Доверие (СИ)

Глава 18

Оконный механизм тихо щёлкает, стоит только повернуть ручку. И в тишине спальни этот звук кажется настолько громким, что сердце в груди заходится от лёгкой паники, однако успокаивается почти тут же, стоит лишь обернуться. Брат возится, глубже закапываясь в одеяло, но так и не просыпаясь. За стеной тоже тихо, так что можно перевести дыхание.

Что он и делает, вернувшись к окну и подставив лицо прохладным струям ночного, ещё почти по-летнему приятного ветерка.

У него должно получиться. Сегодня, сейчас. Он просто это чувствует.

«Как там? Сосредоточиться, представить себя птицей?»

Это не трудно, когда вся кожа зудит, не давая нормально уснуть, и грезится бескрайнее небо с россыпью мерцающих звезд.

Он сглатывает, прикрывая чуть зудящие горячие веки. Подставляется влетевшему в окно новому порыву ветра.

Боязнь боли на мгновение останавливает. Не своей. Можно перетерпеть. Ему не хочется, чтобы брат почувствовал её отголоски. Но мгновение проходит и он решается. Слишком заманчива сладость свежего воздуха. Слишком пьянит голову тёмное небо над городом.

Зуд усиливается, превращаясь в острое покалывание, кости ноют, меняясь, тянет мышцы. И в тот момент, когда волна дрожи спускается по позвоночнику вниз, концентрируясь в копчике, он подпрыгивает, позволяя пижамным штанам свалиться мятой тряпкой на пол.

Дребезжит задетое крылом окно, и он в панике оборачивается, но нет, всё тихо. Везде.

Город впереди притягивает словно магнит. Сияет огнями окон и фонарей. Перемигивается фарами проезжающих мимо машин.

Он шагает вперед, словно делал это всегда. Расправляет крылья, позволяя воздуху поймать тело.

Взмах, ещё один.

Он даже не думал, что летать будет так приятно. И что чистое тёмное небо за пределами ярких огней города сияет алмазной крошкой.

Забрав крутой вираж, он спускается к домам. Проносится, петляя меж деревьев, с восторгом прислушиваясь к работающему как часы телу. Планирует, провожая в путь чью-то машину, прежде чем свернуть с проезжей части на пешеходную дорожку.

Оказывается, у него есть инстинкты и если не пробовать рулить самому…

— Ой, мамочки, смотри, что это⁈

— Вау, сова! В городе!

— Может из зоопарка сбежала?

— Или кому-то в Хогвартс пора!

Сбивая с толку, звучит на разные голоса, переплетаясь в клубок из удивления, восхищения и смеха, так что он спешит скрыться от чужих взглядов. Рвётся ввысь, ловя крыльями потоки воздуха. Сердце в птичьей груди бьётся как сумасшедшее от страха и восторга одновременно. И от второго становится стыдно.

Там, в их общей комнате, спит так и не вставший на крыло брат. Он не узнает этого восторга. Не почувствует бьющего в лицо ветра над крышами домов. И определённо будет волноваться, если проснувшись, обнаружит, что остался в комнате один.

По инерции мотает вперёд, когда он приземляется, цепляясь когтями за ветку дерева. Он не придерживался какого-то одного направления во время полёта, поэтому сейчас приходится оглядеться, чтобы понять, где находится, прежде чем повернуть обратно. Домой, чтобы никто не заметил его самовольной отлучки.

А в следивший момент женский крик разрывает наполненную привычными уже звуками ночь. Где-то, словно в ответ, сигналит машина, сбивая его с толку.

Он едва удерживается на ветке, вонзив когти в кору глубже и обнимая крыльями, словно руками, ствол.

Тихая монотонная мольба царапает, снова привлекая внимание. От грубого мужского смеха передергивает, и он срывается с ветки, расправляя крылья. Туда, где нужна помощь.

Ведь кто, если не он?..

Неприятный холод касается кожи своими призрачными пальцами, так что Макар кутается плотнее, зарываясь глубже в одеяло. Он ещё балансирует на грани между сном и явью, не особо воспринимая действительность. Не хочет просыпаться, опускаясь на землю и лишаясь крыльев, что так упруго поддерживал ветер. Ему нравится небо с той россыпью мерцающих звёзд и подражающие им огни города, сияющие в противовес жёлтым теплом.

Там у него всё получается: летать, дышать полной грудью и быть героем. Ведь он непременно спасёт ту девушку…

Однако ещё один порыв ветра ласково касается, ероша волосы на макушке, словно нежный родитель. Что-то тихо шуршит, прежде чем звякнуть, и Макар всё-таки разлепляет глаза.

Пелену сна сносит, словно её и не было, а под кожу забирается холод уже иного плана.

Распахнутая створка окна с тихим стуком соприкасается со стеной, надувается парусом тонкая занавеска…

Подскакивая, Макар всё ещё надеется, что это глупая шутка. Месть за эксперимент со связью прошедшим вечером. Поэтому подтягивается на бортах, игнорируя лесенку, чтобы заглянуть наверх, но кровать пуста. Только привычно разворошенное одеяло, сбитая подушка, да кинутая кое-как пижамная рубаха в ногах, говорят о том, что брат всё-таки спал тут.

А под окном, у самой стены, половой тряпкой валяются пижамные же штаны.

В лицо бьёт новый порыв холодного ветра, заставляет зажмуриться на мгновение, прежде чем снова выглянуть за пределы комнаты. Там, в ночной тьме, словно в насмешку, перемигиваются с огнями города звёзды. Будто знают что-то такое…

И не видать поблизости ни одной птицы.

Внутри леденеет.

Сон был не сном — ни простым, ни разделённым на двоих — а реальностью брата, пришедшей по их странной связи. И крик женщины, на который тот ринулся, тоже был реален.

«Кость?»

Макар тянется, в надежде, что брат ответит. Где бы он ни был, раз дошёл «сон», значит и зов дойдёт. Доберётся, найдя адресата.

Неприятно сохнет во рту от мысли, что ничего не выйдет. Ноги мёрзнут, заставляя переступать с места на место, но окно он всё равно не закрывает.

«Константин!»

Брат не любит полную форму своего имени, зато отзывается мгновенно. Пусть даже лишь для того чтобы обругать или выразить своё недовольство. Только сейчас молчит. И сгущаются тени по углам, клубясь словно живые.

«Что я родителям скажу, птичья твоя голова⁈»

Он даже не знает, куда унесло брата. Понимает, что поступает глупо, но… Останавливаться, когда почти натянул джинсы, кажется неправильным. Как и оставлять брата там одного.

А вдруг?..

Тревожит его конец сна, царапая внутренности, словно заправский кот. Тянет в дорогу внутренний голос, обещая, что их связь поможет найти верный путь.

Окно Макар упрямо не закрывает, в надежде, что брат вот-вот вернётся. Влетит встопорщенным комком перьев, царапая когтями подоконник и сверкая жёлтыми глазищами.

«Скоро будем. Не волнуйтесь» — царапает Макар ручкой родителям записку, той самой, упавшей от ветра на пол. Спешно пихает в карман мобильник и, лишь отвернувшись к двери, вздрагивает, пойманный тихим шуршанием за спиной и растерянным выдохом в сознании:

«Ты куда?»

На подоконнике, тёмным объёмным пятном сидит сова. Лупает жёлтыми, словно отражающими весь свет улиц, глазами. Перекатывается с боку на бок, неуверенно поджимая лапку. Макар чувствует отголосок боли в левой лодыжке, но это ощущение тут же стирается нахлынувшим облегчением напополам со злостью.

Живой. Мудак.

Хочется вышвырнуть пернатый комок обратно в окно и захлопнуть створку. Пусть и дальше летает, раз так приспичило.

Костя словно чувствует, перекидывается спешно, заставляя отвести взгляд в сторону, переживая отголоски изменений. Не желает Макар видеть, как корёжит брата трансформация.

— Ты куда? — повторяет уже вслух, но хрипло и тихо. Только Макару от этого не легче и не лучше.

— Никуда. Уже. Придурок.

Раздражение и злость накрывают волной и Макар закрывается, как вечером: с громким стуком захлопывая воображаемую дверь. Даже ключ проворачивает. Поджимает губы, стягивая толстовку и джинсы, прежде чем нырнуть под одеяло.

Снов он брату не желает, отворачиваясь носом к стене и зажмуриваясь. Вообще ничего больше не говорит, сдерживая всё ещё не прошедший порыв настучать брату по тыкве или хотя бы пнуть. Того видимо и так кто-то уже приласкал. На ногу он старательно не наступает.

— Макар?

Он чувствует, как Костя замирает у самой границы кровати. Готов поспорить, будь такая возможность, посмотреть глазами брата, то увидел бы сейчас себя: маленького, скрючившегося и обиженного.

Или всё-таки напуганного?

По телу всё ещё скользит отголосок дрожи, щекоча нервные окончания.

— Иди спать, — не оборачиваясь, всё-таки отзывается он. — Спокойной ночи.

— Так как говорите, прошло вчера ваше первое занятие?

Макар чувствует, как напрягается рядом брат. Ему не нужна странная связь или зрение, чтобы знать, что вот сейчас он наверняка застыл с поднесенной к губам ложкой. Всего на мгновение, родители вряд ли успели заметить заминку, полностью сосредоточив своё внимание на нём.

Отчёт на младшем брате, еда в отсутствие родителей на нём же, контроль домашнего задания тоже…

Иногда Макару кажется, что в его лице они породили на свет не второго сына, а какую-то няньку.

Вот даже сейчас позавтракать не дают спокойно. Правда и есть-то особо не хочется. Больше спать.

— Никак. Там скорее экскурсия была, а не занятие.

Стук ложкой по тарелке возобновляется. Костик вернулся к завтраку. В отличие от родителей. Вернее от матери, отец преспокойно допивает чай, уже расправившись со своей порцией.

— Недалеко от города. Бывшая военная часть. Похожа чем-то на спортивный лагерь. Кормят нормально.

А что ещё скажешь?

Макар пожимает плечами и возвращается к завтраку, сделав вид, что вопрос закрыт. Тем более что хочется доесть наконец-то и свалить в комнату, подальше от родительских глаз и поближе к подушке.

Только последнее оказывается недостижимой целью.

— Ты всё-таки злишься! — с порога заявляет Костя, стоит только Макару вытянуться на кровати.

— На что?

В окно ярко светит солнце, обещая погожий и вероятно тёплый денек. Выманивая выбраться без курток. Осень в этом году что-то штормит, кидая от тепла к дождю и ветру.

— На ночь.

Костя присаживается у кровати на корточки, тем самым вынудив повернуть и чуть запрокинуть голову, чтобы видеть брата. А потом и вовсе сесть.

— За то, что я, — Костя понижает голос до шёпота, спешно косясь на дверь: — Улетел.

Макар рассматривает всё ещё взъерошенного после сна брата: торчащие во все стороны волосы, мятая пижама и, как последний штрих, перо в волосах. Видимо осталось после смены ипостаси ночью.

— И? Хочешь сказать, что больше не будешь?

Окажись на его месте кто другой и всё это выглядело бы забавным: старший винится перед младшим, смотрит своими щенячьими, хотя скорее уж совиными, глазами, чуть опустив голову. Будь собакой наверняка бы и уши прижал к голове. Правда от мысли, что брат мог не вернуться, что, ему, Макару, пришлось бы утром объясняться, куда тот делся и где находится… Что если бы с ним что случилось… внутри, словно клубок змей образовывается: холодных, склизких и ползучих.

Макар не удерживается. Даёт щелбана, хотя хочется отвесить подзатыльник. За глупость, за распиздяйство, за рассеянное пожатие плеч вместо ответа. За то, что поступит так же, если придётся или захочется.

— За что⁈

Судя по обиженному лицу, щелбан вышел «непозволительно» сильным и от этого внутри разливается немного стыдное удовлетворение.

— За то, что дурак, — Макар наклоняется ближе, упираясь ладонями в постель. — О родителях подумал? Обо мне окей, не думай, а о них? Представь: утро, зовут завтракать, а тебя нет. Совсем нет. Нигде.

— Я бы вернулся…

— Уверен? Один комок перьев против троих. Да хоть бы там десять женщин кричали!

— Ты… видел? — ошеломленно-растерянное выражение лица вводит в ступор. Макар даже отстраняется, возвращаясь на исходную. — Там был эффект неожиданности я бы никогда…

«Не подверг себя глупой опасности» — повисает в воздухе, вызывая у Макара смешок.

— Супергерой, блин. Ногу покажи.

— Да ничего там…

— Ногу. Покажи.

Однако когда Костик, вытянув ногу, задирает штанину, там действительно нет ни намека на рану или травму. Ровная бледная кожа покрытая тёмными волосками.

— Бедро?

— Иди ты!.. Я не буду снимать штаны!

— Придурок.

— Всё нормально, честно.

На два голоса пищат телефоны, обрывая спор и оповещая о пришедших сообщениях. И пока Макар добирается до своего, Костя за спиной уже вовсю строчит ответ, светясь, словно лампочка. Тут даже вопросов не возникает, кто пишет. А на экране собственного телефона висит лаконичное сообщение от Алисы: «Когда и где?». Собраться и поговорить они договорились ещё вчера, а вот место и время так и не выбрали. Видимо придётся разобраться с этим сейчас.

Однако ответить Макар так и не успевает. Отвлекается на брата и его радостное:

— Глеб вернулся!

«Ну, кто бы сомневался».

— Ты понимаешь, что ему не стоит рассказывать? — отложив телефон, замечает Макар. Нависает тёмной тенью над сидящим на постели братом. Давить массой нереально, тот крупнее, авторитетом — тоже, ибо старше, однако… Костя смотрит исподлобья, но не возражает. Снова.

Макар никогда не понимал, как ему вообще удается эта фишка — призывать старшего брата к разуму. Причём гораздо чаще, чем это когда-либо удавалось родителям.

Только, похоже, не в этот раз, ибо в следующий момент Костя всё-таки возражает, упрямо пытаясь отстоять свои желания:

— Почему? Он мне как брат! Мы же росли вместе. Все, заметь, трое.

— То есть, — непроизвольно бросив взгляд на закрытую дверь и понизив голос, Макар наклоняется, цепляться пальцами за бортик верхней кровати, чтобы не упасть. — Ты согласен молчать о своей пернатости перед родителями, но не перед другом? В чём разница? Они, по твоей же логике, знают нас гораздо дольше.

Костик хлопает глазами, словно не может так быстро переварить вопрос.

Макар на мгновение прикрывает глаза, чувствуя, как неприятно и странно холодит внутри, прежде чем выплюнуть:

— Какого лешего он должен знать о той херне, что происходит⁈

— Он как брат и… не потащит в психушку!

Костик светится так, словно сдал какой-то особо сложный экзамен на отлично. Макару даже смешно становится. Только вот внутри всё так же холодно. А еще пусто. Словно чего-то не хватает. Такого важного и нужного, что присутствовало всегда, а сейчас исчезло, оставив после себя лишь пепел.

— Только у виска покрутит, — кивает Макар, не желая оставлять последнее слово за братом.

С прошлой ночи он так и не открыл воображаемую дверь, разделяющую их мысли и чувства. Сначала был обижен, потом пытался проснуться, сейчас этот разговор…

Макар не хочет быть зависим от брата, позволять хоть кому-то заглядывать в свои мысли, но…

«Я подумаю об этом позже» — обещает он себе, рисуя перед мысленным взором запертую дверь, ту самую, что закрыл сразу после возвращения Кости. Ключ проворачивается сам, даже не надо представлять, что касаешься его рукой, а затем и створка приоткрывается, пропуская сначала тонкий луч света, а потом и вовсе распахиваясь настежь.

Макара тут же затапливает теплом по самую макушку. Он даже пошатывает от этой волны, а вкупе с неосторожно разжатыми пальцами и попыткой встать ровно, это приводит к короткому полёту. Правда от жёсткого приземления носом в стену или бортик кровати, Макара спасает брат, поймав на подлёте. Смотрит своими ярко-жёлтыми, совинными глазами, словно в шаге от превращения. Макару чудится даже, что он видит пробившиеся через кожу зачатки перьев: пушистые, тёмные, а внутри щекочет.

— Давай сначала сами разберёмся, — отстранившись и твёрдо встав на ноги, просит Макар. — Как минимум сходим на предложенную Алисой встречу и поговорим.

«Им тоже ничего говорить не будем?»

Глаза Кости уже вернулись в норму, словно ничего и не было. А с перьями может и вовсе… Показалось.

«Или всё-таки будем? Мы как бы уже согласились…» — привычно, словно так и надо, продолжает Костя мысленно.

«Только давай не сразу все карты? Способности способностям рознь, может они о чём-то другом…»