Диверсант из рода Нетшиных

Глава 18

ГЛАВА 29,

в которой происходит самая страшная для Андрея потеря; тело умершей Варвары-Вайвы решают сжечь, Внуков остается один с младенцем на руках

Княжна полоцкая Варвара Ивановна умерла родами по завершении положенного ей на тягость срока, который истек, как и было в свое время строго определено Бируте, в самой середине апреля. Единственное, в чем серьезно ошиблась тогда вайделотка, — так родился сын Федора и Вайвы не за стенами Кенигсбергского замка, а в славном граде Полоцке в настоящем, специально выстроенном к его появлению на свет отчем доме.

В глубоких лесных оврагах еще оставался кое-где посеревший от весеннего тепла некогда девственно чистый белый снег, а дочь девять месяцев как мертвого жемайтского кривуле Йонаса Кесгайлы с таким же посеревшим лицомприлегла в ожидании проводов в последний земной путь в верхней горнице достроенного всего три недели назад рядом с епископским деревянного здания с высокими, украшенными причудливой резьбой по закраинам окнами, светлыми своей новодельной чистотой помещениями и длинной укрытой, выходящей в сторону соснового бора галереей.

Когда строение еще только закладывалось и возводились первые тяжелые, как казалось, даже на вид своими неподъемными концами венцы кряжистых окорованных дубовых бревен, радующаяся проклюнувшемуся весеннему солнышку жена Федора-Андрея настояла на возведении этой части величавого даже в в своей незавершенности сооружения именно в таком виде. Она рассказывала по вечерам мужу, как их сын Александр будет, подрастая, все быстрее бегать, шлепая босыми ногами по скрипучим от ранней усадки — не до конца строевой лес был высушен! — светлым янтарно-желтым сосновым и темным бордово-красным вишневым половицам, уложенным в ряд в задуманном ею сложном рисунке и устланным тонкими ткаными полотнами.

Внуков, горестно стоя в верхней горнице между широкой кроватью, на которой упокоилась временно Варвара-Вайва, и подвешенной к потолку люлькой, где пускал первые пузыри недавно появившийся на свет младенец, их — да-да, теперь и его, а не какого-то там погибшего великой действительно смертью некоего Федора, подлинного княжича полоцкого! — сын Александр, Сашка, припоминал читанное в такой далекой от него «прошлой жизни», что обитатели Литовского края среди богинь высшего разряда почитали и так называемых парок, держащих в своих руках человеческие жизни.

Всего их было семь сестер. По старшинству первой по роду считалась Верпея. Сразу по рождении человека она принималась прясть нить его жизни, на конце каждой такой нити находилась звезда. Второй шла Метантея, сматывающая эти нити в особые клубки. Третья — Аудетоя — забирала клубки себе и ткала из этих нитей особое полотно.

Расположившаяся прямо посреди семерки четвертая парка, Гадютая, все время старалась усыпить сестер с помощью песен и красочных рассказов, а сама той порой стремилась испортить им работу. Ежели ткань чьей-то жизни попадала ей в руки, то постигали того человека различные бедствия и несчастья.

На то, чтобы препятствовать Гадютае творить зло, была поставлена пятая парка — Саргетая, ведшая с сестрой беспрестанную и непрерывную борьбу. В обязанности шестой, звавшейся Нукиритая, входило пересекать ножницами ткани человеческих жизней, тогда звезды, прикрепленные к нитям этих тканей, срывались и гасли в воздухе, а человек, к которому относилась каждая конкретная ткань, неизбежно умирал.

Наконец, седьмая и последняя парка, Ишкалетая, брала в свои руки отрезанную ткань, отмывала ее набело и шила каждому умершему рубашку для ношения в загробной жизни.

Всем этим богиням посвящали специальные камни, установленные на берегах рек. У каждого человека был свой отдельный камень, на котором он приносил паркам дары. В Литовском крае верили, что каждую лунную ночь парки собираются на речном берегу, садятся на камни и принимаются за свою работу.

Андрей не знал, где расположен был камень Варвары-Вайвы — как-то не зашла у них речь о таких, казалось, пустяковых вполне мелочах, не удосужилась жена открыть ему сокровенную до поры тайну. Но точно понимал, где поставит камень Александра Федоровича — аккурат на мысу в реке Омовже, смотрящем прямо на стольный для бывшего — Внуков четко осознавал: сделает все возможное и от него зависящее, а даже и нет, но впредь будет так — Дерптского епископства град Юрьев. И вся окружная земля до скончания веков останется русичской, не будут править ей пришлые иноземцы — датчане да немцы.

Слева от себя, там, где стоял святитель Симеон, Андрей услышал тихий вздох. Православный епископ перекрестился, глядя на устроенные по-над кроватью образа, глубоко поклонился усопшей и вышел из горницы, по дороге запалив одной из выложенных рядом спичек фитиль новой толстой сальной свечи. «Пора бы уже и на восковой свечный припас дело переводить», — мелькнуло было, но отогнал Внуков от себя эту пугливо-робкую и столь уместную по времени мысль, твердо приказав ей вернуться тремя днями позже, когда завершатся похоронные и первые поминальные хлопоты...

...Того, что любовь его великая может не пережить роды, впервые в разговоре один на один сказала Андрею еще Бируте, освобожденная вместе с Варварой-Вайвой из Кенигсбергского замка. Она детально и в красках расписала содержание пленницы в неволе у Орденского комтура, и Внуков даже как-то пожалел, что пренебрег при расставании с ним полезным рецептом окончания жизни, который в качестве одного из любимых для такого рода людишек предлагал другу своему Данило Терентьевич. Сейчас майор с жуткой и какой-то отчаянной радостью точно вернулся бы к тому разговору.

Впрочем, все, казалось, шло к тихому и счастливому разрешению от бремени, Организм выросшей в благословенном Литовском крае жемайтки вроде бы со всеми выпавшими на его долю тяготами справлялся вез видимых снаружи потрясений, Внуков даже решил в одно время для себя, что попросту переборщила со своими мрачными предчувствиями вайделотка, что все обернутся в итоге хорошо.

Водыв назначенный деньотошли к вечеру, а уже около полуночи верхнюю горницу терема Андрея и Вайвы, превращенную, как здесь водилось, в родильную палату, огласил первый крик новорожденного младенца. Измученная недолгими, но яростными почти схватками жемайтка приоткрыла глаза, слабо и устало улыбнулась и потянула ослабевшие ручонки к сыну, которого ухватисто держала проверенная бабка, принимавшая в эту жизнь еще и самого Федора.

Как раз в ту минуту внутрь вошел Внуков, ждавший все эти часы под дверью, и успел увидеть мгновенно, словно сфотографировать в памяти открывшее ему. Вайва, приняв с помощью бабки ребенка, внимательно, как могла, оглядела его и положила обочь к себе, пытаясь тут же покормить впервые,тыкаясь сыну в губы ияжелым, сочашимся молоком сосцом, но уже через пару минут сомлела и забылась сном, снова расцветив лицо свое довольной на этот раз улыбкой.

А еще через полчаса княжна отошла тихо и даже незаметно. Только внезапно забилась, как в падучей, приставленная следить за ней девка, заполошно заорали сразу несколько женских голосов, Андрей бросился на колени перед все еще измазанной кровью постелью — не успели даже белье поменять на чистую холстину — и принялся растирать любимой руки, тормошить за плечи, целовать исступленно.

Эх, была бы при майоре знаменитая спецназовская мини-аптечка, да кто ж берет такой слишком специфического характера припас в мирную вполне внешне командировку, почти что загородную, почитай, прогулку! Спустя еще пять минут все было кончено, хоть и подносили к губам Вайвы несколько раз протертое чистой сухой тряпицей зеркало, пытаясь поймать хоть какую-то частицу ушедшего навек дыхания, и спешно поднявшийся за это время по лестнице, громко стуча по ступенямпосохом, епископ Симеон застыл на несколько минут в тягостном изумлении и —закрыл отошедшей роженице глаза.

Не вмешались на сей раз в происходящее ни старые литовские или русичские боги, не молвил ни слова и дошедший от Чермного через Греческое море до Руси Иисус, хотя и была у Андрея до поры какая-то истовая надежда, что — а вдруг? Но не попадает в таких случаях в жизни человеческой, как и на другой, но тоже настоящей войне снаряд в одну и ту же воронку, видать...

Хоронить Вайву, дочь Йонаса, природную жемайтку, в православном крещении Варвару Ивановну, княжну Полоцкую, хотели было по местному обычаю, уж и готовился владыко Симеон отдать приказ найти пригожее сухое место на взгорке с красивым видом окрест под глубокую могилку, выделать большую пышную домовину для усопшей, чтоб не тесно ей там было, да вдруг воспротивился категорически Андрей.

И сумел настоять на своем — устроить большой поминальный костер, а горячий пепел, собранный после любимой, зашить в полотняный мешочек, выложенный изнутри неведомым здесь долго еще полиэтиленом, — оставались у Внукова кое-какие запасы. Чтобы впредь носить всегда памятную ладанку у сердца, чтобы и была Радуга его всегда рядом с ним, и согревал бы по-прежнему он — пусть и жалкое то, что осталось при нем от Вайвы — до самогоконца дней своих.

Впрочем, нет, не так. И совсем не так! От союза жемайтки и кривичского княжича явился на свет крепкий потомок, Андрей даже удивился, переведя здешние меры в современные себе по веку XXI-му: на 54 сантиметра и без самой малости четыре килограмма потянул родившийся в середине апреля мальчик, настоящий для тщедушной, в общем-то, Вайвы богатырь — как только справилась с такой большой, но сладкой обузой вчерашняя робкая девочка!Теперь в нем, в Сашке, и только на нем непосредственно сосредоточились для безутешного Внукова и великие любовь и нежность к безвременно ушедшей жене, да и жизнь сама дальнейшая ужалась для него в эти дни до совсем крохотного в большом мире, такого родного — хоть и не был Александр Андрею подлинным сыном, а вот был ли настоящим предком, вот в чем вопрос! — человечка.Утром в день прощания Бируте отвела Внукова за угол длинного слепого коридора — хоть и вымершим казался весь большой новый дом, отбурлили в нем уже почти все последние хлопоты — и рассказала об одном древнем среди литовских племен обычае. При рождении сына матери полагалось выйти в поле в первую же лунную ночь, вырыть из земли корень полынной травы и принести домой. Там клала она добытое между двумя серыми камнями и выжимала из корня сок. Сок этот смешивали с коровьим молоком и давали пить мальчику. Считалось, что такое питье укрепляет его силы для борьбы с предстоящими в жизни невзгодами.Живой матери у Александра Федоровича теперь никогда не будет, но вайделотка ручалась, что может при нужде найти искомое место,главное в том обычае, чтобы конечный обряд вел человек с родной кровью. И вот вновь вставали для Внукова проклятые вопросы — как быть с тем, что родился сын от настоящего княжича Федора, Андрей ему, почитай, в этом мире никто? Но в то же время — может, можно считать с кровью-то по-другому, представляет майор как-никак род Нетшиных, значит, и малая капелька от того только что рожденного мальчонки, которому только предстоит в будущем заслужить прозванье «Нетша», есть-таки во Внукове? Голова кружилась, а скоро надо было выходить на площадь.Порешили так в итоге, чтобы соблюсти обряд. Луна только-только на небе народилась, как и сын Вайвы и Федора на земле, так что через седьмицу отправится Бируте в луга, найдет нужное, а уж выкапывать корень предстояло все же Федору, которого и в этот раз заменял бы Андрей. Приготовить потребное зелье вайделотка могла даже и с одной рукой, добавлять прикормку к молоку, каковым поила несколько раз в сутки приставленная Симеоном кормилица, решили, начиная со второй седьмицы.Приглушенный разговор высох в общей тишине коридора. Пора — Андрей тронул пальцами непослушныеволосы Бируте, нагнулся и поцеловал ее благодарно в лоб. Повернулся прочь, толкнуллегко подавшиеся двери и вышел наружу вон в присмиревшее людское море...

ГЛАВА 30,

в которой все неожиданно коротко, но с надеждой на будущее

Гордо реяла перед походной колонной оружных воинов невиданная никогда и никем ранее в здешних землях хоругвь. Изображены на ней ыбли лик Божией Матери, склонившейся над младенцем, а на голове у нее солцем сиял вместо нимба венок из растущей по окрестным болотам руты, желтенького цветочка, символизирующего для жемайтов чистоту и девство. Удивленный парсунописец, которому заказали выполнить сей неожиданный воинский стяг, смог, тем не менее — по настойчивому пожеланию Андрея, придать Богоматери внешнее сходство с виденной им только на портрете немецкой работы Вайвой-Варварой.

Свершенное было неожиданным не только потому, что нарушало многие каноны, каковых придерживались давно не только екиспоские, но и княжьи рати: на хоругвях помещали обычно лик самого Иисуса Христа, ибо, как заповедано нам — что есть Церковь? Церковь и есть Он. Иногда исполняли стяги с изображениями архангела победоносного Гавриила, либо же архистратига Михаила, Богоматерь почитали, но не как персону, к ратным делам и воинской славе отношение имеющую.

Потому, когда Андрей пришел к Симеону с просьбой об изготовлении таковой хоругви, то ожидал наткнуться на достаточно жесткий отпор и даже, возможно, прямой запрет. Но святитель глянул на двоюродного из-под бровей остро и внимательно, покачал в раздумии головой, а потом сказал, что дозволяет работу именно в том виде, как мечтал Внуков. Чуть позже Симеон дополнительно пояснил свое разрешение, и ответ его удивил княжича Чудского, открыв в епископе союзника грядущим великим делам совершенно с нежданной стороны.

Оказалось, что Матерь Божью более привечали в католичестве, ставя пресвятую Деву Марию практически вровень с самим Иисусом. Это в значительной мере касалось и сторонников Тевтонского Ордена, с которым у полочан как раз и начиналась большая, явно не на один год война. Православная же традиция была, скажем так, много патриархальней — не забывая про Богоматерь, Христу отволи все же безусловное первенство.

И появление на русичской православного образа хоругви с портретом Матери Божией, выносимой в первые ряды выходящей на битву рати, оказывалось для тех христиан, что были крещены западнее по католическому обряду не только категорически непривычным. По сути, выражаясь в терминахXXI века, это становился в том числе и мощнейшим пропагандистским оружием, что сумел четко понять своим умом святителя Симеон, и что пришлось разжевывать Внукову — все же не той эпохи человек изначально.

Андрей с полоцкой частью общего союзного войска возвращался из очередного похода, и вновь с победой. Разгром основных сил Ордена давал ему передышку, как минимум, на год, если, конечно, не осмелеют внезапно другие противники, а их хватало. Тевтонцам же теперь надо было потратить уйму времени и — заметим отдельно! — денег, чтобы попасть ко двору привечавшего их пока папы Римского, выторговать там соответствующую буллу или, на худой конец, энциклику и вернуться в земли Северо-Западной Руси с очередным Крестовым походом с неизвестным, естественно, до поры названием.

Потому и был Внуков внешне заранее мрачен, новстречавшихся по дороге и желающих поздравить привечал тем не менее. Молва, как обычно, бежала далеко впереди рати, что неудивительно — слишком много того, как решатся в дальнейшем судьбы очень многих провинций, городов и отдельных людей, зависело иногда от исхода всего лишь одного сражения.

Время, полученное на передышку, — нисколько не сомневался Андрей, вот буквально ни секунды на то не потратил, что не оставят его кто-нибудь избеспокойных соседей в покое, — княжич Чудской намеревался использовать предельно рационально и эффективно. План основных мероприятий был расписан далеко наперед, теперь следовало уточнить графики и сроки, проверить, не нужна ли где замена исполнителей, вообще порыться лишний раз в деталях — для дела это всегда только на пользу.

Радовало, что с подбором нужных людей все обстояло на удивление прилично. Известия о том, как успешно в последние месяцы Полоцкое княжество, разнеслись быстро и достаточно далеко, что привлечь тех, кто умением своим, либо сметкой могу углядеть в происходящем очевидные для себя выгоды.Прибывали со всех сторон — и ратники, уже умелые, и только желающие добыть воинской славы; и разных работ мастера, угадавшие в полочанине родственную душу. Вот такие были Андрею особенно потребны.

Хватало, конечно, и всякой накипи, что всегда кружит вокруг в водовороте истории. Самозванцы, авантюристы различных пошибов, просто мошенники, лже-пророки и мнимые святые, безумные от своей гениальности изобретатели и ученые, наемники, готовые служить тому, кто заплатит больше — короче, и таких было довольно. Старались, распознав, дать им поворот от самых дальних от княжича ворот, кое-кто все же просачивался ближе, но доставало пока у Внукова собственного житейского опыта, а выработанная за годы службы в военной разведке привычка не верить ничему на слово или на глазок оказалась очень своевременной и полезной.

Вдалеке, почти на пределе видимости, у леса по дороге маячила какая-то черная точка. Данило, глянув вопросительно на княжича, махнул повелительно рукой, и тут же вперед метнулись скорой рысью двое конных. Вернулись, доложили:

— Бывший комтур Кенигсбергский ожидает тебя, княжич, и твоего суда.

Андрей приподнялся на стременах, отгоняя прошлые думы, тронул своего коня вперед, чуть ускорился. Обочь трусил Данило. Надобное расстояние миновали быстро, но неспешно. Не торопясь, подъехал к стоявшему на коленях Альбрехту, внимательно рассмотрел его самого и воткнутый в землю тяжелый меч — явно нет, что был при Мейсенском в замке.

Внукову бы сейчас в баньку! Так захотелось остро вдруг почувствовать плечами тугой березовый веник, распаренный в бадейке с обжигающим квасом, поддать еще пару, выскочить из двери в клубах дыма красным как вареный рак и бултыхнуться с разбегу в речку! Он потянулся было к рыцарю левой рукой, но передумал.

Первым молчание нарушил Альбрехт. Он глухо откашлялся и выдохнул:

— Прости, если сможешь... Прежде чем казнишь, княжич.

Андрей улыбнулся вдруг необыкновенно для самого себя легко, широко и светло. И высказал сокровенное в душе негромко, но услышали все, стоявшие окрест и сидевшие чуть поодаль конно — дана ему на этот раз была такая сила:говорить одновременно со многими так, чтобы все его сразу слышали.

— Так не будет, некогда комтур Кенигсбергский, бывший уже мучитель жены моей покойницы. Простить тебя не смогу никогда, не хватит на то моей силы, но знай — себя положу, а будет Русь восходной, а твои края закатными, как самой природой земли-матушки от века велено. И потомки мои и родичей наших бить будут твоих всегда, коли к нам сунетесь и попытаетесь наш мир собой, порчеными, по своему примеру портить. К вам не полезем — сами себя сожрете. Так что иди с глаз моих прочь, и не встречайся мне боле. Не то не сдержусь в третий раз, и возьму-таки грех на душу...

Услышал, как тяжко вздохнул за плечом Данило Терентьевич, но развернул все же опричь коня и самогó приближенного боярина вместе с собой в сторону Новограда Великого. Пора было определяться и с родственниками, и с теми, кто будет строить что-то новое вместе с ним, равно как и с теми, кто останется строго против него. Всплыли откуда-то из памяти вновь давно читанные в «прежней» жизни строки:

«Мятеж не может кончиться удачей.

В противном случае его зовут иначе».

Андрей даже и в обличие Федора, впрочем, как и всегда ранее, не мог быть мятежником по определению. Хотя ломать и разрушать обучен был, и делать умел это великолепно. Строить и организовывать что-то получалось до того пока похуже — но да какие наши годы?! Впрочем, земли эти были во многих местах человеком ни разу не целованными, отбирать что-то из них в ущерб кому-то из окружных князей, что практически все приходились полочанину родственниками, Андрей не хотел нисколько.

Другое задумал Внуков — много более тяжкое и грандиозное, без лжи говоря: строить свой, новый дом, непривычный для Северо-Западной Руси удел, свое собственное княжество — не сидеть же сиднем за спиной могучего по сию пору отца и не ждать его смерти! Расстилались перед Андреем огромные по здешним меркам земли, в большом коробе, притороченном к седлу на коне Данилы, колыхалось объемное лукошко, в котором попискивал сын Александр; наконец, доставало у майоракак и идей по предстоящему в ближнем времени практическому княжествостроению, так и людей, готовых довериться ему и пойти за ним — и именно вот это полагал Внуков главным. Улыбнулся вдруг широко и свободно, залихватся с удалью присвистнул громко, развернулся к заходящему за дальний лес солнцу и — тронул легко в ту сторону коня.

И пошло, покатило колесо известной нам истории мира сего в новом, неведомом, как и положено от века, никому направлении...