Дракон в серебряной чешуе

Глава седьмая. СИЯНИЕ СЕРЕБРА

Женщина, грозившая нам с камня, сгинула, но алая тварь опять вцепилась мне в глаза с такой злобой, что я отпрянула, почти ослепнув от боли, но не выпустила меча, и так же, вслепую, ударила в открывшееся нам пространство. Послышался слабый всхлип, и алая тварь пропала.

Я стояла у края неглубокой ямы. В ней лежал саркофаг, который мой меч легко пронзил, словно сырую землю. Разрубленный саркофаг стал терять очертания, растекаться, а потом бесформенная груда начала уходить в землю. Спустя несколько мгновений от нее не осталось и следа.

Каменный пол под моими ногами пошел трещинами, сперва по краям ямы, а потом трещина зигзагами побежала дальше, к одному из окаменевших мужчин. Он, казалось, дрогнул, шевельнулся, но его порыжевший от ржавчины доспех скрывал голые кости, с грохотом раскатившиеся по треснувшему полу вместе с обломками изъеденной временем стали. То же самое стало происходить и с остальными. Лишившись чар, создавших для них подобие жизни, они рушились один за другим.

— Они мертвы! — сказал Джервон.

Я взглянула на него. Лицо его вновь оживало, как будто он просыпался.

— Да, и давно. И эта женщина тоже давно мертва.

Я вырвала свой меч, торчащий из земли. Острие было оплавлено, словно побывало в кислоте, и от лезвия осталось всего три четверти. Убирая меч в ножны, я подивилась заключенной в саркофаге силе.

Но Эйнин! Я почти забыла о нем!

Я мгновенно развернулась в его сторону. Он зашевелился, неуклюже потрогал голову, шагнул и зацепился за скелет и доспехи своего менее удачливого собрата. Я кинулась, чтобы подхватить его. Он моргал и вертел головой, точно внезапно разбуженный.

— Эйнин! — Я обхватила его за плечи и осторожно встряхнула, как это делают с детьми, когда они заходятся в ночных кошмарах.

Он неуверенно вгляделся в меня.

— Эйдис? — спросил он, все еще сомневаясь в реальности происходящего.

— Эйдис, — согласно ответила я и вынула кубок.

Тьма исчезла, и серебро сияло в лунном свете так, будто кубок был только что изготовлен. Вытянув руку, Эйнин дотронулся до кромки кончиком пальца: — Дракон в серебряной чешуе…

— Да. Он предупредил меня, что тебе угрожает опасность, и привел сюда.

Он огляделся. Трещины углублялись, колонны утратили свое неестественное свечение, многие из них рухнули. Владевшая ими Сила ушла.

— Но где — где мы? — Эйнин недоуменно нахмурился. Сознает ли он, что с ним произошло?

— Мы в сердце проклятия Лигарета, под которые ты попал…

— Лигарет! — При звуке этого имени он, похоже, полностью пробудился. — Где Крунисенда? Где моя супруга?

— В полной безопасности, в замке Громового ущелья, — ответила я, и при этом мне, странным образом, почудилось, что Эйнин от меня далеко, хотя я продолжала держать его руку.

— Я не помню… — Он снова был охвачен растерянностью.

— Не имеет значения. Ты свободен.

— Сейчас мы все свободны, но останемся ли такими? — заметил Джервон.

— Здешняя Власть исчезла, — отвечала я с уверенностью.

— А если она в округе не одна? — не унимался Джервон. — Я лишь тогда буду уверен в безопасности, когда мы уберемся отсюда.

— А это кто? — спросил у меня Эйнин.

Я решила, что его сознание все еще одурманено, и быстро объяснила: — Джервон, офицер Хефордейла. Он пришел вместе со мной, чтобы освободить тебя. Его меч помог мне победить проклятие.

— Премного благодарен, — безразлично сказал Эйнин.

Считая, что он все еще находится под влиянием чар, я простила бы ему столь жалкую благодарность, но его дальнейшее поведение привело меня в недоумение.

— Далеко отсюда Громовое ущелье? — спросил он жадно и нетерпеливо.

— Один конный переход, — отвечал Джервон.

Я уже не могла вымолвить ни слова. Во время поединка с серебряной женщиной я не помнила усталости, но теперь, когда все было кончено и Эйнин свободен, невероятная усталость разом рухнула на меня. Я пошатнулась, но сильная рука за моей спиной, как надежная стена, поддержала меня. Эйнин уже успел отойти.

— Тогда едем, — заявил он.

— Стой! — голос Джервона хлестнул, как военная команда. — Ради твоего спасения леди сутки провела в седле и сейчас ехать не может.

Эйнин обернулся. Выражение лица его было упрямым, как у ребенка.

— Я… — начал он, но тут же осекся и, помолчав, кивнул. — Хорошо. — Согласился он с явной неохотой, но я чувствовала себя вконец измученной и не придала этому значения.

Как нам удалось выбраться из спиральной колоннады, я точно не помню. Смутно вспоминается только, что я очутилась на земле, закутанная в свой меховой плащ, с другим свернутым в скатку плащом под головой. Твердая рука поддерживала меня, а твердый голос приказал мне спать.

Разбудил меня соблазнительный запах жаркого, и я открыла глаза. Передо мной плясали языки костра, на котором, нанизанные на прутья, жарились маленькие тушки лесных птиц, обладавших таким нежным мясом, что и знатные лорды на своих пирах не пренебрегали ими. Джервон, без шлема и со сброшенным на плечи капюшоном, деловито озирал свою стряпню. Но где же Эйнин? Я с трудом оглянулась, но нигде не увидела брата. Приподнявшись, я окликнула Джервона. Тот мгновенно повернулся в мою сторону.

— Примерно в полдень он уехал, опасаясь за свою леди и, ясное дело, за свой замок.

Моя сонливость тут же улетучилась, ибо тон Джервона меня сильно насторожил. — Но округа небезопасна… и ты сам всегда утверждал, что нельзя разъезжать в одиночку… а нас трое… — я поняла, что несу чепуху и что-то до меня не доходит.

— Он — мужчина, в полном вооружении. И он хотел ехать. Мне что, нужно было его связать? — продолжал Джервон в том же тоне.

— Не понимаю, — я смолкла, запутавшись полностью.

Джервон резко отвернулся к огню. Мне были видны только его скула, твердый подбородок и сжавшийся в прямую линию рот.

— Я тоже! — яростно произнес он. — Если бы кто-нибудь ради меня совершил то, что совершила ради него ты, я бы от этого человека ни на шаг не отошел! А он только и знал, что лопотать о своей супруге! Если он так любит ее, зачем тогда пошел к этой?!.

— Может быть, он обо всем забыл? — Я сбросила свой плащ. — Чары на такое способны. И когда он был захвачен властью, то уже не в силах был воспротивиться. Ты должен помнить, каковы ее чары. Если бы петля захлестнула тебя, ты бы тоже не вырвался.

— Отлично! — Ярость продолжала биться в его голосе. — Ну пусть он поступил, как любой мужчина, но он твой брат. От брата можно бы ждать, что он не станет вести себя, как любой! И… — он осекся, словно подыскивая подходящие слова, потому что те, что сами рвались на язык, он произносить не желал. — И не надейся, леди… Хотя, может быть, мне мерещатся обнаженные мечи там, где они скрыты в ножнах. Ладно. Как насчет того, чтобы подкрепиться?

Конечно, я предпочла бы услышать, что именно вывело его из себя, но силой вырвать это у него я не могла, к тому же и голод порядком давал о себе знать. Я с жадностью схватила птицу, и, дуя на пальцы, принялась отрывать мясо с хрупких костей.

Я проспала так долго, что мы завершили трапезу почти с рассветом. Джервон вывел одного коня. Значит, второго забрал Эйнин… Этого я не ожидала, поэтому поступки моего брата смущали меня все больше и больше.

Когда Джервон настоял, чтобы я поехала верхом, я не стала спорить, заметив только, что мы будем сменять друг друга, как подобает друзьям. Сидя в седле, я размышляла об Эйнине. Не потому, что он нас бросил — сознание каждого человека, едва освободившегося от колдовского наваждения, настолько затуманено, что единственное желание, застрявшее в нем, будет требовать немедленного осуществления. Раз для него так важна Крунисенда — вот он и бросился к ней, как утопающий к берегу. Нет, я не считала его уход предательством. Я сама никогда не была околдована, а значит, не вправе его судить.

Но я вспоминала Эйнина в детстве, вспоминала все, что некогда казалось мне само собой разумеющимся, и почему-то у меня было чувство, что мне предстоит новое испытание. А у причастных Мудрому Знанию без причины такое чувство не возникает. И бежать от испытаний они не должны. Эйнин никогда не стремился идти по пути Мудрых. Более того, сопоставив различные воспоминания, я поняла, что он боялся этого пути. Хотя Учение, в основном, не подлежало огласке, часть его была доступна непосвященным, и он мог бы многому научиться. Эйнин не любил, когда я выказывала свое умение при нем. Странно, но он не возражал, чтобы я участвовала в его военных играх, как брат с братом, а стоило мне заговорить о наших с Эфриной занятиях — он шарахался от меня, как перепуганная лошадь. Он разделил со мной кубок прощания, верно, но это было единственное магическое действие, на которое он согласился.

Мы оба знали, что наша мать, желая подарить отцу сына, обратилась к Силам, вызвала к жизни кубок дракона, и в последнее мгновение вымолила себе также и дочь, расплатившись своей жизнью без сожаления. С самого начала магия была причастна к нашей жизни, мы оба были ее порождением. Так почему же Эйнин ее страшился?

Большая часть моей жизни проходила в обществе отца и Эйнина, но была в ней и другая сторона, о которой мой отец всегда умалчивал. Теперь я понимаю — он предпочитал делать вид, что ничего не знает, словно мое призвание было сродни врожденному уродству.

Прошлое представилось мне совершенно в новом свете. Я тяжело вздохнула. Может ли быть, что магия внушала отцу и Эйнину лишь чувство стыда и отвращения? Неужели они могли… А наша мать? Что, собственно, произошло в Эсткарпе? Почему родители оказались выброшены из прежней своей жизни в нищий Варк? Как можно стыдиться Силы? Выходит, моим отцу и брату я представлялась заклейменной… нечистой?

— Нет! — произнесла я вслух.

— Что «нет», леди?

Я со страхом обернулась на Джервона, шагавшего у стремени. Мне очень хотелось задать ему вопрос, но я не решилась. Наконец мне удалось взять себя в руки. Его ответ мог разрешить мои сомнения, и я поставила вопрос напрямик.

— Джервон, ты знаешь, кто я?

Собственный голос показался мне хриплым, ибо от его ответа зависело слишком многое.

— Очень смелая девушка и Госпожа Власти, — сказал он. Но я не нуждалась в лести.

— Да, я — Мудрая Женщина, которая общается с незримыми силами.

— Но ради благого дела, как ты только что доказала. Что же тебя смущает?

— Друг мой, я не уверена, что другие мужчины разделяют твое суждение, будто быть Госпожой Власти — благое дело. И если им порой приходится допустить такую мысль, они делают это с большой неохотой. Я с этим родилась и иной стать не могу. Учение — моя жизнь, хотя и отделяет меня от всех прочих людей, среди которых встречаются те, кто смотрит на меня с предубеждением.

— К ним относится и Эйнин?

Быстро схватывает, слишком быстро! А может, я сама по собственной тупости выдала тайные мысли? Однако я зашла чересчур далеко, чтобы скрыть свои сомнения.

— Возможно. Не знаю.

Если в глубине души я надеялась, что он будет возражать, то напрасно. Он незамедлительно подхватил:

— Тогда это многое объясняет. К тому же, он попался при постыдных обстоятельствах и меньше всего на свете жаждет видеть тех, кто способен напомнить ему об этом.

Я остановила коня.

— А с тобой все по-другому?

Он коснулся эфеса меча:

— Вот мое оружие и моя защита. Его можно видеть, держать в руке. Но существует иное оружие, чему ты явила превосходный пример. Так неужели я должен бояться этого оружия лишь потому, что оно незримо и неосязаемо? Я обучался военному искусству, но о мирных делах тоже кое-что знаю. Мы оба учились — ты и я. Не уверен, но допускаю, что если бы познакомилась с моей наукой, тебе бы тоже не все в ней понравилось. Но как можно считать одну науку выше или ниже другой, если у них разные основы? В мирном воплощении твое знание проявляется как дар врачевания, а его воинское проявление я видел в поединке с проклятием. И оно не внушает мне ни отвращения, ни ужаса.

Так отвечал он мне на самые мрачные мои предчувствия. Но если Эйнин мыслит не так, что же будет со мной дальше? Если ранние снегопады не закрыли перевала, я могу вернуться в горную долину, где укрываются люди Варка. Но кто из них близок мне, кроме Эфрины, которая уже простилась со мной навеки? Больше она ничего не может мне передать, а одно селение не нуждается в двух Мудрых Женщинах. Я уже взрослая и силу свою испытала в деле. Птенец, что вылетел из гнезда, не возвращается в разбитую скорлупу. В Громовое ущелье? Там для меня нет места. Уверена, что за те минуты, пока видела Крунисенду, я точно определила, что она из себя представляет. Она способна смириться с присутствием своей монахини, но никак не с Мудрой Женщиной, связанной с ее мужем кровным родством.

А если я не вернусь ни в долину, ни в замок, куда мне идти? Угрюмо озираясь, я начинала понимать, что это такое — внезапно оказаться не у дел.

— Едем же! — сказал Джервон, будто угадав мои мысли.

— Куда? — впервые за время наших скитаний я задала ему вопрос, не имея в запасе готового ответа.

— Мой ответ — не в замок, — это было сказано с твердой и четкой определенностью, — но если тебе желательно убедиться в благополучном возвращении твоего брата, то можно его там навестить. Только чем короче будет это посещение, тем лучше.

Я уцепилась за последнее предложение, которое предоставляло некоторую отсрочку.

— Итак, едем в Громовое ущелье с кратким визитом.

Как ни медленно мы передвигались, еще до темноты наткнулись на патруль Эйнина, высланный нам навстречу. Вот таким образом я снова оказалась в замке, отметив, что, несмотря на почет, который был нам оказан, сам Эйнин нас не встретил.

С восходом солнца мы прибыли в замок, и меня препроводили в предназначенные мне покои, где поджидала служанка с чаном горячей воды, чтобы помочь мне смыть вместе с дорожной грязью невыразимую усталость. Однако прошлой ночью на голой земле мне спалось спокойнее, ведь тогда я не знала черных мыслей.

Наутро, когда я поднялась с постели, служанки принесли мне пышное платье из тех, что носят знатные дамы, а на вопрос, где мои штаны и рубаха, они сначала замялись, но потом признались, что леди Крунисенда велела выбросить «эти обноски». Тогда я стала настаивать, и одна молодая служанка припомнила, что есть другая одежда, которая мне, возможно, подойдет. Это оказалась мужская одежда, похожая на мою, однако поновее — вероятно, раньше ее носил мой брат. За неимением другой я надела ее, а сверху — свою кольчугу и сапоги, затем опоясалась перевязью с ножнами, в которых покоился мой израненный меч.

Плащ, переметные сумки и дорожный мешок я пока трогать не стала. Служанки сообщили, что их господин пребывает со своей леди, и я послала их испросить аудиенции.

Когда я во второй раз вошла в роскошную спальню Крунисенды, та при моем виде взвизгнула и ухватилась за длинный шелковый рукав Эйнина. Он сумрачно воззрился на меня, затем осторожно высвободился от хватки супруги, подошел ко мне и, оглядев меня сверху донизу, помрачнел еще больше.

— Зачем ты так вырядилась, Эйдис? Ты что, не понимаешь, что твой облик пугает Крунисенду?

— А я всю жизнь так одевалась. Ты разве не помнишь, брат мой?

— Я все помню! — выкрикнул он, и у меня появилось чувство, что он нарочно нагнетает в себе злость. — Но я давно уже не живу в Варке! И тебе следует забыть о тамошних грубых обычаях, а моя дорогая супруга поможет.

— Только захочет ли? И много ли мне нужно забыть? Ты-то, видно, уже забыл, как…

Он занес руку, словно готовясь меня ударить, и тут меня осенило, что он боится не моих Мудрых Знаний, а того, как бы я не рассказала Крунисенде, на чем его подловили.

— С этим покончено… — угрожающе начал он.

— Идет, — не надо было ничего решать, все давным-давно решилось само собой. Мы были близнецы, одно лицо, но чужие во всем остальном. — Мне от тебя, Эйнин, кроме лошади, ничего не нужно. Желания идти пешком у меня нет, а моего коня ты увел.

Его мрачное лицо несколько прояснилось.

— И куда ты направишься? Обратно в Варк?

В ответ я только молча пожала плечами. Если ему хочется так считать — пусть. Пропасть, разверзшаяся меж нами, не позволяла мне говорить.

— А ты воистину мудра, — сказала Крунисенда, подобравшись к Эйнину. — Люди по-прежнему страшатся Проклятья, а поскольку ты с ним общалась, будешь тоже внушать им страх.

Эйнин дернулся:

— Она уничтожила Проклятье ради меня, так что не вздумай забыть об этом, милая моя!

Она смолчала, но бросила на меня такой взгляд, что я сразу поняла, что мир между нами невозможен.

— Солнце высоко, и мне пора ехать, — у меня не осталось ни малейшего желания предаваться созерцанию прошлого, которое было уже мертво и погребено.

Эйнин отдал мне лучшего коня из своих конюшен и сверх того велел привести вьючную лошадь, загрузив ее всяческими припасами. Я не мешала ему отмывать свою совесть. Тем временем окружающие смотрели на нас во все глаза, дивясь нашему внешнему сходству.

Поднявшись в седло, я сверху вниз взглянула на Эйнина. Зла я ему не желала, ибо он живет сообразно своей природе, я — своей, а посему сделала над ним охранительный знак, приносящий удачу. Он прикусил губу, словно пытаясь воспротивиться.

После этого я выехала из ворот замка к поджидавшему меня Джервону и обратилась к нему:

— Ты узнал, где сейчас твой господин и куда тебе ехать, чтобы вернуться под его знамя?

— Он умер, — отвечал Джервон, — а те, кто выжили из его воинства, перешли под знамена других лордов. У меня нет господина.

— Куда же ты поедешь?

— Господина я лишился, а госпожу нашел. У нас теперь одна дорога, Госпожа Власти.

— Прекрасно! И куда же эта дорога нас поведет?

— Война продолжается, леди, а у нас двоих есть по мечу. Поедем, посмотрим, как получше потрепать Псов!

Я засмеялась и поехала прочь от Громового ущелья. Наконец я была свободна. Впервые в жизни свободна от подчинения Эфрине, от убогих обычаев Варка, от власти кубка дракона — теперь он будет для меня обычным кубком, а не магнитом, ведущим к опасности. Разве что — я бросила взгляд на Джервона, но он этого не заметил, высматривая дорогу, — разве что я употреблю этот кубок для иных целей. Может быть. Будущее покажет.