Дети крови и костей

Глава первая. Зели

Выбери меня.

Я сдерживаюсь, чтобы не закричать. Вонзаю ногти в посох, вырезанный из марулы, и сжимаю изо всех сил, чтобы он не дрожал. Капли пота стекают по спине – не знаю почему: из-за утренней жары или оттого, что сердце вот-вот выскочит из груди. Уже много лун, как меня пропускали.

Сегодня все должно быть иначе.

Я заправляю снежно-белую прядь за ухо и стараюсь сидеть неподвижно. Как всегда, Мама Агба выбирает медленно, вглядываясь в каждую из нас, пока мы не начинаем ерзать. Она хмурит брови, морщины на бритой голове становятся глубже. Темнокожая, в неярком халате, Мама Агба ничем не отличается от других старух в деревне. Сложно представить, что женщина ее возраста может обладать столь пугающей силой.

– Кхм, – Йеми прокашливается у входа в ахэре[1] – не слишком тонкий намек, что она уже прошла испытание. Ухмыляется и крутит свой вырезанный вручную посох, готовая встретиться взглядом с той, кого намерена победить в поединке на право считаться взрослой. Большинство девочек боится сражаться с Йеми, но я хочу этого всем сердцем. Я тренировалась. Я готова.

Я знаю, что смогу одолеть ее.

– Зели.

Хриплый голос Мамы Агбы разрушает тишину. В ответ раздается общий вздох облегчения – вздох тех пятнадцати, которых не выбрали. Эхо моего имени блуждает в затянутых тканью стенах тростниковой ахэре, пока я наконец не понимаю, что Мама Агба назвала меня.

– Правда?

Она причмокивает губами:

– Я могу выбрать еще кого-нибудь…

– Нет! – Я вскакиваю на ноги и быстро кланяюсь. – Спасибо, Мама. Я готова.

Темнолицые воспитанницы расступаются, когда я иду сквозь толпу. Концентрируюсь на том, как под босыми ногами пружинит тростниковый пол, ловлю отдачу. Мне нужно выиграть этот поединок, пройти инициацию.

Я ступаю на черную циновку – край арены – и Йеми кланяется. Она ждет ответного поклона, но ее взгляд лишь разжигает во мне ярость. В ее стойке нет уважения, нет обещания честной схватки. Она думает, если я предсказательница, то ниже ее.

Думает, я проиграю.

– Поклонись, Зели.

Несмотря на приказной тон Мамы Агбы, я не могу заставить себя пошевелиться. У меня перед глазами восхитительные черные волосы Йеми. Ее кокосовая кожа гораздо светлее моей. Цвет лица у нее нежно-коричневый, как у оришан, что ни дня не работали на солнце – привилегия, оплаченная деньгами отца, которого она ни разу не видела. Аристократа, с позором изгнавшего свою незаконнорожденную дочь в нашу деревню.

Я расправляю плечи и выпячиваю грудь – распрямляюсь, хотя нужно кланяться. Лицо Йеми выделяется в толпе предсказательниц со снежно-белыми волосами. Предсказательниц, обязанных склоняться перед такими, как она, снова и снова.

– Зели, не заставляй меня повторять.

– Но Мама…

– Поклонись или выйди из круга. Ты тратишь наше время.

Выбора нет. Я сжимаю зубы и сгибаюсь в поклоне. Неприятная ухмылка появляется на лице Йеми.

– Неужели это так трудно? – Она вновь кланяется для ровного счета. – Если уж собираешься проиграть, сохраняй достоинство.

Приглушенные смешки раздаются в толпе, но стихают, оборванные резким жестом Мамы Агбы. Я посылаю им убийственный взгляд, прежде чем сфокусироваться на сопернице.

Посмотрим, кто будет смеяться, когда я выиграю.

– По местам.

Мы расходимся по разным углам циновки, носком поднимаем посохи с пола. Усмешка Йеми исчезает, она прищуривается. В ней просыпается инстинкт убийцы.

Мы смотрим друг другу в глаза, ожидая сигнала. Я боюсь, что Мама Агба будет тянуть целую вечность, но она наконец кричит.

– Начали!

Внезапно мне приходится защищаться.

Прежде чем я успеваю атаковать, Йеми бросается вперед со скоростью гепанэра[2]. Ее посох взлетает над головой и в следующую секунду оказывается у моей шеи. Девочки за спиной ахают, но я не пропускаю удар.

Йеми, может, и быстрая, но я могу быть еще быстрей.

Когда ее посох приближается, я выгибаюсь, как только могу, уклоняясь от удара. Моя спина еще согнута, когда Йеми бьет снова, опуская посох с невиданной силой.

Я бросаюсь в сторону и перекатываюсь по полу – ее посох приземляется на циновку рядом со мной. Йеми отскакивает назад, чтобы ударить вновь, пока я пытаюсь найти опору.

– Зели, – предупреждает Мама Агба, но мне не нужна ее помощь. Рывком я встаю на ноги и поднимаю посох, блокируя следующий удар Йеми.

Посохи сталкиваются с громким стуком. Тростниковые стены содрогаются. Дерево в руках еще гудит от удара, когда Йеми поворачивается, нацелив оружие на мои колени. Я отталкиваюсь опорной ногой, взмахнув руками, делаю кувырок, перелетаю через ее посох и вижу первую дыру в защите – мой шанс перейти к нападению.

– Ну, – реву я, пользуясь моментом, чтобы нанести удар. – Давай…

Но посох Йеми сталкивается с моим, останавливая атаку в ту же секунду, когда она началась.

– Терпение, Зели, – кричит Мама Агба. – Сейчас не время для нападения. Наблюдай и отвечай на удары противника.

Проглотив стон, я киваю и отступаю.

«У меня еще будет шанс, – убеждаю я себя. – Нужно просто подождать…»

– Правильно, Зел, – Йеми говорит так тихо, что только я могу ее слышать. – Слушайся Маму Агбу. Будь хорошей мушкой.

Вот оно.

Это слово.

Гадкий, унизительный намек, брошенный Йеми небрежно, с наглой ухмылкой на губах.

Не успев подумать как следует, я делаю выпад, и посох останавливается в волоске от живота соперницы. Теперь меня ждет печально известная трепка Мамы Агбы, но страх во взгляде Йеми того стоит.

– Эй! – Она оборачивается к Маме Агбе, чтобы та вмешалась, но времени жаловаться нет. Я вращаю посохом так быстро, что глаза моей противницы округляются, а затем вновь бросаюсь в атаку.

– Это не по правилам! – кричит Йеми, упав на колени, чтобы избежать моего удара. – Мама…

– Разве она должна сражаться за тебя? – смеюсь я. – Давай, Йем. Если собираешься проиграть, сохраняй достоинство!

Глаза Йеми полны гнева, как у рогатой леонэры, готовой атаковать. Она крепко сжимает посох, желая отомстить за унижение.

Начинается настоящая схватка.

Стены ахэре гудят, когда наше оружие сталкивается снова и снова. Мы обмениваемся ударами, пытаясь найти дыру в обороне и шанс нанести решающий удар. У меня появляется возможность, и…

– У-у-ух!

Я с хрипом сгибаюсь пополам и отлетаю назад. К горлу подступает тошнота. Кажется, что Йеми, помимо прочего, сломала мне ребра, но боль в животе ощущается сильнее.

– Стойте…

– Нет! – хрипло обрываю я Маму Агбу, буквально заставляя себя дышать, и поднимаюсь, держась за посох. – Все в порядке.

Я еще не сдалась.

– Зели, – начинает она, но Йеми не терпится закончить. Она подлетает ко мне, пылая от ярости, и ее посох свистит в волоске от моей головы. Едва я ухожу из-под удара, как она отбегает для новой атаки. Но прежде, чем успевает развернуться, я обхожу ее, ударив посохом в грудь.

– О! – Йеми хватает ртом воздух. Ее лицо искажается от боли и шока. Никто еще не бил ее в поединках у Мамы Агбы. Она не знает, что это такое.

И прежде, чем Йеми успевает перевести дыхание, я вращаю посохом и бью прямо в живот. Собираюсь нанести последний удар, когда бордовые полотнища над входом в ахэре распахиваются.

Биси вбегает внутрь – белые волосы развеваются за спиной, грудь ходит вверх-вниз, когда она обменивается взглядом с Мамой Агбой.

– Что случилось? – спрашивает та.

В глазах Биси стоят слезы.

– Прости, – хнычет она. – Я заснула… Я не…

– Выкладывай, дитя.

– Они идут, – наконец выкрикивает Биси. – Они близко, у самой деревни!

С секунду я не могу дышать. Другие, кажется, тоже. Страх парализует каждую частичку наших тел.

Затем желание жить берет верх.

– Быстрей, – шипит Мама Агба. – Поспешим!

Я поднимаю Йеми на ноги. Она еще задыхается, но у меня нет времени, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Беру ее посох и начинаю собирать другие.

Ахэре охватывает хаос: все спешат скрыть, что на самом деле происходит в этих стенах.

В воздух взлетают полотна яркой ткани. Кто-то достает тростниковых манекенов. В такой спешке нельзя понять, успеем ли мы замести следы вовремя. Я стараюсь сосредоточиться на своем задании: спрятать посохи под циновку, чтобы их не нашли. Как только заканчиваю, Йеми сует мне в руку деревянную иголку. Когда бегу на свое место, полотнища над входом в ахэре распахиваются вновь.

– Зели, – рычит Мама Агба.

Я замираю. Все глаза в ахэре устремлены на меня. Не успеваю я сказать и слова, как Мама Агба дает мне подзатыльник. Я вздрагиваю от резкой боли.

– Оставайся на месте, – бросает она. – Тебе нужно работать в любых условиях.

– Мама Агба…

Она склоняется ко мне, и я читаю в ее глазах: это не по-настоящему. Мое сердце стучит, как безумное. Все, что происходит, – игра. Возможность купить нам время.

– Прости, Мама Агба. Прости меня.

– Просто возвращайся на свое место.

Я сдерживаю улыбку и виновато склоняю голову, стараясь незаметно рассмотреть вошедших стражников. Тот, что ниже ростом, смугл, как Йеми, подобно большинству солдат в Орише, – у него коричневое, словно изношенное кожаное изделие, лицо и густые черные волосы. Хотя мы всего лишь девчонки, он держит ладонь на эфесе меча. Рука напряжена, словно кто-то из нас способен напасть.

Другой стражник – высокий и серьезный, куда темнее своего соратника. Он стоит у входа и смотрит в землю. Возможно, ему стыдно из-за того, что они собираются сделать. Оба с печатью короля Сарана, выбитой на железных нагрудниках. Все внутри сжимается при одном взгляде на выгравированного там снежного леонэра, напоминающего о монархе, что послал их сюда.

Напустив на себя обиженный вид, я возвращаюсь к тростниковому манекену. Ноги едва не подкашиваются от облегчения, когда я мельком оглядываю ахэре. То, что раньше было ареной, теперь похоже на лавку швеи. Рядом с каждой из нас стоят манекены, украшенные яркими тканями. Они раскроены и заколоты особым способом, придуманным Мамой Агбой. Мы сметываем швы дашики[3], как делали это годами, тихо шьем, ожидая, когда стражники уйдут.

Мама Агба ходит между рядами, осматривая работу своих учениц. Несмотря на тревогу, я ухмыляюсь тому, что она заставляет стражников ждать, отказываясь замечать их присутствие.

– Я могу вам чем-то помочь? – наконец спрашивает она.

– Время налога, – говорит тот, что темнее. – Плати.

Лицо Мамы Агбы каменеет.

– Я заплатила на прошлой неделе.

– Это не налог на торговлю, – взгляд другого стражника скользит по длинным белым волосам предсказательниц. – Содержать мух стало еще дороже. У тебя их с избытком, так что лучше раскошеливайся.

Конечно. Я стискиваю ткань на манекене так, что рукам больно. Королю мало держать предвидиц в подчинении. Ему нужно уничтожить любого, кто попробует нам помочь.

Я сжимаю зубы, пытаясь не обращать внимания на стражника и на то, как презрительно он произнес слово «муха». Неважно, что мы и так никогда не станем магами, которыми должны были стать. В их глазах мы все еще грязные личинки.

Губы Мамы Агбы превращаются в одну тонкую линию. У нее нет лишних денег.

– В прошлое полнолуние вы уже поднимали налог на предсказательниц, – пытается спорить она. – И за месяц до этого тоже.

Стражник с более светлой кожей выступает вперед и тянется за мечом, готовый напасть при первом признаке бунта.

– Может, не стоит водиться с мухами?

– Может, не стоит нас грабить?

Слова вырываются у меня изо рта прежде, чем я успеваю остановиться. Все замирают. Мама Агба превращается в статую, ее черные глаза умоляют меня замолчать.

– Предсказательницы не стали зарабатывать больше. Откуда, по-вашему, возьмутся деньги на новые налоги? – продолжаю я. – Нельзя увеличивать их снова и снова. Если так будет продолжаться, мы не сможем платить!

Стражник лениво обходит нас, и я мечтаю, чтобы в руках оказался посох. Одним ударом я сбила бы его с ног, точным выпадом раздробила бы гортань.

Внезапно я понимаю, что меч у стражника необычный. Вижу черное лезвие, блестящее в ножнах из металла, более драгоценного, чем золото.

Магацит. Сплав, изобретенный королем Сараном до рейда, созданный, чтобы ослабить нашу магию и жечь нашу плоть.

Как черная цепочка на шее мамы.

Сильные маги могут сопротивляться ему, но большинство из нас этот редкий металл истощает. Хотя во мне нет магии, которую нужно подавлять, от близости магацитового клинка сотня иголок впивается в кожу, пока стражник кружит рядом.

– Лучше бы тебе закрыть рот, девочка.

Он прав. Лучше закрыть рот, проглотить гнев. По крайней мере, так можно выжить и увидеть завтрашний день.

Он склоняется к моему лицу. Я подавляю желание воткнуть иглу в его круглый карий глаз. Может, мне стоит промолчать.

А может, ему стоит умереть?

– Ты… Цыц!

Мама Агба отпихивает меня в сторону с такой силой, что я падаю наземь.

– Вот, – она протягивает стражнику пригоршню монет. – Просто берите.

– Мама, нет…

От ее взгляда я словно превращаюсь в камень. Замолкаю и кое-как поднимаюсь на ноги, зарывшись в узорные ткани своего манекена.

Монеты звенят: стражник пересчитывает бронзовые кружочки в своей ладони. Фыркнув, он говорит:

– Не хватает.

– А должно бы, – отвечает Мама Агба с отчаяньем в голосе. – Это все, что у меня есть.

Ненависть поднимается внутри, обжигающая и острая как шипы. Это несправедливо. Мама Агба не должна умолять. Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом со стражником.

Это ошибка. Прежде, чем успеваю отвернуться и скрыть отвращение, он хватает меня за волосы.

Я кричу, и через секунду стражник швыряет меня на землю, лицом вниз, с такой силой, что у меня перехватывает дыхание.

– Может, денег у тебя и нет, – его колено упирается мне в спину, – но у тебя тут мушки на любой вкус.

Он грубо хватает меня за бедро:

– Начну с этой.

Кожа горит. Я задыхаюсь, сжимаю кулаки, чтобы унять дрожь. Хочу закричать, переломать каждую кость в его теле, но с каждой секундой слабею. Его прикосновение уничтожает меня, ту, которой я с таким трудом пыталась стать.

Я снова чувствую себя маленькой беспомощной девочкой, которая ничего не может сделать, пока солдаты утаскивают ее мать.

– Хватит! – Мама Агба отталкивает стражника, прижимает меня к груди, рыча как рогатая леонэра, защищающая детеныша. – Я отдала деньги, и это все, что вы получите. Уходите. Немедленно.

Стражника бесит ее дерзость. Рука скользит к клинку, но другой солдат удерживает его:

– Пойдем. Нам нужно уйти из деревни до заката.

Хотя темнокожий говорит спокойно, его челюсти крепко сжаты. Возможно, глядя на наши лица, он вспоминает мать или сестру, кого-то, кого тоже хотел защитить.

Другой стражник замирает, как статуя, и я не знаю, что он собирается сделать. Затем он убирает руку с эфеса и впивается глазами в Маму Агбу.

– Научи мух знать свое место, – предупреждает он. – Или это сделаю я.

Он смотрит на меня. Хотя по коже струится пот, внутри я леденею. Стражник скользит взглядом по моей фигуре, как бы предупреждая, что может у меня забрать.

«Попробуй!», – хочу огрызнуться я, но во рту пересохло. Мы молчим, пока стражники не уходят и лязг подбитых металлом сапог не исчезает в отдалении.

Силы оставляют Маму Агбу, будто свеча гаснет на ветру. Она хватается за манекен, чтобы не упасть. Из беспощадной воительницы, которую я знаю, она превращается в слабую незнакомую мне старуху.

– Мама…

Я спешу ей на помощь, но она отталкивает мою руку:

– Оде!

Дура, ругает она меня на йоруба – языке магов, запрещенном после Рейда. Я не слышала его так давно, что мне требуется время, чтобы понять значение этого слова.

– Что, во имя богов, с тобой не так?

Снова все глаза в ахэре устремлены на меня. Смотрит даже маленькая Биси. Но почему Мама Агба злится? Разве я виновата, что эти стражники воры?

– Я хотела защитить тебя.

– Защитить меня? – повторяет Мама Агба. – Ты знала, что твои слова ничего не изменят. Из-за тебя нас всех могли убить!

Я отступаю и спотыкаюсь, потрясенная ее резкостью. Никогда еще мне не приходилось видеть в ее глазах такого разочарования.

– Если я не могу с ними бороться, то для чего мы здесь? – Голос срывается, но я проглатываю слезы. – Что толку тренироваться, если нельзя защитить себя?

– Ради богов, подумай, Зели. Подумай о ком-нибудь, кроме себя! Кто защитит твоего отца, если ты ранишь этих людей? Кто поможет Тзайну, когда стражники решат отомстить?

Я открываю рот, чтобы возразить ей, но мне нечего сказать. Она права. Даже если я убью нескольких стражников, с армией мне не справиться. Рано или поздно меня найдут.

И уничтожат всех, кто мне дорог.

– Мама Агба? – Голос Биси похож на мышиный писк. С глазами, полными слез, она цепляется за шаровары Йеми. – Почему они нас ненавидят?

Усталость отражается в каждой черте Мамы Агбы. Она обнимает Биси.

– Они ненавидят не вас, а тех, кем вы должны были стать.

Биси прячет лицо в складки ее халата и тихо плачет. Мама осматривается, замечая, что остальные тоже едва сдерживают слезы.

– Зели спросила, зачем мы здесь. Это хороший вопрос. Мы часто говорим, как нужно сражаться, но не говорим, почему.

Мама опускает Биси на землю и жестом просит Йеми принести стул.

– Вы должны помнить, что мир не всегда был таким. Прежде все мы были едины.

Мама Агба усаживается, девочки собираются вокруг, готовые слушать. Каждый день она заканчивает урок легендой или притчей, рассказывая о прежних временах. Обычно я пробиваюсь вперед, чтобы не упустить ни слова, но сегодня стою позади – слишком виновата, чтобы приблизиться.

Мама Агба растирает руки, медленно и методично. Несмотря на то что случилось, легкая улыбка скользит по ее губам – улыбка, которую может вызвать только один рассказ. Не в силах сопротивляться, я подхожу ближе, расталкивая других девчонок. Это наша история. Правда, которую король пытался похоронить с мертвецами.

– В начале времен Ориша была страной, где счастливо жили люди, наделенные магией. Каждому из десяти кланов боги даровали способность управлять силами природы. Одни маги властвовали над водами, другие – над огнем. Встречались и те, кто умел читать мысли, и даже те, кто мог видеть будущее!

Хотя мы все, так или иначе, слышали эту историю – от Мамы Агбы или от родителей, которых потеряли, – ощущение волшебства не исчезает. Наши глаза загораются, когда Мама Агба описывает магов, способных исцелять и насылать болезни. Мы наклоняемся ближе, и она рассказывает о заклинателях, несущих свет и тьму в своих ладонях.

– Все маги рождались с белыми волосами – знаком божественного прикосновения. Они использовали свои таланты, чтобы заботиться об оришанах и были почитаемы народом. Но не каждый удостаивался милости богов, – Мама Агба обводит хижину рукой. – Поэтому день, когда новый маг появлялся на свет, становился праздником для всей страны, и люди радовались при виде белых локонов. Дети, избранные богами, не могли колдовать, пока им не исполнялось тринадцать. Пока сила не проявлялась, их называли «ибави», «божественными», «предсказанными богами».

Биси поднимает подбородок и улыбается, вспомнив происхождение нашего титула предсказательниц. Мама Агба склоняется к ней и дергает за прядь белых волос – знак, который мы все научились скрывать.

– Маги жили в Орише, становились первыми королями и королевами. В те времена на земле царил мир, но он был недолгим. Пришедшие к власти стали злоупотреблять магией, и в наказание боги лишили их своих даров. Сила в их крови иссякла, а волосы потемнели как символ греховности. Через несколько поколений любовь к магам превратилась в страх. Страх сменился ненавистью. Ненависть – жестокостью и стремлением стереть их с лица земли…

От слов Мамы Агбы в комнате словно темнеет. Все знают, что будет дальше: ночь, о которой мы не говорим и которую нам не забыть.

– До той ночи маги выживали, используя свои силы. Но одиннадцать лет назад все волшебство исчезло. Почему, известно лишь богам.

Мама Агба закрывает глаза и тяжело вздыхает:

– Вечером магия жила. Утром она погибла.

Почему, известно лишь богам?

Из уважения к Маме Агбе я сдерживаюсь. Она говорит, как все взрослые, пережившие Рейд. Покоряется воле богов, забравших у нас магию в наказание или вообще без какой-либо причины.

В глубине души я знаю правду. Поняла, увидев магов Ибадана в цепях. Боги умерли вместе с нашей магией и никогда не вернутся.

– В тот роковой день король Саран не колебался, – продолжает Мама Агба. – Он использовал слабость магов, чтобы нанести удар.

Я закрываю глаза, сдерживая слезы, которые вот-вот прольются. Цепь, накинутая на мамину шею. Кровь, стекающая в грязь…

Молчаливые воспоминания о Рейде наполняют тростниковую хижину, и воздух будто тяжелеет от горя.

Той ночью мы все потеряли своих близких – тех, что были магами.

Мама Агба вздыхает и поднимается. Собравшись с силами, снова становится той, кого мы знаем. Смотрит на девочек в хижине, словно генерал, осматривающий войска.

– Я учу пути посоха каждую, кто этого захочет, ибо в мире всегда будут мужчины, желающие причинить вам боль. Я начала тренировки для предсказательниц, дочерей умерших магов, потому что, хоть вы и не можете колдовать, вас всю жизнь будут сопровождать ненависть и жестокость. Вот почему мы здесь. Вот зачем тренируемся.

Резким движением Мама достает свой складной посох и ударяет им об пол.

– Ваши враги носят мечи. Почему я учу вас драться?

Наши голоса повторяют слова, которые Мама Агба заставила выучить наизусть:

– Ты уклоняешься, а не бьешь, бьешь, а не увечишь, увечишь, но не убиваешь. Посох не забирает жизнь.

– Я учу вас быть воинами в саду, так что вы никогда не станете садовниками войны. Я помогу вам бороться, но главная ваша сила в чувстве самообладания.

Мама оборачивается ко мне, расправив плечи.

– Вы должны защищать слабых. Это путь посоха.

Девочки кивают, а мне остается лишь опустить глаза. Я снова всех подвела и едва все не разрушила.

– Ладно, – вздыхает Мама Агба. – На сегодня достаточно. Соберите свои вещи, продолжим завтра.

Одна за другой девочки выходят из хижины, довольные, что избежали гнева. Я тоже пытаюсь ускользнуть, но сморщенная рука Мамы Агбы ложится на мое плечо.

– Останься, – приказывает она.

Последние девчонки награждают меня сочувствующими взглядами и потирают ягодицы, возможно, подсчитывая, сколько ударов плетью я получу.

Двадцать за нарушение правил боя… Пятьдесят за дерзкий разговор… Сотню за то, что нас чуть не убили…

Нет. Сотня – это слишком мало.

Я сдерживаю вздох и готовлюсь к трепке.

Все пройдет быстро, успокаиваю я себя. Закончится, не успеешь и…

– Сядь, Зели.

Мама Агба протягивает мне чашку чая, другую наливает себе. Сладкий аромат щекочет мне нос, теплая глина греет руки. Я поднимаю брови:

– Он отравлен?

Уголки рта Мамы Агбы слегка поднимаются вверх, но лицо остается строгим. Я делаю глоток, чтобы скрыть улыбку, и чувствую вкус меда на языке. Поворачиваю чашку в руках и провожу пальцами по узору из лиловых бусин по краю. У Мамы чашка такая же, но бусины на ней серебряные – украшения в честь Ойи, богини жизни и смерти.

На миг эти воспоминания отвлекают меня от Мамы Агбы и ее разочарования, но аромат чая слабеет, и кислый привкус вины возвращается. Она не должна была проходить через это. По крайней мере, не ради провидицы вроде меня.

– Прости, – я обхватываю чашку руками, не в силах поднять глаза. – Я знаю… Знаю, что все только усложняю.

Как и Йеми, Мама Агба – косиданка, оришанка, не имеющая способностей к магии. До Рейда мы верили, что боги сами выбирали, кто будет предсказателем, а кто – нет, но теперь магия ушла, и я не понимаю, почему это различие остается. Лишенная белых волос, Мама Агба могла бы жить с другими оришанами и избежать произвола стражников. Если бы она не работала с нами, они бы вообще ее не беспокоили.

Часть меня хочет, чтобы она бросила нас, избавила себя от боли. С ее талантом швеи она могла бы, наверное, заняться торговлей – это принесло бы ей прибыль, которая теперь утекает сквозь пальцы.

– Ты походишь на нее все сильнее, знаешь об этом? – Мама Агба отпивает немного чая и улыбается. – Когда ты в гневе, сходство просто пугающее. Ты унаследовала ее ярость.

Я стою, разинув рот от удивления. Мама Агба редко говорит о тех, кого мы потеряли.

Да и немногие из нас их вспоминают.

Я прячу изумление, сделав еще глоток, и киваю:

– Знаю.

Не помню, когда именно это случилось, но папа стал относиться ко мне по-другому, начал избегать моего взгляда – наверное, смотрел на меня и видел лицо убитой жены.

– Хорошо, – улыбка Мамы Агбы меркнет. – Во время Рейда ты была ребенком. Я боялась, что ты ее забудешь.

– Не смогла бы, даже если бы захотела. – Разве можно забыть мамино лицо, похожее на солнце? Я пытаюсь сохранить его в памяти. Это лицо, а не труп со струйкой крови, бегущей по шее.

– Знаю, ты бьешься за нее, – Мама Агба гладит меня по белым волосам, – но король жесток, Зели. Он скорее вырежет все королевство, чем станет терпеть ересь предсказательниц. Когда у твоего врага нет чести, нужно выбирать другой путь.

– Разве я не могу на этом пути разбить пару голов своим посохом?

Мама Агба фыркает, и морщинки вокруг карих глаз становятся глубже:

– Просто обещай, что будешь осторожна и выберешь правильный момент для битвы.

Я сжимаю руки Мамы Агбы и низко кланяюсь.

– Обещаю, Мама, что не подведу тебя снова.

– Хорошо, потому что я хочу показать тебе кое-что и не хочу об этом жалеть.

Из складок своего халата Мама Агба достает гладкий черный прут. Делает резкий взмах. Я вскакиваю, когда прут превращается в блестящий металлический посох.

– О боги, – выдыхаю я, едва сдерживаясь, чтобы не схватить это произведение искусства. Черный металл испещрен древними символами, каждый из которых напоминает об уроке, однажды преподанном Мамой Агбой. Как пчела на мед, я смотрю на акофену – знак, изображающий скрещенные клинки, мечи войны. Смелость не всегда рычит, сказала она тогда. Доблесть не всегда сияет. Мои глаза скользят к акоме, гравировке в виде смиренного сердца, что следует за мечами. Почти уверена, в тот день меня высекли.

Каждый символ возвращает меня к какому-нибудь уроку, истории, притче. Я выжидающе смотрю на Маму. Это подарок или то, чем меня сейчас накажут?

– Держи, – она вкладывает гладкий металл мне в руку.

Я ощущаю его тяжесть. Железо, способное крушить черепа.

– Неужели это по-настоящему?

Мама кивает:

– Сегодня ты сражалась, как воин, и прошла инициацию.

Я поднимаюсь, чтобы раскрутить посох над головой и прихожу в восторг от скрытой в нем мощи. Металл режет воздух, как нож, более смертоносный, чем любой из посохов, вырезанных мной из марулы.

– Помнишь, что я сказала тебе на нашей первой тренировке?

Я киваю и говорю усталым голосом Мамы Агбы:

– Если собираешься драться со стражниками, лучше научиться побеждать.

Она дает мне подзатыльник, но от тростниковых стен отражается ее теплый смех. Я протягиваю ей посох, и она ударяет им об пол. Оружие снова превращается в металлический прут.

– Ты знаешь, как побеждать, – говорит она, – просто убедись, что знаешь, когда сражаться.

Гордость, смешанная с болью, бушует в моей груди, когда Мама Агба вновь вкладывает посох мне в ладонь. Не веря своим глазам, я обнимаю ее за талию, вдыхая знакомый запах свежей ткани и сладкого чая.

Мама Агба кажется напряженной, но отвечает на объятие, смиряя мою боль. Отступает назад и хочет сказать что-то еще, но замирает, когда полотна у входа в ахэре распахиваются вновь.

Я хватаюсь за прут, готовая к драке, но узнаю в вошедшем старшего брата. Тзайн входит внутрь, и тростниковая хижина сразу становится меньше. Кажется, будто он состоит из одних мышц и сухожилий. Пот стекает с черных волос и струится по лицу. Он встречается со мной взглядом, и сердце сжимается от страшного предчувствия.

– Это касается папы.