По эту сторону. Дом с секретом

Глава 8. О той, кто осталась

– Ой, и как же это я… – Таня торопливо собиралась на заседание суда – разводиться. – Ты представляешь, забыла! Я про развод забыла!

– Оно и понятно, – кивала Шушана, едва успевая поворачивать голову в попытках уследить за метаниями Тани. – Ты же сколько работала последнее время!

– Да что я… это всё ты! С тобой работать одно удовольствие! Так-то голову себе сломаешь, что и как у пациента, а ты спросишь, и всё ясно.

– Ага, главное, чтобы в обморок никто не падал, как тот складчатый чудак!

Складчатым чудаком Шушана назвала исключительно впечатлительного мастифа, который, узрев перед собой этакое чудо чудное и диво дивное, натуральным образом закрыл глаза и рухнул на пол.

– Хорошо ещё, не на смотровом столе был! – порадовалась Таня. – Я не уверена, что сумела бы его удержать.

– Да он весит больше, чем ты! – фыркнула Шушана. – Правда, я глубоко убеждена, что он притворялся. Как только я тебе посоветовала уколоть ему взбадривающее, он тут же пришёл в себя.

– Мне тоже так кажется! А вообще, забавный такой, да?

– Очень! Особенно если учесть, что жаловался он на то, что ему в складках шерсть мешает – растёт, зудит и чешется, а хозяева чуть с ума не сошли, решив, что у него какая-то аллергия заковыристая! – проворчала норушь. – Избаловали увальня!

– Любят, вот и балуют, – рассмеялась Таня. – Тебе что вкусненькое купить? Вернусь – праздновать будем!

– Мне? А вот кусочек того сыра, который ты позавчера на пробу покупала, и маленьких сушечек, а ещё – пару грецких орехов – я же должна за фигурой следить и за здоровьем!

– Обязательно должна! – очень серьёзно кивнула Таня. – Всё принесу!

Норушь посмотрела на закрывшуюся за Татьяной дверь, насторожила ушки, чтобы проконтролировать, на сколько оборотов она закрыла замок, а потом призадумалась.

– Балуют, потому что любят… а ведь она меня тоже балует! И это не потому, что я ей помогаю, – это не в уплату, я же чувствую. Значит… тоже любит?

Она ловко перебралась на подоконник и проводила взглядом Таню, вышедшую из подъезда.

– Ну вот так-то, дорогие мои! Я не зря верила! Я знала, что люди не все такие, как вы думали! Что в наш дом придёт кто-то другой, такой, как нам нужен, – сказала она вслух.

Норуши не живут поодиночке… Нет, то есть живут, конечно, но только в двух случаях – или из-за того, что норушь решил основать новый род и ушёл из своей семьи в другой дом, выбрав себе подходящего человека, или из-за какой-то трагедии. В первом случае норушь, обязательно мужского пола, будет при первой же возможности искать себе спутницу жизни, готовую войти в новые норушевладения, а во втором… Во втором случае оставшийся в одиночестве или постарается пригласить к себе других норушей, или присоединится к другому роду.

Ситуации, когда норушь осознанно остаётся один, крайне редки, и именно таким редчайшим случаем и была Шушана.

Когда умерла хозяйка квартиры, а она была уже очень старенькой, норуши надеялись, что её дочь или внучка возвратится домой – туда, где они обе выросли.

– Ну ладно, пока хозяйка была жива, они бывали тут просто набегами – прискакали, еду принесли, помогли убраться и ускакали, и то это делала только дочь, а внучка? А внучка корчила морду и фыркала, мол, ей тут скучно, дом немодный, непрестижный, и вообще всё не так! Надо сломать стены, сделать эту… как её, стувудию, во! – переживал глава норушного рода Шуштон – брат Шушаны. – Я думал, что мы переселимся в другое междустенье, к другим людям, но… но они тут в этом доме все такие! Люди испортились!

– Ты просто слишком много смотришь с хозяйкой тот бормотальник! – ворчала Шушана. – Люди – они разные!

– Нет, ты ничего не понимаешь! – сердился брат, который был старше сестрицы на пять минут и поэтому знал гораздо-гораздо больше, ну, по крайней мере, был в этом свято уверен. – Я слышал, что в этом мире нашёлся тот, кто может открывать врата в наши исконные земли, а это значит, что и мы сможем уйти туда, домой!

– Дурень! Наш дом тут! Мы здесь нужны! – сердилась Шушана, которая вместо бормотальника-телевизора, который исправно рассказывал, как всё вокруг плохо, любила смотреть в окно.

Люди там, за окном, были разные, иногда очень-очень разные, но она точно знала, что среди них есть такие, рядом с которыми междустенье – тайные норушные владения – будет легко открываться и не сужаться от ссор, крика или безразличия друг к другу или к дому.

Когда хозяйки не стало и вместо неё пришла её внучка, жить стало трудно… Девица приходила, брезгливо выкидывала все те вещи, которые были дороги её бабушке и которые были слишком крупными, чтобы норуши сумели их спасти в междустенье, шипела что-то презрительное, дом пугался, пространство междустенья подрагивало и грозилось закрыться, да так, что Шушане даже показалось, что, наверное, брат прав.

«Может, и ходят где-то другие, но разве обязательно, что они придут сюда? – думала она, когда новая хозяйка приводила в норушные владения очередных жильцов. – И эти совсем-совсем не подходят!»

В конце концов Шуштон с их с Шушаной родителями, с тремя младшими братьями и двумя сёстрами, со своей женой и кучей детишек всё-таки решился уходить.

А Шушана металась по закоулкам междустенья, ощущая, как скорбит, печалится и пугается их ухода дом!

«Мы его приручили, ну как его бросить!» – думала она, наглаживая лапками стены, такие родные, знакомые до последней трещинки.

Последней каплей для Шушаны стала собака… Её привязали напротив одного из окон, у ограды палисадника и…

«Точно оставили специально! Она же не может уйти, она ждёт!» – Шушана прекрасно видела всё из окна. Видела и отчаянно жалела незнакомую, но такую несчастную псину.

Видела, и как подошёл какой-то парень, присел на корточки, погладил собаку и ушёл, а потом… потом взял и вернулся, когда уже совсем стемнело и на улице зажглись фонари.

Шушана прекрасно видела, как парень обнимает собаку, а та, измученная ожиданием, пониманием того, что к ней не вернутся, безнадёжно скулит.

– Шуштон, как ты не понимаешь, он же взял её себе! Он уговорил её не печалиться, и я теперь вижу их – они гуляют вместе!

– И что? Ты перетащишь того человека в наш дом? Сама понимаешь – это невозможно! – сердился брат. – Не морочь мне голову. Ты уходишь с нами!

Но Шушана не могла – дом представлялся ей точно такой же брошенной собакой! Несчастной, покинутой и преданной не только людьми, но и норушами!

– Я останусь! Я останусь и буду ждать.

– А если ты не дождёшься? Ты понимаешь, что тебе потом будет почти невозможно уйти за нами и отыскать нас? – возмущалось всё семейство, а Шушана всё яснее понимала, что они-то все смогут без неё прожить, а она, уйдя, всю жизнь будет печалиться о брошенном доме.

– Я останусь! – Шушана стояла на своём.

День, когда её род ушёл, она вспоминать не могла – просто запретила себе думать об этом. Без них переходы междустенья сразу сузились, стали тесными и гулкими, в них зашевелились тоскливые тени, но упрямая норушь каждый день пробегала по всем закоулочкам, чтобы не дать переходам закрыться окончательно и полностью.

Шушана старательно избавлялась от всех жильцов, которые не подходили её дому. Что уж там, даже слегка озадачивая их, а то и пугая.

Отношения с новой хозяйкой разладились совершенно – Шушана просто слышать не могла её презрительные высказывания и изо всех сил противостояла ей.

Собственно, Таню она тоже хотела прогнать, но…

«Она взяла и нашлась! – думала норушь, довольно потирая лапки. – Теперь дом оживился, я даже на работу с ней хожу – у нас есть цель: заработать денег и купить эту квартиру у той… которой она досталась зря».

С Татьяной Шушана ещё не обсуждала этот вопрос, но была уверена, что та согласится – разве ей не нравится этот дом? Нравится! А кроме того, тут Танина работа, и на работе её стали очень-очень ценить!

«Ну вот, скоро Таня вернётся, и мы отпразднуем её развод».

Что такое развод, норушь знала преотлично – ещё бы, столько лет жила с людьми.

«Встретились, перекинулись ниточками взглядов, улыбок, слов, встреч и дел, а потом ниточки стали толстыми канатами и люди связали жизни друг друга вместе. А потом… потом кто-то из них, а то и оба начинают перегрызать эти канаты, как корабельные крысы! И если они сами не останавливаются, то от того, что держало их вместе крепко-накрепко, остаются только разлохмаченные огрызки памяти, чувств, слов, на этих обрывках болтаются дети, недоделанные дела, брошенные животные, дома… которые лишаются хозяев», – думала Шушана.

«Но иногда эти канаты привязывают кого-то одного, а второй считает себя свободным от всего, вот так и у моей Тани вышло. Она-то тянула семью, а этот её Дима только и делал, что дёргал её за верёвочку, чтобы делала то, что ему хочется».

Собственно, Шушана, любопытная, наблюдательная, прожившая бок о бок с людьми очень много лет, была абсолютно права.

Диме действительно было удобно с Татьяной. Кроме того, на спасении брака очень настаивала мать, которая чем дальше, тем больше, опасалась прихода новой невестки, совсем даже не такой покладистой, как была Таня.

Антонина Сергеевна после неудачной беседы с невесткой решила, что сыну самому нужно уговорить жену.

– В конце-то концов, это твой брак! И она тебя точно любит! – уверяла Диму его матушка – ну как ей было поверить в то, что Танину любовь как отрезало, когда она узрела свою лучшую подругу с мужем… – Так что давай, уговаривай её.

Дима, если честно, не очень-то видел в этом смысл – зачем? Столько красивых девушек вокруг, а он… он теперь будет мало того, что привлекателен, но и совершенно свободен! Ну, удобно было, и что? Мало, что ли, девиц, которые за одну только иллюзию чувств будут делать всё то же, что Татьяна, только лучше, активнее, разнообразнее и, что крайне важно, без малейших Диминых обязательств!

«Да что мне? Делать нечего? Разведусь, и всё тут! Скажу, что, мол, не уговорилась она!»

С этим настроением он и отправился в суд. Он даже дошёл до нужной точки – двери с нужной надписью, сохранив свои намерения, а потом, оглянувшись на звук шагов, уставился на…

– Танька?

Нет-нет, никакого волшебного преображения с его почти бывшей женой не произошло. Она не надела умопомрачительное платье, каблучки и украшения, не сделала потрясающий макияж и причёску, короче, ничего такого не было, но что-то изменилось, да настолько явственно, что он даже головой мотнул, пытаясь понять, что это было?

Он и в зал заседаний прошёл, пребывая в сильно озадаченном состоянии, и снова уставился на Татьяну.

«Да что такое-то, а?»

По-русски это называлось «ноль внимания, фунт презрения», а попросту безразличие! Тане было наплевать на Дмитрия. Вообще, совсем, абсолютно!

Она, собираясь на заседание, оделась удобно, а не так, как нравилось Диме, чтобы она одевалась, и волосы собрала так, как ей самой хотелось, а не «Тань, ну это ж совсем неженственно, сделай что-нибудь покрасивее», и вообще, выглядела как-то неожиданно… свободно!

«Свободно? От кого? – машинально подумал Дима, и тут его осенило! – Свободна от МЕНЯ?»

Вообще-то до Тани у него было полно отношений, да и после свадьбы он себя не особо строго ограничивал, но обычно это он чувствовал себя свободно, когда расставался с очередной девушкой. ОН, а не та, которую Дима оставил позади.

Обратная ситуация, да ещё при учёте того, что Татьяна не демонстрировала что-то, а действительно восприняла его как пустое место из прошлого, Диму внезапно оскорбила до глубины души!

«Как это? – воскликнул чутко спящий и внезапно пробуждённый Димочкин охотничий инстинкт. – Я ей, получается, не нужен? У неё что, может, уже кто-то другой есть? Неее, нету! Иначе она бы одевалась, причёсывалась… ну, красилась бы поярче…»

Только-только эта утешительная мысль успокоила его взъерошенное сознание, как он вспомнил про одного своего знакомого профессора-геолога. Жена этого самого геолога вообще не красилась, принципиально не носила платья, туфли и всё прочее, но профессор её только и видел, вообще не реагируя на прочих, даже самых расчудесных красавиц-студенток.

«А вдруг она встретила такого же? Ну, которому понравится вот такая?» – утешительная мысль была выпнута пинком, охотничий инстинкт взвыл пароходной сиреной, а внезапное осознание того, что их сейчас разведут, заставило осознать не только то, что Танька вообще-то очень удобная, не только то, что его мать была очень настойчива, уговаривая его просить отсрочку на месяц для примирения, но и то, что ему самому этого хочется!

Для Димы недоступное всегда было желаннее, чем то, что у него уже имеется, или то, что легко можно получить. Таня, которая внезапно вот-вот была готова перейти в разряд вааащенедоступных, вдруг показалась самой-самой нужной на всём свете!

Так что вовсе неудивительно, что на вопрос судьи, имеет ли он возражения, Дима взвился с целым ворохом таковых.

– Я люблю свою жену и хочу прожить с ней всю жизнь! – выпалил он, и Таня уставилась на него в таком немом изумлении, что судья едва не рассмеялась.

– Я против! – Татьяна отодвинула изумление в сторонку, чтобы не мешало, сфокусировалась и чётко объяснила свою позицию:

– Я не хочу быть замужем за человеком, который завёл роман с моей лучшей подругой, да ещё и не видел в этом ничего такого странного!

Судья с живым интересом осмотрела Диму и вопросительно подняла брови, ожидая его версии событий.

– Да, было! Признаюсь, виноват! – Дима даже перепугал немного Татьяну своим жаром. – Я не понимал, чего лишаюсь, повёлся на красивую внешность, позабыл, что по-настоящему люблю только жену! Я прошу суд дать мне отсрочку, мне так нужно немного времени, чтобы убедить Танечку в своих чувствах! Дать шанс нашей семье!

– Да нет у нас никакой семьи! Дим, ты что, бредишь? Или тебя мама заставила? Так вали всё на меня, скажи, мол, старался как мог, а Татьяна упёрлась и развелась! – предложила Таня, а потом повернулась к судье. – Что-то он увлёкся… Понимаете, я просто была удобна для него и его мамы…

– Нет, родная моя! Ты всё неправильно поняла! Хотя… нет, это я виноват, я не говорил тебе, как ты мне нужна, как дорога, как…

Таня озадаченно подняла брови и подумала: – «Не слипнуться бы от этого сиропа! Куда этого малахольного несёт? Ему мать увольнением пригрозила, что ли?»

Судья и секретарь от души развлекались романтическим цунами, которое выдавал этот красавец своей внешне вполне средней жене.

– Я вас умоляю дать мне шанс, дать шанс нашей семье!

– Да ты бредишь? – возмущалась Таня и, обращаясь к судье, просила: – Я вас очень прошу, разведите меня с ним, никакой семьи нет и быть не может!

Если бы Таня вовремя сообразила, в чём дело, и изобразила бы пробуждение страстного интереса, Дима бы поостыл, но так как она отбивалась от его общества, он убедился окончательно и бесповоротно – её отпускать нельзя!

– Ну, если ваш супруг так просит… – судья с известной долей иронии покосилась на пылкого Диму и чуть пожала плечами. – В конце концов, это только на месяц… Через месяц назначаю новое заседание.

Дима, который ринулся было к Тане, был встречен таким взглядом, от которого даже уссурийский тигр решил бы немного притормозить и прогуляться где-нибудь подальше.

– Отойди от меня! – сердито приказала Татьяна.

– Танечка, но ведь время на примирение…

– Примирись со своей головой, а то ты сегодня с тамошней кукушкой не в ладах! – Таня прошла мимо, и её пока-ещё-на-месяц-муж понял, что это именно та женщина, которая ему нужна!