Элдис 918

Глава первая

Проведя шестьдесят странных лет в Бардеке, Невин вернулся в Элдис поздним летом 918 года и остановился в Аберуине с необычной вещью, спрятанной для большей сохранности под рубашку. Находясь на чужбине, где он изучал магию у бардекианских жрецов, Невин решил сделать талисман для Верховного Короля: заряженный магией драгоценный камень, который будет постоянно излучать благородство и добродетель в сознание своего владельца. Для этого Невин купил очень необычный камень и прочитал множество описаний подобных ритуалов в библиотеках различных храмов, но, чтобы создать талисман, он привез камень домой.

Большой, как грецкий орех, совершенно круглый и гладко отполированный, этот опал был пронизан бледными золотыми прожилками, играл голубовато-розовым светом и чем-то походил на шкуру экзотического животного. Пока, несмотря на всю свою красоту, это был просто драгоценный камень, хотя и стоил целое состояние, но после того, как Невин завершит свою работу, он станет необыкновенно притягательным, и цена ему будет – человеческая жизнь.

В центре Аберуина находилось здание купеческой гильдии, внушительная приземистая башня со стеклами в окнах нижнего этажа и прочной сланцевой крышей. Меняла сидел в простой каменной комнате с очагом, двумя стульями и длинным столом. Там Невин и нашел его, полного седого человека, сидевшего перед горой свитков. Позади него, у входа в следующую комнату, стояли вооруженные стражники.

– Я только что вернулся из Бардека, – сказал Невин меняле.

– Вы пришли в очень удачное время, добрый сэр, сегодня хороший курс обмена. Присаживайтесь, присаживайтесь.

Невин подтянул к себе шаткий трехногий стул и, усаживаясь, заметил, что один из стражников с интересом скучающего человека наблюдает за ним. Это был юноша лет двадцати, высокий и мускулистый, светловолосый и голубоглазый, над верхней губой у него только начинали пробиваться усы. Невин не взглянул бы на него больше, если б не серебряный кинжал на поясе у стражника. Заметив кинжал, Невин пристально вгляделся в лицо юноши и чуть не выругался вслух, потому что хорошо знал душу, жившую в этом теле. Тут его отвлек меняла:

– Я даю вам тридцать дэверрийских серебряных монет за каждый полновесный бардекианский зотар.

– Да что вы? Это действительно щедро! Что, в Элдисе какие-то проблемы?

– Вы, наверное, давно здесь не были?

– Годы.

– Хм. – Меняла о чем-то подумал, прежде чем решился продолжить. – Я надеюсь на всех богов в Иных Мирах, что слухи – это только слухи, но поговаривают, что гвербреты тоскуют по тем временам, когда они были принцами. А Верховный Король далеко отсюда, друг мой.

– Это так. Мятеж?

– Давайте скажем просто, что купцы из Бардека предпочитают заработать меньше денег, только бы не попасть в передрягу. И теперь они привозят нам куда меньше звонкой монеты, чем раньше.

Меняла сосчитал зотары Невина, подвел итог на кусочке пергамента, который Невин подписал, и пошел в подвал, чтобы поменять деньги. Невин повернулся к юному стражнику и улыбнулся ему.

– Как тебя зовут, сынок? Похоже, тебе немного надоела эта служба.

– Мэйр, мой лорд. Я недолго буду охранять это место. Он нанял меня на время. Видите ли, его постоянный стражник сломал запястье, но, благодарение богам, лубки уже сняли.

Невин рискнул слегка приоткрыть двеомер, те его силы, которые управляли памятью, и лицо «серебряного кинжала» расплылось и изменило форму. Несколько мгновений Невин смотрел в усталые глаза барда Мэдина. Невин был так рад увидеть его, что едва не подпрыгнул от счастья. Ему так хотелось обнять барда, но, конечно, Мэйр не помнил своей прошлой жизни, и Невин не стал делать глупостей.

– А чем ты собираешься заняться потом? – спросил он. – Если слухи правдивы, скоро в Элдисе будет полно работы для «серебряных кинжалов».

– Если вы спросите меня, я вам отвечу, что все это – конское дерьмо, мой лорд. Гвербреты могут болтать над кубками с элем все, что им в голову взбредет, а вот найти денег и снарядить войско намного сложнее. Я думаю поехать на запад. Я еще никогда там не был.

Возможно, это было своего рода знамение. Невин еще не решил, где именно он будет трудиться над опалом, но на западном побережье была одна славная деревушка, о которой у него сохранились добрые воспоминания.

– Я тоже направляюсь на запад, – сказал Невин. – Твой капитан не будет против, если я присоединюсь к войску?

– Капитан? Войско? – Мэйр захохотал. – «Серебряные кинжалы» уже пятьдесят лет не собираются в отряды, добрый сэр. Был, знаете ли, королевский указ. Теперь мы можем ездить по одному или по двое, не больше.

– В самом деле? – Невин был потрясен. Меня не было слишком долго, подумал он. – А почему?

– Я не знаю. Это королевский закон, и меня он устраивает. А если вам нужен охранник, то меня можно нанять.

– Поедешь в Каннобайн?

– С удовольствием. Пара серебряных монет?

– Договорились. Тогда отправляемся послезавтра на заре.


Мэйр пришел вовремя. Когда он появился, Невин уже оседлал только что купленную лошадь и заканчивал навьючивать мула. «Серебряный кинжал» вел в поводу прекрасного вороного боевого коня, к седлу которого были приторочены две седельные сумы, постель, простой белый щит и шлем. Мэйр с интересом посмотрел на мула.

– Так вы травник?

– Травник. Так что можешь не бояться заболеть во время путешествия.

Мэйр ухмыльнулся и, не дожидаясь просьбы, помог навьючить мула. Они провели коней в поводу по запруженным утренним улицам и сели верхом, выбравшись за западные ворота.

Последний утренний туман таял под летним солнцем. По левую руку у подножья светлых утесов сверкало искрами и пенилось бирюзовое море, а по правую колосилась в полях золотая пшеница. У Мэйра было прекрасное настроение, он то насвистывал, то напевал что-то приятным чистым тенором. Стоило ему немного поупражняться, и он мог бы стать бардом. Невин искренне радовался тому, что человек, о котором он продолжал думать, как о Мэдине, снова поет. Но ему пришлось решительно одернуть себя. Теперь это Мэйр, а не Мэдин, и против всех законов двеомера, да и против здравого смысла, принимать одного за другого.

Он повернулся в седле, чтобы похвалить пение Мэйра, и еще раз удивился. Позади «серебряного кинжала», прильнув к нему, как дитя, сидела голубая фея довольно большого роста. Он пытался убедить себя, что, конечно же, не может существо, пусть очень любившее Мэдина когда-то, оставаться преданным ему после стольких лет, но тут фея поймала его взгляд и так самодовольно ухмыльнулась, что сомнений не осталось – это она. Все последующие дни их неспешного путешествия в Каннобайн Невин часто видел фею. Она целыми днями порхала вокруг Мэйра, а ночами сворачивалась рядом с ним в клубочек, как преданная собака. При этом было очевидно, что Мэйр не видит фею, потому что он частенько наступал на нее, если она не успевала вовремя отпрыгнуть в сторону. Однажды, когда Мэйр пошел к фермеру, чтобы купить продуктов, Невин решил поговорить с феей, хотя толковать с диким народцем о смерти – все равно что бросать слова на ветер.

– Ты знаешь, ведь он больше не видит тебя. Он теперь не тот, кого ты знала раньше.

Фея огрызнулась, обнажив длинные заостренные зубки.

– Нехорошо его так преследовать. Ты должна находиться вместе со своим народом.

В ответ на это она запрокинула голову и слабо застонала. Невин обеспокоился еще сильнее, потому что вообще-то дикий народец не мог издавать звуков.

– Я поговорю с одним из твоих королей, – сказал он, – и посмотрим, что…

Она в бешенстве завизжала, начала увеличиваться в размерах и вдруг исчезла с порывом холодного ветра.

В прошлой жизни Мэйр не только водил знакомство с диким народцем, но успел побывать и «серебряным кинжалом», но Невин решил считать это простым совпадением Он, конечно, не стал бы бесчестить себя назойливым вмешательством в чужие дела, но Мэйр сам захотел рассказать свою историю, когда они ночью сидели у костра.

– Ты ведь не из Элдиса, сынок? – спросил его Невин.

– Нет. Я родился в Блэйсбире, и именно там мне достался этот проклятый кинжал. Я служил в клане Волка, и однажды вечером мы с ребятами здорово напились. Одному из моих друзей и пришла в голову эта идиотская затея. Ему нравилась одна девчонка – это было довольно паршиво, добрый сэр, он походил на вепря во время гона, так ухлестывал за этой дочкой портного, но ее папаша, он за ней здорово следил. Так что мой дружок решил, что мы должны ему помочь. Мы все пошли в лавку к этому портному, Нин позвал девчонку из окна спальни, а я и еще один парень пошли к передней двери. Мы сделали вид, что деремся, и старый папаша кинулся за нами следом. Мы его заставили поплясать: по-всякому обзывали, вообще неплохо повеселились, но немного перестарались. – Мэйр вздохнул и потер подбородок. – В общем, мы окунули его в деревенскую лошадиную поилку, ну, просто чтобы посмеяться, а в это время Нин кувыркался с девчонкой под изгородью. Папаша пожаловался лорду и ругался, пока Авоик не взял сторону старого портного и не выкинул нас из дружины. Между прочим, совершенно несправедливо, потому что Нина потом взяли обратно: дура-девчонка забеременела, и Нину пришлось жениться на ней.

Это прозвучало так негодующе, что Невин невольно рассмеялся. Мэйр расправил плечи и посмотрел на старика.

– Ты что, не считаешь это несправедливым?

– Гм… да. Просто ты первый парень из всех, кого я знал на своем веку, ставший «кинжалом» из-за глупой проделки.

– Ну, вот такая у меня вышла история, добрый сэр. Я просто хотел немного посмеяться, а они взяли и перевернули все с ног на голову.

Как-то ближе к вечеру Невин и Мэйр поднялись на вершину холма и увидели Каннобайн, раскинувшийся вдоль небольшой реки под названием И Брог. Разглядев круглые, крытые соломой дома, Мэйр широко ухмыльнулся.

– Сегодня к ужину полагается эль, мой лорд. А может, в этой дыре даже таверна есть?

– Последний раз, когда я приезжал сюда, была. Но с тех пор прошло столько лет!

Теперь в Каннобайне была сотня семей, преимущественно фермеров и рыбаков, и он стал в два раза больше, чем помнилось Невину. Они нашли маленькую таверну и вполне приличный постоялый двор. Сняв комнату, Невин заказал эль и ужин для себя и решил угостить на прощание обедом своего «серебряного кинжала». Хозяин постоялого двора, полный мужчина по имени Эвейсн, суетился рядом.

– Много мимо вас проходит торговцев? – спросил Невин из чистой вежливости.

– У нас в городе есть свой купец, он там, на западе, торгует с этими племенами, у которых странные имена. Из Аберуина иногда приходят, покупают коней, которых он приводит с собой. – Он помялся, покусывая губы. – Вы не травник, сэр? У моей жены суставы болят, вот я и спрашиваю.

– Травник. Утром, если она пожелает, я с удовольствием поговорю с ней.

Утро для Самвэйны, жены хозяина, выдалось не из лучших. Накрывая на стол, она перечисляла им все признаки своего недуга, причем явно не в первый раз. За ростбифом и турнепсом они выслушали рассказ о таинственных болях в суставах, странных болях в пояснице, ночных потах, то горячих, то ледяных. К яблочному пирогу полагалась история о головных болях и минутах странного головокружения.

– Причина всех ваших болезней – в климаксе, – заключил Невин. – У меня есть хорошие успокоительные травы, они должны вам помочь.

Мэйр густо покраснел и едва не подавился.

– Моя нижайшая благодарность, – поклонилась Самнэйна. – а то я прямо поражаюсь, ей-ей. Слушайте, а вы не хотите поселиться в нашем городе, добрый сэр? Уж столько лет прошло, как к нам заходил травник.

– Вообще-то я подумываю об этом. Я уже слишком стар, чтобы бродить по дорогам, и мне нужно поселиться в тихом месте.

– О, нет города спокойнее, чем Каннобайн! – Самвэйна засмеялась. – Самое волнующее событие – собаки для охоты на вепря, принадлежащие лорду Пертису, задрали двух цыплят на Мининой ферме!

Невин, довольный, улыбнулся. Он прикоснулся к опалу, спрятанному под рубашкой. Если в Аберуине ожидаются волнения, ну его к чертям, этот Аберуин. Несомненно, до захолустного Каннобайна не доберутся даже слухи о мятеже.


– Черт побери, как можно быть таким упрямым?

– Это связано с именем моей семьи. – Пертис Майлвад прикоснулся к эмблеме на рубашке. – Мы Барсуки, друг мой, Мы не сдаемся.

– Ну, если так рассуждать, то мы, Медведи, не должны вылезать из берлоги! – Данри, тьерин Кернметона и лучший друг Пертиса, взгромоздился на край резного стола и посмотрел на приятеля. – Но будь я проклят, если так поступлю!

– А почему, ты думаешь, я прозвал тебя Соколом еще когда мы были мальчишками? Но на этот раз ты взлетел слишком высоко.

Они уединились в маленьком кабинете Пертиса, заперев дверь, и поступили правильно, потому что слова Данри попахивали государственной изменой. Комната была забита вещами: большой письменный стол, полка с двадцатью томами сводов законов в кожаных переплетах, два стула, куча маленьких бардекианских ковриков и две поби;ых молью оленьих головы на стенах – трофеи с какой-то давно забытой охоты одного из предков. Шлем Пертиса небрежно болтался на рогах большого оленя, а его щит был прислонен к конторке с вырезанными на ней собаками и барсуками.

– Мне всегда нравилось мое поместье, – рассеянно заметил Пертис. – Так далеко от всех. Тихо и спокойно. В таком месте, как Каннобайн, легко остаться в стороне от всех заварушек.

– Ты никак не поймешь, что сейчас невозможно остаться в стороне.

– Да что ты? Погоди, сам увидишь.

Данри опять вздохнул. Он был высоким, с надменным лицом, на котором часто отражался еле сдерживаемый гнев, и густыми светлыми усами, всегда влажными от меда. Однако в последнее время Данри замкнулся в себе, а усы походили на крысиные хвосты, словно он постоянно жевал их, думая о чем-то. Пертис не мог понять, что на уме у его друга. И вот на тебе. Конечно, все шестьдесят лет после того, как два королевства объединились, в Элдисе постоянно ворчали, мечтая о независимости и былой славе, недовольство кипело, как каша на медленном огне. Теперь огонь раздули; каша начала выплескиваться через край.

– Я всегда надеялся, что мы к этому придем, – говорил Данри. – И мне трудно поверить, что ты настолько слеп, что не видишь эля в собственной кружке.

– Я никогда не любил кислый эль. Какая мне разница, присягать на верность одному королю или другому?

– Перро, это же дело чести!

– О каком мятеже ты говоришь, если у вас даже нет короля, под чьи знамена можно встать? Или вы отыскали какого-нибудь неизвестного наследника престола?

– Конечно, не следует так отзываться о нем, но мы действительно его нашли. – Данри взял со стола кожаный собачий ошейник и начал теребить медную пряжку. – Парень дважды по женской линии связан родством со старинным королевским родом, и есть девушка, у которой родство по мужской линии. Если мы их поженим, они будут достойными претендентами. У них обоих в жилах течет добрая элдисская кровь, и наше дело правое. – Он продел конец ошейника в пряжку и затянул. – Между прочим, друг мой, твои права на трон ничуть не меньше, чем его.

– Нет! Нет у меня никаких прав! Никаких, ты слышишь меня? Мой самый знатный предок отрекся от престола; я происхожу по линии его жены-простолюдинки и хватит об этом! Ни один жрец в королевстве не поддержит моих притязаний на престол, и ты это прекрасно знаешь!

– К любому жрецу можно найти подход. – Данри положил ошейник. – Но ты, безусловно, трав. Я просто кое-что обдумывал.

– Слушай, даже шакалы убивают свою добычу прежде, чем начинают драться за нее.

Данри поморщился.

– Когда я достиг зрелого возраста, – продолжал Пертис, – я принес клятву королю Айрику, обещая служить ему хорошо и верно и положить свою жизнь за него. Кажется мне, что и ты, и остальные наши друзья приносили такую же клятву.

– Да к черту все! Ни одна клятва не считается обязательной, если ее давали под принуждением!

– Никто не приставлял к моей глотке меч. И возле твоей я тоже меча не видел.

Выругавшись, Данри вскочил со стола и попытался пройтись по забитой мебелью комнате.

– Принуждение было в прошлом. Они лишили Элдис всех прав и независимости под угрозой начать резню. Это дело чести, Перро.

– Если я нарушу клятву, у меня не останется чести, за которую стоит сражаться. – И Пертис погладил барсука, вышитого на рубашке.

– Ах, черт подери всех твоих проклятых Барсуков! А если ты не с нами, что тогда? Побежишь с доносом к этому фальшивому королю?

– Никогда, но это только ради тебя. Ты что же думаешь, я сам суну голову моего верного друга в петлю? Да я скорее умру!

Данри вздохнул и отвернулся.

– Лучше б и тебе остаться в стороне, – сказал Пертис.

– Да я погибну раньше, чем сумею это сделать. А ты можешь трубить о своем нейтралитете на все четыре стороны света, все равно окажешься в самой гуще. Что ж, ты думаешь, мы собираемся делать? Собирать свои дружины прямо в Аберуине? Нет, придет весна, и мы встретимся в лесу, здесь, на западе.

– Вы грязные ублюдки!

Данри захохотал, дружески похлопав Пертиса по плечу.

– Мы как-нибудь постараемся не потревожить его светлость и не потоптать его огород. Ну ладно, ладно, до весны еще далеко. Я верю, что ты придешь к нам, когда настанет время. Если же нет, это может стать для тебя опасным. Ты знаешь, я никогда не подниму руку на тебя, или на твой дан и семью, но ведь есть еще и другие… – Он многозначительно замолчал.

– То есть неприсоединившихся обдерут как липку, а потом еще устроят осаду? Замечательно! Можешь передать своим дружкам, что я буду защищать свою землю до последнего вздоха, и мне наплевать, будет там у вас король или нет.

– Они другого от тебя и не ожидают, Я тебя предупреждаю: когда мы победим, не рассчитывай на большой почет или высокое положение в новом королевстве.

– Я это как-нибудь переживу. Уж лучше я умру нищим попрошайкой, чем нарушу свою клятву чести. – Пертис слабо улыбнулся. – Ты употребил не то слово, друг мой. Не «когда» вы победите, а «если».

Данри вспыхнул от ярости. Пертис не опускал взгляда, пока Данри не выдавил кривую улыбку.

– Лавай оставим решение богам, – сказал Данри. – Кто знает, куда приведет человека его вирд? Очень хорошо. Пусть будет «если».

Пертис проводил Данри до ворот, где стояла его оседланная лошадь. Данри сел верхом, попрощался, как обычно, и пустил коня рысью. Пертис смотрел на клубы пыли и ощущал, как предчувствие опасности холодным комом ворочается в желудке. Какие глупцы, думал он, и, возможно, самый большой глупец – я. Он посмотрел на свой дан, на невысокий, приземистый брох, стоявший за бревенчатой оградой – нет ни крепостного вала, ни бастионов, потому что денег всегда не хватало.

Видимо, сейчас имело смысл потратиться на укрепления, хотя бы на ров и земляной вал. Многого, конечно, в поместье не хватало, но сторожевая башня в его дане была лучшей в Каннобайне: на ней каждую ночь зажигали маяк, предупреждая проходящие корабли о рифах возле берега. Если мятежники направятся в его сторону, подумалось Пертису, возможно, он сумеет договориться и будет продолжать зажигать огонь, чтобы подчеркнуть свой нейтралитет. Возможно. Желудок превратился в кусок льда.

Немного позже, когда он сидел с кружкой эля в большом зале, вошел паж и сказал, что у ворот ожидается «серебряный кинжал». Дружина Пертиса насчитывала всего десять воинов, поэтому Мэйра немедленно привели в дан.

– Я нанимаю тебя, «серебряный кинжал». Не знаю, когда начнется война, но сейчас каждый человек на счету. Пока получаешь только кров и пищу, а когда начнутся сражения – серебряную монету в неделю.

– Благодарю вас, мой лорд. Приближается зима, так что крыша над головой очень кстати.

– Хорошо. Гм… Мэйр, если ты сейчас сбреешь усы, они, знаешь ли, вырастут гуще.

Мэйр вытянулся в струнку.

– Ваша светлость, это предложение или приказ?

– Просто предложение. Я не хотел тебя обидеть.

Пертис отправил юношу к капитану и пошел на женскую половину – уютную солнечную комнату, занимавшую половину второго этажа в башне. Это была вотчина его старой няньки Мэйсы; сгорбленная и совершенно седая, она продолжала преданно служить клану, заботясь о четырехлетней дочери Пертиса Веклии. Пертису не нравилось, что он заставляет старую женщину работать, но больше никто справиться с девочкой не мог. Такая же упрямая, как ее мать, подумал он, и тут же вздрогнул, вспомнив отсутствующую жену. Беклия сидела у окошка, Мэйса расчесывала ее, не переставая что-то говорить. Как только вошел Пертис, девочка вывернулась и подбежала к отцу.

– Папа, я хочу поехать верхом! Пожалуйста, папа, пожалуйста.

– Попозже, радость моя. – Прямо сейчас! – Она откинула голову назад и сердито заплакала.

– Ну-ка прекрати! Ты расстраиваешь Мэйсу.

Усилием воли девочка заставила себя успокоиться и обернулась, чтобы посмотреть на обожаемую няньку. Беклия была очень красивым ребенком, с волосами цвета лунного луча, огромными серыми глазами, стройная, высокая для своих лет и грациозная, как олененок.

– Ну, ну, ягненочек, – сказала Мэйса, – скоро поедешь верхом. Ты же знаешь, твой папочка – лорд, мы должны его слушаться. Боги сделали его лордом, и мы…

– Конское дерьмо! – топнула ногой девочка. – Но раз ты велишь, я буду послушной.

Вздохнув и жалко улыбнувшись, Мэйса открыла свои объятия, и Беклия кинулась к ней. Необходимо найти кого-то в помощь несчастной старухе, напомнил себе Пертис. Он думал об этом с той же периодичностью, с какой нанимал молодых нянек, а потом наблюдал их бегство.

– Мэйса, мне нужен твой совет, – сказал он. – Я тут думал о сыне. Как по-твоему, мой кузен не обидится, если я заберу Адрегина на зиму домой?

– Ага. До тебя уже дошли слухи о возможном мятеже?

– Боги милосердные, Мэйса, ты что, знаешь все на свете?

– Все, что имеет хоть какое-то значение, мой лорд.

– Папа, пожалуйста, забери его, – тут же вклинилась Беклия. – Я так скучаю по Дрего!

– Я и не сомневался, – сказал Пертис. – Думаю, ему лучше всего вернуться домой. Если возникнет необходимость, я и сам могу с ним заниматься.

– Папа, – опять всунулась Беклия. – Я хочу поехать с тобой.

– Нет, моя радость. Юные леди не ездят верхом по округе, как «серебряные кинжалы».

– А я хочу поехать!

– Я сказал – нет.

– Плевать я хотела, что ты сказал! Плевать я хотела, что говорят ваши дурацкие боги! Не хочу я быть никакой леди! Я хочу поехать верхом! Я хочу поехать с тобой за Дрего! – Она с визгом хлопнулась на пол и начала брыкаться.

– Осмелюсь сказать, мой лорд, – Мэйса повысила голос, чтобы ее услышали. – Идите и оставьте нас одних.

Пертис поспешно ретировался. Он начинал жалеть, что не послушал жену и не отдал ей девочку. Отказал он ей в свое время из чистого упрямства. Благодарение богам, что Адрегин вырос разумным и вежливым мальчиком.


– Так, – глубокомысленно сказала Самвэйна, – теперь вы знаете, кто хозяин этого маленького коттеджа. Купец Версин. Он, понимаете ли, построил его для своей матери, когда та овдовела, но нынче весной бедняжка отправилась в Иные Миры. Конечно, ничего удивительного, проживи она на день дольше – и ей бы исполнилось семьдесят зим. Она все говорила, что ей шестьдесят четыре – ха! – будто я в этом ничего не понимаю, добрый господин. Во всяком случае, домик очень славный, прочный, и очаг там большой.

– А садик есть?

– Конечно же. Она ужасно любила цветы и всякое такое. И он достаточно далеко от дома самого Версина. Молса – жена его – на этом настояла, и винить ее за это не приходится, потому что старая Бвейса была страх до чего любопытна. Вечно совала свой нос в кастрюльки невестки – если вы понимаете, что я хочу сказать, добрый господин.

Невин вдруг вспомнил, почему он всегда избегал маленьких провинциальных городков. С другой стороны, домик был вполне подходящим и дешевым, и Невин все же снял его, а потом провело целый день, распаковывая вещи и устраиваясь. Он решил оставить себе верховую лошадь, а мула продать. Самвэйна, неиссякаемый источник местных сведений, посоветовала обратиться к фермеру по имени Налин.

– Он живет рядом с даном лорда Пертиса. Женился на ферме, то есть я хочу сказать, что ферма до сих пор принадлежит бедняжке Мине – она, бедняжечка, так рано овдовела, да еще двух дочек одна растила – а сейчас одна из дочек, ну, Лидиан, вышла замуж, и, конечно, хорошо, что у них наконец есть мужчина, чтобы работать в поле, так что в своем роде это ферма Налина.

Невин все же сумел от нее сбежать и отправился к Налину верхом, ведя мула в поводу. Ферму он нашел легко, но, спешиваясь возле захудалого круглого домишки, крытого соломой, услышал внутри чьи-то вопли.

Кричал мужчина, задыхаясь от ярости. Ему вторил плачущий, умоляющий женский голос. Боги, подумал Невин, неужели этот Налин бьет свою жену? Тут заорала еще одна женщина, а потом разразилась ругательствами.

Из дома выскочил молодой плотно сложенный мужчина, и ему вслед полетело яйцо, разбившееся о его голову. Мужчина с проклятиями повернул назад и тут увидел Невина.

– Прошу прощения, – начал Невин, – в деревне говорили, что вы можете купить моего мула. Я могу прийти в другой раз.

– Не надо, – буркнул молодой фермер, обеими руками пытаясь отчистить голову от яичного желтка. – Мне и правда нужен мул, хотя у моей сестры упрямства хватит на целый чертов табун. Подождите, я только смою эту гадость у колодца.

Из дома послышался смех, и в дверном проеме появилась молодая женщина примерно одного возраста с Мэйром. Она была хорошенькой, с иссиня-черными волосами и голубыми глазами, но не красавицей. Волосы обрезаны коротко, как часто делают сельские девушки, чтобы те не мешали им работать, платье грязное, чиненое-перечиненое, и подоткнуто за пояс, открывая босые ноги.

– А это еще кто, Налин? Очередной кандидат в женихи?

– Придержи свой чертов язык, Глэй! – огрызнулся Налин.

– Он, конечно, в возрасте, но выглядит получше, чем твой Доклин. Не обижайтесь, добрый господин, просто мой горячо любимый зятек спит и видит, как бы сбагрить меня замуж. Вы, может, как раз ищете молодую жену?

– Глэй! – рявкнул Налин. – Я сказал заткнись!

– Покомандуй мне еще, червивый свиной недоносок!

Кинув на Невина мученический взгляд, Налин пошел к колодцу. Девица вольно облокотилась на дверной косяк и одарила Невина чарующей улыбкой, которая на мгновение полностью изменила ее лицо. Потом она снова посмотрела на него подозрительным, холодным взглядом и тут же перестала быть красавицей.

– Слушайте, добрый господин, я даже не спросила, как вас зовут. Я – Глэйнара. Вы, должно быть, разговаривали с женщинами в деревне, раз знаете, что мы собираемся купить мула.

– Я действительно поговорил с Самвэйной. Меня зовут Невин. Это правда имя, я не шучу.

– Серьезно? Ну, что ж, лорд Никто, добро пожаловать на нашу скромную ферму. Самвэйна – славная женщина, правда? А ее дочь Брэйса – моя лучшая подруга. Кроткая, как ягненок-сосунок, но я ее люблю.

Глэйнара пощупала ноги мула, постучала по груди, раскрыла ему рот и проверила зубы прежде, чем возмущенный мул начал сопротивляться. Подошел Налин с мокрой рубашкой в руке, с кислым видом глядя на девушку.

– Я решаю, покупаем мы мула или нет, ясно?

– Ну так сам и проверяй ему зубы.

Налин подошел к мулу, намереваясь осмотреть его, но животное уже было настороже и укусило его за руку. Заходясь от смеха, Глэйнара сильно ударила мула, и он разжал зубы. Невин взял Налина за руку, чтобы осмотреть ее: иногда мул может укусить очень сильно. К счастью, этот даже не прокусил кожу. Налин вполголоса ругался.

– Ничего страшного, но синяк будет, – успокаивающе сказал Невин. – Я прошу прощения.

– Вы тут ни при чем, – прорычал Налин. – Глэй, однажды я тебя здорово отлуплю.

– Только попробуй. – Глэйнара подбоченилась и ехидно улыбнулась.

В это время из дома выбежали еще две женщины: мать Глэйнары, худая, седая, с морщинистым лицом, и ее сестра, довольно миловидная, с более мягкими и гармоничными чертами лица. Широко раскрыв глаза и всхлипывая, она схватила мужа за руку и посмотрела на него умоляющим взглядом. Мать повернулась к Глэйнаре.

– Глэй, пожалуйста! Хотя бы не при посторонних!

Глэйнара вздохнула, ласково обвила рукой ее тонкую талию и поцеловала в щеку. Налин потрепал жену по руке, посмотрел на Невина и снова покраснел. Глэйнара увела мать в дом, сестра кинула еще один взгляд на Невина и поспешила следом.

– Извините мою сестрицу, – сказал Налин.

– Мой добрый господин, ни один человек не возложит на вас ответственность за поступки этой девчонки.

По дороге в деревню Невин встретил дружину лорда Пертиса.

Они ехали по двое в ряд, вздымая клубы пыли. Во главе ехал сам лорд, высокий, изящный человек, напомнивший Невину своими иссиня-черными волосами и темно-синими глазами, прикрытыми тяжелыми веками принца Майла, своего далекого предка. Рядом с ним на сером пони ехал мальчик лет восьми, настолько похожий на лорда, что Невин предположил – это его сын.

Поравнявшись с Невином, Пертис помахал ему рукой и поклонился; Невин серьезно поклонился в ответ. Позади ехали десять человек, держа щиты с изображенными на них барсуками. Самым последним, без пары, весь в пыли, но, как всегда весело улыбаясь, ехал Мэйр. увидев Невина, он замахал руками.

– Я нашел себе отличное тепленькое местечко в барсучьей норе. Ты принес мне удачу, Невин.

– Хорошо, прекрасно. Я поселился в деревне. Наверняка мы будем с тобой встречаться, хоть иногда.


– Знаешь что? – спросил Адрегин.

– Не знаю, – ответил Мэйр. – Что?

– Отец сказал, что хочет нанять еще «серебряных кинжалов», если сумеет их найти.

– Сейчас? А ты знаешь, зачем?

– Спорим, будет война? Иначе зачем бы он забрал меня от кузена Макко?

– Похоже, ты прав.

Адрегин уселся на край водяного желоба и внимательно смотрел, как Мэйр моет седло. Мэйру нравился маленький лорд; он сам был старшим братом среди семи детей и привык, что за ним по пятам всегда следуют младшие.

– Тебе, наверное, часто приходится чистить свой кинжал? Серебряные тарелки, например, очень быстро пачкаются.

– Верно. Но кинжал немножко другой. Он ведь не из чистого серебра.

– А можно мне его подержать? Или об этом нельзя просить?

– Мой ты подержать можешь, но вообще никогда не проси об этом других «серебряных кинжалов», хорошо? Они обычно очень чувствительны на этот счет. Только осторожно, он острый, как передний зуб Владыки Ада.

Ухмыльнувшись, Адрегин взял кинжал и прикинул его на вес, не удержался и осторожно потрогал лезвие подушечкой большого пальца.

– А ты им убил кого-нибудь?

– Нет, но он у меня совсем недавно. Может, что и получится, если твой отец отправится на войну.

– Я бы тоже пошел на войну, но мне еще надо учиться всякому. – Адрегин вздохнул. – И приходится терять столько времени, чтобы научиться читать.

– Серьезно? Странное дело. А зачем?

– Отец говорит, что я должен. Все мужчины в нашем клане умеют читать. Это одна из тех вещей, которые делают нас Майлвадами.

Через несколько минут появился сам Майлвад и облокотился на водяной желоб рядом с сыном.

– Всегда приятно видеть, как работает кто-нибудь другой, – сказал Пертис. – Странно, конечно, но это правда.

– Так оно и есть, мой лорд. Я и сам иногда во время своих странствий останавливался, чтобы посмотреть, как какой-нибудь бедняк или фермер гробится на поле.

– Вот-вот. Эй, Дрего, ты что это делаешь с серебряным кинжалом Мэйра?

– Он разрешил мне подержать, отец, вот и все.

– Осторожно: такие вещи всегда чертовски острые.

– Я знаю. – Адрегин неохотно протянул кинжал Мэйру. – Отец, я хочу покататься верхом. Можно поехать на пони в деревню?

– Конечно. Постой-ка. – Пертис помедлил. – Мэйр, поедешь с ним, хорошо? Можешь взять запасное седло, пока твое сохнет.

– Конечно, мой лорд. – Мэйр решительно посмотрел Пертису в глаза. – Вы думаете, могут быть неприятности?

– Мир полон неприятностей, как море – рыбой. Не думаю, что это случится прямо сейчас, но все же, Дрего, теперь, если захочешь выйти из дана, скажи сперва мне и всегда бери кого-нибудь с собой.

– Зачем? Я же никогда этого не делал!

– Делай, как я велел, и не болтай об этом! Когда будет, что сказать, я тебе скажу.

В Каннобайне было шумно, потому что день был базарный.

Фермеры и ремесленники разложили свой товар прямо на одеялах, только у ткача и местного кузнеца были маленькие прилавки. Мэйр и Адрегин бродили по рядам, и мальчик то и дело останавливался, чтобы спросить, как дела, не болеют ли дети или жена, и помнил каждое имя, и это производило впечатление. На самом краю рынка сидела у корзины, полной яиц, молодая женщина, и Мэйр остановился, как вкопанный. Не красавица, но очень миловидная, с лучистыми голубыми глазами, хотя в улыбке проглядывало что-то злое.

– Кто это, мой лорд? – указал на нее Мэйр.

– О, это Глэй. Она со своим семейством живет на ферме рядом с нашим даном.

Мэйр повел паренька к Глэй и ее корзинкам.

– Доброго дня, Глэй, – сказал ей Адретин.

– Доброго дня, мой лорд. Пришли посмотреть на свой рынок?

– Да. – Адрегин показал на Мэйра. – Это Мэйр. Он теперь мой телохранитель.

– Да? – Глэй посмотрела на Мэйра холодным оценивающим взглядом. – Еще и «серебряный кинжал» в придачу?

– Да, я «серебряный кинжал». – Мэйр отвесил девушке полупоклон. – Но я молю вас не думать обо мне из-за этого хуже.

– Поскольку я вообще ничего о вас не думаю, мне трудно думать о вас хуже, верно?

Мэйр открыл было рот и снова закрыл, явно не находя подходящих слов.

– Я смотрю, у тебя новый мул? – поинтересовался Адрегин.

– Да, мой лорд. Мы купили его у нового травника.

– В городе кто-то появился? – Адрегин пришел в восторг. – А где он живет?

– В домике по соседству с Версином. И, судя по словам Брэйсы, это очень мудрый старйк.

– Пошли, Мэйр. Пошли познакомимся с ним. Может, он человек двеомера или что-нибудь в этом роде.

– Да ладно вам, – ухмыляясь, сказал Мэйр. – Вы что, верите сказкам бардов?

– Ну, никогда не знаешь наперед. Хорошего дня, Глэй. Надеюсь, ты продашь сегодня кучу яиц. Пошли, Мэйр, пошли.

Мэйр в последний раз поклонился девушке, которая в ответ лишь прикрыла глаза, и поспешил за своим маленьким хозяином.

Невина они нашли в садике перед домом. Он вскапывал цветочную клумбу, да так энергично, как не всякий человек в три раза моложе его. Адрегин приветствовал его, облокотившись на забор, и восторженно ахнул:

– О, у вас полон сад дикого народца! Они все танцуют и танцуют!

Изумленный Невин что-то пробормотал. Мэйр начал было смеяться, но осекся, побоявшись обидеть мальчика – тот уже покраснел из-за своей оговорки.

– Я имею в виду… гм… прошу прощения… я хотел сказать, я знаю, что на самом деле это вовсе не дикий народец.

– Что ты, – Невин говорил очень мягко. – Конечно, это дикий народец. И ты был абсолютно прав. В моем саду их полно.

Как хорошо, подумал Мэйр, что старик солгал и этим помог мальчику преодолеть неловкость. Адрегин просиял.

– Ты их тоже видишь? Честное слово?

– Конечно, вижу.

Адрегин повернулся и посмотрел на Мэйра.

– Ты тоже должен, Мэйр. Скажи нам, ведь мы-то видим.

– Сказать что, мой лорд?

– Да ладно тебе. Ты же знаешь, что эта большая голубая фея все время ходит за тобой, как привязанная. Наверное, ты ей нравишься. Ты что, не видишь ее?

Второй раз за этот день Мэйру не хватило слов. Он стоял, открыв рот, и вокруг него сгущалось неловкое молчание.

– Мой лорд, – ласково сказал Невин. – Иногда дикий народец привязывается к кому-нибудь по каким-то своим соображениям. Я не думаю, что Мэйр видит ее, да и других тоже. Видишь ты их, Мэйр?

– Ей-ей, нет.

– Ну-ка, скажи мне, Мэйр, ты видишь ветер?

– Что? Ну, конечно, нет! Никто не видит ветер.

– Вот именно. А между тем он существует.

На миг Мэйр засомневался. Может, Адрегин и старый Невин вправду видят дикий народец? Может, эти мифические маленькие создания вправду существуют? Ох, да не будь таким болнаном! – тут же одернул он себя. Конечно же, нет!

Когда они въехали в ворота дана, через внутренний дворик проходил лорд Пертис. Подбежал слуга, чтобы заняться пони Адрегина. Мальчик спрыгнул на землю, увернулся от ласковой руки отца и кинулся в брох.

– Что-то случилось? – спросил Пертис Мэйра.

– Гм. Видите ли, мой лорд, ваш парень хотел познакомиться с новым городским травником, и я отвел его туда, но, честное слово, я вот думаю, может, старик рехнулся?

– Рехнулся? Он что, напугал мальчика?

– Вовсе нет, но он напугал меня. Знаете, мой лорд, я не хочу сыпать соль на раны и все такое, но юный Адрегин часто говорит про дикий народец?

– Ах, это! – Пертис облегченно заулыбался. – И все? Что, травник подразнил его? Конечно, он удивился, что мальчик его лет все еще болтает глупости про дикий народец.

– Гм… не совсем так, мой лорд. Старик сказал, что он тоже их видит.


На следующий день, когда Невин сажал за домом быстрорастущие травы, надеясь, что они успеют вырасти до холодов, он услышал топот копыт. С лопаткой в руке он обогнул дом и увидел лорда Пертиса, спешившегося у ворот.

– Доброго дня, мой лорд. Чем я заслужил такую честь? Надеюсь, никто не заболел?

– О, благодаря святой Себанне мы все здоровы. Просто я решил поболтать с вами, раз уж вы новичок у нас.

Невин заткнул лопатку за пояс и открыл ворота. Пертис вошел, оглядывая садик широко раскрытыми глазами, словно ожидал увидеть духов, выглядывающих из-под каждого куста.

Духов здесь было много: маленьких серых гномов, посасывающих пальцы; голубых фей с длинными носами, которые ухмылялись, обнажая свои заостренные зубы; сильфов, похожих на невесомый хрусталь, летающих туда-сюда. В доме, возле очага, дикий народец сидел на столе и на лавке, забирался на полки, забитые травами. На столе лежала открытая книга в кожаном переплете.

– О боги! – ахнул Пертис. – Это же книга моего самого известного предка!

– Да, одна из них. Я приехал сюда и вспомнил о них. Вы ее когда-нибудь читали?

– Я иногда пролистываю ее. Когда один из Майлвадов достигает совершеннолетия, его отец велит ему прочитать «Этику». Так что вы одолеваете несколько страниц, а потом отец признается, что и сам не сумел осилить треклятую книжищу, и вы понимаете, что теперь стали полноценным мужчиной.

– Понятно. Не окажете ли мне честь присесть в моем доме, мой лорд? Я могу предложить вам немного эля.

– Нет-нет, не нужно. – Пертис озабоченно посмотрел на полки с незнакомыми травами и снадобьями. – Я только на минутку. Гм… видите ли, я кое о чем хотел у вас спросить.

– Дикий народец? Я так понимаю, Мэйр рассказал вам, что здесь произошло.

– Рассказал, да. Гм… вы ведь просто пошутили с моим сыном, правда?

Желтый гном захлопнул книжку, над ней поднялось облачко пыли. Пертис невольно вскрикнул.

– Нет, я не шутил, – отозвался Невин. – Вы, ваша светлость, действительно сомневаетесь, что юный Адрегин видит дикий народец?

– Ну, не то, чтобы сомневаюсь, но мне не хотелось бы выносить это из семьи.

– Ага. Я так понимаю, что жена вашей светлости родом из Западного Народа?

– Была.

– Примите мои извинения, мой лорд. Я не знал, что она проехала сквозь Врата Иных Миров.

– Если вы имеете в виду, что она умерла, то ничего подобного не случилось. – В голосе Пертиса явственно послышалась уязвленная гордость. – Насколько мне известно, она жива и здорова, и, несомненно, такая же раздражительная и упрямая, какой была всегда. Возможно, я несправедлив. Теперь я не понимаю, как мог решить, что она станет жить в дане и будет подходящей женой знатному лорду, но, клянусь льдами ада, она могла хотя бы попытаться!

– Понимаю. – Невин сдержал усмешку. – Видимо, вы не стали ей препятствовать, когда она решила покинуть вас?

– Да если б я даже упал на колени и начал умолять ее остаться, это бы ни на йоту не помогло! – Пертис слегка покраснел. – Не понимаю, зачем я обременяю вас всем этим. С вами легко разговаривать, Невин.

– Благодарю вас, мой лорд. Очень полезно для травника, если с ним легко разговаривать.

– Я думаю. Травник, вот как? И это все?

– А кто я еще, по мнению вашей светлости?

– Ну, я знаю, что многие насмехаются над двеомером, господин, но не Майлвады. В книгах принца Майла есть кое-что об этом, и мы передаем эти знания по наследству. Мы и правда, как барсуки. Мы не сдаемся.

– И держитесь клятвы, принесенной чужеземному королю?

Лицо лорда Пертиса мертвенно побледнело. Невин улыбнулся, подумав, что простое логическое построение могло показаться ему магическим приемом.

– Да, – выдавил, наконец, Пертис. – Айрик – это король, которому я поклялся служить, и я буду ему служить.

– Трудно будет противостоять врагам короля, имея всего десять воинов.

– Я знаю. Барсук может разорвать одного дикого вепря, а если вепрей много, барсуку конец. Но клятва – это клятва, и все тут. Может, они будут уважать мой нейтралитет, во всяком случае, я хочу на это надеяться. – Вдруг его светлость усмехнулся. – Кроме того, я нанял «серебряного кинжала», так что теперь у меня одиннадцать воинов. Может, мне попадутся еще.

– Кстати, это мне кое о чем напомнило, мой лорд. Вы не знаете, почему «серебряные кинжалы» больше не ездят вместе, как войско?

– Им запретил кто-то из королей. Я думаю, вместе они слишком опасны. Их ведь называли «делателями королей». А дружина, которая «сделала» короля, так же легко может его свергнуть. – Пертис нахмурился, что-то припомнив. – Постойте-ка, в одной их этих книг, что лежат у меня дома, говорится, что после гражданской войны были запрещены все наемные войска. Точно! Теперь я вспомнил. Это сделал сын Марина. Его советники хотели, чтобы он запретил и «серебряные кинжалы», а он отказался, потому что они оказали его отцу огромную услугу. Но он не хотел, чтобы в королевстве околачивалась независимая армия и устраивала неприятности, поэтому приказал, чтобы они нанимались по одному или по двое, не больше.

– А, понятно. В своем роде это очень плохо. Значит, если они до сих пор существуют, нанять их можно, верно? Но возможно, мятеж вообще не выйдет за пределы Аберуина.

Пертис отвернулся так быстро, что Невин понял – у него другие сведения.

– Бывают времена, когда общественные беспорядки распространяются быстро, как пламя по сухой траве, – сказал Невин. – Только никто не знает, куда подует ветер.

– Вот именно. Ну что ж, я отвлекаю вас от дел. Хорошего дня.


Все лето Глэйнара делала сыры в круглых деревянных формах. Когда четыре самых больших круга дозрели, она погрузила их на мула и повезла в дан лорда Пертиса в счет уплаты налога. Стояла изнуряющая жара и девушка поехала босиком, сберегая единственную пару башмаков на зиму.

Налин все время настаивал, чтобы она заказала башмаки в деревне, но Глэйнара предпочитала ограничивать себя, лишь бы не пользоваться тем, что расценивала как благотворительность зятя. Пока не появился Налин, самой сильной в семье считалась Глэйнара, поддерживая мать и сестру после смерти отца, работая больше, чем иные юноши, лишь бы наскрести средств к существованию. И стоило мне достаточно подрасти, чтобы пахать, как мужчина, как появился он, с горечью думала девушка. Но, конечно, мама и Лид были сейчас куда счастливее. Наверное, это оказалось для нее самым тяжелым ударом.

Ворота дана Каннобайна стояли открытыми настежь, и во дворе была обычная вялая неразбериха – шли по своим делам слуги, воины сидели на солнышке, играя в кости на медь, сам лорд Пертис отдыхал на крыльце, потягивая из кружки эль. Глэйнара присела перед ним, он в ответ встал со ступенек. Глэйнара считала себя куда ниже его, но все же ей нравился этот лорд, потому что он был человеком добрым, а его неудачная женитьба дала пищу для многолетних пересудов. В конце концов, многих правителей любили за куда меньшие достоинства.

– Похоже на сыр, – сказал Пертис. – Какой именно, белый или желтый?

– Желтый, мой лорд. Ужасно хороший сыр получился.

Пертис поставил кружку на землю и вытащил кинжал, чтобы отрезать кусочек. Он попробовал и удовлетворенно кивнул.

– Так и есть. Хорошо пойдет с элем, а для нас это важно.

Пертис отрезал еще кусок, потолще, взял эль и вернулся на крыльцо. Глэйнара отвела мула к кухонной двери и стала разгружать. Она уже сняла два круга, когда подбежал Мэйр, «серебряный кинжал», и отвесил ей глубокий поклон.

– Ну-ка, ну-ка, красавица, он, похоже, здорово тяжелый. Дай я сам отнесу.

– Ничего он не тяжелый. Всего двадцать фунтов круг.

Мэйр все же подхватил три сыра, разрешив ей нести только один, и пошел в кухню. Он положил сыры на длинный деревянный стол, и тут до Глэйнары дошло, что он пытается быть с ней вежливым. Девушка удивилась.

– Ну, спасибо, – неуверенно сказала она.

– О, всегда рад услужить.

Еще один сюрприз: похоже, он с ней заигрывает. Захваченная врасплох, Глэйнара отвернулась и заговорила с поварихой, старой. подругой матери, оставив Мэйра беспомощно топтаться у двери. Девушка надеялась, что он уйдет, но он дождался, пока они с поварихой кончат болтать. Когда Глэйнара собралась уходить, Мэйр схватил мула за поводья и довел до ворот.

– Честно, так здорово было повидать тебя, – сказал он.

– Правда? Чего это?

– Ну… гм. – Мэйр начал теребить уздечку. – Всегда приятно увидеть симпатичную девчонку, особенно если она с характером.

Глэйнара фыркнула и вырвала у него повод.

– Спасибо, что помог тащить этот сыр. Мне нужно идти работать.

– Можно проводить тебя немного?

– Нельзя. О, постой-ка минутку. Ты сказал, что готов услужить мне?

– Конечно. Только скажи.

– Тогда сбрей эти дурацкие усы. Из-за них твое лицо кажется грязным.

Мэйр застонал, прикрыв рукой верхнюю губу. Глэй проплыла мимо него, уверенная, что видит его в последний раз. Однако после обеда, когда она несла два ведра овощных очистков свиньям, он вошел в ворота, ведя за собой коня. Девушка замерла: усов не было. Вышел Налин с подковой в руке и прохладно посмотрел на Мэйра.

– Добрый день, сэр, – сказал Мэйр. – Я тут хотел поговорить с Глэйарой.

– Что вы говорите? И о чем, интересно, вы собрались разговаривать с моей сестрой?

– Какое твое дело, с кем и о чем я разговариваю? – огрызнулась Глэйнара.

– А ну придержи язык. Я хочу посмотреть на человека, который ухаживает за тобой, держа серебряный кинжал за поясом.

– Эй, – неуверенно сказал Мэйр. – Уверяю вас, у меня честные намерения.

Налин и Глэйнара, не обращая на него внимания, уставились друг на друга.

– Ты еще слишком молода, чтобы разбираться в людях, – рявкнул Налин. – А у меня есть опыт, и я могу отличить гнилое яблоко от хорошего.

– Кого это ты назвал гнилым?

– Пока никого. Конечно, я тебе родственник только потому, что женился на твоей сестре, но других братьев у тебя нет, и будь я проклят, если разрешу тебе разговаривать с «серебряными кинжалами» и другими отбросами!

– Не смей называть Мэйра отбросами! Я этого не потерплю!

– Ах вот как, не потерпишь? – сказал Налин с противной ухмылкой. – Откуда это ты знаешь, как его зовут, и чего это ты кидаешься его защищать?

Глэйнара схватила ведро с помоями для свиней, размахнулась и надела его на голову Налина.

– Я буду разговаривать с кем захочу!

Естественно, на шум выбежала Лидиан – и запричитала, увидев своего мужа, покрытого морковными очистками и ботной редиски. Мэйр согнулся от смеха пополам.

– Цветы красавице, – выдавил он, – и помои свинье. О боги, ты здорово управляешься с ведром! Ему повезло, что ты не убиралась сейчас в хлеву!

Кусок моркови прилип к его рубашке. Он снял его и с поклоном протянул Глэйнаре.

– В знак моего почтения. А теперь мне лучше уйти, пока твой братец не подковал меня.

– Только зять. И не забывай об этом.

Отправившись на рынок в следующий раз, Глэйнара очень быстро продала сыр и яйца и пошла на постоялый двор. Когда она привязывала мула у заднего крыльца, выбежала Брэйса, хорошенькая блондинка, дочка Самвэйны, схватила Глэйнару за руку и наклонилась поближе, как заговорщица. Они были ровесницы, хотя Брэйса выглядела моложе, потому что руки у нее были мягкими, а лицо не загрубело от работы в поле.

– Вчера вернулись Ганес и его отец! – захихикала она.

– Здорово! Твой отец собирается поговорить насчет помолвки?

– Он пойдет сегодня, сразу после обеда. О, Глэй, не знаю, как и дождусь! Я так хочу выйти замуж за Ганно.

За конюшнями стоял сарай, наполненный овсом и сеном. Глэйнара и Брэйса, как обычно, пошли туда, чтобы поболтать вдали от родительских улей. Но не успели они толком поговорить, как явился Ганес, без стука отворив дверь. Это был высокий парень, сложением больше походивший на воина, чем на купца, голубоглазый и золотоволосый – явный признак того, что его семья происходила из Дэверри.

– Лучше я пойду, – сказала Глэйнара. – Я на той неделе опять буду на рынке, Брэй.

Ганес улыбнулся и галантно придержал для нее дверь. Глэйнара шла по улице и думала, что нехорошо так завидовать удачной судьбе подруги. Она не очень любила Ганеса, но все же он был куда более хорошим уловом, чем те парни, которые могли бы ухаживать за ней.

Поворачивая на дорогу, она наткнулась на едущего ей навстречу Невина. Он поклонился в седле и выглядел при этом удивительно гибким для своих лет.

– Была на рынке?

– Да, сударь. Хорошего вам дня.

Он улыбнулся ей и вдруг наклонился с седла, пристально уставившись ей в глаза. На секунду Глэйнаре показалось, что она превратилась в камень, а его холодный взгляд был зубилом, пробивающимся ей прямо в душу; потом он отпустил ее, слегка кивнув.

– И тебе хорошего дня, девочка. О, постой-ка, я тут кое о чем подумал. Ты не хочешь заработать четыре медных монеты в неделю – постирать, подмести в доме и все такое?

– Конечно, хочу.

– Вот и отлично! Тогда приходи завтра, боюсь, я уже немного запустил свое хозяйство. А потом достаточно будет приходить дважды в неделю по утрам.

– Хорошо, сэр. Я приду завтра в полдень.

Продолжая свой путь, Невин думал о причудах вирда. Когда он в прошлый раз знал эту женщину, она была королевой Дэверри. Ее муж уехал на войну, а она осталась править Кермором. Однако самое странное – это не смена судьбы; самое странное, что сейчас он жалел ее даже больше, чем когда она была королевой.


В загоне позади большого деревянного дома купца лениво щипали траву и дремали на солнце двенадцать жеребят породы западная охотничья, в основном гнедые, а в сторонке стоял чалый, любимец Ганеса. Хозяин облокотился на забор, чалый подошел к нему и подставил уши, чтобы их почесали.

– Я подумываю подарить его гвербрету Аберуина, – сказал Версин. – Давно уж я не дарил ничего его милости в знак вашего уважения.

– Этот малыш станет хорошим боевым конем, это уж точно.

– Да. Знаешь, я вот думаю, ты и повезешь жеребенка его милости. Пора уж ему узнать, что ты – мой наследник.

– Да я, отец, тут думал, что…

– Ты не пойдешь в море! Мне до смерти надоело об этом спорить! Ты мой сын, мы торгуем лошадьми, и все тут!

– У тебя остается Авиль! Он ведь тоже твой сын, так? Из него получится отличный торговец лошадьми! Ты сам это сколько раз говорил.

– Старший сын – ты, и все на этом!

Версин скрестил руки на груди, верный знак того, что спорить бессмысленно. Ганес повернулся на каблуках и пошагал в город. Иногда ему хотелось набраться мужества и просто сбежать из дома. Эх, если б удалось найти капитана торгового судна, который не побоится обидеть его папашу… но в Аберуине, где Версин занимал далеко не последнее место в купеческой гильдии, это было маловероятно. Бесцельная прогулка привела его к дому бабушки, где сейчас жил новый городской травник. Он как раз копался в саду. Ганес оперся на забор, а старик выпрямился, вытер каким-то лоскутом руки и подошел поздороваться.

– Как вам наш домик, сударь? – спросил Ганес. – Если надо чего починить, так давайте, я попробую.

– Спасибо, сынок, но пока все в порядке. Я слышал, вы с отцом скоро собираетесь в Аберуин?

– Собственно, прямо завтра, на заре. Мы должны уплатить подать гвербрету Аберуина, а потом в купеческой гильдии будет собрание.

– Это интересно. И о чем пойдет речь?

– Мне не позволено обсуждать это, сударь, с теми, кто не относится к нашей гильдии.

– Ну и ладно. Держу пари, ты любишь ездить в Аберуин.

– Конечно, люблю! Милосердные боги, жить в Каннобайне так скучно!

– Наверное, так, но разве ты не ездишь со своим отцом торговать к Западному Народу?

– Езжу, конечно, да что с того? Это же просто Западный Народ.

– А, понятно.

И Ганес пошел прочь, отчетливо ощущая, что старик еле сдерживался, чтобы не рассмеяться ему в лицо.


В этот же вечер их отцы договорились о помолвке, но правила требовали, чтобы отец Брэйсы, подождав два-три дня, пошел к лорду Пертису за разрешением на обручение его дочери и купеческого сына Ганеса. Вообще-то Версину следовало идти вместе с ним, но он с сыном в это время уже был на пути в Аберуин, и сопровождал их взятый на время у его светлости «серебряный кинжал». Пертис одобрил помолвку, угостил счастливого отца кубком меда и отправил домой с наилучшими пожеланиями. Через несколько часов после того, как хозяин постоялого двора ушел из дана, к воротам подъехал тьерин Данри в сопровождении десяти человек.

Они до конца дня пили вместе в большой зале и лениво болтали обо всем на свете, кроме мятежа, но Пертис все время чувствовал, что Данри изучает его, как возможное препятствие. На следующий день, завтракая, Данри как бы между прочим предложил поехать поохотиться вдвоем, а не собирать толпу народа, чтобы застрелить одного оленя. Пертис понял, что близится решительное объяснение, но вида не подал. Они взяли с собой только мальчишку с вьючным мулом и несколько собак. Данри вооружился обычным охотничьим луком, у Пертиса же был длинный тисовый лук, украшенный серебром – свадебный подарок от брата его жены.

Мальчишку с лошадьми оставили на опушке и дальше пошли пешком, надеясь поднять оленя. Собаки рвались вперед, поскуливали, вынюхивая след, пробирались сквозь папоротники. Над ними высились старые дубы, отбрасывая прохладную тень, и невольно думалось о близкой зиме. Пертис и Данри сотни раз охотились вместе, пробираясь по следу бесшумно, подобно диким животным. Пертису отчаянно хотелось, чтобы они снова стали юношами, не связанными никакими обязательствами и клятвами, без мыслей о войне. Они добрались до поляны, пронизанной солнечными лучами, Данри свистнул собакам и взял их на сворку.

– Они даже не напали на след, – сказал Пертис.

Данри повернулся к нему и вяло улыбнулся.

– Мой ответ неизменен, – продолжал Пертис. – Я не поеду с вами весной.

– Упрямый, как барсук, право слово. Но я приехал, чтобы кое-что тебе сказать, и если ты еще любишь меня, не говори никому, откуда ты это узнал.

– Ты же знаешь, что я буду молчать.

– Ну, что ж, слушай. Перро, все стало еще хуже. Ты правильно сделал, что привез сына домой. Не я один подумал о твоих правах на престол. Есть кое-кто, кто с радостью посадит на это место Дрего.

– Сначала им придется убить меня.

– Именно это они и постараются сделать.

Пертис похолодел, несмотря на жаркое солнце.

– Он будет не первым ребенком, посаженным на трон, который для него завоевали взрослые дяди, – говорил между тем Данри. – До меня доходили только слухи. Никто не будет при мне говорить об этом открыто, потому что всем известно – мы с тобой друзья, связанные клятвой верности. Было бы куда легче прекратить эти разговоры, будь ты одним из нас.

Пертис отвернулся.

– Если они придут за мальчиком, как ты их остановишь? У тебя нет войска. Боги милосердные, у меня сердце рвется пополам, Перро.

– Так, может, тебе стоит присоединиться ко мне и к королю?

Данри вздрогнул и замотал головой.

– Не могу. Моя совесть не даст мне потом покоя.

– Моя мне тоже не даст, если я присоединюсь к мятежникам. Хочу тебя предупредить. Если твои союзнички придут за моим сыном, приготовься увидеть, как меня убивают.

Данри чуть не плакал, У его ног скулила собака, то дергая поводок, то вновь прижимаясь к хозяину. В лесу пели птицы, наполняя его радостными мелодиями жизни.

– Если я погибну, а ты останешься в живых, – медленно проговорил Пертис, – молю тебя, будь отцом Адрегину. Если вокруг него останутся одни волки, ему будет очень нужна преданная собака!

Данри, соглашаясь, кивнул. Пертис помедлил, хотел сказать что-то еще, но говорить было не о чем, И он решил провести этот последний день с другом и сделать вид, что все идет по-старому.

– Пошли поохотимся, хорошо?

Данри махнул рукой, и собаки рванули вперед. Они еще час молча бродили по лесу, собаки постепенно впадали в уныние, как вдруг одна из них принюхалась и задрала голову. Пертис наложил стрелу и натянул тетиву. В кустах раздался треск, и прямо на них выскочил олень. Собаки кинулись за ним, раздался свист, и стрела, выпущенная Данри, впилась в дерево. Поднял лук Пертис и плавным движением спустил тетиву.

Олениха сделала несколько шагов, споткнулась и рухнула на землю, собаки кинулись на нее. Пертис побежал за ними, вытаскивая на ходу кинжал, но она уже была мертва – стрела пронзила ей сердцё. Пертис отогнал собак. Подбежал Данри, волоча за собой лук, схватил скулящих собак за ошейники и оттащил их.

– Ну, парень, – ухмыляясь, сказал Данри, – ты лучше всех в Элдисе владеешь луком!

Пертис только улыбнулся, подумав, что его жена без усилий побьет его. Данри пытался заставить собак лечь подальше от добычи, а Пертис наступил оленю на шею и двумя руками вытащил стрелу. Она не сломалась, а привести ее в порядок можно. Он рассматривал стрелу, думая о своей жене и вспоминая ее истории о давно прошедших и забытых войнах. Сердце его вдруг забилось в мрачной надежде. Он глянул на Данри и почувствовал себя виноватым, как грабитель, застигнутый на месте преступления.

– Перро! Я умоляю тебя – присоединись к нам.

– Не могу. Во мне, друг мой, слишком много от барсука.

– О черт тебя подери! Ну, так тому и быть.

Их день окончился, последний день, когда они оставались друзьями, и любовь их еще не превратилась в кошмар. Пертис успел отвернуться до того, как слезы навернулись ему на глаза.

Поздно ночью, когда все в дане спали, Пертис вошел в свой кабинет и зажег две свечи в серебряных подсвечниках. Сквозняк колыхнул пламя, по стенам заколыхались тени, и Пертис опять подумал о зиме, последней зиме его жизни, как он считал. Однако в одном он был уверен – его смерть будет очень дорого стоить его врагам.

– Будет ли бесчестьем, – спросил он оленью голову на стене, – если я приведу длинные луки в Элдис? Мне всегда говорили, что будет. А с другой стороны, плевать я хотел на это бесчестье. Мятежники, в том числе и мой закадычный дружок, куда более бесчестны со своими треклятыми заговорами.

В мечущихся по стенам тенях глаза оленя словно ожили, будто он взвешивал сказанное Пертисом, но ответа лорд не получил. Пертис отыскал книги своего предка, его научные труды, соединенные в два тяжелых тома, каждый весом не менее пятнадцати фунтов, на светлых кожаных обложках которых был оттиснут девиз клана. Он водрузил второй том на конторку, зажег еще несколько свечей и начал переворачивать страницы. Прикосновение к книгам доставляло несказанное удовольствие, он словно прикасался к собственной истории, ко всем лордам Майлвадам, возвращаясь на сотню лет назад к самому отрекшемуся принцу. Если мятежники объявят Адрегина своим королем, у Верховного Короля не останется выбора – он будет вынужден убить мальчика.

– Чушь все это бесчестье! – сказал он оленьей голове. – Они убьют моего сына, пытаясь усадить его на чужой трон! И я имею полное право прикончить столько этих поганых ублюдков, сколько смогу, пока жив. Посмотрим, уговорю ли я купцов свозить меня на запад, когда они вернутся домой.

И он продолжил чтение, обнаружив в книге еще несколько сюрпризов, хотя совсем иного рода.

Утром Данри уехал, весело помахав на прощанье рукой и отпустив какую-то шутку. Пертис велел груму оседлать для него коня и направился к домику Невина. Пертис шел через садик, залитый жарким солнечным светом, и не мог отделаться от неприятного ощущения, что за ним следит множество глаз. Он всматривался в каждую тень, но не видел ничего, кроме вскопанной земли и растений. На его стук Невин открыл дверь и с поклоном пригласил его войти.

– Доброго дня, мой лорд! Чем я заслужил такую честь?

– Я просто хотел перекинуться с вами парой слов.

Невин улыбнулся. Пертис оглядел комнату, напоенную ароматами сотен трав и корешков, и горьких, и сладких.

– Дело в том, что вчера я читал книгу моего предка и наткнулся на очень любопытное место насчет двеомера. Это была «Книга Качеств». Может, вы ее тоже читали?

– Читал, но это было очень давно.

– Я думаю. Позвольте, я освежу вашу память. Весьма знатный принц рассуждал о том, существует ли двеомер, и заметил, что он знавал одного мастера двеомера.

– О, в самом деле? Кажется, я вспоминаю это место.

– Я и не сомневаюсь. Большая честь, когда чье-то имя внесено в книгу, чтобы люди помнили о нем через долгие годы.

Невин, слегка нахмурившись, посмотрел на него и неожиданно засмеялся.

– У вашей светлости быстрый ум. Вы более чем достойны имени своего благородного предка.

– Вы хотите сказать, я правильно догадался?

– О чем? Вы же не думаете, что я и есть тот человек, которого знавал принц Майл?

– Гм… ну… это, конечно, выглядит невероятно…

– Конечно. – Старик помедлил, словно что-то решал для себя. – Знаете, если вы пообещаете никому об этом не говорить, я расскажу вам правду. Имя Невин – что-то вроде почетного звания, и передается от учителя к ученику так же, как лорд передает свой титул сыну. Когда умирает один Невин, появляется другой.

Пертис смутился, как паж, уличенный в незнании этикета. Невин странно и довольно хитро усмехнулся, словно был очень доволен собой.

– Вы приехали сюда, только чтобы спросить меня об этом, мой лорд? Ваша светлость выглядит озабоченным. Все из-за двеомера?

– Вы должны простить меня, господин. Слишком о многом мне приходится думать в последние дни.

– В этом я и не сомневаюсь. Сейчас каждый лорд в Элдисе должен много думать.

Если бы не Данри, Пертис, пожалуй, рассказал бы чародею все, но его верный друг по самые уши погряз в измене, поэтому он промолчал.

– В Элдисе всегда было много сложностей. – Пертис очень осторожно подбирал слова. – А сейчас некоторых стало слишком много.

– Эти «некоторые» могут оказаться смертельными.

– Верно сказано. Поэтому Майл и числил среди благородных качеств осмотрительность.

Казалось, что взгляд Невина, острый, как меч, был направлен прямо в душу.

– Мне хорошо известно, что у вас и вашего сына есть кое-какие права на трон Элдиса.

– У меня нет никаких прав ни в истинном, ни в священном смысле.

– Такими качествами, как истина и святыни, в королевстве по большей части пренебрегают. Это цитата из книги вашего предка. Похоже, он был достаточно прозорлив, чтобы заслужить прозвище Провидец.

Пертис поднялся и взволнованно подошел к очагу.

– Позвольте мне догадаться, о чем вы не хотите поведать из-за своего благородства, – продолжал Невин. – Все ваши друзья так погрязли в этой мятежной мерзости, что уже не могут выбраться, поэтому вы разрываетесь на части между своей преданностью им и преданностью королю.

– Как вы… о боги, это действительно двеомер!

– Ничего подобного. Простая логика. Позвольте задать вам один вопрос: будете вы сражаться за короля или же постараетесь остаться нейтральным?

– Нейтральным, если боги позволят. Тогда позвольте, я спрошу вас о том же.

– Я принадлежу всем людям в этом королевстве, парень, не королю, не лорду и не захватчику. И это единственный ответ, который ты от меня получишь.


В большом зале купеческой гильдии Аберуина было очень жарко. Во всех окнах стояли хрустальные стекла – невероятная роскошь, но когда солнце светило сквозь них на толпу народа внутри, становилось очень душно.

Сотня человек торжественно сидела на длинных скамьях, стоявших на серо-синем сланцевом полу, а на возвышении установили ряд резных стульев для старшин гильдии: все до одного были в ритуальных мантиях в яркую клетку.

В конце этого впечатляющего ряда бесстыдно храпел главный писец гильдии. Ганес, сидевший на скамье, мечтал о том же, но всякий раз, как он начинал клевать носом, отец локтем толкал его в бок. С самого полудня шли яростные споры о том, ссужать ли гвербрету Аберуина две тысячи серебряных монет. Хотя никто и не заикнулся о том, зачем гвербрету нужны деньги, все это прекрасно знали, и это мешало рассуждать здраво. Удачный мятеж означал свободу от налогов Дэверри, свободу от гильдий Дэверри, ну, и головокружение от независимости. Поражение, в свою очередь, означало потерю всех денег до последнего медного гроша. Почти на закате официальное собрание, наконец, завершилось, и споры продолжались в гостиничных комнатах и за обеденными столами в богатых купеческих домах. Наконец среди шепотков прорезался главный вопрос: могут ли гвербреты победить?

– Если даже они победят, дальше что? – спросил Версин. – В Элдисе два могущественных гвербрета, а трон только один. Боги милосердные, у меня начинается головная боль, когда я представляю себе, как, победив первой войне, они кидаются друг на друга.

– Ну, мы уже начали над этим думать, отец, – сказал ему Ганес. – Мы завтра будем голосовать за заем.

– Тебе лучше голосовать так, как скажу я.

Они сидели в роскошной комнате на постоялом дворе и ждали двух друзей Версина, чтобы продолжить обсуждение. На столе стоял холодный ужин и бутылки бардекианского вина.

– Если я проголосую так, как скажешь ты, можно мне сегодня вечером спуститься в таверну? Какой смысл сидеть здесь и слушать, если ты все равно решишь за меня.

– Ах ты, противный юнец. – Версии сказал это совершенно беззлобно. – Только попробуй вернуться сюда пьяным прежде, чем уйдут мои гости! О боги, боги! Иногда я просто не понимаю, откуда у меня взялся такой сын, как ты! Хочет уйти в море! Или напиться! Гм!

Поскольку остановились они в дорогом постоялом дворе, таверна была большой и чистой, на белых стенах через каждые несколько футов висели стеклянные фонари, прислуживающие девушки выглядели очень прилично, а сам хозяин таверны отечески присматривал за ними, полный решимости не дать им сбиться с пути истинного. Уютно забившись в угол подальше от двери в кухню, сидел в одиночестве и пил эль Мэйр. Ганес подошел к нему.

– Ты что, не остался решать серьезные государственные проблемы с отцом и его друзьями?

– Нет. Они меня вообще не слушают, от этого можно рехнуться. План у них совершенно дурацкий. Они все решают, сколько воинов могут набрать мятежники, а между тем говорить надо о кораблях.

– Чего? Причем тут корабли?

– Ты что, тоже ничего не соображаешь? Сам подумай – когда король пойдет маршем из дана Дэверри в Кермор, кого он встретит по дороге? Местных вассалов, сидящих в тепленьких богатеньких поместьях, которые охраняются большими военными дружинами. Потом он попадает в Кермор, и что видит там?

– Корабли. – Мэйр выпрямился и задумался. – Корабли, которыми можно доставить всю эту толпу в Абернас и Аберуин в два раза быстрее, чем они доберутся верхом.

– Точно! А у мятежников нет и трети тех галер, которые потребны, чтобы их остановить.

– Гм. – Мэйр в раздумье пожевал – ижнюю губу. – Очень плохо, Ганно, что тебя не пускают в морские офицеры на галеры его светлости. Ты здорово соображаешь в этих делах.

– Отличная идея, я как-то об этом не думал. Хотел бы я знать… хотя нет, мы в Аберуине долго не пробудем, так что я просто не успею спросить у его светлости. Может, пойдем посмотрим, что за девчонки работают в тавернах ближе к порту? Пока папаша не видел, я стибрил у него несколько монет.

– Серьезно? Ну, если ты не против, я с удовольствием помогу тебе их потратить.

Уже прошла третья стража, когда Ганес, спотыкаясь, взобрался по лестнице, ввалился в комнату, споткнулся и с грохотом, ругаясь вслух, рухнул на четвереньки. Из спальни вышел Версин со свечой в руке. Ганес кое-как поднялся, вцепился в край стола, чтобы снова не упасть, и выдавил жалкую улыбку.

– Я чую запах меда даже отсюда, – заявил Версии. – И не только меда, между прочим. Дешевые духи, так?

– Ну, я же дождался, когда уйдут твои гости, или нет?

– Похоже, я должен благодарить богов за то, что у тебя есть хоть крупица ума. Посмотри на себя – точно призовой бык, откормленный и вонючий! Да еще и пьян впридачу, и меня обворовал, и… – Он сплюнул и глубоко вздохнул. – Боги милосердные, Ганно! Ты хоть знаешь, сколько времени? Ты почти всю ночь колобродил! А теперь собираешься ввалиться на заседание гильдии с красными, как у хорька, глазами, и все поймут, чем ты занимаешься! Клянусь черной задницей Владыки Ада, что подумают обо мне люди, увидев, каков у меня сынок?

Версии вернулся в спальню, захлопнув за собой дверь. В полной темноте, спотыкаясь о мебель, Ганес добрался до своей спальни, не раздеваясь, рухнул на кровать и уснул.

Утром он проснулся в отвратительном настроении, есть почти не мог и мрачно слушал отца, который все говорил о снижении налогов, словно мятежники уже победили.

– И не забудь, что я тебе сказал насчет голосования, – напомнил Версин.

Ганес еще раз попытался проглотить ложку ячменной каши, но сдался и отодвинул миску.

– Ссуду ему все равно дадут, неважно, что именно мы об этом думаем, – продолжал Версии, – так что лучше проголосовать, как все.

Ганес хотел возразить, но вдруг вскочил на ноги и бросился вон из комнаты на задний двор, где и изверг содержимое своего желудка на навозную кучу.

Голосование по займу стояло последним пунктом в повестке дня, словно старшина оттягивал его как можно дольше в надежде, что некое знамение облегчит решение. Ганес угрюмо сидел на лавке в последнем ряду, потому что явился позже всех, его тошнило, в висках стучало. Неожиданно на возвышении засуетились. Старшина гильдии встал, оправил мантию и дунул в серебряный рожок, призывая к порядку. На ярких красках пышного убранства зала – вышитых золотом знаменах, клетках и полосках всех цветов, цветных обоях – играли солнечные лучи.

– Мы подошли к вопросу о займе в две тысячи серебряных монет для его милости гвербрета Аберуина, – объявил старшина. – Кто-нибудь хочет еще что-то сказать?

Повисла тишина – никто даже не шевельнулся. Старшина поднес рожок к губам и еще раз дунул.

– Очень хорошо. Кто «за», переходит направо. Кто «против» – налево. Писец, приготовьтесь к подсчету и записи голосов.

Очень медленно люди поднимались и переходили направо так согласно, что их движение походило на плавное разматывание веревки. Ганес увидел, как перешел направо его отец, следом за ним смиренно шли его друзья. Начал подниматься и его ряд. Ганес шел за ними, потом резко остановился и перешел на левую половину зала. Ему доставило невыразимое удовольствие видеть, как отец побагровел от злости. Ганес скрестил на груди руки и ухмыльнулся, глядя, как все ахают и перешептываются: лица с бакенбардами, худые лица, пронзительные взгляды, бесцветные взгляды, но все до одного переполнены возмущением.

– Закончено, – провозгласил старшина. – Писец, что вы насчитали?

– Девяносто и семь «за», двое отсутствуют, один «против».

– В Элдисе есть еще человек, который поддерживает истинного короля! – гаркнул Ганес. – А вы все – вонючие трусы!

Поднялся пронзительный крик, как если бы он швырнул камнем в стадо гусей.

Люди кружили по залу, подталкивали друг друга локтями, шептались и ругались, потом кричали и ругались, все громче и громче. Ганес высказал вслух то, что они боялись произнести даже про себя: они проголосовали за измену: Ганес хохотал, глядя, как они спешат прочь из зала, бормоча что-то про себя, делая вид, что ничего не слышали. К нему подбежал Версин и отвесил ему такую оплеуху, что Ганес не устоял на ногах и врезался в стену.

– Ах ты поганец! – рычал Вексин. – Как ты смел? Да я убью тебя!

– Давай. Не я буду последним, кто погибнет в этой войне.

Беспрестанно ругаясь, Версин ухватил его за локоть и поволок прочь из зала. Ганес не сопротивлялся, беззвучно посмеиваясь. Он еще никогда так здорово не веселился. Удовольствие кончилось, когда они вернулись на постоялый двор. Трясясь от бешенства, Версии швырнул Ганеса в кресло и забегал по комнате, стиснув руки.

– Ты поганый ублюдок! На этом все кончено! Ты отправляешься домой немедленно! Я не могу смотреть людям в глаза, пока рядом со мной такой сын! Как ты мог? Почему? Ганно, ради всех богов, объясни мне – зачем ты это сделал?

– В основном чтобы посмотреть, что получится. Вы все были так чертовски довольны собой!

Версин подбежал к нему и снова ударил.

– Забираешь Мэйра и выметаешься прямо сегодня. Бери вещи, и вон отсюда! Не хочу тебя больше видеть!

Все время, что Ганес паковался и седлал коня, Версин продолжал орать на него, называть его дураком, порожденным демоном неблагодарным щенком, никчемным болваном, а также дерьмом хромой кобылы. Постояльцы и Мэйр с нескрываемым любопытством прислушивались к скандалу. Наконец Версин выдохся, и они направились к выезду из города. «Серебряный кинжал» не выдержал.

– Боги милосердные, он что, разбушевался так из-за одной-единственной шлюхи?

– Да ну, прошлая ночь не имеет к этому никакого отношения. Помнишь про заем гвербрету? Сегодня мы голосовали, и я был единственным, кто проголосовал против.

Мэйр уставился на него с неподдельным уважением.

– Слушай, для этого нужно мужество.

– Серьезно? Может, и так.

Западные ворота были открыты. Сразу за ними они увидели еще одного купца, старого друга их семьи Гаркина. Он стоял возле лошади и орал, руководя погонщиками мулов своего каравана. Ганес бросил поводья Мэйру и подошел к купцу, словно бросая вызов.

– Доброго дня, – сказал он. – Что так рано уезжаете?

Гаркин оглядел его с ног до головы совсем не так холодно, как ожидал Ганес, но не произнес ни слова.

– Ну, давайте, – подначивал его Ганес. – Скажите, что вы обо мне думаете. Я даю вам этот шанс, мятежник.

– Я думаю, что мозгов у тебя не хватает, а вот с нервами все в порядке. Это запомнят надолго. Что, отец отправил домой, подальше от позора?

– Ага. А вы что же? Я удивлен, что вы не остались, чтобы отпраздновать свою измену вместе с другими.

– Знаешь что, придержи-ка ты язык. Петухи, которые слишком много, кукарекают, заканчивают свой путь в кастрюле с супом. У меня жена заболела, вот я и еду домой. Хорошего дня, парень, и ради всех богов, думай, прежде чем говорить, хорошо?

Гаркин отошел, покрикивая на своих людей. Мэйр подвел к Ганесу коней.

– Кто это был? Кто-нибудь из гильдии?

– Да, а что такое?

– Я видел его раньше. – Мэйр прищурил глаза, припоминая. – Может, в какой-то таверне, но сдается мне, что это было в дане Дэверри, как раз после того, как мой лорд вышвырнул меня из Блэйсбира, и я отправился на запад.

– Может, и так. Хороший член гильдии едет туда, куда его зовет звонкая монета, а в дане Дэверри много монет. Ладно, нам пора.


Обычно Ганес был хорошим собеседником, но на этот раз он погрузился в долгое молчание, и расшевелить его нельзя было даже шутками, так что у Мэйра оказалось много времени для размышлений – занятия для него непривычного и не особенно любимого. Правда, в этот раз ему действительно было о чем подумать, начиная со старого травника Невина. Мэйр едва обратил на старика внимание, впервые встретив его в Аберуине, но во время совместной поездки на запад он не мог отделаться от ощущения, что знал старика раньше. Этого быть просто не могло, потому что Невин не бывал в окрестностях Блэйсбира, где Мэйр появился на свет и где прошли его детство и юность. Когда же Мэйр стал «серебряным кинжалом» и начал путешествовать, старик и вовсе жил в Бардеке.

Кроме того, лорд Пертис считал, что Невин был чародеем, то есть лорд Пертис признавал существование двеомера. Мэйр снова и снова думал об этом, словно то и дело вытаскивал из кошеля неизвестную монету и крутил ее между пальцев. Поскольку он вырос, привыкнув безоговорочно верить на слово знатным лордам, он предположил: если Пертис говорит, что старик – чародей, значит, тот и есть чародей. Он еще раз подумал об этом, потряс головой и задвинул эту мысль подальше. Может, когда-нибудь в этом и будет какой-нибудь смысл. Может быть.

Да еще этот случай с диким народцем. С тех пор, как юный Адрегин и старик поговорили об этом в тот день, Мэйр совершенно против воли начал думать, что, может, дикий народец и впрямь существует, и какая-то фея действительно везде следует за ним по пятам, как сказал мальчик. Доказательств, собственно, у него не было, но иногда он чувствовал, что кто-то прикасается к его волосам или к руке; еще реже ему казалось, что, когда он едет верхом, тоненькие ручки обхватывают его за пояс, словно кто-то сидит на седле позади него. Иногда он видел, как шевелился куст или ветка, будто кто-то стоит рядом; иногда собаки лорда Пертиса вдруг вскакивали и ни с того ни с сего начинали лаять, или лошадь начинала бить копытами и оборачивалась, словно видела что-то, невидимое Мэйру. Как-то раз он в одиночестве пил эль, и над кружкой возвышалась шапка пены, и вдруг кто-то сдул эту пену прямо ему в лицо. Ему бы хотелось, чтобы они оставили его в покое, но такое желание означало, что эти «они» существуют, а пока он еще не был готов это признать.

Несмотря на все попытки не обращать на это внимания, он невольно продолжал собирать все новые и новые свидетельства. Их кони иноходью преодолевали последние мили, оставшиеся до Каннобайна, а молчание Ганеса сделалось мрачным и ледяным, как зимняя буря. Мэйр развлекался тем, что рассматривал ставший уже привычным пейзаж: слева луга, утесы и искрящееся море; справа – тучные поля, кое-где рощицы, низкорослый лес, предназначенный под дрова. На ветвях осталось совсем немного алых и золотых листьев, особенно на деревьях, росших вдоль дороги, которые принимали на себя порывы морского ветра. На одном из таких деревьев Мэйр и увидел, причем очень отчетливо, маленькое личико, уставившееся на него: хорошенькое, несомненно женское, с длинными синими волосами и большими голубыми глазами, глядевшими с тоской. Мэйр взглянул еще раз – и она вдруг улыбнулась, обнажив два ряда длинных, заостренных зубов. Мэйр невольно заорал.

– Что? – очнулся Ганес. – Что случилось?

– Ты что, не видишь? Да смотри же! Вон там, на нижней ветке!

– Вижу что? Мэйр, ты что, с ума сходишь? Нет там ничего.

– День сегодня безветренный, а листья шевелятся!

– Ну, птица улетела или еще что-нибудь в этом роде. Ты, может, уснул в седле и увидел сон?

– Ну, наверное. Извини.

Печально вздохнув, Ганес снова погрузился в свои раздумья. Мэйр обозвал себя идиотом и начал старательно убеждать себя, что ничего не видел. Он почти преуспел в этом, но тут увидел в какой-нибудь сотне ярдов впереди Невина, выкапывающего корешки у подножья утеса. Они проехали мимо, старый травник распрямился и помахал им рукой, и его неожиданное появление просто потрясло Мэйра. Он решил, что это – знамение, и сумел только слабо махнуть рукой в ответ.


В следующий базарный день Глэйнара продала последние сыры. Она уже собиралась домой, как вдруг увидела всадника, пробиравшегося по запруженной народом площади. Это был Мэйр, его серебряный кинжал ярко блестел у него на поясе. Она не могла точно сказать, хочется ли ей, чтобы он остановился рядом, но ее никто и не спрашивал – он остановился.

– А твой языкастый братец в городе сегодня или нет?

– Нет. А тебе-то какое дело?

– Да я привез тебе из Аберуина подарок, но при нем дарить не хотел. – Мэйр вытащил из-под рубашки что-то, завернутое в белую ткань, и протянул девушке.

– Спасибо, Мэйр.

Он улыбнулся, глядя, как она разворачивает тряпицу и вытаскивает маленькое бронзовое зеркальце, которое легко могло уместиться у нее на ладони. С одной стороны на нем было серебряное стекло, с другой – красиво переплетенные спирали.

– Я хотел купить серебряное, – вздохнув, сказал Мэйр, – но монеты улетают от «серебряного кинжала» быстрее, чем цыплята улепетывают от лисицы.

– Ой, это неважно. Оно такое красивое. Боги, у меня никогда раньше не было зеркала! Спасибо. Нет, честно, спасибо.

Глэйнара подняла зеркальце вверх. Она наклонила голову и увидела в нем свое отражение, причем куда яснее, чем в ведре с водой. К своему ужасу, она заметила на щеке грязь и быстренько вытерла ее.

– У такой хорошенькой девушки должно быть свое зеркало.

– Ты правда думаешь, что я хорошенькая? Мне так не кажется.

Он выглядел таким возмущенным, что ей стало стыдно.

– Понимаешь, – раздумчиво сказал Мэйр, – хорошенькая – это неправильное слово, верно? Ты красива, как дикая лошадь или вьтпрыгнувшая из ручья форель, а не как роза в саду у лорда.

– Ну, тогда спасибо. – Глэйнара как раз заворачивала зеркало, но все равно покраснела от удовольствия. – А что у тебя за дело?

– Да наш Барсук хочет поговорить с Ганесом, сыном купца. Будь я проклят, если знаю, о чем, но я везу парню письмо. Я не умею читать, а то бы точно сунул в него нос. Оно не запечатано.

– Но это же нечестно!

– Оно так, но я всегда был ужасно любопытным. А, ладно, все равно я все эти буквы не понимаю. Ты придешь в город на той неделе?

– Могу прийти, могу не прийти. Зависит от куриц.

– Тогда я буду молиться богине, чтобы они снесли больше яиц, чем твоя семья сможет съесть, и чтобы мой лорд разрешил мне сходить в город.

Продав все яйца, Глэйнара подсчитала выручку. Монет оказалось достаточно, чтобы купить ткань и сшить себе платье, о котором столько времени талдычил Налин. Если работать иголкой прилежно, каждый вечер выходя во двор и оставаясь там до самого заката, платье будет готово к следующему базарному дню.


Ганес напряженно сидел на самом краешке стула и крутил в руках кубок с медом. Для похода к лорду он надел свою лучшую одежду – бригги в голубую и серую клетку и рубашку, густо расшитую цветами.

– Надо полагать, ты недоумеваешь, зачем я тебя пригласил, – говорил Пертис. – Я перейду сразу к делу. Мой «серебряный кинжал» сказал, что ты голосовал против мятежа в Аберуине. Я тоже поддерживаю короля, и сердце мое радуется, что ты – мой сторонник.

– Благодарю, мой лорд, но я не знаю, что мы вдвоем можем сделать.

– Не больше, чем мы можем, но в любом случае стоит попытаться. Я хочу предложить тебе поступить ко мне на службу. Весной разразится война, парень, и нет сомнений, что мятежники захотят убить меня прежде чем пойдут войной на короля.

– Я не воин, мой лорд но если вы хотите, чтобы я присоединился к вашей дружине, я буду сражаться, как лев.

Пертис одновременно удивился и устыдился. Он считал этого юношу обычным купцом, что было чуть позначительнее фермера, и уж конечно, трусом, так что до сих пор в расчет его не брал.

– Вообще-то, – сказал Пертис, – я надеялся, что ты для меня кое-что сделаешь. Ты же имеешь дело с Западным Народом, правильно? И знаешь, где их найти?

– Да, мой лорд, – озадаченно ответил Ганес и вдруг понимающе усмехнулся. – Длинные луки!

– Именно. Если я нагружу тебя железным товаром, и красивой одеждой, и драгоценностями – в общем, всем, что сумею наскрести – как по-твоему, наменяешь ты мне достаточно луков для моей дружины? Между прочим, я не откажусь и от лучников, если ты их уговоришь.

– Я попробую, мой лорд, но не думаю, что Западный Народ стремится в наемники. Впрочем, луки-то я, конечно, добуду.

– Это уже кое-что. – Тут Пертис заколебался, потому что ему в голову пришла неожиданная мысль, и он удивился, почему не подумал об этом раньше. – Ты знаешь, я вот думаю, гордый ли я человек.

– Мой лорд?

Пертис долго не отвечал, но все же любовь к детям заставила его заговорить. Конечно, ни один мятежный лорд не станет убивать его дочь, но во время осады случаются страшные вещи, особенно когда все кончается пожаром. Но если Пертис проиграет свою битву, и мятежники потерпят поражение в войне, Адрегин обречен. Люди короля просто задушат его.

– Скажи мне вот что, Ганно. Сможешь ты найти мою жену?

Ганес уставился на него, открыв рот.

– Конечно, ради меня она и пальцем не шевельнет, – продолжал Пертис. – А вот ради Беклии и Адрегина соберет небольшую армию.

– Я постараюсь, мой лорд, но только эльфийские боги знают, где она может быть, а Западные Земли ужасно велики. Чем скорее я уеду, тем лучше. Можете вы дать мне охрану и вьючных лошадей? Чем меньше папашиных вещей я возьму, тем меньше вопросов мне будет задавать мама.

Весь вечер, пока Ганес подбирал снаряжение в дорогу, Пертис мучился над письмом к жене. Наконец времени осталось совсем мало, и он решил, что напишет как можно проще и короче:

«Наши дети в смертельной опасности из-за грядущей войны. Мой гонец все тебе объяснит. Ради них я молю тебя о помощи. Я готов смириться и унизиться перед тобой, только прибудь сюда и забери их в безопасное место».

Он свернул письмо, вложил его в серебряный футляр, скрепил печатью и, не раздумывая, поцеловал печать, словно воск мог передать его поцелуй той, которой он предназначался.

На закате Ганес и его караван выступили из ворот дана: беспорядочная цепочка вьючных лошадей и мулов, двое самых надежных воинов Пертиса и помощник грума вместо слуги. Пертис отдал Ганесу монеты, которые тот мог потратить, футляр с письмом и встал в воротах, чтобы помахать своей единственной надежде. Он провожал их взглядом до тех пор, пока караван не скрылся в поднятой копытами дорожной пыли и морском тумане. Когда он входил в ворота, двор осветился теплым желтым светом – это фонарщик зажег на дозорной башне маяк.


В каждой военной дружине, грустно размышлял Мэйр, обязательно есть человек без чувства юмора, такой, например, как Кринс. Если ты скажешь, что погода славная, Кринс тут же ответит, что вот-вот пойдет дождь; если ты похвалишь еду, Кринс обязательно скажет, что у поварихи под ногтями всегда грязь; если тебе понравится лошадь, Кринс озабоченно заметит, что она склонна к хромоте. Иной раз мрачный вид Кринса заставлял стонать даже капитана Гароика.

– Боги, – сказал однажды Мэйр Кадмину, – я б его утопил, да только он обрадуется, если что-то пойдет не так.

Кадмин, легкий в общении блондин, бывший единственным другом Мэйра в дружине, согласился, с отвращением кивнув.

– Точно. Мы над ним все подшучивали, пока не поняли – он этого просто не замечает.

– Да ты что? Ну, тогда и я попробую.

После обеда Мэйр получил разрешение лорда Пертиса покинуть дан и отправился на ферму Глэйнары. К его досаде, она куда-то ушла, а зять отказался сказать, куда именно.

– Слушай, «серебряный кинжал», ты чего хочешь? – с досадой спросил Налин.

– Купить у тебя пинту сушеных бобов или гороха. Даю медную монету.

Налин подумал, жадность в нем боролась с неприязнью.

– Я с радостью продам тебе немного бобов, – сказал он наконец. – Но перестань околачиваться возле Глэй.

Вечером двое воинов удерживали Кринса в большой зале, придумав ему какое-то занятие, а Мэйр и Кадмин прокрались в барак, где они спали. Кадмин караулил у двери, а Мэйр снял с постели Кринса одеяло и простыни и рассыпал горох на матрасе. Спать все пошли, предвкушая потеху.

В темноте они хорошо слышали, как Кринс елозит по своей постели.

Потом он встал, смахнул мусор с простыни, снова улегся и опять начал елозить. Наконец кто-то не выдержал и хихикнул, и тут захохотали все. Кринс сел на постели и злобно крикнул:

– Вы, ублюдки, что смешного?

Все тут же замолчали, а Кринс опять встал и направился к очагу. Он зажег свечку и начал внимательно осматривать свою койку, а остальные с невинными лицами следили за ним.

– В моей кровати что-то есть!

– Блохи? – спросил Мэйр. – Вши? Может, клопы?

– Ты, поганый ублюдок, придержи свой истекающий гноем язык!

– Какой он вульгарный, правда? – заметил Камин.

Кринс вставил свечу в подсвечник и стянул с кровати простыню.

– Сушеный горох!

– Как это он туда попал? – спросил Кадмин.

– Это дикий народец постарался, – откликнулся Мэйр. И тут же пожалел, что сказал это. Он почему-то считал, что духи появляются, когда про них говоришь, и не знал, что они обожают подобные розыгрыши, чем грубее, тем лучше. Конечно, при мерцающем свете свечи ни в чем нельзя быть уверенным, но все же Мэйру показалось, что он заметил некие тени, причем безусловно плотнее чем дым, но такие же изменчивые. Кринс начал собирать горох и швырять его в соседей, а дикий народец ловил все, что мог, и швырял назад. Сам Мэйр неподвижно сидел на своей койке и думал, может ли Невин сварить для него какое-нибудь зелье, чтобы он пришел в себя. В конце концов в комнату ворвался Гароик в ночной рубахе поверх штанов и начал ругать всех и каждого за нарушение порядка.

Эта выходка принесла Мэйру такую славу, что он не собирался останавливаться на достигнутом, был там дикий народец или нет.

На следующий же день он набрал ведро воды, бросил в него грязную солому из конюшни и пристроил ведро на полуоткрытой двери в кладовую.

Юный Верик сумел уговорить Кринса принести что-то из кладовой, тот открыл дверь и был облит ледяной вонючей водой. Весь день он ходил в настроении, ничем не отличающемся от принятой утром «ванны», и настроение его не улучшилось после того, как Мэйр запер снаружи дверь уборной, в которой сидел Кринс. Он колотил в дверь и орал добрый час, пока Адрегин не услышал и не выпустил его. Кринс схватил грабли с навозной кучи и кинулся в барак.

Он запросто мог кого-нибудь убить, если бы Гароик не утихомирил его. Кринс не догадывался, кто его донимает, но Гароик был не таким тупоголовым и после ужина позвал Мэйра для разговора с глазу на глаз.

– Слушай, «серебряный кинжал», шутка есть шутка, я и сам с удовольствием посмеялся, но теперь довольно.

– Но, капитан, сэр, с чего вы решили, что это я?

– У меня есть глаза и уши. Я тебя предупредил, «серебряный кинжал». Гляди, как бы тебя снова не позвала дорога.

Быть выкинутым из дружины стало бы для Мэйра катастрофой, потому что надвигалась зима, и он поклялся, что розыгрыши закончены. К несчастью, Кадмин придумал новую шутку, от которой трудно было отказаться, и поклялся взять вину на себя, если все обернется к худшему.

У Кринса была пара башмаков для верховой езды из кожи двух цветов, он потратил на них все выигранные в кости деньги. Мэйр и Кадмин пошли на пруд недалеко от дана и поймали двух лягушек, не успевших зарыться на зиму в ил.

Лягушки отлично подошли, по одной на каждый башмак. Мэйр и Кадмин были на улице, когда Кринс надел свои новые башмаки, но крики его они слышал прекрасно. Они смеялись до колик в животе, и тут Кринс нашел их.

– Вы, поганые ублюдки! Я вижу ил на ваших штанах!

Из-под его рубашки раздалось кваканье.

– О, у тебя завелись домашние животные? – сказал Мэйр. – Что ж, цветы для красавицы, лягушки для того, у кого бородавки.

Кринс ударил Мэйра кулаком в лицо. Завопив, тот ударил в ответ, но голова у него кружилась, и он промахнулся. Он слышал, как что-то кричал Кадмин, потом кто-то куда-то бежал; Кринс ударил его еще раз, и тут чьи-то руки растащили их в разные стороны. Правый глаз Мэйра уже заплыл, но он все же разглядел бегущих к ним лорда Пертиса и Гароика, у обоих был очень сердитый.

– Это я виноват! – прохрипел Кадмин. – Кринс ударил невиновного!

– Он мог, – сказал Гароик.

– Что здесь происходит? – набросился на них Пертис.

– Лягушки, мой лорд! Они засунули лягушек мне в башмаки! Только сегодня утром! – Кринс вытащил из-под рубашки так напугавших его созданий. – Вот доказательство! И они насыпали сухого гороха мне под простыни, и облили меня грязной водой, и…

– Достаточно! – Пертис взял лягушек, мельком глянул на них и протянул ухмыляющемуся Адрегину. – Отнеси их обратно в пруд, ладно? Прямо сейчас, пожалуйста. Так. Мэйр, Кадмин. Почему вы совершаете эти гнусные поступки?

Кадмин поискал нужные слова и сдался.

– Понимаете, мой лорд, – сказал Мэйр, – мы просто шутили. Видите ли, из Кринса получается отличная жертва.

Кринс что-то визгливо произнес, но его светлость засмеялся.

– Вижу. Кринс, мне кажется, ты уже отомстил – посмотри на правый глаз Мэйра. А тебе это урок – не подставляйся на будущее. А то другим приходят в голову всякие мысли.

– Но мой лорд…

– Подумай об этом, хорошо? – И Пертис повернулся к обоим злоумышленникам. – Мэйр, тебе лучше пойти в деревню и попросить травника заняться твоим глазом. Мне не нравится, что он так распух.

Мэйр приехал к домику травника, где его поджидал сюрприз куда больший, чем лягушки в башмаках у Кринса. Перед домом стояла Глэйнара и развешивала постиранное белье. Такая хорошенькая в новом голубом платье, с блестящими черными волосами, она что-то напевала. Мэйр увидел ее, и внутри у него потеплело.

– А ты что тут делаешь? – окликнул он девушку, спешившись.

– Я слежу за хозяйством Невина. – Она подошла к воротам. Ой, Мэйр! Твой глаз!

– Да тут произошла маленькая заварушка с одним из наших парней.

Он нашел Невина в доме, тот сидел у стола, разбирая травы и высушенные корни. Старик встал, взял Мэйра за подбородок и наклонил его голову назад, чтобы как следует рассмотреть глаз. Пальцы старика оказались на удивление сильными.

– Вот это неприятность, а? Я сделаю тебе припарку. Сядь, Мэйр.

Мэйр сел, на столе появились два пузатых гнома и стали его рассматривать. Он нахмурился. Невин отошел к очагу, где на треноге висел железный горшок. Старик помахал рукой над дровами, и они загорелись. Мэйр вдруг почувствовал такую слабость, что неуклюже привалился к столу, словно леди, собирающаяся упасть в обморок. Невин взял со стола пригоршню трав и бросил их в горшок, в котором забулькала вода.

– Я полагаю, этот черный глаз – подарок от чьего-то кулака?

– Да, сэр. Совсем недавний.

– Ага. – Невин перестал помешивать зелье и пронзил Мэйра своим острым, как игла, взглядом. – Мэйр, Глэйнара славная и приличная девушка. Я совершенно не хочу, чтобы ее обесчестили и покинули.

– Правда, сударь? – Мэйр облизнул пересохшие губы. – Э… ну… я думаю, с вами не очень приятно столкнуться, если вы из-за чего-то рассердитесь.

– Совсем неприятно, малыш Мэйр, совсем.

Он снова махнул рукой, и пламя погасло. Значит, лорд Пертис был прав насчет старика, думал Мэйр. Вот интересно, могут волшебники превращать людей в лягушек или нет? Чего я точно не хочу, так это проверить на себе.

Мэйр уходил вместе с Глэйнарой и решил, что будет просто стыдно, если он поедет верхом, а она пойдет пешком. Он подсадил ее к себе в седло, сам сел сзади, протянул руки и взял поводья.

– Из-за чего это вы подрались? – спросила Глэйнара. – Спорю, из-за девчонки!

– А вот и нет. Это длинная история.

По дороге домой он рассказывал Глэйнаре, как цеплялся к Кринсу, и она хохотала не меньше, чем ребята в дружине. Мэйр решил, что это ему нравится в Глэй больше всего: она могла оценить хорошую шутку, а на такое способны далеко не все девушки. До фермы осталось около полумили, и Глэйнара решила оставшийся путь пройти пешком, чтобы не показываться на глаза зятю вместе с «серебряным кинжалом». Помогая ей спуститься на землю, Мэйр попытался поцеловать девушку. Она со смехом увернулась, но поцелуй он все же украл, и только губы их соприкоснулись, как Мэйр почувствовал острую боль в левом бедре, словно его ущипнули чьи-то костлявые пальцы. Он дернулся и ойкнул.

– Что случилось? – спросила Глэйнара.

– М-м-м, наверное, судорога. – Он осторожно потер больное место. – Извини.

– И часто это с тобой случается? – Она засмеялась и побежала на ферму. Совершенно растерянный Мэйр помахал ей вслед. Он только что разглядел в кустах небольшое существо с длинными синими волосами и личиком прелестного ребенка, которое сердито и ревниво смотрело на него. Потом оно исчезло, а Мэйр остался гадать, не сходит ли он с ума.

Он увидел фею в следующий раз, когда поехал в город, надеясь встретить Глэйнару. Девушка, конечно же, продавала на рынке яйца и репу. Стоило только Мэйру заговорить с ней, как существо с синими волосами появилось за спиной у девушки, возмущенное, как ревнивая любовница. Мэйр потерял голову.

– Только попробуй тронь ее!

– Тронь кого? – недоуменно спросила Глэй. – Курицу?

– Извини. Я сказал это не тебе… в смысле… о, черт!

Глэй резко обернулась. Синевласка, как Мэйробозвал ее, топала ногой и грозила Глэйнаре кулаком, но девушка ее явно не видела.

– Мэйр, ты что, дурной? Это же самая старая шутка на свете – заставить человека оглянуться, чтобы ничего не увидеть. И у меня, наверное, тоже не осталось мозгов, раз я на это купилась.

– Э-э… прости. Честно, я не хотел… э-э… ладно, мне пора идти… э-э… у меня поручение, но я скоро вернусь. Не уходи без меня, ладно?

Мэйр повел коня в сторону кузницы, но, не доходя до нее, свернул и нашел уединенное местечко позади постоялого двора. Тут же на седле появилась Синевласка с глупой улыбкой. Ощущая себя полным идиотом, он все же погрозил ей пальцем.

– Слышишь, ты, не смей болтаться около меня да еще и щипаться!

Она подняла руку и сделал вид, что ущипнула воздух.

– Вот-вот, и я про это. Не смей больше этого делать, тем более кому-то другому!

Она показала ему язык.

– Если ты не будешь вести себя как следует, я… я… я пожалуюсь на тебя чародею Невину!

Он сказал это просто потому, что не мог придумать ничего другого, тем более что сам-то он Невина по-настоящему боялся, но угроза возымела действие, которого он даже не ожидал. Она вскочила на ноги, открыла рот в безмолвном крике, простерла обе руки вперед – и исчезла. На минуту Мэйру даже стало стыдно. Потом он решил, что она сама виновата, и поспешил назад, чтобы спокойно продолжать свое заигрывание с Глэйнарой. На несколько недель дикий народец оставил его в покое, чему Мэйр был несказанно рад.


– Слушай, Глэй, – сердито сказал Налин. – Ты не хуже меня знаешь, что Доклин – порядочный молодой человек и отличный работник. Его отец согласен на самое скромное приданое, так что никого лучше мы все равно не найдем. Почему ты не хочешь выйти за него?

Глэйнара подняла глаза от миски с сушеным горохом и жеманно улыбнулась.

– Он мне не нравится.

– Ах, ах, простите меня, моя прекрасная леди! Внешность для мужчины – не главное.

– Это точно, иначе Лид ни за что бы не вышла за тебя замуж!

– Глэй! – резко оборвала ее Мина, сидевшая у очага. – Пожалуйста, не начинай все сызнова!

Глэй швырнула миску на стол и вылетела из дома, подоткнув повыше юбки – во дворе было очень грязно. Горькая правда заключалась в том, что ей надо выйти за кого-то замуж, иначе она обречена жить здесь, подчиняясь зятю, тяжело работая всю свою жизнь, и у нее никогда не будет даже подобия собственного дома – уж не говоря обо всех тех милых вещицах и удовольствиях, которые будут у Брэйсы. Около коровника она помедлила, взглянув на вышедшую из-за тучи луну, поежилась и пожалела, что не взяла с собой шаль. Что-то зашевелилось у курятника – мужчина? – Мэйр! Она поспешила к нему и заговорила шепотом.

– Ты что здесь делаешь?

– Пытаюсь придумать, как поговорить с тобой. Ты замерзла? Возьми мой плащ.

Закутавшись в теплый шерстяной плащ, Глэйнара пошла с Мэйром по направлению к лесу, где он оставил коня. Лунный свет пробивался сквозь ветви деревьев, рисуя узоры на земле.

– Если я смогу прийти завтра ночью, – сказал Мэйр, – ты выйдешь?

– Завтра ночью пойдет дождь. У Самнэйны сегодня весь день болели суставы, а это верный признак того, что будет дождь.

– Так что же, я все равно приду, и буду дежурить здесь под проливным дождем, и заработаю ужасную. лихорадку, и, может, даже умру – и все это из-за любви к тебе.

– Не говори глупостей.

– Я говорю правду. Глэй, я уже с ума сошел от любви к тебе.

– Вот только врать не надо!

В луннём свете Глэйнара хорошо разглядела его возмущенное лицо.

Ей вдруг показалось, что сейчас она заплачет, и девушка села под дерево, чтобы спрятать глаза. Через минуту Мэйр сел рядом.

– Извини, – сказал он. – Ты, конечно, права. Только я говорю чистую правду. Не думаю, что в Дэверри или Эдлисе есть похожая на тебя девушка.

– Это хорошо или плохо?

– И то, и другое. Я сам не понимаю. Конечно, я не схожу по тебе с ума, но ты мне чертовски нравишься, и иногда я думаю, что действительно тебя люблю.

– Вот этому я верю. Спасибо. Ты мне тоже нравишься.

Немножко нерешительно Мэйр обнял ее за плечи и поцеловал. Она разрешила ему поцеловать себя еще раз, поймала себя на мыслях о том, что последует дальше, и вместо того, чтобы отогнать эти мысли, сама поцеловала Мэйра. Он начал ласкать девушку; она крепко обняла его с решимостью человека, которому предстоит сейчас выпить большую порцию особенно горького лекарственного отвара, и позволила ему уложить себя на траву…

Лекарство сработало. Теперь у нее был мужчина, и это облегчало жизнь так же, как облегчали ее медяки, заработанные у Невина. Она решила не обращать больше внимания на оскорбления Налина, и стычки между ними прекратились, а мама и Лидиан успокоились. Но гром, конечно, грянул, и очень сильный. Как-то на закате Глэйнара загоняла кур на ночь, и тут из дома вышел Налин. Взгляд его был так холоден, что Глэйнара поняла – что-то случилось.

– И что тебя гложет?

– Я сегодня ездил в город, и все подряд стали мне советовать приглядывать за сестренкой. Говорят, «серебряный кинжал» приезжает в город только ради тебя.

– А если и так? – Глэйнара подбоченилась. – С его стороны очень порядочно подвозить меня, когда я устаю.

– Подвозить – ха! Кто на ком ездит, Глэй?

– Ты, паскудник! Не смей так со мной разговаривать!

Налин сгреб ее за плечи и затряс.

– Ты скажешь мне правду!

Глэйнара вывернулась и сильно лягнула его в голень. Он снова схватил ее и крепко стиснул, и ее потрясло каким он, оказывается, был сильным – он высился над ней и сжимал ее так, что было больно.

– Значит, ты таскаешься с этим парнем, так? А ему больше ничего и не нужно от тебя!

Такое предположение заставило Глэйнару залиться слезами.

– Боги милосердные! – рявкнул Налин. – Так это правда!

– А если и так? Или я не могу в моей треклятой жизни получить хоть что-то, чего мне хочется?

Выругавшись, Налин отпустил ее и влепил пощечину. Не задумываясь, Глэйнара ответила ему тем же, и тут их долгая подспудная вражда вырвалась наружу. Он схватил девушку за плечо, повернул ее и начал сильно бить по заднице.

Она боролась, и лягалась, и наставила ему немало синяков – но вырваться не могла. Боль от ударов была ничем по сравнению с ужасом осознания своей беспомощности. Глэйнара так рыдала, что уже ничего не видела вокруг, и только смутно слышала крики матери и Лидиан. Налин отпустил ее так резко, что она буквально упала на руки сестре.

– Нал, Нал, – хныкала Мина. – Что ты делаешь?

– Наказываю маленькую шлюшку, – прошипел Налин. – Лида, отойди от нее! Я не желаю, чтобы моя жена жалела эту потаскуху! Она и ее проклятый «серебряный кинжал»! Боги, да ведь теперь я не сумею выдать ее замуж за порядочного человека!

Лидиан начала плакать, ее руки, обнимавшие Глэйнару, сразу ослабели. Все еще перепуганная, Глэйнара взглянула на мать и увидела, что Мина застыла, ее тонкие губы затряслись, терпеливые глаза наполнились слезами. Глэйнара попыталась что-то сказать, но задохнулась от обиды.

– Глэй, – прошептала Мина, – скажи, что это неправда.

Глэйнара хотела солгать, но дрожала так сильно, что не могла говорить. Мина протянула к ней руку и тут же отдернула ее, глядя на дочь больными глазами.

– Глэй, – взвыла Лидиан, – как ты могла? – Смотрела она при этом на мужа. Мина тоже повернулась к нему, и этот удар оказался больнее, чем все удары Налина. Они разрешили вынести приговор ему.

– Это чистая правда, – выплюнула слова Глэйнара. – Вперед! Обзывайте меня, как хотите! Я этого не услышу!

Она выскочила за ворота и помчалась по дороге. Она бежала, хотя слышала, как они звали ее обратно. Она плохо понимала, что делает; ей хотелось бежать и бежать и никогда больше их не видеть. Ее мать взяла сторону Налина!

При этой мысли снова вскипели слезы, начали ее душить, она упала в высокую траву и зарыдала. Когда девушка выплакалась, солнце уже село. Она села, испугавшись, что Налин пошел за ней и снова побьет ее, но дорога была пуста. Она утерла рукавом грязное лицо и снова побежала. Она бежала в город, к Брэйсе, которая, возможно, простит ее – возможно, думала. Глэйнара, это единственный человек в мире, который способен ее простить.

Глэйнара добежала до деревни, когда в бархатном небе появились первые звезды. Она стояла позади постоялого двора и думала, впустит ли ее Самвэйна, и слезы снова навернулись на глаза, горячие и удушающие. Не впустит, думала она, и нет мне больше места в этой жизни, и некуда идти, и нет ничего, что я могу назвать своим. Теперь я опозорена, я шлюха и больше никто.

Она все еще плакала, когда во двор вошел здоровенный кузен Брэйсы – Кенес, сын кузнеца.

– Глэй, что это значит? – спросил Кенес.

– Налин меня выгнал, и я это заслужила. Все из-за Мэйра.

Кенес положил ей руку на плечо, и она дернулась, испугавшись, что он тоже будет ее бить.

– Ублюдки они, оба, – спокойно сказал Кенес. – Ну, не плачь так ужасно. – И он громко крикнул. – Брэйса, иди сюда!

Наружу выбежали Брэйса и Самвэйна, и Глэйнара выпалила им всю правду, перемежая рассказ рыданиями – лгать не имело смысла. Брэйса тоже начала плакать, но Самвэйна сразу занялась девушкой – так же спокойно и уверенно, как до этого Кенес.

– Ну, ну, это еще не конец света. Ах, Глэй, ты, конечно, дурочка, но я так и знала, что это случится. Слушай, ты не беременна, нет?

– Не знаю я. Еще рано что-то говорить.

– Ну и ладно, мы это узнаем, когда узнаем, и ни минутой позже. Пошли, пошли внутрь, там тепло, выпьем горячего эля.

Женщины ввели ее в кухню, Глэйнара оглянулась и увидела Кенеса, что-то горячо обсуждающего с Эвейсном и Селином, сыном ткача. Девушки сели, тесно прижавшись друг к другу, на лавку в углу кухни, а Самнэйна налила эль в высокий металлический кувшин и поставила его на угли в очаге.

– Мам? позвала Брэйса. – Можно Глэй переночевать у нас?

– Конечно. Нет смысла пытаться объяснить что-то Налину, пока он не остынет.

– Спасибо, – выдавила Глэйнара. – Почему вы помогаете мне? Вы должны были выгнать меня и отправить спать у дороги.

– Ну, тихо, тихо! Ты не первая девушка на свете, которая позволила обдурить себя привлекательному воину, и уж наверное не последняя.

Эвейсн просунул свою седую голову в дверь кухни и сказал Самвэйне:

– Я скоро вернусь. Съезжу тут с ребятами кое-куда. Мы, понимаешь, переживаем за бедняжку Мину.

– Я тоже, – отозвалась Самвэйна. – Прямо сердце болит.

– Вы же не едете на ферму, нет? – выпалила Глэйнара.

– Пока нет, девочка, – сказал Эвейсн. – Прежде надо дать твоему братцу хорошенько подумать.


Пертис разрешал своим воинам сидеть после обеда в большой зале, пить и сплетничать. Мэйр и Кадмин играли в кости, и тут в залу вошли хозяин постоялого двора Эвейсн, кузнец Кенес и сын ткача Селин. Они неуверенно осмотрелись и направились прямо к Пертису

– Интересно, что же они тут делают? – заметил Каин.

– Да кто их знает? Вообще странное время, чтобы платить подать.

Через несколько минут подошел глупо улыбающийся Адрегин.

– Мэйр5 тебя зовет папа. По-моему, у тебя большие неприятности.

– У меня? А что ж ты ухмыляешься как демон?

– Ты все узнаешь. Пошли, Мэйр, папа хочет видеть тебя прямо сейчас.

У резного кресла лорда Пертиса стояли Эвейсн, Кенес и Селин со скрещенными на груди руками и крепко сжатыми губами. Сам Пертис, похоже, пытался подавить смех. Мэйр отпихнул с дороги собак и встал перед лордом на колени.

– Хочу поздравить тебя, Мэйр, – сказал Пертис.

– Поздравить, мой лорд?

– Да, с грядущей женитьбой.

Озадаченный Мэйр в уверенности, что это розыгрыш, огляделся по сторонам. Вперед шагнул Кенес, который выглядел еще более огромным, чем обычно.

– Женитьба, – повторил он. – Ты развлекался с Глэй, ублюдок, и брат вышвырнул ее из дома.

– Женитьба – это не так страшно, Мэйр. – Пертис наклонился вперед с каким-то вкрадчивым выражением лица. – Я и сам однажды женился, и это меня не убило, хотя, если честно, было близко к тому.

Мэйр хотел что-то сказать, но не смог. Дружина хихикала и перешептывалась.

– Видимо, придется дать тебе постоянное место в моей дружине, – продолжал Пертис. – Не годится бедняге Глэй ездить по свету, сидя за спиной у «серебряного кинжала».

– Эй, постойте, – проскрипел Мэйр. – Я еще не сказал, что женюсь.

Кенес напряг мускулы.

– Эй, слушайте, из меня получится отвратительный муж. Глэй заслуживает лучшего.

– Заслуживает, – уронил Эвейсн. – Но об этом немного поздно говорить, парень. Ты задирал ей юбку, ты на ней и женишься.

Эвейсн и Селин наклонились, как ястребы, схватили Мэйра под локти и поставили на ноги.

– А теперь послушай, ты, – сказал Кенес. – Из-за тебя Глэй лишилась дома. Или ты дашь ей другой, или я буду бить тебя, пока от тебя мокрое место не останется.

Мэйр почувствовал, что сейчас потеряет сознание.

– Если она согласится жить с тобой в дане, – сказал Пертис, – у меня есть для нее работа. Я еще не встречал такой работящей девушки, как Глэй, так что она сможет быть нянькой при моей дочери. Эй, парень, что это ты так побледнел? Тебе понравится семейная жизнь. К этому просто надо привыкнуть. Я посмотрю, что можно сделать, чтобы выделить вам комнату здесь, в брохе. – И он посмотрел на ухмыляющегося слугу. – Пойди-ка оседлай Мэйру коня. Он едет в деревню, чтобы повидаться с невестой.

Свист, одобрительные восклицания и колкости – дружина взорвалась смехом.

– Эй, Мэйр! – закричал Кринс. – Вот это по-настоящему смешно!

Мэйр непроизвольно застонал, закрыл глаза и позволил Кенесу выволочь себя во двор. Следом выбежал Адрегин и дернул Мэйра за рукав.

– Мэйр, а что ты сделал с Глэй?

– Пойди спроси отца, хорошо? Это слишком сложно, чтобы объяснять это тебе прямо сейчас.

Мрачная процессия, состоящая из трех горожан и одного только что помолвленного «серебряного кинжала» подъехала к заднему крыльцу постоялого двора. Мэйр немного замешкался, и Кенес просто сдернул его с коня, хорошенько встряхнул и поставил на ноги. Мэйр застонал из-за несправедливости всего происходящего, а Кенес хорошенько толкнул его, и он, спотыкаясь, ввалился в кухню, где уже ждали Эвейсн, Селин, Самвэйна и Брйса, а позади них стоял, сердито глядя, Невин. Мэйр в ужасе похолодел, вспомнив две главные вещи: Невин взял Глэй под свое крылышко и Невин был волшебником, могущим – Мэйр в этом ни минуты не сомневался – превращать людей в лягушек. Больше никакой надежды, подумал Мэйр: или женитьба, или болото.

Сама Глэй скорчилась на лавке в углу. Он еще никогда не видел таких несчастных людей, какой была в этот вечер Глэй, с распухшими от слез глазами, в разорванном грязном платье, с красной опухшей щекой. Мэйр вдруг понял, что зять бил девушку, и почувствовал, что сам он – самый бесчестный подонок во всем королевстве.

Глэй подняла голову и посмотрела на него, губы ее дрожали.

– Если ты не хочешь жениться на мне – не надо. – Она говорила сухо и холодно. – Я лучше буду голодать, чем соглашусь на такую милостыню.

– Замолчи! Конечно, я хочу жениться на тебе! – Он кинулся к ней и упал на одно колено. – Моя ненаглядная, прости меня! Я чертовски подло вел себя с тобой!

Глэйнара уставилась на него, не в силах поверить своим ушам. Он протянул к ней руку, и она безвольно положила на нее свою, словно ей было все равно, что он делает.

– Глэй, я правда хочу жениться на тебе. Ну, улыбнись своему мужу, ладно?

И Глэйнара улыбнулась, сначала застенчиво, а потом расцвела ослепительной улыбкой, которая преобразила ее в красавицу. Невин протолкался вперед и уставился на Мэйра ледяным взглядом.

– Тебе лучше быть хорошим мужем.

– Самым лучшим на свете. Клянусь.

– Хорошо. – Невин хотел сказать что-то еще и вдруг, нахмурившись, посмотрел в сторону.

Мэйр тоже глянул туда и увидел маленькую Синевласку, сидевшую на полу, скрестив ноги. Сегодня она была не меньше трех футов высотой и более материальна, чем когда-либо. Она показала на Глэй, пренебрежительно сморщила носик и заплакала. Мэйр в ужасе смотрел на нее, а она начала пропадать, таять, стала прозрачной и исчезла. Но он каким-то образом знал, что она обязательно вернется. Мэйр посмотрел на Невина и увидел, что старик озабочен; это испугало Мэйра больше всего.


В этом году, 918 по летосчислению Дэверри, Лослэйну, худенькому, серьезному ребенку со светлыми волосами и огромными пурпурными глазами, исполнилось три. Хотя остальные дети и относились к нему, как к своему, он всегда сторонился их шумных игр, предпочитая наблюдать за ними, вцепившись в штаны отца, или тихонько играть в палатке со своим молочным братом Джавантериэлем. Адерин иногда задавал себе вопрос, не повлияло ли на него пребывание в непонятной стране Стражей, когда он еще находился в утробе матери, и тут же отказывался думать, что с его красавцем-сыном что-то неладно. Даже когда Лослэйн с криком просыпался ночами, увидев страшный сон, Адерин уговаривал себя, что все дети в его возрасте видят во сне монстров и тому подобную жуть.

В этом году собрался самый большой алардан из всех, что доводилось видеть Адерину. Все лето стояла особенно хорошая погода, и трава выросла сочной и густой, так что корма стадам было более, чем достаточно, и эльфы решили остаться в этом лагере дольше, чем обычно, посвятив эти дни пирам. Адерин не занимался подсчетами, но ему казалось, что вдоль речки раскинулось не менее пяти сотен палаток. Ночами небольшие костры, на которых готовили пищу, казались звездами на небе, а лошадей и овец было столько, что пастухам приходилось объезжать их полдня.

Поэтому неудивительно, что Ганес и его небольшой караван пришли в замешательство, наткнувшись на алардан: юный купец знал, что к этому времени эльфы обычно перебирались на юг. Адерин уже встречался с Ганесом, симпатизировал юноше и искренне сочувствовал его желанию порвать с замкнутой жизнью в семье и повидать мир. Гости уже поели и нашли место для своей палатки, и теперь Ганес искал именно Адерина: он хорошо знал обычаи эльфов и понимал, что обращаться следует к мудрейшему. Однако Адерин выслушал юношу и послал за Галабериэлем. Банадар начинал стареть; у глаз появились глубокие морщины, а при определенном освещении ясно была видна седина в его светлых волосах.

– Гал, тебе следует это выслушать, – сказал Адерин. – В Каннобайне возникли сложности, и это касается двух детей полу-эльфов.

– Отпрысков Пертиса Майлвада? – спросил Галабериэль, вэглянув на Ганеса.

– Да, банадар. – Юноша не очень хорошо говорил по-эльфийски, но все же его понимали. – Он отправил меня сюда с письмом для его жены. Ему очень нужна помощь. Враги угрожают сжечь его каменную палатку и убить его самого и детей, У него только одиннадцать защитников и ни одного лучника. У них – сотни и сотни людей.

– Как это похоже на проклятых круглоухих: надеяться на такое несправедливое численное преимущество. – Галабериэль ради гостя перешел на дэверрийский. – Не знаю, парень, сумеешь ли ты отыскать его жену. Когда я видел ее в последний раз, она направлялась со своим аларом далеко на запад. Конечно, я пошлю к ней гонцов, но надеяться на то, что ее найдут вовремя, не приходится.

– Этого я и боялся, сэр, – сказал Ганес. – Нам еще необходимы луки и запас стрел, и, может, один-два лучника, чтобы научить нас обращаться с ними, хотя, честно говоря, им будет лучше вернуться к вам до того, как начнется осада. У меня разорвется сердце, если ваши люди лишатся жизни в такой безнадежной войне.

– Я помню Пертиса по его свадьбе, – задумчиво протянул Галабериэль, кинув взгляд на Адерина. – Если я ничего не путаю, ты это празднование пропустил, мудрейший. Он хороший человек, единственный круглоухий, который мне нравится – кроме тебя, конечно, но ты не совсем круглоухий, да никогда им и не был, насколько я в этом разбираюсь. Не знаю, почему Анналерия вышла за него замуж, но лично мне он нравится. Может, я старею, но будь я проклят, если останусь здесь, когда человек, который мне нравится, должен быть убит в собственном доме.

– Вы поможете нам, сэр? – расплылся в улыбке Ганес.

– Помогу. Вы получите луки, и стрелы, и меня, и еще моих людей. Калондериэль вечно рвется в какую-нибудь заварушку; я думаю, Фарендар и Альбараль тоже захотят пощекотать себе нервы; а юному Дженантару пора поучиться говорить по-элдисски. Я скажу всем, и посмотрим, чье еще сердце загорится, чтобы отправиться с нами, но если честно, Ганес, я не хочу рисковать многими.

– Банадар, вы один стоите сотни круглоухих!

Галабериэль рассмеялся.

– Поставь меня на высокую стену с хорошим луком, И пусть кто-нибудь не дает опустеть моему колчану – вот тогда и увидим, прав ли ты, парень. И увидим мы это очень скоро.

Сначала Адерину стало нехорошо при мысли, что эльфы собираются вмешаться в политические дела людей, но потом он решил, что средств воспрепятствовать этому у него нет. Конечно, будучи мудрейшим, Адерин мог взять верх над банадаром, но только за счет больших социальных потрясений: им придется спорить много дней, а весь алардан станет принимать то одну, то другую сторону, что, в свою очередь, приведет к большим сложностям на много лет вперед. Кроме того, он решил, что в данном случае правда на стороне Пертиса Майлвада, и лорд заслуживает защиты и поддержки. Так он и сказал Невину, когда они беседовали с помощью огня этим же вечером.

– В общем, я с тобой согласен, – подумал в ответ Невин. – Но только скажи – лучники действительно создадут значительный перевес?

– Да. Галабериэль сказал, что в открытом сражении армия мятежников легко сметет небольшой отряд лучников, но ведь они будут не в открытом поле, правильно? Банадар собирается взять с нами двух человек, делающих оперения, и они всю зиму будут изготавливать стрелы, а он сам – тренировать людей Пертиса.

– Понятно. Погоди, ты сказал – «с нами»?

– Я подумал, что лучше мне поехать вместе с ними. Я бы с удовольствием взял с собой Лослэйна, чтобы ты посмотрел на него, но это чересчур опасно.

– Тут я с тобой полностью согласен. Ты знаешь, есть тут кое-что, на что тебе следует взглянуть. Помнишь Мэдина?

Адерин задумался.

– А, барда! Того, у которого было серебряное кольцо с розами?

– Совершенно верно. Он родился вновь и сейчас здесь, а эта треклятая голубая фея продолжает околачиваться возле него. Мне кажется, она по-настоящему его любит. Никогда не думал, что природные духи на это способны.

– Я тоже.

– А теперь Мэйр тоже видит ее и все их племя. Несчастный парень явился ко мне на днях страшно обеспокоенный. Я произнес целую речь, такую неопределенную И напыщенную, насчет магической природы пограничных миров вообще и этого в частности, и кинул несколько безопасных идей про дикий народец. Все это, конечно, вздор, но его впечатлило, и он стал спокойнее. Не мог же я ему сказать, что рядом со мной просыпается его память о прежней жизни.

– Если бы только это. Мне кажется, фея тут тоже как-то способствует. Ну, что ж, я еду к вам. Мы отправляемся завтра на рассвете, и, поскольку с нами идет навьюченный караван, мы пробудем в пути не меньше двух недель.

– Хорошо. Жду встречи с тобой.

– Я тоже. Мы так давно не виделись!


В день, когда караван прибыл в Каннобайн, додь лил, как из ведра – одна из тех бурь, которая заливает все вокруг безо всякого помпезного спектакля с громом и молнией. Мэйр дежурил на конюшне, так что находился во дворе, закутавшись в промасленный плащ с капюшоном, и сгребал в кучу для садовника отбросы из конюшен. д, ождь уже промочил насквозь тяжелую шерсть, и струйки бежали по спине. Тут он услышал топот копыт и крики у ворот. В восторге от того, что можно отвлечься, он швырнул на землю грабли и поспешил к воротам. Ганес уже вводил во двор навьюченных мулов. Мэйр радостно завопйл и послал садовника за его милостью.

– Мэйр! – закричал Ганес. – Радость моёго сердца и все такое! Мы это сделали, Мэйр! Мы привезли луки и людей, которые нас всему обучат!

Мэйр снова радостно завопил; кажется, ему удастся прожить дольше, чем только одну зиму. Тут до него дошло, что вокруг каравана толпится куча природных духов, и видит он их лучше, чем когда-либо. В воздухе висели радующиеся дождю сильфы; из луж вылезли ундины и усмехались, глядя на него; феи и гномы толкались вокруг животных и забирались в седла вьючных мулов; самые бессовестные создания взгромоздились на плечи людей; некоторые кидались людям навстречу и приветствовали их. Впечатляющие объяснения Невина насчет дикого народца и его привязанностей обретали реальный смысл.

– Давай! – орал Ганес. – Веди гостей к лорду Пертису! Животными займутся слуги!

Во главе с Ганесом они ввалились в большую залу, жаркую и дымную от огня, ревущего в обоих очагах. Все тут же скинули свои мокрые и вонючие плащи в одну большую кучу, чтобы служанка забрала их все сразу. Мэйр получил второе подряд потрясение: он никогда раньше не видел эльфов и даже не знал, что они существуют. Огромные глаза с кошачьими зрачками, зеленые, пурпурные и сине-фиолетовые, волосы лунного цвета, и их уши – он не мог отвести глаз, как ни старался. Наконец высокий юноша с лиловыми глазами оскорбился.

– Ты что пялишься, круглоухая собака?

– Кел, придержи язык! – Вперед очень быстро шагнул самый старший из всех. – Нельзя винить парня за то, что он удивлен. Между прочим, он хороший человек, потому что дружит с диким народцем.

Мэйр посмотрел вниз и увидел Синевласку. Она вцепилась в его руку, прижалась к ногам и уставилась на пришельцев, как застенчивый ребенок.

– Вы их тоже видите? – прошептал Мэйр.

– Ну конечно. – Эльф по имени Кел улыбнулся и протянул руку. – Друзья?

– Друзья.

Они торжественно пожали друг другу руки, и Кел поспешил к остальным, которых уже представляли лорду.


– Ганес, друг мой, если бы в моих силах было пожаловать тебя дворянством, я бы сделал это, – сказал Пертис. – Но я не могу, и монет у меня совсем немного, так что я просто не знаю, чем тебя отблагодарить.

– Знаете, мой лорд, если нас всех весной убьют, то вопрос благодарности отпадет сам собой.

Пертис рассмеялся и дружески хлопнул его по плечу.

– Нравитесь вы мне, купцы. Такие расчетливые, такие практичные. Нет уж, я придумаю, как тебя отблагодарить, особенно если мы каким-то чудом переживем эту весну.

– Я с радостью приму вашу благодарность, мой лорд. Слушайте, слуги уже должны были принести сюда длинные луки. Пойду-ка я потороплю их.

– Сделай это, пожалуйста. Не думаю, что я ждал чего-то в моей жизни больше, чем эти луки. Кроме того, мне нужно поговорить со старым другом Галабериэлем.

Выходя из залы, Ганес лицом к лицу столкнулся с Глэйнарой и замер с открытым ртом. Девушка была такая чистенькая и аккуратная, что он не сразу узнал ее. Даже волосы блестели чистотой и немного отросли, обрамляя ее лицо локонами. Руки тоже были чистыми, а на ногтях – маникюр.

– Что случилось, Ганно? Упал с лошади и ударился головой?

– Ох, извини, Глэй. Я… гм… просто не узнал тебя. То есть я хочу сказать, я не ожидал увидеть тебя здесь.

– Я теперь замужем за Мэйром.

– За «серебряным кинжалом»?!

– Он больше не «серебряный кинжал». – Она помедлила, явно чем-то расстроенная. – Ганно, ты еще хочешь жениться на Брэйсе?

– Что? Ну, конечно!

– Тогда тебе лучше прямо сегодня пойти в деревню. Понимаешь, когда твой папаша приехал из Аберуина, он сразу пошел к отцу Брэйсы и потребовал разорвать помолвку, но Эвейсн, да благословят его боги, сказал, что сперва дождется тебя.

Ганес прислушался к ее совету и поехал в деревню сразу же, как только Пертис отпустил его. Дождь к этому времени прекратился, закат был чистым и ясным, дул морской соленый ветер. Он привязал коня позади родительского дома, перелез через садовую ограду и вошел в заднюю дверь. В кухне сидел двенадцатилетний Авиль, выклянчивая у поварихи кусок хлеба с медом. Он увидел Ганеса и глупо улыбнулся. Повариха закрыла лицо фартуком и заплакала.

– Ага, значит, ты вернулся домой, – сказал Авиль. – Погоди, еще увидишь папашу.

Ганес пошел в комнаты, следом, подхихикивая, шел Авиль. В коридор на шум вышла Молигга. Она увидела Ганеса и задрожала. Авиль резко замолчал.

– Прости, мам, – сказал Ганес, – но я должен был сделать то, что считал правильным.

Она что-то начала говорить, потом затрясла головой, заливаясь слезами. Ганес хотел взять ее за руку, но она быстро шагнула назад.

– Ганно, уходи, – шепотом сказал Молигга. – Я не хочу, чтобы отец тебя увидел.

– Даже так? А вот я хочу сказать ему пару слов. Ну-ка, ответь мне: что ты думаешь насчет этого мятежа?

– Неужели ты думаешь, что меня это хоть немного волнует? Боги милосердные, даже если до этого и дойдет! Мой сын и мой муж вцепились друг другу в глотки, и все из-за короля, которого я и в глаза не видела! – По ее щекам медленно катились слезы. – Ганно, он перед всей гильдией отказался от тебя!

– Я знал, что он это сделает. Где он?

Молигга схватила его за руку. – Просто уйди!

Как можно ласковей Ганес отодвинул ее в сторону и пошел дальше по коридору. Он резко распахнул дверь в кабинет отца и вошел. Версин встал из-за бюро, сжимая в руках гроссбух в кожаном переплете, и кисло улыбнулся.

– Ты кто такой? Странно – ты похож на моего покойного сына.

На мгновение Ганес перестал дышать. Версин все улыбался. В маленьком кабинете повисла тишина, густая, как морской туман.

– Считай, что я его душа, ненадолго пришедшая к тебе из Иных Миров. И я пришел с предупреждением, как это обычно делают души. Если я переживу эту зиму, то сделаю все, чтобы ты больше никогда не мог торговать с Западным Народом. Они мои друзья, папуля, а не твои, и ты чертовски хорошо знаешь это.

Тяжело дыша, Версин метнул тяжелую книгу прямо в его голову. Ганес увернулся и засмеялся. Все это было не ради меня, а ради короля. С побагровевшим от ярости лицом Версин кинулся на сына, замахнувшись для удара. Ганес услышал, как пронзительно закричала Молигга. Он снова уклонился, схватил отца за запястья и сильно сжал их. Версин сопротивлялся изо всех сил, но вырваться не мог, Он пыхтел и всхлипывал, осознав истину: теперь его маленький сын сильнее. Когда Молигга зарыдала, Ганес отпустил отца.

– Нельзя ударить мертвеца. Прощай. – Ганес развернулся на каблуках, медленно вышел из комнаты, распахнул парадную дверь и увидел тощее личико младшего брата, уставившегося на него широко открытыми глазами.

– Теперь я наследник, Ганно. Как тебе это нравится?

– Тебя следовало утопить еще в младенчестве, как поступают со всеми крысами и хорьками.


В этот же день Адерин отправился навестить Невина и поговорить наедине о вещах, могущих привести в смятение любого обычного человека. Невин удивился тому, как он был рад видеть своего бывшего ученика во плоти, а не в магическом кристалле, и решил, что это признак старения и соответственной чувствительности. Они долгие часы говорили обо всем и ни о чем, делились новостями о своем мастерстве, обсуждали учеников, которых обучали в прошлом или, как Адерин, сейчас.

– Природные духи становятся таким забавными, когда дело доходит до магии, сказал наконец Адерин. – По-моему, у них к ней больше склонности, чем у нас.

– Несомненно. Ты только посмотри, насколько они полны жизни, живут так долго и остаются по-прежнему молодыми. Мне кажется, что они куда более восприимчивы к потоку жизненных сил, чем человеческие существа.

– Видимо, они живут в большем согласии с жизнью. Гм. – Взгляд у Адерина неожиданно стал пустым и замкнутым. – Большинство из них.

Невин понял, что их разговор снова напомнил ему о Далландре.

– Ну что ж, – чересчур поспешно сказал Невин, – я понял, что твоя огромная работа продвигается успешно. Я имею в виду восстановление всей системы двеомера Западного Народа.

Они еще долго беседовали и расстались, договорившись встретиться и завтра. Проводив Адерина, Невин пошел в спальню, поднял незакрепленную доску в полу и вытащил наружу маленькую деревянную шкатулку с хранившимся в ней опалом. Камень был завернут в пять разных кусков бардекианского шелка: бледный пурпурно-серый, пламенеющий алый, насыщенный морской волны, солнечный желтый и пестрый лоскут – красновато-коричневый, лимонный, оливковый и черный. Невин положил камень на ладонь и долго рассматривал его, мягко мерцающий в трепещущем свете свечей.

Известно, что каждый хороший камень обязательно вбирает в себя чувства, мечты и жизненную силу владельца, а также память о событиях, происходящих с ним. По этой причине Невин решил не начинать пока с ним работать, ибо воля его и чувства были взбудоражены тем, что он определял, как «этот идиотский мятеж», и сознание нельзя было назвать ясным, и он мог наделить камень ложными мыслями. Меньше всего он хотел, чтобы талисман начал излучать Верховным Королям всего Дэверри его душевное раздражение. Им наверняка хватало своего. Прежде, чем приступать к работе, он должен тем или иным путем уладить проблемы Каннобайна. Что ж, сказал он сам себе, если тебе хотелось спокойной жизни, надо было становиться жрецом, да и дело с концом!

Глава вторая

В большом дане Элриса, нависающем над городом с высокой скалы, с тьерином Ивмиром пил Дарни из Кернметона.

Они сидели на почетном месте у очага за прекрасным резным столом вместе с юным претендентом на престол Каварином.

Ему было всего шестнадцать, но он производил большое впечатление на людей, которые собирались служить ему: внешностью типичный элдисец, с иссиня-черными волосами и васильковыми глазами, он грациозно двигался, надменно смотрел и обладал манерами человека, рожденного, чтобы повелевать. Ивмир, битый жизнью, хитрый человек лет тридцати пяти, крутил свои длинные черные усы, а его светло-голубые глаза следили за сыном старшей сестры с искренной нежностью, как бы приглашая Данри разделить его восхищение этим юношей.

– Я искренне благодарен вам за то, что вы не поленились приехать сюда и воспользоваться нашим гостеприимством. – Тщательно подобранные слова Каварина звучали, как заранее подготовленная речь. – Я очень высоко ценю ваше боевое искусство, ваша милость.

– Благодарю вас, ваше высочество.

Ивмир и Каварин обменялись быстрыми улыбками, услышав это почтительное обращение.

– Но я надеюсь, что вам не придется демонстрировать свое искусство до весны, до приезда короля Дэверри, продолжал претендент. – Мне ненавистна мысль о том, что придется тратить впустую наши силы здесь, в Элдисе. Будет печально, если интриги и группировки возникнут еще до того, как мы взойдем на трон.

– Совершенно верно, – согласился Данри. – На этот счет у Пертиса Майлвада есть хорошая поговорка: даже шакалы убивают свою добычу прежде, чем начать за нее драться.

При упоминании имени Пертиса Ивмир напрягся. Данри решил, что пора кончать обмен любезностями.

– Знаете, я собственными ушами слышал, как Пертис преуменьшал свои права на трон Элдиса, а потом и вовсе от него отрекся. Он прекрасно осознает, что происходит по линии незаконнорожденного, да еще и родившегося от женщины низкого происхождения.

– у Пертиса ум острый, как бритва, – сказал Ивмир раньше, чем предполагаемый король успел вставить хоть слово. – Он человек чести, и я всегда очень уважал его.

– Я тоже, – сказал Данри, – хотя он большой чудак. Редко встретишь человека, который настолько бы не желал править.

Каварин внимательно слушал, склонив голову на бок, как делают умные собаки.

– Ты знаешь Перро лучше других, – сказал Ивмир.

– Знаю, и никогда не встречал человека, который бы так соответствовал символу своего клана. Пертис бывает так же упрям, как барсук, если уж вобьет что-нибудь себе в голову. Он хочет остаться в Каннобайне и будет цепляться за это всеми когтями.

Ивмир задумчиво кивнул, а Каварин беспокойно задвигался в своем кресле.

– Все это прекрасно, – резко сказал он, – но почему он не хочет присягнуть на верность своему истинному королю?

Ивмир плавно повернулся и бросил на него предупреждающий взгляд.

– О, я хотел сказать… м-м-м… – начал заикаться Каварин. – Несомненно, он сделает это, когда кончится война. Я имею в виду, у него даже нет людей, которых он может привести в наше войско, может, поэтому он и не хочет сражаться и все такое.

Данри улыбнулся, сделав вид, что не заметил оскорбления.

После ужина Ивмир настоял на том, что Данри необходимо пойти в конюшню и посмотреть на совершенно необыкновенного коня, и сам понес фонарь вместо того, чтобы пригласить слугу. Они подошли к стойлу, где дремал над кормушкой превосходный серый жеребец, Данри сказал все положенные комплименты и обратился в слух.

– Каварин еще слишком молод и не понимает, как человек может желать сохранения нейтралитета, – медленно произнес Ивмир. – Зато я понимаю.

– Я тоже понимаю. Не знаю только, понимает ли это еще кто-нибудь.

– Их мало. Совсем мало. Кстати, пора уже устраивать свадьбу Каварина. Если объединятся две тонкие нити, они неизбежно станут прочнее.

– Самое время. Моя леди мечтает приехать в Абернас на свадьбу.

– Сердце мое радуется, когда я слышу, что ты собираешься посетить эти празднества.

– А почему же нет? Я собираюсь продемонстрировать свою преданность нашему королю.

Ивмир опустил пониже фонарь и вгляделся в лицо Данри.

– Некоторые считают, что ты поддерживаешь своего друга через голову короля. Я склоняюсь к мысли, что они ошибаются.

– Жестоко ошибаются. Мой меч и мои люди принадлежат Каварину.

– Очень хорошо, и благодарю тебя. – Ивмир немного помедлил. Будет нехорошо с моей стороны, если я спрошу тебя, почему?

– Все нормально. Я хочу спасти жизнь Пертиса и его сына, поэтому каждый, кто решит, что Адрегин – лучший кандидат, чем Каварин, станет моим врагом – ради Пертиса и ради вас тоже.

Ивмир медленно кивнул, разглядывая фонарь в своей руке.

– Тогда дружеское предупреждение. Присматривай за Леомиром из дана Гвербин. Я-то за ним уже давно приглядываю.


Позади дана Каннобайн, на диком лугу, где высокая трава пригнулась из-за постоянно дующих с моря ветров, Галабериэль устроил учебное стрельбище для дружины Пертиса, для начала поставив раскрашенные деревянные щиты. Позже он набьет соломой старые рубашки чтобы было похоже на людей. Мэйр решил, что упражняться в стрельбе из лука исключительно скучно, и дружина с ним согласилась. Каждый день по утрам дождь ли, ветер, солнце, Галабериэль расставлял своих новобранцев на отмеченные места и заставлял натягивать и отпускать тетиву, пуская стрелу за стрелой. Несмотря на кожаные гарды и перчатки, пальцы их болели, а на запястьях багровели синяки. Галабериэль раздавал им травы эльфов, чтобы отмачивать руки в отваре, и требовал, чтобы на следующее утро они вновь появлялись на стрельбище.

Мэйр, разумеется, был единственным из всей дружины, кто видел компанию, собиравшуюся, чтобы понаблюдать за ними. Духи появлялись толпами, размещались по обеим сторонам стрельбища, как зрители на состязаниях, кружили воле мишеней, вставали позади стрелков и передразнивали каждое их движение, дергали оперение на стрелах, иногда даже щипали лучников, просто чтобы посмотреть, промахнутся они из-за этого или нет. Когда Мэйр в первый раз увидел, что стрела пронзила одного из духов, он чуть не закричал вслух и почувствовал, что страшно побледнел, но маленькое существо просто исчезло и с хлопком появилось на несколько футов дальше, и не похоже было, что стрела ему как-то повредила. Иногда он видел голубую фею, стоявшую рядом и грустно смотревшую на него. Упрек в ее глазах был совершенно человеческим, и Мэйр чувствовал себя виноватым, словно и впрямь предал ее.

Неукоснительные тренировки совсем не оставляли Мэйру времени для жены, и это, к его искреннему удивлению, раздражало его. Приходилось признать, что в женатом положении было много преимуществ; он мог обладать Глэйнарой, когда хотел, и не на твердой земле, а в теплой и удобной постели. За обедом, когда они вместе сидели за столом для прислуги, Глэйнара улыбалась ему и с лестным для него вниманием слушала рассказ о прошедшем дне, пока ей не приходилось идти помогать старой Мэйсе в женской половине. В это время Мэйр мог присоединиться к дружине, бражничавшей эль в большой зале, но он уже понял, что, женившись, приобрел больше, чем потерял.

Как-то вечером Мэйр выпил меньше эля, чем обычно, и вдруг поймал себя на том, что думает о нежном теле жены. Он рано ушел из-за стола и поднялся в спальню, где Глэйнара, сидя на кровати, зашивала прореху в его рубахе при свете свечи. Мэйр сел на пол и стал смотреть, как она шьет, слегка нахмурившись из-за неверного света.

– Ты меня извини, – сказал Мэйр. – Я загнал одну стрелу в живую изгородь, и наши друзья с кошачьими глазами заставили меня вытаскивать ее оттуда. Я думаю, что оперяльщик приводит их потом в порядок, пока они не совсем сломаны.

– Уж лучше я буду чинить рубашки для тебя, чем для кого-то другого.

Она с улыбкой посмотрела на него, и Мэйр ощутил сладкую дрожь. Интересно, подумал он, сколько еще времени она будет зашивать эту треклятую рубашку и когда мы сможем лечь в постель?

– Мэйр? Ты счастлив со мной?

– Счастлив? – Она поймала его врасплох. – Ну, если честно, я как-то не думаю о таких вещах. Я не знал, что ты об этом думаешь.

– Раньше – никогда. – Глэйнара сосредоточилась на узелке. – А вот теперь начала.

– Ну, мне больше нравится быть воином дружины, чем «серебряным кинжалом», даже несмотря на эти дурацкие тренировки с луком. – Он обнял ее и поцеловал. – Ложись, и я скажу тебе еще что-нибудь.

– С радостью. А когда ты подаришь мне ребенка, Мэйр?

– Бьюсь об заклад, не раньше, чем этого захочет богиня, а теперь ложись, и мы попробуем сделать его прямо сейчас.

На следующее утро после стрельбы из лука он немного задержался, чтобы войти в дан вместе с Пертисом.

– Мой лорд, я хотел у вас кое-что спросить. Вы человек женатый, так что вы меня поймете. Я вот все думаю – а вдруг начнется осада? Здесь ваша дочь, теперь еще и моя жена, и старая нянька, и девушки-служанки. Что с ними будет?

– Я отправлю их куда-нибудь подальше задолго до того, как начнутся большие неприятности. Я все думал, беспокоишься ли ты об этом.

– Беспокоюсь. Глэй может очень скоро стать вдовой, но я не перенесу, если ей придется голодать вместе с нами.

– Ты по-своему неплохой парень, Мэйр. Плохо, что твой вирд привел тебя в Каннобайн. А насчет женщин не тревожься, я попрошу помощи у Невина.

Мэйр почувствовал большое облегчение, потому что слепо доверял и лорду, и волшебнику. Они вошли в ворота и увидели у дверей броха прекрасного коня в сбруе из красной кожи и серебра. Пертис тихонько выругался.

– Так, Мэйр, – сказал он. – Хватай кого-нибудь из парней, бегите на луг и прячьте мишени. Луки тоже спрячьте. А я буду молиться, чтобы мы не опоздали, и постараюсь отвлечь ублюдка.

Пертис побежал в залу, а Мэйр кинулся к баракам. Он и еще шестеро спрятали мишени и луки в стог сена и пошли в большую залу. Мэйр увидел молодого человека, стоявшего на коленях у стула Пертиса и о чем-то серьезно беседующего с ним. Мэйр отыскал Глэйнару у очага прислуги и отвел в сторонку.

– Ты не знаешь, кто это?

– Воин тьерина Ивмира. Он привез нашему лорду весть о королевской свадьбе.

Вот тут Мэйр понял, как здорово иметь жену, знающую все сплетни в Каннобайне.

– Все так волнующе, продолжала Глэйнара. – Этот парень, который собирается жениться – тот самый, которого мятежники провозгласили королем Элдиса. Значит, если его милость поедет на свадьбу, он считается мятежником, а если нет – это оскорбление королю. Если он поедет на свадьбу, но не принесет там клятву королю, они его прямо там и убьют. Мэйса говорит, она еще никогда так не переживала. В конце концов, наш лорд для нее почти как сын.

– И что собирается делать наш Барсук?

– Он останется дома. Он ей сказал, что уже все равно всех оскорбил, так что какое это теперь имеет значение? – Глэйнара вздохнула, сама встревоженная. – Я не понимаю, почему они не держатся того короля, который у нас уже есть? Он даже никогда не приезжает в Элдис и совершенно не мешает им жить.

– Верно говоришь. Жаль, что они не смотрят на это с твоей точки зрения.

На следующий день посланец уехал, и тренировки с луками возобновились. Но теперь они упражнялись далеко от дана, в лесу, где никакой случайный гость не увидит говорящие о многом ряды мишеней.


Отец Каварина давно умер, поэтому свадьбу устроили во дворце гвербрета в Абернасе. Седовласый шумный гвербрет Майноик был кровным родственником Каварина по нескольким линиям и очень предан его делу.

В знак особой чести он пригласил Данри и его семью остановиться в главном брохе дана и принять участие во множестве развлечений: охоте в парке Майноика, представлениях бардов в большой зале, смотре военных галер в гавани.

Однажды вечером Ивмир предложил прогуляться в садах за брохом. Шел моросящий дождик, цветочные клумбы были перекопаны на зиму, с голых ветвей падали мутные капли. Посреди унылой лужайки работал маленький фонтан, в котором под прозрачной струей воды резвились дракон Аберуина и гиппогриф Абернаса. Ивмир посмотрел на них.

– Вы заметили, что дракон здесь немного меньше, чем гиппогриф? В Аберуине есть похожий фонтан. Видели его когда-нибудь?

– Видел. Забавная вещь: там дракон заметно больше гиппогрифа.

– Вот-вот. Между прочим, приехал Леомир. От Аберуина.

Их глаза встретились.

– Что-то холодно здесь, – сказал Данри. – Пойдемте внутрь? Надо проявить уважение и поздороваться с Леомиром.

Леомир, тьерин дана Гвербин, поселился в двух превосходных комнатах на верхнем этаже главной башни. Когда Данри отыскал его, он ел яблоко, держа его в руке, как крестьянин, и откусывая маленькие кусочки торчащими, как у кролика, зубами.

– А я-то как раз собирался разыскивать тебя. – Леомир швырнул огрызок в очаг. – Рад тебя видеть, друг мой.

– Благодарю, я тоже рад видеть тебя. Лучше прибыть поздно, чем вообще не появиться.

Леомир взял еще одно яблоко и протянул серебряную миску Данри.

– Нет, спасибо, я только что поел. У гвербрета отлично кормят, всего хватает.

Со слабой усмешкой, мелькнувшей во взгляде, Леомир надкусил второе яблоко.

– Ты становишься настоящим придворным, – сказал Леомир с полным ртом. – Я и не знал, что ты научился так здорово болтать языком.

– Практика утяжеляет руку.

– Ты этому у Пертиса научился? Он уклончив, как молодая девушка.

– Ничего уклончивого в Перро нет. Если он что-то говорит, он именно это и имеет в виду.

Леомир откусил еще кусок яблока и начал его рассматривать.

– Девушкам нравится получать в подарок брошь, – сказал он наконец. – И, как правило, размером побольше, и особенно, если это брошь-кольцо.

– На плечо или закалывать плащ? Пертис никогда не интересовался драгоценностями.

– Мне совершенно все равно, что делает Пертис, пока он не начнет сражаться за Дэверри.

– Конечно.

– Если ты еще не понял, я приехал сюда на свадьбу. Кстати, привез нашему сюзерену прекрасный подарок.

– Вот и прекрасно. Я надеюсь, он и королева будут много лет хранить его и оставаться в добром здравии.

Они сели в кресла лицом друг к другу. Данри положил руки на колени и молча ждал.

– Я весьма удивлен тобой, друг мой, – сказал Леомир. – Я знаю, что ты любишь Майлвада, как брата.

– Люблю, поэтому и хочу, чтобы он мог делать то, чего желает сам, а не то, чего хочу я.

– Гм… ну, допустим. Ты же знаешь, у меня всего тридцать человек, этого маловато, чтобы посадить на трон нового короля.

– А в Аберуине?

– Сотня и десять, это не больше, чем у тебя, Сокол, и ты это чертовски хорошо знаешь. Вот интересно, а знаешь ли ты, насколько успех мятежа зависит от твоей преданности?

– Я могу найти людей на целое войско, как и любой другой.

– Речь не об этом. Я видел, как ты сражаешься. Когда начинает сверкать сталь, ты похож на бога. Люди пойдут за тобой всюду.

Данри смущенно отвернулся. Леомир снова заговорил, и на этот раз его, как ни странно, что-то забавляло.

– Я надеюсь, тот день, когда ты и наш Упрямый Барсук пожалеете о своем решении, никогда не настанет. Между прочим, я ни на йоту не доверяю Ивмиру.

– Майноик тоже. – Данри снова повернулся к нему. – Я думаю, все можно решить к твоему удовлетворению, если у тебя есть время побыть подольше в Абернаусе.

Леомир посмотрел на него цепким взглядом и улыбнулся. Данри улыбнулся в ответ. Достаточно и одного короля, чтобы шакалы начали драться, думал он, главное, чтобы кровь была свежей, тогда она их привлечет.

Немного позже пришел паж и пригласил Данри присоединиться к Каварину и его дядюшке в большой зале. Большинство лордов, остановившихся в дане, уже были там. Они сидели за длинными столами согласно своему званию и положению. Во главе личного стола гвербрета сидел Каварин. В залу вошел Леомир и поклонился юноше так низко, что почти преклонил перед ним колени. Данри сидел и думал, что их разговор дал нужные результаты. Поднялся гвербрет Марноик и прокашлялся.

– Я пригласил вас сегодня, мои лорды, чтобы ваши сердца порадовались вместе с нами. Купеческие гильдии Абернаса и Аберуина объединились, чтобы преподнести нашему Каварину свадебный подарок.

Гильдии никогда не тратились на подарки мелким лордам. Дары преподносились только гвербретам – и королям. В залу медленно, торжественно вошли четыре пары купцов. Они несли импровизированные носилки, на которых, на огромной красной бархатной подушке стоял золотой котел, весь покрытый гравировкой из спиралей и завитушек, такой большой, что в него легко могли поместиться двадцать бурдюков меда. Данри задержал дыхание и присвистнул – подарок стоил целое состояние! По сигналу дяди Каварин встал.

– Нижайше благодарю вас за чудесный дар, – сказал Каварин, поглядывая на дядю. – Кому я обязан такой честью?

– Всем объединившимся торговым гильдиям Элдиса, ваша светлость! – ответил выступивший вперед старый Версин из Каннобайна. Так, так, так, подумал Данри. Знает ли об этом Перро? Версин разразился длинной и нудной речью, причем ловко избегал прямого упомйнания огем, что Каварин будет новым королем, и все же это было совершенно понятно. Собравшиеся лорды позволили себе легкие усмешки и многозначительные взгляды. Раз уж мятежников поддержали даже купцы, все складывается очень успешно.

Данри пошел в свою комнату, чтобы пригласить к ужину жену, и увидел еще одного купца, стоявшего в коридоре и увлеченного разговором со служанкой. Увидев Данри, купец поклонился, улыбнулся и поспешил прочь, пожалуй, слишком поспешил. Данри остановился и схватил служанку за руку.

– Кто это?

Девушка зарделась и сделала книксен.

– О, его зовут Гаркин, он женатый человек и слишком стар, ваша милость, чтобы им заинтересовалась такая девушка, как я.

– Ясно. Ну, иди работай.

Поздно ночью, когда праздничный пир закончился, Данри удалился в свою комнату. Он был молочным братом Пертиса, и воспитывали его так же необычно, как и всех Майлвадов, поэтому он умел читать и писать. Этой ночью он искренне возносил за это хвалу отцу Пертиса, потому что не зависел от писцов других лордов. Он написал Пертису длинное письмо, подробно описав все, происходящее вокруг нового короля и неоднократно подчеркнул, что следует опасаться Леомира из дана Гвербин. Рано утром, когда солнце еще не взошло, он отправился в казармы, разбудил своего капитана и вручил письмо самому надежному из его людей, чтобы тот доставил его в Каннобайн. Он даже проводил гонца до главных ворот дана и проследил, чтобы он уехал. Возвращаясь назад, Данри наткнулся на Леомира.

– Письмо отправил?

– Распоряжения управляющему. А ты подмечаешь все, что делают другие?

Леомир пожал плечами и откланялся. Данри не сомневался, что Леомир поверил ему не больше, чем он сам верил Леомиру.


– Слушай, Пертис, – сказал Невин. – Ты обратился ко мне за помощью, и я обещал помочь, но я ничем не смогу быть полезным, если ты не будешь говорить правду. Когда мятежники собираются заявить о себе вслух?

Пертис колебался, не в силах принять решение. Они были в его захламленной комнате, Пертис сидел в кресле, а Невин стоял у конторки, положив руки на книгу принца Майла.

– Я знаю, что у тебя есть друзья, за которых ты переживаешь, – сказал Невин.

– Один друг. Я бы с радостью умер за него, но не могу позволить погибнуть женщинам и детям.

– Похвально. Только как я могу помочь, если не знаю, чем вызваны твои затруднения? Допустим, ты заболел, но отказываешься сообщить, что у тебя болит. Разве я смогу составить нужное снадобье?

Пертис молча смотрел в пространство.

– Ну, вряд ли что произойдет до весны. – Лорд начал говорить через силу, но потом слова хлынули сплошным потоком. – В основном лорды объединились вокруг одного претендента, Каварина Элдисского, но есть и другие, создавшие собственную группировку, потому что не доверяют тем, кто стоит за Каварином. Эта группировка хотела выдвинуть претендентом меня, но я отказался. Конечно, трудно что-либо сказать категорически, но держу пари, мы оба догадываемся, что у них на уме: убив Майлвада, выдвинуть претендентом на престол его сына.

– Какой я дурак! Боги милосердные, я должен был догадаться! Это значит, что дэверрийцы начнут сражаться с теми, кто за общего претендента, а их противники спокойно придут и выиграют войну. Я видел, у вас здесь есть старая копия «Анналов Застоя» Майла. Вы читали его истории о Гверсингеторике и великом Гвиндеке?

– Как их собственные союзники предали их, и проклятые руманы выкинули короля Брана и наших предков на Западные Острова? Несомненно, этот мятеж обречен так же, как и тот в Гвиндеке. О боги, несчастный Данри! Я… – тут он спохватился, поморщившись от собственной оговорки.

– Так. Тьерин Кернметона и есть тот самый верный друг? Любит ли он вас настолько, чтобы вовремя предупредить?

– Да, и делает все, что может, чтобы уговорить вторую группировку сделать ставку на Каварина и оставить в покое меня. Он сообщил мне, что они как можно быстрее постараются возвести Каварина на престол и очень надеется, что все будут поддерживать его после того, как жрецы совершат нужные обряды. Лично я продолжаю в этом сомневаться.

– С вашей стороны это мудро. Что ж, теперь я знаю достаточно и мне есть с чего начать. Я больше не буду пытать вашу совесть раскаленным железом, во всяком случае, некоторое время.

Вечером Невин призвал на помощь Адерина. Тот должен был охранять его физическое тело, пока сам Невин будет заглядывать в будущее в своем световом теле: очень опасное дело, но выхода у него не было. Он никогда не видел этих людей во плоти, поэтому не мог вызвать их сквозь огонь. Они пошли в спальню. Там было очень тепло, потому что в углу топилась маленькая печка. Невин лег на спину на жесткий соломенный матрац, а Адерин сел, скрестив ноги, на пол. В маленькой комнате было тихо и темно, только угли слабо светились в печке. Вряд ли кто из горожан придет к Невину в это время суток, но уж если и придут, Адерин сумеет от них отделаться.

– Куда отправишься? – спросил он Невина.

– Для начала в Аберуин.

Невин сложил руки на груди, закрыл глаза и сосредоточился на дыхании. Очень быстро возникло его световое тело, просто силуэт из голубого света, соединенный с его телом серебристой нитью. Невин перенесся в световое тело, услышал шуршание, означавшее, что сознание тоже присоединилось и открыл астральные глаза. Теперь Адерин виделся ему неясно, похожим на фитиль в пламени свечи, скрытый свечением своей золотой ауры.

Невин медленно поднялся к потолку и сосредоточился на том, чтобы перенестись на прибрежную дорогу. Он тут же оказался снаружи, паря в синем эфирном свете над утесами. Океан виделся ему беспорядочной суматохой серебряных и голубых природных сил, вздымающихся и бушующих в океанских течениях, наполненных диким народцем и всеми возможными духами. Песок, камни и утесы казались черными и мертвыми, но все же были кое-где испещрены красноватой аурой водорослей и травы, росшей в расщелинах и трещинах. Луг на вершине холма светился тусклым оранжевым светом с мертвыми линиями дорог. Невин поднялся выше, дикий народец клубился вокруг, некоторые в виде вспышек и бликов отраженного света, другие – как световые импульсы, яркие, как драгоценные камни. Он посмотрел через эфирное плечо и увидел серебристую нить, уходящую в туман.

Невин длинными скачками мысли понесся через спящую землю, пока не достиг Аберуина; духи летели рядом. Далеко внизу лежал город: беспорядочное скопление круглых мертвых очертаний – домов – кое-где освещенных красноватой растительной аурой. Там и сям по темным улицам двигались ауры людей и животных, как подвижное пламя свечей. Покрытая вуалью природных сил, текла опасная река, похожая на холодное пламя. Невин пролетел над городской стеной и направился к дану гвербрета, сторонясь речных волн.

Он лишь единожды был в этом дане, и то семьдесят лет назад, поэтому не сразу разобрался, что к чему. Потом заметил небольшой сад: в центре ярких аур хорошо ухоженных растений стоял фонтан с фигурами дракона и гиппогрифа, освещенных эфирным свечением плещущей воды. Он сосредоточился и направился вниз, паря на высоте нескольких дюймов над травой. Рядом виднелась круглая стена главной башни. В окнах мелькал свет свечей и огней в очагах, образуя бледное отражение от общего эфирного свечения, и этих бликов было так много, что Невин предположил – именно там и находилась главная зала. Кроме того, он ощущал путаницу первобытных эмоций: жажду крови, возбуждение перед битвой и зловоние предательства, но все очень слабые, почти неразличимые в голубом свете.

Он прошел сквозь стену и очутился на почетном возвышении большой залы. Там обедал гвербрет Гатрик со своей леди и почетным гостем, которого Невин не знал – шатен с торчащими, как у кролика, зубами. Обмен чувствами между ними был путаным и острым, как живая терновая изгородь, но одно стало ясно: они ненавидели друг друга и при этом нуждались друг в друге. Они говорили о незначительных вещах, потом встали из-за стола и направились вверх по лестнице, приказав пажу нести за ними кубки с медом.

Невин плыл следом. Они вошли в маленькую комнату, завешанную гобеленами, скучными и мертвыми, как раскрашенный пергамент, для его астрального зрения. Гатрик и его гость уселись в резные кресла перед небольшим очагом, взяли у пажа мед и отослали мальчика. На этом уровне серебряные кубки, купающиеся в голубоватой ауре лунного металла, казались такими же живыми, как и державшие их руки. Невин сдвинул сознание на одну ступень ниже, комната осветилась обычным эфирным сиянием, и он сумел, хотя и с трудом, разглядеть их мысли.

– Пока все идет неплохо, – говорил гость. – Но как вы будете себя чувствовать, когда трон станет контролировать Майноик?

– Вот тогда и придется действовать. Слушай, Леомир, такая награда достойна ожидания.

– Хорошо сказано, ваша светлость. Но если мы не объявим Майлвада претендентом прямо сейчас, люди начнут сомневаться, когда мы сделаем это после. Они скажут: если вы не верили в Каварина, как в короля, зачем вы присягали ему?

Гатрик подумал, крутя кубок между ладонями.

– Это верно. Вообще ситуация сложная. У нас не хватает людей, чтобы силой посадить Адрегина на трон. Поэтому Данри так важен для нас.

– Я знаю. Но может, стоит захватить мальчишку прямо сейчас, как говорится для надежности?

– Если мы пойдем на Пертиса Майлвада, можно с таким же успехом отказаться присягать Каварину, и дело с концом. Каждый поймет, зачем мы это делаем.

– Не вижу ничего плохого в том, что мы уничтожим единственного сторонника короля на нашей территории до начала войны. Он наш враг, несмотря на весь его так называемый нейтралитет.

– Возможно. – Гатрик сделал глоток. – Но у него всего десять воинов, и никто не поверит, что он может всерьез угрожать мятежу. Кроме того, есть еще Данри. И его сотня и двадцать человек. И его союзники.

Теперь задумался Леомир.

– Что ж, ваша светлость, – сказал он наконец. Вы совершенно правы в одном: действовать, хоть так, хоть эдак, слишком рано. Но я бы хотел, чтобы вы не забывали обо всем этом. Когда настанет время объявлять нового короля, придется принюхаться и решить, что тут можно сделать. Я думаю, к нам могут присоединиться и другие, если увидят, что Ивмир чересчур важничает и скачет вокруг Каварина.

Невин услышал достаточно. Он выплыл наружу, перелетел через стены дана и отправился домой. Утром, оставив Адерина в домике, он поехал на стрельбище и нашел там лорда Пертиса, упражнявшегося вместе с остальными.

– Есть новости, мой лорд, – сказал Невин. – Давайте прогуляемся немного.

Пертис пошел за ним в лес; туман висел там клочьями, зацепившись за ветви деревьев.

– Скажите мне вот что, мой лорд. Что вам известно о пэре из Элдиса по имени Леомир?

– Тьерин дана Гвербйн? А почему вы о нем спрашиваете?

– Вы считаете его также другом, которого следует защищать? Могу вам поклясться, что это ваш злейший враг.

Пертис слегка побледнел, уставившись на него, как ребенок, который боится, что его побьют.

– Откуда вы знаете?

– У меня есть свои способы. Вы уважаете его?

– Ни в малейшей степени. Видите ли, Данри уже предупредил меня на его счет. Я просто чертовски удивлен что вы это тоже знаете.

– Сказал ли вам Данри, что этот самый Леомир и гвербрет Аберуина близки, как две коровы в холодном поле?

– Только намекнул. Он не был в этом уверен.

– Я уверен. Послушайте, если кто-нибудь из них попадется на вашем пути или пошлет вам известие, не верьте ни единому слову. И немедленно пошлите Мэйра в деревню, чтобы я об этом знал.

В течение следующей недели Невин провел много ночей в долгих и опасных путешествиях в эфир и узнал много имен, которые его интересовали, а также запомнил образы этих людей. Теперь можно было гадать сквозь огонь, оставаясь в большей безопасности. Он видел Леомира, занятого поместьем и семьей, и могло показаться, что тот вообще не думает о борьбе группировок, если бы не вереница гонцов, курсирующих между ним, его союзниками и гвербретом Аберуина. Он слушал, как Гатрик нес всякую чушь сторонникам Каварина, умудряясь убедить их в значимости своих слов. Он видел самого Каварина и искренне пожалел его, потому что в это опасное предприятие его втянул тщеславный дядя.

Более того, он видел Ивмира, советовавшегося со жрецами Бела: они сверялись с календарем и знамениями, чтобы выбрать наиболее подходящий день для провозглашения нового короля, тот решающий день, который ознаменуется не только воцарением Каварина, но и началом открытого мятежа.

Ненависть – плохое основание для начала войны, потому что она ослепляет человека, и он перестает видеть положительные качества своего противника. Лордам Элдиса так хотелось считать короля Эйрика бесчестным узурпатором, что они совершенно забыли, что король вовсе не глуп. Он уже давно видел, что в этой далекой провинции назревают неприятности, внедрил туда своих шпионов и платил им полновесной монетой за то, что получал от них самые свежие новости. В ту самую ночь, когда Ивмир и жрецы все же выбрали час для провозглашения Каварина королем, один из этих шпионов получал свою плату в дане Дэверри за очень интересное сообщение.


Хотя в очаге горело жаркое пламя, у окна было холодно из-за сырых каменных стен и ледяного дыхания зимы за стеклом. Возле королевского дворца в дане Дэверри на увядшую коричневую траву уже выпал первый снег. Король безостановочно ходил от очага к окну и обратно. Эйрик, красивый мужчина с необыкновенными зелеными глазами, шести футов ростом, казался еще выше благодаря гриве жестких светлых волос, отбеленных известью и по последней моде зачесанных назад. Поскольку он стоял, советнику Мелиру тоже пришлось встать на ноги, только старик держался поближе к очагу. Его худое лицо исказилось от тревоги, и Эйрику это казалось вполне понятным, потому что они обсуждали очень опасный вопрос.

– Мы все просто больны от ожидания, – сказал Эйрик. – Если король собирается и дальше терпеть этот мятеж, он его заслуживает.

– Нет сомнений, мой господин, но неужели король действительно считает, что должен сам идти на поле боя?

– Мы еще должны это решить. – Пожалев советника, Эйрик сел. Благодарно вздохнув, Мелир опустился в кресло напротив.

– Но если отправляться в Элдис, отправляться надо скоро, – продолжал Эйрик. – Поэтому мы и торопимся.

– Конечно, мой господин. Скоро дороги станут непроезжими.

– Вот именно. – Эйрик задумался, будучи слишком встревожен, чтобы придерживаться формальностей. – Будь я проклят, если позволю этой своре эдлисских псов посадить своего узурпатора на трон! В любом случае, скоро все они со своими дружинами окажутся в Абернаусе.

– Если полученные вами сведения точны.

– Зачем бы Гаркин стал лгать? Он уже долгие годы предан мне, точнее, моему кошельку. Он собирает сведения по всей провинции, уж не говоря о том, что видит собственными глазами. Проклятое бесстыдство этих мерзавцев купцов! Отмечать жалкую женитьбу этого парня королевским котлом!

Разгневанный Эйрик вскочил с кресла, потрясая сжатыми кулаками, и Мелир тоже встал.

– Но, мой господин, неужели слово шпиона станет достаточным доказательством измены в глазах всего королевства? У некоторых элдисских лордов наверняка есть друзья в западных частях Дэверри. У короля, которого втайне называют несправедливым, проблем будет не счесть.

– Это правда. С военной точки зрения лучше всего напасть на них прямо сейчас и уничтожить всех сразу. Но с государственной точки зрения прав ты. И все же я не вижу ничего плохого в том, чтобы подготовиться к выступлению, и покончить с этим сразу же после этого нечестивого фарса – провозглашения нового короля. Кермор никогда не заносит снегом. Я намереваюсь отвести туда армии до того, как дороги занесет. А оттуда можно добраться до Элдиса морем.

– Потрясающий ход, господин мой. Остается только один вопрос – стоит ли самому королю отправляться вместе с армией? Мне кажется, в этом нет нужды, потому что я полностью доверяю вашим капитанам и знаю, что сражаться они будут так же отважно, как если бы вы возглавляли войска.

– Конечно, будут, ну и что? Я отправляюсь, и на этом все. Мне хочется собственноручно засунуть мятежников лицами в болото. Наглость этих мерзавцев переходит всякие границы! Неужели они думают, что я не слежу за ними? Я… – Эйрик замолчал на полуслове и ухмыльнулся.

– Мой господин?

– Мне кое-что пришло в голову. Не похоже, чтобы они думали о возможных лазутчиках – держу пари, у них шпионов нет! Как нечестно с моей стороны оставлять всех шпионов себе! Думаю, надо им послать одного из моих с особой кашей, хорошенько сваренной – вместо слабительного!


Через месяц Ивмир приехал к Данри. Весь день они делали вид, что Ивмир появился здесь просто, чтобы удовлетворить любопытство тьерина. Но вечером, после того как семейство Данри отошло ко сну, а дружина ушла в казармы, они вдвоем остались у почетного стола в большой зале, чтобы выпить по последнему кубку меда у догорающего очага.

– Что-то я ничего не слышал о том, что поделывает Леомир, – сказал Данри. – А ты?

– Тоже ничего, и это меня тревожит. Он уже давно не был в Аберуине, но я очень сомневаюсь, что он занимается только своими домашними делами. Я послал ему письмо, просто дружескую записку, мол, собирается ли он почтить нас своим приездом, чтобы принять участие в церемониях. Что место для дополнительного конюшего или сопровождения всегда найдется, лишь бы он согласился.

– Хорошо. Дай знать, что он ответит.

Наутро бледное солнце поздно выползло на небо, засверкав на белом инее, покрывшем опавшую листву и увядшую траву. Данри пригласил своего гостя на охоту. Они отправились со сворой собак и толпой загонщиков, но едва успели достичь опушки оголенного леса, как увидели мчащегося галопом всадника. Он звал лорда Данри.

– Ваша милость, – выпалил он, догнав охотников. – Срочные новости. Ваша супруга послала меня за вами. В башне вас дожидается гонец.

Помахав на прощание рукой, Данри оставил охотников и пустил коня в галоп. Сердце сжалось от недоброго предчувствия, ледяного, как это утро. В дане его ожидал посланец от Майноика.

– Это безотлагательно, ваша светлость, – сказал он. – Умоляю, скорее пригласите писца.

Данри взломал печать и вытащил пергаментный свиток.

Он пробегал написанное и чувствовал, как от лица отливает кровь.

Купец Гаркин вернулся из своей последней торговой поездки с ужасными новостями. Королевские войска стояли в Керморе.

Более того, сам король тоже находился в Керморе, и все говорят, что он направляется к границе Элдиса со всей своей армией, чтобы успеть подавить мятеж до провозглашения Каварина королем. Майноик умолял всех лордов собрать свои дружины в Аберуине, где они объявят парня королем и пойдут маршем навстречу захватчику.

– Боги милосердныс, – сказал Данри. – Что ж, твоему племяннику не придется пройти через пышные церемонии, которые мы запланировали, друг мой.

– До тех пор, пока он король, все эти церемонии могут отправляться к Владыке Ада. Значит, проклятый дэверриец решил, что может перебить нас, как оленей в лесу? Мы будем сражаться на своей земле, а не на его, и дадим ему обещанный отпор прямо сейчас, а не потом.

Данри согласно кивнул, хотя прекрасно знал, да и Ивмир, без сомнения, тоже, что все эти слова – пустые угрозы.

Они не собирали военных советов, не планировали обозов, не занимались укреплениями. В преддверии зимнего голода Эйрик будет получать продовольствие из своего богатого королевства, а им здесь придется силой отбирать провизию у сопротивляющегося населения.

– Мне лучше ехать прямо сейчас, – сказал Ивмир.

– Разумеется. Надо заняться подготовкой. Встретимся в Аберуине, я постараюсь прибыть туда поскорее.

Весь день и всю ночь Данри вместе с управляющим и капитаном занимались подготовкой дружины и обозов с провиантом. Он забылся сном всего на несколько часов и поднялся задолго до позднего рассвета. Солнце только показалось на горизонте, а Данри уже пришел попрощаться с женой. Иланна упала в его объятия и зарыдала.

– Ну, тихо, тихо, любовь моя, – успокаивал ее Данри. – Мы скоро увидимся. Боги будут сражаться на стороне справедливых и истинного короля.

Она подняла мокрое от слез лицо и улыбнулась.

– Будут. Так сражайся и побеждай, любовь моя, и верни мне сына в целости и сохранности.

– Клянусь. И однажды ты будешь в милости у истинной королевы Элдиса.

Их старший сын Канвелин, сияя улыбкой, грозившей разорвать его лицо пополам, мерил шагами двор. Парню было всего пятнадцать, и он впервые собирался принять участие в настоящей битве.

– И за кого мы будем сражаться, сынок? – спросил Данри.

– За истинного короля. Единственного короля Элдиса.

Дружина разразилась приветственными возгласами: король! Король!

Смеясь, сел Данри на коня. Солнце поднималось над горизонтом, новый день вставал над Элдисом, когда они выехали из ворот.

Ехали быстро и добрались до Аберуина за три дня. По дороге к ним присоединялись другие дружины и соратники, и кончилось тем, что по взаимному молчаливому согласию Данри въехал в город, как предводитель войска почти из четырех сотен воинов. Дан кипел от людей и коней. Повозки с продовольствием запрудили въезд в главные ворота, коней привязывали в огороженных садах, на полу в главной зале лежали скатки постелей, на столах грудами валялось оружие, воины пили и ели, слуги сбились с ног, таская подносы с едой, донесения и доспехи. Данри протолкался вперед и нашел военный совет, заседавший в личных покоях гвербрета на самом верху главного броха. Простые лорды стояли в коридоре; тьерины заполнили полукруглую комнату; Майноик и Гатрик стояли по бокам претендента на престол и говорили одновременно. Данри поискал Леомира и обнаружил его, прислонившегося к стене в стороне от остальных. Данри слишком устал, чтобы играть словами.

– Сейчас не время для твоих интриг. Оставь барсука в норе.

– Я знаю это не хуже тебя, но как бы не было поздно для Майлвада.

– Что ты хочешь сказать?

– Слушай. Просто послушай, о чем говорят, Сокол.

Данри отошел от него и пробрался сквозь толпу, останавливаясь то здесь, то там, чтобы поздороваться с друзьями. Все задавались одним вопросом – откуда Эйрик узнал об их планах?

– Он знал даже про этот проклятый котел, который подарили купцы, – говорил Ладоик из Сисклога. – Измена, ребята.

Стоявшие вокруг угрюмо закивали, недобро уставившись на данри. У Ланри перехватило дыхание, но Ладоик продолжал.

– Нейтральный, а? Твой дружок Барсук, вот я про кого. Сдается мне, этот Пертис совсем отнял у тебя мозги, Данри. Надо было поехать в Каннобайн и стереть его дан с лица земли в тот же день, как он отказался присоединиться к нам.

Почти все в комнате повернулись к ним и прислушивались. Данри огляделся и увидел холодные взгляды, угрюмые взгляды, взгляды, полные горькой ненависти.

– Пертис дал мне клятву верности, – огрызнулся Данри.

– О, конечно, – протянул Ладоик. – Тебя никто и не винит, друг мой. Но клятвы и раньше нарушали, правда? Кто-то же передавал поганому дэверрийцу все новости?

Кивки – угрюмые ухмылки – Данри почувствовал себя так, словно его пронзила сразу тысяча ножей.

– Да черт вас подери, Пертис скорее умрет, чем солжет мне! Это был кто-то другой!

– Теперь на это нет времени! – в комнату влетел Ивмир, растолкал всех и подошел к Данри. – Какая разница, кто разрезал бурдюк; важнее залатать прореху! А позже разберемся, кто предатель.

Снова кивки – бормотание – угрюмое согласие. Весь остаток дня Данри провел в одиночестве.

Хоть он и отказался поверить в предательство Пертиса, эта мысль точила его, не переставая.

Не было пиров и развлечений, не было роскошного зала, убранного синим и золотым, не было красивых женщин, праздничных процессий и храмов – Каварин был провозглашен королем во дворе гвербрета Гатрика темным холодным утром. Горели факелы, бросая алый отсвет на хмурые лица людей – лорды впереди, воины позади. Стояли тесно, вооруженные до зубов и готовые отправиться в бой. Юноша, выпрямившись, стоял на спешно сколоченном помосте в окружении гвербретов и дяди, а жрецы Бела накидывали ему на плечи расшитую синим, золотым и серебряным мантию Элдиса. Каварин встал на колени, жрецы воздели руки и начали молитву. Данри угрюмо слушал и радовался, что жрецы на их стороне. Наконец главный жрец вынул из сундука массивную брошь-кольцо Элдиса, которая более пятидесяти лет хранилась в подвалах храма. Она была восьми дюймов в диаметре, из цельного золота, с рельефной отделкой по обеим сторонам, а в середине дракон и гиппогриф, соединившись, обвивали огромный сапфир. Жрец поднял брошь вверх обеими руками, и толпа ахнула. Медленно, с должной церемонностью, старый жрец сколол брошью мантию на плече.

– Встань, Каварин, – призвал жрец, – король всего Элдиса в час нужды.

Юноша поднялся на ноги, и толпа разразилась приветственными криками. Немного истеричный смех отражался от стен, и солнце вставало, чтобы осветить войну.


Войско вышло в поход этим же утром. Из Дэверри в Элдис вела не только удобная прибрежная дорога, но и два горных перевала. Северный находился очень высоко и в это время года наверняка был занесен снегом. Южный перевал был для армии доступен. Лазутчиков отправили вперед, но все считали, что дэверрийские войска пойдут вдоль побережья из Кермора.

Два дня форсированного марша – и войско Элдиса числом почти в тысячу человек подошло к горам. Они не теряли надежды. Их было много, и они готовы были сражаться не по приказу, а потому, что верили в свое дело.

Их вовремя предупредили о наступлении Эйрика, и им хватило времени, чтобы занять удобную позицию для первого столкновения. Как минимум на две недели им хватало еды и фуража, так что войско не будет голодать. Вернулись лазутчики и сообщили, что дэверрийцев пока не видно. Поздно ночью на вторые сутки, когда уставшие воины разбили лагерь, Ивмир пригласил Данри на небольшой военный совет, собравшийся у костра перед палаткой короля. Старшие говорили, а Каварин прохаживался перед ними с брошью на плече.

– Если мы подстережем Эйрика на побережье, – говорил Ивмир, – ему сильно не поздоровится. Мы просто пригвоздим его к утесам, и места для маневра у него не останется.

– А если боги позволят, – ухмыляясь, сказал Гатрик, – мы опрокинем его с хребта. Что, лазутчики вернулись?

– Последние еще нет, – наконец заговорил король. – Мы послали людей через границу в надежде, что они сообщат нам, как далеко противник.

Все серьезно закивали, стараясь не замечать, что король постоянно смотрит на дядюшку, проверяя, то ли он говорит.

– Мой господин, – сказал Данри. – А что там с лазутчиками на севере?

– Ни словечка, – отозвался Ивмир. – Мы послали следом еще людей, но бьюсь об заклад, Эйрик не рискнет идти через этот перевал.

Тут Ивмир не ошибся, но мятежные лорды проглядели то, что проглядели все в Элдисе, кроме Ганеса из Каннобайна: у короля в Керморе были корабли, большой флот, которого хватило, чтобы доставить его и войско из пятнадцати сотен воинов в Абернаус. Мятежники узнали об этом только в полдень следующего дня, когда обезумевший всадник на охромевшей лошади догнал арьергард направляющегося на восток войска. Данри, Ивмир и Леомир поскакали туда, чтобы узнать, что за крики там раздаются и увидели одного из стражников, оставленных для охраны форта в Абернаусе.

– Мой лорд, он окружил город! Я едва успел вырваться!

– Что? – рявкнул Ивмир. – Кто?

– Король. Король Дэверри. Эйрик. Со своим флотом. Они высадились в гавани вчера на рассвете. Они взяли гавань, мои лорды, но город держится стойко. Они даже не попытались атаковать, просто разбили лагерь у ворот.

Вокруг кричали, ругались и паниковали, но Данри уже понял совершенно точно, почему Эйрик тянет время.

– Нужно немедленно возвращаться! – Майноик проталкивался через толпу, окружившую гонца. – Мой город! Он сожжет его дотла!

– Ни в коем случае! – отрезал Данри. – Именно этого он от нас и ждет, и мы не можем сделать ничего хуже.

– Заткнись, тьерин Данри! Я сказал – мы возвращаемся немедленно!

– Лайте Данри договорить. – Ко всеобщему удивлению, в том числе и его собственному, защитником оказался Леомир. – Он знает, что такое война, мой лорд, и сердцем, и кровью, и каждой косточкой.

Повисла тишина. Потом Майноик недовольно кивнул, разрешив Данри говорить.

– Он ждет только нас, мои лорды. Он не собирается наносить вред ни единой душе в городе и не будет настраивать город против себя. Он хочет разбить нас и остановить мятеж, а затем предложить такое-очень-величественное помилование всем в Элдисе, и здесь больше никогда не возникнет мятеж. Если мы сейчас кинемся в Аберуин, он будет поджидать нас на выбранной им позиции с хорошо отдохнувшей армией.

Крики разорвали тишину, как летняя буря – яростная, с громом, но быстро проходящая.

– Достаточно верно, Сокол, – сказал, наконец, Майноик. – Так что же нам делать? Выбрать удобную позицию и ждать, когда он явится к нам? Наши люди начнут голодать раньше, чем он решит сдвинуться с места.

– Я знаю это, ваша светлость. Я считаю, нам следует идти в Аберуин. Пусть Эйрик сидит возле Абернауса и дожидается нас. Когда он поймет, в чем дело, и пойдет за нами, мы уже окопаемся за укрепленными стенами в городе с гаванью. Мы сможем посылать корабли за провизией, если потребуется, или использовать суда для безопасной перевозки людей в город и из города. Оттуда можно попробовать вновь собрать людей.

Все повернулись к Гатрику. Он пожал плечами и повернул руки ладонями вверх.

– Леомир прав, – заметил лорд Аберуина. – Сокол живет и дышит войной. Мои лорды, позвольте предложить вам радушный прием в моем дане.

Раздались смешки, но уж очень невеселые. Однако разойдясь по своим местам и начав отдавать приказы, мятежники воспряли духом. Надежда еще оставалась, люди и кони не успели устать, Аберуин находился от них в какой-то сотне миль, а Эйрик стоял далеко, под Абернаусом. И все же повстанцам не повезло – Абернаус, в котором была всего полусотня пожилых или больных воинов для его охраны да перепуганные, рыдающие горожане, сдался в тот же день.


Когда городское ополчение распахнуло ворота Абернауса, Эйрик заподозрил подвох, но тщательно отобранный им отряд занял город безо всяких проблем. Эйрик проехал во главе остальной армии в оставшиеся без охраны ворота, по безлюдным улицам, и только отдельные горожане смотрели на них из окон верхних этажей. Наконец возле дана гвербрета он увидел совсем старую женщину, которая храбро стояла на углу улицы. Эйрик подъехал поближе, а женщина подхватила лохмотья, заменяющие ей юбку, и присела в реверансе. Эйрик поднял руку и остановил войско, с самым серьезным видом поклонившись старой карге.

– Доброго дня. Что заставляет тебя делать реверанс королю?

– Хорошее воспитание, господин мой. Похоже, в этом паршивом городе все забыли о вежливости. Захлопнуть двери перед носом у короля! Вот моя мама часто твердила мне: всегда приседай перед королем. Так я и поступаю.

– В самом деле? Прошу тебя, назови мне свое имя.

– А, меня зовут Полоумная Маб, и это в общем-то правда, господин мой. Скажите, вы сожжете этот город? Я люблю пожары.

– Я думаю, тебе достаточно полюбоваться на огонь в очаге, Маб. И скажи всем, кто спросит тебя: король милосерден к тем, кто не устраивает заговоров и мятежей. Я же как можно скорее издам эдикт об этом.

– Так я и скажу им, мой господин. Кажется, вы добрый король. – Полоумная Маб склонила голову на бок и немного подумала. – Да, добрый, и наверняка вежлив со своей матерью.

– Во всяком случае, стараюсь. Доброго дня, Маб. – Эйрик поскакал в дан, расположенный на вершине самого высокого холма Абернауса, где у ворот его ждал отряд воинов. Дан был совершенно пуст – ни людей, ни коней, ни еды. Даже слуги пропали – вероятно, смешались с городским населением.

– Да плевать я хотел на треклятых слуг, – сказал Эйрик подошедшему с докладом капитану. – Что ж, очень хорошо. Похоже, жена Майноика тоже сбежала, и это замечательно. Пока мне некогда заниматься заложниками.

Эйрик бросил поводья подбежавшему пажу и прошел вместе с Гвенином, капитаном своей личной охраны, в большую залу. Увидев, насколько она мала и убога, он очень удивился: не намного лучше, чем зала простого тьерина Дэверри – со старомодными гобеленами, изношенной мебелью, и места не больше, чем для двух сотен человек.

– Да, мой господин, – заметил Гвенин. – Единственное, что может делать в этом дане король-самозванец – вешать людей. Это место прекрасно приспособлено для подобных целей.

Кто-то отыскал несколько хороших карт – настоящее сокровище, потому что ни король, ни его капитаны ранее в Элдисе не бывали. Эйрик уселся на край почетного стола и сам развернул карты. Наскоро перекусывая хлебом с сыром и запивая еду забытым Майноиком элем, король и его капитаны изучали побережье Элдиса, отмеченные на карте деревни и поместья знатных лордов.

Далеко на западе находился Каннобайн, где, как настоящий барсук, прятался от всех единственный оставшийся верным вассал. Эйрик указал на это место острием кинжала.

– Так или иначе нам все равно придется пройти мимо дана Майлвада, – сказал Эйрик. – Я намерен вознаградить его за преданность, поэтому лучше всего позволить ему и его людям присоединиться к нашему войску. Шпионы говорят, что у него всего десять или одиннадцать воинов, но для сельских лордов вроде Майлвада это дело чести.

– Несомненно, мой король, – отозвался Гвенин. – Боги, не много же народа живет на западной границе!

– Насколько мне известно, там только леса да туманы. Я не тороплюсь в Каннобайн, нет необходимости. Мы подождем здесь и посмотрим, заглотнут ли наживку наши мятежники.

Но сразу после заката прибыли двое лазутчиков с известием, что мятежная армия мчится в Аберуин. Эйрик разбудил свой штаб и приказал быть в готовности выступить до рассвета.


Конечно же, Данри тоже выслал лазутчиков, а ночью лично удостоверился, что вокруг лагеря выставлена двойная охрана. После спешного и совершенно бесплодного совещания с потерявшим присутствие духа королем Данри вернулся к костру, где его нетерпеливо дожидался сын.

– Отец, не хочу я сидеть всю зиму в Аберуине! Мы что, не будем сражаться?

– Будем, но не сейчас. Вот когда поднимется все остальное население и к нам на выручку пойдет дополнительная армия, мы выступим из Аберуина.

Канвелин был разочарован совсем по-детски.

– Ожидание – неотъемлемая часть войны, сынок. Нравится это тебе или нет, но ты уже настоящий солдат.

К этому времени армия мятежников перебралась через Авер Дилбрей милях в двадцати выше Абернауса и разбила лагерь на западном берегу. Отсюда на юго-запад по прямой оставалось не более сорока пяти миль до Аберуина. В те времена даже летом, в хорошую погоду, войско покрывало не более двадцати миль в день, а в сырые короткие дни середины зимы и двенадцать было много. Данри считал, что король их уже не догонит, но он не мог знать, что первоклассная королевская кавалерия, сурово вымуштрованная, верхом на лучших конях, имеющая в своем распоряжении сколько угодно запасных лошадей, с тщательно продуманной системой обеспечения – по иронии судьбы, наследием Невина – в случае крайней необходимости могла проходить расстояние вдвое большее.

Ивмир, не ведая, что творит, еще более ухудшил ситуацию, потому что утром потребовал сделать крюк в несколько миль, чтобы зайти в свое поместье и забрать двадцать воинов, оставленных там для охраны. Ивмир рассудил, что Эйрик будет преследовать основное войско и не станет нападать на даны, а им лишние воины и свежие лошади не помешают. Данри безумно хотелось закричать, что они должны торопиться и не могут задерживаться ни на минуту, но с болью осознал, что никто не назначал его кадвридоком, он просто советник, да и то из милости высших лордов. Поэтому он промолчал и позволил армии резко повернуть на запад, в дан Грейбур, вместо того, чтобы направиться на юг, в Аберуин.

Двадцать людей Ивмира не сыграли никакой роли, потому что Эйрик настиг их войско в пути на второй день после капитуляции Абернауса. У мятежников были лазутчики, поэтому Данри не был захвачен совсем врасплох. У них оставался час, чтобы найти хорошую оборонительную позицию и занять ее. Широкий луг переходил в невысокий пригорок, не выше двенадцати футов, но тылы оказались прикрыты, а на самом пригорке редкая рощица все же защищала повозки с продовольствием. Что касается короля, тут Ивмир и оба гвербрета не стали спорить с Данри, решив, что юноше лучше находиться подальше от этой первой и решающей битвы. Армия Эйрика еще не появилась, и Данри нашел Канвелина.

– Слушай, сынок, это твоя первая серьезная заварушка. Ты будешь одним из тех, кто охраняет короля.

– Ты хотел сказать, кто отсиживается в лесу!

Данри хлестнул его по щеке, но не сильно; в конце концов, он просто учил сына вежливости.

– Ты будешь делать то, что сказал я.

– Да, господин.

– Хорошо. – И он позволил себе улыбнуться. – А теперь вперед, Белло, и учти, большинство готово умолять о таком шансе – ехать рядом с королем. Тебе оказана высокая честь, глупый зеленый юнец, и поверь мне, позже сражений будет более чем достаточно.

Потирая одной рукой щеку, Канвелин выдавил улыбку. Отец похлопал его по плечу и подтолкнул в сторону повозок с продовольствием и королевской охраны.

Солнце уже было в зените, когда подошла армия Эйрика. Появилось облако пыли, и в войске мятежников раздались сигналы рога. Клацая металлом, люди вытаскивали дротики и готовили щиты. В центре размашистого полумесяца встал Данри во главе своих людей. Он успел прочитать молитву, чтобы боги сберегли Канвелина; потом роги Дэверри протрубили вызов, и времени на молитвы не осталось. Армия Эйрика свернула с дороги и остановилась на расстоянии четверти мили, чтобы вытащить дротики. Данри прикинул, что их около тысячи. Лазутчики сообщали, что больше, но это несоответствие объяснялось страхом и волнением неопытных людей. Больше ошибок за всю кампанию он не сделал.

Армия Дэверри образовала клин. Линия Элдиса подвинулась вперед, собираясь с силами; кони противника тоже сделали несколько шагов вперед, изготовившись к броску. Они уже стояли так близко друг к другу, что Данри хорошо видел крылатых драконов на щитах врага; роги королевской армии протрубили атаку; линия дрогнула; клин рванулся вперед и бросился на мятежников. Данри прокричал команду своим людям, метнул дротик и плавным движением вытащил меч; дэверрийцы подняли щиты. Несколько человек упало. Данри издал пронзительный боевой клич и пришпорил коня. Следом мчались его люди, разворачиваясь, как он учил их, чтобы ворваться на фланги противника и рассеять его силы. Поле боя взорвалось криками и лязгом оружия.

Данри столкнулся с кем-то, убил его, повернулся, чтобы пронзить еще одного, услышал рог, перекрывающий все боевые крики… Шеренга дэверрийцев откатывалась назад, словно отступая. Сзади галопом подлетел капитан Данри, Одиль.

– Мой лорд! Посмотрите назад!

Одиль прикрывал его сбоку, и Данри смог повернуть голову, чтобы увидеть, как среди деревьев клубится пыль. В это мгновение опять раздались звуки рогов и крики. Часть дэверрийской армии поднималась по другой стороне пригорка. Конечно, они просто пытались отрезать тыл мятежников, но им достанется великолепный приз.

– Король! – закричал Данри. – Одиль!

Крича и ругаясь, они пытались развернуть коней и собрать оставшихся в живых людей, чтобы защитить короля, но дэверрийцы брали верх. Люди Эйрика сражались хорошо, чертовски хорошо. У Данри хватило времени только на эту мимолетную мысль – и через мгновение он уже отчаянно защищал свою жизнь. Одиль упал, раненный в спину. Данри отчаянно пытался удержаться в седле, больше отражая удары, – чем нанося, и увертываясь от одной группы нападающих, только чтобы оказаться окруженным другой. Сердце его похолодело, когда он понял, что люди Эйрика обдуманно охотятся на предводителей – аристократов и капитанов, не убивая простых воинов. Молча, как сама смерть, продолжал он разить, рубить, увертываться, направляя коня все назад, назад, пока не достиг подножья холма. Теперь то, что служило защитой, превратилось в ловушку. На него так насели, что повернуть коня и начать взбираться на холм означало погибнуть. Он мог только сражаться и надеяться, что сумеет прорваться.

Роги Элдиса затрубили отступление. Данри повсюду видел золотых крылатых драконов, несущихся по полю боя. Он сбил с коня одного противника, убил другого, рванул вперед и удачно промчался мимо двух дэверрийцев, не успевших остановить его. Тут он заметил три элдисских щита – галопом мчались к нему Леомир и двое его людей.

– Выбирайся отсюда, парень! – кричал Леомир. – Все погибло!

– Мой сын! Я должен добраться до деревьев!

– Это безнадежно! Сердце мое рвется от боли, но, ради бога, скачи прочь! Смотри, вон приближаются эти ублюдки!

Прямо к ним скакал отряд из двадцати человек. Только мысль о том, что могло произойти чудо, король и Канвелин живы и нуждаются в нем, заставила Данри отступить, и он последовал за Леомиром, Они галопом пересекли поле и нырнули под укрытие дальнего леса. Позже Данри понял, что им удалось спастись только потому, что войско короля достигло какого-то большого успеха и перестало обращать на них внимание. В том миг он мог только благодарить богов.

В лесу они наткнулись на разрозненные остатки элдисского войска. Они собрали их в кучу, как скот, и пустили коней в галоп, и мчались, пока кони не выбились из сил и не начали спотыкаться, даже идя шагом. Данри повернулся в седле и посмотрел назад, но их никто не преследовал. Все, что они могли сейчас сделать – добраться до ближайшего верного им дана и надеяться, что остальным уцелевшим придет в голову та же мысль. По дороге они собирали отставших, так что до ворот лорда Мардира добрались шестьдесят измученных воинов. Во дворе толпились израненные, загнанные кони. Данри завел людей во двор и поручил их обезумевшим слугам.

В зале было море воинов, сидящих на полу, лежащих в углах, лелеющих свои раны и просто плачущих от унижения. Жена Мардира и ее служанки сбились с ног, ухаживая за ранеными. На возвышении сидела жалкая кучка знатных лордов. Данри и Леомир присоединились к ним, и сердце Данри упало, когда он увидел, что ни короля, ни Ивмира, ни Майноика среди них нет. Они еще появятся, успокаивал он себя, или же отправились в другой дан. Но тут его схватил за руку Ладоик.

– Короля взяли в плен! О боги, его схватили, как простого воина!

Данри начал всхлипывать, дрожа всем телом, а его надежды и честь умирали по мере того, как он выслушивал жестокую историю. Плакал не он один. Кто-то из лордов видел, как Майноик упал, еще один видел, как убили Ивмира, а третий – как вытащили из седла Каварина. В зал, спотыкаясь, вошли еще несколько человек. С каждым новым вошедшим Данри вскидывал голову, надеясь увидеть сына, но его не было. Слуги суетились, зажигали свечи и факелы, а лорды начали спорить о том, что им делать дальше. У каждого в дане оставались для охраны воины; если собрать их всех, получится войско числом до четырех сотен. Весь вопрос в том, как это сделать. Наконец гвербрет Гатрик, несмотря на раненую правую руку, собрался с силами и взял командование на себя.

– Прежде всего необходимо выбраться отсюда, иначе мы попадем в безнадежную осаду. Начинайте силой сажать своих людей на коней. Я знаю, это тяжело, но нам необходимо отправляться на запад. Мы сможем надежнее укрыться в необитаемых местах.

Логика была неоспорима. Данри отправился собирать своих людей, и тут к нему подошел один из воинов Ивмира.

– Мой лорд, я видел вашего сына. Он погиб.

Данри молча смотрел на него. Парнишка был не старше Канвелина.

– Скоро мы все погибнем, – произнес наконец Данри. – Я увижусь с ним в Иных Мирах.

Ночью около двух сотен всадников, оставшихся из тысячи, направили своих коней на запад. Лошади слишком устали и могли идти только шагом. Никто их не подгонял: если упадут лошади, все будет кончено и для людей. Двигались, пока могли, потом разбили какое-то подобие лагеря в лесу. Остатки элдисской знати собрались вокруг трескучего костра из сырых ветвей и попытались выработать план.

– Нужно искать убежище подальше от берега, – сказал Гатрик. – Он не сунется за нами вглубь страны. Пусть его берет Аберуин! Мы сумеем отбить его позже.

– Верно, – вставил Ладоик. – А Данри отлично знает все леса вокруг Каннобайна.

Данри почувствовал, что все смотрят на него, но в своем горе не мог понять, почему.

– Да, леса я знаю, – сообразил наконец он. – И пока это наша единственная надежда.

Все закивали. Гатрик, тяжело вздохнув, начал баюкать свою перевязанную руку, уставившись в землю. Остальные переговаривались между собой, а Данри вспоминал сына, крохотного карапуза, который ковылял к нему на нетвердых ножках, протягивая руки и что-то лепеча. Кто-то взял его за руку, и он вяло посмотрел вверх.

– Ты слышал? – спросил Леомир.

– Слышал что? Простите меня, лорды. Мой сын погиб в сражении.

Каждый сидевший поморщился от внутренней боли, сочувствуя Данри. Леомир отпустил его руку.

– Да мы тут думали, как скоро Дэверриец повесит короля, сказал он. – Бьюсь об заклад, он не будет долго ждать.

– О, я с тобой полностью согласен, не знаю, правда, чего стоит мое мнение.

– И наследников у короля нет, – голос Гатрика звучал совсем слабо. – Если мы хотим удержать трон в Элдисе, надо найти, кого на него посадить, точно?

Его слова прорвались сквозь изнеможение Данри, как горячий кинжал проходит сквозь воск.

– Очень благородно уважать друга, – продолжал Гатрик. – Но Пертис Майлвад держит будущее Элдгса в своих барсучьих когтях. Как ты думаешь, сможешь ты заставить его мыслить правильно?

Данри заколебался, и Гатрик неприятно улыбнулся.

– Я очень сомневаюсь, что ты сможешь, – сказал гвербрет. – Данри, поверь мне: мне тяжко говорить то, что я скажу. Но нам нужен этот мальчишка. Адрегин станет королем Элдиса в ту минуту, как умрет Каварин. И я не сомневаюсь, что Дэверриец знает об этом так же хорошо, как и мы. Мы пошлем вперед дружину, людей в самой лучшей форме на лучших конях, и они достанут мальчишку из дана его отца. С ними капитаном поедет Леомир, потому что он сможет по дороге остановится в дане Гвербин и забрать оттуда свежих людей и все такое. Остальные поедут следом и будут сражаться в тылу, чтобы удерживать Дэверрийца от немедленного броска на запад. Ты останешься со мной. Нам потребуется твоя боевая мудрость. Кроме того, я не хочу, чтобы ты видел, что произойдет в Каннобайне.

Сказано это было самым любезным тоном, но Данри понял, что его попросту взяли под арест.

– Благодарю вас, ваша светлость. Хоть он и предал нас, но Пертис был моим другом. Я не хочу видеть, как он умрет.

Это было достаточно неожиданно и застигло их врасплох. Все уставились на него, и Данри горько улыбнулся.

– Клянусь черной задницей Владьтки Ада, а чего вы ожидали? Что я увижу, как погибли все мои надежды, мой король, мой сын – и по-прежнему буду любить предателя, навлекшего все это на меня?

– Кажется, я недооценил тебя, друг мой, – сказал Гатрик. – Что ж, лорды, больше сказать нечего. Давайте попробуем поспать.

Данри чувствовал, что Леомир смотрит ему вслед, но у него не осталось сил беспокоиться об этом. Все равно все потеряно, думал Данри, и все, что мне осталось – это погибнуть, сохранив хоть немного чести. Вокруг трех костров сидели тридцать семь человек – все, что осталось от его дружины в сотню и двадцать. Данри сказал им несколько слов, завернулся в плащ и уснул на замерзшей земле, видя во сне сына и Пертиса, двоих людей, которых он любил больше жизни; один – мертв, другой – обречен.

Проснулся Данри, когда все еще спали и луна светила в усыпанном звездами небе. Он с трудом поднялся на ноги и огляделся в поисках приставленной к нему Гатриком стражи. Юный воин свернулся калачиком на земле и громко храпел. Данри тихонько пробрался мимо юноши и вышел на поляну, где стояли привязанные лошади. Часовой возле них тоже спал. Данри отыскал своего гнедого мерина, все еще взнузданного, и вывел его с поляны. Отойдя подальше от лагеря, он вскочил верхом на неоседланного коня. Ему предстоял долгий и трудный путь до Каннобайна, но Данри твердо вознамерился предупредить Пертиса и погибнуть, защищая его. В голове его царила такая неразбериха, что он считал свой поступок абсолютно честным: ведь он оставил своих людей и лошадей бывшим соратникам, чтобы таким образом оплатить измену.

Лошадь устала, и Данри пустил ее шагом, пытаясь обдумать, что делать дальше. Можно ехать через Элдис, думал он, и просить еду и свежих лошадей в данах своих былых союзников под тем предлогом, что несет ужасные новости. Здесь дорога вилась среди деревьев, скоро их станет больше, это уже лес. Пожалуй, можно срезать путь, заехав сразу в дан лорда Корина, одного из вассалов Майноика. Тут он услышал позади конский топот – к нему быстро приближались какие-то всадники. Данри пригнулся к шее своего мерина и пришпорил его, но усталый конь мог передвигаться только медленной рысью. Данри оглянулся и увидел, что отряд его догоняет.

Сначала он решил, что это дэверрийцы, но тут узнал в лунном свете Леомира. Это были жалкие нелепые гонки измученных людей на измученных лошадях, одни трусили за другим, не в силах даже закричать. Данри так надоел этот фарс, что он развернул коня и поехал навстречу Леомиру. Его самодовольная ухмылка заставила Данри обнажить меч. Шесть всадников окружили его, отталкивая друг друга, чтобы занять более удобную позицию.

– Так я и думал, – сказал Леомир. – Ты хороший лжец, Данри, но меня тебе не обмануть. Ты никогда не доберешься до норы Барсука.

Данри закричал и направил коня на Леомира, но ему помешал другой всадник. Данри убил его двумя ударами меча, сильно рубанул еще кого-то и даже не заметил, кого, и тут почувствовал, что спину его охватило огнем: пять всадников сразу напали на него с боков и сзади. Еще удар – теперь боль прожгла плечо до кости; потом удар в бок. Темная ночная дорога плясала и кружилась, кружилась, кружилась, кони вставали на дыбы, всадники вопили… Деревья устремились вниз, Данри сильно ударился о дорогу, задыхаясь, ощутил вкус пыли и крови… Дорога потемнела. Он увидел свет, возникший во тьме, и такой свет никогда не сиял на море или на земле. А в этом свете над ним склонился его мальчик…


Новость оказалась таким потрясением, что Пертис ощутил слабость и головокружение, как во время приступа злой лихорадки. Он задержался за завтраком, оттягивая момент, когда нужно будет выходить под дождь и тренироваться в стрельбе из лука, и тут в залу вошел Невин. Старик стянул с себя мокрый плащ и протянул его Адрегину.

– Они идут, мой лорд. Леомир и с ним восемьдесят человек, но мятеж подавлен, признают это идиоты или нет.

Пертис попытался что-то сказать, но не смог. Невин продолжал выкладывать новости: король вошел в Элдис, неожиданно напал на мятежников и уничтожил их. Осталось несколько отчаявшихся, которые ушли в леса и собираются сражаться насмерть.

– Сегодня утром король Эйрик повесил Каварина, – завершил рассказ Невин. – Боги, боги, это застало меня врасплох! Я все собирал новости – и обнаружил, что суп из котла уже выплеснулся в очаг! Я-то считал, что король появится в Элдисе не раньше, чем через месяц!

– Я тоже, – с трудом выдавил Пертис. – Где Леомир?

– Остался день пути.

Пертис в замешательстве качал головой. Галабериэль, увидевший Невина, поспешно подошел к почетному столу.

– Что будем делать с женщинами? – спросил банадар. – Похоже, в Элдисе нет для них безопасного дана.

Пертис кивнул и огляделся. В дверях стоял Адерин, глядя на Невина своим пустым совиным взглядом.

– Можно отправить их в лес, – предложил Невин. – А лучше всего – пусть остаются здесь. Придется держать осаду, пока не подоспеет король.

Пертис наконец обрел дар речи.

– Легко сказать, нелегко сделать. Если лучники и смогут держать их на расстоянии, те попытаются поджечь дан. Подъехать поближе и бросить факелы во двор. У нас везде полно дров для маяка.

– Я иной раз удивляюсь богам. – Галабериэль усмехнулся, пытаясь говорить не очень ехидно. – Они дают круглоухим такие же большие головы, как нам, а мозги в них положить забывают. На твоей стороне – два колдуна.

– И какое это имеет отношение к происходящему?

Галабериэль закатил глаза к небесам, словно умоляя богов быть свидетелями того самого отсутствия мозгов.

– Он хочет сказать, что, если Леомир и попытается поджечь дан, он не загорится, – пояснил Невин.

– Ну-ну, вы пытаетесь мне сказать, что распоряжаетесь огнем?

Невин посмотрел по сторонам, показал на пучок соломы, лежащий на камнях, и прищелкнул пальцами. Солома вспыхнула. Невин еще раз щелкнул пальцами, и огонь немедленно погас. Пертису показалось, что он теряет сознание.

– Я думал, вы видели этот фокус. Так вот, мой лорд, предлагаю подготовиться к осаде.

Пертис опять смог заговорить.

– Последний вопрос. Вы видели Данри в своих магических кристаллах?

– Видел, мой лорд. Мне тяжко это говорить, но Данри мертв, и его старший сын тоже.

Пертис всхлипнул и запрокинул голову, чтобы прогнать слезы.

– О, милостивые боги, я знал, что этим кончится, когда он пошел не той дорогой, но это так больно! Это случилось в сражении?

– С его сыном – да. Но Данри… – видите ли, Леомир и шестеро его людей убили его на дороге. Я думаю, Данри пытался бежать и предупредить вас о приходе мятежников, но точно сказать не могу.

– Это похоже на него – подумать обо мне. – Пертис заметил, что голос его дрожит, проглотил комок в горле и повернулся лицом к зале. – Все слушайте! Когда мятежники начнут рваться к воротам, знайте: лорд Леомир из дана Гвербин – мой! Все услышали? Ни один из вас не смеет послать в него стрелу, пока я сам не расправлюсь с ним! А теперь – за дело. Нужно предупредить горожан и фермеров, и пора распределить стрелы по местам на стенах.

День прошел в суматохе и спешке, и у Пертиса не было времени погоревать, но поздно вечером он один вышел в темный двор и стал вспоминать Данри. Он бы отдал свою правую руку за возможность поцеловать его на прощанье. Жена всегда ставила ему в вину, что Данри он любил больше, чем ее. В чем-то она была права, подумал Пертис, хотя он никогда не любил Данри больше, чем эту женщину; впрочем, она не верила ему. Теперь он потерял обоих… Пертис поднялся на сотню и пятьдесят ступенек маяка Каннобайна – вид сверху часто успокаивал его. На верху башни смотритель маяка, согнувшись над костром, подкладывал в огонь поленья. Галабериэль, опершись на каменное ограждение, высматривал что-то на темной поверхности океана, испещренной серебряными каплями лунного света. Пертис облокотился рядом и стал смотреть на скользящие внизу волны, покрытые призрачной пеной.

– Что, Перро, похоже, ты готов принять незваных гостей?

– Лучше готовым я уже не буду. У тебя и твоих людей еще есть время уйти домой.

– На это у меня не хватит времени в течение ближайшей сотни лет. Я тут думал о твоей свадьбе и…

– Знаешь, Гал, не очень-то я хочу вспоминать, каким счастливым я тогда был.

– Тоже верно. Может, лучше подумаем о противнике? Невин говорит, они еще довольно далеко, стали лагерем на север отсюда.

– Этот старик знает, что говорит.

– О, он за ними хорошо присматривает. – Галабериэль слегка повернулся, и в прыгающем свете маяка позади него было видно, что он с трудом сдерживает смех. – Невин мне говорит: эти ублюдки один раз застали меня врасплох. Будь я дважды проклят, если им это удастся еще раз! Этот старик – просто чудо, правда?

– Ты можешь сказать это еще дважды, и все равно скажешь только половину правды.


Задолго до рассвета Пертис поднял своих людей и расставил их по местам при свете маяка Каннобайна. Лучники разместились на узких мостиках, для защиты спрятавшись за мешками с сырым песком. Когда лорд подаст сигнал, они поднимутся во весь рост, готовые атаковать, и, надо надеяться, сумеют застать врага врасплох.

Пертис выбрал себе место прямо над воротами, спрятал лук и облокотился на стену, словно собирался вести переговоры.

Они ждали, и никто не разговаривал, даже эльфы. Небо на востоке медленно светлело; так же медленно умер огонь на маяке. Наконец хранитель огня закричал с башни:

– Пыль на дороге, мой лорд! Они быстро приближаются!

Еще две-три минуты – и Пертис услышал топот копыт. Леомир скакал впереди, из самонадеянности не надев шлем, а за ним прямо к дану мчалась дружина в восемьдесят человек. Они остановились, не доехав какой-нибудь сотни ярдов, вне досягаемости стрел. Леомиру хватило дерзости помахать совсем по-дружески, потом он подъехал еще ближе и заорал во всю глотку:

– Открывай ворота! Не будь дураком, Барсук! Это твой шанс стать королем Элдиса!

– В Элдисе уже есть король, и зовут его Эйрик.

Пожав плечами, Леомир повернулся в седле и начал отдавать приказы. Они умудрялись все время держаться вне предела досягаемости стрел. Часть дружины отделилась и окружила дан. Остальные столпились вокруг Леомира на дорожке, ведущей к воротам. Находящиеся сзади спешились и побежали к вьючным мулам. Обратно они вернулись с тараном – толстым бревном, обитым железом, который Леомир, должно быть, захватил из дана Гвербин. Очевидно, он и не рассчитывал, что Пертис сдастся. Восемь человек в доспехах, спешившись, ухватили таран за ручки и стояли наготове.

– Последний шанс, – заорал Леомир. – Сдаешься?

– Можешь засунуть себе этот таран туда, где он доставит тебе больше всего удовольствия!

Леомир снова пожал плечами, нахлобучил шлем, повернулся и махнул рукой. Державшие таран медленно двинулись вперед, за ними двигались всадники на лошадях, сам Леомир шел рядом и отдавал приказы. Люди двигались медленно, осторожно, ожидая, что ворота в любой момент распахнутся и оттуда начнут атаку. Пертис, улыбаясь, оценивал расстояние. Воины подошли еще ближе, обнажили мечи и с недоумением стали поглядывать на стены.

– Пертис, будь ты проклят! – закричал Леомир. – Ты что, и переговоров вести не будешь?

– Вот мои переговоры!

Пертис поднял лук, прицелился и отпустил тетиву одним плавным движением. Стрела запела и воткнулась Леомиру в плечо. Пертис схватил еще одну, снова натянул и отпустил тетиву и увидел, как Леомир пошатнулся в седле, когда стрела пробила его кольчугу и воткнулась ему в грудь. С криком поднялись остальные лучники, прицелились, и воздух запел от летящих стрел. Пертис услышал смех Галабериэля, стрела которого вышибла всадника из седла.

– Берегите лошадей! – прокричал банадар сначала по-дэверрийски, потом по-эльфийски.

Внизу закипала паника. Леомир перевалился через шею лошади и рухнул на землю. Лошади ржали и вставали на дыбы; люди вскрикивали, падали, кидались в разные стороны.

Несшие таран бросили его на землю и побежали к дороге, но добежали только двое. Пертис полностью погрузился в незамысловатый танец: отпустить тетиву, взять стрелу, натянуть тетиву и снова отпустить, наклоняться без напряжения, выбрать цель; собраться так как оставшиеся противники решили атаковать ворота, просто потому, что ничего другого не могли придумать… Когда дружина кинулась к воротам, Пертис ощутил прилив восторга, увидев, что тело Леомира топчут его же люди. Галабериэль выкрикнул что-то по-эльфийски, и его соплеменники дружно развернулись, целясь в нападающих; кони ржали; люди падали, кричали, ругались и проклинали всех, истекая кровью. Наконец Пертис понял, что не в силах больше выносить эту резню. Он опустил лук и закричал врагам:

– Отступайте, идиоты! Вам не победить! Отступайте!

Он был знатным лордом, а они растерялись и впали в истерику, поэтому нападающие послушались его, развернулись и помчались прочь. Крича и ругаясь во весь голос, Галабериэль успокоил лучников и дал противнику возможность бежать; те скакали галопом, изо всех сил нахлестывая лошадей. Пертис понял, что все кончилось. На поле боя только раненые кони пытались подняться и вновь падали.

– Откройте ворота, парни! – выкрикнул Пертис. – Давайте посмотрим, чем можно помочь тем несчастным, которых эти ублюдки бросили умирать.

Его люди развеселились и, смеясь, хлопали друг друга по плечам и спинам. Пертис же еле сдерживал слезы. Он и не думал, что его идея так хорошо сработает, а теперь, глядя на побоище внизу, понимал, почему элдиссцы столько сотен лет отказывались пользоваться длинными луками. Судорожно всхлипнув в последний раз, он закинул лук за спину и спустился вниз по лестнице к своей ликующей дружине.

Пертис распорядился, чтобы немногочисленных раненых отнесли в дан, погибших похоронили, а лошадей избавили от мук. Сам он отыскал изуродованное тело Леомира и высвободил его из-под убитых лошадей. Он положил Леомира на спину, скрестил ему руки на груди и постоял немного, глядя на труп.

– Надеюсь, сегодня же ночью ты замерзнешь в аду.

Пертис сильно пнул Леомира в голову и вошел в дан. К нему подбежал Адрегин и схватил отца за руку.

– Можно мне теперь выйти наружу? Отец, это нечестно, ты запер меня, словно я – женщина!

– Скажи-ка мне кое-что, Дрего. Ты хочешь стать королем Элдиса?

– Не хочу. Я же не буду королем, а только узурпатором. Разве ты не так говорил, отец? Ведь ты всегда прав, да? Ой, как здорово! Глэй сказала, что ты убил их всех! Убил, честно?

– Почти всех. Пойдем-ка со мной. Этот урок когда-то преподал мне мой папа, самое время преподать его тебе.

Пертис вывел его к воротам, где дружина собирала тела погибших. Пертис крепко взял Адрегина за руку и подтащил его к горе изувеченных трупов. Адрегин попытался вырваться и убежать, но Пертис схватил его за плечи и силой повернул лицом к страшному зрелищу. Мальчик разрыдался.

– Вот что означает «слава», Дрего, – сказал Пертис. – Ты должен это видеть. Смотри на них. Адрегин всхлипывал так сильно, что не мог держаться на ногах. Пертис взял его на руки, поднес к Асомиру и поставил рыдающего мальчика на земАю.

– Ты помнишь тьерина дана Гвербин, Дрего? – спросил он сына. Адрегин с залитым слезами лицом кивнул.

– Я его убил, – сказал Пертис. – Я стоял на стене, дважды выстрелил в него и вышиб его из седла. Знаешь, почему? Потому что он убил Данри. Вот что значит иметь кровного друга, сынок. Смотри на него. Однажды ты станешь лордом Каннобайна, и у тебя будет друг, которого ты будешь любить так же сильно, как я любил Данри.

Медленно, хлюпая носом, Адрегин успокаивался.

– А что случилось с его лицом? – прошептал мальчик.

– Его тело лягали лошади.

Адрегин отвернулся, выдернул свою руку из отцовской, и его вырвало. Когда он успокоился, Пертис встал перед ним на колени, сорвал пучок травы и вытер мальчику рот.

– Ты все еще думаешь, что это здорово?

Адрегин помотал головой, молча говоря «нет».

– Вот и хорошо. Однажды, когда мне было столько лет, сколько тебе, твой дед поступил со мной так же, как я сегодня поступил с тобой. Это тоже делает нас Майлвадами.

Вышли слуги с лопатами. Адрегин резко отвернулся.

– Сегодня ты можешь спать со мной, – сказал Пертис. – Тебе обязательно будут сниться страшные сны. Мне снились.

Вечером Пертис запер ворота, выставил часовых и позвал остальных членов дружины в большую залу. Он приказал обнести всех медом, потом велел слугам тор? кественно разрубить захваченный таран и сжечь его в очаге.

Люди ликовали, выкрикивали его имя, смеялись и поднимали свои кубки за лучшего капитана в мире. Пертис только улыбался в ответ и говорил, что вся слава принадлежит им. Завтра он произнесет другую речь, но сегодня они должны отпраздновать победу. Вот эльфы – другое дело. Пертис отозвал их подальше от дружины.

– Завтра на рассвете вы можете уехать, если пожелаете, и взять с собой столько трофеев, сколько увезут ваши кони. Не стоит вам видеть мое поражение. Остальные мятежники сейчас на пути сюда, как сказал Невин, и собирают по дороге подкрепление.

– Что ж, Перро, – сказал Галабериэль, – это очень благородно с твоей стороны, но мы приходим не для того, чтобы сбежать, как только запахнет паленым.

– Вы в этом уверены? Слушайте, вы достаточно хорошо разбираетесь в искусстве стрельбы из лука, чтобы понять: шестнадцать лучников не могут противостоять армии из трех сотен всадников.

– Это поначалу. Если нам немного повезет, их останется только сотня и пятьдесят.

– Обязательно повезет, – встрял Калондериэль. – С нами мудрейший с запада, да еще и мудрейший с востока. Боги милосердные, да если эти двое не сумеют отвести от нас злую судьбу, мы по дороге домой все равно попадаем с коней и поломаем шеи.


Ночью, когда раненых уже обиходили и они уснули, Невин поднялся на башню. Смотритель маяка уже привык к его необычному поведению, поэтому просто пожелал старику доброго вечера и продолжал колоть дрова. Невин удобно уселся, привалившись спиной к ограждению, и вгляделся в огонь, в котором ему так хорошо гадалось.

Через несколько минут яркое пламя Каннобайна превратилось в небольшой лагерный костер, возле которого метались Гатрик и Ладоик, разговаривая шепотом. Невин сосредоточил волю и приблизился к видению, разглядев посеревшее лицо Гатрика. Похоже, раны воспалились, отметил про себя старик. На земле сидели двое, бывших в дружине Леомира, уставшие и потрясенные. Так-так, значит, лордам уже известно, что Леомир погиб, и им самим придется ехать за Адрегином, раз он им так необходим.

Невин расширил границы видения, теперь ему казалось, что он парит над землей на большой высоте. Мятежники находились на расстоянии дня пути от дана, может, милях в двадцати. Важнее было знать, где находится король. Искать его пришлось чуть дольше, но наконец Невин увидел, что королевская армия расположилась лагерем в пятидесяти милях от Каннобайна, у западных ворот Аберуина. Тут на него напало уныние, и он перестал видеть. Из слов Галабериэля Невин понял, что небольшой отряд лучников не сможет отразить нападение пополненного войска мятежников, и те начнут таранить ворота. Теперь мятежники знают, что стены дана охранялись эльфами с длинными луками, и не кинутся в атаку так опрометчиво, как это сделал Леомир. Что ж, подумал Невин, отогнав временную слабость, если король не прибудет вовремя, придется задержать мятежников. Весь вопрос – как? Он прислонился к стене и задумался, разглядывая языки пламени.

Тут сильно дунул ветер, и хранитель огня закашлялся, протирая глаза.

– Проклятый дым! – пробормотал он.

Невин удержался от смеха, не желая обидеть хранителя – совсем не его запорошенные пеплом глаза заставили мага развеселиться. Он встал, пожелал смотрителю маяка доброй ночи и пошел вниз, размышляя о том, что бы подумал этот человек, узнав, что случившаяся с ним неприятность спасет весь дан. Но для этой работы ему нужно было уединиться. Невин нашел Адерина и поднялся с ним в его комнату на самом верху броха.

– Я не совсем уверен, что смогу это сделать, – признался Невин, объяснив бывшему ученику свой план. – В бардекианских свитках, которые я изучал, это считается теоретически возможным, но теория – одно, а практика – совершенно другое.

– Что ж, не сможешь – придумаем что-нибудь другое. Ты готов войти в транс? Двери я запер.

– Готов. Если я начну метаться, придержи меня, ладно? Иногда в глубоком трансе это со мной происходит.

Невин призвал световое тело, покинул дан, покружил немного над ним, чтобы набраться силы, и полетел в лагерь мятежников.

К тому времени, как Невин добрался туда, почти все спали, только гвербрет Гатрик и несколько оставшихся в живых лордов и капитанов сидели у костра совета. Невина приводило в бешенство то, что они уже понимали – все проиграно, и все же хотели заставить Эйрика дорого заплатить за мир. Они хотели умереть с тем, что называли честью, не думая, чего это будет стоить фермерам и горожанам Элдиса.

Отдохнув несколько минут, Невин подлетел поближе к костру, из которого изливались золотые струи чистой эфирной энергии и шел жирный черный дым, потому что лорды жгли сырые, загнившие ветви, что набрали в лесу.

Невин подготовил сознание так, как советовали теоретические скрижали, призвал добрых богов, которых следовало призвать, потом медленно всосал энергию, втянув в себя мельчайшие частицы дыма, и заставил ее вращаться вокруг себя.

Собравшись, он призвал на помощь Владык Огня. Частицы дыма шуршали и звякали под давлением светового тела точно так же, как металлические опилки, когда собираются вокруг магнита. Гатрик в ужасе закричал и вскочил на ноги; гниющая рука бессильно свесилась вдоль тела. Когда с криками и проклятиями вскочили и остальные лорды, Невин предположил, что да, теперь он выглядит, как призрак, сотканный из дыма. Говорить ему было нечем, поэтому он посылал в их сознание свои мысли.

– Остерегайтесь, – нараспев произнес Невин. – Остерегайтесь! Остерегайтесь, нечестивцы! Боги потеряли терпение. Смотрите, как бы ваш следующий пир не состоялся в Иных Мирах!

Невин хорошо видел, что их ауры резко уменьшились в размерах: реакция паники, когда все силы стремятся назад в тело. Группка перепуганных людей отступила назад. Невин заметил, что несколько простых воинов проснулись и теперь наблюдают за происходящим.

– Кто ты? – заикаясь, спросил Гатрик.

– Я – дух Эйникира, последнего короля Элдиса. Вам известна моя трагическая история?

– Известна.

– Владыка Ада позволил мне ненадолго вернуться на землю, чтобы я мог предупредить вас, так сильно любящих Элдис. – Невин помедлил, пытаясь вспомнить что-нибудь еще из старой саги, которую сейчас цитировал. – Хоть вы и называете это справедливостью, вирд ваш суров. Даже умершие не знают, когда придет время Элдису восстать! Остерегайтесь!

Удерживать сотканное из дыма тело становилось все сложнее. Невин чувствовал, как его временный образ колышется и изгибается над огнем. Он решил, что особо предупреждать их о Пертисе будет слишком прямолинейно для знамения, и позволил большей части своего образа обратиться в дым, оставив видимым только лицо.

– Я говорю, а Владыка Ада призывает меня обратно. Откажитесь от безрассудства, люди Элдиса, или завтра вам придется обедать со мной в Иных Мирах!

Последние клочья дыма растаяли в воздухе, и Невин послал излучение чистой паники. Старые скрижали предсказали точно: людям показалось, что они услышали пронзительный крик, резкий, замораживающий кровь вопль, похожий на вопль баньши. Невин пролетел над лагерем в световом теле, излучая ту же мысль в сознание спящих воинов. Люди сбрасывали с себя одеяла, вскакивали на ноги, ругались, спрашивали, что происходит и что означает этот безбожный вопль.

Дикий народец тоже слышал его. Излучая душевное страдание, которое наиболее чувствительные люди воспринимали, как свое собственное, природные духи обрели свой физический образ и сгруппировались вокруг светового тела Невина, которое они прекрасно видели. Ему тут же пришла в голову новая мысль.

– Видите этих людей? – подумал им Невин. – Это плохие люди. Они хотят убить Адерина и Галабериэля.

Если бы духи умели кричать, они бы яростно вопили, рассыпавшись по лагерю. Они щипались, лягались и кусались, колотили людей и хватали лошадей. Люди кричали, лошади ржали, царила страшная неразбериха. Тут Невин понял, что совсем измучен, и это становится опасным. По серебристой нити вернулся он обратно в дан и скользнул в свое тело. Вернувшись в сознание, он обнаружил, что лежит, скорчившись, у стены. Задыхающийся Адерин едва удерживал его.

– Клянусь богами! – сердито сказал он. – Если б я знал, что ты такой сильный, когда в трансе, я бы позвал Мэйра удерживать тебя.

– Я искренне и почтительно прошу прощения. Ты в порядке?

– Ты врезал мне по челюсти, а так все нормально. Как все прошло?

– Превращение дыма в эфирную форму сработало просто великолепно. Хм, жаль, что я не знал этого фокуса во время гражданских войн! А что касается результатов – давай просто заглянем в огонь и все увидим.

Они посмотрели на лагерь, но увидели только скомканные одеяла, разбросанное оружие, порванные веревки, которыми привязывали лошадей, и гвербрета Гатрика, в одиночестве сидевшего у костра и баюкавшего воспаленную руку с выражением отчаяния на лице. Если бы не смерть, которую он принес людям Элдиса, Невин, наверное, пожалел бы его.


В общем, в эту ночь мятеж окончился. Большинство простых воинов растворились в стране, крадучись вернулись к своим семьям и заняли привычные места на отцовской ферме или в лавке, решив проверить, насколько терпимым будет Эйрик. Чтобы защитить семьи, оставшиеся в живых мятежные лорды и те, кто еще был им верен, сдались на милость Эйрика. Эйрик помиловал воинов, но повесил лордов. Гатрик наложил на себя руки; впрочем, воспалившиеся раны все равно убили бы его в течение нескольких дней. Эйрик неторопливо двигался к Каннобайну, а Элдис ждал и трепетал. Отцы погибли, и вместо лордов остались их сыновья – мальчишки; впрочем, все знали, что Эйрик лишит их имущественных прав и даны мятежников будут отданы преданным королю людям из Перидона и Дэверри.


Пертис нимало не удивился, когда Галабериэль объявил, что он и его люди покинут Каннобайн до приезда короля. Совсем ни к чему, заметил банадар, с ног на голову переворачивать представление его высочества о мире из-за такого незначительного, в сущности мелкого, мятежа.

– От всего сердца благодарю тебя, друг мой, за то, что ты пришел на помощь, – сказал Пертис. – И сердце мое ликует от того, что никто из вас не погиб.

– Мое тоже. – Но говорил Галабериэль как-то рассеянно. – А скоро я увижу реки моего дома.

– Ты должен радоваться этому.

– Думаю, что так.

Пертис растерялся, услышав такой странный ответ.

– Я старею. – Галабериэль говорил теперь именно для него. – Наверное, в глубине души я надеялся на славную смерть в бою, быструю и легкую. А теперь на это надеяться не приходится. И впереди у меня только мирная жизнь. Ах, что это я: что боги нальют, то люди и должны выпить, правда?

– Конечно. Я понимаю.

– Я знал, что ты поймешь. Слушай, если я увижу твою жену, передать ей что-нибудь?

– Скажи, что с детьми все хорошо. И что я надеюсь, она все еще любит меня.

– Она всегда любила тебя, Перро. Она просто не может жить с тобой. Дело ведь не в тебе, а в обычаях круглоухих.

– О. – Пертис надолго задумался над этим откровением. Тогда скажи ей, что, если она хочет, может забрать к себе Беклию. А еще скажи, что я тоже всегда любил и буду любить ее.


Окруженный почетным эскортом в четыре сотни человек, король Эйрик появился в Каннобайне в день, когда дождь собирался, собирался, но так и не пошел. Пертис подозревал, что это Невин наколдовал что-то с погодой, но так и не рискнул спросить об этом старого мага.

Хотя большая часть королевской армии осталась в Аберуине, все равно в дане Каннобайн не могло хватить места для тех, кто пришел с королем. Лагерь разбили на лугу, на котором горожане летом выпасали скот. Сам Эйрик, Гвенин и эскорт в пятьдесят воинов поехали в дан. Лорд Пертис встречал их у ворот. Он настоял, чтобы все одиннадцать воинов дружины перед встречей короля помылись и надели чистое платье, сам сделал то же самое и обсудил протокол встречи с Невином, который, похоже, знал очень многое о том, как следует вести себя с королями.

Так что когда Эйрик появился и, спешившись, прошел пешком несколько футов, оставшихся до ворот, Пертис был полностью готов. Он и Адрегин поклонились так низко, как могли, потом преклонили колени: Пертис встал на одно колено, мальчик – на оба.

– Мой король, вы удостоили меня такой чести, о какой я и мечтать не мог – приветствовать вас в моем скромном дане.

– Он маленький, верно? – Эйрик огляделся, подавив улыбку. – Так дело не пойдет, лорд Пертис.

– Я от всего сердца прошу прощения.

– Прощения просить не требуется. Но я предлагаю как можно скорее перебраться в другой ваш дан.

– Мой король, у меня нет другого дана.

– Есть, гвербрет Аберуина.

Пертис, потеряв дар речи, взглянул на короля и увидел, что тот усмехается.

– Друг мой Пертис, благодаря этому мятежу в Совете Избирателей южного Элдиса остались только два человека – вы и я. Если я предложу выбрать вас в гвербреты, а вы поддержите мое предложение, кто сможет сказать нам «нет»?

– Мой король, я благодарю вас, но я не достоин этого!

– Конское дерьмо. Встань, Аберуин, и предложи мне своего меда. Его высочество погибает от жажды, как хорошо просоленная селедка.

Потом Пертис посоветовался с Невином, и старый маг сказал, что король воспользовался древним законом. Любой член Совета Избирателей, который поддерживает мятеж против законного короля, согласно Священной Хартии лишается своего места в Совете. Пертис был искренне напуган своим неожиданным возвышением, и все же понимал, что до конца дней своих будет сожалеть, если откажется от него. Кроме того, его слово гвербрета будет иметь значение при разборе последствий мятежа. Король был склонен к милосердию – он был достаточно дальновиден, чтобы по возможности предотвратить будущие мятежи, а не наказывать участников этого – поэтому он даровал милость по многим прошениям, а Пертис тоже к этому стремился. Хотя, конечно, не всем: семьи мятежных гвербретов лишались и земель, и титула, как, к примеру, клан Ивмира и клан Каварина, и по рождению, и по супружеству. Юной жене Каварина даровали жизнь, но только в качестве жрицы, так что она стала настоящей пленницей в своем храме.

Вдова Данри и его младший сын остались хозяевами Кернметона, так же, как и семья Ладоика в Сисклоге, и семьи почти всех младших лордов. Пертис наконец сумел отблагодарить Ганеса, когда юный купец пришел просить о милости для своего отца. Совсем другое дело – дан Гвербин. Эйрик пожелал передать его верному, хотя и бедному клану Красного Льва из западного Дэверри, и у Пертиса не было ни единого возражения.

И таковы извивы человеческого сознания, что с тех времен клан Красного Льва испытывал по отношению к Майлвадам только дружеские чувства, а Медведи Кернметона, забыв о благодарности, начали их ненавидеть.

Глава третья

Когда Пертис, гвербрет Аберуина, со своей семьей и свитой перебрался в новую резиденцию, он настоял, чтобы Невин оставался фактическим хозяином Каннобайна столько, сколько пожелает. Пришла весна, и вновь был восстановлен обычай поддерживать огонь в маяке и кормить семью хранителя огня. Невин исследовал брох и решил использовать для, своей работы комнату в верхнем этаже. Ее вымели и вычистили; когда в Каннобайне светило солнце, что случалось крайне редко, она была очень солнечной. Из трех ее окон открывался изумительный вид на окрестности и океан. В комнату поставили длинный стол, книжные полки, жаровню для угля и удобное кресло, и Невин продолжил работу над талисманом, хотя по утрам он по-прежнему лечил местное население. Время от времени из Аберуина приходили письма, в которых либо рассказывалось о новостях, – либо Пертис просил совета по тому или иному делу. Невин быстро отвечал и вновь наслаждался одиночеством.

Было теплое утро позднего лета, когда Невин увидел из окна своей комнаты в башне всадника, скачущего по направлению к Каннобайну. Он решил, что это обычный гонец от Пертиса, что слуги накормят его и уложат спать, и продолжал изучать диаграммы сигилов, которые привез из Бардека. Но вскоре в дверь осторожно постучали. Бранясь про себя, Невин открыл дверь и увидел Мэйра. Глаза измучены, лицо похудело и заострилось; казалось, он постарел на десяток лет. Невин увидел у него на поясе серебряный кинжал и мысленно ахнул.

– Если я мешаю вам, мой лорд, я сразу же уеду.

– Что ты! Конечно, нет. Я так понимаю, ты приехал не как гонец Пертиса?

– Нет. – Мэйр уставился в пол и начал покусывать нижнюю губу, словно борясь со слезами.

– Пойдем-ка в большую залу, выпьем эля, и ты расскажешь мне, что случилось.

– Рассказать недолго, мой лорд. Глэй мертва.

Невин уставился на юношу во все глаза, не в силах что-либо сказать.

– Роды? – произнес он, наконец.

– Да. Наш сын умер вместе с ней. Повитуха сказала, младенец был слишком велик, вот они и умерли. – Лицо Мэйра было мертненно-белым, он дрожал, вспоминая. – Боги милосердные, мне надо было уехать из Аберуина! Его светлость просил меня остаться, но я просто не мог. Вот я и решил: заеду, сообщу вам новость и скажу «прощайте», и вновь на дорогу.

– Сердце мое болит по тебе и еще больше по Глэй. – Невин ощутил укол вины, думая, мог ли он спасти девушку, окажись он вовремя в Аберуине. Но у него не было ни знаний, ни хирургических инструментов, чтобы сделать разрез и попытаться спасти хотя бы младенца. – И все же не спеши, сынок.

– Лорд Пертис сказал то же самое, только я знаю, что делаю, мой лорд. – Он посмотрел на Невина со слабым подобием улыбки. – Но, если вы не против, от эля я не откажусь.

За элем Мэйр подробно рассказал Невину о смерти Глэй. Голос его звучал холодно и бесстрастно, а глаза смотрели в какую-то далекую точку. Только бескровное лицо выдавало, чего стоили ему попытки оставаться спокойным. Пока он рассказывал, появилась голубая фея и села на скамью рядом с Мэйром. Она откровенно ликовала, беззвучно хлопала в ладошки и обнажала все свои заостренные зубы в дикой ухмылке. Впрочем, когда Мэйр посмотрел на нее, она тут же перестала сиять и попробовала изобразить на лице печаль.

– Она понимает, что случилось, Невин? – спросил Мэйр.

– Нет, сынок. На самом деле она не обладает настоящим сознанием. Так что не сердись на нее; она просто радуется, что ее соперница исчезла.

– Я сначала был в бешенстве. Но потом начал вспоминать, что вы мне говорили, и решил: что ж, она и вправду, как умная собака, и больше ничего.

– Даже еще умнее, ведь она понимает, что говорят, хотя сама говорить не может. Ты когда-нибудь видел обезьяну?

– Кого, мой лорд?

– В Бардеке есть такие животные. Но если ты их не видел, мое сравнение тебе ничего не скажет. Лучше думай о ней, как о маленьком ребенке.

Невин сумел уговорить Мэйра погостить у него три дня, но не сумел изменить решения «серебряного киижала» покинуть Пертиса. Видимо, гвербрет предложи Мэйру вернуться, когда тот пожелает. Самое большее, на что Мэйр согласился – когда-нибудь, если дорога покажется ему холодной и пустой, он подумает о возвращении.

– Если ты столько проживешь, заметил за ужином Невин. – Скажи, что ты собираешься делать? Позволишь кому-нибудь убить себя в ближайшей битве?

– Нет, мой лорд. Если бы я собирался наложить на себя руки, я бы просто утопился в гавани Аберуина, но я совсем не тот человек. Просто чем еще я могу заработать себе на хлеб, кроме сражений?

– А ты не думал о том, чтобы отправиться на запад и поискать там Западный Народ? Ты же помнишь, Калондериэль приглашал тебя, когда они уходили отсюда.

– Действительно. Вы думаете, он говорил серьезно?

– Западный Народ говорит только то, что думает.

В глазах Мэйра промелькнула живая искра.

– Ганес собирается вскоре ехать торговать на запад, – продолжал Невин. – Почему бы тебе не поехать с ним?

– Он занимается отцовским делом? А я-то думал, что Ганно уйдет в море сразу же, как только появится такая возможность.

– Его отец – конченый человек. Он целыми днями сидит и пялится на океан, и это все. Так что Молигга и младший сын нуждаются в Ганесе, да есть еще и Брэйса. – Тут Невин спохватился и быстро увел разговор подальше от счастливых браков. – Ты можешь, скажем, остаться в Западных Землях до конца лета, а осень посмотришь, как тебе там нравится. Сердце мое болит, когда я гляжу на тебя, да и Глэй не захотела бы, чтобы ты так распорядился своей жизнью.

Мэйр начал что-то говорить, потом всхлипнул и заплакал, как ребенок. Невин обнял его за плечи, не мешая ему рыдать, и Мэйр плакал так долго и так тяжело, что Невин понял: он сдерживал себя все эти долгие недели после смерти Глэй.


Вообще-то рецепт Невина мог сработать. Мэйр поехал бы в земли эльфов, в мир, совершенно отличный от всего, что он знал, и это отвлекло бы его от страшной потери, а оплакав Глэй, он, скорее всего, вернулся бы в Аберуин. Но Невин не принял во внимание голубую фею – точнее, Элессарио.

В постоянно изменяющемся мире Стражей прошло всего несколько часов после того, как Далландра оставила их, вернувшись к Адерину. Увидев подругу, уходящую по дороге домой, Элессарио, не разбирая пути, кинулась прочь. Трудно было назвать ее боль скорбью, но все же ей было тяжело, и она в слезах упала на траву. Она перестала плакать, когда Лалландра родила Лослэйна – боль исчезла так же быстро, как и возникла, и девочка отправилась искать какого-нибудь общества. Когда далландра вернулась, Элессарио была очень далеко, сидя рядом с духом реки и глядя, как танцуют ее друзья. Именно там голубая фея и нашла ее в то самое время, когда Мэйр с Ганесом вошли в осенний алардан в Западных Землях.

Элессарно успела забыть свою печаль, но все еще помнила Далландру и то, о чем они говорили. В одной из бесед они коснулись сострадания и помощи тем, кому больно и тяжело. Где-то в глубине возникающего сознания Элессарио очень хотела угодить Далландре и готова была следовать ее учению. К несчастью, она просто механически запомнила ее слова, не понимая, что они означают. Увидев искренние страдания феи и поняв, в чем причина, она решила помочь бедняжке в надежде, что Далландра будет ею гордиться. Элессарио была еще ребенком, но обладала большими возможностями.

Осенний алардан готовился разъехаться, и Ганес собирался домой с табуном купленных там лошадей. Мэйр мог выбирать – вернуться с ним или поехать с Адерином и его аларом в зимние лагеря. Он еще не оправился от своего горя и с трудом принимал решения. Каждое утро он просыпался и вновь укорял себя, что не понимал, как сильно любит Глэй, пока не потерял ее. Если бы можно было вернуться обратно, думал он, на один день, всего на один несчастный день, и прожить его, зная то, что он знает сейчас!.. И начинал сильно трясти головой, словно мог так стряхнуть свой вирд. Еще кое-что вызывало досаду: именно сейчас он так радовался любому обществу, а голубая фея неожиданно покинула его. Он не увидел ее ни разу за все долгие недели, проведенные у эльфов.

И вот наступило утро, когда эльфы свернули свои палатки, а люди Ганеса согнали лошадей в табун, и все готовы были тронуться в путь. Мэйр шел с Калондериэлем через лагерь и пытался решить, куда отправиться: на юг с эльфами или на восток с Ганесом?

– Скажи, – спросил Калондериэль, – если ты поедешь домой с Ганно, чем будешь там заниматься?

Шесть недель среди друзей сделали свое дело, и идея вернуться на большую дорогу уже не была такой привлекательной.

– Вернусь в Аберуин и скажу гвербрету Пертису, что он оказался прав.

– И всю долгую зиму просидишь в каменной палатке?

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Хорошо, если вы согласны, я остаюсь с вами.

– Только этого я и хочу.

К этому времени в алар Адерина входили он сам вместе с сыном, банадар, его дружина из двадцати человек и их семьи, еще дюжина семей и, конечно же, их стада и табуны. Такой большой группе требовалось много места для зимнего лагеря, и они выбрали глубокий каньон в двух милях от моря. Как всегда, палатки расставили вдоль берега реки, а под выпас отвели край каньона. Очередная подружка Калондериэля, разозлившись на что-то, уехала почти сразу же, как только они устроились на зиму (ему не везло с женщинами, они появлялись и исчезали с такой же скоростью, как и дикий народец), и Мэйр поселился в одной палатке с Калондериэлем. Мэйр настоял на том, что тоже будет пасти скот; хоть он и был гостем, идея есть чужой хлеб и ничего не давать взамен претила ему. Но в дни, свободные от работы, он часто выбирался из каньона, садился верхом и пускал коня неспешным шагом, часами бесцельно катаясь по равнинам.

Именно в одну из таких одиноких прогулок он снова увидел свою фею. Сначала он ее не узнал. Солнечным утром Мэйр подъехал к группе ореховых деревьев в том месте, где три ручья сливались в речку. Лошадь хотела пить, поэтому он спешился, ослабил удила и пустил ее к речке, а сам глазел по сторонам. Среди деревьев сидела, как ему сперва показалось, женщина-эльф, одетая в длинную тунику.

– Приветствую, – сказал он по-эльфийски и продолжал по-дэверрийски: – Я вам не мешаю?

Она покачала головой, тряхнула длинными голубыми волосами, встала на ноги и шагнула к нему. Кожа ее была мертвенно-бледной, но в остальном женщина выглядела настоящей красавицей, с огромными голубыми глазами и мягким, нежным ртом. Она улыбнулась, обнажив довольно острые белые зубы. Мэйр был так заинтригован, что подошел к девушке поближе. От нее пахло розами.

– Мэйр? – позвала она.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Я так давно тебя знаю! Но она сказала, что ТЫне узнаешь меня. Похоже, и вправду не узнал.

– Не узнал. А кто такая она?

– Просто она. Богиня. – Девушка помолчала и обольстительно улыбнулась. – Я теперь умею разговаривать. Я люблю тебя, Мэйр.

Если бы она не сказала, что теперь умеет разговаривать, Мэйр не узнал бы голубую фею. Он вскрикнул и отступил назад.

– Что-то не так? Ведь теперь я настоящая женщина!

– И вполовину не настоящая!

Ее глаза наполнились слезами. Мэйр повернулся и побежал к лошади. Садясь верхом, он слышал ее рыданья. Мэйр был так перепуган, что мог только подгонять коня, но ее слезы запомнил, и они жгли его память. Ему казалось, что это похоже на потерю возлюбленной. Бедняжка, думал он. Решила превратиться в женщину, и все ради меня! Конечно, это было абсурдно, и смущало, и пугало… Всю дорогу домой он размышлял и пришел к выводу, что таинственная «она» не могла быть настоящей богиней. Может, это кто-то из природных духов, а может, и кто пострашнее. Как и все остальные, Мэйр верил в духов и призраков где-то там, в Иных Мирах, которые иногда могут появляться в реальном мире. Встретить кого-нибудь из них считалось гэйсом и несчастьем, и он побоялся рассказать о случившемся, потому что не хотел, чтобы остальные от него отвернулись.

Этой же ночью, едва забывшись тяжелым сном, он увидел ее. Ему снилось, что он, проснувшись, но не в состоянии шевельнуться, лежит на своих одеялах в палатке Калондериэля. Она прошла прямо сквозь стенку палатки, села и уставилась на него. Она просто смотрела с таким упреком в полных слез глазах, что Мэйр не выдержал.

– Прости, что я заставил тебя плакать.

– Пожалуйста, приди и поговори со мной, Мэйр. Это все. Только приди и поговори.

– Ты живешь в этом орешнике?

– Я живу в ее мире. В орешник я прихожу. И в лагерь я могу прийти, но только тогда, когда здесь нет этого противного старика.

– Кого?

– Совы.

Мэйр подумал, что Адерин и вправду очень походит на сову. Он попробовал сесть и проснулся в темной палатке. Рядом похрапывал Калондериэль. Сон, а? Чертовски реальный сон! Он снова уснул и на этот раз видел во сне Глэй.

Прошло несколько недель в обычных трудах и заботах прежде, чем Мэйр снова увидел Синевласку. Но он постоянно думал о ней, потому что чувствовал перед ней какую-то вину.

Он чувствовал себя, как человек, который пришел домой поздно ночью, и, поленившись засветить фонарь, наступил на ни в чем не повинную верную собаку. И солнечным утром, выдавшимся между двумя грозами, он поехал искать ее. В орешнике ее не было. Он поднялся вверх по реке, где конь запутался в высокой и мокрой траве. Ее не было и там, Тревожно поглядывая на небо, где собирались темные грозовые тучи, Мэйр решил возвращаться домой, но тут заметил впереди еще одну рощицу. Именно там она и ждала, так ослепительно и счастливо улыбаясь ему, что у него заныло сердце.

– Ты все-таки пришел. Наконец-то.

– Да ты знаешь, погода была не очень.

Мэйр ослабил удила; подумал и расседлал коня, чтобы тот мог покататься по траве и отдохнуть. Животное начало щипать траву, а Мэйр вошел в рощицу. Она села на землю, изящно расправив вокруг себя нечто, похожее на длинную синюю юбку. Мэйр машинально сел рядом, глядя на нее.

– Я ненадолго.

– Почему?

– Становится темно, скоро начнется гроза. Я не хочу промокнуть, и оставаться на холоде всю ночь тоже не хочется.

– А. – Она наклонила голову и подумала. – Да, это я понимаю.

– Вот и хорошо. Послушай, малышка. Нужно поговорить кое о чем, хоть тебе это и не понравится. Тебе надо найти мужчину из твоего народа и оставить в покое меня.

– Ни за что! – Ее глаза полыхнули яростью. – Они все уродливые и в бородавках!

Мэйр был вынужден признать, что гномы – а, похоже, только они и были мужского пола – не выглядели красавцами.

– Это, конечно, плохо, но так это должно быть. Понимаешь, мне кажется, тебе не стоит слушать эту «ее», о которой ты говорила. Что-то мне кажется, она толкает тебя не на ту дорожку.

– Нет!

– Да что ты? А чего это она так заботится о том, как ты выглядишь? Спорю, Невин с Адрегином рассердятся, если услышат об этом!

– Не говори им, Мэйр! Умоляю, не надо!

Она скорчилась у его ног, глядя на него умоляющими, полными слез глазами, потом сжала его руку обеими своими. Кожа ее была нежной и прохладной, как бардекианский шелк. Мэйр все еще не воспринимал ее, как на самом деле существующую, поэтому даже не подумал, насколько опасной она может быть. Он улыбнулся и погладил ее по щеке.

– Хорошо, не скажу. Но мне все равно не нравится эта твоя так называемая подружка. Сомневаюсь я, что она – богиня. Бьюсь об заклад, она дух или призрак, и не должна она покидать Иные Миры, чтобы устраивать здесь такую путаницу.

– Не призрак. И не Иные Миры. – Она крепче сжала его руки и так печально, так тоскливо уставилась ему в глаза, что его сердце невольно потянулось к ней. – Ты поцелуешь меня, Мэйр? Один скромный поцелуй!

Он улыбнулся, наклонил голову и по-братски прикоснулся к ее губам. Потом поднял голову и увидел, что орешник исчез. Вокруг них в мерцающих пурпурных сумерках расстилался луг, покрытый цветущими розами. Их аромат опьянял. Мэйр оттолкнул Синевласку и с криком вскочил на ноги. Она, смеясь, тоже встала и начала танцевать вокруг него.

– Теперь ты мой! Мы будем так счастливы!

– Эй, ты! Немедленно верни меня назад!

– Погоди немного. – Она остановилась и с такой детской непосредственностью улыбнулась ему, что он испугался, не сошел ли с ума. – Конечно, мы вернемся. Совсем-совсем скоро.

Мэйру казалось, что она не способна на откровенную ложь, поэтому он немного успокоился и огляделся. На расстоянии около четверти мили от них стояло нечто, похожее на дан, но куда роскошнее, чем даже дворец в Аберуине; может, двадцать красивых башен, но он с трудом мог разглядеть их в тумане…

– Пойдем, я познакомлю тебя с ней, и ты вернешься домой, – сказала фея. – Пожалуйста. Совсем ненадолго.

Мэйр позволил ей взять себя за руку и увлечь вдаль. Они шли мимо многобашенного дана, а сумерки вдруг сделались голубыми и серебристыми… Теперь Мэйр видел его лучше – квадратное строение, непохожее ни на что, виденное им раньше, поддерживало башни; его окружала квадратная же стена с башенками по углам. Все было сложено из разных камней: розового песчаника, серого известняка, кое-где попадался зеленый мрамор. Он видел окна, золотые от света свечей, слышал музыку такую сладкую, что готов был заплакать. При этом замок не приближался. Каждый шаг давался с таким трудом, словно ноги Мэйра налились свинцом. Он едва дышал. Свет в окнах начал тускнеть, и тут Мэйр увидел другой свет, золотой и слепящий, исходивший как бы из туннеля, который появился перед ним.

Последнее, что он услышал, прежде чем его эфирный двойник окончательно исчез, был пронзительный крик феи.


Мэйр погрузился в транс сразу после полудня, незадолго до того, как разразилась гроза, первая яростная зимняя буря. Сверкали молнии; грохотал гром; лошадь перепугалась и помчалась прочь через луга. К несчастью, на этом коне Мэйр приехал из Аберуина, поэтому тот не сумел найти дорогу в табун. (Несколько месяцев спустя конь прибился к табуну другого алара, но это уже не имело никакого значения). Дождь шел до самого вечера, а Мэйр, погруженный в транс во всех смыслах этого мира, лежал, распростершись, среди лещин. К закату река начала выходить из берегов, а дождь все лил. Тело Мэйра конвульсивно дернулось и перевернулось на спину. С моря все плыли тучи, проливались дождем и уходили дальше на север. Река поднималась и поднималась, и около полуночи начала разливаться, сначала слегка покрыв траву, водоворотами вращаясь вокруг узловатых корней деревьев, все дальше и дальше; вода все прибывала. Она полностью закрыла лицо Мэйра за три часа до рассвета. Потом дождь прекратился, так что наводнение отнесло труп только на несколько футов, где его прибило к дереву. Там он и остался.


В обычных обстоятельствах Калондеривль поднял бы всю дружину и отправился на поиски гостя, как только увидел, что Мэйр не пришел к ужину, но река протекала мимо лагеря, и наводнение обеспокоило эльфов. Как только появились первые водовороты коричневой воды, Адерин и Галабериэль велели алару паковаться. Народ суетился, набивая мешки, загружая повозки, надевая ошейники на собак и созывая детей. К тому времени, как вода в реке поднялась совсем высоко, как раз на закате, все вещи были подняты на край каньона. Галаберивль иАдерин шли вдоль бурлящей реки, присматриваясь к ней в угасающем свете дня, проникающем сквозь тучи. Мимо проплыло целое дерево, оно крутилось и дергалось, как некое странное многолапое животное.

– Будет подниматься дальше, – озабоченно сказал Адерин. – Чтобы это предсказать, не нужен никакой двеомер.

– Ты прав, мудрейший. Что поделаешь. Пусть снимают палатки.

Они повернули назад и тут услышали пронзительный женский крик, крик ужаса и отчаяния, тут же подхваченный целым хором голосов: упал! Упал! Выругавшись сквозь зубы, Галабериэль подбежал к берегу. Адерин едва разглядел маленькую светлую головку, качающуюся на волнах футах в пяти от берега. Крича и причитая, его мать порывалась кинуться в воду. Муж схватил ее и оттянул назад в тот миг, когда банадар нырнул в воду. Адерин услышал свой собственный крик. Призывая на помощь Владык Вод, он побежал вниз по течению. Сначала Адерин не видел ничего, кроме коричневой и серебристой лены, потом вынырнули две головы, маленькая светлая и большая седая.

– Гал! Я держусь рядом! О, Владнки Вод, помогите же мне, как я помогал вам!

Держа одной рукой мальчика, Галабериэль пытался грести второй, сражаясь с ревущей рекой, которая неумолимо несла их к устью и дальше, в бушующее, пенящееся море. Адерин так и не увидел Владык Вод, но они, должно быть, появились, услышав его отчаянный призыв, потому что без сверхъестественной помощи Гал не сумел бы достичь берега. Он не доплыл до илистого берега какой-нибудь фут, швырнул ребенка в протянутые руки Адерина, и его тут же смыло бурлящей водой и понесло дальше, к жадно ждущим морским волнам. Истерически рыдающая мать вырвала мальчика из рук Адерина, будто именно он пытался утопить его.

– Банадар! – кричал на бегу Калондериэль. – Гал! Гал!

– Он ушел. – Адерин поймал Кела за руку. – Теперь ты – боевой предводитель этого алара.

Калондеризль запрокинул голову назад и завыл в ревущий ветер. Адерин сильно встряхнул его за плечи.

– Палатки! Ты должен велеть алару снять палатки!

Конвульсивно всхлипнув в последний раз, Калондериэль взял себя в руки, потом побежал обратно, и было слышно, как он властным голосом отдает распоряжения. Только перед рассветом, когда дождь уже едва моросил, кто-то спохватился:

– Слушайте, а где Мэйр?

Ругаясь и ворча, дружина бросилась прочесывать окрестности вокруг промокшего импровизированного лагеря. Когда занялся серый и тусклый рассвет, они вернулись с сообщением, что ни Мэйра, ни его коня нигде нет. Адерин почувствовал ледяное прикосновение страха.

– Должно быть, его настигла буря, – сказал Калондериэль, – а эти бестолковые круглоухие понятия не имеют, что нужно делать в таких случаях. Придется искать его прямо сейчас.

– Если вы подождете немного, – довольно резко сказал Адерин, – я погадаю и облегчу вам поиски.

Огонь развести было невозможно, поэтому он воспользовался водой, сосредоточился и увидел безжизненное тело Мэйра, прибитое водой к лещине. С пронзительным вскриком он прервал гадание.

– Мертв? – спросил Калондериэль.

– Утонул. Но я не понимаю, почему. Я нашел его среди деревьев. Почему он не влез на одно из них? Боги милосердные, вокруг него вода поднялась всего на фут!

Возглавив унылую процессию, Адерин отвел их к телу Мэйра. Калондериэль был сокрушен так же, как из-за гибели банадара, но сейчас к скорби примешивалось еще и чувство вины, и это разрывало ему сердце. Мэйр был его гостем, а он не сумел его спасти – так воспринимал это Калондериэль, и никто не мог его переубедить. Пока Кел казнился и плакал, а Альбараль заворачивал тело Мэйра в одеяла, читая при этом ритуальньте молитвы, Адерин побрел дальше по течению реки, пока не дошел до места, где три ручейка сливались в речку. Три ручейка. Орешник. Адерин вполголоса выругался.

– Эвандар! – закричал он. – Эвандар, ты слышишь меня?

Никто не ответил, никто не появился. Только ветер выл, да шелестела промокшая трава.

Несколько дней спустя Адерин выяснил, кто на самом деле убил Мэйра. Он гадал всеми известными ему способами, научился двум новым, советовался с Невином, привлек на помощь Королей Стихий и Владык диких Земель, призвал свое световое тело и пустился в опасное путешествие не только по эфирному, но и по астральному уровню, и собирая информацию по крупицам, воссоздал, наконец, историю преображенной феи, которая, не сознавая, что делает, убила того единственного, кого по-настоящему любила.

Спустя много недель он отыскал ее в ореховой рощице у слияния трех ручьев.

Желание пойти туда возникло так неожиданно и было таким сильным, что Адерин понял: кто-то шлет ему послание.

Владыки ли это диких Земель или Король Вод, он не знал, но, конечно же, не мог не пойти. Подъехав к рощице, он увидел фею, которая металась по берегу реки, опустив голову, словно выискивая что-то. Не желая напугать ее, Адерин спешился и подошел к роще пешком.

Она увидела его, зарычала и ударила скрюченными пальцами, как кошка лапой.

– Я не забирал Мэйра.

– Забрал! Я видела, как ты уносил его отсюда! Ты пришел с другими большими братьями, и они завернули его в одеяла, и вы все забрали его!

– Его душа к тому времени покинула его. Он был мертв. Ты знаешь, что это значит?

Она молча смотрела на него, а потом заплакала, разбрызгивая слезы.

– Отдай его!

– Отдавать нечего.

– Есть! Ты забрал его! Куда ты его дел?

Адерин попробовал спорить, но понял, что сил на это нет.

– Я покажу тебе его могилу, если ты ответишь мне на три вопроса.

– Его что?

– Место, куда мы положили его тело. Только я тебя предупреждаю, он больше не может ни двигаться, ни говорить.

– Я хочу его видеть!

– Тогда отвечай на вопросы. Во-первых: кто научил тебя разговаривать?

– Она. Богиня, которая мне помогла.

– Как эта богиня выглядит?

– По разному. Она приходит, и уходит, и меняется, так же, как и я.

– У нее есть имя?

– Что?

– Имя. Как Мэйр. Слово, которое принадлежит только ей.

– А. – Она сморщила носик и задумалась. – Элессарио. Это ее слово. А теперь покажи мне Мэйра. Ты обещал, и я ответила на все три вопроса.

– Правильно. Пойдем со мной. Только я предупреждаю еще раз, он теперь совсем другой.

С шорохом, похожим на шелест травы, она исчезла, только голос немного задержался.

– Ты поезжай верхом, я не отстану.

Он ехал к красивому месту в каньоне, где они похоронили Мэйра (Калондериэль решил, что гость предпочел бы похороны по обычаю своего народа, а не сожжение), и думал, как быть дальше. Он побаивался напрямую обращаться к Владыкам диких Земель, но, кажется, они приглядывали за ним сами, потому что ожидали его у могилы – два высоких тонких столба серебряного света, едва различимые, как мерцание воздуха. Он скорее почувствовал, чем услышал их благодарность и без слов понял, что они появились здесь, чтобы исцелить фею. Но она не пришла. Весь день и весь вечер Адерин и Владыки ждали ее, пока не взошла луна в последней четверти.

– Она оказалась слишком умной, – подумал Адерии. – Я думаю, она знает, что вы хотите забрать ее с собой.

Он почувствовал, что они согласны с ним и очень тревожатся. Один за другим они погасли, как звезды, исчезающие в свете зари, оставив Адерина в уверенности, что он не должен больше беспокоиться о фее, что так или иначе они найдут способ помочь ей.

А вот Мэйр, точнее, душа человека, кто однажды побывал Мэйром – совсем другое дело. Невин полностью согласился с тем, что его вирд оказался переплетен с вещами, которые вовсе не были его делом. Ведь фея однажды нашла его, когда он умер и родился вновь; теперь у нее было еще больше оснований искать своего потерянного возлюбленного.

– Ответственность я беру на себя, – подумал Невин в огонь. – Из-за Мэдина. Не следовало мне разрешать ему встречаться с диким народцем.

– Перестань. Ты никак не мог знать, к чему это приведет.

– Правильно. Но все же я должен был подумать как следует. Можно было заподозрить, что произойдет, или хотя бы понять, что это неправильно.

– Все было бы в порядке, если бы не Стражи. Давай не будем забывать, что всю эту путаницу устроила одна из них. Частично это и моя вина. Не нужно было оставлять Далландру с ними одну. Я должен был познакомиться с ними сам, тогда…

– Все эти «может быть» могут превратится в наше больное место, друг мой. Что есть, то есть, и мы не те люди, которые могут распутать нить времени и выпрямить ее.

– Это я знаю. Что-то мне подсказывает, что Мэйр, когда родится заново, опять окажется на моем пути. Вот тогда и посмотрим, что мы сможем для него сделать.


Прошло много времени, прежде чем Адерин снова встретил эту душу, около трех раз по двадцати лет, и произошло это совершенно случайно. Поздним летом, когда дни стали короче, а деревья на вершинах холмов и на открытых местах пожелтели, его алар перебирался на равнины севера, ближе к дэверрийской провинции Перидон. Молодой жеребец из их табунов сорвался с привязи и убежал, следуя естественному инстинкту – вырваться на волю. Несколько человек отправились его ловить. Адерин неожиданно расчувствовался и захотел вновь увидеть свой народ. Он оставил Лослэйна следить за палаткой и табунами и поехал с Калондеривлем и Альбаралем.

Найти следы жеребца оказалось очень легко; через несколько миль к ним присоединились следы другой, навьюченной лошади, и уже вдвоем они направились на восток, причем по такой прямой линии, что становилось ясно – либо жеребца украли, либо его прихватил с собой какой-то случайный всадник.

Поскольку вторая лошадь была подкована, они легко догадались, что всадник был человеком, а не эльфом.

Следы привели их прямиком в город Дрейвлок, а там смещались с другими. Задан несколько вопросов, эльфы выяснили, что кто-то из людей лорда Горсина нашел коня Западного Народа и привел его в дан. Калондериэль пришел в бешенство и поклялся перерезать парню глотку за конокрадство, но Адерин велел ему заткнуться.

– Может, для начала спросим обо всем самого лорда, а? Если б ты сразу продал жеребца в табун на племя, он не порвал бы привязь.

– Ну, ладно, ты заработал очко. Но этот паршивый конокрад мог бы поискать хозяина.

– А ты поехал бы один в лагерь круглоухих?

Калондериэль собирался ответить резко, но вдруг задумался.

– Еще одно очко. Пошли поговорим с лордом Горсином.

Дан лорда находился в трех милях от города: одинокий брох за земляными стенами, построенный на холме. Они подъехали к бреши в восточной стене, выполнявшей роль ворот, и увидели странную женщину – во всяком случае, сначала она показалась им женщиной – сидевшую на поросшей травой стене. Она была худой и бледной, одетой в грязные, рваные лохмотья, а подойдя поближе, они увидели ее длинные распущенные волосы глубокого синего цвета, как зимний океан. Увидев Адерина и эльфов, она вскочила на ноги и исчезла.

– Что такое? – прошипел Калондериэль. – Что это было? Она из дикого народца? Но выглядит, черт ее подери, как человек!

– Да-да. – Адерин почувствовал приближение неприятностей. – Кел, я, определенно видел ее раньше. Боюсь, что мы вляпались в хорошенькое дельце.

Лорд Горсин оказался дородным, лысеющим и приветливым человеком. Он приветствовал их безо всякой суеты и вполне дружелюбно, как если бы они все были людьми. Он пригласил их присесть за его обшарпанный почетный стол у дымящего очага и выпить меда из помятых серебряных кубков, а потом внимательно выслушал рассказ о пропавшем коне.

– Он совершенно точно здесь, парни. Красивое животное, очень красивое. А что, если я куплю его у вас? По законам Дэверри он мой, потому что мой человек нашел его бродившим без привязи, а по законам Западного Народа он ваш, но ведь мы не станем сражаться из-за него? У меня в конюшне стоят две замечательные кобылы, если хотите, они обе будут ваши.

Столкнувшись с такой неожиданной откровенностью, Калондериэль вынужден был согласиться посмотреть кобыл, и они все вместе пошли в конюшню. Кобылы были хороши – молодые, здоровые и красивые.

– Что ж, решено, мой лорд, – сказал Калондериэль. – Я охотно заберу их в обмен на жеребца, чтобы и дальше сохранить мир между нашими народами.

– Превосходно, превосходно! Это радует мне сердце, добрый сэр! Эй, парень! – крикнул он груму, который околачивался рядом, во все глаза глядя на эльфов. – Привяжи этих кобыл на веревку и выведи во двор!

Уже выходя из конюшни, Адерин увидел юношу, лежавшего на соломе в пустом стойле. Несмотря на теплый день, юноша закутался в одеяло, а лицо его было мертвенно бледным.

– Мой лорд, – сказал Адерин. – Что случилось с этим пареньком?

– Боюсь, он очень болен, и это очень грустно, потому что он дал мне клятву верности, да и сам по себе хороший человек. Местная травница велела ему полежать денек в конюшне. Она сказала, он впитает в себя жизненную силу лошадей, и это ему поможет.

Суеверная чушь, подумал Адерин, но вслух сказать это поостерегся.

– Я тоже травник, мой лорд. Не хотите, чтобы я взглянул на него? Может, я увижу что-то, что она пропустила.

– Охотно, добрый сэр, охотно. Его зовут Месри. Я пока проведу остальных гостей в большую залу.

Хоть лорд Горсин и назвал его мужчиной, Месри был почти мальчишкой, лет пятнадцати, и, очевидно, пришел в дружину совсем недавно. Худой, с ввалившимися глазами, светлые волосы, слипшиеся от пота, облепили заострившееся лицо. Адерин встал рядом с ним на колени, Месри приподнялся на локте, хотел что-то сказать, но закашлялся ужасным, сухим и лающим кашлем. Адерин обнял его за плечи и поддерживал, пока мальчик не отхаркнул, причем не мокроту, а кровь, ярко-красную, со сгустками. Адерин выдернул пучок чистого сена и вытер мальчику рот.

– Умираю, да? – прошептал Месри.

– Пока нет, может, и вовсе не умрешь. – Адерин готов был солгать. – Посмотрим, что можно для тебя сделать.

– Я уж теперь научился понимать, когда мне врут, травник. – Мальчик вздохнул и лег на теплое сено.

Чтобы проверить, сколько жизненных сил еще осталось в новом пациенте, Адерин всмотрелся тому в глаза и чуть не выругался вслух; он узнал душу, которая в прошлой жизни носила имя Мэйр. Тут он вспомнил и странную, похожую на женщину фею, которую видел у ворот лорда Горсина, и кровь его похолодела.

– У тебя странная возлюбленная, правда, Месри?

Лицо мальчика сначала побелело, а потом вспыхнуло стыдом, и Адерин понял, что его стрела поразила цель.

– Тебе нужно прогнать ее. Это она тебя убивает. Ш-ш-ш! Даже и не старайся спорить со мной. Просто слушай. Она так отчаянно хочет доставить тебе удовольствие, что старается выглядеть, как настоящая женщина, и делает это, питаясь твоей жизнью. Я не могу объяснить лучше, но именно поэтому ты болен.

Мальчик упрямо замотал головой.

– Мы еще поговорим. Пока отдыхай, я пришлю к тебе кого-нибудь из твоих друзей.

Адерин поспешил обратно в большую залу, где Калондериэль и остальные эльфы как раз допили мед и собирались уходить. Маг отвел лорда Горсина в сторону.

– Мой лорд, ваш воин умирает.

Горсин выругался и уставился в пол.

– Возможно – заметьте, просто возможно – я в состоянии помочь ему. Скажите, как давно он болен?

– Лихорадка у него началась весной, а кровью он харкает несколько недель, но, если честно, то вести себя странно он начал уже несколько месяцев назад. Собственно, еще прошлой зимой.

– Вести себя странно? Как именно?

– Все время уединялся, хотя до этого всегда был душой компании. Начал надолго уезжать верхом, несмотря на снег; я думаю, там его телесная жидкость и начала высыхать, на холоде и ветре. Это травница говорит, что его телесная жидкость высыхает. А время от времени другие ребята слышат, что он разговаривает сам с собой. Просто говорит, глядя в пространство, словно там кто-то есть.

Адерин почувствовал раздражение, которое всегда возникает, если видишь, что подтверждаются твои самые большие страхи.

– Вот что, мой лорд. Я уеду вместе с Западным Народом, но наш лагерь буквально в паре дней пути отсюда. Мне необходимо уехать, чтобы взять свои снадобья и прочее, но я вернусь как можно скорее. Теперь слушайте очень внимательно. То, что я скажу, покажется вам странным, но пожалуйста, мой лорд, если вы дорожите жизнью этого человека, сделайте, как я велю. Пока меня не будет, приставьте к Месри охрану. Не оставляйте его одного ни на минуту. Он не просто болен; им завладел злой дух, хотя и не опасный для остальных. Именно дух высасывает его телесную жидкость. Если рядом будут люди, дух растеряется и оставит его на несколько дней в покое – во всяком случае, я очень на это надеюсь. – Глаза лорда Горсина расширились, как у ребенка, но он кивал, соглашаясь со всем сказанным. В таких уединенных поселениях люди серьезно воспринимают духов.

В лагерь они ехали очень быстро, потому что Адерин не переставал подгонять спутников. Там он собрал снадобья, взял двух свежих лошадей и помчался назад. Ему очень – хотелось, чтобы Лослэйн поехал вместе с ним, потому что случай казался чрезвычайно интересным, но мальчик, точнее, уже молодой человек, захотел остаться дома, и Адерин, как всегда, не стал перечить. Адерин тревожился из-за феи не меньше, чем из-за Месри. По дороге он продумывал, как на нее повлиять и как вызвать Владык диких Земель, чтобы они помогли ее поймать. Оказалось, что он опоздал. Он подъехал к воротам лорда Госрина, когда Месри хоронили в освященной дубовой роще за даном.

– Боги милосердные, что случилось? – воскликнул Адерин. – Я был уверен, что в запасе есть несколько недель, мой лорд!

– Добрый тавник, боюсь, я не сумел помочь ему. Мы поговорим с вами после этих печальных похорон. Проходите в дан, пусть конюхи займутся вашими лошадьми.

Вечером за кубком меда лорд Госрин поведал Адерину, что произошло. Они точно выполняли все советы мага. Воины по очереди сидели с юношей и следили, чтобы он ни на минуту не оставался один даже днем. На ночь они приносили его в казармы, и спал он тоже в окружении людей. Поскольку он был так тяжко болен, никому и в голову не приходило, что он может уйти самостоятельно.

– Но именно это он и сделал, добрый сэр. – Аорд Госрин печально посмотрел на Адерина. – Как раз две ночи назад. Он весь день умолял товарищей оставить его одного, а в бреду все повторял: «Я должен ее увидеть!» Они решили, что он говорил про свою мать, умершую два года назад. – Лорд пожал плечами. – Может, так и есть, ведь сегодня он увидится с ней в Иных Мирах. Ну, они, конечно, не уходили. А вечером положили его на койку, и принесли ему похлебку, и все время были с ним – они даже обедали по очереди. А сбежал он ночью, когда все крепко уснули. Эти осенние ночи такие холодные, Адерин. В этом году будет ранняя зима. В общем, не знаю, какой бог дал ему силы, но Месри выбрался из казармы и ушел из дана, но не очень далеко. Мы нашли его в четверти мили отсюда, в березовой роще.

– Надо полагать, он уже был мертв?

– Конечно. У него опять начался приступ кашля, и он истек кровью. – Тут круглое лицо лорда побледнело. – Но произошла одна чертовски странная вещь. Он лежал на спине со скрещенными на груди руками, словно кто-то подготовил его к погребению. Я сам и мои люди спрашивали в городе и на окрестных фермах, но никто его этой ночью не видел и никто этого не делал. Честно скажу, я знаю своих людей. Ни один из них не сделал бы такого, не позвав меня.

Лорд Госрин очень хотел, чтобы Адерин воспользовался его гостеприимством, но старый маг придумал какую-то отговорку и покинул дан еще до обеда. Встреченный на дороге фермер показал, где именно нашли тело Месри. По ту сторону луга стояла березовая рощица, светлые деревья как будто скорбели об умершем мальчике. Тут же журчал ручеек, и Адерин решил переночевать в рощице. Он перекусил, очертил вокруг палатки магический круг, запечатал его пентаграммами и сел в ожидании.

Она пришла с восходом луны, часа через два после заката; прошла между деревьями, как настоящая земная женщина, только ее длинные синие волосы развевались, словно для нее дул какой-то особый ветер, и шла она босиком по заиндевевшей земле. Она сразу увидела магическую сферу, окутавшую палатку золотым светом. Фея не то зарычала, не то завыла, и вой ее был похож на волчий. Медленно и осторожно, боясь спугнуть, Адерин подошел к магической черте и стер небольшой отрезок, чтобы она могла войти в круг. Однако фея близко не подошла. Она сжала кулаки, угрожая ему.

– Где он? – хрипло спросила фея.

– Мальчик, которого ты любила? Он мертв, дитя.

Она уставилась на него своими бессмысленными голубыми глазами.

– Ты убила его, дитя. Я знаю, ты не хотела этого; и ты нуждаешься в помощи. Иди сюда, нам нужно поговорить.

Она продолжала смотреть, приоткрыв рот.

– Он ушел. – Адерин пытался заставить ее понять. – Ушел глубоко-глубоко под землю. Так уже было однажды, помнишь? Когда ты повела его знакомиться с Элессарио.

Ее крик-стон застал Адерина врасплох; на этот раз он прозвучал так по-человечески, словно вся боль, и печаль, и скорбь мира разрывали ей сердце.

– Мне очень жаль. Пожалуйста, дитя, иди сюда и сядь у моего костра. Позволь мне помочь тебе.

Она снова простонала и исчезла, оставив Адерина обзывать себя неуклюжим глупцом, позволившим ей так легко ускользнуть. Он не мог предположить, что она любила свою жертву так сильно и будет так скорбеть о ней. Он провел в рощице две недели, и каждую ночь искал ее в эфирном уровне, и медитировал, и обсуждал случившееся с Владыками Дикого Народца, но ни он сам, ни Владыки так и не нашли фею. Зато Адерин выяснил, что именно Владыки Дикого Народца положили несчастного паренька, как положено, в знак того, что готовы исправить все, что можно исправить. В конце концов он был вынужден признать, что проиграл, и отправился в свой алар; приближалась зима, и они перемещались на южное побережье. Долгие годы упрекал он себя за это поражение.

И долгие годы люди, живущие близ Дрэйвлока, слышали баньши – так они считали – завывавшего в уединенных местах во время полнолуния. Со временем он появлялся все реже, а через много-много лет совсем пропал, и никто его больше не слышал.

Загрузка...