Дорога отчаянья

глава 1 Начало конца.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

- Андрей, Андрюха!!! Не умирай, только не умирай!!! Мы пришли, мы добрались!!! Ты меня слышишь??? Мы сделали это!!! Пожалуйста, потерпи еще немного, помощь уже близко, я слышу, как они идут, как поднимаются к нам по эскалатору… - словно молитву повторял я одно и тоже на ухо раненному товарищу, продолжая стучать ногой в закрытую дверь станции метро. «Ну где же вы, где??? Кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь, услышьте нас! Прислушайтесь, засомневайтесь, проверьте! Ну пожалуйста!!!». А в ответ лишь тихий смех пустоты.

На какое-то мгновение мне показалось, что я что-то услышал в глубине вестибюля. Отзвук чьего-то шепота, шорох, вздох? С новой силой я обрушился на дверь, моля невидимых стражников пустить нас внутрь. Через пару минут, вконец обессилев, я в очередной раз прижался ухом к двери. Нужно успокоиться, ничего же не слышно, сердце стучит громче моих ударов!!! Вдох-выдох… Еще несколько секунд, и я снова владею собой. Но там, за баррикадой, по-прежнему только тишина… пустая, безжизненная, бесчеловечная тишина… Показалось… Напрасно мы себя тешили разговорами, что в Москве остались люди, напрасно думали, что метро станет надежным оплотом выжившего человечества, если таково осталось, конечно… Но нет, увы и ах, никого тут нет. А значит и жить больше не за чем…

Я медленно сполз на землю. Нет смысла больше стучать в закрытые двери, нет сил кричать и звать помощь; когда понимаешь, что вот-вот ты останешься один в целом мире, руки опускаются сами собой. Правы были те, кто говорил, что один в поле не воин. Но если раньше мы, люди, противостояли подобным себе, то сейчас… Сейчас другой мир, совсем другой. Мир, который в одно мгновение сошел к нам со страниц фантастических книг или компьютерных игр, зародив в своем чреве столько ужаса, столько горя и страданий, что не хватит и тысячи лет, чтобы обо всем забыть.

Облокотившись на вещевой мешок, обеими руками я прижал друга к себе. Защитная маска была давно сорвана, а комбинезон в нескольких местах порван и запачкан кровью. Сильно тебя потрепало в нашем походе. Ты умираешь, а я ничего не могу поделать. Это все я… я, со своими бредовыми, взбалмошными идеями! Я заставил всех вас идти сюда, только я один! На моих руках ваша кровь, я в ответе за потерянные угасшие в страшных муках и липком ужасе жизни. Только я один…

Ты смотришь в небо… Это чертово испачканное грязью небо. Сбылась твоя мечта, Андрюха, мечта идиота. Ты всегда твердил, молил только об одном, чтобы старуха с косой пришла за тобой не в бункер, в эту безжизненную стальную консервную банку, а сюда, на поверхность. Ты говорил, что за яркое солнце и свежий ветер готов отдать все на свете. Помнишь? Молчи, не говори, знаю, что помнишь. Но тогда не уходи, не пришло еще время, рано, слишком рано. Столько дел впереди, столько нужно успеть сделать! Боже, я ни разу тебя ни о чем не просил, так выполни сейчас мою просьбу: не забирай его! Да, я эгоист, я редкостная сволочь, я знаю, что ТАМ ему будет хорошо, но прошу, не забирай!

Я плачу… Слезы медленно стекают по грязным, заросшим щетиной щекам… Мне страшно, жутко страшно. Страшно жить, страшно остаться одному в этом огромном и диком мире. Хочется снять маску, вдохнуть полной грудью… но умереть еще страшнее.

А ты улыбаешься… Я редко видел твою улыбку, смех слышал еще реже. Ты был для меня как старший брат, всегда серьезный и строгий, был человеком, за которого можно всегда спрятаться, который всегда защитит. Вот и сейчас ты умираешь вместо меня. Ведь на твоем месте должен был быть я…

Он уже рядом, я чувствую это. Жнец идет. Идет за тобой. Идет, чтобы показать лучший мир. Ты это заслужил.

Я смотрю в твои глаза… Прости меня, Андрей… Мне тебя будет не хватать…

Я не знаю, что ты сейчас видишь, о чем думаешь, но мне хочется вспомнить все, что произошло с нами, с момента нашей первой встречи. Помнишь, как это было? Молчи, ничего не говори, я знаю, что помнишь…

ГЛАВА 1. НАЧАЛО КОНЦА.

Я проснулся от дикой головной боли. Такое ощущение, будто кто-то невидимый, ужасно меня ненавидящий, решил вогнать в центр моей головы огромный гвоздь, ударив с размаху кувалдой. Боль была столь неожиданной и сильной, что я невольно вскрикнул. На такой случай в прикроватной тумбочке всегда стоит стакан с водой, и лежит упаковка «Анальгина». Пары таблеток хватит, чтобы боль отпустило. Но надолго ли? Вот уже второй месяц подряд невыносимая головная боль сопровождает меня повсюду. Наши военные врачи только разводят руками, дескать, вегето-сосудистая дистония у меня, а значит всем бедам ответ: правильное питание, здоровый сон и обязательно физкультура! Только одно они, доктора, забывают, что наша доблестная армия о наших юных организмах давно позаботилась и позаботилась прекрасно: тут и своевременное трехразовое питание с соблюдением всех норм по калориям, витаминам и прочим микроэлементам; и ежедневная утренняя трехкилометровая пробежка (кстати, с не давних пор к ней, к пробежке, добавились еще три километра перед обедом и три перед ужином); и продуманный здоровый шестичасовой сон, нарушить который может только самый-самый главный. Но ему уж точно не до этого. Так что все эти диагнозы, поставленные на скорую руку (а если судить по почерку, то и на ногу), псам под хвост, сплошные отговорки. Мне бы в центральный госпиталь, тот, что в Шиханах, а лучше в Москву. Но в первом мест нет, а в столицу не пустят без направления из местного. Вот и получается замкнутый круг. Благо нашлись добрые люди (за коробку конфет, бутылку водки и прочие материальные ценности) мне помочь. И сегодня как раз тот день, когда все звезды на моей стороне. Кажется, так говорят астрологи?

Я пошарил рукой под подушкой в поисках мобильного телефона. Вообще-то, они запрещены, но если ты ловок и смел, и не боишься возможных последствий, умеешь прятать там, где никто не найдет, или при обыске можешь незаметно переложить с места на место, то пожалуйста, пользуйся на здоровье, как говорится, не пойман – не вор. Это была какая-то древняя Nokia, незаменимый, а самое главное вечный аппарат, обладающий одним весьма полезным качеством – наличием фонарика. Эх, не раз меня выручал, а посему никак не могу его предать и поменять на более новый и современный, с множеством функций, военному человеку абсолютно ненужных. Мы ведь в армии, а тут все строго и консервативно! Нужно держать марку.

Нажав пару кнопок, я наконец-то узнал время. Сорок минут пятого. До подъема осталось чуть больше часа. И самым верным решением было бы лечь снова спать, повернуться на правый бок, закрыть глаза, вспомнить родной дом, какую-нибудь Светку соседскую и провалиться в сладкий сон, из которого может вырвать только прокуренный хриплый рык дежурного по роте с командой «Подъем» либо очередным сценарием нападения на училище. Ну правда, сколько можно, кому мы нужны, чтобы на нас нападать? Оружие? Три тысячи стволов – разве это цифра? Да чтобы получить столько автоматов, нужно столько же положить людей. А для этого необходимо соблюдение некоторых условий: более-менее подготовленная команда, причем профессионально подготовленная, в которой как минимум должна быть пара десятков наемников; в качестве прикрытия – несколько снайперов, занявших посты на сопках и ближайших высотках; соблюдение полнейшей секретности и конспирации, что в условиях нашего города абсолютно невозможно, присутствие в районе училища группы неопределенных лиц (или как там по научному?) обязательно вызовет подозрение у патрулей; и так далее и тому подобное. Короче, не рентабельно. Секретные документы? Тоже весьма спорный вопрос. Половину секретных приказов, по крайней мере с грифом «Секретно», видел в Интернете в свободном доступе, причем слово к слову. В качестве объекта для вандализма или теракта мы тоже не особо подходим. Мелкий провинциальный городок с населением чуть больше семидесяти тысяч. Да кому он нужен? Из возможных сценариев боевых тревог, реальным я считал только один – вероятность применения противником ядерного оружия из-за наличия в районе огромного скопления стратегически важных государственных и военных объектов. Но тут наш враг в дамках. Как ни крути, а все мы трупы при подобном варианте. Почему? Да все просто. С момента обнаружения до момента удара у нас будет семь-десять минут. Сорок секунд подъема (это если утром, в остальных случаях – время до прибытия в расположение) плюс вся бюрократическая процедура от зачитывания «Боевого устава» до получения оружия (хотя возможно какие-то пункты командиры решат пропустить) – это минут пять. А дальше что? Куда бежать? А самое главное зачем? Убежищ у нас нет, подвалы закрыты, а ключи находятся у какого-нибудь Петровича, который в стельку пьян и вообще не понимает, что происходит. И если учитывать, что практически рядом с городом находится атомная электростанция (одна их приоритетных целей противника), то наши шансы на выживания очень быстро стремятся к нулю. Следовательно, зачем нужна вся эта беготня? Дайте лучше поспать! Может быть, и заболевших этой вегето-сосудистой дистонией было бы меньше, а значит и в строю больше людей! И преподаватели счастливы, что есть кому лекции слушать, и командиры довольны, что не придется выслушивать от генерала глупые вопросы на тему того, почему столько больных. Им ведь, большим начальникам, не объяснишь все, они ведь с рождения носят погоны с расшитыми золотом звездами.

- Рота, подъем! Выходим строиться в центральный проход!

А вот и хриплый рык дежурного, улыбнулся я, спуская ноги с кровати. И утро, такое же однообразное и скучное, как и десятки до него. В какой-то степени я рад, что наступил подъем. Хмурые и недобрые мысли нужно сразу разгонять, чтоб даже не думалось. А такие, про всякие внешние угрозы, особенно про атомное нападение, и подавно! Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не было беды. И три раза по голове. Пустая она у меня, верно говорят.

Утро выдалось пасмурным. Все ждали дождя, чтобы с радостным криком забежать в расположение, попрятаться по углам своих комнат и досмотреть нагло прерванный дежурным сон. Но не в этот раз, небо не разродилось... Проверив наличие всего личного состава факультета, командир вывел освобожденных, то бишь больных, чьи ряды я скромно пополнил пару недель назад, и построил перед входом в общежитие, остальной личный состав убежал на стадион. Вот ведь удивительная вещь – эти освобождения. К примеру, возьмем опять-таки меня. Вегето-сосудистая дистония (самому надоело, а куда деваться?) предполагает в качестве лечения физические нагрузки, и в тоже время в «Книге записи больных» написано: «Освободить от физических нагрузок и физкультуры на семь дней». Парадокс? Парадокс, отвечу я, а еще добавлю: абсолютное нежелание работать! Так как в нас, курсантах, видят только симулянтов. От нас проще отмахнуться освобождением, и чем дольше оно, тем реже мы будем доставать докторов. Вникать никто не хочет, потому что в восьми случаях из десяти это будет пустая трата времени. А так, коробка конфет или чего посущественнее, в зависимости от диагноза, пола и внешности врача. Кстати, лично для меня освобождение было не привилегией, а наказанием. Нас, первокурсников, не особо-то любили и жаловали, лопата в руки, грабли, веники и вперед убирать прилегающую территорию. А ведь у военных все должно быть чисто, квадратным и обязательно по стойке «Смирно». Хорошо, что не зима сейчас. Я лучше проковыляю три километра, чем будут по линейке выравнивать сугробы.

Сегодня нас, освобожденных, было трое. Я, Пашка и какой-то старшекурсник, которого сразу же сделали старшим. У последнего в глазах аж огонь загорелся, видимо, страсть как хотел покомандовать, а тут «караси» (так в морских училищах называют первокурсников). Знаем мы, что из себя представляет этот старший, на своем курсе вечно для старшины бегает за булочками да лимонадом в магазин, а тут смотри, распушился. Но делать нечего, субординация, чтоб ее.

- Паш, а ты чего, филонишь? – спросил я, получая веник в кладовой.

- Неа, вчера вечером шел из умывальника да поскользнулся, ногу подвернул.

- Да ладно? – Прыснул я. – Во даешь! А что командиру сказал?

- Так и сказал, что подвернул.

- И поверил?

- Да вроде да, хромаю еще со вчерашнего вечера, старшина подтвердил. После занятий в лазарет пойду освобождение брать.

- А я сегодня в госпиталь. Если все хорошо будет, может, через недельку в Москву поеду, - похвастался я.

- Все так серьезно?

- Нет, конечно, во всяком случае я на это надеюсь, просто уж очень домой хочется. Как-то вся эта военная жизнь не по мне. Ну не создан я для муштры и оружия.

- А зачем тогда пошел сюда учиться, - удивленно спросил меня Павел.

- Да кто ж меня знает…

Ответа на этот вопрос я и сам не знал. Наверное, окончательное решение приняли за меня родители, пока их мямля-сын выбирал институт. С глаз долой, из сердца вон, что называется. Нет, они, конечно же, меня любили, и поэтому, возможно, несколько (а несколько ли?) меня избаловали, не размазня, конечно, но и не камень. Так, нечто средне-бесформенное. Тьфу, одним словом. Отец считал, что только армия может из меня сделать мужика. На два года отправлять куда-то в неизвестность родители, конечно же, не собирались, а вот в военное училище, под чуткий и пристальный взгляд дядьки – пожалуйста, он же ведь в замах самого главного ходит, вопросы серьезные решает, так что не даст меня обидеть, если что, накажет виновных. Да и последние, зная сей факт, не особо хотели становиться таковыми, по сему поступление, да и первый и пока единственный год протекали довольно мирно, не считая притираний с однокурсниками и иже с ними. Драться – не дрались, конечно, никто не хотел с треском вылететь из училища в Таманскую дивизию, о которой ходили скверные слухи. Так, потолкались пару раз в туалете, покричали друг на друга с выражением, несколько подзатыльников от старших курсов получил, пол на всем этаже помыл после отбоя… Да больше и вспомнить нечего. Пожалуй, это были самые серьезные прецеденты.

Я с нетерпением поглядывал на часы чуть ли не каждые пятнадцать минут. Училище, честно говоря, меня бесило. Но откровенную тупость военных, тот маразм, что из года в год пускает корни все глубже и глубже в этой структуре, я понял слишком поздно. После принятия присяги можно было и не мечтать о простой и размеренной жизни гражданского студента с «белым» билетом. Поэтому приходилось терпеть, усмирять ту дрожь от возмущения и негодования, когда необходимо было вычерпывать из лужи воду штыковой лопатой, а деревья окучивать ломом. Нужно было молчать и тупо, именно тупо, как какая-то среднестатичная овца, выполнять все то, что скажет старший по званию, даже если это твой однокурсник. Порою мне казалось, что эта общеармейская тупость передается воздушно-капельным путем, поговорит кто-то с командиром, тот на него поплюется командами, и все, инфицирован! Потом я пришел к выводу, что дело вовсе не в слюнях, а в предрасположенности к ношению лычек и погон. Живет с тобой парень, вроде такой же, как ты, мысли правильные, командиров осуждает, и тут, бац, счастье привалило, назначили командиром отделения и звание младшего сержанта дали. Все, подменили человека. Люминий и квадратные сугробы в моде.

Время текло медленно, пережевывая каждое мгновение по несколько раз. Иногда мне казалось, что оно просто издевается, смеется над людьми. Минута как минута, но только время могло вертеть ей как угодно. Растянуть, когда невыносима даже лишняя секунда, проведенная за бестолковой работой, или безжалостно отобрать в самый неподходящий момент, когда нужна всего лишь доля мгновения. Вот и сегодня время шутило и издевалось как могло. Завтрак был долгим, нудным, с привкусом кислой квашеной капусты. Снова только хлеб с маслом и горячий, сильно разбавленный чай. Казалось, за столом мы успели обсудить и вспомнить все на свете, правда для некоторых «все на свете» начиналось и заканчивалось темами о девчонках, сексе и сегодняшней еде в столовой. А о чем еще разговаривать, правда? Я сидел и лениво ковырял вилкой бигус, точнее перекладывал с места на место, размазывал по тарелке и снова собирал в кучку. Интересно, кто-нибудь считает это блюдо вкусным? Или это у нас только так умеют готовить… А вызываемый запахом рвотный рефлекс - так и должно быть? Ничего не понимаю в этой жизни. Или вот, к примеру, как его, гороховый концентрат. Я понимаю, что подобного рода пища идет в специальные войска, в спрессованных брикетах; когда нет ни времени ни возможности приготовить себе поесть, действуй согласно инструкции: открыть упаковку, съесть содержимое, запить водой. И все, сыт на целый день! Но мы ведь живем в мирное время, есть возможность нормально приготовить еду. А на выходе получаем все тот же сухой концентрат, сверху залитый горячей водой. Это же совершенно невозможно есть! Да и маслом особо нас не радуют, сплошной маргарин, да еще и прогорклый.

И снова смотрю на часы. Восемь сорок. Автобус через двадцать минут. Наконец-то.

Выхожу из столовой и иду вдоль забора. За ним кто-то спешит на работу, другие просто прогуливаются, третьи ждут сына, чтобы передать домашней еды. Наверное, со стороны выглядит все это весьма комично: толпа напуганных одинаково одетых парней, озирающихся по сторонам, жующих хлеб, которым забили все карманы, курящих одну сигарету на пятерых. А тут еще родители передают пирожки через забор. И сразу куча рук и возгласы: «Похаваем?!» - толи вопрос, толи предложение. Зоопарк, честное слово. Достаю сигарету, прикуриваю.

Вдох…

Улыбаюсь. Курю редко, ради удовольствия, а не из-за необходимости или ломки. Где-то там, высоко-высоко, ветер разгоняет тучи, совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы лучи солнца упали на землю теплым зайчиком. Хочется весны, рассвета, расцвета природы. Хочется чего-то другого, мирного и нежного. Хочется свободы, безграничной…

Выдох…

Время набирает скорость, или мне кажется? Восемь сорок пять. Всего пятнадцать минут осталось.

Вдох…

Снова разболелась голова, а таблетки, как назло, все в расположении. Придется терпеть. Почему-то страшно. Бывает, иногда приходит страх из ниоткуда. Просто вдруг! И сразу тобой овладевает паника, хочется спрятаться, укрыться, залезть поглубже в землю. Смотришь по сторонам, а вокруг все спокойно, а ты по-прежнему не можешь место себе найти. Не хватает воздуха, крутит живот, и ты готов вырвать все волосы на голове и завязать руки в узел.

Выдох…

А потом это чувство неожиданно проходит. Мгновение, и все как раньше… Только горькое послевкусие, неприятно предчувствие. Мотаю головой, боль врывается холодными осколками, разрывая ее на части. Наваждение проходит окончательно, вот только во рту по-прежнему неприятный вкус… вкус крови.

Прикусил язык…

- Покурим? – откуда-то из-за спины слышу я голос старшины.

- Курю один, - огрызаюсь я.

- Угостишь?

- Угощу, – нехотя протягиваю пачку, Кирилл берет сразу две сигареты: одну засовывает в кепку, другую закуривает. Наглость – второе счастье. Как же я завидую таким людям.

Оба молчим. Каждый думает о своем. Наверное…

В голове пусто, тупая боль разогнала все мысли.

Смотрю на часы. Пора…

- Кирилл, я в Лазарет, сегодня уезжаю в госпиталь.

- Надолго? - Он даже не смотрит в мою сторону, за забором, на противоположной стороне дороги, мелькает силуэт какой-то девушки. Вопрос задан для проформы, потому что его просто надо было задать. Да и, честно говоря, плевать ему на меня, главное – разглядеть фигурку девушки.

- Не знаю, вскрытие покажет… - Пытаюсь шутить.

- Хорошо. – Никакой реакции, абсолютно.

Я открыл планшет, проверил его содержимое, все на месте: зубная щетка, паста, бритва, мыло, полотенце, пара книг да тапочки. Остальное не вошло, да в принципе, большего и не надо. Если верить Вадиму, то через недельку я сюда вернусь снова, чтобы отправиться в Москву. Вот тогда-то и соберу все, что мне необходимо.

До лазарета можно пройти двумя путями: по прямой, через штаб, или как все. Утро – пора докладов и встреч командования училища. Так что идти через штаб было равнозначно самоубийству. Минимум, что можно получить, если поймает дежурный или ответственный по училищу, так это какой-нибудь внеочередной наряд или взыскание или два часа строевой подготовки в воскресенье. И не отвертишься, что больной, вылечат в два счета. Ну а если уж внимание обратит на тебя сам генерал, то без пары-тройки суток на гауптвахте точно не обойтись. Так что лучше подольше, зато спокойнее. Нервы нужно беречь.

Кафедра истории дореволюционной постройки из красного кирпича поражала своим величием. Сколько поколений офицеров здесь училось? Сначала летчики, потом ракетчики, и вот теперь мы, тыловики. А оно все стоит и стоит, и хоть бы что. В этом здании до сих пор сохранилась атмосфера начала прошлого века. Широкие лестницы, высокие потолки, скрип паркета… А запах… Так пахнет только старина. Нет-нет, не ветхостью и затхлостью, а чем-то неуловимо-приятным, запахом из далекого детства…

А вот и первая мина. Слева по борту нарисовался какой-то полковник, кажется, один из заместителей начальника училища. Как там нас учили, за пять шагов переходим на строевой шаг, за три – подносим правую руку к головному убору, голову поворачиваем в строну начальника, выполняем воинское приветствие. Раньше отдавали честь, да видимо всю и пораздали. Сейчас слово офицера ничего не значит, а жаль… Поэтому остается только здороваться. Полковник вяло поднес руку в фуражке и прошел мимо, не обращая на меня никакого внимания – можно спокойно идти дальше.

И снова взгляд на часы. Семь минут до построения. Может это и глупо, но жуть как не люблю опаздывать. А так как идти оставалось еще прилично, то я ускорил шаг.

Впереди очередное старое здание из того же красного кирпича. Кажется, тут кафедра автомобильной подготовки. Сворачиваю во внутренний дворик и через беседку выхожу к небольшой аллее. Теперь только прямо. Еще чуть-чуть, совсем немного. Иду и сам себя успокаиваю, да лучше бы таблетки взял. Истерическая кривая улыбка. Каждый шаг делать все труднее и труднее, боль невыносима, глаза заливает пот. Еще чуть-чуть…

До лазарета осталось метров пятьдесят.

Построение уже началось.

- Азарнов.

- Я!

- Алиев.

- Я!

- Бердянов.

- Я!

- Товарищ полковник, разрешите обратиться, курсант Водянкин! – еле слышно произнес я, подходя к строю. Главное не потерять сознание.

- Разрешаю!

- Товарищ полковник, разрешите встать в строй?

- Вставайте, - скривился начальник лазарета (наверняка что-нибудь плохое подумал про меня) и снова вернулся к списку больных. – Бурко.

В строю было человек двадцать, хромых, косых и иже с ними. По мне, так только три-четыре курсанта по-настоящему заслуживали поездку в госпиталь. В какой-то степени мне было стыдно. Ведь я тоже ничем особо страшным и опасным не болею, и скорее всего вся моя головная боль – явление возрастное, потерпеть немного, попить таблеточек и все пройдет. Но нет же, втемяшил себе в голову, что я не такой как все, что все у меня по-другому, что Судьба мне приготовила нечто особенное! А если даже и болен, то болен серьезно, и болезнь редкая, до селе, можно сказать, невиданная, не слыханная, а потому неизлечимая. Но не умру я в палате тесной, совершу подвиг, да такой, что легенды сложат, памятник поставят, в святые возведут… Эх, этот юношеский максимализм… Всех особенных держат в клетках и изучают под микроскопом, а у меня всего лишь мигрень, и домой очень хочется!

Госпиталь находился в военном городке Шиханы-2 всего в двадцати километрах от нашего училища. Несколько корпусов, котельная, прачечная да пара каких-то мелких и вроде бы ненужных (выглядели они уж очень бесхозно) построек – одним словом, ничего примечательного и необычного. Госпиталь как госпиталь.

Автобус остановился перед контрольно-пропускным пунктом. Шлагбаум опущен, а вокруг никого. Водитель нетерпеливо посигналил и тихо выругнулся. Его можно понять: вчера до поздней ночи был на выезде, сопровождал две роты на марш-броске, подбирал тех, кто не мог идти сам из-за распухших натертыми сапогами ног. Спустя какое-то время дверь, ведущая в служебное помещение КПП, медленно отворилась, и к нам вышел заспанный солдат в брезентовом плаще от дождя и без армейской кепки. Он неспешным шагом обошел автобус, записал номер на какую-то табличку, вытащенную из внутреннего кармана, и махнул кому-то, показывая, чтобы подняли шлагбаум. Хорошо им тут служится, ничего не скажешь. Сон в наряде, нарушение формы одежды, даже наличие целого полковника в автобусе нисколько не смутило наглую армейскую морду. Не то, что у нас. Хотя чего сравнивать-то, солдатам терять нечего, два года службы и домой, как ни крути. Ну , наряд дополнительный добавят, который с таким же невозмутимым видом проспится, и что? Уверен на сто процентов, что они тут и так не вылезают из них: как правило, при госпиталях штат призывников срочной службы не очень большой, каждый – на вес золота, поэтому на многое командование закрывает глаза. Худо-бедно наряды несутся, обязанности выполняются, а что касается приезжих полковников, то пусть своими подчиненными командуют. Со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Я улыбнулся и искренне порадовался за солдата. Его родители уж точно спокойно спят и не переживают за сына…

Мы приехали. Наконец-то. Хотя поездка была не особо долгой, но сидеть все же надоело. Хотелось движения. Поэтому я одним из первых выскочил из автобуса и попытался как-то размять затекшее тело.

И снова построение, снова проверка. Так надо. Интересно посмотреть на того, кто придумал все эти инструкции. Говорят, что Устав Вооруженных Сил написан кровью, что каждая статья появилась как следствие какого-то трагического случая или чьей-то смерти. Неужели если не проверить два раза наличие личного состава, которому просто некуда было деться, что-нибудь случиться? Ведь после построения все сели в автобус, никто никуда не выходил до этого момента, так зачем совершать столь бесполезное действие? Или же все инструкции общие, а начальник просто не хочет думать в каждой конкретной ситуации, механически совершая один и тот же отработанный годами ритуал. Не дай мне Бог стать таким.

Нас построили перед входом в центральный корпус, огромное, по меркам городка, здание. Семь или восемь этажей. Здесь располагались практически все отделения, библиотека, был даже огромный актовый зал со сценой, но как я понял, это помещение использовалось исключительно для общих собраний медицинского персонала. Кухня находилась в отдельной небольшой пристройке, а еда в отделения доставлялась в термосах солдатами, проходившими службу в госпитале. Общей столовой не было, на каждом этаже в целях удобства были оборудованы для питания специальные помещения на двадцать-тридцать человек. Библиотека представляла из себя небольшую комнату с несколькими стеллажами, заваленными разношерстными книгами. Ни о каких закупках отечественной и классической литературы, а также научно-популярных и других, представляющих какой-либо интерес для общего развития, изданий речи быть не может. Все, что находилось в библиотеке, было преподнесено в дар благодарными больными, которым было лень везти ненужную макулатуру обратно в училище или домой. Что касается самих отделений, несмотря на весь мой скептизм, они были весьма неплохо оборудованы. Как правило, длинный коридор с множеством дверей по обе стороны в кабинеты врачей, приемные и палаты больных. Где-то в середине находился небольшой зал, в котором стояли мягкие диваны и кресла. По вечерам тут смотрели новости, а в свободное время играли в шахматы, шашки или читали книги. Тут же сидела дежурная медсестра и следила за порядком. Вполне убрано и чисто, если не считать кое-где встречающиеся тележки с недоеденной едой для лежачих больных – вовремя их никто не убирал, а только перед новым приемом пищи. Соответствующие процедурные кабинеты находились на тех же этажах, что и отделения. Разве что кабинет рентгена располагался в подвале. Да еще пара помещений с многозначительной надписью на дверях: «Служебное помещение. Посторонним вход запрещен».

Меня поместили в отделение неврологии. После того, как я в раздевалке сдал всю свою форму и получил больничный костюм, штаны и рубаху, мне показали мою палату. Достаточно большая и светлая комната, шесть коек, и все пустые. То же мне, мест нет. Желания лечить у вас, доктора, нет, и совести! Впрочем, как и у меня. Рассказав вкратце распорядок дня, медсестра ушла.

Первое, что мне хотелось сделать, это выспаться. Но сначала нужен аспирин и стакан воды. Закинув планшет в тумбочку, я вышел из палаты.

Мне приснился сон, странный, пугающий сон. Я куда-то еду в автобусе, как обычно сижу на заднем сиденье, слева, у окна, прислонившись головой к стеклу, разглядываю прохожих, проезжающие автомобили, дома. В наушниках играет медленная музыка. Грустно. И очень одиноко. Почему-то мне кажется, что я еду от своей любимой девушки, с которой только что глупо поругался. Прокручиваю наш последний разговор, ненужные слова, лишние жесты. К чему такая вспыльчивость, чуточку бы рассудительности да холода, и было бы все хорошо. А ведь все из-за чего? Из-за мелочи, глупости, сообщения на телефоне от одноклассника. Вздор. Завтра куплю цветов и приеду, обязательно приеду. Я смотрю на небо. Бесконечно синее, глубокое небо. Где-то далеко летит самолет, оставляя за собой белый развод.

А потом впереди, кажется, совсем рядом, вспышка света… очень яркая… и удар…

Сознание возвращается медленно. Мысль за мыслью врывается в голову с каждой новой вспышкой боли. Холодно… Опять забыли закрыть окно. Ищу рукой тумбочку, чтобы достать таблетку. Пусто… Нет, пусто не потому, что нет таблетки. Просто пусто. Совсем ничего. Пытаюсь открыть глаза. Трудно, тяжело, невыполнимо… Будто кто-то специально не давал спать неделю, а потом разрешил… совсем чуть-чуть… чтобы снова разбудить. Боль заполняет все тело. Ноющая, тягучая, острая, жгучая и нескончаемая… Она вся, такая разная, одновременно набросилась на меня, разрывая на куски, пережевывая каждую клеточку моего организма…

- Сестра!

Мой голос утопает в хрипоте и кашле. Я пытаюсь встать… с кровати? Я ведь не сплю, правда?

И тут я понимаю, что лежу на чем-то жестком и холодном. Металл… Появилось плохое предчувствие.

Силы медленно возвращаются. Я привстаю и опираюсь на какую-ту стенку. Тоже металл. Как странно… Откуда-то сильно дует. Приоткрываю глаза. Не может быть… Нет, нет, нет… Только не это!!!

Я сижу в автобусе… в том самом автобусе… точнее в том, что когда-то было им… Вокруг крошки стекла, кровь, куски металла… и много людей… они… все… мертвы…

Боже… что случилось??? Что за жуткая авария? Где спасатели? Где скорая? Кто-нибудь вызовете скорую!!!

И снова забытье…

Откуда-то слева раздался ужасный рев. Такой сильный, что перехватило дыхание. Так кричит разъяренный дикий зверь, когда чувствует опасность или… выходит на охоту. Я открываю глаза. Темно. Наверное, ночь. Вокруг лес, непроходимый, густой, мрачный… И тишина, такая, что слышно удары собственного сердца. Оставаться на месте нельзя.

Я медленно иду вперед. Просто вперед, в ту сторону, в которую посмотрел, когда открыл глаза. Я не помню, кто я и что тут делаю. Когда не имеешь представление совершенно ни о чем, любой выбор – правильный. Лес не бесконечный, рано или поздно я куда-нибудь выйду…

Вокруг по-прежнему тихо. Только звуки моих шагов раздаются в ночной тиши. Шорохи… Вокруг, везде. Мне кажется, что за мной идут, за мной наблюдают. Но как только я останавливаюсь, все прекращается. И снова вперед…

Мне кажется, что я что-то вижу. Впереди что-то есть…

Здание… а за ним еще… и еще… Город? Заброшенный старый город? Сколько же ему лет? И где все люди?

И тут я замечаю… точнее в мою голову откуда-то врывается воспоминание… из детства… моего?! Я знаю это место, но… что случилось, что произошло???

Совсем близко, совсем рядом… чье-то дыхание… тихое, тяжелое дыхание…

Я медленно поворачиваюсь. Чуть отступаю назад. Я смотрю вниз, себе под ноги. Почему-то страшно, очень страшно… Страшно поднять глаза. Тихий, безмолвный ужас с тяжелым дыханием навалился многотонной тушей на меня, придавив к земле. Движения даются с трудом, и все же я нахожу в себе силы посмотреть на то, что стоит передо мной…

Боже… Что здесь происходит??? Этого не может быть… Это просто невозможно…

И снова мрак, беспросветная тьма… теперь навсегда…

Я открыл глаза, буквально подскочив на кровати, жадно глотая воздух. Перед глазами по-прежнему стоял образ… образ этого… человека?! А был ли это человек? И что это было вообще!?

- Просто кошмар, очередной страшный сон, не больше, фантазия больной головы, - попытался успокоить я себя. Меня трясло, очень хотелось курить. Если быть честным, хотя бы перед самим собой, то мои сны стали меня пугать, причем очень сильно. Все началось полтора месяца назад, одновременно с головной болью. Каждый раз что-то случалось, какая-то катастрофа, несчастный случай, невольным свидетелем или участником которых был я. Сны поражали своей реальностью, ощущение, что это было на самом деле, не покидало меня и спустя многие часы после пробуждения. Какие-то места я знал, где-то никогда и не был. Тогда я начал читать газеты, смотреть новости, но ничего… Ничто не подтвердило мою догадку или предположение, что я вижу реальные события. И я оставил все как есть, в конце концов, сны – это просто сны.

Обед прошел в тишине и одиночестве. Опоздал, просто проспал. Солдат, дежурный по столовой, со стенок термоса наскреб немного картофельного пюре да отдал кусок своей рыбы. Я вежливо отказался, попросив только чая.

Вернувшись обратно в палату, я залез в тумбочку и из планшета достал книгу. Читать я любил, особенно когда никто и ничто не мешает.

Каждый новый день был похож на предыдущий, как две капли воды. Только еще скучнее, еще длиннее, еще однообразней. Как надоедливая жевательная резинка, у которой уже и вкуса нет, и не тянется совсем, и пузыри сразу лопаются. Но не выбросить, потому что вокруг люди, и все смотрят, все оценивают тебя. И поэтому ты вынужден жевать и жевать, жевать и жевать. Так и тут, в госпитале, никуда не уехать, не сходить, остается только лежать и читать, даже спать уже не хочется.

На второй день моего пребывания в палате появились два новых постояльца. Капитан и майор. Оба – офицеры запаса. Как потом выяснилось, кто-то где-то ошибся, поставил не там подпись, потому что не туда посмотрел, и я оказался в палате для военнослужащих по контракту, а не среди солдат. Поэтому-то так пусто было.

Мои соседи практически целый день ходили по врачам, за многолетнюю службу в армии насобирали целый букет болезней, которые из года в год напоминали о себе и требовали пристального внимания со стороны врачей. Поэтому раз в год Петр Иванович и Александр Сергеевич (а именно так звали офицеров) на две недели ложились в стационар на полное обследование и профилактическое лечение, для них все было бесплатно, как заслуженным работникам госпиталя. Можно сказать, сложилась уже традиция, встречаться друг с другом, приезжая в Шиханы с разных концов страны.

Петр Иванович, капитан по званию, не очень любил разговаривать. Вечера проводил за чтением книги или разгадывал кроссворды. Даже когда медсестра выключала общий свет во всем отделении, он подолгу не спал, сидя под тусклым светом от настольной лампы (которую привез, кстати, из дома) и записывал что-то в свой блокнот. И конечно же, никому он ничего не рассказывал: ни о своей жизни, ни о службе. Видимо зная характер своего приятеля, Александр Сергеевич в палате не заводил с ним никаких бесед. Хотя во время походов по врачам наверняка разговаривали, вспоминали былые годы, делились новостями. Возможно, за день мои соседи очень уставали и им было уже не до бесед, быть может, характер такой. Была еще одна версия, что служили они не в простых войсках, а в секретных, и госпиталь был только прикрытием. Между прочим, Петр Иванович был вылитым сотрудником специальной службы, как мне казалось: высокий, стройный, невозмутимое выражение лица, холодный пронзительный взгляд, четкие продуманные фразы (когда они были) и, конечно же, вечное молчание.

Александр Сергеевич же напротив был этаким добрым здоровяком, с румяными упитанными щеками, с широкими бакенбардами, глубоко посаженными глазками. Весь такой холеный, лощеный, со звонким смехом. Он постоянно рассказывал какие-то истории про свою службу, курьезные случаи с товарищами, да и просто любил поболтать обо всем на свете. На мысль о секретных службах навел меня именно Александр Сергеевич, который как-то в разговоре вскользь упомянул о пребывании в каком-то подземном бункере, а когда я переспросил, резко сменил тему. В тот момент Петр Иванович даже в лице переменился, недобро заиграли желваки. Все, подумал я, узнал тайну, теперь им придется меня убить. Но все обошлось, и вскоре все забылось.

Через неделю все основные процедуры закончились, анализы сданы, результаты получены. Медсестра только напоминала, когда нужно какие таблетки выпить. Хотя она это делала чисто автоматически, потому как я три раза в день пил только желтый шарик аскорбиновой кислоты да что-то от головы, какое-то обезболивающее – вот и все лечение. Врачи по-прежнему настаивали на диагнозе, поставленном в училище. Про свои сны и их связь с головной болью я, конечно же, никому не говорил. Сменить отделение неврологии на психиатрию не очень хотелось. Лечащий врач сказал, что нужно пройти еще одно обследование, но оборудование временно не работает, нужно подождать несколько дней, и вот после него будет окончательно принято решение, что со мной делать. А я то уже планировал поехать домой. Видимо либо Вадим не всесилен, либо не там смазали, чтобы поехало. Но в Москву меня отправлять пока никто не собирался.

Шла вторая неделя. Книги, привезенные из училища, давно были прочитаны, а в библиотеке оказалась одна литературная порнография. Поэтому я начал слоняться из отделения в отделение, с этажа на этаж, приставая ко всем с расспросами. У одного солдата я выяснил, что инфекционщиков держат в специальном блоке, расположенном в ста метрах от главного корпуса, обращаются с ними, мягко говоря, неважно там, моют раз в неделю, по месяцу не меняют постельное белье, иногда даже забывают кормить. Одним словом, обращаются как со скотиной, которую ведут на убой. Недавно даже был вопиющий случай, солдат умер от гангрены, и это в мирное-то время! Но инцидент быстро замяли, уволили пару врачей, которые были совсем не причастны к случившемуся, а родителям отправили груз номер двести. Получите – распишитесь, мы тут не при чем. Пару раз видел, как за закрытые двери служебных помещений в подвале проходили какие-то люди в костюмах, вокруг них с улыбкой кружил начальник госпиталя. Не иначе как инспекция, только что им делать тут. Среди солдат суточного наряда ходит слух, что каждую ночь, когда все спят, к заднему ходу подъезжает КАМАЗ, и неизвестные люди на тележках возят в те самые помещения огромные мешки. Я попытался выяснить у моих соседей, что находится в подвале, но в ответ получил лишь невнятное мычание, не мое это дело и все в этом духе. Этот факт только подтвердил мою догадку, что под госпиталем находится какой-то секретный объект.

- А вот еще был такой случай, - не унимался Александр Сергеевич. – Как-то с приятелем мы прикупили у одной бабки три литра спирта. Но было только начало недели, планировались масштабные учения и, честно говоря, нам было всем не до посиделок. Поэтому решили убрать спирт в сейф. Тогда у меня служил солдатик один, Алешка, хороший такой пацаненок, шустрый, смышленый. Он помогал мне с оформлением разной документации, карт, и так как я уходил с работы в шесть, у него был второй комплект ключей от кабинета и сейфа, чтобы в случае необходимости закончить недоделанную работу. По этой причине мы с приятелем решили сейф опечатать. И что ты думаешь, Антон? На следующий день прихожу, смотрю, печать не тронута, открываю дверцу сейфа и вижу… - тут Александр Сергеевич сделал паузу и улыбаясь посмотрел на меня, догадаюсь я или нет.

Я решил подыграть ему, хотя знал, чем все закончилось. Где-то я уже слышал эту историю.

- И? Что же Вы увидели? – спросил я.

- И вижу, - смеется, - что спирта-то нет, одна разбитая банка на нижней полке. Я тогда вызываю к себе Алешку и спрашиваю его: «Твоя работа?». А он отнекивается, говорит, что ушел сразу за мной. Ну я его давай отчитывать и склонять к чистосердечному, тут он и сознался. Оказывается, после отбоя он и еще два солдата пришли ко мне в кабинет, отперли замок сейфа и уже собирались открыть дверцу, как Алешка увидел, что она опечатана. Но тут уже я дал маху, веревочку-то не натянул. Один из солдат принес таз, которые они подставили под сейф, другой молоток и какой-то металлический прут, на всякий случай. Алешка сказал товарищам, чтобы те наклонили сейф и сильно его тряхнули, в это время сам он следил, чтобы под тяжестью банки дверца не распахнулась и не сорвала печать. С третьей попытке банка упала и разбилась, а спирт благополучно вытек в таз. Нет, ну надо же было до этого додуматься!

Мы дружно в голос засмеялись, один Петр Иванович молча пил компот.

Наш смех прервал сигнал тревоги из динамиков в столовой и голос: «Внимание! Тревога! Опасность ядерного нападения! Всем срочно спуститься в холл на первом этаже!».

- Учебная что ли? – По-прежнему улыбаясь, спросил я.

- К сожалению, нет, сынок, не учебная, - отрезал Петр Иванович.