Десант из прошлого

Глава I СИНИЕ ОГНИ

— Будьте осторожны… Ради бога, будьте осторожны, — прошептал чуть слышно Брэгг. Андреев нащупал в темноте его горячую сухую ладонь, крепко сжал. Внизу послышался плеск, и вскоре в квадрате люка проступили очертания тонкой фигуры Тома. Юноша поднялся на несколько ступенек и, держась одной рукой за поручни, другой слегка оттянул от лица маску.

— Все готово, сэр, — вполголоса произнес Том. — Отключил… Можно рискнуть.

Андреев натянул на голову маску, шевельнул плечами, поправляя баллоны акваланга, и шагнул к люку.

Через несколько секунд он уже плыл вслед за Томом по подводной оранжерее. Плыл медленно, на ощупь отыскивая проходы в сплетениях мясистых водорослей. Наконец пальцы коснулись твердой гладкой поверхности. Одновременно он ощутил легкий толчок в бедро. Том был рядом. Андреев проплыл вдоль стенки оранжереи еще несколько метров, пока не нащупал толстую металлическую решетку.

Том включил электрический фонарик, и Андреев сквозь мутную зелень увидел в стене, прямо перед собой, круглое зарешеченное отверстие. Юноша уперся ногой в стенку, потянул решетку на себя. Она плавно подалась. Теперь даже в тусклом свете фонарика Андреев смог разглядеть темную, диаметром не больше метра трубу, заполненную водой. Видимо, это и был выход в океан, о котором говорил Брэгг.

Жест Тома был недвусмысленным: вперед, скорее! Колебаться было уже поздно. Александр Михайлович зажмурился, сильно оттолкнулся ластами и скользнул в трубу…

Плыть было легко, и скоро Андреев почувствовал, что внутреннее напряжение, которое сковывало его тело и мозг в течение последних двух часов, стало ослабевать. Опасения, не закоченеет ли он, находясь несколько часов в океане, оказались беспочвенными — вода была холодной лишь на глубине, непосредственно у выхода из трубы. Когда же голова Андреева показалась на поверхности, он понял, что ему не грозит и насморк: настолько добросовестно потрудилось щедрое тропическое солнце.

Сделав несколько глубоких вдохов — чтоб дыхание вошло в ритм, — Андреев поднял на лоб маску, отключил баллоны акваланга и поплыл от берега мерными длинными гребками.

Несмотря на предупреждения Брэгга о возможной встрече в лагуне с патрульными катерами Андреев не рискнул забираться в открытый океан и решил держаться, насколько будет возможно, поближе к берегу. Опасность оказаться обнаруженным была, в сущности, невелика — звук мотора он услышит издали, и тогда акваланг позволит ему благополучно пройти под водой даже рядом с лодками. Надо только быть настороже. Зато не заблудишься в темноте: справа все время будет полоса берегового кораллового рифа, которая не позволит даже нечаянно удалиться от острова больше чем на триста метров. Да и плыть в лагуне приятней и легче: вода здесь спокойная, как в бассейне. И с акулой не повстречаешься… Впрочем, вряд ли и на открытой воде эти твари охотятся ночью.

Внезапная боль обожгла ладонь: похоже было, что рука с размаху наткнулась на бутылочные осколки. Инстинктивно он с силой подал корпус назад, отчего ноги сразу ушли вертикально вниз. На секунду погрузившись в воду с головой и ощутив во рту солоноватый вкус, Александр Михайлович почувствовал, что его колени и живот прикоснулись к шершавой поверхности кораллового рифа. Итак, он достиг края лагуны, теперь можно поворачивать на север. На всякий случай следует держаться в некотором отдалении от барьера — перспектива напороться животом на верхушку старого коралла его не устраивала.

Энергично оттолкнувшись ногами от рифа, Андреев поплыл назад, к берегу, до которого сейчас, видимо, было метров двести — двести пятьдесят. Удалившись от гряды рифов на безопасное расстояние, он повернул направо. Теперь, если только не собьется с курса, он должен будет плыть вдоль берега не менее двух часов. Маску без необходимости использовать не будет: пока что она понадобилась лишь для того, чтобы пронырнуть стофутовую трубу, соединявшую оранжерею с океаном. А в случае чего сдернуть ее со лба и натянуть на лицо — дело секунд.

Продолжая плыть, Александр Михайлович вынул из воды руку, поднес к глазам. Стрелки часов показывали четверть одиннадцатого…

Усталость подкралась незаметно, и сначала Андреев попросту не придавал значения тому, что он все чаще и чаще устраивает передышки, переворачиваясь на спину, и что в плечах появилась ломота, а ноги стали тяжелыми и медлительными. Вот уже около двух часов он плывет, не меняя курса, и за все время лишь однажды потерял ориентировку: забрав на восток, вышел снова к коралловому барьеру. Конечно же, он был прав: гряда рифов надежно гарантировала ему верность маршрута.

Решив экономить силы, он уже давно плыл плавным брассом. Дважды пришлось воспользоваться аквалангом и по нескольку минут двигаться под водой. Однако сказать с уверенностью, были ли подозрительные шумы звуками моторов или просто плеском бьющихся о рифы волн, он бы не смог. Главное — не рисковать.

За эти два часа Александр Михайлович не раз пытался поразмыслить над фактами, о которых сегодня вечером сообщил ему Ульман. Но размышлялось почему-то плохо, и ничего путного в голову не пришло. Мысли были фрагментарны: с ульмановских санитаров перескакивали на Ингу, на злополучную впадину, которой, возможно, не существует, на совсем уж неуместные воспоминания об институтских мелочах. Но, пожалуй, чаще всего Андреев мысленно возвращался к своим — к экипажу «Иртыша», упрятанному за проволоку. Он знал, что команда с надеждой и нетерпением ждет от него вестей. Ждет, пожалуй, даже большего, чем просто вестей — сигнала к решительным действиям. «Пора, брат, пора…» Будет ли надобность в этом пароле? И вообще — можно ли что-нибудь изменить в подобной ситуации? Полсотни безоружных против сотен бандитов, замысливших невесть что. В случае чего вряд ли можно будет рассчитывать на местных рабочих — слишком уж апатичны и запуганы «свободные фроянцы». На кого же опереться? На Ульмана, на Брэгга? Жидковато… Тем более он не имеет права сидеть сложа руки.

Андреев лег на спину, раскинул на воде руки и ноги. Усталость давала себя знать все сильнее. Еще минут пятнадцать-двадцать, и можно будет поворачивать к берегу. Там, именно там, без сомнения, он узнает истинные цели преступников, захвативших «Иртыш». Теперь, после вчерашнего разговора с Ульманом, он был готов пойти на все, даже на такое путешествие, как это.

Однако надо спешить, необходимо во что бы то ни стало вернуться затемно. А как не хочется двигаться, трудно даже шевельнуться.

По расчетам, он уже пересек запретную черту «зоны заражения». Значит, можно выходить на берег. Усилием воли заставив себя повернуться на живот, Андреев решительно поплыл в сторону невидимого острова…

Берег выступил темной бесформенной массой. Ноги Андреева коснулись податливого илистого дна.

Из воды он вышел не сразу. Прислушивался. Затем снял ласты и, стараясь двигаться по возможности бесшумно, побрел к берегу.

Выйдя на сушу, Андреев ощутил прилив страха: ночь оказалась не такой уже и темной, и в бледном свете луны его одинокую фигуру на фоне моря заметить было нетрудно. Услышав, что где-то совсем близко шуршит на ветру листва, он инстинктивно сделал несколько шагов вперед. Но вовремя спохватился: уже сейчас следовало подумать, как, возвращаться назад. Нужно где-то спрятать тяжелый акваланг. Нужно найти ориентир — иначе после будет худо.

Андрееву оставалось только одно: рискуя быть обнаруженным, отыскать на узкой кромке побережья надежное местечко для акваланга. К счастью, он наткнулся на два больших осколка скалы, непонятно как попавших на эту голую полоску острова. Александр Михайлович засунул ласты и акваланг в расщелину, отстегнул от пояса и надел эластичные тапочки. Теперь можно идти в глубь острова.

Было начало второго…

…Когда Андреев упал в четвертый раз и снова чуть не захлебнулся плюхнувшей в лицо вонючей жижей, им вдруг овладело отчаяние. Ему представилось, что он не только не сможет пробиться сквозь проклятые джунгли, но наверняка не в силах будет совершить обратный путь — даже если повернет немедленно.

Мангровые заросли… Когда-то он читал о них, и потому, обнаружив перед собой их плотную чащобу, мысленно приготовился к тому, что пробиться будет непросто. Но мог ли он предполагать такое? В кромешной тьме, по щиколотку проваливаясь в вязкий, полужидкий ил, Андреев делал нечеловеческие усилия, чтобы хоть медленно, хоть как-нибудь продвигаться вперед. Каждый шаг давался ему с бою: придаточные корни мангров, спускавшиеся со стволов и ветвей на топкий грунт, натянутые, как струны, создавали почти неодолимую преграду. Александр Михайлович с тоской думал, как много времени теряет он, барахтаясь в вонючей грязи, спотыкаясь и падая, вслепую тычась в сети жестких, жадно вцепившихся в землю корневищ. Он уже не помышлял о том, чтобы передвигаться без шума. Ему мучительно хотелось лишь одного — как можно скорее выбраться из мангровой западни, которую штурмует вот уже полчаса. И если, входя в заросли, он не без опаски подумывал о змеях и всякой иной ядовитой дряни, то теперь с полным безразличием наступал на копошившуюся под ногами скользкую, холодную живность. Он стремился лишь к одному: не упасть. И несмотря на это, вот уже в который раз споткнувшись, погружается всем телом в смердящее болото.

Через четверть часа, продвинувшись еще метров на тридцать, Андреев выбрался из зарослей и вышел к обрывистой, почти вертикальной скале. На ощупь обнаружил у ее основания множество выступов и трещин. Дал себе пятиминутную передышку, затем втиснулся в широкую расщелину и, упираясь плечами в ее края, отыскал ногой удобный выступ. Начался подъем.

Андреев подполз ближе. Да, так и есть: перед ним сверхмощный военный локатор.

В мертвенном свете синих ламп маленькая поляна казалась уголком нереального, призрачного мира. Ни души, ни звука. Лишь в центре, как шаман в окружении замерших дикарей, неистово вертит чуткими проволочными руками радиолокатор, прослушивая черное небо.

Итак, загадка Севера проясняется. Официальная версия о «зараженной зоне», как и следовало ожидать, — вранье. Но это наверняка не все: один локатор незачем было бы прятать. Надо двигаться дальше — до тех пор, пока позволит время.

Сейчас четверть третьего, вернуться нужно не позже семи. Значит, в запасе полчаса.

Андреев осторожно пополз в сторону от поляны. Теперь заметить его было невозможно: даже слабый свет не проникал в чернильную тьму чащобы. Он встал, прикинул направление: если идти точно на север, локатор должен остаться слева. Вытянув вперед руки, чтоб не напороться на сук, медленно двинулся вперед.

Вскоре он ощутил под ногами хорошо вытоптанную тропу. Андреев заколебался. Как быть? Если идти тропой, почти неминуемо наткнешься на людей. Если свернуть в чащу, далеко не уйдешь.

Рискнуть? Но в конце-то концов, на главный риск он уже пошел. Надо быть последовательным…

С частыми остановками, очень медленно, стараясь не сбиваться в сторону, он шел по невидимой тропе, и она вела его все глубже и глубже в лес. Двадцать, сорок, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят пять, сто шагов. Сто один, сто два, сто три, сто четыре… Андреев шепотом считал шаги, чтобы не раздумывать и не сомневаться, чтобы загнать подальше то и дело всплывавшую трусливую мысль о том, что нужно сейчас же, немедленно, сию же секунду повернуть назад. Иначе будет поздно, иначе он не только вовремя, но и никогда не сможет вернуться.

И тут он увидел кусок неба, облепленного крупными южными звездами. Глухая крыша из сцепившихся крон неожиданно кончилась: еще немного — и он выйдет из леса. Теперь он продвигался еще медленнее, еще осторожнее. Да, заросли кончались совсем рядом — Андреев не сделал и двадцати шагов, как в темноте стали проступать, неясные силуэты толстых стволов.

Андреев замер. Ему показалось, что впереди, за редкими деревьями, снова мелькнул яркий синий огонек. Он сделал шаг в сторону. Нагнулся, всматриваясь. Несколько изменил позицию, присел на корточки, потом встал. Еще шаг вправо… Прожектор!

Александр Михайлович взглянул на часы: у него оставалось максимум двадцать минут. Без пятнадцати три и ни минутой позже он должен повернуть назад. Свернуть с тропы и как можно быстрее продвигаться от дерева к дереву — остается лишь это. Только бы не слишком шуметь. Правда, здесь все же не мангры.

Напрягая зрение и слух, Андреев с предельной осторожностью двинулся в сторону прожектора. Лес все редел, очертания деревьев становились все отчетливее, и Андрееву показалось, что впереди он различает тусклое голубоватое сияние, исходящее откуда-то снизу. Вот, наконец, на фоне неба четко обозначились силуэты последних деревьев, и можно было даже различить, что это узловатые финиковые пальмы. Александру Михайловичу пришлось перебраться через неглубокий овраг, заросший колючим кустарником. Карабкаясь по его склону, он догадался, что там, за пальмами, должна быть какая-то долина и что луч синего прожектора, который он заметил, направлен именно туда.

Еще несколько усилий… Андреев обхватил рукой волосатый ствол, выпрямился.

— Ч-черт!

Внизу, у подножья холма раскинулась огромная ровная площадка, залитая мертвенным светом синих прожекторов. На площадке, с интервалом в сто — сто пятьдесят метров темнели длинные конусообразные предметы, похожие на гигантские сигары. Их соединяла узкая траншея. «Сигары» были закреплены горизонтально на решетчатых каркасах и висели над землей приблизительно на полуметровой высоте. С воздуха их заметить было невозможно: над каждой нависало подобие крыши, замаскированной под кустарники.

С одного взгляда Андрееву стало ясно: у его ног лежал ракетодром. Сразу стало жарко, от волнения загорелось лицо. Лихорадочно заторопился мозг: ядерные ракеты — «мимикрия» — республика на островке — захват «Иртыша» — рабочие Ульмана… Цепь замкнулась. Здесь готовится преступление против мира!

Некогда, некогда размышлять! Это успеется — надо смотреть и запоминать каждую мелочь. Так, площадка приблизительно километр на километр… Непонятные сооружения — что бы это могло быть? Ага, длинная галерея — наверняка крыша подземной казармы… А эта будка с антенной — видимо…

— Hallo, Joe! It is you?

Кто-то не скрываясь шел к нему через кусты.

Звонок заставил Брэгга вздрогнуть, хотя в глубине души он ждал его давно. Предчувствие неизбежных неприятностей начало томить его с той самой минуты, когда доктор Андреев нырнул в глубь подводной оранжереи. Подсознание не ошибается, и звонок может означать лишь одно: пришли за русским.

Том с испугом взглянул на профессора. Он тоже понимал, чем может быть чреват этот звонок.

— Спустись и узнай, кто, — хмуро произнес Брэгг, беря с кресла мохнатый халат. — Скажи, что хозяин и его гость спят. Никого не впускай…

— Хорошо, сэр…

Том вернулся не скоро — прошло не меньше пяти минут. Смуглое лицо юноши кривила пренебрежительная гримаса.

— Ничего серьезного, сэр. Парикмахер Вацек, вы его знаете — толсторожий обжора и болтун. Требует, чтобы я разбудил доктора Андреева. Будто бы хочет сообщить что-то важное. Ну, я посмеялся и посоветовал потерпеть до утра. А он — свое, грозит, умоляет. Ха!..

— Да-да, Том, все правильно… А он один или…

Снова звонок, на этот раз требовательный, резкий… Том вскочил с места, сжал кулаки.

— Ну и нахал! Возьму сейчас палку…

— Погоди, Том.

Опять звонок. Длинный-предлинный.

Брэгг быстрым движением запахнул полы халата.

— Так, — задумчиво произнес он. — Будем считать, что теперь он меня разбудил. Оставайся здесь.

Услышав за дверью шарканье ночных туфель, Вацек сразу же подал голос:

— Господин Андреев, это вы? Извините, я разбудил, но мне надо вам кое-что сообщить…

— Что вам угодно? — резко спросил Брэгг, останавливаясь перед дверью и не делая попытки ее открыть.

— Милль пардон, господин профессор… — В голосе Вацека зазвучали униженные нотки. — Какая жалость, что я беспокою вас, но господину русскому необходимо…

— Бог знает что! — гневно перебил его Брэгг и закашлялся от возмущения. — Сейчас же убирайтесь, вы слышите?! В три часа ночи поднять на ноги весь дом… Вы законченный идиот, Вацек.

— Но, господин профессор… — Вацек даже всхлипнул. — Мне приказано… Я требую…

— Вот что, Вацек, — сердито продолжал англичанин, — зарубите у себя на носу, что члену Высшего совета приказывать может только совет. Короче, вон отсюда! Убирайтесь!..

Вацек молчал, тяжело дыша. Пауза длилась недолго. Послышался хриплый смешок.

— Ох, смотрите, господин Брэгг, как бы вам не пожалеть…

— Вон! — бешено рявкнул Брэгг.

…Прислушиваясь к звукам быстро удаляющихся шагов, профессор подумал о хранителях и ощутил во рту мерзкий привкус. Гм… Неужели он боится? Кажется, да.

Оцепенение, сковавшее тело и мозг, длилось считанные секунды. Выбрал первое, что пришло в голову: притвориться задремавшим, подпустить вплотную.

— Joe! t s you? — снова раздалось из ломающихся под чьими-то ногами кустов.

В голосе нотки тревоги. Медлить нельзя, иначе он не приблизится, заподозрит.

— Stand and delver! — хрипло выкрикнул Андреев в темноту.

Послышался смех — тот, в темноте, рассмеялся с явным облегчением и уже без опаски двинулся к пальме, в которую вжимался Андреев.

— Ours, ours… — благодушно бормотал он на ходу. Затем остановился, раздался металлический щелчок — и в лицо Андрееву внезапно ударил синий луч фонарика.

— О-о!.. — Восклицание застряло у солдата в горле. Пожалуй, он не успел ничего рассмотреть: Андреев в один миг подмял его под себя и, не дав опомниться, с силой несколько раз ударил головой о толстый сук. Человек сдавленно застонал, руки, пытавшиеся оттолкнуть Андреева, ослабли.

«Потерял сознание, — промелькнуло в голове Андреева. — Фонарик погасить… Так. Автомат? Пусть останется, ни к чему. Кляп… Рукавом от рубашки… А чем связать? Конечно, ремнем… Вот так… Вот так… Очухается не скоро. Фонарик? Пригодится…»

Андреев взял на руки обмякшее тело, сделал несколько шагов в сторону. Затем, отдуваясь, свалил в гущу кустарника. Все! Теперь немедленно к лагуне. С фонариком идти проще. Только не злоупотреблять им, а то нарвешься. Десять минут четвертого? М-да… Придется выйти на тропу. Кстати, она, возможно, и выведет на берег, минуя подлые мангры. Там посмотрим…

Сейчас он наконец почувствовал, как нестерпимо ноют и саднят исцарапанные ноги, ободранный бок. А, ладно, только бы вернуться до света…

…Было около семи утра, когда Том, уже час болтавшийся в теплой воде лагуны, заметил в нескольких метрах от кораллового барьера мелькающую среди волн точку. Том поправил маску акваланга, изо всех сил поплыл навстречу. Вскоре он оказался рядом с медленно плывущим Андреевым. Взглянув ему в лицо, юноша содрогнулся: русский был мертвенно бледен, глаза смотрели безжизненно.

Не сразу понял Александр Михайлович, чего от него добивается Том. Но в конце концов смысл жестикуляции дошел до его сознания, придавленного смертельной усталостью. С огромным трудом он опустил на лицо маску и ушел вслед за мальчиком под воду.

Только коснувшись края трубы, ведущей в оранжерею, Андреев осознал, что он все-таки доплыл.

Глава II СУМКА ИЗ КОЖИ ВАРАНА

События последних дней не располагали к особому оптимизму, а Сузи с удивлением замечала, что в глубине души радуется повороту в своей жизни. Щемящее беспокойство за Курта заполнило каждый час и минуту. Только теперь Сузи в полной мере ощутила, что она — живой человек, а не автомат, который ходит, улыбается и перебирает бумажки. Впервые за свои двадцать три года она поняла, как это радостно и как это трудно — любить.

«Узнай!.. Непременно узнай!» — сказал ей Курт сегодня на рассвете. Она приняла его слова как должное. Тревоги Курта стали ее тревогами. В ней пробудилось природное чувство женской преданности, которое заставляет верить не спрашивая и не сомневаясь.

Теперь она не может быть спокойной. То, что увидел доктор Андреев на Севере, — непонятно и страшно. Зачем на острове ракеты? Разве это не преступление: после заключения Договора о ядерном разоружении тайно строить атомную базу?

Чем больше Сузи думала о ракетах, тем значительнее становилось многое, чего она раньше либо не понимала, либо не хотела замечать. Например, эпидемиологи с солдафонскими манерами, что так часто наведываются к Гейнцу. Странно ведут они себя: президент и Высший совет для них будто не существуют. Они сажают свои вертолеты куда попало, лишь бы поближе к А-корпусу, и сразу же идут наверх, к Гейнцу. И заседают с ним по два, по три часа. А главный врач — седовласый огромный старик с запавшими губами, с тяжелым, давящим взглядом вызывает безотчетный страх. Когда Серж Карповский видит его, лицо у президента становится чуть-чуть растерянным. Теперь, после разговора с Куртом, она почти уверена: бесцеремонные люди в белых халатах — это те, кто хлопочет вокруг ракет.

После появления на острове русских Гейнц развил особенно бурную деятельность. Непонятно, когда он спит и ест. Иногда чуть не сутками просиживает в кабинете, но чаще всего с утра куда-то улетает на своем вертолете. Гейнц постарел, осунулся, щека постоянно дергается. Похоже, он страшно торопится. Но почему?

«Узнай…» А как? Конечно, она в курсе всех дел самого президента. Но совещания с «эпидемиологами» Гейнц проводит при закрытых дверях, и Сузи не помнит, чтобы Карповский присутствовал хотя бы на одном из них. Если б услышать, о чем они говорят.

Звонок! Зовет господин президент. Сузи встала из-за столика и открыла массивную дверь.

Карповский меланхолично смотрел в окно. Его пальцы выбивали дробь — в такт рваному ритму музыки, раздававшейся из плоского ящичка, который стоял перед ним на столе.

— Я передумал, Сузи, — сказал Карповский значительно. — Прием отменяется. Улечу до вечера в Уголок Радости, там кое-что нужно переиграть…

— Да-да, нужно, — машинально повторила девушка, зачарованно глядя на портативный магнитофон. Ее осенило.

— Скажите Гейнцу, — стараясь сохранить независимый тон, продолжал президент, — что сегодня я его беспокоить не стану. Если спросит, конечно…

Карповский встал, расправил плечи, щелчком стряхнул с рукава пылинку.

— Господин президент, — мягко сказала Сузи, — я думаю, вы там не соскучитесь. Вы мне оставите свою игрушку? Чудесная мелодия… Это Джонни Вайтл? Или Болдинг?

— Болдинг, детка. «Серенада без любви…» Понравилось? — Карповский улыбнулся. — Конечно, оставлю.

С трудом одолевая охватившее ее волнение, девушка взяла со стола изящный ящичек и вышла в приемную.

Серж Карповский наверняка удивился бы, узнав, как распорядилась секретарша магнитофоном. Вместо того что-бы слушать джаз, японка перемотала пленку, присоединила микрофон и, не включая, положила в сумочку.

В течение последующих двух часов мисс Окато была необычайно рассеянна. Она невпопад отвечала на вопросы, не прочитала ни одной бумажки. Похоже было, что она кого-то ждала: продолговатые глаза девушки поминутно обращались к окну. Наконец она дождалась: над площадью послышался гул вертолета. Убедившись, что он принадлежит санитарной службе, Сузи схватила сумку. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она на ходу сунула руку в сумочку. Внутри что-то тихонько щелкнуло.

Девушка прошла длинный коридор и оказалась возле кабинета Гейнца. Рядом с дверью стоял охранник. Но Сузи на него даже не взглянула.

Гейнц сидел вполоборота к двери и прижимал к уху телефонную трубку. Одновременно он делал какие-то пометки в толстом блокноте. Увидев японку, Гейнц кивнул. Сузи пересекла комнату и присела на краешек низкого, похожего на растянутое кресло, дивана. Сумочку она поставила на пол слева от себя.

Прошла минута, другая. Гейнц все бубнил в трубку: «Да-да», «так», «понятно», его карандаш быстро бегал по блокноту. Он не смотрел на Сузи, а если бы и взглянул, то все равно бы не заметил, как белые туфельки японки осторожно подталкивали изящную сумку, пока она не скрылась под диваном.

И вот дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась могучая фигура главного врача. Вслед за ним вошел еще один из санитарной службы. Они покосились на Сузи и молча уселись напротив Гейнца.

— Я зайду позже, господин Гейнц, — деликатно сказала Сузи и поднялась с дивана. Гейнц кивнул.

«А вдруг он еще час будет висеть на трубке? — со страхом подумала девушка, спускаясь по лестнице. — Ведь пленка рассчитана всего на двадцать минут…»

Мучительно долго тянулись минуты. Сузи старалась не думать о том, что произойдет в случае провала. Она знала: если магнитофон будет обнаружен, ждать пощады от Гейнца не придется.

Чтобы как-то убить время, Сузи раскрыла томик Фуками. Задумчивые стихи классика японской поэзии всегда действовали на нее успокаивающе. Но сейчас она была не в состоянии что-либо воспринимать. Глаза бессмысленно скользили по строчкам, а в мозг стучала одна мысль — скорее бы!

За окном взревели моторы. Сузи подняла голову. Вертолет, замаскированный под «тарелочку» с красным крестом на брюхе, плавно набирал высоту. Сузи сунула книжку в ящик стола. Теперь очень важно, чтобы Гейнц не успел уйти: иначе к нему не попасть.

Когда она входила в кабинет, Гейнц, заложив руки за спину, размеренно расхаживал от стены к стене. Увидев девушку, он добродушно собрал морщинки у глаз.

— Мисс Окато! Надеюсь, вы меня извинили…

Сузи улыбнулась:

— У вас так много забот, господин Гейнц… Она подошла к дивану и села на прежнее место.

— Слушаю вас, мисс Окато, — сказал Гейнц, тоже усаживаясь на диван — не рядом, а на другой его конец.

Сузи растерялась: она ждала, что Гейнц будет разговаривать с нею из-за стола. А как быть теперь?

— Господин президент просил передать вам, что он думает начать в Уголке Радости кое-какие работы по реконструкции, — произнесла Сузи заранее заготовленную фразу. — Следовательно…

— Следовательно? — менее приветливо повторил Гейнц, и в глазах его промелькнула насмешка.

— Нужны будут люди. Созидатели жилищ, — закончила Сузи.

— Вот что, мисс, — сухо сказал Гейнц и встал. — Если господин Карповский уполномочил вас обсудить со мной столь важные проблемы, то я, признаться, удивлен. Если же…

— Простите, — робко перебила Сузи, — он не давал мне таких полномочий. Но я его секретарь, и…

— И очень дельный секретарь, — в свою очередь перебил Гейнц, с видимым удовольствием оглядывая с головы до ног красивую японку. — И очень… приятный секретарь. Однако лучше будет, если господин Карповский снизойдет до личной беседы…

«Что же теперь? — пронеслось в голове у девушки. — Ведь мне остается только уйти. А магнитофон?»

Гейнц выжидательно смотрел на нее. Сузи уже хотела встать, но тут раздался телефонный звонок. Гейнц извинился, быстро пересек кабинет и поднял трубку. Не отнимая ее от уха, он обошел вокруг стола и сел.

Такой момент нельзя было упустить. Сузи уронила платочек, нагнулась за ним и пальцем подцепила ремешок сумки. Затем быстро положила ее рядом с собой на диван. Руки ее предательски дрожали.

Телефонный разговор длился на этот раз недолго. Когда Гейнц положил трубку на рычаг, Сузи поднялась с места.

— Не буду отвлекать вас, — чужим от волнения голосом сказала она. — Я передам господину президенту вашу просьбу встретиться с ним лично… Сузи направилась к двери.

— Минутку, мисс! — раздалось за ее спиной. — У вас, я вижу, любопытная сумка. Покажите, мисс Окато.

Сузи застыла на месте. Противная дрожь пробежала по телу, пальцы, державшие сумочку с магнитофоном, чуть не разжались. Медленно, будто в гипнотическом сне, девушка повернулась, расширенными зрачками взглянула в лицо Гейнцу.

— Сумку?.. Показать вам? — переспросила она еле слышно.

— Вас это удивляет?

— Н-нет… Почему же… — с трудом произнесла Сузи, не трогаясь с места.

— Я хочу взглянуть на ее фирму. Кажется, «Ньюпортс Кемикл»? Некогда мне приходилось инспектировать эту фирму.

Невероятным усилием воли она заставила себя улыбнуться и отрицательно покачала головой.

— Да, вижу, что химией здесь не пахнет. Это не «Ньюпортс Кемикл», — сказал Гейнц, переводя взгляд на окно. — В свое время они делали великолепные заменители. Не отличишь от натурального варана… Виноват, я задержал вас, мисс Окато.

— До свидания, господин Гейнц, — вяло сказала Сузи.

Она вернулась к себе в приемную и еще долго не могла прийти в себя. Некоторое время неподвижно сидела за столиком, уткнув лицо в ладони. Когда, наконец, нервный шок прошел, достала из сумочки магнитофон, перекрутила пленку, но прежде чем слушать, предусмотрительно заперла дверь на ключ.

Щелкнул пластмассовый рычажок. Сузи обратилась в слух.

…А уже через полчаса ее можно было видеть на аллее, ведущей в сторону вертолетных мастерских. Девушка почти бежала, ее лицо было мертвенно бледным, и даже естественная желтизна кожи не могла этого скрыть.

Глава III ОТКРЫТИЕ

…Голос Гейнца: Слушая вас, Лоу, я не могу отделаться от впечатления, что вы так и не осознали серьезности ситуации. Поймите же, наконец: каждый потерянный час — уже не день, а час, Лоу! — может стоить нам шкуры. Я не паникер, как вы знаете, и не истеричка. Но я уже боюсь, я плохо сплю, особенно после диверсии на радиоцентре. А необъяснимое нападение на часового? С вашими темпами, Лоу, можно и не того дождаться.

Густой, сиплый баритон: Гейнц, вы человек военный. Вы отлично знаете, сколько времени нужно для создания ядерной базы такой мощности, как наша. Мы и так сделали невозможное, я не хвастаю. И не наша вина, что кто-то там проволынил с топливом. Признаться, мне не верилось, что мы уложимся в установленные сроки. Однако же…

Гейнц (с раздражением): Однако же контрольная дата — вчерашний день, Лоу! Вчерашний!.. А вы возитесь до сих пор. Да еще и похваливаете себя…

Лоу: Два-три дня — не опоздание, и если господину Колману…

Гейнц: Что вы заладили — «господину Колману», «господину Колману»!.. Да он готов платить по миллиону за каждый сэкономленный час — неужели до вас это никак не дойдет?

Лоу: В нашем веере не хватает всего нескольких перьев, Гейнц. Не было бы особой беды, если б ракеты западного сектора и не взлетели… Я лично ничего не имею против Стамбула и Вены… По-моему вы, Гейнц, усложняете.

Гейнц (с сарказмом): Да, Лоу, политик вы удивительно бездарный. Слава богу, что не вы решаете, куда лететь ракетам, — вы бы таких дров наломали… Давайте конкретнее. Сарджент, вы сделали перерасчет траекторий по центральному сектору?..

Негромкий глуховатый голос: Карта у господина Лоу. Разрешите-ка мне ее…

(Пауза. Шум разворачиваемой плотной бумаги. Покашливание.)

Снова спокойный голос Сарджента: Вот… Дуга, как видите, исправлена, господин Гейнц. Отклонения по глубине не более двухсот километров — форму веера в целом сохраняем… Взгляните…

Гейнц: Сегодня утром я связался с Колманом. Наши поправки одобрены. Кроме этой вот. Замена Дели Шанхаем возражений не вызвала, нам нужен веер, а не стрельба по мишеням… Я заверил его, что послезавтра обеспечим комплексную готовность номер один… Что же касается некоторых деталей…

Андреев с минуту сосредоточенно разглядывал крутящийся хвостик магнитофонной пленки. Когда он поднял голову, Сузи вздрогнула: лицо Александра Михайловича осунулось, маленькие глазки смотрели жестко и зло.

— Сядьте, Сузи, — хрипло произнес Андреев. — Постарайтесь запомнить все, что я вам скажу.

Японка кивнула и опустилась на стул, не сводя глаз с лица Андреева.

В дверь заглянула Инга. Сделав знак: «все спокойно», она опять вернулась на свой наблюдательный пункт у входа.

— Эту пленку, — Александр Михайлович ткнул пальцем в кассету, — вы должны сохранить. Она еще понадобится. Как обвинительный документ. Это раз. Второе: постарайтесь все-таки найти сегодня Ульмана и расскажите ему все. Пусть он назначит время и место нашей встречи. Разумеется, тайной встречи. Пусть приведет надежных людей, кого сочтет нужным. И третье… Не знаю, удастся ли это, но постарайтесь раздобыть чистые бланки пропусков. Или других официальных бумаг, которые заменяют пропуск. Скажем, распоряжение Гейнца, бланк с президентской печатью… Сумеете?

— Не знаю, — тихо откликнулась Сузи. — Попробую…

— Будьте осторожны, Сузи. К Инге, а тем более ко мне, больше не приходите — это подозрительно, а потому опасно. Не забывайте, что от вас теперь зависит жизнь и смерть тысяч и тысяч людей.

Андреев встал.

— Еще раз говорю: скорее найдите Ульмана.

Глава IV ВОЕННЫЙ СОВЕТ

Примерно между тремя и четырьмя часами пополудни в стандартной «ракушке» номер двести четырнадцать собирались гости. Хозяин домика, маленький ирландец с перебитым носом, вряд ли мог показаться постороннему наблюдателю чересчур гостеприимным. Он сидел на низенькой скамейке у входа и даже не смотрел на подходящих поодиночке людей. Впрочем, Мартин О’Нейл потому и сидел здесь, чтобы вовремя заметить такого наблюдателя, если он появится. Сами же гости, миновав хозяина, старались поскорее юркнуть в домик и уже больше не выглядывали наружу. Наконец Мартин лениво сполз со скамейки, потянулся и скрылся за дверью.

— Все спокойно, — сказал он, входя в комнату.

— Что ж, — Андреев поднялся со стула, быстро провел взглядом по лицам присутствующих. — Все? Или придет еще кто?

— Я мог бы позвать и дюжину, — ответил О’Нейл. — Важно знать, зачем… Господин Ульман посоветовал человек шесть, я так и сделал. Это Бостон. — Мартин указал подбородком на рослого негра, сидящего на кровати. — А его зовут Вейс…

Узколицый худощавый рабочий чуть наклонил голову.

О’Нейл представил и остальную четверку друзей.

На лице Андреева промелькнула озабоченность. Он повернулся к Ульману.

— А как… с Вацеком?

— М-м… Вполне нормально… — ответил за Ульмана Мартин и почесал нос. — Двое пьяных придрались, и… вывих ноги, еще кое-что. Короче, Вацеку не до вас.

Несколько мгновений Андреев молчал, раздумывая, с чего начать. Потом тряхнул головой:

— Друзья… Мисс Окато и господин Ульман, которых вы видите сегодня здесь, помогли мне встретиться с вами. То, что я намерен сейчас сообщить, покажется невероятным.

— Говорите погромче, — донеслось из угла, где стоял Вейс.

— Дело в том… — Андреев покосился на голос, сделал секундную паузу. — Дело в том, что и вы, и мы, и вообще население острова — смер-тни-ки… Мы обречены.

— Ка-ак? — Бостон даже привстал.

Остальные в напряженном молчании глядели на русского, ожидая продолжения.

— Республика Фрой — блеф! «Мимикрия» — провокация! — Андреев с трудом сдерживал голос. — На севере острова построена ядерная база, с которой в любой момент могут взлететь ракеты. Куда они полетят — неизвестно. Можно только предполагать. Но так или иначе, без ответного удара не обойдется. От острова не останется и следа!..

— Доказательства! — грубо перебил его Вейс. Он заметно побледнел. — У вас есть доказательства, господин ученый?

— Есть, — сказал Андреев и, не говоря больше ни слова, взял из рук Сузи портативный магнитофон, поставил на стол, повернул рычажок.

Сначала все, исключая Андреева и Ульмана, с недоумением слушали щелканье каблучков, скрип открываемой и закрываемой двери. Через некоторое время из магнитофона раздался монотонный мужской голос — негромкое «да-да», «понятно», «хорошо», «так». Потом, еще минуты через три — хлопанье двери, топот, громкие шорохи, И, наконец, очень явственно прозвучал приятный женский голос:

— Я зайду позже, господин Гейнц…

О’Нейл круто повернулся к Сузи, впился взглядом в ее лицо. Услышав имя Гейнца, рабочие сразу насторожились. Только Бостон продолжал недоуменно таращиться на маленький магнитофон.

— Не будем терять времени, господа, — раздался резкий голос Гейнца. — Надеюсь, Лоу, вы догадываетесь, что я хочу услышать от вас и от Сарджента…

— …Что же касается некоторых деталей…

И сразу тишина. Только пощелкивает, вращаясь, конец пленки да тяжело дышит негр.

— Этот разговор был записан в кабинете Гейнца, — раздельно произнес Андреев. — Если хотите, я прокомментирую его.

Никто не отозвался. Александр Михайлович продолжал:

— Знаю: сразу в это трудно поверить. Но я сам был на Севере, в запретной зоне, добирался морем. И своими глазами видел ракеты. Там целый ракетодром. Видел, а объяснить себе не мог — зачем он? Не понимал, с кем думает воевать господин Карповский. И только когда госпожа Окато принесла эту вот пленку, все сразу стало на место.

Александр Михайлович говорил медленно, стараясь подбирать слова поточнее.

— Слова Гейнца о договоре, который должен поскорее лопнуть, объясняют многое, если не все… Есть люди, которых Договор о ядерном разоружении ударил по карману. Вот они и решились на провокацию. Вообразите, что станется, если завтра-послезавтра они произведут отсюда залп? Конечно, остров будет немедленно уничтожен — пока ведь не все базы ликвидированы, ракеты еще кое-где есть. Но от этого миру не станет легче. И ситуация не прояснится. Кто был на острове? — спросят себя люди. Неведомые «пришельцы»? Если так, то о разоружении не может быть и речи — ведь из космоса могут прилететь и новые гости. А если на острове были люди — то кто они? Американцы? Русские? Французы? Китайцы? Значит, никому нельзя верить, значит, Договор — пустая формальность. Гарантий-то мира, выходит, так и нет? Вот и оцените ситуацию.

Умолкнув, Андреев подвинул к себе стул, но не сел. Опустил голову, подумал. Снова отодвинул стул.

— Ну, что скажете? — сказал он, качнув головой в сторону Вейса и его друзей, застывших у стены.

— Не пойму, — глухо пробормотал высокий светловолосый парень, глядя себе под ноги. — На кой черт мы им понадобились? Да и республика сама. Матрии всякие… И остальное… Зачем им столько возни?

— Стоп, давайте-ка я отвечу. — Мартин поднял руку, сделал шаг вперед. — Кажется, я сообразил, зачем и почему. Они, видно, прикинули, что так, с республикой, побезопасней. А ну, кто пронюхал бы о строительстве на острове? Пожалуйста, ответ таков: республика Фрой строится, все о’кэй. Пока суд да дело — ракеты в море, и шито-крыто…

О’Нейл хотел было еще что-то добавить, но его перебил Вейс. На его острых скулах багровели пятна.

— Сволочи! — срываясь на визг, выкрикнул он, и его худые пальцы сжались в кулаки. — Убийцы! Все, все предусмотрено… «Пришельцами» прикинулись… Веер придумали, чтоб, упаси бог, не заподозрили, что им не все равно, куда стрелять. А так и по русским, и по американцам, и по кому угодно трахнут — «пришельцам», дескать, все люди одинаковы… Мерзавцы…

Вейс задохнулся, схватился за горло, закашлялся.

— Так оно и есть, конечно, — тихо проговорил Андреев. — Затормозить разоружение на многие годы. Вот что им надо. И залп намечен, как вы слышали, на ближайшие дни. Я обращаюсь ко всем здесь присутствующим: в силах ли мы ему помешать?

— Что значит — в силах, не в силах? — неожиданно вырвалось у Сузи, и все глаза обратились к ней. — У нас нет выбора, — продолжала она, и ее высокий голос дрогнул. — Мы должны подумать не только о себе, но и о тех, на кого нацелены ракеты. Мы не смеем… Я родилась в Нагасаки… Я знаю…

Ей никак не удавалось справиться с охватившим волнением, и в конце концов она не выдержала — прижала ладони к глазам. Наступила долгая пауза.

Снова встал Мартин. Очень деловито и хладнокровно он предложил план действий. Ирландец считал, что нужно не медля поднимать народ на восстание. И в первую очередь захватить радиоцентр, сообщить всей земле, что творится на острове. Возможно, этого будет достаточно — разоблаченная шайка побоится стрелять.

Предложение О’Нейла встретило веские возражения Вейса. Он заявил, что план Мартина обречен на провал, так как через своих шпиков Гейнц тотчас узнает обо всем и немедленно примет меры. Ни о каком массовом выступлении пока не может быть и речи. Надо тайно сколотить группу из верных людей, пробиться к радиоцентру.

Но и этот вариант не был одобрен. Против него решительно выступил Ульман…

Около двух часов продолжалась нервная и напряженная дискуссия в «ракушке» номер двести четырнадцать. План, более или менее удовлетворивший всех, был принят, когда за окнами уже начали сгущаться тропические сумерки.

Был ли он реальным, этот план? Пожалуй, ни один из участников импровизированного военного совета не был уверен в этом. Хуже того, в глубине души каждый отчетливо понимал, что шансы на успех практически близки к нулю.

Но, как сказала Сузи, выбора не было.