Дети аквамарина

Пять

Договариваться о встрече с профессором Моннетом Дана не стала. Вместо этого выяснила расписание его лекций и приехала в «альма-матер» к их окончанию. Своего бывшего преподавателя она перехватила в коридоре. Виктор Моннет, профессор кафедры прикладной генетики, мало изменился за прошедшие годы. Такой же кряжистый, основательный, с мясистым носом и густыми бровями, сурово сдвинутыми к переносице. Единственно, седина теперь серебрила не только окладистую бороду, но и пышную шевелюру. Строгость профессора была напускной, поверить в неё могли разве что первокурсники.

— Здравствуйте, профессор! — Дана, улыбаясь, перегородила ему дорогу.

Мужчина остановился, внимательно осмотрел её. Улыбнулся в ответ — узнал.

— Ну, здравствуй, моё самое большое разочарование.

Дана обиженно скривила губы.

— В чём же я вас разочаровала?

— Из тебя мог получиться хороший учёный.

— То, чем я занимаюсь, тоже необходимо!

Моннет подумал, согласился:

— Верно. Пусть лучше профессионалы рассказывают обывателю о новостях науки и медицины, чем всякие... — он сделал неопределённый жест пальцами.

Дана отступила, и они пошли рядом.

— Ты заглянула в университет по старой памяти или хочешь взять у меня интервью? — полюбопытствовал профессор.

— Скорее, мне нужна ваша научная консультация.

— Дай угадаю. Речь пойдёт о синдроме Винке?

— Да. И вакцине «Мультирекс-X».

— Не понимаю, какая тут связь?

— Вот и мне очень хотелось бы понять, какая между ними связь.

Профессор внимательно посмотрел на неё. Предложил:

— Пойдём-ка на кафедру. У нашего лаборанта выходной, коллеги на занятиях, никто не помешает.

Он угадал, на кафедре прикладной генетики было пусто. Моннет пододвинул второй стул к своему столу в углу кабинета. Они уселись напротив друг друга, и Дана принялась рассказывать. Не называя источники, изложила факты, которые пыталась связать воедино: охватившая континентальную Европу эпидемия, смерти жительниц Марсалы, привитых «Мультирексом-Х», связь новой вакцины с лабораториями корпорации «Генезис» и таинственное исчезновение тамошнего ведущего генетика, а главное — секретность вокруг структуры препарата. Умолчала она об одном: что сама получила уже две дозы. Личная заинтересованность часто становится помехой в объективном расследовании.

Закончив рассказ, Дана вынула из сумочки контейнер с флаконом, поставила на стол. Спросила:

— Профессор, вы можете проверить состав этой вакцины?

— А ты не преувеличиваешь свои опасения? ЕМА[1] не стала бы лицензировать препарат, не прошедший все фазы тестирования.

— Не сомневаюсь, что «Генезис» предоставил Агентству необходимые документы. Или о каком тестировании вы говорите?

Моннет беспокойно покосился на дверь.

— Но ты уверена, что это будет в рамках закона?

— Нет такого закона, чтобы подвергать жизни и здоровье граждан опасности.

Профессор молчал долго. Наконец протянул руку, подвинул к себе контейнер.

— Ты права, секретность в таком деле неуместна. В злой умысел я не верю, мы все в одной лодке, но от ошибки не застрахован никто. Конечно, университету не сравниться с «Генезисом», однако кое на что и мы способны.

— Когда вы сможете провести исследование?

— Как только закончатся занятия и лаборатория освободится. Не откладывай на завтра то, что должен сделать сегодня...

— ...потому что «завтра» у тебя может и не случиться, — закончила Дана любимую присказку профессора и улыбнулась.

Моннет перезвонил раньше, чем она ожидала. Дана как раз села ужинать, когда смарт ожил. Едва включила голосферу, как профессор выпалил:

— Проверил! Как ты и предсказывала, на девяносто девять процентов это всё тот же «Мультирекс-B»...

— Профессор, может, лучше не по телефону? — растерянно пробормотала Дана.

Моннет басовито засмеялся.

— Боишься, что нас подслушивают? Это шизофрения, девочка! Так вот, новое в этой вакцине — трансдукционный комплекс с весьма странными фрагментами ДНК. Пришлось покопаться в генетическом банке, чтобы понять, что это такое. Источником послужил геном осьминога, но переносимые фрагменты значительно отредактированы. Кропотливая, гениальная работа!

— И для чего она проделана?

— Это самое странное. Трансдукция не запускается, гены не встраиваются в молекулу ДНК человека. Зато сам векторный вирус довольно активно размножается на культуре клеток. Какой-либо вирулентности я не выявил, но для чего-то же он нужен был создателям?

У Даны кусок в горле застрял.

— Вы хотите сказать, что при вакцинации происходит заражение искусственно созданным вирусом?

— О, не так категорично, девочка! Надо понаблюдать за культурой хотя бы несколько дней. Не исключено, что вектор распадётся в течение этого времени. Как я сказал, никакого вреда клеткам он не наносит. Наиболее логичный вывод — это способ усилить действие компонентов вакцины. А секретность объясняется желанием разработчика оставаться монополистом в производстве препарата. Мы ведь не знаем, сколько платит правительство Евросоюза корпорации за него. — Моннет помолчал, добавил осторожно: — Но я бы тебе советовал повременить с переходом на новую вакцину. Хотя бы несколько месяцев, пока ситуация не прояснится.

— Спасибо, профессор, — Дана с трудом выдавила из себя слова. — Спокойной ночи.

О том, чтобы закончить ужин, и речи не шло. Её вдруг бросило в жар, потом — в озноб. От невесть откуда взявшегося тремора затряслись руки. «Не накручивай себя! — приказала. — Никакой лихорадки у тебя нет. Вообще симптоматики нет. Восемь дней назад ты сдавала тесты, ничего подозрительного не нашли. И это после двух доз нового «мультирекса». Вот увидишь, всему найдётся рациональное объяснение!»

Она налила в чашку горячего чая, сделала глоток. И заревела как девчонка.

Виктор Моннет прекрасно понимал, насколько хрупко и неустойчиво существование вида Homo sapiens. Началось всё не сегодня и не вчера. Пожалуй, никто не взялся бы назвать событие, послужившее точкой отсчёта. Апокалипсис не был неожиданностью, сказкой о нём люди пугали себя тысячелетиями. Однако приход его остался незамеченным. Одномоментное событие, ломающее ход истории, ужасает всех. Но если оно растянуто во времени не на годы, а на поколения, тревогу начнут бить единицы. Будущее накатывает медленно, меняя мир тихой сапой, и невозможно указать рубеж, за которым оно становится необратимым. Так приходит ночь. Вот солнце скрылось за горизонтом, и прозрачные сумерки ещё хранят свет ушедшего дня. Постепенно сумерки сгущаются, делая мир меньше, лишая его привычного объёма. Но воспринимается это не предвестником катастрофы, а досадным недоразумением, помехой на пути. Ты спешишь за последними крупицами света, не в силах принять истину: день закончился. У тебя ведь столько планов, ты так много должен успеть! А потом ты оказываешься в кромешной тьме, и не видно дороги, по которой нужно идти. И есть ли она — дорога к новому дню?

Вероятно, на рубеже тысячелетия катастрофу можно было предотвратить. Но человек разумный разумным оказался недостаточно, он не способен оценить будущее дальше, чем на собственное поколение. Бездумное использование антибиотиков в сельском хозяйстве, превращение медицины и фармакологии в инструменты обогащения, а затем и власти, политические интриги вместо объединения против общей беды. Эйфория от победы над старыми, тысячи лет известными инфекциями тоже сыграла роль. Потому что победа была кажущейся. Отгородившись от биоценоза антибиотиками и дезинфекторами, человек перестал быть его частью, сделался чужаком на собственной планете. А чужой — значит враг. К середине двадцать первого века земная цивилизация походила на осаждённую крепость, оборону которой то и дело прорывают штаммы-мутанты. К концу его стало ясно, что удержать оборону «по всему периметру» не получится. Единственное спасение — закрытые города со стерильной атмосферой и тотальным контролем микробиологического фона.

Ресурсов, чтобы спрятать под купола всё многомиллиардное человечество, не было. Политика не позволила откровенно признаться в этом. Задачу распланировали на столетие, объявили «стратегией». Теперь, когда в закрытых городах жило четвёртое поколение, все понимали, что она неосуществима. К тому же купола оказались не панацеей, а лишь отсрочкой всеобщего краха. Рано или поздно создатели лекарств и вакцин проиграют гонку. Возможно, обратный отсчёт уже пошёл.

Виктор Моннет в который раз думал об этом, рассматривая в микроскоп «своих подопечных». Заражённые клетки чувствовали себя хорошо, вирус тоже никуда не исчез, но прекратил репликацию, перешёл в латентное состояние. Ждал какого-то толчка? Моннет не отказался бы, подтолкни его самого кто или что-нибудь к конструктивной идее.

В субботу лекций у профессора не было, ходить кругами вокруг колбы, ожидая, что в ней что-то изменится, выглядело глупо. Он запер «подопечных» в шкаф, снял респиратор, халат, выбросил в утилизатор чехлы с обуви и перчатки, вышел из лаборатории, неторопливо направился по коридору к вестибюлю университета.

— ...Есть, однако, одна пара хромосом, для которой синапсис и рекомбинация должны вызывать проблемы. Это X- и Y-хромосомы самцов. Как правило, они синаптируют и рекомбинируют в небольшом псевдоаутосомном районе. Остальные участки половых хромосом не имеют гомологичного партнёра, поэтому подвергаются транскрипционной инактивации... — донёсся из-за приоткрытой двери обрывок лекции.

Моннет усмехнулся невольно. Курс «Основы цитологии», когда-то давным-давно молодым доцентом он его тоже читал. Как там всё просто выглядит: рекомбинация, транскрипция. Интересно, не связана ли задержка в создании «Мультирекса-Y» с упомянутой лектором проблемой? — мысли соскочили в накатанную колею. «Мультирекс-Х» для женщин приготовили достаточно давно...

Толчок был так силён, что Моннет почти физически ощутил его. Остановился, вынул из кармана платок, вытер выступившую на лбу испарину. Повезло, что суббота, университет полупустой, в коридоре никого. Не видят, как переменился в лице уважаемый профессор.

«Мультирекс-Х» применяется для вакцинации исключительно женщин, значит, структура его должна учитывать различие женского и мужского организмов. Судя по наличию трансдукционного комплекса, различие не на клеточном, а на хромосомном уровне. Различие, существующее в единственной паре хромосом и, по-видимому, нивелированное в соматических клетках. Как он мог упустить это?! Развернувшись, Виктор Моннет чуть ли не бегом бросился обратно в лабораторию.

Увы, человеческой яйцеклетки в обширном университетском хранилище не нашлось. Рыча от досады, профессор вызвал карточку запроса на биоматериалы, начал заполнять. Потом вспомнил, что на календаре суббота. Запрос рассмотрят не раньше, чем послезавтра. Учитывая, что заказывается материал специфический и дорогой, от него потребуют подробное обоснование необходимости. Бюрократической волокиты не избежать, и хорошо, если вопрос не передадут в Комиссию по научной этике. На исследования корпоративных лабораторий ханжи из комиссии закрывают глаза, зато за происходящим в государственных университетах следят строго.

Официальный путь приобретения яйцеклетки нравился Моннету всё меньше. Решившись, он вынул из кармана смартфон, покопался в обширнейшей адресной книге, девяносто девять из каждой сотни записей которой держались на всякий случай. Для одной из таких случай сейчас и представился.

Альба Веласкес, заведующая отделением экстракорпорального оплодотворения Карфагенского центра репродуктивной медицины, двенадцать лет назад — аспирантка Виктора Моннета, ответила на вызов после второй попытки. Появившееся в голосфере лицо женщины явственно выражало удивление.

— Добрый день, профессор. Рада вас видеть...

— Здравствуй, Альба! — Моннет не стал ходить вокруг да около: — Нужна твоя помощь. Для научного эксперимента мне срочно требуется женская гамета, а в университетском хранилище такой материал отсутствует. Могу я приобрести одну в твоём учреждении? Желательно, без бюрократических проволочек.

Лицо женщины из удивлённого сделалось изумлённым.

— Человеческая яйцеклетка?! Но это невозможно! Клиника не занимается продажей...

— Знаю. К постороннему я бы и не обратился. Но я же прошу тебя. Наверняка у вас бывают излишки. Повреждённые, не соответствующие параметрам? Мне подойдёт любая, лишь бы она была живой. Выращивать «ребёнка в пробирке» я не собираюсь, — хмыкнул Моннет собственной шутке. Доктор Веласкес открыла было рот, но он не дал ей возразить: — Не спорь, я наперёд знаю твои аргументы. Просто назови цену.

Женщина молчала, покусывая тонкие, красиво очерченные губы. С одной стороны, то, что ей предлагали, нарушало инструкции. С другой — Веласкес помнила, что диссертация её не была бы написана, если бы не профессор Моннет. Да и деньги, пусть небольшие, но не облагаемые налогом, лишними не будут.

— Ладно, — наконец согласилась она. — Приезжайте в клинику к семнадцати, я что-нибудь придумаю.

Моннет посмотрел на часы. Замечательно! Он успевает пообедать без спешки.

С покупкой яйцеклетки всё прошло как нельзя лучше, теперь контейнер с ней лежал на дне потёртого, видавшего виды портфеля. О предстоящем эксперименте Моннет думал всю дорогу от клиники до университета. В электробусе ему пытались вежливо уступить место, но профессор даже не заметил этого. Он предвкушал, как поместит свою новую «подопечную» в ламинарный шкаф, добавит в колбу вакцину. Он мысленно наблюдал, как векторный вирус преодолеет оболочку гаметы, как фрагменты инородного ДНК встраиваются в одинарные хромосомы. «Может быть, пригласить Дану? — мелькнула мысль. — Пусть-ка вспомнит студенческую молодость, наверняка ей будет интересно». Нет, — тут же передумал, — прежде он должен убедиться в правильности догадки.

Моннет так увлёкся размышлениями, что, выйдя из электробуса, буквально налетел на незнакомца. Тот шарахнулся в сторону, но увернуться не сумел, они столкнулись плечами. Куда более грузный профессор едва не сбил худощавого неприметного мужчину с ног.

— Извините... — пробормотал сконфуженно.

Незнакомец буркнул нечленораздельное в ответ, поспешно нырнул в закрывающий двери бус. Моннет постоял, растирая неожиданно зазудевшее предплечье, продолжил путь.

Тошнота подкатила к горлу, когда он поднимался по лестнице на третий этаж к своей лаборатории. Неужели что-то несвежее съел за обедом? Не может такого быть, — он регулярно столовался в этом ресторанчике восточной кухни неподалёку от университета. К тошноте добавилось головокружение, и Моннет схватился за перила. Каждый вдох оказывался труднее предыдущего, в ушах зазвенело, в глазах потемнело, ноги налились свинцом. Хуже того — свинцовая плита надавила на грудь. «Да что ж такое? Не хватало в обморок грохнуться, — мысль вползла в голову медленно, словно черепаха на суше. — Наверное, надо позвать на помощь?» Кричать следовало громко, иначе в пустынном по случаю субботнего вечера университете никто не услышит. Разве что дежурный в вестибюле...

Закричать профессор Моннет не смог. Портфель выпал из ослабевших пальцев.