Духовное ружье

7

После обеда они пришли в парижскую квартиру Марен. Ларс мерял шагами гостиную, ожидая, пока Марен переоденется «во что-нибудь поудобнее», как однажды заметила Джин Харлоу в старой, но все еще веселой шутке.

И тут он обнаружил прибор на низеньком столике, выполненном под тарелевое дерево. Он был как-то странно знаком ему. Ларс взял его и с удивлением повертел в руках. Знакомый — и в то же время странный.

Дверь в спальню была приоткрыта.

— Что это? — крикнул Ларс. Он видел неясную, в нижнем белье фигурку, которая двигалась туда-сюда между постелью и шкафом. — Эта штука, похожая на человеческую голову. Только без черт лица. Размером с бейсбольный мяч.

— Это из 202-го, — весело отозвалась Марен.

— Мой эскиз? — Он уставился на прибор. Внедрение. Эта штука была пущена в розничную торговлю по решению одного из сокомов. — А что он делает?

— Развлекает.

— Как?

Марен вышла из комнаты совершенно голая.

— Скажи ему что-нибудь. Глядя на нее, Ларс ответил:

— Мне гораздо интереснее смотреть на тебя. Ты поправилась на два килограмма.

— Задай Орвиллу вопрос. Старый Орвилл — это страсть. Люди уединяются с ним на много дней и ничего не делают, а только задают вопросы и получают ответы. Это заменяет религию.

— В этом нет никакой религии, — сказал он серьезно.

Его общение с неизмеримым миром лишило его всякой догматической, безоглядной веры. Если кто-нибудь из живых и может быть определен как знаток «потустороннего мира», то им может быть только он. Но в этом Ларс не видел никаких выдающихся заслуг.

Марен сказала:

— Тогда расскажи ему анекдот.

— А может, просто положить его на место?

— Тебе действительно все равно, как внедряют твои разработки?

— Да, это их дело. — Тем не менее, Ларс пытался придумать какую-то шутку. — У кого есть шесть глаз, — начал он, — склонность к энтропии, кто носит шапочку для верховой езды…

— Неужели ты не можешь придумать что-нибудь серьезное? — спросила Марен. Она вернулась в спальню и снова стала одеваться. — Ларс, ты — полиморфный извращенец.

— Хм, — ответил он.

— В плохом смысле. Инстинкт саморазрушения.

— Лучше уж это, — сказал он, — чем инстинкт убивать. Может, спросить об этом у Орвилла?

Он обратился к твердой маленькой сфере, которую держал в руке:

— Я ошибаюсь, когда чувствую за собой вину? Веду борьбу с городским советом? Разговариваю с советским официальным представителем во время перерыва для кофе? — Он подождал, но ничего не произошло. — Когда верю, — продолжил он, — что сейчас как раз то время, когда те, кто делают машины, чтобы убивать, калечить и выбрасывать все в отходы, должны быть людьми этически цельными? Чтобы действительно создавать машины, которые убивают, калечат и выбрасывают. Вместо тех, что создают верные предпосылки для всеобщего небытия, декадентских новых веяний — таких, как ты? — Он снова подождал, но Старый Орвилл молчал.

— Он сломан, — крикнула Ларс Марен.

— Дай ему время. В нем 14000 взаимосвязанных частей. Они должны все сработать.

— Ты хочешь сказать, в нем полная схема системы управления 202-го?

Он с ужасом посмотрел на Старого Орвилла. Да, конечно! Эта сфера была такого же размера и формы, что и система управления 202-го. Он начал думать о возможностях Орвилла. Он мог отвечать на заданные ему устно вопросы даже лучше, чем железооксидная или перфорированная лента из 60-ти составляющих. Ничего удивительного, что ему требовалось время, чтобы ответить на вопрос. Он активизировал свои оценивающие способности.

Возможно, больше ни в каком эскизе Ларс этого не превзойдет. Ведь уже есть он, Старый Орвилл, новинка, заполнившая свободное время и умы мужчин и женщин, работа которых дегенерировала в такой уровень психомоторной деятельности, что даже тренированный голубь справился бы лучше. О Боже! Сбылись его самые худшие ожидания!

Ларс П., подумал он, вспомнив рассказы и новеллы Кафки, проснется однажды утром и обнаружит, что каким-то образом за ночь превратился в гигантского — кого? Таракана?

— Кто я есть? — спросил он Старого Орвилла. — Забудь мои прежние вопросы, ответь только на этот. Кем я стал? — Он зло стиснул сферу.

Одетая в голубые хлопчатобумажные китайские штаны, Марен стояла на пороге спальни и наблюдала, как он боролся со Старым Орвиллом.

— Ларс П. проснется однажды утром, чтобы обнаружить, что каким-то образом за ночь он превратился в… — Она замолчала, потому что в углу гостиной пискнул и включился телевизор. Сейчас должны были передавать сводку новостей.

Забыв о Старом Орвилле, Ларс повернулся к телевизору. Он почувствовал, что его пульс участился. Сводки новостей всегда сообщали только о плохом.

На телеэкране появилась надпись: «Сводка Новостей». Голос диктора зазвучал профессионально спокойно: «НАСБА, космическое агентство Запад-Блока в Чейенне, Вайоминг, объявило сегодня, что новый спутник, запущенный, возможно, Народным Китаем или Свободной Кубой, находится на орбите в…»

Марен выключила телевизор:

— Ну и новости!

— Я жду дня, — сказал Ларс, — когда уже запущенный спутник сделает сам себе еще один, для компании.

— Они уже и сейчас это делают. Ты что, не читаешь газеты? Ты не читаешь «Сайентифик Америкэн»? Ты ничего не знаешь? — Ее насмешка была полусерьезной, полунет. — Ты просто идиот-ученый, такой же, как и те кретины, что запоминают номера всех лицензий, или номера видеофонов в районе Лос-Анджелеса, или индексы всех населенных пунктов Северной Америки. — Она прошла в спальню за верхом от своей пижамы.

В руке Ларса пошевелился и заговорил забытый Старый Орвилл. Жуткая штука! Он заморгал и со скрежетом произнес телепатический словесный ответ на вопрос, о котором Ларс уже забыл.

— Мистер Ларс.

— Да, — ответил тот загипнотизированно.

Старый Орвилл, покряхтывая, стал медленно разворачивать свои так долго готовящиеся ответы. Хотя он и был игрушкой, но не простой. Слишком много содержащихся в нем компонентов делали его чрезвычайно словоохотливым.

— Мистер Ларс, вы задали онтологический вопрос. Индоевропейская лингвистическая структура не дает возможности провести четкий анализ. Не могли бы вы перефразировать свой вопрос?

После минутного раздумия Ларс ответил:

— Нет, не мог бы.

Старый Орвилл помолчал, потом заявил:

— Мистер Ларс, вы — вилкообразная редиска.

Всю свою жизнь Ларс никогда не знал точно, когда нужно смеяться.

— Это Шекспир, — сказала Ларс Марен, которая, уже благоразумно одетая, присоединилась к нему и тоже слушала. — Он цитирует. — Конечно. Он основывается на огромном банке данных. А ты ожидал совершенно нового сонета? Он может только пересказать то, чем его напичкали. Он может выбирать, а не придумывать. — Марен была искренне удивлена. — Честно говоря, Ларс, у тебя действительно не технического склада ум, и, по правде, нет никакого интеллектуального…

— Замолчи, — сказал он. Старый Орвилл собирался что-то произнести.

Протяжно, как заигранная пластинка, тот промычал:

— Ты спрашивал, кем ты стал? Ты стал изгоем. Бродягой. Бездомным. Если перефразировать Вагнера…

— Ричарда Вагнера, композитора?

— А также драматурга и поэта, — напомнил ему Старый Орвилл, — и перефразировать Зигфрида, для того чтобы обрисовать твою ситуацию, то «Ich hab nicht Bruder, noch Schwester, meine Mutter… ken ich nicht. Mein Vater…», — добавил Орвилл, подумав.

Получив дополнительные данные после замечания Марен, интегрировав их, он поправился:

— Имя «Мистер Ларс» запутало меня. Я думал, это был Норе. Извините меня, мистер Ларс. Я хочу сказать, что вы, как и Парсифаль — Waffenlos, без оружия… в двух смыслах, буквальном и переносном. В действительности вы не производите оружия, ваша фирма только притворяется. Вы — Waffenlos в другом, более общем смысле. Вы невинны, как юный Зигфрид, до того как убьет дракона, выпьет его кровь и поймет песню птицы, или как Парсифаль, до того как узнает свое имя от цветочных фей. И возможно, в этом нет ничего хорошего.

— Не совсем дурак, — сказала удовлетворенно Марен, кивая. — Я заплатила шестьдесят кредитов. Давай, валяй, болтай.

Она подошла к кофейному столику, чтобы взять из пачки сигарету.

Старый Орвилл пережевывал решение, как будто мог решать, а не выбирать из банка данных, как сказала Марен. Наконец он промолвил:

— Я знаю, чего ты хочешь. Ты столкнулся с дилеммой. Но ты никогда не формулировал ее для себя и никогда с ней раньше не сталкивался.

— И что же это такое? — озадаченно спросил Ларс. Старый Орвилл сказал:

— Мистер Ларс, вы отчаянно боитесь, что в один прекрасный день придете в свой нью-йоркский офис, ляжете, войдете в транс, затем очнетесь и не сможете предъявить ни единого эскиза. Другими словами, потеряете свой талант.

В комнате было тихо, если не считать слабого астматического дыхания Марен, курящей свою «Гарсия-и-Вега».

— Боже, — сказал Ларс с облегчением. Он чувствовал себя маленьким-маленьким мальчиком, будто он никогда и не взрослел. Жуткое ощущение.

Потому что эта игрушка, маленькое новое приспособление, извращенный образ настоящего эскиза Корпорации Ларса, была, конечно, права. Его страх был похож на страх перед кастрацией. И не проходил.

Старый Орвилл продолжал тяжеловесно вещать:

— Ваше сознательное беспокойство из-за поддельности так называемых «эскизов оружия» — искусственное, фальшивое чувство. Оно затемняет психологическую реальность, на которой базируется. Вы прекрасно знаете — впрочем, как и любой здравомыслящий человек, — что не существует никаких доказательств, что производится настоящее оружие. Ни в Запад-Блоке, ни в Нар-Востоке. Человечество была спасено от уничтожения, когда два гиганта встретились в обстановке строжайшей секретности в 1992 году в Ферфаксе, Исландия, и договорились о принципах «внедрения». А затем в 2002 году, уже открыто — для ратификации Протокола.

— Хватит, — сказал Ларс, глядя на прибор. Старый Орвилл замолчал.

Подойдя к кофейному столику, Ларс трясущейся рукой положил сферу на место.

— И это развлечение для простофиль? — спросил он Марен. Марен сказала:

— Они не задают глубоких вопросов. Они задают тупые, сумасшедшие вопросы. Так, так. — Она пристально посмотрела на него. — Значит, все это время — пустая болтовня, вздохи и ворчание, вроде: «Я обманщик. Я обманываю бедных простофиль». Не более чем пустая болтовня… — Она вспыхнула от гнева. — Не более чем сотрясение воздуха!..

— Да, это правда, — согласился Ларс, все еще дрожа. — Но я этого не знал. Я не ходил к психоаналитикам. Да и все они — зигмунды фрейды…

Он с надеждой подождал. Она не засмеялась.

— Страх кастрации, — сказала Марен. — Страх потерять половую потенцию. Ты боишься, что все твои эскизы после транса не будут служить материалом для настоящего оружия. Понимаешь, дорогой мой дурачок? Твой страх значит, что ты импотент.

Он избегал ее взгляда.

— Waffenlos — такой вежливый эвфемизм…

— Все эвфемизмы вежливы, именно для этого они существуют.

— Я импотент. Я не мужчина. — Он посмотрел на Марен.

— В постели ты — дюжина мужчин. Четырнадцать! Двадцать! Просто красота! — Она с надеждой посмотрела на него — может, приободрится?..

— Спасибо, — сказал он, — но чувство поражения остается. Возможно, Старый Орвилл и не проник в суть проблемы, но все-таки Нар-Восток имеет к этому какое-то отношение.

— А ты спроси его, — посоветовала Марен.

Снова взяв в руку кругляшку, Ларс сказал:

— А как насчет Нар-Востока, ведь он тоже замешан во все это, а, Орвилл?

Последовала пауза, во время которой потрескивала сложная электронная система прибора. Затем прозвучал ответ:

— Размазанная глянцевая фотография с большого расстояния. Слишком размазанная, чтобы сказать тебе то, что ты хочешь узнать.

Ларс сразу же догадался. Но постарался тут же выбросить эту мысль из головы. Потому что его любовница и сотрудник Марен Фейн стояла рядом и знала все его мысли, в нарушение западных законов. Поняла ли она, или он вовремя успел выбросить мысль из головы и захоронить в подсознании? Там, где ей и место.

— Так, так, — сказала задумчиво Марен. — Лиля Топчева.

— Да, — подтвердил он обреченно.

— Другими словами… — начала она. Сила ее ума, причина, по которой он и дал ей самую высокую должность в Корпорации, проявлялась во всей своей красе. К несчастью для меня, подумал он. — Другими словами, ты видишь решение проблемы стерильности психосексуальных характеристик оружия и половой зрелости как самый последний осел. Если бы тебе было девятнадцать лет…

— Я пойду к психиатру, — покорно сказал он.

— Ты хочешь получить отчетливую и ясную фотографию этой маленькой несчастной чертовой коммунистической змеи? — В голосе Марен смешались ненависть, обвинение, ярость — все вместе. Но в то же время все достаточно отчетливо донеслось к нему через комнату и попало в самое больное место.

— Да, — стоически сказал он.

— Я достану тебе эту фотографию. Ладно! Я сделаю это. Я не вру. Я даже сделаю лучше! Я просто и коротко объясню тебе — ведь по-другому ты не понимаешь, — как ты можешь ее заполучить. Потому что лично предпочла бы не вмешиваться в такое… — Она остановилась, подыскивая нужное слово — хороший крепкий удар ниже пояса. — В такое дерьмо.

— Ну и как я могу это сделать?

— Во-первых, пойми одно: КАСН никогда в жизни не даст тебе ее. Если они подкинули тебе размазанную фотографию, то это было сделано по какой-то скрытой причине. Они могли достать гораздо лучшую фотографию.

— Что-то я не пойму…

— КАСН, — продолжала Марен, будто разговаривая с ребенком, притом с таким, к которому совсем не чувствовала симпатии. — КАСН — это то, что им нравится называть «незаинтересованной стороной». Откинь это никому не нужное благородство, и ты получишь чистую правду: КАСН служит двум хозяинам.

— О, да, — сказал он понимающе. — Нам и Нар-Востоку.

— Они должны ублажать всех и никого не обижать. Они — Фениксы современного мира. Ротшильды, Фуггеры. От КАСН можно получить контракт на услуги шпиона. Но в результате — размазанная фотография Лили Топчевой. — Она вздохнула. Это было так просто — а ему надо лишний раз объяснять. — Тебе это ничего не напоминает, Ларс? Подумай.

Наконец, он сказал:

— Та фотография у Акселя Каминского. 265-го эскиза. Она была не полной.

— О дорогой, ты понимаешь! Ты все понимаешь!

— Значит, твоя теория состоит в том, что это их политика, — сказал он, пытаясь сохранить спокойствие. — Они предоставляют сведения, которые покупают оба блока, но в тоже время стараются никого не обидеть.

— Правильно. Теперь слушай. — Марен села и сдула пепел с сигареты. — Я люблю тебя, Ларс. Я хочу, чтобы ты остался моим, чтобы теребить и раздражать тебя. Я обожаю раздражать тебя, ведь ты такой. Но я не жадная. Твоя физиологическая слабость, как сказал Старый Орвилл, — страх потерять свою мужскую силу. Это делает тебя похожим на любого мужчину после тридцати. Ты замедляешь на одну десятую доли. Это тебя пугает, ты осознаешь потерю жизненных сил. Ты хорош в постели, но не совсем так, как на прошлой неделе, или в прошлом месяце, или в прошлом году. Твоя кровь, твое сердце, твой… ну словом, твое тело это чувствует. Поэтому и ум твой это осознает. Я помогу тебе.

— Ну и помоги! Вместо того, чтобы читать наставления.

— Тебе надо связаться с этим Акселем Каминским.

Ларс взглянул на женщину. Судя по выражению лица, она говорила вполне серьезно.

Она лаконично кивнула.

— Ты скажешь: Иван. Зови его Иваном. Это их раздражает. Тогда он станет называть тебя Джо или «янки», но ты не обращай внимания. Иван, скажешь ты. Ты хочешь узнать детали о 265-ом? Не так ли, Иван? Ну, хорошо, товарищ с Востока, я дам тебе детали, а ты мне — фотографию этой леди, дизайнера по оружию, мисс Топчевой. Хорошую фотографию, цветную. Может быть, даже трехмерную. А может быть, даже фильмы с хорошей звуковой дорожкой, чтобы вечерами мне было чем заполнить свободное время. А может, у вас есть порнофильм со страстным танцем живота, в котором она?..

— Ты думаешь, он сделает это?

— Да.

Я возглавляю фирму, подумал Ларс. Я нанимаю эту женщину. Возможно, уже в следующем году у меня возникнут психические проблемы… Но у меня же есть талант. Значит, я могу удержаться на вершине. Тем не менее, он почувствовал недостаток необходимой доблести для противоборства с этой женщиной, его любовницей. То, что Марен сейчас предложила сделку с Каминским в таких четких, завершенных фразах, было очевидным. Но в то же время невероятным. Он сам никогда бы не смог все это так сформулировать. Невероятно! Но. похоже, это ему поможет.