Десятый праведник

7

— …и потом Лукас выстрелил в меня, — сказал Николай.

Наступила тишина, которую нарушали лишь жалобные дребезжащие звуки — внизу на тротуаре кто-то играл на расстроенной шарманке. Мишин сосредоточенно набивал трубку. Трезвый, в свете дня он совершенно терял вид разбойника; в неизменном овечьем тулупе он скорее напоминал русского купца прежних времен откуда-нибудь из сибирской тайги. Кабинет тоже выглядел вполне прозаично без романтической роскоши со множеством свечей. Забытые свечи болезненно торчали в подсвечниках с налипшими на них бледными висюльками застывшего воска. В глубине комнаты под портретом генерала сидел отец Донован, рассеянно трогая стоящие на шахматном столике фигуры.

Мишин, положив локти на письменный стол, вытащил какие-то документы и подался вперед.

— Подожди, давай по порядку. Значит, так… Во время миссии в прошлом месяце ты встретил девушку по имени… как ее там?

— Джейн Диксон, — хмуро пробормотал Николай. — Из Австралии.

— Правильно. С этой Джейн Диксон из Австралии ты провел бурную ночь. Или я ошибаюсь? Неважно… Бурную или нет, ночь закончилась, и ты узнал, что дама исчезла. А за тобой по пятам, непонятно почему, увязалась целая свора головорезов Баумштеда. На волоске от смерти ты прорвался через Горж де Созе — между нами говоря, парень, даже мне не стоило выдавать свой канал. Канал — это святое… Но не будем отвлекаться. Внизу, у озера, словно в твою честь, собралась славная компания во главе с самим Буше. На борту «Вельтгершера». К их великому сожалению, добыча им досталась весьма скромная — всего один человек из людей мсье Луи, притом мертвый. После всех этих странных событий ты целый месяц молчишь по поводу встречи на Тотенвеге…

— Я не думал, что это так важно, — бросил Николай.

— Целый месяц молчишь, — настойчиво повторил Мишин. — Радуешься жизни. Неплохо себя обеспечил — благодаря моей финансовой прозорливости! — и думаешь, что первые признаки войны между мсье Луи и Аренсом дело второстепенное. Как и участие Баумштеда в этих событиях. Продолжаешь молчать даже после того, как в центре города на Буше было организовано покушение…

— Два покушения, — подал голос священник.

— Хорошо, два покушения. Если бы хотя бы одно из них было успешным… И вот сегодня случайно ты видишь на улице ту самую молодую особу в сопровождении не кого бы то ни было, а Лукаса, личного телохранителя мсье Луи. Предавшись романтическим воспоминаниям, ты идешь за красавицей. Она, однако, тебя замечает, говорит об этом Лукасу, и он, с присущей ему бесцеремонностью, пускает в тебя несколько пуль. Я правильно излагаю события?

Николай напрягся. «Не люблю, когда он становится таким, — подумал он. — Сразу видно, что работал на КГБ».

— После этого, полагаю, оба они исчезли, — продолжал Мишин. — Куда?

— Они шли в сторону набережной. Может, взяли лодку.

— Возможно, — согласился Мишин и повернулся к Доновану. — Ну, отче, что скажешь от имени американских секретных служб?

Священник обошел молчанием подковырку. Не спешил с ответом. На улице все так же уныло играла шарманка; по брусчатке цокали конские копыта. Николай ждал продолжения разговора и рассеянно смотрел через окно на ближние горные склоны, тронутые местами первым багрянцем осени. Чуть выше причудливо и зловеще чернел высокий конус Мон Брюле, Горелый пик, как называли его последние лет десять. Сбоку чернильным пятном медленно развевалось по ветру темное облачко. На вершине была расположена одна из многочисленных станций распыления угольной пыли. По уходящей вверх дороге медленно ползли едва заметные точечки — повозки Службы огня, груженные не до конца сгоревшим углем, который свозили сюда со всей области.

— Что ты меня спрашиваешь? — сказал наконец Донован. — Все ясно, думаю, что даже Ник уже начал понимать, что к чему. Схватка между Луи и Аренсом перешла в новую фазу, а появление Джейн Диксон послужило… можно сказать, взрывателем, нет, это не совсем точно. До взрыва еще дело не дошло. Скажем так, мисс Диксон послужила искрой, которая поджигает фитиль.

— Угу, — кивнул Мишин. — И теперь фитиль уже догорает.

Он чиркнул спичкой и зажег трубку. Какое расточительство, подумал Николай, десять франков вылетели в трубу.

— Хорошо, Фред, — задумчиво продолжал богатырь, пуская густые голубоватые струйки дыма. — Все это мне тоже известно, больше того, я давно этого ждал. Двоевластие всегда взрывоопасно. Но скажи, что такого особенного в этой австралийке, кроме того, что она проделала, может быть, самое дальнее из всех мыслимых путешествий последних лет?

— В ней самой? Ничего. — Донован слегка улыбнулся, видя, как у Мишина от удивления вытягивается его широкое лицо. — Ты и сам был близок к этому выводу, дружище. Джейн Диксон форсировала развитие кризиса не в силу своей какой-то особой ценности, а в силу того, что она символизирует науку.

Снова пауза. Мишин яростно пыхтел трубкой, заглушая скрежетание шарманки.

— При чем тут наука? — взорвался он наконец. — Борьба за власть!

— Знание — сила, — парировал священник. — Это не я сказал, а один умный человек много веков назад.

Иван Мишин помолчал, нервно моргая. Что-то неуловимо изменилось в нем, и Николай почти физически ощутил, как под прямыми русыми прядями волос молниеносно работает холодный, расчетливый ум.

— Так… — медленно протянул Мишин. — Так, так. Значит, опять цитируем крылатую фразу Фрэнсиса Бэкона.[16] Прикладная наука, а? Доброе старое человечество опять меня удивило, я не верил, что дойдет до этого раньше, чем лет через сто. И кто этот человек? Новый Архимед? Может быть, новый Ньютон… или Эйнштейн? Где? У мсье Луи?

— К сожалению, я не имею права отвечать на этот вопрос, — покачал головой Донован.

— И не надо, я догадливый. Но ты, по крайней мере, должен сказать, на какой стадии находятся разработки. Это дело подобно динамиту, Фред, сам понимаешь. Если такой человек действительно существует, Аренс будет готов ходить по колено в крови, лишь бы наложить на него свою лапу. Баумштед тоже. Об остальных и говорить нечего. Ну?

Отец Донован зябко потер ладонь о ладонь.

— Для кризиса еще рано. Игра постепенно грубеет, однако, думается, до настоящей схватки дело дойдет месяца через два-три. Кто бы ни попытался тягаться с мсье Луи — Аренс или Ален Буше, потому что не исключено, что у Буше есть свои планы, — прежде ему следует хорошенько подумать. А тебе советую подготовиться. Перевести наличные деньги в более крупные купюры, обеспечить надежный канал, с тем чтобы их можно было потом получить… Хотя что я тебе говорю, ты все это не хуже меня знаешь.

— А что ты посоветуешь нашему молодому другу?

Оба посмотрели на Николая так, словно видели его впервые и пытались оценить, сколько он стоит.

— Спокойно возвращаться домой, — сказал Донован. — Думаю, серьезная опасность ему не грозит. Его участие в этой истории было самым минимальным, периферийным. Если бы было что-то из ряда вон выходящее, Буше не оставил бы его в покое столько времени.

Мишин кивнул и принялся разжигать почти погасшую трубку.

— Похоже на то… Слышишь, что советует тебе старый человек, Коля? Возвращайся домой… и поаккуратней там! Никаких романтических историй с молодыми дамами. Если приспичит, сходи к мадам Хильде, ее девочки не вмешиваются в мировую политику. Ладно, иди. А я попробую обыграть в шахматы старого хрыча иезуита и вытрясти из него еще что-нибудь.

— Не выйдет у тебя ни то, ни другое, — возразил отец Донован. — До свидания, Ник. Все-таки будь осторожен.

Находясь все еще под впечатлением услышанного, Николай, как во сне, вышел из кабинета, спустился по лестнице и прошел через пустой мрачный салон, где Жано уныло подметал пол между столиками. На улице его ослепил свет ясного сентябрьского утра, и он, щурясь, свернул налево. Печальная мелодия шарманки лилась вдоль тротуара. Сквозь прикрытые веки Николай взглянул на шарманщика — старый слепой в черных очках, с торчащими седыми волосами и бородой, одетый в заштопанное, грязное пальто. Странно, но ботинки и брюки почему-то выглядят новыми, отметил он, но не успел оглянуться, как старик отбросил шарманку в сторону, одним прыжком подскочил к нему и молниеносно сунул в подбородок что-то твердое и холодное.

— Не шевелись! — голос был не стариковский, а живой, резкий и угрожающий.

Прежде чем он успел отреагировать, кто-то завел ему руки за спину, и на запястьях щелкнули наручники. С соседнего перекрестка галопом выскочили два коня, впряженные в черную карету с узкими окошками. Стоящий на козлах кучер дернул поводья. Повозка остановилась, двери сзади отворились, и двое из нападавших грубо втолкнули Николая внутрь. Он всей своей тяжестью плюхнулся на живот, изо всех сил вертя шеей, чтобы не удариться лицом в дощатый пол. Возле его носа оказались чьи-то давно не чищенные ботинки. Двери закрылись, и стало темно. Колеса застучали по брусчатке, карету затрясло. Все продолжалось не более тридцати секунд.

«Ловушка, — подумал он. — Донован явно ошибся. Каким-то образом я оказался замешанным в этой игре гораздо глубже, чем предполагал. Буше и сейчас обо мне не забыл…»

— Вставай!

Кто-то помог ему подняться с пола и сесть на узкую грубую скамью в глубине купе, спиной к кучеру. В зыбком свете, проникающем сквозь решетки, он увидел, что внутри, кроме него, находятся еще двое. Один быстро обыскал его, забрав пистолет и нож. Другой держал автомат и безучастно насвистывал сквозь зубы какую-то мелодию.

С руками за спиной было страшно неудобно устойчиво сидеть на подскакивающей скамье. Упираясь в пол расставленными ногами, он пытался удержать равновесие, поглядывая одновременно сквозь узкое оконце. Здания были знакомые. С рю де Виктоар они свернули на бульвар Максимильена. К Префектуре, решил Николай Бенев. Все ясно.

Через несколько минут повозка остановилась, как он и предполагал, в тенистом дворе Полицейской префектуры, огороженном со всех сторон высокими стенами. Дверца отворилась, и охранники вытолкали его наружу. Николай неловко спрыгнул на землю и огляделся. Вокруг было полно карет и лошадей, между ними сновали вооруженные полицаи. Ему казалось, что сегодня здесь как-то слишком оживленно, хотя сравнивать было не с чем, никогда прежде он здесь не бывал.

Его повели налево, к узкому входу с едва державшейся на петлях дверью, потом по крутой лестнице, по мрачному коридору второго этажа и наконец привели в просторную комнату с окнами во двор. Регистратура.

Формальности длились невероятно долго. За письменным столом в углу чиновник с усами моржа терпеливо заполнял бланки, в то время как другие трое суетились вокруг Николая с измерительными инструментами и диктовали бесконечное множество данных по старой системе Бертильона. Потом ему пришлось четверть часа сидеть неподвижно, чтобы полицейский художник сделал его портрет в профиль и анфас. Ему не задали ни единого вопроса, видимо, знали, с кем имели дело. Но то, что с него сняли наручники и так долго с ним возились, до некоторой степени успокаивало. Вряд ли они стали бы тратить чернила только ради удовольствия получить тщательно обмеренный труп.

— Готово, — констатировал, наконец моржовый ус, подписывая что-то в уголке рисунков. — Можете забирать.

Охрана опять вывела его в коридор. По другой, еще более узкой лестнице он спустился в подземелье, едва освещенное висящим на стене фонарем, под которым неподвижно сидел сторож с ружьем на коленях. Он даже не взглянул на двух своих коллег, пока они открывали одну из множества камер и заталкивали туда пленника. Потом железная дверь захлопнулась, и впервые за последний час Николай остался наедине со своими тревогами.

Камера была тесная, с влажными бетонными стенами, на которых красовались сотни надписей, нацарапанных острыми предметами, ногтями или просто грязными пальцами. Под самым потолком торчала разбитая лампочка внутри покрытого паутиной проволочного абажура. Маленькое окошко с тяжелой железной решеткой было на уровне земли и смотрело во двор. Сквозь грязное стекло была видна подрыгивающая лошадиная нога, отгоняющая надоедливых мух. В камере не было никакой мебели, кроме голых дощатых нар и гнусного на вид ведерка в углу. Ежась от холода и смутных страхов, Николай попытался рассуждать логически.

Игра шла по-крупному, как утверждали Мишин и Донован, да он и сам это понимал. Речь уже не шла о нескольких партиях спичек или перетягивании одеяла между мафиозными кланами и так называемой законной властью. Если действительно появился человек, который мог бы стать родоначальником новой науки, то его мозг стал бы ключом к мировому господству, к возрождению цивилизации и, может быть, даже — почему бы и нет, черт побери! — к преодолению загадочной вселенской угрозы. При таких авансах Аренс пойдет на любой риск. Во всяком случае, он не станет церемониться с каким-то мелким контрабандистом, даже если тот один из лучших в своей профессии.

«Но какое я имею отношение ко всей этой истории, — спросил Николай. — Джейн?» Может быть, именно встреча с ней стала основной причиной интереса к его персоне? Только откуда они могли пронюхать о той ночи в мертвом селе? Ну, для них это не проблема, решил он. Особенно если они договорились с Баумштедом. Бандитское соглашение, разумеется. До тех пор, пока не добьются цели. Потом вцепятся друг другу в глотки, однако весь вопрос в том, где будет он в это время — в тюрьме, на свободе или на глубине двух метров под землей?

Он вздрогнул. Кто-то шел по коридору. Шаги были легкие, тихие, едва слышные, и все же, непонятно почему, его объяла необъяснимая тревога. Ему показалось, что когда-то он их уже слышал, вот так же, за железной дверью… но где? Мгновенный проблеск в памяти вернул его в ту пьяную ночь с Мишиным, месяц назад. Человек за дверью?

Загремела наружная щеколда. Дверь камеры отворилась, и в слабом свете фонаря показался темный, высокий, чуть сутуловатый силуэт в широкополой шляпе и длинном расстегнутом пальто. Круги черных очков придавали бледному лицу вид мертвеца. Войдя, слепой шарманщик остановился у противоположной стены и несколько секунд стоял неподвижно.

— Кто вы? — спросил с тревогой Николай. — Что вы от меня хотите?

Слепой молчал. Не спеша он снял пальто и бросил его на нары. Под пальто оказался удивительно элегантный серый костюм. Вслед за пальто полетела шляпа, седой парик, искусственная борода, очки… и Николай сдавленно вскрикнул:

— Буше!

— Вижу, нет необходимости представляться, — спокойно изрек полицай. — Тем самым ваш первый вопрос, Бенев, отпадает сам собой. Ответ на второй также должен быть очевидным для такого умного человека, как вы. Я собираюсь использовать вас в деле ликвидации одной преступной организации.

«Не могу поверить, что все это происходит со мной, — подумал Николай. — Не могу, и все тут. Сейчас он попросит меня помочь им схватить Мишина, и это будет конец, потому что я никогда на это не пойду. Пусть что хотят со мной делают. Ваня тоже никогда бы на такое не пошел. Встал бы с этих проклятых нар и плюнул бы ему в рожу. Но почему я не могу встать, почему ноги словно ватные?»

— Не стоит спешить с выводами, — продолжал Буше холодным, без всякого выражения голосом, словно монотонно учил таблицу умножения. — Вы, вероятно, думаете, что я попрошу у вас оказать содействие в пресечении противозаконной деятельности какого-нибудь Мишина… или отца Донована, которого, между нами говоря, глубоко уважаю. Нет, Бенев. Хороший полицейский должен знать, от кого и что можно ожидать. Попытка привлечь вас к такого рода сотрудничеству толкнула бы вас на нелепые мелодраматические поступки. А поскольку я не являюсь хозяином любительского театра, то предпочитаю избегать излишних эмоций и использовать ваши специфичные особенности там, где это будет наиболее полезно.

«Позер, — с ненавистью подумал Николай. — Мерзкий самовлюбленный позер. Интересно, что он делает с мадам Хильдой каждую пятницу ровно в шесть? Не удивлюсь, если он окажется мазохистом. Очень на него похоже».

— Не отвлекайтесь, Бенев, — слегка повысил голос Ален Буше. — Смею утверждать, что от этого разговора зависит ваше будущее, и не только ваше. Поэтому напрягите мозги и скажите, что вы слышали об иоаннитах.

Николай вздрогнул. Ногти его невольно впились в край нар.

— Об иоаннитах? Да я никогда…

— Не смешите меня! — обрезал его полицейский. — Я знаю, что вы не имеете ничего общего с этими одержимыми… Просто хочу знать, что вам о них известно.

— Ну, иоанниты… — Николай помедлил, пытаясь собраться с мыслями. Он понимал, что от его ответа зависит многое. И самое неприятное, что он не мог решить, стоит ему демонстрировать осведомленность или нет. — Религиозная секта, так? Они считают, что Страшный суд, описанный в Откровении Иоанна, уже начался и что любая попытка спастись противоречит божьему провидению. Насколько я слышал, они хотят уничтожить мир путем ядерного взрыва угольных копей в Англии или Франции… — Он снова заколебался, потом решил рискнуть. — Для этого им нужны бриллианты…

— У них есть бриллианты, — перебил его Буше. — Есть все, что им нужно, чтобы взорвать угольные пласты в Уэльсе и послать нас к чертям вместе со всем земным шаром. И только одного им не хватает. Как вы думаете, чего?

Николай молча пожал плечами. Не было никакого смысла гадать, вряд ли он найдет правильный ответ. Да полицейского, похоже, не особенно интересовало его мнение.

— Знаний, Бенев, — объяснил Буше терпеливым тоном учителя. — Самого дефицитного товара в наше сложное время. Знаний. Вы сказали, что для осуществления ядерного взрыва им нужны бриллианты. Хорошо, допустим. Сколько бриллиантов? Что они будут с ними делать, чтобы вызвать цепную реакцию углерода? Какова должна быть критическая масса? Молчите. К счастью, иоаннитам это тоже неизвестно. Иначе мы с вами, мон ами, давно превратились бы в облачка пара. Но они не имеют представления, как добиться желаемого результата. И, похоже, точно этого не знает никто после прискорбной смерти Жака Бержерона. Итак, мы уперлись в следующий вопрос, на который я надеюсь получить от вас ответ. Что остается делать благочестивым иоаннитам в такой ситуации?

— Провести эксперимент, — бросил Николай.

— Превосходно! Вполне логичное решение. — Будучи не глупее нас, господа иоанниты сначала попытались собрать как можно больше информации об Арденнском взрыве. Однако мои французские коллеги знали свое дело хорошо… даже слишком хорошо. В результате остались только известные вам слухи о критической массе, что-то около тонны, и роли бриллиантов как катализатора процесса. Очевидна необходимость в проведении эксперимента. И, насколько мне известно, иоанниты действительно пытались осуществить ядерный взрыв — один раз в Италии и два раза в Германии. И в обоих случаях явно потерпели неудачу, потому что недавно решили попытать удачи еще раз. Уже на нашей территории. При этом с помощью одного мелкого контрабандиста, с которым я имею честь беседовать.

Николай вскочил с нар и тут же замер. Из трости Буше выскочило длинное блестящее лезвие, направленное ему в горло.

— Спокойно, мон ами, — приказал полицейский. — Сядьте удобно и не перебивайте меня неуместными эмоциональными вспышками. Дышите глубже и ровней, это помогает. Может, вы хотите что-то возразить? Может быть, хотите сказать, что некто Гастон не предлагал вам пронести пятнадцать килограммов бриллиантов?

— Я отказался, — глухо пробормотал Николай, снова садясь на неструганые доски. — И вообще… откуда вы знаете?

Буше улыбнулся. Хотя и холодная, улыбка все же была первым проявлением нормальных человеческих чувств с того момента, как он вошел в камеру.

— Такая у меня профессия, Бенев. Чего я только не должен знать. А что касается отказа… я вас понимаю. Бриллианты вещь опасная, за них линчуют на месте. И все же вы не правы. Подумайте хоть немного о душевных терзаниях бедных иоаннитов. Все готово для эксперимента, драгоценные камни в наличии, осталось только их доставить. Однако никто не желает оказать им такую мелкую услугу. Каково? Лично меня глубоко трогает подобная преданность идее, какой бы эта идея ни была. Поэтому я решил, что кто-то все же должен это сделать. И этот кто-то вы, Бенев.

На этот раз острие опередило порыв Николая вскочить с места, и он остался сидеть на нарах, лишь слегка подавшись вперед.

— Вы, очевидно, не согласны, — покачал головой полицейский. — Да, мон ами, деньги развращают человека. В вас угас дух предпринимательства с тех пор, как вы стали богаты благодаря разорению старого Розенхайма. Между прочим, вы знаете, что прошлой ночью и новый его дом сгорел… к сожалению, на этот раз действительно вместе с хозяином. Я подозреваю, что кто-то не простил ему шутки прошлого месяца. И поскольку старый ростовщик после рублей начал коллекционировать австралийские доллары, теперь вы стали еще богаче. Но это не помешает вам сделать то, о чем я прошу вас самым учтивым образом.

— Вы не можете меня заставить! — мотнул головой Николай.

— Неужели? Хорошо, давайте вместе поразмыслим над тем, какие доводы вам необходимы, чтобы ответить согласием на мою просьбу. Материальные? Это я исключаю, поскольку, как уже было сказано, теперь вы богатый человек. Между делом, один совет — поставьте новые замки на двери вашей квартиры, лично я без проблем туда вхожу… Итак, материальные стимулы отпадают. А моральные? Вы наверняка не горите желанием помогать мне или генеральному секретарю Аренсу. Но подумайте, против кого будет нацелена акция. Группа французов, готовая на все, чтобы достичь своей безумной цели. Они хотят уничтожить всю Землю — и уверяю вас, сколь фантастично это бы ни выглядело, это не так уж невозможно. В профессии полицейского самым трудным всегда было предотвращение действий фанатиков-самоубийц.

Николай молча покачал головой.

— Понимаю, — кивнул Буше. — Эгоизм сильнее забот о судьбах мира. Пусть другие сделают это неблагодарное дело, говорите вы. Очень хорошо. Тогда остается последний и самый мощный довод. Страх. Смею предположить, что вы не станете сомневаться, если я заявлю вам, что располагаю достаточным количеством улик, чтобы осудить вас на смерть сию же минуту. Да и сама доверительность нашей беседы служит веской причиной, чтобы убрать вас в случае отказа. Вы разумный человек, Бенев, и должны понимать, что из этой камеры вы выйдете только как курьер иоаннитов.

— Но я же могу сбежать, — возразил Николай.

— Естественно. Однако уверяю вас, что, несмотря на территориальную ограниченность Вельтбурга, радиус моего действия весьма велик. Полицейские всего мира подобно пролетариям старика Маркса — объединяются. В случае, если и этого намека недостаточно, попытаюсь провести психологический анализ. Вы эмоциональная и одновременно замкнутая личность. Такие люди ограничивают свое общение и прячутся в скорлупу. Или создают вокруг себя броню, как вам больше нравится. Увы, у любой брони есть свои слабые места. Это может быть глубокая привязанность, я бы даже сказал, любовь, к одному или нескольким друзьям. Мы оба знаем, о ком идет речь. Знаем и о том, что может с ними случиться, если вы решите увильнуть, не связавшись с иоаннитами. Ну, признайтесь, разве я не прав, предполагая, что у вас есть все основания для сотрудничества с нами?.. Впрочем, нет, не говорите ничего. Я не люблю слишком давить на психику. Разговор был содержательным, выводы сделаны, и мне не остается ничего другого, кроме как вернуть вам личные вещи и попросить следовать за мной.

Буше подошел к нарам, поднял ветхое пальто и достал из карманов пистолет и нож, конфискованные его людьми час назад. Не глядя на пленника, он отдал ему оружие и медленно вышел в коридор. Для него разговор действительно был окончен. Он считал, что предусмотрел все возможные контраргументы своей жертвы… и самое неприятное, что Николай, застегивая ремень и анализируя произошедшее, сколько ни старался, так и не смог найти ни единой трещины в железной логике Буше. Сеть была соткана безупречно. Не было иного выхода, кроме как подчиниться.

— Жду вас, Бенев, — напомнил о себе Ален Буше.

«Мишин, — подумал Николай, шагая по коридору вслед за полицейским. — Только Мишин может придумать что-нибудь в противовес его планам. Они очень похожи друг на друга в некоторых вопросах. Бог свидетель, я не хочу играть в игры Буше, даже против иоаннитов. Мы все знаем, как это бывает — начинаешь честным и порядочным, а потом, оглянуться не успеешь, как превратился в рядового стукача. Не хочу!»

Двор Префектуры встретил его все таким же оживлением. Буше махнул рукой часовым, чтобы они открыли главные ворота, и повернулся к Николаю:

— До свидания, Бенев. Я не даю вам время на размышление, потому что уверен в вашем ответе. Уверен настолько, что еще несколько дней назад позволил себе послать весточку от вашего имени. Все оговорено, даже сумма, которую вы получите от иоаннитов. От вас требуется одно — завтра утром быть у себя дома. Итак, до завтра.

Еще не придя в себя после случившегося, Николай очутился на улице. Он никак не мог поверить, что попал в капкан, из которого невозможно вырваться.

Мишин заявился поздно вечером, мрачный и усталый. Его борода была взлохмачена больше обычного. Вместо ответа на робкое приветствие Николая он подошел к письменному столу, достал початую бутылки водки и сделал огромный глоток. Потом стал молча ходить взад-вперед. Вдруг остановился и изо всех сил шарахнул ладонью по столу.

— Отказал! Представляешь? Один раз решил попросить о чем-то мсье Луи, а он отказал!

— Значит, канала мне не будет?

Иван Мишин опять опрокинул бутылку. Даже сквозь бороду было видно, как вздымается его кадык. Слегка успокоившись, он сел за стол и впился глазами в свои сжатые кулаки.

— Не только канала не будет, но он категорически настаивает, чтобы ты выполнил задание. Сказать тебе, как это называется, парень? Дамский гамбит. Бог ее знает, что за игра, но никакого сомнения, что ведется она между мсье Луи и Буше. Вероятно, они оба знают о важности дебюта. От гамбита можно отказаться, но тогда инициатива переходит в руки противника. Поэтому мсье Луи принял условия игры и готовится нанести ответный удар. А тебя просто нет выбора, Ник. Ты попал в самую гнусную ситуацию, которая только может быть при закулисных махинациях. Двойной агент с абсолютно прозрачным прикрытием.

— И что ты посоветуешь?

Мишин тяжело вздохнул:

— Совет нужен, когда есть из чего выбирать. Ты должен подчиниться, и все. Иначе не один, так другой тебя достанет. Не говоря уж об иоаннитах. Честно говоря, не знаю, что бы я сделал на твоем месте… Хотя знаю. Напился бы.

И он потянулся к бутылке…