Дух экстаза

Глава 3 Черный октябрь 1907 года

— Новичкам везет, — буркнул Джесси при встрече, не скрывая досады.

Дружеский совет Хардинга обошелся ему в сорок тысяч долларов. И подгон от хозяина брокерской «лачуги» оказался с гнильцой — чек нам не обналичили. Но Джи Эл не выказал ни капли уныния, ни обиды на Хардинга. Засучив рукава, он взялся за дело. В короткий срок, играя на фонде «Пасифик», он вернул недополученное и даже сверх того.

— Джесси, когда мне продать Тихоокеанскую, чтобы зафиксировать прибыль? — задал я мучавший меня вопрос.

— Ты нуждаешься в совете? После того, как увидел, во что мне обошлась подсказка Хардинга?

Мы были с ним на дружеской ноге. Иногда встречались за ланчем. Еще чаще — в конторе. Я пытался следить за действиями этого гений-очкарика, но ровным счетом ничего не понимал. Он не таился от меня. Да и трудновато утаить свои сделки — на Бирже принято заглядывать в тарелку соседа. Многие спекулянты пытались, как и я, копировать его манеру ведения дел. Проблема в том, что ни я, ни прочие не понимали до конца смысла его действий. Джи Эл был в выигрыше — в очень большом выигрыше, — я же в лучшем случае оставался при своих.

— Я никогда не даю советов покупать или продавать акции. Сделав так, я бы стал зависим от того, кому подсказал. Твоя проблема, Базиль, в том, что ты не хочешь трудиться.

Если бы! Мне элементарно не хватало мозгов вкурить все эти премудрости, вроде «на бычьем рынке веди себя по-бычьи». В итоге, я плюнул и продал Тихоокеанские, превратив их в полновесную монету.

Самое смешное в том, что Джесси тоже начал продавать. Да еще как! Он снова стал медведем. Он гнул и гнул рынок, продавал не только «Юнион Пасифик», но и других. Даже тех, кто, казалось, в силах устоять перед его давлением. На моих глазах он утроил свою «маржу», как было принято называть залоговой депозит.

Как он это делал? Он называл свою стратегию «слушать рынок»:

— Рынок сам все подскажет.

По его мнению, рынок созрел для больших потрясений. На таких колебаниях делаются большие деньги. Но только теми, у кого была своя система управления деньгами, которую я не понимал точно так же, как стратегию Джи Эла. Порой казалось, что он морочит мне голову. Читай ленту, не читай ленту — он сам не замечал, как сам себе противоречил.

Например, он делал пробные закупки. Если проводить аналогию, он сперва осторожно трогал воду озера ногой, прежде чем погрузиться в него с головой. Но как он выбирал это озеро? Он с упорством золотоискателя искал точки входа, линии наименьшего сопротивления. Он видел то, чего не видел я — такой напрашивался неутешительный вывод. При всем моем старании трейдера из меня не выходило. Я освоил лексику, имел общие представления о том, как все работает, в какие бумаги можно вложиться без особого риска — но и только.

В отличие от меня Джесси работал четыре месяца как каторжный. В феврале он закрыл все сделки и уехал во Флориду удить рыбу. Я перевел дух, обозвал себя бездарем и занялся устройством нашей жизни.

У нас было достаточно денег, чтобы не «жить как свиньи», но недостаточно манер, чтобы чувствовать себя своими в обществе привередливых людей отеля Бельклер. Правда, пообщавшись с отдельными злоязычниками в общественных зонах гостиницы, я узнал, что у многих франтов, просиживавших штаны в лаунж-зоне «отсутствовали жизненные перспективы». Весь их снобизм сводился к гортензии в петлице, умению играть в бридж и вставить в речь французское словцо — к высоко задранному носу без всяких на то оснований. Избавить их от нашего общества — более чем человеколюбивый поступок. В общем, я занялся организацией нашего переезда.

Задача оказалась не из легких. Хотелось оказаться поближе к Уолл-стрит — не в Финансовом квартале, но рядом. Но рынок арендной недвижимости в ближайшей к нему округе был представлен преимущественно «домами по старым правилам» — узкими, глубоко вдающимися в глубину участка зданиями без водопровода и канализации, не говоря уже о телефоне. А квартиры лучшего типа в престижных домах на Парк Авеню не продавались или не сдавались в аренду евреям. Пришлось побегать и перелопатить массу рекламных объявлений в газетах, прежде чем удалось найти апартаменты в доме современной постройки, возведенным «по новым правилам». Четырехэтажное холостяцкое обиталище «Монтегю», симпатичный элемент привилегированного браунстауна на тихой улочке, предлагало умеренные цены по сравнению с предлагаемыми удобствами — газовые обогреватели, угольный камин в гостиной, ванну и современный туалет, почти новую мебель, а также услуги консьержа, горничной и прачки. Но без телефона. Но без предубеждения к евреям. Слишком заманчивое предложение, чтобы отказаться.

В итоге, нам досталась уютная квартирка с тремя спальнями черного ореха, неплохо смотревшимися на фоне кремовых стен, плюс большая пурпурная гостиная, позволяющая славно скоротать зимний вечерок у очага. Топился бы он дровами, а не углем, был бы рай.

Не успели мы обжиться на новом месте, в город неожиданно вернулся Джесси. Этот наркоша финансового рынка позабыл про тунца, про свою новенькую яхту, как только ему в руки попалась газета. Забросив удочки в угол, он сел на ближайший поезд до Нью-Йорка. Он снова увидел то, что прошло мимо моих глаз — возможность.

— Я рано вышел из игры, — корил он себя за ланчем, поглощая цыпленка маренго и не замечая изысканного вкуса этого замечательного французского бутерброда. — Столько прибыли упущено из-за неверного вывода о том, что достигнуто дно.

— Но акции и правда растут, — возразил я.

— Это мы еще посмотрим! Я стал продавать «Анаконду».

— Давно?

— Перед своим отъездом из Флориды.

— Но ее же бумаги перли вверх еще три дня назад! Опять озарение?

Джесси не стал отвечать, ограничившись вопросом:

— Сам-то чем занят?

— Я предпочитаю консервативную манеру. Онкольные займы[1], — честно признался в том, что был и остался лузером. Там, где отчаянные игроки умудрялись прокрутить свой бакс пять раз на дню, я довольствовался ссудным процентом.

— Не мой стиль, — ухмыльнулся Джесси.

С первого же дня он бросился в бой, не брезгуя даже кратковременными займами у меня. И потерпел полное фиаско. Его оценка ситуации строилась на том, что рынок созрел для большого потрясения. Но рынок стоял. Колебался, но так и не сел ни в медвежий, ни в бычий экспресс. Ливермору не доставало средств его обрушить. Зимние успехи вскружили ему голову, подарили ему ложную надежду на то, что он всемогущ. К лету он все-таки смог отыграть потери, плюнул на все и собрался во Францию на отдых.

— Джесси, я тебя умоляю: вернись к октябрю в Нью-Йорк, — воззвал я к нему со всей страстью, на какую был способен.

— Опять твое старое пророчество?

— Да!

— То есть ты считаешь, что я весной поторопился и все случится осенью?

— Да!

— Посмотрим. Если что, вызовешь меня телеграммой. Не знаю, что ты сможешь разглядеть и, уж прости, способен ли уловить тенденцию… Попытайся.

Конечно, он был прав. Аналитик из меня еще тот. Просто я знал: грядет черный октябрь.

… Как говорили старожилы, летом Фондовый рынок «скукоживался». Торчать в жару в Нью-Йорке не было никакого смысла, и мы с парнями дернули во Флориду, в Палм-Бич. Воспользовались любезным предложением Джесси и вовсю попользовались его яхтой. Сперва для рыбной ловли, потом просто для прогулок. Братья Блюм открыли для себя иной вид рыбалки — охоту на «шелковые чулки» и изрядно в ней преуспели. Я не отставал. Вечеринки следовали одна за другой. Девицы с фальшивой радостью в глазах кочевали по нашим койкам. Шампанское текло рекой, как и виски с апельсиновым соком.

Отдохнувшие, загорелые до черна, мы вернулись в середине сентября в Нью-Йорк. Я немедля бросился на Биржу.

Тишина.

Наступил октябрь. Ничто не предвещало бури. Сделки у Денежного Столба текли вяло, не принося мне удовлетворения. Все меньше денежных брокеров появлялись около него с 12−00 до 14–15 — в традиционное время кредитования спекулянтов. Когда я остался в пункте выдачи кредитов в гордом одиночестве, до меня наконец-то дошло — что-то серьезно изменилось на Бирже. Представители банков не собирались у столба. Они шмыгали по залу, вылавливали клиентов и о чем-то приватно договаривались. Путем осторожных расспросов выяснил, что родилась новая система. Денежные брокеры и финансисты предлагали игрокам самим назвать процент кредита. И он доходил до 150%!

Я тут же бросился на телеграф и отправил сообщение в Экс-ле-Бен, на курорт, на котором прохлаждался Ливермор:

«Онкольные займы — все!»

Через неделю, в воскресенье 13 октября, Джесси был в Нью-Йорке.

— Я планировал завершить свой отпуск в Париже, а потом вернуться в Америку на корабле со всеми удобствами, плывущим три недели. Но получив твою телеграмму и почитав биржевые газеты, понял, что нельзя медлить и секунды. Сел на быстроходный лайнер, и вот я здесь.

— Джей Эл, что происходит?

— Представь себе мышь, которую поместили под вакуумный колпак. Из него откачивают воздух. Мыши нечем дышать. Она синеет, падает, издыхает. То же самое сейчас происходит на Бирже. Денег нет!

— И что это значит? Нас ждет гигантский обвал, как я и говорил?

— Да!

— Пришла пора продавать?

— Да!

— Я в доле?

— Ну что ж с тобой поделать. Ты оказал мне услугу. Я отвечу тем же.

И Джесси собрался вести себя по-медвежьи. А в понедельник 14 октября пришел Отто Хайнц и все испортил.

… Большие дяди в цилиндрах, братья Отто и Фриц Август Хайнцы, потомки немецких и ирландских эмигрантов, «медные короли» Монтаны, прибыли в Нью-Йорк одновременно со мной. За полтора года эта веселая парочка развернулась так, что подмяла под себя шесть банков национального уровня, десять региональных банков, пять трастовых и четыре страховых компании. Пользуясь отсутствием государственного регулирования и нормативов, они занимались агрессивным поглощением. Захватывали одну финансовую организацию, заставляли ее выдать им кредит, который использовали для скупки контрольного пакета следующей. Аппетиты их росли, особенно, когда к ним присоединился банкир Чарльз Морс.

Отто, как один из владельцев «Юнайтед Купер», решил проучить медведей. План его был прост: загнать цену вверх на акции своей медной компании, чтобы держатели коротких позиций без покрытия не смогли найти живых акций и были бы вынуждены выкупить их по задранной до предела цене. В случае с Джесси Хайнц не учел, что Джи Эл не был чистым медведем. Если он видел, что какой-то фонд ведет себя по-бычьи, он с легкостью переворачивался. Что мы, собственно, и проделали. Каждое повышение котировки на «Юнайтед Купер», оплаченное деньгами Отто, приносило нам новую бумажную прибыль.

Ближе к вечеру 15 октября, когда рынок медных бумаг раскачался так, что цена на акции выросла с 39 долларов до 60, я почувствовал тревогу. Почему? Непонятно. Все ждали, что на утро последует новый скачок.

— Джесси, — взмолился я. — Давай избавимся от «Купера».

— Почему так думаешь?

— Помнишь свою аналогию с мышью? Что, если у Хайнца не окажется денег на момент, когда мы решим продать? Может такое случиться? Мы продадим, но наша прибыль останется на бумаге. Чек так и останется не обналиченным, как вышло с хозяином брокерской «лачуги».

— Мистер Хардинг! — тут же отреагировал Джесси. — Закройте нашу позицию и выпишите нам чек на получение денег в Gross Kleeberg братьев Хайнц.

В том, что покупателями наших бумаг окажется именно эта компания, Ливермор не сомневался. С чеком на руках мы бросились на угол Бродвея и Уолл-стрит, где в доме № 42 «медные» быки устроили себе «загончик» с поилкой, кормушкой и десятком телефонов.

— Зачем тебе наличка, Юный Хват? — попытался отвертеться Морис, отвечавший за финансы в консорциуме Gross Kleeberg.

— Не играй со мной, Чарли. Хочешь, чтобы я ославил вас на всю Биржу? Вы неплатежеспособны?

Угроза подействовала. Деньги мы получили. И решили взять паузу до завтра и даже утром ничего не покупать и не продавать. Очень разумное решение. Ибо в среду за короткую сессию United Copper обвалился. Рухнул, как брошенный с вершины «Утюга» камень, разнеся кучу голов. С 60 до 10 баксов. С последующим закрытием или банкротством аффилированных лиц, банков и компаний, с персональным запретом для Хайнца и Мориса появляться на Бирже и даже с самоубийством президента третьей по величине трастовой компании Нью-Йорка.

Вся эта турбулентность случилась за пять коротких дней. Кто в ней был виновен? Конечно, не мы выдернули табуретку из-под ног Gross Kleeberg. Наша добыча — так, мелочь. Нашлись дяди посерьёзнее. Поговаривали, что руку приложили сам Джон Ди Рокфеллер и еще несколько очень влиятельных тузов.

Так или иначе, Биржу лихорадило. Наступил тот любимый Ливермором момент, когда большое колебание приносит большие деньги. Мы продавали и продавали. Джесси с алчным азартом вспоминал саквояж с наличкой, который я оставил себе, вернув ему взамен виртуальный эквивалент в виде записи в журналах конторы Хардинга.

— Ну же, Базиль, нельзя над златом чахнуть! Пора пустить прибыль от «Купер» в дело.

— Еще не время, Джи Эл. Я знаю, как поступлю с саквояжем.

Как? Я задумал дерзкую аферу. В духе скупщиков золота в начале 90-х, которые парковали машину у вокзалов, ставили на крышу таблички с предложением и по дешевке выгребали драгметаллы у населения, отчаявшегося от безденежья.

В четверг 24-го октября настал подходящий момент. Об этом я догадался, когда в контору Хардинга, где я практически поселился, с утра пораньше начали заглядывать все подряд с одним и тем же вопросом: «денег нет?» Спустился в зал. Народу тьма, и все заняты поиском кредитов. Ни одного представителя банков или денежных брокеров. Ни одного! Меня стали сразу дергать, так как я примелькался за год как трейдер, занимающийся онкольными займами.

Вышел на улицу.

Перекресток Уолл- и Брод-стрит кишел брокерами с поребрика. Иголку не протолкнуть даже у входа в «Корнер», помпезное здание банка Моргана. Не подняться на ступени Федерал-Холл и на площадку под памятником какому-то мужику в парике, тычущему бронзовым пальцем в толпу. И никто не торговал. Предложения на покупку отсутствовали. На векселя и долговые расписки все смотрели как на мусор.

Бросился к телефону и вызвал парней. Они ждали моего звонка в ближайшей от дома аптеке, попивая газировку. Там стоял аппарат, и аптекарь за десять баксов разрешил нам им воспользоваться. Чертов крохобор! Ему бы не лекарствами торговать, а с кистенем на углу поджидать клиентов.

Изя и Ося добрались быстро. Оба были вооружены, так как несли с собой то, за что их могла порвать на мелкие клочки толпа на Уолл-стрит — наличку.

Дальше действовали по плану.

В темном неприметном углу Биржевого зала каждый день зачем-то сидел серенький клерк, занимавшийся никому неинтересными делами. Его стол всегда игнорировали. Но только не сегодня. Он с радостью уступил мне место на пару часов за сотню баксов. Ося устроился за столом, я встал перед ним, а Изя помчался к Денежному Столбу.

На него сразу обратили внимание. Засыпали вопросами и предложениями.

— Ответы на все вопросы в северном углу зала!

Немедленно толпа устремилась в указанном направлении. И наткнулась на меня, растопырившего руки и не пускавшего никого к столу, за которым сверкал золотой улыбкой Джо. Он выглядывал из-за таблички с надписью «20 %», выведенных крупными красными буквами, и демонстрировал всем желающим тугую пачку «бизонов».[2]

— Базиль, что все это значит⁈

— Вы даете деньги под 20% в день?

Никому и не пришло в голову, что я настолько безумен, чтобы предлагать живой кэш под 20% годовых. Но никто так и не догадался о размерах моей алчности.

— Покупаю первоклассные акции по цене в 20 % от текущей котировки.

— Баз, ты сошел с ума⁈ Забрать за бесценок «голубые фишки»?

На меня обрушился шквал негодования и гром вперемежку с градом в виде попреков. Кто-то пытался со мной поторговаться. Кто-то взывал к христианскому милосердию или кричал о своих детях, которых я выброшу на улицу. Но большинство просто развернулось и ушло в зал, чтобы снова потолкаться у Денежного Столба или в очередной раз попытать счастья в брокерских конторах.

Ожидаемо. Все просчитано заранее. Когда проблематично даже получение собственных денег в банке, когда люди продают места в очередях, которые выстроились у дверей финансовых организаций, когда на Бирже денег нет — физически отсутствуют, — игроку, чтобы выполнить свои обязательства, приходится прибегать к крайнему средству — продавать свои акции частному лицу. Даже те, которые использовались в качестве залога. Если применить аналогию Джесси, передо мной сейчас были мыши под колпаком, лишенные воздуха. У них только два варианта: или умереть, или глотнуть воздуха через протянутую мной трубочку, отрубив взамен правую лапку.

А кому легко? Что они хотели, придя сюда — в здание, где на одного счастливчика приходится десяток неудачников? Выслушивая бесконечные упреки, я равнодушно отвечал:

— Что же вы не возмущались, когда Хайнц неделю назад хотел заставить медведей покупать акции «Купер» по цене в три раза дороже обычной?

— Отти плохо кончил, — кричали мне в ответ.

— Плевать! Советую поспешить — предложение ограничено!

Как и думал, не прошло и получаса, к нашему столу потянулись ходоки. Сперва с предложением акций второго эшелона и дисконтом в 50 процентов. Потом с куда более вкусными офертами. Я был непреклонен.

— Как говорил мой дед, — обратился я к братьям Блюм, чувствовавшим себя крайне дискомфортно под сотнями осуждающих взглядов и желавшим поскорее унести отсюда ноги, — не нуза торопиза. Скоро приползут и сами все предложат.

Я оказался прав. Стоило первому согласиться на мои условия, процесс, как любил говаривать первый и последний президент СССР, пошел.

К полудню все завершилось. Деньги закончились, остались жалкие крохи. Зато в саквояже пристроилась внушительная стопка акций ведущих компаний САШ, типа «ЮС Стил», «Стандарт Ойл» и прочая со всеми необходимыми передаточными надписями.

Очень вовремя, надо сказать. Президент Биржи мистер Томас, обеспокоенный отсутствием наличности, обратился за помощью к Джи Пи — к всесильному Моргану, который не сказал «нет».

— Передайте брокерам, деньги будут. Банки помогут.

Через полчаса, как я закончил раздевать спекулянтов до трусов, мистер Томас сделал сенсационное заявление о щедрости банковской верхушки города. Сперва все возликовали, наверняка, многие помянули меня недобрым словом, но затем снова приуныли. Денег-то как не было, так и нет. Словами председателя Биржи невозможно рассчитаться по обязательствам. Котировки неуклонно стремились вниз, чем безбожно продолжал пользоваться Джесси.

Поднявшись в контору, я рассказал ему о своей проделке.

— Тебя разорвут, — хихикнул Джи Эл.

— А тебя?

— По крайней мере, я не свечу лицом. Но нет худа без добра: с помощью твоих акций мы можем значительно увеличить кредитное плечо.

— Сколько мы заработали?

— На бумаге порядка трех миллионов.

Сумма меня поразила.

— Может, нужно остановиться?

— Зачем? Удача сама прет в мои руки.

И он продолжил яростно рубить фондовый столб американской экономики, а щепки чужих банкротств по всей стране летели в разные стороны. С фатальными последствиями для многих…

Через два часа в контору вбежал клерк.

— Представитель Моргана лично у Денежного Столба раздает расписки на получение денег в банках Нью-Йорка! Кризис преодолен!

— Черта с два! — вскричал Ливермор. — Сколько бы не влили сейчас денег, все равно будет мало, чтобы преодолеть кризис. Могу продолжать валить и валить рынок столько, сколько будет возможным. Я чувствую себя богом.

Из кабинета выглянул встревоженный Хардинг.

— Джей Эл. Мне звонил из конторы Моргана чех Холик. Очень влиятельное лицо. Он просит тебя остановиться.

— Пошли его далеко и надолго! Когда эти большие дяди трижды стригли меня как овцу, никто и не почесался им сказать: ребята, Джи Эл — хороший парень. С ним нельзя так поступать.

— Он говорил о патриотизме, об ответственности перед страной, — неуверенно промямлил Хардинг.

Джесси лишь хмыкнул.

— Достаточно, приятель, — не выдержал я. — Пора закрывать лавочку.

— Ты можешь покинуть лодку в любую минуту. Акции не положишь на депозит?

— Нет. Заберу с собой.

Он странно на меня посмотрел. Не осуждая за бегство. Иначе. Но промолчал.

— Уходим, парни, — распорядился я. — Айзек! На Уолл-стрит дурдом. Транспорт не найдем. Поэтому пробегись до Бродвея, найди нам любые колеса и жди. Мы подойдем к тебе с интервалом в пять минут.

— Сделаю! — кивнул Изя и исчез.

— Джесси, мне нужно где-нибудь расписаться, чтобы закрыть свои позиции?

— Не утруждайся. Контора все сделает и подсчитает. Жаждешь узнать, насколько стал богат?

— Единственное, о чем я мечтаю, так это о куске пиццы и бутылке пива.

— Пицца? Ты о пироге с помидорами, которые делают в Маленькой Италии?

— Да! Да! Неужели в Нью-Йорке есть пицца⁈ — я восхитился, потому что за полтора года так и не встретил ни одной пиццерии и решил, что еще не пришло ее время.

— Ресторанчик Дженаро Ломбарди на Весенней улице.

— Мой бог! Ты не представляешь, какой подарок мне сделал!

Ливермор расхохотался и обвел руками стол, заваленный бланками заказов на продажу без покрытия.

— Миллионы долларов за кусок пирога? Да ты, Баз, оригинал!

Мы с Осей вышли из здания Биржи — я впереди, Ося с саквояжем за мной, — не испытывая особого страха. Грабить нас бессмысленно. Скорее стоило опасаться за свои ноги и одежду, чтобы не оттоптали и не порвали. На улице ни одного полицейского в круглом шлеме, как у британских бобби. Анархия. Толпа разгневанных мужчин.

Уподобившись ледоколу, рассекая человеческое море, я почти достиг поворота на Уолл-стрит. Тут-то нас и попытались зажать. Пятерка ирландцев, неведомым образом умудрявшихся выглядеть одновременно и свирепыми забияками, и добродушными соседями. Почему ирландцы? А кто ж еще, если все повязали на шею зеленые платки, и в эту компанию затесался мужик в клетчатой юбке, а двое других могли похвастать огненной шевелюрой и клопиной россыпью веснушек?

— Джентльмены, вас желают видеть в «Корнере», в офисах мистера Моргана, — прорычал мне в лицо Рыжий-Рыжий-Конопатый, а его брат близнец вплотную надвинулся на Джо Блюма.

Ну кто ж так приглашает на встречу? Зачем толкать нас пузяками, грозно надувать усы, грозно сжимать кулаки и заходить сбоку? И, вообще, не стоило вставать на моем пути, когда я отправился за пиццей, которую не видел пару столетий. Я, конечно, не Микеланджело, черепашка-ниндзя, но тоже могу сильно расстроиться из-за «пирога с помидорами». Так что не нужно теперь обижаться. Кто не успел убежать, пеняй на себя!

Резко дернул за руку одного из громил, норовившего зайти мне за спину, и взял его шею на удушающий прием. Ося, не растерявшись, тут же уткнул ствол маузера в плотное брюшко другого, в любителя юбку носить средь бела дня.

— Ваш приятель продержится без воздуха две минуты, — краснеющее лицо ирландца подтверждало истинность моего заявления. — Дернитесь, и мистер Блюм отправит юбочника на свидание со Святым Патриком. Лучше вам исчезнуть, как лепрекону. Время пошло.

— Это не юбка! Это килт!– возмутился Рыжий-Рыжий-Конопатый. — Никто не рискнет стрелять в такой толпе. Ты блефуешь!

— Время! — я был непреклонен.

Оставшаяся троица отступила, не зная, что предпринять.

— Исчезли. Ну! Быстро!

— Уходим, Теренс! Этот сумасшедший не шутит.

Ирландцы скрылись за дверью «Корнера». Я отпустил того, кого душил. Он согнулся и отчаянно закашлялся. Мужик в юбке (хоть килтом назови, но юбка — она и есть юбка: ногу задерешь, трусы всяко видать) бросился к нему на помощь. На прощание бросил нам в спину:

— Мистеру Холику это не понравится.

Ответил ему незамысловато — поднятым вверх средним пальцем.

— Давай, Ося, прибавим ходу. Поверить не могу — меня ждет пицца.

Дженаро Ломбарди меня не подвел. Конечно, пицца серьезно отличалась от той, к которой я привык. Толстый корж с высоким бортом, мягкий, как хлеб. Начинка из сала, помидор, орегано и сыра романо, вместо моцареллы из «Пятёрочки». И пекли ее не в дровяной, а в угольной печи. Но главное — сыр тянулся, и от пиццы упоительно пахло дымком. И стоила она сущие копейки — пять центов. Братьям Блюм понравилось.

Мы славно перекусили прямо в маленьком ресторанчике, похожим на продуктовую лавку. И захватили с собой пяток пицц, чтобы вечером продолжить под пивко.

Отличный вышел финал напряженного дня.

А вечером пришли они, толстяк и немец Фриц, со стальным листом в качестве защиты. Как раз в тот момент, когда я нежился у камина и вспоминал минувшие полтора года.

[1] Онкольные займы — то же самое, что кредит, который необходимо вернуть по первому требованию заимодавца.

[2] На купюре номиналом в 10 долларов образца 1901 г. был изображен пасущийся бизон.