Тихо, тихо…
Редко, редко
Полночь брызнула свинцом, —
Мы попали в перестрелку,
Мы отсюда не уйдем.
Что и говорить, поиски Артема велись оперативно, о чем красноречиво свидетельствовал наклеенный на павильон автобусной остановки листок с портретом пропавшего мальчика и надписью «Внимание — розыск!». Ну и ниже, мелким шрифтом — двенадцать лет, волосы светлые, телосложение, рост, цвет глаз…
— Да, быстро вы, — обернувшись к Людмиле, одобрительно заметил Ратников.
Девушка улыбнулась, и стоявший рядом с ней Ганзеев тоже раздвинул губы в улыбке — ну, этот-то ясно, чего лыбился. Все ж удалось с инспекторшей переспать!
Он и разбудил утром Мишу, явился — не запылился, предложив с утра пораньше пойти прогуляться, заодно и проводить… гм… кое-кого.
Автобус пришел быстро — бело-голубой «Лиаз». Галантный опер помог даме подняться в салон и даже чмокнул в щеку, против чего Люда вовсе не возражала, наоборот, улыбнулась и помахала на прощание рукой.
— Хорошая девушка, — глядя вслед отъехавшему от остановки автобусу, мечтательно протянул Василий. — Нет, правда.
Ратников цинично хмыкнул:
— Кто б сомневался — да только не я! Ну! И что ты тут предлагал посмотреть?
— Да вон, — подполковник кивнул на видневшиеся неподалеку ворота. — Глянем, что там за хрень, в этом санатории бывшем. Я заметил, туда грузовик какой-то проехал… вроде как с кирпичом, что ли.
Михаил пару секунд соображал, что к чему, а потом усмехнулся:
— Ага, понял: это тот самый «концлагерь», что мы с черного хода — с залива — видели.
— Ну да — а тут у них, похоже, вход парадный!
— Ага… только вряд ли они кого-то ждут. Уж не нас — точно.
— А мы к ним в гости напрашиваться не будем… пока, во всяком случае. Здесь вот, на остановочке посидим, понаблюдаем. — Ганзеев вытащил из кармана сигаретную пачку. — Покурим?
— Кури, а я воздержусь, пожалуй.
— О! Молодец, ожил, значит, немножко? Часика через два опять на ту косу сходим, побродим по бережку, посмотрим, уже куда как внимательней.
— Посмотрим… Понимаешь, Ганс, я все думаю — куда же Темка мог деться-то? Разные, знаешь, нехорошие мысли бродят. Ну, как так могло случиться? Парни-то, Вовка с Русланом, клянутся, что именно с Темой они утром шли… а потом оказывается, что утонул не он. Ну, сколько они там Тему ждали, минут десять? Так ведь сказали…
— Да, вряд ли больше. И вот за эти десять минут, Миша, произошло что-то такое, чего мы еще не знаем.
— Ну, кое-что знаем, — вдруг улыбнулся Ратников. — За эти десять минут произошла подмена — Тема и некий очень похожий на него мальчишка, причем в Теминой же одежке. Мальчишка утонул… или был кем-то утоплен!
— Хм, вряд ли, конечно… — подполковник задумчиво почесал затылок. — Хотя и эту версию со счетов сбрасывать нельзя — толком ее и не проверяли! Да, с косы, с заливчика этого незаметно не убежишь — ребята увидели б… А если убийца и не пытался никуда убежать? Просто утопил парня и спрятался… к примеру, под одной из лодок?
— Не мог! — резко возразил Михаил. — Парни-то что говорят, вспомни? Услышали крик, сразу побежали, и мальчишку того из воды вытащили… Так что убийца уж никак не мог на берег выскочить — им навстречу!
— М-да, не мог… — Ганзеев согласно кивнул и тут же выдал новую версию. — А если это аквалангист?
— Ты еще скажи — космонавт!
— Нет, правда… Просто — утопил, увидел бегущих мальчиков, отплыл метров на двадцать, там же, под водой, и затаился, переждал…
— Профессионал, что ли?
— А почему б и нет? Мы же не знаем, кто тот несчастный пацан и откуда? Может, что-то не то, что нужно, увидел, его заметили, погнались, искали… а он скрывался при помощи Темки, пока вот, не нашли…
— Вася, Вася! Эй! — Ратников помахал ладонью перед глазами приятеля. — Тебе романы ненаучно-фантастические писать.
— О! Ты сейчас как начальник мой говоришь — словно в слово! Или как дед… Он, кстати, тоже что-то такое пописывал… рассказы, в детстве еще — его даже «Капитаном Грантом» прозвали. — Ганзеев ничуть не обиделся, рассмеялся, и продолжал, уже куда более серьезно: — А что, чем плоха версия? Может быть, вот за этими воротами, за забором, что-то такое творится… а парень случайно увидел, вот они его и… бродяжка, чего бояться-то? А твоего Артема… ой, извини…
— Да понял я — типа его просто захватили и держат, чтоб чего не надо не разболтал. А трогать бояться, потому как просекли, кто не беспризорник, — последствий опасаются. Так?
— Так. Но, может, он и сам где-то затихарился — и просто боится показываться. Этих вот людей и опасается, может, даже видел того… аквалангиста.
— Сам ты аквалангист, Василий! Но… в общем-то, ты в чем-то прав. Может, и затаился Темка — испугался просто… Но мог ведь и позвонить!
— Да мало ли что с мобильником, начальница ж совершенно верно сказала — разрядился, потерял, отобрали. Может, до сих пор на берегу лежит — волной на песочек вынесло. Сходим, глянем.
— Да надо посмотреть, — согласился Михаил.
— О, смотри, смотри! — Ганзеев возбужденно кивнул на ворота, левая створка которых вдруг начала медленно отъезжать в сторону, выпуская с огороженной территории грузовик — желтовато-бурый бортовой «МАЗ» с запыленными номерами. В кабине сидели двое…
— Опаньки! Вот кого и расспросить! — Василий быстро вскочил на ноги. — Ты уж, Миш, сам на пляже посмотри, а я… Коль уж такой удобный случай… Эй, эй! — выскочив на шоссе перед грузовиком, опер замахал руками.
К большому удивлению Ратникова, «МАЗ» послушно остановился.
— Слышь, командир, выручай! — заблажил Веселый Ганс. — В город срочно надо.
Водитель — усатый, кулацкого облика дядька — высунулся в окно:
— Штука гривен!
— Согласен!
— Тогда залезай… Мыкола, подвынься.
Обдав Мишу вонью выхлопных газов, грузовик неспешно покатил к райцентру. Василий, правда, успел обернуться и махнуть рукой.
Ратников посидел еще с полчасика, да так ничего и не высидел — ворота больше не открывались, никто не выезжал, не заезжал, не заходил, все было глухо, как в танке, осталось лишь уповать на то, что ушлому питерскому оперу удастся хоть что-то узнать.
За лесополосой показалось солнце. Умытое и радостное, оно зависло над тополями этаким апельсиново-оранжевым улыбающимся колобком, протянув поперек шоссе черные тени. Рядом с остановкой, в кустах жимолости, весело щебетали птицы, и легкий освежающий ветерок приносил с собой соленый запах моря.
В лагере сыграли подъем, и Михаил поспешил к пляжу. Хотелось все же побродить там одному, без многочисленной бегающей ребятни… хотя лагерные-то купались не у косы, но все же…
Повсюду слышались радостные крики, смех, визг — физрук и вожатые выгоняли детей на зарядку. Вот уже и из репродуктора послышалось что-то бодрое: раз-два — три-четыре, три-четыре — раз-два… А затем поставили музыку, старую украинскую песню:
Ти вышла замуж за вэсну,
Ти вышла замуж за вэсну…
«Океан Эльзи»… Вовсе не противная группа, отнюдь…
— Ты вышла замуж за весну, — не замечая, машинально напевал на ходу Ратников, — вот ведь, привязалось же!
Впереди — уже рядом — блеснуло море: сине-зеленое, накрытое сверху выцветшим белесым небом. Дул легкий ветерок, над прибоем носились, кричали чайки.
Подумав, Михаил решительно зашагал к косе — решил начать с будки и лодок. Перерыл там все, да так ничего и не нашел… хотя — а что было искать-то? Записку от Артема, мол, жив-здоров, все хорошо, привет Маше?
Разувшись, Ратников закатал джинсы и, взяв летние туфли в руку, неспешно зашагал по самому краю прибоя. Серый песок, белые ракушки… банановая кожура, пластиковые пакеты, пивные банки… одноразовая посуда… использованный презерватив… еще один… и еще… Мда-а, тут много чего интересного отыскать можно!
Если и был телефон, так, скорее всего — подобрали уже. Хотя, с другой стороны, — кому он нужен-то?
— Эгей! Эй! А ну-ка, догони, попробуй!
Услыхав голоса, Михаил резко обернулся, увидев бегущих по пляжу детей — мальчика лет десяти и девочку чуть постарше. Оба белобрысые — точнее сказать, выгоревшие — загорелые. Девочка — в красном купальнике, мальчик — в длинных цветастых шортах. Ох, как они неслись, как брызгали друг друга водой, как смеялись! Взахлеб! Так беззаботно радостно, как это возможно, наверное, только в детстве.
— Привет! — Ратников помахал детям рукой и улыбнулся.
— Здрасьте, дяденька! Погода сегодня какая… правда, хорошая?
— Отличная погода, ребята! Часто здесь бегаете?
— Да нет… обычно мы там, где лагерь купается. Там вода чище.
— Зато здесь — ракушки! И янтарь!
— Янтарь? — Ратников с сомнением покачал головой. — Ну, это вряд ли.
— Нет, честное слово, янтарь — вот смотрите! — Мальчик вытащил из кармана шорт солнечно-желтый полупрозрачный камешек…
И в самом деле… янтарь. Или просто стеклышко?
— Да вы не стесняйтесь, посмотрите! Это я вот только что нашел, у старых лодок. Эльке подарил, но вот, пока храню — у нее-то ведь сейчас карманов нету!
— Молодец, — Михаил осторожно взял камешек… и ахнул!
Нет, конечно же это был вовсе не янтарь, стекло… В виде головы змейки с маленькими красными глазками… осколок браслета!!!
Не может быть! Неужели и здесь началось… Неужели и здесь можно проникнуть в прошлое? И кто-то проник…
— Дяденька, что с вами?
— Нет, нет, ничего. Просто — красивая вещица. Вы больше ничего подобного не находили?
— Не-ет. А это, правда, янтарь?
— Вынужден вас огорчить, молодые люди.
— Жаль! Но все равно ведь — красиво? Элька, побежали дальше! Вот, не догонишь больше ни за что, не догонишь!
— Я не догоню?! Ха!
Проводив взглядом убежавших детей, Ратников уселся на плоский камень и тревожно задумался. Осколок был точно «тот», Михаил узнал бы его из тысячи, из миллиона! Слишком уж много было пережито…
Но раз есть браслет — значит, должны быть — или были — и люди из прошлого. Людокрады — кому больше-то?! Кстати, и тот несчастный парнишка… то-то он вызвал такое изумление у патологоанатома! Ну, еще бы… человек тринадцатого века, естественно, отличается по метаболизму от современного, пусть хоть и немного, но отличается. У средневековых людей, допустим — тридцать два зуба, у наших современников — тридцать, а то и двадцать восемь, из которых — половины кариесных.
Да! Значит, тот парнишка — из прошлого. Сбежал от людокрадов, как-то познакомился с Артемом… А те — спокойно его могли с собой прихватить… Черт! Нехорошо! Ох, как нехорошо-то!
Однако что же делать-то? Ведь, скорее всего, база злодеев — если она есть — во-он за тем забором! За воротами. И в этот чертов санаторий — бывший санаторий — просто так не заберешься. Позвонить, что ли, Гансу, спросить, как там у него?
Миша вытащил мобильник:
— Але?
— А, Миха! — Ганзеев откликнулся сразу и, судя по веселому голосу, явно уже что-то накопал. — Короче, машинка эта — обычная, не при делах, просто заказали кирпичи привезти… Но вот Игнат Пилипыч, шофер, мужик глазастый оказался, кое-что интересное увидал, пока разгружались: гауптвахта, говорит, там у них, как есть — гауптвахта! И еще пристройку к ней делают — расширяют.
— А что за люди?
— Да охрана вроде обычная. Сейчас я их через Пилипыча начальство пробью. Они, кстати, в последнее время частенько то кирпичи, то раствор заказывают. Вот пока так. А у тебя? Есть что новое?
— Да так… Приедешь — поделюсь мыслями.
В ожидании приятеля Ратников решил пока пройтись, побродить вокруг бетонной оградки непонятного «санатория» или, как сказал шофер «МАЗа», — «гауптвахты». Нет, непонятными тропами не пробирался, отыскал широкую, выходящую на шоссе, аллейку, по ней и зашагал, уступив дорогу лихо пронесшимся к морю велосипедистам. Ух, как пронеслись эти парни! Едва не сбили…
— Дорогу, дяденька!
И звонок! Велосипедный звонок…
Миша поспешно отскочил в сторону и обернулся:
— А ты еще откуда взялся?
— А я, дяденька, напрямик — вдоль ограды! — помахав рукой, парнишка приветливо улыбнулся и закрутил педали, нагоняя уже усвиставших к морю своих.
— Вдоль ограды… — задумчиво повторил Михаил. — Там же вроде бы не пройти — не проехать? Или это мы с Гансом плохо смотрели? Или — не туда…
Пожав плечами, молодой человек свернул прямо в кусты — туда, откуда так внезапно выскочил велосипедист, и тотчас обнаружил узкую, но вполне проходимую тропку, прижимающуюся вплотную к ограде… к железной… хотя нет — кованая высокая ограда очень скоро закончилась, пошел обычный забор… который Михаил, оглянувшись, перемахнул как нечего делать!
И пошел себе по аллейке — неведомо пока куда.
Пока не услышал за спиной злобный собачий лай и чей-то хрипловатый голос:
— Уважаемый… Тут это, ходить-то нельзя.
Сторож. Ну, конечно сторож, типичный такой дед — борода лопатой. И собака у него вовсе не страшная — вполне добродушная такая лаечка — уши торчком.
— Хорошая у вас собака.
— Да уж, неплохая… Цыть, Трезорка, цыть… Вы что же, уважаемый, снова дорожку срезать решили?
— Снова? Да… тут раньше тропинка была… Я как раз год назад так же вот приезжал, в отпуск.
— Была, — покладисто кивнул дед. — Но вот теперь — оградка. И меня для охраны приставили. Понимаю, конечно, что многим трудно привыкнуть — завсегда тут запросто хаживали.
— Вот-вот, — охотно поддакнув, Ратников вытащил пачку сигарет. — Кури, отец.
— А чего ж? Закурим.
— А я тут с тобой на лавочке посижу — притомился малость.
— Сиди, сиди. Собачку мою не боись — не тронет.
Миша тут же погладил лайку:
— Хороший пес, хороший… И часто, отец, у тебя тут по территории бегают?
— Да часто. Не привыкли еще.
— Ага… значит, и тут что-то строить хотят?
Старик неожиданно ухмыльнулся:
— Да, правду сказать, ничего не хотят. Хозяин, Кольша, моего приятеля старого сын, этот участок еще лет пять назад прикупил, да потом деньги кончились. Хотел уже избавляться, да… Соседи-то, вишь, строительство затеяли, вот Кольша и говорит — вдруг да расширяться захотят? Вот тогда им тут все и продать подороже. А чтоб остатки не покрали, меня с Трезором уговорил посторожить недолго.
— Ага, — с улыбкой кивнул Михаил. — Вот оно как, значит. А Кольша-то твой, я смотрю хват!
— Да какой он хват? Хват был бы, так не выжидал бы незнамо что. Тебе, мил человек, в какую сторону сейчас надо-то? К лагерю иль к остановке?
— К стадиону, отец, — быстро прикинул, что к чему, Миша. — В прошлом году всегда через старый санаторий ходил — так ближе. А нынче смотрю — стену-то какую отгрохали! Не пройти, не проехать.
— Ну это кому — как, — дед неожиданно улыбнулся. — Пошли, так и быть, укажу тебе дорожку. Только, если уж там охрана ихняя разоряться будет, сам выкручивайся.
— Да выкручусь, не впервой. Ишь, взяли моду заборы строить!
Пройдя вслед за сторожем с полсотни шагов, молодой человек остановился напротив сарая.
— Ты что это, отец, меня под замок посадить решил?
— Да не под замок, — старик живенько распахнул жалобно скрипнувшую дверцу. — Там, с той стороны, в стене — дырка… Аккурат на их территорию. Широкая, не сомневайся — не ты первый лазаешь.
— А…
— А забор они тут еще не успели построить. Ну все, мил человек, бывай… Не, постой… У те сигаретки-то не будет больше? Больно уж вкусные!
— Питерские!
— Во! Я и говорю — не наши.
Отдав деду всю пачку, Ратников нырнул в щель… и выбрался уже на территории бывшего санатория, как раз в кусточках. Немного посидел, осмотрелся, прислушался и выбрался на сильно запущенную аллейку.
Густые кусты акации, кроны ив и тополей закрывали солнце, жаркие лучи которого сквозь листву казались зелеными, словно бы это было вовсе не солнышко, а какое-нибудь инопланетное злое светило.
Насколько мог сейчас понять Михаил, окромя недостроенной бетонной ограды, на всей доступной сейчас взгляду территории об инвесторах не напоминало более ничего. Все те же покосившиеся домики, бараки, попадавшиеся тут и там стенды, оставшиеся от бог весь каких времен. В общем — самое полное запустение, ничуть не лучше, чем за забором, у старика. И где тут, интересно, водитель «МАЗа» разглядел гауптвахту? Разве что — ближе к выходу?
Чу! Михаил вдруг услышал чьи-то голоса и проворно нырнул в кусты, едва не порвав рубашку. Затаился, и вовремя: на аллейке как раз показались двое мужчин, один — лет тридцати, высокий, с неприятный лицом, в рабочей спецовке; второй — пониже и постарше, в костюме, шляпе и с кожаной папочкой.
— Вы поймите меня, Филимон, ну как я могу не осмотреть территорию? Как планировать, где потом что построить? Что ваши хозяева себе думают — один забор строить? Да и он ведь забот требует. — Тот, что в шляпе, показал на то место, где только что прокрался на территорию Миша. — Одной машиной тут не обойдешься, уж по крайней мере нужны две. Да еще раствор. Рабочая сила, значит, у вас своя?
— Да-да, своя, — оглянувшись, поспешно закивал парень в спецовке.
— Ну, вот, — вытащив блокнотик, пожилой что-то записал и ухмыльнулся. — Ну? И как бы вы тут без меня производство работ определили?
Филимон равнодушно пожал плечами:
— Да я-то что? Это все начальство.
— Ох, уж это начальство ваше неуловимое. Хорошо, хоть платят вовремя. Ну, что — тогда завтра с утра я подошлю машинку. Тот же самый «МАЗ» будет, водителя с экспедитором вы знаете.
— Завтра? Отлично. — Хозяева именно так и планировали. Все осмотрели?
— Да, пожалуй… Ладно, там по ходу работ уж сами все решите, понадобится — обращайтесь за консультацией, всегда рад помочь! Господи… — Говоривший едва не споткнулся, даже шляпа слетела в траву, пришлось поднимать, нагибаться. — Что тут у вас такое, цепи, что ли?
— Да не обращайте внимания — какого тут только хламу нету! Да… — Филимон осклабился и, сунув руку в карман спецовки, вытащил небольшой конвертик. — Вот вам за консультацию и вообще — за содействие. Хозяева наказали передать.
— Покорнейше вас благодарю! Ну, что — даст бог, еще свидимся. Пойду.
— Да-да, я вас провожу.
Оба повернули обратно, скрывшись за углом старого барака, скалившегося темными провалами окон, словно позеленевший от времени череп — глазницами. Вот в один из этих провалов Михаил, не долго думая, и запрыгнул, а уж там пробрался по коридору к дальним окошкам, выглянул — собеседники как раз выходили к воротам… Которые уже закрывались вслед за только что отъехавшим автомобилем. То ли «Волга», то ли что-то покруче…
Ага — вот и кирпичи, и… гауптвахта! Действительно, чем-то похоже: строгое кирпичное здание, как видно, недавно выстроенное, одноэтажное, приземистое, без всяких архитектурных излишеств. Окна из темного стекла забраны фигурными решетками, выкрашенными в матово-черный цвет, дверь тоже черная, металлическая. Интересно, что у них здесь? Караульное помещение? Офис? Наверное, и то, и другое, но на гауптвахту смахивает сильно — прав шоферюга, подметил верно.
Ага! Вот и охранники — не густо, не густо, всего-то трое, включая того, в спецовке — Филимона, который тут и был, судя по всему, за старшего. Двое других — ничем не примечательные качки-станичники, из таких обычно получаются либо мелкие бандиты, либо охранники, либо водители при среднего масштаба шишках: одинаковые короткие стрижки, курточки, штанишки спортивные, одинаковые мысли: «крутая» тачка, «много бабла» и «зажечь в Турции» — предел жизненных мечтаний.
— Значит, Гоша, ты сегодня — по периметру, — смачно зевнув, Филимон принялся распределять дежурства. — А ты, Василь, как понимаешь, — здесь. На воротах, ну и присмотришь, знаешь, за кем.
— А что, их разве не заберут?
Так-так-так! Миша тотчас же навострил уши!
— Не сегодня. Завтра, может быть. Опасно сейчас светиться — повсюду пацана какого-то ищут.
— А тут их не опасно держать? Вдруг менты? Скажут, откройте-ка…
— Не скажут. А скажут — ты тоже скажи, что ключи у меня. Приеду, разрулю. Все! Что-то ты больно разговорчивый стал, Василь, а? Надоело? Или платят плохо? Так не стесняйся, скажи.
— Да нет, что ты, Филимон, что ты! — охранник резко пошел на попятную. — Я так просто спросил.
— А ты не спрашивай, а исполняй. Спрашивать потом будешь, когда начальником станешь… может быть.
Ухмыльнувшись, Филимон достал сигарету и закурил. Задымил и один из охранников — Василь. Гоша же, похоже, что табаком не баловался.
— Ну, собака поела? — сплюнув, осведомился старшой.
— Поела, наверное… — Паша пожал плечами. — Пойду, посмотрю… Пса-то потом у ворот привязать?
— Зачем? Пущай по территории бегает, местных прохиндеев пугает — заколебали уже тут шастать. Скорей бы забор доделали…
Охранник ушел в «караулку»… или «гауптвахту»… и почти сразу же вывел оттуда огромную немецкую овчарку на длинном поводке.
— Ну, Мадрас, погуляй… — наклонившись, мордоворот отцепил собачинищу, и та, помахав для начала хвостом, вдруг насторожилась, повела мордой в ту сторону, где прятался Миша, зарычала, пару раз гавкнула и вдруг опрометью бросилась к бараку.
Ратников даже предпринять ничего не успел, как овчарища, ловко запрыгнув в окно, встала перед ним, угрожающе щеря зубы!
Тьфу ты! Вот это называется — попал! И не дернешься…
— Тихо, Мадрас! Сидеть!
Собака послушно села, а к Мише уже подходили двое — Гоша и Василь. Филимон же дожидался снаружи.
— Ага! Попался, ворюга. Счас будем морду бить. А ну, вылезай!
— Ох, мужики, мужики, — исподлобья посмотрев на задержанного, старшой сокрушенно покачал головой. — Как вы уже заколебали, а?! Ловишь вас, ловишь… А вы все лезете, лезете!
— Я только хотел путь спрямить!
— Счас мы те спрямим!
— Тихо, парни! Вам что, слово дали?
Дождавшись, когда бойцы заткнулись и смущенно потупились, Филимон спокойно продолжал дальше:
— На бомжа вроде не похож… Слышь, мужик, ты вообще — кто? Отдыхающий?
— Отдыхающий.
— А у кого остановился?
— Ни у кого. К сыну в лагерь приехал. Говорю же — путь хотел спрямить.
— Ага… в лагерь, значит, — покладисто покивал Филимон. — Что ж, бывает. Придется штраф заплатить — здесь частная территория.
— А… а много? И — можно ли в рублях?
— В рублях даже лучше будет, — начальник охраны поощрительно ухмыльнулся. — Пятьсот рублей — и гуляйте себе за ворота. Иначе будем с милицией разбираться — намного дороже выйдет.
— Пятьсот рублей, говорите? — с облегчением переведя дух, Ратников вытащил из кошелька пятисотку… — Вот, пожалуйста.
— Спасибо, — Филимон только что не поклонился. — Квитанцию вам выписывать, уж извините, не будем. Идемте за мной…
И тут вдруг зазвонил телефон, не у Миши — у старшого. Не вовремя зазвонил, блин…
— Сестричка наша явилась, — сказав пару слов, Филимон убрал трубку. — Срочный анализ сделать надо… Ладно, пошли.
Василь отворил небольшую железную дверцу — кроме ворот, оказывается, была и такая. Ратников посторонился, галантно пропуская во двор пришедшую молодую даму в летнем белом платье и легкой косыночке, с глазами…
Глазами-то они и встретились!
Михаил сразу узнал Алию — ту самую медсестричку, преступницу, едва не погубившую когда-то Артема и отделавшуюся условным сроком!
Женщина — это было видно — тоже сразу же узнала Ратникова, только почему-то ничуть не удивилась, лишь холодная улыбка скользнула вдруг по ее тонким губам.
— Здравствуйте, Михаил…
— День добрый…
Миша уже собрался пройти…
— Вы знакомы? — резко насторожился Филимон.
— Знакомы, знакомы… Взять его! Живо!
— Мадрас! Фас!!!
Могучая псина прыжком сбила Михаила с ног, задышав в лицо, оскалила зубы… На запястьях противно щелкнули наручники.
— Куда его?
— Туда же, куда и всех.
— Слышь, Алия… а его ведь искать будут.
— Будут, будут, — ухмыльнулся Ратников.
Медсестра злобно дернулась:
— Пусть! Исполняйте сказанное!
— В камеру его, парни.
Буквально через минуту столь глупо попавшийся Ратников был водворен в узкую железную клетку, где, кроме него, сидело еще трое — двое молодых парней и девушка, все в каких-то пижамах.
Вот, сволочи, сообразили же — девчонку с ребятами посадить!
Лязгнул засов… Миша дернулся… Опаньки! А ведь обыскать-то его в суматохе забыли! Нет, кошелек-то забрали, а вот мобильник позади, на ремне — не нашли… если он, правда, не вылетел в траву… Ура! Не вылетел!
Ратников уселся, подтянул колени, переведя скованные наручниками руки вперед, потом повернулся спиной к парням:
— Мобилу у меня достань, уважаемый.
— Чегой-то? Не врозумлю, что просишь-то, господине?
Михаил похолодел, услыхав знакомый говор… та-ак… понятненько, кто такие эти узники и откуда взялись…
— На ремне мовом возьми вещицу.
Парень послушался… вытащил трубку…
— Теперь — дай.
— Благодарствую…
Теперь выщелкать Ганзеева… ага… вот он… Ну, возьми же трубку, возьми…
— Тут такое дело. Слушай внимательно, Ганс…
Да-а… а завтра, между прочим, в Темкином лагере родительский день.
Не прошло и получаса после сделанного звонка, как снаружи послышались завывание сирены и усиленные мегафоном голос…
— Ничего! — Ратников улыбнулся упорно молчавшим сокамерникам. — Сейчас вызволят нас, вызволят.
Парни ничего не ответили, а девушка истово перекрестилась.
И тут распахнулась дверь, в камеру ворвался Василь… или Гоша.
Застыв на пороге, врубив свет, почесал голову…
— Блин… чего тут надо разбить-то? Ага…
На гвозде, вбитом в дверной косяк, висели три браслета — синий и два коричнево-желтых.
— И зачем их бить? Ну, раз сказано…
Ратников распахнул прищуренные глаза, закричал что есть мочи:
— Эй, парень! Парень! Не вздумай!
— Да пошел ты!
С улицы донесся вой сирены. Чьи-то крики. Хруст…
И темнота. Резкая такая, глухая… Словно кто-то вновь вырубил свет, а заодно — и солнце.