Домик в деревне 2022

Запись номер Восемь

Жареный петух прилетел без опоздания. Я так до конца и не понял, что это было.

Сколько я заклинал – «только бы не зимой». Боже, боже, боже … пусть это случится раньше. Или позже. Но боже, как обычно, не внял моим молитвам.

Беда обрушилась в последних числах декабря, накануне Нового года. Конечно, лучше времени для переворотов и агрессии против России не найти. Но о причинах, реальных, а не мнимых, я мог только гадать.

Хотя некоторые догадки все-таки выскажу.

Последний год воздух выходил не только из российской экономики, но и из мировой. Со свистом. Но в конце ноября она лопнула как мыльный пузырь.

Доллар проседал, терял по проценту своей дутой стоимости в неделю.

Это было не заметно по отношению к курсу рубля, так как тот тоже падал в тандеме. Но по отношению к курсу юаня можно было проследить. Индекс Доу-Джонса (нет, не почтовый) терял по пятьсот пунктов в неделю.

Сетевые пророки говорили, что наконец-то сбылись их предсказания. Мол, шаманство биржевых спекуляций не помогло мировому финансовому капиталу удержаться на вершине рушащейся пирамиды. А 98% иллюзорных вымышленных денег – фьючерсов и прочей биржевой херни, подкрепленной страхом перед кулаком Дяди Сэма – пошли прахом за несколько недель, утянув за собой 2% реальных активов, превратив их в такие же фантики

(Вот видите! Я же говорил про госдолг США?)

Но я не знаю, правы ли эти пророки. Может, причина в чем-то другом. Я не хочу забивать голову этими тонкостями.

Буржуи почему-то обвиняли именно нас – мол, именно наши хакеры или что-то в этом духе всё обрушили. Да кто уже скажет? Но даже мне хватает ума, чтобы понять, что никакие хакеры мировую экономическую систему порушить не могли – в ней ведь триллионы материальных активов, а не только дутые кредитные обязательства.

А вот ожидание – родившееся от инсайдерской информации – скорого обмена ракетными ударами между двумя державами – вполне могло.

Началось за океаном, но благодаря чудесам глобализации паника быстро докатилась до нас. И ударила раньше, чем ракеты.

В последние недели в политической жизни было тихо. Не было массовых протестов. Видимо, те, кто был на них способен, поняли риски и сидели по домам. Власть уже не шутила и БТРы уже были не с водометами. Все резервы и силы наверняка были мобилизованы.

Но обычный криминал никто прижать не мог. То и дело я слышал о жутких происшествиях - о зарезанных семьях, о людях, убитых из-за зарплаты наличными.

В Москве и Питере, да и в других крупных городах, голодные гастарбайтеры, которые должны были исправить демографическую ситуацию, уже вовсю щипали коренных жителей. Потому что многие из них остались без работы, а депортировать их физически не смогли. И не только в Германии в новостях фамилии преступников замалчивали не по этическим, а по этническим причинам.

Но и русские маргиналы и отбросы общества к ним наверняка уже присоединились.

Я вспомнил, что Вася говорил мне тогда, в наш последний разговор. Мол, ограниченная ядерная война лет двадцать назад году в 2000 стала бы благом для человечества. Заблаговременно уничтожив массу дармоедов, она бы позволила пережившим воспользоваться освободившимися ресурсами и в перспективе воссоздать определенный уровень цивилизации. А иначе та погибнет вся.

Я сказал ему, что он псих и маньяк.

Но Бог (в которого я в такие моменты обычно верю) не дал людям и такого шанса. Человечество гнило, а не горело, расточая запасы из природных кладовых в бессмысленных гонках – потребления и вооружения. Тесно взаимосвязанных, ведь невозможно спокойно потреблять, если твой покой не охраняют межконтинентальные ракеты, подводные лодки и военные корабли. Мы уже не узнаем, кто был прав, а кто виноват. Каждый день был приближением неизбежного и страшного финала.

Все мои приготовления не сделали одной важной вещи. Они не смогли подготовить меня психологически. Не дали чувства уверенности. Одно дело рассуждать, планировать и представлять – и совсем другое видеть это своими глазами.

День великого Жареного Петуха я встретил напуганным ягненком. И когда клюв этого мифического зверя вонзился в зад Россиянии, я был ничуть не лучше миллионов из числа офисного планктона, неспособного оторвать свое рыло от жвачника и пива с чипсами.

Мобильная связь давно уже работала со скрипом. Поэтому я не встревожился, когда в углу экрана телефона пропали значки. «Нет сигнала».

Можно только вызвать по телефону «112» спасателей. Шутки ради я попробовал. Не получилось.

Батареи отопления были холодные. Из крана не полилась вода.

К счастью, у нас всегда был ее запас, поэтому пить из бачка унитаза, как советуют делать в экстренных случаях выживальщики и как показывается в кино, нам не пришлось.

Я нажал на кнопку трубки городского телефона. Да, у нас был этот анахронизм, хотя мы давно собирались его отключить. Нет гудка.

Телевизор, который я очень давно не включал, тоже порадовал лишь сообщением «нет сигнала» на пустом черном экране. Перестали транслироваться все телеканалы кабельного телевидения.

Отключение интернета лишило меня последних новостей. Пропал мобильный интернет, и Wi-Fi не находил провайдера – то есть накрылся и высокоскоростной.

Больше сеть уже не появилась.

Подробности этой ночи я узнал не сразу, но и тогда смутно догадывался, что произошло что-то ужасное.

Лишь много позже я выяснил, что это была война. Короткая. В основном обычными вооружениями. Ракеты, дальняя авиация, флот. Но с частичным применением ядерного. Правда, Армагеддона не случилось. Но от этого не стало сильно легче.

Я помню, как подошел к холодильнику. Продукты отныне надо съедать в том порядке, в каком они будут портиться.

Выпил стаканчик коньяку, который берег специально для этого случая. Я хорошо знал о психологическом действии алкоголя. Он не улучшал, а фиксировал настроение. Когда хреново, после него могло захотеться намылить петельку. Но сейчас я чувствовал себя готовым к действиям. А значит, употребление одной стопки должно было только вселить в меня боевой азарт.

– Пи...ец, – громко и отчетливо произнес я. – Пи..ец.

Это было не ругательством, а констатацией факта. Потому что Он действительно пришел.

На ватных ногах я подошел к окну и осторожно посмотрел вниз, на улицу.

Пока все было тихо. Непривычно тихо. Обычно в эти часы все едут на работу.

Машин на улицах почти не было. Трамваи замерли. Похоже, им даже не удалось добраться до депо. Электричества не было нигде. Но маршрутные автобусы еще ходили, некоторые предприятия и конторы могли продолжать работать по инерции.

Я спустился по продуваемой ветром лестнице и остановился перед раскрытой входной дверью. Электричества не было, и замок подъездной двери не работал.

У крыльца разговаривали два соседа. Я слышал громкие взволнованные голоса. Один сосед год назад, польстившись на обещания народного IPO, вложил все свои накопления в акции «Роснефти». Цены на баррель тогда опять росли как на дрожжах, и те заманивали народ.

Второй хранил накопления в евро на валютном счету, а часть ─ наличными, полагая, что с ними-то ничего не произойдет. Теперь оказалось, что и то, и другое, стало прахом.

И даже на рубли не купить ничего сверх отпущенного на человека максимума в день. Карточки и талоны стали внезапно главнее.

– Кто бы мог подумать?.. Кто, мать вашу, мог вообразить? – распалялись они. – Ведь нам обещали, гарантировали…

А потом ушли, каждый в свою квартиру, даже не заметив меня.

Я мог бы многое им сказать. Например: как можно быть такими сказочными простаками? Никакие деньги, никакой страны, хоть электронные, хоть бумажные – ничего не гарантируют. И золото с серебром тоже. Для обычного человека выживание его семьи гарантируют только продукты, бензин, крыша над головой, уголь для ее отопления, одежда, чтобы не замерзнуть зимой… и оружие с патронами, чтобы все это защищать. А обещанию тех, кто держит власть, верить может только имбецил. Прошли те времена, когда власть где-то была с народом частью одного целого. Теперь только так.

Еще соседушки говорили, что все милицейское начальство, а также МЧС и Администрация города будто испарились. Исчезли и все, кто имел хоть какие-то деньги, владел бизнесом больше ларька. Все, кому было что терять. Что ж, не я один такой умный.

Похоже, есть и умнее.

*****

В день, когда, как я узнал потом, ООО «РФ» перестало существовать, я находился во фрустрации и прострации. Говоря по-русски, чувствовал себя хреново от несоответствия желаемого и действительного и не знал, что делать дальше.

Настю я оставил дома, а сам пошел на разведку. Я научил ее стрелять… хотя бы на том же уровне, какой есть у меня – то есть уметь направить и нажать на спусковой крючок. Но сердце у меня все равно было не на месте, пока она была там одна. Я хотел побыстрее вернуться.

С утра слонялся по пустым улицам, заваленным не убиравшимся снегом. На дверях родного предприятия висел замок, и не было даже вахтера.

Дворники пропали. Редкие машины пробирались по опустевшему проспекту, лавируя среди заносов.

Везде я видел следы надвигающейся бури. Город быстро терял тот полуцивилизованный вид, который поддерживался в нем стараниями последнего мэра.

Мусор не вывозился уже неделю, и если бы не зима, в воздухе давно разливался бы непередаваемый букет гниения. Рядом с контейнерами высились целые баррикады черных мусорных пакетов, некоторые из которых напоминали мне мешки для трупов.

Как я и ожидал, электричество исчезло надолго. Причину я выяснил, ее каждому рассказывала одна бабка из нашего дома, чей сын работал в энергосети.

Уж сколько раз твердили коммунальщики людям – не пользоваться электрообогревателями. Но куда деваться? Когда давление в трубах отопления упало, народ массово начал спасаться, как мог. И электрические сети «полетели» у целых домов.

И, что самое страшное, не было никаких новостей. Даже по радио. Ни одной станции.

Никаких оповещений о чрезвычайной ситуации.

Что там, в столице? Путч? Оккупация? Ядерный удар? Эпидемия?

Говорили разное, и каждый бредовый слух только подогревал панику. Люди уже были готовы поверить хоть в высадку марсиан.

Ближайший супермаркет, тот самый «Семафор», встретил меня дверями и окнами, закрытыми рольставнями. Даже табличку о том, когда он вновь будет принимать покупателей, вывесить не удосужились. Магазины поменьше тоже были заперты на замок. Торговала только крохотная точка на углу, но и там ассортимент напоминал конец восьмидесятых.

Я пристроился в хвост небольшой очереди. Пока стоял, подкатила машина и зашел невысокий полный мужик в кепке-«жириновке». Хозяин. Он подошел к прилавку и перебросился парой слов с продавщицей. У меня с детства хороший слух, а в эти дни обострилось и внимание. Они тоже распродавали последнее. На оптовых складах ничего не было.

Вот так – было да сплыло!

– Солнышко, - сходу сказал я ей, вернувшись из «разведки». Она сидела на кухне и, закутавшись в плед, пила кофе. – Мы эвакуируемся.

- Уже? – удивилась она. – А не рано? Тут соседи говорили, крупу по карточкам давать будут. И воду питьевую машина подвезет.

– Может, и подвезет, - согласился я, хоть и не верил. – Но этого мало. Они уже наверно переморозили трубы. Даже если в котельную подвезут уголь и дадут электричество, тепла не будет. А нам угля никто не даст. Лучше подстраховаться. Надо уходить, пока можно. Пока дороги совсем не замело и можно проехать. Будем следить за развитием событий из безопасного места. Если все наладится, сразу вернемся.

Зная ее характер, я был готов к тому, что убедить ее будет непросто. Я не знаю, был ли я готов применить силу, если надо. Но она неожиданно легко уступила мне. Будто почувствовала, что наступили другие времена.

– Хорошо, дорогой. У меня самой этот город сидит в печенках.

- У меня тоже. Ничего хорошего он мне не дал. Ну, кроме тебя.

Она улыбнулась и обняла меня. Как легко им угодить… иногда.

Логика говорила, что мы совершаем безумие. Что мирная жизнь будет налажена в городах… если она вообще будет. Но инстинкт твердил другое, прямо противоположное.

«Беги и не оглядывайся».

Я ведь знал то, что Насте еще пока не решился сказать. И мало кто в городе это знал. Слухи уже циркулировали, но медленно, потому что скованный холодом город был лишен всех привычных средств связи.

Идея немедленно покинуть его созрела у меня в голове сразу после отключения энергии. Но сначала я попытался сделать это один. Тоже своего рода разведка.

Я использовал для этого свой «Фольксваген». Улицы еще не были занесены. Изредка по ним видимо проезжало что-то типа грейдеров, пробивая дорогу.

Но дальше выезда из города я не попал.

Не доезжая километра, я уткнулся в хвост гигантской пробки. Очередь из машин тянулась до самого переезда. После десятиминутного ожидания, не добившись от таких же злых и замерзших водителей внятных ответов, я пошел вдоль автомобилей, узнать обстановку.

Там у шлагбаума был развернут импровизированный пост в железнодорожной будке, ярко светили прожектора, а рядом горел костер, у которого грелось несколько человек в форме.

Слегка пьяный полицейский – я понял, что это не гаишник, а что-то типа СОБРа, но что он тогда делал с ними? – сказал мне, чтобы я возвращался в город. Что здесь я не пройду. И что мне очень повезло, что я нарвался на них, а не на тех, кого они тут недавно казнили.

Тут я увидел у двоих из них автоматы, увидел тела в снегу. Штук десять трупов. И кровь всюду.

А прямо за поворотом, за железнодорожным переездом – я увидел это в свете костра и прожекторов - пробка продолжалась. И конца и края ей было не видать.

С неба падало, буран ночью был довольно сильный, и заторы из машин, многие из которых уже были присыпаны сверху, чередовалась со снежными заносами. Машины выглядели, будто их бросили. И не было видно никакой дорожной и снегоуборочной техники.

Нет. Здесь мы в ближайшую неделю не проедем.

Я не стал ждать, а сделал так, как они сказали – сел за руль, развернул машину на 180 градусов и поехал обратно. Не стал даже в мыслях подвергать сомнению их правоту. Кем были те, кого они убили, и действительно ли эти служивые меня спасли… я так и не узнал.

Я вернулся и поставил машину в гараж. Здесь ей уготовано стоять долго, очень долго.

«Ну и что, что ребенок? Рядом есть совхоз, а там медпункт и фельдшер, - подумал я. - Да хоть ветеринар, еклмн. А здесь скоро не будет ничего. Надо уходить».

Я понял, что остались считанные дни.

Должен существовать другой путь. И я его нашел.

Взвесив все еще раз, я решительно постучал в дверь соседа-железнодорожника. На вокзале не получилось узнать, будут ли вновь ходить поезда. Может, он чем-то поможет.

Электрички и скорые поезда не ходили уже несколько дней, но изредка я слышал под окнами – мы жили совсем близко к дороге – стук колес. Это были товарняки и инженерные поезда с какой-то хитрой железнодорожной техникой. Пару раз даже проехал с ревом «Буран» или как там называют состав, который разгоняет снежные заносы.

*****

– Родная, пляши, – сказал я Насте через пять минут, – Мы уходим.

– Отлично. Дай мне только час на сборы.

Для женщины это совсем немного.

На самом деле я сам был далеко не уверен, что успею собраться так быстро и ничего не забыть. И что-то мне подсказывало – то, что мы не возьмем, мы можем больше не увидеть.

Уходя, я еще раз оглядел наше жилище. В нашей квартире нечего воровать, кроме холодильника, так что пусть мародеры подавятся. Дверь я, тем не менее, закрыл на все замки. И во внезапном приступе мизантропии оставил в верхнем ящике буфета пустую бутылку водки, куда аккуратно вылил две бутылочки уксуса. Хорошие люди по квартирам не лазят, а тем, кто будет курочить мою дверь, я от души желал окочуриться на месте.

Но потом подумал… и вылил уксус в унитаз. Мир изменился. И собственность сейчас – совсем не то, что раньше. Кто знает, что еще придется делать нам?

Свой ноутбук “Samsung” я взял с собой с наивной надеждой на возвращение прежней жизни. Даже Фунтика мы накормили, дали ему слабое успокоительное, применяемое для кошачьих, и посадили в рюкзак. Пакостливый, конечно, гад, но если его выпустить во двор, ему предстоит исчезнуть в желудках наших сограждан. Жалко.

Это были самые дорогие билеты в моей жизни. Хоть и в один конец, но они стоили нам остатка денежных сбережений, ящика водки и пяти блоков сигарет. Эту «валюту» я берег как раз на такой случай.

Вокзал стал прибежищем бездомных и погорельцев, и соваться туда было незачем.

Поезда действительно еще ходили. Но только на тепловозной тяге. Электричества не было и у железных дорог.

Нам было сказано в темное время суток подойти к одному полустанку.

Мороз был под тридцать. До места посадки мы добрались на попутной машине.

- А если он откажется? – с сомнением спрашивала Настя, когда мы подходили к потрепанной «девятке», по привычке ждущей у неработающего ресторана.

- Ми его зарэжем, - усмехнулся я, показав на китайский охотничий нож в чехле на поясе, которым пока резал только колбасу и открывал банки. Ружье у меня за спиной было замотано в одеяло и уложено в брезентовый чехол от палатки (самой палатки у нас не было).

Как я и думал, «бомбила», пожилой мужик с более-менее интеллигентным лицом, не отказался от возможности заработать легкие деньги. Похоже, он не думал, что эти деньги могут быть теперь просто бумажками.

И вот он высадил нас и умчался, успев высказать на прощание свои догадки:

- Я слыхал, война началась.

Но расспрашивать некогда.

Был поздний вечер.

Место абсолютно безлюдное, никаких строений, только перрон. Но по опыту я знал, что в таких местах опасность на порядок меньше, особенно сейчас, когда лишний час на улице может стоить обмороженных ушей.

Уже десять минут, как должен был подойти поезд, но его не было, и мы начали всерьез волноваться.

«Неужели обманули? Не будет никакого состава? Довольствуются задатком?».

Я не полный дурак, и половину оплаты обещал отдать на месте.

Мы притопывали и водили хоровод вокруг скамейки, чтобы не замерзнуть. Наверно, со стороны это смотрелось забавно.

«Сколько людей уже получили обморожения?» - подумал я. А сколько будет через неделю, если не починят отопительную систему? (Неужели я сказал «если»?) Сколько сгорят и угорят от самодельных обогревателей? Сколько замерзнут в сугробах и своих холодных квартирах, пытаясь отогреться алкоголем?

Ни единой души не было вокруг, и мне в голову начали закрадываться еще более нехорошие мысли. Вдруг сосед наведет на нас знакомых громил?

Они же не знают, что мы взяли с собой только самое необходимое, и с наших трупов не снимешь никаких ценных вещей, кроме нательных крестиков да Настиных сережек, которые достались ей еще от прабабушки. А все по-настоящему ценное было у нас в деревне. Но ружье я взял наизготовку. Оно было заряжено еще в начале событий, в таком виде и дома хранилось.

Я взял Настю за руки, согревая ее ладони своими. Будет позорно, если я нас подставил, и из-за меня мы какого-никакого товара для обмена лишились.

«А может и хуже. Остаться – погибнуть» - вспомнил я.

Я уже почти отчаялся, ведь всегда ждешь худшего, когда почувствовал слабую вибрацию рельсов и увидел далекий отблеск.

Как манне небесной я радовался звуку приближающегося поезда, который секундой позже вынырнул из-за поворота. Дизельный локомотив, на котором был установлен дополнительный отвал для расчистки путей от снега, тащил всего пару пассажирских вагонов. Тот остановился почти у нас под носом.

Двери распахнулись. Мужик в форменной куртке и валенках - судя по всему, помощник машиниста, а не проводник – махнул рукой:

– Эй, туристы, запрыгивайте бегом. Стоянка ноль минут.

В вагоне было тепло, и мы быстро согрелись. Тут уже было полно народу, но нас провели в самый конец.

- Своих вывозим, – пояснил наш провожатый. – В село одно. Скоро тут будет пиз..ец. У нас по министерству в предпоследний день циркуляр пришел - провести ревизию подвижного состава. Хана стране.

Я не торопился задавать вопросы. Захотят – сами расскажут. Но при Насте я такого «базара» не хотел.

Невольно глянул в окно. Ехали мы очень медленно, и еще проезжали пригороды.

Буран сыграл злую шутку с автомобилистами. Я видел снежные заносы, в которых стояли длинные вереницы машин.

– Это мышеловка, бля, – продолжал железнодорожник, поймав мой взгляд и опорожняя второй стакан. – Миллион человек в нескольких городах, а жрать нечего, кроме картохи. Это же не Кубань и даже не Нечерноземье. Себя не обеспечить. Будет голод.

Увидел в небе быстро двигавшийся огонек, который при ближайшем рассмотрении превратился в несколько огней. Самолет. Довольно низко. Аэропорт в соседнем городе еще работал, но бог знает кого он сейчас принимал. Насколько я знал, местные рейсы по ночам не прибывали. И они отменены несколько дней назад.

Но нас это не должно было волновать. Мы уносили ноги.

«Get out of Dodge» - я вспомнил, как называли этот процесс заокеанские сурвивалисты, то есть выживальщики. Про это рассказывал какой-то знаток выживания на своем канале Ютуба.

Просто в старых вестернах часто события происходили в Додж-сити, Канзас. И с этой фразой: «Проваливай из Доджа!» мог обращаться шериф к злодею. Или наоборот.

Проверить не могу, потому что не знаток вестернов.

Нам дали целое купе, хотя в нем было трудно развернуться, потому что почти все место было занято какими-то мешками. Когда Настя ушла туда, я, наконец, задал им вопрос, который давно не давал мне покоя.

- Так что за дрянь произошла, мужики? Мне кто-нибудь объяснит, наконец?

Они сначала смотрели на меня настороженно, переглядывались. Я так и не понял, была ли какая-то инструкция для них – не распространяться среди гражданских о событиях начала этого дня.

Но потом самый старший, седой, хряпнул рюмку жидкости, которую я идентифицировал как водку, но она могла быть и разведенным спиртом, и заговорил.

Слова сыпались одно за другим. Какие-то из них - страшные. Другие абсурдные. Третьи даже смешные, но и за ними стояли смерти и разрушения.

Война все-таки была. Но короткая… и очень странная. И закончилась вроде как ничьей. Вооруженным равновесием.

Был обмен ударами. Но ПВО сработало. И у них, и у нас. Большинство ракет были перехвачены, сбиты и взорвались в воздухе. Многие над третьими странами, которые к конфликту отношения не имели. Народу погибло не больше миллиона в той и в другой стране. Поразили в основном военные объекты. Вашингтон разбомблен в хлам. Москва – более точечно, но тоже сильно. Высшее руководство обеих держав погибло.

На момент последних сообщений по спецсвязи, которые работники этой линии РЖД получали - жертвы еще не были подсчитаны. Несколько часов они сидели тоже без информации. Ясно было только, что в остальной стране жопа. Полная. Они недоумевали, почему ничего не делается для населения. А вот я догадался. Наверно, силы, задействуемые для ликвидации чрезвычайных ситуаций… как и армия… были уничтожены, рассеяны. А их остатки так же, как и я, спасали прежде всего своих.

По поводу того, кто начал… обе стороны обвиняли друг друга (а что это за сторона, помимо России – вы и так догадались).

Поправка. Вы в своем будущем можете не знать такие вещи, поэтому разжую для вас, потомки. На страну под названием Россия весь двадцатый и начало двадцать первого века точили зуб США (Соединенные Штаты Америки) с другого конца глобуса. Потому что наши геополитические позиции и идеологические установки уж очень не совпадали.

Обе стороны понесли почти равный ущерб. И уже типа помирились.

«Чего?! – захотел крикнуть я. – Какой, на хер, помирились?».

Для меня это звучало как перемирие в Великой Отечественной после битвы под Москвой.

А вот так. Нет, на самом деле, конечно, не помирились, но прекратили стрелять. Не начали фронтальное наступление, десантные операции и боестолкновения с помощью обычных вооружений. Оставшихся арсеналов хватало для равновесия страха на новом уровне – когда уже знаешь, что стрелять будут и без раздумий. Даже при том, что ряды очень поредели. Мне, гражданскому человеку, никогда не понять эту психологию. Но, наверно, инстинкт самосохранения позволил остановиться у черты. Это было не перемирие, а вооруженный нейтралитет. В отличие от Второй Мировой, ни у одной из сторон не было задач по захвату и удержанию территории противника. А может, возможностей для этого.

Мне сказали, что самолеты больше не летали и корабли не плавали.

Мобилизации пока тоже не проводили. Наоборот, стараются разоружить ненадежные части и упаси боже, чтобы оружие не попало к населению. Где-то собрали какие-то трудовые армии и направляли их в очаги ядерных ударов и пожаров. Но разбор завалов еще не начали, пожары еще пылали. Даже оцепление не везде смогли выставить.

И была уже вроде даже совместная комиссия то ли по прекращению огня, то ли по расследованию причин катастрофы. А кто-то из элиты уже предполагал, что это вообще случайность, сбой системы дальнего оповещения или контроля запуска. Или, может, диверсия третьей стороны. Неких террористов. Звучало нелепо.

«Каких? Марсианских?»

- Значит, пиндосам тоже досталось? – переспросил я.

- Ага. И это радует, - пробормотал старый железнодорожник в фуражке с гербом. - Не жалко, что своя корова сдохла, жалко, когда у соседа жива. Если у них там тоже ПЦ, это хорошо. К нам не полезут.

- Теперь точно не полезут. Вроде говорят, куда-то уже китайцы вошли, - осторожно дополнил слова начальника еще один, помоложе.

- Оккупируют, что ли? – переспросил я.

- Не. Они не оккупанты, а союзники. Заступнички. Теперь наши друзья по гроб жизни. Помогут в наведении порядка.

Почему-то у меня совсем не прибавилось радости от последней новости.

А они говорили об этом так буднично. Нет, все было не так, как в кино. Я не видел руин, не видел пожаров. Где-то это было, но далеко. А тут я видел только прокуренный вагон и пьяных невыспавшихся мужиков в спецовках или в форме РЖД.

Больше я не стал у них ничего допытываться. Да они и не знали. Похоже, их начальство – если оно с ними связь еще поддерживало – информацию им выдавало очень дозировано.

Я вежливо попрощался и оставил мужиков вместе с их недопитой банкой спирта, закрыл за собой дверцу их «каюты», как один из них, возможно, служивший на флоте, назвал купе начальника этого небольшого поезда.

По темному коридору прошел до нашего купе. Слышал за другими дверями разное – и плач (не факт, что детский), и разговоры на повышенных тонах, и звуки, как будто кто-то роется в своих вещах в поисках чего-то потерянного. Чувствовалась общая нервозность. Нет, это не поезд на юга. Это, скорее, эвакопоезд из военного времени. Никому не было легко.

Наверно, мы родились под счастливой звездой. Теперь осталось совсем немного.

Настя с тревогой посмотрела в мою сторону, когда услышала, как открывается дверь. Так и не могла успокоиться, расслабилась немного, только когда увидела, что это я пришел.

Я забрался к ней поближе.Не хотел больше смотреть в окно.

Мимо проносились столбы. Я слышал стук колес, и, как мне показалось, звук работы дизельного двигателя локомотива, который был совсем близко от нас. Но не слышал ни одного гудка. Мы ехали в безмолвии, казавшимся мне странным. Огней вокруг не было.

Несколько раз мы останавливались. Но потом снова набирали ход. Я старался не думать о том, что будет, если пути впереди загромождены, повреждены или завалены.

Мы легли, Настя положила голову мне на плечо и прижалась ко мне щекой.

Черт, наверно, тут опять больше инстинкта, чем мыслей. Тоже мне, самец-защитник.

Но, несмотря на эту самоиронию, я чувствовал, что жизнь отдам за нее и ребенка, не задумываясь.

Наверно, гордиться тут нечем. Если это дело врожденных программ, то так бы поступил на моем месте даже еще больший трус.

Она уже спала, а я отодвинул шторку и выглянул в окно. Хорошо помню, что сначала просто вглядывался в то, мимо чего мы ехали. А потом волосы на коже у меня встали дыбом. До подсознания все дошло раньше, чем до мозга.

Поезд ехал мимо трассы. Рельсы шли почти параллельно большому федеральному шоссе. И я увидел, что на съезде к соседнему городу, небольшому, но где, как я знал, есть фабрика по производству взрывчатых веществ и мотострелковая часть, стоят, занимая все полосы и разделительную полосу - тысячи автомобилей. В основном гражданских. Но я заметил среди них и несколько грузовиков, «Уралов», похожих на военные. Хотя это могли быть и какие-нибудь коммунальщики или дорожники.

Все они были на вид целыми. Но ни у одной не светились фары. Они казались брошенными. Когда я пригляделся… Нет, меня не вырвало, как в кино. Но замутило. Передняя дверца одной из легковушек была приоткрыта, и что-то из нее торчало. Похожее на голову человека. Неподвижную.

Нет, люди не бросили машины. Они в них умерли.

Электромагнитый импульс? Химическое оружие? Какая-то новая неизвестная мне херня? Это было Шоссе смерти. Почти как в фотографиях времен войны в Персидском заливе. Я подобное видел только в компьютерных играх. Огня не было, дыма тоже. Только смерть. И падавший с неба снег.

*****

Было еще темно, когда мы добрались до места.

- Ну, как договаривались? – спросил я помощника машиниста.

Остаток «суммы» я должен был взять из нашей поклажи. А ведь они могли и силой забрать всё. Их было много. И жаловаться некому.

Но они выполнили свою часть сделки.

- Ладно, валите давайте, - осклабился тот, кто был помощником машиниста. – Хорошим людям не жалко помочь.

На перроне никого не было. Тут жилья вообще нет. А до деревни еще идти да идти. А до нашего домика и того дольше.

Я взвалил на себя рюкзак и ружье, и мы пошли. Так незамеченными добрались по наполовину занесенной совхозной дороге до нашей окраины.

Тут протаптывать в снегу тропинку пришлось уже самим. Я шел первым и старался, чтобы Насте было полегче. К счастью, снег был не очень глубоким.

Вот и наша избушка. Соседей – живших метрах в трехстах - не видно. Снег перед их домами давно никто не чистил.

На то, чтобы установить отношения с ними, я потратил еще в сентябре лишний день и несколько бутылок. Бояться тут вроде было некого. Все, кого я видел, способны только на мелкие пакости, да и тех я смогу укоротить. Разве что они собьются в стаю. Но они не могут знать, что у нас есть такие богатства.

Теперь я понимаю, что эти мысли очень наивны.

Свет нигде не горел. Конечно, тут тоже не было электричества. Да есть ли вообще хоть кто-то живой?

Жаль, собаку не успели завести. Кстати, Фунтик в своей переноске, замотанной в плед, начал тревожно мяукать. Я понимаю, что девяносто процентов людей кота бы просто бросили. Но мы взяли его с собой не только из сентиментальных соображений. В деревянном доме от мышей хлопот не оберешься. Если он не умеет – придется и ему, как нам, спешно переучиваться из сытого диванного обормота в уличного выживальщика.

«А если совсем прижмет – мы его съедим», - пошутил я мысленно, но вслух не сказал.