включаться какие-то приборы. Слышен нарастающий вой, дребезжащее гудение. Блестящий аппарат в углу рядом с клеткой издает противный свист. Круглый белый цилиндр отбрасывает на потолок конус желто-зеленого света. По контуру колпака над головой ассистентки начинают перебегать огоньки.

Доктор вскакивает, вынимает из шкафа черно-серебристый комбинезон и торопливо влезает в него прямо в ботинках. Поднимает застежку. Держа в руке цилиндрический непрозрачный шлем, подходит к креслу. Лицо Лекки расслаблено и спокойно, впечатление, что она спит, едва заметно улыбаясь. На лбу из-под бинта выступила капелька крови. Пальцами в толстой перчатке Кштфорс осторожно стирает эту капельку и подносит руку к глазам. Его взгляд поразительно меняется, в нем теперь какая-то растерянность, испуг и удивление, словно это лицо маленького ребенка, которого незаслуженно обидел взрослый…

С пульта раздается резкий требовательный сигнал. Мы больше не видим лица доктора, потому что он надел шлем и подключил к нему пучок проводов, выдернув их из пульта. Лаборатория озаряется ярким белым светом, в котором исчезают контуры предметов…

12.

Ну и сон приснился мне нынче ночью… До сих пор какая-то дрожь во всем теле. Впрочем, утро сегодня пасмурное, прохладно. Ночью шел дождь. Спал в машине, а форточку открыть забыл. Душновато было, вот и сны такие снятся. Надо ставить палатку и спать на свежем воздухе.

Дрова промокли напрочь. Пришлось наломать тонких веточек и сначала развести маленький дымный костерок, прежде чем пламени хватило на приготовление чая. Вчерашнее жареное мясо я разогрел, нанизав на проволоку. И только закончил завтрак, как мелкий дождь решил продолжить свое мокрое дело. Не оставалось ничего, кроме как забраться обратно в салон и вытянуться на матрасе. Дым сигареты красиво уходил в решетку вентиляции, дождь шуршал по металлу крыши, а я принялся вспоминать свой сон.