До самого дна (СИ)

Глава третья Приют брошенных псов

Стоило нам отъехать километров на десять от Орлова, Ханс благополучно уснул. Хоть тут поспит, может, полегчает. Говорят, у многих людей недосып сродни самому жуткому похмелью. Надо будет купить ему кофе на следующей остановке. И себе тоже. Давно не пила кофе.

Несмотря на затянутое тяжелыми облаками пасмурное небо, осадков не было. Казалось, ветер вытряс весь снег из облаков за эту ночь. Мне, как водителю, это было лишь на руку, ибо низкое зимнее солнце слепило бы меня на протяжении всего пути, а снег ограничивал видимость.

Уже второй час я боролась с желанием пощелкать радиостанции. Останавливало два фактора: спящий Ханс (я не заботливая, просто не хочу получить пулю в лоб) и то, что большинство радиостанций крутят какой-то мусор. А вкус в музыке у меня весьма избирательный, спасибо родителям за огромный вклад, который уберег меня от прослушивания современной поп-музыки.

Немец пошевелился, подумал о чем-то и сел ровно.

— Где мы?

— Проехали поворот на Ношуль, — я взглянула на часы, — настоящее время восемь часов пятнадцать минут, ветер северо-восточный, сколько узлов не знаю, но машину определенно точно сдувает на юго-запад. Спасибо, что пользуетесь нашими авиалиниями.

— Когда следующий город или деревня?

— Через минут пятнадцать проедем Объячево.

— Там есть телефонная будка или что-то в этом роде?

— Не знаю. В магазине можно попросить. А вообще они сейчас редкость, да. Сейчас у всех мобильники. Кроме нас, пожалуй. Можно было бы конечно завести номер на другое имя, но меня раздражает сама идея отслеживания перемещения. А у тебя, дай угадаю, его и не было?

— Был. Рабочий.

— А. Ну да. У людей же нет ни ментальной связи, ни телепатии…

— У мертвых магов тоже.

— Все. Поняла. Молчу.

Носила его фраза в себе нечто комичное. Ну или это мое личное восприятие, не знаю. Все равно осталось совсем немного до города — уже было видно первые дома. Они как правило частные, такие старые, деревянные, крашеные в зеленый или синий и со всякими декоративными элементами.

Когда начались здания покрупнее, как всевозможных заведений, так и жилые, на стене одного из них, под синим козырьком, был увиден мною телефонный аппарат. Но парковочные места близ него были заняты, по причине чего пришлось парковаться чуть ли не в тридцати метрах от устройства. «Так я точно ничего не услышу,» — решил за меня голос в голове и, в общем-то, был прав, но не до конца. Если бы я была человеком, я бы точно ничего не услышала. Но у меня есть «выход в чужую голову», что значительно облегчало ситуацию.

— Тебе мелочь дать? — вопросила я, но он не ответив вышел из автомобиля.

Я дождалась, пока он дойдет до телефона, выбралась из своего сознания и забралась в чужое. Набор номера я благополучно пропустила и застала момент звучания гудков. Ему никто не отвечал. Тогда он повесил трубку, развернулся и приготовился уходить, но тут зазвонил телефон. Он медленно обернулся и несколько секунд просто смотрел, но в итоге все равно подошел и нерешительно снял трубку.

— Уже хочешь вернуться? — низкий женский голос настиг наш общий слух. — Все равно приползешь обратно, а эти чертовы убийцы так или иначе своего добьются. Ничего предотвратить ты не сможешь, сделаешь только хуже, не только себе, но и им. Так что, верн… — Ханс резко повесил трубку на место и быстрым шагом пошел к машине.

Вернувшись в свое тело, я поймала себя на том, что моя голова начала кружиться. В этот момент немец подошел со стороны водительской двери и, открыв последнюю, молвил:

— На выход.

— Куда мы идем?

— В магазин.

— О, в магазин, — я чуть ли не вывалилась из машины, бормоча на ходу про головокружение. Потом спохватилась, порылась в своем пакете и наскоро вытащила оттуда несколько скомканных купюр. — Кому звонил? Толстой IT-шнице тете Люде?

— Ну, предположим, с толстой ты угадала.

— А все остальное мимо?

— Да.

— Эх, такая теория прогорела.

— А теперь честно. Ты следила?

— Не. У тебя есть право на личную жизнь, и я его уважаю.

— Даже если сейчас я собираюсь убить тебя?

— Да, и ведешь меня на своеобразное место казни, или что-то в этом роде. Признаю, это было бы немного неприятно.

— Совсем чуть-чуть, не так ли? — он открыл дверь круглосуточного магазина, пропуская меня вперед и смотря мне прямо в глаза. Сканирует, зараза.

— О, у меня появилась грандиозная догадка о твоем настоящем имени. Точнее, о фамилии. Ты Рентген? Он, кажется, тоже был немцем. Совпадение? Не думаю.

— Хорошая попытка.

Мы прошли меж полок с ящиками мандаринов, бананов и прочей неорганичной органики. Когда мы проходили стенд с напитками, я уперлась взглядом в банки с кофе. В видах я никогда не разбиралась, а потому взяла каждого по два — может, хоть сейчас разберусь. Ханс понаблюдал за этим и, когда я чуть не уронила половину банок, забрал у меня большую их часть. Вскоре к банкам присоединились сэндвичи в треугольных упаковках и минеральная вода. На кассе расплатилась я.

— Ханс, а вот ты какой кофе любишь? Латте, эспрессо, капучино, — я принялась читать названия на банках. Потом посмотрела на его невыспавшуюся физиономию и вручила ему все три банки, которые он выпил еще до того, как мы выехали за пределы села.

— После Сыктывкара пересядешь за руль? А то мне тоже надо «позвонить».

— Кому?

— Вот то есть тебе можно не говорить, кому ты звонишь, а мне нет?

— Можешь не говорить. Но любые последствия, к которым я не буду готов, и из-за которых тебя убьют, бери на себя.

— Вряд ли Василиса захочет меня убить. Хочу попросить ее встретить нас, а то пешком идти довольно долго. И я плохо помню тот лес. Заблудимся и будем петлять трое суток.

— Хм, — только и сказал он.

То ли я отвлеклась и не заметила, как пролетело время, то ли мы действительно очень быстро добрались до Сыктывкара. Стрелки часов утверждали, что это я отвлеклась. Думаю, так оно и есть. Не въезжая в сам город, я свернула налево и съехала на обочину.

Когда я подошла к пассажирской двери, я задумалась. Вообще, я же собираюсь спать, заднее сиденье более комфортно в этом плане. С другой стороны, я так или иначе проснусь и мне захочется поговорить со своим единственным попутчиком. Выбора Ханс мне не оставил, открыв переднюю дверь.

— Ты двери разучилась открывать?

— Не, — я плюхнулась на сиденье и захлопнула дверь, — задумалась.

— Хоть бы куртку застегнула, на север едем, на улице уже не плюс три.

— Но еще и не минус тридцать, заметь. По-моему, это замечательно.

— Ты вроде спать собиралась.

— Да-да, скоро заглохну, потерпи, — я поворочалась в кресле, но решила, что понятие об удобстве у меня отсутствует (вырвано с корнем школьной мебелью), и просто сползла чуть пониже, приняв полулежачее положение.

К своему удивлению, на связь со мной вышли довольно быстро, я даже не успела создать антураж, поэтому стояли мы в черном ничто.

— Ты что-то хотела? — в трех метрах от меня стояла Василиса. Такая, какой я ее помню. Интересно, что сейчас изменилось?

— Вась, ты же меня встретишь? Через часов шесть примерно мы доберемся до реки.

— С тобой Бэзил?

— Э… Нет. Не сегодня. Со мной мой попутчик, Ханс. Он и телохранитель заодно.

— Правильно, давно пора было кого-нибудь нанять. Иногда я просто задаюсь вопросом, а жива ли Алиса? Очень неприятно, знаешь ли, часто интересоваться подобного рода вещами.

— Не могу не согласиться. Ну да ладно, я не могу здесь задерживаться. Увидимся, — я разорвала сон в клочья, и сквозь них в мой разум проник дневной свет. Я открыла глаза и приняла сидячую позу. Затем порылась в пакете на заднем сиденье и достала банку кофе. Раздался щелчок, и до меня дошел знакомый запах. Напиток было решено пить медленно, маленькими глотками, дабы растянуть на подольше. Не из-за вкуса, просто мне было лень часто подносить банку ко рту. Когда так часто оставляешь свое тело и уносишься черт знает куда, организм дает тебе о себе знать. Точнее, он начинает просто кричать и молить о покое, который я, конечно же, ему не даю.

— Ты с ней поговорила?

— Ага. Я что-то пропустила?

— О да. Огромную кучу всего.

— Меня сейчас волной сарказма смоет. Осторожней с этим.

Пейзаж нисколько не изменился еще с того времени, как мы проехали Новгород. Видимо, на этой стране у Создателей закончились декорации.

— Ханс?

— Что?

— А чего ты боялся в детстве? Просто я сомневаюсь, что сейчас ты чего-либо боишься.

— Высоты. И до сих пор боюсь, пожалуй.

— Вот это неожиданно. И все?

— А ты чего боишься?

— О, ну, всего понемногу. Диких собак, электричек, ботов с огнестрелом очень, сессию, пираний, замерзнуть насмерть, сгореть заживо, людей, глубоких водоемов, авиакатастроф, искусственного интеллекта… В общем, список огромен. Если честно, то мне часто лезут в голову мысли, от чего же в этой местности я могу умереть. В детстве, переходя дорогу, представляла не меньше дюжины различных ситуаций, как я могу погибнуть в данной ситуации. Самое забавное и одновременно печальное здесь то, что я игнорирую эти мысли. Я продолжаю бродить по местам, где полно диких собак, ездить зайцем на электричках, бегать от ботов… Ну, ты меня понял.

— Весьма. Что за танк проехался по твоей психике?

— Родители. И фильмы ужасов, которые я смотрела с того возраста, когда еще не могла полноценно осознавать себя.

— С отрочества?

— Смешно, — протянула я улыбаясь.

Мой взгляд упал на указатель «УХТА». Чтобы попасть в эту Ухту, надо повернуть налево. Но нам нужно прямо. Я сказала об этом Хансу, и мы двинулись дальше.

— И сколько нам еще?

— Два часа до реки, не больше. Дальше пешком.

— А пешком сколько?

— Ее хижина находится на расстоянии около двух километров, я думаю. Недалеко.

Так мы молчали на протяжении минут двадцати. Я так усердно старалась придумать, что его спросить, что в итоге мне показалось, что у меня горит голова. Но, к моему удивлению, он нарушил тишину первым.

— Почему именно педагог?

— А?

— Я о твоем образовании. Почему ты решила поступать именно туда?

— А. Там вступительные были легче. Я бы любые сдала, но нужно было готовиться, а мне было лень. Английский я бы написала, даже если бы ко мне вся комиссия пришла домой в три часа ночи и заставила бы писать ответы на их рандомные вопросы. Про обществознание и русский вообще молчу. К тому же, универ был в соседнем районе, не так далеко. И, если честно, о том, что это именно педагогический, а не какой-нибудь филологический, я узнала на второй неделе обучения. Неожиданно, правда? А потом нас взял под крыло один из топовых ВУЗов России, и тогда я решила, что все у меня будет просто прекрасно. Честно говоря, я и сейчас так считаю, просто рамки «прекрасного» немного поменялись. Теперь для меня прекрасно ночевать в теплом помещении, а не в канализации. И пока что я не могу сказать, что мой курс потерян, — «ну да, не ты ведь за рулем,» — добавило подсознание. — Вот так, никаких благих намерений, никакого желания обучать, делать мир лучше и помогать детям. Обычные лень и везение. А тебя что, с детства к такому готовили?

— Да, что-то в этом роде.

— Даже выбора не дали, — я вытащила ноги из обуви и подтянула их к себе, обняв и окутав курткой. В то же время я ощутила его руку на своей голове.

— Не волнуйся, — он потрепал мои волосы, — ты свой выбор вообще проигнорировала. Как по мне, это много ужаснее.

В такой комично-теплой обстановке мы добрались до парома, проехали еще немного вдоль берега, поели и вышли из машины. Ханс первым спустился к кромке льда.

— Полагаю, лед достаточно крепкий.

Затем уже мы оба ступили с берега на поверхность замерзшей реки, первым шел Ханс, а за ним я. Слой льда действительно был достаточно толстым, не было никакого треска и никаких подозрительных шумов в целом.

— Главное, когда мы придем, — не делай резких движений. Волки, они, знаешь ли, имеют особый психологический склад…

Мы прошли метров десять, а затем я поскользнулась и уже была готова к боли в копчике, но, к своему удивлению, снова оказалась на ногах. Точнее, на одной полусогнутой ноге и одном колене.

Ханс, видимо, заметив отсутствие моей надоедливой болтовни у него за спиной, повернулся и вопросил:

— Что ты делаешь?

— Не знаю, — честно ответила я и встала на две ноги, как это положено в приличном человеческом обществе. — Понимаешь, я должна была упасть. Но не упала. Это неправильно.

— И что?

— Ну, при обычных обстоятельствах я бы приземлилась на задницу. Но этого не произошло. Ты же знаешь, что я неуклюжая. Ладно, это слабо сказано. Просто, пойми, если бы у мистера Бина и рукожопой женщины из рекламы ненужного девайса в магазине на диване был бы ребенок, это была бы я.

Он усмехнулся, взял меня под руку, и мы вместе направились к берегу.

— Пойдем, мисс Бин. До заката нам нужно дойти до хижины.

Уже в лесу я начала замечать, что плохо вижу. Дело было не в моем зрении, а в сумерках, которые все сгущались, застилая собой пространство между деревьями. Вдруг периферией я заметила резкое движение справа от себя.

— Ты это видел?

— Видел что?

— Справа что-то очень быстро двигалось. Мне могло показаться из-за плохой видимости, но…

— Иди слева, — сказал он и, не дожидаясь моего ответа или действий, обошел меня и встал справа. — Нас могли догнать охотники.

Еще минуту мы шли, оглядываясь и пытаясь приметить любое движение или шорох, но ничего не заметили. Становилось все темнее.

Из-за дерева в дюжине метров от нас вышел человек, пол которого я не разобрала. Он сделал резкое движение рукой, и Ханс толкнул меня в сторону. На месте, где я стояла до этого, исчез снег, а земля почернела, с опозданием я заметила дым и голубые искры. Раздался выстрел, человек исчез и яркой вспышкой молнии пронесся по направлению к Хансу. Тот уклонился кувырком, но чародей появился слишком близко к нему — я заметила, что это женщина — и занес руку с чем-то блестящим. Ее движение смазалось, как и все для меня в тот момент. До меня даже не сразу дошло, что мой попутчик ранен, а когда дошло, я наконец поднялась на ноги. А потом женщина повернулась ко мне, явно не с благими намерениями, но нечто серое прыгнуло на нее со спины и придавило своим весом. Та, вновь обратившись голубоватой молнией, взмыла в темное небо и исчезла в раскатах грома.

Нечто серое подняло морду и посмотрело на меня, вглядываясь в лицо. В нем явно угадывался волк из нержавеющей стали, который, несмотря на материал, передвигался по лесу абсолютно бесшумно. Слева, в десятке метров от меня, появился еще один, такой же.

Ханс, хоть и был ранен, занес руку с пистолетом для выстрела.

— Не стреляй, — я подбежала к нему и помогла подняться, дав ему опору. — Это биомехи Василисы, они нас проводят, — я взглянула на пятна крови на снегу, — рана глубокая? Как мне помочь?

— Все нормально, — он поморщился, потянулся рукой за спину и, приложив некоторое усилие, вырвал нож из собственной плоти, — идти смогу.

— Ты уверен?

Мой вопрос так и остался без ответа, так как у того, кому он адресовался, подкосились ноги, и он рухнул спиной в сугроб. Я плюхнулась рядом на колени, игнорируя холод и снег, завалившийся в ботинки, но любые мои попытки поднять или хотя бы докричаться до немца сводились к нулю.

— Не волнуйся, — раздался спокойный знакомый голос со стороны, — ему так будет легче. Во сне не чувствуешь боли, тебе это лучше всех должно быть известно.

— Ты поможешь ему? — я не оглянулась.

— Конечно. Завтра утром будет как новенький.

В темноте я различила движение и блеск металла — приближалось нечто крупное, и очень быстро. Когда оно подошло, я поняла, что оно не напоминает мне ровным счетом ничего. Это была высокая человекоподобная фигура с чем-то похожим на оленьи рога на голове, на которых болтались какие-то нити с металлическими бусинами на концах. Руки заканчивались длинными пальцами с острыми когтями на них. Материал не отличался от материала волков.

— Это Вендиго, моя последняя работа. Он отнесет твоего друга домой, сами мы вряд ли справимся, — Вендиго аккуратно, стараясь не повредить когтями тело, поднял Ханса и направился вслед за волками. — Пошли, — она положила мне на плечо свою руку, — замерзнешь.

Я послушно поднялась и повернулась к говорящей. Из-под черного мехового капюшона выбивалась прядь синих волос. Она все еще красит их.

— Вась, с ним точно все будет хорошо?

— Можешь не сомневаться, — она тепло улыбнулась мне, и тогда я поняла, как сильно соскучилась. Справиться со своими эмоциями у меня не получилось (хотя это и не те эмоции, с которыми надо справляться), и я обняла ее как можно сильнее. Объятия не остались безответными.

Наконец расцепившись, мы догнали Вендиго и пошли следом.

— Что-то с тобой не так, — выдала мне Василиса.

— Кроме того, что человека, который прошел со мной огромный путь и защищал меня, чуть не убили?

— Да, кроме этого. Тебе переливание крови не делали?

— Нет. У меня теперь всего лишь сердце биомеха-психопата в груди.

— Понятно. Влияние уже начало проявляться?

— Влияние? Будет влияние? Какое?

— На твою психику, на моторику — да буквально на все.

— То есть, я тоже сойду с ума, буду убивать людей, вырывать им зубы и вживлять их себе, да? И привязывать ножи к рукам… стоит подобрать имя, у Зодиака, Джека Потрошителя и других знаменитых серийных убийц всегда были крутые клички. Может взять Элис Руки-Ножницы?..

— Успокойся. Это не такое влияние, оно в некотором роде косвенное. Как кроссинговер, помнишь? Хромосомы обмениваются своими составляющими, и на выходе мы получаем непредсказуемый результат. То есть, если исходный образец любил вскрывать людей и доставать из них органы, из тебя еще может получиться отличный хирург.

— Фух, хоть что-то хорошее за последнее время. Ну не знаю, пока ничего такого конкретного не замечала. На льду только не упала, хотя в обычной ситуации и не так бы загремела. Думаешь, я стану самым ловким человеком во вселенной?

— Немного ловкости тебе не помешает. Но это фоновое влияние. Меня интересуют психические изменения.

— О, не могу сказать, что до этого я отличалась адекватной нервной системой, устойчивой к потрясениям.

— После всего, что ты перенесла и не свихнулась, можешь, поверь мне.

— Хех, да, наверное, — я с сомнением почесала затылок.

Дорога начинала казаться мне бесконечной. Я думала, мы так и будем идти целую вечность, всматриваясь в деревья и звериные тропы. Но как-то резко в поле зрения стал маячить бревенчатый двухэтажный дом, возле которого уже сидел механический волк.

Вендиго подошел к открытому балкону второго этажа и положил тело Ханса на пол. Мы в это время быстро поднимались по лестнице, а затем, отперев балконную дверь, принялись затаскивать спящего немца в дом. Мы поместили его тело на диван, Василиса приказала мне принести воды. Я сбежала вниз по лестнице, скинула на пол куртку, которую не успела снять до этого, схватила первую попавшуюся пустую кастрюлю, кухонное полотенце и, пока в емкость набиралась вода, стянула с себя и ботинки. Стараясь не расплескать воду, я примчалась обратно к ведунье. Та за это время успела перевернуть тело моего попутчика и снять с него пальто и все, что мешало добраться до раны.

— Давай сюда, — она не оборачиваясь протянула руку, и я отдала ей кастрюлю с полотенцем. Та смочила полотенце водой и очистила область раны от крови, которая уже успела застыть буро-алыми разводами. Пока она это делала, ее губы шевелились, произнося слова, но голоса не было слышно. — А теперь принеси настой в зеленом кувшине и бинты.

Я вновь оказалась на первом этаже и заглянула в кладовку. Нужный кувшин нашелся на одной из полок, а бинты отыскались в шкафчике рядом с раковиной, уже на кухне. Там же я нашла ножницы и стакан, налила в него немного настоя, а после немедленно отнесла все это Васе. Та уже закончила зачаровывать ножевое ранение и просто омывала рану водой.

Я уселась прямо на пол, отрезала полоску от бинта, намотала на ладонь и сняла, чтобы получился плотный квадратик, налила на него немного настоя, остальную жидкость отдала подруге. Та вылила совсем чуть-чуть на рану, снова начав шептать заклинания. Не дожидаясь, пока она закончит, я приложила квадратик с настоем к ране.

— Дальше сама.

— Ага.

Я постаралась приподнять Ханса, взяв его за плечи и подтянув ближе к подлокотнику так, чтобы на последний он опирался, а под грудью у него образовалось пустое пространство. Василиса забрала кастрюлю, полотенце и кружку с настоем и отправилась вниз, наводить былой порядок. Я же взяла распакованный недавно рулон бинтов и принялась крепко приматывать квадратик к ране, пропуская ленту по груди и лопаткам снова, снова и снова. Когда лента закончилась, я заправила кончик под плотно прилегающий слой бинта и перевернула Ханса на бок. Порыскав в антресолях, я выудила оттуда теплый плед из овечьей шерсти, и накинула на раненого попутчика. Взглянув на валяющиеся на полу пальто, шарф и рубашку с джемпером, подумала, что надо бы их отсюда унести.

Спускаясь по лестнице, я рассматривала пятна крови на белой рубашке. На пальто их почти не было видно, как и на втором предмете одежды. Кроме того, дырка от ножа на каждой вещи кроме шарфа тоже портила вид. Василиса, выходя из кладовой, обратила внимание на данную проблему и произнесла:

— Стиральная машина на кухне, — она развернулась и ушла обратно в кладовую. Потом вернулась с белой пластиковой бутылкой и мерным стаканчиком, наполненным порошком. — Рубашку замочишь в отбеливателе, тазик возьмешь в ванне, — она поставила бутылку и стаканчик на стиральную машину, — а с остальным разберешься.

«Это легко, если найдешь ярлык,» — проплыли в голове слова матери. И действительно, с машинкой проблем не возникло, и уже через минуту та крутила барабан с джемпером и пальто внутри. Следующей на очереди была рубашка. Тазик для нее обнаружился в ванной комнате, как и сказала Василиса. Интересно, все Василисы — Премудрые?..

Спустя еще полминуты рубашка частично плавала в отбеливателе, а я направилась в мастерскую в поисках ведуньи. По дороге я обратила внимание на висящую на крючке свою куртку и стоящие под ней ботинки. Немного подумав, я повесила шарф туда же. Мне стоило написать целую книгу «Разбрасывание вещей как стиль жизни», а затем издать продолжение «Как заставить людей убираться за вас». Из мастерской вышла ведьма и направилась на кухню, я проследовала за ней.

— Что ты за мной ходишь, как игуана за жертвой? Не умрет он от такого. В государственной больнице — может быть, но не здесь.

— Ладно. Поняла. Не в твою смену. И долго рубашке так плавать?

— Ровно столько, сколько понадобится.

— Это сколько?

— Полчаса, на бутылке же написано.

— А… — только и сказала я.

— Алиса?

— Чего?

— Я тут хотела пирог разрезать. Где все мои ножи?

— Понятия не имею. А где они? — этот вопрос заставил почувствовать себя невероятно глупо. Казалось, я должна была почему-то знать ответ на такой простой вопрос. Но естественно я его не знала.

— Встань, пожалуйста.

Я послушно поднялась, не подозревая, что в следующую секунду мне поднимут все мои сто футболок (на самом деле их три), и там, за поясом, обнаружатся семь ножей: пять кухонных разных размеров, один охотничий нож и другой, больше похожий на кинжал. Медленно соображая, я стала переводить взгляд с Василисы на ножи и обратно.

— Я даже не знаю, как это объяснить, — протянула я задумчиво. Та вытащила только кухонные и принялась мыть их.

— Все остальные можешь оставить себе.

Я все равно выложила на стол оба ножа.

— Я не помню, как брала их, — честно заявила я.

— Не сомневаюсь, — она закончила мыть ножи и поставила в сушилку все, кроме одного. — Видимо, это то, о чем я тебе говорила.

— Это у меня теперь всегда так будет что ли?

— Думаю, да. Ты не порезалась? — она поставила на стол две тарелки с кусками шоколадного пирога и уселась напротив меня. Я осмотрелась, но никаких порезов и следов крови обнаружено не было.

— Не, — на всякий случай я прощупала штанины и карманы. Из штанины выпал длинный гвоздь, сантиметров десять длиной, не меньше. Я подняла его, чтобы рассмотреть поближе. — Без понятия, откуда он, — и я кинула предмет к остальным колюще-режущим. — Думаю, это тот кинжал, который воткнули в Ханса. А нож, наверное, его.

— Интересно.

Закипел чайник, и Вася вновь встала, чтобы налить нам чай. Вернулась к столу она уже с двумя кружками.

— Когда он очнется?

— Когда рана заживет, к утру.

Услышав слово «утро», я поняла, что совершенно не знаю, сколько сейчас времени. Даже не могу сказать, день сейчас или же ночь. Я глянула в окно и увидела отражение кухни на стекле, какое обычно можно увидеть, когда на улице темно, а смотрящий находится в хорошо освещенном помещении. Затем я посмотрела на часы, те показывали половину седьмого. Точно, зимой же темнеет рано.

— Вася, скажи, ты специально охотилась на Вендиго? Я слышала, что они могут жить в разного рода лесах, но…

— Конечно же нет. Он сам пришел. Его жизнь клонилась к закату, и он знал об этом.

— Он попросил тебя? — она кивнула мне. — Невероятно, — я отхлебнула горячий чай.

— Многие из животных приходили ко мне сами. Около половины. Остальных я находила раненых или умирающих от старости в чаще леса. Многие из механических волков были собаками, они приходят сюда умирать. Волки же редко сюда суются — опасаются людей.

— Рассказала раз волку лиса про силу человека, что ни один-де зверь не устоит перед ним и разве одной только хитростью можно уберечь от него свою шкуру, — процитировала я.

— Именно.

Мы принялись за пирог. Честно говоря, рецепт этого пирога мы впервые вместе опробовали у нее дома. Чем еще можно заняться на летних каникулах? Особенно, если ждешь итоги вступительных экзаменов. Стресс у нас принято заедать, причем чем-то тяжелым: чипсы, кексы, пироги, всевозможные пирожные, иногда всухомятку… Обычно за просмотром какой-нибудь многосерийной новинки. Иногда мы тратили целую ночь на просмотр одного сезона. Чудесное было время.

— Я не смогу заснуть, — призналась я. — Можно я позаимствую у тебя детали для птицы?

— Конечно, бери. Нержавейка в верхних двух ящиках, — она собрала пустую посуду в раковину и принялась мыть.

— А Вендиго реально так выглядят?

— Да. Я постаралась максимально передать его внешний вид. А сердце у него было размером с человеческую голову.

— Поразительно. Так значит и их психология тоже отличается, да?

— Они существа куда более древние, нежели человек, и помнят этот мир, каким он был еще до нас. Вендиго знают, что, родившись на земле, они обязаны вновь стать частью нее. Но есть в них древняя мудрость, которая позволяет им легче относиться к собственной кончине.

— Тогда почему этот Вендиго не захотел умирать?

Она молча выключила воду и поставила последнюю тарелку в сушилку.

— Не знаю. Может, он знает что-то.

— И не говорит?

— Он в принципе не говорит. Нужно уметь понимать его, и это у меня не всегда выходит. Он мыслит другими формами, отрицая человеческую логику и чувства.

— Везет ему. Если бы я стала отрицать свою логику, меня бы покромсало на части еще очень давно.

Она улыбаясь вытерла руки о полотенце и уже на выходе бросила:

— Спокойной ночи.

— Спокойной, — незамедлительно откликнулась я, а затем встала и направилась в мастерскую.

Но только я хотела выйти, как стиральная машина закончила стирать и издала уведомляющий об этом звук. Джемпер я повесила на батарею на кухне, а пальто на вешалку, которую Вася заботливо оставила мне, а ту уже на змеевик в ванной комнате. С рубашкой снова пришлось сложнее — ее пришлось ополаскивать. Всю кровь вывести не удалось, теперь на рубашке местами проглядывали еле заметные красноватые пятна. Для нее я нашла отдельную батарею в гостиной. Теперь-то уж наконец я могу спокойно идти в мастерскую.

Когда я зашла туда, только один источник света был включен — настольная лампа. Я отрегулировала ее так, чтобы свет падал только на стол и не попадал в глаза, а затем пошла собирать материалы. Когда она говорила о ящиках, я думала, там будет что-то не больше ящика письменного стола. Но в шкафу стояли огромные пластиковые контейнеры, забитые грудами металла. Сразу стало ясно, для чего здесь стремянка. Я взяла ее и переставила к шкафу. Встав на нее, я выдвинула правый верхний контейнер и заглянула внутрь. И не увидела ровным счетом ничего. Недолго думая, я нащупала софит в потолке шкафа и надавила на него, чтобы тот включился. Моему взору предстало сборище мелких и достаточно крупных деталей, отливающих на свету серебристым цветом. Вот теперь можно и покопаться.

Я рылась в груде металла, откладывая понравившиеся части, пока не просмотрела весь ящик, а затем перешла к другому. Там я нашла деталь, которая идеально подошла бы для клюва, и много другого, не менее интересного, материала. Накопавшись вдоволь, я слезла со стремянки, предварительно выключив свет над ящиками, и осмотрела получившуюся кучу. Получилось явно больше, чем мне понадобится, но это даже лучше — есть из чего выбирать.

Перетащив все материалы на стол, я уселась на табурет и включила паяльник. Мой план состоял в том, чтобы начать с трех крупных кусков, напоминающих шестерни, и спаять их вместе так, чтобы получилось вместилище для сердца — основа любого биомеха. Все остальное нужно было прикреплять уже на них, равномерными слоями, чтобы вес распределялся симметрично, и птицу не уводило в сторону при полете. Как и задумывалось, я скрепила сначала крупные пластины, а затем занялась теми, что были помельче. Они ложились поверх на манер перьев и плавно переходили в птичий хвост. Многие пластины были урезаны, чтобы они подошли по размеру своим соседям. Крылья пришлось делать отдельно, а затем уже крепить к туловищу. Также я поступила с лапками. Голове я уделила даже больше времени, чем туловищу. В основном из-за глаз. Я долго рылась в ящиках стола в поисках линз нужного размера — видимо запасы Васи не рассчитаны на такую мелкую живность — но в итоге я все же нашла вполне подходящие. Закончив с головой, я присоединила и ее, что являлось последним штрихом.

Я поставила свое изделие на стол и осмотрела птицу. Ворон получился чуть крупнее их стандартного размера, что выглядело в некоторой степени угрожающе. Результатом я была довольна. Оставшиеся материалы были убраны обратно в контейнер с металлом. Посмотрев на часы, я удостоверилась, что время перевалило далеко за полночь, и, прихватив птицу, отправилась в комнату, в которой обычно ночую. Там я поставила ворона на тумбочку у стены, и, не раздеваясь и не укрываясь одеялом, завалилась на диван. После подобной деятельности сон должен был настигнуть меня моментально, но, почему-то, этого не происходило.

Я лежала какое-то время, вслушиваясь в звуки завывающего ветра за окном, в скрип деревьев. Такой мирный фон перебил звук чего-то, что врезалось в оконное стекло, но пробить его не смогло. Я медленно поднялась с дивана и посмотрела в окно. Под ним копошилось нечто темное. Я быстрым шагом направилась к двери, обулась и выбежала на улицу. Обойдя дом, я наткнулась на копошащегося в снегу ворона. Мозг не посчитал это совпадением, и я взяла его на руки. Тот, видимо ударившись об окно, сломал правое крыло. А затем я увидела его взгляд. Полный бессилия и покорности. За ним следом была замечена кровь, в которой птица испачкала мои руки. Такая же была на снегу.

— Ясно… Хочешь жить? — спросила я птицу. Я знала ответ заранее, но, как правило, необходимо спрашивать. Та моргнула и продолжила смотреть мне прямо в глаза. Точнее, трудно было оценить, куда она смотрит, но мне так казалось. — Подожди немного, — я взяла животное одной рукой, а второй накрыла сверху. Тогда же я ощутила примерно то же, что в момент моей «пересадки сердца» от безумного бота, только в меньших масштабах. Птица прекратила дышать, а в моей руке билось маленькое сердечко. Теперь можно не торопиться.

Я отошла на двадцать метров в лес, сделала небольшую ямку в снегу, положила туда труп птицы и закопала. Все же, смерть заслуживает уважения.

— Теперь тебе не нужно твое бренное тело, — бросила я в пустоту.

Зайдя в дом, я ощутила весь контраст температур, но реагировать на него не стала, а сразу разувшись прошла в свою комнату, к механической птице. Взяв ее в ту же руку, в которой еще недавно держала умирающее животное, я поместила в углубление в грудной клетке сокращающееся сердце. Оно испустило немного красных искорок и начало выстраивать перегородку между полостью в грудине и остальным миром, отгораживаясь новыми металлическими пластинами.

Дернулась сначала правая лапка, затем затрепыхались крылья, и я уронила биомеха на пол. Он приземлился на лапки, словно настоящая птица, покрутил головой, осматриваясь, и в итоге уставился на меня. Что-то отметив для себя, он вспорхнул и сел на вытянутую мной руку. «Ему нужно имя,» — подсказал разум.

— Теперь тебя будут звать Мор. Отнесешь кое-что моим родителям? — он покрутил головой по сторонам, будто показывая, что не знает, куда лететь. И правда, откуда ему знать-то. Я коснулась указательным пальцем своего виска, а затем головы птицы. Она кивнула, приняв воспоминание и, вместе с ним, информацию о местонахождении. После я подошла к письменному столу, нашла маленький кусочек бумаги и ручку, но, боясь испачкать бумажку в крови (тогда родители точно не поверят, что я в порядке), сначала наспех помыла руки, а затем написала короткую фразу: «ВСЕ ХОРОШО». И лишь тогда я скомкала ее и отдала птице, чтобы она съела послание. Открыв окно, я выпустила биомеха, и тот улетел в ночное небо, отливая серебром до того момента, пока не перестал быть заметным.

Уже лежа на диване, я думала о родителях. Остается надеяться, что они воспримут записку положительно. Моя мама имеет свойство начинать волноваться даже от подобных сообщений. Интересно, они поставят елку в этом году? Я бы хотела. Если выживу, приду к ним на следующий новый год. Отметим вместе, как настоящая семья. Так, неспешно думая свои мысли, я и отправилась в мир грез и воспоминаний о родных мне людях.