Зона Севера. Двуединый

Глава 4

Ломон рассказал Олюшке про особенность работы «туннеля», благодаря которой он из двух человек стал одним – точнее, двуединым. Разумеется, он не стал говорить осице, что на самом деле они – Лом и Капон – не братья, а один и тот же человек из разных миров, поскольку, как уже было сказано, вообще на эту тему не собирался распространяться. Тем более даже в таком, «упрощенном» варианте она ему не поверила и, сердито засопев, процедила сквозь зубы:

– Что ты мне тут заливаешь? Такое только в плохих книжках бывает, когда у писателя с талантом проблемы, вот он и начинает ерунду всякую выдумывать!

– А я и не говорю, что это не ерунда, – невесело усмехнулся Ломон. – Еще какая ерунда. Не будь ты девушкой, я бы даже другое слово использовал. Тем не менее она с нами случилась. Веришь?

– Нет!

– Он правду говорит, – подал голос Подуха. – Я там был, когда они вдвоем в эту оказию шагнули, а вернулся потом один. Погоди-ка! Так ведь и ты в гараже в это время сидела, сама говоришь! Должна была видеть.

– Я ведь не под потолком сидела, мне вас из-за вездехода не всегда было видно. Да и темно еще, вы же мне специально фонариком не подсвечивали, чтобы я все разглядела.

– Ну, слышать была должна, когда мы это обсуждали.

– Ничего я никому не должна! – зашипела Олюшка. – Вы же во все горло не орали, а у меня обычные уши, а не локаторы, чтобы каждый ваш шепоток разобрать.

– Хорошо, – сказал двуединый. – Ты помнишь, как мы с братом были одеты? А теперь взгляни на это, – указал он на ставшие рябыми с преобладанием зеленых, желтых и коричневых тонов штаны и куртку – нечто среднее между прежней камуфляжной экипировкой Капона и походным костюмом Лома.

– И что? – фыркнула осица. – Вы сто раз могли переодеться после того, как нас встретили.

– Во что переодеться? Или ты думаешь, что от наших преследователей мы с чемоданами убегали?

– Ничего я не думаю. Кроме того, что такого, как ты сказал, не бывает.

– Пусть ты и много читаешь, но даже в книгах не написано того, что может быть на свете. А уж тем более того, что может быть в Помутнении.

– Ну… допустим, – стала сдаваться осица. – И как вы теперь, так и будете вдвоем одно тело делить?

– Есть вариант, – сказал двуединый и объяснил, что при обратном переходе через эту аномалию Лом и Капон опять становились сами собой. А потом добавил: – Но нам было жалко терять время на возвращение через город, поэтому на время поездки мы решили остаться двуединым человеком. Да и экономней так, и места меньше занимаем. Ну а когда вернемся назад, тогда и восстановимся. Тем более теперь мы знаем, что в лицее имеется сразу два «туннеля», так что и ноги, как говорится, стаптывать не придется.

В конце концов Олюшка, судя по всему, двуединому поверила. Во всяком случае, больше ему не возражала. И какое-то время они после этого ехали молча, Ломон даже стал подремывать. И тут вездеход вдруг резко задергался – так, что сталкер с осицей повалились на пол – и остановился. Самое ужасное, двигатель при этом заглох!

Ломон, матерясь под нос, бросился к дверцам, распахнул их и выскочил наружу.

– Ты что наделал?! – закричал он также уже выбравшемуся наружу Васюте. – Мы же теперь тут застряли!

Но водитель вездехода к нему даже не обернулся. Он смотрел куда-то вперед, и хоть двуединый не мог видеть его лица, уже одна только Васютина поза красноречиво говорила, насколько тот изумлен. Однако вскоре он все-таки оглянулся, и Ломон поразился величине глаз приятеля – казалось, еще чуть-чуть, и они выпадут.

– Ты чего? – начал переживать двуединый сталкер, опасаясь, что они снова влетели в какую-то психотропную аномалию, которая что-то уже сотворила с мозгами Васюты. И то, что он ответил, казалось бы, подтвердило это опасение:

– Там… Там Медок! Он сюда бежит.

– Да что ты… – начал было Ломон, но тут вдруг услышал радостный собачий лай, который ни за что не смог бы перепутать с чьим-то другим. Во всяком случае, не перепутал бы Капон, но сейчас сталкеру было не до того, чтобы разбираться, кому именно принадлежат эти мысли.

Он выбежал перед вездеходом и сразу увидел саженях в тридцати впереди несущегося к нему по разбитому асфальту четвероногого друга. Не медля ни секунды, сам он тоже ринулся навстречу псу.

Когда они поравнялись друг с другом, Медок вскинул передние лапы, забросил их на плечи Ломону и принялся облизывать ему лицо, поскуливая от счастья. Двуединый сталкер и сам едва не заскулил – настолько ему, особенно ипостаси Капона, стало легко на душе.

– Ты как?.. Ты откуда тут?.. – забормотал он, гладя большую лохматую голову пса, когда оба чуть успокоились. – Ты ведь не мог из Канталахти… Постой, они тебя что, высадили?

Медок дважды гавкнул. А ведь когда после встречи с «черными учителями» пес обрел разум, сталкеры договорились, что тот при «разговоре» с ними станет лаять: один раз будет значить «да», два – «нет», три – «не знаю». Ну а когда начнет скулить – на помощь придет Лом, который, взяв лапу в ладонь, мог прочесть мысли пса – точнее, их словесную интерпретацию, как если бы Медок говорил это сам.

Но сейчас «гав-гав» означало «нет», что озадачило Ломона.

– Как это нет? – заморгал он. – Ты ведь с ними улетел на дирижабле!

– Гав!

– А сейчас ты здесь. Но ведь до Канталахти еще далеко, ты бы не успел прибежать. Веришь?

Медок трижды пролаял, что означало «не знаю».

– Ерунда какая-то… – помотал головой двуединый. – Ладно, дай лапу.

И вот тут ему стало не по себе. Он вспомнил, что перестал отчетливо улавливать ментальную энергию, так что кто знает, сможет ли он теперь понимать Медка? Но не попробовав – не узнаешь. И Ломон внезапно задрожавшей ладонью сжал мохнатую лапу друга.

Опасения были не напрасными – он не «услышал», что «сказал» ему пес. Возникло лишь перед мысленным взором беспорядочное мельтешение, от которого к горлу подкатил тошнотворный комок.

– Стоп! – выкрикнул двуединый и, разжав пальцы, выпустил собачью лапу. – Дай мне минутку…

Переждав, пока в голове слегка прояснится, он собрался попробовать снова начать «разговор», но услышал из-за спины взволнованный голос Олюшки:

– Это же ваша собака! Откуда она здесь? Ты же говорил, что она улетела на дирижабле! И ты что, с ней разговариваешь?

Ломон, увлекшись «беседой» с Медком, даже не заметил, как к ним подошли все трое: и Олюшка, и Подуха с Васютой. Сейчас нужно было быстро решить, что делать: продолжать скрывать разумность Медка или все-таки в этом сознаться, ведь теперь утаивать этот факт будет не только сложно, но и неэффективно, ведь от пса следовало многое узнать. И он решил сказать правду. Ведь если до этого он опасался, что осица ему не поверит, то теперь доказательство – вот оно, сидит рядом и смотрит на них умными глазами цвета гречишного меда.

– Да, это наш пес Медок, – уверенно произнес двуединый. – Откуда он здесь взялся, я пока не выяснил. Но надеюсь это сделать. Потому что я и в самом деле разговаривал с ним. Ведь наш Медок… В общем, он стал разумным после встречи в лицее с «черными учителями».

– С кем?.. – вытаращила глаза Олюшка. Странно, что она удивилась именно этому, а не самому факту разумности пса.

– На нас напали черные лоснящиеся существа размером с человека, но двигающиеся очень быстро. Поскольку они вырвались из преподавательской, мы и прозвали их «черными учителями». Хоть и с трудом, но нам удалось с ними справиться, вот только один из них, подыхая, придавил собой Медка. И когда мы его освободили, он стал разумным.

– Мы называем их «мазутиками», – сказала осица. – Гадость та еще.

– То есть ты мне веришь? – уточнил Ломон. – Я имею в виду разумность нашего пса.

– Ну, так ты же не совсем идиот, чтобы соврать в том, что прямо сейчас и можно проверить, – кивнула на Медка Олюшка. – Он может по-человечески разговаривать?

– По-человечески нет, но мы придумали систему из нескольких гавканий… – И двуединый объяснил осице, как именно может отвечать на вопросы Медок. А потом добавил: – Если же ему самому нужно было что-то нам сообщить, я… то есть не этот я, а конкретно Лом брал его лапу, и устанавливался мысленный контакт. Но сейчас я попробовал – получается ерунда. Видимо, сознание Капона блокирует способности Лома. Не полностью, но…

– Он правду говорит? – не дослушав сталкера, спросила у Медка осица.

– Гав, – подтвердил разумный пес.

И между ним и Олюшкой, если заменить для удобства гавканье человеческим словами, состоялся следующий «разговор»:

– И раньше ты был обычной собакой?

– Да.

– То есть соображать, как мы, не мог?

– Нет.

– А после встречи с «мазутиками»… ну, с «учителями» этими, научился?

– Да.

– Сколько будет семью восемь?

– Не знаю.

– Ты еще попроси его доказать теорему Пифагора! – вмешался Ломон. – Он всего лишь стал разумным, математике его «черные учителя» научить не успели. Как и прочим предметам тоже.

– Я не с тобой разговариваю, а с собакой! – сердито глянула на него осица и продолжила общение с Медком: – Значит, писать ты тоже не умеешь?

– Нет.

– Плохо. Сейчас бы нацарапал на земле нужные ответы… Ну да ладно, давай хоть так. Ты на самом деле полетел в Канталахти на дирижабле?

– Да.

– И вы туда долетели?

– Нет.

– Тогда где теперь дирижабль?

Медок заскулил, не имея возможности ответить на такой неконкретный вопрос, но потом, вскочив на ноги, выбежал за край дороги и залаял, вытянув морду к лесу.

– Он что, упал?! – выкрикнули, похоже, все четыре человека сразу.

– Да.

– Далеко? – перехватил инициативу «беседы» Ломон.

– Да… Нет… Да… Нет… – начал лаять, неуверенно мотая головой, Медок.

– Сам же сказал, что он математике не обучен, – фыркнула Олюшка. – Он же тебе в верстах расстояние не назовет, а что ты подразумеваешь под «далеко», откуда он знает!

– Провести нас туда сможешь? – признавая правоту осицы, переиначил вопрос двуединый.

– Да.

– А сами-то канталахтинцы где? – задал вопрос и Подуха. Но быстро сообразив, что на такой вопрос ответа не получит, тут же поправился: – Они живы?

– Не знаю… Нет… Не знаю.

– Но тебе все же больше как показалось: живы?

– Нет, – дважды пролаял Медок.

– Нам в любом случае нужно идти туда, – сказал Ломон. – Тем более если летуны все-таки живы, но, возможно, ранены.

– А ты что, врач? – скривила губы Олюшка.

– Нет, но элементарную первую помощь мы, возможно, сможем оказать. В конце концов, вызвать подмогу из Канталахти, если на дирижабле есть рация и если она не пострадала при падении.

– Если Медок уцелел, значит, удар о землю был не очень сильный, – предположил Васюта.

– Нет! – дважды гавкнул Медок.

– То есть удар был сильный?

– Да.

– Повезло тебе, выходит, песик, – погладил Васюта его лохматую голову.

И тут трубник, нехорошо нахмурясь, спросил у Ломона то, чего и сам уже с тревогой ожидал от него двуединый сталкер:

– Но если пес разумный, значит, он залез в дирижабль не по дурости. А зачем тогда?

Ломон принялся лихорадочно соображать. Теперь и в самом деле нельзя было сказать, что Медок забрался к летунам ну пусть и не по дурости – зачем обижать мохнатого друга, – но хотя бы даже и из любопытства. Ведь и Подуха, и Олюшка элементарно это проверят, просто спросят у Медка, так ли это, а разумный пес не умеет врать… Но и говорить истинную причину – это значит нужно рассказывать про нужду в мощном аккумуляторе, что незамедлительно даст почву для новых вопросов, где что-то выдумать будет весьма затруднительно, а правда такова, что ее непременно примут за ложь.

И тут неожиданно пришел на помощь Васюта.

– Я мечтал понырять с аквалангом, – сказал он, вспомнив недавний разговор с Подухой.

– С дирижабля?.. – скривила в ехидной улыбке губы осица.

– Нет. С лодки, с катера, все равно с чего. Я ведь не знаю, что там есть, в этой Кандалак… в этом Канталахти. Но акваланги ведь должны быть, там же море.

– А при чем тут собака и дирижабль? – продолжал хмуриться Подуха.

– Мы отправили с Медком послание для канталахтинцев, – ответил Ломон, придерживаясь правила «правдивой лжи», когда следует врать, беря за основу истину, чтобы и выглядело сказанное естественно, да и чтобы самому во вранье не запутаться. – Написали у него на ошейнике, что у нас есть к ним дело, но мы хотим общаться без посредников. И сообщили частоту приемопередающего устройства, которое имеется у Зана. Точнее, в нем самом. Верите? Да что я рассказываю – вот, сами посмотрите.

Двуединый наклонился к Медку, запустил пальцы в густую серую шесть, но ошейника не нащупал.

– Они что, его сняли? – спросил он у пса.

Медок утвердительно гавкнул.

– Ну вот, – выпрямился Ломон. – Слышали? Канталахтинцы сняли ошейник. Значит, прочитали записку.

– Но на связь не вышли? – спросила Олюшка.

– Нет, – развел руками двуединый. – Может, у них не было рации или она не поддерживала нужную частоту.

– А может, вы другое там написали, – пронзила его осица таким холодным взглядом, что Ломон едва удержался, чтобы не поежиться. – Может, вы предложили возить на вездеходе туда-сюда грузы вместо них. И им хорошо – не нужно по небу мотаться, и вам навару выше крыши. Ну а потом вы открыли стрельбу, чтобы отлет дирижабля и эти вот как бы законные санкции получили бесспорное основание. Как тебе такой вариант?

– Вот ведь гады! – навел на Ломона «Печенгу» трубник.