Дороги звёздных миров

О себе: Пишу, что вижу, и о чём думаю. А поскольку с четырёх лет читаю только фантастику (спасибо папе), то и оформляю свои размышления в виде фантастики. Из всей фантастики предпочитаю научную (чем «твёрже», тем лучше). Убеждён, что мир спасёт не красота, а научная фантастика. Только она мотивирует молодое поколение учиться и не только любоваться звёздами, но и мечтать о них.

Спасение человечества в звёздной экспансии. Но чтобы лететь к звёздам, кто-то должен придумать, как это сделать. И этот «кто-то» может черпать силы и вдохновение только в научно-фантастической литературе.

Страничка — https://www. /vladimir-yacenko/

Бродяги

1 ²

Поздний вечер и потрескивание пылающих сучьев если и настраивали беседу на душевный лад, то как-то незаметно. Егор злился, осознавал свою беспомощность перед напором чужой враждебности, и злился ещё больше.

— Потому что сволочи, — спокойно сказал Глеб. — Нет им до нас дела. Ждут не дождутся, когда мы подохнем. Тогда гарантированно скапутится последний пришелец, всё устаканится, и можно будет выпить за мир во всём мире. Тем более что он уже наступил.

Отработанным движением он сорвал крышку с консервы и, давясь и захлёбываясь, вывалил кукурузу в глотку. Крякнул, отдышался, вытер рукавом губы. Консервная банка полетела в огонь, а Глеб потянулся за бутылкой.

— Вы только что съели пол-литра кукурузы, — сдержанно заметил Егор. — И пьёте дорогой кагор. Продукты, одежда, жильё… даже этот мангал из нержавейки вам доставили бесплатно. Почему же «сволочи»?

— Молод ты ещё, — стукнул зубом по стеклу Глеб, прикладываясь к бутылке. Сделав порядочный глоток, счастливо улыбнулся. — Жизни не знаешь. Посчитай, во что человечеству обошлась эта подачка? Зато есть возможность вести наблюдение за пришельцами в естественных условиях!

Размахнувшись, он швырнул бутылку в своего стаука, но промахнулся. Тогда выхватил револьвер и расстрелял в пришельца весь барабан до щелчка. Каждый выстрел отбрасывал «гостя со звёзд» на полметра. Когда патроны закончились, стаук характерными заметающими движениями приблизился к Глебу и положил к его ногам пули. Потом, так же танцуя, вернулся на место, где стоял перед расстрелом.

— Каждый раз так, — скрипнув раскладным стулом, сказал Глеб. — Приносит пули, как собака мячик. Не знаешь зачем?

— За тем же, что и собака, — удивился вопросу Егор. — Думает, что вы с ним играете. Предлагает продолжить игру.

— Думает? У него нет мозгов, чтобы думать, парень. А ты заметил, что стреляю я лучше, чем бросаю?

Егору захотелось ударить Глеба. Рядом лежало несколько запечатанных бутылок, а револьвер был разряжен. Так что исполнить желание можно было без труда, не опасаясь мгновенной расплаты. А утром они с Достиком уйдут…

Тревожно задёргалось левое веко, и будто крапивой обожгло поясницу.

«Не согласен, опасность», — сигналил Достик.

«Я не смогу его ударить, — мысленно успокоил друга Егор. — Я буду его ненавидеть и презирать, но не ударю. И за это ненавидеть и презирать себя буду ещё больше, чем его…»

— Ухожу утром, — сказал Егор. — Зашёл попрощаться.

— Скатертью дорога, — не повернув головы, ответил Глеб. — Главное, не забудь отходной лист подписать. Иначе не выпустят.

— Нет. Достика не отдам. Попробую уйти без отходного.

— Достик?

— Говорил уже. Я так называю своего пришельца.

— Верно, говорил, — скривил улыбку Глеб. — А я ответил, что это безумие. И то, что ты задумал, тоже дурость. Погранцы и санитары специально под это дело натасканы. Они твоего стаука за километр унюхают. А собаки — за пять. Пришельца из гетто не вынесешь. Чего тебе не сидится?

— Не могу долго на одном месте. Задыхаюсь. Хочу, чтобы каждый день новые горизонты. Проблема с головой. Сами сказали: «безумие»…

— Тоже мне «проблема», — фыркнул Глеб и громко икнул.

Ничуть не смущаясь, отыскал мутным взором Достика и бросил в него револьвер. Не попал.

— Сдай его белым халатам, получи премиальные и катись к своим горизонтам. Будь счастлив, человек!

— Не могу, — севшим голосом сказал Егор. «Если бы он попал в Достика, я бы его точно ударил!» — Он мне друг. У меня, кроме него, никого нет.

— Дурик ты, — устало сказал Глеб. — Дурик и чудило. Разве ты из соломы?

— Нет.

— А пришельцы — из соломы. Нету в них ни капли человеческого. Разве что вонь и назойливость. Или твой не воняет?

— Можно притерпеться.

— Можно, — легко согласился Глеб. — И с крыши вниз головой — тоже можно. Или в омут с камнем на шее. А потом с разбегу под поезд. Я, к примеру, в резервации только потому, что здесь хорошо. Повезло мне, понимаешь? Вытащил счастливый билет. Кормят, поят, одевают… всё бесплатно. Это ты правильно заметил. Опять же кино, вино, Интернет. Всё на халяву, бери — не хочу. Кому особенно неймётся — тренажёры, бассейны, стадионы. Девки под видом туристов приезжают. И не сказал бы, что шибко разборчивые. Сиди себе у компа и путешествуй в своё удовольствие. Кто тебе мешает?

Егор попробовал объяснить:

— Фотки и фильмы — это другое. Нужно, чтобы ветер на лице и пыль на ботинках. Свобода — это когда всюду небо, и взгляд скользит в бесконечность. Идёшь, куда хочешь. Останавливаешься, где хочешь. Краски, запахи, звуки…

— Запахи? Какие «запахи», когда рядом эта вонючка?!

Глеб наклонился, выхватил из сумки с продуктами второй револьвер и снова разрядил его в своего пришельца. Тот, как заводной, с поклонами и реверансами принёс пули, и вновь вернулся на место, терпеливо ожидая продолжения игры.

Егор почувствовал, как вспотели ладони. «Хорошо всё-таки, что я его не ударил, — подумал он. — Впрочем, Глеб не стал бы стрелять. С такими кулаками, чтобы проучить меня, ему револьвер не нужен».

— Знаю, что бесишься, — неожиданно по-доброму сказал Глеб. — Видел, как ты лентами украсил платаны на плацу. Зачем?

— Хотел, чтобы у нас появилось что-то новое. Типа «Нового года».

— Ничо так. Красиво. Где столько разноцветных ленточек нашёл?

— На аэродроме. Там, на юге, — Егор показал пальцем на юг. — Вы, наверное, не знаете, что у резервации есть аэродром?

— Понятия не имею, — равнодушно согласился Глеб.

— Две километровые полосы и десяток бетонированных стоянок для самолётов. Пустые, конечно. Но в одной из подсобок диспетчерской вышки лежат полсотни парашютов. Отличный материал. Шёлк! Я взял три рюкзака. Склеил воздушный шар. А остатки выкрасил и порезал на ленточки…

— Молодец! — оживился Глеб. — Вот это по-нашему: в лоскуты, на мелкие кусочки! Почему только три? Надо было всё порезать.

— Разрешили только три. Я спрашивал.

— Спрашивал? — разочарованно протянул Глеб. — А вот это ты зря. Анархия у нас. Бери, что хочешь, и ни с кем не разговаривай. Потому что даром. Странно, что тебе здесь не сидится. Я думал, гетто — рай для бродяг.

— Бродяга — это человек, который бродит, — рассудительно сказал Егор. — Человек, который берёт без спросу, называется по-другому. Я всегда отрабатываю за всё, что беру. И всегда спрашиваю.

— Отрабатываешь?

— Грязной работы хватает. Такой, за которую не всякий возьмётся: выкопать старое дерево. Напилить и наколоть из него дрова. Переставить нужник в новое место. Побелить стены, выправить окна-двери… Или что попроще: вымыть посуду, начистить овощи… Мне же не деньги нужны — только еда, душ, прачечная. Редко — одежда, обувь. Иду, куда глаза глядят. Но на зиму, конечно, останавливаюсь. Зимой за дачами зовут присмотреть.

— Странная жизнь для молодого парня, — ухмыльнулся Глеб, в раздумьях перекатывая бутылку с ладони на ладонь. — Чужого не берёшь, добра не копишь. Ты, наверное, дурак?

— Разве брать и копить — признаки ума?

— Признак ума — быть здесь! — наставительно заявил Глеб. Он даже отставил бутылку в сторону. Наверное, разговор показался интересным. — Потому что дураки своих пришельцев пустили через пылесос, а такие, как мы с тобой, их берегли и лелеяли. Над нами издевались соседи и смеялась родня, но мы вырастили стауков. И теперь за эту самоотверженную работу общество нас щедро награждает…

— Но вы в своего стреляете!

Глеб покачал пальцем из стороны в сторону:

— Эксперимент! Сволочи в белых халатах изучают наши действия и следят за ответной реакцией пришельца. Вот почему мы с тобой самые важные люди на Земле. А вдруг именно эти выстрелы откроют истинную подоплёку вторжения?!

Он замолчал. Задумался.

«Потрясён собственной эрудицией? — предположил Егор. — Нужна ему „истинная подоплёка“, как собаке свежий навоз…»

— Не зря это всё, — тревожным шёпотом сообщил Глеб. — Попомни моё слово, парень, не зря! Им что-то нужно.

— Достик бы сказал, — брякнул Егор.

Левое веко опять потяжелело, и на языке стало кисло. Пришелец сигналил, что недоволен болтливостью Егора. Но Глеб ничего не заметил:

— Мы тут под пиво и шашлыки с ребятами базарили. Думаем, что стауки никакие не братья по разуму, а что-то вроде ищеек. Ищут они. Может, сырьё вынюхивают. А может, обороноспособность проверяют.

— Тогда они не те дома под инкубаторы присмотрели, — улыбнулся Егор.

До Глеба вдруг дошло:

— Погоди! Что значит, «Достик бы сказал»? Он у тебя что, разговаривает?

— Беседой я бы это не назвал, — осторожно ответил Егор. — Просто временами чувство такое, будто он меня понимает. А я его.

— Как с собакой?

— Да! Как с собакой, — с облегчением подтвердил Егор.

— А ко мне чего припёрся?

— Попрощаться. Вы первый, кого я здесь встретил. Собственно, я ведь больше ни с кем так и не познакомился. Куратор объяснил, что замкнутость — характерная черта хозяев. Он сказал, что мы все — интроверты.

— Больше слушай своего «курватора», — гоготнул Глеб. — Это я-то замкнут? Да если хочешь знать, я — самый общительный человек в мире!

— Поэтому мне и показалось, что уйти, не попрощавшись, невежливо… Куратор сказал, что без пришельца выпустят.

— Выпустят, — подтвердил Глеб. — Без пришельца катись, куда хочешь.

— А вы почему своего не сдаёте?

— Ещё чего! — ухмыльнулся Глеб и почесал стволом револьвера шею. С воротника скатилось несколько зёрен кукурузы. — Если сдам, придётся уйти. А снаружи нужно работать… и за стрельбу посадить могут. То ли дело здесь, в гетто. Умному человеку — раздолье! Кстати, об уме. Не забудь, что разрешают к выносу всё, что можешь унести в руках. Советую литиевые аккумуляторы. Здесь бесплатно, а снаружи по рублю за грамм веса. Прикинь, как можно нажиться?! Вот только тяжёлые…

Поначалу вторжения не заметили.

Никто не встревожился, когда в каждом углу домов и квартир появились крошечные коконы из невесомых нитей. Ничем не примечательные комки паутины, какие обычно вьют пауки для кладки яиц. Именно в эти первые недели пришельцы понесли самые большие потери. Нисколько не задумываясь о природе коконов, усердные хозяйки и домработницы старательно выметали их вениками и вытирали влажными тряпками.

Но углов оказалось больше, чем людей.

Вторая волна истребления накатила через две недели. Коконы выросли до размеров среднего апельсина и сильно воняли нашатырём. Примерно в это же время люди начали понимать, что происходит что-то неладное. За дело взялись энтузиасты-натуралисты-любители, а вслед за ними и дипломированные учёные. Изучение велось сперва просто из любопытства, а позже — с растущим изумлением и ужасом.

Третья волна уничтожения проходила организованно и под надзором правительств. Люди претендовали на доминирование если не во всей Галактике, то хотя бы на родной планете. Холивар добросовестно подогревался сенсационными статьями и сообщениями по радио и телевидению. Блогеры разоблачали военных преступников в белых халатах, чьи безответственные эксперименты породили монстров, опасных для человечества. Военные и «белые халаты» единодушно заявляли — «это не мы» — и переводили стрелки на космос.

Биологи придумали термин «экзозародыш» и обратили внимание на удивительную избирательность пришельцев: коконы росли только в плотном контакте с разумной жизнью — в жилых домах и гостиницах. Их не было на складах, в цехах и офисах. Оставались чистыми углы кают кораблей и купе железнодорожных вагонов. Не находили коконов и в госучреждениях: то ли пришельцы не обнаружили в них жизни, то ли не сочли эту жизнь достаточно разумной.

Санэпидемстанциям подкинули деньжат, и мобильные отряды санитаров охотно откликались на каждый вызов испуганных общественной истерией людей.

Разумеется, военные и «белые халаты» не забыли и о своей профессиональной любознательности: за особое вознаграждение санитары поставляли зародышей в институты и лаборатории. К этому времени, если бы не специфический запах, их можно было принять за небольшую дыню. Тогда же открылись ещё два неудобных свойства пришельцев — абсолютный патриотизм и категорическая несклонность к сотрудничеству. Оторванные от места вегетации, зародыши теряли оранжевый цвет, чернели и сохли. После пересадки в угол лабораторного бокса в течение суток они превращались в труху и осыпались пылью.

Сообразительные учёные пошли на поклон к населению. Арендовались комнаты с уцелевшими зародышами. В них разворачивали лаборатории для наблюдения за ростом плода в естественно-домашних условиях. Коконы круглосуточно освещались и снимались видеокамерой. Их облучали, задымляли, топили. Опрыскивали кислотой и ядохимикатами. Высаживали на них грибок и плесень. Проверяли на стойкость к вирусам и бактериям. Тщетно. Пришельцы демонстрировали полное равнодушие к любым средствам уничтожения: как к проверенной веками химии, так и к новейшим бактериологическим разработкам военно-промышленного комплекса. Обидно…

Романтически-настроенные граждане, решившие самостоятельно провести исследования интервентов, искали свои пути. Они рассказывали пришельцам стихи и пели песни, танцевали и показывали фокусы. Люди упражнялись в контакте, кто во что горазд. Всё было напрасно. Зародыши или росли, или осыпались в прах. Другого отклика никто не видел.

В Интернете появились каталоги веб-камер, которыми велось наблюдение, и всё человечество, затаив дыхание, следило за потрясающим экспериментом по домашнему выращиванию пришельцев из космоса. Проводились конкурсы с немалыми денежными призами на самый оригинальный способ привлечь внимание существа, растущего внутри кокона. Гонорары авторов научной фантастики превышали доходы дельцов шоу-бизнеса. Мелодрамы, детективы и вестерны были забыты. Порно-сайты и страницы светской хроники теряли посетителей. Человечество стояло на пороге великих открытий. Человечество дышало мечтой.

Через три месяца коконы подросли до размеров тыквы, треснули, и в оглушительной волне зловония из них вылупились стауки…

2

Лейтенант пограничной службы крутил документы и так, и эдак, и по всему было видно, что выпускать Егора из гетто ему не хочется.

— Я не вижу отметки о сдаче стаука, — сказал пограничник. — Кто у вас принимал пришельца?

— А самого пришельца вы видите? — враждебно спросил Егор.

Солнце давило на плечи, и от этого рюкзак не становился легче. Настроение было «так себе». Холодный приём пограничной заставы ему не способствовал. Как, впрочем, и беседа с санитарами два часа назад.

— Есть порядок…

— «Порядок» — это когда молчит ваша собака, — Егор кивнул в сторону лохматого пса, дремлющего в тени невысокой акации. — Если бы пришелец прятался у меня в рюкзаке, или плёлся где-то сзади, ваша собака уже давно подняла бы на ноги всю округу. А за час до её лая вы бы услышали вой собаки санитаров.

Пограничник, не выпуская из рук документы, потёр рукавом переносицу и в сомнении сказал:

— Так-то оно так, но…

Щёки обдало холодом. «Достик полагает, что лейтенант колеблется, — понял Егор, — нужно немного поднажать…»

— Не надо «но», — с вызовом сказал он. — Если вам плохо объяснили, как следует поступать в случаях, когда человек уходит из резервации без стаука, зовите командира. А ещё лучше, начальника заставы. Давайте вместе ему расскажем о наших затруднениях и бестолковом инструктаже, который вы получили.

Лейтенант поджал губы, но сдаваться не спешил:

— Пойдёмте в офис, молодой человек. Стакан холодного чаю? Могу предложить квас. Отдохнёте под кондиционером, пока я свяжусь с комендатурой.

— Связывайтесь, — равнодушно ответил Егор, не двигаясь с места. — За приглашение спасибо, но я здесь постою. Домой хочу. Надоело всё.

На последней фразе голос удачно дрогнул. Пограничник покосился на дремлющую собаку, осмотрелся по сторонам и вернул документы.

— Удачи вам, — сказал он и взял под козырёк. — Спасибо за сотрудничество!

Егору стало неловко за свою резкость:

— Извините, если показался грубым. Но я, и вправду, больше ничем не могу помочь.

Он двинулся прочь по накатанной грунтовой дороге.

— Может, подвезти? — крикнул вслед лейтенант. — До трассы два километра!

— Спасибо, я сам, — обернувшись, крикнул в ответ Егор. — Прогуляюсь. Двадцать минут роли не играют.

Он не собирался садиться в автобус. По асфальту идти тоже не хотелось — пришлось бы шагать под сочувствующими взглядами водителей или, что гораздо хуже, отказываться от предложений «подвезти».

Поэтому, как только застава скрылась из виду, он круто повернул в пустыню. Если верить карте, отсюда до города не больше тридцати километров. В сумерках он издалека увидит огни и не пройдёт мимо. Впрочем, куда идти, он ещё не решил.

За месяц жизни в резервации Егор устал от людей. Перспектива недельного отшельничества в пустыне, наедине с ветром и Достиком, казалась невероятно притягательной.

«Сдался мне этот город, — подумал Егор, — странно, что я вообще о нём вспомнил…»

Через два часа рюкзак заметно прибавил в весе, а Егор начал подумывать о привале, чтобы перевести дух, перекусить и вообще собраться с мыслями.

В пятки впились крохотные иголочки. «Хочет, чтобы я шёл дальше, — понял сигналы Егор. — Не выйдет!» Он сосредоточился и отправил Достику выразительную картинку: шагающий скелет разваливается на части и падает, придавленный огромным рюкзаком.

Тогда иголочки впились в ягодицы.

«О том и толкую», — ухмыльнулся Егор.

Он проходил мимо холма, поросшего высоким кустарником. «Если на кусты набросить маскировочную сеть, то в её тени можно будет отдохнуть от зноя, — решил он, сворачивая к зелени. — Съем пару бутербродов и сделаю несколько глотков из фляги».

С облегчением сбросив тяжёлый рюкзак, Егор вынул из бокового клапана сеть, сложил её вчетверо и соорудил что-то вроде навеса. Полчаса отдыха и лёгкий обед вернули силы и доброе расположение духа. Он даже начал подумывать: «А не проверить ли мне работу новенького примуса?» Но потом решил, что для полноценной стоянки ещё недостаточно далеко забрался в глушь.

«Разведу огонь вечером, — подумал Егор. — И обязательно у южного подножия холма. Никто не увидит ни со стороны города, ни со стороны гетто. Я обманул их. Заживу лучше прежнего: привычки те же, но уже не один. Теперь Достик всегда будет со мной. Его не найдут. Нас никогда не разлучат».

Защекотало на макушке. Будто ветер пригладил волосы. Он улыбнулся близкому счастью, но улыбка увяла, когда в тридцати метрах от себя увидел с десяток человек, сидящих на огромных баулах. Люди смотрели в его сторону и тихо переговаривались.

«Здорово, однако, я замаскировался, — растерялся Егор. — Или выбранный цвет сетки для этой местности не годится?»

«…??? — отправил он своё недоумение Достику: — Почему не сказал?»

В ответ запылали уши: «Виноват, увлёкся».

— Здравствуй, добрый человек, — раздалось над головой.

Егор повернулся и увидел возле лица тяжёлые армейские ботинки. Обладатель серой от пыли обуви возвышался над сеткой. Чтобы общаться с человеком, а не с его ногами, пришлось выбираться из укрытия.

— Здравствуйте, — ответил Егор, отряхивая колени. — Я иду к городу. Не подскажете дорогу?

— Разумеется, — отечески улыбнулся человек. — Тебе туда.

Он небрежно махнул рукой, и Егор приуныл. Незнакомец обманывал.

— Спасибо, — на всякий случай поблагодарил Егор, ловко сдёргивая зацепившуюся за кусты сетку. — Я могу для вас что-то сделать?

— Чепига! — крикнул кто-то из группы людей. — Оставь пацана, у нас последняя бутылка пива…

— Можешь, — ответил Чепига, игнорируя крики. — Для начала заплати за ответ.

— И по какой цене идут ваши ответы? — покосившись на приятелей вымогателя, спросил Егор.

— Всё зависит от того, что у тебя в рюкзаке, — ухмыльнулся бандит.

— Ваш ответ ничего не стоит, — уверенно сказал Егор. — Потому что вы показали неверное направление. Город в другой стороне.

Он почувствовал, как задёргалось веко — Достик не соглашался с его мнением.

— А давай у них спросим? — Чепига кивнул в сторону людей на баулах. — Пусть они рассудят.

— Это не судьи, а ваши приятели. Стало быть, заинтересованные лица.

— Но ведь других нет? — поднял брови бандит. — Как быть?

— Я пойду в другую сторону. Это будет означать, что я не воспользовался вашим советом. А если не воспользовался, то и платить не за что.

Чепига осуждающе покачал головой.

— Если ты пойдёшь в другую сторону, значит, воспользовался! Поступая вопреки, ты инвертируешь мой совет в соответствии со своим мнением обо мне. Но в основе расчёта всё равно лежат мои слова. Выходит, должен.

Егор забросил рюкзак на спину и с ненавистью сказал:

— Сразу видно — учёный человек. Только вещи свои я вам не дам. В чём дело? Человек человеку — волк? Будешь грызть глотку, потому что можешь? Вы ведь тоже не налегке, — он кивнул на поклажу спутников бандита. — Зачем вам лишняя тяжесть?

— Чтобы руку не сбивать, — примирительно сказал Чепига. — Народный контроль за выносом имущества гетто. Общественная налоговая на нетрудовые доходы.

— Налоги? Уподобимся богачам от правительства, которые грабят, не потому что голодны, а потому что у других ещё что-то осталось? У меня в рюкзаке только личные вещи. Трусы, носки, полотенце. Ты так нуждаешься в этих тряпках? Тебе они нужнее, чем мне? А может, ты голоден? Хочешь съесть мои бутерброды? Или выпить мою воду? У меня десять литров воды. Это половина веса рюкзака.

Чепига отступил на несколько шагов. На его лице читалось изумление, а через секунду — растерянность. По щекам Егора пробежал озноб: «Поднажми!» — советовал Достик.

— Или твои приятели умирают от голода? — Егор грубо ткнул пальцем в сторону людей. Потом повернулся к ним и громко крикнул: — Ваш друг говорит, что вы давно не кушали и хотите отобрать у меня бутерброды! Это правда?

— Хорош играть на публику, — хмуро сказал Чепига. — Не нужна нам твоя колбаса. И шмотки твои не нужны. Уже и пошутить нельзя…

— Дурацкие шутки, — строго сказал Егор. — Особенно с незнакомым человеком.

— Чепига, — представился шутник и протянул руку.

— Егор.

— Стаука не видел? — спросил кто-то из приятелей Чепиги. — По радио сообщили, что пришелец ушёл. Объявили награду. Немалые деньги.

Егор и не заметил, как они подошли. Он пожал плечами:

— Нет, не видел. Своего я отпустил, а до чужих мне нет дела. И деньги меня не интересуют.

— Почему?

— Деньги — зло. Когда их нет, человек нервничает. Но с деньгами человек нервничает ещё больше.

— Ты философ?

— Я — бомж, — сказал как отрезал Егор. — Это что-то меняет?

После минутной паузы кто-то предположил:

— Так может, это твой пришелец за тобой увязался?

— Мне всё равно. Если мой стаук сбежал, значит, идёт по следу. Вам остаётся только расположиться здесь и немного подождать.

— А премиальные за стаука получил? — поинтересовался Чепига. — Если тебе деньги не нужны, можешь их нам оставить.

— Я отказался от денег, — спокойно ответил Егор. — Друзей не продаю.

— Друзей? — неприятно поразился кто-то из бандитов. — Это кого ты называешь другом?

— А ты сам кого бы назвал другом: того, кто отбирает, или того, кто даёт?

— И что тебе дал пришелец?

— Спокойствие!

В пятках закололо, а на языке стало кисло. «Хватит болтать, уходи», — сигналил Достик.

— Удачной охоты, мужики. Пусть все пришельцы будут вашими, — сказал на прощание Егор.

Он повернулся и быстрым, не терпящим возражений шагом двинулся восвояси. «Быстрее, быстрее, — подгонял он себя. — Пока они не опомнились. Пока не сообразили, что добыча ушла на голом энтузиазме».

Он бодро шагал, пока не свернул в балку между двумя холмами. Полагая, что скрылся от взглядов разбойников, обернулся: их и в самом деле не было видно.

Отправил вопрос Достику. Тот подтвердил, что они пока стоят и разговаривают: закололо в ягодицах, и задрожали губы…

Следующая мысль показалась открытием: «Я навязал свою волю враждебно настроенным людям: санитарам на выходе из гетто, пограничнику и разбойникам. Таким проще не делать ничего, чем поступить так, как их просят. Но до приезда в резервацию я у себя дара убеждения не замечал. Неужели Достик научил?»

У него зачесались ладони. «Рука руку моет…» — припомнилась фраза, которая вполне могла быть точным переводом сигнала пришельца.

Егор немного сбавил шаг, восстанавливая дыхание. Вынул из кармана рюкзака свежий выглаженный платок и старательно вытер лицо и шею от пота. Приложил влажную ткань к лицу: стало немного легче. Платок пах земляничным мылом. Егор несколько минут с наслаждением через него дышал. Когда ткань нагрелась, старательно сложил точно по сгибам и отправил на место, в кармашек.

Так уж получилось, что своих родителей Егор не помнил, и откуда у него страсть к бродяжничеству, не знал. С пришельцем «познакомился» случайно: проходя мимо очередного хутора, заметил подростков, собирающихся вылить на стаука чан с расплавленной смолой. Попросил их не делать этого. Они согласились в обмен на уборку картошки. Участок оказался большим, два дня промаялся. Потом неделю болела спина и ныли плечи, но Егор не жалел о бартере — он получил работу на обычных условиях: еда и ночлег, а в придачу приятеля — стаук неожиданно забыл о своём прежнем хозяине и привязался к Егору.

Вонь от пришельца на открытом воздухе не тяготила. Кроме того, у Егора быстро вошло в привычку держаться по отношению к своему товарищу ближе к ветру. А потом Достик научился распознавать движение воздуха и сам начал выруливать на подветренную сторону.

«Достик всегда был славным, — подумал Егор и тут же почувствовал ответ друга: тёплая волна пробежала от живота через грудь к шее. — Издевательства и насмешки людей — ничто по сравнению с удовольствием от его участия в моём отшельничестве».

Преимущества космического друга казались очевидными. Во-первых, Достик всегда внимательно слушал и никогда не перебивал. Во-вторых, не приставал с советами, не учил жизни и ни разу не усомнился в бродяжничестве как в единственно возможном способе существования. Он никогда не спал, не просил кушать или пить. Пришелец поражал здоровьем, но часто грустил. Егор долго пытался угадать причину его грусти, и, возможно, именно эти попытки помогли однажды распознать ответные прикосновения пришельца. Но и эта связь всегда оставалась тактичной, на грани восприятия. Удивительно, но пришелец, следуя за Егором по пятам, ни разу не показался навязчивым.

«Всё понимает, но помалкивает, — думал Егор. — Тот ещё хитрюга! Но меня ему не перехитрить. Глеб ошибается, стауки вовсе не „собаки“. Скорее, коты — себе на уме и всюду суют свой нос».

От приятных размышлений отвлекло сильное покалывание в пятках и жжение в пояснице. «Бежать, опасность», — перевёл смысл сообщения Егор.

«Разбойники опомнились! Бегут за мной. Что же мне делать, Достик?»

За первую неделю жизни новорожденные набрали вес под десять кило и походили на конус из пучка соломы: чуть больше метра в высоту и столько же в диаметре. На этом их рост прекратился, и как-то быстро сложилось мнение, что это и есть взрослые особи.

Перед людьми предстали безвредные медлительные существа, которые не убегали и не прятались — покорно терпели любые выходки садистов-экспериментаторов. Не жаловались, не кричали и не плакали. От электрического тока не вздрагивали, мирно растворялись в кислоте, горели синим пламенем и расчленялись на мелкие кусочки, сохраняя нечеловеческую выдержку и достоинство.

И это братья по разуму? Такие, значит, партнёры по контакту?

Обозреватели и блогеры соревновались в красочности описания своего разочарования.

Пришельца можно было сжечь или измельчить в кофемолке, но получить труп для выяснения разницы между живым и мёртвым не получалось. Тогда в угоду любознательности пришлось наступить на горло человечности.

Один из ведущих физиологов, которому довелось вскрывать живого инопланетянина, высказался предельно точно: «Если это наш потенциальный противник, то, боже мой, какие же мы звери!»

Результаты экспериментов мало напоминали отчёты успешных научных исследований: «выделенных органов не наблюдается», «микроструктура не выявлена», «контакт с окружающей средой не определён», «способ локомоции не ясен», «о механизме равновесия можно только догадываться»… Пришельцы оказались не по зубам и микробам: инертность в отношении микрофлоры и фауны поражала.

У химиков дела шли не лучше: интервенты выделяли заметное количество гелия с примесью аммиака и фтора. Кто-то даже воспрял духом: хоть что-то можно было положить в основу расчётов. Но как именно выделялась эта летучая смесь, никто не понял. В результате чего она выделялась, тоже оставалось загадкой. Привычная к оболваниванию простаков академическая наука прикрыла очередной провал магической фразой о продуктах метаболизма. О самом механизме обмена и что именно поступает на вход, скромно умалчивалось.

Разумеется, на общем безрадостном фоне не всё было одинаково уныло. К примеру, пришельцы неожиданно порадовали экзопсихологов. Как выяснилось, патриотизм зародышей у взрослой особи трансформировался в рабское преклонение перед человеком.

Перед одним человеком.

Каждый пришелец в первый день жизни выбрал хозяина, за которым следовал всегда и повсюду. Чаще всего, хозяином становился владелец здания, в углу которого рос кокон. Но в общем случае им мог стать кто угодно: от исследователя, проводившего дни и ночи рядом с растущим коконом, до разносчика пиццы, однажды заглянувшего в комнату с зародышем. Открылась новая особенность — избранники «награждались» привязанностью только одного пришельца.

Счастливые владельцы инопланетян вскоре впали в уныние, а потом и в отчаяние: от космического «приятеля» было невозможно избавиться. За хозяином он следовал с тупым упрямством, достойным зависти котов и собак, которые могут ломиться в запертую дверь час, два или даже весь вечер, но не сутки и не месяц!

Кроме того, инопланетяне воняли. Общество человека, за которым следовал пришелец, становилось ужасным испытанием. Как только не называли хозяева своих космических поклонников: приставалы, рвотики, тошнотики, зорин-зоманы… — и это только литературные эпитеты, которыми люди награждали интервентов.

Чтобы выделить пришельцев из банды живых существ, измучивших человечество назойливостью: мух, комаров, крыс, тараканов… — им дали звучное имя «приставуки». Не склонное к лишнему труду население сократило название до «ставуков». А потом даже не заметили, как из имени выпала буква «в». Так пришельцы стали «стауками».

Они не возражали.

Безропотность, с которой они принимали любые превратности судьбы, легла в основу притч и анекдотов. По всему миру возникали культы пришельцев. Люди пытались подражать странным братьям по разуму в равнодушии к превратностям судьбы.

Впрочем, разума, в привычном для человека понимании, у стауков так и не обнаружили. Не прекращались споры и о том, следует ли их считать живыми. Ведь до сих пор единственным признаком жизни стаука была локомоция. Выделение газов не принималось в зачёт, поскольку пришлось бы причислить к лику живых и сероводородные источники.

Сторонники наличия разума у пришельцев в качестве бесспорного, по их мнению, аргумента приводили опознавание и преследование хозяина. Стаук всегда знал, где находится его кумир, безошибочно выделял его из толпы и всегда старался держаться к нему поближе.

Максимальной дистанцией, на которой стаук «брал азимут», считались десять километров. На большем расстоянии пришелец замирал, не двигался несколько суток, а если хозяин не возвращался в радиус восприятия, чернел и рассыпался в пыль. Если же хозяин всё-таки успевал вернуться в десятикилометровую зону, то с какой бы стороны человек не «показывался на горизонте», стаук верно выбирал направление и двигался к цели со скоростью обычного пешехода.

Преграды помогали: даже лёгкая стена в полкирпича надёжно «прятала» хозяина от доставалы. С тем же результатом, разумеется: если в течение суток хозяин не выходил из «тени» препятствия, стаук погибал.

Помимо фантастической покладистости пришельцы демонстрировали фантастическую беспомощность. Посаженный в лёгкий фанерный ящик, стаук тупо стоял у стенки, обращённой к хозяину. Не пытался выбраться. Не проявлял признаков нетерпения. Просто стоял и всё. А если хозяин выходил из десятикилометровой зоны или прятался в доме, чернел и рассыпался в пыль.

Здравая мысль «что-то слишком много чёрной пыли» пришла в светлые головы одновременно. Мировая научная общественность вздрогнула и похолодела от нехороших предчувствий. А что, собственно, происходит с пылью после летального завершения эксперимента?

Пришельцев поначалу было так много, что никому не пришло в голову вести учёт и складирование отходов их самокремации.

Все, кто был в теме, сразу смекнули, что самое время испугаться…

3

Глаза сперва защипало, а потом резануло так, что Егору пришлось остановиться. Он опустился на колени, чувствуя влажные дорожки слёз на щеках.

— Легче, Достик. Легче! — прошептал он, пережидая боль.

Попробовал смотреть сквозь прищур и вновь зажмурился.

«Будто толчёным стеклом, — расстроился Егор. — Как я теперь пойду? А ведь не идти — бежать нужно»!

Двигаться в таком состоянии он не мог.

«…???» — отправил сигнал Достику. Ответ пришёл немедленно: цветные круги брызнули миллионом осколков и сложились в план местности — тёмно-коричневая пустошь, пунктирная линия, которой он шёл к заставам, сами заставы, отмеченные синими кружочками, и асфальтовая дорога с движущимися точками редких автомашин посреди каменной пустыни.

Движущимися?!

Чем пристальнее Егор всматривался в схему, тем отчётливей становились детали. Через минуту он понял, что видит не грубый план местности, а подробную топографическую карту, некоторые детали которой перемещались и, вполне возможно, точно отображали положение объектов по отношению друг к другу и к сторонам света.

— Ничего себе! — произнёс вслух Егор, не открывая глаз. — Вид сверху!

Да. Царский подарок! А он-то радовался сетке, палатке и прочему туристскому снаряжению, взятому из спортивного отдела хозмага. «То, что показывает Достик, ни в каком магазине за тыщу лет не сыщешь!» — подумал Егор.

Балка, по которой он пытался убежать, сворачивалась улиткой к западу. Что особенно поразило: город лежал гораздо севернее, чем ему казалось. С учётом расположения холмов направление, подсказанное Чепигой, было правильным.

Он «присмотрелся»: преследователи разделились на два отряда — первый, из семи точек, входил в ущелье. Скорее всего, Егор уже в поле их зрения. Ещё два человека двигались через холм, заходя в балку с середины, далеко впереди.

«Они обо мне слишком хорошего мнения», — с сожалением подумал Егор. Он опустил руки в нагретую солнцем пыль. Взбитый временем и ветром грунт нежно коснулся пальцев. Прикосновение показалось ласковым, но беспокойства не убавило.

«Глупо! — признал Егор. — Бестолковый получился побег. Куратор советовал: никакой самодеятельности! Обитатели города живут поимкой беглецов и контрабандой даров цивилизации…»

Люди, которые вышли на перехват, спустились с холма и остановились. Потом неспешно двинулись навстречу. С учётом длины балки и осторожности, с которой они шли, путь им предстоял долгий.

«Этак они до вечера могут идти», — посочувствовал Егор.

В то же мгновение точки перехватчиков дружно замигали. Егор перевёл «взгляд» на рой меток, нависших над красным кружочком, которым, судя по всему, был обозначен он сам. Эти точки не мерцали, держались ровно…

— Я так и подумал, что тебе понадобится помощь, — раздался знакомый голос.

— За это мне тоже придётся заплатить? — предположил Егор.

— Что с тобой, парень? — спросил кто-то из разбойников.

— Песок в глаза попал. Сейчас пройдёт.

— Подставляй руки, — распорядился Чепига. — Нужно промыть. Я солью тебе, умоешься. Только не спеши: вымывай, а не три.

Егор послушно вытянул руки и старательно умылся. К его удивлению, безболезненно открыть глаза удалось с первой попытки. Но карта не исчезла, — стоило зажмуриться, как она вновь открывалась перед внутренним взором. Чёрные точки перехватчиков топтались за ближайшим поворотом.

«Похоже, я их перенёс, и они раздумывают, что с ними произошло, — подумал Егор. — Я и сам отработал бы десять лет каторги за объяснение, что происходит».

— Легче? — спросил Чепига.

— Да, спасибо.

— Хочу вернуться к теме твоего рюкзака, — безмятежно заявил Чепига. — Во-первых, теперь ты должен за воду. С этим не будешь спорить?

Егор покачал головой. Споры с бандитом отнимали непозволительно много сил. По сравнению с картой, рюкзак не стоил таких мучений. Ни сам мешок, ни его содержимое.

— Вижу, что он вам приглянулся, — устало признал Егор. — Забирайте. Он ваш.

— В каком смысле? — удивился бандит.

— В прямом. Мне, конечно, жаль своих вещей, но удовольствие попрощаться с вами того стоит. Теперь, после стопроцентного налога на вынос, вы оставите меня в покое?

Он закрыл глаза и увидел, что перехватчики пришли в движение. «Через пять минут покажутся из-за поворота, — подумал Егор. — Заодно проверю масштаб и вообще…»

Он посмотрел на часы.

— Кого-то ждёшь? — поинтересовался Чепига.

— Часы вам тоже понравились?

Чепига оскорблённо поджал губы и отвернулся к бойцам:

— Ладно. Давайте глянем, что Бог послал.

— Вдруг гляжу, на третьей полке чей-то чемодан… — весело затянул один из разбойников.

— …Сердце радостно забилось, что же будет там? — подхватил другой.

Они загоготали, а Егор закрыл глаза и под их жизнерадостный хохот продолжал изучать карту. В том, что её транслирует Достик, Егор не сомневался. Но как? И зачем?

«…??? — отправил он сигнал другу. В углу карты появилась смешная рожица с круглыми от удивления глазами. — В самом деле, — подумал Егор. — Что значит, „зачем“? Ведь это я спросил у него что делать. Он и ответил. Как мог. И, надо сказать, у него неплохо получилось».

Хохот оборвался. В наступившей тишине кто-то присвистнул, а ближайший, наверное, Чепига, вздохнул.

— Книги?

— Зачем тебя макулатура, студент?

— Это не макулатура! — с достоинством сказал Егор, вставая с колен. — Это книги. Бумажные. С ламинационной пропиткой. Видите? Вечные! И содержание вечное. Комиксы: Тарзан, Бэтмен, Человек-паук. А вот, посмотрите, трёхтомник японской «тетради смерти». С переводом! Только вы не подумайте. Я спросил. Мне разрешили…

Он подошёл к выпотрошенному рюкзаку и принялся всё складывать обратно.

— Взял бы планшет-читалку, — сказал кто-то из разбойников. — Все книги мира…

— Псих! — вклинился другой голос. — Парень, ты, наверное, больной?

— На всю голову, — с состраданием подтвердил диагноз Чепига.

— Эгей! — закричали издалека. — Поймали!

Из-за холма вышли перехватчики. С удивлённым ворчанием разбойники потянулись им навстречу. Егор торопливо запихивал в рюкзак книги: «Мало ли? А вдруг поймут, что это и вправду ценность? Нужно уходить, пока они не передумали…»

— Облава! — раздался встревоженный голос. — За бежавшего стаука утроили награду.

Егор сноровисто подтянул шнуровку и привычно забросил рюкзак на спину.

— Приятно было познакомиться, — небрежно бросил он. — Я, пожалуй, пойду.

— А ещё специалист по комиксам, — с укором заметил Чепига. — Ты же слышал: облава. Только что по радио объявили. Если ты от нас не сумел убежать, как от военных спасёшься? Через четверть часа они столько народа вколотят в периметр, что все будут стоять боком.

— Почему «боком»? — не понял Егор.

— Потому что плечи широкие, — невесело пояснил Чепига. — Оставайся с нами, студент. Будешь на свежем воздухе, а не в камере.

Егор слушал с закрытыми глазами. Он видел правоту разбойника: в самом деле, вертолёты роились над аэродромами. По всей пустыне останавливались автомашины. Бойцы, потея в касках и бронежилетах, показывали водителям фотографию Егора.

— Почему «в камере»?

— А куда тебя? — удивился Чепига. — Никому ещё не удавалось протащить пришельца мимо блокпоста. И никогда ещё в связи с побегом пришельца не объявлялось чрезвычайное положение. Как поймают, так и запрут. До выяснения обстоятельств.

— Как бы и нас не загребли, как пособников, — забеспокоились приятели Чепиги. — Солдаты прочёсывают холмы. Увидят парня, не отмажемся.

— Тогда почему стоим? — хитро прищурился Чепига. — Хорош болтать, мужики. Уходим!

Инспекция научных центров по изучению пришельцев произвела на академическую общественность удручающее впечатление: определив состав чёрной пыли (девять десятых — обычный углерод), никто не подумал утилизировать «отходы экспериментов». Исследователи полагали останки пришельцев инертными к окружающей среде и попросту смывали их в канализацию. С доводом возмущённых теоретиков: «Человек на три четверти состоит из обычной воды, насколько он инертен к океану?» — соглашались, но огрызались в лучших традициях древнегреческих дискуссий: «Если такие умные, почему говорите об этом только сегодня?»

Сказать, что происходит с экзоуглеродом в канализации и после, никто не мог.

Лаборатории по всему миру независимо друг от друга провели сравнительный анализ массооборота и пришли к выводу, что через десять лет каждый человек будет содержать от двух до семи миллиграммов экзоуглерода пришельцев. Хорошо это или плохо, никто не знал.

Половина лабораторий переключилась на изучение чёрной пыли. Первые результаты лишь подтвердили школьный курс химии по изучению свойств угля и графита. Через неделю изматывающего штурма сразу два научных центра обнаружили структуру в углеродных гранулах, на которые рассыпался пришелец. В углеродной упаковке чередовались молибден, вольфрам и рубидий. Периодичность, с которой встречались редкоземельные металлы, довела до инфаркта нескольких научных аксакалов. К счастью, падёж среди столпов современной науки быстро прекратился. Остальные оказались моложе и крепче: бледнели, но держались.

Панику в научных рядах народные массы не поддержали. Невежество обывателя в вопросах клеточной информационной инвазии сохраняло ему крепкий здоровый сон, в то время как учёных трусило от страха.

Понимая, что выловить утерянные гранулы не получится, чтобы не сойти с ума от ужаса, людям науки пришлось срочно принять тезис о «критической массе информации», без которой запуск неведомой программы, присланной из космоса, невозможен.

В надежде ограничить поступление неизвестного кода в живые организмы, всех уцелевших к этому времени стауков собрали в резервациях. А поскольку каждому «живому» пришельцу соответствовал человек, в резервацию отправлялись и люди.

Правительства не скупились на социальные льготы жителям гетто: сохранение зарплат с обязательным отчислением в пенсионный фонд, бесплатное жильё и питание, соцбыткульт на уровне VIP-граждан — космонавтов, артистов, министров… словом, известных лиц, которыми гордится всякая страна.

О правилах выхода из бессрочного эксперимента долго не спорили: сдавай пришельца и ступай на четыре стороны. Одичать брошенный хозяином пришелец не мог: стаука помещали в герметично закупоренный ящик, где он благополучно погибал и оседал в чёрную пыль. Теперь это вещество хранилось в специальных ячейках, разделённых металлопластиковыми перегородками — мало ли чем космические гости попытаются удивить в будущем?

Так что критическую массу не допускали не только в информационном, но и в ядерном смысле. Казалось, теперь-то люди готовы ко всему! Резервации строились посреди пустыни, в окружении гор. Коренные жители временно переселялись… разумеется, «временно»! — люди не вечны, а раз так, не вечны и пришельцы. Смерть «хозяина» всегда означала гибель стаука. У исследователей была возможность выяснить и этот вопрос.

Пустыни заселялись отребьем человеческой породы, главной задачей которого являлась жёсткая изоляция гетто от остального мира. Бестолковые туристы, по умыслу или неведению неудачно спустившиеся с гор, поворачивали обратно после первой же стычки с «местными». Со своей стороны, государство закрывало глаза на незаконный вынос имущества, разбой и спекуляцию, процветающую в приграничных к пустыне районах.

Да! Многое было продумано.

И всё-таки пришельцы удивили.

Настал день, когда в чёрную пыль они обратились почти все. «Почти», потому что один всё-таки остался. Но нашли его в таком неожиданном месте, что…

Но обо всём по порядку.

4

Солнце недалеко ушло от зенита, но перестало жарить голову, хотя раскалённый камень по-прежнему жёг ноги. Разбойники, отчаянно потея, не сбавляли темп марша, ущелья и теснины струились полуденным маревом. Егор подумал, что выбираться из лабиринта предгорий могло для него оказаться непростой задачей. Автобус привёз его в гетто с другой стороны, где равнина. Там лежала привычная степь. А здесь его многолетний опыт пеших переходов пасовал. Здесь требовались другие навыки и привычки.

«Хорошо идут! — с уважением подумал Егор о своих спутниках. — Судя по следам, вес в баулах немалый. Под такой тяжестью я бы, наверное, давно упал. Впрочем, я всегда ходил для удовольствия. И никогда не торопился…»

— Чепига! — крикнули из головы колонны. — Комендант обращается к населению…

— Включи громче, — хмуро отозвался Чепига, который шёл перед Егором. — Послушаем.

Техника разбойников тоже оказалась на высоте. Голос коменданта, которого Егор видел лишь однажды и мельком, звучал уверенно и громко: «…окончание эксперимента. Группа контактёров готовится к отъезду. Резервисты и контрактники третьего карантинного пояса получат расчёт в соответствии с условиями договора вербовки и тоже свободны. Желающие пошевелить мослами для премиальных, могут попытаться отыскать Егожина Егора. Десять окладов любому, кто приведёт и сдаст пограничному отряду этого человека».

Колонна остановилась. Они побросали баулы и повернулись к нему.

«Десять окладов! — затравленно подумал Егор. — Судя по лицам, это много… Почти год работы!»

— …И, напротив, лица, укрывающие Егожина, будут привлечены к уголовной ответственности по статье за препятствие розыску больного с особо опасной инфекцией, с обязательным карантином, изъятием и захоронением всего имущества. Приметы…

Комендант зачитал рост, вес, причёску и цвет глаз, но его уже никто не слушал.

— Это ты, что ли, Егожин? — недоверчиво осведомился Чепига.

— А что, непохож? — огрызнулся Егор. — Живу в соответствии…

— Что будем делать, мужики? — в несколько голосов разродилась вечным вопросом ватага разбойников. — Пряники комендатура озвучила. О розгах тоже не забыла. Теперь бы понять, какого лешего рисковать, если синица, считай, в кармане?

«Правильный вопрос! — согласился Егор. — Тем более что я и сам не знаю, зачем мне от кого-то прятаться».

— Если вы на мне заработаете, буду только рад, — сказал он сдавленным голосом. — Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня у вас были неприятности.

Но у Чепиги оказалось своё мнение. Он развернулся к ватаге и повысил голос:

— Сколько окладов у тебя в вещмешке, Прохор? И что плохого полежать месяц-другой на государственных харчах? Этот парень может оказаться золотой курицей, олухи. Он сумел обмануть санитаров и погранцов. Он обманывает и нас. Его стаук где-то рядом. Его стаук пронёс по Червивому каньону Лёху и Митяя. Если договоримся с ним, — не поворачиваясь, Чепига с такой силой ткнул указательным пальцем в грудь Егору, что тот пошатнулся, — то договоримся и с пришельцем. На мой вкус, неслабый журавель!

— А что он сам скажет? — запальчиво крикнули из задних рядов.

— А ведь и верно, — загомонили передние. — Что скажешь, Студент?

Егору не понравилась кличка, но тратить время на пустяки казалось неразумным.

— Тех двоих действительно перенёс стаук, — согласился он, — который действительно со мной. Но я не собираюсь вам помогать в противоправной деятельности. На это не рассчитывайте!

Судя по всему, разбойники «рассчитывали» на разное и по-разному: одни потянулись к биноклям, пытаясь разглядеть среди камней ковыляющего пришельца. Другие горячо зашептались с Лёхой и Митяем. И только Чепига рассмеялся.

— Шутишь? — спросил он. — Это за кристальную честность тебя ищет батальон пограничников? Стаука ты вынес в обход застав исключительно на законных основаниях. Да?

Егор тяжело вздохнул и промолчал.

— Как видишь, «противоправность» — категория относительная, — хитро прищурился Чепига. — Хорош пасовать, мужики. Барахло спрячем. На предмет «изъятия и захоронения». А когда всё уляжется, втёмную вернёмся за товаром. Вместе со Студентом попытаемся прорваться в город. Если получится, продолжим обсуждение в общаге. Нет — сделаем вид, что вели парня в комендатуру, и сорвём премию. Что скажете?

В ответ ехидно спросили:

— А если прорвёмся в город, но кто-то не удержит язык за зубами?

— А мы договоримся, что результаты сотрудничества с Егором в первый год будут делиться поровну, независимо от того, кто из присутствующих будет с ним работать. Идёт?

— Ну, ты загнул!

— Неплохо.

— Цену моего слова знаете! — напирал Чепига. — Если Студент согласится помочь в экспедициях, о которых мы говорили: клады и затонувшие корабли, золотые рудники и алмазные копи в заброшенных и труднодоступных районах, то умнее заплатить по сотне окладов коменданту и каждому бойцу, что сейчас в оцеплении, чем согласиться на «синицу». Как думаете?

Егор уважительно покачал головой. Чепиге следовало отдать должное: он далеко смотрел и хорошо соображал.

— Как мы вырвемся из оцепления? — прервал восторженный гул трезвый голос.

— Если Студент может доставить людей сюда, к нам, то что мешает ему убрать оцепление, стоящее у нас на пути?

Воцарилось молчание. Никто не крутил головой, не сопел, не сморкался. Несколько мгновений казалось, что они вообще перестали дышать.

«Причастность к чуду, — подумал Егор. — Они поняли, что у них на глазах вот-вот свершится магия. Что волшебство произойдёт не где-то и с кем-то, а с ними! Здесь и сейчас!»

— Вопрос не в нас, — продолжил Чепига. — Что Егору кажется более интересным: работать подопытной крысой под наблюдением «белых халатов» или творить историю самому, своими руками. А? Что скажешь, Студент?

Почувствовав на себе взгляды, Егор на мгновение смутился. Ответ был очевиден! Чепига так поставил вопрос, что альтернативы не было.

— Нет, — сказал Егор. — Я не крыса. Это точно.

Пришельцы рассыпались в прах повсеместно и одновременно.

Это никого не огорчило.

Год, прошедший после начала вторжения, сегодня принято называть началом новой эры. Человечество больше не чувствовало себя в изоляции. Канули в прошлое розовые денёчки, когда люди, убеждённые в своей защищённости на собственной планете, могли транжирить ресурсы на умерщвление себе подобных. Все сразу осознали ничтожность и уязвимость человека перед космосом.

Всем вдруг стало ясно, что иметь дело со звёздами можно только сообща: безжалостно раздавив внутренние распри и склоки, поставив всякое сомнение в единстве человечества вне закона. Так люди перестали себя ненавидеть. Каждый понимал, что если оттуда, сверху, в темечко клюнет, то рассчитывать можно только на соседа. Того самого, у которого странные привычки, непонятные святые, кто вообще «не такой».

Да. Человечество объединилось перед лицом космической угрозы. Единое федеративное устройство бывших независимых государств теперь фактически, а не номинально управляло планетой: от океанского дна до поверхности Луны.

Оценки вторжения, которое привело к кардинальному социальному скачку, разнились в мелочах, но сходились в главном: польза от щелчка по носу была бесспорной. При условии, конечно, если в итоге все останутся живы.

Оптимисты пели осанну творчеству советских фантастов, ещё в двадцатом веке предсказавших концепцию «жука в муравейнике». Пессимисты ворчали о коде и неизвестных последствиях, которые ожидают людей после гибели последнего пришельца. Компромиссное течение, пытавшееся примирить первых и вторых, воздвигло концепцию «останется только один», также уходящую корнями в двадцатый век.

Суть концепции заключалась в неразгаданной программе, которая стартует после того, как останется последний пришелец.

Были и другие представления о целях вторжения. Но, в целом, научная и политическая элита человечества новость о самоликвидации стауков приняла спокойно: без ажиотажа, но с облегчением.

Наверное, именно поэтому, когда в одной из резерваций не досчитались кучки золы, которая всегда остаётся на месте гибели пришельца, генеральный штаб отреагировал сдержанно, но конструктивно. Вместе с приказом «перепроверить и доложить», к тревожному месту немедленно стянули войска, перенацелили на критический район два десятка континентальных ракет с ядерными боеголовками и развесили спутники с самой изощрённой начинкой времён холодной войны.

Никто и ничто не могло покинуть тревожный район.

Но без неожиданностей всё-таки не обошлось.

Режим карантина предполагал тщательное исследование атмосферных условий над проблемным участком суши. Поэтому необычное скопление фотоактивного вещества на высоте шесть тысяч двести метров заметили сразу. А спустя минуту «изучения» результаты отправили в Штаб.

Генерал Одинцов долго рассматривал фотографии, переданные со спутников. Сейчас любой может найти эти фото в Интернете. Но тогда, в те особенные мгновения, эффект от изображения оглушал: небесно-голубой воздушный шар в окружении гигантского кольца из мельчайшей пыли походил на паука, зависшего на паутине.

— Вы можете это пояснить? — недовольно спросил Одинцов, ни к кому конкретно не обращаясь.

Пояснять вызвался самый молодой, и потому отчаянно смелый в суждениях техник:

— Кто-то из контактёров додумался сунуть пришельца в воздушный шар. Газы, которые выделяют стауки, легче воздуха. Пришелец не вышел из резервации, а улетел. Он всё время летел над хозяином…

— Разве атмосферные течения не отнесут стаука от хозяина за сотню километров?

— Наверное, пришелец управляет своим движением.

— А весь этот… — генерал неопределённо пошевелил пальцами, подыскивая нужное слово, — сатурнианский флёр?

Пример молодёжи, не побоявшейся высказать мнение, поддержал кто-то из консультантов:

— Это экзоуглерод. Не исключено, что возможность барражирования над определённым участком местности обеспечивается именно кольцом. Судя по всему, мы снова ошиблись. Это не вторжение, а посольство.

— Посольство? — с отвращением переспросил генерал.

— Пришельцев не множество, а один. То, что мы приняли за код внедрения, оказалось кодом постройки: программой, по которой пришелец соберётся воедино при определённых условиях. Концепция последнего пришельца: как только остался один, к нему устремились останки его «сгоревших» собратьев. То, что мы приняли за вторжение, теперь лучше называть сбором информации.

— Понятно, — слукавил генерал, но все сделали вид, что поверили. — Этого умельца немедленно доставить в центральную лабораторию. И составьте хотя бы приблизительный план действий, позволяющий развеять эту штуку, а ещё лучше, вынести её за пределы атмосферы.

5

«Чистить» дорогу для выхода из оцепления оказалось делом несложным, даже скучным. Егор помечал взглядом точки, закрывающие разбойникам дорогу, и показывал Достику, куда эти точки следует перенести. Оказалось, без разницы, что именно помечалось: солдаты, БТРы или вертолёты.

С радостным гомоном ватага проходила мимо дымящихся походных кухонь, пахнущих резиной и тальком штабных палаток, сложенных шалашиком дубинок с наброшенными для просушки тельниками под бронежилеты.

«Высаживали с вертолётов, но разворачивались марш-броском в полном боевом… неудивительно, что бельё влажное», — подумал Егор.

Он не разделял восторга разбойников, которые куражились вовсю: дегустировали походную кашу, заглядывали в палатки и даже собирали разбросанные тут и там личные вещи десантников.

«Это не может долго продолжаться, — решил Егор. — Донесения о перемещении личного состава скоро доберутся до штаба, там отметят на картах брешь в оцеплении и поймут вектор нашего движения. Тогда в ход пойдёт тяжёлая артиллерия. Глупо всё. Нужно было сдаваться…»

Сомнения укрепились, когда он присмотрелся к Чепиге: тот хмурился, с напряжённым вниманием разглядывал окрестности, поднимал глаза к небу.

Они не ошиблись. Примерно через час после объявления награды за поимку Егора в двадцати шагах справа от середины колонны вскипела пыль. Тяжёлый смрад горелой земли в считанные секунды накрыл людей. Все остановились, глядя на чёрный с багровыми пузырями след от бешенства энергии, низвергающейся из космоса. След очертил перед разбойниками правильную полуокружность, будто ножка циркуля стояла на голове Егора.

Приказ «остановиться» был абсолютно ясен. Глядя на эту мощь, все замерли. Никто не смел даже шевельнуться.

— Со спутника влупили, — сказал Чепига.

— Не наш товар, мужики, — вздохнули позади Егора. — Взяли лишку. Хорошо, что Чепигу послушались, — закопали сумки. Но парня придётся сдать.

— Сдадим, конечно, — с облегчением отозвался другой голос. — Все слышали: для того и вели! И премиальные требовать! Тогда поверят…

— Не наш день, — с сожалением признал Чепига и обратился к Егору: — Решай сам, что дальше делать. Если всё-таки доберёшься до города, спрашивай блинную Гарика. Из местных любой покажет. Гарику скажешь, что от меня. Получишь приют и кормёжку. Дождись меня. Лады?

— Не уверен, — честно сказал Егор. — Я даже не знаю, нужно ли мне убегать.

— Взгляни на экипировку штурмовиков, — хмуро посоветовал Чепига.

Десантники шли цепью. Все в кислотно-синюшных скафандрах с тонированными до черноты стеклянными шлемами. В руках не обычный «калашников», а диковинное оружие, если и огнестрельное, то не иначе, как с напалмом, возможно, разрывным.

«Ужасно не нравится эта компания, — признал Егор. — Если они так встречают, то могу представить условия содержания». Воображение услужливо нарисовало железобетонный гостиничный бокс в сотне метров под землёй, со всеми возможными способами уничтожения постояльца. И опыты, опыты, опыты. Верная мучительная смерть человеку, для которого открытое небо и бескрайние горизонты важнее воздуха.

В пятку воткнули гвоздь. «Достик?» — позвал Егор, едва сдерживая стон.

Пришелец ответил знакомой картой. Чёрные точки замерли в почтительном оцепенении. Мерцал только красный кружочек. Мерцала метка, которая обозначала Егора.

«Ты хочешь, чтобы я перенёсся сам?» — подумал Егор. Волосы на макушке дрогнули — будто голову пригладил ветер. Егору стало неловко за свою недогадливость. Ведь именно об этом говорил Чепига. В самом деле: если он может перемещать танки, что мешает переместиться самому?

«Куда?»

Достик показал, и Егор охнул. Чепига отступил на шаг, пытаясь понять причину возгласа «Студента». Солдаты в скафандрах жестами приказывали разбойникам отойти в сторону. Оружие было нацелено только на Егора. Но он ничего не видел и не слышал. Он был слишком увлечён новым горизонтом. Он смотрел на карту. На звёздную карту.

Перед ним мутной разноцветной кашей разлеглась улитка Галактики. В глубине одного из рукавов пульсировало что-то ярко-оранжевое. Масштаб начал стремительно меняться. Егора понесло сквозь Галактику навстречу тревожному сиянию. Мимо мчались звёзды, а он всё ближе подбирался к оранжевому маяку. Через секунду он приблизился к нему настолько, что сумел рассмотреть звезду, закованную в латы.

Из сферического панциря, обуздывающего неукротимую ярость исполинской водородной бомбы, вырывались лучи, которые в точности ложились на спутники, величаво плывущие по своим орбитам. Егор удивился, что планетная система больше походила на модель атома, в которой электроны снуют по самым разным направлениям, чем на солнечную систему, в которой орбитам суждено всегда оставаться в одной плоскости. Здесь плоскостей эклиптики было много, больше десятка. По числу планет.

Он удивился могуществу цивилизации, которая сумела надеть на своё солнце смирительную рубашку и не отдавать космосу ни кванта света понапрасну.

«Похоже, Глеб оказался прав, — подумал Егор. — Стауки действительно искали. Они искали меня. Если смысл вторжения был в выборе представителя для переговоров, то почему бы сильной стороне не указать место встречи, удобное для себя? Они даже потрудились предоставить транспорт!»

Часть внимания Егора переключилась на возню около его тела, по недоразумению забытого на далёкой Земле. Солдаты в синюшных скафандрах принесли половинки саркофага и уже прилаживали их, чтобы упрятать удачливого контактёра в металлопластиковый тубус.

«Разумно, — оценил Егор находчивость земляков. — Жаль только, что моего мнения не спросили».

Ослепительно огненной спицей «Студент» пронзил небо, которое так любил.

— Во, блин! — в благоговении воскликнул Лёха.

— Вознёсся! — сипло отозвался Митяй.

— Нифига! Молнией под землю впечатало, — авторитетно заявил кто-то из десантников, снимая осточертевший шлем.

Разбойники и солдаты загалдели, загомонили, обмениваясь впечатлениями. Только Чепига молчал, разглядывая замысловатые петли, в которые размазывал белёсый след «молнии» непостоянный по высоте ветер…