Дырофермеры

* * *

Однажды Витьке Мухе-брык попалась книжка про врача Семашко, который революционер. Про революцию Витька не очень запомнил, а вот как больной девчонке горло резали и вставляли туда носик от чайника – это его потрясло. Еще там смешная глава была про "натрицы-батрицы" – это когда Семашко крестьянам пилюли прописывал, а они их всей деревней ели, как волшебные бобы.

С тех пор Витька мечтал прославиться. Чтобы улицы его имени, книжки в строгих переплетах, чтоб в телевизоре интервью брали, и он ронял многозначительные фразы с усталой улыбкой. Чтобы тысячи спасенных, переворот в науке, гигантский шаг на пути к прогрессу…

Всего-то и надо было – что-нибудь эдакое совершить, доброе… вечное. Ну, конструкцию там сильно нужную изобрести или катастрофу предотвратить. Из горящего дома кучу народу спасти тоже неплохо. Или, на худой конец, гениальную книгу написать, вон как Достоевский.

Достоевского витькина русичка очень уважала. Называла самым гениальным писателем всех времен и народов. Муха-брык этот титул наизусть запомнил, так ему понравилось. Даже представилось, как на школе табличка висит бронзовая: "Здесь учился Витька Ломов, самый гениальный спаситель всех времен и народов". Ну или там художник, например, или врач, как Семашко, или изобретатель – Витька еще не выбрал.

Одно время он даже мечтал геройски погибнуть. Например, при испытаниях нового самолета или даже ракеты. Он так размечтался, что чуть себя до слез не довел: как будут горевать мама и папа, как Ленка повесит его портрет на стенку рядом с портретом Джонни Деппа и будет шмыгать носом. Как на школьной линейке будут рассказывать про его подвиг, а вредной физичке Марьванне будет стыдно, что она поставила ему двойку за закон Ома.

Витька бы на такое с удовольствием посмотрел.

Правда, в голове это плохо укладывалось: чтобы и погибнуть, и подсматривать. Поэтому Муха-брык решил прославиться при жизни.

Одна беда – он рассказывать не умел. А какой же ты гений, если двух слов связать не можешь. Эмоций – завались, картинки перед глазами так и прыгают, а на языке сплошной спотыкач выходит. Он и прозвище свое из-за неповоротливого языка получил.

Витька тогда специальную рогатку изобрел – для стрельбы по мухам. В Гуляевке летом мух было – не отмахаешься: набьются в комнату и гудят, как электрогенераторы. И в стекла долбятся. Бумажные липучки моментально заполнялись мушиными тушками и покачивались мохнатыми гирляндами – хоть ужастик снимай.

А из рогатки мягкой присоской шлеп-шлеп-шлеп и веником выметаешь.

Он такой радостный был: сегодня рогатка, завтра, глядишь, пылесос усовершенствует или вон поилку для страусов, а там и до всемирной славы недалеко. В школе рассказывал, пуча от старания глаза:

– Вот – придумал. Работает! Вчера проверял. Вижу – муха. Я – бумс, она – брык! Опять муха. Бац! Брык! И это… еще брык!

Рогатку Витька быстро забросил. Какой смысл мух по одной шлепать, если взамен тут же новые налетают. Дурацкая работа выходит, как у того мужика из мифов, который камень на гору закатывал.

А прозвище осталось. Витька сначала на Муху-брык обижался, даже один фингал под глаз поставил и два носа расквасил. Потом попривык: ну муха, ну брык и чего? Тоже в некотором роде слава.

Потом была дурацкая история, как Витька за страусом гонялся. Он тогда придумал на страусе ездить. А чего – на собаках ездят, на оленях ездят. На верблюдах. На козле тоже можно, если очень постараться. А страус вон здоровый какой. Высоченный – как лыжа, в дверь не пролезет. Спина широкая, садись не хочу.

Страус не захотел.

А еще говорят: голову в песок, голову в песок. Кабы он в песок, Витька бы на него в два счета забрался, а там уж разобрался бы, как им рулить. Но страус рванул через всю деревню, что твой автомобиль – только пыль столбом. Витька за ним: сбежит животина, отец голову оторвет.

Так и неслись: впереди двухметровый птиц, растопырив крылья, за ним Муха-брык с воплями. Три круга по Гуляевке дали, а потом страус домой завернул. Размялся – и к кормушке.

А Витька чуть на калитке не повис, так вымотался.

В общем, пока не добро в исторических масштабах, а сплошной анекдот выходил.

А тут зверь. Невиданный. Клево же! Может, за него вообще Нобелевскую премию дадут.

Витька из оврага выбрался, лягушку отвязал и тихонечко так к Ленке подкрался. Та сидела на кочке, шмыгала носом и заунывно тянула:

– Витька-а-а! А-у-у-у!

Муха-брык корзину поставил и зверька рядом посадил, чтоб не мешались. А потом лягушку Ленке под нос сунул; зеленая рожа из носка: "Ква!"

Ленка взвизгнула и подпрыгнула, как ужаленная. И по лягушке как даст, Витька даже пальцы разжал. Квакушка, кувыркаясь, отлетела в сторону, плюхнулась на белого зверька и – опа! В дырку на спине провалилась.

Прямо в носке.

Витька в первый момент глазам не поверил. Так не бывает – чтобы плюх, и нету. Бросился к зверьку – пусто. И вокруг ничего. Ни лягушки, ни носка. Ну, лягушка ладно, она зеленая, а носок-то у Мухи-брык приметный – с оранжевой полоской.

– Ой, какой пушистик!

Ленка подошла. И про лягушку сразу забыла, и что в овраг его сталкивала – стоило только мохнатика увидеть. Такая в последнее время стала… прямо как девчонка!

– Он это… лягушку съел.

– Съел? Он?

– Ну не знаю, это самое, она в него того… провалилась.

– Куда?

– Туда, – показал пальцем и тут же отдернул. Кто его знает, может, оно на расстоянии действует. Хотя, он же его в руках носил.

Витька приподнял зверька за шкирку. Под пузом обнаружилась только примятая трава.

– Нету.

– Может, ускакала? – спросила Ленка испуганным шепотом.

– Так это же… с носком?

– Так ты с носком мне в нос совал? Ну, Муха-брык!.. А может, вылезла и ускакала?

Витька сорвал травинку и ткнул в серую дырку. Травинка вошла, как в пустое. Витька просунул подальше и отпустил.

Раз – и всосало.

– Ай! – тихо вскрикнула Ленка.

Витька следом щепотку хвои забросил. Пропала и хвоя. И шишка, и камушек. И чудная, невесть где прилипшая к лапе зверька пестрая бумажка с иероглифами.

– Может, он так ест? – предположила Ленка. – Рта же нету.

Муха-брык задумался.

– Не пойму, это самое, на животе дырка – зачем? Не вываливается…

И ткнул в пятно на пузе веточкой. Веточка улетучилась.

– Двухсторонний, – хихикнула Ленка.

– Нифига себе, это самое, зверек. Прямо эта… крокозябра какая-то.

Крокозябра глядела черными глазами и едва заметно пульсировала зеленым прыщом на холке.

– Дырёк, – сказала Ленка. – С дырками потому что. Дырёк.