Дом со скрипом

Глава 22. В которой наступает Хмарьная неделя

— Мне скоро опять уезжать, — сказал Кайрен.

— Далеко? И надолго? — вопросительно приподняла брови Лисса.

— Домой, на неделю, может быть чуть дольше. Что мне тут делать?

— В смысле? — ещё больше удивилась девушка. Уж чего-чего, а работы у Кайрена всегда хватало, а если срочные дела заканчивались, он тут же придумывал себе занятие. Неизменно полезное.

— Хмарьная неделя надвигается, все местные на этот период прекращают всякую активную деятельность и даже стараются поменьше выходить из дома.

— Да-а? — Лисса нахмурилась, что-то вспоминая, потом её лицо просветлело. — А, это когда гадают и умасливают ушедших? Об этом я читала и даже кое-что хотела попробовать.

Кайрен только закатил глаза, удивляясь подобной непрактичности.

— А ещё закроются все магазины, в том числе и продуктовые лавочки, поэтому следует иметь запас еды дней на двадцать. И свечей, потому как с электричеством бывают перебои.

— И дров, — продолжила Лисса с энтузиазмом, — потому как холодина стоит как на дне морском. А ты чем займёшься, будешь помощницу себе среди кузин выбирать?

— Не выбирать, кого пригласить в наше дело я уже знаю, время мне понадобится на то, чтобы её уговорить. Чинара — дама с характером.

— Чинара? Это как дерево, что ли? — Лисса задала вопрос без всякой задней мысли.

— При ней только ничего такого не брякни. Зашибёт, — вполне серьёзно предупредил её Кайрен.

— А в чём юмор? — заинтересовалась Лисса.

— Не нравится ей это. У нас вообще-то не принято «говорящими» именами детей называть, — расплывчато ответил Кайрен. Ну не объяснять же ей, как кузину в детстве «тупой деревяшкой» дразнили? Нехорошо это будет, непорядочно.

— А-а, — Лиссандриного интереса хватило ненадолго. — А у нас наоборот, очень часто когда двое создают молодую семью и выбирают себе новую общую фамилию, это оказывается какое-нибудь слово не из общеупотребительных.

— Например? Твоя фамилия тоже что-то значит?

— Нилли — это такая мелкая рыбка, которая у нас обитает в быстрых ручьях.

Вот так живёшь, и не знаешь…

— Почему тогда ты свои картины подписываешь бабочкой, а не рыбкой?

— Так то мой личный символ, а Нилли — просто фамилия.

Кайрену, который себя самого не видел отдельно от своего рода, такую постановку вопроса понять было сложно, хотя он и пытался.

Готовиться к Хмарьной неделе, оказалось довольно весело. Продукты в лавках продавались с приличной скидкой и она запаслась не то что на две недели — на месяц вперёд. Свечей, самых дорогих, парафиновых, дающих самый ровный и яркий свет, тоже набрала немало — на их покупке настояла Лило, утверждавшая, что свет ламп в Хмарьную неделю — это совсем не то. С дровами Мило помог и Лиссе даже пару раз удалось рассмешить хмурого подростка. Забегала Лило, предлагала на это время переселиться в их Холм, нехорошо в Хмарьную неделю быть совсем одной, тогда как в это время в Холмах привечают даже взрослых сыновей, но Лисса, хоть и с некоторым сожалением, отказалась. Разместиться со своими холстами и красками ей там будет совершенно негде, это понятно, а оставить любимую работу так надолго, она была не способна физически.

А потом, как раз накануне первого дня Хмарьной недели, уехал — исчез в левом створе врат Кайрен, и ей вдруг стало как-то пусто и одиноко. Даже удивительно, если учесть с какой лёгкостью она его отпустила.

На следующий день, прямо с раннего утра, Лиссе даже пришлось поставить будильник, чтобы не проспать начало этого события, начал наползать туман. Где-то в литературе ей встречалось поэтическое сравнение, что хмарьный туман — это опустившиеся на землю облака. Ничуть не похоже. Языки тумана, сначала совсем прозрачные, потом всё больше уплотняющиеся, текли по лощинам, заполняли впадины, густели, поднимались, постепенно скрывая крышу дома и макушки холмов. Где-то он был молочно-белым, где-то выползали грязно серые клочья, создавая причудливые образы. Зрелище было удивительное и завораживающее, и Лиссандра ясно осознала, почему в Хмарьную неделю принято как можно меньше выходить из дома. К рассвету, который так толком и не наступил, туман сгустился настолько, что невозможно стало разглядеть пальцы вытянутой руки. В такую погоду можно выйти и заблудиться в нескольких шагах от собственного дома.

Это утро принесло такое вдохновенье, что весь день Лисса провела в творческом угаре, прервавшись лишь раз, когда желудок настойчиво попросил наполнить его хоть чем. И тишина стояла такая плотная, всеобъемлющая, гасившая звуки, так что стало легко и просто сосредоточиться на внутреннем. И спать она заползла в полном изнеможении и даже не помнила, когда заснула.

Второй день прошёл примерно так же, разве что накал творческого безумия несколько спал, позволив заняться прорисовкой деталей и прочими «мелочами» до которых вчера руки не дошли.

На третий, организм сказал ей решительное «нет» и потребовал нормального питания, движения и вообще хоть как-то разнообразить впечатления. А вот дудки, за окнами по-прежнему колыхалось плотное белёсое марево, словно долину кто-то молоком залил. Лисса попробовала заняться делами домашними, соорудить что-нибудь пожевать, прибраться. Но готовить для себя одной что-нибудь вычурное и сложносоставное не хотелось, зато большую кухонную печь она растопила даже с некоторым удовольствием, решив, что заодно изгнать из дома постепенно скопившуюся в нём сырость и свежего хлеба напечь. А планы привести в порядок своё жилище закончились на том, что Лиссандра рассортировала свои художественные принадлежности: разобрала зарисовки, снесла в растопку откровенно неудачные, разложила по коробкам карандаши и кисти, но выкинуть ни один, даже самый исписанный мелок, у неё рука не поднялась. Засыпала она вслушиваясь в скрипы и шорохи старого дома и потрескивание остывающих углей в печи — через дымоход слышно было. И звуки эти, разгоняли тишину и наполняли душу теплом и уютом.

К утру четвёртого дня, умиротворения вчерашнего вечера не осталось и в помине. Что-то беспокоило, звало и тянуло. Одиночество. Тоска. Кто бы ей сказал ещё пару месяцев назад, в то время ей приходилось изрядно постараться, чтобы найти время и место для творчества, что так будет, когда никто не дёргает и не отвлекает, не поверила бы. Пометавшись некоторое время по полупустым комнатам, Лисса схватила масляную лампу и вышла за порог.

День? Наверное всё же день, иначе вообще ничего видно не было бы. Неба нет, земли под ногами тоже не видно, а несколько шагов сделаешь — и дом скрывается в молочно-белых клубах. Звуки гасли. Нет, в густом тумане, какие ей случалось и дома видеть, всё слышится действительно не так, гулче и глуше одновременно. Но хмарь не просто глушила звуки, она их гасила, выпивала и убивала. Не так уж и далеко отошла Лиссандра от порога успевшего стать родным дома, а такое чувство, что осталась одна во вселенной. Это, оказывается, удивительно неприятно быть единственным источником звука. Начинаешь прислушиваться к собственному дыханию, улавливать стук сердца и, кажется, даже начинаешь различать шум крови бегущей по сосудам.

Не так уж долго она простояла, пытаясь свыкнуться с незнакомыми ощущениями, когда вдруг обнаружила, что в туманной хмари образовалась прореха, позволявшая различать предметы аж на пять метров вокруг. И вдруг поняла, что она тут не одна — за забором стоял нежданный гость.

Пёс был громаден. Прямо не собака, а собачища. Короткая, тёмно-серая шерсть на спине становилась белёсой к брюху, мощные лапы очень основательно упираются в землю, треугольные уши стоят торчком, морда квадратная, лоб широкий, однако глаза умные, а клыки спрятаны. Стоит и даже не то что смотрит на девушку — рассматривает, оценивает. И что ему разделявший их невысокий штакетник? Захочет — перемахнёт в один толчок и даже не заметит.

Лиссандра сделала несколько неспешных шагов вперёд и распахнула калитку.

Пёс чуть склонил голову и, деликатно боком чуть оттерев девушку в сторонку, потрусил в сторону дома и только на пороге чуть замешкался, оглянулся на Лиссандру, мол, ну что, ты идёшь? Конечно, а как же! Лиссандра поспешила домой, пошире распахнув и придержав для пса дверь. Тот, ничуть не сомневаясь в выборе направления, звонко цокая когтями по деревянному полу, прошествовал в сторону кухни, а точнее тёплой кладовки рядом с ней.

Так вот чьё кубло она разорила при въезде в первый же день, когда выметала углы и осваивалась в доме. «Нужно найти собакину какую-то подстилку, — прикинула Лисса, — и пожрать чё-нибудь принести», — её не покидало ощущение, что она принимает у себя дома какого-то важного гостя.

Туман попробовал протянуть призрачные щупальца внутрь дома, но дверь сердито хлопнула, изгоняя вторженца.

Лисса вздрогнула от резкого звука и поспешила на кухню. Подстилку ей, пожалуй, соорудить было не из чего, не накопила пока ненужных тряпок, которыми уже не пользуешься, а окончательно выкинуть жаль. Разве что свой матрасик отдать. А вот поделиться едой вполне могла — хлеба много и он ещё вполне свежий, хотя мяса нет никакого, не у риманов они осели к сожалению, у тех, небось, погреба забиты не кочанами и кочерыжками, а окороками да колбасами. Ай, да что мечтать о несбыточном! Правда в её погребе имелась ещё и пара банок с маринованными улитками, — но не кормить же собаку деликатесами? Такую тушу попробуй насытить.

Пёс повёл носом на вкусный хлебный запах и деликатно взял из её рук угощение. А потом, поразмышляв полминуты не иначе как для порядка, пошёл за Лиссой в кухню, устроился рядом с ней перед пылающим в печи огнём, а спустя некоторое время ещё и привалился тёплым боком.

Первый раз в жизни ей случилось уснуть прямо на полу. Правда не одной, в обнимку с громадной и почти незнакомой собакой.