Спящая красавица? The Elder Scrolls III: Tribunal

«Морнхолд! Город света! Город магии!»

наглая реклама

— А почему они засовывают соню в чайник?

— Хотят проверить, может ли соня жить в чайнике.

Л. Кэрролл


Священник толкнул неожиданно и резко, и Кальвус Горатиус рухнул на четвереньки, стукнувшись лбом. Глухо загудело в шлеме. Тряся головой, наемник перекатился трусу под ноги и оседлал упавшего, придавив коленом и заламывая руку за спину.

— Чтоб ты сдох! — он едва не плакал от жалости, представляя вмятину на серебре.

— Не… не… не надо-о… Она… о-о… приказала… она…

Урвел не вырывался, и Горатиус слегка ослабил хватку. Ощупал шлем и повторил безнадежно:

— Чтоб ты сдох.

Встал. Проверил, легко ли меч ходит в ножнах. Пнул лежащего под ребра:

— Поднимайся.

— Н-не буду…

— Как хочешь, — Кальвус пожал широкими плечами. В свете стенного факела маслянисто блеснула новенькая кольчуга.

Наемник злился — злился и тревожился. Искательница приключений, которой он нанялся служить, пропала. Сказала, что разведает дорогу впереди, и растворилась в подземельях древнего Морнхолда так же основательно, как сахар растворяется в воде. Больше часа они провели в ожидании — и ни звука, ни знака. Горатиус перебирал в голове все, что могло с Аррайдой случиться. Она могла заблудиться, могла угодить в старинную ловушку, столкнуться с опасным противником, да просто споткнуться и подвернуть ногу. А тут еще священник ныл не переставая и поняв, что остаться на месте Кальвуса не уговорит, полез в драку. И застал врасплох. В общем, поводов для злости хватало. Наемник опять прислушался к вязкой тишине — не ушами, а тем внутренним, звериным чутьем, которое не раз спасало ему жизнь. И ничего не расслышал. Запутанные подземелья были пусты, только где-то вдалеке сторожко крались крысы да падала копоть с укрепленных в стенных нишах светильников. И еще шуршали, осыпаясь, камешки и трещали скрепы сводов. Новый Морнхолд построен на костях древнего, странно, что тот еще не провалился под тяжестью.

Урвел Дулни осторожно присел и сперва ощупал распухающее запястье, а потом попытался приладить оторванный лоскут к рясе — с утра еще темно-синей, а теперь посеревшей и грязной. Уныло качнулись кончики ритуального шарфа-лора, блеснув золотым шитьем.

— Госпожа Аррайда приказала ждать здесь.

— А сама пусть умирает там… — от этой мысли разжались пальцы, и Кальвус съехал с камня, по которому хотел добраться до отверстия наверху. Молчание в катакомбах пугало.

— Господин архиканоник сказал, что она способна о себе позаботиться, — выдал молодой священник почти без запинки, несмотря на заикание. — Ну, и обо мне тоже. Ну почему, почему матерь Альмалексия избрала меня, недостойного, очищать этот алтарь?

— Ага, пусть бы сама по канализации лазила.

Горатиус почти одолел упрямый подъем, когда градом посыпались камни, и от взвихренной пыли стало нечем дышать. Тут уж не до вмятин на доспехах. Кальвус скатился вниз и со священником в обнимку забился в нишу, молясь, чтобы своды выдержали. Совсем близко, казалось, почти над головой, взрывалось и грохотало, сипело, щелкало, хлюпало. Прорывались то вой, то чье-то запаленное дыхание. Пыльный воздух менял цвета и делался то ледяным, то раскаленным, а глаза слепли от вспышек.


— Колено с меня сними.

— А?.. — Дулни заворочался и, кашляя, вяло пополз наружу. Горатиус наконец-то смог вдохнуть. И немедленно закашлялся тоже. Он оторвал кусок полотна из своих запасов и, смочив, обвязал снизу лицо. Второй мокрый лоскут протянул священнику.

— На, завяжи…

— А?

— Лицо завяжи: легче будет.

— Н-не… Что это было?

Не отвечая, наемник взлетел по склону, зацепился за каменный порожек и перекинул тренированное тело в верхний коридор. Урвел с удивившей обоих резвостью последовал за ним:

— Я прикрою тебе спину!

Горатиус предостерегающе поднял руку: заткнись.

Пыль все еще висела в воздухе, и видно было плохо и недалеко. Тем более что многие светильники погасли. Глухо потрескивали над головой перекрытия. Щебень шуршал под сапогами. Кроме этого не слышно было ничего — даже крыс. Лишь в одном из тесных проходов заставили вздрогнуть сопение и громкий стук. Кальвус едва не рассмеялся, поняв, что напугался их собственного дыхания и стука сердец.

Если Аррайда и оставляла за собой какие-то знаки, то их стерло осыпью. К тому же через полторы сотни саженей коридор уткнулся в завал. Глыбы были слишком велики, чтобы справиться с ними без подходящих заклинаний или инструментов, и пришлось искать обходную дорогу. Ходы ветвились и множились. Иногда они сужались до размеров кошачьего лаза, и приходилось ползти; иногда пересекали подземные ручьи — темная вода хлюпала под ногами. Наемник старался все время сворачивать вправо и отмечал горками камней каждый поворот.

Несколько раз они останавливались и подкреплялись жестким крысиным мясом. Крысы в старом Морнхолде водились в изобилии, и смерть от голода путникам не грозила.

— Ну, и долго будешь пыхтеть за спиной, как ходячий труп?

Священник подпрыгнул:

— Кто? Где? — и пожаловался: — Я ногу натер.

Пришлось снова делать привал и заниматься больной ногой. Затягивая повязку, Кальвус поинтересовался:

— Так что это за алтарь, что ты должен очистить?

Урвел мелко задрожал, стиснул дубинку с торчащими гвоздями, опасную больше для неумелого хозяина, чем для врага.

— Ох, не спрашивай, пожалуйста. Алтарь Мертвых — про него разное говорят. То ли он держит в узде духи предков, то ли, наоборот, позволяет призвать мертвецов. Не знаю я…

— Почему тогда тебя послали? Обувайся.

Священник стал неохотно натягивать сапог, потупился и выдавил, заикаясь еще сильнее, чем раньше:

— Ну, мне кажется… Кажется, распорядитель богини Альмалексии выбирал для госпожи Аррайды самого никудышного спутника. Чтобы проку никакого, одни мучения, камень на шею…

— Что?! — Горатиус едва не удушил костлявого священника его собственным шарфом. Бедняга с трудом вырвался и, задыхаясь, тер почерневшую шею. — Если… Ты слышишь, если с нею что-то случится, видят Девять[2], я храм по камням разнесу, а подлых предателей развешаю на фонарях, начиная с твоей богини.

Дулни пискнул и осунулся по стене. Кальвус привел его в себя парой увесистых затрещин и вздернул за воротник:

— Хватит рассиживаться. Пошли.

Не обращая больше внимания на спутника, наемник заскользил вдоль стены плавно и почти бесшумно.

— А-а…

— Что? — зашипел Горатиус, глядя Урвелу в расширенные глаза.

— Почему ты… что она… сделала? Ты же за деньги служишь, — выдавил священник, запинаясь, и немедленно загородился локтем и вскинутой дубиной. Кальвус выдохнул.

— За деньги. Когда король Льетан погиб, меня выбросили из гвардии, правда, оставили байдану и палаш.

— Ты бы мог отправиться на Вварденфелл… Говорят, там можно неплохо…

— На чем? Суда туда не ходят. Ни купеческие, ни военные. А контрабандисты гвардейцев не любят. Потом я еще заболел, знаешь, сколько храм дерет за лечение?.. Да когда корзину на рынке удавалось поднести за пятак, я был счастлив, — Горатиус стукнул кулаком в стену. — Ты спрашиваешь, что Аррайда для меня сделала? Первое — отвела к кузнецу и выбрала для меня лучший доспех, что у него был. И меч. И дала почувствовать себя не нищим изгнанником — воином. Ты это понимаешь?!

Урвел отскочил с неожиданным проворством. Какое-то время они шагали молча. Потом наемник снова резко вскинул руку и остановился. Сбивая с ног, накатила из-за поворота вонь мертвечины, окалины и талой воды. Коридор там был скручен и оплавлен, среди копоти сверкали льдинки, а под ногами хрустели кости — посеченные, обожженные, перемешанные так, что даже самый опытный некромант не сложил бы из них целого скелета. Среди костей попадались ошметки плоти, грязные пелены, лохмотья.

— Гнильцы, — переждав очередной позыв к рвоте, прошептал Дулни. — П-проклятые… стражи алтаря… Это она их?

Кальвус разглядел блеснувший на сколе обломок ребра. Обмотал тряпкой конец, поджег от стенного светильника. Он больше не таился и не прятался. Забыв о несчастном священнике, внимательно всматривался, светя себе под ноги. Кровь, словно россыпь комуники в толстой лесной подстилке, затерялась в чужих костях. Но Горатиус нашел сперва робкие пятнышки, затем капель, затем высохшие бурые лужицы и смазанный отпечаток ладони на круглой узорчатой двери. Возле этой двери кто-то бросился на наемника из темного бокового коридора, и Горатиус смахнул его одним ударом меча.

— Эй! Постой! Не ходи!! — пыхтящий священник махом перелетел через упавшую нежить. Повис у Кальвуса на плече — то ли останавливая, то ли просто ноги не держали. — Алтарь, там опасно!

— Она там.

— Да, да, я понимаю, — выдыхал Урвел, путаясь в словах, — я быстро.

Скинул на землю сумку и стал рыться в ней, оглядываясь время от времени. Наконец с радостным вскриком вытянул пучок разрыв-травы и ударил по двери. Отпрыгнул, чтобы не схлопотать по лбу массивным полотнищем. Стал разводить костерок в походной жаровне.

Наемник заглянул через порог. Там было светло, и Кальвус бросил и затоптал ненужный факел. Больше всего покинутый алтарь был похож на круглую лесную поляну, обсаженную деревьями. Стволы деревьев светились, огненные кольца пробегали по ним снизу вверх. А посреди этой поляны в мягкой пыли ничком лежала Аррайда.

Горатиус сжал кулаки на рукояти меча.

Прогоняя смрад нежилья, закурился над жаровней дым. Потянулся в дверь, огибая колонны, уносясь сквозь уцелевшие продухи. Дулни сыпал в огонь стружки смол и сушеные травы. И когда за дымом не стало видно его самого, ступил в каменный лес. Колонны полыхнули синим от капителей до подножия и погасли.

— Иди! — чихая и кашляя от дыма, позвал священник. — Можно!

Кальвус прыжком оказался рядом с госпожой. Сдернув латные рукавицы, стянул с Аррайды искалеченный шлем с лохмотьями бармицы. Расстегнул под подбородком ремешки подшлемника. Прижал пальцы к шее. И не смог разобрать, бьется ли кровь в жиле или дрожит собственная рука.

Урвел, обтерев рукавом рясы лицо, встал на колени по другую сторону, пробежал пальцами по шее Аррайды:

— Жи-ва… Спит.

Помолчал, хлопая густыми, как у девушки ресницами.

— Мы тут дергаемся, а она спит…

И захихикал, безумно тряся головой.


Загрузка...