Доза

Глава 3

Ничего себе, «ружье»!

Роб вернулся из спальни при параде: серый обтягивающий комбинезон, черная вязаная шапочка на голове, высокие армейские ботинки. И он — двадцатизарядный немецкий «Sturm–733DX», автоматическая винтовка в облегченном исполнении для штурмовых отрядов полиции. На поясном ремне устроились австрийский армейский нож, маленькая аптечка и два запасных магазина.

- Ого! — произнес Кит. — Хотел бы я так отправляться на прогулки.

- А я не хотел бы, — угрюмо ответил Роб. — Я хотел бы, как раньше, как двадцать лет назад — не с винтовкой, а с книгой или с плейером. И чтобы жена и сыновья были рядом, и им ничто не угрожало бы.

- Откуда у тебя такое богатство? — понитересовался Кит.

- От прежней жизни, — уклончиво ответил хозяин, выходя последним и запирая тяжелую металлическую дверь на три замка.

Они — Роб впереди, за ним Джессика, замыкает Кит — тихо спустились вниз и вышли из подъезда.

На улице было еще светло вовсю, восьмой час только, но серое, затянутое тучами, небо создавало обманчивое впечатление позднего вечера незадолго до наступления ночи. Над районом нависала удушливая свинцовая тяжесть с отчетливым запахом близкой грозы.

Они быстро дошли до конца улицы, крадучись завернули за кинотеатр, вышли на четырнадцатую. Здесь Роб объяснил, что им лучше идти отдельно, держась середины дороги, а он будет прижиматься к стенам домов по правой части улицы, держа их под прикрытием. Так, пожалуй, и правда было лучше. Если их засекут вооруженные бойцы анти–снукеры, сидящие где–нибудь в засаде, то по безоружным стрелять не будут. Главное — не улыбаться и идти быстрой уверенной походкой, ничем не напоминая гуимпленов. Если же Роб будет следовать с ними, ребята могут сразу насторожиться, занервничать. А уж если там окажется какая–нибудь вооруженная шпана, так стрелять, увидев винтовку в руках у сопровождающего, начнут сразу.

Серый комбез делал Роба почти неприметным на фоне серых стен и куч мусора, так что отойдя на тридцать метров и оглянувшись, Кит едва смог разглядеть его, замершего у полуоторванной провисшей двери в один из подъездов.

После шести на улице трудно встретить простого человека, не снукера, не анти–снукера, не бандита. Потому что чем раньше ты окажешься дома, тем целее будешь. До принятия закона сто–шесть–бэ улицы тоже пустели к вечеру, но все же тогда полиция еще хоть немного шевелилась, а теперь… А говорят, еще, что готовится законопроект о равных правах. Это значит, что гуимплен будет уравнен в правах с обычным здоровым и законопослушным гражданином, он вообще перестанет быть объектом пристального внимания полиции, и даже более того — он сможет сам стать полицейским. И если примут этот закон, дорога гуимам в Центр и на правобережье будет открыта. Вот тогда–то и начнется настоящий ад!

Кит всегда сомневался, что гуим может заниматься хоть какой–то деятельностью, кроме перекачки снука из ампулы в собственную вену. Удивлялся, откуда они берут деньги на наркоту. Пока Эрджили не объяснил ему, что атрофия мозга — процесс длительный и не у всех гуимов протекает с одинаковой скоростью, так что снукер в фазе ломки, а многие и на спаде плато, еще несколько лет могут оставаться вполне работоспособными и выполнять даже довольно сложные алгоритмы действий. Снук вообще еще достаточно слабо изучен, говорил цыган. Якобы даже описаны случаи, когда наркотик неожиданно проявлял обратное действие — внезапно если и не излечивал от старческого слабоумия или болезни Дауна, то по крайней мере существенно облегчал состояние больного. Так что ничего удивительного, что в парламенте набралось некоторое количество снукеров, достаточное для лоббирования нужных законов. Ну, и среди нормальных парламентариев, разумеется тоже хватает людей, так или иначе кормящихся вокруг снука. Не говоря уж о том, что корпорация «Снуксил Кемикалз Хайпауэр», запатентовавшая в свое время снук, может купить не только весь парламент, но и весь город, всю страну и половину мира впридачу.

- Какой у тебя дом? — спросил Кит после того, как они прошли больше половины четырнадцатой.

- Сто девять, — коротко ответила она.

В самом конце. За перекрестком с одиннадцатой.

Людей видно не было. Только раз промелькнул кто–то, быстро–быстро перебежав улицу, и скрылся в одном из домов. Да еще в окнах порой видны были лица, провожавшие путников равнодушными взглядами. Зато гуимы, по одному–два, попадались на каждом десятке метров. Правда, тех, что под кайфом, не попадалось — основная масса в этот час уже давно ширнулась и теперь ходила, с блаженными рожами, по плато.

Наблюдать эту вереницу снукеров на фоне совсем уже почерневшего свинцового неба было страшно. Как парад клоунов–гуимпленов, которые идут куда–то бесцельным согбенным маршем, с широкими напряженными улыбками до ушей, обнажающими их зубы; с пустыми, ничего не выражающими, кукольно–пуговичными глазами, совершенно не соответствующими улыбкам.

Большинство из них не обращали ни на двух путников, ни друг на друга никакого внимания, даже не переводили на встречных стеклянного взгляда. И крадущегося Роба они если и видели, так совершенно игнорировали. Лишь те, что сидели на кучах мусора, на перевернутых ящиках у входа в подъезд или на капоте брошенной машины, провожали его долгими взглядами, с подозрением косясь на винтовку.

Джессика, уже получившая сегодня свою порцию страха, опасливо жалась к Киту. Он ощущал через куртку тепло ее плеча, предгрозовой ветер окутывал обоняние запахом ее волос.

В тот момент, когда с неба обрушился, сразу, разом, сплошной стеной, дождь, за его шумом почти не слышно было громкого крика и если бы Кит не был так напряжен, он бы его наверняка не услышал.

Впереди, со стороны одиннадцатой улицы выбежал на перекресток человек. Определить в нем снукера за сплошной сеткой дождя было почти невозможно, но наметанный глаз Кита сразу выделил крючковатую спину, высоко поднятые плечи, характерное выбрасывание стоп на бегу, безвольно и беспорядочно болтающиеся руки, которые никак не помогали телу. Сбив с ног одного попавшегося на пути гуима, свалив другого, он с криком, больше похожим на свиной визг, повернул на четырнадцатую и побежал навстречу молодым людям.

Секунд через пять оттуда же, с одиннадцатой вывернула уже знакомая Киту четверка в капюшонах. На секунду они сбавили скорость, остановились в нерешительности, поглядывая на снукеров, все так же равнодушно бредущих под проливным дождем. Потом, поняв, что никто не собирается атаковать их или заступаться за выбранную ими жертву, снова рванулись догонять несчастного наркомана. В руках у троих Кит увидел металлические прутья и цепь, у четвертого поблескивал короткий кусок стали — наверняка нож.

Расстояние между преследователями и обреченным быстро сокращалось. В сотне метров от Кита и Джессики, которые в нерешительности остановились, бандиты догнали снукера. Бежавший первым на ходу сделал ему подножку и, хотя сам завалился в грязь у обочины, но снукера тоже заставил перекувыркнуться через голову и зарыться в кучу мусора. Не переставая визжать, гуим, достал что–то из кармана, попытался встать. Но тут подоспел второй преследователь и с размаху опустил на голову снукера арматуру. По голове он впопыхах не попал, прут ударил гуима по ключице, наверняка ее сломав. Однако, наркоман, находящийся под кайфом, кажется, даже не почувствовал боли. С воплем «Счастье! Хочешь! Хочешь счастье!», он метнулся на коленях к нападавшему, обхватил его за ноги, всадил ему в бедро иглу шприца, который за секунду до того достал из кармана.

Почувствовав укол, напавший тоже заорал, беспорядочно, с гримасой отвращения и страха на перекошенном лице, нанося снукеру удары арматурой — по голове, по спине, по рукам.

- Сука! — кричал он, всхлипывая. — Сука! Пидр! Пацаны, он ширнул меня! Сука! Убью!

Двое других, подбежав, встали рядом с уже поднявшимся на ноги первым. Все трое молча наблюдали, как их товарищ забивает гуима.

Джессика, охнув, отвернулась от этой картины, зарылась лицом в уже мокрое плечо Кита, чем тот не преминул воспользоваться, осторожно обняв, гладя по волосам, прижимая ее к себе, ощущая грудью твердо–упругие холмики ее грудей, забыв обо всем и испытывая только томительное волнение от такой близости женского тела, которой не ощущал уже давным–давно.

Через минуту все было кончено. Тело снукера, с безобразным месивом вместо головы, стояло на коленях, упираясь плечами в асфальт, а зашедшийся в страхе и ненависти бандит все бил и бил его окровавленным железным прутом. Трое других по–прежнему стояли рядом, переглядываясь, совещаясь о чем–то, сплевывая под ноги. А мимо, под проливным дождем, проходили отрешенные гуимплены.

- Слышь, Дик, братан, — один из троицы подошел к убийце. — Харэ, остынь.

- Он ширнул меня, сука! Ширнул! Убью, мразь! — орал тот, не обращая на дружка внимания, продолжая бить по трупу, уже превращенному им в мешок с костями.

- Остынь, братка, — настаивал его подельник. — Может, там пусто было.

Он наклонился, поднял шприц, выкатившийся из рук мертвого гуима. Потом многозначительно посмотрел на товарищей, показал им остатки снука в капсуле.

- Слышь, братва, — доза–то полная была. — Он ему почти куб засадить успел.

Те покивали головами, сплюнули, повернулись, пошли по четырнадцатой обратно в сторону одиннадцатой.

Третий, постояв несколько секунд, посмотрев на уколотого товарища, бросил шприц и бегом догнал компаньонов.

Только теперь придя в себя, убийца остановился, тяжело дыша, озираясь по сторонам, с ненавистью поглядывая на обезображенный труп.

- Пацаны! — крикнул он, повернувшись вслед уходящим подельникам. — Слышь, пацаны, подождите!

Стандартная доза снука — пять кубиков, — прикинул Кит. — Если наркота фабричная, полнопроцентная, то эффект появляется секунд через десять. Если он получил куб, значит…

Высчитать он не успел.

Убийца, собравшийся было бежать за подельниками, остановился, выронил арматуру, замер. Лица его сейчас видно не было, но Кит нисколько не сомневался, что оно в этот момент перекосилось типичной улыбкой гуимплена.

- Ну что, ребята — услышали они голос Роба. — Все кончено. Давайте не будем мокнуть, идем дальше. На эту троицу можете не обращать внимания. Если что, я их хорошо шугану.

Только теперь Кит почувствовал как вода стекает по лицу, по ногам под насквозь мокрыми штанами. Волосы Джессики, когда она отошла от него, слиплись поблескивающими и еще более черными от влаги беспорядочными прядями. Хорошо было только Робу, в его глухом комбезе, капюшон которого он набросил сейчас на голову поверх вязаной шапочки.

Они быстрым шагом двинулись вперед, не обращая уже никакого внимания на встретившуюся и прошедшую совсем рядом снукершу. Отворачиваясь, прошли мимо бесформенной окровавленной массы, приткнувшейся к куче мусора. Миновали новообращенного гуима–бандита, который так и стоял, согнувшись, безвольно свесив руки, с которых ручейками стекала дождевая вода. Лицо его застыло в привычной бессмысленно улыбающейся маске.

- Эй! — произнес он, когда Кит и Джессика поравнялись с ним, огибая его стороной. — Эй! Пацаны! Чего такие невеселые, а? Жить зашибись, пацаны! Эй, пацаны! Эй! Подождите!

К счастью, он не сдвинулся с места, чтобы догнать их, так что Кит напрасно достал кастет и быстро нацепил его на руку.

Уже отойдя метров на десять, они услышали заливистый смех причащенного, прервавшийся потоком отборного мата. Но оборачиваться не стали…

До дома под номером сто девять они добрались без приключений, зашли в подъезд, на двери которого чудом или чьим–то неустанным попечением, сохранялся цифровой замок. Хотя все окна были выбиты, однако постоянно закрытая дверь позволяла содержать лестничные клетки в относительном порядке. Судя по всему, снукеры сюда не заходили.

- В вашем подъезде не живет ни один гуим? — спросил Кит.

- Нет, — покачала головой Джессика. — Появлялись двое. Но Саймон их быстро выселил отсюда.

- Кто это, Саймон?

- Хороший дядька. Это он постоянно чинит замок, который ломают снукеры. Работает то ли программистом, то ли оператором, на кордоне. Мощный такой…

- Восемь часов, — поторопил их Роб. — Каковы твои планы, парень?

- Мне пора на работу, — ответил Кит.

- На работу? — удивился мужчина. — Ты что–нибудь сторожишь по ночам?

- Охочусь, — усмехнулся Кит.

- Ну–ну, — процедил Роб. — Так что, идем? Тебе куда? Составлю компанию, если по дороге.

- Никуда вы не пойдете, — вмешалась девушка. — Хотя бы пока не кончится ливень.

Мужчина покачал головой.

- Мне дождь не страшен, — гордо произнес он. — Это вы промокли до нитки, а моя шкурка, — он похлопал по влажному комбезу, — спасает меня ото всего. Ее и иглой не возьмешь — метокситановая нить. Даже пистолетная пуля с пятидесяти метров уже не возьмет.

- Ого! — улыбнулся Кит. — Мне бы такую шкурку! Тоже из прошлой жизни?

- Оттуда, — кивнул Роб. — Ну? Идем?

Киту не хотелось никуда идти. Очень нужно было. И очень не хотелось. Было очевидно, что Джессика непрочь приютить его хотя бы на время, хотя бы пока он не обсохнет. На просыхание уйдет не меньше часа. А там уже и ночь… Не выгонит же она его на ночь глядя! А там… Чем черт не шутит…

Но нужно позаботиться о дозе на утро для мамы.

- Ты не пойдешь никуда, — сказала Джессика.

Он покачал головой.

- Мне нужно. Ты же видела маму.

- Ну хотя бы обсохни! Я включу электрокамин. Через час ты будешь сухим.

- Послушай ее парень, — улыбнулся Роб. — Охота подождет.

Не дожидаясь ответа, словно все уже было решено, он повернулся и вышел из подъезда, захлопнув за собой дверь.

Кит не успел ничего ни сказать ни подумать — девчонка схватила его за руку и потянула к лифту.

Лифт работал! Они поднялись на седьмой этаж, но прежде, чем ввести Кита в квартиру, она остановилась у двери и, взяв его за пуговицу ветровки, произнесла:

- Что хочу сказать… Если ты думаешь, что… Если ты… То тебе лучше догнать Роба.

- Ты о чем? — прикинулся он дурачком.

Она улыбнулась, кивнула.

- Рада, что ты меня понял.

***

В последнее время ему часто снится этот сон.

Мама здорова. Они идут по двадцать седьмой улице, в парк. Она держит его за руку и что–то рассказывает, что–то веселое и очень важное для понимания его, Кита, прошлой жизни. Но Кит никак не может расслышать ее слова — мамина речь неразложима на отдельные звуки как журчание ручья.

Они идут почему–то очень быстро. А ведь Кит еще маленький; он не поспевает за быстрым маминым шагом и ему приходится почти бежать.

Навстречу движется поток людей. Не видно, чтобы кто–то шел в ту же сторону, что и он с мамой, но навстречу им движется целый поток, серая масса, которая вот–вот сметет их с пути. Мужчины, женщины, дети, они идут медленно и бессмысленно, словно рыбы, плывущие от одной стенки аквариума до другой, чтобы там повернуть и так же медленно и бессмысленно плыть обратно. На их лицах застыли прозрачные шутовские улыбки, а в глазах не видно ничего, кроме пустоты.

Мама останавливается у тележки мороженщика. Кит очень хорошо помнит эту тележку, она всегда стояла налево от входа в парк, и к ней вечно было не пробиться, потому что уже тогда мороженое становилось редкостью.

Но сегодня возле тележки пусто, нет никакой очереди.

- Два ванильных, без сои, — говорит мама.

Кит привычно протягивает руку, чтобы взять холодный ароматный рожок, но тут его запястье стискивают чьи–то сильные и жесткие пальцы. Это мороженщик.

Кит не понимает, что происходит. А мороженщик, еще крепче сжав его руку, быстро поднимает рукав детской рубашки и подносит к сгибу, туда, где вдруг большим пульсирующим волдырем надулась вена, поблескивающий шприц.

- Мама! — кричит Кит. — Что это?! Зачем?!

- Тише, сынок, — отвечает мама. — Ты же хочешь пойти в парк?

- Нет, — отвечает он. — Не хочу. Там собаки. Они съедят нас.

Мороженщик никак не может попасть иглой в его вену, потому что Кит дергается, прыгает, пытается вырвать руку. Тогда мама приходит продавцу на помощь. Она обнимает Кита, крепко прижимает к себе, лишая возможности двигаться.

Он видит прямо перед своим лицом мамину бессмысленную улыбку гуимплена, обнажившую анемичные десны с шатающимися зубами. Ее стеклянные глаза–пуговки не знакомы ни с любовью, ни со слезами, ни с искорками радости — они пусты и безжизненны.

***

На этом месте он всегда просыпается. Еще ни разу ему не удалось досмотреть этот сон до конца, а в том, что у него есть продолжение, он не сомневался.

Ливень утих, но дождь еще продолжался, постукивал неторопливыми каплями по карнизу. Ночь.

Ночь давно стала его любимым временем суток. Ночью район номер восемь перестает быть похожим на нынешнего себя, и тогда можно представить его таким, каким он был двадцать лет назад — сонным, тихим, с любопытной улыбкой заглядывающим в будущее. Да, тогда, если выглянуть ночью в окно, можно было увидеть огни рекламы, фонари, фары редких машин, парочки, спешащие в ночной клуб или возвращающиеся из бара. Сейчас в окно смотреть бесполезно. Если на небе хорошая луна, то можно рассмотреть только контуры домов да пустые провалы захламленных улиц. И все же, ночь — это любимое время суток, потому что ночью город больше всего похож на себя двадцатилетней давности…

Квартира Джессики оказалась уютнее, чем он ожидал, чистой и ухоженной. Как ни силился, Кит не мог представить эту девушку, ходящей по комнатам с тряпкой для протирания пыли, или рядом с пылесосом, или возле кухонной плиты. Ее образ, сложившийся у него за короткое время их знакомства, никак не вязался с домашним хозяйством.

Вечером они выпили по чашке растворимой гадости с ароматом чая, разбавив ее соевым молоком и сахарином. От безвкусной соевой лепешки с соевым же сыром он отказался — не хотелось так быстро расставаться с воспоминаниями о вкусном ужине у Роба.

Она постелила ему на старом диване в гостевой, с ироничной улыбкой пожелала ему спокойной ночи… И заперла дверь снаружи на ключ!

- Эй! — позвал он. — Ты с ума сошла?! А если мне приспичит ночью?

- Там у тебя есть дверь, налево, — услышал он ее удаляющийся голос. — Это туалет.

- Ну… Ну а если будет приступ?

Она, кажется, остановилась, призадумалась.

- Но ведь случались же у тебя приступы и раньше, — ответила она наконец. — И никого не было рядом. И ничего.

- Жестко… Ну а если… Если я захочу попить… Или…

- В баре есть вода. И соевые чипсы, если ты вдруг захочешь поесть. На полке стоят книги, если захочешь почитать. Есть плейер, если захочешь послушать музыку. Только не забудь надеть наушники. Если захочешь поиграть, там где–то валялась игровая приставка. Кажется, она еще работает.

Вот коза!

Но он был неготов к такому повороту событий. Кит и сам не знал, почему он решил, что сегодня ночью ему что–нибудь обломится, но сейчас чувствовал себя жестоко обманутым.

- Ну а если… — начал было он, но она не дала ему договорить.

- В шесть часов я тебя разбужу. Это не слишком поздно?

- Я встану в пять, — уныло ответил он. — Мне еще нужно поработать.

- Хорошо, — согласилась она, уже почти неслышно (наверное, из спальни). — Я открою тебя в пять…

Он читал, пока свет, предупреждающе мигнув три раза, не погас. В десять вечера электроснабжение районов прекращают. Только Центр и Правобережье пользуются электричеством без ограничений.

А с другой стороны, Киту было приятно, что девчонка его обломила. Да и правда, с чего это он взял, что она должна пускать в свою постель первого встречного. Если они подружатся, то рано или поздно он все равно ее уговорит, а то что она не собиралась давать ему вот так сразу — это хорошо.

Он посмотрел на свои старенькие часы. Фосфоресцирующие полоски стрелок показывали начало пятого. Да, именно в это время он всегда и просыпается после того сна.

У него был еще почти час до подъема. Он повернулся на другой бок, поуютней завернулся в легкое одеяло и закрыл глаза.

- Алло… Да…

Ее голоса почти не было слышно.

Сначала Кит не мог понять, на самом деле он слышит этот голос, или ему снится.

Телефон стоял у нее на тумбочке, в прихожей, так что чудом было то, что он услышал ее сквозь сон, через дверь и гостиную.

Он осторожно поднялся и на цыпочках подкрался к двери, прижался к прохладному пластику ухом. Теперь он лучше слышал ее, но иногда она настолько понижала голос, что отдельные слова пропадали

- …у себя… Нет, сорвалось. Меня атаковал гуим, а потом… В общем, не удалось. Сегодня я повторю заход… Нет… Да… Вот еще что… пусть Марк пробьет по базе… Эрджили… Да, Эрджили… Нет, фамилии не знаю. Может быть, это и есть фамилия… Цыган… против корпорации… вакцину… по полученным сведениям, это может… Да… В шесть…

Слышно было как она положила трубку.

Кит отошел от двери, улегся, завернулся в одеяло.

Эрджили…

Пусть Марк пробьет по базе…

Эрджили…

Эрджили…

Против корпорации…

Вакцину…

Эрджили… Никто не должен знать, где он, кто он и зачем он! Эрджили — его последняя надежда на то, что мама вернется. За Эрджили он убьет любого — не медля, не думая, не сомневаясь.

Кто эта девчонка? Она работает на корпорацию?

Тогда он убьет и ее.

Эрджили…

Надо предупредить его!