Дети времени

1.1 Просто бочка обезьян

На Брин-2 не было окон: из-за ее вращения «снаружи» всегда находилось «внизу», под ногами, вне сферы интереса. Настенные экраны показывали приятную фикцию в виде составного пейзажа находящегося внизу мира, которая игнорировала их постоянное вращение и изображала планету неподвижно висящей в пространстве: зеленый шарик, соответствующий голубому шарику их дома за двадцать световых лет отсюда. Земля в свое время была зеленой, но потом ее цвета поблекли. Возможно, не настолько зеленой, как этот чудесно устроенный мир, где даже океаны сверкали изумрудом благодаря фитопланктону, поддерживающему кислородный баланс атмосферы. Каким тонким и многогранным делом было создание живого монумента, который сохранит стабильность в течение грядущих геологических эр.

Мир не имел официально утвержденного названия помимо своего астрономического обозначения, хотя подавляющее большинство не особо оригинальных членов экипажа выбрало название «Обезьянник». Доктор Аврана Керн, глядя на планету, называла ее мысленно только «Миром Керн». Это ее проект, ее мечта, ЕЕ планета. «Первая из многих», – приняла она решение.

«Это будущее. Именно здесь человечество делает свой новый огромный шаг. Здесь мы становимся богами».

– Это – будущее, – произнесла она вслух.

Ее голос прозвучит в слуховом центре каждого члена команды – всех девятнадцати, – хотя пятнадцать из них находятся прямо здесь, в центре управления. Конечно, он находится не в центре конструкции: безгравитационная ось, вокруг которой все они вращались, была предназначена для энергоустановок, обработки данных и полезного груза.

– Здесь человечество делает свой новый огромный шаг.

В последние два дня она тратила на свою речь больше времени, чем на любые технические детали. Она чуть было не добавила фразу о том, что они становятся богами, – но это следовало оставить только для себя. «Слишком неоднозначно, памятуя об оставшихся дома шутах из НУН, Non Ultra Natura. «Не сверх естества», надо же! И без того вокруг таких проектов, как ее собственный, было достаточно скандалов. Да, противоречия между нынешними земными группировками коренились гораздо глубже – они были социально-экономическими или просто делением на «они» и «мы», – но Керн все-таки пробила запуск Брин (уже столько лет назад!) вопреки усиливающемуся противодействию. «Бранчливые приматы, все без исключения. Важен только прогресс. Реализация потенциала человечества – и всей остальной жизни». Она всегда была одним из самых рьяных противников все нарастающего консервативного отката, самым ярким представителем которого были террористы Non Ultra Natura. «Если бы они добились своего, мы все в результате оказались бы в пещерах. На деревьях. Весь смысл цивилизации в том, чтобы выходить за рамки природы, занудные вы варвары».

– Конечно, мы стоим на плечах предшественников. – Стандартная фраза общепринятой научной скромности звучала как «на плечах великих предшественников», однако она уже не считала нужным склоняться перед предыдущими поколениями.

«Карлики, бесконечное множество карликов, – подумала она, а потом, едва не захихикав, мысленно добавила: – На плечах обезьян».

По ее мысленной команде один из экранов и их процессор обработки мысленных образов вывел для всех схему Брин-2. Ей хотелось направлять их внимание и вести за собой к должной оценке ее… прошу прощения, ИХ… триумфа. Итак: игла центрального ядра, окруженная кольцом жизни и науки, двух составляющих их тороидального мира. На одном конце ядра – неэстетичная шишка наблюдательной гондолы, которую вскоре отстыкуют, превращая в самый одинокий и долгоживущий наблюдательный пункт. На противоположном конце иглы – Бочка и Фляга. Содержимое: обезьяны и будущее соответственно.

– Особо хочу поблагодарить инженерные команды во главе с докторами Фэлларном и Медай за неустанный труд по превращению… – и тут она чуть невольно не сказала «Мира Керн», – …нашей подопытной планеты в безопасную среду, благоприятную для нашего величайшего проекта.

Фэлларн и Медай, конечно, уже давно отправились обратно на Землю: их пятнадцатилетний труд был завершен, а тридцатилетний обратный путь начался. Однако они просто создавали декорации для Керн и ее мечты. «Мы все… я… это то, ради чего трудились».

«Путь домой длиной в двадцать световых лет. Хотя на Земле проползут тридцать лет, для Фэлларна и Медай в их холодных гробах пройдет только двадцать. Для них весь путь будет идти почти со скоростью света. На какие же чудеса мы способны!»

На ее взгляд, двигатели, разгонявшие ее почти до скорости света, были всего лишь прозаичными инструментами для перемещения по вселенной, которая вот-вот должна была принять наследие биосферы Земли.

«Так как человечество может быть уязвимым перед тем, что мы даже вообразить себе не можем, мы забрасываем сети все дальше и дальше…»

История человечества балансировала на лезвии ножа. Тысячелетия невежества, предрассудков, суеверий и отчаянных усилий наконец привели их сюда: человечество даст начало новой разумной жизни по своему образу и подобию. Человечество перестанет быть одиноким. Даже в немыслимо далеком будущем, когда сама Земля погибнет в огне и прахе, среди звезд будет распространяться некое наследие – бесконечное и приумножающееся разнообразие рожденной на Земле жизни, достаточно различающееся, чтобы пережить любые превратности судьбы до самой гибели вселенной – а возможно, и дольше. «Даже если мы умираем, мы продолжаем жить в наших детях».

«Пусть идиоты из НУН, ставя все на одну карту, проповедуют свою унылую веру в чистоту и превосходство человека, – думала она. – Мы их переэволюционируем. Мы оставим их позади. Это – первый из тысячи миров, которым мы подарим жизнь.

Ибо мы боги, и нам одиноко, и потому мы будем творить»…

Дома дела обстояли непросто – по крайней мере, так можно было заключить по картинкам двадцатилетней давности. Аврана бесстрастно просматривала бунты, яростные дебаты, демонстрации и насилие и думала только: «Как нам удалось добиться столь многого, имея в генофонде такое количество дураков?» Лобби НУН представляло собой всего лишь самую крайнюю позицию целой коалиции политических группировок: консерваторов, философов и даже фанатично верующих, которые следили за прогрессом и говорили, что пора остановиться. Которые яростно сражались с дальнейшим вмешательством в геном человека, выступали против снятия ограничений с ИИ и против таких программ, как проект Авраны.

«И все-таки они проигрывают».

Терраформирование все равно продолжится в других местах. Мир Керн – всего одна из множества планет, которыми занимаются люди вроде Фэлларна и Медай, планет, превращенных из негостеприимных скал – походящих на Землю только примерным размером и удаленностью от солнца – в сбалансированные экосистемы, по которым Керн могла бы разгуливать без защитного костюма, испытывая минимальный дискомфорт. После доставки обезьян и отстыковки наблюдательной гондолы для их отслеживания ее внимания удостоятся те другие сокровища. «Мы засеем вселенную всеми чудесами Земли».

В своей речи, на которой она практически не сосредотачивалась, она огласила список остальных имен, тех, кто находились здесь, и тех, кто были дома. По-настоящему ей хотелось благодарить единственного человека – себя. Она за это боролась: ее генинженерное долголетие позволило ей вести дебаты в течение нескольких естественных жизней человека. Она вела бои в кабинетах финансистов и в лабораториях, на научных конференциях и в развлекательных новостных программах – только для того, чтобы этого добиться.

«Я! Это сделала Я! Я строила вашими руками, я измеряла вашими глазами, но разум тут был только мой».

Ее губы продолжали следовать подготовленным путем, и эти слова были ей так же неинтересны, как, предположительно, и ее слушателям. До своей реальной аудитории эта речь доберется через двадцать лет, став для оставшихся дома последним подтверждением того, как все должно быть. Ее разум соприкоснулся с центром Брин-2. «Подтвердить системы Бочки», – ввела она команду по связи с управляющим компьютером станции. В последнее время эта проверка стала нервным тиком.

«В рамках допусков», – ответили ей.

Если она заглянет за это бесстрастное обобщение, то получит точные данные о состоянии спускаемого аппарата, его готовности, вплоть до основных показателей жизнедеятельности десятитысячного груза из приматов – тех немногих избранных, которые наследуют если не Землю, то по крайней мере эту планету, как бы она ни стала называться.

Какое бы название они в итоге ей ни дали после того, как пройдут под воздействием нановируса по дороге эволюции достаточно далеко. По оценкам биотехников, всего через тридцать-сорок обезьяньих поколений они уже достигнут нужной ступени, чтобы войти в контакт с наблюдательной гондолой и ее единственным человеческим обитателем.

Рядом с Бочкой находилась Фляга: система доставки вируса, который будет ускоренно двигать обезьян по их дороге: всего за один-два века они преодолеют физические и умственные расстояния, на которые у человечества ушли миллионы долгих и враждебных лет.

«Еще одна группа, которую надо поблагодарить».

Сама она не была специалистом в биотехнике, однако она видела ТУ и модели, а система экспертных оценок проработала теорию и обобщила ее на таком уровне, который стал понятен ей – всего лишь гениальному эрудиту. Вирус явно был впечатляющей разработкой, насколько ей удалось понять. Зараженные особи дадут потомство, имеющее целый ряд полезных мутаций: мозг большего размера и сложности, более крупное тело ему под стать, более гибкие поведенческие схемы, более быстрая обучаемость… Вирус даже будет распознавать наличие инфекции в других особях того же вида, чтобы способствовать отбору при размножении, чтобы самые лучшие рождали еще лучших. Это было спрессованное до микроскопических размеров будущее, почти такое же сообразительное, как и те создания, которых оно целеустремленно станет улучшать. Вирус станет взаимодействовать с геномом носителя на самом глубоком уровне, размножаться в его клетках, словно новая органелла, переходить к потомству носителя, пока все представители этого вида не подвергнутся этому благому заражению. Как бы обезьяны ни менялись, вирус станет приспосабливаться и адаптироваться к тому геному, с которым он соединился, анализируя, моделируя и импровизируя на основе того, что он унаследовал, пока не будет создано нечто, способное встретиться взглядом со своими создателями… и понять.

Она убедила всех тогда, на Земле, описав, как потом колонисты попадут на планету, спустившись с небес, словно боги, чтобы встретиться со своим новым народом. Вместо сурового дикого мира своих создателей встретит раса усовершенствованных разумных помощников и слуг. Так она говорила на советах директоров и заседаниях комиссий там, на Земле, однако для нее это никогда целью не было. Целью были обезьяны и то, чем они станут.

Именно это больше всего и бесило нуновцев. Они вопили из-за того, что из простых зверей создадут сверхсущества. На самом деле они были против того, чтобы делиться – как балованные детишки. Человечество с комплексом единственного ребенка жаждало заполучить все внимание вселенной. Процесс создания вируса, как и множество других проектов, которые обозвали политическими проблемами, был осложнен демонстрациями, саботажем, терроризмом и убийствами.

«И все-таки мы наконец побеждаем нашу собственную низменную натуру», – удовлетворенно размышляла Керн. И, конечно, в оскорблениях, которыми ее осыпали нуновцы, были крохи истины, потому что ее действительно не волновали ни колонисты, ни неоимпериалистские грезы ее соратников. Ей хотелось создать новую жизнь, по своему образу и подобию, а не просто по образу и подобию человечества. Ей хотелось узнать, что именно возникнет в результате такой эволюции: какое общество, какие идеи – после того, как ее обезьяны будут предоставлены самим себе… Для Авраны Керн именно это было ее ценой, ее наградой за то, что она поставила свой гений на службу человечеству: этот эксперимент, это «а что, если…» в масштабах целой планеты. Благодаря ее усилиям запустилась целая серия терраформирования планет, но ее условием было то, что этого первенца отдадут ей, сделав домом для ее новосозданного народа.

Она вдруг заметила молчаливое ожидание и поняла, что дошла до конца своей речи, и теперь все решили, что она просто неуместно затягивает момент, не нуждающийся в приукрашивании.

– Мистер Серинг, вы готовы? – спросила она по открытому каналу, чтобы ответ смогли услышать все.

Серинг добровольно согласился стать тем человеком, которого они здесь оставят. Он будет находиться на орбите их лаборатории размером с планету в течение долгих лет, погруженный в криосон, пока не настанет пора стать наставником новой расы разумных приматов. Она почти завидовала ему: ведь он увидит, услышит и испытает то, что не доведется больше никому. Он станет новым Хануманом, обезьяньим богом.

Почти завидовала… но все-таки Керн предпочла улететь, чтобы заняться другими проектами. Пусть другие люди становятся богами каких-то отдельных миров. Она сама будет шагать между звезд и возглавит этот пантеон.

– Нет, я не готов.

И, похоже, он решил, что заслуживает более широкой аудитории, поскольку ответил ей на общем канале.

Керн ощутила укол раздражения. «Я физически не могу все сделать сама. Почему окружающие постоянно не соответствуют моим требованиям, когда я на них рассчитываю?»

Лично Серингу она отправила вопрос:

– Возможно, вы объясните почему?

– Я надеялся, что смогу сказать несколько слов, доктор Керн.

Она понимала, что это станет его последним контактом с существами одного с ним вида – на долгий срок, – так что сочла это уместным. Если ему удастся хорошо себя показать, то это только пойдет на пользу ее легендарности. Однако она все-таки оставила за собой управление связью, поставив его на короткую задержку – на тот случай, если он впадет в сентиментальность или начнет говорить нечто неуместное.

– Это – поворотный момент в истории человечества. – Голос Серинга (всегда немного печальный) достиг ее, а потом и всех остальных. Его изображение передавали устройства обработки мысленных образов: ярко-оранжевый защитный костюм, застегнутый до самого подбородка. – Как вы понимаете, мне пришлось долго и усиленно размышлять, прежде чем решиться вступить на этот путь. Но есть вещи слишком важные. Иногда просто надо поступать правильно, какой бы ни была цена.

Керн кивнула, довольная услышанным.

«Будь умной обезьянкой и закруглись поскорее, Серинг. Кое-кому из нас еще надо создавать новые наследия».

– Мы столького добились, и все равно повторяем прежние ошибки, – упрямо продолжил Серинг. – Мы стоим здесь, держа вселенную в руках, и вместо того, чтобы заботиться о собственной судьбе, обеспечиваем наше собственное устаревание.

Она немного отвлеклась, а когда наконец сообразила, что именно он сказал, его слова уже достигли всего экипажа. Она внезапно отметила тихий обмен встревоженными посланиями, а те, кто были ближе к ней, даже говорили вслух.

А тем временем доктор Мершен послал ей по отдельному каналу срочный запрос:

– Почему Серинг в двигательном отсеке?

Серингу не полагалось находиться в двигательном центре стержня. Серинг должен был находиться в наблюдательной гондоле, чтобы отправиться на орбиту… и в историю.

Она отрезала Серинга от экипажа и отправила ему гневный вопрос о том, что он делает. Секунду его аватарка смотрела на нее в ее поле зрения, а потом движения губ синхронизировались с его голосом.

– Вас надо остановить, доктор Керн. Вы и вам подобные – вы новые люди, новые машины, новый вид. Если у вас здесь все получится, то появятся новые миры: вы сами так говорили, и я знаю, что их терраформирование уже идет. Это должно прекратиться здесь и сейчас! Нон ультра натура! Не сверх естества!

Она потратила бесценные мгновения возможных аргументов на личные оскорбления, а потом он заговорил снова:

– Я вас отключил, доктор. Если хотите, можете сделать то же со мной, но сейчас я буду говорить, а вам меня прервать не удастся.

Она пыталась его остановить, рыскала по системам управления компьютером, чтобы понять, что именно он сделал, но он блокировал ее изящно и избирательно. В ее мысленной схеме отсутствовали целые области станции, а когда она запрашивала о них компьютер, тот отказывался признавать их существование. Все они не были жизненно важны для выполнения задачи – не были Бочкой, Флягой или хотя бы наблюдательной гондолой – и потому не входили в число тех систем, которые она одержимо проверяла каждый день.

Да, они не были жизненно важны для выполнения задачи, а вот для работы станции – были.

– Он отключил защиту реактора, – доложил Мершен. – Что происходит? Почему он вообще оказался в двигательном отсеке?

Тревога, но не открытая паника, что хорошо демонстрировало настрой всего экипажа.

«Он в двигательном отсеке потому, что его смерть будет мгновенной, полной и потому, скорее всего, безболезненной», – догадалась Керн.

Она уже пришла в движение – к изумлению остальных. Она направилась наверх, полезла по шахте, которая вела к узкой центральной колонне станции, в направлении от внешнего этажа, который оставался «низом», только пока она оставалась в непосредственной близости от него, начала карабкаться от искусственного гравитационного колодца к длинной игле, вокруг которой все они вращались. На нее сыпались все более встревоженные сообщения. Ей вслед летели голоса. Она знала, что некоторые последуют за ней.

Серинг радостно продолжал:

– Это даже не начало, доктор Керн. – Даже в момент бунта он оставался неуклонно почтительным. – Дома все тоже уже началось. Дома, скорее всего, все уже закончилось. Возможно, еще через несколько лет вы услышите, что Земля и наше будущее снова принадлежат людям. А не улучшенным обезьянам, доктор Керн. И не богоподобным компьютерам. И не уродам в человеческом обличье. Вселенная останется нашей, как это и было промыслено, что всегда и было нашим предназначением. Во всех колониях, и в Солнечной системе и вне ее, наши агенты уже начали действовать. Мы захватили власть – с согласия большинства, как вы понимаете, доктор Керн.

А она становилась все легче и легче, подтягиваясь в направлении «вверх», которое становилось «внутрь». Она сознавала, что ей следовало бы проклинать Серинга, но какой в этом смысл, если он ее не услышит?

До невесомости пустоты внутри иглы было не так уж и далеко. Там у нее появился выбор: либо в сторону двигательного центра (где Серинг наверняка позаботился о том, чтобы ему не помешали), либо прочь. Прочь в самом окончательном смысле.

Она способна отменить все, что бы Серинг ни сделал. Она была совершенно уверена в собственном превосходстве. Однако на это потребуется время. Если она направится вниз по игле в сторону Серинга, в сторону его ловушек и барьеров, тогда этого времени у нее не будет.

– А если власти предержащие нам откажут, доктор Керн, – бубнил у нее в ухе этот ненавистный голос, – тогда мы будем бороться. Если нам придется возвращать человечество к предначертанному силой, то так тому и быть.

Она почти не обращала внимания на то, что он говорит, но леденящее чувство страха заползало ей в разум – не из-за опасности, угрожающей ей самой и Брин-2, но из-за того, что он говорил о Земле и колониях. «Война? Невозможно! Даже нуновцы не…» Однако на самом деле уже имели место некие происшествия: убийства, бунты, взрывы. База на Европе была полностью выведена из строя. Конечно, нуновцы плюют против урагана неизбежности. Она всегда была в этом убеждена. Такие выходки являли собой предсмертную агонию противников эволюции человечества.

Теперь же она направлялась в противоположную сторону, удаляясь от двигательного центра, – как будто станция была достаточно большой, чтобы где-то можно было укрыться от надвигающегося взрыва. Тем не менее она действовала совершенно разумно. Она точно знала, куда именно двигается.

Впереди был круглый вход в наблюдательную гондолу. Только когда Аврана его увидела, она поняла, что некая часть ее разума – та часть, на которую она всегда полагалась при уточнении наиболее сложных расчетов, – уже полностью осмыслила текущую ситуацию и распознала единственный, не слишком надежный, но возможный выход.

Именно здесь должен был находиться Серинг. Именно этот корабль, медленно уходящий в будущее, он должен был пилотировать. Теперь она приказала двери открыться и с облегчением обнаружила, что это единственное устройство, которое и было работой Серинга, его вмешательство не затронуло.

Произошел первый взрыв, и она подумала, что он же и станет последним. Брин вокруг нее скрипела и дергалась, однако двигательный центр оставался стабильным, о чем говорил тот факт, что сама Керн не распалась на атомы. Она снова настроилась на вихрь отчаянных переговоров между членами экипажа. Серинг испортил спасательные гондолы. Он не желал, чтобы хоть кто-то избежал той судьбы, которую он определил себе. Неужели он позабыл про наблюдательную гондолу?

Взрывающиеся гондолы столкнут Брин-2 с орбиты, отправив либо в сторону планеты, либо в космос. Ей нужно отойти от станции.

Дверь по ее команде открылась, и она приказала центру гондолы провести проверку механизма отстыковки. Внутри почти не было места, только гробик криокамеры («прекращай называть ее гробом!») и пульты ее систем.

Центр возражал против ее присутствия: она не та персона и на ней не надет костюм для длительного криосна. «Но я и не намерена оставаться здесь веками – только переждать». Она быстро отмела возражения, и к этому моменту проверка определила вмешательство Серинга – или, вернее, обнаружила, методом исключения, те элементы процесса, которые он удалил из ее прямого внимания.

Доносящиеся снаружи звуки подсказали Керн, что оптимальным способом действий будет приказ запереть двери и зафиксировать все системы так, чтобы снаружи никто не смог ей помешать.

Она забралась в камеру криосна, и примерно в это же время в дверь шлюза начали колотить: к ней добрались те члены экипажа, которые пришли к тем же заключениям, что и она сама, но с небольшим опозданием. Она заблокировала их сообщения. Она заблокировала и Серинга, который явно не собирался сказать ей что-то полезное. Ей лучше не пускать к себе в голову никого, кроме систем управления гондолы.

Она понятия не имела, сколько у нее времени, но работала с тем присущим ей сочетанием скорости и аккуратности, которые помогли ей оказаться там, где она сейчас находилась. «Помогли возглавить станцию Брин-2 и помогли оказаться здесь, в наблюдательной гондоле. Какая же я умная обреченная обезьянка!» Глухой стук становился все настойчивее, но гондола была рассчитана только на одного человека. Аврана всегда была жестокосердной, но сейчас ей пришлось стать еще жестче и не вспоминать все имена и лица, всех своих верных соратников, которых она заодно с Серингом обрекает на гибельный взрыв.

«От которого я и сама пока не сбежала», – напомнила она себе.

И тут он отыскался – обходной спасательный путь отстыковки, не затрагивающий теневые системы Серинга. Сработает ли это? У нее нет возможности провести проверку, да и других вариантов тоже нет. А еще, скорее всего, нет времени.

«Отстыковка», – приказала она центру, а потом стремительно затыкала всевозможные вопросы, с помощью которых программа спрашивала: «Вы уверены?», пока механизмы вокруг нее не пришли в движение.

После этого программа пожелала, чтобы она немедленно вошла в криосон, как следовало по плану, но она заставила ее повременить. Если капитан и не идет ко дну со своим кораблем, то хотя бы понаблюдает за его гибелью издали. «И насколько далеко требуется оказаться?»

К этому моменту ее внимания настойчиво требовали несколько тысяч сообщений. Все члены экипажа хотели с ней говорить, но ей нечего было им сказать.

В наблюдательной гондоле окон тоже не было. Если бы Аврана захотела, ей показали бы компьютерное изображение Брин-2, которая стремительно удалялась по мере того, как ее крошечная капсула жизни уходила на свою запланированную орбиту.

Теперь она вернулась к системам Брин. Ее встроенный компьютер, усиленный командным центром гондолы, отдал команду: «Запустить Бочку».

Она не знала, был ли момент выбран неудачно, однако, если подумать, это, скорее всего, оказалось первым и наиболее тщательно выполненным делом Серинга – достаточно незаметным, чтобы избежать всех ее проверок, – потому что, конечно же, механическое отделение Фляги и Бочки не было достойно ее внимания. «На плечах предшественников», – сказала она, однако не потрудилась вспомнить о тех, кто стояли ниже нее в этой пирамиде достижений. Даже самые нижние из них должны были согласиться выдерживать ее вес, иначе все обрушилось бы.

Она увидела вспышку даже не мысленным взором, а через мимолетный ворох сообщений о неполадках от компьютеров Брин-2: все ее коллеги и ее станция, и предатель Серинг, и все ее труды внезапно превратились всего лишь в стремительно разлетающуюся тучу обломков, призрачное облачко рассеивающейся атмосферы с небольшой примесью неопределимых органических останков.

«Скорректировать курс и стабилизировать работу». Она ожидала ударную волну, однако наблюдательная гондола оказалась уже достаточно далеко, а энергия и материя Брин-2 были настолько маленькими по сравнению с расстояниями, что практически никакой коррекции не потребовалось: наблюдательная гондола осталась в пределах расчетной орбиты.

«Покажи». Она собралась с силами, чтобы посмотреть картинку, но на самом деле на таком удалении она казалась почти ничем. Вспышка: крошечный сожженный кораблик всех ее идей и друзей.

В итоге все это оказалось только скопищем чрезмерно эволюционировавших обезьян. На этом удалении, на фоне громадного и равнодушного фона из Всего Остального, было трудно сказать, почему это вообще было важно.

«Сигнал бедствия», – приказала она.

Потому что на Земле должны узнать, что случилось. Должны узнать, что нужно прилететь и забрать ее, разбудить, словно Спящую Красавицу. Она ведь доктор Керн! Она, будущее человечества, находится здесь. Она им нужна.

Двадцать долгих лет ее сигнал будет идти к Земле. И еще больше времени уйдет на то, чтобы прилетела спасательная экспедиция, даже с использованием лучших термоядерных двигателей для разгона до двух третей скорости света. Однако ее хрупкое тело проживет в криосне так долго – и даже гораздо дольше.

Спустя часы она увидела окончание: увидела, как Бочка вошла в атмосферу.

Она летела не по запланированной траектории: взрыв Брин-2 отбросил ее в сторону, так что она едва не улетела в космос навсегда. В конечном счете ее грузу это будет не важно. Бочка горела, проносясь метеором по атмосфере зеленого мира. Почему-то мысль о безумном ужасе, который должны испытывать находящиеся в ней приматы, тронула ее сильнее, чем смерть сотоварищей. «И Серинг наверняка заявил бы, что это – доказательство его правоты».

В силу привычки – по чрезмерной профессиональной тщательности – она отыскала Флягу и проследила за тем, как эта более мелкая емкость входит в атмосферу под более удачным углом, доставив свой вирусный груз на планету, лишенную обезьян, для которых он предназначался.

«Всегда можно достать новых обезьян». Странная мантра, но почему-то она ее подбодрила. Разгоняющего вируса хватит на тысячи лет. Проект переживет предательство и смерть своих создателей. Она лично об этом позаботится.

«Ловить изменения радиосигналов. Разбудить меня, когда они появятся», – распорядилась она.

Компьютеру гондолы это не понравилось. Ему требовались более точные параметры. Керн задумалась над всеми событиями дома, которые ей могло захотеться узнать. Перечислять их все означало бы пытаться предсказать будущее.

«Тогда давай мне варианты».

Ее комп выдал цепочку возможностей. Компьютер гондолы был весьма продвинутой системой – достаточно сложной, чтобы имитировать разум, пусть даже им и не обладая.

«Система загрузки», – отметила она.

Не самая приятная идея, но разве не она постоянно повторяла, что жить было бы много проще, если бы можно было всем управлять самой? Гондола может загрузить в себя образ ее сознания. Хоть копия и не будет идеальной, но создаст композитный Керн-компьютер, который сможет реагировать на внешние события, имитируя ее собственные решения. Она просмотрела все предостережения и пометки: эти новейшие технологии им тоже предстояло применить первыми. Со временем предсказывалось, что сеть ИИ сможет лучше встроить в себя загруженную Керн, так что композит способен будет воспринимать все более и более тонкие различия. Потенциально конечным результатом станет нечто более умное и способное, чем простая сумма человека и механизма.

«Выполнить, – приказала она, ложась на спину, ожидая, чтобы гондола начала сканировать ее мозг. – Только бы спасатели поторопились».

1.2 отважная маленькая охотница

Она – Порция, и она охотится.

Ее длина всего восемь миллиметров, но в своем крошечном мирке она тигрица, яростная и хитроумная. Как и у всех пауков, тело у нее состоит из двух сегментов. В маленьком брюшке находятся книжка легких и значительная часть кишечника. В головной части доминируют два громадных глаза, направленных вперед для идеального бинокулярного зрения, а над ними пара крошечных хохолков, венчающих ее наподобие рогов. Она покрыта волосками, создающими ломаный черно-коричневый узор. Для хищников она больше похожа на сухой листок, а не на живую добычу.

Она выжидает. По сторонам клыков под ее пугающими глазами – части ротового аппарата, похожие на конечности, педипальпы неожиданно белой окраски, похожие на трясущиеся усы. Ученые назвали ее Portia labiata — просто еще одним непритязательным видом пауков-скакунов.

Ее внимание приковано к другому пауку, притаившемуся в своей паутине. Это Scytodes pallida — длинноногий, горбатый, способный плеваться ядовитой паутиной. Скитоды приспособлены ловить и поедать пауков-скакунов, таких как Порция.

Порция специализируется на поедании пауков, питающихся пауками, большинство из которых крупнее и сильнее ее.

Глаза у нее необыкновенные. Из этих кружков размером с булавочную головку и гибких камер за ними глядит острое зрение приматов, создающее картину окружающего мира.

У Порции нет мыслей. Ее шестидесяти тысяч нейронов едва хватает на образование мозга – в отличие от сотни миллиардов у человека. Однако в этом крошечном узелке ткани что-то происходит. Она уже опознала врага и знает, что его плевок делает любую лобовую атаку смертельной. Она играет с краем паутины плевуна, отправляя обманки различного оттенка и проверяя, получится ли его выманить. Ее объект пару раз дернулся, однако обманываться не желает.

Вот на что способны несколько десятков тысяч нейронов: Порция делала попытку за попыткой, пробует множество неудачных вариантов, нацеливаясь на те, которые дали самую сильную реакцию, а теперь станет действовать иначе.

Ее острый взгляд обследовал окрестности паутины – ветки и стебельки, нависающие над ней и расположенные ниже нее. В результате этого тщательного осмотра где-то в ее узелке нейронов возникла трехмерная карта, и она проложила точный маршрут, в конце которого сможет обрушиться на плевуна сверху, словно крошечный ниндзя. Такой подход не идеален, но лучшего эта местность не дает, и ее клочок мозга все это проработал заранее в качестве теоретического упражнения. Запланированный подход большую часть пути пройдет вне поля зрения врага, но даже когда жертва будет ей не видна, она сохранится в ее крошечном мозгу.

Если бы ее добычей был не плевун, она применила бы иную тактику – или экспериментировала бы, пока что-то не сработает.

Предки Порции проводили эти расчеты и принимали решения тысячелетиями, и каждое следующее поколение становилось чуть более умелым, потому что лучшие охотники хорошо питаются и откладывают больше яиц.

Пока все идет естественным путем, и Порция уже готовится отправиться на свой подвиг, когда ее взгляд ловит какое-то движение.

Появился еще один представитель ее вида, самец. Он также присматривался к плевуну, но теперь его зоркий взгляд сосредоточен на ней.

Прошлые представительницы ее вида могли бы решить, что маленький самец – это более легкий обед, чем плевун, и соответственно перестроили бы планы, но теперь что-то изменилось. Присутствие самца говорит ей о чем-то. Это – сложное новое состояние. Фигурка, пригнувшаяся на дальней стороне паутины плевуна, не просто добыча/самец/нечто неинтересное. Между ними возникла невидимая связь. Порция не то чтобы понимает, что он кто-то вроде нее, но ее внушительная способность расчета стратегий получила новое измерение. Возникает новая категория, расширяющая ее возможности на порядок: союзник.

Долгое время два охотящихся паука рассматривают свои мысленные карты, а не замечающий их присутствия плевун тем временем терпеливо висит между ними. Затем Порция видит, как самец немного прокрадывается мимо края паутины. Он ждет ее движения. Она с места не трогается. Он передвигается дальше. Наконец он оказывается в таком месте, где его присутствие меняет ее инстинктивно вычисленные шансы.

Она начинает движение по намеченному ею маршруту – крадется, прыгает, спускается по одной нити, – и все это время ее мозг удерживает картинку трехмерного мира и двух других пауков в нем.

Наконец она оказывается на нужной позиции над паутиной плевуна – снова в поле зрения неподвижного самца. Она дожидается его действий. Он скользит по шелковым нитям, осторожно нащупывая путь. Его движения кажутся механическими, однообразными, словно он – просто кусочек сухого листа, упавшего на паутину. Плевун чуть дергается, но потом снова замирает. Ветерок трясет паутину, и самец ускоряется, пользуясь помехами, созданными дрожащими нитями.

Он подпрыгивает и танцует, говоря на языке паутины громко и уверенно: «Добыча! Здесь добыча хочет сбежать!»

Плевун моментально приходит в движение, и Порция наносит удар, спрыгивая позади сместившейся добычи и вонзая в нее клыки. Ее яд быстро обездвиживает паука. Охота завершена.

Вскоре возвращается маленький самец, и они всматриваются друг в друга, пытаясь построить новую картину своего мира. Они едят. Ее постоянно тянет его прогнать, однако это новое измерение, эта общность, останавливает ее клыки. Он – добыча. Он – НЕ добыча.

Позднее они снова охотятся вместе. Из них получается хорошая команда. Вместе они способны справляться с целями и ситуациями, которые обоих порознь заставили бы отступить.

Со временем он из добычи /не добычи превращается в пару, потому что в отношении самцов ее поведенческие модели ограничены. После акта спаривания возникают иные инстинкты – и их сотрудничество заканчивается.

Она делает кладку с множеством яиц очень успешной охотницы.

Их дети будут прекрасны и гениальны и окажутся вдвое крупнее, зараженные нановирусом, носителями которого оказались и Порция, и самец. Дальнейшие поколения станут еще более крупными, сообразительными и успешными, поочередно селективно эволюционируя в вирусно ускоренном темпе, так чтобы лучшие могли использовать это новое преимущество и доминировать в генофонде будущего.

Дети Порции наследуют землю.

1.3 Свет гаснет

Доктор Аврана Керн проснулась, окруженная десятками сложных массивов информации, но ни один из них не помог ей сообразить, что только что произошло или почему она с трудом приходит в сознание в камере криосна. У нее не получилось открыть глаза: все ее тело свело, а в ее мысленном пространстве не оказалось ничего, кроме убийственного переизбытка информации, обрушившейся на нее. Все системы наблюдательной гондолы наперебой стремились сделать доклад.

«Режим Элизы!» – с трудом удалось ей отдать приказ.

Она испытывала одновременно тошноту, вздутие кишечника, запор и чрезмерное возбуждение из-за того, что система гроба старалась вернуть ее к чему-то, похожему на активную жизнь.

– Доброе утро, доктор Керн! – произнесла гондола в ее слуховом центре.

Голос был выбран женский, звучный и успокаивающий. Керн не успокоилась. Ей хотелось спросить, почему она находится здесь, в наблюдательной гондоле, но ощущала, что ответ постоянно готов на нее обрушиться, но проходит мимо цели.

«Дай мне что-то, чтобы вернуть воспоминания!» – потребовала она.

– Это не рекомендуется, – предупредил ее центр.

«Если хочешь, чтобы я приняла какое-то решение…»

И тут все у нее в голове встало на место: плотины рухнули, высвобождая потоки ужасающих откровений. Брин-2 погибла. Ее коллеги погибли. Обезьяны погибли. Все пропало – не считая ее саму.

И она приказала центру ее разбудить, когда придут радиосигналы.

Она сделала то, что должно было бы стать глубоким вдохом, но грудная клетка толком не работала, так что она просто засипела. «Давно пора бы», – сказала она центру, пусть даже это заявление не будет иметь для компьютера смысла. Теперь, когда он с ней разговаривал, ей инстинктивно захотелось беседовать с ним так, словно это человек. Это всегда было досадным побочным эффектом режима Элизы.

«Сколько времени прошло по Земному отсчету?»

– Четырнадцать лет и семьдесят два дня, доктор.

«Это»… – Она почувствовала, что ее горло понемногу расправляется.

– Этого же не может…

Нет смысла говорить компьютеру, что он ошибается, – но такого действительно не могло быть. Прошло недостаточно много времени. За это время известие не могло попасть на Землю, а спасательный корабль не мог вернуться сюда. Но тут возникла надежда. Конечно: корабль уже вышел за ней до того, как Серинг уничтожил Брин-2. Очевидно, статус этого человека как агента НУН был давно раскрыт – когда их нелепое восстание сорвалось. Она спасена. Конечно же, она спасена.

«Установи контакт», – велела она центру.

– Боюсь, что это невозможно, доктор.

Она прищелкнула языком и снова вызвала системные сообщения, решив, что с ними будет проще. Все элементы гондолы открылись перед ней, подтверждая свое рабочее состояние. Она проверила связь. Приемные устройства оставались в рамках допусков. Передатчики тоже работали: отправляли ее сигнал бедствия и также выполняли свою главную задачу, передавая сложную систему сообщений на находящуюся внизу планету. Конечно, было задумано, что однажды эта самая планета станет колыбелью нового вида, который сможет принять и расшифровать эти сообщения. Теперь на это надежды нет.

– Это все…

Собственный хриплый голос ее взбесил. «Поясни. В чем проблема?»

– Боюсь, что устанавливать контакт не с чем, доктор, – вежливо ответил центр в режиме Элизы.

Тут она сосредоточила внимание на модели окружающего их пространства: планета, наблюдательная гондола. Никакого корабля с Земли.

«Объясни».

– Радиосигналы изменились, доктор. Боюсь, что мне требуется решение командира относительно того, что это значит.

– Прекрати говорить «боюсь», – просипела она.

– Конечно, доктор.

И она знала, что он так и сделает. Этот конкретный оборот с данного момента в его речи использоваться не будет.

– С того момента, как вы погрузились в криосон, мной отслеживались сигналы с Земли.

– И?..

Однако голос у Керн чуть дрогнул. «Серинг говорил о войне. Были известия о войне?» И сразу следом: «А гондола вообще догадалась бы меня разбудить? Она не смогла бы отслеживать такое содержание. Тогда что же?..»

Оно было здесь, затерявшееся в массе данных, но теперь компьютер его выделил. Не присутствие, а отсутствие.

Ей хотелось спросить: «Что это такое?» Хотелось сказать, что он снова ошибся. Хотелось потребовать новой проверки – словно он не проверял это каждую минуту.

С Земли больше не приходили радиосигналы. Последние их остатки уже миновали наблюдательную гондолу – и, распространяясь от Земли со скоростью света, успевали устареть на двадцать лет к тому моменту, когда пролетали мимо в пустоту.

«Хочу прослушать последние двенадцать часов сигналов».

Она ожидала, что их окажется слишком много, – но их было мало: разрозненных, закодированных. Их она могла истолковать как мольбы о помощи. Она отмотала их дальше, на все двое суток, пытаясь сложить воедино всю картину. Записывающее устройство центра на более долгий срок сигналы не сохраняло. Точные детали уже пропали, уносясь от нее с такой скоростью, что не угнаться. Однако война Серинга все-таки разразилась… Керн больше ни о чем не могла думать.

Война началась и стала уничтожать все колонии человека. Свет погас по всей Солнечной системе, когда нуновцы и их союзники поднялись и начали сражаться со своими врагами за судьбу человечества.

Не было сомнений в том, что произошла эскалация. Керн прекрасно знала, что правительства на Земле и в колониях обладают оружием пугающей мощности, а в виде научных теорий существовали и более страшные.

Военные действия на Земле стали жаркими, насколько она смогла понять. Обе стороны не пожелали отступать. Обе стороны давили и давили, вытаскивая из коробки новые игрушки. Начало войны не вошло в окно из двух с половиной дней, но у нее создалось ужасное чувство, что весь глобальный конфликт длился меньше недели.

И теперь, в двадцати световых годах, Земля лежала безмолвной – безмолвствовала уже два десятилетия. Остались ли там вообще люди? Может, все человечество было уничтожено, за исключением ее самой – или, по крайней мере, оказалось отброшенным в новые Темные века, и сейчас тупые грубые люди смотрят на движущиеся в небе огни, забыв все, что создали для них предки.

– Станции, колонии в Солнечной системе… другие… – выдавила она.

– Одна из последних передач с Земли на всех частотах и направлениях была электронным вирусом, доктор, – уныло сообщила Элиза. – Он был предназначен для того, чтобы инфицировать и вывести из строя любую получившую его систему. Похоже, он смог преодолеть всю известную защиту. Я предполагаю, что системы всех колоний отключились.

– Но ведь это значит…

Авране уже было так холодно, как только бывает человеку. Она ждала дрожи осознания, но та так и не пришла. Колонии Солнечной системы и горстка вне солнечных баз все еще терраформировались: их создали на раннем этапе космических полетов человека, а после того, как нужные технологии были созданы, наличие многочисленных человеческих поселений тормозило их внедрение, так как затрагивало слишком много интересов. Планеты «чистого листа» были гораздо более быстрыми, а мир Керн стал самым первым из завершенных. За пределами Земли человечество ужасно, ужасно полагалось на свои технологии, на свои компьютеры.

Если такой вирус захватил системы на Марсе и Европе и отключил их, это означало смерть. Быструю смерть, холодную смерть, смерть без воздуха.

– Тогда как ты выжил? Как МЫ выжили?

– Доктор, вирус не был рассчитан на нападение на экспериментально загруженные конструкты человеческой личности. Ваше присутствие внутри моих систем не дало мне стать подходящим хозяином для вируса.

Аврана Керн устремила взгляд за пределы освещенного внутреннего пространства в темноту наблюдательной гондолы, думая обо всех тех местах великой темноты за ее пределами, где человечество создало себе хрупкий, уязвимый дом. В итоге ей пришел в голову всего один вопрос:

– Почему ты меня разбудил?

– Мне необходимо, чтобы вы приняли директивное решение.

– И что за директивное решение теперь может понадобиться? – спросила она язвительно.

– Вам необходимо будет вернуться в криосон, – сообщил ей центр, и теперь ей вдруг остро не хватило этого «боюсь», которое добавляло столь необходимое ощущение человеческой неуверенности. – Однако отсутствие информации относительно текущей внешней ситуации означает, что я, скорее всего, не смогу определить нужный сигнал для вашего пробуждения. Я также полагаю, что вы сами, скорее всего, не способны назвать мне такой сигнал, хотя можете дать мне любые инструкции, какие пожелаете, или просто указать некий временной период. Или же вы можете просто положиться на то, что ваша загруженная личность разбудит вас в нужный момент.

Невысказанное эхом прозвучало в ее голове: «Или никогда. Этот момент может никогда не наступить».

«Покажи мне планету».

Огромный зеленый шар, вокруг которого она вращалась, был создан для нее, и все его параметры и свойства свивались в ветвистое дерево добавочных данных. Где-то там был список участников, имена тех мертвецов, разработавших и создавших все его части и детали, которые управляли движением тектонических плит и оживляли климатические системы, ускоряли эрозию и засевали почву жизнью.

«А обезьяны сгорели. И все напрасно».

Трудно было осознать, что она подошла так близко к этой великой мечте – к распространению жизни по вселенной, диверсификации разума, гарантированному выживанию земного наследия. «А потом война и идиотизм Серинга – просто слишком рано».

«На сколько нас хватит?» – мысленно спросила она.

– Доктор, наши солнечные батареи обеспечат наше выживание на неопределенно длительный срок. Хотя есть вероятность, что внешний удар или аккумулировавшиеся механические дефекты могут в конце концов привести к прекращению функционирования, точная верхняя граница нашей работоспособности не известна.

Наверное, это должно было прозвучать обнадеживающе. Керн это показалось скорее тюремным заключением.

«Отправляй меня спать», – приказала она гондоле.

– Мне требуются инструкции относительно того, когда вас будить.

Тут она засмеялась – и в этом тесном помещении звук ее голоса оказался отвратительным.

– Когда придет спасательный корабль. Когда обезьяны ответят. Когда моя немертвая загруженная личность пожелает. Достаточно?

– Полагаю, с такими допусками я смогу работать, доктор. Сейчас я приготовлю вас к возвращению в криосон.

«Долгого тебе одинокого сна».

Она вернется в гробницу, а ее имитация будет наблюдать за безмолвной планетой в безмолвной вселенной как последний аванпост великой космической человеческой цивилизации.