XVII

28 октября 1993 года.

Только что вернулся, проведя больше месяца в том, что осталось от Балтимора. Я и еще четверо товарищей привезли кое-какое портативное оборудование для измерения уровня радиации в Силвер-Спринг, где связались с товарищами из Мэриленда и отправились дальше на север, в Балтимор. Поскольку магистрали были совершенно непроезжими, нам пришлось больше половины страны одолеть пешком, и лишь последнюю дюжину миль мы проехали на грузовике.

Несмотря на то, что после обстрела ракетами миновало больше двух недель, в Балтиморе, когда мы добрались до него, царил неописуемый хаос. Мы даже не пытались посмотреть на выжженный центр города, но и в пригородах, и в деревнях на десять миль к западу сгорела половина домов. Даже деревенские дороги были заставлены сгоревшими машинами, а почти все люди, которых мы встречали, передвигались пешком.

Повсюду шныряли мародеры, обыскивавшие разрушенные склады, с рюкзаками бродившие по полям, таскавшие на себе награбленные или спасенные товары — в основном еду, но также одежду, строительные материалы и все прочее — туда и обратно, как армия муравьев.

И везде трупы! Это была еще одна причина, почему стоило держаться подальше от дорог. Даже там, где сравнительно мало народа погибло от взрыва и радиации, трупы тысячами лежали на дорогах. Это были по большей части беженцы.

Ближе к городу на трупах было много ожогов; эти люди не могли пройти больше мили, прежде чем умереть. Дальше лежали трупы людей, меньше пострадавших непосредственно от огня. Чем дальше от города, тем больше было мертвых людей, погибших от радиации через несколько дней, а то и недель. И все гнили там, где падали, за исключением нескольких районов, в которых военные восстановили нечто, похожее на порядок.

В это время среди выживших в Балтиморе было всего около сорока членов Организации. В течение первой недели после обстрела они продолжали саботировать, стрелять и участвовать в других видах партизанской войны против полиции и военных, а потом постепенно обнаружили, что правила игры переменились.

Они обнаружили, что больше нет необходимости действовать тайно, как прежде. Войска Системы, конечно же, отстреливались, когда на них нападали, однако не преследовали нападавших. За исключением нескольких мест, полиция больше не пыталась предпринимать систематические поиски людей и машин, не стало и рейдов по домам. Отношение к Организации установилось примерно такое: «Не трогайте нас, и мы не будем трогать вас».

Гражданское население тоже как будто предпочитало нейтральную позицию. Организацию боялись, но не ненавидели. Люди не знали, вправду ли мы виноваты в разрушении города, как утверждали средства массовой информации Системы, однако они одинаково винили Систему за то, что она допустила такое, и нас за то, что мы такое совершили.

Холокост, через который прошли тамошние жители, окончательно убедил их в одном: Система больше не в состоянии гарантировать им безопасность. У них не осталось даже следа доверия к старому порядку; теперь они хотели только одного — выжить — и были готовы поддержать любого, кто помог бы им в этом.

Убедившись в переменах, наши товарищи начали вербовать новых членов Организации среди балтиморцев, переживших ядерное нападение, и делали это почти открыто и до того успешно, что Революционный Штаб поддержал провозглашение свободной зоны к западу от города.

Одиннадцать наших товарищей, прибывших из Вашингтона для помощи, с энтузиазмом взялись за дело, и через несколько дней мы обозначили границу территории, на которой располагались две тысячи жилых домов и других зданий с населением почти в двенадцать тысяч человек. Моей главной задачей было определить радиационную зараженность почвы, домов, растительности и воды, чтобы мы могли не бояться опасного уровня радиации в результате атомного нападения.

Около трехсот местных жителей составили довольно эффективно действующую милицию, и мы снабдили их оружием. На этом этапе было бы рискованно вооружать больше народа, потому что у нас не было возможности хоть как-то идеологически воспитать местных жителей, и они до сих пор требуют тщательного присмотра или, скажем, руководства. Все же нам удалось набрать лучших мужчин в этом регионе, ведь у нас есть такой опыт. Не удивлюсь, если половина наших милиционеров скоро станет членами Организации, а некоторые, возможно, — членами Ордена.

Да, я уверен, что в общем и целом мы можем положиться на новичков. В нашей стране еще много настоящих людей, несмотря на быстро распространявшуюся коррупцию. В конце концов, она стала результатом внедрения чуждой идеологии и чуждого набора ценностей в народ, который был дезориентирован неестественным и духовно нездоровым образом жизни. Ад, через который людям пришлось пройти, по крайней мере, выбил из них часть дури и сделал их чуть более восприимчивыми, чем прежде, к правильному мировоззрению.

Нашей первоочередной задачей было выявить и ликвидировать чуждые элементы и преступников против расы. Поразительно, сколько в последние десять лет перебралось в нашу страну смуглых и курчавых восточных людей. Кажется, в Мэриленде они захватили все рестораны и киоски с хот-догами. Нам пришлось убить как минимум дюжину иранцев только в нашем небольшом пригородном местечке, и вдвое больше сбежали, как только учуяли, к чему идет дело.

Потом мы организовали рабочие бригады для разных видов необходимой работы, в частности, чтобы убрать сотни трупов беженцев. Большинство этих несчастных белые, и я слышал, как один из наших товарищей назвал происшедшее «убийством невинных».

Не уверен, что это правильно в отношении недавнего холокоста. Конечно, мне жаль, что погибли миллионы белых у нас и в России — и всех, кому еще суждено умереть до того, как все кончится — в войне за избавление от еврейского ярма. Но невинные ли они? Думаю, нет. Наверняка, это определение не подходит большинству взрослых людей.

В конце концов, разве человек не отвечает за то, что он являет собой — хотя бы в общественном плане? Если бы белые народы всего мира не пошли за евреями, не приняли еврейские идеи, еврейский дух, этой войны не случилось бы. Вряд ли мы можем считать, что были безупречными. И не можем сказать, что у нас не было выбора, что мы не могли не попасть в еврейскую западню. И не можем не признать, что нас предостерегали.

Умные, честные, смелые люди много раз предостерегали нас насчет последствий нашего недомыслия. И даже потом, когда мы уже встали на еврейский путь удовольствий, у нас оставались шансы спасти себя — хотя бы пятьдесят два года назад, когда немцы и евреи сошлись в борьбе за владычество над Центральной и Восточной Европой.

Мы встали на сторону евреев в этой борьбе, в первую очередь, потому, что выбрали продажных людей себе в лидеры. А выбрали мы продажных людей, потому что выбрали неправильные жизненные ценности. Наши лидеры обещали нам что-то, не требуя ничего от нас; они потворствовали нашим слабостям и порокам; они хорошо смотрелись и умели приятно улыбаться, но не имели характера, стержня. Мы не задумывались о по-настоящему важных вещах в нашей жизни и отдали бразды правления преступной Системе, чтобы она устраивала нашу жизнь по своему усмотрению, пока у нас было достаточно хлеба и зрелищ.

Разве глупость, невежество, лень, жадность, безответственность и нравственная незрелость менее заслуживают порицания, чем предумышленное преступление? И разве наш грех неделанья не говорит так же плохо о нас, как еврейский грех деланья о евреях?

В бухгалтерской книге Создателя так и записано. Природа не принимает «никаких» оправданий, если нет полезного действия. Ни один народ, не заботящийся о своем выживании, когда средства для этого выживания у него под рукой, не может считаться «невинным» так же, как наказание, которому он подвергается, не может считаться несправедливым, каким бы оно ни было суровым.

Сразу после нашего успеха в Калифорнии этим летом, благодаря моему общению с населением, я с абсолютной точностью уяснил для себя, почему американский народ не заслуживает определения «невинный». Реакция людей на гражданскую войну базировалась почти исключительно на том, как эта война отражалась на их частной жизни. Первые пару дней — прежде чем большинство поняло, что мы можем победить — белые граждане, даже расово сознательные, были настроены враждебно; мы камня на камне не оставили от их привычной жизни и сделали их погоню за удовольствиями совершенно невозможной.

Потом, когда они научились бояться нас, то стали слишком уж нам угождать. Но на самом деле их не интересовало, кто прав и кто неправ; они не могли сосредоточиться на духовном поиске и осознании добра и зла. Они как будто говорили: «Скажите нам, во что мы должны верить, и мы поверим». Им попросту хотелось как можно скорее вернуться к безопасному и комфортабельному существованию. И они не были циниками; они не были пресытившимися извращенцами, а были обыкновенными людьми.

Суть в том, что обыкновенные люди виноваты ничуть не менее не совсем обыкновенных людей, да и столпов общества тоже. Возьмем для примера политическую полицию. Большинство полицейских — белые — сами по себе неплохие люди. Но они служат плохим хозяевам и понимают, что делают; они стараются оправдаться перед самими собой, для чего некоторые пользуются патриотическими отговорками (мол, «они защищают наш свободный и демократический образ жизни»), другие — религиозными или идеологическими («отстаивают христианские идеалы равенства и справедливости»).

Можно назвать их лицемерами — можно сказать, что они по своей воле не задумывались ни о чем таком, что могло бы поставить под вопрос пустые отговорки, которыми они оправдывали себя; но разве все остальные, терпевшие Систему, не лицемеры, вне зависимости от того, поддерживали они ее активно или нет? Разве не виноваты все, кто бездумно повторяет отговорки, не желая вдуматься в их смысл и противоречия, используя их для оправдания или не используя?

Не могу представить ту часть белого сообщества, от деревенщин из Мэриленда и их родственников, чьи радиоактивные трупы мы несколько дней назад сбрасывали бульдозерами в огромную яму, до университетских профессоров Лос-Анджелеса, повешенных на фонарных столбах в июле, которая заявила бы, что не заслужила наказания. Не так уж много месяцев прошло с тех пор, когда почти все, кто сегодня бродит по дорогам и клянет судьбу, говорили совсем по-другому.

Не так уж мало наших товарищей было чудовищно избито в прошлом (и двое, как мне известно, были убиты, когда они попали в руки здешней деревенщины) — «добрых парней», которые, хотя и не были либералами или шаббиз гоями, не нуждались в «радикалах», стремившихся «ниспровергнуть зло». С их стороны это было абсолютное невежество.

Однако невежество такого рода не более простительно, чем телячий либерализм псевдоинтеллектуалов, которые много лет самодовольно рекламировали еврейскую идеологию; или эгоизма и трусости великого американского среднего класса, который ехал по накатанной, пока не пострадал его карман.

Да нет, разговор о «невинных» не имеет смысла. Мы должны все вместе задуматься над ситуацией, то есть всей расой. Мы должны понять, что наша раса похожа на больного раком, которому придется претерпеть радикальную операцию, чтобы спасти свою жизнь. Нет смысла спрашивать, была ли вырезанная ткань «невинной» или не была? Это не более разумно, чем разделять евреев на «хороших» и «плохих» — или, как все еще настаивают наши тупоголовые «добрые парни», разделять негров на «хороших» и «плохих».

Правда в том, что мы все — каждый в отдельности — ответственны за мораль и поведение нашей расы в целом. И невозможно уклониться от этой ответственности, если дистанция оказывается долгой, ни представителям нашей расы, ни представителям других рас, и каждый из нас в любой час должен быть готов. В наши дни многим уже пришлось ответить.

Но и враг тоже платит. Он все еще более или менее сохраняет здесь свою власть, но в Северной Америке ему уже вот-вот не станет места. Хотя правительство глушит зарубежные новостные программы, нелегально мы получаем сообщения от наших заморских ячеек, а также ловим европейские новости.

После того как мы в прошлом месяце послали снаряды в Тель-Авив и еще в полдюжины городов, сотни тысяч арабов перешли через границу оккупированной Палестины. Большинство было гражданским населением, вооруженным ножами и дубинками, и еврейские пограничники убивали их тысячами, пока у них не кончились боеприпасы. И тогда ненависть арабов, не находившая выхода сорок пять лет, смела их — арабы шли по минным полям, на еврейский автоматный огонь, в радиоактивный хаос горящих городов, лелея одну-единственную мысль: уничтожать людей, которые украли их землю, убили их отцов, унижали два поколения их сородичей. Через неделю они перерезали горло последним евреям, выжившим в последнем кибуце и в руинах Тель-Авива.

Новости из Советского Союза очень скудны, однако и из них ясно, что русские разделались с евреями примерно таким же образом. Еще в первые дни русские, выжившие в руинах Москвы и Ленинграда, хватали евреев и бросали их в горящие дома или на горящие кучи строительного мусора.

Антиеврейские бунты разразились в Лондоне, Париже, Брюсселе, Роттердаме, Буэнос-Айресе, Иоганнесбурге и Сиднее. Правительства Франции и Нидерландов, окончательно прогнившие под еврейским влиянием, пали, и население начало сводить с евреями счеты в городах и деревнях обеих стран.

Такое, как известно, не раз случалось в средние века — каждый раз, когда люди больше не могли терпеть евреев и их трюки. К несчастью, они никогда не доводили дело до конца, не доведут и на этот раз. Уверен, что у евреев уже есть план, как вернуть утраченное, когда люди успокоятся и все забудут. У людей короткая память!

А вот мы не забудем! И этого хватит, чтобы подобное больше не повторилось. Неважно, сколько нам потребуется времени, и неважно, до какого предела мы дойдем, мы будем требовать окончательного расчета между нашими двумя расами. Если Организация выживет в этом противостоянии, то евреи нет — нигде. Мы пройдем всю землю, если понадобится, чтобы на ней не осталось ни одного порождения Сатаны.

Организационные принципы, которые мы использовали в Мэриленде, немного отличаются от тех, что были взяты нами на вооружение в Калифорнии, потому что тут сложилась другая ситуация. В отличие от южной Калифорнии, здесь нет природных, географических барьеров, нет и кольца правительственных войск, в Калифорнии отделявшего нас от всей остальной страны.

Естественно, мы сделали, что смогли. Первым делом определили периметр нашего анклава, проведя его в местах, свободных от возведенных людьми построек — хотя примерно на протяжении полумили такая «дыра» занимает всего сто ярдов по правую сторону от магистрали, по другую сторону которой стоят правительственные войска. Кое-где на открытых пространствах мы протянули колючую проволоку и поставили мины, а также сожгли дома и очистили территорию вне анклава, чтобы там не могли укрыться снайперы или воинские соединения.

Однако если жители нашего анклава захотят убежать, нашей милиции будет не под силу остановить их, разве что одного-другого. Если мы все же хотим удержать их, то это зависит от трех вещей, гораздо более важных, чем страх быть застреленными. Во-первых, мы дали этим людям порядок и гораздо лучше поддерживаем его на своей территории, чем правительство — на своей. Пройдя через хаос, все ждут сильной власти и дисциплины, кроме наиболее идеологически обработанных, которые хотят жить по принципу «не лезьте ко мне».

Во-вторых, мы уже неплохо потрудились, налаживая снабжение продовольствием и водой жителей анклава. У нас есть большой накопитель воды, который мы по мере надобности наполняем из существующих колодцев; еще у нас есть два практически не тронутых склада с продовольствием и почти полный амбар с зерном; четыре работающие фермы (включая одну молочную), которые в состоянии накормить половину населения. Сегодня мы пополняем запасы еды, совершая налеты на склады вне анклава, однако к тому времени, когда все будут работать, чтобы не пропадал ни один клочок пахотной земли, необходимость в этом отпадет.

Последнее, но не менее важное, заключено в том, что все жители анклава — белые без всяких примесей (мы проверяли всех, кто вызывал сомнения), тогда как вне анклава кого только не увидишь: почти беспримесных белых, полукровок, цыган, чикано, пуэрториканцев, евреев, негров, азиатов, арабов, персов и всех прочих, кто только есть на земле. Настоящий космополитский гуляш, какой сегодня можно наблюдать в любом американском городе. Любой, кто ощущает потребность в «братстве», в еврейском образе жизни, может покинуть наш анклав. Но сомневаюсь, что это нужно многим.


2 ноября.

Сегодня вечером у нас было длинное собрание, на котором нас инструктировали насчет последних национальных достижений и новых приоритетов в местной программе действий.

За последние шесть недель произошло на редкость мало изменений в стране; правительство почти ничего не сумело сделать, чтобы восстановить порядок в разоренных районах или компенсировать урон, нанесенный транспортной сети, энергетической системе, системе распределения и другим важным системам национальной экономики. В общем, люди остались без поддержки, пока Система разбиралась с собственными проблемами, из которых не самой последней было вновь возникшее недоверие к военным силам.

Отсутствие перемен само по себе весьма замечательно, ведь это означает, что Система не восстановила и тот контроль над страной, который был у нее до восьмого сентября. Правительство оказалось не в состоянии совладать с хаосом, который теперь царит во многих регионах.

Естественно, наши ячейки делали все возможное, чтобы продлить нестабильное положение в стране. А Революционный Штаб, судя по всему, ждал, что будет дальше, прежде чем решать, какой будет новая фаза стратегического курса Организации.

Наконец, решение принято, и теперь надо во многих местах делать то, что мы целый месяц делали в Мэриленде. Теперь наша борьба будет не столько партизанской, сколько открытой и полуоткрытой организацией жизни. Это замечательная новость: она означает новое наступление на Систему — наступление, которое предпринимается, так как мы уверены, что успех в борьбе теперь принадлежит нам!

Но прежняя фаза не завершилась, и самая большая опасность широкомасштабных военных действий грозит Калифорнии. Правительственные войска группируются в Южной Калифорнии, и нападение на свободную зону кажется неминуемым. Если Система преуспеет в Калифорнии, то такому же нападению подвергнется Балтимор и другие анклавы, которые мы сумеем создать в будущем, несмотря на наши угрозы ядерного возмездия.

Мне кажется, проблема в клике консервативных генералов, собравшихся в Пентагоне, которые считают нас в первую очередь угрозой для себя, а уж потом для страны. У них нет любви к евреям, и им не то чтобы нравится сегодняшнее положение вещей, когда они de facto стали правителями страны. Наверное, они предпочли бы узаконить военное положение, а потом постепенно восстанавливать порядок с новым status quo, которое будет исходить из их реакционных и недальновидных взглядов.

Мы же, естественно, ложка дегтя в бочке меда, и им не терпится прикончить нас. Особенно опасными их делает то, что они не боятся наших ядерных возможностей, в отличие от своих предшественников. Им известно, что мы в состоянии разрушить еще много городов и убить очень много людей, но они не верят в то, что мы это сделаем.

В частном порядке я около часа беседовал с майором Уильямсом из Вашингтонского Полевого Штаба о нападении на Пентагон. Другие важные командные центры армии или перестали существовать после восьмого сентября, или слились с Пентагоном, который высшее начальство рассматривает как неприступный.

И они, черт их подери, правы. Мы изучили каждую возможность, какая только приходила нам в голову, и все наши наметки оказывались неубедительными — кроме одной. Пентагон надо взрывать с воздуха.

В мощном оборонительном кольце вокруг Пентагона есть и противовоздушные орудия, но мы решили, что маленький самолетик, летящий низко над землей, сможет одолеть трехмильную полосу, имея на борту одну из наших 60-килотонных боеголовок. Одно уж точно за нас: никогда прежде мы не предпринимали ничего подобного, поэтому можем надеяться, что застанем противовоздушную команду врасплох.

Хотя военные охраняют все гражданские аэродромы, случилось так, что старенький самолет, с которого распыляли средства борьбы с вредителями, оказался в амбаре всего в нескольких милях от нас. Мне тотчас поручили к следующему понедельнику подготовить подробный план воздушной атаки на Пентагон. Тогда же будет принято окончательное решение и назначен день операции.

Загрузка...