Дети Линзы-2: Линзмены второго уровня

Глава 18 ПЕРВЫЙ МИНИСТР ФОССТЕН

В черном пространстве мерцали звезды, но все они были чересчур мелкими.

— Что вы думаете об этом, сэр Остин? — спокойно спросил Киннисон, — Признаюсь, у меня нет ни одной дельной мысли.

Кардинг беспомощно уставился на него и, не ответив, медленно опустился в кресло.

— Ну вот, — взглянув на часы, добавил линзмен, — время здесь тоже словно обезумело. Посмотрите на стрелки — они крутятся с разной скоростью и в разных направлениях.

— Да-да, очень интересно, — пробормотал ученый. — Удивительное, загадочное явление.

— Я спросил вас о другом. Взгляните еще раз на экран внешнего обзора. Что вы думаете о звездах?

— Они очень необычны, я бы даже сказал — уникальны. Ни одного знакомого созвездия. Но для того чтобы заняться ими, мне нужны более полные исходные данные. Что, если нам приблизиться к одной из звезд и провести систематическое исследование?

— Гм-м… — Киннисон недоуменно уставился на физика — ну что за человек! — Вы не поняли, где мы находимся? — И, уловив немой вопрос Кардинга, связался с командирской рубкой:

— Гендерсон?

— Да, шеф.

— Возьми курс на ближайшую звезду, а когда мы подлетим к ней, то перейди на инерционный режим.

— Слушаюсь, шеф.

Через некоторое время произошла новая неожиданность. Как только «Неустрашимый» перешел на инерционный режим полета, экраны внешнего обзора внезапно потемнели. Тысячи звезд, еще секунду назад светившиеся на них, бесследно исчезли.

— Что такое?… Во имя всех преисподен Вселенной, что все это значит? — удивленно воскликнул Киннисон.

Вместо ответа Кардинг подошел к одному из экранов и щелкнул тумблером, переставив его из положения «визуальный обзор» в положение «изображение ультра». Звезды появились так же неожиданно, как и исчезли.

— Не может быть! — запротестовал линзмен. — В инерционном режиме нельзя лететь быстрее скорости света! Абсолютно невозможно!

— В мире нет ничего невозможного, мой юный друг. Мы можем говорить лишь об относительной невозможности того или иного события, — поправил его ученый. — Например, данное пространство. Как я вижу, ты еще не понял, что оно не подчиняется законам трехмерной системы координат.

Киннисон глубоко вздохнул. Он хотел поспорить с ученым, но, взглянув в его невозмутимое лицо, не стал возражать.

— Вот так-то лучше, — одобрительно заметил Кардинг. — Не поддавайся эмоциям — они мешают научному мышлению. Ничего не принимай на веру и не спеши с выводами, — любая из ошибок обрекает исследователя на неудачу. Каждая гипотеза, милый юноша, должна основываться на фактах; избегай власти предрассудков и личных предубеждений.

Киннисон подумал о том, что почти вся команда «Неустрашимого» могла выйти из-под контроля, если бы узнала о случившемся. Он и сам чувствовал, что недалек от паники. Один лишь Кардинг выглядел на удивление спокойным и даже бесстрастным — как будто проводил очередное исследование в своем собственном кабинете.

— Тогда объясните мне, что происходит. Только, пожалуйста, покороче.

— На протяжении столетий наши горе-мыслители строили теории о возможном существовании параллельных миров — целого ряда пространств, пребывающих в одном и том же гипотетическом гиперконтинууме. Я никогда не тратил сил на подобные фантазии. Однако полученные нами данные открывают обширные области для научных исследований. Теперь совершенно очевидны по меньшей мере два факта: изменчивость времени и несостоятельность наших так называемых законов движения. Различные пространства — различные законы.

— Но, вылетев из босконской гиперпространственной трубы, мы какое-то время оставались в своем пространстве, — напомнил Киннисон. — Каково ваше мнение?

— Я еще не думал, — отрезал Кардинг. — Однако две возможности должны быть вполне очевидны даже для твоих слабых извилин. Первая — корабль захватил с собой какую-то часть нашего пространства, которая окружала его до тех пор, пока мы не выключили генераторы Бергенхольма. Вторая — за выходом из трубы следит какая-то специальная станция, которая управляет пространством каждого появляющегося на выходе объекта. В последнем случае возникает третья возможность — люди или какие-то существа на станции заподозрили, что мы преследуем Кандрона, и, когда тот совершил посадку, переправили нас в другой континуум. Может быть, они поступили так, зная, что отсюда еще никто не возвращался. Впрочем, могут быть и другие объяснения случившегося. Не забывай, у нас слишком мало данных, на основании которых можно сформулировать достоверную научную теорию. Истина всегда открывается как результат кропотливых исследований и наблюдений.

Киннисон еще раз обреченно вздохнул — ученый просто невыносим! Он вызвал первого пилота.

— Генри, переходи на свободный режим. Нам нужно совершить посадку на какой-нибудь планете, иначе не удастся вернуться. Посадку совершай в свободном режиме. Внимательно смотри за генераторами Бергенхольма — если они отключатся, то может произойти непоправимое.

Затем Киннисон связался с Торндайком.

— Берн? Нам нужны персональные нейтрализаторы. Ребятам придется поработать в безынерционном режиме.

Он объяснил обоим линзменам, что случилось и что им предстоит делать.

— Ты правильно понял основную идею, Киннисон, — похвалил его Кардинг. — Да, чтобы вернуться в нормальные условия, нужно построить станцию вне корабля. Но ведь для постройки станции необязательно искать планету, астероид или какое-то другое небесное тело.

— Как так — необязательно?

— А вот так. Мы можем использовать «Неустрашимый» в качестве опоры для гиперпространственной трубы, а вернуться в космических лодках.

— Что? Бросить корабль? И затратить уйму времени на сооружение лодок?

— Конечно, лучше было бы найти какую-нибудь планету. Но я предлагаю наиболее простой выход из сложившейся ситуации. Ты не способен оценить мой совет, потому что не привык мыслить логически. Не знаю, научу ли я тебя когда-нибудь рациональным поступкам и методам исследований.

«Ну что за человек!» — подумал Киннисон и, сделав над собой героическое усилие, сказал:

— Ладно! Отложим этот разговор.

К немалому удивлению Киннисона, пилоты довольно быстро нашли планету для посадки, которая оказалась весьма необычным космическим телом. Планета не правильно совершала движение, имела необычный вид и не правильно отражала сигналы детекторов. На ней не было ни воды, ни воздуха. Ее поверхность состояла из крупных и мелких сросшихся кристаллов, преимущественно — металлов. Киннисон объявил, что на планете действуют искаженные законы природы.

— Вовсе нет! — возразил Торндайк. — Время здесь течет с постоянной, хотя и неизвестной нам скоростью, а металлы вполне пригодны для различных целей, например, как изоляционный материал. Или ты об этом не подумал? Что быстрее: гасить скорость нашего корабля, которая составляет пятнадцать световых лет в час, или построить излучатель из материалов, имеющихся под руками? И что случится, если мы с такой скоростью вернемся в свое пространство?

— Полагаю, лучше будет воспользоваться местными материалами. Но только поосторожнее обращайтесь с ними, ребята!

Осторожность и в самом деле необходима — ни одна частица материи с корабля не должна попасть в возводимую конструкцию, и ни одна пылинка с планеты ни в коем случае не должна оказаться на борту «Неустрашимого».

Работа была несложной. Кардинг знал, что нужно делать, а Торндайк — каким образом осуществить замысел ученого. В трюме «Неустрашимого» нашлось все необходимое оборудование, а вокруг было достаточное количество материалов.

Нет, не работа истощала силы Киннисона. Он уставал от неусыпного наблюдения за тем, чтобы ни на одно мгновение не отказали персональные нейтрализаторы, которыми пользовались патрульные, высадившиеся на планету. Он еще не потерял ни одного человека, но не мог избавиться от мрачных опасений, что кто-то из его парней коснется металлической поверхности, обладающей относительной скоростью пятнадцать световых лет в час! Он отчаялся проверять и перепроверять, чтобы частицы корабля и планеты по какой-либо случайности не поменялись местами.

Киннисона приводило в отчаяние то, о чем не подозревал никто, кроме двух членов экипажа: Кардинг со всеми своими математическими знаниями не мог найти дорогу обратно! Он не говорил с ученым на эту тему. Киннисон понимал, что без знания основных характеристик своего нормального пространства они никогда не вернутся в привычный пространственно-временной континуум. И чем глубже Кардинг погружался в свою неразрешимую проблему, тем большее отчаяние охватывало Киннисона. Но трудности линзмена разрешились совершенно неожиданно.

— Ах, вот ты где, землянин Киннисон, — я раздумывал над твоей проблемой почти двадцать девять секунд по вашему времени, — прозвучал знакомый голос в глубине его мозга.

— Ментор! — воскликнул Киннисон и, облегченно вздохнув, подумал:

— Слава Клоно, что ты нашел нас! Но как тебе удалось? Откуда ты узнал, что мы здесь?

— Найти было несложно, — спокойно ответил эрайзианин. — Раз тебя не было в твоем обычном пространстве, я мысленно восстановил весь ход событий, которые могли привести тебя только туда, где ты сейчас находишься. Что касается вашего возвращения, то вы все делаете правильно. Я мог бы сообщить тебе дополнительную информацию, но, поскольку ты не обладаешь определенными навыками научной работы, лучше не загружать твой мозг математическими выкладками. Вступи в телепатический контакт с сэром Остином Кардингом, и я передам ему все, что нужно.

Киннисон выполнил просьбу Ментора, но сам почти ничего не понял из разговора, при котором был вынужден присутствовать. Ведь Кардинг умел думать на универсальном математическом языке, а эзотерические символы этого языка были доступны далеко не каждому. Линзмен даже не пытался вникнуть в них. Он понял только, что эрайзианин обяснил ученому отличительные характеристики огромного числа параллельно существующих пространств.

Когда Ментор закончил сеанс телепатической связи, ученый немедленно приступил к налаживанию аппаратуры, которая уже была сконструирована на планете.

Как только были закончены последние приготовления, все патрульные спешно поднялись на борт «Неустрашимого». Были уничтожены все защитные костюмы и нейтрализаторы. Корабль постепенно перевели в инерционный режим, и скорость метеоритов, ударявшихся о его броню, не превышала скорости света. Затем были включены мощные генераторы, и огромный супердредноут отправился в межпространственный полет. Через некоторое время началось ускорение, еще немного позже корабль стал тормозить. И в том и в другом случае члены экипажа не покидали антигравитационных кресел, помогавших переносить чудовищные перегрузки. Наконец на экранах внешнего обзора появились знакомые очертания созвездий.

— Мы спасены! — — воскликнул Киннисон, убедившись в том, что они находятся в «настоящем» космосе, в нескольких парсеках от того места Второй галактики, откуда отправились в путь. — Во имя Клоно, вы все рассчитали правильно, сэр Остин! Не удивлюсь, если вас выберут главой Ассоциации ученых!

— Располагая всей необходимой информацией, это было нетрудно сделать, — скромно заметил Кардинг. Тем не менее он очень гордился собой, и похвала линзмена весьма польстила его самолюбию.

— Ну, теперь мы прежде всего должны узнать, какой сейчас день и час, — продолжил Киннисон, направляя луч связи на опорный пункт Патруля, находившийся на Кловии.

— Лучше спроси у них, какой год, — мрачно добавил Гендерсен. Пессимизм первого пилота объяснялся тем, что он ожидал известий об Иллоне, которая осталась на Земле, и о рождении своего первенца.

Оказалось, что по фраллийскому времени прошла всего лишь неделя со дня их исчезновения. Такой исход событий вполне устраивал Киннисона — он боялся, что потерял не меньше месяца. Недельное же отсутствие не требовало от него особых объяснений.

После терапевтического вмешательства разум каждого фраллийского офицера был пополнен воспоминаниями о том, что они делали, покинув свою планету. Разумеется, их представления о событиях прошедшей недели не во всем совпадали, но не появилось и противоречий. Кроме того, операции почти не оставили шрамов и не прервали ни одной цепочки в памяти босконцев.

«Неустрашимый» взял курс на Кловию, быстроходный корабль цвильников направился к Фраллу. Команда Киннисона проснулась — никто и не заподозрил, что проспал целую неделю, — и приступила к своим обычным обязанностям.

Сразу после посадки на Фралле Киннисон явился в штаб и, не преувеличивая, но и не умаляя своих личных заслуг, доложил о выполнении задания. Киннисон сообщил, что они обнаружили шпионскую лодку Патруля вблизи Линии Номер Девять, пустились за ней в погоню и вынудили вступить в бой. Лодка была уничтожена, и в ее обломках найдены важные документы, которые следует передать в Управление космической разведки. Киннисон знал, что его сообщению поверят, так как оно полностью соответствовало тому, что его спутники сообщат своим боссам.

Полковник сделал все, что от него зависело. Со всеми положенными церемониями майор Траска Ганнель был представлен ко двору тирана. Ему вручили непроницаемую для следящих лучей коробку с личным опознавательным знаком. Киннисон с радостью принял ее — теперь он мог носить Линзу с собой, а не прятать в тайнике.

Направляясь на первую встречу в кабинете советников, линзмен был готов в любую секунду использовать всю смертоносную силу своей мысли. Он не был знаком с Алконом, но знал, что тот обладал такой мощной мыслезащитой, какой не позволялось иметь ни одному другому существу его империи. Киннисону предстояло вступить в очень опасную игру. Он не хотел, чтобы какой-либо цвильник прочитал его мысли, и в то же время не должен возбуждать подозрений в том, что тоже имел непроницаемый мыслезащитный экран.

Приблизившись к комнате, где собирались советники, Киннисон внезапно почувствовал, что какая-то неведомая сила заставляет его склонить голову. Он знал — такой проверке подвергались все, кто приходил к тирану, и не стал сопротивляться гипнозу, не подав виду, что заметил его действие. Он лишь проанализировал его характер и мощность. Ладно, — он позволит Алкону поверхностно контролировать его мысли и не будет излишне доверять тому, что увидит.

Киннисон вошел в комнату. До начала заседания он успел изучить разум всех советников. Те оказались довольно заурядными офицерами с самым обычным уровнем мышления. Теперь предстояло осторожно прощупать первого министра Фосстена — он много слышал о нем, но еще не встречался с ним. Наконец он сосредоточился… и ничего не узнал — даже не прикоснулся к разуму первого министра. У того тоже был мыслезащитный экран — такой же эффективный, как и у Киннисона.

Своим глазам Киннисон не мог доверять, — а что покажет внутреннее зрение? Когда он опробовал на Алконе, то увидел его руки, ноги и торс. Алкон был абсолютно реален и присутствовал на совещании собственной персоной. Линзмен снова обратился к премьеру — и тут же поспешил скрыть свое внутреннее зрение. Восприятие было блокировано, если верить глазам, на коже министра!

Во имя всех преисподен Вселенной, что бы это значило? Из всех известных ему систем только мыслезащитный экран способен препятствовать внутреннему зрению. Он напряженно думал. Разум Алкона довольно слабый. Бесспорно, кто-то оказывал на него влияние. У людей и похожих на них существ мыслезащитный экран не возникает сам собой, без постороннего вмешательства. Вероятно, эйчи или суперэйчи, к которым принадлежал Кандрон, основательно поработали над его разумом. Может быть… но хуже всего, если это Кандрон. Босс Алкона! Возможно, даже вообще не человек! Ясно, что он, а не Алкон, установил гипнотическое поле перед входом в комнату. А может, тоже сделали эйчи? Нет, холоднокровные, боящиеся только кислорода чудовища решили бы, что в случае опасности они сумеют сами защитить Алкона. Кто же тогда? Наверняка какой-то монстр. Вероятно, с подобным типом Киннисон еще не встречался. Может быть, он управляет тираном на расстоянии? Возможно, но не обязательно. Он мог быть и, видимо, был здесь, внутри куклы или внутри фантома, — во всяком случае, внутри того, что всем представлялось первым министром — во имя Клоно, иначе не могло быть!…

— А каково мнение майора Ганнеля? — спросил первый министр и одновременно начал читать мысли Киннисона.

Киннисон, знавший, что советники обсуждали вопрос о вторжении в Первую галактику, сделал вид, будто подбирает в уме наилучший вариант ответа. Но защищенная часть его мозга не переставала напряженно думать. Если первый министр не был тем, за кого себя выдавал, то, конечно, намеревается проверить Киннисона, сравнив его слова с мыслями.

— Как новичок в комитете советников, я не могу настаивать на своем мнении, — наконец медленно, как бы нерешительно, проговорил линзмен. — Тем не менее должен сказать, что лучшей тактикой сейчас была бы консолидация наших сил внутри Второй галактики.

— Значит, вы не советуете начинать немедленные действия против Земли? — спросил первый министр. — Почему?

— Я считаю, что именно такие близорукие и поспешные решения были главной причиной наших недавних неудач. Время для нас не является самым важным фактором — Великий План разработан в расчете не на дни и годы, а на века и тысячелетия, — и мне представляется вполне очевидным тот факт, что наибольших успехов мы добивались тогда, когда осуществляли экспансию осмотрительно и не торопясь. Поэтому полагаю, что сейчас нам нужно надежно закрепиться на всех завоеванных планетах — иначе мы не сможем их удержать.

— Отдаешь ли ты себе отчет в том, что критикуешь всех верховных руководителей, которые несут ответственность за военные действия? — ядовито спросил Алкон.

— Да, вполне, — холодно ответил линзмен. — Меня спросили, и я высказал свое мнение. Наши руководители просчитались, разве нет? Если бы они достигли цели, которую ставили перед собой, то в нашем сегодняшнем совещании не было бы никакой необходимости. Да, они просчитались. Просчитались настолько, что теперь их нужно не критиковать, а заменить новыми — теми, кто способен исправить допущенные ими ошибки.

Бомба взорвалась. Присутствовавшие молчали, но в их мыслях смешались возмущение, гнев и страх за самих себя И посреди общего переполоха линзмен различил холодное одобрение первого министра.

Когда майор Траска Ганнель возвращался домой, ему были совершенно ясны два вывода:

Первое — нужно свергнуть Алкона и самому стать тираном Фралла. Планету нельзя ни атаковывать, ни уничтожать. Слишком много загадочных нитей тянулось от нее в неизвестность. Главное, на ней столько нужной информации, что ни одно разумное существо не сможет внимательно изучить ее за всю свою жизнь.

Второе — если он хочет сохранить жизнь, то нужно держать все свои детекторы настроенными на максимальную чувствительность. Шутить с первым министром так же опасно, как играть со ста килограммами йодида азота!