Глава Тридцать Восьмая

… пока лифт привычно не щелкнул, оповещая, что гостьи больше нет, Марат и на мгновение не отрывался от того… места, от нее, взглядом…

Женье. Женье… уехала…


Несмелый разворот, и наконец-то уставился мне в глаза.

— Спасибо, что… поддержала. Не опровергла эту идею… с нашей свадьбой…


— Да без проблем, — пробормотала я, томясь в своих мыслях

(вообще-то мне самой было приятно так ее… укусить)


(замученный, заглушенный своими внутренними, тяжелыми переживаниями, машинально захлопнул дверь, защелкнул замок — и вновь (отрешенный, потерянный) взгляд обрушил на меня)


— Она… многое для тебя значит?

(черт! но не могу сдержаться от этого вопроса!)


— Она? — удивленно передернул бровями. Глубокий вдох. — Я ее не видел, и ничего не слышал про нее уже три года. А тут — заявилась. Удивила, взволновала. Но не более того.


(и снова я жую свои губы, едва сдерживая внутри себя вопросы… тысячу, миллион вопросов об этой… Женье…)


Стоп, а… действительно, что я вообще знаю о Дюане? ЧТО??

Ни-че-го.


— Вы собирались пожениться?

(и замерла, словно вор, кусая, коря себя за такую вольность, слова)


(холодно улыбнулся)


— Давай, пошли на кухню. Тебе давно пора кушать…


(молчу —

все же… не туда ты, Патти, полезла своим носом…)


Несмелые шаги вперед… и замерла я у холодильника.

Буквально секунды — чтобы прийти в себя, начать нормально соображать — открыла, распахнула двери — и давай изучать… "картину".


— Думаю… — с последних сил рассудок пытался трезво рассуждать. — Может, пельменей поедим?


— Давай… — тяжело вздохнул Марат и присел на табуретку.


(быстро метнулась я к шкафчику нужному и достала оттуда кастрюлю — набрать воды… и…)


— Да, Патти, — от неожиданности даже передернуло на месте. — Было время, когда я слепо верил ей, когда любил безумно… Когда ничего вокруг не замечал, никого не слушал. Я даже с Оливией из-за нее сильно поругался.

В общем, не зря говорят, что влюбленные… едва чем отличаются от дураков. Так и я — пытался весь мир постелить у ее ног. Мечтал о нашей с ней свадьбе… О вечной жизни вдвоем, о семье…

А она — она лишь искала выгоду, попытку подняться в этой… чертовой жизни, стать значимой, непреступной, богатой, влиятельной.

Потому… когда Берн, один очень…, скажем так, важный в нашем мире человек, обратил на Женье внимание — решил, просто, с ней поразвлечься… она тут же забыла всё, что нас связывало. Пропала на неделю. Исчезла, ни сказав не слово. Укатила с этим ублюдком на Мальту — и там праздновала свое "повышение"… Думала, что стала едва ли не Богиней в этом мире.

Ха.


Но сказкам приходит конец — и ее рандеву… тоже.


(… тяжелая, долгая пауза заставила меня опомниться — давно вода уже переполнила посудину… и выбегала прочь в раковину — отлить ненужное… и поставить на плиту)


Несмелый разворот, взгляд на Марата…


— А я ее любил. Очень, — вдруг продолжил Дюан. — Даже готов был простить. Забыть всё… Пока однажды, в одной из очередных ссор, Женье мне не выдала, не высказалась, мол… я — не достаточно для нее хорош, и потому она, несчастная…. в горе… была вынуждена искать утешение в чужих объятиях…


Тогда я впервые задумался.

Замер, остановился от глупого, упертого бодания окружающих:

я впервые почувствовал нелепую, дурманящую пелену на своих глазах. Впервые стал предпринимать попытки посмотреть на всё творящееся трезвым взглядом.



Это потом она уже приплела историю, мол, Берн ее заставил. Едва не насиловал всю неделю…

А откажись она — сразу убил бы, растерзал…


Но это чушь…

Чушь! Полная…


— Но… может…


— Патти, нет! Оливия всю свою жизнь играет с Берном — отказ за отказом, и едва ли не унижает его при всех. Нужно лишь желание. Желание играть за… или против.

Если бы, если бы Женье руководил страх — я бы всё забыл, и даже, несомненно, попытался бы отомстить этому ублюдку.

Но… и идиоту ясно, тот ее "медовый месяц" — был, не что иное, как желание пробиться выше.

Всё, что мне другие пытались втолковать те долгие месяцы, пока я был с ней вместе, вдруг открылось перед моими глазами.


Я понял…. какая она, и что ей было нужно от меня.

Деньги, статус, связи, власть.

Да и только…


Помню, как напился до чертиков тогда. Как прилетел, прибежал к нам домой, на квартиру, как схватил все ее вещи и стал выбрасывать на лестничную площадку. Она верещала, кричала, кляла меня — и требовала оставить ее в покое. Мол, не будь я такая сволочь, вполне мог подарить ей эту квартиру — а сам уйти, куда хочу.


… так и сделал. Я ушел, но и квартиру ту продал.


— Ты… сказал, что ты ее чуть с окна не выбросил…


(болезненно расхохотался)


— Да… Было дело…

Как сейчас помню слова: "Видишь форточку?… так сейчас ты у меня научишься летать, если не уберешься отсюда вон!".

Черт, Патти. Я тогда был очень пьян. Но… тем не менее, в каком бы состоянии не находился, какая ненависть не разгоралась в моей душе, в моем сердце, я никогда так бы не поступил, никогда не сделал (и пусть даже это был только первый этаж).


Слова… Это были… лишь слова. Глупый, отчаянный крик обиды и боли.


Черт. А я еще хотел, мечтал когда-то, что эта женщина мне родит ребенка…


Бред какой-то…

Самому стыдно.


Это потом я уже узнал, спустя год… что, оказывается, Берн был не первым таким ее "испугом". Мой бывший партер, Ричард Малски, — и тот успел… ее пару раз так "напугать".

(отчего-то ей тогда казалось, что он был намного успешнее меня в делах)

И что… где он теперь?

А черт, хрен с ними… всеми…


— И зачем она явилась сегодня?


— Не знаю. Черт. Патти. Честно, я сейчас не в состоянии о чем-то думать. Понимать. Но одно знаю — ничего не хочу. Пусть даже ее под каток асфальтоукладчика затянет — мне всё равно. Ничего… не хочу.

Ни думать, ни знать.

Я просто не выдержу… ее присутствия в моей жизни. Ни в моих силах вновь вспоминать, переживать ту боль, что когда-то мне она причинила…

Не хочу… больше так искренне, с черной ненавистью кого-то… презирать…


Так… — глубокий вдох, попытка сменить тему. — Что там с завтраком? Скоро уже?


— А?


(черт, пельмени… — точно!

— нервно задергалась я на месте: вода давно уже кипела, нервно пуская пузыри-бульбы в кастрюле… и рычала едким паром на меня)

Загрузка...