Друзья и союзники Рима

19. Закон и порядок на море

— С пробуждением тебя, гражданин Луций Авлий Серг, — подгребнул я Серёгу, когда он продрал глаза, — Как тебе спалось с нечистой совестью?

— Спасибо, неплохо, гражданин Гней Марций Максим, — вернул он мне мою подгрёбку, — Только с чего бы это моей совести быть нечистой?

— Мы когда миновали Мессинский пролив и зашли в Регий?

— Ну, вчерась. Хорошо идём — третий день только, как из Остии отплыли…

— А кто должен был пересесть там на корабль, идущий в Карфаген? — съязвил Володя.

— Что за вздорные обвинения, гражданин Марк Варен Валод? Во-первых, в Регии не было кораблей, идущих в Карфаген…

— Мессина буквально через пролив! Уж там-то точно нашёлся бы, — заметил с ухмылкой Велтур.

— При чём тут Мессина, гражданин Тит Клувий Велтур? Мы туда не заходили, и речь идёт исключительно о Регии. А во-вторых, гражданин Гней Марций Максим обещал моей супружнице спровадить меня в Карфаген только в том случае, если мой почтенный бывший хозяин, а ныне патрон Луций Авлий окажется дома, а не на военной службе…

— Имелось в виду, что у тебя могут возникнуть проблемы с освобождением и гражданством, если твоего хозяина не окажется дома, — уточнил Васькин, — А у тебя таких проблем из-за этого не возникло.

— Как и у тебя, гражданин Публий Ноний Васк, — для Хренио мы договорились в порядке исключения образовать его римский когномен от его фамилии, а не от имени, по-русски звучавшего весьма двусмысленно, — Но ведь тебе же это не мешает плыть вместе со всеми в Коринф! А я что, рыжий?

— Но имелось в виду, что ты вернёшься в Карфаген сразу же, как получишь римское гражданство.

— Я не знаю, что имелось в виду у Юльки, а у меня имелось в виду только то, что и было обещано буквально. И не мной, кстати, обещано, так что это не я, это всё он — гражданин Гней Марций Максим! Вот у кого совесть должна быть нечиста!

— И с чего бы это вдруг? Я что обещал, то и сделал — ну, точнее, чего не обещал, того и не сделал. А вот ты — позьзуешься недостойными увёртками для уклонения от супружеского долга, гы-гы!

— Хорошо, не буду. Сам — не буду. И поэтому впредь все подобные вопросы попрошу адресовать исключительно моему адвокату! — тут уж мы всей нашей компанией грохнули со смеху — граждане Рима без году неделю, а сутяжничать уже научились!

Путь же, который мы выбрали в Коринф, необычен лишь на первый взгляд. В том смысле, что войска Глабриона, например, топали на своих двоих в Брундизий, откуда и переправились уже морем в Грецию, и тем же путём на следующий год туда отправится армия братьев Сципионов. Но то солдаты, которым что велено, то они и исполняют, и их командование бессовестно этим пользуется. В нашем ведь современном мире как? Явился ты по повестке в свой районный или городской военкомат, сдался местному военкому, и с момента твоей сдачи это уже проблема военкома — поскорее на автобус тебя усадить, да в областной военкомат отправить, а там это уже проблема областного военкома — поскорее сбагрить тебя «покупателю», который и повезёт тебя в часть. И всё это — уже за казённый счёт. Ну, в теории, потому как на самом деле, скорее всего, вместо сухпая дадут мизерные суточные в размере официальной стоимости суточного солдатского пайка, на которые реально в дороге хрен прокормишься, и реально один хрен придётся за тот прокорм из собственного кармана доплачивать, но что-то горячо любимая родина всё-же даст, а с дурной овцы, как говорится, хоть шерсти клок.

У римлян же — хренушки. Сперва, как получила твоя община разнарядку на рекрутов, и тебя угораздило в неё попасть, изволь к указанному дню явиться в Рим, и никого не гребёт, сколько тебе из дому до него топать и чем в дороге питаться. Ты ещё не на службе. Явился, распределили тебя в конкретный легион, конкретный манипул и конкретную центурию, назначили тебе центуриона, занесли в списки — и отправили домой, обязав к указанному дню явиться в указанный сборный пункт уже вооружённым, и только там и с того дня начинается твоя служба, на которой тебе положены паёк и жалованье. И опять же, никого не гребёт, сколько тебе до того пункта добираться и чем в дороге питаться — ты ещё не на службе, и всё это — твои личные проблемы. А Брундизий, например, в который и велят явиться для отправки в Грецию — на самом юге Италии. Ну не на самом «каблуке сапога», но у его основания, так что один хрен звиздюхать до него через полстраны. А у хорошего ходока только до Капуи из Рима дней пять уйдёт, и это по добротной мощёной Аппиевой дороге. Ну, камнем-то она только в городской черте, да на километр примерно от неё с обоих концов вымощена для солидности, а между ними вся дорога — гравий пока в основном, но и то хлеб, как говорится. В таком же виде её ещё и до Беневента продолжить успели, к которому и старая Латинская дорога проложена, а вот дальше — всё, халява кончилась, по бездорожью чапать придётся. В смысле, дорога-то до Брундизия ещё до Второй Пунической и спланирована, и размечена, но строительство её ещё не закончено. Это же охренительнейший объём работ! Гегемоны ж не просто трассу расчищают, да гравием её посыпают, и даже не просто в грунт заглубляются, чтоб и слой гравия помощнее был, и опора под ним пожёстче. Они же при этом ещё и спрямить трассу норовят, и её подъёмы со спусками поположе сделать — рельеф местности подправляют, короче. Да и гравий тот не просто сыпят, а ещё ж и утрамбовывают — адова работа, млять! И всё это на многих участках одновременно — тут уже сделали, там ещё только копают, а вон там — сыпят и трамбуют, и хрен ты по этим участкам проберёшься — сворачивай на хрен и звиздуй по бездорожью, если не намерен целую вечность на месте проторчать. Ну, это я утрирую, конечно, какие-то грунтовки там, ясный хрен, есть, и какие-то постоялые дворы на них тоже, но разве сравнишь те петляющие и размокающие в дожди грунтовки с настоящей прямой и хотя бы этим гравием мощёной дорогой?

Ехать, естественно, уж всяко лучше, чем идти, и мы, в отличие от забриваемого в легион римского бедолаги, поездку позволить себе вполне могли бы, но и мы ведь не сенаторы по важному государственному делу, которым ради такого случая почтовый экспресс положен, и горе тому, кто не окажет столь важной государственной персоне всяческого содействия. Если же ехать частным образом в обыкновенном дорожном экипаже, для которого никто не кинется с квадратными глазами спешно менять лошадей и возничего, то со слов Юльки не менее десяти дней та дорога из Рима в Брундизий займёт. Это в лучшем случае, если не скупиться и менять лошадей с возничим почаще, потому как устают они, бедные, изрядно. Упряжь ведь примитивная, ошейниковая, ещё ассирийцами, гиксосами и всеми прочими хеттами применявшаяся, с воловьего ярма скопированная. Так волу это похрен, он плечами в то ярмо упирается, а лошадь тот ошейник душит, и чем сильнее она тянет повозку — тем сильнее душит. Раза в три меньший груз она из-за этого первозить способна, чем с современным хомутом, и если это не лёгонькая беговая колесница, а хорошо нагруженная телега, то всадника ей нести уж всяко легче. Но и верхом на этом не очень-то выгадаешь, потому как без багажа ведь один хрен не поедешь, а вьючные мулы — это же по сути своей ишаки величиной с лошадь — быстрой езды не любят и заупрямиться в любой самый неподходящий момент способны, что твой ишак. Особенно, если уже по бездорожью после Беневента, так что десять дней пути — это ещё весьма оптимистично. И я сильно подозреваю, что цифирь эту Юлька для имперских уже времён имела, когда дорогу уже до ума довели и полноценным камнем поверх того гравия вымостили, а сколько этот путь сейчас занял бы, по этому раздраю — я даже представить себе боюсь. Как бы не все двадцать, млять!

Морем же из Брундизия на Керкиру, что на греческой уже стороне, при попутном ветре за день доберёшься. Катон, когда с сенатской комиссией в Карфаген прогуляется, так за три дня до него из Остийской гавани доберётся. Но то — официальное высокопоставленное лицо, которое на военной квинкереме в свой вояж отправится, и если с попутным ветром вдруг не повезёт, так это гребцам той квинкеремы не повезёт, а не ему. Впрочем, при хорошем попутном ветре грузовая корбита туда и за два дня домчит. Вот в штиль или при встречных ветрах — тут печальнее, но чтоб за несколько дней, да ветер не переменился — это уж очень круто не повезти должно. Вот покумекали мы на сей счёт всей нашей компанией, да и решили, что ну её на хрен, эту Аппиеву дорогу и Брундизий, морем из Остии и удобнее должно выйти, и быстрее.

Ведь как отплыли те шесть карфагенских трирем к Мессине, дабы у неё к той римской эскадре Салинатора присоединиться, так на следующий же день и мы в Остию отчалили. Добрались, конечно, не за два дня, а за три с половиной. Оставшиеся полдня до Рима добирались и на постоялый двор устраивались — на сей раз нашёлся подходящий из числа приличных, так что в инсулах жильё подыскивать и в забегаловках питаться нам не понадобилось. На следующий день я навестил патрона, дабы засвидетельствовать своё клиентское почтение, вручить подношения, да перетереть насчёт нашей ситуёвины. Типа посоветоваться, а фактически — попросить о поддержке на всякий пожарный. Остаток дня Рим с компанией смотрели — после Карфагена он, скажем прямо, хоть и не показался совсем уж Мухосранском, но особо никого и не впечатлил. Потом все отправились в ту деревню к фиктивным хозяевам, а там ведь люди живут простые, и нравы у них простые, так что без пьянки с ними в давешней местной таверне, ясный хрен, не обошлось. Дела решать пришлось, естественно, уже на следующий день — тут как раз и спохватились, что фиктивные хозяева Васкеса и Серёги в этом году мобилизованы — один на войну с бойями в Цизальпинской Галлии, другой в Грецию с Глабрионом. Ну, это-то с самого начала было предусмотрено — «хозяина» Хренио старший сын евонный замещал и доверенность на то от отца имел, да и соседи в курсе были, включая и старосту-примипила. С Серёгой же ещё проще оказалось — его «хозяин» ещё от собственного отца не отделился, так что тот и так имел право распоряжаться имуществом сына как патерфамилиа.

Вот с «семьями» нашими пришлось головы поломать. Изображать на сей раз васькинскую Антигону с сыном снова Летицию с её мелким Луцием наняли, чем ейный свёкр был весьма доволен, поскольку после расчёта мог купить ещё одного вола на смену старому. Для Володи в аналогичном качестве нашлась блондинка с мелкой шмакодявкой и совсем уж крошечным пацаном, как ему и требовалось вместо Наташки. Законный муж означенной блондинки за аналогичную оплату, ясный хрен, тоже ничего не имел против. Но в основном-то дефиците оказались молодые симпатичные брюнетки с подходящей мелкой детворой, потому как срамиться на Форуме с дурнушками нам всем было как-то в падлу. Для Серёги в качестве юлькиной заместительницы пришлось кузину Летиции с её мелкой девкой в соседней деревне разыскивать, там же нашли — не без труда — и такую же примерно с мелким пацанчиком для Велтура вместо его Милькаты. И тут, пока мы мозги сушили и хлопотали со всеми этими поисками и сговорами, на что ещё день ушёл, меня вдруг осенило, что и Софонибе с Икером абсолютно нехрен перегринами оставаться, когда можно заодно и их римскими гражданами заделать, а я хоть и вольноотпущенник-эрарий, но во всём прочем весь из себя как есть римский гражданин, в квиритской трибе прописанный, и сам теперь на римском Форуме своих рабов освобождать имею полное законное право. То, что я её ещё беременной в Карфагене освободить успел — кто об этом в Риме знает и кому это вообще интересно?

Вот только где теперь фигуристую смуглую брюнетку с мелким пацанчиком искать, когда из ближайших деревень весь этот редкий для Лациума ресурс мы выбрали почти подчистую? Но кто ищет, тот ведь всегда найдёт. Один из соседей свёкра Летиции припомнил, что у старосты-примипила через две деревни живёт племянница смугленькая и с подходящими статями, да ещё и с подходящим по возрасту спиногрызом. Поговорили с примипилом, прогулялись с ним туда, посмотрели евонную племянницу. Ну, она скорее тёмной шатенкой, чем брюнеткой оказалась, но это-то — хрен бы с ней. Хуже оказалось то, что у мужа примипиловой племянницы отец и дядя при Каннах убиты, и как тот услыхал, что его супружнице на Форуме финикийским именем назваться предлагается, так упёрся рогом и едва совсем уж в дурь не попёр. Я уже хотел переключиться на другое семейство, во дворе которого заметил мельком тоже более-менее подходящую бабёнку, но примипил поклялся, что всё уладит, и полдня втолковывал упрямцу, что ему нового вола покупать взамен павшего и в долги влазить, а он за кольчугу ещё из долгов не вылез, и за такой подарок судьбы богов благодарить надо, а не фыркать. Решили вопрос, как и следовало ожидать, в местной таверне за кувшином вина, после которого национально озабоченный гегемон, почесав загривок, признал, что финикийские имена и в самом деле могут быть не у одних только проклятых карфагенских пунов. А примерно на половине второго кувшина он потребовал от меня клятвы в том, что ни один из родственников означенной Софонибы в Ганнибаловой войне не участвовал. Мне, конечно, нетрудно было в этом поклясться, но для пущей убедительности я настоял на несколько иной формулировке — что ни о каком участии хоть кого-то из её родственников в ИТАЛИЙСКОЙ кампании Ганнибала я не слыхал даже краем уха. И тут я был кристально честен — бастулоны из Секси, в том числе и дядя Софонибы по матери, служили на флоте, в том сухопутном походе Ганнибала никак не задействованном…

— Ну и гадюшник же этот ихний Нерезиновск! — в очередной раз поведал нам своё эпохальное открытие Серёга, — Юльке рассказать — хрен поверит! Тесный, пыльный, столпотворение даже на Форуме! И так-то жарко, а тут ещё эти римские гегемоны, млять, столпятся как сельди в бочке, надышат и напердят…

— Я тебе советовал лёгкую полотняную тогу приобрести, — напомнил я ему, — Нахрена ты в эту официозную — здоровенную и шерстяную — вырядился?

— Ну так положено же!

— Кому положено? Пока ты ещё не освобождён и не внесён в списки граждан, ты ЕЩЁ не участник судебной процедуры, а её предмет. А когда ты уже освобождён — всё, процедура закончена, и ты УЖЕ не её участник — я ж тебе разжёвывал. А внесение налога и прописка в трибе — обычная бюрократическая рутина, а не какое-то там тебе ВИП-мероприятие с дресс-контролем. Ну и ради чего было в собственном поту вариться?

— Ну, для солидности…

— Для солидности, млять! Я Софонибу освобождал, так и то в полотняной тоге был, и нормально всё прокатило.

— Так ты ж не сравнивай! Это у тебя прокатило с твоей перекачанной харизмой, и кто там глядел на твою полотняную тогу?

— Да брось ты эту ерунду! А то по нам не видно, что мы ни разу не патриции и даже не старожилы, а как есть свежеиспечённая лимита из вчерашних варваров! А то по нашему акценту и медленному говору на латыни этого не слышно! А для вчерашнего варвара и не такое, как тога не по форме, простительно…

— Ну, вообще-то Сергей прав — эта Верания, которая твою Софонибу на Форуме изображала, ТАК на тебя украдкой посматривала! — заметил Хренио.

— Ага, едва не текла! — добавил Володя, — Если бы не муж ейный рядом…

— Ну, тёрлась то плечиком, то буфером, — припомнил я, — Нашли, на что глазеть!

— Так она и с той Летицией потом явно насчёт тебя шепталась, судя по взглядам, я же говорил тебе — у тебя был верный шанс! — напомнил испанец.

— Ну так я ж объяснял тебе, почему ну их на хрен, такие шансы…

Он имел в виду ту пьянку в более-менее солидной забегаловке, когда мы отмечали с гегемонами-патронами наше «освобождение» и гражданство, после которой мы им ещё и поход в ближайший лупанарий проспонсировали — тем, кто после пьянки был ещё в состоянии. Муженёк той Верании оказался в числе тех, кто был уже не в состоянии — и в таверне-то, дорвавшись до халявного фалернского, налакался его так, что едва под стол не свалился, и в принципе-то воспользоваться этим можно было вполне. Ага, не заметишь тут, как эта течная сучка так и норовит всеми своими выпуклостями об тебя потереться! Но только — на хрен, на хрен, потому как и я заметил, что они с Летицией шепчутся, а с ней мы, помнится, в тот раз пошалили маленько. Бабы есть бабы — сегодня дружат, а завтра не поделят чего-то и полаются, а полаявшись — заложат друг дружку со всеми потрохами, да даже и без ссор языки у них куда длиннее, чем следовало бы. А деревня есть деревня — мало того, что слух разнесётся, так ещё ж и отсебятиной почти от каждого передавшего приукрасится. И если эта вертихвостка ещё хоть какой-то повод для подобных сплетен даст, так и это ещё до кучи вспомнят — ага, преувеличенным минимум в «стандартные» три раза. А это ж не кто-нибудь, это ж всё-таки бывшие «хозяева», а у римлян в их законах и обычаях пунктик такой есть, по которому если вольноотпущенник к бывшему хозяину непочтителен, так тот может своё былое решение об освобождении неблагодарного раба и пересмотреть. Так что — на хрен, на хрен!

Одно дело Летиция, которая как вдова формально бесхозна и «по понятиям» вроде как вправе своей звиздой распоряжаться, и если впендюрил ей какой залётный молодец, так некому быть на него за это в обиде, и совсем другое — замужняя матрона Верания, принадлежащая законному супругу. Времена же в Риме ещё далеко не те млятские позднереспубликанские и раннеимперские, пока у них с этим строго и весьма чревато. Если невтерпёж ей на стороне пошалить, пущай лучше с соседом шалит, с которым и пущай потом ейный муженёк отношения выясняет. Нам же там и без этих патронских баб было кому впендюрить. Ещё как раком до Луны тому Риму до мирового культурного центра, но с этим делом там проблем никаких — уже хватает всевозможных шлюх на все вкусы и во всех ценовых диапазонах. Есть и любительницы, которым и самим охота, и там уж платишь не ей, а сводне, которую найти нетрудно. В той же Субуре достаточно было только свистнуть тому же давешнему Лысому Марку…

— Монера слева по борту! — выкрикнул наблюдатель с мачты.

Монера — это унирема, быстроходное гребное судно с одним рядом гребцов на борт, только на греческий лад обозванное. Биремы, например, греки диерами называют, триремы — триерами, а квинкеремы — пентерами. Ведь практически все морские порты на юге Италии — бывшие греческие колонии, и их население, если даже и не чистые греки, то эллинизированные италийцы. Со временем, конечно, все эти города романизируются и заговорят на латыни, но пока-что — в частных разговорах, по крайней мере — их жители болтают меж собой по-гречески. Капитан и навигатор, то бишь владелец перевозящего нас судна и начальник его команды — имеющий римское гражданство грек из Локр, в которых мы и останавливались вчера на ночёвку.

Городишко — так себе, знаменитый только родившимся в нём ещё в лохматые времена — пару столетий назад — философом Тимеем Локрийским, да тем, что как раз туда карфагенский флотоводец Бомилькар во время Второй Пунической на следующий год после Канн сумел доставить единственное за всю войну существенное подкрепление Ганнибалу — сорок боевых слонов и четыре тысячи конницы. Претор Сицилии Аппий Клавдий Пульхр пытался тогда взять город, дабы воспрепятствовать выгрузке этих войск, но и с самой операцией по срокам опоздал, и с попыткой взять город сналёту облажался. Спустя семь лет римляне снова пытались овладеть Локрами, но тоже неудачно, и лишь спустя ещё три года город был отбит у Ганнибала Сципионом Тем Самым — как раз в его консульство. Ну, скандалом ещё нешуточным Локры прославились, когда там легат Квинт Племиний, оставленный Сципионом для управления городом, учинил в нём форменный беспредел с грабежами и вымогательствами, а сам консул, не разобравшись толком, его оправдал, и это едва не стоило должности и дальнейшей военно-политической карьеры ему самому. И если бы не это обстоятельство, ставшее единственным тёмным пятном на биографии самого великого Сципиона — кто помнил бы теперь о каких-то там Локрах?

— Монера сближается с нами! — сообщил наблюдатель, и наш локрийский капитан и навигатор в одном флаконе как-то ощутимо забеспокоился.

Вроде бы, и не велел Тит Ливий флоту Антиоха в этих водах пошаливать, да и пиратам по идее нехрен делать в море, нашпигованном римским флотом, у которого с морскими хулиганами разговор короткий, но мало ли чего может быть? Опытному местному мореману, надо думать, местная обстановка всё-таки виднее, чем историку времён Октавиана Августа. Я достал трубу и пригляделся к насторожившему наших моряков судну. Разглядываю его и как-то юмора не понимаю — что с ним не так-то? Нормальный малый корабль военного или полувоенного типа — длинный, узкий, с тараном, маловместительный и не особо-то мореходный, и попадать в шторм ему явно противопоказано, автономность плавания из-за многочисленных гребцов вообще ниже плинтуса, но зато скоростной, что и требуется для вояк. Размеры у него, конечно, далеко не те, чтобы с триремой тягаться, не говоря уже о квинкереме, но он ведь и не для боёв в составе эскадры предназначен, а для разведки, патрулирования и курьерской службы, и этот тоже больше всего смахивает на морской патруль какого-то из союзных Риму южноиталийских городов бывшей Великой Греции. Крупные корабли вроде бирем и трирем Салинатор по пути для усиления своего преторского флота мобилизовал, а этой мелюзги, которой поболе, чем крупняка, ему много не надо, и вот эти оставшиеся как раз и должны по логике вещей заступить вместо мобилизованных Римом на охрану порядка в окрестных водах. Пираты — они ведь помимо профессионалов ещё и любителями бывают. Как наши бастулоны примерно, которые в основном-то каботажной торговлей и рыбным промыслом заняты, но при удобном случае и чужака какого-нибудь с той промысловой рыбой спутать вполне способные. И если профессионалов римский флот изничтожил, то таких любителей изничтожить полностью невозможно в принципе. Но такие и плавают уж всяко не на длинных военных кораблях, которых не спутать ни с купцом, ни с рыбаком. А наш мореман отчего-то явно бздит — оружие своей матросне велел раздать, а на носу с чехлом каким-то из мешковины на чём-то громоздком пара человек возится, и видок у того чехла весьма характерный — ага, так и знал — малый компактный онагр…

Присматриваюсь потщательнее к уже заметным на сближающейся с нами униреме людям — и тут начинаю наконец что-то понимать. Не похожи они на вояк! И вояки, конечно, в античном мире экипируются кто во что горазд — кто в кольчугу, кто в «анатомическую» кирасу, кто в греческий льняной панцирь, кто в кожаный, кто вообще пекторалью поверх туники довольствуется, а кто даже и без неё обходится, но чтоб голышом, даже без туники — не принято такого у вояк. Гребцы разве только, но то на крупных кораблях, где и без них морпехов хватает, а не на униремах, где как раз они и есть главная абордажная сила, обязанная быть наготове. Да и оружие у этой банды уж больно разномастное — явно пираты, и остаётся только гадать, где они взяли военную унирему. А там уже, идя на обгон параллельным курсом, и парус начали убирать — как наперерез пойдут, он будет уже бесполезен, но у них и на вёслах скорость хорошая, наш же пузатый «купец» только при попутном ветре и способен дать хорошего ходу, а вёсла — ну, нельзя сказать, что их нет, по четыре на борт имеется, но хрен ли это за движитель для такой махины! В узостях маневрировать, да причаливать и отчаливать в порту можно, но от настоящего гребного судна на них хрен уйдёшь. И судя по раздаваемым матросне лукам и расчехлённой метательной машине, вся надежда нашего капитана-навигатора на перестрелку при сближении. Что ж, разумно — ведь пока гребцы противника заняты на вёслах, в качестве бойцов их у него, можно считать, что и нет, и преимущества в числе стрелков он перед нами не имеет. А учитывая наших испанских бодигардов с их роговыми луками не хуже знаменитых критских, преимущество в перестрелке однозначно за нами. Вот когда сблизятся, да крючья абордажные закинут — тут, конечно, их преимущество в численности неоспоримо. Но надолго ли, учитывая наши револьверы? Хоть и не хотелось бы их засвечивать, откровенно говоря, перед командой судна, и лучше было бы обойтись в предстоящем нам приключении как-нибудь без них.

Убрав трубу, в которой уже не было необходимости, я скинул и передал слуге свою лёгкую полотняную тогу, затем принял у него и надел кольчугу. Пока наши делали то же самое, Амбон изобразил готовность закрепить мне на плечах плащ, приподняв его так, что совершенно скрыл меня от посторонних глаз, чем я и воспользовался, надевая подмышечную кобуру с револьвером и глушаком. Потом я накинул перевязь с мечом и «заметил» наконец-то предлагаемый мне плащ, в который слуга и облачил меня, скрывая секретную часть моего вооружения. Пока я важно и торжественно — ведь целый римский гражданин, млять, перергинам честь оказывает — водружал на башку шлем, завязывал на подбородке ремешки его нащёчников и проверял, как выходят из ножен меч и кинжал, аналогичным макаром с помощью слуг вооружилась и остальная компания. Затем я подмигнул им, и они тоже старательно изобразили аналогичные ужимки в духе «из грязи, да в князи». Разве не такого поведения ожидают от пыжащихся в сознании собственной важности свежеиспечённых граждан великого Рима? Вот мы и не стали обманывать ожиданий окружающих, гы-гы!

А перестрелка тем временем уже началась. Вонзились в борта и просвистели над головами первые стрелы пиратов, в ответ полетели первые стрелы с нашего «купца» — с точно таким же результатом.

— Бить по гребцам! — скомандовал я нашим испанцам, когда и они изготовились к стрельбе. Роговой лук, конечно, посильнее деревянного, но прицельность-то у него — та же самая, и вероятность попасть с такой дистанции в отдельных стрелков противника при этой качке удручающе мала, а гребцы на униреме сидят открыто, сверху палубы, и деться им со своих скамей некуда, а она уже наперерез идёт, подставляя под наши выстрелы весь ряд — в кого-нибудь, да попадёшь.

Так оно примерно и вышло — не все стрелы наших бодигардов нашли свои жертвы, но половина — нашла, и на униреме замешкались, пересаживая здоровых гребцов посимметричнее. А наши испанцы дали ещё залп, замедляя сближение, а потом мореманы принялись метать горящие стрелы, заняв пиратских стрелков предотвращением пожара. Потом артиллеристы капитана навели онагр, взвели его рычаг, вложили в широкую петлю его пращи обвязанный промасленной паклей снаряд, подправили наводку и подожгли снаряд факелом. Выстрел — рычаг резко ударил в упор-ограничитель, праща описала дугу и раскрылась, и горящий снаряд, оставляя за собой дымный след, полетел к пиратам. Увы, промах — только вёсла задел и утонул, оставив после себя только маленькое облачко пара. Разразившись проклятиями, здорово смахивающими на святотатственное богохульство в адрес Посейдона, старший из артиллеристов ещё раз поправил наводку, а младший снова взвёл рычаг. Пока они выбирали новый снаряд и укладывали его в пращу, я подошёл и взял один из их боеприпасов, взвешивая его в руке…

— Мы с тобой думаем об одном и том же? — поинтересовался подошедший следом Володя, выразительно похлопывая себя по правому боку, где у нас к правой лямке кобуры были подвешены кармашки с нашими фитильными гранатами.

— Ага, лучше уж засветить их, чем наши машинки, — подтвердил я, — Бомбы мы на гребипетских жрецов свалим, у которых по слухам что-то эдакое имеется, и насрать на то, что слухи наверняка преувеличены.

— Как положено, в «стандартные» три раза! — хохотнул спецназер.

Второй зажигательный снаряд тем временем ушёл вслед за первым, и на сей раз угодил на палубу пиратов. Там засуетились, даже несколько гребцов бросили вёсла и кинулись тушить огонь, ещё пара человек попыталась прикрыть щитами продолжавших грести, но сократившаяся дистанция позволила уже и лучникам бить прицельнее. Рухнул со стрелой в глазнице один из матросов, выругался второй, которому стрела оцарапала плечо, помянул Нетона и чью-то мать один из наших испанцев, от шлема которого тоже отрикошетировала стрела. Но на униреме сквернословили куда хлеще, и для этого у них там были все основания — свалился за борт один из держащих щиты, рухнули двое из тушивших огонь и один из гребцов, а парочка, кажется, получила ранения…

— Нет, заряжай вот это! — я протянул старшему артиллеристу одну из своих гранат, — Весит примерно на треть тяжелее ваших снарядов.

— Я могу промахнуться, — предупредил грек, — Не жалко будет, если утоплю без пользы? — он, конечно, сходу заценил примерную стоимость ребристого бронзового кругляша, хотя и понятия не имел, насколько дороже для нас его содержимое.

— Промахнёшься — так промахнёшься, приходится рисковать. Не бойся, у нас ещё есть. Поджигай вот это, — я указал ему на торчащий из корпуса гранаты фитиль.

Артиллерист как в воду глядел — конечно, первая граната ушла в чистые потери на пристрелку. Причём, самое-то обидное, что она бы легла на палубу пиратов, если бы не попала в натянутый канат такелажа униремы, который и отклонил её в сторону. Но пристрелка есть пристрелка, и на полный эффект от первой же гранаты никто всерьёз и не рассчитывал. В тот момент, когда она булькнулась в воду, Володя уже протянул греку другую. Снова просвистели над головами стрелы, снова выругался новый подраненый, снова досталось кому-то и у противника. Потом артиллеристы подправили наводку своего орудия, и вторая граната упала на палубу униремы, подскочила, упала снова ближе к корме и закатилась под скамьи гребцов левого борта. Им бы ноги поднять, и могли бы вообще лёгким испугом отделаться — ну, разве только по правому борту кого-нибудь случайно зацепило бы. Мы уже как раз на такой вариант и настраивались — Васькин достал ещё одну гранату, готовясь подать артиллеристу, и Серега тянулся уже к кармашку со своей, но тут один из пиратских гребцов то ли любознательность проявить решил, в данном случае неуместную, то ли на металл корпуса гранаты польстился в надежде себе его прихомячить, а для начала разглядеть получше, чего это такое блестящее ему боги послали. Оловянистая бронза — она ж такая, долго не тускнеет, а ведь маленький простой человечек в массе своей любит всё блестящее, а оно ж не всё золото, что блестит, гы-гы! В общем, подобрал этот олух царя небесного наш гостинец-сюрприз, да ещё и на уровень пояса его примерно приподнял, то бишь выше скамей, и вот тут-то граната и рванула — грохот, дым, вопли. Наш артиллерист — и тот прифонарел, а уж в какой осадок там выпали — ага, те, кто осколок не схлопотал!

— Нет, теперь ваш зажигательный! — подсказал я греку.

— А что это было? — ошарашенно спросил тот, указывая глазами на дым.

— Это — «Гром Амона», — ответил я ему с таким видом, будто означенный гром означенного египетского бога должен быть хорошо известен если и не всей античной Ойкумене, то хотя бы уж доброй её половине, — Влепи им теперь ваш огонёк, пока они сбиты с толку.

Артиллерист тут же оценил всю уникальность ситуёвины и ждать себя не заставил. А следом по моему кивку ему подал гранату Хренио, которая угодила на корму аж под рулевой помост, но ударилась там обо что-то и отскочила обратно на палубу, по которой и покатилась. Снова грохот, дым и вопли, снова замешательство, а затем — одна за другой две «зажигалки». Прежняя к тому моменту как раз раскочегарилась, и от неё что-то загорелось, наши лучники, оправившись от собственного ступора, возобновили свою стрельбу с удвоенным рвением, так что скучать пиратам уж точно не пришлось.

— Вон того! — указал я нашему лучшему стрелку, разглядев наконец, кто там на той униреме командует, — В шлеме с бляшками и изукрашенном панцире который!

Здоровенный франтоватый громила рухнул на палубу, получив стрелу в горло, и пираты, как это и характерно для обезьян, оказались вдруг предоставленными самим себе. Нет, замещать-то выбывшего из строя доминанта новым стадо приматов учить не надо, умеют на уровне инстинктов, но у двуногих и безволосых — не прямо сей же секунд. Для этого заранее заместитель должен быть намечен и всеми в качестве такового заранее же и признан, но какой же обезьяний доминант потерпит в своём стаде столь явного претендента на своё же собственное место? Вот и не оказалось у них такого сей секунд. Со временем — за день или за два — разобрались бы, конечно, это они умеют, но кто собирался давать им эти день или два? Их корабль загорелся уже в трёх местах, а пытающихся тушить огонь укладывали наши лучники…

— Убрать парус! Вёсла на воду! — скомандовал вдруг наш капитан-навигатор, опередив меня буквально на считанные секунды — я как раз пришёл к выводу, что уйти от нас на вёслах эти горе-флибустьеры ещё могут, если захотят, а в наших ли интересах их болтовня в портовых кабаках?

— Выбиваем гребцов! — указал я нашим стрелкам.

Выбить их всех было, конечно, нереально — они пригибались и ныкались за бортом, но главное — не могли ни грести, ни организоваться, что нам и требовалось. Наше судно, описав дугу, теперь уже само зашло им наперерез, отсекая их от спасительного берега и прибрежного мелководья, на котором они могли бы отделаться от нас благодаря своей гораздо меньшей осадке. Там кто-то, вроде бы, даже и соображать это начал — видно было, что о чём-то яростно дискутируют, указывая в сторону берега, но тут мы их от него отрезали, разом исчерпав им разногласия и приведя их к единому мнению типа «звиздец нам теперь». Так оно, собственно, и было. Артиллеристы добавили ещё пару «зажигалок», лучники пресекли организацию пожарной команды, и унирема заполыхала весело и от души. Пираты, кто ещё уцелел, заметались и начали прыгать в воду, направляясь к нам.

— Уничтожить этих негодяев! — велел мореман.

— Тебе не нужны рабы? — спросил я его, поскольку ожидал ловли спасающихся с целью их дальнейшей продажи на Родосе, куда судно и должно было направиться после захода в Коринф.

— Только не эти! Пусть все отправляются на корм рыбам! — ответил капитан, — Я потом объясню тебе…

— Ну, как скажешь — тебе виднее, — кивнул я, давая отмашку нашим лучникам присоединиться к этому расстрелу.

Двигаясь на вёслах, наше судно методично перехватывало пловцов. Дальних выщёлкивали лучники, ближних матросня либо топила ударом весла, либо гарпунила трезубцем на верёвке. К вечерним сумеркам всё было кончено. Вся пиратская унирема была уже охвачена бушующим пламенем, в треске которого потонули и вопли последних сгорающих заживо. Убедившись, что вечерний бриз относит горящее судно пиратов в открытое море, и столкновение с ним нам не грозит, наш навигатор приказал встать на якорь.

— Эти разбойники из Кротона, и я не хочу заходить туда, — объяснил он мне, когда я не понял его намерения ночевать прямо в море, — Приберёмся, уничтожим все следы — меньше будет проблем…

— Непростые пираты? Я думал, на таких кораблях плавает только морская стража…

— А это и есть морская стража Кротона — в том-то всё и дело. Настоящих пиратов в этих водах давно уже не осталось, и несколько лет всё было спокойно, пока в позапрошлом году не начали бесследно исчезать корабли. В спокойном море, безо всякого шторма. С караванами из нескольких судов ничего не случалось, а вот одиночные — начали пропадать. Я знавал одного из их навигаторов — это был опытнейший и хорошо знающий своё дело моряк, и когда вдруг исчезло и его судно — многие у нас в Локрах заподозрили неладное. В прошлом году я стал плавать только в составе караванов, но на всякий случай заказал себе в Сиракузах и вот эту катапульту — сто двадцать полновесных денариев за неё отдал, представляешь? И ещё две сотни потом отдал за оружие для моих людей. Для меня это совсем не пустяковая трата, но я решил, что безопасность дороже. И как видишь, не ошибся…

— Ты с самого начала подозревал кротонских морских стражников?

— Нет, в позапрошлом году мы ещё думали на каких-нибудь повадившихся заглядывать в наши воды пиратов. Но пираты не топят кораблей и не убивают всех людей на них — ведь это же добыча, которую можно с выгодой продать. Только в прошлом году, когда снова пропали несколько одиночных судов, у нас заговорили об этом Прокле, сыне Аристида. Вот этот их главный в шлеме и панцире, которого подстрелил твой человек — это как раз он и был… Он всегда имел дурную репутацию, с ним никто не хотел иметь никаких дел, и дела его были особенно плохи. Но три года назад, когда Рим вывел в Кротон колонию граждан, дела пошли не лучшим образом у всех кротонских старожилов, а этого негодяя, которому порядочный человек и медного асса не доверил бы, вдруг приняли на службу в морскую стражу города, а на следующий год уже поставили командовать вот этой монерой. Говорили, что он останавливал купцов и обвинял их в контрабанде запрещённых товаров, вымогая щедрое подношение, и был немалый скандал по этому поводу, но за Прокла вступилась римская администрация колонии, и дело замяли. Заслуги у него какие-то никому не известные перед римлянами оказались, и доказать расследовавшему это дело римскому префекту ничего не удалось А потом начали пропадать без следа одиночные корабли. А мыслимое ли дело найти законную управу на пирата, пользующегося такой поддержкой? Так что как оно вышло сегодня, так оно и к лучшему — исчезла эта монера без следа в море, исчез вместе с ней неуязвимый для правосудия пират — и хвала за это справедливым и милостивым богам…

— А почему в пиратстве заподозрили именно его?

— А кого же ещё? Крепкое морское судно не так-то легко пустить на дно, а у него и инструмент для этого подходящий — таран военной монеры, и необходимость не оставлять следов после того скандала, да и дела его как раз к концу позапрошлого года как-то вдруг резко поправились. У всех сейчас здесь после Ганнибаловой войны дела не очень хороши, а этот негодяй вдруг разбогател, даже новый хороший дом купил. Даже наши муниципальные магистраты подозревали в этих делах Прокла, но следов не было, и доказать ничего было нельзя, а ссориться с поддерживающими его римлянами из Кротона — ещё и небезопасно…

— И ваши с этим смирились?

— Ну, был у нас план. Как раз в этот сезон хотели на «живца» его выманить, чтоб с поличным поймать, три наших локрийских диеры в засаду готовили, да только Салинатор нам всё дело испортил — взял и мобилизовал наши диеры в свой флот. Я как раз вчера в Локрах только и узнал об этом…

— Тогда почему ты в этот раз рискнул плыть один, а не подождал попутчиков?

— Ну, вы ведь просили меня поспешить, а заплатили вы хорошо, и я понадеялся, что проход флота Салинатора насторожит Прокла и заставит его пока воздержаться от своих пиратских налётов…

— А он, похоже, тоже рассчитал, что кто-то обязательно на это понадеется…

— Похоже на то. Только на этот раз он сам пропал в море без следа. На море это бывает — вот, только за последние пару лет восемь кораблей пропало, хе-хе! Кстати, что это у вас за громовые снаряды такие?

— «Гром Амона», — повторил мою версию с видом бывалого знатока старший артиллерист.

— Из Египта? — заинтересовался купец, — Дорогие? Я купил бы пару десятков и не постоял бы за ценой…

— Ты не представляешь себе, какова их цена, — я изобразил снисходительную усмешку, — Пара десятков стоит целого состояния. Мы купили в своё время пятнадцать штук в надежде разобраться, как их делать, чтобы потом делать и продавать их самим — представляешь, какое это было бы золотое дно? В металлическом сосуде, сам понимаешь, никакой тайны нет — его сделает любой хороший литейщик по бронзе. Можно даже и удешевить его, отлив вместо бронзы из сплава меди со свинцом или вообще из свинца — работать будет хуже, но ненамного. Но главная-то ведь трудность не в сосуде, а в его начинке, в которой и заключена громовая сила. А она — тайна жрецов Амона…

— И её никак нельзя узнать?

— Несколько человек гораздо ловчее и бывалее нас погибли, пытаясь раскрыть её. Тебе даже и не снились те деньги, которые мы после этого честно предлагали жрецам в уплату за их секрет. Но ведь это же египетские жрецы, помешанные на сохранении своих тайн! Только готовые изделия они и согласились продать нам, да и то — только потому, что тогда у нас было с ними одно дело, важное для них. Не уверен, что они согласятся продать ещё даже нам…

— И такую ценность вы так легко потратили на пиратов?

— Ну, ты же сам говоришь, что безопасность дороже. Да и в деле надо было эти снаряды проверить, а тут как раз подвернулся случай. Как видишь, работают они неплохо. Но если не выведать тайну громовой начинки, а только покупать готовые у жрецов — это слишком дорого выходит…

— А для настоящей войны нужно много, — с понимающим видом кивнул грек.

— И Птолемеям они уж точно пригодились бы против Селевкидов. Будь они у Эпифана — разве отнял бы Антиох у него Финикию? Но даже Птолемеи не заставили жрецов поделиться с ними тайной громовой начинки…

Этот довод оказался для нашего навигатора решающим — раз уж тут и цари бессильны, что тут ловить прочим? Финикийские города с их доходами от торговли — лакомый кусочек для властителя, за который стоит держаться зубами и когтями. И Тир, и Сидон Птолемеи теряли уже не впервые — ещё Филопатор, отец нынешнего Эпифана, и потерять их успел, и вернуть, но незадолго до нашего попадания, года где-то за четыре — Эпифан ещё мелким был, и в стране всем временщики-регенты заправляли — Антиох с Филиппом основательно Птолемеевский Гребипет обкорнали — Филипп заморские владения отобрал, а Антиох вожделенную Финикию. Правда, спешно нанятый регентом Агафоклом этолиец Скопас вернул было Палестину с Тиром и Сидоном, но вскоре был разгромлен, и Антиох овладел этими землями и городами окончательно, что потом и было зафиксировано в его мирном договоре с Эпифаном, когда он его, кстати говоря, и с Клеопатрой — не Той Самой, а дочуркой своей обручил. До неё никаких Клеопатр в Гребипте не водилось, в царском роду по крайней мере, а вот после неё — косяком пойдут, вплоть до Той Самой, которая «и Цезарь с Антонием», Седьмой по инвентарному номеру.

Но то проблемы Птолемеев, на которые нам глубоко насрать, а нас они совсем другим боком касаются. Наташка володина на гречиху нас настропаляла, даже статью на своём аппарате нашла, где польза её расписана, особенно для пшеничного севооборота. Млять, можно подумать, мы и без того по гречке не соскучились! Но как разобрались в раскладе, да прикинули хрен к носу — удручающая картина маслом нарисовалась. Ведь где сейчас та привычная нам гречиха посевная возделывается? В предгорьях Гималаев! Иначе говоря, всю империю Антиоха протопать надо из конца в конец, чтобы ту вожделенную гречиху заполучить…

Об этом, конечно, нехрен и думать, даже и не будь сейчас этой грёбаной войны. Как, спрашивается, прикажете ведущего караванную торговлю тирского или сидонского купца озадачивать? Съезди туда, не знаю куда, привези то, не знаю что? А те купцы из Тира, что морем с Индией торгуют, в Александрию перебрались, потому как сам-то Тир у Антиоха, а вот выхода к Красному морю у него как не было, так и нет, и для морских торгашей это изрядное неудобство. А связи у Арунтия только с теми из них, кто с побережьем индийским торгует, а не с долиной Инда, по которому только и можно до его верховий с той гречихой добраться. Через Тир их можно было бы установить, да тут война эта грёбаная Сирийская началась, и пока она не кончится — не до того всем будет. Ведь Гребипет птолемеевский, хоть и не участвует в военных действиях, помощь зерном и финансами Риму уже предлагал, а значит — среди римских друзей и союзников числится, и отношения с Антиохом у него сейчас тоже напряжённые. Вот закончат войну основные противоборствующие стороны, помирятся — тогда и отношения между всеми до кучи замешанными наладятся, и вот тогда только и можно будет пробовать связи искать, чтоб до той гречихи гималайской дотянуться. А до тех пор — ждём-с. Первой звезды-с.

— Вот нахрена мы, спрашивается, в доспехи облачались и кобуры нацепляли? — ворчал Серёга.

— Гранаты у тебя где были? — напомнил ему Володя.

— Ну, кобуры — ладно, разве только ради гранат. А кольчуги со шлемами?

— Ну так радуйся, что не понадобились! Словил бы на хрен шальную стрелу…

— Нас бы не поняли, если бы мы не приготовились к бою вместе со всеми, — добавил Васкес.

— И вообще, лучше перебздеть, чем недобздеть, — резюмировал я, — Закон Мерфи помнишь?

— По которому, если у неприятности есть шансы случиться, то она непременно случается?

— Ага, он самый. Считай, что приготовившись к ближнему бою и рукопашке как следует и с гарантированным успехом, мы их предотвратили…