Двор Хаоса

Глава 12

Я следил. На высотах вокруг меня царило великое безмолвие. Все войска остановились и смотрели на процессию. Даже пленники с Двора, окруженные сталью, обратили свое внимание в эту сторону.

Возглавляемая бледными трубачами, выехала масса всадников, верхом на белых жеребцах, неся знамена, некоторые из которых я не узнал, позади человека-существа, несшего амберский штандарт с Единорогом. За ними последовали новые музыканты, некоторые играли на таких инструментах, каких я никогда прежде не видывал.

За музыкантами маршировали рогатые, человекообразные существа в светлых доспехах, длинные колонны их, и примерно каждый двадцатый нес перед собой огромный факел, держа его высоко над землей.

Тут до нас докатился глухой шум, медленный, ритмичный, возвеличенный катящийся под нотами труб и звуками музыкантов, и я понял, что солдаты-пехотинцы пели.

Много времени, казалось, прошло, когда эта масса прошествовала по тому черному пути через отдаленную дорогу ниже нас, и все же ни один из нас не шелохнулся и ни один из нас не заговорил. Они прошли с факелами, знаменами, музыкой и пением, и, наконец, они подошли к краю бездны и продолжали идти по почти невидимому продолжению того темного большака, с факелами, горящими теперь на фоне черноты, освещая им дорогу. Музыка стала сильнее, несмотря на расстояние, со все новыми и новыми голосами, добавлявшимися к тому хору, покуда авангард продолжал выступать из этого сверкающего молниями грозового занавеса. Проходил случайный раскат грома, но он не мог заглушить этого; ни напавшие ветры загасить хоть один факел, насколько я мог видеть. Движение обладало гипнотическим воздействием. Казалось, что я следил за процессией бессчетные дни, наверное, годы, слушая мотив, который я теперь узнал.

Вдруг через грозовой фронт пролетел дракон, и еще один, и еще. Зелено-золотисто-черные, как старое железо, я наблюдал, как они парят на ветрах, поворачивая головы, чтобы выпустить огненные вымпелы. Позади них сверкали молнии и они были ужасающими и великолепными, и неисчислимого размера. Под ними шло небольшое стадо белого рогатого скота, ревя и выбивая дробь своими копытами. Среди них были всадники, щелкавшие длинными черными бичами.

Затем пошла процессия истинно звериных войск из Отражений, с которыми Амбер иногда торговал — тяжелых, чешуйчатых и когтистых — играя на инструментах вроде волынок, чьи завывающие свисты доносились до нас с трепетом и пафосом.

Они промаршировали дальше и появились новые факельщики и новые войска со своими цветами. Мы следили, как они проходят и улетают своей дорогой в далекое небо, сияющая миграция светлячков, и их конечная Цитадель — та черная, называемая Двором Хаоса.

Шествию, казалось, нет конца, я потерял всякий счет времени, но грозовой фронт, странное дело, не наступал, когда продолжалось все это. Я даже несколько потерял свое чувство личности, настолько я был захвачен процессией, проходящей мимо нас. Это, знал я, было событием, которое не могло повториться никогда.

Светлые летающие существа проносились над нами, а темные проплывали повыше.

Там были призрачные барабанщики, существа из прозрачного света и стая летающих машин, я увидел всадников, облаченных во все черное, верхом на самых разных зверях, крылатые драконы зависли в небе. И звуки — топот копыт и ног, пение и завывание, барабаны и трубы — выросли в могучую волну, омывавшую нас.

Затем, когда мои глаза прошли вдоль этих шеренг, из сверкающего занавеса появилась новая фигура. Это была повозка, вся задрапированная черным, влекомая парой черных коней. В каждом углу появлялся посох, пылавший голубым огнем, и на ней покоилось то, что могло быть только гробом, завернутым в наш флаг с Единорогом. Возницей был горбун, облаченный в пурпурно-оранжевые одежды, и даже на этом расстоянии я знал, что это был Дворкин.

«Значит, таким вот образом, — подумал я. — Не знаю почему, но это как-то укладывается, укладывается, что ты теперь путешествуешь на прежнюю Родину. Было многое, что я мог сказать тебе, пока ты жил, но мало было когда-нибудь сказано правильных слов. Теперь все кончено, потому что ты мертв. Так же мертв, как все те, кто ушел в это место до тебя, куда скоро могут последовать остальные из нас. Я сожалею. Лишь после всех этих долгих лет, когда ты принял другое лицо и облик, я, наконец, узнал тебя, стал уважать, и даже стал относиться к тебе с симпатией — хотя и в этом образе ты был хитрым старым ублюдком. Было ли ганелоновское „Я“ все время настоящим тобой или оно было еще одной формой, принятой ради удобства, старый изменитель Облика? Я никогда не узнаю, но я хотел бы узнать, что увидел тебя, наконец, таким, каким ты был, что я встретил того, к кому относился с симпатией, кому мог доверять, и что это был ты. Я желал бы, чтобы я смог узнать тебя лучше, но и на том спасибо…»

— …отец? — тихо произнес Джулиан.

— Он хотел, чтобы его отвезли за Двор Хаоса в окончательную тьму, когда, наконец, придет его время, — сказал Блейз. — Так мне однажды рассказал Дворкин. За пределы Хаоса и Амбера, в место, где никто не царит.

— И так оно и есть, — сказала Фиона. — Но есть ли где-то порядок за стеной, через которую они прошли? Или гроза будет продолжаться вечно? Если он преуспел, она лишь приходящее явление и мы в безопасности. Но если нет…

— Это не имеет значения, — вмешался я, — преуспел он или нет, потому что я преуспел.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Я считаю, что он потерпел неудачу, — объяснил я. — Что он был уничтожен прежде, чем сумел отремонтировать старый Лабиринт. Когда я увидел приближение этой грозы, на самом деле я испытал часть ее, я сообразил, что никак не смогу вовремя поспеть сюда с Камнем, который он отправил мне после своих усилий. Бранд всю дорогу пытался отнять его. Может это подало мне мысль. Это было самое трудное, что я когда-либо делал, но я преуспел. Мир должен удержаться от распада, выживем ли мы или нет. Бранд отнял у меня Камень как раз тогда, когда я завершил его. Но я оправился от его нападения и сумел воспользоваться Лабиринтом, чтобы спроецировать себя сюда. Так что Лабиринт по-прежнему существует, что бы там еще ни произошло.

— Но, Корвин, — спросила Фиона, — что если отец преуспел?

— Я не знаю.

— Я так понимаю, — сказал Блейз, — из того, что рассказал мне Дворкин, что два различных Лабиринта не могут существовать в одной и той же вселенной. Те, что в Рембе и на Тир-на Ног-те не в счет, будучи только отражениями нашего…

— Что же случиться? — спросил я.

— Я думаю, что произойдет откол, основание нового существования где-то.

— Каким же будет его воздействие на наш собственный?

— Либо всеобщая катастрофа, либо вообще никакого воздействия, — высказала свое мнение Фиона. — Я могу доказать любой вариант.

— Тогда мы вернулись прямо туда, откуда начали, — сказал я. — Либо все должно вскоре развалиться, либо все должно устоять.

— Кажется так, — согласился Блейз.

— Это не имеет значения, если нас все равно не станет после того, как эта волна доберется до нас, — рассудил я. — А она доберется.

Я снова вернул свое внимание похоронному кортежу. За повозками появились новые всадники, за которыми последовали марширующие барабанщики. Затем вымпелы и факелы и длинные шеренги солдат-пехотинцев. Пение все еще доносилось до нас, и далеко, далеко за бездной процессия, казалось, могла, наконец, добраться до той темной цитадели.

«Я так долго ненавидел тебя, в столь многом тебя винил. Теперь с этим покончено и ничего из этих чувств не осталось. Вместо этого ты даже хотел, чтобы я был королем, работа, для которой, как я теперь вижу, я не гожусь. Я вижу, что я, в конце концов, что-то значил для тебя. Я никогда не скажу другим. Достаточно знать мне самому. Но я никогда не смогу думать о тебе в том же духе. Твой образ уже теряет четкость. Я вижу лицо Ганелона там, где должно быть твое. Он был моим товарищем, он рисковал ради меня своей головой. Он был тобой, но другим тобой — тобой, которого я не знал. Сколько жен и врагов ты пережил? Много ли у тебя было друзей? Думаю, что нет. Но было с тобой столько того, о чем мы ничего не знали. Я никогда не думал, что увижу тебя, отошедшим в другой мир. Ганелон — отец — старый друг и враг, я прощаюсь с тобой. Ты присоединишься к Дейдре, которую я любил. Ты сохранил свою тайну. Покойся с миром, если такова твоя воля. Я даю тебе эту увядшую розу, пронесенную мной через ад, бросив ее в бездну. Я оставляю тебя розам и вывернутым цветам в небе. Я буду скучать по тебе…»

Наконец, долгое шествие подошло к концу, последние марширующие появились из занавеса и двинулись прочь. Молнии все еще сверкали, дождь все еще лил и громыхал гром. Но ни один член процессии, насколько я мог вспомнить, не казался промокшим. Я стоял на краю бездны, наблюдая, как они проходят. На моем плече лежала рука. Сколь долго она была там — не могу сказать. Теперь, когда прохождение завершилось, я понял, что грозовой фронт снова наступает.

Вращение неба приносило, казалось, на нас больше темноты. Слева от меня раздались голоса. Они, кажется, говорили долгое время, но я не слышал их слов. Я понял, что весь дрожу, что у меня все болит, что я едва держусь на ногах.

— Пойди приляг, — предложила Фиона. — Семья и так достаточно сократилась для одного дня.

Я позволил ей увести меня от края, спросив:

— Это действительно составляет какую-то разницу? Сколько у нас, по-твоему, времени?

— Мы не обязаны оставаться здесь и дожидаться ее, — ответила она. Мы перейдем через темный мост в Двор. Мы уже сломали их оборону. Гроза может до туда не добраться. Она может остановиться здесь, у бездны. В любом случае нам следует увидеть отбытие отца.

Я кивнул.

— У нас, кажется, будет мало выбора, кроме как быть послушными до конца.

Я улегся и вздохнул. Если что-нибудь, так я чувствовал себя еще слабее.

— Твои сапоги… — сказала она.

— Да.

Она стянула их. Мои ступни побаливали.

— Спасибо.

— Я достану тебе немного еды.

Я закрыл глаза. И задремал. Слишком много образов играло у меня в голове, чтобы составить связный сон. Не знаю, сколько это продолжалось, но старый рефлекс привел меня в состояние бодрствование при звуке приближающегося коня. Затем над моими ликами прошла тень.

Я поднял взгляд и посмотрел на закутанного всадника, молчаливого, неподвижного. Меня разглядывали.

Я ответил таким же взглядом. Не было ни одного угрожающего жеста, но в этом взгляде было чувство антипатии.

— Вот лежит герой, — произнес мягкий голос.

Я ничего не сказал.

— Я сейчас могла бы легко убить тебя.

Тут я узнал голос, хотя понятия не имел о причине таких чувств.

— Я наткнулась на Бореля, прежде чем он умер, — сказала она. — Он сказал, как подло ты взял над ним верх.

Я ничего не смог с этим поделать, я не мог сдержать его. Сухой смешок поднялся в моем горле. Из всех глупых вещей нашла из-за чего расстраиваться. Я мог бы сказать ей, что Борель был намного лучше экипирован и намного свежей, чем я, и что он подскакал ко мне, ища драки. Я мог бы сказать ей, что не признаю правил, когда на кону моя жизнь, или что не считаю войну игрой. Я мог бы сказать великое множество вещей, но если она не знала уже их, они не составят ни малейшей разницы. Кроме того, ее чувства были уже очевидными.

Так что я просто сказал одну из великих ритуальных истин:

— Во всякой истории есть больше, чем одна сторона.

— Я решила выбрать ту, которую имею, — сказала она мне.

Я подумал о пожатии плеч, но они у меня слишком болели.

— Ты стоил мне двух самых важных людей в моей жизни.

— О? Я огорчен за тебя, Дара.

— Ты — не то, во что меня заставили поверить, я видела в тебе истинно благородного человека — сильного, и все же понимающего и иногда немного. Приверженного чести…

Гроза, теперь уже намного ближе, сверкнула у нее за спиной. Я подумал о чем-то пошлом и высказал это. Она пропустила это мимо ушей, словно и не слышала меня.

— Теперь я ухожу, — сказала она. — Обратно к своему собственному народу. Вы пока что одержали победу, но вот там, — она показала в сторону грозы, — находится Амбер.

Я мог только смотреть, не сводя глаз. Не на бушующие стихии, на нее.

— Я сомневаюсь, чтобы там осталось что-то от моей верности стране, чтобы я могла отречься от нее, — продолжала она.

— А как насчет Бенедикта? — мягко спросил я.

— Не… — начала было она и отвернулась. И затем, после молчания: — Я не верю, что мы когда-нибудь встретимся вновь, — бросила она и конь унес ее влево от меня, в направлении Черной Дороги.

Циник мог бы решить, что она просто выбрала свой жребий быть с тем, на что она теперь смотрела, как на победившую сторону, так как Двор Хаоса, вероятно, уцелеет. Я же просто не знал. Я мог думать только о том, что увидел под ее капюшоном. Это было не человеческое лицо.

Но я повернул голову и смотрел ей вслед, пока она не исчезла. С исчезновением Дейдры, Бранда и отца, а теперь и с расставанием с Дарой, в таких отношениях, мир стал куда более пустым, что бы там от него ни осталось.

Я снова лег и вздохнул. Почему бы просто не остаться здесь, когда отбыли другие, ждать, когда гроза окатит меня, и уснуть… и раствориться? Я подумал о Хуги. Не переварил ли я его бегство от жизни так же, как и его мясо? Я так устал, что это казалось самым легким курсом…

— Вот, Корвин.

Я снова задремал, хотя только на минуту. Фиона опять стояла рядом со мной, вместе с пищей и флягой. С ней кто-то был.

— Я не желала перебивать вашу аудиенцию, так что я подождала.

— Ты слышала? — спросил я.

— Нет. Но могу догадаться, поскольку она ускакала. Вот.

Я проглотил немного вина, уделил свое внимание мясу, хлебу. Несмотря на мое душевное состояние, они показались мне очень вкусными…

— Мы скоро трогаемся, — сказала она, бросив взгляд на бушующий грозовой фронт. — Ты можешь держаться в седле?

— Думаю, что да, — сказал я.

Я глотнул еще немного вина.

— Но слишком много всего произошло, Фи, — сказал я ей. — Я эмоционально онемел. Я вырвался из сумасшедшего дома на Отражении. Я обманывал людей и убивал людей. Я отвоевывал свою память и пытался поправить свою жизнь. Я нашел свою семью и обнаружил, что люблю ее. Я примирился с отцом. Я сражался за корону. Я испробовал все, что знал, чтобы удержать мир от распада. Теперь похоже, что все это ни к чему не привело и у меня не осталось достаточно духу, чтобы скорбеть дальше. Я онемел. Прости меня.

Она поцеловал меня.

— Мы еще не разбиты, ты снова станешь собой, — сказала она.

Я покачал головой.

— Это вроде последней главы «Алисы», — сказал я. — Если я крикну: «Мы всего навсего ведь колода Карт!», то чувствую, что все мы подымаемся в воздух и полетим, набором разрисованных картинок. Я не еду с вами. Оставьте меня здесь. В любом случае я всего лишь Джокер.

— Прямо сейчас я сильнее, чем ты, — заметила она. — Ты едешь.

— Это нечестно, — мягко заметил я в ответ.

— Приканчивай еду. Время еще есть.

Когда я это сделал, она продолжила:

— Твой сын, Мерлин, ждет встречи с тобой. Я хотела бы позвать его сейчас сюда.

— Пленник?

— Не совсем. Он не участвовал в битве. Он просто прибыл не так давно, прося встречи с тобой.

Я кивнул и она ушла. Я забросил еду и сделал еще один большой глоток вина. Я попросту стал нервничать. Что бы вы сказали взрослому сыну, о существовании которого лишь недавно узнали? Я терялся в догадках, насчет его чувств ко мне. Я гадал, знал ли он о решении Дары? Как мне следует вести себя с ним?

Я следил, как он приближается ко мне от места, где скопились мои родственники, дальше влево от меня. Я гадал, почему они так вот предоставили меня самому себе. Чем больше визитеров я принимал, тем очевиднее это становилось. Я гадал, не задерживаются ли они с отправлением из-за меня. Влажные ветры грозы становились все сильней. Он глядел на меня во все глаза, когда подходил, без всякого особого выражения на этом лице, так сильно похожим на мое собственное. Я гадал, как теперь чувствует себя Дара, когда ее пророчество о разрушении, кажется, исполнилось. Я хотел бы знать, как сложились ее отношения с этим парнем. Я хотел бы знать… много чего.

Он нагнулся вперед и сжал мне руку.

— Отец… — произнес он.

— Мерлин… — я посмотрел ему в глаза. Я поднялся на ноги, все еще держа его руку.

— Не вставай.

— Да. Ладно, — я прижал его к себе, а затем отпустил. — Я рад. Выпей со мной, — я предложил ему вина, частично чтоб прикрыть свое отсутствие слов.

— Спасибо.

Он взял флягу, отпил немного, и отдал обратно.

— Твое здоровье, — сказал я и пригубил сам. — Сожалею, что не могу предложить тебе кресло.

Я опустился на землю, он сделал то же самое.

— Никто из других, кажется, не знает, что именно ты сделал, — сказал он. — Кроме Фионы, которая сказала только, что дело это было очень трудное.

— Не имеет значения, — отмахнулся я. — Я рад, что сумел добраться сюда, если и не по какой иной причине, чем эта. Расскажи мне о себе, сынок. Каков ты? Как обошлась с тобой жизнь?

Он отвел взгляд.

— Я прожил недостаточно долго, чтоб сделать слишком много.

Мне было любопытно, обладал ли он способностью менять облик, но я воздержался от вопросов на эту тему. Нет смысла искать наши различия, когда я только встретился с ним. Я сказал:

— Я понятия не имею, на что это похоже. Вырасти при Дворе.

Он в первый раз улыбнулся.

— А я понятия не имею, на что это было бы похоже в любом другом месте. Я был достаточно отличным от других, чтобы быть предоставленным самому себе. Меня обучали обычным вещам, каким положено знать дворянину: магии, оружию, ядам, верховой езде, танцам. Мне говорили, что в один прекрасный день я буду править в Амбере. Это больше не истинно, не так ли?

— В предвиденном будущем это кажется не слишком вероятным, — подтвердил я.

— Хорошо, — ответил он. — Это — единственное, чего я не хочу делать.

— А что ты хочешь делать?

— Я хочу пройти Лабиринт в Амбере и приобрести власть над Отражениями, как мать, так, чтобы я мог погулять там, посмотреть незнакомые достопримечательности и делать разные вещи. Ты думаешь, смогу?

Я пригубил еще вина и передал флягу ему.

— Вполне возможно, что Амбер больше не существует. Все зависит от того, преуспел ли твой дед кое в чем, что он попытался сделать — а его больше нет, чтобы рассказать нам, что случилось. Но так или иначе, Лабиринт есть. Если мы переживем эту грозу, я обещаю тебе, что найду тебе новый Лабиринт, дам тебе наставления и прослежу, как ты пройдешь его.

— Спасибо, — поблагодарил он. — А теперь ты не расскажешь мне о своем путешествии сюда?

— Позже, — пообещал я ему. — Что тебе рассказывали обо мне?

Он отвел взгляд.

— Меня учили многого не любить в Амбере. Тебя меня научили уважать, как отца, но мне всегда напоминали, что ты был на стороне врага, — и снова пауза. — Я помню тот раз в дозоре, когда ты явился в это место и я обнаружил тебя, после твоей схватки с Кваном. Мои чувства были смешанными. Ты только что убил того, кого я знал, и все же — я вынужден был восхититься тем, как ты держался. Я увидел свое лицо в твоем собственном. Я захотел узнать тебя получше.

Небо полностью провернулось и над нами была теперь тьма. Это подчеркивало постоянное наступление сверкающего молниями грозового фронта. Я нагнулся вперед и, протянув руку к сапогам, принялся натягивать их. Скоро придет время начинать наш отход.

— Нам придется продолжить разговор на твоей родной земле, — сказал я. — Близится время бежать от грозы.

Он повернулся и оглядел стихии, а затем снова посмотрел через бездну.

— Я могу вызвать пленочную дорожку, если пожелаешь.

— Один из тех дрейфующих мостов, по которому ты подъехал в тот день нашей встречи?

— Да, — ответил он. — Они очень удобны. Я…

С направления моих собравшихся родственников, донесся крик. Когда я посмотрел на них, ничего угрожающего, кажется, не собиралось возникнуть. Поэтому я поднялся на ноги и сделал несколько шагов к ним, а Мерлин поднялся и последовал за мной.

И тут я увидел ее, белая фигура, казалось, хватавшая воздух и поднимавшаяся из бездны. Ее передние копыта ударили о край пропасти и она прошла вперед, а затем встала не двигаясь, оглядывая нас всех: наш Единорог.