Дом Безгласия

Глава 6

Апрель 1989 года

Признаю, образ избитый, однако в те дни, после того как я встретил в лесу Коротышку Гаскинса с отрезанной головой у ног, мое небо затянули грозовые тучи. Те же тучи висели и над Андреа. И как бы ярко ни светило солнце, перед глазами постоянно висела пелена, которая омрачала жизнь. Андреа обычно избегала разговоров на эту тему, чему я был только рад. Мы заключили негласный пакт – делать вид, будто ничего не случилось, будто мы никогда не видели того, что видели тогда в лесу. Конечно, весьма легкомысленно, и все же каким-то внутренним чутьем я осознавал – это то, что нам надо: блокировать воспоминания на уровне подсознания.

Разумеется, мы пошли в полицию и все рассказали. Я уловил в глазах копа снисходительную усмешку – вероятно, он решил, что мы в тот день раздобыли пару доз кислоты и интересно провели время в лесу, а затем воображение дорисовало жаркий подростковый секс на трухлявом, изъеденном термитами бревне. Однако полицейским стало не до смеха, когда мы вернулись на место преступления и показали им кровь и хрящи. Все почувствовали запах разлагающегося человеческого тела. Гаскинс, само собой, исчез, а от его жертвы остались лишь куски обгорелого мяса. Коп, который принял наше заявление, побледнел, как беременная женщина.

Моим родителям было ненавистно все произошедшее – то, что я увидел ужасные вещи, что нас затаскали в полицию, в тысячный раз заставляя пересказывать историю. Андреа пришлось еще тяжелее – ее мама едва не лишилась рассудка и возложила вину на меня, навсегда (как выяснилось, на несколько часов) запретив дочери со мной общаться. К вечеру следующего дня она остыла; мы втроем, обнявшись, плакали в холле Льеренасов и просили прощения друг у друга за то, что не требовало извинений.

Прошло три недели. Коротышку Гаскинса разыскивала вся полиция штата, и пока безрезультатно. Детали расследования скрывали; сообщили только имя жертвы – незнакомый мне Джордж Холлоуэй, – но я был уверен, что дома у Коротышки обнаружились и другие мерзкие находки. Смуглый низкорослый мужчина найдет, где спрятаться, если девяносто пять процентов округа составляют фермы, леса и болота. Почему-то я воображал, что он отсиживается в дупле большого кипариса, который раскинул свои белые корни-щупальца в темных грязных водах, и даже аллигаторы в испуге шарахаются от злобы, источаемой этим человеком.

Единственным лучом света в мрачной атмосфере стали встречи с Андреа в кафетерии аптеки «Рексолл», куда мы после школы забегали выпить кофе. Кофеин помогал воспрянуть духом, и мы болтали о фильмах, книгах и музыкальных клипах – любых творческих вещах, далеких от нашей повседневности. В тот вечер накрапывал весенний дождь; капли стучали по стеклу огромных окон, выходящих на Мэйн-стрит. Я не сразу заметил, как ввалились глаза Андреа; или она умело маскировала синяки. Однако дождь успокаивал меня, давал выход бурлящим внутри эмоциям, и в тот день я чувствовал себя реально лучше, даже до того, как старая Бетти Джойнер принесла нам кофе.

– Держите, милые, – проворковала добрая женщина, ставя на стойку дымящиеся чашки. Мне тогда шел семнадцатый год, и это говорит само за себя, но клянусь, мисс Бетти на момент моего рождения было лет восемьдесят, и с тех пор она по-прежнему выглядела на восемьдесят. Сколько себя помню, ничуть не изменилась. – За счет заведения. После всего, что вам досталось…

– Вы уже три недели так говорите, – ответила Андреа с вежливой улыбкой. – Мне кажется, давно пора брать с нас деньги.

Мисс Бетти отмахнулась, словно прогоняя муху.

– Чепуха. То, что налито в ваши чашки, стоит Генри всего два цента. Этот скупердяй нипочем не догадается, что я три недели украдкой подаю вам бесплатный кофе. – Она заговорщицки подмигнула, словно на самом деле снабжала нас кокаином или контрабандным оружием. – Только не вздумайте попросить банановый хлеб и удрать. Выпечка задаром не дается. – Она расхохоталась и ушла прочь, весьма бодро для своего возраста.

Я поднял чашку. Андреа сделала то же самое, и мы молча чокнулись горячим кофе.

– Мировая старуха, – сказал я. – Жаль, она не моя бабушка.

– Мне тоже жаль. – Андреа осторожно отпила глоток. В «Рексолл» чуть теплых напитков не подавали. – Пусть она доживет до ста лет.

– До ста? Да ей вот-вот стукнет сотня!

– Не будь идиотом. В прошлом ноябре Бетти отпраздновала семидесятилетие. Или тебя не приглашали на вечеринку? Там весь город веселился.

Легкий толчок пробудил мою память.

– Ах да! Теперь припоминаю. Похоже, мы пропустили вечеринку, потому что ездили в Клемсон на футбол. – Я сделал глоток кофе, наслаждаясь огненным пьянящим вкусом. – Надо же, всего семьдесят. Готов был поклясться, ей девяносто семь. А то и все девяносто восемь.

Андреа хихикнула, и у меня поднялось настроение.

– У тебя есть планы на выходные?

– Черт! – Я поставил чашку на стойку. – Лисья охота! Ежегодная «Лисья охота Томаса Эдгара»! Спасибо, что напомнила.

Андреа снова засмеялась и похлопала себя по колену, чтобы дать мне убедиться – ей действительно весело.

– Неужели тебя это возбуждает? Торчать целый вечер среди пьяных мужиков и своры лающих собак! Я тоже хочу! Ну пожалуйста!

Какой сарказм! Можно тупым ножом резать!

– Перестань. Там вовсе не так ужасно.

Правда в том, что я раз в год отлично проводил время на «Лисьей охоте», с тех пор, как однажды отец взял меня с собой и выделил спальное место в насквозь продуваемом бараке, где никто не имел намерений спать. Обычно я был единственным, кто хотя бы пытался. Охота стала для меня самым ярким событием года – и особенно разговоры мужчин, их истории и шутки, срывавшиеся с языка под воздействием пива! Я мог бы написать книгу и заработать миллион долларов, вот только в таком случае город никогда не придет в себя после множества скандалов.

– А женщинам дозволяют участвовать в этом смехотворном ритуале? – спросила Андреа.

Я пожал плечами.

– Ни разу не слышал, чтобы запрещали. Намерена пойти?

– Спасибо, не интересует. Стоит только об этом подумать, и я уже чувствую запах пота и пивной отрыжки. Поберегу свои феминистские устремления для более цивилизованного мероприятия.

– Мудрое решение. Зато Алехандро точно придет. Мы будем держаться вместе.

Алехандро – мой школьный друг.

Я непроизвольно перегнулся через стол и поцеловал девушку в щеку. Нас связывали, безусловно, странные отношения, омраченные некоей тайной. И кто знает, куда они завели бы, если бы в тот ужасный год Коротышка Гаскинс не перепахал наши жизни.

Спустя несколько глотков кофе и пары минут неловкого, однако не сказать чтобы напряженного, молчания Андреа заговорила, вернув нас в реальность.

– Я видела его во сне прошлой ночью.

Сперва я подумал, она имеет в виду своего отца. Счастье, что вовремя придержал язык, иначе показал бы себя полной сволочью.

– Ого. Так значит… А раньше видела? И что случилось во сне?

Кофеиновая ясность в ее глазах погасла.

– Сон плохой. Реально плохой. – Андреа сделала паузу. Стыдно признаться, однако тогда мое любопытство вспыхнуло как факел. И я не прервал подругу.

– Нет, – продолжила она, – я никогда не видела его во сне раньше. Но прошлая ночь мне отомстила сполна. Я проснулась в своей постели – во сне, не в реальности. В доме было тихо, как в могиле. Неестественно тихо, словно мне кто-то заткнул уши. Я встала с кровати – во сне встала – и вышла из комнаты в коридор. Царила тишина, и двигаться было тяжело, словно я переходила вброд реку, против течения. Очень темно, и дышать трудно… Я до сих пор это ощущаю. Настолько реалистичные сны мне еще не снились.

– И сон закончился действительно плохо? – спросил я, почти загипнотизированный ее рассказом. Вспомнились посиделки у костра и страшные истории.

– Хуже быть не может. – Андреа театрально расширила глаза, и я чуть не рассмеялся, решив, что она меня разыгрывает. Вместо того я прищурился, стараясь намекнуть, что догадался. – Я избавлю тебя от подробностей. Скажу только, что когда я наконец добралась до маминой комнаты, Коротышка был там. Он склонился над залитой кровью постелью и перепиливал маме шею. Как раз отделил основную кость или сухожилие, голова покатилась и шмякнулась об пол с таким звуком, будто кусок мяса уронили…

Я сглотнул, испытывая уже неподдельный ужас.

– Ты серьезно?

Андреа несколько переменилась в лице.

– Нет, просто дурачусь. Пыталась как-то разрядить обстановку. Глупая идея. Прости.

После того мы почти не разговаривали. Дождь за окном сменился моросью, а затем и вовсе прекратился. И в тот миг, когда проглянуло солнце и залило улицы сверкающими кристаллами дождевых капель, я пришел к выводу, что Андреа все же пересказала реально увиденный сон. А в конце захотела поберечь меня, словно я мог взять ее сон и преобразовать в предчувствие.

Мое настроение окончательно испортилось. Я эгоистично сидел и выжидал, пока Андреа не заявила, что ей нужно вернуться домой к ужину. На сей раз она поцеловала меня в щеку и буквально метнулась к двери. Звякнул колокольчик – излишне весело, учитывая обстоятельства.

Я поднял руку, чтобы подозвать мисс Бетти.

– Можно мне еще чашку кофе? Я заплачу.

Трудно поверить, но мероприятие началось как всегда оптимистично, несмотря на мои тягостные предчувствия.

Ежегодная «Лисья охота Томаса Эдгара» – настоящее чудо света, олицетворение старого изречения: «чтобы поверить, нужно испытать самому». Я всегда несколько страшился ночевать в незнакомом месте, потому что принадлежал к типу мальчиков, которые любят спать в своей постели и по утрам принимать душ, чтобы смыть ночной запашок. Однако человек, в честь которого назвали мероприятие, мой родственник, и наша семья обязана присутствовать. Не просто должна, а обязана, как любил повторять папа. Хотя вообще-то я знал, что он просто обожал травить и слушать байки.

Почти вторичным по отношению к байкам у костра и совершенно точно вторичным по отношению к пивной части было основное мероприятие – когда собаки преследовали лис на громадном огороженном участке леса на территории Уиттакера. Целью считалась тренировка охотничьих псов – ведь нужно привести их в форму после долгой зимы, когда охота запрещена. Честно говоря, я подозревал, что это не настоящая цель. Более вероятно, мужчины хотели найти повод вырваться из дома, благо весенняя погода позволяла.

В любом случае мои вечер и ночь обычно делились на четыре части. Начиналось с ужина – ужина, который стоил всех тягот, включая постоянную тоску по дому. Охотники умели зажарить любых животных и птиц, которые бегали по земле и летали по воздуху, да так, что пальчики оближешь. Сейчас я вспоминаю те трапезы, и мне сначала приходят на ум слова – ароматный, с дымком, пикантный… А затем уже добавляются названия гарниров – жареный картофель, кукурузный хлеб, стручковая фасоль, лимская фасоль, тушеная фасоль… похоже, на бобовых охотники несколько помешались… Настоящий праздник живота – однако не сказать, чтобы чувствовался какой-то дискомфорт. Во всяком случае, в маленькую убогую уборную в бараке после ужина очередь не выстраивалась.

Далее следовала активная часть торжества, когда каждый находил себе развлечение по вкусу. Для меня это было безумное катание на заднем сиденье квадроцикла под управлением совершенно отвязного парня по имени Расти Джонсон. Компанию мне обычно составлял Алехандро; мы с ним заключали пари – кто умрет первым. Он прослыл тихоней и, как правило, держался особняком, но мы знали друг друга с пеленок, а в наших краях это считается дружбой. Пока что никто пари не выиграл.

Чудо, что мы не задавили ни одной собаки и ни одного человека, особенно в ту ночь – Расти задался целью не упустить ни одного решающего момента в процессе гонки собак за лисами. Мои чувства едва справлялись с объемом впечатлений: запах хвои, прелой листвы и перепаханной земли, дующий в лицо ветер, непрестанный лай собак, рев мотора, нервный смех Алехандро на каждом ухабе, деревья и кустарники в призрачном свете фар; масштабы изменялись, и мир, когда мы неслись ему навстречу, сжимался до тех предметов, что видели глаза. А время от времени даже съехавший с катушек Расти останавливался полюбоваться ночным небом и выключал фары, чтобы звезды могли сиять во всю силу.

Из того, что врезалось в память, звезды впечатляли меня больше всего – вплоть до того дня. И хотя из головы не шли мысли о Коротышке Гаскинсе и то ли реальном, то ли придуманном сне Андреа, звезды помогли мне понять: я всего лишь крохотная точка в огромной бесконечной вселенной. Здесь, в укромном уголке, я чувствовал себя в безопасности – жалкая пылинка, до которой нет дела силам зла.

Однако ночь только началась.

Третья и четвертая части «Лисьей охоты» обычно не требовали от гостей особых усилий – сидеть вокруг большого костра, слушать байки мужчин и наконец найти спальное место в огромном бараке, построенном полстолетия назад кем-то из нашей родни по линии Финчеров. После обильной еды, а потом двухчасовой смертельной гонки, от которой у меня болели пальцы – я крепко держался за решетку радиатора квадроцикла, – и после долгого сидения у огня даже самый стойкий человек устанет как собака. Называйте меня слабаком, однако я клянусь, что был первым, а может, и единственным, кто ковылял в постель уже посреди прохладной ночи.

Примерно в одиннадцать часов я подсуетился, чтобы найти хорошее место у костра, – притащил пластиковый стул и устроился неподалеку от группы мужчин, среди которых был мой отец. Мужчины сидели, скрестив ноги и вытянув руки вдоль подлокотников; банки с пивом свисали из ладоней, но магическим образом не падали. Оранжевые отсветы пламени плясали на лицах, создавая тени, которые жили не больше миллисекунды. А вот глаза у мужчин горели постоянно, словно именно там они отыскивали темы для вечерних разговоров.

Наиболее близким к алкоголю напитком, который мне дозволялось пить, было свекольное пиво в разных вариациях, предмет моей ненависти. Потому я взял из холодильника «Маунтин дью», глотнул ледяного нектара и откинулся на спинку стула, готовясь насладиться байками мужчин.

– Помните Диксонят? – спросил Кентукки. Богом клянусь, его действительно звали Кентукки. Он работал на молочной ферме; длинный как жердь, и с уродливой бородой – я такой в жизни не видел. Очень походила на «испанский мох», вот только что хорошо для растения, не слишком красиво для человеческого лица. – Которые жили в районе Шилох-лейн, возле кирпичной церкви?

Сидевший напротив Алехандро поймал мой взгляд и поднял вверх большие пальцы, изображая тупую радость. Он обожал подобные истории, как и я.

– Еще бы! – отозвался мой отец. – Попробуй забыть этих двух олухов! Чудо, что школа стоит на месте после того, как они в ней отучились.

– Слава богу, их папашу уволили, – продолжил мистер Фуллертон, очень высокий и очень умный адвокат. – Вроде потом они перебрались в Чарльстон, нашли работу в порту. И скатертью дорога! Сыновья – те еще оболтусы. Вот уж действительно, яблоко от яблони недалеко падает!

– Тот сукин сын – подлец каких мало, – вмешался очень пожилой мужчина, которого все называли просто Дед. Видно, он был настолько стар, что никто не помнил его имени.

– Точно, – кивнул адвокат Фуллертон. – Если уж Дед так говорит…

Раздались смешки, в том числе и от самого Деда. Я засмеялся чуть громче, чем мне полагалось. Дед покосился в мою сторону; я вжался в стул и на пару минут замер.

– А к чему ты вспомнил тех двух мальчишек? – спросил мой отец.

– Говорите что угодно об их никчемном папаше, – пробубнил Кентукки в свою неопрятную бороду, – но ребята как-то поведали нам одну историю – я дико ржал, чуть челюсть не вывихнул. Они помогали нам на молочной ферме и в обед дали представление, прямо как заправские комики. Вся столовая лежала от хохота. Ей-богу, в жизни не слышал ничего смешнее.

– Не тяни, рассказывай, – начал торопить его Джимми Один Шар. Я никогда не пытался выяснить, почему его так прозвали, и не уверен, что хотел это знать. Однако он был приятным парнем, моложе остальных мужчин, и работал продавцом в хозяйственном магазине. – А то ночь пройдет.

– А мы никуда не торопимся, – произнес мой отец, вызвав новую волну смешков. Серьезным остался лишь Дед. Он только заерзал на стуле и почесался.

– Ну так вот. – Кентукки выпрямился и потер ладони одна об другую, предвкушая удовольствие. – Не знаю, двойняшки они или нет, но очень уж похожи. Не повезло ребятам, оба пошли в отцовскую породу, а он далеко не красавец. Нос гармошкой, как школьный автобус, а больше и смотреть не на что. Ладно, слушайте дальше. Однажды эти ребята, как они выразились, решили полетать – прыгнуть с пожарной каланчи, с простыней вместо парашюта.

– Чего?.. – одновременно воскликнули несколько человек.

– Дайте дослушать, – проворчал Дед и смачно плюнул себе под ноги. Брызги запачкали рубашку сидящего рядом парня.

Кентукки продолжил, будто его и не прерывали:

– Имена братьев убей не помню – мы всегда называли их Диксонятами, попробуй различи таких похожих. Я окрестил ребят Дурошлеп и Дуролом. Так вот, они вбили в свои тупые головы, что можно связать концы простыни, прыгнуть с ней с каланчи, что возле участка Фуллертона, и приземлиться на кукурузном поле. Как десантники в войну. Но в последнюю секунду, перед тем как забраться на каланчу по гнилой лестнице, Дурошлеп выдвинул идею. Единственный раз в жизни!

– И какую же? – спросил мой отец.

– Генри!

На секунду все затихли. Вопрос подразумевался сам собой.

– Долго же до вас доходит! Генри – это их собака! Братья решили испытать парашют на несчастном щенке!

– Кто, черт возьми, называет пса Генри? – цыкнул Дед. – Назвали бы хоть Хэнком!

– Так вот. – Наигранное замешательство Кентукки никого не ввело в заблуждение; он наслаждался всеобщим вниманием. – Дуролом согласился с Дурошлепом, что идея стоящая; надо все же подстраховаться. Я имею в виду, их шанс был почти равен нулю, а «почти» не считается, но на всякий случай братья решили сперва отправить в полет Генри. И вот Диксонята начали подъем по винтовой лестнице, круг за кругом, а она гремела под ногами… И наконец поднялись. Затем они связали два угла простыни… а может, и все четыре… как-то прикрепили к ней Генри и пустили его по ветру.

– Ну ни хрена себе! – Загипнотизированный рассказом, я не заметил, кто подал реплику.

– Я судить не собираюсь, меня там было, – ответил Кентукки. – Просто заткните рты и дайте закончить. – Он глубоко вдохнул; как пить дать, готовился к эффектному завершению рассказа. Однако, когда снова заговорил, то едва удержался от гогота. – Надо ли доказывать, что из старой простыни парашют хреновый? Диксонята говорили, она выглядела как портянка. – Он сделал паузу, чтобы овладеть собой, потому что тело сотрясалось от смеха. – Как портянка! Песик камнем полетел вниз и встретил смерть посреди стеблей кукурузы. И простыня тянулась за ним, как воздушный змей. Потом мать у Диксонят спрашивает – так Генри умер? А они: а то как же, мама, без вариантов!

Я огляделся. Мужчины смеялись вместе с Кентукки, а на лице большинства мальчишек было написано нечто среднее между смущением и ужасом. Алехандро обожал такие минуты.

– С того дня, – подвел итог Кентукки, – если спрашивали Диксонят о полете, они отвечали всегда одно и то же. «Если бы не Генри, сегодня у нас было бы одним Диксоном меньше!» – Он загоготал и затем повторил сквозь смех: – «Сегодня у нас было бы одним Диксоном меньше!»

Кентукки наконец разразился смехом, и я тоже. Наступила кульминация – наблюдать, насколько забавной он счел свою историю. Думаю, пиво тоже внесло свою лепту, однако он буквально свалился со стула, и некоторые другие последовали его примеру, упали и принялись молотить кулаками о пол в приступе хохота. Я ощутил неописуемую радость, видя, как веселятся мужчины, которых я считал суровыми и сдержанными. Алехандро ржал во весь голос. Суматоха продолжалась еще минут пять как минимум, затем снова вспыхивала, стоило кому-либо повторить пресловутую последнюю фразу или, еще лучше, «а то как же, мама, без вариантов». Даже мой отец не устоял. Снова гогот, снова удары кулаками о землю, и так далее по списку.

Вечер удался на славу.

К несчастью, он оставался удачным всего полчаса. Пока не завели разговор о Коротышке Гаскинсе.

Разговор начался довольно странно. Как вы можете себе представить, к тому времени пиво лилось рекой.

– Пацан, а ты когда-нибудь был с девушкой?

Потребовалось несколько секунд, чтобы понять – обращаются ко мне. Лишь когда меня толкнули, я поднял глаза.

– А?..

– Я спрашиваю, ты когда-нибудь был с девушкой? – Кентукки! Хорошо, что папа отлучился в уборную, не то он отвесил бы приятелю хорошую затрещину. А может, только посмеялся бы. Честно говоря, не знаю.

– Закрой свою глупую пасть, Тукки! – вмешался мужчина по фамилии Брэнсон, который большую часть вечера помалкивал. – Не видишь, парню всего тринадцать?

– Мне шестнадцать, – поспешно и несколько вызывающе возразил я. Вот оно, одно из немногих преимуществ молодости – право отстаивать свой возраст.

– Мне наплевать, даже если в ноябре ты пойдешь голосовать, – ответил Брэнсон. – Все равно слишком молод, чтобы бегать за женщинами.

Алехандро грубо расхохотался и показал мне палец.

– Бегать за бабами? – повторил Кентукки. – Слишком молод? Брэнсон, да ты навсегда застрял в пятидесятых! Тяжелый случай.

Все было сказано вполне добродушно, и Брэнсон в ответ лишь продемонстрировал давнему другу некий жест пальцем.

– Разве вам неизвестно, о чем надо расспрашивать нашего юного Дэвида?

Я обернулся и увидел почтенного мистера Фуллертона, который вернулся с очередной порцией пива. Мое сердце упало еще до того, как он ответил на свой вопрос.

– Коротышка Гаскинс. – Имя прозвучало как смертный приговор; так в Средние века упоминали чуму, «черную смерть». – Этот милый юноша видел его и слышал больше любого из нас. Полагаю, самое время перестать вести себя как последние трусы и поговорить о беде, настигшей наш округ.

Мой отец вышел вперед. Я потом думал – а не было ли это запланировано заранее?

– Минутку, Джексон, моему сыну и так досталось.

Мистер Фуллертон поднял руку.

– Эдгар, я уважаю тебя так, как только можно уважать другого мужчину. К тому же ты мой давний друг. Тем не менее разговор назрел. Иначе скоро мы опять найдем тело с отсутствующей головой. Джордж был не самым приятным человеком по эту сторону Аппалачей, однако, когда он будет лежать в гробу, мне бы хотелось видеть его лицо.

– Ладно, а почему шериф Тейлор или его помощники не пришли сюда? – вяло возразил отец.

– Слишком заняты расследованием, как они мне сказали. Короче говоря, послали на хрен. Поэтому нам нужно расспросить Дэвида, здесь и сейчас. Он парень умный, крепкий и справится. Ну как, Дэвид?

Я кивнул, не зная, что еще делать. Алехандро выглядел несколько виноватым за то, что подшучивал надо мной еще минуту назад.

Отец скрестил руки и несколько секунд смотрел на огонь. Отсвет пламени в его глазах показался мне отчасти демоническим. Затем он вздохнул, подошел ко мне и, опустившись на колени, тихо сказал:

– Ты хотел бы говорить об этом, сынок? Ты не обязан. Только намекни, и пойдешь спать, я сам отведу тебя. Однако… – Он замялся и посмотрел себе под ноги. – Порой полезно сбросить камень с души, и, если уж быть откровенным, я считаю, нашей братии не мешало бы услышать некоторую информацию из первых уст. – Он сжал мое колено. – Жаль, что в этой ситуации «первые уста» оказались твоими.

Я улыбнулся. Он тоже, хотя и немного натянуто.

– Я в порядке, папа.

– Тогда с Богом. – Отец встал и обратился к мистеру Фуллертону: – Через двадцать минут мальчик должен лечь в постель. До того он в вашем распоряжении, председатель.

Его реплика вызвала очередную волну тихого смеха, на сей раз не очень веселого. Слишком печален был предмет обсуждения.

Мистер Фуллертон положил руку мне на плечо. Ему пришлось наклониться – как я уже упоминал, адвокат был человеком очень высоким, ростом под потолок.

– Дэвид, я могу поклясться перед Богом, ты парень ответственный. Встань и расскажи нам по поводу случившегося все, что вспомнишь. С самого начала и далее по порядку. А через полчаса ты укроешься одеялом и будешь храпеть, как у Христа за пазухой, – Томми подберет тебе лучшее спальное место в бараке.

Я хотел ответить, что сегодня ночью глаз не сомкну – какой там сон, когда в голове мерещится Гаскинс во всех видах! – однако воздержался и просто кивнул. Мистер Фуллертон тоже кивнул мне, настолько доверительно, что я вскочил со стула, едва не лопнув от гордости. Чувствуя себя, как Александр Гамильтон перед первым Конгрессом, я обратился к толпе взрослых мужчин и случайно затесавшимся в нее немногим юнцам:

– В общем, три недели назад мы с Андреа пошли на прогулку в лес – ну, вы знаете, вдоль старой железной дороги – и наткнулись на Коротышку Гаскинса.

– На сукиного сына, – пробормотал Дед.

– Да, сэр, на сукиного сына. Уже стемнело, и видно было плохо, но он пыхтел, тяжело дышал и совершенно точно что-то отпиливал. И кровь определенно была. Когда он нас заметил, мы побежали. К счастью, он не бросился в погоню. Однако Андреа увидела, – тут мой голос чуть-чуть поплыл, – увидела голову. Она валялась на земле, как булыжник.

Один из мальчишек, по имени Фентон, округлил глаза, так что они стали размером с Луну. Я продолжил:

– Мы отправились прямо к шерифу. Копы позвонили родителям и не позволяли говорить, пока они не пришли. Мы рассказали все, что я сейчас рассказываю вам. Ну, то есть вот это все: Коротышка Гаскинс, кровь и чья-то отрезанная голова. – Я пожал плечами, будто мы всего лишь споткнулись на дороге о мертвого опоссума. Хотя от воспоминаний о том вечере мне стало здорово не по себе, грудь сдавило.

– Что происходило дальше? – спросил мистер Фуллертон.

– Шериф Тейлор велел показать им место преступления. Мой отец и мать Андреа нас сопровождали. К тому времени, когда мы пришли на место, Коротышки и след простыл, тело также исчезло. И… голова. Копы включили фонари, – я вздрогнул; воспоминания о красных пятнах в ярком свете будут преследовать меня вечно, – нашли на траве сгустки крови и… типа обрезков мяса. Ничего больше.

Меня замутило. Мистер Фуллертон кивнул с каменным лицом; выучка адвоката его не подвела. Большинство присутствующих опустили глаза, словно устыдившись, что заставили меня пересказывать жуткую историю. Никто не произнес ни слова, и я сделал вывод, что нужно продолжать.

– Копы позволили моему папе отвести нас домой и попросили явиться утром для дачи показаний. Мы явились. Провели в участке три или четыре часа, снова и снова повторяя одно и то же. Нам больше нечего было сказать. Мы точно видели Гаскинса, и он точно отрубил голову Джорджу. Вот и все. – Меня больше не тошнило; я просто чувствовал себя по-дурацки. Как будто разочаровал всех, не сообщив никакой новой информации. – Клянусь, мне в самом деле больше ничего не известно.

– Пропали еще два человека, – объявил мистер Фуллертон. Хотя об этом все и так знали. – Глория Переш из булочной и Тинк, он работал в мотеле. Кто-нибудь видел или слышал, как этих людей уводят, где их прячут?

Все затрясли головами.

Мистер Фуллертон горестно кивнул.

– Сдается мне, что Гаскинс убил как минимум троих. Вероятно, он хранит головы в качестве трофеев.

– Стоп, – громко произнес мой отец и взял мою руку. – Всем, кому не исполнился двадцать один год, пора баиньки. Идем. – От меня не укрылся враждебный взгляд, которым он удостоил верзилу-адвоката. – На «Лисьей охоте» гостям ничего не угрожает, обещаю тебе.

Пять минут спустя я лежал на верхней койке, натянув одеяло до подбородка, и смотрел в потолок. В голове вертелась одна мысль: а ведь мама на «Лисьей охоте» не присутствует. Конечно, дробовик у нее есть, двери заперты, и сама она не из пугливых. И все же…

Как мы могли оставить ее одну при таких обстоятельствах?

Не знаю, что разбудило меня поздно ночью, в самый «ведьмин час». Возможно, храп Алехандро – тот приковылял чуть позже меня и мертвым сном уснул на нижней койке. Возможно, гогот пьяных мужчин, которые никак не желали угомониться. Собаки лаяли беспрестанно, и на них обращали внимания не больше, чем на фоновую музыку; однако вдруг какая-то псина растявкалась громче остальных? Или я обрел шестое чувство?

Потому что, открыв глаза, я точно знал – в моей комнате человек.

Я весь похолодел, хотя сердце заколотилось как бешеное.

В дальнем углу стояла тень – точнее, силуэт, темная фигура; стояла без движения, и, если бы стена позади не была окрашена белой краской, я ничего не заметил бы. Я не пошевелился, разве что чуть повернулся на бок – темнота наверняка скроет тот факт, что я уже не сплю. Человек не двигался – стоял, как охотник на демонов на посту, ждущий возвращения самого дьявола. Могу сказать честно: я испугался в десять раз сильнее, чем в ту минуту, когда чертов Коротышка Гаскинс у меня на глазах отпиливал человеку голову.

Я почти закрыл глаза, чтобы не выдать себя, и постарался успокоить дыхание. Сердце и легкие надрывались, как перегруженный мотор. Я дышал через нос и рот, чтобы облегчить им работу и не сопеть на выдохе. И сквозь щелочки век смотрел на визитера.

Совершенно точно мужчина; вероятность того, что это статуя или фигура из картона, быстро улетучилась – тень покачивалась, хотя и едва заметно. Мужчина был невысок и худощав, и ничуть не походил на монстра, каким воображал его мой разум – он выглядел совершенно нормально, как любой другой человек, находящийся в темной комнате без видимой причины. Лысый или почти лысый и немного сутулый. Я не видел его лица, но интуиция подсказывала, что он на меня смотрит. И ждет чего-то. Вот только чего?

Мужчина шагнул вперед. Половицы заскрипели.

Мне пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не закричать. Он сделал еще шаг, остановился и снова вытянулся в струнку, теперь футах в четырех ближе ко мне. Я зажмурился, как ребенок, – вот сейчас открою глаза и монстр исчезнет. Чуть приподнял веки. Мое глупое желание не сбылось. Мысли заметались; мозг отчаянно старался найти объяснение визиту незнакомца.

Любой разумный человек уже пришел бы к логичному выводу и понял, кто явился в мою комнату, в уединенный барак посреди леса. Однако мой мозг не мог мыслить рационально, он все еще болтался где-то между реальностью и ночным кошмаром. Казалось притянутым за уши, что Коротышка Гаскинс стоит у постели одного из двух подростков, ставших свидетелями его гнусного злодеяния. И как он сумел миновать собак и охотников вокруг дома? Должно быть, мужчину впустил отец. Так оно и есть. Отец послал кого-то проверить, в порядке ли я, обеспокоенный моим состоянием после пережитого. Я начал перебирать друзей отца, пытаясь сопоставить рост и фигуру незнакомца с каждым из них…

Мужчина приблизился еще на шаг.

Клянусь, мое сердце остановилось и на бесконечный миг замерло. Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, пребывая в шоке, который до того считал невозможным. Мужчина стоял уже на расстоянии вытянутой руки и смотрел мне в лицо; его глаза находились на уровне верхней койки. На уровне моих сощуренных век. Теперь я слышал его дыхание, пугающе ровное и спокойное – словно лев отдыхает после охоты, положив лапу на окровавленную добычу. Слушая, как воздух входит в его легкие и со свистом покидает их, я сделал два убийственных открытия.

Во-первых, наконец признался себе – человек в моей комнате однозначно Коротышка Гаскинс. Просто мой мозг первоначально отверг этот вариант. Однако облик преступника, которого я видел в лесу, идеально соответствовал силуэту стоявшего сейчас передо мной человека.

Довольно обманывать себя – Гаскинс прекрасно понимает, что я не сплю и тоже смотрю на него. Я застыл от ужаса, буквально не в силах даже пошевелиться. И вдруг неожиданно для себя всхлипнул и выпалил:

– Они знают, что ты здесь!

Если мои слова и застали убийцу врасплох, он совершенно не подал виду. Тень не шелохнулась, дыхание оставалось таким же размеренным.

– Ты в ловушке, – продолжил я. – Они вот-вот придут сюда.

Теперь, вспоминая, я поражаюсь собственной храбрости. Впрочем, на Гаскинса она эффекта не произвела. Прошла как минимум минута, каждая секунда которой длилась вечность – словно волна медленно катилась на берег от самого горизонта, – а он не сдвинулся с места и не заговорил. Наконец, этот жуткий монстр, сам демон во плоти, заговорил:

– Я скажу им, что это сделал ты.

Слова повергли меня в ужас. Я ожидал чего угодно, только не этого. Например: «Я пришел увести тебя с собой, увести тебя с собой». Или: «Я пришел забрать твою-у ду-у-ушу».

Но что значит «Я скажу им, что это сделал ты»?

– Что именно я сделал? – промямлил я.

Коротышка шагнул вперед. Половицы зловеще скрипнули. Гаскинс наклонился. Если бы он сейчас чихнул, то наверняка заразил бы меня своим вирусом.

– Я сейчас скажу им, что это сделал ты, – лихорадочным шепотом проговорил он, – что ты умолял меня убить твоего друга вместо тебя.

Дрожь пронзила меня с головы до пят. Словно волна пронеслась по телу, буквально лишив дара речи. Я отполз назад, пока не уперся в стену, и натянул одеяло до подбородка, словно оно могло защитить меня. Я был не в силах даже просить пощады.

– Как его зовут? – почти ласково поинтересовался Коротышка, указывая на мирно посапывающего на нижней койке Алехандро.

В ответ я только затряс головой. Грудь сдавило от нехватки кислорода.

– Назови его имя. Назови его имя, не то я убью вас обоих.

Я снова затряс головой.

– Я жду! – Даже произнесенная шепотом, команда больше напоминала звериный рык.

Ужас развязал мне язык.

– Алехандро.

– Алехандро, – повторил Гаскинс, словно пробуя имя на вкус. – А теперь проваливай. – Он отступил на шаг и мотнул головой в направлении двери.

Вместо того чтобы подчиниться и немедленно выполнить приказ, я прохрипел:

– Пожалуйста, не трогай его!

Его следующие слова вновь удивили меня.

– Ты видел меня в лесу. Ты и девчонка. Не вздумай отпираться.

Я кивнул, не зная, какого ответа он ждет.

– Как ты думаешь, стоит тебя сейчас убивать? – проговорил он. – Ты уже все выложил. Ничего, меня не найдут, пацан. Меня даже не смогут увидеть, если я сам не захочу показаться на глаза. Можешь болтать что угодно. Полиции, всем остальным… Однако тебе не простят то, что ты умолял меня убить… – Он указал на нижнюю койку. – Что ты умолял меня убить Алехандро. Теперь проваливай, пацан. Не заставляй меня повторять дважды. Иначе мой нож вырежет на твоем лице улыбку. Красную улыбку, которая никогда не сменится скорбной гримасой.

Глаза наконец привыкли к темноте. Или Гаскинс сдвинулся ближе к окну, откуда сочился жидкий свет. В любом случае теперь я рассмотрел его лучше. Рассмотрел оспины на лице, увидел глаза, пылающие ненавистью и еще каким-то потусторонним огнем. Я уже упоминал низкий рост убийцы, однако в тот момент он казался мне выше потолка, как бы странно это ни звучало. Гигантский монстр, пришедший из сказок.

Он втянул в себя воздух, чтобы снова заговорить. Я поспешно перекинул ноги через край койки. Он успокоился. Я сполз вниз на животе. Когда ступни коснулись пола, меня окатила новая волна ужаса – я стоял спиной к убийце! Тело покрылось мурашками. Я повернулся к Гаскинсу лицом. Не из храбрости – это был целиком и полностью акт трусости.

– Слушай меня, пацан. Вали отсюда и в ближайшие полчаса не возвращайся. Если вздумаешь кому-нибудь рассказать, до рассвета я убью твою мать.

Я тешил себя мыслью, что хоть немного, но помедлил. Что какой-то момент сопротивлялся. На самом же деле, прежде чем Коротышка успел сказать что-либо еще, я бросился к выходу. Позади раздалось шарканье, сдавленный стон; затем словно что-то шмякнулось. Эти звуки доныне проигрываются у меня в голове, стоит только остаться одному в темном и в тихом месте.

Я так и не вернулся в барак и никого не позвал на помощь, пока не понял: прошло уже достаточно времени, чтобы Коротышка успел убить Алехандро.

Достаточно времени, чтобы отрезать ему голову.