Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

Глава 32

Локи, как и остальные асы, не возвращался несколько долгих месяцев, до самой зимы. Во многом Асгард опустел без гула и голосов сынов Одина, замер в порывах холодного северного ветра, прилетевшего из Йотунхейма и Нифльхейма. Повинуясь воле отца, Нарви и Вали перебрались в золотой чертог, взяв с собой некоторых наложниц и приближённых слуг. Общество сыновей скрашивало моё одиночество, однако без своего непредсказуемого властелина пламенный дворец уже не был таким, как прежде. Я тосковала. Я старалась не показывать этого, однако мыслями и чувствами вновь облачилась в траур. Никаких вестей не приходило из Мидгарда, и неизвестность пугала и томила. Я проживала каждый свой день, словно в страшном сне, не в силах отличить один от другого.

Каждый вечер, оставшись одна, я лила слёзы о своём супруге и злой судьбе, пожалевшей для нас счастья. Я мучилась страшными сомнениями и разрывалась между преданностью господину, которая требовала, чтобы я ждала его возвращения в чертоге и заботилась о сыновьях, как бы трудно это ни было, и страстной любовью, молившей броситься вслед за ним и предотвратить тот страшный исход, на который он обрекал нас обоих. Я колебалась, и сердце одинаково болело при мысли о разлуке с сыновьями или любимым асом. Сколько же я выстрадала в те долгие дни, разве можно передать эту боль словами? Отчего жестокое провидение всю жизнь заставляло меня выбирать между теми, кого я любила больше жизни?.. У меня на это больше не осталось сил…

В один из долгих холодных вечеров я металась по покоям в поисках единственного верного решения. Должна ли я была подчиниться судьбе и с покорностью принять уготованное или восстать против неё в надежде изменить предначертанное? Я не могла знать, однако понимала, что, если останусь взаперти в огненном чертоге, то вероятнее всего лишусь рассудка. Я уже велела готовить сопровождение и лошадей, когда в опочивальню вошёл Нарви. Застав меня в сборах к путешествию и угадав моё очевидное намерение, сын улыбнулся, и его серьёзное встревоженное лицо смягчилось. Смутившись, я замерла, а после раскрыла ему объятия.

— Госпожа моя, я волновался за тебя, — признался красивый ас, крепко обнимая свою невысокую мать, которую уже успел перерасти. — И ещё больше волнуюсь за отца. Я пришёл, чтобы поговорить с тобой о нём, но вижу, что ты пришла к тому же заключению, что и я, — Нарви усмехнулся, окинув взглядом покои. Мы присели на мягкой тёплой шкуре у камина, чтобы побеседовать в спокойной обстановке. — Меня не покидает мысль, что повелитель покинул чертоги каким-то не таким, как раньше. Некая обречённость сквозила в его взгляде, и эти тоскливые глаза преследуют меня в страшных снах. Иногда я просыпаюсь в холодном поту и сам не могу понять из-за чего, но чувствую: что-то приближается. Я знаю, ты испытываешь нечто похожее, не так ли?

— Всё так, Нарви, — я даже не пыталась что-либо скрыть от проницательного юного бога. Он повзрослел, и, хотя для матери её сын навсегда останется ребёнком, стал рассудительным и мудрым собеседником. — Я не могу больше жить в неведении и томиться смутными предчувствиями. Я должна найти и попытаться вразумить повелителя, пока не стало поздно. Прошу, не пытайся остановить меня, ведь это решение и без того не было простым…

— Я не стану отговаривать тебя, мама, — не сводя с меня пронзительных соколиных глаз, согласился Нарви, — однако я не отпущу тебя одну в долгое и опасное путешествие. Я буду сопровождать тебя вместе с выбранными тобой стражниками, — я покачала головой и раскрыла губы, однако сын прервал меня раньше, чем я успела возразить: — Не спорь! Ни я, ни Вали никогда не оставим тебя одну. Не надейся, что хоть один из нас станет отсиживаться в золотом чертоге, если ты решишь отправиться в трудный путь.

— Нарви, я благодарю тебя за понимание, однако вы с братом останетесь здесь, несмотря ни на что. Вы не смеете нарушить волю своего повелителя, а кроме того…

— А кроме того, госпожа тоже останется в чертоге, — прервал меня насмешливый и вызывающий голос младшего сына. Не сговариваясь, мы с Нарви удивлённо обернулись. Из тени выступил Вали, скрестив руки под грудью, — ни один из нас не заметил, как он вошёл, и не знал, долго ли юный наследник бога огня находился в покоях и слушал наш разговор. Сын поклонился мне и приблизился к очагу. — Прости, мама, но я не позволю. Господин предугадал твоё намерение и вверил тебя мне, зная, что Нарви поддастся сочувствию и поддержит рискованное решение. Не так ли?

— Не бери на себя слишком много, Вали, — усмехнувшись, откликнулся он, поднимаясь на ноги, и глаза старшего сына бога обмана недобро сверкнули. Оторопев от происходящего, я и не задумалась о том, чтобы встать, а только переводила растерянный взор с одного сына на другого. Оба — такие юные и горячие — пылали решимостью и упорством. — Хочу напомнить тебе, что как младший сын повелителя ты здесь ничего не решаешь. И уж тем более не имеешь права указывать госпоже.

— Это говорит мне законный наследник, без зазрения совести пренебрёгший словом отца и господина? — с язвительной улыбкой парировал Вали, с вызовом глядя на брата. — Стыдно, Нарви! Что сказал бы повелитель, узнай он об этом?.. — старший ас стиснул зубы, сжал кулаки, и я догадалась, что колкие слова собеседника достигли цели и задели его. — Но ты прав в одном: я не смею указывать госпоже. А потому взываю к благоразумию вас обоих, ведь приказания отца распространяются на всех.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь, — голос Нарви стал более холодным, жёстким, губы скривились от зарождающегося гнева. — Ты слепо подчиняешься приказу отца и не понимаешь, как заблуждаешься! Ты юн и не способен осознать: в жизни случаются часы, когда необходимо думать своей головой! Когда преступить повеление — меньшее из зол, нежели молчать и бездействовать. А потому не зли меня и уйди с дороги! — высокий ас сделал шаг вперёд, но настойчивый спутник, словно отражение, шагнул в сторону и снова остановился перед ним, перекрывая путь. Не помня себя от растерянности, я не спускала глаз с сыновей — таких разных и в то же время похожих. Губы мои шевелились, однако голос пропал. Нарви потянулся за мечом, но Вали опередил его: ловко отскочив в сторону, выхватил клинок из ножен и замер в боевой стойке, готовый к новому быстрому движению.

— Я не хочу сражаться с тобой, брат, — предупредил он, проговаривая каждое слово и крепче сжимая позолоченную рукоять. Глаза юного аса, тем не менее, горели решимостью. — Однако если придётся скрестить с тобой клинки, то так тому и быть! Я не позволю вам с матерью покинуть пламенные чертоги и подставить себя под удар. Даже если понадобится вбить эту мысль в твою голову… — Нарви не ответил. Одним плавным движением извлёк меч и тут же с разворота нанёс удар. Вали был готов к обманному манёвру и с завидной силой отразил его, заставив брата отступить на пару шагов, после чего нырнул к земле и рубанул снизу вверх. Остриё клинка сверкнуло перед самым лицом старшего господина, чудом успевшего уйти от удара и не заработать себе уродливый шрам на щеке. Осознав, что вспыльчивые сыновья не шутят и не дурачатся, я сорвалась со своего места испуганной птицей.

— Достаточно! — дрожащий звонкий голос, казалось, разрезал тишину не хуже мечей, свистевших в воздухе ещё мгновение назад. — Вы, верно, разум потеряли оба! — не думая о своём благополучии, я вклинилась между разъярёнными сыновьями, вынуждая обоих отвести клинки остриём в пол. — Вы же родные братья, в вас течёт одна кровь! Как вы смеете поднимать друг на друга меч, когда должны сражаться спиной к спине?! — несмотря на мои увещевания, Вали улыбнулся, оттолкнулся от пола и, сделав переворот в высоком прыжке, мягко, по-кошачьи приземлился за спиной старшего аса.

— Откажись от этого путешествия, мама, — твёрдым голосом проговорил он, перекинув руку через плечо Нарви и приставив лезвие к горлу. Я вскрикнула и зажала рот ладонями. — Нарушишь завет отца, и за несчастьями не придётся далеко ходи… — Вали не сумел завершить фразу, потому что, воспользовавшись тем, что он отвлёкся на миг, Нарви схватил соперника за плечи, согнулся и с силой перекинул через себя. Противник с грохотом врезался в тяжёлое деревянное кресло, опрокинул его и замер на полу. Я в гневе обернулась к старшему сыну. Волосы пылали огнём, словно у Локи, выразительные отцовские губы дрожали от злости. Я могла ожидать подобной выходки от своенравного Вали, но чтобы и спокойный доброжелательный Нарви поддался на провокацию?.. В такую ярость его умел ввергнуть один только младший брат.

— Хватит! — воскликнула я, опускаясь на колени рядом с сыном. Не смутившись общества матери, Вали грязно выругался и сел. Лоб юноши кровоточил, но, по крайней мере, он был жив и мог двигаться без посторонней помощи. У меня отлегло от сердца. — Убери меч, Нарви. А ты угомонись, Вали! Никто никуда не поедет, ясно? Прекратите этот беспредел! Локи высек бы вас обоих, несмотря на возраст, если бы стал свидетелем такого позора! — я осеклась и закрыла лицо ладонями, чувствуя, как слабею, как слёзы — мои вечные спутники — наворачиваются на глаза. До чего же докатился прежний мир, если брат пошёл на брата? Даже если обоими двигали благие с их точки зрения побуждения, меняло ли это суть?..

Позабыв об обиде и соперничестве, Нарви и Вали тут же обняли меня с двух сторон, согревая теплом разгорячённых тел. Не скрою: я испугалась. Я очень испугалась, что один из них может зайти слишком далеко и погубить другого. Не имело значения кто и кого, важным оставалось то, что большую часть своей долгой жизни я жила с подобным страхом, выбирая между отцом и мужем, а теперь осталась одна, без того и без другого. Я не могла допустить, чтобы история повторилась, потерять сыновей, как потеряла любимых асов. Не могла лишиться своего последнего утешения. Я готова была отказаться ото всего, лишь бы они никогда не стали соперниками и врагами. А к тому же… Увидев, как мирные и дружные братья вспыхнули на пустом месте, готовые всерьёз покалечить друг друга, я поняла, о чём говорил Локи. Время пришло. Мы больше ничего не решали. Я не сумею остановить бога огня…

Дни складывались в месяцы. В прежние времена полный жизни и радости золотой чертог замер в тишине и бездействии, стал мне могилой, пусть я ещё дышала, а в груди затихало тревожное любящее сердце. Нарви и Вали поначалу сердились друг на друга из-за произошедшей между ними размолвки. Однако долгие часы, проведённые бок о бок, и общая печаль вновь сплотили их, сделали ближе. Я же не находила покоя. Слонялась по пламенному дворцу, словно тень перед рассветом, предчувствуя страшное. Сыновья и приближённые поддерживали меня, и я, как могла, старалась отплатить им нежностью и любовью, однако моя душа и мысли были далеки от Асгарда, остались в руках переменчивого двуликого бога. Я тосковала с каждым днём сильнее, вспоминала родной голос, последние слова и выражение глаз, каждую малейшую чёрточку любимого лица. В конце концов, я извела себя так, что совершенно ослабела.

Он ворвался в родные чертоги, словно буйное пламя Муспельхейма, взмывающее до небес. Стремительной золотой стрелой влетел в мои покои, когда утомлённая печальная госпожа уже отходила ко сну, сделал круг под самыми сводами в знакомом до боли соколином обличье и спрыгнул на пол асом, переполошив меня. Спросонок я не сразу сумела отличить сон от реальности и поверить, что всё происходит на самом деле. Потянувшись, я села в постели, протёрла глаза и взглянула на мужа рассеянным взором, уверенная, что это один из моих жестоких обманчивых снов, заставлявших меня каждое утро испытывать мучительное разочарование и горечь. Правда, в этот раз он предстал передо мной совсем другим: волосы всклокочены, и в медно-рыжих прядях застряли коричневые перья и веточки деревьев, смуглое лицо смертельно побелело, а карие глаза, казавшиеся на его фоне огромными, сверкали, словно в лихорадке.

— У меня мало времени, Сигюн, — предупредил он и, пребывая в страшном возбуждении, схватил меня за руку, стащил с кровати. Начиная осознавать, что спонтанное ночное появление — не сон, я распахнула светлые ресницы и подчинилась. Он крепко прижал меня к себе трясущимися руками и, уткнувшись носом в волосы, сделал глубокий вдох, словно хотел сохранить их аромат на века. — Никто не должен знать, что я был здесь, слышишь? Никто, даже сыновья, — шептал он над моим ухом, а я, сама не своя от удивления, ощущала, как дрожу всем телом, угадывая его следующие слова. — Я пришёл проститься с тобой. Мы расстаёмся… Навсегда.

— Локи, — не веря самой себе, прошептала я, плотнее прижимаясь к нему похолодевшим телом и вдыхая знакомый мужской запах, по которому скучала каждый свой день. — Что ты такое гово… — он не дал мне закончить, прильнул к полураскрытым губам и запечатлел поцелуй, вложив в него, должно быть, всю свою страсть и отчаяние, потому что он показался мне настолько горьким, что не передать словами.

— Не ходи за мной и не ищи меня, — жёстко проговорил он спустя пару сладко-горьких минут и взял меня за плечи горящими ладонями. — Не делай глупостей, которые так любишь. А лучше вовсе… — он запнулся, и я поняла с пронзительной ясностью, с каким трудом ему даются продуманные, точно подобранные слова, — … забудь.

— Локи! — не оборачиваясь, он направился к дверям на веранду, однако, преодолев вызванное ужасом оцепенение, я сумела броситься к супругу и успела поймать его за запястье. Он замер, не глядя на меня, но не воспротивился. — Что же ты говоришь?.. Я последую за тобой хоть на край света, спущусь в Хель, если придётся, только не отталкивай меня! Ведь ты… Ты… — слёзы сдавили горло, и я ощутила, что не могу вымолвить ни слова, что задыхаюсь от горя и безнадёжности по мере того, как осознаю смысл сказанных им слов. — Ты вся моя жизнь, каверзный бог огня. И другой я не пожелаю… — руки мужчины дрогнули. Сильный ас стоял, склонив голову, скрыв волосами лицо, и не произносил ни звука. Он молчал, а мне становилось по-настоящему страшно.

Прошло несколько нескончаемых мгновений, после чего Локи засмеялся. Он засмеялся, и жестокий надменный смех, разлившийся во все стороны, заполнивший покои до самых сводов, вырвал воздух из моей груди. Лукавый ас повернулся ко мне, и узкие губы исказила злая презрительная ухмылка, придавая лицу выражение пренебрежения. Он вздёрнул подбородок, изогнул рыжую бровь и взглянул на меня свысока, как на нечто, не заслуживавшее его бесценного времени и внимания.

— Ты так и не поняла, Сигюн? — ледяной насмешливый тон обжёг меня, как удар хлыста по обнажённой плоти. Бог обмана с силой вырвал запястье из моих пальцев. — Я не хочу видеть тебя подле себя, куда бы ни направлялся. Ты мне наскучила, — я обратила на него взор наполнившихся слезами глаз, протянула было руки и, смутившись, опустила их перед собой. Было больно. Очень больно — так, что перехватывало дыхание. Однако ранили меня вовсе не колкие речи — я не верила ни единому слову — а говорящие тёмные глаза мужа. Большую часть нашей совместной жизни Локи владел собой так, как не умел никто иной. Мой великолепный лжец, он принимал на себя множество разных ролей и в каждой оставался убедителен и красноречив. Но тогда, в тот страшный, трудный для нас обоих миг, он не сумел меня обмануть. Просто я знала лукавого аса лучше всех остальных. Просто он и сам ничуть не верил в свои слова, пусть внешностью так походил на охладевшего жестокого любовника. Глаза выдавали бога обмана.

— Оставь, мой лицемерный Локи, — прошептала я, делая к нему шаг, касаясь кончиками пальцев колючей щеки. Понимала же, что причиню нам обоим нестерпимую боль, однако так хотела коснуться его хотя бы раз, ощутить родное тепло, подарить нежность своего прикосновения. — Я знаю, ты лжёшь. Знаю, что любишь меня одержимее, чем когда-либо прежде. Так зачем нам этот страшный обман? Ведь я… Приму любую судьбу за тебя. Совершённые тобой ошибки — это ещё не ты сам… Нет такой вины, какую нельзя искупить раскаянием.

— Есть, — глухо проговорил Локи, отступив на шаг и отстранившись. Живые глаза блестели, выдавая своего обладателя с головой. — Та вина, в которой ты не раскаиваешься! — жёсткий голос его не дрогнул. Не дрогнула и раскрытая ладонь, ударившая меня по лицу, оглушившая, сбившая с ног. Я упала на колени, бессознательным движением накрыла ладонью щёку, горевшую от боли, но не сводила с него ищущего, умоляющего взгляда. Я не ощутила обиды. Догадывалась, что он жалел меня, потому что знала, как бог огня умеет бить и истязать в порыве гнева и ненависти. В тот миг, напротив, он прекрасно владел собой. Каждый жест, каждое слово — лишь продуманный, просчитанный шаг, призванный вселить отторжение в моё сердце, заставить отвернуться от него.

— Что бы ты ни сотворил, я буду рядом с тобой, слышишь, Локи? Я хочу, чтобы ты знал: я буду с тобой! До самого конца… — не поднимаясь с коленей, я протянула к нему руки и всё смотрела любящим понимающим сочувствующим взглядом, полным заботы и верности. Тонкие губы дрогнули, однако уже через минуту он совладал с красивым волевым лицом, вернул ему выражение холодного презрения. — Я прошу тебя: останься! Как и в тот вечер, я заклинаю тебя, останься со мной!.. Я люблю тебя, мой мечущийся огненный ас! Я люблю тебя и буду любить до последнего вздоха. Не уходи…

— Я не нуждаюсь в твоей любви, — с насмешкой бросил он мне в лицо, рождая грустную улыбку на трясущихся губах. Какая неподражаемая правдоподобная ложь! Этот беспощадный тон, это уничижительное выражение лица! Однако глаза не решаются взглянуть мне прямо в лицо, а дрожащие руки спрятаны за спиной. Наша общая боль росла и подпитывала друг друга, и я осознала, что должна остановиться. Сдаться, перестать мучить и терзать его. Отпустить, чего бы мне это ни стоило! Он не останется. Я только оттягиваю неотвратимое, изводя нас обоих. Локи уйдёт, потому что так решил. Потому что, должно быть, это правильно. Даже если сердце не сможет смириться, разум обязан это принять. Принять и отпустить мужчину, которого я любила больше жизни. — Встань! Твоё унижение и раболепство мне отвратительно.

— Твоё высокомерие и эгоизм мне отвратительны не меньше, — собравшись с силами, парировала я, вложив в неверный голос всю желчь и холодность, на какую была способна в то мгновение. Я поднялась с колен и распрямилась, развела тонкие плечи. Сердце в груди билось, как никогда, разрывалось от боли и безысходности. Я заставила его замолчать и вскинула голову. — Улетай, двуликий бог обмана, раз тебе наскучила твоя последняя забава! Уходи и не оборачивайся! Не думай, что кто-то в золотом чертоге будет убиваться по тебе до конца своих дней — этому не бывать! — мне показалось, что уголки любимых губ дрогнули в намёке на улыбку, а в глазах как будто мелькнула признательность. Мы друг друга поняли, как понимали с первых дней знакомства. Он бросил на меня последний взгляд, полный томительного желания, плохо скрытого деланным безразличием, и, обернувшись медным соколом, выскользнул в окно.

Я провожала возлюбленного взглядом, понимая, что отпускаю в свободный полёт собственное сердце. Локи сделал несколько мощных взмахов крыльями, рассекая воздух, затем, видно, опомнился и из знакомого асам сокола обратился в смоляного ворона. Протяжно каркнув, чёрная птица затерялась во тьме. Я улыбалась побелевшими губами, уголки которых тянулись к подбородку, а оставшись в одиночестве, закрыла рот ладонью и сотряслась в глухих рыданиях. Сделав пару неловких шагов вперёд, больше похожих на падение, прильнула к деревянным дверям, ведущим на веранду, прижалась лбом к тёплому дереву. Он улетел… Он улетел навсегда! И сделал это вовсе не потому, что не любил нас, а именно потому, что любил больше всего на свете и не желал подвергать опасности. Чтобы сохранить свою семью, Локи отказался от того, о чём мечтал всю жизнь и что обрёл на такой короткий срок.

Ощущая полное бессилие, я ударила кулаком в жалобно скрипнувшее дерево и сползла по нему на пол, опустившись на колени. Безудержные рыдания разрывали грудь, и я не могла им противостоять. Давясь слезами, думала о том, отчего такая жестокая судьба выпала на мою долю, отчего провидение отвело мне так мало счастья и столько горя и скорби, сколько не выдержит ни одна другая женщина? За что мне всё это, чью я искупала вину? Сколько ещё долгих дней печали и боли отведено мне вещими норнами? И смогу ли я хоть когда-нибудь наконец обрести долгожданный покой? Сердце в груди замирало и нашёптывало: без любимого лукавого аса мне больше не найти покоя.