Ее темный секрет (СИ)

6

Уже почти седмицу он не показывался во дворе. Не был обласкан лучами солнца, не ступал по лужицам пролившегося дождя. Арден спрятался в коконе, который сам же для себя и выплел. Иллюзий он не питал: безопасность его временна, и как только силы его истощатся, а завеса тьмы спадет с его обиталища, односельчане тотчас же прибегут с вилами, чтобы насадить на острые концы его голову.

Арден теперь виделся себе ходячим противоречием: исследуя тьму внутри себя, он нес миру светоч знаний, но миру тот не был нужен. Мир отвергал его всеми фибрами, плевался и гремел осуждающим воплем. И свет Ардена понемногу начал гаснуть, всеми отвергнутый. Тьма томилась в нем, доверху заполняя его существо. Он пропитался ею до духоты и стал узником в собственном теле. Этой тьмы стало слишком много для него одного, но юноше не с кем было ею поделиться.

«Тебе не в чем себя упрекнуть, — нашептывала темная благоволительница. — Они не способны оценить твоего могущества и не заслуживают милосердия».

И сколько бы Арден ни терзал себя, хватаясь за почерневшие волосы, шепот этот успокаивал бурю в груди. Слова тьмы обволакивали с головы до пят, навевая приятную усталость. И лишь одна мысль иглой упрямо колола под ребрами: Ниррен его отвергла.

— Ниррен...

Покрутив любимое имя на языке, вкусив его горечи, Арден снова проваливался в пропасть, где его поглощала неопределенность. Все, чего он так алкал, чего мечтал достичь, было ради нее одной. Любовь к прекрасной дочери старейшины вела его, точно свет луны в непроглядной ночи, не давала сбиться с пути... Как же тогда так вышло, что он свернул с тропы и навсегда потерял любовь?

«Она не нужна тебе, Арден, — продолжала тьма ласкать его уши. — Тот, кто не может осознать твоего величия, не должен стоять с тобой плечо к плечу».

Тьма призывала его идти своей дорогой и забыть о девушке, чьи черные глаза разжигали в нем пламя. Но именно этого он не мог. Даже после того, как ее рука ускользнула из его ладони, он не мог выкорчевать Ниррен из сердца — слишком многое он положил к алтарю их общего будущего.

Шепот тьмы вдруг вызвал подкожный зуд. В мыслях проклюнулись ростки сомнений: вместо того, чтобы подчиниться Ардену, тьма все больше уходила из-под его влияния и набрасывала на него сковывающие сети единоличной власти. Почувствовав себя ее пленником, Арден поднялся с лежанки и думать забыл о сне. Он нервно взъерошил гриву волос, затем прошел к бадье с водой и сполоснул вспотевшее лицо. Тьма правильно твердила в первую встречу: «ничто не дается просто так». У всего есть цена. Он обрел большую силу, но вместе с тем потерял все, что было ему так дорого: Альвейн, уважение людей, Ниррен…

Подумав о последней, Арден тоскливо бросил взгляд на порог хижины, где раньше всегда мог отыскать приглашение на встречу. И изумился, вновь найдя там голубенький цветок льна.

Он нагнулся и поднял цветок, покрутил в пальцах и задумался. Нет ли в этом жесте некоего подвоха? Однажды он уже попался в западню Нандира, так как узнать, не он ли вновь чинит против него заговор?

«Эта любовь погубит тебя, — завела песню тьма, клубясь вокруг юноши плотным туманом. — Лишь закрыв сердце для любви, можно стать великим! Эти чувства делают тебя слабым».

Но слова темной госпожи как влетали в одно ухо, так и вылетали через другое. Мыслями Арден был уже не здесь. Он не ощущал никакой слабости, не испытывал обиды или ненависти. Если Ниррен и правда хочет его видеть, он все готов забыть в обмен на ее прощение.

Он вставил цветок в карман рубахи, поближе к сердцу, и, не слушая более увещеваний властвующей над ним госпожи, опрометью бросился вон из дома. Он ветром несся прочь со двора, ныряя босыми ногами в прохладу полевых трав. Перепрыгнул через ручей и запетлял между деревьями, устремляясь к их тайному месту на опушке леса.

«Осторожно!», вдруг зашипела тьма, но Арден ее не слушал. Он вышел на поляну, но та была пуста. Луна скрылась за предгрозовыми тучами, наползшими на небосвод, все вокруг скрадывала ночная темень. Долго юноша вглядывался в густые заросли, надеясь встретить девичье личико средь листвы.

Но скоро Ниррен показалась сама.

Тонкокостная фигурка казалась в темноте еще более узкой и щуплой, казалось еще чуть-чуть — и ветер пошатнет ее, как камыш у заводи. Волосы обрамляли заострившиеся скулы, щеки совсем впали, будто девушка не знала сна несколько ночей кряду. Арден бежал сюда с надеждой упасть в омут ее черных глаз, но Ниррен не поднимала головы и не сводила взора с земли. Губы ее едва заметно дрожали в попытке произнести хоть слово, но ни звука с них не сорвалось. В сердце юноши закралось дурное предчувствие, по коже прошелся зловещий холодок.

— Ниррен?..

Он сделал шаг ей навстречу, затем еще один. Когда он оказался совсем близко, девушка вдруг вздрогнула и отшатнулась. Взгляды их встретились: в карих радужках застыла гложущая внутренности боль. Арден хотел дотронуться до ее щеки, но она отвернула лицо.

— Ниррен, не бойся меня! — примиряюще сказал он. — Я не причиню тебе зла, ты ведь знаешь. Знаешь же?

Девушка молчала. По щеке ее катилась серебристая слеза. Тьма внутри юноши взбунтовалась: она рвала и метала, клубилась и рвалась наружу, вопила об опасности, но он более не внимал ей. Арден настойчиво приблизился и вопреки предупреждениям темной госпожи, крепко обхватил Ниррен. Он сжал ее в объятиях, укрывая от всего мира, и плечи ее легонько затряслись.

— Прости меня, — прошептала она, уткнувшись ему в грудь.

Юноша не разжал объятий, а только недоумевал: за что она просит прощения?

— Это я должен просить прощения. У тебя, у всей общины. Я не хотел, слышишь? Не хотел, чтобы так вышло...

Он все говорил и говорил, облекая в слова всю боль, что мучила последние дни самовольного заточения в хижине. Слово лилось за словом, но облегчения отчего-то не наступало. Похоже, девушка его совсем не слушала, а только стояла, свесив руки вдоль тела.

Когда Арден умолк, и девушка дала ответ, в голосе ее проступила мрачная решимость.

— Не за это я должна молить тебя о прощении.

Она отвела руку за спину, будто искала что-то.

— Тогда за что? — спросил Арден, слегка отстраняясь от любимой, но в воздухе зависла давящая тишина.

На сей раз тьма не успела его спасти. А он, глупец, не слушал ее предостережений... Пока глаза его застилала слепота влюбленности, темная хозяйка зорко глядела по сторонам и сразу раскусила узел предательства. И в то время как тьма надсадно вопила, приглушенная его верностью чувству, Ниррен выхватила из-за пояса припрятанный кинжал и с отчаянным воплем вонзила ему в грудь.

Острие пронзило сердце и обожгло такой болью, какой юноша не испытывал никогда. Пытки Хадригейна теперь казались сладкой истомой по сравнению с агонией, охватившей Ардена сейчас.

Юноша согнулся пополам. Ноги больше не чувствовали твердую опору, и он упал на колени, не в силах сделать вдох или выдох. Он только приподнял лицо и исподлобья взглянул на девушку. Так просто, так решительно… Один замах руки — и та нить, что связывала их души, порвалась навсегда. Ниррен заливалась слезами, но вовсе не спешила ему на помощь. Предательница Ниррен заманила его в ловушку!

— Вот за это меня прости... — проронила она, хватая ртом недостающий воздух.

— Зачем, Ниррен?.. — хрипел Арден, борясь со смертью: острие кинжала было пропитано ядом, от которого его внутренности разъедало. Обычного смертного удар сразил бы молниеносно, но его из последних сил удерживала его в мире живых тьма. — За что?..

— Прости меня.

Пока темная хозяйка безуспешно пыталась срастить разорванные ткани в груди юноши, Ниррен даром времени не теряла. Она возвела ладони к предгрозовым небесам, скандировала слова заклинания, кем-то вложенные ей в голову, после чего вокруг Ардена вспыхнуло кольцо огня, заключая его в самом центре. Пламя стихло так же быстро, как вспыхнуло, и выжгло под собой траву, оставив полоску золистой земли. Ниррен тотчас же бросилась выписывать пальцем огамические руны, попутно глотая слезы. Покрыв письмом Огама весь круг, она заключила Ардена в магическую клетку, а затем упала на колени перед юношей, опустив лицо и не смея окинуть его взглядом. Из-за деревьев, один за другим, выходили фигуры притаившихся людей, что выжидали в древесной сени, пока Ниррен обездвижит знахаря.

Сначала Арден увидел их ноги, затем приподнял голову и попытался разглядеть лица, спрятанные под капюшонами плащей. Широкие плечи красноречиво выдавали Хадригейна, кособокая поступь подсказала в одной из фигур Грогана Одноглазого. Следом показались еще восемь человек с Араной Воительницей и Нандиром во главе, который никак не мог упустить шанса запечатлеть в памяти падение своего врага. Когда Арден с ужасом признал среди них и Альвейна, тело содрогнулось под волной острой боли. Он предал его, предал! А звал едва ли не родным сыном когда-то…

Десять фигур в плащах встали кругом, не заходя за начерченную Ниррен линию рун. Сама девушка все еще сидела напротив Ардена, окропляя слезами землю. Не в силах больше выносить боль, Арден ухватился за рукоять кинжала и с воплем выдернул его из груди. Вопреки желанию наброситься с оружием на главу общины, что стоял чуть поодаль с бесстрастным выражением лица, Арден отбросил окровавленный кинжал в кусты. Сил бороться у него не было: яд успел заполнить его жилы, проникнуть в органы и ослабить каждый член страдающего тела. Все, чего ему хотелось — упасть плашмя, водой растечься по выжженной земле и забыться. Ниррен не только ранила его, но и сломила дух, который, как казалось, сломить невозможно. Но лишь ей это было по плечу, владелице его сердца, теперь уже пронзенного насквозь.

«Я предупреждала: любовь тебя погубит», — шептала тьма, и шепот ее сочился вязкой скорбью. Темная благоволительница жалела его и сшивала раны, но сил в теле осталось столь ничтожно мало, что восстановление могло отнять целую ночь. Ночь, которую Нандир ему ни за что не подарит.

— Вставай, Ниррен, — позвал Нандир дочь, протягивая ей руку. — Пора начинать, пока действует яд.

Так и не взглянув на юношу, дочь старейшины схватилась за отцовскую руку и встала. Только когда Ниррен покинула магический круг и укрылась под тенью старого вяза, десять членов общины взялись за руки и завели колдовскую песнь. Каждый звук, исторгаемый их ртами, причинял Ардену едва выносимую боль: она иголками впивалась ему то в ребра, то в голову, а то и глодала ноющие кости. Она проникала в каждую жилку и струилась вместе с кровью по всему телу, вызывая нестерпимую агонию. Он не понимал, что они хотят сделать с ним, но предчувствовал, что уже не увидит зари. Неведомое колдовство пленило его, и как бороться с ним, будучи таким ослабленным, он не знал.

Из глотки вырвался крик. Он выгнул спину, забыв о саднящей ране в груди, завыл зверем на весь окрестный лес. Еще никогда юноша не знавал такого чувства. Оно разъедало его плоть и выжигало все существо. Арден обратил взор к звездам, в надежде отыскать в них спасение, но звезды молчали: их мерцающий свет пожирали наплывающие тучи, неся с собой зловещий громовой рокот.

Песнопение становилось оглушающим и невыносимым. Одновременно с раскатом грома юноша различил надтреснутый голосок и самой Ниррен, вклинившийся в общий сонм. Она пела, и песнь ее была как похоронный гимн ему, человеку, кто беззаветно был ей предан. Арден прикрывал уши ладонями, не желая их слушать, но от жуткого хора некуда было скрыться.

Из тела Ардена вырывалась тьма, неистовствующая и клокочущая. Если бы она могла кричать, то закричала бы в один голос со своим носителем. Тьме было не пробраться сквозь колдовскую решетку: символы, вычерченные на земле, сдерживали древнюю силу, светились и жалили своим сиянием.

Изо рта рвался звериный рев, а вместе с ним потекла и горячая, почти обжигающая кровь.

«Как ты могла, Ниррен? — мысленно спросил Арден, зная, что девушка его услышит. — Как могла так поступить со мной?»

Перед глазами плыло и двоилось, но позади соплеменников он сумел различить сгорбившуюся фигурку Ниррен, что заливалась слезами в темноте зарослей.

«Я любила тебя, Арден, — плакала она, — и буду любить до конца дней своих. Но ты избрал иной путь. Любви и свету ты предпочел запретное знание и тьму. Прости меня, любовь моя, хоть мне и нет никакого прощения».

В словах ее не правда — яд. Ничему больше Арден не верил, ни за что более не мог зацепиться.

«Тот, кто любит, никогда не предаст».

Скованный песнопением, юноша чувствовал, как жизнь ускользает от него. Все завертелось вокруг волчком: лицо любимой и предавшей, лик ее ненавистного отца, скорбная мина Альвейна, стволы деревьев. Лес подернулся мутной пеленой, а тело теряло прежнюю плотность. Нестерпимая мука пронзила его изнутри, жгла внутренности и разрывала израненное сердце. Колдовская песнь пиктов уносила его все дальше от мира живых. Властительница тьмы так и не успела залечить его раны и больше не откликалась на зов поверженного знахаря. Тьма покинула его. Он кричал, молил о пощаде, но в ответ услышал лишь роковую речь старейшины:

— Тьма никому не подвластна, Арден, у тьмы нет хозяина. И всякий, кто польстится на сладкие обещания скверны, отправится во мрак. Пусть же великая, бездонная Пустота, отныне станет твоим последним пристанищем.

— Н-е-е-т! — закричал Арден, и крик его разнесся по лесу, ближним долинам и озерам. Земля сотрясалась под ним, шаталась, грозясь разверзнуть пасть и утащить в свое чрево. Сделав последний вдох, Арден упал в темноту. Великая Пустота поглотила его навеки. Круг запечатался.

Согбенная, она приминала коленями траву, где всего с мгновение назад еще был Арден. Ее ладони холодил кинжал, который она отыскала в кустах.

Пока члены Круга один за другим покидали выжженную поляну, Ниррен оторопело сидела под хмурым небом, рокочущим над головой. В голове копошились муравьи-мысли, вызывая нестерпимый подкожный зуд : «Что же я наделала, что я наделала?..»

Что-то вдруг переклинило в голове, и Ниррен отбросила кинжал в сторону. Беспрестанно бормоча себе под нос бессвязный бред, девушка принялась ногтями вспарывать покров земли и разрывать пальцами яму.

— Нет, нет, нет, — лепетала она вполголоса и продолжала копать, заходясь в истерике. — Ты еще здесь, я знаю, ты еще здесь...

Она не слышала, как отец, единственный оставшийся с ней на опушке леса, поднял отброшенный ею кинжал, а затем подошел сзади к дочери. Только когда он осторожно коснулся ее плеча, она взвыла.

— Ниррен, остановись. Его больше нет.

Вопль разрывал ее изнутри. Бушующим пламенем он выжигал ее до основания, он обращал в пепел любое чувство, жившее в ее сердце. Радость, милосердие, единение, любовь — все это существовало в ней лишь благодаря ему, но теперь обуглилось и рассыпалось в прах.

Она ли сама была той разрушительной силой, что уничтожила себя? Уничтожила его?.. Как могла она послушаться отца, которым всегда верховодила исступленная ненависть? Все, что он говорил, в чем старательно ее убеждал, теперь виделось неправильным, непоправимо лживым. Она доверилась Нандиру, сотворила великое зло по его наущению, и зло это было необратимо.

Отец обошел дочь кругом и опустился на одно колено подле нее. Он попытался повернуть к себе ее лицо, но девушка отпрянула, словно они были абсолютно чужими. Бесконечно далекими. Несоразмерно разными.

— Ниррен, послушай меня, — он склонился ниже, чтобы поймать ее взгляд, но из-за пелены слез девушка видела перед собой лишь мутное очертание отца. — Так было нужно. Ты все сделала правильно и спасла свой народ.

— Но я потеряла его, — выла Ниррен, жадно ловя недостающий воздух. — Я предала его... Убила!

Отец вцепился в плечи дочери и сжал их так, что под кожей заныло.

— Ниррен, очнись же! Он уже не был Арденом, которого ты любила. То, во что его превращала тьма, нельзя назвать человеком. Он воплощение зла, которое должно было изничтожить, пока не поздно!

— Лучше бы я сама умерла.

Каждое слово Нандира Ниррен пропускала мимо ушей. Каждый оброненный им звук был для нее не более чем звон в ушах, писк надоедливого комара, надрывающегося над пульсирующей жилкой на шее. Она не могла ему более внимать. Не могла смотреть ему в глаза. Ниррен внезапно ощутила себя обездоленной сиротой, хотя Нандир был живее всех живых. Но когда последний крик Ардена отзвучал, отец для нее навеки умер.

Нандир, однако, не сдавался и продолжал верить в собственную правоту. Он верил, что слезы дочери вскоре высохнут, а горе ее утихнет за скорым брачным обрядом, которого ей уж никак не избежать. Но Ниррен знала, что этой ночи она не забудет и не простит ему никогда. Не простит, что стала соучастницей страшного злодеяния, втянутая в него обманным путем.

— Этот кинжал нужно сберечь, дочь моя, — сказал отец, протирая рукавом плаща окровавленное лезвие. — Мы не знаем, как далеко простираются силы Ардена. Альвейн допускает, что он еще может выбраться из заточения, и если это произойдет, мы должны быть готовы снова дать ему отпор.

Слова о возможном возвращении Ардена заставили Ниррен замолчать. Она во все глаза вытаращилась на старейшину, а затем вырвала кинжал у него из рук. Затем молча поднялась с колен и двинулась в сторону поселения, хотя ноги ее едва держали.

Отец поднялся следом и крикнул вослед:

— Ниррен, куда ты?

Дочь безмолвствовала и упрямо прокладывала себе дорогу через чащу. Нандир нагнал дочь и обеспокоенно добавил:

— Ты должна сохранить его, слышишь? Во имя наших потомков! Ради благополучия твоих с Хадригейном будущих дочерей и сыновей...

— Никаких детей у нас не будет, — отрезала Ниррен и отодвинула от себя ветвь. Та отпружинила и едва не хлестнула идущего позади Нандира, но тот успел увернуться.

— Что значит «не будет?»

— То и значит, отец, — отвечала она. — Я не стану женой Хадригейна. Не буду исполнять твою волю, ибо в помыслах твоих — корысть, а в словах твоих — яд.

Сказав это, девушка опрометью бросилась вперед. Отец выкрикивал ее имя, ветром долетавшее до ушей, сыпал вдогонку проклятьями и взывал к благоразумию, но Ниррен не остановила бега. Она неслась сквозь темные заросли, вновь окрыленная крохотной искрой надежды, и зажимала в ладони прохладную рукоять кинжала.

Как только Арден исчез, единственное, чего ей хотелось — отправиться вслед за ним или умереть. Но теперь Ниррен страстно желала лишь одного: воскресить любимого. Если для того потребуется разверзнуть твердь земли — она это сделает. Если Бездна затребует ее крови — она прольет ее.

«Если он воскреснет, то уничтожит всех нас», — послал Нандир ей свою мысль.

Но Ниррен больше не умела жалеть. Заключив любимого в Пустоту, она похоронила в себе милосердие. Когда Арден вернется, она встанет рядом с ним, чтобы исправить страшную ошибку: сожмет его руку и больше никогда не отпустит. Она будет завороженно смотреть, как пламя его ненависти поглотит все и вся.