Дети подземелья

Глава VII

Когда Дмитрий проснулся после «операции», то выяснилось, что он находится в одиночной палате. Это была небольшая светлая комнатка, в которой размещались кровать, небольшая тумбочка, пара стульев и маленький светильник. На стене у изголовья постели находилась кнопка для вызова врача. Так же, как и в казармах, здесь не было окон, и в отличие от жилых домов, не было даже стилизации с голографическим изображением, лишь сплошные белые стены.

Придя в себя, Дмитрий первым делом вспомнил, что вчера ночью он унес в своем теле целую коллекцию пуль. Он осторожно пошевелился, и ноющая боль немедленно подтвердила, что случившееся на поверхности не было сном. Лесков осторожно стянул со своего раненого плеча одеяло и с облегчением обнаружил повязку, тщательно скрывавшую чешую.

«Раз я до сих пор не слышу за дверью криков разъяренного Бехтерева, значит, вероятнее всего, я еще на Спасской», — с долей иронии подумал он. Наверняка, его друг уже ломился бы навестить чудом выжившего, а Лосенко Георгий Кириллович исправно бы ему в этом помогал.

Дмитрий снова обвел взглядом палату. Здесь не было ничего, что скоротало бы время несчастного больного, и подобное положение невольно напомнило Лескову о его заключении в камере. Видимо, здесь ему тоже придется пялиться в потолок как минимум до тех пор, пока тело немного не окрепнет.

Затем Дмитрию вспомнилась девушка, которая должна была помогать хирургу во время операции. В памяти возник момент, когда она разрезала ткань на его рубашке и обнажила рану.

«Черт, она же видела чешую», — лихорадочно пронеслось у него в голове. А затем он вспомнил слова Альберта о том, что руководство подозревает, что «процветающие» в последнем бою использовали какое-то биологическое оружие, из-за которого на коже Дмитрия появилась темно-синяя кровавая корка.

«Этого мне еще не хватало» — с досадой подумал парень. Он хотел было немного приподняться, но боль и слабость от потери крови мигом заставили его отказаться от этой идеи.

В итоге Лесков провел в одиночестве около двух часов, прежде чем в его комнату наконец заглянул Альберт. Плотно закрыв за собой дверь, он приблизился к постели Дмитрия и, ободряюще улыбнувшись, спросил:

— Как себя чувствуешь?

— Если скажу, что хорошо, то немного преувеличу, — вяло отозвался Лесков.

— Раны болят?

— Да.

— Можешь терпеть?

— Могу, но не хочу.

— Не хочет он, — улыбнулся Вайнштейн. — А теперь представь, как в старину воевали. Никаких обезболивающих не было. Ладно, это я так, философствую. По времени тебе уже можно сделать укол.

Затем врач уже без прежней бодрости в голосе добавил:

— У нас небольшие проблемы возникли. Из-за чешуи. Девочка, которая должна была снять с тебя одежду, видела ее. Теперь вся Спасская об этом гудит. До Адмиралтейской тоже, само собой, дошло. Да вообще весь город знает. Все вылазки отменены, боятся, что «процветающие» использовали биологическое оружие. Ты стал первой жертвой. Я сказал, что оперировал тебя, и никаких наростов не было. И что могу предоставить в качестве доказательств анализ твоей крови и кожи. Но они настаивают на осмотре. А твоя чешуя будет держаться три дня как минимум. Короче, если проще: за это время тебе поставят такой диагноз, что на его фоне самая лютая бубонная чума покажется легким недомоганием.

— А сказать, что этой медсестре показалось, совсем не вариант?

— Ну как такое могло показаться? Там же яркое освещение.

— А кто-то еще видел?

— Нет, Дима, потом ты подкрепил всеобщую панику своим внушением, и к тебе вообще боялись приблизиться.

— Предоставь в качестве доказательств анализы и напомни всем, что ты лично меня оперировал, и никаких корок на ранах не было.

— Да я напомнил, но эта девочка упрямо настаивает…

— И что? Все верят какой-то там медсестре? Альберт, ты — авторитетный врач. Скажи, что эта девочка… Как ее зовут?

— Кристина Федоровна.

— Что эта Кристина Федоровна — неопытная дурочка, которая с перепугу не смогла отличить кровь от корки. Можешь сказать, что какой-то кусок ткани налип или еще что-то. А будет настаивать, скажи, что она придирается к «процветающему» и даже сейчас пытается отыграться на нем и обвинить теперь уже в заражении каким-то вирусом.

Услышав эти слова, Альберт заметно помрачнел.

— Я, конечно, понимаю, что ты переобщался с Киву, но не мог же он тебя настолько изуродовать, — хмуро произнес он. — Кристина — хорошая девушка, закончила медицинский с красным дипломом. Опытный ассистент главного хирурга Спасской. Вместе они провели немало операций. Нельзя же так просто взять и опозорить ее, чтобы спасти наши пупырчатые шкуры. Может, стоит признаться?

— Хочешь — признавайся. А мне, знаешь ли, дорога моя, как ты выразился, пупырчатая шкура. Я не хочу, чтобы меня изучали в лаборатории, как неведомое насекомое. Я и так уже выслуживаюсь перед всеми — не хватало еще, чтобы на мне опыты ставили. Переживет твоя Кристина Викторовна.

— Федоровна, — автоматически поправил его Альберт. — Хорошо, а что насчет осмотра? Среди врачей больше нет ни одного «иного», которому было бы выгодно тебя покрывать!

— Приведи кого-нибудь, я его выпровожу. Внушу ему, что мне плохо, и лучше придти завтра. Погоняем его пару дней, а к тому времени чешуя сойдет.

— Складно все у тебя получается. Вот только не тебе, а мне придется оболгать ни в чем неповинного человека. К тому же профессионала своего дела! Если хочешь знать, она была лучшая в группе.

— Ты что, знаком с ней?

Услышав этот вопрос, Альберт немного замешкался.

— Как будто это меняет дело? — сердито ответил он. Но под внимательным взглядом Лескова нехотя добавил, — не близко. Я проводил несколько лекций в университете им. Павлова.

— И у вас завязалась интрижка…

На миг Вайнштейн смутился, но затем разозлился настолько, что, наверное, впервые за их с Димой знакомство, повысил голос:

— Вот она! Вот эта самая черта, которая меня еще у Киву раздражала! А ты, видимо, у него нахватался.

— Я просто предположил, — Лесков с долей удивления посмотрел на врача. Он не ожидал такой бурной реакции.

— Оставь свои предположения при себе. Не лезь в мою личную жизнь. Я, может, и доктор, но это не значит, что я — монах. Имею право встречаться с понравившимися мне женщинами.

— Да кто же спорит. Я просто подумал, может, ты уговоришь ее отказаться от своих… хм… показаний?

— Не думаю. Мы не очень хорошо расстались, — Альберт снова заговорил спокойно, словно никакого спора не было и в помине. — Она сразу же замуж захотела. Правильной оказалась. А мне эти женитьбы… Кому это вообще надо в нашем веке?

— Сейчас уже точно никому, — устало отозвался Лесков. — Так что будем делать?

— Ну что делать… Время тянуть. К тебе все равно сейчас никто зайти не может. Замок только на мою ладонь откликается. Ладно, я принесу обезболивающее и что-нибудь поесть. Отдыхай пока.

— Не надо еды. Не хочу. Я лучше еще посплю.

— То, что спать хочешь, это нормально. Лекарство вызывает сонливость. Но это и хорошо. Во сне организм лучше всего восстанавливается. Во всяком случае у меня так.

— Альберт, — Дима окликнул Вайнштейна, когда тот уже приблизился к двери, — а ты не можешь мне передать немного своей энергии и тем самым ускорить процесс регенерации? Ты же делал это, когда Бранн был ранен.

Услышав эти слова, врач отрицательно покачал головой.

— Ты другой разновидности. Поглощать энергию могут только «паразиты». Они же и восстанавливаются за ее счет. Даже продлевают свой жизненный цикл.

— Постой! Что еще значит «паразиты»? — Лесков хотел было снова приподняться на постели, но у него не хватило сил.

— Лежи спокойно, — Альберт снова приблизился к его кровати, после чего добавил, — «Паразиты» — это, конечно, несколько грубое обозначение этого вида. Они же не виноваты, что такими родились. Но факт остается фактом. Они живут только за счет «хозяина». Когда их организм изнашивается, они либо меняют тело, либо, как Бранн, требуют подпитки.

Дмитрию невольно вспомнилась странная болезнь Киву, которую чудесным образом вылечили в Германии. В те дни румын выглядел болезненно бледным и изможденным. Под глазами появились темные круги, щеки впали. Он практически не выходил из дома, а к концу настолько ослабел, что при ходьбе опирался на трость. Зато потом, когда Бранн вернулся из Германии, Дима с трудом узнал в больном измученном мужчине помолодевшего красавца с блестящими волосами и здоровым цветом лица.

— Он что… Что-то вроде Дракулы? — этот вопрос показался Диме полнейшим бредом, но, учитывая, что у него самого кожа покрывалась чешуей, парень приготовился услышать что угодно. — Он ведь из Румынии.

— Если ты интересуешься, пьют ли «паразиты» кровь, то нет. Но, наверное, Киву действительно можно сравнить с Дракулой. Тому тоже было хорошо, когда гибли массы людей. Вот только с той разницей, что тот румын наслаждался зрелищем и своей властью, а наш румын… Хотя он, может, и не румын… Впитывает в себя энергию хаоса. Любая катастрофа или война может напитать его энергией настолько, что он может жить еще десятки лет, оставаясь таким же молодым, как сейчас.

— Так значит ему выгодна эта война, — задумчиво произнес Дмитрий.

— Ты даже не представляешь, насколько.

— Тогда и в Германии он, получается не был…

— Ты о чем? — Альберт внимательно посмотрел на Лескова.

— Какое-то время назад ему якобы поставили диагноз — рак головного мозга. Он угасал прямо на глазах. А потом внезапно уехал в Германию и вернулся совершенно здоровым. Даже помолодевшим. Все рассказывал про какое-то экспериментальное лечение. А в это время как раз произошла катастрофа на индийской АЭС. А еще спустя какое-то время на Бранна было устроено покушение. Два индийца ворвались в его номер с оружием и с криком: «Это тебе за Куданкулам!». Бранн даже ничего не предпринял в тот момент, потому что не мог контролировать свои силы.

Альберт молчал. Слова Дмитрия не показались ему чем-то неожиданным. Он вполне допускал, что именно Бранн и еще несколько «паразитов», или как их еще называли «хаотики» или «тлетворные», могли организовать эту катастрофу. Телекинетические способности Киву могли позволить ему разрушить реактор, даже не приближаясь к зданию.

— Откуда ты его знаешь? — вопрос Димы заставил Вайнштейна отвлечься от своих мыслей.

— Когда-то он помог мне, — тихо ответил он. — Было время, когда я увяз в крупных долгах и связался не с той женщиной. Бранн решил мои проблемы с местными криминалами. С тех пор я стал его другом поневоле. Точнее это он называл меня своим другом. А я просто не мог избавиться от него. По сути, он ни разу не причинил мне вреда, напротив, с ним было даже приятно общаться. Но его энергетика — это что с чем-то… Я даже описать тебе ее не могу. Что-то наподобие кладбища или морга, только в сто раз сильнее. Наверное, примерно такая же энергетика сейчас на поверхности. Тебе чертовски повезло, что ты не чувствуешь ее.

Услышанное никак не укладывалось в голове. Дмитрий знал Бранна совершенно другим. Да, у него были перепады настроения, он славился своей жестокостью по отношению к врагам, но ведь именно Киву выбивал для него, Димы, вид на жительство в Сиднее. Именно он передал ему лекарство, которое в результате спасло Катю, Ивана, Рому и Вику. Если раньше сотрудничество между Дмитрием и Бранном было выгодно обоим, то последними действиями Киву только подставил себя под удар. Быть может, совет «процветающих» уже давно расправился с ним за его проступок. Если прежде Дима думал, что Киву лишь использует его способности, то сейчас он был откровенно растерян.

— Но ты сам сказал, что он родился таким, — Лесков сам от себя не ожидал, что вцепится в эти слова. — Он же не может на это повлиять, не может не поглощать чужую энергию?

Альберт кивнул.

— Да, он попросту состарится и умрет, как и все обычные люди.

«А он всегда любил жизнь. Не раз повторял, что презирает самоубийц, наркоманов, алкоголиков, всех, кто добровольно разрушает свое здоровье», — подумал Дима. «Говорил, что будет бороться за каждую лишнюю минуту своей жизни…Проклятье… Но не такой же ценой…»

— Мне не понятно, если он действительно такое чудовище, которым ты его описываешь, зачем он помогал мне?

— Может, потому, что ты — «иной», — Альберт пожал плечами, — или ты был ему для чего-то нужен. А, может быть, ему тоже не чуждо что-то человеческое. Как говорится, даже в самой непроглядной тьме, есть свет. Может, он просто чувствовал себя одиноко.

— Нет, страх перед одиночеством — это про кого угодно, но только не про Киву. Если ты думаешь, что его накрыла волна сантиментов, мол, буду растить беспризорника Лескова, как сына, то это тоже ерунда. Думаю, есть что-то еще.

— Дим, это уже не важно, — Альберт махнул рукой. — Теперь он там, ты здесь. Давай сначала с тобой разберемся.

С этими словами врач покинул палату. Вернулся он спустя несколько минут с обезболивающим и бутылочкой воды. О Бранне они больше не говорили.

Вскоре Дима вновь остался наедине со своими мыслями. В голове крутились слова Альберта по поводу Киву, и с каждой минутой вопросов у Лескова становилось все больше. Что это вообще за разновидности такие? Почему кто-то рождается «шепчущим», кто-то «энергетиком, кто-то «теневым», а кто-то, как Бранн, вынужден поглощать энергию хаоса и чьей-то смерти? Однако ни Бранн, ни Альберт не знали, почему они родились такими. Или делали вид, что не знали. Они все росли в детдоме, и никто так ни разу не видел своих родителей.

За этими мыслями Дима постепенно провалился в сон. Как только Альберт ушел, слабость снова дала о себе знать. Лескова даже поразило, насколько сильно его вымотал этот разговор.

Спустя несколько часов дверь в палату Дмитрия снова приоткрылась и тут же закрылась. Тишину нарушил звук приближающихся шагов, однако Лесков не проснулся. Он лишь чуть нахмурился, когда чья-то тень упала ему на лицо. Затем чьи-то руки осторожно стянули с него одеяло, и прохладный воздух лизнул его обнажившиеся плечи и грудь.

Эрика на миг замерла, когда спящий вновь слегка нахмурился. Сейчас было даже к лучшему, что он спит, и ей не хотелось будить его. Пришлось бы тратить время на никому ненужные объяснения, а ей и так уже пришлось потратить драгоценные часы из-за дурацкой истории про биологическое оружие. То, что никакого заражения не было, подтверждало то, что никто до сих пор не заразился и не покрылся никакими наростами, а анализы крови и Лескова, и других возможных зараженных были абсолютно нормальными. Да и пули, извлеченные из Дмитрия и предоставленные на экспертизу, были совершенно обычными. Была еще вероятность, что что-то распылили в воздухе, но опять же, доставив с поверхности в лабораторию одного из вражеских роботов, не было обнаружено ни намека на изменение его строения, чтобы он мог использовать воздушно-капельную инфекцию.

Девушка не стала докладывать своему отцу, брату и уж тем более Альберту, что собирается на Спасскую. Тем не менее она воспользовалась своим положением дочери Полковника и одного из создателей противоядия, и таким образом получила доступ в палату «процветающего». Теперь замок реагировал и на ее прикосновение. Дежурного девушка предупредила, чтобы тот не докладывал Вайнштейну о ее визите, и что ее посещение запланировано. Якобы именно она являлась тем врачом, который должен был произвести осмотр.

Первым делом ее внимательный взгляд задержался на лице Лескова. Дмитрий был бледен от потери крови, но в целом выглядел абсолютно нормально. Затем девушка осторожно коснулась его шеи, проверяя пульс. Жара у парня тоже не было, а сердце билось ровно.

Заметив цепочку с золотым крестиком на груди Лескова, Эрика мысленно усмехнулась:

«Ну точно как в лихие девяностые. Грабим, обманываем, убиваем, а Богу молимся».

Наверное, если бы не стойкая неприязнь к этому парню, она бы еще отметила его внешность. Наверное, он бы даже был в ее вкусе, если бы не все остальные бонусы, которые прилагались к его внешности в виде характера и репутации.

Бросив на спящего еще один быстрый взгляд, Эрика наконец приступила к главному — осмотру раны на левой руке Дмитрия. Она извлекла из кармана халата хирургические перчатки, простерилизованные ножницы и марлевый бинт.

«Альберт наверняка сочтет меня легковерной дурочкой», — подумала она, осторожно разрезая бинт на руке Лескова. «Но в любом случае, уже все равно пора делать перевязку».

Наконец ткань послушно разошлась в стороны, открывая рану, и в тот же миг девушка едва не выронила ножницы от изумления. Сильно побледнев, она не сводила испуганного взгляда с той самой «корки», о которой рассказывала Кристина. Вот только это не было «коркой». Эрика отчетливо видела пластины чешуи, которые плотно покрывали рану. Они были благородного темно-синего цвета, который у основания пластины плавно перетекал в черный. Эту чешую можно было сравнить с рыбной, так как чешуйки частично покрывали друг друга, но были заметно крупнее. Узор, подобно змеиному, на них отсутствовал.

Потрясенная, Эрика так и замерла, словно боялась пошевелиться.

«Что это такое?» — лихорадочно думала она. Впервые за всю свою практику она видела нечто подобное. Ходили слухи, что американские и японские ученые ставили опыты на людях, пытаясь придать им какую-то новую способность, но ничего из этого до сих пор не подтвердилось. Но, быть может, все было настолько засекречено, что любая утечка немедленно высмеивалась и поэтому воспринималась, как очередная «сенсация» желтой прессы. Ведь так было всегда. Если хочешь обмануть человека, положи правду перед его лицом и начни смеяться над ней. Быть может, «процветающие» что-то вкалывали и себе? Что-то такое, что каким-то образом препятствовать потери крови? Ведь, если подумать, с таким количеством ран переливание Лескову было жизненно необходимым. Но вместо этого Альберт сцепился с другими врачами, запер Лескова в отдельной палате и запретил к нему заходить. То, что Вайнштейн был в курсе, что происходит с Дмитрием, девушка уже не сомневалась.

Эрика снова бросила быстрый взгляд на Лескова, но, к счастью, тот продолжал безмятежно спать.

«Что же они с тобой делали?» — подумала девушка. Впервые за все это время она внезапно посмотрела на Лескова не как на жадного до денег «процветающего», а как на человека, над которым проводились какие-то непонятные эксперименты. Вайнштейн как-то упоминал, что Лесков был выходцем из детдома. У него не было родителей, которые могли за него заступиться, и он не обладал громкой фамилией. Скорее всего его использовали, как лабораторную крысу, еще в детстве, зная, что всем наплевать на какого-то там безродного ребенка.

Девушка продолжала изучать взглядом странную чешую, не смея коснуться ее без перчатки. Но ей было ужасно интересно, какая она на ощупь. Выглядела грубой и жесткой.

«Из чего же она состоит?», — думала девушка. Она осторожно провела пальцем по краю раны. «Господи, неужели такое действительно существует?»

В тот же миг она вздрогнула. Дмитрий пошевелился и приоткрыл глаза. На секунду в них отразилось удивление.

«Что здесь делает эта женщина?»

А затем боковым зрением он заметил темно-синее пятно на своей левой руке и к своему ужасу понял, что эта Эрика видела то, что он и Альберт так отчаянно пытались скрыть — злополучную чешую.

Дмитрий дернулся и здоровой рукой поспешно натянул одеяло, пытаясь скрыть рану.

— Какого черта вы здесь делаете? — с трудом сдерживая злость, спросил он. Его глаза встретились с глазами Эрики, вот только испуг, который было промелькнул на лице девушке, уже исчез.

— Не слишком вежливо так разговаривать с тем, кто проявил о вас заботу, — нарочито холодно произнесла она.

— Вас никто не просил. Альберт знает, что вы здесь?

— Думаю, вы ему расскажете, — девушка мысленно порадовалась тому, что Лесков слаб и вряд ли сможет ей что-то сделать.

— Тогда я повторю свой вопрос: какого черта вам здесь надо?

— А чем вы, собственно, недовольны? — спросила девушка.

— Сначала вместе с Вайнштейном сочиняете какую-то невнятную историю, видимо, решив, что все вокруг вас — беспросветные идиоты. А потом удивляетесь, что кто-то вам не поверил?

— Так это любопытство, — с насмешкой в голосе произнес Дмитрий. — А я думал, это вас папочка сюда прислал.

— Оставим моего папочку в покое, — прохладным тоном ответила Эрика. — Он вообще не в курсе, что я здесь. Никто не в курсе. Так что вместо того, чтобы закатывать сцену, мы могли бы договориться.

«Вот сука!» — зло подумал Лесков. «Мне еще с тобой договариваться?»

Ему наконец удалось немного приподняться на постели, и он мрачно поинтересовался:

— И вы якобы будете молчать?

— На определенных условиях.

— Ну так озвучьте, будьте любезны.

Сарказм в голосе Лескова девушке не понравился, и она ответила ему той же насмешкой:

— Главное, не нервничайте. Вам сейчас вредно… Так и быть, я буду милой и очаровательной и никому не скажу, кто вы. А вы взамен дадите мне полную информацию касательно вашей странной чешуи и позволите мне провести несколько исследований.

Давно Дмитрия так не выводили из себя. Ему безумно захотелось внушить этой самоуверенной дряни что-нибудь настолько издевательское, чтобы она потом до конца жизни сгорала от стыда. Вот только этим ничего не исправишь. Стерва знала про чешую и теперь ей нужно было либо внушить желание выпить цианистый калий либо согласиться на ее условия.

— Несколько исследований? — переспросил он.

— Да, всего несколько невинных исследований. Обещаю, вас никто не обидит.

— Послушай меня, девочка, — начал было Лесков, но Эрика немедленно перебила его.

— Я вам — не девочка! — ледяным тоном произнесла она. — Если ваш организм может хоть как-то помочь разработать лекарство для ускорения регенерации у раненых солдат, клянусь Богом, я сделаю все, чтобы вы стали моей лабораторной крысой!

— Ты даже не понимаешь, с кем связываешься, — угрожающе тихо произнес Лесков.

— Ну вот и проверим. Подумайте над моими словами. Вечером я снова вас навещу. Я бы предложила перевязать вам рану…

— Убирайтесь отсюда!

— Выздоравливайте, Дмитрий.

С этими словами девушка обворожительно улыбнулась, после чего покинула комнату. В коридоре она столкнулась с Альбертом и, с трудом сдерживая гнев, произнесла:

— Если ты хочешь сохранить наши дружеские отношения, встретимся через полчаса в твоем кабинете. И не вздумай мне больше врать!

— Эрика, а что слу…, - начал было ошарашенный Вайнштейн, но тут же осекся. До него вдруг дошло, что дочь полковника явно неспроста разгуливает по этому коридору. Больше не проронив ни слова, он поспешил в палату Дмитрия.

— Она была у тебя? — вырвалось у Альберта, когда он увидел мрачного, как грозовое небо, Лескова, рядом с которым на полу валялась разрезанная повязка. — Только не говори, что это она сделала…

— Альберт, — голос Дмитрия тоже прозвучал совсем недружелюбно, а глаза окрасились в медно-янтарный цвет. — Если ты не хочешь до конца жизни считать себя фламинго, окажи любезность: почини этот гребаный замок!