Девушка из колодца

5. Сумасшедшая

Мальчик и его отец заходят в кукольный домик. Его стены, полы и двери выкрашены в белый цвет, потолок выкрашен в белый цвет, окна выкрашены в белый цвет, и занавески тоже белые.

Здесь есть два вида кукол. Первые одеты в белые сорочки и брюки. Они спешат по коридорам, толкая белые тележки, держа белые полотенца, стопки белой бумаги или белые подносы. От них исходит напускная веселость, хотя все они прекрасно знают, что в этих залах мало чему можно улыбнуться.

А еще здесь обитают сломанные куклы. Их, пускающих слюни, возят в инвалидных колясках и кормят из пластиковых тарелок. Иногда их, сопротивляющихся и кричащих, уводят в белые комнаты и укладывают на белые кровати. Чтобы успокоить, им в руки втыкают иголки, но по-настоящему вылечить их так и не удается. Сломанные куклы плачут, смеются, кричат и поют и часто звучат гораздо живее, чем Белые Сорочки.

Мальчик и его отец следуют за одним из Белых Сорочек по длинному коридору, где живет множество сломанных кукол. Одна кукла постоянно бьется головой о стену, пока другая Белая Сорочка не приходит, чтобы увести ее. Кукла мужского пола испачкалась: струйка стекает по ноге, но он, ничего не замечая, мяукает и проводит согнутой рукой по голове.

Еще одна сломанная кукла выходит из комнаты и, указывая тонким пальцем на что-то позади Тарка, кричит:

– Я проклинаю тебя! Я проклинаю тебя, мерзкое отродье! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, я отрекаюсь от тебя! Изыди, нечистый дух, изыди, изыди, изыди!

Сорочка хватает ее за руку, но она отталкивает его и продолжает изрыгать проклятия в пустоту. Прибывают другие, семеро, чтобы усмирить маленькую женщину, которая отчаянно сопротивляется, как обезумевший тигр, из последних сил пытающийся совершить последнюю атаку.

– Я отрекаюсь от тебя! – вопит она. – Ибо я – Меч Божий, и я приказываю тебе уйти, демон, изыди, изыди, изыдиизыдиизыди!

Ее утаскивают в другую комнату, но крики не утихают.

Тарк встревожен, как и его отец, хотя тот пытается это скрыть.

– Извините, – говорит им Белая Сорочка. – Это Вильма. Последние несколько недель она вела себя тихо. Не знаю, что на нее сегодня нашло.

– Что с ней? – спрашивает Дуг.

– Она считает себя архангелом Гавриилом.

– С кем она разговаривала? – Но Сорочка только пожимает плечами, потому что в их обязанности входит помогать, а не знать.

Комната, которую они ищут, находится в конце коридора, в дальнем левом углу.

– Как вы и просили, мы установили в ее комнате японские раздвижные двери, – сообщает Сорочка. – Кажется, ей это нравится, потому что с тех пор она стала значительно спокойнее, утверждая, что двери напоминают ей о доме. – Мужчина делает паузу и бросает многозначительный взгляд на мальчика с татуировками. – Она принимает большую дозу лекарств, но я все же не уверен, что ей стоит тебя видеть. Тебе придется подождать за ширмой, пока мы не убедимся, что она не отреагирует так же бурно, как в прошлый раз.

Тарк неохотно кивает. Дуг сжимает его руку. Сорочка тихо стучит в дверь.

– Смотрите, кто пришел вас навестить, миссис Хэллоуэй.

Внутри в белом шезлонге сидит женщина. Она красива: далека от старости, но уже немолода, о чем свидетельствуют седые пряди в ее длинных черных волосах. Взгляд карих глаз расфокусирован. Комнату разделяет деревянная ширма-седзи, которая скрывает от женщины посетителей. Но эта комната разнится от всех остальных в здании не только ширмой.

В отличие от людей снаружи, куклы, заполняющие эту комнату, настоящие. Они стоят рядами на деревянных подставках вдоль каждой стены. Рядом с кроватью женщины расположена большая платформа с плотным красным покрытием. На ней аккуратно расставлены куклы, изображающие японскую императорскую семью и их двор, который правит целой компанией подданных.

Куклы, расставленные вдоль стен, отличаются по внешнему виду. Императорские статуэтки небольшие и имеют треугольную форму. Куклы вдоль стен – ичимацу, их лица тщательно проработаны и могли бы сойти за настоящих детей, если бы не их наигранная неподвижность. Несмотря на эти различия, кожа у всех кукол молочно-фарфоровая. Все они обладатели бесцветных глаз, одеты в тяжелые халаты и кимоно, а в волосы вплетены разноцветные украшения. Они смотрят на посетителей ничего не выражающими лицами, погруженные в молчание, которое обычно наступает перед вынесением приговора.

– Кто это? – спрашивает женщина. Она улыбается искренне, но говорит медленно, с неестественной вялостью.

(Одна кукла, две, три.)

– Йоко?

По кивку Сорочки отец входит в комнату. Он отодвигает часть седзи в сторону, чтобы опуститься перед женщиной на колени. Мужчина привык к присутствию этих кукол, так что не обращает на них внимания, но Тарку не по себе. Оставшись за ширмой, с беспокойством переводит взгляд с одного неживого личика на другое.

Мужчина берет женщину за руку.

– Это я, Йоко, – мягко произносит он, и в его глазах читаются любовь и беспокойство. – Дуг.

– Дуг, – повторяет женщина и тепло улыбается ему. – Ты так давно не приходил, муж. Я волновалась, что что-то случилось. Это было… Это было… – запинается она, не в силах вспомнить.

(Девятнадцать кукол, двадцать кукол, двадцать одна.)

– Мы будем навещать тебя чаще, – обещает мужчина. – Тарквиний тоже здесь, – добавляет он подчеркнуто медленно, с тревогой наблюдая за выражением лица жены в попытке выявить любые признаки беспокойства.

Мальчик, стоящий за ширмой, ждет, расправив плечи. Со своего места он видит лишь склонившуюся тень матери.

– Тарквиний здесь? – уточняет Йоко, на этот раз более оживленно. – Где он?

– Привет, мам, – говорит Тарк.

Его низкий голос дрожит от сдерживаемых эмоций. Обычная насмешливость исчезла, от сарказма не осталось и следа. В данный момент Тарквиний Хэллоуэй – пятнадцатилетний мальчик, который, несмотря на все, что ему пришлось пережить, все еще скучает по матери. Несмотря на всю боль, которую он испытал, этот почти взрослый ребенок еще умеет прощать.

– Тарквиний? Где ты? – Женщина поворачивает голову, пытаясь встать.

– Он здесь, Йоко, – заверяет Дуг. – Но врачи говорят, что ты не сможешь увидеть его сегодня.

(Сорок одна кукла, сорок две куклы, сорок три.)

– Я причинила ему боль? – В голосе матери слышится ужас. – Я снова причинила ему боль? Мне так жаль, Тарквиний, мне так жаль!

Потрясенная, она начинает всхлипывать. Дуг обнимает ее. Тарк беспомощно наблюдает за их тенями.

– Это был единственный выход, – шепчет сломленная женщина. – Я не знала, что еще сделать. У меня не было выбора. Я не могла ее отпустить. Разве вы не понимаете? Я не могла ее отпустить!

Белая Сорочка делает шаг вперед, но Йоко приходит в себя и прекращает бессвязное бормотание. Внезапная напряженность, которая окутывала ее густым туманом, исчезла. Теперь уже чопорная и изящная, она выпрямляется, хотя ее руки непроизвольно сжимаются, будто рвут в клочья невидимую бумагу. (Шестьдесят кукол, шестьдесят одна, шестьдесят две.)

– Было очень мило с твоей стороны навестить меня, Дуг, – говорит она спокойно, без следа прежней истерики. – Я так давно не покидала этих стен, что почти забыла, как там, снаружи.

– Да, – произносит мужчина, не зная, что ответить.

– Я бы хотела вернуться в Японию, – сообщает Йоко Хэллоуэй, и ее голос будто бы доносится откуда-то издалека. – Прошло столько лет с тех пор, как я была в Токио. Я скучаю по ханами[4] весной. Ты помнишь, Дуг? Сколько раз мы разбивали лагерь под деревьями и до самой темноты наблюдали за цветением сакуры. Как давно это было?

– Прошло семнадцать лет с тех пор, как мы окончили Токийский университет, Йоко, – сдавленно отвечает мужчина.

– Неужели так много времени прошло? Как странно. Я помню все так отчетливо, словно это было всего неделю назад. Я так хорошо помню ханами. – Она смеется. – Нам пришлось заглянуть в шесть разных магазинов, чтобы найти юката[5] твоего размера.

– Ты всегда настаивала, чтобы мы соблюдали традиции, – говорит Дуг, улыбаясь воспоминаниям.

(Восемьдесят пять кукол, восемьдесят шесть, восемьдесят семь.)

– Для ханами следует одеваться соответствующим образом. – Она сжимает его руку. – Традиционный способ наблюдения за цветением самый лучший. Цветы сакуры увядают так же быстро, как и распускаются, поэтому, чтобы полюбоваться их красотой, нужно приходить в надлежащей одежде и с надлежащим настроем. Великий писатель Мотодзиро-сан лучше остальных высказался об этом: «Sakura no ki no shita ni wa shitai ga umatte iru».

Мертвые тела лежат под деревом вишни.

Женщина резко поворачивает голову и смотрит на меня так, словно я произнесла эти слова вслух. Выпучив глаза, она становится белой как полотно.

– Кто здесь? – шепчет Йоко, с каждой секундой становясь все более взвинченной.

Мужчина пытается снова взять жену за руку, но она вырывается.

– Кто здесь? – Она вскакивает со стула и начинает приближаться ко мне. Непонятно откуда взявшийся гнев сочится из каждой клеточки ее тела. – Здесь кто-то есть! Ты! Кто ты? – Ее голос становится громче, пока не срывается на крик.

– Кто ты?

Белая Сорочка бросается вперед, намереваясь при необходимости удержать ее, но в женщине все еще осталась сила. Сорочка терпит поражение, потому что полагается на наркотики, которые затуманивают сознание пациентки. Но Йоко отталкивает его, сильнее, чем вообще возможно, учитывая ее маленькую комплекцию, и Белая Сорочка врезается в ширму-седзи. Та падает и открывает взору стоящего за ней мальчика с татуировками, ошеломленного и потрясенного яростью матери.

При виде сына женщина начинает кричать.

Это воющая симфония потери, страха и безумия. С горящими глазами она бросается к сыну. Ее руки скрючены, а красивое бледное лицо превращается в злобную гримасу.

– Ты! – вопит она. – Я не позволю тебе сбежать! Ты его не получишь! Я не позволю! Лучше я убью его первой! Я убью его!

В то же время я наблюдаю, как из-за спины пораженного мальчика выплывает тень – та самая тьма, которую я видела в классе. Хотя в этот раз ее форма кажется более отчетливой. Что-то вырастает из спины мальчика, что-то со страшными, горящими глазами. Хотя это и не совсем глаза, спрятанные за бескровной, разлагающейся маской, которая скрывает лицо.

Наши взгляды встречаются.

Женщина все еще кричит, изрыгая проклятия в лицо ошеломленному сыну. Отбивается от мужа, который пытается ее удержать.

– Отойди от него! Я никогда тебя не выпущу! Лучше я убью его первой! Я убью его, я убью его, убью!

Женщина останавливается, чтобы перейти на сутры. Она произносит их нараспев с головокружительной скоростью на языке, который должен быть мне знаком, языке, который потрескивает в воздухе, становится неприятно горячим от жара ее слов.

Дверь распахивается, и в комнату вбегают еще несколько Белых Сорочек. С деловитой точностью они окружают женщину, и ее пение прерывается. Йоко дерется и царапается, сбрасывая кукол с полок, но Сорочкам удается удержать женщину достаточно долго, чтобы воткнуть в ее руку большую иглу. Ее сопротивление ослабевает, и наконец Йоко опускает голову и в изнеможении оседает на грудь Белой Сорочки.

– Извините, – говорят мальчику и его отцу. – Она хорошо реагировала на «Лоразепам»[6]. Не могу точно сказать, что вызвало эту вспышку.

– Все в порядке, – отвечает Дуг.

Тарк молчит, хотя он такой же бледный, как и лица кукол, что его окружают. Темный туман рассеялся.

– Мне так жаль, что вам пришлось это увидеть. Но я думаю, будет лучше закончить визит и дать ей отдохнуть.

Мужчина кивает и осторожно выводит сына из комнаты.

Сделав последнее усилие, женщина открывает глаза. Она поднимает голову и смотрит прямо на меня поверх окруживших ее Сорочек. В ее глазах отражается отчаяние, но также и внезапное осознание того, зачем я здесь, в этой комнате со ста восемью куклами.

– Мне так жаль, – умоляюще шепчет она. – Пожалуйста. Пожалуйста, защити его. Пожалуйста… – Слова обрываются. Склонив голову, женщина закрывает глаза. Через несколько секунд лекарство начинает действовать, и она засыпает.

Мальчик напуган. Он то и дело оглядывается на отключившуюся мать, которую Сорочки переносят на маленькую кровать.

– Что она имела в виду? – спрашивает Тарквиний, и отец смотрит на него. – Она говорила обо мне? С кем она разговаривала?

– Твоей матери нездоровится, Тарк, – отвечает мужчина. – Пока она в таком состоянии, тебе не стоит принимать ее слова близко к сердцу. Мы просто пришли в неподходящее время.

– Мы всегда приходим в неподходящее время! – отвечает мальчик с яростью в голосе. – Она так сильно меня ненавидит, что не может даже смотреть на меня?

– Тарк… я…

– Забудь об этом. Просто забудь. Я ухожу.

Мальчик протискивается мимо отца и бежит по коридору. Несколько пациентов смеются и подбадривают его, но мальчик не обращает на них внимания.

– Тарквиний! – Мужчина устремляется за сыном.

На ближайшей скамейке сидит женщина. Она опускает газету, которую до этого читала, и смотрит сначала на удаляющихся посетителей, а затем на меня.

– Сумасшедшие, – глубокомысленно замечает она. – Они все сумасшедшие.

После этого она демонстрирует гнилые зубы в улыбке и подмигивает мне.

– Не то что мы, дорогуша, – воркует она. – Совсем не такие, как мы.