Ди-Джей

^{Глава 6. Локация 1. Жизнь подобна скоростной трассе, где стоит только задуматься о высоком, как ты уже в чьей-нибудь заднице.}

Сон как рукой сняло, и рыжий обезьян, выбравшись из норы усталой побитой собакой, плюхнулся у хода с противоположной стороны от соглядатая. Тот, видя, что его не пинают и не прогоняют, поелозил на благоустроенной лежанке из листьев и завалился на бочок. «Спящий» шпион для начальства всегда почему-то более ценный сотрудник.

Выжатый, как лимон за этот долгий нескончаемый день, Дима завалился на покатую стену норы и, задрав голову, уставился на звёздный купол. Красота ночного неба завораживала. Такого сплошного ковра небесных светил он не видел ещё никогда в жизни. Даже находясь здесь уже достаточно долгое время, как-то ни разу не представлялось возможности полюбоваться ночным небом.

Всё как-то не по-человечьи у него тут. Когда подходило время к «выключению» солнца, он уже был высушен как сухофрукты, этой обезьяньей жизнью. Ни то, что в родном мире, когда в это время суток «жизнь» у него только начиналась, особенно с пятницы.

Здесь же наступление ночи всегда проходило в постоянном процессе изучения женской первоприроды на одной и той же особи обезьяньей наружности, с последующей потерей сознания в виде крепкого сна, до очередного включения небесного светила. Притом даже без сновидений. По крайней мере, при пробуждении, ни одного сна не помнил.

И вот сегодня он впервые поменял особь для исследования и так же впервые не завалился спать, а вышел в ночь подышать. Почему-то сразу вспомнилась родная Москва. Почему? Да, наверное, по ассоциации с орущими вокруг джунглями. Местные дебри, подобно столице тоже по ночам не спали. Это, во-первых. А во-вторых, в джунглях в тёмное время суток постоянно кто-то кого-то жрал с визгом и воплями. И это почему-то тоже напомнило милый-премилый мегаполис.

А принявшись ностальгировать по родному миру – вспомнил Ольгу, родителей, друзей. Вспомнил, наконец, кто он на самом деле. А то в последнее время так свыкся с окружением, что и забыл себя настоящего. В принципе, ему здесь даже в определённой степени нравилось. Уйма новых впечатлений, интересная насыщенная жизнь, свежий воздух, экологически чистая еда. Но вот впервые что-то внутри защемило.

Навернулась предательская слеза слабости, а вместе с ней захотелось домой. К друзьям, с которыми корешился почти с самого детсадовского горшка. Захотелось к маме с отцом заглянуть в гости, порадовать предков своим нечастым визитом и непременно что-нибудь съесть, из того что мама приготовила. К некогда любимой девушке, а теперь разочаровавшей его жене. Интересно, как она там?

И вообще. Молодой человек впервые задумался, а что с ним стало в его реальном мире? Он исчез или продолжает жить в виде двойника? А если продолжает, то что делает? Нет. Скорей всего, просто исчез. Найдут машину на обочине, а в ней никого, и объявят без вести пропавшим. Мало ли людей пропадает в его мире непонятно как, и непонятно куда. Интересно, как Оля это воспримет? Будет ли переживать, плакать? Как она вообще оценила свою выходку на следующее утро, протрезвев?

Женщина всегда находится в режиме поиска лучшей жизни. И та, что была у Ольги, её явно не устраивала. Почему она с ним просто не поговорила, а устроила это свадебное стыдобище? В конце концов, она молодая, красивая и неглупая, могла бы давно уже себе на стороне кого-нибудь завести для секса. А может и завела. Может, это её и подвигло на скандал?

Хотя вряд ли. Если бы хотела уйти к другому, то просто бы взяла и ушла. Вот это было бы в её стиле. Послала бы меня. Молча собрала вещи и ушла. А то что она сделала, абсолютно на неё не похоже. Скорее всего, благоверная дошла до точки кипения и, напившись, её прорвало. Получается, она хотела изменить свою жизнь к лучшему путём изменения меня, а не с другим.

Интересно получается. Смысл жизни для женщины – это некая халява для её вечного «хочу». Ей всегда хочется чего-то лучшего, чем есть. Всегда. Независимо от среды обитания, возрастных рамок, социального положения. Только удовлетворение её «желаний» делает жизнь женщины полноценно счастливой.

Но, достигнув желанного рубежа, ей хочется чего-то ещё большего или просто чего-то другого, но обязательно эмоционально будоражащего. Она хочет жить в ярком эмоциональном мире своих предпочтений, в мире не приедающегося разнообразия чувств, но вместе с тем консервируя, усовершенствуя своё «гнездо», куда входят все материальные блага в виде квартиры, машины, дачи, мужа с детьми и домашних кошек с собаками.

Если эволюция – это постоянный процесс адаптации к изменяющимся условиям окружающей среды, то женщина в этом отношении – самое эволюционное создание природы, ибо её способность к адаптации просто феноменальна.

И при всём при этом, имея полный комплект для счастья, она не в силах нарушить основной половой закон, постоянно тестируя окружающих особей противоположного пола на предмет: нравится – не нравится! И по закону женской подлости: чужой в её мечтах всегда оказывается лучше своего. Но, как ни странно, она не кидается всякий раз к чужому сломя голову, а для начала, во что бы то ни стало старается усовершенствовать то, что уже имеет.

Нет, зря она, конечно, с ним не поговорила один на один. Он не знал в ту пору, как бы поступил, осознавая себя сегодняшнего уже чуть ли не половым гигантом и ходящей энциклопедии по сексуальным отношениям. Правда, только среди обезьян. Но, по крайней мере, и тогда бы задумался.

Может быть, книжки умные почитал бы. На курсы какие платные записался с тренингом. В Москве всякого подобного говна полно. Да просто бы у неё спросил: чего она хочет и как.

Удобно устроившись на завалинке, заложив руки за голову и размышляя на заумные темы меж половых отношений, он так увлёкся, что не сразу обратил внимание в общем ночном гомоне на подозрительный шум во дворе. А когда заметил источник, то тут же сполз на землю и, стараясь не шуметь, крадучись на четырёх конечностях, почти по-пластунски пополз к старой пальме, где у него была обустроена оружейка.

Тут, как по заказу, из-за кромки чёрных джунглей, чётко очерченных звёздным небосклоном, показалась луна. Неполная, но в большей своей части. Двор посветлел, вырисовывая две тёмные фигуры у самого забора, что, настороженно прижимаясь к земле, о чём-то махали руками, в которых по контурам узнавались большие деревянные ножи, если их только так можно назвать. Эти деревяшки не резали, но зато кололи изумительно.

Дима: – Оба на! – тут же подумал хозяин дома, нащупывая лук со стрелами, – вот тебе и обезьяны. До чего хорошего они ещё не додумались, а плохое и пакостное из них так и прёт. Это что, они меня убивать пришли? Ай да вождь. Ай да сукин сын.

Помахав некоторое время в жестах переругивания, обе фигуры замерли, совсем распластавшись на земле, видимо поняв, что вышедшая луна их демаскирует. Но, убедившись в своём полном инкогнито, синхронно поползли к входу в Димино жилище, где разделились.

Один поднялся на ноги в стороне от входа за спящим соглядатаем и, занеся руку с ножом над служивым, замер. Дима логически заключил, что тот убьёт не в чём невиноватого постового сразу, как тот только дёрнется. Второй же змеёй вполз внутрь.

И тут рыжего запоздало перекосило от ярости. До него только сейчас дошло, какую глупость совершил, решив не кидаться сразу на незваных гостей, а понаблюдать за ними. Интересно ему, видите ли, стало, что убийцы будут делать, когда его не обнаружат. Дима, наконец, осознал, что в норе кроме него ещё две взрослые самки и куча детей, которых эти твари уж точно жалеть не станут.

А если вождь им поставил задачу не просто убрать политического конкурента, а вырезать всё его семейство? То, что этой операцией заказного убийства руководит толстопуз, Дима даже не сомневался, полагая, что жирдяй именно так и сделает.

Рыжий обезьян сначала хотел было убиться мозгами об вопрос что делать, но нахлынувшее гормональное озверение решило эту дилемму без участия его интеллекта. Резко натянутый лук, стрела, нацеленная в голову стоящего у входа наёмника, и последующий приглушённый сиплый рык верзилы разорвал замершую в статичности ночную картинку, превратив её в хаотично замелькавшее действо.

Снаряд, как тут же осознал лучник, попал вместо головы в шею ночному лазутчику. Притом даже нисколько в саму шею, сколько точно в гортань, пробив её насквозь, награждая урода оригинальным шейным украшением в виде галстука-бабочки. Вместо того, чтобы, как нормальный упасть замертво, раненный принялся изображать курицу без головы, хаотично мечась по огороженному двору, продолжая при этом громко сипеть.

Бедный соглядатай спросонья, похоже, тоже с головой не успел подружиться и так же принялся носиться по огороженному двору. Только в отличие от первого бегуна, больше изображал биллиардный шар, постоянно натыкающийся на преграды и отскакивающий от них на соответствующий угол, согласно законам физики.

Делал он это не молча, а вереща на одной высокой ноте, которая прерывалась при столкновении с забором, но тут же возобновлялась в той же тональности при дальнейшем забеге.

Разъярённый защитник собственного дома вложил в лук вторую стрелу и ринулся к входу, не отдавая себе отчёт в том, как он сможет им воспользоваться в полной темноте замкнутого пространства, и притом практически лицом к лицу с убийцей. Но он тогда даже не задумался об этом. Этого и не понадобилось.

Наёмный убийца выскочил из норы пулей. Хотя, по правде сказать, это плохое сравнение. Тот скорее вылетел оттуда орудийным снарядом, сметая всё на своём пути и опрокидывая по ходу хозяина дома у самого входа. Но живая болванка задела Диму вскользь, лишь сломав вставленную в лук стрелу. Хотя рыжий и брякнулся на задницу, но скорее от неожиданности, чем от столкновения.

Пролетевший через двор бугай отшвырнул кого-то из двух безголово бегающих и, сиганув через насыпной забор, подобно бегуну с препятствиями, кинулся к поселковому костру, горевшему сутками напролёт и являющемуся единственным ориентиром в ночи. Дима, находясь в неописуемом бешенстве, ринулся вдогонку, но потерял некоторое время на поиск новых стрел, хватая, сколько нашёл, а под руку попало только две.

В тот момент он абсолютно не понимал: куда бежит, зачем. Его тушкой руководило то же самое чувство – убить кого-нибудь, как и в первый день пребывания в этом мире, когда он попытался грохнуть Суккубу. Только если на той поляне, набегавшись, разъярённый душегуб выдохся, заблудился и сдулся, то сейчас блудить было негде, и улепётывающая цель виднелась отчётливо в свете луны.

Вот только добежав до общепоселкового очага, ситуация резко изменилась. Во-первых, к свету ночного светила добавилось искусственное освещение костра, а к незадачливому убийце – свора вооружённых соплеменников, среди которой нарисовался и сам вождь.

Пузан отчего-то противно скалился, почёсывая беременную выпуклость, видимо, решив, что на ловца и зверь бежит. Только зря он подумал так плохо про представителя своего далёкого будущего. Безбашенность с беспредельностью и в Димином мире цвела пышными кустами.

Не задумываясь о последствиях, да по большому счёту, в тот момент вообще ни о чём не думая, взбешённый чужак схватил одну стрелу в зубы, вторую вложил на тетиву и, практически не метясь, на бегу, всадил острозаточенный снаряд прямо в глаз вожаку.

А когда добежал до ошарашенной и деморализованной группе вооружённых гомо-дебилов, то ещё умудрился с разгона припечатать пяткой умершего, но не собирающегося падать предводителя в пузо. Только после таранного удара жирдяй, с грохотом замертво рухнул на землю.

Но даже после этого внутренний «озверин» не отпустил мстителя. Продолжая сжимать стрелу в зубах, он перехватил лук как дубину, скорчив устрашающе злобную физиономию и приняв стойку из фильма «Джентльмены удачи», при произношении главным героем эпической фразы: «сколько я зарезал, сколько перерезал», взревел вместо неё звероподобным и душераздирающим: «Ы».

Бывшее окружение местного царька, быстренько политически «переобувшись», плюхнулось на землю, свернувшись на бочок в позе беспомощных эмбрионов, тем самым однозначно приняв законность смены власти и в усечённом варианте принося очередную присягу на верность очередному правителю. И только сейчас Дима начал приходить в себя, расфокусировано оглядываясь.

– Ну ты, пацан, выдал, – тут же хохотнула непонятно откуда взявшаяся Суккуба, разглядывая безжизненную тушку бывшего вождя, – прям по головам и трупам во власть прёшь. И что теперь будешь делать?

Дима: – Ты меня спрашиваешь? – удивился растерянный ученик.

– А кого же? – с напором переспросила она.

Дима: – Это я хочу тебя спросить: что же мне теперь делать? Я не умею править обезьянами. И не обезьянами тоже.

– А на кой тогда вождя грохнул?

Но Дима уже окончательно пришёл в себя от охватившего его зверства, в очередной раз резко поменяв настроение. Он постарался взять себя в руки, хотя и руки, и ноги тряслись от отходняка, и задумался, стараясь даже выглядеть умным.

Дима: – Так сложились обстоятельства, – наконец выдал ученик мысленно, – он только что хотел меня убить. И если бы я его сейчас не грохнул, то этот жирный боров непременно бы это проделал со мной. Если не сейчас, то завтра или послезавтра. Но вождь бы не остановился. Я ему слишком сильно мешал править.

– Логично, – отрешённо прокомментировала Джей, – вот только если бы он тебя убил, то ты бы просто начал всё сначала, уже имея опыт и багаж определённых знаний. Я, в принципе, на это и рассчитывала. Прогнать тебя пяток раз через поляну для закрепления материала, а на шестой попробовать экзаменовать. Но ты мне весь педагогический план сорвал. Вот что теперь с тобой делать?

Дима: – Понять и простить, – автоматически вспомнилось неадекватному ученику.

– Не умею я прощать, дорогой. Не умею. Я же тебе об этом говорила. Или что-то с памятью твоей стало? Всё, что было не со мной, помнишь. Ладно. Избавляйся от трупа и принимай царские дела. А там видно будет.

Вот и настало для Димочки сказочное «Кукареку. Царствуй, лёжа на боку». Хотя, по правде сказать, царствование его проходило не на боку, а скорее выходило боком. Первую политическую технологию по управлению собственным микрогосударством он применил сразу, ещё находясь над поверженным вождём и принимая от его бывшего окружения верноподданнические заверения своей преданности позами безоговорочного подчинения.

Притом, они сами рыжего на это натолкнули своей запуганностью. Дима тут же вспомнил народную мудрость: боятся – значит уважают. Поэтому он всё первое время так и ходил по стойбищу, запугивая всех своей зверской рожей. Ну, по крайней мере, такой, какую был способен состроить на своей морде.

Вторую политтехнологию: разделяй и властвуй, новому вождю пришлось применить уже на следующий день, когда из-за него подрались два гарема: бывшего вождя и его собственного, выступившего в количестве почему-то трёх представительниц. К его Аф и У неожиданно примкнула Уаух, хотя рыжий обезьян ни коим образом не объявлял эту малолетку своей очередной женой. Даже намёка не давал.

Как оказалось, Дима, благодаря вооружённому перевороту, не только заполучил власть, но и всё имущество бывшего главаря. Вот в число перепавшего ему добра и входила троица молодых и самых соблазнительных самок обезьяньего поселения. Жирдяй при себе плохого не держал. А как какая надоедала, просто и безоговорочно разводился пинком под зад, заменяя б/у очередной подросшей для этого дела симпатичной особью.

Молодой и борзый гарем старого правителя, привыкший жить за счёт вождя в своё удовольствие, буквально мёртвой хваткой вцепился в нового главу стада, не желая упускать возможность продолжения красивой жизни. Они в полном праве считали себя законной добычей победителя и насмерть встали за свои права и несвободы.

Когда как старый гарем рыжего давил на другую сторону закона, доказывая на очень шумной разборке шести самок свою исконную привилегированность в данной ситуации. Аф с двумя родственницами по мужу, с предельно децибельным визгом доходчиво вдалбливала самозванкам, что семейный закон куда законней их «шалавных хотелок». Дело дошло до мордобоя с выцарапыванием бесстыжих глаз.

Когда источник раздора попытался успокоить конфликтующие стороны, мол, девочки, не ссорьтесь, то огрёб от всех шестерых сразу. Только получив множественные ранения от их ногтей, глава поселения взбесился не на шутку. Он, отпинав и грубо расшвыряв дерущихся в разные стороны, разогнал самок по своим норам, лишний раз продемонстрировав обезьяним подданным, устроившимся вокруг как на трибунах стадиона, кто тут главный бугор. И что будет с теми, кто ещё примется за него драться без соответствующего разрешения.

Дима не придумал ничего лучшего, как определить для обоих гаремов жёсткий график, своего солнце подобного посещения. Одну ночь рыжий царь проводил, так сказать, на службе во дворце правителя, выдавая разврат сразу с тремя молодыми и горячими сотрудницами административного офиса за служебные обязанности.

Следующую ночь проводил дома, отдыхая от трудов праведных на благо общества, в кругу семьи, целомудренно ночуя при этом только с одной. Кому из них согревать ночью мужа в постели, определяла только Аф, как главная жена. Хотя У в список уже не лезла, подарив эту награду своим родственницам.

Жизнь попаданца превратилась в Рай на земле. Он всё чаще начинал подумывать, а не бросить ли ему это, на хрен не нужное обучение и, провалив все экзамены, остаться здесь жить до скончания века. Вот только адское создание в лице красночёлочного отродья такое положение явно не устраивало.

В одну из прекрасных ночей, посвящённых работе в царском офисе, когда измождённый трудами правитель задремал до самого утра на мягкой подстилке, его во всех отношениях приятный и заслуженный отдых был неожиданно прерван.

Не открывая глаз и находясь в неге «расслабона», Дима повернулся на бочок, тихо хрюкнув, намереваясь продолжить приятное времяпровождение, но вездесущий и ненавистный голос Джей безжалостно ликвидировал сладостное сновидение на самом интересном месте:

– Может ты всё-таки обратишь на НАС своё драгоценное внимание, – проурчала она милой киской, а потом как рявкнет, – или мне заорать надо!

Подъём Дима произвёл, как по тревоге, по случаю уже нанесённого ядерного удара по тумбочке дневального. Кинулся было на ощупь искать портянки с сапогами или носки с берцами, но, открыв ошарашенные глаза, замер, как изваяние на четырёх конечностях.

В окружении светло-серого «ничего», он мгновенно почувствовал себя не обезьяной, а самим собой. То есть настоящим. Хотя был одет как последняя обезьяна, то есть стоял в звериной позе абсолютно голым.

Продолжая прибывать на корячках, он обернулся в сторону громкоговорителя и замер с отвисшей челюстью. Перед ним на роскошном троне восседал чёрный латексный ангел со светящимся ликом в виде молодой, божественно красивой, но очень несимпатичной для Димы девушки с красной чёлкой, поблёскивая спиралью во лбу. Вид бестии был крайне недовольный. И это ещё мягко сказано.

Суккуба, поняв, что грязное и жалкое ничтожество опознало властительницу его судьбы и личного преподавателя по извращённой науке по совместительству, откинулась на спинку трона и леденящим душу голосом потребовала:

– Выкладывай. Мы к тебе прислушиваемся.

Дима с недоумением осмотрел себя в поисках карманов, из которых она требовала что-то выложить, но, не найдя таковых, поинтересовался вслух:

– Чего выкладывать? Я ничего у тебя не брал.

– Дебил, – рявкнул адский ангел, резко вскакивая на ноги, создавая при этом воздушную ударную волну, вновь роняя ученика на бок и метра два протаскивая по непонятно чему, – ты где, по-твоему, находишься? В своём обезьяннике?

Дима, толи оглушённый рёвом Высшего Существа, толи деморализованный сверхъестественным ударом, вяло принял сидячее положение даже в этой, казалось бы, устойчивой позе, пошатываясь, будто вокруг штормило. Потряс головой. После чего медленно огляделся, стараясь собраться мыслями.

Вокруг было виденное им светло-серое «ничего», без верха и низа. При этом ещё не имеющее горизонта, как такового, ни с какой стороны. Молодой человек не знал, что это такое и тем более не имел представление, как это всё называется.

С одной стороны, для успокоения Дима, принялся лихорадочно соображать, как бы это всё обозвать. С другой, стараясь во что бы то ни стало ответить на заданный вопрос грёбаного ангела. Только бы она больше не орала и не била, тем более спросонок. Это же так низко с её стороны.

– Дебил, – жалобно проскулила Джей чуть не плача, и вновь бухаясь на трон, – Вот угораздило же меня связаться с этим убожеством.

Тем временем оговорённое убожество было выведено из пограничного с шизофренией состояния посредством непонятно откуда взявшейся ледяной воде, вылитой одуревшему на голову. При этом, даже придя в себя, Дима некоторое время оставался в полном недоумении, не понимая, откуда вылили и куда потом эту воду девали. Так как, несмотря на реальное ощущение, что его только что окунули в прорубь, он оказался абсолютно сухой.

Но почему-то предвидя дальнейшие над собой издевательства, он постарался их заблаговременно остановить, поднимая руки, как при сдаче в плен, и торопливо проговаривая, словно объясняя тупому рефери на ринге, что никакого нокаута не было и он в полном порядке:

– Всё-всё. Я понял. Успокойся.

– Что ты понял? – на этот раз непонимающе затупила Суккуба, не соотнося его нелогичный ответ с происходящим.

– Всё, – решительно подтвердил ученик, с глубоким кивком, отчего-то тяжело дыша и глазами преданной собаки уставившись на небожителя.

Наступила пауза. Джей пыталась сообразить, что он имел в виду. Дима молча даже мысленно, уставился на Суккубу, уже ничего не имея в виду, как и не имел до этого, но, чувствуя, что требуется закрепить начавшуюся разрядку напряжённости, тут же добавил в своё оправдание:

– Я просто ещё не проснулся, – но тут же, спохватившись, исправился, вновь сдаваясь в плен с поднятыми руками, – нет, вот теперь я точно проснулся.

– Дебил, – в третий раз констатировала Суккуба очевидное, но на этот раз с интонацией обречённости.

Она посмотрела на своего горе-ученика с нескрываемой жалостью. Поёрзала на троне от увиденного и отвела взор в сторону, тоскливо спросив:

– Ну вот, что мне с тобой делать?

– Всё нормально. «Я – ведущий», – неожиданно брякнул очередную нелогичность ученик, – я так понимаю, что ты решила устроить мне экзамен по заданной теме?

Суккуба не подтвердила, но и не опровергла его предположение, продолжая смотреть в никуда, о чём-то размышляя про себя. Через некоторое время она принялась это проделывать вслух, словно говоря сама с собой:

– Ты, как истинный паразит, слишком хорошо устроился. Даже начал задумываться о постоянной прописке.

Дима резко напрягся, не ожидая ничего хорошего, тут же обматерив себя за крамольные царские помыслы. Запнулся в самобичевании и опять покрыл себя толстым слоем мата, так как осознал, что она его и сейчас слышит.

Джей, снисходительно улыбаясь, перевела взор на кающееся ничтожество и продолжила излагать мысли вслух. Негромко, но вполне разборчиво:

– По-хорошему надо было бы тебе устроить там Кузькину мать, чтобы Рай Адом показался. Так сказать, в воспитательных целях. Но это, к сожалению, лежит за рамками учебного плана. А жаль.

– Виноват, – принялся подлизываться провинившийся, – зажрался. Но это было всё в рамках твоей учебной программы. Ты велела стать «ведущим» для всего женского общества. Я им стал.

– А чего тебе им не стать, совершив военный переворот и захватив ничем не ограниченную власть?

– Извините, – тут же влез ученик с претензией, – Была указана цель, но не определялся путь её достижения, а значит, я посчитал себя вправе определять его самостоятельно.

– Согласна, – неожиданно жёстко проговорила Суккуба, враз сделавшись серьёзной, – это задание зачтено. Мне действительно не важно, как ты научишься управлять собой и другими. Получилось даже лучше, чем предполагалось. Со вторым дополнительным заданием тоже, в общем-то справился. Но позволю себе сделать одно замечание. Твои размышления по поводу бывшей, там, на завалинке – в корне не верны, что говорит о незрелости твоих суждений. Напомню, если ты забыл. Зрелость рассудка – это правильная постановка вопросов самому себе. Ты неправильно сформулировал вопросы, в результате чего сделал ложные выводы. Чтобы рассуждать о взаимоотношениях, требуется хоть немножко в них разбираться. А ты ещё этого делать не умеешь. Поэтому выбрось подобные вещи из головы и учись, пока есть возможность. Запомни, что я сказала. В конце обучения ты в корне пересмотришь своё отношение к супруге. Это я тебе обещаю.

– А надо будет?

– Не захочешь, да сделаешь. Но это будет позже. Может быть. А сейчас я жду от тебя главное. Перевод.

Дима как-то резко успокоился, хотя владел уже не обезьяньим телом, а человеческим. Зачем-то оглядел себя голого. Прикрыл своё хозяйство обеими ладошками и, быстренько задавшись вопросом, с чего бы начать, принялся разглагольствовать на заданную тему…