Дом потерянных душ

27

Деревня Абердифи представляла собой ряды приземистых домишек с плоскими крышами в устье реки Дифи, прилепившихся к крутому уступу над водой. Пенхелиг же, со стороны которого появился Ситон, был всего-навсего кучкой строений, натыканных в южной части деревушки. Все здесь было типовым, устаревшим, словно место это окунули в сепию или наложили на него заклятие и оно так и осталось на веки вечные. Ситону пришло в голову, что все, вероятно, объясняется тем, что деревня находится в Сноудонии. После учреждения национального парка на этой территории запретили новое строительство, а также сносить еще не развалившиеся здания. Пол подумал, что это ему даже на руку, так как поможет раскопать старые секреты. Абердифи не зря кичилась своим прошлым. Она только им и жила, причем летом, в туристический сезон, вполне припеваючи. В стремлении воздвигнуть себе памятник деревушка эта переплюнула многие исторические места. Настоящее было загнано в резервацию. Его терпели там, где оно не требовало внешних изменений.

Питера Моргана крестили и вырастили в лоне англиканской церкви, вернее, англиканской епархии, которую во времена его детства только-только основали в Уэльсе. Он ходил в приходскую школу. Его рождение было занесено в метрические книги прихода Святого Луки. Ситон позвонил по таксофону из Британского музея местному викарию и договорился с ним о личной встрече, получив также разрешение осмотреть деревенскую церковь. Он солгал о причине такого интереса. Короткий звонок не располагал к обсуждению давнишней трагедии. Так что Ситон положился на свой изрядно заржавевший талант выдумывать подходящие предлоги.

Ситон шел к Пенхелигу по берегу под непрекращающимся дождем. Облака серым покрывалом накрыли вершины холмов слева от него. Справа осталась гавань Абердифи с рыбацкими лодками и яхтами, стоявшими на якоре. Под дождем все вокруг словно притихло. Даже такелажные канаты на мачтах суденышек, вытащенных на песок, безвольно поникли.

Сойдя с поезда, Ситон сразу же промок до нитки. Последний раз с ним такое случилось в Лондоне, когда он, терзаясь нехорошими предчувствиями, вышел из автобуса и оказался на мосту Ламбет. Именно тогда, правда чуть позже, он встретился в «Занзибаре» с Малькольмом Коуви. Теперь ему казалось, что это было ужасно давно. Однако, если верить календарю, с тех пор прошло не больше недели.

Он бросил дорожную сумку на кровать в заказанном по телефону номере гостиницы «Под гербом Пенхелига». Комната ему понравилась. Деньги, полученные от Коуви, были потрачены не зря. Постоялый двор находился у прибрежной дороги, и из окна открывался вид на покрытую рябью серую реку.

К церкви Святого Луки вверх по крутому склону вела дорожка, обсаженная деревьями. На ее поверхности, посыпанной гравием, желтели наносы песка, а в канавах по краям журчала вода. Храм, расположенный на возвышенности, казалось, затерялся среди холмов. Но тут вдруг в вышине прямо перед Ситоном блеснул его остроконечный шпиль. Дверь была открыта, и освещенная паперть выступала из мрака. Правда, священника на месте не было. Преподобного отца Маддена вызвали к больному прихожанину, о чем Ситону сообщила встретившая его миссис Рив. Давным-давно, когда Ситон еще только осваивал азы профессии, он искоренял в себе привычку делить людей на типы. Однако ему хватило одного взгляда на миссис Рив, чтобы отнести ее к категории старых дев, которые обычно занимаются цветочками на клумбах у церкви, натирают сиденья воском и чистят купель.

— Вы, должно быть, мистер Ситон, писатель, — сказала она.

Фальшивое удостоверение, выданное Коуви, мокло у него в кармане пальто. Но здесь в нем не было необходимости. Писателям не нужно предъявлять документы. Важно, чтобы они четко знали, на какую тему собираются писать.

В руках у миссис Рив была какая-то тряпочка прилизанные волосы убраны со лба заколками. Средних лет, в больших очках. Словом, настоящая церковная служительница. Неожиданно она улыбнулась, и Ситону показалось, будто солнце выглянуло на небе.

— Вы, кажется, пишете книгу о Марджори Пегг?

— Собираю материал.

— Говорят, эта женщина была просто святая. Она столько сделала для нашей школы. Могу я предложить вам чашечку чаю, мистер Ситон? Есть еще свежезаваренный кофе.

— Я бы не отказался от кофе, — сказал Ситон, стряхнув со лба капли дождя.

«Говорят». Итак, эти женщины не были знакомы. Впрочем, спрашивать об этом вряд ли уместно. Если верить репортеру криминальной хроники, на момент исчезновения Питера директрисе было сорок три года. А Филип Бил явно был настоящим профессионалом. Щепетильность не позволила бы ему искажать факты, подлинность которых он проверил.

Они пили кофе в крохотной комнатке, расположенной слева от алтаря. В комнате пахло свежими цветами, освещалась она одной-единственной лампочкой без абажура, разгонявшей царивший там полумрак. По водосточным трубам барабанил дождь. Миссис Рив достала фотографию в рамке Восемь бледных ребятишек застыли перед объективом на фоне каменного строения. Ситон понял, что фотография была сделана в школьном дворе, по расчерченным «классикам», видневшимся на мощеных плитах перед шеренгой детей. По краям стояли опрятно одетая женщина и худой пожилой человек в пасторском воротничке — должно быть, один из предшественников преподобного отца Маддена. Пол вгляделся в женщину на снимке.

Марджори Пегг была высокого роста. На фотографии она была запечатлена без головного убора. Густые с проседью волосы, затянутые в аккуратный пучок. Простое платье на лямках и полосатая блузка с пуговичками на шее и на запястьях. На груди что-то приколото — скорее всего, часы, какие обычно носят на ленточке или цепочке няньки. Ситон разглядел на чулке учительницы штопку на колене. Башмаки, невзрачные, хоть и начищенные до блеска, были чиненые-перечиненые. На фотографии Марджори Пегг улыбалась. Солнце придавало изображению живость, высвечивало детали. Директриса щурилась от его ярких лучей, но ее лицо при этом оставалось веселым и добрым. Она явно гордилась своими подопечными, их стриженными «в кружок» головками, их форменными короткими штанишками.

Удивительная четкость изображения на снимке в руках Ситона создавала ощущение новизны и современности, словно класс совсем недавно позировал фотографу. Однако эта иллюзия быстро рассеялась. Лица мальчиков, похожих на маленьких старичков, говорили о выпавших на их долю лишениях. Эти дети познали и холод, и голод, и прочие напасти. Их невинные глаза недоверчиво смотрели на мир. И выражение их лиц было совсем не таким, как у современных школьников. Это были дети своей эпохи — жизнерадостные, беспечные и в то же время осторожные и побитые жизнью. Мальчикам на снимке нельзя было дать и восьми лет. Но вычислить Питера, если тот и был среди детей, Ситон не смог.

Ситон вспомнил лицемерные разглагольствования Фишера на тему полиомиелита и рахита. Тем не менее он что-то не заметил ни у кого из детей ни лубков, ни костылей. Вспомнил он и слова Мейсона о бедном подкидыше из работного дома. Однако таких у мисс Пегг был целый выводок. Ватага бойких крепышей. Настоящая семья без единого урода.

— Вы хмуритесь, мистер Ситон.

— Мне просто интересно, нет ли среди детей мальчика по имени Питер Морган?

Миссис Рив тут же отобрала у него фотографию. Лицо ее помрачнело.

— Прошу прощения, — резко поднявшись, сказала она. — Вы приехали к нам под вымышленным предлогом. Вы обманули преподобного отца. И вы очень меня обяжете, если уйдете.

— Пожалуйста миссис Рив. В этом деле у меня далеко не праздный интерес.

— Не сомневаюсь. Как не сомневаюсь, что и вы сами — человек не праздный. А поскольку я не знаю никаких мальчиков по имени Питер Морган, то вы зря тратите здесь свое драгоценное время.

Миссис Рив по-прежнему держала снимок в руках. Руки у нее слегка дрожали. Сквозь аромат цветов в комнате пробивался запах то ли застоявшейся воды в вазе, то ли канализации, засоренной опавшей листвой. Изрыгаемые водостоком потоки дождя шумели неправдоподобно громко. Ситону показалось, что из-за двери, отделяющей их от церковного придела, доносятся слабые звуки органа. Он почувствовал, как весь покрывается гусиной кожей. Внутренне он уже приготовился услышать цокот копыт конской упряжки, фырканье лошадей, увенчанных черными траурными плюмажами.

— Уходите, — повторила миссис Рив, не выпуская из рук фотографии.

Похоже, она совсем забыла о своих восторгах по поводу святости мисс Пегг.

Не было никакой органной музыки. Это была игра его воображения. Время для игр прошло. А он все продолжал развлекаться. Ситону стало стыдно за свой мелкий обман. Понурив голову, он взялся за ручку двери, прошел по безмолвному приделу мимо купели и оказался на паперти.

И вдруг он обнаружил, что бродит среди могил. Было еще довольно светло, несмотря на сгущавшиеся сумерки. Оказывается, Ситон в спешке, вместо того чтобы свернуть налево от входа, где был спуск к подножию холма, к Пенхелигу, нечаянно свернул направо. Оглядевшись, он увидел, что стоит на небольшом плато позади церкви. Окружающие его скромные надгробия в основном были сделаны не из мрамора, а из изъеденного дождями песчаника и унылого гранита. Траву между ними, похоже, недавно скосили, и в заходящем солнце могильные камни отбрасывали на стерню длинные тени. Над головой Ситона еще накрапывало, но к западу, над морем, уже был виден пылающий горизонт. Ситон стал разглядывать надгробия и почти сразу же наткнулся на могилу, где был погребен отец Питера Моргана. «На добровольные пожертвования» — гласила надпись на полированной гранитной поверхности, отнюдь не замшелой, несмотря на минувшие с тех пор семьдесят лет. Под изящной фигурной гравировкой было высечено имя. Надгробие было совсем небольшим, но, похоже, односельчане сделали все, чтобы увековечить добрую память о Роберте Моргане.

В своей заметке Филип Бил упоминал, что отец Питера служил рулевым на спасательной шлюпке в Абердифи. Он погиб во время шторма, когда их лодка перевернулась в бухте Кардиган при попытке подплыть к тонущему грузовому судну. Это случилось в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Роберту Моргану тогда было тридцать семь лет. Маленькая трагедия, хорошо знакомая обитателям рыбацких хижин. Она оставила пятилетнего Питера сиротой, а товарищей погибшего подвигла на создание сего надгробного шедевра из полированного гранита, розовеющего в лучах вечернего солнца. Ситон опустился на колени на мокрую траву и почтительно потрогал рисунок на камне. На барельефе был изображен маяк на скале. Одинокий луч пересекал надгробие. Внутри луча было выбито имя усопшего, а внизу — эпитафия:

Вот как! Спасательная шлюпка Абердифи помогла сохранить немало жизней. Для этого, собственно, она и была предназначена. И люди выходили на ней в море, зная, на что идут.

Ситон поднялся с колен. Ноги болели. Надгробия понемногу окутывала тьма. На многих из них было выбито сразу несколько имен, но предков Моргана там не нашлось. Роберт приехал сюда из Бармута, где успел похоронить жену, неудачно разрешившуюся от бремени сыном. В Абердифи он искал забвения от печали, и люди приняли его, а после смерти воздали ему должное, похоронив на тихом деревенском кладбище за старой церковью. Это обласканное закатными лучами последнее пристанище было ничуть не хуже других. Священный уголок, где благородные души покоятся с миром.

Гостиничный бармен, к сожалению, оказался слишком молод и не мог предоставить Ситону никакой нужной информации. Заказав себе пинту «Бэнкс биттер», Пол уселся за столик в углу у окна. Утром он еще раз попытается встретиться с отцом Мадденом. Да, он солгал, но священникам ведь положено проявлять снисхождение. Завтра Пол скажет ему правду, пусть и не всю. Признается, что его интересует только пропавший мальчик. А солгал он потому, что закрытые общины, как правило, скрывают совершаемые там преступления. А похищение ребенка как раз относится к разряду тех злодеяний, о которых люди не любят говорить. Обсуждая с миссис Рив достоинства бесподобной Марджори Пегг, Пол надеялся как бы невзначай коснуться темы ее исчезнувшего ученика.

Да, он выбрал неправильный подход. С момента совершения преступления прошло так много времени, что, скорее всего, в живых не осталось ни одного очевидца. Откровенное любопытство Пола и его вопросы в лоб вряд ли могут возмутить своей бестактностью. Он совершил грубейшую ошибку, но не поздно и завтра все исправить.

Пол с удовольствием глотнул еще пива. В окно видны были мерцающие огни на другом берегу устья реки. Там вдали, за холмами, находился какой-то городок. Ситон не знал, что это за город. И вообще, ничегошеньки он не знал. Вряд ли ему удастся хоть что-нибудь здесь отыскать. В здании, где когда-то была приходская школа, теперь разместилась гончарная мастерская. Снаружи оно ничуть не изменилось, но внутри рядом с гончарными кругами и печами для обжига были свалены мешки с глиной для изготовления сувениров. Отсюда их рассылали по всему Уэльсу: туда, где пользуются спросом изделия местных ремесленников. Школьная документация давным-давно обратилась в прах, и Мадлен не захочет с ним разговаривать. Особенно теперь. С какой, собственно, стати?

Ситон взял со столика меню. Здешняя кухня имела хорошую репутацию. Можно и дальше тратить денежки Коуви. Среди главных блюд первое место занимала тушеная баранина Что ж, он закажет горшочек с чем-нибудь, хотя аппетита почему-то не было.

Дверь отворилась, и вошла женщина. Ситон лишь со второго взгляда узнал в ней миссис Рив. На этот раз ее волосы были распущены, а губы накрашены. На ней были приталенное пальто и красивый шарф из тонкой шерсти — похоже, кашемировый. Она села напротив Пола за столик и начала стягивать с рук лайковые перчатки.

— Вы из полиции?

— Полиция не расследует преступления семидесятилетней давности.

— Что все-таки вас интересует? — спросила она.

Ситон вздохнул и стиснул в кулаке пивную кружку.

С чего начать?

— Скажите мне только одно. Вы добиваетесь разоблачения? Или возмездия? Или, как сейчас принято говорить, «прекращения прений»?

Он невольно представил себе сидящую напротив женщину в церкви. Одетая в застегнутый на все пуговицы цветастый халат, она до блеска полирует купель в праведном стремлении достигнуть Божьей благодати. Но иногда удача вполне заменяет суд Божий.

— Разоблачение тут вряд ли возможно, миссис Рив. Однако я всем сердцем надеюсь заставить виновных поплатиться и, хотя с опозданием, довести это печальное дело до конца.

Она вперила взгляд в стол, на котором словно замерли в рукопожатии ее перчатки.

— Давно пора, — тяжело вздохнув, произнесла она. — Вы сами чем-то похожи на священника. Католического и лишенного сана, если угодно. Видно, все дело в вашем ирландском акценте. Впрочем, мне кажется, вы человек вполне положительный.

Пол промолчал, продолжая потягивать пиво.

— Я возьму двойной виски, мистер Ситон. Безо льда. Обычно я пью виски с содовой. Мы немного посидим, а потом я попрошу вас проводить меня домой. И там расскажу вам то немногое, что мне известно об этом прискорбном деле.

Мэри Рив жила у самого моря, в доме, доставшемся ей от дядюшки. Она всю жизнь прожила в Абердифи. Ей принадлежал магазин, где продавался антиквариат и разные диковинные вещи. Окна ее бывшей квартиры выходили прямо на дверь магазинчика. Летом большинство посетителей составляли постоянные покупатели, и торговля шла весьма бойко. Спасибо сентиментальным туристам, бережно хранившим мимоходом приобретенные безделушки.

Последние пять лет миссис Рив занимала дом, куда и пригласила Ситона. Ее дядя некогда был профессиональным игроком в гольф. Поле для гольфа находилось в южной части деревни. Подъезжая к Абердифи, Ситон как раз заметил из окна вагона пару флажков, установленных возле лунок. И этот дядя, Уильям Рив, учился в одном классе с Питером Морганом.

— А где жил Питер? В сиротском приюте?

Они расположились на кухне, которая, как справедливо полагал Ситон, после кончины Уильяма Рива претерпела некоторые изменения. Стол был из твердой древесины темно-красного цвета. Блестящие кастрюли были явно сделаны в Германии. На крюках была развешана металлическая утварь. Похоже, Мэри Рив не носила домой старое барахло из своей лавки.

— Социальных служб в то время еще не было, мистер Ситон, — с улыбкой отвечала хозяйка дома. — Государство не выделяло средств на строительство заведений для мальчиков, потерявших отцов. Все держалось на благотворительности. Но пожертвования были крайне скудными. К тому же, судя по воспоминаниям, тогда стояли жестокие морозы.

— И что же случилось?

— Марджори Пегг взяла Питера к себе. Конечно, жалованье у нее было весьма скромное. Но она очень привязалась к мальчику. Кстати, большинство прихожан церкви Святого Луки воспринимали блюдо для пожертвований как свою святую обязанность.

— То есть содержание Питера ей оплачивал весь приход?

— Строго говоря, да. Но местное население воспринимало это совершенно иначе. Люди считали это заботой о своем ближнем.

— Что это был за мальчик?

Мэри Рив пожала плечами и принялась изучать свои руки.

— Его похитили за тридцать лет до моего рождения. Поэтому до меня дошли лишь слухи. Но эти слухи правдивее многих прочих. Он хорошо играл в футбол и крикет. Любил приключенческие книжки. Легко находил себе друзей. Не сомневаюсь, что осенью он лазал через забор в сад Брэдли и воровал там яблоки.

— Но ведь не он один?

— Только если проходя мимо, — улыбнулась она.

— В общем, мальчик как мальчик, — подытожил Ситон.

— Давайте я лучше расскажу вам о своем дяде, — предложила Мэри Рив.

Уильям Рив окончил школу в шестнадцать лет и устроился служащим на железнодорожную станцию в Мачинлете. В свободное время он подносил клюшки, чтобы заработать деньги на свои собственные. К двадцати годам он уже участвовал в соревнованиях и даже выиграл несколько любительских турниров в Уэльсе и на северо-западе Англии. В тысяча девятьсот сороковом, в возрасте двадцати двух лет, его призвали в армию и отправили воевать в Италию. Там он в конце концов дослужился до чина капитана и был награжден орденом за отличную службу. Уильям Рив демобилизовался только в тысяча девятьсот сорок восьмом — через три года после окончания войны.

— Дядя не раз повторял мол, своим чином он обязан тому, что армии были нужны свои чемпионы, — продолжила свой рассказ миссис Рив. — Однако шутки шутками, а медаль он получил не просто так. Он был храбрый, добрый и скромный человек и, как мне кажется, отлично нес воинскую службу. Тем не менее, оставив ее, дядя почему-то выбрал до странности тихую жизнь.

Ситон промолчал. Иногда это лучший способ показать свой интерес.

— Я не раз задавала себе вопрос сам ли он сделал такой выбор? Все эти ограничения и вообще. Конечно, это его собственное решение. Но нельзя же запретить себе думать, строить предположения. Не могу отделаться от мысли, будто дядя нарочно втискивал свою жизнь в узкие рамки, мистер Ситон.

— Почему же? — не удержавшись, спросил Пол.

В Абердифи, в красивом каменном доме миссис Рив, унаследованном ею от дяди, царило ничем не нарушаемое спокойствие. Холодильник тихо урчал. На стене кухни кварцевые часы резко отщелкивали секунды. Однако городской житель — и Ситон в том числе — не слышал здесь звуков, обычно ассоциируемых с присутствием человека. Никакого постороннего шума. Мимо дома даже не проехало ни одной машины.

— Идите за мной, — позвала миссис Рив. — Я вам кое-что покажу.

Кабинет Уильяма Рива был увешан и уставлен таким количеством спортивных наград и других памятных вещей, что Ситон удивился, как все это поместилось в одну комнату. Предметов в этой домашней коллекции было столько, что вполне хватило бы для небольшого музея. Здесь можно было найти и деревянные щиты с привинченными к ним латунными пластинками, и серебряные призовые статуэтки: литые и лепные фигурки спортсменов в брюках-гольф. Во множестве представлены были мячи, потрескавшиеся и пожелтевшие, и корзины с клюшками. В комнате пахло засаленными кожаными рукоятками, олифой и льняным маслом, но в остальном это было просто жилое помещение, а вовсе не храм. Здесь прославлялась игра в гольф, но ни в коем случае не сам Рив или его спортивные достижения. Были, конечно, и фотографии, но чемпионы, запечатленные на них, служили лишь напоминанием о том золотом для гольфа веке, о котором Ситон имел весьма смутное представление.

Тем временем Мэри Рив, роясь в ящике бюро в дальнем углу комнаты, продолжала:

— Когда дяде исполнилось тринадцать лет, его отец сделал ему особый подарок: взял с собой в Хойлейк посмотреть заключительный тур открытого чемпионата «Ройял Ливерпуль».[85] Они подлезли под веревочное ограждение и пробрались на галерею. Оттуда им было видно, как Бобби Джонс сыграл на девять,[86] что принесло ему победу в чемпионате. Девятнадцать из тридцати. Это был его последний победный тур. Больше он не выиграл ни одного чемпионата.

Ситон молчал. Миссис Рив выпрямилась и обернулась к нему. В руке она держала бархатный мешочек, в котором лежал какой-то плоский прямоугольный предмет. Тонкая книжка? Или еще один снимок в рамке?

— Мой отец считал талант Джонса уникальным, а его самого называл лучшим спортсменом своей эпохи, величайшим игроком из всех, кому довелось держать в руках клюшку для гольфа.

Сильно потертый черный мешочек был стянут тесьмой с кисточками. Миссис Рив ослабила тесемку.

— Дядя однажды мне признался, что в Хойлейке он увидел истинное величие. А потом он, как о чем-то обыденном, рассказал мне о чуде по имени Питер Морган, с которым они вместе ходили в школу.

Она потянула за низ мешочка. И Ситон увидел у нее в руках дощечку для письма. Мэри Рив крепко держала ее за деревянную кромку, стараясь не касаться самой поверхности. Она подошла к окну и повернула доску к свету так, чтобы Ситон мог прочитать, что на ней написано.

Там были какие-то расчеты. Четыре убористые строки формул, наспех накорябанных через всю доску. Мел, которыми были написаны буквы и цифры, успел пожелтеть. Масло, добавленное в него в процессе прессовки, чтобы бруски не крошились при хранении, уже испортилось, оставив на дощечке едва заметные жирные пятна. Приглядевшись к почерку, Ситон убедился, что формулы вовсе не были накорябаны. Цифры и символы были выведены хоть и детской, но уверенной рукой, пытающейся поспеть за полетом мысли. Взору Пола предстала работа разума, функционирующего с циклонической скоростью и мощностью.

— Хорошо играл в футбол и крикет. Воровал яблоки в саду у Брэдли, — пробормотал Ситон.

— Да. И это тоже. И это тоже он, — сказала миссис Рив.

— Кто-нибудь еще это видел?

— О, к нему приезжали отовсюду с очень заманчивыми предложениями. Доктор Картер из Кембриджа, и еще один из Тринити-колледжа, и даже какой-то тип из Сорбонны. Из Оксфорда приезжал на «делаже» профессор Коуви.

Услышав это имя, Ситон чуть не упал:

— Малькольм Коуви?

— Он пригласил нескольких мальчиков поесть мороженого. Мой дядя тоже ездил с ним. Профессор угостил каждого двойной порцией с малиновым сиропом Но не таков был Питер Морган, чтобы продаться за рожок мороженого. Так сказал дядя. Он, то есть Питер, собирался посвятить себя медицине. Хотел учиться в Эдинбурге.

Мэри Рив наклонилась, подняла чехол и спрятала в него свою реликвию, а затем положила обратно в ящик бюро. В этой комнате тоже висели настенные часы. Но не кварцевые. Ситон услышал, как качается маятник, и взглянул туда, откуда исходил звук. Часы висели прямо над бюро. За стеклянной дверцей блестел качающийся маятник. Циферблат был фарфоровым с римскими цифрами. Стрелки показывали неправильное время. Часы в какой-то момент снова ожили, как иногда бывает со старинными механизмами в старинных комнатах.

— Что случилось потом с Марджори Пегг?

Ситон увидел, как напряглась спина у Мэри Рив.

— Она покончила с собой. Она любила Питера, словно родного сына. Восемь мучительных месяцев после его исчезновения она терзалась неизвестностью, но все же надеялась, а потом положила конец своим мучениям.

— Вы сказали, якобы ваш дядя втискивал свою жизнь в узкие рамки. Какое странное выражение.

— Зато точное, мистер Ситон. У Питера было семь одноклассников. Двое погибли на войне. Один умер в Нормандии, другой — позже на Борнео. И никто из семи ни разу не был женат. Нет нужды добавлять, что ни у одного из них не было детей.

— Понимаю.

— Сомневаюсь, — усмехнулась Мэри Рив.

— Почему вы вдруг передумали, миссис Рив? Почему все же решили со мной поговорить?

И тогда она обернулась:

— Когда вы покинули церковь, я поднялась на башенку, чтобы проверить, ушли вы или нет. Видите ли, я сразу заподозрила, что вы так просто не уйдете. Я видела, как вы бродите среди могил. Мне стало ясно, что вы просто-напросто заблудились. А потом вы наткнулись на могилу Роберта Моргана, опустились перед ней на колени и перекрестились. И мне показалось, будто вы заплакали, мистер Ситон. Я видела, как вы вытирали глаза ладонью.

— Возможно, это был просто дождь?

— Возможно. Вполне возможно, что это был просто дождь, — произнесла миссис Рив.