День на Каллисто

Ярослав Велинский{*}. Эпидемия{4} (перевод Е. Вихревой)

Автобус занесло на повороте. Водитель негромко выругался.

— А вот раньше всю машинерию в лошадиных силах меряли, — ни с того ни с сего сказал широкоплечий мужчина со значком «Космосервис» на лацкане и засмеялся.

— Ну и что? — сердито отозвался водитель.

— Ничего! Лошадиные силы! Как вспомню, так вздрогну…

— Кое-кто уже и не вспомнит и не вздрогнет, — криво улыбнувшись, сказал водитель.

Сидящий на заднем сиденье старик потер сухие ладони, кашлянул и произнес:

— Моя невестка… — и замолчал.

К нему обернулись.

— Моя невестка, — наконец продолжил он, — каждый год машины меняла, так теперь места себе не находит, ножками ей неохота ходить.

Снова замолчал, а потом радостно, на весь автобус гаркнул:

— Доездилась!

И захихикал.

Рядом со стариком сидел мужчина с бесцветными, навыкате глазами, в очках и с портфелем в руках. Одним словом — интеллигент. Он раскрыл было рот, желая вступить в разговор, но передумал, протяжно вздохнул и снова уткнулся в стекло.

— Значок не продадите? — спросил водитель широкоплечего.

— Нет.

— Ну, обменяемся!

— Нет, — односложно повторил тот.

— Где достал? Стащил, что ли?

— Ну да! — обиделся широкоплечий. — Вчера с Марса на «Титанике» вернулся!

— А-а, — протянул водитель и тут же встрепенулся: — Кто ж это додумался так вашу посудину назвать? Был, помнится, такой дизель, сто лет назад в океане булькнул.

— Не было тогда дизеля, — вмешался старик. — тогда пар был.

— Да что хочешь, а только три тысячи человек — бульк! — заключил водитель и крутанул баранку. Пассажир с портфелем наконец подал голос:

— Тысяча пятьсот семнадцать. А спаслось тысяча семьсот одиннадцать человек.

— Да? — вежливо удивился широкоплечий. — А у нас на «Титанике» тридцать семь душ, и все живы, правда, связь отказала, три месяца болтались глухо. Вернулись, а здесь…

— Не знали, что у нас творится?

— На Луне первым делом об этом сообщили. Новость номер один.

— Хорошо вам, в космосе, — закряхтел старик. — А здесь столько людей угробилось, на сто «Титаников» наберешь! С другой стороны, и хорошего было мало, детского лица неделями не увидишь, все в противогазах! Выхлоп стены разъедал! — он махнул рукой и умолк.

В автобусе стало темно. Сильный ветер поднимал бурые тучи ржавчины над остовами автомобилей, гудел и выл, раскачивая искореженные металлические клочья, гнал по бетонному полотну стеклянную крошку…

— Как там, на Марсе? — спросил водитель.

— Солнца маловато.

Некоторое время все молчали. Автобус преодолевал спуски и подъемы, осторожно объезжая груды лома, грязные, маслянисто блестящие пятна и белесые полосы битого стекла.

Когда проезжали мимо горы покрышек, старик засопел, пересел вперед и, обернувшись к сидевшим в салоне, заявил:

— А ведь я в эпицентре был! Правда, до меня тогда ничего не дошло, мне уж потом объяснили.

— Что вы говорите? — привстал интеллигент с портфелем и тут же от толчка снова упал на сиденье.

— А то! У меня бензоколонка на тридцать пятом шоссе была. Неплохо зарабатывал, сейчас столько на овощах черта с два выжмешь, хотя, конечно, для здоровья овощи полезнее бензина.

— Так что же там у вас произошло? — блестя очками, спросил интеллигент.

— Славный был денек, — вздохнул старик. — Погода хорошая, машины одна за другой ко мне на колонку заворачивали. Тут подъезжает Боулдер на своем «мицубиси»…

— Хорошая была машина, — подхватил водитель, — теперь таких не увидишь.

— Почему не увидишь? — ответил широкоплечий. — У меня в гараже, например, стоит.

— …а тут появляется красотка, — продолжал старик, — из этих, что на автостопе промышляют. Сумка белая, глаза голубые. Ну, а Боулдер мимо юбки проехать не может. Я помощнику говорю, смотри, сейчас Боулдер подцепит ее, а потом всю неделю будет байки рассказывать. Боулдер вроде уж и тормозить начал, но тут его машина вдруг на поле въехала, кувыркнулась и ба-бах! Участок рапса дотла выгорел… и Боулдер, бедняга, теперь никому ничего не расскажет.

Пассажир с портфелем молча слушал старика.

— А потом на меня с помощником как понесло старую машину техпомощи! Мы еле увернулись, а ее юзом развернуло — и в стену! За ней ехала цистерна с молоком, так она прямо в старый каштан врезалась. Водителя ну просто выстрелило из кабины на дорогу…

— А что еще вы заметили? — нервно спросил интеллигент.

— Море молока!

— Да нет, что-нибудь такое…

— Какого еще «такого» вам надо, когда из машины Боулдера пламя бьет как из паяльной лампы, красотку, что он не успел подсадить, наизнанку выворачивает, а шофер молоковоза кровью на бетоне истекает! Пока до полиции дозвонились да пока там раскачались, к нам уже не подобраться — битых машин на несколько миль — какие столкнулись, а какие и сами по себе развалились… Раненые кричат, ругаются, неразбериха!..

— Да-да, — грустно покачал головой интеллигент, — вот так или почти так везде и было, один за другим, одна за другой…

— Ух ты! — вдруг воскликнул широкоплечий. — Так ведь вы же профессор Уилэби! Я вас на Луне в новостях видел. Вы этот, как его… председатель комиссии по расследованию! Точно!

— Бывший председатель, — тихо сказал профессор. — Комиссия по расследованию закончила свою работу из-за отсутствия предмета расследования.

— Как это отсутствия? — проворчал старик, делая широкий жест рукой. — А это все? Что они там все с ума посходили? Вы, ученые, придумайте, что полагается, даром что ли учились! Трамваи, может, пустите. Помню, трамваи давно были, в мое время… на электричестве. А?

Профессор Уилэби мрачно покачал головой.

— Ничего не выйдет. Эпидемия поражает любое транспортное средство. Механическое, с мотором. Проводились исследования…

— Доисследовались! — со злостью сказал старик.

Пассажиры неодобрительно посмотрели на него, затем перевели взгляды на профессора. Женщина в парике кашлянула и спросила:

— Так чего же они… взбесились?

— Я же говорю — эпидемия! Ну, если откровенно, до сих пор удовлетворительного объяснения нет, поэтому я считаю мое достаточно правдоподобным. Хотя с другой стороны…

— Ближе к делу, профессор! — перебил его водитель.

— Да, да, извините! — Профессор снял очки, подышал, протер стекла чистым носовым платком и продолжал: — Я не автоконструктор, не металловед и не социолог. Я биолог, точнее — ратуссолог…

— Как? — удивился широкоплечий.

— Специалист по крысам.

— Хе! — хмыкнул старик. — Хе-хе! Крысовед!

— Вот именно! — профессор и не думал обижаться. — У крыс, да и у некоторых других животных наблюдается странное, до конца не изученное явление. Как только их численность на единицу площади достигает критической величины, они словно сходят с ума и начинают уничтожать друг друга. Вот и машин сейчас расплодилось больше, чем людей! Выхлопные газы отравили атмосферу! Шагу ступить нельзя, чтоб не попасть под колеса. А что животные, что машины — законы природы едины. Началось в одном месте и пошло! Безумие заразительно… Вот потому-то я и говорю, что это похоже на эпидемию.

Несколько минут в автобусе было тихо, только гудел мотор, и ветер тонко выл в неплотно задвинутом стекле.

— А что у ваших крыс, — осторожно начал широкоплечий, — они что, пока друг друга не уничтожат, не успокоятся?

— Ну что вы! — воскликнул профессор. — Крысы — очень интересный объект исследования. Как только численность популяции… ну, количество их придет в норму, они сразу теряют агрессивность. Очень толковые существа, — явно гордясь крысами, закончил профессор.

— Допустим, — снова сказал широкоплечий, — чего же тогда машины не остановились?

— Превосходный вопрос, — обрадовался профессор и, подняв палец, продолжал: — Разве можно сравнивать тупые железяки с биологическими объектами! Если крысы — порождение и конечный продукт эволюции, длившейся миллионы лет, то машины — это незаконнорожденные исчадия движка и телеги, ублюдочные порождения человеческой лени и бензина! Пока они все не истребят друг друга, не успокоятся! Потому-то двум машинам на любом шоссе не разъехаться, теперь уже за сотни метров перекидывается эпидемия, и двум машинам становится тесно на таком расстоянии. И так будет!

— Аминь! — проникновенно заключил старик. Мотор автобуса натужно зарычал, машина, огибая скалу, шла на подъем.

— Ну и…! — сказал водитель и выругался. — Никогда я этот поворот не любил!

Сидящий рядом с ним широкоплечий, побледнев, уставился в ветровое стекло, а старик приподнялся с места и с идиотским ликованием воскликнул:

— Вот и съездили за хлебушком!