Дни Крови и Звездного Света

57

КОРЗИНА С ФРУКТАМИ

— Корзина с фруктами, — недоверчиво повторил Акива.

Когда Иорам объявил войну стелианцам, он должен был быть готовым ко многим сценариям развития событий, но Акива сомневался, что это решение когда-либо могло посетить императорову голову, что его выбор врага... может быть отвергнутым.

Он был на мысе Армазин вместе со своим полком, когда до него дошли новости, слетевшие с уст разведчиков и подхваченные солдатами, а также с небольшим свитком, привязанным к лапе птиц-шквальников. Новости передавались обрывочно, шепотками, где ложь перемешивалась с правдой и догадками, приправленная официальными депешами, которые тоже были полны домыслов и сплетен. У Акивы, Лираз и Азаила ушло несколько дней, чтобы собрать эту головоломку воедино.

Похоже, что это не были посланники Иорама, не они доставили ему ответ от стелианцев. Более того, все говорило за то, что посланники вообще не вернулись, да к тому же связи с передовыми частями поставки Калифиса были разорваны, в соответствии с чем, карта разведывательной миссии была сокращена. Все серафимы, отправленные в сторону Далеких островов, бесследно пропадали. Что же с ними случалось, там, на окраине мира?

И вот на тебе... корзина с фруктами.

Таков был их ответ. На самом деле, было сложно придумать что-то более зловещее. В этой корзине не было ни голов посланников или их внутренностей; фрукты даже не были отравлены. Это были просто фрукты, какой-то тропический сорт, доселе неизвестный в Империи. Имперские дегустаторы дали им название «услада».

К корзине прилагалась записка. Их послание, содержимое которого, разнилось от доклада к докладу. Но в донесении, которое, как полагал Акива, пришло с племянником к имперскому вестовому, было сказано, что она была написана в архаичном серафимовом стиле, женской рукой, скреплена восковой печатью с изображением скарабея: «Благодарим Вас, но, со всем нашим уважением, мы вынуждены отказаться от попытки переговоров, будучи в настоящее время занятыми более приятными вещами».

Основной лейтмотив записки — желчь. У Акивы перехватило дыхание.

— До сих пор ничего не понимаю, — сказала Лираз, когда прошел первый шок. — Как это объясняют Бумажные клинки.

«Бумажные клинки» — так Незаконнорожденные прозвали Серебряные мечи, за их весьма изящное оружие, которое ни за что и никогда не выдержало бы ни одного удара в настоящем бою — ни в одном из тех, что им доводилось видеть. Единственный бесспорный факт загадки был таковым: два дня назад Астрай проснулся и узрел на виселице Вествей четырнадцать болтающихся гвардейцев Серебряного меча.

— Что ж, — сказал Азаил, — вот, такой своеобразный способ доставки корзины фруктов. Представляете, просыпается ваш отец утром, спускает ноги с постели и находит у подножья кровати корзину с фруктами, а ему никто не может объяснить, каким образом она туда попала. Через десять охраняемых врат, в самое сердце святилища, где он, как считал, был в безопасности от всего и вся, даже от Оживших Теней.

— Даже Ожившим Теням не удалось бы совершить подобное, — сказал Акива, он попытался понять, какая магия могла бы это объяснить. Сама по себе невидимость не поможет против закрытых дверей. Неужели шпионы стелианцев умеют ходить сквозь стены? Или обманным путем вовлекли в это всех охранников? И просто ради того, чтобы дар был доставлен до места назначения? Это была мысль. На что еще способны стелианцы? Иногда, когда он погружался глубоко в себя, работая над манипуляцией, Акива представлял клубки связей, тянущиеся через огромную темную поверхность океанов и заканчивающиеся у островов, — островов зеленого и медового света, где воздух еще наполнен туманом и крылышками радужных птичек, и он задавался вопросом: делает ли кровь, что течет в нем, его самого стелианцем? Почему, кровь Иорама ни делает его принадлежащим ему, а кровь матери делает?

— Четырнадцать «бумажных» болтаются на Вествее. — Азаил негромко присвистнул. — Вообразите себе картину, все их серебро блестит на солнце.

— А разве виселица может выдержать четырнадцать «бумажных», великанов, какими они являются? — задумчиво молвила Лираз.

— Может, она рухнет под их весом, и скатертью дорога, — сказал Акива, имея в виду виселицу, не стражей. Он не жаловал «бумажных», но не желал им смерти. Он покачал головой. — И теперь Император полагает, что он в большей безопасности?

— Если он так считает, то он болван, — сказал Азаил. — Послание ясно, как день. Вывод очевиден. Пожалуйста, наслаждайся этими чудесными фруктами, пока мы рассматриваем всевозможные способы, как бы получше тебя прикончить во сне.

Мрачная, каковыми и было большинство новостей (как и унылая картина виселицы, прогибающийся под весом четырнадцати повешенных), — весьма огорчительная новость пришла со значительным опозданием и от Незаконнорожденного. На самом деле, только они-то и приняли записку всерьез или, по крайней мере, озаботились ее содержанием.

Меллил была старшая из единокровных сестер, кто говорил от имени Незаконнорожденных в конце войны. Она была толстая, покрытая шрамами и чернильными отметинами; дралась она с секирой, а седые волосы стригла на мужской манер. В Меллил не было ничего женственного, за исключением ее голоса, в котором звучала музыка, когда та рявкала на кого-то. Иногда она пела у походного костра, и ее баллады заставляли уноситься прочь от военных реалий, что редко случалось при военной жизни. Она была назначена на службу в столицу, или по крайней мере, была, до того дня. Теперь же Меллил с отрядом Незаконнорожденных была отправлена на запад, по следам загадочно пропавших войск. Как будто Империя и без того не потеряла достаточное количество войск в последних сражениях. Армия истекала кровью, но не больше, чем истекали кровью Незаконнорожденные.

— Ну, разумеется, он пошлет Незаконнорожденных, — прошипела Лираз, услышав об их задании. — Кому есть дело до того, вернутся ли ублюдки или нет?

Однако Меллил заявила, что рада миссии — рада высвободиться из паучьей паутины, каковой был Астрай. Именно она рассказала им, что же произошло в башне Освобождения, пока вешали «бумажные клинки».

— Через Врата Тавь, тем же утром было сброшено... тело... завернутое в саван. — Тавь были последними вратами Башни. Это был подземный выход к сточным канавам, он не служил для входа; в том месте отходы уносились в море.

Акива приготовился к худшему.

— Кто?

Меллил работала челюстями.

— Невозможно узнать наверняка, но... по-видимому, никто и не думал убирать гаремный эскорт. Они провисели два часа у Врат Алеф, прежде чем слуга заметил и снял их.

Акива почувствовал, что эти новости, словно дали ему поддых, а потом его накрыло горячей волной, от которой начало нестерпимо жечь руки. Лираз издала какой-то нечленораздельный звук, Азаил хрипло задышал и резко повернулся, таща за собой столп искр. Потом развернулся и пошел обратно. Его лицо было красным. Лираз трясло, ее кулаки крепко сжались, как и у Акивы.

Серебряным мечам было вменено в обязанность служить и в качестве гаремного эскорта, который сопровождал наложниц до кровати императора и обратно. «Парадная обязанность», назвали это они. Много лет назад этот путь совершила и мать Акивы, кто знает сколько раз — Императору не всех удавалось обрюхатить с первого раза. Матери Лираз и Азаила, и Меллил, и несметное количество девушек и женщин. А в утро казни на виселице, наложница, которая должна была выйти через Алеф, вместо этого, была спущена, через Тавь вместе с остальными ночными отходами.

— Ужасно, что с ней такое случилось, — раздался у Акивы в голове жестокий, раздражающий голос отца, когда тот впервые соизволил заговорить со своим сыном. Неужели тело его матери было точно также спущено через врата Тавь?

Его накрыла волна усталости. Как жизнь могла быть такой невероятно уродливой? Война была закончена, но обе стороны по-прежнему убивали гражданских; император случайно убил наложницу у себя в спальне и отослал своих бастардов в неизвестном направлении, чтобы те погибли в жерновах войны. В мире не происходило ничего хорошего. Совсем. И теперь, даже, когда его воспоминания о счастье были омрачены, Акива оказался в свободном падении.

Неужели она этого хотела? Неужели она никогда ему не доверяла? Ему хотелось отрицать это, он же все помнил. Он помнил те дни (те ночи) яснее прочих в своей жизни, как она спала подле него, свернувшись калачиком, и как просыпалась, как оживали ее карие глаза при виде него, когда на них падал свет. Даже на эшафоте, и в Марракеше, после того, как косточка была сломана, но до того, как она успела вспомнить и понять...

Прежде, чем она поняла, что он натворил.

Может быть, он видел только то, что хотел увидеть. В любом случае, сейчас это уже не важно. В ее глазах больше нет света, не только для него, а что еще хуже: его вообще нет.

В то утро, когда Меллил со своим войском отбыли, Акива с Лираз и Азаилом стояли на защитном бастионе и наблюдали за этим. С одной стороны, Акиве хотелось отправиться с ними, туда, где загадочно и непостижимо навсегда пропали посланные войска и не только. Чтобы самому увидеть Далекие Острова, может, даже встретиться с тем, кто написал то сумасшедшее послание Императору.

Но его место было здесь, на этой стороне мира. Его испытание было здесь, и покаяние: делать то, что он обещал Кару, что было ничем и всем.

Было ли это ничем? Было ли это всем?

Он знал наверняка, но, казалось, это маячило перед ним, как нечто огромное и непреодолимое, как горы на юге.

Восстание.

С Мадригал, в храме, все казалось возможным. Все ли? Нашел бы он сочувствие и понимание в своих рядах? Он чувствовал, что обстановка внутри была нервной, наполненной тихим отчаянием. Он подумал о Ноаме с акведука, тревожно вопрошающем, когда же всему этому придет конец. Среди его сослуживцев было больше таких, как этот Ноам, но были и такие, которые уничтожали женщин и детей, а потом наносили свои «победы» на костяшки пальцев, смеялись, пока не высохнут чернила. Такова правда жизни; всегда будут такие солдаты. Как же он должен найти хорошего, завербовать его, доверить ему секреты, в то время как сам, медленно будет работать над зарождением восстания?

Войска Меллил были уже всего лишь мерцанием на линии горизонта. Скалистые холмики мыса, мыса перекрывающего отсюда вид на море. Но его чистый запах стоял в воздухе, и небо было великим и бесконечным. Наконец, их Незаконнорожденные братья и сестры растворились вдали.

— Что теперь? — спросила Лираз, повернувшись к нему.

Он не знал, что имеет в виду Лираз. Он все еще не знал, что движет его сестрой. Она была насторожена, когда он вызвал птиц и освобождал Кирина, но, похоже, после его возвращения из лагеря повстанцев была настроена еще более скептически и постоянно была начеку. При известии, что химеры взялись за нападение на мирных жителей, он боялся, что она начнет спорить, и будет призывать его быть верными своей Империи.

В ней была какая-та энергия беспокойства. Когда она ходила, с ее крыльев так и сыпались искры.

— С чего начнем? — спросила она. Остановилась, устремила на него взгляд, и вскинула руки. Свои черные руки. — Ты сказал, стоит только начать. Так с чего начнем?

Начнем? Милосердие порождает милосердие, как-то сказал ей Акива. Сейчас он не мог найтись, что сказать.

— Ты хочешь сказать...?

— О гармонии с чудовищами? — закончила она. — Не знаю. Я только знаю, что не хочу исполнять приказы таких, как Иаил и Иорам. Я знаю, что каждую ночь, по небесному мосту должна проходить девушка с пониманием того, что ей никто не поможет. Как нашим матерям. — Ее голос звенел от напряжения. — Мы мечи, говорят они нам, мечи, у которых нет ни отца, ни матери. Но у меня была мать и я даже помню ее имя. Я не хочу, чтобы так дальше продолжалось. — Она снова подняла руки. — Я делала такое... — Ее голос дрогнул.

Азаил привлек ее к себе.

— Мы все, Лир.

Она покачала головой. Ее глаза были огромными и яркими. Слез нет. Только не у Лираз.

— Не такие, как я. Вы бы не смогли. Вы хорошие. Вы оба, вы лучше меня. Вы им помогали, да? Пока я... пока я... — Она осеклась.

Акива взял ее руки в свои, прикрывая черные отметины, чтобы ей их не было видно. Он помнил, что сказала ему Мадригал, много лет назад, когда ее рука покоилась у него на сердце, а его рука у нее.

— Нас обучили только воевать, Лир, — сказала он своей сестре. — Но мы не должны больше этим заниматься. Мы все еще останемся нами, но только...

— Станем нашей лучшей версией?

Он кивнул.

— Каким образом? — ее беспокойство вырвалось наружу. Она оттолкнула Акиву, чтобы снова начать ходить туда-сюда. — Мне нужно что-то делать. Немедленно.

Заговорил Азаил:

— Мы начинаем собирать остальных. Вот наш первый шаг. Я знаю с кого начать.

Именно, понял Акива. Он знает.

— Это слишком медленно, — гневно сказала Лираз.

И Акива согласился. Идея постепенных шагов — тщательной прогрессии планов, вербовка, интриги и уловки — это было слишком медленно.

— Лираз права. Сколько еще погибнет народу, пока мы будем перешептываться по углам?

— Что же тогда делать? — спросил Азаил.

Вдалеке небо расколол надвое клин штормовиков. Массивные птицы были каким-то образом связаны своим внутренним компасом с розой ветров, наводнениями, паникой и пенящимися морями, градом, кораблекрушениями и лезвиями молний; никто не знал причины, но прямо сейчас, Акива ощутил, как его самого тянет — прямо в центр круговерти его собственного шторма.

— Первый шаг все тот же, — сказал он. — Просто произойдет на восемнадцать лет позже.

Он знал, что он должен был сделать тогда, и он знал это сейчас. Пока Иорам будет у власти, мир будет знать только войну, и ничего больше, кроме войны. Азаил и Лираз свели брови, ожидая.

Акива произнес:

— Я собираюсь убить нашего отца.