День не задался

5

Утром на Белгородском направлении у немцев смогло взлететь меньше половины 4 флота. На каждого немца приходилось 4–5 наших. Они попытались атаковать наши аэродромы ночных бомбардировщиков. Над Бурлуком состоялся большой и тяжёлый воздушный бой. Примерно такой же, как вчера был над Покровкой! Вот только места базирования У-2 немцы определили не правильно. Основная масса У-2 базировалась в Валуйках, в четырёх больших лесных массивах, гораздо южнее. Это они высоту набирали над Бурлуком! Ловушка себя оправдала! Истребителей и бомбардировщиков 4 флота мы изрядно пощипали. Особенно досталось пикировщикам: основной ударной силе немцев. На отходе по топливу, мы нанесли тремя штурмовыми полками и 4 истребительными полками удары по аэродромам противника в Микояновке, Сокольниках, Померках, Основе, Рогани, Барвенково и Краматорской. Атаки были неожиданные и успешными, кроме Краматорской, где потеряли много самолётов. Немцы успели поднять крупные силы с соседних участков. Сорвав воздушную поддержку и уничтожив больше сотни самолётов противника, мы обеспечили успех 5 ВА и 7 гвардейской армии. Немцы завязли у станицы Черкасской.

Ещё три дня и две ночи прошли в такой же напряжённой обстановке. В этот момент Жуков перебрасывает нам на наш участок части Резервного и Степного фронтов. Немцы, увлечённые прорывом обороны 7 гвардейской армии, пропустили подготовку к удару. Ночью 11-го июля, форсировав Северный Донец, 57 и 5 гвардейская армии ворвались в Белгород, подрезали основание прорыва Манштейна. Для трех «элитных» немецких танковых дивизий: «Адольф Гитлер», «Великая Германия» и «Мёртвая голова», отчётливо замаячил новый «Сталинград». В условиях завоевания нами полного господства в воздухе, что на Северном, что на Южном фасе, и многократного превосходства в силах и средствах, эсэсовцы были обречены. И они ослабили наступление, пытаясь укрепить фланги. Но штурмовики нашей и 5 армии буквально ходили у них по головам. Через пять дней, ударил Воронежский фронт, форсировал Ворсклу, и начал подрезать Манштейна с его левого фланга. На Северном фасе начал наступление Центральный фронт. Манштейн начал массовый отход. Ночью мы обнаружили 12 отходящих колонн противника, и обрушили на них удары всех «ночников». Действуя во взаимодействии с АДД, мы наводили на колонны тяжелые бомбардировщики. Блокировали дороги минными постановками, подсвечивали противника напалмом. Наносили удары сами, и корректировали огонь. Ночь превратилась в день. Немцы не выдержали, и началось бегство, вместо организованного отхода.

Это была худшая ночь в моей жизни: не приспособлен У-2 к штурмовке маршевой колонны тяжелого танкового полка! Но, выпустить немцев из готового захлопнуться мешка, я не мог. А когда из выливного прибора льётся горящий напалм, самолёт виден как днём. Я комбинировал удары: сначала наносился удар ротационными бомбами, а следом за ним шли «вошебойки», всё равно потери были большими. Лишь к 2 часам ночи удалось подавить зенитную артиллерию, но и огонь пехоты опасен для «рус-фанера». В ту ночь мы помирились с Командующим. Он стоял рядом, и практически не вмешивался в управление. Слышал всю ругань, болезненно морщился при докладах, слышал, как орёт Макеев, подгоняя своих ночников. Слышал благодарность Голованова за подсветку. С двух часов докладов о потерях стало меньше, затем на связь вышел Жуков и передал благодарность Ставки за действия ночников.

— Сколько «ночников» действовало, Владимир Александрович?

— Все три корпуса, и 14-й гвардейский полк КБФ.

— Пишите представление на звание «Гвардейских» всем участвовавшим полкам, дивизиям и корпусам. Не выпустили вы Манштейна из мешка.

Судец повернулся ко мне:

— Я было подумал, что ты решил всю армию угробить, ан видишь, как получилось! Умеешь ты воевать, Пал Петрович, — и протянул мне руку. Мы обменялись первым рукопожатием. До этого он меня просто игнорировал.

17 июля, после артподготовки, Юго-западный фронт начал наступление на Харьков. Пятая воздушная и АДД домолачивали окружённых эсэсовцев. А мы, усиленные 225-й шад и 284-й бад пятнадцатой ВА Науменко, обрабатывали внешний радиус обороны Харькова. Рихтгофен полностью перевёл истребительную авиацию на «свободную охоту» и пытался, за счёт действий «охотников», оправдаться за провал «Цитадели». Вместо «Ю-87», он начал использовать ФВ-190 в качестве штурмовиков, по образцу и подобию нашего И-185. Но, две 100-килограммовки вместо десяти — это слабое утешение. А кассетных бомб у немцев ещё не было. Я сам летал мало, в основном занимался налаживанием управления и снабжения. Из госпиталя прибыл Иван Елисеев. Ввёл его в строй, но оставлять у себя жалко! Он — один из опытнейших лётчиков. Вылетели с ним в первый смешанный авиакорпус генерала Аладинского.

— Владимир Иванович! Знакомьтесь: Герой Советского Союза капитан Елисеев, с августа 41 мой ведомый, 18 сбитых лично, 28 в группе. Прибыл после ранения и отдыха. Вывозной я сделал. В седьмой гвардейский возьмёшь?

— Здравствуйте, капитан! Конечно, возьму! Эскадрилью потянешь?

— Потянет, потянет! Водил он и восьмёрки, и эскадрильи. А мне ведомый нужен. Я тут у вас видел сержанта N.. Как он?

— В седьмом полку, как и был. Вызвать? — он повернулся к телефону, позвонил на КП 7 гвардейского и приказал найти сержанта.

— С вещами!

— Передайте ему, что с вещами и документами, в распоряжение штаба армии.

Где-то через полчаса, пока мы чаи гоняли и разговаривали с Аладинским и его начштаба, вошёл отец, доложился.

— Иван! Передай ему свою машину. Займись пока им.

Ваня подошёл к сержанту и подал ему руку:

— Командир выбрал тебя своим ведомым. Заменишь меня. Пошли, расскажу тебе всё.

Сержант удивлённо посмотрел на меня:

— Разрешите идти, товарищ генерал?

— Идите! Знакомьтесь с машиной, — они с Иваном вышли.

— А почему именно его, Пал Петрович? Есть лётчики и получше! Вон, Островский, например.

— Взгляд понравился. И машину чувствует, ещё когда вывозной ему делал, то обратил внимание. И почерк похож на почерк Ивана. Чуть поднатаскаю, получится хороший ведомый. Так что у вас по увеличению штатов техсостава? Техники прибыли? — перевёл я разговор в другое русло.

Когда мы закончили и подошли к стоянке, Пётр лежал под крылом, положив голову на «дутик». Услышав наш разговор, поднялся и встал возле левого крыла. Я попрощался с Владимиром Ивановичем, затем подошёл к нему.

— Зовут меня Павел Петрович, позывной: «Четвёртый».

— Меня зовут Петя, Пётр Васильевич. Позывного нет, на моём самолёте был только приёмник.

— Будешь «Пятым». Первый, второй, третий — это позывные 14-го полка. Налёт у тебя какой?

— Самостоятельно — 25 часов, из них 8 часов на И-185. 7 боевых вылетов, три сбитых, все «лапотники». Но на таком, — он показал на самолёт Ивана «И-185н-71фн», — я не летал. Капитан Елисеев показал всё. Я на земле его опробовал.

— Справишься? Или…

— Справлюсь! Управление одинаковое, товарищ генерал.

— Ладно, по машинам. К запуску!

Разошлись по машинам. Вырулили на старт. Пётр немного резковато тормозит. Волнуется, наверное. Решил замечание не делать, только перед посадкой скажу.

— Я — «четвертый»! Прошу добро на взлёт!

— Четвертый! Вам взлёт!

Взлетели, «пятый» немного близковато идёт. В полках так учат.

— Пятый, оттянись и держи дистанцию 70-100 метров, выше 20.

— Вас понял!

Из Барвенково идём в Купянск. Фронт слева, установил связь с «Косой», там Люда дежурит.

— Четвёртый. Вас вижу. Эшелон 3 и 5. Вокруг вас чисто!

Через 10 минут Люда сказала:

— Четвертый! Пересекающимся курсом пара противника, выше 2, курсовой 10 часов. Дистанция 10.

— Понял. Пошёл наверх! Пятый, слева противник. Пошли наверх.

— Пятый понял.

Заняли высоту 5.5.

— Четвёртый. Противник ниже вас 500, дистанция 3 км, курсовой девять.

— Понял, разворачиваюсь! Пятый, курс 280!

Резко поворачиваю и замечаю две точки.

— Пятый, прикрой, атакую. После атаки разворот на солнце!

— Прикрываю! — «только бы не оторвался!»

Немцы заметили нас и начали перестраиваться для атаки. «Мессеры»-охотники. В лоб на них опасно: три пушки и два пулемёта. Даю ногу, иду со скольжением, обернулся: Петя на месте. Манёвр понял. Огонь открыли одновременно, трассы прошли мимо, косая петля на солнце, только бы не оторвался! У нас скорость больше, мы развернулись ещё до того, как немцы закончили манёвр, я подорвал машину разворотом на пятке, форсаж, атакую. Петя размазал манёвр, он так никогда не разворачивался, но, догоняет. Ведомый в прицеле, на борту небольшое красное сердце, пронзённое стрелой. «Маска! Да я тебя знаю!» Очередь, вторая. Горит! Тяну за ведущим. Тот остался один, поэтому перевалил машину и пытается спикировать. Скорости ему не хватает. Очередь! Немец дал ногу, скользит, я зацепил его одним снарядом, ухожу наверх, оборачиваюсь: Петя бьёт по немцу, и попадает! Но, скорость не сбрасывает, а уходит вверх за мной! «Споёмся!» В верхней точке переворачиваюсь, он опять размазал переворот! Надо учить! Но немец уже никакой! Он сбросил фонарь и выпрыгнул.

— Коса, я — Четвёртый! Противник уничтожен! Один мой, один — пятого! С походом, Петя! Сообщите наземникам: один выбросился с парашютом. Это — охотник! Ловить!

— Вам курс 38, эшелон 3, четвёртый. Домой, Пашенька!

Перед заходом на посадку напомнил Петру, что нос у наших машин тяжёлый, поэтому резко не тормозить. Можно скапотировать. Сели нормально, зарулили и вылезли из машин. Пётр, вместо уставного: разрешите получить замечания, сходу выпалил:

— Товарищ генерал! Я не успеваю за вами развернуться! Дважды отстал!

— Идём к машине, залезай, садись и пристегнись.

Он выполнил.

— Теперь кресло вперёд. Давай-давай! Отлично! Теперь спинку выше, ещё выше. Порядок! И поднимай сиденье! Да чуть привстань, иначе не пойдёт. Чуть ниже, смотри по прицелу. Притяни плечевые. Отлично! Левую руку положи на сектор газа. Попроси механика чуть его опустить. Вот на столько! — я пальцами показал. — И учти: разворот выполняется всеми точками управления: и ручкой, и педалями, и оборотами, и шагом винта. А ты вцепился в ручку двумя руками и хочешь выполнить его на ровном газу! — меня так и подмывало сказать ему: «Сам же меня этому учил!» — Надо использовать для разворота: и изменение оборотов, и гироскопический момент, и резкую работу педалями, и изменение шага. Но, разворот вправо резко отличается от разворота влево. Ладно, вылезай. Не ругаю, бой провёл отлично, и не забывал, что ты — ведомый! Так и действуй. А разворотами — займёмся! Кстати, с первым мессом-охотником!

— Да вы же его выложили, товарищ генерал.

— Действовал правильно: успеваешь добить и уйти: добивай и уходи за ведущим. Нет? Уходи за ведущим. Всё на сегодня. Вот твой механик: Аркадий Львович. Прошу любить и жаловать. Сидишь либо здесь у самолётов, либо в штабе возле адъютантов, если я там. Если меня в штабе нет, то возле самолётов. Я — в штаб.

— Понял, прикрываю! — улыбнулся Пётр и, подхватив свой вещевой мешок, двинулся к штабу армии.

В ходе боёв за Харьков наметился перелом: Манштейн предпринимал безуспешные попытки деблокировать элитные дивизии СС и перебросил много войск севернее Харькова, но Харьков взяла 57 армия и части 5 гв. танковой. Одновременно Воронежский фронт довольно быстро выдвинулся к Ахтырке. Там часть войск повернула на юго-восток, стремясь окружить Манштейна. Генерал Кемпф, растерявший основной кулак танковых войск под ударами авиации, отходил к реке Псёл, затем по приказу Манштейна, изменил направление отхода, и пошёл на юг. Манштейн, поняв, что прорваться к Черкесской не удастся, начал отход на юг. В этот момент пришёл приказ срочно усилить авиагруппировку на южном фланге нашего фронта. Мы начали перебрасывать туда 1 смешанный авиакорпус и две штурмовые дивизии. Первого августа войска фронта прорвали оборону противника на фронте почти в сто километров и двинулись на Сталино. Части 1, 2, 3 гвардейских и 51-й армий прорвали фронт у Каменки, Ворошиловска и Артемовска. Началось освобождение Донбасса. Авиационного кулака у немцев здесь не было, отдельные истребительные полки немцев противопоставить ничего не могли уже обстрелянной армии. На завоевание господства в воздухе хватило нескольких часов. Потери немецкой авиации под Курском оказались слишком велики для неё. Восполнить уничтожение 1600 самолётов сразу не возможно. Воронежский фронт продолжал наступление на Полтаву, не давая возможности Манштейну сманеврировать. В этот момент Манштейн принял решение отходить за Днепр. Войска группы Кемпфа получили такой же приказ. На отходе гитлеровцы сжигали всё. Пытались угнать наших людей. Наша 17-я и 4-я ВА, теперь под командованием Вершинина, били по железнодорожным станциям и узлам. К середине сентября подходил к концу ресурс большинства наших самолётов, но мы успели сформировать новые ТЭЧ во всех истребительных полках армии. Задействовали лётчиков-перегонщиков, и сумели вовремя сосредоточить на запасных аэродромах вторые комплекты техники. Смена техники прошла достаточно организованно, без провала в активности истребительной авиации армии. После доклада в ставку, меня вызвали в Москву.

В Ставке, кроме Сталина, было два маршала авиации Новиков и Голованов.

— Ну что ж, товарищ Титов, — сказал Сталин, — наш с вами эксперимент прошёл успешно. По оценкам присутствующих здесь товарищей, отвечающих за работу нашей авиации, вам удалось сохранить боеспособность вверенных вам частей, и укомплектовать их новой техникой. Старая техника выведена на запасные площадки и ремонтируется. Сколько времени вам понадобится для этого?

— Согласно моим расчётам, около двух месяцев, т. е. за месяц до окончания ресурсов этого комплекта самолётов. Если не произойдёт больших потерь, т. к. пополнение идёт, в первую очередь, из второго комплекта.

— Товарищ Сталин, у меня есть вопрос к товарищу Титову.

— Пожалуйста, товарищ Новиков.

— По отчётам, во время Курской операции, самые большие потери в вашей армии понесли ночные бомбардировочные полки. Чем обусловлены эти потери?

— В количественном отношении, это, безусловно, так. Потеряно безвозвратно 137 машин, что составляет 9.4 % парка трех воздушных корпусов. Практически все они, 129 машин, потеряны в одну ночь: 17 июля. На местах боёв нами обнаружено около 200 единиц тяжёлой бронетехники, 800 автомашин, около 1000 артиллерийских орудий. Посчитать количество уничтоженных солдат и офицеров противника возможности не было. Несомненно, что кроме нас, там работала АДД, но, тем не менее, наш вклад в разгром трех дивизий СС тоже присутствует. Другой техники, способной выполнить эту работу у меня не было.

— А штурмовики?

— Из-за пламени, выбивающегося из выхлопных патрубков, использовать Ил-2 ночью — невозможно.

— А почему нельзя было подождать утра и атаковать? Ведь У-2 не приспособлен атаковать танки!

— Немцам требовалось отойти на 7 км и занять линию обороны, которую они занимали до 5 июля. До утра они бы успели это сделать. А так, они остались лежать там, где их застали наши самолёты.

— Товарищ Сталин, нас, последнее время, очень часто стали упрекать именем товарища Титова, что мы не бережём людей. Дескать, он людей бережёт, а мы — нет. Поэтому я и задал эти вопросы генерал-лейтенанту, — с довольным лицом сказал Новиков. — И услышал именно то, что ожидал услышать.

— Разрешите, товарищ Сталин? — спросил я.

— Пожалуйста, товарищ Титов.

— Товарищ маршал, я бы с большим удовольствием послал Ил-2 на эту работу, если бы по приказу Командующего ВВС РККА, им бы, в заводских условиях, удлинили бы выхлопные патрубки, товарищ Маршал авиации.

— Только удлинить патрубки? И всё? — спросил Сталин.

— Так точно, товарищ Верховный!

Теперь бледный вид имел уже маршал Новиков.

— А почему вы об этом не сказали раньше?

— Я — истребитель, и командовал ночным истребительным полком. И был заместителем командующего армией по истребительной авиации. То, что, в ходе операции, пришлось решать другую задачу, и привлекать к работе других «ночников», стало известно 16 июля. В условиях менее плотной ПВО, ночные бомбардировщики У-2 справлялись с подобной задачей. Это было под Сталинградом. Но, немцы тоже извлекают уроки из войны. И они насытили ПВО тяжёлых танковых дивизий зенитной артиллерией до предела. Для решения этой задачи, наши ВВС оказались не подготовленными. В итоге, один ночной полк истребителей-бомбардировщиков на пять фронтов. Задачу такого масштаба одним полком — не решить, товарищ Сталин. Сделали всё возможное.

— И нам помогли очень. Для АДД эта задача была бы не по силам. Мы работаем по площадям, с горизонтального полёта. Или по площадным объектам. «Ночники» Титова обеспечили подсветку целей, остановили их движение, дали возможность нанести точные удары, — вступил в разговор Голованов. — Так что, гибель большого количества лётчиков и самолётов, в некотором смысле слова, оправдана, товарищ Сталин и товарищ генерал-лейтенант.

— В целом, это большой успех нашей авиации: за первые 5 дней боёв мы захватили господство в воздухе, — решил напомнить о себе Новиков.

Сталин внимательно слушал наши «дебаты», затем встал и все замолчали. Немного походив по кабинету, он решительно повернулся к нам и сказал:

— Тем не менее, мы собрались здесь совсем по другому поводу. Товарищ Новиков, как вы считаете, есть необходимость вводить систему обслуживания самолётов по схеме, которую предложил товарищ Титов?

— Несомненно, товарищ Сталин. Показатели истребительной авиации 17 армии в настоящее время самые высокие в ВВС. Несмотря на то, что это были не самые лучшие полки и дивизии.

— Что касается АДД, то нам несколько преждевременно переходить на эту схему, в основном, из-за хронической нехватки самолётов в полках. Однако, элементы схемы мы уже начали использовать при подготовке новой техники. Только за единицу мы принимаем не полк, а эскадрилью, — ответил маршал Голованов.

— Товарищ Титов, что вы можете сказать по качеству новой техники, поступившей в вашу армию в последнее время?

— По истребителям Ла-5: стали легче, меньше отказов на 56 %. По И-185 — есть хронический недостаток: быстрый износ внешней шестерни редуктора, но наши инженеры нашли выход из положения — замена масла МС20 на американское SHELL90. Однако в зимний период с ним могут быть сложности. По Як-7б — положение не изменилось: самый большой процент аварий. По «Кобре»: серия «Q» склонна к плоскому штопору из-за задней центровки. Были аварии.

— А почему по Якам ничего не изменилось? Мы же ввели военную приёмку везде? — спросил Новиков.

— Не знаю, товарищ маршал. Могу сказать только одно: аварии случаются, в основном, в процессе эксплуатации, не на приёмке самолётов. Скорее всего, технологический или конструкционный брак планера. Или быстрое гниение из-за некачественной окраски. Но, в целом положение довольно резко улучшилось.

— Ну что ж, товарищи! На этом всё! Все свободны.

Мы попрощались с товарищем Сталиным, и вышли из кабинета. Каждый остался при своём мнении. Но в октябре в армию стали поступать Ил-2 с удлинёнными патрубками. Мы перевооружили по одному полку в каждой дивизии ночных бомбардировщиков, во всех гвардейских ночных корпусах. Больше и не требовалось. Далеко не все летчики могли свободно пересесть с У-2 на Ил-2, многие и не хотели такой пересадки. Одно дело водить ночью «кукурузник»: всё тихонечно, на планировании; другое дело полностью закрытая кабина штурмовика, далеко разносящийся ночью рёв мотора, зенитки и близкая земля. Мы хоть и снабжали ночные самолёты автоматом вывода с Пе-2, но всё равно, ночная штурмовка по нервам ездит, как на танке! Пробовали применять приборы ночного видения, сделанные для танкистов. Но, пока без большого успеха. Чуть ли не сложнее стало ориентироваться. ЛОМО обещает к концу года дать ночной прицел. Там и посмотрим! В любом случае, появление ночного штурмовика даёт нам больше возможностей в боевой работе. Немецкие пленные отмечают, что ночь стала не менее опасна, чем день. У них появилась воздухобоязнь, как у наших в 41-м. 15 октября был освобождён Киев: мать городов русских. В этот день командующие 6-ти воздушных армий получили новые звания «генерал-полковник». С некоторым удивлением, обнаружил в приказе и свою фамилию. Я думал, что Сталин обиделся на меня, за то, что я полез в спор с Новиковым.

Почти сразу после возвращения из Москвы, в штаб армии прилетели инженеры из Перми, разбираться с редуктором М-71ФН. Мы показали им «приспособление»: забитое деревянным чопом отверстие в блоке цилиндров и просверленную горловину с винтовой пробкой от двигателя «Мессершмитта». В этом случае редуктор смазывается американским SHELL, которое используют на двигателях «Аллиссон» для смазки редуктора. Но, у американцев стоит подогрев для запуска в зимнее время. А на М-71 этого нет, поэтому зимой масло замерзнет, и возникнут проблемы с запуском. Заодно, поговорил с ребятами о компрессоре для повышения высотности. Редуктор обещали переделать сразу, а эскиз компрессора передать группе разработчиков, такие работы ведутся, но пока без особого успеха.

Генерал-лейтенант Лавочкин прилетел сам, внимательнейшим образом ознакомился с документацией по всем авариям и катастрофам с его машинами. Поинтересовался, почему ни одной его машины мы не используем в ночных полках. Мы показали ему кабину «кобры» и ночного И-185, показали изменения, внесённые Янгелем по нашей просьбе, но, заметили ему, что у «Ла» хуже с манёвренностью, поэтому простым добавлением необходимых приборов не отделаться.

— Я спрашиваю об этом не для Ла-5: у него планер ЛаГГ-3. Я заканчиваю работу над цельнометаллическим истребителем Ла-7. Судя по работе вашего полка и вашей армии, истребитель должен быть всепогодным, и позволять летать ночью.

— Тогда, товарищ генерал, вам надо озаботиться и вот таким вот тренажёром, — я повёл его в «летно-тактический класс»: большую палатку, где стоял один из наших тренажеров для слепого полёта.

— Откуда такое чудо?

— Инженер 14-го гиап Герасимов сделал по моей просьбе, ещё год назад. Сейчас в армии таких пять, а требуется иметь их в каждом полку.

— А где делали?

— В Ленинграде, на физприборе. Но, он не без недостатков. Требуется хорошая конструкторская доработка.

— Сделаем!

Лавочкин залез в тренажёр, при включённом свете даже удержал горизонт, но, стоило закрыть кабину, как он потерял ориентировку и беспорядочно закувыркался. Пришлось остановить принудительно.

— Ну и «карусель»! Никогда не думал, что это так сложно!

— Здесь лётчик нарабатывает необходимые навыки. Но, в полёте ещё сложнее. Здесь невозможно создать ускорения и реальные перегрузки. А это влияет на вестибуляр. Но, научившись здесь, гораздо легче научиться в воздухе. И аварийных случаев становиться ощутимо меньше.

А из бюро Яковлева так никто и не приехал! Всесильного замнаркома мнение лётчиков о его самолётах не интересовало. «Лётчики предпочитают „Яки“!» Других лёгких истребителей у нас не было, и для непосредственного сопровождения Ил-2, в основном, использовали их. В боях на малой высоте «Яки» имели преимущество, даже над «Мессершмиттом» последних моделей, у которых они выигрывали по весу и удельной мощности. Но, какой ценой это достигалось: живучесть «Яка» была нулевой!

А вот Ильюшин, заинтересовавшись тем, что ему из полков пришли указания на переделку машины, тоже прилетел сам, вместе с ним, на новом одноместном штурмовике Ил-1, прилетел Владимир Коккинаки. Так сказать, показать «задел». В Киеве, на аэродроме «Южный», нам показали его в «работе». По сути, это бронированный пикирующий бомбардировщик-штурмовик: может нести тонну бомб, как Пе-2 с перегрузом, есть тормозные решётки, угол пикирования 60 градусов. Хорошая механизация крыла. Вот только попробовать нам его не дали! Но все наши замечания по Ил-2 были скрупулёзно записаны. Всё-таки, внимание! И передача опыта.

На этом моя служба в 17 Воздушной Армии неожиданно закончилась: пришёл приказ прибыть в Управление кадрами ВВС. Приказ был какой-то странный: должность моя оставалась вакантной, но дела требовалось передать Командующему армией. Ещё один приказ пришёл на передачу 14 гиап в распоряжение ВВС КБФ. Сдал дела. Владимир Александрович подписал акт передачи, и сказал:

— Ничего не понимаю! Только сработались, и на тебе! Что-то странное творится. Ты в Москве никому на хвост не наступал?

— Не без этого. Новикову и Яковлеву.

— Да им не хвост, а кое-что повыше отдавить надо! Может быть Сталину позвонить?

— А смысл? Всё по форме: приказ есть приказ. Требуется сначала выполнить, а потом оспаривать. Я ведомого пока заберу? Если что не так, то вернётся. А жена с полком в Ленинград полетит или поедет.

— Ну, как знаешь, Пал Петрович. Извини, что сначала не совсем нормально относился, напели мне в уши… Ну, ни пуха!

— К чёрту, Владимир Александрович. Ещё увидимся, надеюсь!

Позвонил Людмилке, рассказал вкратце о приказе, сказал, что с Петром вылетаем в Москву. Она уже привыкла к внезапным вылетам туда-сюда. Посетовала на то, что дежурит, и не сможет проводить. Через два тридцать сели в Москве в Чкаловском. Пётр остался на аэродроме, а я выехал в Москву. В кадрах меня ещё больше ошарашили, что они к этому приказу отношения не имеют, что ведут картотеку до генерал-майора, включительно, остальными генералами распоряжается Ставка, что требуется ехать в Ставку. Пожал плечами, поехал на Арбат. Там сначала тоже возникло недоразумение, но потом неожиданно появился генерал-майор Алексеев, небольшого росточка, лысоватый, с небольшим брюшком.

— Здравия желаю, товарищ генерал-полковник! Мне поручено обустроить вас и вашу семью в Москве.

— В данный момент, я в Москве один, жена и сын в 14-м полку в Киеве, но их переводят в Ленинград.

— Есть приказ об увольнении гвардии старшего лейтенанта Титовой-Бахметьевой из армии. Это связано с вашим новым назначением, товарищ генерал-полковник.

— Но я не получил никакого назначения!

— Получите! — улыбнулся генерал. Он предложил проехать и посмотреть три квартиры, все неподалёку от Кремля. Я выбрал квартиру на улице Грановского, 3, недалеко от Кремля и от Ставки. Позвонил в Чкаловское, попросил Петра привезти вещи. На входе в подъезд столкнулся с Ворошиловым. «Всё чудесатее и чудесатее!» — как говаривала незабвенная героиня детской сказки! В квартире генерал Алексеев передал мне ключи, постоянный пропуск в Кремль, постоянный пропуск в здания Ставки Верховного Главнокомандующего, или Наркомата Обороны и Генерального штаба, если по-довоенному.

— К 00.30 вам приказано прибыть к товарищу Сталину. Ваш номер по ВЧ 1133, позывной «товарищ Бахметьев». Если понадобится машина, позывной «Синева», и называете свой номер. Вот справочник по ВЧ, товарищ генерал-полковник. Вот этот телефон — прямой в охрану и обслуживание дома. Так как вы один, вам это понадобится. Вашим адъютантом назначен подполковник Львов. Он с вами свяжется. Ваш кабинет находится в здании ставки, номер совпадает с вашим номером по ВЧ.

— Вы в курсе, генерал, на какую должность меня назначают?

— Нет, но, судя по всему, совсем не маленькую. Далеко не всех, кто служит в Ставке, так встречают. Я квартиру снимаю, например. Хотя уже больше двух лет тут служу начальником административного отдела.

Пётр приехал поздно, ему пришлось добираться на перекладных, и долго ждал пропуска по Москве. Тем не менее, ужинать он отказался, сказал, что поел в Чкаловском. Я пошёл на кухню с вещмешком, собираясь приготовить что-нибудь поесть. В этот момент зазвякал звонок в прихожей. Пётр открыл дверь, вошёл подполковник и три красноармейца с какими-то парашютными сумками.

— А где генерал-полковник?

— На кухне!

Я вышел из кухни, посмотреть, кто там заявился, как был: в свитере, галифе и в тапочках, с ножом в руках.

— Товарищ генерал-полковник! Подполковник Львов! Представляюсь по случаю назначения вашим адъютантом.

— Одну минуту, подполковник!

Я вернулся на кухню, про себя чертыхаясь: пожрать не дадут! Подполковник навалился на бедного Петю:

— Почему генерал сам готовит еду? А ты на что?

— Подполковник, оставьте его в покое, он — мой ведомый, а не денщик! — я прошёл в зал, и накинул гимнастёрку, портупею и вышел в прихожую. Солдатики вытянулись, и ели глазами мои три звездочки. А окантовка у солдат была малиновая! НКВД! Взглянул на подполковника, нет, у него просветы голубые, авиационные. Подполковник поймал мой взгляд:

— Я тоже служу в оперативном отделе НКВД, товарищ генерал-полковник. Эти двое — из охраны этого дома, я попросил их донести сумки, а рядовой Васильев — ваш ординарец.

— Спасибо, товарищи бойцы, можете идти. Товарищ Васильев, вы готовить умеете?

— Так точно, товарищ генерал. Мы тут и принесли продукты, туалетные принадлежности, и так, кое-что по мелочи.

— Ну, тогда раздевайтесь, и приступайте к своим обязанностям. Товарищ подполковник, как вас зовут?

— Валентин Иванович, товарищ генерал. — Я протянул ему руку.

— Меня — Павел Петрович. — Он пожал мне руку.

— Пройдёмте в комнату. У меня много вопросов к вам.

— Слушаю вас, Павел Петрович! — ответил Валентин, привычным движением доставая блокнот и автоматическую ручку.

— Да нет, ручку убирайте. Объясните мне, что происходит, кто вы, и что вы? Ещё днём я был зам. командующего воздушной армии на Первом Украинском фронте. А сейчас тут.

— Я служу в отделе, который занимается охраной высших руководителей армии и правительства. В моём распоряжении усиленный взвод охраны, 6 следователей Военной прокуратуры, три самолёта Си-47, 8 истребителей прикрытия. Мне приказано взять вас под охрану и исполнять обязанности вашего порученца или адъютанта. К сожалению, больше ничего добавить не могу. До вчерашнего дня я исполнял такие же обязанности у одного из членов Правительства СССР. Но, рапорт о том, что я хочу в действующую армию, написал полгода назад. Сам я с Дальнего Востока, воевал у озера Хасан. Бывший пограничник. К сожалению, меня из отдела не отпустили, перевели к вам.

— Понятно, Валентин Иванович. Что ж, будем работать вместе. Вот только, пока не понятно кем.

Пока разговаривали, Васильев накрыл в столовой ужин. Дождался, пока мы поедим, собрал и вымыл посуду, после этого сказал, что постелил мне постель, и попросил разрешения убыть в расположение. Валентин Иванович его отпустил. Ещё через час, мы вдвоём пошли в Кремль.

Сталин принял меня не один, в кабинете находились маршалы Жуков и Василевский.

— Проходите, товарищ Титов. Знакомьтесь, товарищи! Титов, Павел Петрович. Присаживайтесь, товарищ Титов. Наш Генеральный штаб подготовил план операций, которые мы будем проводить последовательно на советско-германском фронте. Планы скорректированы с учётом последних изменений, произошедших на южном фланге фронта. Не без вашего участия. Есть мнение: наделить вас функциями Представителя Ставки по авиации и возложить на вас непосредственное проведение авиационных операций, связанных с исполнением наземных операций. Для осуществления планов командования по захвату господства в воздухе нашей авиацией на участках проведения стратегических операций, нами создаётся отдельная специальная дивизия, в которую войдут 14, 16 и 32 гвардейские истребительные полки, которая будет находиться под вашим непосредственным руководством. Со средствами усиления, приданным транспортным полком и четырьмя батальонами аэродромного обслуживания. Это неполный список, вы сами его дополните: что вам необходимо для обеспечения безусловного обеспечения захвата господства в воздухе. Все авиационные и, по мере необходимости, сухопутные силы на заданном участке фронта будут находиться в вашем распоряжении, как у Представителя Ставки. Все действия должны быть согласованы с Генеральным штабом или со мной лично. Как вы, лично, относитесь к этому мнению?

— Кто непосредственно будет командиром этой дивизии?

— Идея создания такой дивизии принадлежит инспектору ВВС полковнику Сталину. А кого бы вы могли порекомендовать на эту должность? — ответил Василевский.

— Подполковника Покрышкина.

— Не возражаю, товарищ Титов, — сказал Сталин.

— Буду ли я допущен к самому планированию операций или придётся подгонять свои действия под задуманное Генштабом?

— Лично я считаю, что это должна быть совместная работа, товарищ Титов, — за всех ответил Сталин.

— Будет ли позволено доукомплектовать эти три полка личным составом соответствующего уровня или пополнение пойдёт штатным образом?

— Полностью на ваше усмотрение.

— Больше вопросов не имею.

Дальше пошло обсуждение «10-ти Сталинских ударов». Я про себя посмеивался: на этом, в нашей истории, Власов сгорел, пытался выдавить немцев из леса, где их не было. Его подрезали и… Апологетом предателя стал, имя нарицательное! Полк в Питер отвели, потому, как намечают выдавить немцев из Гатчины и, если удастся, взять Новгород. Главное для них: не перетянуть одеяло на себя! Отвечать ведь придётся! А веры в собственные силы — никакой. Молчу, слушаю. В конце разговора Сталин спросил, почему я молчал всё это время.

— Слушал, товарищ Сталин. Для того, чтобы что-то сказать, надо познакомиться с планом более подробно.

— Тоже верно, товарищ Титов. Входите в курс дела быстрее.

— Есть быстрее!

Когда выходили от Верховного, Жуков пошёл ва-банк, тоже способ: вначале — обострить! Он в Приёмной громко сказал Василевскому:

— Титов, Титов! Я думал, что это серьезный мужик, а тут сопляк какой-то!

Неожиданно, за меня вступился Василевский:

— У этого «сопляка», как вы изволили выразиться, Георгий Константинович, звезд Героя в три раза больше, чем у нас с тобой на двоих. Две за Ленинград и одна за Сталинград. Смотрел я его личное дело: войну начал лейтенантом. Поэтому, не стоит ссориться. Надо работать! Павел Петрович!

— Я, товарищ маршал!

— Как я понимаю, вам не очень нравится план действий.

— Не без этого, товарищ начальник Генерального штаба.

— Тогда в штаб, Павел Петрович. Решать надо быстро.

— Ну, вот вы и решайте, а я — домой! — сказал Жуков. Мы уже вышли из Приёмной, поэтому могли остановиться и поговорить. — Не нравишься ты мне, Титов! Ты чужие победы себе присваиваешь!

— Это вы о чём?

— Я лично звонил в штаб 17 ВА ночью семнадцатого. Мне ответил сам Судец. Он был на КП армии.

— Так вы его и спрашивали, товарищ маршал. А я на рации сидел, но слышал.

— Георгий Константинович! Так ты об этом? Я сам с Судцом разговаривал, лично, в Харькове! Ты с Судцом встречался?

— Нет, не до того было!

— А я встретился: командовал армией той ночью Титов. Судец сказал, что в ночной тактике много незнакомых команд, он их не знает и не понимает, и он не мог взять управление на себя. Хотя очень хотел прекратить бессмысленные и опасные атаки, как ему казалось. Всё было проведено на высшем уровне, Георгий Константинович. Представь, если бы Манштейн вырвался. Я, когда узнал об этом, снял все свои возражения против его кандидатуры.

— А мне, почему ничего не сказал, Александр Михайлович? Опять хочешь быть хорошим для всех? А я должен выглядеть пугалом?

— Это ты его пугать решил? У него под сотню сбитых, лично и в группе. Причём, в группе у него больше, чем лично. Он себе на хлеб, с маслом и чёрной икрой, и без нас заработает! — заулыбался Василевский. — Всё, хватит собачиться! «Хозяин» сказал: «Работаем вместе!», значит — работаем вместе! Не задирайся, Константиныч! Ну и что, что молодой, зато дело своё знает.

— Ладно, поехали! Пусть потреплется!

Мы вышли из дворца, я отпустил адъютанта, все сели в «Хорьх» Жукова и поехали в Генштаб. Дорогой молчали, каждый обдумывал что-то своё. По приезду мне показали три запланированных операции Волховского и Ленинградского фронтов: Ленинградско-Новгородской, Красносельско-Ропшинской, Новгородско-Лужской наступательных операций.

Около двух минут я рассматривал поднятые карты операций.

— Замечательно! — проговорил я. — Верх стратегического искусства! Это называется выдавливанием зубной пасты из тюбика.

— Что???

— Я даже не знаю, как это объяснить, Александр Михайлович. Реально, на северо-западе нас интересует всего две точки: Силламяэ и Псков. Перерезав эти две дороги, можно готовить лагеря для полутора миллионов пленных. Даже если мы сильно ударим, по этим трём разработанным операциям, они отойдут до Нарвы и Пскова, и встанут там. А мы будем вынуждены проламывать их оборону ещё раз. Должок на фон Лееба лежит на Серафимовском у меня. Бить надо вдоль западных берегов Псковского и Чудского озёр.

— Немцы фронт в районе Великих Лук очень укрепили, Павел Петрович.

— При 200 стволах на километр фронта, о противнике не спрашивают. Спрашивают о достигнутых рубежах.

— А потянем? — неожиданно спросил Жуков.

— Со своей стороны могу гарантировать, что господство в воздухе мы обеспечим. Транспортные потуги разорвём. После этого, Кюхлеру деваться будет некуда.

— Ну, хорошо, а дальше, Петрович? — продолжил Жуков.

— Одесса, Бухарест и София.

— Для чего?

— Чтобы Перекоп не штурмовать. В общем, планировать операции не поперёк рек, а вдоль. А то от Дона до Днепра бежали, а у Днепра встали. Резать коммуникации, и охватывать вертикально.

— Хлебнём мы с ним горя, Александр Михайлович! Но, Петрович! Если хоть одна бомба упадёт на мои войска — лично расстреляю.

— Да упадёт, конечно. Лучшее ПВО — это наши танки на аэродромах противника. Но всё, что в наших силах сделаем.

Просидели до утра. Былая настороженность Жукова к утру рассеялась. Он явно загорелся идеей после Паулюса взять за гузки фон Кюхлера. Отвёз меня домой.

— Не проспи! «Сам» к 2 часам уже в Кремле. В 14.30 будем докладывать предварительные наброски.

— А успеют сделать расчёты, товарищ маршал?

— У Михалыча не забалуешь. Успеют! Всё, давай, спать хочется!

Удалось поспать три часа, вызвали в штаб ВВС. 14, 16 и 32 ГИАПы приказал перебазировать в Андреанаполь. Пробежались по комплектации дивизии, оставил заявки на разведывательные «Спитфайры Mk. XIV», радиолокационный батальон. Вызвал Холодова, Покрышкина и Макеева в Москву. К 14.15 прибыл в Кремль. Раньше всех. Пришлось сидеть и ждать. Потом подъехали Жуков и Василевский, но Сталина ещё не было. Он появился в 14.45.

— Проходите! — Мы прошли в кабинет, а Сталин задержался возле Поскрёбышева. Он вошёл, мы встали, Сталин махнул рукой и прошёл к своему столу. Неторопливо набил трубку, но не прикурил.

— Слушаю вас.

Василевский откашлялся и сказал:

— Мы обсудили, и пришли к общему мнению изменить направление первой операции, товарищ Сталин.

Сталин улыбнулся:

— А я думал, что Титов не сумеет быстро найти с вами общий язык, судя по тому, что я вчера слышал, когда вы выходили от меня.

— Я был неверно информирован, товарищ Сталин. Точнее, сделал неверные выводы на основе неполной информации, — сказал Жуков.

— Водится за вами такой грешок, товарищ Жуков. Но я рад, что вы нашли общий язык. Докладывайте.

Василевский развернул уже поднятую карту псковско-таллинской операции. «Надо же! Успели! Вот же зверь-штабист!» Василевский доложил о задачах, привлекаёмых средствах и силах, дал подробную логистику накопления запасов и резервов, уточнил контрразведывательные и разведывательные мероприятия, план введения противника в заблуждение. Доклад длился более часа. Сталин выкурил три или четыре трубки за это время, но ни разу не перебил Александра Михайловича. Дождавшись окончания доклада, Сталин встал, я хотел подняться, но увидел, что оба маршала продолжают сидеть, поэтому тоже остался сидеть.

— В чём причина изменения первоначальных планов?

— Генерал Титов, познакомившись с планом операции, высказал мнение, что на рубежах Нарвы и Великой наступление Ленинградского и Волховского фронтов захлебнётся на естественных рубежах обороны. И предложил фланговый удар встык немецких групп армий Центр и Север. С основной задачей: перерезать снабжение группы армий Север. Его критика была признана убедительной. На нашей стороне: зимнее время, наступление будет идти вдоль основных рек региона, малая глубина интенсивной обороны противника, естественные преграды для флангового удара немцев справа, и отсутствие крупных сил у немцев слева. В результате успеха операции, мы окружаем группу армий «Север», и вынуждаем фон Кюхлера сдаться. Вырваться из мешка он не может, мы будем использовать для обороны те же рубежи: реку Нарва и Великую. Расчёты показывают, что сил и средств у нас достаточно, а привлекаемые войска имеют опыт проведения крупных стратегических операций на большую глубину.

Сталин с интересом посмотрел на меня, потом подошёл к карте и внимательно смотрел на неё довольно долго.

— Задача-минимум?

— Псков, товарищ Сталин. И усиленные бомбардировки Прибалтийской железной дороги. Но, товарищ Сталин, если дойдём до Пскова с этой стороны, то дальнейшее продвижение практически неминуемо! А Ленинградский и Волховские фронты своей активностью свяжут фон Кюхлера и не дадут ему возможности отвести значительное количество войск в тыл.

— Товарищ Жуков, что вы думаете?

— Если бы я был против проведения, я бы уже высказался. И, товарищ Сталин, я снимаю свои возражения по Курску в отношении генерала Титова. Сегодня я вылетаю в Киев. Через три дня начало Днепровско-Карпатской операции трех Украинских фронтов. Но, надеюсь успеть к началу этой операции.

— Я вас понял, товарищ Жуков. Не буду вас задерживать. Вы, товарищ Титов?

— Занимался формированием выделенных мне сил и средств.

— Вам ещё два дня на это. Дальше будете действовать по моим указаниям. Тоже свободны.

— Есть, товарищ Сталин. — «Вот это темпы работы!» — пронеслось в голове.

Кстати, из всех организаций, в которых пришлось работать за две долгие жизни, самой результативной и организованной была Ставка Верховного Главнокомандующего. Люди были подобраны так, что я никогда не слышал: «извините, товарищ…., я не успел, я забыл, я болел, поэтому…» Всё, что было необходимо для нормального планирования операций любой сложности и любого масштаба, решалось в течение одних-двух суток. Были собраны действительно лучшие специалисты-профессионалы. «Лишних» людей не было. Новички, вроде меня в 43-м году, быстро втягивались в работу и привыкали: и к бешеному темпу, и к высочайшей ответственности, и к общей высокой результативности.