Душа механизма

Подробно о демократии

— Всякая демократия ведёт к смерти эгрегора! внятно и отчётливо, почти торжественно произнёс старец Кулик и пояснил: — Это одно из следствий постулатов Организмики.

Антон словно очнулся — так подействовал на нет неожиданный возглас старца Кулика. Юноша посмотрел по сторонам — обстановка не изменилась. Но Рюрика не было…

Уже не было? Или вообще не было?

— Не говорите ерунды! — с ходу буквально взорвался Вейзель. Таким бешеным никто никогда его ж видел. — Демократия — главное завоевание современного мира!

— Да, да. — издевательски сомневаясь, ответил старец Кулик.

— Что «да, да»! — кипел Вейзель. — Если вы сомневаетесь, то дайте хотя бы один пример!

— Пример? — ответил спокойно старец Кулик. — Да вот вам и пример. Пример демократического противодействия эгрегора самого самому себе. Это pacnaд СССР. Распад на мелкие эгрегоры — бывшие союзные республики.

Но Вейзеля этот намёк на пример не убедил. Ну. распад, ну, и что?

— Система демократии, мой дорогой коллега, состоит вот в чём, — стал рассказывать свою версию правды профессор Эйн Вейзель. — Простые люди на основе всенародных свободных выборов могут занять места во властных структурах любого уровня. Каждый человек это понимает. И это и есть его свобода и при определённых условиях цель. Ваше происхождение в демократическом обществе не имеет никакого значения: власть всё равно вам не достанется по наследству.

— Понятно, — разочарованно ответил старец Кулик.

Снова красивые слова, которые к истине никакого отношения не имеют.

— Почему же это не имеют?

— А вот давайте перефразируем так, чтобы это стало понятней, — пояснил старец Кулик. — Главный демократический принцип состоит в том, что простой структурный организм осуществляет управление над- структурным организмом, то есть большим организмом. И эта возможность реализуется лишь на основе количественного подсчёта заявлений «за» или «против» поставленного вопроса, то есть путём голосования. Вы считаете, что это правильно?

— Правильно! — выпалил Вейзель. — А что тут может быть неправильного?

— А вы подумайте! Не торопитесь, — дал время коллеге старец Кулик.

— Да нечего здесь думать! — стал кипишиться Вейзель. — В голосовании установлен принцип равнозначности каждого голоса. А качества структурных организмов, имеющиеся у них, игнорируются — нивелируются — условием усреднённости. Следовательно, какими бы заслугами или проступками ни обладал бы структурный организм, он всё равно будет учтён как один участник процесса голосования.

— Тогда почему рыбы в реке не собираются и не избирают президента реки? Он мог бы решить важные для рыб задачи: к примеру, запретить рыбную ловлю изгнать людей из прибрежной зоны или вообще повернуть реку вспять! — спросил старец Кулик.

— Мозгов не хватает! На то они и рыбы! — заноет во ответил Вейзель. — А вот у людей хватает. Поэтому если нужно, если нам нужно, мы и реку вспять повернём.

— Вот-вот. Если «нам нужно», — повторил старен Кулик. — А у реки спросить интеллекта не хватает? Поэтому такие вот демократы чуть было не сожгли и пол-атмосферы при взрыве водородной бомбы!

— Это было давно, — со вздохом ответил Вейзель. Ошибки случаются. Не без них.

— Как и следует ожидать, — продолжил старец Кулик, — результат такого демократического голосования не является правильным. И, тем более, он не является истинным. Реализуется всего лишь средним статистическим между наличием в среде структурных организмов.

— Каких?

— Таких! Которые обладают передовыми качествами своей популяции, и таких, которые обладают отсталыми качествами для своей популяции.

— И что?

— И то! Таким образом, некоторое усреднённое голосование, которое является как бы достоянием демократического устройства организма, на самом деле является реальным тормозом развития организма и даже функцией его уничтожения.

— Многие мыслители критиковали демократию, — ответил Вейзель, — но ничего лучшего мир пока не построил.

— Не «не построил», а не дали построить те самые пресловутые демократы, — ответил старец Кулик.

— Да, весь мир…

— В мире всё построено не демократическим путём: ни один организм не устроен на принципах демократии.

— А в чём, собственно, разница? — спросил Вейзель.

— Условием стабильного функционирования любого организма служит такое его устройство, когда каждый структурный его организм располагается на только ему соответствующем месте, — ответил старец Кулик. — То есть: каждый сверчок знай свой шесток.

— Всю жизнь на одном и том же месте? На одном и том же шесте?

— Конечно! — уверенно ответил старец Кулик. — Не имеет никакой целесообразности движение одного структурного организма вдоль иерархической лестницы, когда такое движение обеспечено и инициировано лишь волеизъявлением (желанием, голосованием и т. д.) других структурных организмов.

— А если такое движение улучшит ситуацию в целом? — спросил Вейзель.

— Даже если такое движение продекларировано ими как движение во благо всего организма, структурными организмами которого инициаторы являются.

— Вы говорите слишком заумно, — признался Вейзель.

— Хорошо, приведу пример, — ответил старец Кулик. — Допустим, клетки ноги решили, что большой палец этой ноги очень выделяется на фоне остального организма. Эти клетки посчитали, что этому пальцу нужно теперь занять место поближе к мозгу человека, — ведь он может поделиться с мозгом своим интеллектом. В результате на голове вырос палец. Насколько лучше стал соображать этот инвалид?

— Ну, вы тоже!.. — развёл руками Вейзель. Как придумаете что, так хоть с пикетом против вас выходи!

— А что «с пикетом»? — ответил старец Кулик. Признайтесь честно. Вы же не думаете, что гимнастки и боксёры лучше всех занимаются государственным строительством или законотворчеством?

— Конечно, нет! — согласился Вейзель. — Что за бред?!

— Ваш бред, — ответил старец Кулик. — Вы же половину Государственной Думы набрали из гимнасток, актрис и борцов с боксёрами. Вот и получается, что только якобы в демократическом устройстве организма существует принцип конкуренции, ведущий, путём инициации стремления у участвующих в конкуренции структурных организмов, к улучшению качеств своих проявлений. На самом деле такое не соответствуй! действительной цели всего надструктурного организма, который, как кажется, должен был бы приветствовать снижение затрат каждого структурного организм» и повышение его выработки.

— Вы опять заумничаете? — посетовал Вейзель.

— А вы всерьёз думаете, что теория государства может быть понятна ткачихе? — ответил старец Кулик

— Если это так, то почему бы вам не уступить мест профессора математического анализа водителю такси?

— А что? — восхитился Вейзель. — В демократии всё возможно.

— А вы сами представляете, сколько вы оба, поменявшись местами, дел наворочаете? — поинтересовался старец Кулик. — Даже водитель такси меньше. Он просто ничего не сможет сказать. А вот вы, сев за руль автомобиля, будете представлять реальную опасность на дороге.

— И что вы предлагаете?

— Всему своя роль. Клетки мозга, например, не могут довольствоваться низкими потоками информации, достаточными, например, для клетки ногтя. Низший организм не может дать соответствующего информационного питания высшему организму, достаточного для обеспечения его функции.

— А как же конкуренция? — спросил Вейзель.

— А зачем вам конкуренция? — удивился старец Кулик.

— Как зачем? — в свою очередь, удивился Вейзель. — Чтобы конкурировать.

— Любая конкуренция ведёт к смерти, — ответил старец Кулик.

— Погодите! Почему это к смерти? — удивился Вейзель. — А вот, например, западные экономисты утверждают, что конкуренция позволяет выбрать сильных и избавиться от слабых.

— Вы больше слушайте всякую шушеру, — грубо ответил старец Кулик. — И если слушаете, то, в первую очередь, пойдите и уничтожьте всех калек. Они же слабые, по-вашему! Вот и станете зверьми. Ведь у нас только звери не выхаживают слабых.

— А зачем нам нужны слабые предприятия? но унимался Вейзель. — Почему общество должно их со держать?

— Смотря на то, что производят эти предприятия, ответил старец Кулик. — Если они производят знания то есть это университеты, институты и школы, то. я уверен, вы понимаете причины их содержания.

— А финансовая конкуренция?

— Параметром, вызывающим конкуренцию, является ограниченная денежная масса, — ответил старен Кулик. — Каждый участник эгрегора стремится едини лично овладеть всей денежной массой данного эгрегора.

— Да. Так становятся олигархами, — согласился Вейзель.

— Но каждый организм должен в структуре выше стоящего организма заниматься исключительно своим делом, — ответил старец Кулик. — Тем, для чего он собственно, и создан.

— Не забывайте про примеры, профессор!

— Да, пожалуйста! — с готовностью согласился старец Кулик. — Генерал (и, вообще, военный человек) созданный для разрушения, не должен даже пытаться занять в обществе руководящую этим обществом роль

— Почему?

— Воин создан для защиты общества от нападения врага, то есть для убийства врага, для разрушения предполагаемого неприятеля. Но воин не создан дня созидания. Это также правильно, когда юная манекенщица ходит по подиуму, а не руководит штабом и специально обученными генералами.

— Вы намекаете на Смердюкова с его гаремом секретарш?

— Намекаю. Управлением любой страной должны заниматься специальные люди, которые, во-первых, были бы обучены этому и только этому; во-вторых, были бы гражданами именно этой страны, а не так, как многократно случалось в России, — на высоких государственных должностях стояли граждане Израиля, Грузии и других самостоятельных стран. Которые являются потенциальными врагами России уже по определению.

— И всё же происхождение не главное, главное, чтобы человек был хороший, — улыбнулся Вейзель.

— Хороший? — переспросил старец Кулик. — Структурные организмы, которые не способны по природе своей к заниманию высокоперерабатывающих информационных позиций, в демократическом обществе выталкиваются наверх голосующим потоком таких же средне- или низкоуровневых структурных организмов. Этим творится зло.

— Почему вы считаете, что первым пролазит через барьеры выборов именно зло? — спросил Вейзель.

— Потому что зло — очень простое, — ответил старец Кулик. — Потому что ему пролезть через мнимые препоны избирательной системы очень просто.

— А закон? — удивился Вейзель.

— Препоны эти выстроены исходя как раз из норм закона, — ответил старец Кулик. — А зло не обращает на закон никакого внимания. Поэтому для зла нет препятствий в избирательном процессе.

— То есть вы хотите сказать, что каждый, кто избран в той или иной избирательной кампании, преступник? — удивился Вейзель.

— Если говорить твёрдо — да! — ответил старец Кулик.

— То есть все наши и любые демократические правители — преступники по определению?..

— Да. И эти правители приносят много вреда, — ответил старец Кулик. — В высокоуровневое информационное течение низкоуровневый структурный организм привносит свои правила игры: а они слабы по определению, но могут быть действенны по степени прими нения вреда окружающим. Такие низкоуровневые из бранные главы разных информационных потоков даже и не осознают, что творят зло. Для осознания нужны «мозги», а их у низкоуровневых нет. Осознания не происходит.

— Вы хотите разделить людей на касты? — спроси и Вейзель.

— Эта модель более приемлема, чем преступное равенство, — ответил старец Кулик.

— Но такое уже было в истории. Зачем повторять?

— А зачем мы повторяем демократию, взяв её у самой отсталой области мира — выдуманного историка ми дикого «Древнего Рима»? — ответил старец Кулик — Я сам и отвечу: выгодно. Человек должен с рождения знать к какой структуре он принадлежит.

— А если это царь?

И если это царь, то он должен нести ответственность за страну.

— Ответственность чем?

Не только своей жизнью, но и жизнью всей своей семьи! А не так, как сейчас: четыре — шесть лет пограбили и на пенсию. Ответственности — никакой.

— Так этих, кто, как вы выразились, «пограбил», сам народ и избирает, — удивился Вейзель. — С народа то есть с избирателей, и надо спрашивать!

— Абсолютно верно! — согласился старец Кулик. — Но если быть более точным, второй аспект демократического злотворения заключается не в этом.

— А в чём?

— В том, что это зло творится не теми структурными организмами, которые голосуют.

— А какими?

— Зло творится другими, которые заинтересованы в определённом исходе голосования, которые заинтересованы в сотворении этого зла.

— И в чём суть этого зла?

— Именно такие заинтересованные тратят свой информационный и финансовый жир на продвижение выставленного ими кандидата.

— Ну, выбрался, ну….

— Кандидат, победивший в такой гонке голосований средне-уровневых структурных организмов, становится заложником того, кто привёл его к победе.

— И что?

— И становится выкачивателем полезной информации в пользу благодетеля.

— Так устроен мир.

— Таким благодетелем в большинстве случаев является другой организм, противник того, структурным организмом которого является выкачиватель.

— Я понимаю к чему вы клоните, — сказал Вейзель.

— В качестве примера вы хотите привести ситуацию с Россией 2000 — 2005-х годов. Тогда у руководства страной русских людей, то есть, по-вашему, структурных организмов, находились организмы, являющиеся даже по своей подданности структурными организмами других надструктурных организмов.

— Да, они являлись гражданами враждебных государств: Великобритании, Израиля, США и других стран.

— Множество ответственных постов в России тою времени занимали представители этих государств и Естественно, они действовали не на благо России, а на благо своего организма — Израиля, США…

— Всё правильно вы представили, — согласился старец Кулик. — Иммунная система России в это время давала сбои.

— Какая система?

— Силовые ведомства СССР не определяли вражеские включения в своём теле.

— Почему?

— И это случилось потому, что в эти ведомства за благовременно были введены враждебные элементы, которые сыграли свою роль как парализующий яд и организме.

— Если рассуждать с таких позиций, то вы, безусловно, правы, — сказал Вейзель. — Но пока идёт так как идёт, — путём голосования.

— Редко бывает такое, когда избираемый путём голосования обычный структурный организм соответствует своему избранному положению, — продолжи i старец Кулик.

— А как бывает обычно?

— Обычно — напротив. Он, избранный наверх, пытается перестроить поток проходящей через него им формации под свой, низкий весьма, уровень.

— Может, он считает, что делает для своих избирателей лучше?

— Методы и инструменты, используемые низко уровневыми организмами, весьма действенны, поскольку они не замешаны на догмах преследования добра, а, напротив, преследуют сам результат любыми, как правило, далеко от закона расположенными способами.

— То есть все воры?

— Выходит так, — подытожил старец Кулик. — Поэтому в демократическом обществе есть лозунг «Победителей не судят». Такой лозунг и отмывает все темные пятна на теле структурного организма, невесть какими способами пролезшего в верхние эшелоны власти.

Сон Горбачёва

Ровно в традиционный новый год, отмечаемый некоторыми лицами 11 сентября 2013 года в исключительных пределах своей традиции, Михаил Сергеевич наконец-таки отмотался от наседающих на него дум и стал в лёгком блаженстве отходить ко сну. И вдруг откуда-то издалека, словно из той самой, уже порядком надоевшей ему памяти, экс президента СССР позвали два совсем незнакомых голоса:

— Михаил Сергеевич! — дуэтом настойчиво обратились к Горбачёву профессор Вейзель и старец Кулик. — Нас послали к вам ваша молодёжь! Мы хотим вам задать несколько вопросов.

Нагло перехваченный в том самом белом туннеле и против собственной воли возвращённый кем-то в реальность бывший генсек неторопливо и с достоинством партайгеноссе попытался открыть глаза. Но тут он вдруг понял, что застрял между явью и сном. Михаил Сергеевич, как ни старался, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Но, хуже всего, он не мог ни чего ответить этим назойливым незнакомым голосам.

Тем временем Вейзель и старец Кулик подошли к кровати Горбачёва и бесцеремонно присели на её край. Михаил Сергеевичу пришлось стерпеть и их присутствие, а также и то, что один из гостей, присев, зацепил его ногу своим не очень пышным седалищем.

У профессора Вейзеля в руках имелась не очень старая и не сильно потрёпанная газета, которую он проворно развернул и начал вслух читать:

— Нобелевский лауреат Михаил Сергеевич Горбачёв, — Вейзель оторвал глаза от текста и удивлённо взглянул на генсека, — поддержал новую науку Организмику. А вот и интервью Михаила Сергеевича Горбачева корреспонденту. Август 2003-го года.

Вейзель остановился и с видом человека, который уже прочитал всё, что ему было необходимо, протянул газету старцу Кулику. Тот взял её и быстро прочёл коротенькую заметку. Собственно, в ней ничего не были нового. Только сообщались некоторые подробности.

А Михаил Сергеевич всё слушал и делал усилия по налаживанию управления своим телом. Усилия бы ли огромными, пот выступил на лбу у генсека, но Ми хайл Сергеевич так и не смог отрыть глаза.

Однако странным было не то, что экс-президент не мог пошевелиться. Странным было то, что он всё во круг видел каким-то другим зрением. Ему казалось, что он с гостями находится в комнате не лежачим, а таким же, как они…. подвижным, и непринуждённо беседует. Разъясняет не понятые ими ответы и вопросы. Объясняет свою позицию и свои действия. Причём все эти объяснения Михаил Сергеевич выдавал с особым жаром и натиском.

Но ни Вейзель, ни старец Кулик его почему-то не слышали.

— Видите, коллега, — задумчиво посмотрел Вейзель на нобелевского лауреата. — В 2003-м году он уже знал об организмическом устройстве государства.

— Вот именно, — ответил старец Кулик. — Он узнал об этом только в 2003-м году, а Советский Союз уничтожили десятью годами раньше.

Может быть, он что-то и хотел возразить, но бывший генсек лежал в кровати и спал. А оба старца уходили по тому же тоннелю, которым минутами ранее явились без спроса в его спальню. Михаил Сергеевич ещё некоторое время слышал часть их разговора.

— Ещё раз представим себе такую ситуацию. Необразованный, неграмотный, преступный индивид может встать во главу правления этим самым обществом, — говорил старец Кулик, вслушиваясь в эхо туннеля.

Затем старец Кулик и профессор Вейзель сделали очередной шаг и оказались по другую сторону какой- то прозрачной перегородки. Теперь они стояли среди студентов, а там, в глубине, за всё ещё подрагивающим порталом виднелся пройденный ими тоннель и свет, исходивший от настольной лампы, горевшей в спальне бывшего генсека.

— Это легко реализуется, — продолжил старец Кулик. — Например, когда такой индивид удобен некоторому слою общественности, причём, общественности либо данной страны, либо страны, которая является врагом данной страны. Путём установления неправильной, с точки зрения коренного народного большинства данной страны, власти, такая страна теряет многие свои права, имущество, свободы и др. В общем случае, это называется политическая болезнь.

— Это сейчас происходит с Россией. — согласился Вейзель. — Россия — политически больна. А причиной этому — нахождение у власти демократически избранных правителей.

— Вы о ком? — сделал непонимающий вид Вейзель.

— Я сейчас больше говорю обо всех чиновниках.

— А, может, среди них есть добропорядочные люди? — удивился такому обобщению Антон.

— Я и не спорю. Конечно, есть, — согласился старен Кулик и смерил Антона долгим взглядом. — Но, но объективным показателям, среди них в большинстве своём встречаются неположительные особи. Это особенности подбора. Или, я бы даже сказал, издержки подбора.

— Тогда позвольте вам задать вопрос: а российская болезнь вообще излечима? — проявилась, как сестра милосердия, Настя.

— Это не «российская болезнь». Это болезнь Рос сии, которую принесли в Россию нерусские люди. Вы понимаете, что это две разные вещи. А вообще, всякая болезнь лечится, то есть излечима!

— Или? — снова спросила Настя.

— Или — смертельный исход.

— То есть, вы хотите сказать, что в России сейчас такая ситуация, когда она, Россия, больная какой-то заразой, стоит перед лицом всего человеческого мира и пытается выздороветь? — удивился Антон.

— А что здесь удивительного? — ответил старен Кулик. — Ведь любое государство — это такой же организм, как и у человека. Он тоже требует к себе такою же уважения и такого же нормального управления Управление любой страной должно осуществляться ни принципу полезности родной стране, а не по демократическим принципам — конъюнктурность, личное обогащение, пока индивид стоит у власти.

— Вы считаете, что с демократией человечество не продвинется к лучшему миру? — прямо спросила Нона.

— Если человечество желает добиться счастливой жизни, — ответил ей старец Кулик, — надо создать другой вид государственного устройства.

— Какой? — снова спросил Нона.

— Более высоконравственный, более высокоэффективный, нежели демократический, — едва успел ответить ей старец Кулик, как какая-то сила подхватила студентов и вмиг рассадила их по своим местам.

Сласть власти

— Что мы знаем об устройстве государства? А вот что. Во всяком государстве существует три ветви власти: законодательная, исполнительная и судебная, — стал излагать Вейзель как ни в чём не бывало.

Он вызвал студента из первого ряда. Юноша ещё не успел опомниться от предыдущего виража, а профессор уже снова тащил его на сцену.

— Расшифруйте, товарищ студент! — с абсолютно холодным разумом скомандовал Вейзель.

Студент от неожиданности сжался. Он хотел, конечно, совсем превратиться в песчинку — чтобы только его не было больше видно и чтобы его никто больше не беспокоил. Но не тут-то было! Все софиты, словно сговорившись, предательски дружно переместили на него свои лучи. Попав в перекрестие световых пушек, мозг бедолаги начал плавиться.

Однако за предыдущую часть этой странной лекции в студентов выработалась такая закалка, что и в этой ситуации юноша растерялся лишь на секунду. А затем собрался с духом и выпалил:

— Законодательная власть формирует законы, нс обходимые для жизни общества. Общества, состояли: го из отдельных членов. Исполнительная власть реализует эти законы в жизни. В идеальном случае считается, что эти законы реализуются в интересах того самого общества тех самых его членов. Третья власть судебная, определяет, нарушен или не нарушен тот или иной закон и какие последствия влечёт для нарушителя закона выявленное нарушение.

— Молодец! — похвалил студента Вейзель, смерив пришедшего в себя юношу уважительным взглядом: Эти три власти призваны для того, чтобы упорядочить и систематизировать жизнедеятельность общества или народа.

Общество, как единое целое, получает законы своего существования, а также механизмы, которые позволяю! бороться с нарушением законов. Это как ситуация с велосипедом. Если сесть на него и попробовать стоять оторвав ноги от земли, то упадёшь. Нужно, чтобы велосипед двигался. Тогда он становится устойчивым. При движении само движение вперёд борется с любой по пыткой завернуть в сторону или упасть.

— Но с точки зрения народа ситуация выглядит со всем по-другому! — вмешался в нарисованную идиллию старец Кулик. — Ваши три ветви власти выглядят как инструмент угнетения и поощрения, а также наказания самого этого народа.

Каждый отдельный человек, находясь внутри государства, становится тем самым велосипедистом Только педали этого велосипеда теперь крутят все граждане этого государства. Да, конечно, можно пофилонить, авось кто-нибудь покрутит за тебя. Но ни один из коллективных водителей такого велосипеда теперь не может просто так в любой момент взять и остановиться — нужно быть как все.

— Ну, что же вы хотели? Поэтому-то в различных государствах эти три власти и формируются по- разному. Люди пытаются найти лучший способ построения государства. Но пока есть то, что есть. В демократических — выборы, в авторитарных — назначение. Три ветви власти, с обычной точки зрения, — это дважды два — четыре. Или два яблока сложить ещё с двумя и получить четыре яблока. Всё очень просто.

На первый взгляд, действительно всё очень просто. Захотел получить власть — убеди большее количество сограждан, чтобы они доверили тебе эту самую власть. Однако убедить можно разными способами. История показывает, что власть достаётся не лучшим особям человеческого рода. Вспомним Наполеона. Этот зверь настолько хотел власти, что уничтожил миллионы людей. К нему даже его современники имели разное отношение. Дворяне были рады, что он где-то воюет, а их не трогает. А солдаты, которыми он командовал, бежав из России, вынуждены были поедать собственных друзей — Наполеон сбежал быстрее армии и кормить солдат даже не собирался.

— Поэтому с точки зрения Организмики и процесс сложения яблок выглядит сложнее, и государство строить только на большинстве неправильно. Как огромная куча яблок начинает гнить изнутри, так и царь, получивший поддержку большинства, неминуемо приходит к загниванию. В результате, возникают неопределенности не только в постановке задаче, но и в её решении…

В гостях у древних египтян

— …Помоги нам, юноша! — неожиданно обратились к едва пришедшему в себя Антону два каких-то непонятных мужика подчёркнуто египетской наружности.

Каждый из египтян держал в руках по два яблока, и эти яблоки показались Антону почему-то очень знакомыми. Юноша ещё успел удивиться: «Надо же. я яблоки "в лицо" узнаю!». Однако, не дождавшись ответа, египтяне решили «умаслить» Антона:

— Мы видим, что ты человек умный. Хотя и очень молодой.

Расчёт сработал. Антон, как и любой обычный человек, поскользнулся на брошенной «кожуре» лёгком примитивной лести:

— Почему вы решили, что я умный?

К Антону всё же вернулось самообладание, и ом уже было подумал, что вот сейчас начнутся долгие переговоры о какой-нибудь покупке, а лесть была лишь вступительным словом к нехитрому коммерческому предприятию. Но египтяне поступили иначе. Они совершенно без какой-либо тени сомнения ответили:

— Потому что цвет вашей кожи такой же, как у нашего фараона. А это верный признак ума!

Антон и другие студенты, стоявшие с ним рядом, за этим разговором не сразу поняли, что теперь уже они находятся в Древнем Египте. Зато каким-то шестым чувством все синхронно ощутили, что спрашивать у египтян «какой сегодня год?» будет не прост глупо, а очень глупо. Ведь если египетские мужики но цвету кожи чужестранцев определяют степень их ума, то это значит, что ребята попали в какую-то очень глубокую древность.

Удивительно было и то, что при таком повышенном внимании к цвету кожи египтяне совсем никак не отреагировали на совсем «не модную» одежду студентов-чужестранцев.

— Хорошо, я вам помогу, — наконец ответил Антон, подозрительно оглядываясь вокруг и пытаясь отыскать намёки на то, что всё это на самом деле является голограммой и не более того. — В чём проблема?

— Да вот фараон перед своей смертью задал нам задачу. Она называется «царской», — ответил один египтянин, и Антон с удивлением отметил, что мужчина не проявляет никаких странных свойств. — Смысл задачи в том, чтобы сложить два яблока и ещё два яблока так, чтобы получилось четыре.

Среди студентов послышались смешки и шушуканье. Антону задачка тоже показалась странной. Нельзя сказать, что она была лёгкой. Она вообще была не задачкой.

«Сегодня даже гуси могут сосчитать, сколько будет два плюс два», — подумал Антон, а вслух совершенно искренно произнёс: — И что именно у вас вызвало затруднения?

— Как что? — так же искренне удивились египтяне. — Эта задача вообще нерешаемая! Она не имеет решения! Поэтому она и называется царской! Видимо, фараон нарочно нам её задал, чтобы запутать. Или, может быть, он знал какой-то секрет?

Антон мысленно повторил условие задачи: «Сложить два яблока и ещё два яблока так, чтобы получилось четыре. И что туг сложного? В чём здесь подвох?».

— Вы можете пояснить подробнее то, что вызвало у вас трудности? — ещё раз переспросил он.

Египтяне переглянулись и решили подробно изложить суть своих мучений:

— Во-первых, не определён порядок сложения Например, из условия задачи совсем не ясно, какая из пар яблок будет первой, а какая — второй. Поэтому и возникает неопределенность: какую пару к какой прикладывать? Во-вторых, не определена персона, кого рая должна производить сложение пар яблок. В-треть их, не определено пространство, в котором происходит сложение. Например, на столе лежат два яблоки А с ними надо сложить другие два яблока, которые находятся на дне реки. Ясно же, что для того, чтобы получить результат, нужно либо стол поместить на дно реки, либо разные пары яблок находятся в двух разных пространствах и сложению не подлежат.

Наступила долгая тишина. Студенты внимательно смотрели на египтян, вслушиваясь в негромкий таю своей крови, отдающейся равномерными глухими ударами в перегревшихся висках.

Египтяне, вроде бы, излагали всё верно. Те проблемы, которые они увидели в простейшем действии действительно были серьёзными. Если, конечно, их учитывать. Но почему-то на первый план всё равно выползало это противное чувство мелкой подозрительности — мол, в чём состоит розыгрыш?

— Вы это серьёзно? — снова удивился Антон, внимательно вглядываясь в лица египтян и пытаясь рано браться: не шутят ли они.

Переговоры явно затягивались. Столько слов улетело на ветер. Все понимали, что эта задача — простейшая. Но она пока оставалась без решения.

Настя опомнилась первой. Она тоже попыталась разобраться в чём здесь состоит шутка, но так и не поняла. Поэтому девушка решила больше не тратить ни время, ни терпение. Она поступила очень прямо и крайне жёстко.

Настя огляделась по сторонам и подошла к торговцу, у которого среди товара имелись всякие миски, чашки, плошки и тому подобная домашняя утварь. Девушка попросила его дать ей одну миску и даже объяснила ему:

— Для государственных нужд.

Затем под ничего не понимающие взгляды студентов и озадаченной пары египтян Настя обратилась к ним:

— Дайте мне ваши яблоки!

Египтяне послушно выполнили её требование. Настя взяла разогревшиеся на горячем египетском солнце и уже поэтому порядком подвядшие яблоки, положила их в миску, перемешала между собой и сказала:

— Готово! Держите — вы получили четыре яблока, сложенные из двух пар ваших яблок. Довольны?

Египтяне выпучили глаза и автоматически протянули руки. Они взяли миску с четырьмя яблоками и впились в неё своими пальцами так сильно, как будто держали золотой слиток или даже какой-то очень ценный клад.

Ситуация раскачивалась, как на качелях, и теперь настала очередь студентов удивляться и не понимать восторга:

— Уважаемые, вы это что? — спросила Настя.

Египтяне немного успокоились и отошли от свалившегося на их головы счастья и просветления. Перебарывая восторг, они стали наперебой излагать суть произошедшего:

— Наш фараон умер. Но перед своей смертью он сказал нам, что следующим фараоном Египта станет тот человек, который правильно сложит две пары яблок. Мы ходили к жрецам. Они сказали нам, что фараоном будет белая девушка. Они сказали, что эта девушка сможет решить вашу задачу. Они сказали, что бы мы убедили девушку стать нашим фараоном!

Египтяне декламировали этот текст, как заправские реперы — сменяя друг друга после каждой законченной фразы. Они вели свой рассказ, обращаясь как бы сразу ко всем студентам, то есть ко всей группе, нс выделяя из неё кого-либо отдельного. Но после последних слов один египтянин, теперь обращаясь исключительно к Насте, вдруг заявил:

— Будь нашим фараоном!

Студенты синхронно и молча посмотрели на Настю. Она медленно обвела друзей взглядом в ответ. Всем действительно показалось, что шутка затянулась Но что-то же этим египтянам было нужно!

— Жрецы сказали, что девушка фараон научит нас как создать сильное государство. Они сказали, что девушка-фараон построит нашу жизнь так, как нигде больше. Кроме Гипербореи. Будь нашим фараоном царица!

— Хорошо, хорошо! — попыталась прийти в себя и взять передышку Настя. — Почему вы меня, девушку называете фараоном? Разве этот титул носят не только мужчины?

— Нет, царица, — ответил один египтянин. — Фараон — это особый титул. Его может носить и царь, и царица. Этим титулом награждается тот правитель, который отличился своим умом.

— А кто у вас так сильно отличился?

— Первый носитель этого титула, — с нескрываемым почтением произнёс египтянин. — Его звали Перун, или по-нашему — Фараон. Он только недавно умер. Он нам и задал эту задачу.

— Ого! — удивлённо произнёс один студент. — Это значит, что сейчас четыре тысячи пятисотый год до новой эры! А его отца как звали?

— Соварох! — удивлённо ответил египтянин. — Он научил нас земледелию и ремёслам.

— Сварог…, - выдохнул тот самый студент. — Точь-в-точь, как описано в летописях. Обалдеть! Ребята, мы в середине пятого тысячелетия до новой эры, в Древнем Египте! Обалдеть!

Теперь уже студенты дружно выпучили глаза на египтян и смотрели на них, не отрываясь. Первой опомнилась Настя. Она встрепенулась, словно выходя из какого-то тяжёлого сна, и резко произнесла:

— Что нужно делать?

Но пока никто ничего делать был не готов.

— Умерший фараон построил наше государство. И сделал он это так, — с некоторым опасением стал излагать египтянин.

Он рассказал, что фараон определил во власти три направления. Первое — закон. Второе — исполнение. Третье — суд. Он назвал эти направления ветвями. Себе фараон взял две ветви — закон и суд, а исполнение возложил на своих подданных, к которым относились и эти два египтянина. При жизни правителя всё шло хорошо. Но царь Перун сказал, что через некоторое время надо будет ещё кое-что сделать.

— Царь Перун сказал, что надо будет найти еще семь ветвей, и тогда наше государство расцветёт, — закончил свой рассказ египтянин.

— А мы-то откуда знаем где искать эти ваши ветви?

— возмущённо насмешливо спросил один из студентов

— Мало ли что ваш царь вам наговорил!

Но египтяне его не слушали. Они даже не обратили на него никакого внимания — словно юноша для них попросту не существовал или был самым настоящим пустым местом. Хотя, справедливости ради, следует признать, что студент сказал правду — ни о каких ветвях власти, да ещё в количестве семи штук или единиц наши путешественники вообще ничего не знали.

На этом фоне снова возникла какая-то заминка, но египтяне не нервничали и не проявляли никакой обеспокоенности. Они просто стояли и смиренно ждали решения Насти.

А девушка с каждой секундой всё больше осознавала, что отвертеться ей не удастся. Она уже поняла, что придётся эти ветви искать. Да, и, кроме того, очень было интересно своими глазами посмотреть на тот самый Древний Египет, о котором столько всею понаписано.

— Мы согласны! — наконец решилась она, и египтяне заметно обрадовались. — Но во дворец мы едем все.

— Конечно, конечно, — согласились хозяева страны: они и не думали нарушать устои гостеприимства.

У нас места хватит всем! И еды тоже. Живите в своё удовольствие.

Идти во дворец пришлось пешком — до того времени, когда египтяне стали закупать колёсные повозки у гиперборейцев, оставалось ещё ровно две тысячи лет.

Вообще Египет пятого тысячелетия до новой эры поражал с одной стороны своей примитивностью, а с другой — своей развитостью. Просто эти сравнения надо применять к разным сторонам этой египетской жизни.

Если сравнивать Египет пятого тысячелетия с другими городами Востока, то североафриканское государство прилично выигрывало. По крайней мере те его жители, которые обитали вдоль реки Нил. Здесь и земледелие прилично развилось, и ремёсла. Местные умельцы делали весьма передовую для того времени керамическую посуду и расписывали её незамысловатыми геометрическими узорами.

Если же сравнивать этот Египет с параллельным ему во времени Русским государством, находящимся к северу от Чёрного моря, то определённо выигрывало последнее. И определяющими здесь стали не какие-то политические предпочтения, а то, что в Южной Руси в это время уже умели обрабатывать медь и её сплавы, научились выделять золото. А Египет эти умения освоил лишь через две — три тысячи лет.

Это всё студенты знали из курса археологии.

Но всё равно в Египте было замечательно. Золотые пески так разукрашивали воздух, что казалось, будто бы ты дышишь испарениями драгоценного металла, и они воспринимаются не как опасность, а как некая награда, данная человеку высшими силами за то, что он поселился в этих богом же проклятых песках.

— Середина пятого тысячелетия говоришь? — переспросила Настя того студента, который озвучил такую датировку.

— Если этот Фараон действительно на самом деле Перун, то летописи говорят, что Громовержец жил с середины седьмого по середину пятого тысячелетия до новой эры.

— Интересно, какое тогда было государство и Египте? Что там учебники сообщают на этот счёт? несколько мечтательно спросила Настя студента.

— Вообще-то, я думаю, что никакого государства не было, — охладил её мечтательность товарищ. Потому что все, так скажем, настоящие государства появились только в третьем тысячелетии до новом эры. А здесь сейчас — полпятого.

— Посмотрим, — не полностью потеряв надежду, расстроилась Настя.

А египтяне как раз в этот момент весьма торжественно произнесли:

— Ну, вот мы и пришли!

Студенты огляделись, ища глазами дворец и другие государственные постройки. Но ничего такого и округе не наблюдалось. Были только простенькие хижины, сложенные из необтёсанного камня и покрытые местным тростником.

— А где мы будем жить? — поинтересовалась Настя. уже догадываясь, что ответит египтянин, и тот показан на самую большую хижину.

Студенты, привыкшие к городским условиям, от грозящих им перспектив натурального проживания чуть было не впали в кому: такого «дворца» они себе не ожидали. Но вариантов для выбора предложено не было, поэтому они стоически восприняли предложение — согласились, так согласились. Всё равно назад из прошлого в будущее, они дороги не знали. И эти старикашки — Вейзель и Кулик — снова подстроили всё таким образом, чтобы никакого выхода у ребят вообще не было.

— Что от меня требуется? — поинтересовалась Настя, совершенно без интереса теребя соломинку с ближайшей крыши.

Местный житель заметил её грусть, но никак не отреагировал:

— Царь сказал, что ты назовёшь нам семь недостающих ветвей. Мы готовы! Будем запоминать.

— Назовёшь… — отозвалась Настя.

Она была бы рада это сделать. Хоть сто ветвей назвала бы. Но где их «срубить»?

— Если бы знать… — задумчиво протянула она и, вспомним о попытке запомнить, с горечью посоветовала: — Лучше записывайте.

— Что делать? — не поняли египтяне.

В их глазах стоял настолько откровенный и честный вопрос, что Настя передумала возмущаться. Сначала она подумала, что над ней потешаются, но, увидев такие вопросительные глаза местных жителей, поняла, что не стоит. Где-то в глубине разума она всё уже поняла, но, находясь в обычной ситуации, Настя на автомате просто разъяснила им:

— Записывайте! А то ведь забудете, и мне придётся ещё раз к вам…

— А что такое «записывайте»? — с изумлением спросил самый отважный египтянин.

— Ах, да! — наконец-то глубинная мысль поднялась на поверхность настиного разума. — Я же совсем забыла! Для появления письменности ещё очень и очень рано. Ладно, что-нибудь придумаем. Мы будем рассуждать и пытаться отыскать эти семь ветвей, а вы… Хорошо! А вы всё запоминайте.

— Мы готовы! — снова воодушевились египтяне.

— Так, — собралась с мыслями Настя, обращаясь кстудентам, — Давайте думайте. А то ведь останемся здесь навсегда.

Она повернулась к ждущим египтянам и не вполне уверенно произнесла:

— Четвёртая ветвь власти — это информационная власть. Здесь, я думаю, все со мной согласятся. Мы с ней каждый день встречаемся «нос к носу». Газеты всякие… Интернет… Информационная власть понимается так: закон вступает в силу с момента его опубликования.

— Настя, здесь нет «опубликования»! — напомнил студент. — И Интернета с газетами нет. Ты им попроще слова подбирай.

— Ну, хорошо… После обнародования, — поправила себя девушка и пояснила, — То есть, закон должен быть выдан в информационное пространство. То есть рассказан людям. И только после этого он начинаем действовать. Ещё раз повторю: закон может быть оглашён, напечатан, транслирован по телевидению и так далее. И только информационное включение закона даёт ему разрешение на действие. Понятно?

Однако на последний вопрос египтяне не среагировали — им было не до этого. Они стояли и действительно запоминали, примерно так, как некоторые «зубрят» стихотворение или какой-нибудь важный фрагмент текст Чуть погодя всё-таки половина египтян согласно кивнула. Другая половина находилась почти в полуобморочном состоянии или в состоянии «андроида», реального человеческого компьютера.

— Что опять случилось? — заметила Настя отсутствие стройности в рядах египтян.

— Мы запомнили, — отчитались те, кто был вменяем. — Четвёртая ветвь «инпормационная».

— Информационная, — поправила Настя и, показывая на другую часть группы, поинтересовалась: — А эти почему не моргают?

— «Тилипидиние», — произнёс неморгающий египтянин. — Мы не знаем что это такое.

— Телевидение, — поправила она; сначала хотела попытаться объяснить, но, представив себе этот процесс в уме, отказалась от такой затеи: — Сейчас не понимаете, завтра поймёте. Вы, главное, запоминайте! Вот, слушайте пояснение.

И Настя рассказала им об информационном процессе. Если фараон принял новый закон и его поддержала судебная власть, но закон не оглашён, то он может не дойти до исполнительной власти, и чиновники его не исполнят. Надо не только принять закон, но и рассказать его каждому. Тогда закон будут знать и можно требовать, чтобы его исполняли.

— Во властной иерархической системе информационная власть находится над исполнительной, законодательной и судебной властью, — закончила Настя.

Египтяне сидели, закатив глаза, и старательно всё запоминали.

«Вообще, было бы интересно залезть в мозг к одному из них и посмотреть как происходит этот процесс, — подумала девушка. — Не пойму, зачем им это сейчас. Но ладно, ведь обещала…».

— Пятая ветвь — это идеологическая власть, — раздался голос одного из студентов. Настя повернулась к нему и одобрительно кивнула, а юноша продолжил: — Она действует следующим образом. Закон принят, он должен вступить в действие с момента его оглашения четвертой властью. Однако пятая власть имеет право вмешаться в процесс и решить: стоит ли опубликовывать закон либо не стоит.

— Это значит, что кто-то может помешать фараону принять закон? — удивился один из египтян. — Но это же неповиновение! Надо голову отрубить бунтовщикам или крокодилам скормить. А вы — «пятая власть»!

— Идеологическая власть действует не с позиции соответствия букве закона, — пояснила Настя, — а с позиции целесообразности. У вас же есть старейшины которые могут посоветовать фараону, принимать ли ему закон или нет? Если есть, то вот они и есть та самая пятая власть.

— Старейшины есть, — ответил египтянин. — Но зачем такой закон принимать, если его старейшины не захотят одобрить?

— Зачем? — повторила Настя. — Ну, во-первых, фараон может ошибаться. Он же тоже человек. А, во- вторых, фараон может не осознавать некоторых глубинных последствий принимаемого им закона. Вдруг старейшины усмотрели в законе опасность для будущих поколений или для добрососедских отношений?

— Или, например, вооружённый государственный переворот, убийства людей, — пояснил студент.

За подобные действия первые три власти могут сотворить с зачинщиками переворота вполне ужасные действия. И четвертая власть уже сообщила людям о попытке госпереворота. Но из соображений некой целесообразности ничего к бунтовщикам не было применено. Они были амнистированы. А некоторые из них позднее даже стали важными чиновниками.

— Ты примеры и слова всё-таки выбирай тщательней, — улыбнулась Настя, а затем, показывая на затормозивших египтян, добавила: — Видишь, опять часть «компьютера» зависла.

Конечно, наблюдать за этим «компьютером» было интересно, но время поджимало. Поэтому Настя решительно подытожила:

— Так, товарищи египтяне* констатирую: пятая ветвь — идеологическая власть. В иерархии она стоит выше информационной власти и формирует направления течения информационных потоков.

После такого мастерски закрученного спича Настя выдохнула и довольно потёрла руки друг о друга. Она ещё раз обвела взглядом египтян и спросила — просто так, для интереса:

— А ваши жрецы, они какую религию исповедуют?

Египтяне снова замерли. Опять они смотрели на девушку непонимаючи. Вообще, было не понятно, что на этот раз удивило слушателей.

— Какому богу молятся ваши жрецы? — попыталась прояснить вопрос Настя.

Но реакция египтян не изменилась, а стала даже немного хуже. Очевидно, это из-за того, что непонятных слов во втором варианте вопроса было значительно больше, чем в первом.

— Вот вы, какому богу молитесь? — спросила девушка ближайшего к ней египтянина, но тот всё равно молчал. — У вас есть бог?!

— Царица, — ответил самый разговорчивый египтянин, — мы тебя не понимаем. Наши жрецы наблюдают за звёздами и солнцем. Они видели и Солнце, и звёзды. Но никакого Бога не видели. Мы у себя дома ставим статуэтки Матери Судьбы. Мы её зовём Мокошь — Мать космоса. Эту традицию мы принесли с собой тогда, когда пришли в эти земли из Гипербореи. Но мм не знаем никого по имени Религия или по имени Бог.

— Понятно! — ответила Настя. — Это даже хорошо. Значит, у вас не будет пока шестой власти. Каждая власть только усложняет жизнь.

Египтяне согласно закивали, а Настя продолжила:

— Так, вот! Шестая ветвь — это религиозная власть Она у вас ещё будет. Нескоро, конечно. Но будет. А пока учите наизусть: религиозная власть вмешивается во все процессы, которые касаются интересов религии. А интересов религии, по мнению жрецов, касаются все вопросы. Поэтому вы увидите массу примеров, когда эта власть окажется сильнее предшествующих пяти. В стенах храмов будет твориться такое!

Настя обвела египтян взглядом и поняла, что те опять её не поняли, тогда она выдала самое низкое, что только смогла вспомнить в качестве примера:

— Служители этой ветви власти будут уличены за сексуальные домогательства к малолетним детям. Да. да! К детям!

— А как же обычаи и законы? — шарахнулись египтяне.

— Традиции, конечно же, соблюдаются. Но соблюдаются они простыми людьми. А в стенах храма плюют на них.

— Как же это «плюют»? А закон?

— Закон, регулирующий такие преступления, существует. Ему подчиняются все. Но ни в стенах храма

— А судьи куда смотрят?

— Судебная практика тоже имеется. Но, опять же. не для религиозных иерархов.

— Царица, ты хочешь сказать, что эти, как ты их назвала, религиозные иерархи не подчиняются закону фараона?

— Не то чтобы не подчиняются. Просто у них такая функция, или, точнее, такая возможность, есть. Религиозные иерархи могут сами регулировать закон.

— И что же в этом случае получается? Какой же это закон? Это беззаконие!

— Нет, всё-таки не беззаконие. Это новая форма закона. Это новая власть. Та самая шестая власть. И ситуация здесь выглядит так. Информация о содеянных преступлениях доведена до широкой публики и до судебных органов. Но все молчат или возмущаются себе под нос. Даже идеологическая власть может решить, что этих преступников надо наказать.

— Тогда что может помешать фараону отрубить им голову? — в негодовании почти закричал египтянин. — Что это за люди, которые совершают такие преступления?

— Вот, вот! Первые пять властей говорят о необходимости запрета и осуждения подобного общества, — тем временем нагнетала страсти Настя. — Но шестая власть — религиозная — начинает запутывать процесс. Вместо того чтобы разобраться с происходящим по закону, она разжигает спор о том, разрешить или не разрешать служителям церкви вступать в браки. И несмотря на то, что между женщиной-женой и маленьким мальчиком существуют огромные различия, такой подход к решению проблемы с теофилами-педофилами принимается всем обманутым обществом как нормальный.

— Мы, конечно, запомнили всё, царица, — ответил на эту тираду египтянин, отдышавшись. — Но мы тебя по-прежнему не понимаем.

— Это сейчас не важно, — вздохнув, ответила Настя. — Просто запоминайте.

— Мы запоминаем…

— Седьмая ветвь — это финансовая власть, — продолжила девушка. — У вас есть деньги?

— Что? снова повисло полное непонимание.

— Ах, да, — спохватилась Настя. — О чём это я? Извините, снова забылась. Так вот, крупные финансовые компании, когда они появятся, будут регулярно вносить пожертвования в религиозные организации. Однако не поровну во все известные миру церкви, а целенаправленно в некоторые из них.

— У нас нет финансовых компаний.

— Да нет. Но у вас есть базар! Вот тот человек, у которого много… товара, и есть финансовая компания. Понятно! — спросила Настя.

— Понятно, — уныло отозвались египтяне.

— Так вот. Тем, что разные храмы берут пожертвования у этих торговцев, и опровергается заявление этих храмов о своей независимости от мирских денег. Ведь получается, что зависимость есть, и есть твёрдая зависимость религиозных организаций от финансовых вливаний финансовой власти. И вот эта зависимость известна и на более низких уровнях. Вплоть до отдельных жрецов.

— Это понятно, — вдруг отозвался египтянин. Кого больше любишь, тому больше и отдаёшь.

— Хорошо. Пусть будет так, — согласилась Настя. Запоминайте дальше! Восьмая ветвь — национальная власть. Это самая мощная и самая сильная власть из всех властей, которые создаёт само человеческое сообщество.

— Род превыше всего, — согласился египтянин и добавил: — А вот отношения родов строятся из соображений жизненной безопасности заинтересованного каждого рода.

— Вот именно! Это следствие Организмики, — быстро автоматически согласилась Настя, а потом, спохватившись, сообразила и удивлённо добавила: — А вы откуда это знаете? Это же научное утверждение из двадцать первого века!

— Так вы не первые, кто к нам в гости попадал из Гипербореи, — ответил египтянин. — Был до вас один человек. Мы с ним много беседовали. Он нас многому научил. Он писал книгу о нас — там, в будущем. Правда что такое «написать книгу», он не пояснил…

Настя пожала плечами. Ей почему-то вспомнился Аполлон, который периодически летал в Гиперборею. Может он и в Египет залетал. Хотя, надо сказать, Настя ошиблась: Аполлон появился несколькими тысячелетия позже описываемых событий. Но сейчас некогда было интересоваться подобным, нужно было решить вопрос с египтянами и вернуться домой.

— Ладно, продолжим. Каждый народ стремится обеспечить себя ресурсами, территориями и другими благами, — произнесла Настя. — Именно по причине особой мощи национальной власти возникают стычки на границах разных государств.

— Да, на нас тоже напирают туземцы с юга, — согласился египтянин. — Это мы понимаем. Перед такой угрозой забываешь всё остальное.

— Правильно. Значит, объяснять вам об этой власти ничего не надо.

— Об этой — не надо. Но ведь есть и девятая власть. — заговорческим тоном сказал египтянин. — Астрологическая. Она сильнее всех властей на Земле!

— А вы откуда знаете? — удивилась Настя.

Это было настолько неожиданно, что как-то все* остальное сразу же померкло.

— Откуда? — с улыбкой переспросил египтянин. От знания астрологии зависит наша жизнь. Это наше земледелие. Это наши путешествия. И много чего еще. Без астрологии мы и жить-то не сможем.

— Так. Вот теперь вы меня поставили в тупик. Получается, мы там, в двадцать первом веке, развиваемся-развиваемся, а вы тут всё с конца уже знаете! Как это получилось?

— Не с конца. У нас это — начало. Подумай сама, царица, знание годового цикла для нас важно? Да! Ведь это знание позволяет точно подготовиться к тому времени, когда надо заниматься полевыми работами. А знать направление на другой город или даже на другую страну нужно? Нужно! А как вычислить направление? По звёздам! Ведь по-другому никак. Но, как говорят гиперборейцы, самое главное заключается нс в этом. Белые люди с севера знают о том, что есть большие циклы. Они очень сильно влияют на нашу жизнь. Они называют части этих циклов словом «эра». Одна эра — 2145 лет. Гиперборейцы также говорят, что каждая эра расположена под своим созвездием из пояса Совароха.

— Сварога, — автоматически поправила Настя, буквально ошеломлённая рассказом египтянина.

— Сварога, — повторил египтянин. — Сейчас идёт эра Сварога[8]. Через тысячу лет она сменится эрой Майи Златогорки и Дажьбога[9]. В эту эру люди будут ценить богатство. А затем придёт эра Богумира[10] — люди будут любить власть и войну…

— …А потом последовала эра Рыб. Это наш недавний мир. Его захлестнула волна добродетели — с одной стороны. А с другой — интриги и различные противостояния. И, наконец, совсем недавно, в 2002-м году, началась эра Водолея, — закончил свои предсказания профессор Эйн Вейзель.

Настя и Антон переглянулись:

— А я, видимо, задремал, — улыбнулся Антон. — Даже сон какой-то увидел. Такая фигня приснилась. Египтяне какие-то…

Настя сначала было улыбнулась и даже поддакнула, что, мол, и мне тоже такой же…

Но после этого заметила, что лицо Антона заметно загорело.

Настя молниеносно открыла сумочку и достала зеркало:

— И я тоже…

Подчиняясь, управляю

Настя молча протянула зеркало Антону. Тот, ничего не понимая, взял предложенную вещь и машинально посмотрел в неё. Юноша чуть не отбросил зеркало. Ему показалось, что оттуда на него смотрит какой-то красный чёрт — это Антон успел так здорово загореть. Видимо, на яром египетском солнышке…

— Фигня какая-то, — сказал он Насте, одновременно рассматривая её лицо. — Слушай, а ведь и ты красная… Ты тоже загорела!

Настя кивнула. Она уже знала это.

— Я думал, что задремал, и приснилось там что-то. А, оказывается, всё было по-настоящему! — продолжил Антон. — Но ведь такое невозможно!

Настя поняла его полувопросительный и полуотчаянный тон. Но она по-прежнему не знала что сказать Антону в ответ. Только молча пожала плечами, показывая взглядом, что она вместе с ним, но… Студенты ещё раз вместе пожали плечами и решили вернуться к лекции.

— Один из законов Организмики звучит так: «Подчиняясь, управляю», — тем временем торжественно произнёс старец Кулик.

Весь его вид был традиционен, то есть такой же, каким он был всё время, пока читал эту странную лекцию. Казалось, что старец Кулик даже и не подозревал о каких-то «таких» событиях, которые несколькими минутами ранее происходили со всеми этими студентами.

Студенты ждали ответа. Но старец Кулик, полностью поглощённый чтением лекции, принялся объяснять работу названного им закона:

— Напомню определение понятия «организм»: организм — любой набор информаций, ограниченный управляющей матрицей. Из этого определения следует, что любая информация может находиться в одном из двух состояний. Она может либо входить в организм, либо не входить в него.

О-о-о-о, как тяжело возвращались мозги из Древнего Египта. Казалось, что они, залипшие в жаркой стране, тянулись, как только что сваренная карамель или серьёзно разжёванная резинка, и в лектории от этого стоял такой скрежет, что здание чуть ли не разваливалось.

— Но может быть и третье состояние, — подлил масла в огонь непонятности Вейзель.

— Да, с учётом третьего постулата, — просто согласился старец Кулик.

Он напомнил измаявшимся студентам, что именно этот постулат определяет — всякий организм является составной частью организма более высокого уровня.

Эти несколько слов студенты уже усвоили до автоматизма. Они давно стали себя ощущать частью какого-то организма. Может быть, даже частью того коллектива, который самостоятельно сложился в этом лектории. И каждый себя ощущал так, словно он какой-то электрон и в таком виде входит в атом. Или атом, который входит в молекулу. Или молекула, которая входит в состав макровещества. Или вещество, которое входит в тела…

Не давая мыслям студентов сильно расползтись по случайным и надуманным образам, старец Кулик сделал новый акцент. Профессор словно прочитал эти образы и, как спасательный круг для разбредающихся мыслей, протянул вполне отчётливую формулировку следствия постулатов Организмики: «неживая материя» не может существовать вне какого-либо организма, всегда найдется организм, частью которого является данный объём «материи».

— Отсюда понимаем, всякая информация является частью организма, то есть входит в какой-либо организм, — закончил старец Кулик, уверенный, что всем всё стало ясно.

Однако студенты молчали. Это был верный знак, что только что озвученная часть лекции не долетела до их восприятия. Эйн Вейзель тяжело посмотрел на студентов, понял, что они ничего не поняли, и поинтересовался у коллеги:

— И в чём же суть объявленного вами закона?

— В том, что как составная часть организма всякая информация испытывает на себе воздействие управляющей матрицы данного организма, заставляющей данную информацию подчиняться интересам управляющей матрицы, — принялся разжёвывать старец Кулик.

— А в случае неповиновения?

— Если же какая-либо информация не повинуется воле управляющей матрицы, то такая бунтующая информация будет заменена новой информацией, лояльной по отношению к управляющей матрице.

Появление бунтующей информации заметно оживило интерес к происходящему. Наконец-то, вроде бы, взаимопонимание стало налаживаться.

— Приведите примеры, — пользуясь моментом, повернул к диалогу Вейзель.

— Примеры? — переспросил старец Кулик, собираясь с мыслями; он несколько секунд посоображал, а затем неожиданно произнёс: — Пожалуйста! Антон, приведите пример!

И действительно, при хорошей наблюдательности примеры бунтующей информации и методов борьбы с ней можно было найти везде. Несмотря на неожиданность поручения, юноше даже не пришлось сильно включать фантазию:

— В политике это институты импичмента, отставок, перевода на другую работу и так далее. В бизнесе и экономике — это институты увольнения, сокращения и так далее. В биологии — это система лейкоцитов, иммунная система и ряд других систем. В религии — это институты еретиков, ведьм, вероотступников, проклятых, бесноватых и так далее.

— Прекрасно! — согласился Вейзель, пристально всматриваясь в глаза Антона, и, уже обращаясь к коллеге, продолжил вопрос: — А если процесс подчинения информации воле управляющей матрицы происходит в приемлемом для последней виде?

— То управляемая информация приобретает для себя все блага системы, принявшей её в подчинение, — ответил старец Кулик.

— Хорошо, — подытожил Вейзель, — а теперь расскажите подробнее про механизм работы названного вами закона.

— Механизм таков, — ответил старец Кулик и подробно рассказал как работает закон «Подчиняясь, управляю».

Выяснилось, что судьба «одинокой» информации кардинально изменяется, когда эта информация находит себе «хозяина» и подчиняется ему. То есть происходит иерархическая идентификация «одинокой» информации. После того как «одинокая» информация нашла себе «хозяина», она, встречаясь с аналогичными информациями своего уровня, действует уже от имени «хозяина» и поэтому имеет ряд преимуществ перед другими информациями, не нашедшими такого «хозяина».

И поскольку обе информации — и нашедшая «хозяина», и не нашедшая его — являются частями одной и той же системы либо разных систем, вопрос о результате их встречи состоит только в том, в какой иерархической расположенности они действуют друг относительно друга.

— Вопрос об иерархии — старый вопрос, но он понятен в общих чертах, — ответил Вейзель. — Нас интересует конкретика!

— Вот она, — бойко ответил старец Кулик. — Из возникшей иерархии между организмами просматривается ряд следствий, применяемых в разных областях науки.

— И снова прошу вас представить примеры.

В политике это институты чиновничества, ветвей власти, фискальных органов. Точнее, их действия по отношению к понятию «народ». В бизнесе и экономике это институты карьерной лестницы, филиалов, дилеров, дистрибьюторов, сегменты рынка и так далее. В биологии это институты желаний, удовольствий, голодания, закаливания, тренировки, гигиены и другие. В религии это институты иерархов и паствы, святых, пророков, блаженных и др.

— То есть вы хотите сказать, — спросил Вейзель, что таким образом любой организм будет всегда находиться в том или ином подчинении у некой управляющей матрицы?

— Именно так! — ответил старец Кулик. — К тому же, если быть точным, организм всегда находится в многоуровневом подчинении.

— То есть?

Далее выяснилось, что на организм действуют различные иерархические управляющие матрицы. Или иначе можно сказать — организм одновременно входит сразу в несколько функционирующих систем. При таком перекрёстном подчинении самому организму зачастую остаётся всего лишь одна степень свободы. Она предписывает организму оказаться в наивысшей степени подчинения, возможной для этого организма. Если такое подчинение выстраивается, то подчинённый организм получает наивысшую степень управления подобными себе организмами — теми, которые теперь оказались ниже его в иерархии подчинения.

— Давайте-ка я приведу пример, чтобы посмотреть, правильно ли я вас понял, — предложил Вейзель.

После того как старец Кулик одобрительно кивнул, Вейзель пояснил обсуждаемый вопрос на примере «нового политика».

Для индивидуума, выбравшего для себя стезю политика, необходимо как можно скорее оказаться в числе подчинённых тех людей, которые осуществляют реальную власть в данной стране, регионе, области, городе, префектуре. Тогда иерархи могут проявить заинтересованность в «новом политике». Если это состоится, то иерархи изыщут средства и способы поднять по политической лестнице «нового политика», выражающего по отношении к иерархам лояльность.

— Вы несколько сложновато выразились, — ответил старец Кулик, — но сказали всё правильно. Я же добавлю следующее. Делать свой политический имидж на противостоянии действующей власти можно только и том случае, когда имеется поддержка более высокого уровня власти. Давайте пошагово разберём с вами вот такой пример. Судья, то есть первый уровень власти, может вынести приговор… Продолжайте, пожалуйста!

— …С нарушением требований закона. Это третий уровень власти. — ответил Вейзель. — При этом судья руководствуется такими мотивами: «чтоб не повадно было», «чтобы другие знали»…

— В этом случае, идя на конфронтацию с третьим уровнем власти, судья пользуется поддержкой высших уровней власти…, - продолжил старец Кулик.

— …Либо информационной власти — четвёртый уровень — «нужно публично наказать» либо необходима «демонстрация могущества», — в свою очередь, продолжил Вейзель.

— …Либо идеологической власти — пятый уровень. Здесь уже обоснование незаконных действий иное: «в наставление другим», «отчётность», «демонстрация силы», «демократичность», — продолжил старец Кулик.

— …Либо религиозной власти — шестой уровень: «подрыв веры», — сказал Вейзель.

— …Либо финансовой власти — седьмой уровень: «исключение конкурента», «отстаивание владений», продолжил старец Кулик.

— …Либо национальной власти — восьмой уровень: «чистота нации», «национальная безопасность», «национальный интерес», — завершил Вейзель и констатировал: — Такое поведение судей не только встречается, но и уже стало абсолютной нормой их поведения.

— Конечно, такое поведение судей будет распространено всегда, — шепнул Антон Насте. — Ведь судьи получают взятки, часть которых они передают наверх, и этот «верх» их и покрывает. Всё вполне логично.

— Но это неправильно, — ответила Настя. — Чем выше взлетел, тем больше карманы? Так нельзя! Так не бывает. Так не было раньше!

Книга «Не» Ивана Грозного

— Почему же не было? — удивился Вейзель, явно услышав последнюю фразу, произнесённую Настей. — Всегда всё было одинаково. Только одежда на людях различалась тем, что сегодня мы называем модой, а поступки всегда были одними и теми же. Мы можем рассмотреть всё это на очень показательном примере.

Студенты согласно закивали головами, почти автоматически предчувствуя новое путешествие или какое-либо приключение.

— В самом начале двадцатого века учёные не знали, что существовал древнерусский письменный язык, — произнёс старец Кулик. — Но вот археологам стали попадаться берестяные грамоты, и учёные поняли, что уже в десятом веке Русь говорила на весьма развитом языке.

— Как бы нам всё это увидеть? — скептически отозвался Антон, провоцируя старцу Кулика к немедленным действиям.

— Смотрите! — просто ответил старец Кулик, и студенты мгновенно оказались в книгохранилище.

— Где это мы? — испугался Антон.

— Молодёжь! Вы в библиотеке царя русского и гиперборейского Ивана Васильевича Грозного! — торжественно отрапортовал мужик в странной одежде с разрезанными длинными рукавами.

— А вы кто? — с испуга спросил мужика Антон.

— А я — хранитель книг.

— И вы не удивлены нашему появлению? — спросила Настя.

— Нет. Я вас ждал.

— Ждал? — удивился Антон.

— Да. До вас был один читатель из будущего. Он мне сказал, что вы придёте. Поэтому я вас ждал.

— И вы верите в будущее? — теперь удивилась Настя.

— А зачем мне «верить» или «не верить»? Я знаю, что это так. Вы же ведь здесь! — улыбнулся библиотекарь.

— Да… Мы здесь…. - ответил Антон, а потом спохватился: — Где «здесь»?

— Я же сказал, вы в библиотеке царя русского и гиперборейского Ивана Васильевича Грозного! — также торжественно отрапортовал мужик в странной одежде с разрезанными длинными рукавами.

— И какой сейчас год? — спросил мужика один из студентов.

— Семь тысяч шестьдесят третий, — ответил тот без запинки.

— То есть по-нашему 1555-й год, — посчитал студент.

— Почему это по-вашему 1555-й год? А остальные годы где? Куда вы их дели? — пришёл в негодование библиотекарь.

— Да, был тут после вас один сумасшедший царь. Он так Европу любил, что свою историю России полностью под нож пустил, а вместо неё европейскую историю на Руси сделал.

— Европу? — рассмеялся библиотекарь. — Что её любить? Её учить надо. То мыться их научим, то уму- разуму. А они всё равно воруют и воруют. Дикари!

— Уважаемый библиотекарь, — набрался смелости Антон, — а у вас есть какие-нибудь древние русские книги?

— Что значит «какие-нибудь»? — удивился библиотекарь.

— Да, в наше время почти ни о каких книгах неизвестно, — признался Антон.

— Куда ж они делись? — не поверил ему библиотекарь.

— Не знаем, — пожал плечами Антон.

— А какие годы вам нужны? — спросил библиотекарь.

— Десятый — одиннадцатый века, — предложил Антон.

— Шесть тысяч пятисотый год примерно, — поправила его Настя.

— Ну, вот смотрите, — показав студентам рукой на огромный сундук, библиотекарь открыл его и с величайшим почтением достал несколько деревянных книг: — Вот керы[11]. Они очень старые. Им по пятьсот — по шестьсот лет. Но они в полном порядке. Их можно читать.

Студент взял одну и раскрыл. Это была дощечка с вынутой примерно миллиметров на пять сердцевиной, залитой после этого воском. На воске были нацарапаны какие-то каракули. И они сохранились!

— А вы можете прочитать? — попросил библиотекаря Антон, протягивая ему книгу.

— Конечно, — ответил библиотекарь и стал читать текст, начертанный на воске той самой керы.

— Книга «НЕ». 12 месяц 5509 года, — прочитав название книги, библиотекарь отвлёкся от текста и посмотрел на ребят, убедился, что те его слушают, и продолжил: Когда ли были те времена. Но пришла на землю нашу грязь немытая. Долго сеяли они семя чёрное, семя злобное. Аж, три тысячи лет. Да, ещё одну. И забрали они всё, что нажито, всё, что дорого, всё, что значимо. И забрать смогли наше будущее. Глупо верили мы, «веря их богам», что придёт наш Бог да с победою. А они-то знать обо всём могли. Ведь они те книги пописывали. Как пописывали и почитывали, так узнали они о каре той, что постигнет их. Знать-то знали те — те, что злобные. Только нам-то сделать что — не смогли бежать, — библиотекарь остановился, чтобы перевести дух, и спросил: — Продолжать?

— Да! Да! — ответили студенты, заворожённые распевным голосом библиотекаря и красотой древнерусских формулировок.

— Верил я и ты в их чужих богов. Зная, врут они — им нужна земля, поразмножить зло. Мы погоним их со своей земли. Да очистимся от чужого зла. А они — уйдут. Вот же наш пришёл Бог единственный. Он победу даст. Мы — возьмём её. Ты же выучи всё, что есть в сиём. Соблюдай сиё только лишь одно. Али споришь ты с тем, что писано? Не гневи Меня — только слушайся! А поспоришь ты с тем, что писано, — разгневишь меня и получишь зло. А поспоришь ты с тем, что писано, сам себя сожрёшь и родню свою. А поспоришь ты с тем, что писано, значит ты — чужой, ты для нас нс свой. Ты же выучи всё, что есть в сиём, повторяй сиё аж по сотни раз. Ты запомни всё — всё, что написано.

Зная, писано — да запомнено. Да исполнено — это сделано! — библиотекарь прервался и сказал: — Это было вступление. Дальше идёт текст самой книги. Его можно читать только очень сильному человеку. Я не могу.

— Мы — сильные! — постарались убедить библиотекаря ребята, вспоминая свои недавние приключения. — Читайте дальше!

Библиотекарь изучающе посмотрел на ребят и предложил, указав на Антона:

— Пусть вот он читает!

Антон попятился в нерешительности, но студенты стали выталкивать его вперёд, убеждая, что у него получится.

— Ну, хорошо, — наконец, согласился Антон, — я попробую.

Он молча пробежал несколько строк, набрал в лёгкие воздуха и стал громко и с выражением читать:

— Первое. Не гняти себя властью чуждою, знай, что власть сия только для него. Второе. Не люби совсем ты чужих богов, знай, что боги те для тебя беда. Третье. Не борись ни с кем за чужих богов, знай, что боги те для тебя чужие. Четвёртое. Не твори всему зла и горя ты, знай, что среди всех ты один из них. Пятое. Не воруй же ты и добра других, знай, что вор в тебе и тебя убьет. Шестое. Не пускай других на свою землю, знай, что те придут — обберут тебя.

Антон прервался, чтобы перевести дух. Он медленно обвёл студентов пристальным взглядом и после этого продолжил:

— Седьмое. Не прощай врагов, причинивших зло, знай, что должен ты за себя стоять. Восьмое. Не терпи совсем гнёта разного, знай, придёт затем гнёт в семью твою. Девятое. Не суди других на суде любом, знай, что ты, судья, не во истине. Десятое. Не мори себя разным голодом, знай, что голод-страх порождает зло. Одиннадцатое. Не пускай в полёт слово лживое, знай, летит оно и к тебе — назад. Двенадцатое. Не равняй себя среди прочих ты, знай, сравняешься — станешь ты как все. Тринадцатое. Не терзай себя ты в сомнениях, знай, что тот дойдёт, кто хотя бы шёл.

Антон оторвал глаза от текста. Он протянул керу библиотекарю и поднял на ребят полные воодушевления глаза. Студенты тоже стояли, сильно впечатлённые старинными рифмами высокого слога.

— Почему всего тринадцать? — спросила Настя.

— По числу созвездий в колесе Сварога, — обыденно и привычно ответил библиотекарь.

— И вы хотите сказать, что эта книга 5509-го года? — спросила Настя. — А разве на Руси в это время умели писать?

Библиотекарь рассмеялся. Причём так сильно, что, казалось, стены начнут осыпаться.

— В это время, которым датирована книга, на Руси все дети умели писать! — ответил мужик. — Я не говорю уж о женщинах и мужчинах.

— На чём писали?

— Как на чём? — удивился библиотекарь. — Писали как все. Между собой обменивались грамотами из бересты. Просто писали свои соображения и отправляли друг другу с кем-либо или специальным гонцом. Другие писали на таких вот керах. На коже тоже писали. Да на всём писали, на чём только буквы видать!

— А та книга, которую вы только что нам прочитали. она о чём? — спросил один студент.

— Мил человек! — ответил библиотекарь. — Ты же слушал! Так что же, ты не услышал?

— Я имею в виду, о чём она вообще? — попытался разъяснить свой вопрос непонятливый студент.

— Это текст закона, который говорит как надо относиться ко всему чужому, — ответил библиотекарь. — Не только к людям-чужакам. но и к чужому образу жизни, чужим обычаям, чужим традиция. Всех надо гнать вон. Иначе свой род будет истреблён…

— …Интересно, а этот библиотекарь был настоящим? — спросил Антон Настю, когда они уже вернулись в лекторий.

Это возвращение стало таким обычным, что на нём никто уже не концентрировал своё внимание. Студенты привыкли к тому, что после каждого небольшого путешествия они возвращались на своё место — целыми и невредимыми. После обязательного возвращения происходила такая же обязательная беседа, которая разъясняла некоторые тонкости недавно случившегося.

— Не знаю, — ответила Настя. — С одной стороны, он был очень реальным. Помнишь, как он смеялся? Штукатурка осыпалась! Но с другой стороны, мы же понимаем, что такого просто не может быть…

— …Чего не может быть? — как-то странно впопад удивился старец Кулик в ответ на не расслышанный студентами вопрос Вейзеля.

— Не может быть того, что бы один и тот же человек был сразу в двух местах. Например, в прошлом и в настоящем, — пояснил Вейзель. — Или вы хотите сказать, что…