Дракула против Гитлера.

Вид этого легендарного существа, смеющегося, как школьник, над шуткой в классе, заставил Люсиль изумленно уставиться на него.

«Что ж, думаю, мы как следует вооружили вас достаточным количеством материала для чтения на ночь на добрых пару недель, не говоря уже о днях», сказал Ван Хельсинг. «Люсиль, покажи, пожалуйста, нашему гостю его комнату. Я должен лечь отдохнуть. Какой бы забавной и веселой ни была эта ночь, мое старое тело уже не так выносливо, как когда-то». И он пошел к дверям. «Желаю вам спокойной ночи, хотя, скорее, спокойного дня». И он вышел из библиотеки.

Люсиль посмотрела на своего уходящего отца, со сгорбленными плечами, явно уставшего. Она пожалела, что так долго держала его на ногах. Но она бы не променяла эту ночь ни на что другое в своей жизни.

«Пойдемте со мной», сказала она Дракуле и повела его в гостевую спальню наверху. Ему пришлось пригнуться, чтобы не оказаться под лучами солнца, бившего сквозь окна на лестнице. Люсиль вошла в спальню первой и задернула шторы, а он подождал ее в коридоре, пока она это не сделает.

«Теперь можете входить», сказала она, включив прикроватную лампу. «Может, сегодня вечером нам удастся поговорить. Нам с вами наедине. Не об уроках истории, а о чем-то… более личном».

«С нетерпением буду ждать», прошептал Дракула. Его акцент придал его словам характер почти кошачьего мурлыканья.

Они постояли несколько секунд, в нескольких сантиметрах друг от друга. И Люсиль подтвердила свое предыдущее предположение. Он не дышал. Грудь не вздымалась и не опускалась, ноздри не расширялись, и она не чувствовала дыхания ртом.

Осознание этого факта настолько смутило ее, что она невольно попятилась от него, а затем выбежала из комнаты, закрыв за собой дверь.

Она обнаружила своего отца, ждущего ее в коридоре.

«Я знаю, что ты уже не в том возрасте, когда нуждаешься или должна выслушивать советы старика…», начал он.

«Я всегда уважала твои советы, папа», сказала она ему со всей искренностью. «Следую ли я им или нет — это совсем другое дело».

Он печально улыбнулся.

«Держись от него подальше», сказал он. «Это самое опасное существо, и, хотя сейчас он может казаться цивилизованным, ты просто не представляешь себе, на какие варварские действия он способен».

«Но ты же ему доверяешь».

«С оговорками», ответил он. «С большими оговорками».

И он обнял ее так крепко и нежно, как редко это делал. Уже дважды за эти сутки. Люсиль держала его в своих объятиях чуть дольше, чем ему это было удобно, но он позволил это.

«Поспи немного», сказал он ей. «Завтра ты возьмешь с собой на войну наше новое оружие».

Что я наделал? Неужели этим своим необдуманным поступком я поставил под удар своих коллег, всю нашу борьбу с врагом? Подвергнув опасности и собственную любимую дочь?

Спустить с цепи это чудовище, выпустив его на волю, чтобы оно набросилось на мир — это страшная угроза и огромная ответственность. Лишь одному мне известно, каким дьявольским может быть его хищническое поведение, какими мерзкими и ужасными были деяния, сотворенные им над невинными и слабыми. И вот теперь он вновь рыщет по земле в поисках жертв. Способен ли я контролировать его? И вообще кто-нибудь?

И даже если нам посчастливится победить нашего противника — что потом? Что нам делать с этим нашим «монстром» после того, как война окончится? Мы что, положим его обратно в ящик, как рождественского ангелочка?

Эти вопросы мучают меня, не выходя из головы, являясь вновь и вновь, словно призраки бедной Люси Вестенра и Квинси Морриса.

Что я наделал?

17 МАЯ 1941 ГОДА.

Когда партизаны попросили меня разведать обстановку вокруг замка Бран и изучить захваченные документы, должен признаться, я почувствовал определенную досаду от того, что был вынужден на время расстаться с вампиром и милой Люси. У меня было так много вопросов к нему, и так много еще я хотел сказать своей любимой.

Но из-за присутствия вампира в мыслях моих доминировал именно он. Я мысленно пинал себя за то, что не задал этому существу многих интересовавших меня вопросов, когда у меня была такая возможность. Мне хотелось знать как можно больше. Мне нужно было заполнить пробелы между тем, что рассказывал мне мой дед, и этой проклятой Книгой, которая была столь расплывчатой во многих отношениях и вопросах, и довольно часто противоречила той версии событий, которую описывал мне дед.

Люсиль, другая заноза у меня в мозгу, осталась с Дракулой. И я почувствовал определенный магнетизм, возникший между ними, как никогда заметный в тот момент, когда мы вдвоем вошли к ним, когда она его одевала. Нет никаких сомнений в том, что я в тот момент почувствовал — ревность. Но к кому именно я ревновал — я точно сказать не могу. Мне хотелось побыть наедине с каждым из них.

Наша разведка замка потерпела неудачу, так как мы не смогли подойти и на милю к этому старинному дворцу. Все дороги к крепости были перекрыты фашистскими блокпостами и часовыми. Издалека он действительно казался весьма грозным: он возвышался на горном выступе, прямо как те самые знаменитые средневековые крепости, с крутыми стенами и высокими зубцами. Сооружен он из желтого камня, крыши его покрыты красной черепицей, стены его поднимаются вверх, начинаясь от столь же вертикально тянущихся к небу скал, с одним-единственным входом по горной извивающейся дороге, усиленно охраняемой. В свое время он был неприступен, но с появлением современных средств воздушных бомбардировок этот замок становился лишь еще одной целью с воздуха. Я сделал ряд заметок на карте, которой меня снабдила Анка, на случай возможных атак в будущем.

После этого мы отправились в другое место — по виду похожее на заброшенный коровник с загонами, расположенный вдоль железнодорожных путей. Внутри этого вонючего громоздкого и неуклюжего сооружения мне вручили документы связного мотоциклиста, их дал мне дожидавшийся нас там Павел. Я заметил в одном из стойл изрешеченный пулями мотоцикл, а также румынскую военную форму, разложенную сушиться на ржавой тележке. В гимнастерке видны были дыры, и я очень сомневаюсь, что из-за моли. Это все, что осталось от несчастного мотоциклиста, полагаю.

Документы касались недавнего сокращения сроков подготовки новобранцев в румынской армии и острой нехватки солдат, которые умели бы читать, писать и, желательно, выполнять хотя бы минимальные арифметические подсчеты, необходимые для материально-технического обеспечения военного снабжения. В них высказывались предложения начать набор обучающего персонала по этим предметам и организовать курсы военных машинисток. Также там прилагался список повышений, рядовых и офицеров, а также ряд заявок на транспорт и запчасти. Я по достоинству, должным образом, оценил их и похвалил Анку за захват этих документов и сказал ей, что необходимо отправить весь их пакет в Лондон, так как эксперты там наверняка смогут выжать все необходимые сведения из этих фрагментов.

Павел же тем временем подвел Ренфилда к люку, покрытому шестью дюймами коровьего навоза. Лопатами навоз был отброшен в сторону, люк поднят, и под ним оказался тайник с оружием. Мы осмотрели его, это было сваленное в общую кучу немецкое, румынское и французское легкое стрелковое оружие, с соответствующими патронами и боеприпасами, некоторые из которых соответствовали калибрам этого оружия, а некоторые нет.

Ренфилд пришел в восторг, буквально влюбившись с первого взгляда в три коробки немецких полевых фугасов, в основном противотанковых и противопехотных.

У сержанта, казалось, даже слегка закружилась голова от счастья при виде их, и он тут же, у нас на глазах, разобрал одну из них. Он курил сигарету, которую у кого-то выклянчил, и, пока разбирал мину, пепел постоянно падал на вскрытую взрывчатку. Мы все с ужасом за этим следили, ожидая в любой момент, что хабарик выпадет у него с губ и отправит нас всех на тот свет к праотцам, однако он обращался с миной настолько умело и уверенно, как часовщик, что наши страхи оказались напрасны.

Наконец, нам удалось оторвать Ренфилда от его любимого занятия, после чего нас отвели в подвал одной из брашовских хлебопекарен, где нас ожидала груда мешков с мукой, на которых мы смогли отдохнуть. Неожиданно для себя, если учесть мою обеспокоенность вопросом Люсиль и Дракулы, я тут же заснул. Но сны мои оказались какой-то фантасмагорией из бесконечных вампиров, крови, кладбищ и могил, в которых я оказывался под хищными клыками и когтями стаи волков, причем один из них превратился в обнаженную Люси и продолжил меня пожирать.

Вздрогнув, я проснулся от грохота пулемета, выйдя из этого безумного кошмара, но когда ко мне вернулись чувства, и я вновь оказался в реальном мире, я понял, что звук этот был грохотом гигантского тестомеса в пекарне у меня над головой.

Я взглянул на светящийся циферблат своих часов. Оказалось, что натикало лишь несколько минут после трех часов ночи. Грохот и лязг, приглушенные голоса пекарей, работавших наверху, не давали мне заснуть в течение всего лишь нескольких коротких минут, после чего я снова погрузился в сон, теперь уже более спокойный, в сладком запахе дрожжей и успокаивающем благоухании выпекаемого хлеба, мягко обволакивавших меня в объятия Морфея, словно в объятиях мамы.

Спустя пару часов я был разбужен несколькими ударами по ноге. Это были Павел и Фаркаш. Они отвели нас наверх, где мне дозволили воспользоваться туалетом, а также наскоро и плохо умыться. Затем, после того, как нам выдали по горячему пирожку-хворосту с чашкой крепкого кофе, нас отвезли обратно к Ван Хельсингам.

После довольно многих уже и не очень достойных любовных похождений Люсиль Ван Хельсинг довольно быстро усвоила, что сожалеть о них ни в коем случае нельзя.

Нужно признать этот свой промах, эти сиюминутные слабости и устремиться вперед, с головой погрузившись в быстротечную жизнь.

Интрижка с англичанином являлась одним из таких ее ляпов. Она могла простить ее себе; сказать себе, что это было связано с утратой ею Яноша. Что этот роман был спровоцирован афродизиаком войны. Они с Яношем смирились с мыслью, что смерть является лишь очередным, текущим заданием, становящимся уже обыденным.

И поэтому они старались жить настоящим и посылать к черту будущее. Они с головой окунулись в страсть, подпитывавшуюся ощущениями людей, едва сумевшими избегнуть гибели, и императивом того, что завтрашнего дня для них может вообще уже не быть.

Она даже не была уверена в том, что желание переспать с Харкером было действительно сильным и серьезным. Возможно, все, чего она желала в тот вечер, это не остаться той ночью в своей постели в одиночестве, а просто обнять кого-нибудь, любого, кто попадется ей под руку, найти утешение в чьих-то объятиях.

Или же она была просто охвачена похотью. Такое с ней уже раньше бывало. Она была женщиной, четко осознававшей и умевшей с комфортом управляться с этой собственной похотью.

Кроме того, за те немногие, но весьма бурные годы, которые она прожила на этом свете, она пришла к выводу, что лучше всего не слишком задумываться и переживать за случившиеся эпизоды. Во всяком случае, не в такие времена, как сейчас.

Ее проблема со втюрившимся в нее английским мальчиком вдруг осложнилась внезапным ее влечением к графу. Не обязательно романтического характера, однако она определенно чувствовала к нему тягу некоторого очарования и влечения.

Люсиль спала мало, осознавая, что рядом с ней, в соседней комнате, находится вампир. Ей хотелось зайти к нему, забросав его кучей вопросов, как научных, так и других. Ей хотелось узнать, как может вампир существовать, каким образом он перерабатывает кровь в жизненную силу, поддерживающую его, каким образом его органы обходятся без кислорода.

И, кроме того, у нее были вопросы личного плана. Ей было интересно, каким был ее отец пятьдесят лет назад. До того, как он повстречался с мамой Люсиль.

Что же произошло в Англии на самом деле. Почему он соблазнил — или, говоря прямо — преследовал, как охотящийся хищник, этих двух женщин. Так много было вопросов, один из которых логически вел к следующему, подобно разветвляющимся в разные стороны ветвям дерева, к многочисленным ответвлениям загадок.

Наконец она оделась и вышла из комнаты. Оказавшись в коридоре, она удержалась от импульсивного желания постучать в дверь графа. Для этого время найдется позже, во время предстоящей операции на юге. Она давно уже не была ребенком, которому невтерпеж дождаться появления Микулоша[22].

Внизу она услышала молодого Харкера, в подвале разговаривавшего с Ренфилдом. Она подумала было о том, чтобы спуститься туда и уладить ситуацию, виновницей создания которой являлась она сама, но чувствовала себя не в настроении распутывать тот сложный эмоциональный клубок, ею же связанный. Возможно, у нее просто не хватило смелости сделать его несчастным только потому, что она была слишком слаба, чтобы держать в узде собственные низменные потребности.

Она услышала за окном снаружи двигатель автомобиля и выглянула сквозь кружевные занавески, увидев отца, прибывшего к дому в Бентли. Люсиль удивилась этому: она думала, что он спит в своей спальне. Но он рано встал и отправился в Брашов за документами для вампира. Без необходимых подходящих документов по сельской местности передвигаться уже больше было невозможно, и партизаны пользовались услугами дружественно настроенного к ним типографа, подделывавшего для них необходимые документы. Документы, талоны на продовольствие и визитка были изготовлены на имя Влада Валлаха — владельца похоронного бюро из Фынтына-Албэ в Буковине. Люсиль улыбнулась чувству юмора своего отца.

«Я отнесу их ему», сказала она и понесла документы наверх. Прежде чем войти, она постучалась.

«Войдите», объявил властный голос Князя.

Войдя в комнату, она обнаружила, что он улыбается, читая какую-то книгу. Он приподнял обложку, чтобы она ее увидела: это был сборник стихов карманного формата Огдена Нэша — американского поэта-юмориста.

«Очень забавно пишет этот парень», сказал он, закрыв книжку и отложив ее в сторону.

«Вы же потеряете место, на котором остановились», заметила она.

«Я запоминаю номер страницы, на которой остановился», ответил он ей. «Мне очень понравились многие тома, которые вы мне порекомендовали. Насыщенная и познавательная трапеза для ума. Весьма благодарен».

«Абсолютно не за что», сказала она. «Вы только скажите мне, когда вам будут нужны еще книги. Нам удалось раздобыть для вас кое-какие документы. Чтобы вы могли передвигаться по стране».

Она вручила ему документы, и он осмотрел их, но без особого интереса, не сделав никаких замечаний ни по поводу имени, ни даже по поводу профессии.

«Выезжаем, когда стемнеет», сказала она ему.

«С нетерпением жду возможности отправиться в путь», ответил Князь. «И наказать наших врагов».

«Я тоже», ответила она и повторила эти слова еще раз, про себя: «Я тоже».

Она вышла, оставив его одного дочитывать книгу, и спустилась вниз, обнаружив на первом этаже Хорию, Клошку и Кришана. Ее отец позвал за Харкером и Ренфилдом, чтобы те поднялись из подвала. Люсиль отправилась на кухню, отыскать там что-нибудь, чем можно накормить людей, и отец стал ей помогать. Это повлекло за собой обычные в последнее время разговоры о недавних требованиях немцев к румынским крестьянам: сдавать им картофель, сахарную свеклу и пшеницу — продукты, которые местные жители держали для себя про запас.

«Если так будет продолжаться и дальше, то продуктов не хватит, чтобы прокормить наше собственное население», стал жаловаться Кришан. «Производство продукции и так уже упало, потому что так много молодых людей призвано с хозяйств в армию».

«Так это составная часть плана немцев и есть», сказал Клошка. «Вот поэтому они и вторглись, чтобы использовать нас и другие страны и народы, которые они завоевали, как источник для прокорма своей военной машины».

Когда они приступили к еде, Люсиль явственно ощущала пристальное внимание юного Харкера к каждому ее слову, к каждому ее движению. При каждом удобном случае ему каким-то образом удавалось прикасаться к ней, касаться ее пальцев, когда она передавала ему масло, класть ей ладонь на плечо, когда он наклонялся, чтобы налить ей бокал вина, ожидая от нее (она это понимала) сигнала о том, что то, что произошло той ночью, было лишь началом чего-то большого, а вовсе не концом.

Но Люсиль, к его очевидному, заметному огорчению и ужасу, вела себя так, будто их любовной встречи никогда и не было. Она заметила, что ее отец посматривал на них обоих, осознавая, что в воздухе между ними ощущается какое-то напряжение.

Позже, когда солнце начало исчезать за горами, они стали загружать свой транспорт. Единственными пожитками Дракулы в этом новом для него мире, его единственным имуществом, оказалась стопка книг, которые одолжил ему профессор Ван Хельсинг, тома, которые он перевязал каким-то старым ремнем, как сделал бы это какой-нибудь школьник.

Князю поневоле пришлось улыбнуться, когда он увидел транспорт, подтверждавший характер той профессии, которая была обозначена в его новоиспеченных документах.

Хория раздобыл где-то для путешествия машину-катафалк. Что позволяло Люсиль воспользоваться своими документами и полномочиями медсестры, а всем остальным изобразить из себя наспех сымпровизированную «скорую помощь», доставлявшую в одну из бухарестских больницу «пациента» — раненного Ренфилда. Отец дал ей пузырек фенобарбитала, который она и впрыснула подрывнику, чтобы тот вдруг не разразился очередной своей песней в какой-нибудь самый неподходящий момент и не выдал их. Вампир должен был взять на себя роль владельца похоронного автомобиля, разрешившего воспользоваться катафалком по такому «чрезвычайному случаю». Принимая во внимание уязвимость вампира к дневному свету, было принято решение двигаться по возможности ночью. Одурманенный любовью английский лейтенант уселся за руль вести машину. Хория, Клошка и Кришан поехали за ними следом на некотором (безопасном) расстоянии в старом ржавом грузовике, перевозившем несколько ящиков с огурцами, якобы для засолки в деревню — любую, которая окажется на пути впереди.

Хория возразил, что время года неподходящее для соленых огурцов, и их сморщенная партия в бочках не пройдет ни одной проверки ни на одном из армейских блокпостов, особенно если у часового имеется за спиной хоть какой-нибудь мало-мальский опыт хозяйствования. Разговор перерос в бесполезный спор между братцами Марксами, пока, наконец, Люсиль не положила конец дискуссии несколькими хорошо подобранными словами и приказом трогаться с места. Перед тем, как они выехали, с ней попрощался отец, это было очень сердечное прощание с его стороны, с просьбой быть бдительной и очень осторожной.

Но после того как они проехали по дороге километров сорок, Харкеру пришлось остановить катафалк, когда они увидели, что грузовик вдруг притормозил на обочине дороги. Оказалось, что это Хория стал торговаться с каким-то крестьянином за несколько бочек яблок минувшего сезона. Вскоре сделка была заключена, соленые огурцы были сброшены с грузовика и заменены жухлыми яблоками. И теперь легенда была уже другой: что братцы Марксы направлялись к какому-то яблочному прессу для изготовления сидра. Для всех трех это решение оказалось приемлемым.

Люсиль была настолько встревожена и сосредоточена, что даже не пыталась принимать участие в каких-либо разговорах.

Взрывчатка и оружие были уложены в скрытый отсек под полом катафалка. Харкер положил свой пистолет под сиденье, но Люсиль не стала расставаться со своим Люгером, постоянно держа его наготове под рукой.

Их остановили лишь однажды, на краю Брашова. Документы Влада Валлаха не вызвали никаких вопросов, их пропустили без замечаний, и с этого момента они получили беспрепятственный проезд. Они решили начать свою повстанческую деятельность где-то между Брашовым и Плоешти, в треугольнике городов Комарник, Кымпина и Тырговиште, с диверсионной поездкой на восток, к Вылени де Мунте.

У этих городов проходило несколько железнодорожных линий, по которым на север перевозилось топливо, руда, войска и продовольствие для солдат, которых концентрировали на северной границе, в рамках подготовки к предстоящему вторжению в Советский Союз.

У Люсиль был свой человек в железнодорожном диспетчерском управлении Бухареста, информировавший их о потенциальных целях Сопротивления, с указанием конкретных поездов и грузов.

На первом этапе нужно было раздобыть новый радиопередатчик для английского шпиона. Было отправлено соответствующее сообщение, через Турцию, и Управление британских спецопераций SOE уже подготовило сброс рации с воздуха.

И вот, несколько дней спустя, в холодную ночь, на пустующем клеверном поле под городом Пучоаса, Харкер приказал всем выложить линию из канистр, наполненных бензином. Когда в ночном небе послышался двигатель самолета, они быстро поднесли наскоро смастеренный факел к испарениям, поднимавшимся из канистр. Пилот, руководствуясь этой линией из пылающих точек, сбросил большой тюк на парашюте. Внутри него оказался новенький радиопередатчик, замаскированный под обычный континентальный[23] чемодан.

Князь, не участвовавший в подготовке сигнальных огней, — эта работа для него была слишком крестьянской, как он сказал, — с нескрываемым трепетом наблюдал за приближением и пролетом самолета. Он помчался туда, где приземлился парашют, и осмотрел шелк, не обратив ни малейшего внимания на радиостанцию, но оценивающе ощупывая пальцами ткань.

«Такой превосходный материал для такой приземленной задачи», подивился он.

Харкер подобрал свой новый передатчик, как женщина, нашедшая куклу своего детства. Он показал всей группе, как отдел маскировки этой его SOE тщательно состарил внешний вид багажа, с помощью пролитого на чемодан чая и наждачной шкурки. Чемодан был не из легких, весом не менее девяти килограммов, но радио реально работало. После того, как этот английский парнишка установил связь со своими, несколько дней спустя был совершен еще один сброс с воздуха. На этот раз он состоял большей частью из взрывчатки и всякого рода эксцентричных устройств, предназначенных для того, чтобы сеять хаос.

Во время всех этих приготовлений бедняга-англичанин постоянно посматривал на Люсиль в поисках ее одобрения и похвалы. Он отчаянно нуждался в каком-то подтверждении того, что ночь, проведенная им в ее постели, не являлась каким-то случайным увлечением с ее стороны. Но Люсиль уже окончательно определилась, что ее слабость в ту единственную ночь есть исключение, и больше уже не повторится.

Она сдерживала свои эмоции, намеренно воздерживаясь от всякой поддержки и похвалы страдающего мальчика. Тем не менее, вина ее была немалая, и она понимала, что ответственность за кровоточащую рану у него в сердце лежала на ней, и что именно она являлась тем оружием, которое причиняло ему эту боль.

Она также осознавала, что начала называть его и относиться к нему, по крайней мере, во время мысленной своей с ним полемики, как к «мальчику», хотя сама она была всего лишь на три или четыре года старше Харкера. Возможно, из-за того, что он был неопытен в войне, как неоперившийся птенец, из-за его романтических представлений о предстоящих боях, его наивности и неопытности с женщинами.

А возможно, это было ее инстинктивное неприятие того, какими широко раскрытыми влюбленными глазами он смотрел на нее всякий раз, когда она ловила на себе его этот глупый взгляд. Как у влюбленного по уши подростка в коротких штанишках.

Сердце обливалось кровью видеть бедолагу, который, как ты знала, искренне тебя любит, ходит вокруг тебя и смотрит на тебя, с таким сокрушенным видом и с разбитым сердцем. В таком тяжелом положении она уже не раз оказывалась — с тех пор, как впервые один из ее мальчиков послал ей любовную записку, в которую была завернута конфета из рахат-лукума.

В конце концов Люсиль это надоело, она больше не могла этого выносить. Харкер сидел у своей рации и отправлял разведданные, собранные им после своего приземления в Румынии. Это продолжалось уже несколько часов, он переписывал свои заметки шифром, сверяясь со своей шифровальной книжечкой, а затем отправлял эти данные пакетными передачами. Он поднял глаза и посмотрел на нее, когда она встала рядом с ним, и она увидела в его глазах надежду. Черт бы его побрал.

«Ради экономии время и чтобы свести к минимуму твои страдания, мне кажется, ты должен знать, что я — …мы… — больше не будем продолжать… наши близкие интимные отношения», сказала она. «Отныне, я думаю, будет лучше, если мы будем поддерживать чисто профессиональные отношения. Я также надеюсь, что мы сможем остаться друзьями».

Он уставился на нее некоторое время, медленно переваривая в уме ее слова и их значение. На лице его мелькнула боль, лишь на какую-то долю секунды, которую он скрыл, можно сказать, довольно мужественно.

«Понятно», кивнув, сказал он. «Я все понял… Уверен, мы сможем поддерживать наши взаимоотношения так, чтобы они не носили больше личного характера, и продолжать выполнять свой долг и обязанности».

Он отвернулся от нее и продолжил заниматься своей радиостанцией. Люсиль понимала, что причинила ему боль, и она стала пытаться что-нибудь придумать, чтобы ее облегчить, но ничего не приходило ей в голову. И никогда не приходило и раньше. Она проходила через это множество раз и так никогда и не смогла придумать, как можно отвергнуть знаки внимания мужчины, не причиняя ему боли или гнева. Или и того, и другого вместе.

Они продолжали работать вместе, но это были жесткие и порой тяжелые взаимоотношения. Учитывая тот факт, какие опасности их ожидали, она могла лишь надеяться на то, что их отношения не станут помехой.

Имея в виду предстоящие им риски и опасности, Люсиль решила создать защитные амулеты-обереги для каждого из группы. Они прятались в одном из заброшенных крестьянских домов. Его владелец, крестьянин-вдовец, а также его сыновья были призваны в армию, и дома их остались покинутыми, а земля необработанной.

Внутри все было чисто и опрятно, как с иголочки. Она надеялась, что хозяева выживут и смогут когда-нибудь вернуться домой — в то место, которое они, очевидно, любили.

Над дверью курятника висели оленьи рога. Люсиль отпилила кончики шести рогов, каждый длиной с ее мизинец. Маленьким ножиком она вырезала на них китайский иероглиф «юнцзю» («навсегда»), затем вырезала с одной стороны грубоватое изображение хризантемы, а с другой стороны палаш — китайские символы бессмертия и бога войны, соответственно. Для верности и дополнительного везения она втерла в вырезанные ею надписи и изображения корицу.

Поискав у рядом находившегося ручья, она подобрала шесть камней, а затем выцарапала на гладкой поверхности каждого камня китайские иероглифы, символизирующие долгую жизнь. Просверлив отверстия в амулетах из оленьих рогов и в камнях долголетия, она продела сквозь них ремешки из сыромятной кожи и вручила каждому из парней эти привороженные обереги. Хория, Кришан и Клошка, типичные суеверные румыны, приняли их с удовольствием. Ренфилд дал ей надеть себе ремешок на шею без возражений, но и абсолютно безразлично и без всяких благодарностей. Молодой Харкер, задумчивый с тех пор, как она его отвергла, нахмурился, с подозрением отнесясь к ее мотивам, но тем не менее, когда она стала настаивать, позволил ей нацепить оберег себе на шею.

Князь же отказался от ее предложения. «Я такие верования ни в грош не ставлю», заявил он.

«Странно», ответила она. «Поскольку многие будут относиться к вам с таким же недоверием».

«Это правда», сказал он, кивнув. «И часто я полагался именно на это. Но, как правило, суеверия являлись моим врагом, а вовсе не союзником».

Люсиль не могла не сравнить Князя с этим неоперившимся англичанином. Дело было не только в разнице в возрасте; она вообще-то не воспринимала Князя как какого-то старика. Он был личностью культурной, благородного поведения, и уверенной в себе, иногда до наглости. Тем не менее, нельзя было отрицать какой-то тайны, загадочности в нем, если отбросить легенды и специфические особенности его существования. Ведь он мог рассказать об очень многом, чему лично был свидетелем на протяжении веков? Как он стал тем, кем является сейчас? Как ему удалось выжить? Скольких он пережил, любил, потерял?

Она сама надела на Князя оберег.

Теперь у меня есть передатчик, и я, наконец, установил связь со своими кураторами и начальством. Они в восторге от нашей диверсионной операции и очень рады были получить разведданные о передвижениях румынских и немецких военных и их вооружении, которые я им отправил.

Я ничего не сказал им о вампире. По понятным причинам. Они посчитают меня сумасшедшим и после этого с подозрением будут относиться ко всей моей информации, я в этом уверен. Я в замешательстве, вся эта затея с вампиром выходит слишком далеко за рамки моих служебных обязанностей.

Я задал Князю множество вопросов о моем деде и об их общении с ним. Он отделался краткими ответами сквозь зубы, и чувствуется, что он смущается от произошедшего тогда, если не стыдится этого. Прекрасная Люси оказалась вовсе не удачливее меня, в отношении своих собственных расспросов.

Что касается ее неожиданного разворота на 180 градусов в отношении начавшегося было между нами романа, я до сих пор этим ошарашен и еще не пришел в себя.

Это действительно чересчур, просто возмутительно. Я не в силах в это поверить. Я убежден, что она разделяет мои чувства, и что этот отказ — лишь хитроумная уловка, чтобы замаскировать мои ухаживания и скрыть наши отношения от товарищей, дабы не вызвать разброд и шатания в наших рядах. Либо же она предпочитает, чтобы мы поддерживали между собой профессиональные отношения в стрессовые времена опасности для наших жизней, которые, без всякого сомнения, нам предстоит пережить в ближайшие несколько недель.

Каковы бы ни были ее мотивы, я отказываюсь признать, что наши отношения были ничем иным, как несерьезным флиртом. Я убежден, что нам суждено в будущем быть вместе. Моя любовь ничуть не ослабевает.

И верный признак потепления ее ко мне: сегодня она подарила мне сделанный ею самой, ее собственными руками, амулет-тотем дружбы. Мне было интересно, над чем она трудилась в углу нашего убежища, и когда она подарила мне собственноручно изготовленное ожерелье, я был ошеломлен. Значит, ей не все равно. И если не ошибаюсь, олений рог — символ сексуальной мужественности. Она не забыла ту нашу страстную, похотливую ночь! Молодчина и красавица! Жаркая девушка, все верно.

Этот чертов Харкер по-прежнему таращился на Люсиль влюбленными глазами, когда она оказывалась с ним наедине. Парень он был действительно довольно способный во многих отношениях, однако он, похоже, умудрялся находить самые разнообразные способы ей досадить, среди которых далеко не последней была его раздражающая манера поучать и читать лекции ей и другим.

«Наша задача — подорвать экономику противника, нарушить ему транспортные коммуникации и связь, прервать жизненно важные поставки и производство, уничтожить его до основания, а также как можно сильнее подорвать его моральный дух», сказал он им, причем не раз, и не два, а трижды.

А чем, по его мнению, занимались весь последний год Люсиль и ее соратники-партизаны — детские хороводы, что ли, водили?

Вторым сбросом груза с самолета оказались несколько контейнеров в форме футляров, каждый длиной почти в два метра, прикрепленные к парашюту. Ренфилд вскрыл их, как ребенок в свой день рождения. Помимо различных приспособлений, необходимых для подрывника, он извлек оттуда пачку брошюр для партизан, которые они должны были распространять среди своих соратников. Люсиль ознакомилась с этими произведениями — плодами трудов так называемых экспертов британской разведки SOE: «Искусство партизанской войны», «Руководство партизанского командира», «Как использовать сильнодействующую взрывчатку». Она захохотала и сильно смеялась, пока у нее не заболели бока; первые два буклета были красиво напечатаны на польском языке, а третий — на французском, так что все они были абсолютно бесполезны для румынского подполья. Князя они в особенности позабавили.

Однако брошюры эти оказались действительно очень горючими, потому что согрели их одной холодной ночью, проведенной в сырой конюшне. Их группа двигалась почти каждый день, стараясь не оставаться в одном и том же месте более одной или двух ночей. Ночевали в гаражах, подвалах, сараях и в домах немногих храбрых душ, сочувствовавших борьбе. Одну ночь Люсиль проводила в постели вместе с беспокойной шестилетней девочкой, следующую — с писающимся в кровать восьмидесятилетним ребенком, третью — среди выводка цыплят. Она предпочитала птиц.

Довольно часто потерявший здравый рассудок сержант Ренфилд предпочитал спать на улице. Он почему-то не выносил заключения в стенах любого помещения, где не было света. Тьма его пугала, он трепетал и дрожал от охватывавшей его тревоги. Он всегда требовал света, либо же настаивал на том, чтобы крышей ему было открытое небо. А так как отдыхали они днем, то особых проблем с этим не возникало. Но как-то раз, настигнутые сильным ливнем, они укрылись в каком-то картофельном погребе. И когда они закрыли люк, и внутри всё стало темно и мрачно, как в аду, британец, охваченный ужасом, взвыл так, что им пришлось искать другое убежище.

В сброшенном самолетом грузе находились орудия ремесла Ренфилда, дополнительная взрывчатка и прочее. Люсиль связалась со своим информатором в Бухаресте, и теперь, когда их снабдили всем необходимым, настало время действовать.

Их целью являлись железнодорожные линии.

ДАТА: 16 МАЯ 1941 ГОДА.

КОМУ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРУ СС РЕЙНХАРДУ ГЕЙДРИХУ, РСХА.

ОТ: МАЙОРА СС ВАЛЬТРАУДА РЕЙКЕЛЯ.

КОПИЯ: ГЕНРИХУ ГИММЛЕРУ, РЕЙХСФЮРЕРУ СС.

ОТЧЕТ О ТЕКУЩЕМ ПОЛОЖЕНИИ — Брашов, Румыния.

Рад сообщить, что активность сопротивления вокруг Брашова и его окрестностей на юге Румынии снизилась. Этот спад в основном является прямым результатом жестких условий нашего управления и нескольких преподанных нами наглядных уроков, демонстрирующих наши намерения — строго и неотвратимо наказывать за любые беспорядки и мятежи.

Взято под стражу и допрошено определенное количество подозрительных лиц. Разнообразные методы допросов позволили получить ценную информацию, в том числе имена других оппозиционных активистов. Они, в свою очередь, вывели нас на еще большее число таких же террористов, и нам удалось обнаружить цепочку лиц, которые могут быть причастны к различным подрывным действиям. Таким путем мы смогли нарушить работу, если не уничтожить, три ячейки в оргструктуре террористов.

К сожалению, на данном этапе пока не удалось проследить эту цепочку до исходного источника — руководящей ячейки.

Клянусь честью, мы будем упорно их преследовать до тех пор, пока каждый террорист не окажется за решеткой и не будет наказан за свои преступления против нашего Фюрера и Рейха.

Заверяем вас также в том, что следим за всеми сообщениями, поступающими из Плоешти и других населенных пунктов, находящихся в непосредственной близости от него. Я внимательно слежу за любыми возможными беспорядками в этом районе, и в их отношении мною будут немедленно приняты меры.

В.Р.

Ойген,

[Примечание от редакции: Ойген — второе имя Рейнхарда Гейдриха]

Ты был в опере в последнее время? Культурная жизнь здесь самая жалкая, и единственная отрада для меня — это пластинки, которые ты мне присылаешь. Спасибо за статью Альфреда Розенберга и свежее издание «Новой аристократии из крови и почвы» [книга Рихарда Дарре]. У меня тут есть один многообещающий лейтенант, которому не помешает доза Дарре. Этот самый лейтенант, кроме того, неплохо владеет рапирой и шпагой, но еще более грозный противник на саблях. Он превосходно атакует, и наши с ним ежедневные встречи помогают мне поддерживать достойную форму. Его очень занимают мои рассказы о наших поединках в старые добрые времена в Киле. Конечно, эти рассказы всегда заканчиваются твоими поражениями. А ты можешь хвастаться такой же собственной ложью перед берлинскими красотками.

Я застрял здесь, в этом геморрое Европы, пытаясь распутать этот грёбаный румынский клубок. Я применяю здесь ту же старую добрую тактику «Ночи и Тумана»[24], которую мы выработали в Норвегии и Франции: все подстрекатели и нарушители спокойствия исчезают среди ночи, без всяких свидетелей, пропадая с концами в тумане войны, без вести, без всяких объяснений. И только если семье крупно повезет, возможно, родственники получат банку с их пеплом.

Я считаю, что этот румынский сброд невозможно германизировать, как бы мы ни старались. А эти местные агитаторы вызывают у меня омерзение. Они мне настолько отвратительны, что я их всех уничтожу. Румыны не солдаты, как мы; военного духа у них не больше, чем у оравы детей, играющих в индейцев и в старину Шаттерхенда[25].

Ха, я покажу им, что это вовсе не детская игра, выдуманная Фенимором Купером или Карлом Маем. Вместо этого они обнаружат, что оказались внутри кошмара, характерного скорее для Мэкена[26].

Передавай от меня мой искренний привет Лине.

Валли.

P.S. Спасибо за то, что замолвил за меня доброе словечко Гиммлеру. Может, оно станет моим билетом из этого захолустья на настоящую войну. С меня бутылка!

Ящик!

Валли.

Первая наша цель — железнодорожная перегонная станция с множеством стрелок, в пункте, который является жизненно важным местом пересечения четырех железнодорожных линий со всех четырех сторон света. Я провел краткую рекогносцировку местности у этой развязки, а затем мы приступили к подготовке.

К всеобщему нашему удивлению, включая моему собственному, Ренфилд вдруг вышел из своего сомнамбулического состояния и показал себя настоящим подрывником, которым он считался. Казалось, когда вручаешь ему взрывчатку, он вновь становится тем же самым профессионалом, каким был до несчастного случая, с ним приключившегося.

И он с готовностью делился своими знаниями и опытом со всеми, кто желал его слушать.

Вместо непристойных частушек нам выпала честь прослушать урок по взрывчатке и боеприпасам.

«Бикфордов шнур — это сердцевина, из скрученной конопли, пропитанной порохом, и покрытой водонепроницаемым материалом. Он горит с относительно постоянной скоростью в один сантиметр в секунду; таким образом, получается задержка во времени между поджогом этого шнура и воспламенением капсюля-детонатора на другом конце, но все зависит от длины вашего шнура. Имейте в виду, что он дает возможность вашему диверсанту отойти на безопасное расстояние».

Подтверждение этой лекции было продемонстрировано одной славной ночью на стрелочной станции в Брязе. Несколько фунтов гелигнита были заложены под четырьмя рельсовыми путями и еще несколько — в тщательно просчитанных точках вокруг будки, сторожившей пересечение рельс. Запал был зажжен самим сержантом, а затем он побежал, глупо хихикая, в неподалеку находившуюся канаву, в которой мы все укрылись, приговаривая нам: «Черные дела на большой дороге, да на темных перекрестках, о е».

Один за другим последовали взрывы, как из пушек, стреляющих по очереди салют. Мы увидели, как все это место заволокло плотным облаком пыли, с падающими с неба прямоугольным градом кирпичами. Когда пыль рассеялась, мы увидели, что сторожки стрелочника больше уже нет, а рельсы погнулись, скрутившись в стальной клубок.

Зрелище это стало наглядным образным воплощением сложного клубка всех моих эмоций. Милая Люси держится от меня отстраненно, и холод, который я чувствую, когда оказываюсь рядом с ней, ледяной хваткой окутывает мне сердце. Мне кажется, что она несправедливо так ко мне относится. Я отдал ей всё, свое сердце, душу. И по-прежнему люблю ее всей душой. Почему она считает, что можно со мной обращаться таким образом? Неужели я этого заслуживаю? Мой ответ: нет. Не знаю, кого винить в моих мучениях. Я проанализировал все свои отношения с Люси, каждое свое слово и поступок, с той первой минуты, как мы встретились.

И не могу, хоть убейте, найти причину ее недовольства. Исходя из этого, я вынужден прийти к выводу, что это не моя вина. Может, это влияние ее отца? Не думаю, что я ему не нравлюсь, однако нельзя отбрасывать и желание отца защитить дочь. И мне кажется, я никоим образом его не обидел ни разу. Плюс ко всему, его с нами здесь нет, и он просто не в силах на нее повлиять. Кроме того, и Люси не из тех девушек, которые бездумно выполняют приказания отца, если она с ними не согласна.

А не может ли вампир иметь какую-то власть над ней? Я же вижу, как они общаются, разговаривают друг с другом, смеются, делятся мнениями о книгах, которые он постоянно читает. Может, это он виноват в моих страданиях?

Но я воздержусь от того, чтобы голословно кого-то обвинять. Может быть, если я смогу найти причину и источник нашего отчуждения, я смогу как-то бороться с тем, что теперь является моим невидимым врагом. Врагом, которого я клянусь победить. На кону мое счастье. Моя любовь.

Мой мир — это контраст самых ужасных пропорций. Абсолютная радость оттого, что я, наконец-то, приступил к выполнению своего задания, выполняя данные мною обещания королю и стране. Это светлый и радостный момент. А мрачный — это полнейшее, темное и опустошенное сумрачное уныние моего разбитого сердца из-за недружественного отношения ко мне Люси. Сердце у меня разрывается между радостным смехом и горьким плачем.

О, Боже, я в полном раздрызге!

Люсиль вовсе не была удивлена, как все остальные, внезапным прояснением сознания, которую Ренфилд демонстрировал всякий раз, когда его спрашивали о его ремесле. Она уже являлась свидетельницей временных прояснений его рассудка в подвале.

А вот что было для нее удивительно, так это то, что сержант почти боготворил вампира. Ренфилд постоянно следил за Дракулой, не отрывая от него глаз и наблюдая за каждым его движением, как собака, преданно глядящая на своего хозяина во время кормления. Даже когда Дракула просто сидел и читал часами, несчастная, не находившая себе покоя душа Ренфильда, уставившись, смотрела на него, как безмолвный часовой, следя за каждым движением Князя, даже если тот просто перелистывал страничку. Дракула относился к этому пристальному вниманию терпеливо и невозмутимо. Но, как и прежде, когда от Ренфилда требовались его навыки и умения, он сразу же превращался в толкового шотландца-подрывника. «Да, кордекс — это детонирующий шнур с почти мгновенной скоростью горения — 8 футов в секунду».

Как и во время первой акции, на железнодорожном переезде, этот чертов британец Харкер относился к Люсиль как к хрупкому обременению их операций, стараясь уберечь ее от любой опасной работы. Прямо из рук ее он взял взрывчатку, которую вручил ей Ренфилд.

«Я этим займусь», сказал он ей, как будто она была каким-то ребенком.

«Черта с два!», ответила она, выхватив ее с большей запальчивостью, чем ей того хотелось. Она считала, что доказала свою состоятельность, и не раз, за все время своего участия в партизанской борьбе, устраивая одну засаду за другой и не раз принимая участие в боях. Ей пришлось напомнить самой себе, что британец не был свидетелем ни одного такого боя. И тем не менее, подсознательное убеждение каждого чертового самца, что война является только мужским делом, и в ней нет места какой-то слабой самке, ее просто бесило. Тот факт, что Князь разделял убеждения Харкера, лишь увеличивал ее уязвленное самолюбие. Клошку и Кришана ее внезапные затруднения, похоже, лишь позабавили, но она, бросив на них уничтожающий взгляд, стерла ухмылки с их лиц.

Следующей их целью был мост через реку Яломица. Они залегли вокруг него на стрёме, следя за окрестностями, а Ренфилд тем временем целых два дня изучал это сооружение, взглядываясь в балки, опоры и фермы, сосредоточенно, как кошка, следящая за мышиной норой.

Железнодорожный мост, соединявший берега реки легким изгибом, был сооружен из дерева и стали. Ущелье, через которое он был переброшен, было глубоким, в двести метров, крутым и скалистым по сторонам. Добраться вниз можно было лишь по узкой тропинке, вившейся змейкой по одной из стен горной впадины. Информатор Люсиль сказал ей, что эта железная дорога является главным видом транспортного сообщения с находившимся неподалеку нефтеперерабатывающим заводом. Харкер предложил атаковать сам этот завод, и это предложение подверглось обсуждению. В итоге пришли к окончательному согласованному решению, что объект слишком хорошо охраняется, а их группа слишком малочисленна, чтобы можно было добиться успешного результата.

В ночь, когда решили подорвать мост, к Люсиль и Харкеру подошел Князь. «Мне пора, наконец, принять участие в вашем восстании», объявил он.

«Вы хотите пойти с нами?», спросил Харкер. Люсиль уловила страх в голосе англичанина.

«Нет, думаю, нет», ответил Князь. Харкер, похоже, почувствовал облегчение.

«Я вполне мог бы устроить собственную вылазку», предложил Князь. Харкер немедленно согласился, а затем и Люсиль тоже.

К разговору присоединились и другие участники группы, и Хория предложил вампиру избрать своей целью находившийся неподалеку склад с имуществом. Немцы систематически и старательно собирали конфискованные произведения искусства со всей Румынии, грабя церкви, музеи и частные коллекции — драгоценности и ценное имущество любого арестованного, будь он еврей или же просто «подозрительная личность».

И вот эти ценности были собраны на складе для систематизации перед отправкой — с обычной, характерной для немцев педантичностью. Немецкий личный состав, гестаповцы и эксперты в области искусства, ювелирных изделий и антиквариата занимались инвентаризацией украденных сокровищ. На время работы они заняли местную гостиницу, обосновавшись там. Вот на нее Дракула и нападет.

В принципе она вовсе не являлась каким-то важным и краеугольным военным объектом, но если представлялась возможность ликвидировать нацистскую охрану, то местные партизаны были готовы вывезти оттуда произведения искусства и ценности. Окрестные пещеры были хорошо им знакомы и считались достаточно большими, чтобы спрятать там от немцев все это имущество.

Князь согласился с таким заданием. Хория поведет машину и будет ему помогать. Люсиль посчитала, что такое задание слишком опасно лишь для двух человек, и сказала об этом.

«Вы неправильно считаете», ответил Князь. «Там будет один человек плюс я».

«Возможно, вы себя переоцениваете», сказала она.

«Сомневаюсь», ответил он, вновь продемонстрировав свое высокомерие.

«Я бы сказал, друзья, нужно, чтобы они как следует настучали им там по башке», сказал Харкер.

Люсиль смягчилась, хотя и опасалась за Князя. Она привыкла позволять друзьям подвергать себя опасности ради общего дела. Она пожелала им обоим удачи и проводила взглядом Хорию, увезшего Князя на машине в лунную ночь.

Затем они с остальными участниками отряда подъехали на грузовике к мосту, где — под руководством Ренфилда, и следуя его довольно толковым и последовательным указаниям — установили заряды среди балок и опорных конструкций. Ренфилд двигался за ними, соединяя взрывчатку проводами. После того, как все заряды были установлены, где надо, они отошли к западной стене ущелья, где Ренфилд подсоединил к концам проводов выключатель детонатора.

Ренфилд повернул ручку взрывного устройства, но последовавший за этим взрыв оказался вовсе не впечатляющим. Какой-то короткий, резкий треск, и всё. Ничего не произошло. Первой мыслью Люсиль было, что у них ничего не получилось.

Она сказала это вслух, на что Ренфилд ответил: «Думаешь, я только пержу, но не сру? Дело не в размере прибора, милая, а в том, куда его вставить». И он похотливо улыбнулся.

И тут Люсиль увидела, как большая центральная опора моста выгнулась, как коленный сустав, в том месте, где подорвался заряд. А затем раздался еще один небольшой взрыв, за которым последовала прерывистая серия слабых взрывов, похожих на треск пулемета, по всей протяженности сооружения, сопровождавшихся небольшими клубами дыма и искр, прострочившими мост, как стежки одеяло.

И у нее на глазах вся эта сложная конструкция медленно прогнулась, словно кланяясь, торжественно и изящно. А затем с протестующим пронзительным скрипом дерева, стоном и скрежетом искореженного железа и громоподобным грохотом — весь мост рухнул в лунные воды ручья. Крепкие опоры, державшие его многие годы, погибли за одну секунду, в течение которой массивный каркас переправы сдался на милость законов гравитации.

Она не в силах была удержаться и порадовалась этому, как и все ее товарищи. Она начала понимать абсолютно атавистическое удовольствие, которое подрывник получал от разрушения объекта — так сказать, из любви «к искусству», к процессу как таковому. И было очевидно, что чем больших размеров уничтожаемый объект, тем большей радостью сопровождается эта акция. Она вспомнила, как в первый раз выстрелила из пистолета и почувствовала внезапный прилив энергии, то чувство, похожее на которое она нигде больше не испытывала. Подрыв же объектов усиливал подобное опьянение до невероятной степени, какой она раньше и представить себе не могла.

Они вернулись в пустой гараж, который служил им убежищем в течение последних двух ночей. Он был похож на огромную темную пещеру, замкнутое пространство, в котором хватало места и для катафалка, и для грузовика. Потрескавшийся бетонный пол был покрыт тут океанами масляных пятен, повсюду валялись автозапчасти, крылья, двери, бамперы, колеса и шины, уложенные, сваленные или приставленные к стенам. Место это каким-то образом, видимо, было обойдено во время акций по сбору металлолома, устраивавшихся в военное время; его как-то проглядели и не заметили. Тут пахло маслом и резиной, но из дранных автомобильных сидений получились более или менее удобные кресла-кровати.

Там их уже ждал Хория, но вот Князя с ним не было. Люсиль тут же забеспокоилась.

«Где он?», спросила она.

«Он не пришел к месту назначенной встречи», сообщил Хория. «Он вошел внутрь, и там начался шум, гвалт и переполох. Я видел, как из здания стал выбегать персонал гостиницы. Затем там начался пожар. Я прождал час сверх назначенного времени. После чего вернулся сюда».

Люсиль кивнула, понимая, что Хория и так вышел за рамки допустимого риска.

«С ним все будет в порядке», сказал ей Харкер и, стараясь ее утешить, положил руку ей на плечо. Это случилось впервые после того, как они касались друг друга той ночью ее ошибки. Они оба остро ощутили этот контакт, и он быстро убрал руку.

«Но что будет, если он воспользуется этой возможностью и сбежит?», спросила она. «Что, если опасения моего отца были обоснованными? Неужели мы выпустили из клетки на свет божий невыразимое зло?»

У Харкера не было ответа на этот ее вопрос. Она поняла, что такие же опасения теперь возобладали и в его собственных мыслях. Он отправился затем к братцам Марксам, передававшим по кругу бутылку палинки [венгерский фруктовый коньяк]. Харкер схватил бутылку и сделал здоровенный глоток этого крепкого пойла двойной перегонки. Вскоре они все напились, вспоминая подрыв моста и участие в этом каждого из них. Даже Ренфилд принял на грудь и затянул песенку о мужике, который умел ублажать себя во все дыры. Это продолжалось до тех пор, пока славный бард не оказался единственным из всей компании, кто еще оставался в сознании.

Остальные же развалились на самодельных кроватях. Ренфилд постелил свои одеяла под единственным окошком, где сквозь мутное стекло виднелись звезды и полумесяц.

Люсиль не спалось, и она занялась тем, что стала вытаскивать из рук занозы. Они у нее появились тогда, когда она лезла по бревнам пролетных строений моста.

Ею овладела новая мысль. Может, вампира поймали? И даже, возможно, убили? Она знала, что Князь бессмертен, или же почти бессмертен, но все равно переживала.

А вдруг он уязвим по отношению к огню? Что если он не вернется к рассвету? Они должны были уехать отсюда следующей ночью, как только сядет солнце. Что, если он к тому времени не вернется? Осмелится ли она отложить отъезд? Им нельзя было его бросать — маленькая поправка: она не могла его бросить. Но провести здесь еще одну ночь было очень рискованно, особенно после того потрясения, который они устроили на мосту.

Вдруг она услышала какой-то шорох. Сначала она подумала, что это кто-то из их спящих людей. Или крыса, рыщущая в поисках еды. Но затем она снова услышала этот звук, в дальнем углу, напротив того места, где они спали, настолько темном, что разглядеть там ничего было невозможно.

Она осторожно приблизилась к этому месту, с Люгером в руке. Чем ближе она подходила, тем больше она там видела. Она разглядела там ящики с бутылками Кока-Колы — пять штук, сложенные друг на друга, блок цилиндров двигателя, полые поршневые трубы, старые и проржавевшие, а также что-то непонятное, неясной формы, покрытое черной тканью.

Ткань пошевелилась.

«Выходи оттуда», приказала она.

Черная ткань медленно поднялась, как клубы угольного дыма. Она подняла свой пистолет. Но затем узнала очертания знакомой фигуры: это был Князь, закрывшийся плащом, как шторой или защитным саваном.

«Князь Влад», прошептала она.

Он обернулся. В шоке она отступила.

Спереди он был весь в крови, свежей и уже запекшейся, ярко-красные пятна которой были особенно заметны там, где некогда была белая рубашка.

«Вы не ранены?», спросила она.

«Я цел и невредим», ответил он. Люсиль почувствовала какой-то оттенок отчаяния в его голосе, какую-то глубокую печаль. Она приблизилась к нему. Он тут же от нее отстранился.

«Не касайся меня», сказал он. «Я отвратительное чудовище».

«Ничего не понимаю», сказала она. «Пожалуйста. Позвольте, по крайней мере, дать вам чистую рубашку».

«Нет! Оставь меня!» Он отвернулся от нее.

«Не думаю, что вам следует разговаривать со мной таким тоном», сказала Люсиль. «Я лишь пытаюсь помочь, пытаюсь быть… вам другом».

«Я не заслуживаю доброго обращения», сказал он тихим голосом. «Не заслуживаю прощения и милости. И уж точно не заслуживаю дружбы».

«Почему?»

«Потому все то, что про меня говорят, и как меня называют, — это всё правда! Я чудовище». В голосе его было отчетливо слышно горестное сокрушение.

«Что случилось?», спросила она и шагнула вперед. Он попятился, но стена не позволила ему отступить от нее еще дальше. Она встала так, что оказалась перед ним, лицом к лицу. Он отвел взгляд от ее глаз, пытавшихся найти ответ.

«Что с вами произошло?», спросила она.

«Не смею даже сказать. Ты возненавидишь меня, как и все остальные. Как и я сам. Произошла… такая кровавая бойня, которую вы смертные, и представить себе не можете. Кровавая баня, настоящая мясорубка и скотобойня».

«Но разве вы не делали этого раньше?»

«Да. В этом и суть моей проблемы. Я думал, что исправился… что способен себя контролировать… обуздал свои навязчивые влечения. Но нет. Совсем нет».

«Ну, не печальтесь, не стоит жаловаться. Вместо того чтобы ныть об этом, сделайте что-нибудь».

«Это не тема для споров и препирательств», сказал он, махнув ей рукой, чтобы она уходила. «Пожалуйста, оставь меня одного. Тебе небезопасно находиться в моем присутствии».

Она протянула руку к его лицу, заставив его посмотреть себе в глаза. «Я могу вам помочь. Мы можем одолеть любую проблему. Вместе. У вас здесь есть друзья».

Он вздрогнул от ее прикосновения. «Уйди! Оставь меня!»

Она повернулась и ушла, потрясенная резкостью его отказа. Вернувшись на свое место в противоположном конце гаража, она села и стала следить за Князем: он вернулся в свое тайное укрытие в темном углу.

Ей было тяжело смотреть на то, как этот властный, благородного характера мужчина, каким она начала его воспринимать, восхищаться и даже чувствовать к нему влечение — превратился в такое подавленное, несчастное существо. Еще более печальным был тот факт, что она ничем не могла ему помочь.

После нашего потрясающего во всех смыслах подрыва моста через Яломицу, и после того, как мы отпраздновали это событие, я проспал до полудня. Проснувшись, я обнаружил вампира в абсолютно подавленном состоянии, в задеревеневшей от засохшей крови одежде. Кришан отправился за едой и водой, и я дал ему денег, чтобы тот купил Дракуле чистую одежду. О стирке одежды не могло быть и речи — у нас не было ни соответствующих условий, ни времени.

Дракула слабо отреагировал на мой вопрос, чем я могу ему помочь — в любом случае, я не услышал от него никакой благодарности. Как будто он считал, что так и должно, ожидая такого услужения от нас и постоянно держась с нами надменно. Его королевское высочество. Он, кроме того, показался мне очень замкнутым и мрачным, погруженным в какие-то свои мысли. Люси тоже. Я чувствую какой-то разлад между ними, какую-то дисгармонию. Можно сказать, замечательная картина?

Клошка отважился отправиться в соседние деревни, разузнать о возможном ужесточении режима, усилении мер безопасности и других последствиях диверсии, совершенной нами прошлой ночью. Он успел вернуться вовремя — как раз к общему столу, еду для которого Кришан раздобыл в местной закусочной. Этот цыганский парень никогда не упускает возможности пожрать. Пока мы ели, он рассказал нам, что все только и говорят, что о взорванном мосте, и местная румынская полиция и военные пока еще продолжают осмотр того, что от него осталось. Ходят слухи о диверсии, но никаких особых чрезвычайных мер не предпринималось. Другой общей темой разговоров, интересующих население, является пожар, уничтоживший одну гостиницу. Никто из румынского персонала не пострадал, но ни один из немцев, в ней живших, не уцелел в этом адском пожарище, причина которого до сих пор неизвестна. В основном ходила версия о том, что имел место какой-то взрыв, в результате которого от жертв остались одни лишь обугленные куски и фрагменты тел, которые и были там обнаружены. Самое интересное, что никто из свидетелей не слышал ни взрыва моста, ни характерного звука сработавшей бомбы. И до сих пор не было объяснений ужасающему состоянию этих трупов.

Я попытался поздравить Дракулу с успешным завершением его первой вылазки, но мне был дан от ворот поворот ухмылкой и приказанием оставить его в покое.

Его настроение не улучшилось и подаренной ему новой одеждой. Неблагодарный клиент. Несмотря на то, что он переоделся, сменив свою испорченную одежду, он продолжал оставаться в дурном настроении. Я завидую этому чудовищу. Его вылазка завершилась безоговорочной победой. Он — целая армия, состоящая из одного-единственного бойца. Если бы у меня были его силы и возможности — какой хаос и разгром я мог бы тогда учинить!

Пока мы ждали наступления темноты, мне удалось улучить момент и пообщаться с Люси наедине.

«Люси, я тут все думал кое о чем… а может, нам, тебе и мне… или же, что еще важнее, если бы ты дала мне еще один шанс… ммм… продолжить нашу с тобой связь.

Как раньше, я имею в виду».

«Связь», повторила она, слегка улыбнувшись. Я был так рад этому мелькнувшему лучику жизни, лишенному забот и тревог. Он был похож на луч солнца, прорвавшийся после грозы. Воодушевленный, я поднажал и продолжил свои уговоры.

«Если бы ты только дала мне чуть больше времени себя показать», сказал я.

«Харкер, пожалуйста, не надо», сказала она.

«Зови меня Джонатан. Я сделаю все, что захочешь, Люси. Всё. Просто скажи мне, чего мне не хватает, и я превзойду все твои ожидания, я это точно знаю».

«Хар… Джонатан, прекрати. Мне казалось, что мы уже обсудили этот вопрос. Вот и оставь его».

И она отошла от меня.

Мы ехали к следующей нашей цели в полном молчании, никто из нас не произнес ни слова. На этот раз — в кои-то веки — я так жаждал услышать какую-нибудь вульгарную песенку Ренфилда.

Шпион Люсиль предупредил ее о товарном поезде, направлявшемся с награбленным в Германию. Более тридцати крытых грузовых вагонов, полностью загруженных хромовой рудой — ключевым материалом, необходимым для изготовления шарикоподшипников.

Как сказал Хория, «ни один двигатель не может работать без подшипников, ни один автомобиль или грузовик невозможно сдвинуть с места без подшипников. Ни один корабль, ни один самолет, ни один танк. Нет подшипников — нет войны».

Он устроил так, чтобы они смогли остановиться во Дворце масонов[27]. Кришан с Клошкой отправились в город, подыскивать новую цель для Князя, который, несмотря на свои недавние эмоциональные потрясения, настаивал на том, что продолжит выполнять свою часть задания.

Люсиль повезла Ренфилда и Харкера на машине, разведать обстановку и подыскать лучшее место для подрыва поезда. Князь с ними не поехал, оставшись во дворце, избегая дневного света и делая вид, будто погрузился в чтение книги. Люсиль знала, что он ее не читает; он ни разу не перевернул страницу за целый час, пока она за ним следила.

В течение всей поездки Харкер был угрюм и замкнут. Люсиль хотелось пожурить его за то, что он так обиженно дуется, как школьник, но она сдержалась. Она и так уже сделала ему больно, уязвив его, что было очевидно, хрупкую душу.

Вскоре подходящее место на железной дороге было найдено. Оно находилось довольно далеко от города, так что крушение поезда не будет угрожать жизням местных жителей.

По возвращении во дворец масонов Люсиль проверила Князя, и оказалось, что он прочел не дальше того места, когда она уходила.

Хория выложил на стол пирожки с мясом и ранние помидоры. Люсиль взяла один из них и, начав есть, направилась к темному углу, где по-прежнему оставался Князь.

«Вы не обязаны сражаться вместе с нами», сказала она ему. «Вы можете в любой момент выйти из боя».

Он посмотрел на нее, некоторое время не отводя глаз, с явной болью на лице. «Я — оружие, которым вы можете воспользоваться в любой момент по своему усмотрению», негромко ответил он. «Но будьте осторожны, я не контролирую себя во время кровавой бани, которую устраиваю, и мне не хочется, чтобы на моей совести были убийства невинных людей. Новые убийства невинных. Не хочу, чтобы такое повторилось».

«Что случилось минувшей ночью?», спросила она. «Расскажите мне».

«Это изменит ваше мнение обо мне», сказал он. «И не в лучшую сторону. А потеря уважения с вашей стороны причинит мне больше боли, чем мой прискорбный и отвратительный поступок».

«Неужели вы думаете, что я не делала чего-то такого во время этой войны, чего я не стыжусь, и о чем не жалею всей душой?» Жестом руки она показала на собравшихся вокруг еды людей. «Мы все совершали такие поступки, которые преследуют нас по ночам. За исключением, как я полагаю, Харкера. Но и с ним это произойдет, если он не погибнет в самое ближайшее время. Мерзкие поступки — неотъемлемая часть войны. Расскажите мне, что вас так сильно тяготит. Если мы хотим быть соратниками в этом противостоянии, если мы хотим полагаться друг на друга во имя наших жизней, если мы хотим быть друзьями, мы должны знать друг о друге всё».

Ей было видно, как Князь обдумывает ее слова.

«В гостинице… там была женщина, скорее девчонка еще, с одним из фрицев, в его комнате… и я оказался там прямо во время их совокупления…», начал он. «Совсем молоденькая, такая худая-худая, что можно было сосчитать ее ребра… А я… я обезумел от ярости, совершенно не контролировал себя… и я напал на нее».

Он стал сверлить взглядом ее глаза, словно бросая ей вызов, вызывая в ней ненависть по отношению к себе.

«Я насладился ею, пожрал ее, точно так же, как я это сделал с нашими врагами. Я разорвал ее на куски. А ведь она ни при чем, она ни в чем не виновата».

«Возможно», ответила Люсиль. «Но в некоторых оккупированных странах, даже в Румынии, те, кто сожительствует с врагами, считаются коллаборационистами. И их довольно часто наказывают. Даже убивают».

«И вы одобряете такие расправы?», спросил он.

«Нет. Но такие случаи бывают», ответила она. «Каждый ведет свою собственную войну, создавая свою собственную мораль. Если то, что вы сделали, вам кажется гнусностью, не повторяйте этого».

«Вы не улавливаете сути. Если бы я мог себя контролировать!. Это не так просто».

«Да, это так. Но вы разумный человек. Культурный и во многом умеете контролировать ваши… страсти, или голод, или что-то еще, что движет вами в такие моменты.

Вы же не нападали ни на кого из нас».

«Вы просто не знаете, что мне хотелось сделать с вами и вашими соратниками», сказал он.

«Нет, это вы не улавливаете главного», сказала она. «Вы в достаточной мере владеете собой и себя контролируете, чтобы не разорвать нас, как вы говорите, на куски. Постарайтесь делать то же самое, когда будете драться с нашими общими врагами. Война — не время для нежностей, нянчиться и сюсюкаться некогда.

Сражайтесь вместе с нами, или же возвращайтесь в свою могилу, либо же охотьтесь на невинных и девиц, за которых вы так переживаете. Вы же говорили раньше, что хотите искупить свою вину, очистить свое имя, что будете уничтожать для нас немцев. Так что плачьтесь в жилетку кому-нибудь другому. А теперь пойдемте, вас проинформируют о следующем задании. А если нет, то я подыщу вам транспорт, который отвезет вас туда, где нашел вас отец».

Она пошла к своим людям, которые сидели и ели. Князь последовал за нею. Он слегка кивнул головой Харкеру.

«Благодарю вас за новый гардероб», сказал он англичанину. «Ну что, где я понадоблюсь на сей раз?»

Клошка и Кришан проинформировали их о телефонной станции в нескольких милях отсюда, где разместился отряд немецких гестаповцев. Телефонные звонки по всей стране прослушивались нацистами.

«Гестапо?», переспросил Дракула.

«Разведслужба нацистов», пояснил Харкер. «Особо мерзкая группировка ничтожных мерзавцев, обожающих пытки, похищения и убийства».

Люсиль повернулась к Князю.

«Ну что, вы с нами, князь Влад?», спросила она.

«Несомненно», ответил он.

Когда стемнело, они разошлись группами. Хория вновь отправился вместе с Князем. Перед тем, как они ушли, Люси отвела Хорию в сторону.

«Держись рядом с ним. Не оставляй его на этот раз одного», сказала она ему. «И следи за тем, чтобы он нападал только на наших врагов. Только смотри не подвергай опасности себя самого, если он… потеряет над собой контроль. Понятно?»

Хория кивнул, она наскоро обняла его, пожелала удачи и вернулась к Харкеру и остальным. Поездка на сей раз обошлась без происшествий, ни одного румынского военного патруля они на пути так и не встретили.

У железнодорожных путей Харкер вручил Ренфилду инструменты из арсенала диверсанта, и подрывник вновь вышел из состояния балладного идиотизма.

«Спусковой механизм, работающий от давления». У рельса Ренфилд показал им небольшую коробку со штырем, торчавшим сверху. «Реагирует на вес, давящий на шарнирную металлическую пластину, от удара приводя в действие детонатор».

Была вырыта ямка, и в нее под стальным рельсом было установлено устройство, штырь которого почти касался рельса снизу.

«Пластичная взрывчатка». Ренфилд показал им брусок длиной двенадцать дюймов, толщиной в пару дюймов и шириной в четыре. Бледно-желтого цвета вещество, похожее на замазку. «В отличие от нитрата аммония, она безопасна в плане хранения и переноски».

Люсиль хорошо была знакома с этой аммиачной селитрой и знала, насколько она опасна. О том, как она спекалась в условиях влажности, после чего становилась опасной. Один из ее товарищей-партизан потерял руку, когда засохшая ее порция ни с того ни с сего вдруг взорвалась, когда он просто переносил ее в тайник.

Ренфилд сунул несколько фунтов пластида под рельсы, установив взрывчатку на некотором расстоянии от пускового устройства, а затем подсоединил их.

Когда заряды были установлены, Люсиль и остальные члены группы залегли на картофельном поле в двухстах метрах от заминированной железнодорожной линии.

Примерно через час паровоз проехал над заминированным участком и подорвался на их мине. Она услышала резкий взрыв и увидела, как локомотив взлетел в воздух.

Он повалился на наклонный гравий путей. Силой инерции движения железного зверя потащило по земле, вспахивая ее, как лезвием плуга. Медленно снижая скорость, огромная махина повалилась набок и, содрогнувшись, остановилась. Вагоны, полные хромовой руды, сложились гармошкой в неистовой какофонии визжащей и скрежещущей стали, наваливаясь друг на друга, словно оловянные игрушки, разбросанные каким-то разъяренным великаном.

Котел паровоза взорвался, из него в воздух взметнулся огненный шар, на мгновение превратив ночь в день. Тело ее содрогнулось от взрывного сотрясения. Открыв рот, Люсиль смотрела на пожар, ошеломленная происшедшим.

Они с подрывной группой вернулись в свое убежище, и на этот раз Харкер воздержался от праздничной выпивки. Они обнаружили там Хорию с Князем, которые уже вернулись со своего задания. Вампир стягивал с себя еще одну окровавленную рубашку. Люсиль подошла к Хорию, открывавшему бутылку раки, которую он где-то раздобыл. Он, как свинья, вынюхивающая трюфели, обладал способностью чуять алкоголь за версту.

«Как прошел ваш визит?», спросила она.

«Его Величество быстро и без труда со всеми разделались», ответил Хория. «Гестаповцы работали в отдельной комнате. Мы застали их во время полуночной пересменки, загнали обе смены в комнату для прослушивания, никем не замеченные. Когда Нечистый вошел туда, делать свою грязную работу, я собрал телефонных работников и выпроводил их всех оттуда. После того, как этот Черт закончил, мы взорвали всю эту телефонную станцию. Той самой фигней, которую дал мне старина Ренфилд.

Веселенький был взрыв, мощный».

Люсиль отошла от него, дав ему возможность отметить успех, и направилась туда, где со своими книгами разбирался Князь. «Боюсь, они у меня заканчиваются», сказал он ей.

«Нам придется найти книжный магазин», сказала она. «Итак, как прошло ваше рискованное предприятие?»

«Похоже, я испортил еще один комплект одежды», ответил он.

«Вы знаете, о чем я».

«Я… На этот раз мне удалось сдержаться».

«Отлично!»

«Но это было очень не легко».

«Но вам же все-таки удалось», сказала она.

«С превеликим трудом», вздохнул он. «Я почти поддался своим диким инстинктам. Когда я уходил оттуда, мне навстречу попался какой-то молодой человек. Один из сотрудников, вероятно, еще один безвинный местный житель. Я был опьянен своей жаждой крови и… Он был самым желанным… Пульс его бился, словно сладкозвучная песня, он манил, я слышал стук его сердца, я уже чувствовал вкус его крови… Он был для меня лишь средством утоления моей жажды, этого голода, который подавляет и управляет мною в таких случаях. Я остановился, но… Боюсь, я утратил остатки человечности, которыми, возможно, ранее еще обладал».

«Сомневаюсь в этом», ответила она. «Вы получаете удовольствие от литературы, поэзии. Похоже, вы жаждете и этого тоже. Так что где-то внутри вас должна оставаться частица человечности».

Она ткнула пальцем ему в обнаженную грудь. Он не отшатнулся от ее прикосновения.

«Это так», ответил он.

«И наверняка должны быть еще какие-то эмоции, беспорядочно порхающие внутри вас, какими бы спящими и скрытыми они ни были. Вы же когда-то переживали любовь, если этот роман хоть в какой-то степени правильно отражает события. К Люси Вестенра и Нине Мюррей, насколько я припоминаю».

«Эпизоды, не лучшие в моей жизни, вряд ли я могу ими гордиться». Он покачал головой, словно пытаясь прогнать эти воспоминания. «Вы заставили меня вспомнить те времена, когда я полностью потерял голову».

«Но это же были вполне человеческие чувства», сказала она. «Вот что я имела в виду. Возможно, это и не лучший пример. Скажите, когда в последний раз, до этого вашего романтического флирта в Англии, вы были влюблены?»

«Вы крайне любознательны», ответил он.

«Даже слишком?»

«Нет-нет. Просто я не привык к такой откровенности женщин», сказал он. «Если хотите знать, последняя женщина, которую я любил больше всех, умерла у меня на руках, уже увядшая, вся в морщинах, больная, в силу возраста, задыхаясь и проклиная меня за то, что я не старею вместе с ней».

«Значит, вы испытывали чувства печали и вины», заметила она. «И идете в правильном направлении. Следующее, с чем вы столкнетесь, это вы будете рассказывать неудачные шутки и громко пердеть. Точно вам говорю—» «Ты слишком много себе позволяешь, женщина!» Гнев его быстро прошел и вскоре вдруг растворился в широкой, волчьей улыбке. Она рассмеялась вместе с ним.

Люсиль увидела Харкера, наблюдавшего за ними, и страдание у него на лице. Она вздохнула; еще один травмированный, с которым ей придется иметь дело. Порой она чувствовала себя скорее нянькой, чем воином.

Думаю, я установил источник разлада между мной и Люси. Уже в течение двух ночей я наблюдаю ее вместе с вампиром, они о чем-то напряженно беседуют, в стороне от всех остальных из нашей развеселенькой группы. Они говорят вполголоса. Слова эти мне не слышны, но между ними ощущается явная близость. Эта коварная тварь все это время соблазняла Люси? Какая наглость с его стороны, черт! Он ее загипнотизировал? Он способен на такое, это мне известно из разговоров с Люси.

Что я могу сделать в такой ситуации? Я умный человек, лучший в своем классе по «Тайным маневрам». Нет сомнений в том, что я смогу отыскать способ устранить соперника, не выдав себя.

Это была моя инициатива отправиться в следующий город днем, спрятав вампира в задней части катафалка и занавесив окна. Дракула читал, лежа рядом с Ренфилдом, находившимся в полукоматозном состоянии.

В этом следующем населенном пункте у нас были две цели: подъезжавшая туда колонна, ехавшая с юга, а также завод синтетического каучука, который должен был стать объектом атаки вампира.

«Резина чрезвычайно важна для их военной машины, для всех этих шин и других деталей, прокладок, колец, ремней и тому подобного», сказал я. «Резина и топливо».

Этот завод находился в процессе разборки, оборудование его демонтировалось и готовилось к отправке в Рейнскую область. Я объяснил Люси мотивы, лежащие в основе действий нацистов. Вампир слушал из-за перегородки, отделявшей передние сиденья от грузового отсека катафалка.

«Немцы вывозят все высокотехнологичные производства из порабощенных ими стран, с целью заново их собрать в Германии, чтобы покоренные ими народы отныне зависели от милости своих немецких хозяев. После чего население, превращенное в рабов, будет производить лишь сырье и поставлять рабочие руки, снабжая ими эти производства и производя продукты питания для всей этой нацистской сволочи. Румыния и подобные ей страны станут лишь сырьевыми и сельскохозяйственными странами-придатками под вечным гнетом Германии — и без техники, чтобы они никогда не смогли восстать против нее».

«Очень даже не глупо с их стороны», послышался голос Дракулы у меня из-за спины.

«Но мы хитрее», сказала Люси.

«Итак, на этом предприятии по производству резины и каучука, я должен устранить немецких надзирателей, верно?», спросил Дракула. «Где они ночуют?»

«Спят они прямо там», рассказал я ему. «Обустроились во флигеле начальства завода». После чего я добавил: «Я тут подумал, может на этот раз мне с вами туда пойти».

Люси нахмурилась, посмотрев на меня. Возможно, она догадалась об истинном моем мотиве — выяснить у Дракулы его намерения по отношению к ней.

«Думаю, что не стоит», ответил Дракула. «Хория вполне справится. Вы нужны в группе, которая будет сидеть в засаде».

Я не смог ничем возразить, не раскрывая своей хитрости. Мы прибыли в свое новое убежище — зернохранилище одного местного жителя, который был лояльно настроен к нашей борьбе: продналог, которым обложили немцы его запасы (по ценам ниже рыночных), определенно лишь усилил его мотивацию нам помогать.

Оставив вампира в безопасном укрытии в темном здании, мы с Люси и Ренфилдом поехали разведать место нашей следующей засады. Мы вручили Ренфилду фугасную мину, и он сразу же ожил в предвкушении открывавшихся перед ним возможностей вновь заняться взрывчаткой.

По возвращении Люси настояла на том, чтобы трижды остановиться: первый раз — чтобы купить вампиру новую одежду, и еще раз — у книжного магазина, чтобы пополнить его истощавшиеся запасы литературы. Я не мог сдержаться и был почти переполнен волной ревности. Сама эта картина, которую я себе представил — Люси, в воображении моем покупающая для меня такую обыденную вещь, как рубашка, — заставило мое сердце биться быстрее, в мыслях моих всё помутнело, и я чуть не потерял голову от нахлынувшего на меня приступа интимности. Мне пришлось заставить себя остановиться.

Третья остановка была для того, чтобы воспользоваться телефоном у дружественно настроенных к нам людей, чтобы она позвонила отцу и получила последнюю информацию о положении в Брашове. Большая часть ее разговора, однако, касалась расспросов его о том, питается ли он правильно и не залезает ли он на лестницу обрезать розы, растущие на доме, без присутствия кого-нибудь другого, кто мог бы присматривать за ним во время этого опасного занятия. Затем последовала пауза, во время которой она лишь слушала то, о чем говорил ей отец.

«У нас все очень удачно складывается с нашим сбором грибов», ответила она. Умная девочка, понимает, что телефоны могут прослушиваться. Затем последовала новая пауза, после чего она сказала: «Папа, не волнуйся. Мы стараемся избегать ядовитых».

По возвращении мы угостились едой, которую раздобыли братцы Марксы, как называет Люси своих соратников. Не знаю, притупилось ли мое чувство вкуса от однообразной пищи, или эти военные продовольственные нормы не вызывают больше искушения в качестве чего-то нового для чужестранца, но в последнее время еда стала для меня лишь чем-то вроде заправки топливом. Никакого удовольствия от нее.

Пока мы обедали (потребляли пищу — так вернее можно назвать это действо), запивая второсортным вином еще одну какую-то вариацию изделий из грубой кукурузной муки, я не мог не заметить, что Люси постоянно наблюдает за Дракулой. Вампир углубился в экземпляр «Листьев травы» Уитмена. Он читает постоянно, как какой-нибудь вдовец, которому больше нечего делать. Думается, что если вы ничего не едите, по крайней мере во время обычного человеческого обеда, и не спите, то вам приходится искать способы скоротать время. Он по-прежнему ведет себя очень барственно и высокомерно, даже попросил меня однажды стряхнуть пыль с его стула, и относится к нам зачастую как к вассалам и слугам. А я терпеть не могу тех, кто считает себя пупом земли, и на нем будто свет клином сошелся.

Люси изо всех сил старалась сделать так, чтобы никто не заметил, как она наблюдает за вампиром, но я все же поймал бросаемые ею вскользь взгляды над кружкой с вином. Объект ее пристального внимания мне был ясен.

Я не насколько глуп, чтобы поднимать этот вопрос в разговоре с Люси, поэтому вместо этого я улучил момент и подсел к вампиру. Я присел на связку ржи, и Дракула положил свою книгу.

«Мой дед считал вас своим врагом», сказал я.

«Он встал у меня на пути, мешая мне получить то, что я желал. Тогда», ответил Дракула. «Надеюсь, вы не считаете меня таковым».

«О, тсс, тсс, мы союзники, старина», ответил я. «На данный момент».

«“На данный момент”? Вы предполагаете, что общность наших интересов изменится?» Он устремил на меня свой властный взгляд.

«Нет, конечно, нет». Я быстро оставил его наедине со своими книгами, чувствуя себя почти трусом. Почему я не могу открыто поговорить с ним на столь дорогую мне тему? Будем ли мы сражаться с ним за руку Люси?

Когда угасли последние лучи солнца, Хория собрал дары Ренфилда и уехал вместе с вампиром. Люси собрала оставшихся вокруг карты, разложенной на поддоне над мешками с пшеницей. Она начала знакомить нас с маршрутом к месту засады. По расписанию движения колонна должна была оказаться там около десяти часов вечера. Я указал возможные пути отхода, взяв после нее на себя ведение инструктажа. У Люси есть привычка брать командование на себя, несмотря на то, что у нее нет военной подготовки, не говоря уже о том ее недостатке, что она женщина.

Я бы сказал ей об этом, но в последнее время наши отношения находятся на такой зыбной почве, что я боюсь, что от этого ситуация только ухудшится.

Добраться до этого места было непросто, на дорогах вокруг не было никаких знаков и указателей, а здешние места никому из нас знакомы не были. Я уже вел машину, когда мы ехали сюда на разведку, но тогда, в темноте, все выглядело иначе, и было так пасмурно из-за облаков, что трудно было разобрать какие-то ориентиры. К моему стыду, мы несколько раз теряли верное направление.

Наконец, когда мы оказались на месте, Рэнфилд порылся в своем инструментарии и снова взял на себя роль школьного учителя, знатока и мастера разрушения.

«Мина-растяжка». Ренфилд протянул через дорогу провод от телеграфного столба к стволу дерева, натянул его примерно на уровне метра от земли и подсоединил его к растяжке. Как обычно, он подробно описал детали этого устройства. Внезапные прояснения его рассудка уже теряли свое очарование.

Дорога шла к северу от Гура-Витиярей, куда, как гласила наша развединформация, должен был прибыть этот румынский военный конвой, перевозивший стрелковое оружие и боеприпасы к украинской границе. Клошка засел в колокольне маленькой церкви, в четверти мили к югу от нашего места засады. Он был нашим наблюдателем и средством раннего предупреждения. Колонна опаздывала. Было далеко уже за одиннадцать ночи, когда зазвенел церковный колокол, ударивший один раз.

Мы, все остальные из нас, поджидали колонну на крыше какого-то закрытого сельскохозяйственного предприятия, так что мы имели возможность наблюдать надвигающуюся катастрофу.

Первый грузовик врезался в провод, и взрывчатка, которую мы закопали на дороге, перевернула машину, как монету, подброшенную большим пальцем. Ее бензобак взорвался мощными желтыми потоками пламени. Шесть грузовиков, ехавших за ним, резко затормозили, сжигая шины. После этого Ренфилд подорвал еще четыре заряда, которые мы зарыли на дороге на расстоянии пяти метров друг от друга. Три машины подверглись уничтожению от таких же сильных взрывов, как и первая. Две из них, по-видимому, перевозили боеприпасы, о чем свидетельствовали вторичные взрывы артиллерийских снарядов и пуль, выстреливших и полетевших дугой в небо, некоторые с неоновыми следами от трассирующих боеприпасов.

Огнем от этих взрывов были охвачены и грузовики, оставшиеся невредимыми, и те тоже вскоре загорелись и взрывами были разнесены на куски. Яростное уничтожение продолжилось начавшими время от времени взрываться боеприпасами. В какой-то момент нам даже пришлось покинуть крышу, когда вокруг нас стали падать снаряды.

Куски дерева и металла посыпались нам на плечи, и мы бросились по гофрированной жести вниз.

За остальной частью фейерверка мы следили из безопасного убежища в сеновале в полукилометре от места акции. Я стал уже знатоком в тактике подыскивания путей отхода, всегда намечая как минимум два возможных выхода из любой ситуации, нами созданной.

Когда мы вернулись на склад, мы все были в приподнятом настроении. Но эта радость вскоре улетучилась, когда мы обнаружили там Дракулу. Он весь был в крови, как обычно, после одной из своих вылазок, но теперь его держал на мушке возбужденный Хория, который навел на вампира свой пистолет.

«Что случилось?», спросила Люси, встав перед Дракулой. Вампир отказался встретиться с ней взглядом, и она повернулась к Хории.

«Он напал на меня», начал Хория. Было видно, что он на взводе, даже испуган, и пистолет дрожал в его руке. «Он пошел туда, где спали немцы. А я отправился устанавливать бомбы на аппаратуру телефонной станции, чтобы ее уничтожить, верно же? Я возвращаюсь. Изнутри доносятся крики. Немцев. Румынская охрана это услышала и прибежала. Я спрятался. Тут выходит Дракула и набрасывается на этих солдат. Ничего подобного я никогда еще не видел. Ничего. Это ужас какой-то».

Бедняга даже содрогнулся, что все заметили, а затем стал продолжать. «Он убил их всех. Может, восемь, может, десять человек, не помню. Я выхожу к нему.

Мы должны были положить тела внутрь и поджечь здание, верно? Чтобы скрыть следы. И тут он бросается на меня. Я стреляю в него. И — ничего!. Пули не причиняют ему ни малейшего вреда. Я… я уж думал мне конец. И тут вдруг он останавливается. Как будто очнулся. И вот я отвожу его обратно сюда. Но доверия уже нет у меня к нему. Всю дорогу я держал его под прицелом».

«Но ты же сказал, что пули не причиняют ему ни малейшего вреда», сказал я.

«А что мне еще делать?», ответил он. «Чем его приструнить? Матерными словами, что ли?»

Вампир посмотрел на нас с жалким, несчастным выражением лица. Мне были видны дыры от пуль в его рубашке, каждая по краям с темным пятном от несгоревшего пороха. В него стреляли с близкого расстояния. И он выжил. По всему было видно, что никакого видимого вреда ему нанесено не было. Как такое возможно?

«Мне стыдно и грустно; я опустошен и убит горем», прошептал Дракула.

«Хория, сходи что-нибудь выпей», сказала Люси, положив руку ему на плечо той руки, в которой он держал оружие. Хория убрал пистолет и направился в противоположный конец склада, где Клошка открывал коньяк.

Люси повернулась ко мне: «Иди к ним», сказала она мне. Я подчинился. Но, отхлебнув вина, я увидел, как она опустилась на колени рядом с вампиром, что-то тихо говоря ему в ухо. Затем она обняла его. И я почувствовал себя так, будто кто-то ударил меня в грудь.

Внезапный повторный срыв Князя стал для нее неожиданностью. Обычно он, казалось, настолько владел собой, что ей даже было трудно представить, что он может вновь сорваться. Было видно, что он и сам был потрясен только что произошедшим рецидивом в худшую сторону.

«Вы снова потеряли над собой контроль?», спросила она.

«Невозможно потерять то, чего никогда не было», ответил он ей. Он казался каким-то абсолютно поверженным и разбитым. Она не смогла придумать, что сказать, поэтому она протянула руку и обняла его. И он покорился, словно завернувшись в нее, как несчастный, осиротевший ребенок. Она зашептала ему на ухо:

«Вы задаетесь вопросом, потеряли ли вы свои человеческие качества», сказала она ему. «Но ваши чувства сейчас свидетельствуют об обратном. То, что вы сейчас чувствуете, сожаление, вина, печаль, крушение — все это абсолютно человеческие чувства. Укорененные в сердцах каждого из нас. Вы не так уж и сильно отдалились от нас, как вам кажется».

Он не ответил, но и не отстранился от нее. Но следующее, что Люсиль помнила, это то, что она проснулась, свернувшись калачиком между двумя мешками с овсом, а на нее смотрит Князь, держа книгу в руках. Марк Твен, «Простаки за границей». Она улыбнулась ему, а он улыбнулся ей в ответ. Она никогда еще не испытывала такой сладкой неги с момента начала этой войны.

Но не успела она рассказать об этом своем чувстве Князю, как услышала у дверей какой-то шум. Люсиль бросилась туда и обнаружила там Кришана с Клошкой, преградивших путь юной школьнице, восьми или девяти лет, в католической школьной форме. Краснощекая, с большими голубыми глазами под челкой темно-каштановых волос, она вытерла нос тыльной стороной ладони и потребовала дать ей возможность поговорить с Ленорой Ван Мюллер. Люсиль представилась Ленорой, и маленький чертенок потребовал доказательств. Повеселив всех вокруг, Люсиль показала ей свои поддельные документы и получила в ответ сложенный листок бумаги. Девочка присела в изящном реверансе и убежала. Подошел Харкер, и Люсиль прочла послание вслух.

Посредством сарафанного радио в партизанской среде дошли слухи, что им пора уже уходить отсюда. Местные румынские военные создали большое специальное подразделение, единственной задачей которого было найти и ликвидировать группировку, устроившую засаду на их автоколонну и уничтожившую так много их солдат.

Группа тут же собрала вещи в катафалк и грузовик и отправилась на юго-запад, где обустроилась на новой базе. Вызвав самолет, они начали разведку местности вдоль реки Арджеш, обращая особое внимание на железнодорожные пути, проходившие вдоль этой водной артерии. Эта железнодорожная система являлась основной линией снабжения и поставок из Югославии в Северо-Восточную Румынию, где готовилось вторжение в Россию.

Вскоре им стало ясно, что военные изменили свою тактику на железнодорожном транспорте, что, скорее всего, являлось результатом недавних диверсий Люсиль и ее людей. Перед каждым имевшим важное значение поездом высылались вперед поисковые группы, перед которыми ставилась задача выявлять бомбы и неисправности вдоль рельсов — или же подорваться на минах вместо гораздо более ценного поезда, следующего за ними. Кришан назвал их «наживкой». «Коз выгнали вперед на разведку, чтобы соблазнить тигра». Циничный план противника состоял в том, чтобы пожертвовать некоторым количеством людей ради чрезвычайно важных для него грузов. Но вскоре солдаты, отправленные выполнять эту безнадежную, гибельное задание, начали возмущаться и бунтовать, поэтому армия стала отправлять перед главным локомотивом, имевшим приоритетное значение, дополнительный одиночный паровоз, чтобы он и подрывался на возможных заложенных там минах.

Но хитрецы не рассчитали, что имеют дело с еще более хитрой группой. Молодой Харкер связался со своим начальством и доложил им о проблеме. Волшебники из SOE подумали и принялись за дело.

Следующий сброс с воздуха снабдил их небольшую диверсионную группу новыми нажимными минами. Их спусковое устройство приводилось в действие только после прохождения определенного количества вагонов. Эти мины можно было настроить на несколько проезжавших вагонов, до восьми штук. Штырь взрывателя нажимной мины способен был даже отличать оси колес вагона от всего поезда и был снабжен барабанным колесиком, находившимся на устройстве сбоку.

Ренфилд воспользовался ими по максимуму, достигнув массового эффекта. По меньшей мере с полдюжины товарных поездов были превращены в искореженные железные обломки, а грузы их оказались сброшенными в рядом бежавшую речку или разбросаны по полям.

Люсиль очень порадовали такие результаты. Не только были уничтожены ценные локомотивы, вагоны и грузы, но противнику приходилось расчищать пути от массы обломков, а это очень трудоемкий процесс, требовавший больших усилий и отвлекавший рабочую силу. Рельсы, скрюченные и исковерканные, напоминающие лапшу, оставленную на тарелке и засохшую на ней, приходилось убирать, полотно восстанавливать, привозить новые рельсы, что приводило к задержкам, вынуждавшим десятки вагонов стоять в длинных очередях на путях в течение многих дней. И эти неподвижные махины оказывались слишком заманчивыми целями для группы, чтобы она могла сопротивляться такому искушению.

Одна такая вереница вагонов с дизельным топливом вдохновила двух британских агентов на акцию.

«Комбинированное фугасно-зажигательное взрывное устройство», объяснил Ренфилд. «Взрывчатка подрывает цистерну. А в это время другое устройство, установленное в нужном месте, взрывается и рассеивает дизельное топливо до мельчайших капелек, которое после этого воспламеняется второй, зажигательной частью. А потом просто смотрим на это веселье».

Что они и сделали, подорвав двадцать вагонов-цистерн с топливом, вспыхнувших, расплекивая огромные густые потоки огня. Столбы пламени, кружась, как торнадо, взметнулись в небо футов на тридцать-сорок, и засверкали языки пожарища, извиваясь, как живой зверь, жаждущий поглотить мир. На многие километры вокруг ночь превратилась в день.

Вглядываясь в это безумие огненных вихрей, Люси показалось, что она сможет увидеть в нем Сатану. Если он действительно существует, то непременно должен обитать где-нибудь там. Она сказала об этом Кришану, который ответил: «Знаешь, никакого дьявола нету — этот все тот же Бог, просто в пьяном состоянии».

Красота это невиданного огня была абсолютной, словно ядовитые цветы-бархатцы вдруг расцвели темной ночью. Нечто такое, что верно запечатлеть на холсте мог лишь какой-нибудь гениальный безумец вроде Ван Гога.

Никто так не радовался от удовольствия результатам своих трудов, как Ренфилд, который возликовал до невозможности громко. Он визжал от восторга, торжествующе и судорожно орал. Не раз и не два его ликующие крики могли привлечь внимание местных жандармов или солдат, выехавших на место катастрофы. В такие моменты Кришану приходилось зажимать Ренфилду рот рукой, заглушая его радостные вопли, а Харкер тем временем увел их со света во мрак, а затем стал и вовсе уводить отсюда группу.

После того, как они еле унесли оттуда ноги из-за неоднократных триумфальных воплей Ренфилда, Люсиль решила вводить ему небольшие дозы успокоительного, после того, как он установит свои заряды, конечно же, и этого всегда оказывалось достаточно, чтобы успокоить легко возбудимого бомбиста.

Они подорвали несколько поездов и железнодорожное полотно в Титу, постепенно продвигаясь на север и сделав то же самое в Гэешти, Китеаске и Питешти. Они также перерезали телефонные и телеграфные линии всякий раз, когда представлялась такая возможность. Они взрывали электростанции, питавшие военные базы и важнейшие предприятия. Сея повсюду хаос и погибель, как восклицал Харкер после каждого такого случая. И с каждым новым сбросом груза с самолета SOE снабжала их новым багажом хитрых военных «игрушек».

И многое из того, чем их снабжали, действительно оказалось именно военными хитростями. Что помогло Люсиль и Харкер сократить часть той эмоциональной дистанции, которая между ними возникла, когда оба они визжали от восторга, как дети, от различных мелких акций саботажа. Особое удовольствие они находили в бросании шипов-«кальтропов» на дорогу; «кальтроп» [он же «чеснок», тривол, трибол и т. д.] представлял собой тетраэдрическую шипованную штуковину с небольшими заостренными треугольничками с острыми, как лезвия ножей концами. Если разбросать эти «чесноки» по плоской поверхности, то они вставали так, что один острый конец их всегда был направлен вверх.

Люсиль и Харкер смеялись, как школьники, разыгрывающие учительницу, усеивая этими штуковинами дороги перед приближающейся военной автоколонной и наблюдая затем, как одна за другой лопаются у них шины, как воздушные шарики на частной вечеринке. Они убеждали сами себя, что эта акция представляет собой уничтожение ценных резиновых изделий, и это приводит к тому, что противнику требуется время и усилия для ремонта или замены шин, помимо нанесения морального урона врагу. Однако истинная причина заключалась в том, что это было просто невероятное удовольствие.

Другую взрывчатку, хитроумно замаскированную под куски угля, партизаны, изображавшие из себя гражданских, тайком подбрасывали в казарменные угольные желоба.

Придумана была и еще одна, еще более коварная и зловещая взрывчатка — она выглядела как мертвая крыса. Эти замечательные имитации крыс они подкладывали к дровам, в ожидании естественного человеческого побуждения выбросить этого отвратительного дохлого вредителя в рядом стоящую печку. Достаточно было лишь представить себе взрывающиеся печи и системы обогрева — и на душе становилось теплее, и всегда это вызывало улыбку.

Однажды им сбросили с самолета контейнер с порошком, вызывающим зуд, и Клошка стал издеваться над этим, прикалываясь, какой толк от этого вещества, если нет никакой возможности его применить. Но Хория нашел сочувствовавшую партизанам женщину, работавшую на фабрике по пошиву армейской формы. Ей удалось посыпать одежду этим вредоносным составом (колючими семенами растения мукуна, размельченными и разбрасываемыми из жестяной банки из-под талька).

Воодушевленный этой проделкой, Кришан нашел еще одного человека, работавшего на предприятии по производству презервативов. То, что Клошка называл «презервативами», а Хория — «веселыми шляпами», предназначалось для войск, дислоцировавшихся вдоль советской линии фронта, а также отправлялось и в немецкие части в оккупированной Франции. В Париже, судя по всему, была такая в них потребность, что немецкие производители в одиночку не могли угнаться за спросом.

Блестящая идея ввести такой же раздражитель в презервативы пришла в голову Кришану. После чего одного только упоминания слова «веселая шляпа» было достаточно, чтобы вся группа прыскала от смеха, как дети.

Донесения Харкера об этих более прозаических и приземленных, но коварных акциях побудили SOE сбросить им груз с каким-то составом под названием карбахол — мощным слабительным. Он стал распространяться группой среди других членов Сопротивления, которые затем подсыпали его в соль на румынских военных постах.

В отчетных донесениях после этого приводились колоритные описания поистине геркулесовых очищений — но не конюшен, а желудков, что стало еще одним поводом веселья среди членов отряда.

Некоторые из этих фокусов оказались не столь успешными, как например, зажигательная стрела, напоминавшая огромную спичку длиной 18 дюймов [45 см], с ударным взрывателем в головке. Ею нужно было стрелять из лука, по идее желательно с расстояния примерно пятидесяти метров. Но это хитроумное приспособление действовало лишь в половине случаев, и у Люсиль получалось забрасывать эту чертову штуку дальше, чем мог выпустить стрелу из лука любой самый сильный мужчина.

Во время этой серии рейдов, диверсионных и подрывных акций, саботажа и бесшабашных вылазок Князь оставался в их различных базах, служивших им укрытием, и их не покидал. Он не отказывался от участия в заданиях, предназначенных только для него, но просто никто не просил его это делать и не давал таких поручений.

Единственное, что Люсиль знала точно — это что Хория больше никогда не отправится на них вместе с Князем. Он сказал ей об этом прямо; очевидно, он был сильно травмирован тем последним случаем с вампиром.

Люсиль хотелось утешить Князя, чем-то помочь ему облегчить выход из пережитого им смятения, но он относился ко всем этим попыткам с холодным безразличием.

Близость, возникшая между ними той ночью на зерновом складе, не должна была повториться. Да и Люсиль была так занята подпольной работой, что у нее не хватало времени лаской выманить его из депрессии. Она не походила на какую-нибудь заботливую мамочку и считала, что война — не место с кем-либо нянчиться.

И у нее было стойкое ощущение, что Князь и не желал такой опеки над собой. Он был из тех, кому требовалось разбираться со своими внутренними проблемами самому. И она была готова предоставить ему такую возможность, не залезая ему в душу.

Между тем их усилия не пропали даром и, как оказалось, оказали серьезное воздействие на военные перевозки в регионе, о чем свидетельствовало увеличение числа патрулей — и именно эти патрули стали новыми мишенями отряда. Харкер продолжал регулярно отчитываться перед своим руководством — о передвижении войск, расположении предприятий и коммунальных объектов, которые нужно было наметить для будущих бомбардировок — и все эти разведданные, а также слухи (с указанием, что это именно слухи) передавались им по радиостанции.

Ночной образ жизни давал о себе знать, постоянные переезды и напряжение изнуряли всю команду, члены которой варились в одном котле и постоянно торчали друг у друга на глазах, порой в стесненных условиях. И все же они понимали, что вносят существенный вклад в дело Сопротивления.

Они решили сделать столь необходимую передышку, остановившись в старом загородном поместье ненавидящей фашистов почтенной дамы, некоей Сусанны Кароли, довольно полной, небольшого роста женщины, которой было уже за восемьдесят, и которая настаивала на том, чтобы все называли ее Тетушкой Засу. Ее очень впечатлили изысканные аристократические манеры Князя, и тем более его титул. Его внимательное и почтенное отношение к вдове только усилили ее благосклонность.

Вечером второго дня этого временного отдыха Люсиль вернулась после обзвона своих знакомых и связных, обнаружив молодого Харкера за передатчиком. Он получал указания от своего начальства в Британии. Она увидела, как он постоянно сверяется со своей книжечкой с кодами, расшифровывая сообщение. Его волнение росло с каждым словом.

Когда он собрал всю группу на совещание, он едва сдерживал радость.

«Немецкое гестапо создало в Бузэу учебный центр. Там специально отобранных румын обучают различным методам пыток, цензуре, поиску евреев, цыган и других врагов режима. Содержание под стражей и депортация также являются частью учебной программы. Это школа жестокости и этнических чисток».

«Сколько там людей?», спросил Кришан.

«Человек двадцать немцев», ответил Харкер. «Для этих целей они реквизировали бывший пансион для девочек. Небольшой, из двух зданий. Живут они в спальном жилом флигеле. Это за городом, к северу от него. Ложка дегтя в бочке с медом в том, что объект со всех сторон окружен румынским военным лагерем, а это как здания, так и временные палаточные городки».

«Опасно», заметила Люсиль. «Туда трудно попасть, и еще сложнее выйти».

«Игра не нашего уровня», поддакнул Клошка. «Если мы не в состоянии нападать на нефтяные месторождения, то и это тоже нам не под силу».

«Ради всего лишь нескольких немцев?», сказал Хория. «Не стоит рисковать».

«Есть еще кое-что». Энтузиазм Харкера нисколько не уменьшился. «Мое руководство установило, что в руки гестапо попали дневники одного румынского физика, некоего Деметра Олгарена. Немцам очень хочется заполучить эти дневники. Их содержимое может оказать серьезное влияние на ход войны».

«А сам физик?», спросила Люсиль. «Не лучше ли для них заполучить его самого?»

«Он умер под пытками на допросах», сказал Харкер.

«Что такого важного в этих записях?», спросил Хория после минуты молчания.

«Какое-то секретное оружие, которое создают нацисты», ответил Харкер. «Неизвестный вид оружия, способный оказать решающее значение на исход войны. И нужно срочно добыть эти бумаги, пока их не отправили в Берлин».

«И это тоже очень напоминает задание с верной гибелью», сказал Кришан и бросил сигарету в камин.

«Тогда, может, для меня что-нибудь найдется?»

Все вздрогнули и обернулись, увидев у себя за спиной Князя. Люсиль даже не заметила, что он слушал их разговор.

«Для вас?», спросил Харкер.

«Я умею маскироваться», ответил Князь. «Что, по-видимому, очень пригодится во время этой прогулки. Я легко смогу проникнуть в военный лагерь, пройти его и попасть в этот учебный центр».

«Может и так». Люсиль повернулась к нему. «Но готовы ли вы к еще одному нападению?»

«Я готов постараться заслужить свое воскрешение», сказал он.

«Я пойду с вами», заявил Харкер.

«Мне лучше действовать одному», сказал Князь, многозначительно взглянув на Хорию.

«Целью этой операции не обязательно является ликвидация гестаповцев», сказал Харкер. «Хотя это и было бы неплохим дополнением, но это вторично. Нам нужны дневники Олгарена. Вы сможете задержать персонал, пока я буду их искать. Двое смогут действовать столь же скрытно, как и один. И более эффективно. Я тоже не лишен способностей к конспирации. Меня обучали этому лучшие специалисты».

Люсиль было видно, что Князь обдумывает это предложение.

«Я тоже пойду», сказала Люсиль. Оба повернулись к ней.

«Не думаю, что это целесообразно», сказал ей Харкер. «Акция эта будет чрезвычайно опасной. Особенно для женщины».

«Пожалуйста, прекрати относиться ко мне, как к одной из ваших хрупких английских провинциалок. Которые, кстати, на самом деле вовсе не такие уж хрупкие, как тебе кажется». Люсиль почувствовала, как гнев ее усиливается. «Это не какой-нибудь роман Томаса Харди. Это война, черт возьми, и я участвую в ней дольше, чем ты».

Харкер пробормотал что-то, опешив от ее страстной эскапады. Люсиль поняла, что уделала его.

«Я не возьму вас с собой», сказал Князь. Люсиль удивленно повернулась к нему. Она собралась было возразить ему, но он поднял руку, заглушив ее протест.

«Не могу позволить вам отправиться вместе с нами».

«Не можете?», потребовала она ответа.

«И не позволю», решительно ответил он.

«Потому что это слишком опасно для женщины?» Она почувствовала, как лицо ее покраснело от возмущения. «Вы такой же дремучий, как этот английский болван».

Харкер опешил от этого язвительного оскорбления.

«Задание опасное, согласен», сказал Князь. «Но я еще более опасен. Я могу защитить вас от пули, дорогая Люсиль. Но поступая таким образом, я защищаю вас от чего-то еще более смертельно опасного: от самого себя».

Она была настолько ошеломлена, что не нашлась, что ответить.

Я в полнейшем отчаянии. Теперь очевидно, что Люси меня ненавидит. Ну конечно же, «английский болван». От любви до ненависти, и всё в течение одного месяца.

Хоть убейте, не знаю, чем я спровоцировал такую злобу. Я думал, что эти последние несколько дней совместных действий, с общими целями, объединили нас, ну по меньшей мере, создали рабочие отношения. Но нет, она презирает меня. И теперь я жалкий урод.

Но я должен забыть об этом смятении и личных проблемах, сосредоточившись на предстоящем задании. На операции.

Во время подготовки Ренфилд собрал несколько своих дьявольских устройств для двух отдельных вылазок. Но когда мы уже собирались выезжать, сержант вдруг попытался поехать вместе с нами, со мной и Князем, даже попытался сесть в катафалк. Когда, после больших усилий с нашей стороны, его удалось вытащить из машины, он встал перед Дракулой на колени и стал умолять: «О, мой господин, позвольте мне сопровождать вас».

Он тянул вампира за пальто, как диккенсовский нищий попрошайка: «Прошу вас, о Владыка, пожалуйста».

Князь добрым жестом положил руку ему на плечо, и Ренфилд воспользовался этой возможностью, чтобы прижаться щекой к этой руке, нежно, как любовник.

«Ты должен остаться здесь», сказал Дракула своему просителю. «Но я обязательно вернусь к тебе».

«Да, Хозяин». И, к моему удивлению, Ренфилд покинул нас без всяких дальнейших жалоб и занялся своим инструментом, как будто этой любопытной сцены никогда и не было. Но я уже наблюдал аналогичные сцены и раньше. Всякий раз, когда Ренфилд слишком увлекался во время очередной своей лекции или же слишком громко радовался подрыву, требовалось лишь одного успокаивающего слова вампира, и сержант тут же унимался. Я с радостью передал эту командную прерогативу вампиру, так как, когда на чердаке моего сержанта начинают порхать птицы, он становится слишком невыносимым, и без того мне хватает проблем с Люсиль, с военными делами и со всем остальным.

Клошка отвез нас с вампиром к окраинам румынского военного городка. Хория отказывался оставаться наедине с Дракулой, и даже когда мы все сидели вместе, он отсел на самый край, чтобы оказаться как можно дальше от вампира. Когда нам нужно было, чтобы кто-нибудь отвез нас на машине к точке сброса груза, Хория отказался; не вызвались это сделать ни Клошка, ни Кришан. Очевидно, Хория рассказал своим товарищам, что с ним произошло. Люси не разговаривала с нами, поэтому мне пришлось принять волевое решение как командиру и приказать Клошке сесть за руль. Признаюсь, из-за тревожных опасений Хории я тоже почувствовал неуверенность относительно сопровождения вампира в этом рейде. Я останусь с ним наедине, и он раскроет мне свои самые ужасные порочные качества. Я стараюсь выбросить эти мысли из головы, но они все равно никуда не деваются, скрываясь во мраке, как… хм, это существо, сидящее рядом со мной.

Итак, с некоторой тревогой и неуверенностью я смотрел на то, как задние габаритные огни нашего грузовика исчезают на проселочной дороге. Останется ли Клошка здесь, дожидаясь нашего возвращения? Я мог лишь надеяться на это. И вернемся ли мы вообще? И в этом случае надежда была единственным моим утешением. Эта надежда, а также сила вампира, сидевшего рядом со мной — которая сама несла в себе угрозу.

Определив направление по моему компасу, мы отправились в лес, который граничил с подъездной дорогой. Это была густая чащоба, в основном состоявшая из деревьев лиственных пород, их ветви над головой заслоняли слабый свет полумесяца и расплескавшийся на небе бледный Млечный Путь. Я не мог не натыкаться на деревья и не наступать по сухие ветки, издавая больше шума, чем целое стадо лосей. Вот тебе и обучение искусству великого Кожаного Чулка![28]

Дракула не страдал такой неуклюжестью. Он двигался по лесу плавно и абсолютно тихо. Он как привидение огибал деревья, лавируя между ними прямо как ветер, лишь с легким шелестом. Он уворачивался от каждого дерева, от каждой ветки, как будто он их видел во тьме, что, вероятно, так и было на самом деле, учитывая его сверхъестественные способности.