День Астарты

41

Давным-давно остров Тимор был огромным крокодилом, миль 300 в длину. Он плыл с юго-запада, из индийского океана, к Новой Гвинее, но, проходя между Австралией и Сулавеси, напоролся на рифы Алор, и с горя окаменел. Интуитивно понятно, что если история имеет такое начало, то и продолжение, скорее всего, не радостное. Правда, до XVI века все было нормально, австралоиды, папуасы и меланезийцы жили на спине окаменевшего крокодила, ловили рыбу, выращивали себе на огородах овощи и прочие бананы, не подозревая о таких вещах, как борьба за мировое господство. Потом сюда пришли каравеллы, и Тимор был аннексирован португальской колониальной империей, что принесло жителям нищету, рабство, христианство, гонорею и сифилис. В XIX веке голландские работорговцы решили заняться здесь бизнесом, и отняли у португальского короля туловище крокодила, оставив ему голову и ломтик на левом (северном) боку, который называется Оекусси. В 1942 году японские имперские войска захватили весь Тимор, и устроили там концлагерь. В 1945 их выгнали, и ООН стала делить Тимор по новой. Этот процесс затянулся, а в 1975 на остров вторглись войска индонезийского президента Сукарно и истребили треть жителей (из уцелевших в предыдущих сериях).

Следующие четверть века индонезийская армия воевала с партизанами (а заодно — с аборигенами). Потом, в виду явной бесперспективности процесса, сюда пригласили миссию ООН, чтобы поделить все еще раз. В результате туловище вместе с хвостом (островком Роти) осталось за Индонезией, а голова, ломтик на левом боку и островок Атауро в 12 милях от левого крокодильего глаза, стали называться «Демократическая Республика Тимор-Лесте (восточный Тимор)». Столицей назначили городок Дили в левом глазу, и объявили, что теперь на Тиморе настанет счастливая жизнь. Не тут то было! Жители, отвыкшие работать (в виду полной непродуктивности этого занятия в условиях непрерывных войн), остались в состоянии перманентной нищеты и голода, а столица с дивной регулярностью подвергалась захвату вооруженными бандами. Иначе говоря, случилось то же самое, что и в других зонах миротворческой активности ООН.

Такова была ситуация на 4 часа утра 1 марта, когда круизный лайнер «Royal Diamond» вместе с «ракетным траулером» и двумя океанскими катерами, оказались у тиморского побережья в 3 милях северо-восточнее Дили. Здесь далеко в море выступает высокий скалистый мыс, который в нужное время скрыл маленькую флотилию, идущую почти впритирку к рифам, от следующих за ней на дистанции 20–25 миль кораблей ВМС Индонезии. ВМС Тимор-Лесте или еще не заметили грубейшего нарушения своих морских границ, или не успели отреагировать, или уже вообще не функционировали.

Бывший 3-й помощник, а ныне — капитан Хэнк Худ, был слишком занят управлением лайнером, идущим самым малым ходом, чтобы заметить, когда началась операция морского десанта. Только позже он увидел, что на воду спущены шлюпки, а оба катера устремились к порту. Следом, ускоряясь, двинулся траулер. Затем, за спиной Хэнка бесшумно, как тень, возник красный командир Ним Гок.

— Слушай меня внимательно, капитан Худ. Твоя задача выполнена хорошо, и ты мне больше не нужен. Заложники тоже не нужны. В интересах нашего дела я поступлю гуманно, и не буду вас ликвидировать. У меня нет времени на заложников, которые находятся на траулере и на катерах. Их выбросят в воду, чтобы они не мешали. Тебе следует идти самым малым ходом, по проложенному курсу, и не пользоваться рацией еще 20 минут. Если ты не послушаешься, то я взорву лайнер ракетой. Когда 20 минут пройдет, делай все, что хочешь. Можешь попробовать спасти людей, которые будут в воде. Это уже твое дело. Я с тобой прощаюсь, капитан Худ.

— Прощайте, командир Ним Гок, — не оборачиваясь, ответил Хэнк.

Бывший 1-й помкэп «Royal Diamond», Торнтон Лимбур нервно оглянулся.

— Слушай, Хэнк, этот псих действительно ушел! Они все ушли!

— Не отвлекайся, Торнтон, иначе мы налетим на что-нибудь.

— Слушай, надо сматываться, они все равно взорвут лайнер. Это же красные кхмеры!

— Прекрати болтать и займись работой! — рявкнул Хэнк.

Шесть «Каталин», вылетевшие из Кокенау около полуночи, без помех прошли чуть севернее островов Ветар и Алор, и развернувшись к югу, вышли прямо к причалам городка Макасар — административного центра провинции Оекуси. Триста кхмерских бойцов по-хозяйски выгрузились из самолетов на пирсы.

Их встречали лишь два флегматичных ночных портовых сторожа, которые сидели на корточках и играли в маджонг. Рядом лежали два старых дробовика. Вооружение…

— Гуманитарная помощь? — заинтересованно спросил старший сторож.

— Революция, — лаконично поправил его Лон Бусан.

— А-а, — протянул тот, сразу утрачивая интерес к происходящему.

— Китайцы? — спросил другой, помоложе, и потому более любопытный.

— Нет. Красные кхмеры.

— Кхмеры… Надо же… А у вас есть сигареты? За две сигареты я провожу в мэрию.

— Почему ты думаешь, что нам нужно в мэрию?

— А куда? Аннексия, демилитаризация, все хотят мэрию. Революция, наверное, тоже.

— Я дам тебе одну сигарету, — решительно сказал Лон.

— Жадные вы, китайцы. Вот индонезийцы давали две, а австралийцы давали доллар.

— Мы кхмеры, — напомнил младший командир.

— Ладно, кхмер, — сказал сторож, лениво вставая, — Давай сигарету, и пошли.

Через четверть часа, красный флаг с желтой пагодой поднялся над офисом местного правительства… В маленькой провинции Оекуси, где жило меньше 10 тысяч семей, цивилизация состояла лишь из следов пребывания разных оккупационных корпусов и прочих вооруженных контингентов. Смена власти считалась тут неким нерегулярным, неприятным, но, как правило, не фатальным явлением природы. Главное, чтобы не убивали и не жгли дома. Желательно, чтобы еще и не грабили, но это уж как повезет…

Ситуация: круизный лайнер в незнакомом заливе, где есть значительное число рифов, скал, затонувших на мелководье судов и прочих невидимых подводных препятствий. Человек за бортом. Вернее люди — примерно сотня. На лайнере не осталось ни одной шлюпки. Плюс — вокруг вот-вот могут начаться боевые действия. Плюс — весь экипаж находится в состоянии нервного стресса, на грани шока от пережитых ужасов. Плюс — единственный помощник капитана нашел где-то банку спирта и мгновенно нализался. Флаг в руки капитану, организовывать в таких условиях спасательную операцию. Но бывший 3-й помощник Хэнк Худ за последние несколько дней уже так привык решать невыполнимые задачи, что взялся за это без промедлений и с полной уверенностью в успехе. План он придумал за полминуты, а затем начал решительно отдавать приказы. Матросы вообще-то были не обязаны ему подчиняться, но за последние 3 дня, они уже пришли в то состояние, когда человек подчиняется любому, кто приказывает строгим голосом. К моменту, когда истекли заявленные Ним Гоком 20 минут, на палубе «Royal Diamond» уже лежал 500-метровый капроновый трос, и на него через каждые 5 метров были навязаны пустые пластиковые 30-литровые канистры из-под питьевой воды (за последние дни их накопилось достаточно). Получилось что-то вроде поверхностного трала, и можно было (выражаясь языком рыболовов) «обметать им косяк людей». Для этой операции требовалось одно маленькое судно, пусть даже гребная лодка, которая управляла бы дальним от лайнера концом трала. Казалось бы, взять его неоткуда — все шлюпки забрали кхмеры, но был еще надувной спасательный рафт «Hydra-Raimar» с комплектом весел. Неясно, зачем этот рафт включили в лист оборудования лайнера, но сейчас он был очень кстати. Добровольцев на рафт Хэнк искать не стал — просто отдал приказ первым же четверым морякам, способным выполнить такую работу.

Когда рафт и лайнер разошлись на достаточное расстояние, чтобы трос с поплавками-канистрами образовал дугу, обеспечивающую охват кучи бессистемно плавающих в заливе людей, над виднеющимся вдали центром города взлетели султанчики дыма и раздались первые взрывы. Война продолжалась. Хэнк тихо порадовался, что никто из брошенных в воду заложников не пытался плыть к берегу. Там он ничем не мог бы им помочь. Теперь главное, чтобы из города не начали обстреливать залив. Один снаряд, упавший в воду среди людей, и… Хэнк отогнал эту мысль и продолжал работать.

В Дили местных мирных жителей было немного — люди стали покидать неуютный и опасный город еще в конце прошлого века. Кому интересен город, где нет работы, а электричество и водопровод функционируют от случая к случаю, и постоянно кто-то с кем-то воюет (индонезийцы с индепендентами, мусульмане с христианами, «голубые каски» с молодежными бандами, нефтяные и кофейные магнаты — с конкурентами)? В деревне — лучше, там можно кормиться натуральным хозяйством (огород, рыбалка), а в городе можно подрабатывать, когда не стреляют. Заработал долларов 5 — и нормально. Можно купить спички, камеры для шин старого велосипеда и батарейки для плеера.

Молодые и симпатичные девушки подрабатывали в городе проституцией. Женщины постарше, с маленькими детьми, при определенном артистизме, имели шанс получить гуманитарную помощь, иногда раздаваемую миссиями ООН или «Красного креста».

По выходным многие мирные жители ездили продавать агропродукцию на городской маркет, а вовсе отчаянные даже ставили на окраине маленькие кафе под навесами на четырех столбах. Строить тут что-то более капитальное — нет смысла, все равно через месяц — другой, сожгут при очередном дележе власти или при захвате города бандами.

О красных кхмерах и их зверствах никто из мирных жителей не слышал, а зрелище многочисленных, организованных, одинаково одетых и хорошо вооруженных людей, высаживающихся на берег и входящих в город, было тут таким же привычным, как перемена погоды. В 5 утра, дядя Жосе, владелец кафе-навеса рядом с причалами для рыбацких лодок, накладывая тушеные овощи с маисом в миски своим самым ранним клиентам — парням, выходящим на утренний лов рыбы, проводил глазами арьергард кхмеров и прокомментировал: «В городе опять кто-то с кем-то не поделился. Сейчас, точно, кого-нибудь убьют». И почти сразу же после этих его слов, со стороны города послышались сначала одиночные выстрелы, потом — пулеметные очереди, а следом за ними — гулкие взрывы. Дядя Жосе имел заслуженную репутацию эксперта по таким вопросам. Его политические прогнозы были лаконичны и почти всегда сбывались.

Один из рыбаков поднес к глазам старый бинокль (принадлежавший когда-то офицеру японского флота, пропавшему здесь без вести на войне с партизанами в конце 1942).

— Дядя Жосе, а почему индонезийские фрегаты остановились и не идут сюда?

— Потому, — авторитетно сказал кафе-холдер, — что граница. Территориальные воды.

— Чьи? Наши, что ли?

— То ли наши, то ли ООН-овские. В общем, без ООН заходить нельзя.

— А эти зашли, — заметил другой рыбак, кивнув в сторону флотилии красных кхмеров.

— Они бандиты, им можно, — лаконично разъяснил дядя Жосе.

— Отморозки, — согласился парень с биноклем, — Вон, в миле от берега, каких-то людей сбросили в море. Человек сто, не меньше. А теперь вытаскивают их как-то через жопу.

— Может, пройти на лодке, помочь? — спросил третий парень.

— Не лезь, а то убьют, — посоветовал второй, — Тебе-то какое дело?

Первый рыбак, продолжая обозревать море в древне-японский бинокль, проворчал:

— Еще какие-то штуки. Вообще не понимаю, что такое.

— Где? — спросил Жосе, наполняя чашки из кофейника, древнего, как череп динозавра.

— На полпути к Атауро, — сказал тот, передавая ему бинокль, — На, посмотри.

На фоне небольшого холмистого островка виднелась обычная старая лодка с двумя узкими поплавками-аутригерами, вынесенными на рейках по бокам, и незамысловато украшенная синей и желтой полосами, неровно проведенными вдоль борта.

— Ну, — проворчал Жосе, — Это же калоша братьев Лабриа, Франсо и Албео. Они с этим китайцем поймали какое-то говно. Кажется, дохлую акулу. И что?

— Дядя Жосе, протри глаза. Какая это, на хер, акула.

— Сам протри хером глаза. Молод еще, учить меня… — с этими словами, кафе-холдер присмотрелся внимательнее и изумленно выдохнул, — Долбиться конем, что за херня?

Естественно, тиморцы не могли найти этой вещи более адекватного определения, чем «что за херня». Ничего похожего на gliderboat «Yeka» они никогда не видели, им даже сравнить было не с чем. То, что они приняли Пак Ена за китайца — тоже понятно. Ведь китайцы есть везде, а корейцы на них похожи, но менее распространены в мире.

В данный момент кэп Пак Ен сидел на верхушке рубки Yeka, полупогруженного для маскировки. С позиции индонезийских кораблей, он был совершенно незаметен: его закрывал корпус лодки братьев Лабриа, которые эмоционально излагали кэпу свое представление о сложившейся ситуации. Говорил в основном Франсо, как старший.

— Ты пойми, hombre, мы на Атауро только-только как-то устроились после прошлой войны. Вот, купили лодку, и домик с участком в Маумета. Наша сестричка Элвира занимается огородом, и у нее есть пай в bonecar-fabric в Виа-Койн, где Eco-village, кемпинг для туристов.

— Bonecar-fabric? — переспросил Пак Ен.

— Boneca, игрушечный человечек, doll… — начал объяснять Албео, а потом пошарил в лодке и протянул капитану смешную, нескладную, но очень выразительную куклу, сшитую из мягкой материи. Глаза у куклы почему-то были в виде звездочек.

— Я понимаю, понимаю, — Пак Ен кивнул, — просто странно. Здесь кукольная фабрика. Посреди этой гребаной столетней войны…

— Мама говорит, эту фабрику сделали в 2006, когда пришли австралийские солдаты и навели тут порядок, — пояснил Франсо, — А потом они ушли. Я понимаю: на хер мы им нужны. У них-то дома намного лучше, чем здесь. А мы… Сам видишь. То одни уроды придут, то другие. Проще жить в норах, чем каждый раз все отстраивать заново.

Пак Ен снова кивнул и бросил взгляд через пролив в сторону Дили. Дым над центром города постепенно становился обильнее, гуще и темнее. Что-то там разгоралось.

— Так вы поможете, или смоетесь? — спросил Албео.

— Пока — поможем, потом — как прикажут, — ответил капитан.

42

Капитан Пак Ен, Тан-командор Курр, суб-лейтенант Хаамеа, суб-лейтенант Уфти Варрабер (он же — хоп-командор Винни) и суб-лейтенант Руперт — автоматически организовавшийся штаб вооруженных сил Атауро — заседал в кафе кемпинга «Eco-Village», в поселке Виа-Койн, на юго-восточном берегу, в трех милях от южной (ближайшей к Тимору) точке Атауро — мыса Эромауко. На повестке дня стояло:

1. Выяснение своей боевой задачи.

2. Организация военного городка.

3. Выяснение вопроса о власти.

4. Текущие меры по обороне.

Первый вопрос вообще-то выглядел странно. Одно дело — уяснение поставленной командованием боевой задачи (т. е. ситуация, когда приказ получен, и надо только разобраться, что он практически означает). Совсем другое — когда офицер со своим подразделением прибыл в определенный пункт (куда ему приказали прибыть), и тут оказывается, что никто не может отдать ему следующий, совершенно необходимый приказ: о том, что данное подразделение должно сделать в этом пункте.

В течение двух суток из ново-гвинейского региона на Атауро прибыли:

— Шесть «Yeka»: тройка кэпа Пак Ена, плюс папуасская тройка, прибывшая вчера.

— Дюжина флаеров «Abris»: эскадрилья Inter-Brigade Mobile суб-лейтенанта Руперта.

— Четыре летающих канонерки и два дирижабля-дрона (полста тонн полезного груза в каждом), приведенные из порта Фак-Фак тан-командором Курром.

— Полувзвод коммандос во главе с Уфти-Винни, возникший ночью непонятно как.

Всем командирам этих подразделений был дан приказ прибыть на остров Атауро, и разместиться, ожидая следующего приказа — который поступит не позже 6 утра, 2-го марта, т. е. сегодня ранним утром. Но приказ не пришел ни в 6, ни в 7, ни в 8 утра…

В этих условиях, офицеры (по инструкции) независимо друг от друга отдали своим подразделениям приказы «принять штатные меры по обороне объекта, приступить к организации временного лагеря», после чего собрались на совещание. Доложив (как старший по званию) сложившуюся ситуацию, кэп Пак Ен произнес традиционное:

— Теперь прошу всех высказаться, — и закурил сигарету.

— По-моему, — сказал Кайемао Хаамеа, — надо принять ситуацию, как она есть. Объект налицо: остров Атауро. Наш потенциальный противник: во-первых — исламисты, во-вторых — красные ультра. Дальше — как учили: охранение, снабжение, разведка.

— Типа того, — поддержал тан-командор Курр, — А снабжение из Фак-Фака будет, мне команданте Офо Акиа лично обещал. Значит, по-любому будет.

— Тогда мое дело проще селедочного хвоста, — сказал Руперт, — Я обеспечиваю авиа-разведку и охраняю воздушный периметр. Только надо как-то сообразить, где тут проходит периметр. Слишком все близко. Индонезийцы… Восточно-Тиморцы…

— А по-моему, коллеги, — произнес Уфти, — Все гораздо херовее, чем вам кажется.

— А конкретно? — буркнул Пак Ен.

Уфти вытянул губы трубочкой и издал печальное гудение, после чего объявил:

— Если я не ошибаюсь, то среди нас пятерых я один из INDEMI… Ага. Так и есть. И выходит, что я лучше информирован. По ходу, все тут знают, что колбасу закрутили, чтобы индонезийцы без стрельбы убрались из Западной Новой Гвинеи, которая была Ириан, а теперь Хитивао. Отсюда: красные кхмеры, Бруней, и далее — Тимор.

— Тимор-то при чем? — спросил Кайемао.

— При том, что красных кхмеров надо было куда-то перебросить из Брунея, чтобы индонезийский флот мог хапнуть там нефтяные платформы «Shell».

— А не проще было их зачистить? — спросил Руперт.

— Не знаю, — Уфти-Винни пожал плечами, — Наверное, решили, что это неэтично.

— Ясно, — проворчал Курр, — А мы здесь, чтобы они не очень расползались, так?

— Типа того, — подтвердил Уфти, — Но в INDEMI был какой-то еще план про красных кхмеров. Точно я не знаю — не мой уровень. Но задачу нам должны были поставить развернутую, и только сегодня, а не раньше, чтобы не было инфо-утечки. А теперь получается, что ее нам не поставят ни сегодня, ни в ближайшем будущем.

Пак Ен погладил ладонью подбородок и хмыкнул:

— Это почему?

— А потому, кэп, что всех кураторов операции сегодня с самого утра потащили в Верховный суд. До специального разрешения суда, им запрещено отдавать любые приказы. Это я узнал сегодня полседьмого утра. Что-то мне стало неспокойно, и я позвонил на неслужебный личный мобайл майора Чубби Хок. Ну, по жизни так получилось, что я, как бы, друг ее семьи. Вот. И она мне говорит: «Прикинь, Уфти, приехали мы в Хониару, а тут жара, и у нас чернила высохли. Пользуемся только казенными, и только когда разрешат. Так что, крутите мозгами без шпаргалок».

— Всех кураторов — это кого именно?

— Всех — значит всех. Райвена Андерса, Журо Журо и Чубби Хок.

— Полковника Андерса отстранили? — удивился Кайемао, — А кто рулит в Гестапо?

— Пока не отстранили, а блокировали полномочия, — уточнил Уфти, — Верховный суд заседает в Хониаре, и таскает туда всех старших офицеров INDEMI. А полномочия передали пока шеф-майору ВВС, Нуэу Умбуре. Во как…

Руперт задумчиво постучал ногтями по столу.

— Типа шоу: «прижатие лисьего гестаповского хвоста кованым судейским сапогом». Почему никогда не получается проверить бухгалтерию INDEMI в рабочем порядке? Непременно этот ритуальный бардак с преторианцами, как при угрозе путча…

— По ходу, — сказал Уфти, — На этот раз дело не в экономическом аудите, а в какой-то нетипичной фигне. Я подозреваю, что Верховный суд решил исследовать кое-какие подробности этих политических игр с красными кхмерами.

Кайемао утвердительно кивнул головой.

— На месте судьи, я бы тоже так решил. Уж очень херово это выглядит. Короче, я так понимаю, что приказов оттуда мы не получим. Значит, надо запросить штаб ВМФ.

— Мы перевелись из ВМФ Меганезии в CSAR «Hybird», — напомнил Пак Ен.

— А мы с ребятами аналогично перевелись в отряд волонтеров IBM, добавил Руперт.

— Это почти одно и то же, — заметил Уфти.

— Таким образом… — произнес Кайемао, — Наш штаб ВМФ нами заниматься не будет. Получается, что надо запрашивать штаб «Hybird»… Кстати, коллега Курр, тебе ведь отдавали приказ именно в штабе «Hybird».

— Точно так, — ответил тан-командор Курр, — Мне приказал лично шеф Офо Акиа.

— Ага! И что он тебе приказал?

— Приказал так: выдвинуться на остров Атауро для военной защиты прогрессивного правительства этой территории и прилегающей акватории.

— А какое тут правительство? — поинтересовался Руперт.

— Уже никакое, — сказал Пак Ен, — Тут был какой-то ланд-губернатор, назначенный из Дили, но когда на горизонте возникли красные кхмеры, он слинял с аппаратом.

— С каким аппаратом? — спросил Курр.

— С аппаратом провинциальной администрации, — уточнил Ен, — Короче, все смылись, включая полицмейстера, фининспектора и главного санитарного контролера.

— Йох-йох… — тан-командор почесал пятерней жесткую кучерявую шевелюру, — тогда которое прогрессивное правительство я должен защищать?

— У нас это в третьем пункте повестки дня, — педантично напомнил Уфти.

— А ты что-то об этом знаешь? — спросил его Кайемао.

Уфти-Винни неопределенно пожал плечами.

— По ходу, это info не моего уровня. Я знаю, что здесь должно было сегодня ночью появиться какое-то прогрессивное правительство. Ну, как это обычно делается. Но, поскольку вчера кураторы получили вызовы в Верховный суд на утро, операцию с правительством свернули, и его нет… Может быть, Хенаоиофо Тотакиа знает.

— Кто? — переспросил Кайемао.

— Это полное имя Офо Акиа, шефа «Hybird», — сообщил Курр, — Шеф родом с атолла Номовау, это у вас в Меганезии, в акватории Тонга и Фиджи.

Кайемао покачал головой и вытащил из кармана комбинезона сигарету.

— Однако, сюрприз… Курр, ты ведь будешь ему звонить и уточнять приказ?

— Точно так, — подтвердил тан-командор.

— А ты можешь ему сообщить, что я хотел бы переброситься с ним парой слов? По родственному. Мы с ним родичи, хотя и дальние.

— Скажу, — пообещал Курр, вытаскивая из поясного кармана мобайл.

Когда тан-командор Курр передал трубку Кайемао Хаамеа, тот с ходу заговорил на чистом utafoa. Не на смешанном utafoa-lifra, повсеместно принятом в Меганезии, а на нативном полинезийском, бывшем в ходу до появления в Океании первого европейца. Остальные успевали выхватывать из потока речи лишь отдельные словосочетания.

— Прямо как в историческом кино, — негромко пробурчал Руперт.

— Угу, — отозвался Пак Ен, — Натурально, будет кино, вот увидишь.

— А что такого? — удивился Курр, — Ну, родичи…

— Сейчас я тебе популярно объясню, — сказал Уфти, и мгновенно построил на столе экзотическую инсталляцию из сложенной корабликом салфетки и дюжины спичек.

— Йох… Это что за фиговина?

Уфти поправил несколько спичек, чтобы они ровно лежали на борту бумажного кораблика, и пояснил:

— Это tiki-proa, древняя-древняя лодка, на которой ariki-roaroa Мауна-Оро пришел в Гавайику, или Океанию, во главе foa-tupuna, первых утафоа, из Uta-Ru-Hiva, страны предков. На веслах сидели его спутники. Потом у них были всякие приключения, а в финале они получили правильный закон канаков, Parau-i-hoe, который Мауна-Оро начертил знаками Rapik на камнях Taputapuatea-marae, на острове Раиатеа. Там они построили свои proa, и на них разошлись по островам и атоллам, где стали ariki-foa, королями канаков. Но это было позже, а на старте, на веслах tiki-proa, среди прочих, сидели и два парня. На этом весле (Уфти пометил фломастером одну спичку) — был Этеемао Хаамеа, а вот на том (он пометил фломастером другую спичку) — Ниоалио Тотакиа. На острове Раиатеа они, как и все спутники Мауна-Оро, побратались и разошлись дорогами Паоро. И Этеемао стал ariki острова Рапатара, а Ниоалио — ariki атолла Номовау. Прикинь?

— Прикидываю, — Курр кивнул, — А когда это было?

— Немного больше трех тысяч лет назад, — ответил Уфти, — веке в XII до новой эры.

— Охренеть… — произнес тан-командор, — И что теперь?

— А, фиг знает. Сейчас что-нибудь решат… По-королевски. Надо же, блин: всякие философы говорят: социальный прогресс, постиндастриал, бла-бла-бла. Ага, щас!

Кайемао закончил разговор, передал трубку Курру и глянул на собранную на столе инсталляцию из бумажного кораблика и спичек, две из которых были помечены.

— Уфти, ты все перепутал! Смотри: Этеемао сидел слева, на втором ряду от кормы, а Ниоалио тоже на левом ряду, у переднего аутригера. Вот поэтому, Этеемао пошел в сторону Атиу и Раротонга, а Ниоалио — в сторону Фиджи и Тонга. Понятно?

— Ага, — согласился Уфти, — Главное, логично.

— Ну, и что решили граждане короли? — поинтересовался Руперт.

— Типа, — задумчиво произнес Кайемао, — Хенаоиофо сказал: если образовалась такая ситуация, то надо делать по правилам Parau-i-hoe. Тогда получится прогрессивное правительство. В смысле, Хенаоиофо признает это правительство прогрессивным.

— Какое правительство-то? — не понял Пак Ен.

— Типа, что я поставлю на горе весло с вымпелом Хаамеа, и буду ariki-te-Atauro.

Пак Ен покрутил в руке пачку сигарет.

— Это в смысле, что ты будешь королем?

— Если отбросить тонкости, то да, — подтвердил Кайемао.

— Нормальный вариант, — заметил Руперт.

— Все равно ничего другого в голову не приходит, — добавил Уфти.

— Короче, этот вопрос решили, — заключил Курр, убирая мобайл, — Давайте теперь разберемся с военным городком, потому что бойцам положены бытовые условия.

Сегодня первая послеполуденная вахта досталась 3-му экипажу «Yeka» (Лакшми Дсеи, Ромар Виони, Эрче Тороро и Тюм Бик). Тропический ливень, типичный для этого сезона на Тиморе, наконец, закончился. Небо стремительно прояснилось, облака исчезли и в зените бело-голубого неба возникло ослепительное солнце, а температура подскочила почти до 40 по Цельсию.

— Не люблю муссонный климат, — сообщила Лакшми, — слишком много воды с неба.

— Дело привычки, — отозвался Тюм, — У нас вот еще и не так бывает.

Нуап, Алул и Тюм — папуасское пополнение 1-го, 2-го и 3-го экипажей, — оказались не особенно хорошими специалистами для моря (их предыдущим местом работы были джунгли Хитивао, а специализацией — скрытные пешие рейды). Но, благодаря своей исключительной коммуникабельности и почти полному отсутствию психических комплексов, они быстро осваивали технику работы на штурмкатере-скринере. Тюм, в данный момент, дежурил у мультиканального монитора, связанного с четырьмя спай-дронами, парящими на высоте до тысячи метров с разных сторон острова Атауро.

— Интересная штука климат, — заметил Эрче, — Тимор дальше от Экватора, чем Новая Британия, а такая жара…

— Широта не главное, — сказал Ромар, — Главное: течения и доминирующий ветер.

— И рельеф, — добавил Тюм. — В предгорьях со стороны влажного ветра, бывают такие ливни! Тот, что прошел сейчас — это так, покапало из лейки. Йох… Как мне про такие штуки надо рапортовать?

— Про какие? — спросила Лакшми, поворачиваясь к его монитору.

— Ну, вот: пять гражданских катеров, а в них грузятся какие-то кексы с автоматами.

Ромар тоже глянул на экран и выпалил.

— De-ar-fo 35 Ci-tra 5 Dili fish-har r3m.

— Йох… — Тюм почесал макушку, — Значит, вооруженное десантное формирование 35 кексов, 5 гражданских транспортов, рыболовный порт Дили… А что такое «r3m»?

— Значит: они в 3-минутной готовности.

— Скачай типовые fleet-codes в мобайл, — посоветовал Эрче.

— Точно! — обрадовался папуас, — Скачаю. А что с этими кексами?

Эрче пожал плечами.

— Поставь на автоматический мониторинг, чтобы система про них сообщала каждые 5 минут. Чисто для спокойствия, и чтоб не отвлекаться.

— Ага… — пробормотал Тюм, и занялся настройкой автомата слежения.

— Поразительная жара, — сказала Лакшми, глядя в оптический дальномер, — Влажность воздуха около 85 процентов, но вымпел уже высох.

— Который королевский, на весле? — спросил Ромар.

— Он самый. Кстати, что ты думаешь про это… Ну… Политическое новшество?

— По-моему, нормально. В семье Хаамеа хорошие менеджерские традиции. Конечно, ритуал с этим веслом и монологом, обращенным к Мауи и Пеле, держащим мир, и к тотемной акуле Калахикиемао, это несколько…

— Старомодно? — подсказала она.

— Нет, просто зачем пафос в управлении социальной экономикой коммюнити из двух тысяч дворов. По-моему, пафос в политэкономии — это лишнее. А по-твоему?

— Не знаю. Наверное, в большинстве случаев да, но тут — военная угроза. И этот жест Кайемао придал жителям уверенность. По-моему, они сразу стали меньше бояться.

— Гораздо меньше, — уточнил Эрче, — суб-лейт Кай оказался очень убедителен в роли потомка спутника Мауна-Оро и наследника античных морских королей.

Лакшми энергично кивнула.

— Вот-вот! С одной стороны, это, вроде бы красивый миф, и не более. Но с другой… Прикиньте, мальчишки: когда Кай выполнял этот ритуал, и когда он говорил эти заклинания, я несколько раз ловила себя на том что начинаю во все это верить.

— Это потому, — сказал Ромар, — что ты самая романтичная девушка на планете.

— Про романтику! — вмешался Тюм, — А как тут принято снимать девчонок?

— Прикинь, бро, я знаю об этом не больше, чем ты, — заметил Эрче, — давай сразу, как сменимся с вахты, пойдем в Виа-Койн и разведаем, ОК?

— Запутали, — сказал Тюм.

— В смысле?

— В смысле, договорились… Йох… Кексы идут к нам. Что они тут забыли, а?

— Что бы они тут не забыли, — глубокомысленно произнесла Лакшми, бросив короткий взгляд на экран, — Им это здесь не дадут. Ромар! Гранатомет к бою, боеприпасы типа «фосфор». Эрче, рапорт в штаб! Тюм, дай на мой монитор обзор того берега.

Пак Ен извлек из бокового кармана запиликавший мобайл.

— …Да, третий, понял тебя… А куда конкретно?… А вооружение?… Гм… А что на том берегу?.. Понял тебя. Продолжайте наблюдение, огонь пока не открывать.

— Что там, кэп? — спросил Кайемао.

— Если мне не изменяет интуиция, — сказал Пак Ен, — то наши южные соседи проводят разведку боем, исходя из своих неадекватных предположений о наших… Точнее, об атаурских силах самообороны… Так. Их рабочие частоты у нас есть. Скажи своим ребятам, чтобы сканировали эфир по ключевому слову «Атауро». Мы увидим, как у красных кхмеров организован радиообмен с мобильными группами. Если сигналы кодированы, пусть займутся взломом шифра.

— Понял, — отозвался Кайемао, и тоже вынул мобайл.

Одновременно еще раз запиликал мобайл Пак Ена.

— …Да, Курр, я уже знаю. 5 легких катеров, взвод кхмерской разведки со стрелковым оружием. Они идут к точке западнее мыса Эромауко, видимо, к населенному пункту Бераю, там удобная бухта… Один предупредительный, в ста метрах по курсу, когда головной катер пересечет рубеж 6 миль… Да, будем считать: это deadline. Если они продолжат движение, то через 3 минуты расстреливай их нахрен…

Кайемао звонко щелкнул пальцами.

— Кэп, радиообмен идет на кхмерском, зато без кодирования. Я приказал ребятам настроить компьютерный транслятор. Это займет несколько минут.

— Ладно, — Пак Ен кивнул, — Сейчас их десант получит гейзер прямо по курсу, а ты попробуй заняться дипломатией на частоте их штаба. Как-никак, ты теперь король.

— Ariki-foa правильнее переводить, как «мэр автономии», — поправил Кайемао.

— Доминиона, а не автономии, — в свою очередь поправил капитан.

— ОК, мэр доминиона. А как с ними разговаривать? Я дипломатии не учился.

— Я тоже, — сказал Пак Ен, — Мне кажется, надо вести себя чисто по-соседски. Мы не собираемся с ними ссориться. Просто пусть не лазают через наш забор.

— ОК, — повторил Кайемао. — Попробую держаться в этом стиле.

С наблюдательного пункта в башне старого маяка, построенного больше двухсот лет назад, еще португальцами, на мысе с востока от бухты Дили, движение катеров было видно в морской бинокль, как на ладони. Когда в ста метрах перед ними над морем поднялся снежно-белый конус брызг и пара, адмирал Ройо Исо четко определил:

— Трехдюймовый миномет, навесной выстрел с закрытой позиции на берегу.

— Ложитесь в дрейф и ждите, — приказал Ним Гок в микрофон рации.

— Намек, что место занято, — проворчал доктор Немо.

Комбриг Ним Гок чуть заметно пожал плечами.

— Один миномет еще не основание занять место. Надо уточнить их силы.

— Воздушная разведка, — предложил Ройо Исо.

— У нас мало самолетов, ими не следует излишне рисковать, — сказал Ним Гок.

Рация на столе пискнула: сигнал вызова по штабной сети.

— Да! — рявкнул адмирал Исо в микрофон.

— Это младший командир Туа Сим докладывает, — раздалось из динамика, — на связи человек. Представился: мэр Доминиона Моту Атауро. Назвался: Кайемао Хаамеа. Он хочет говорить с начальником штаба. Что я должен ответить?

— Я с ним поговорю, — сказал Ним Гок, — Туа Сим, дай мне связь с этим человеком.

— Есть связь, товарищ комбриг!

Командир красных кхмеров помедлил пару секунд и произнес.

— Кайемао Хаамеа, на связи комбриг Ним Гок, из штаба армии Социалистической Республики Тимор-Лесте. На каком основании вы разместились на острове Атауро, который принадлежит к нашей территории?

— Доминион Моту Атауро, — донесся спокойный голос из динамика, — это отдельная автономная территория с прилежащей 6-мильной акваторией. Такова реальность. Я предлагаю признать ее. Мы в ответ готовы признать 6-мильную акваторию с вашей стороны пролива, отделяющего Тимор от Атауро.

— Чем вы можете подтвердить эту реальность? — спросил Ним Гок.

— Приезжайте, или пришлите кого-нибудь из своих людей, — ответил Кайемао, — Мы покажем достаточные подтверждения.

— Хорошо. Мы отправим трех человек на катере без оружия. Где их встретят?

— Там же, куда шли ваши пять катеров с бойцами: в бухте Белаю. Мы встретим их у причала. Пусть идут под флажком «Kilo» международного свода сигналов. Те пять катеров с бойцами я предлагаю вам отозвать назад, чтобы они не подвергали себя бесцельному риску на море.

— Мы договорились, — лаконично ответил комбриг.

Младший командир Лон Бусан, как и положено, начал осматривать бухту Белаю в мощный морской бинокль, как только дистанция до берега сократилась до 4 миль. Вначале, на фоне маленькой игрушечной рыбацкой деревушки со старыми лодками, стоящими у сколоченных тяп-ляп деревянных причалов, опытный глаз младшего командира выделил четыре подозрительных пятна цвета хаки. По мере сближения становились различимыми контуры боевых квадроциклов-амфибий с реактивными минометами на турелях. Комитет по встрече… Еще немного — и Лон Бусан, не без удивления узнал офицера, с несколько демонстративным легкомыслием сидящего на капоте одного из квадроциклов. Они встречались совсем недавно, на берегах Новой Гвинеи. Наличие этого офицера здесь, на Атауро, уже проясняло ситуацию…

Катер ткнулся бортом в хлипкий деревянный причал, и кхмерский командир легко перепрыгнул на настил, быстрым шагом вышел на берег и протянул руку офицеру.

— Здравствуйте, хоп-командор Винни.

— Здравствуйте, младший командир Лон Бусан. Мир тесен, ага? Ну, давайте будем знакомиться. Это чек-командор Зорро, он вам известен по Западной Новой Гвинее, Хитивао, а это — мастер-пилот Сиггэ.

— Так, — Лон Бусан кивнул и представил двух своих спутников, — Это представитель революционного правительства Тимор-Лесте, товарищ Хомбре Оже, а это младший командир Суок Тсом.

— Замечательно, — сказал Винни, — Ну, что? Сначала маленькая экскурсия, а потом официальный визит к мэру Хаамеа, а?

— Это хорошая программа, — согласился Лон Бусан.

— Мы любим гостей, — Винни улыбнулся, — что хотите посмотреть? Авиация, флот, артиллерия, амфибийная мото-техника, системы слежения и перехвата?

Экскурсия вместе с официальным визитом заняли практически весь световой день, поэтому посланцы Социалистического Тимора докладывали комбригу Ним Гоку, адмиралу Ройо Исо и доктору Немо о результатах уже на закате.

— Военный контингент на Атауро невелик, — начал Лон Бусан, — Я уверен, что его численность менее двухсот бойцов. Но они обеспечены мощной боевой техникой. Особенно существенна авиация. Она состоит из легких многоцелевых самолетов, способных совершать быстрые рейды, и тяжелых летательных аппаратов, которые способны наносить массированные артиллерийские удары. Имеется также легкая амфибийная техника, выполняющая функции мобильной артиллерии, и несколько мобильных РЛС, которые сканируют воздушное и морское пространство в радиусе приблизительно полста миль. Это одна сторона из двух.

— Ясно, — Ним Гок кивнул, — А вторая сторона?

— Вторая сторона, товарищ комбриг, это происхождение контингента. Тот офицер, который нас встретил, мне известен. Он контролировал вывод наших десантных подразделений из Западной Новой Гвинеи.

— Атауро захвачен армией западных папуасов? — уточнил Ройо Исо.

— Да, товарищ адмирал. Это формирование «CSAR Hybird». Кроме них имеются небольшие контингенты из Восточного Папуа, и из Меганезии.

— Это соответствует нашим данным, — заметил доктор Немо, — Мы уже выяснили, что Кайемао Хаамеа, мэр Атауро — меганезиец. Хаамеа — военно-аристократический род, происходящий из юго-западного сектора бывшей Французской Полинезии.

— В Меганезии существует потомственная военная аристократия? — с чуть заметным удивлением спросил комбриг, — До сих пор я считал, что Меганезия — страна анархо-социалистической ориентации.

Доктор Немо сосредоточенно повертел в руках карандаш.

— Не все так однозначно, товарищ Ним Гок. Социальные отношения в Океании выходят далеко за рамки стереотипов, принятых европейско-американских политологической школой и требует иных подходов. Но эти отношения вполне объяснимы исходя из здравого смысла. Тебя не удивит наличие в социалистической стране потомственных фермеров, или металлургов, или преподавателей, или инженеров.

— Да, — согласился кхмер, — Это рабочие профессии, и нет ничего плохого, если они передаются из поколения в поколение. Это не противоречит учению Ленина-Мао.

— В некоторых провинциях Меганезии и Папуа, — сказал Немо, — военно-гражданский правитель небольшого атолла или острова — это тоже рабочая профессия.

— Эксплуататорский класс не может быть рабочей профессией, — заметил Ройо Исо.

Хомбре Оже, по обыкновению, молча крутивший в правой ладони буддистские медитативные шарики, лаконично ответил.

— Поэтому они не эксплуататоры.

— Правитель-аристократ это всегда эксплуататор, — возразил адмирал, — У него есть привилегии, и он систематически обирает подданных.

— Двадцатая часть их дохода, — ответил Оже, — Зарплата правителя по обычаю.

— Кто помешает ему забрать третью часть, или две трети? — спросил Ним Гок.

— Табу, — сказал Оже.

— А привилегии? — напомнил Ройо Исо.

Оже качнул головой из стороны в сторону, что означало: нет. Ним Гок задумчиво посмотрел на свои ладони, как всегда делал, столкнувшись с необычной задачей, и поинтересовался:

— Как долго существует этот аристократический род?

— Три тысячи двести лет, — ответил Оже, — Приблизительно.

— Мне понятен принцип, — объявил комбриг, — Но надо знать больше. Хомбре Оже подготовь подробное досье на этого человека, Кайемао Хаамеа. Через два часа.

Хомбре Оже качнул головой вверх-вниз, что значило: да.

Муссонный ливень, обычный для этого сезона на Тиморе, начался около полуночи, продолжался всю ночь, и утром стало ясно, что он продлиться еще довольно долго. Длинные струи воды лениво падали со светло-серого неба на темно-серое море, не успевая по дороге даже толком разбиться на капли. С каменистых холмов Атауро скатывались маленькие новорожденные горные речки, тащившие в море кучи веток, листьев и разнообразного природного и аграрно-техногенного мусора.

Pueblo-militar (военный городок), возникший позавчера на юго-восточном берегу, в районе Виа-Койн, южнее туристического и делового центра Eco-Village, состоял из шатров «tipi», поднятых над грунтом на легких квадратных столах-платформах на трубчатых ножках. Самый древний и самый верный способ избежать подтопления. Коническая форма шатров, в сочетании с гидрофобным материалом, обеспечивала отсутствие протекания сверху. В общем, ливень не создавал особых неудобств для военного контингента Атауро… Вернее, для той части контингента, которой не приходилось по какой-то причине торчать под открытым небом.

Четверо молодых людей, собравшихся на надувном понтоне, временно заменяющем пристань около одной из групп шатров, очевидно, относились к той части военного контингента, которой в этом смысле не повезло. Обстоятельства требовали…

Все четверо — полинезиец, латино-океанийский креол и две папуаски — были одеты в одинаковые килты флотского образца и накидки с эмблемами «CSAR Hybird». Около понтона стоял маленький катамаран-глиссер, раскрашенный морским камуфляжным узором и снабженный малокалиберным 6-ствольным пулеметом на носовой турели. Сторонний наблюдатель подумал бы, что это какой-то дополнительный патруль, назначенный в связи с погодными условиями, но если бы он услышал разговор…

Та из папуасок, что была постарше и покрепче сложена, вытянула губы, трубочкой, фыркнула, сдувая с кончика носа каплю дождевой воды, затем бросила взгляд на ближайший к причалу шатер, и произнесла:

— На Эскориал это не тянет.

— Хэй, Алул, на что это не тянет? — переспросила вторая папуаска.

— Эскориал, — повторила первая, — Читай «Хроники капитана Блада», Чуки.

— Типа, называется, ответила, ага, — пробурчала младшая.

— Эскориал это дворцовый комплекс в Мадриде, — объяснил полинезиец.

— Мадрид это в Таиланде? — попробовала угадать Чуки.

— В Испании, — поправил он, — В Европе, ближе к восточному берегу Атлантики.

— Далеко… — оценила она, — Кай, а ты там был?

— В Испании был, в порту Бильбао. А до Мадрида… Времени не хватило.

— Я был в Эскориале, — проинформировал креол, — Так, ничего, особенного.

— Уау! Оури, а что ты там делал?

Креол пожал плечами.

— Так, посмотрел. Для общего развития. Говорили, что, типа, 8-е чудо света.

— Очень большая хреновина? — спросила Чуки.

— Не особенно, — Оури снова пожал плечами, — Стандартный авианосец US-fleet представляешь? Эскориал в длину на треть меньше, а в ширину втрое больше.

— Пфф, — фыркнула она, — тогда чего смотреть?

— Типа, архитектура, — пояснил он, — моя третья профессия.

— Дворцовая архитектура, — произнес Кайемао, глядя на тот же самый шатер, — у нас выглядит несколько скромнее. Хотя, по-моему, достаточно оригинально.

Шатер отличался от остальных tipi наличием дополнительного полусферического надувного купола, серого с серебристым оттенком. Размером купол был примерно с легковой автомобиль. Со стороны моря на нем имелась надпись «Fare te ariki-foa», выполненная ярко-зеленой краской, довольно аккуратно (если смотреть издалека).

— Мне нравится, — добавила Чуки, — …В смысле, на первое время.

— Кстати, — сказал Оури, — Давай, я вам потом нарисую нормальный проект? Я почти полгода ничего толком не рисовал. Даже соскучился по этому делу, прикинь?

— Давай! Я даже тебя обедом накормлю, чтобы не на халяву.

— Нас, — уточнила Алул, — Мы с Оури с позавчерашнего дня обедаем вместе.

— Aita pe-a, — согласилась Чуки, — Так даже веселее.

Кайемао Хаамеа негромко хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание.

— Значит, так. Оури, Алул, еще раз объясняю задачу. Во-первых, выйти на дистанцию уверенной видимости с катером Ним Гока и дать нам радиотелекс «i-see-target». Во-вторых, подать ему световой сигнал, и дождаться ответа. Если ответа не последует в течении четверти минуты, то дать радиотелекс «link-fail», затем развернуться и идти назад. Если световой сигнал будет вовремя, то дать радиотелекс «meet-ok», и затем, сопроводить катер сюда. Особый случай: катер гостей или экипаж, или вооружение, отличается от заявленного. Если вы в какой-то момент это обнаружили, то должны немедленно дать радиотелекс «it-s-foe», и уходить в порт Белаю. Вопросы есть?

— В особом случае оружие применять, или как? — спросила Алул.

— Только для самозащиты, — ответил Хаамеа, — В этом особом случае, ваша задача: радировать и смыться. А дальше минометчики без вас решат проблему.

— Вопросов больше нет, — сказала она.

— Вопросов не имею, — добавил Оури, — Приступать?

— Да. И аккуратнее там.

Пара согласованно заняла места в глиссере, и через несколько секунд, легкая машина почти беззвучно рванулась с места и исчезла в серой пелене дождя…

— Чуки, у нас минут двадцать на подготовку, — сказал Хаамеа, глянув на часы.

— В смысле, переодеться и сварить какао? — уточнила она.

— …И подумать, не забыли ли мы про что-нибудь важное, — добавил он.

В серьезных ситуациях, младший матрос Чуки Буп имела привычку думать вслух, и сейчас она занялась этим ответственным делом, как только шагнула внутрь tipi через треугольный проем, закрывающийся клапаном.

— Я думаю так! — объявила она, сбрасывая накидку, расстегивая липучку на килте и развешивая все это на крючочки, рядом с вентиляционным отверстием, — Ним Гок отправил разведку, и она доложила, что атаковать нас нереально. Тогда он подумал: наверное, надо договариваться. Но о чем? Если бы просто о границе, то зачем ехать самому? Лучше отправить кого-то, кого не жалко если что! А он рискует и едет сам, потому что хочет говорить о чем-то, что не должны знать, кто попало. Так?

— Пока логично, — согласился Кайемао, — мы об этом уже говорили.

Он успел сменить накидку и килт на форменные шорты и рубашку «CSAR Hybird» с нашивками ваи-командора (офицера, командующего боевым кораблем 3-го ранга в автономных операциях), и сейчас пытался справиться с пуговицами. Их было всего четыре, но очень непривычных: в виде гантель, пролезающих в петлю лишь в одном положении. Любовь папуасов к пуговицам всегда была для него загадкой…

— Пока мы решили так! — продолжила Чуки, — Ним Гок знает, что ты король, и хочет говорить, как лидер с лидером, глаза в глаза, и узнать, кто сильнее. Это такой ритуал, который не терпит никого рядом. Кроме меня конечно. Я не в счет.

— Именно так, — снова согласился он. Согласно диспозиции Чуки (одевшаяся в одну набедренную повязку) должна была играть роль девочки на побегушках, которая занимается кухней и прочим бытом, и ничего не понимает в серьезных разговорах.

Младший матрос кивнула, артистично изобразила на лице искренне-добродушную туповатую улыбку, и стала рассуждать дальше.

— …Мы думали так! Этот ритуал имеет смысл, только или если военные силы почти равны, или если вдруг противостоящий командир окажется безвольным, и тогда его можно победить меньшей военной силой. Ним Гок знает: у нас достаточно военной техники, чтобы заколбасить его бригаду вместе с его авиа-группой и группой флота. Остается второе. Он надеется, что у тебя проблемы с волей. Но я думаю, Ним Гок не рассчитывает на это. Он опытный командир, так что 20 фунтов против хвоста дохлой селедки: он знает про тебя не намного меньше, чем ты знаешь про него.

— Тогда зачем этот театр типа «поговорим как вождь с вождем»? — спросил Хаамеа.

— Затем же, зачем и в сказке про собак и кускусов, — ответила Чуки, насыпая какао в котелок и наливая туда воды.

Кайемао Хаамеа развел руками.

— У нас такой сказки нет. Типа, другой фольклор.

— Я тебе потом расскажу, — пообещала она, — А сейчас чисто по смыслу. Вождь может уступить другому вождю только если никто не знает. Иначе получится как это… Ну, фигня, из-за которой самураи делали харакири.

— Потеря лица? — догадался он.

— Уау! Точно! Ним Гок смотрит объективно и видит, что надо кое в чем уступить. Но терять лицо ему нельзя. Поэтому — театр для вождей с глазу на глаз.

В кармане рубашки пискнул мобайл, информируя о полученном сообщении. Когда Кайемао достал его, раздался повторный писк. На экране высветились две коротких кодовых фразы: «i-see-target» и «meet-ok».

— Все идет нормально, — сказал он, — Чуки, а как, по-твоему: какие уступки Ним Гок считает важными для нас, и что он хочет выгадать, сделав эти уступки?

— Ну, ты спросил… — протянула она, — …Знаешь, что я думаю? Ним Гок считает: есть общие проблемы для тиморских комми и для атаурцев. Как бы, это выгоднее решать вместе. Но атаурцы… Я имею в виду, условные атаурцы… Ну, ты понял… Не будут совместно ничего делать с режимом, при котором хабитантов колбасят, как куриц на празднике Уунгура, Змея-Радуги. Я думаю, разговор пойдет о чем-то таком.

— Сюрприз… — задумчиво произнес Кайемао.

Чуки помешала большой алюминиевой ложкой содержимое котелка, потом почесала пятерней жесткие волосы, превратив их из аккуратной шапочки в инсталляцию типа «воронье гнездо» и, несколько неуверенно произнесла:

— Ним Гок, конечно, отморозок, но для него это не главное.

— Хэх… А что для него главное?

— Помнишь, Кай, ты мне рассказывал про своего дедушку, Руанеу. Что для него было главное, когда он стал править островом Рапатара?

— Тут даже нечего сравнивать! — заявил Кайемо, — Дедушка Руанеу всегда хотел только одного: благополучия для rapatara-foa, сегодня, и в будущем. Когда он взял власть на Рапатара, за четверть века до Алюминиевой революции, там была нищета, как…

— …Как на Тиморе, — подсказала Чуки, — И, чтобы что-то изменить, надо было сначала выставить кое-кого за дверь. А кое-кого вообще зачистить. Так, ага?

— Так. Но у дедушки Руанеу была светлая голова. Никакой херни типа: все отнять, всех загнать в колхоз, и все поделить через жопу…

— Есть люди, — многозначительно сказала она, — Которые делают херню потому, что им нравится делать херню. А есть люди, которые делают херню только потому, что их не научили делать по-человечески. Разные вещи, ага?

— А есть люди, — в тон ей заметил Кайемао, — которые делают херню потому, что они уверены: так надо. Вот надо, и все. Таким только пулю в лоб.

— Надо еще разобраться, почему они уверены, — начала Чуки, а затем, глянув в широкое круглое окно, затянутое полиэфирной пленкой, проинформировала, — Там катер и наш глиссер уже подходят к причалу. Типа, сейчас все увидим.

Небольшое кафе в Eco-village, при фольклорной кукольной фабрике и мини-отеле состояло из двух ярусов: нижний — побольше (с площадкой-дансингом), верхний — поменьше (с балконом — обзорной площадкой). Сегодня с самого утра на лестнице, ведущей с первого яруса на второй висела табличка «Зарезервировано. Банкет». Не вешать же табличку «рабочее совещание штаба вооруженных сил» (как справедливо заметила по этому поводу Элвира Лабриа, замещавшая администратора). Штатная администрация испарилась 1-го марта, когда красные кхмеры вторглись на Тимор и, кажется, не собиралась возвращаться. Полдюжины австралийских туристов, которым никто ничего толком не объяснил — остались. Бросить их без обслуживания было немыслимо для таких гостеприимных людей, как атаурцы. Плюс — появился военный контингент, свободная смена которого нуждается в культурном отдыхе, а иногда — в площадке для совещаний. Вояки платят полновесными меганезийскими фунтами или папуасскими кинами. Почему бы их не обслуживать? Дело не хитрое…

Утром 3-го марта на втором ярусе кафе собрались четверо участников банкета: тан-командор Курр, хоп-командор Винни (он же — суб-лейтенант Уфти Варрабер), мастер-пилот Сиггэ Марвин, и всего час назад прилетевший с острова Рапатара Крис Проди, генеральный консул короля Лимолуа Хаамеа. За столом обсуждались два главных вопроса: организация военного и гражданского развития территории и вероятные взаимоотношения с соседями — прежде всего, с Соц-Тимором.

Выслушав краткие сообщения Курра и Винни, генеральный консул покачал бритой головой и хлопнул крепкой ладонью по столу.

— Вот что я вам скажу, парни. Красным сейчас не до того, чтобы атаковать Атауро. Название «Тахрир» вам ничего не говорит?.. Понятно. Вы еще не в курсе. Объясняю. «Тахрир» — это индонезийские исламисты. И вчера вечером их мулла Али Мартази произнес речь про неверных и джихад, и началась мобилизация их боевиков под руководством некого Касима Хайруддина, так что до войны осталось недели две.

— Я не врубился, против кого джихад, — подал голос тан-командор Курр.

— Против Красных кхмеров, — пояснил Крис, — Если вы помните, они недавно были на гастролях на Калимантане. В результате перестал существовать исламский султанат Бруней, а количество живых мусульман уменьшилось на шестизначное число.

— Ситуация… — буркнул Винни-Уфти.

Крис, соглашаясь, кивнул и продолжил:

— Сейчас, по данным из компетентных источников соц-тиморское правительство с понятным энтузиазмом заключает контракты на закупку оружия. Они начали в 7 утра, подписались уже на полмиллиарда долларов поставок из нескольких стран ЮВА.

— А почему они не покупают у наших? — удивился Сиггэ, — Между прочим, я вчера показывал их полпредам рэптор «Abris». Такие петли крутил в воздухе! Они кивали, засранцы: типа классно! Нравится! А покупают хрен знает у кого. Даже обидно.

— Прикинь, — сказал Винни, — Они покупают только по проверенным каналам. У них существовал с нашими хороший канал, через старших офицеров INDEMI, но из-за судебного разбирательства, этот канал кажется кхмерам ненадежным. Короче, наши пролетают мимо денег. Не судьба. И мы здесь тоже из-за этого подвисли. Действуем, согласно инструкции, исходя из собственного понимания обстановки.

— Скорее всего, — предположил Курр, — красные теперь будут искать военного союза с Атауро, или, по крайней мере, добиваться гарантий, что мы не ударим им в спину.

— Кстати, foa, — задумчиво произнес Сиггэ, — А где гарантии, что исламисты со своим гребаным джихадом не полезут сюда?

— 20 фунтов против ложки селедочной чешуи, что полезут, — ответил Винни, — Мне ли исламистов не знать?

Рапатарский генеральный консул снова кивнул.

— Я к этому и веду парни. Надо комплектовать дополнительные силы и вооружаться.

— Против этой шпаны справимся и тем, что есть, — возразил Курр.

— Ты кое-чего не учитываешь, бро, — заметил Винни, — У индонезийских исламистов контакты в Джакарте: в штабе флота, в правительстве, и в парламенте. Как учит нас политология, красные в данном случае, это наши естественные союзники.

— …Хотя они тоже не подарок, — проворчал тан-командор..

— …Однако, — договорил Винни, — они нуждаются в нас больше, чем мы в них.

— Кроме того, — веско сказал Крис, — на красных можно сделать неплохие деньги. Мы, разумеется, не сможем сходу вписаться в их заказы на вооружения, но им нужны и гражданские машины. Вы в курсе, что красные, параллельно с подготовкой к войне, начинают аграрно-постиндустриальную модернизацию?

— Постиндустриальную или до-индустриальную? — с сомнением, переспросил Курр.

Крис собирался что-то ответить, но тут по лестнице на второй ярус, как чертик из коробочки, выскочила Чуки Буп, мокрая с головы до ног, босиком, одетая только в пеструю яркую набедренную повязку.

— Aloha foa! А хавчик вы уже заказали? Жрать хочется… Я тут пробежалась, типа, в порядке физкультуры… Уау! Крис! Классно! Обалдеть! Ты уже здесь!?

— Я уже здесь, — подтвердил он, — А почему ты устроила этот марафонский бег?

— Какой, на фиг, марафонский? Тут чуть больше полумили. А устроила потому, что спалилась. Главное: непонятно, на чем!

— Как именно спалилась? — поинтересовался Винни-Уфти.

— Я же говорю: непонятно, — ответила она, вышла на балкон, сняла свою набедренную повязку и энергично выжала, — …foa, есть здесь что-нибудь типа lavalava?

— По-моему, вот это в самый раз, — сказал Сиггэ и передал ей узорчатую хлопковую салфетку размером с небольшое полотенце.

— Mauru, bro… — Она завернула на себе салфетку, а набедренную повязку повесила на выступающую рейку стропил навеса, — …Так вот, я играла по-любому не хуже, чем бразильские профессионалки в своих сериалах… По ходу, этот комми очень хитрый. Примерно как поющая собака в джунглях. А как, все-таки, на счет хавчика?

Тан-командор Курр кивнул в знак искреннего понимания, встал, подошел к проему лестницы, ведущей на первый этаж, крикнул:

— Элвира! А можно заказать завтрак? У нас девушка в стадии голодного истощения!

— Никаких проблем! — крикнула снизу Элвира Лабриа, — Надеюсь, ей подойдет тот австралийский завтрак, который сейчас делается для туристов?

— Отлично подойдет! — крикнула Чуки, — Главное, чтобы его было много!

— Может быть, вы все позавтракаете? — спросила Элвира.

— Спасибо, сеньорита! — ответил Курр, — Мы завтракали на полевой кухне, но мы с удовольствием выпьем крепкого кофе с какими-нибудь булочками.

— Ясно. Никаких проблем! Все будет через десять минут.

Генеральный консул повернулся к Чуки и поинтересовался.

— Что ты имела в виду, когда сказала о поющей собаке?

— Ну, в нем что-то такое есть. Он дикий, хитрый и непонятный, хотя может казаться простым и дружелюбным. Как эта дикая собака, которая живет в горных джунглях, и никто не знает, на кого она будет охотиться в следующий раз.

— А мой дед верит, что эти дикие собаки разговаривают пением, — многозначительно добавил Курр, — и что в них вселились духи предков, строивших большие каменные колодцы. Я сам в это не верю, но мой дед просто так болтать не будет.

— Foa, давайте без мистики, — предложил Винни-Уфти, — Вернемся к нашим селедкам. Точнее, к Ним Гоку и его команде. Чуки, ты же продержалась часть разговора, ага?

Младший матрос Буп утвердительно кивнула.

— Я, как бы, крутилась по хозяйству, и держала ушки на макушке. Сначала было про статусы. Ним Гок сказал, что красные пришли на Тимор навсегда. А Кай, конечно, ответил, что мы тоже пришли на Атауро навсегда. Ним Гок это воспринял, типа, с пониманием. Взяли карту, разметили границу. Потом, Ним Гок закинул удочку про потерю связи «со старшими товарищами в Океании». Так он выразился. Кай на это ответил, что мы и сами по себе неплохо устроились. Типа, друзей у нас много, и в Папуасских землях, и в Океании, где острова наших родичей. А то, что у INDEMI проблемы в суде, так это в Меганезии бывает каждую тысячу дней. Ничего такого. Дальше, само собой, разговор зашел про херовых соседей. Про исламский западный Тимор и про индонезийский «Тахрир». Ним Гок повел к тому, что скоро война и что атаурцы с красными тиморцами, типа, в одной лодке. Тогда Кай сказал: у нас общие враги, но разные цели, так что, будем говорить не про одну лодку, а про договор о действиях против агрессоров. Других общих целей у нас пока не наблюдается.

— Жестко мой племянник формулирует ответы, — с сожалением заметил Крис.

— А не фиг строить гнилые заходы, — сказала Чуки, — Сначала они полезли с морским десантом, а теперь набиваются в друзья. Ага, щас.

— Что ответил Ним Гок? — поинтересовался Винни.

— Ну, он спросил: может быть, Кай — принципиальный противник коммунизма? Кай ответил: в смысле коммунизма — не принципиальный, но в смысле заложников, или концлагерей, или рабов, или еще всякого такого — очень принципиальный. Ним Гок выслушал это, и говорит: надо поставить точки над «i» в вопросе о целях партии Народного доверия — компартии Восточного Тимора, чтобы товарищ Кай не верил сообщениям лживой империалистической пропаганде, которую распространяют продажные западные масс-медиа. Это было дословно так, и я запомнила.

Сиггэ Марвин оживился:

— Hei foa! Давайте я по-быстрому сбегаю за кем-нибудь из наших комми? Ну, тех элаусестерцев, которые не на вахте. Оценим что там за цели у этой партии.

— Нечего оценивать, бро, — Чуки похлопала пилота по плечу, — Меня на этом самом моменте выпихнули, прикинь?

— Выпихнули? — переспросил тан-командор Курр.

— Типа, да. Ним Гок так посмотрел на меня, потом на Кая, а потом сказал: Типа, мы слишком надолго отрываем молодого бойца. Ему надо не наливать нам какао или раскладывать печенье, а заниматься боевой и политической подготовкой. Как он догадался — хрен знает. По ходу, хитрый, как поющая собака. Это я уже говорила.

…Над лестничным проемом возникла улыбающаяся физиономия молодого парня, атаурца, а затем — он весь, с двумя металлическими подносами. На первом из них находились чашечки с кофе и блюдца с горячими булочками, а на втором — завтрак в австралийском стиле.

— Уа-уа! — воскликнула Чуки, — Как я хочу жрать! Вот это мне!

— Приятного аппетита, — немного растерянно сказал парень, внезапно обнаружив, что второй поднос, как бы сам собой, исчез с его левой ладони.

— Mauru-roa, bro! — ответила она, сходу вгрызаясь в сэндвич с яичницей и беконом.

— Obrigado, amigo, — добавил Винни-Уфти, с такой же ловкостью освобождая парня от второго подноса, — Ты бы мог просто свиснуть снизу, и мы бы сами спустились и все принесли. У вас тут и так рук не хватает, ага?

— Да, — согласился тот, — Многие испугались красных кхмеров. Сразу уехали.

— Зато вам достался хороший бизнес, — заметил Курр, — Меньше людей — больше доля.

— Может, и так, — согласился парень, забирая подносы, содержимое которых уже перекочевало на стол, — Но рук действительно не хватает. Побегу вниз…

Он, действительно почти бегом, исчез в лестничном проеме… А еще через секунду раздался его истошный вопль и звон упавших подносов.

— Joder! — буркнул Винни, — аккуратнее надо.

— Пошли, поможем, вдруг он ушибся, — предложила Чуки.

В этот момент атаурец, с почти побелевшим от ужаса лицом, выскочил, как пробка, обратно из лестничного проема и метнулся в дальний угол помещения.

— Что за херня? — удивился Крис Проди. Все остальные отреагировали молча: как на тренингах «ведение боя в замкнутом пространстве». Они четко распределились по площади яруса, разобрав сектора обстрела. Пистолет-пулеметы «Vixi» в руках, и уже сняты с предохранителей. Готовность к открытию огня согласно обстановке.

— Там!.. Там…! — парень-атаурец тыкал пальцем, в сторону проема.

— Ребята, — раздался снизу спокойный голос Кайемао Хаамеа, — Уберите пушки, все спокойно. Это мы с комбригом Ним Гоком.

43

Яхта «Lone Star» цивилизованно вошла на малой скорости в подковообразную лагуну Тероа по осевой линии, и теперь до дальнего берега было около мили, а дуги подковы окружали яхту с обеих сторон. Одна дуга представляла собой голую песчаную косу, на которой располагались последовательно:

— Несколько квадратных прудов, рядом с которыми стояли аляповатые металлические башенки, похожие на большие самогонные аппараты (каковыми они и являлись).

— Ярко-оранжевый цилиндр на ножках (микро-АЭС производства «Bikini-fuega»).

— Группа блестящих ангаров, пирсов и открытых площадок с мобильной техникой.

Чатур Раджхош, находившийся (как и остальными пятеро пассажиров) на обзорном мостике яхты, мгновенно развернулся в сторону ангаров, настроил бинокль и начал разглядывать упомянутую технику с все возрастающим интересом.

— Древнеиндийские виманы есть? — весело спросила Хики.

— Нет, — отозвался он, продолжая смотреть в бинокль, — Но я вижу несколько легких самолетов времен Второй мировой войны… Кажется это работающие копии…

— Конечно, они работающие, — вмешался Кортвуд, — Это фабрика Оохаре Каане, я вас познакомлю сегодня же и, я уверен, что он покажет вам все это вблизи.

— Ты хорошо его знаешь, Лайон? — уточнил индус.

— На Тероа все хорошо знают всех, — Кортвуд улыбнулся, — Это маленький атолл. Его центральный поселок, кстати, с противоположной стороны.

— Да? — переспросил Раджхош и развернулся на 180 градусов.

— Не совсем с краю, а ближе к середине, — уточнил американец.

Вторая дуга подковы была более широкой. Ее покрывали заросли низкорослых пальм и кустарника, среди которых, со стороны лагуны, виднелись невысокие постройки самой разнообразной формы. В лагуну выходили узкие полоски пирсов, некоторые из которых были частично прикрыты навесами, иногда — в форме остроконечных шляп или пагод.

— Я знаю это место по видео, — сообщила Джой, указывая на группу пирсов украшенную маленьким зеленым аэростатом с ярко-желтой надписью. Глядя в бинокль, можно было прочесть, «E9. Cambus staff», — …Нам сюда, верно?

— Наш кэп туда и разворачивается, — проинформировал Ишвар Аванти, и добавил, — Мне давно хотелось непосредственно познакомиться с нашими… Не знаю, как сказать.

— Очень близкие партнеры, — предложил свою версию Кортвуд.

— По-моему, — сказала Джой, — Это называется: «друзья».

— Да, — он кивнул, — Но в бизнесе слово «друзья» звучит двусмысленно.

— У наших итало-креолов, — вмешалась Ниу, — есть такое выражение: «друзья друзей». Означает: «мафиози из моего клана». Смешно, ага!

Кортвуд неопределенно качнул головой. За последние полгода, по TV несколько раз употреблялось выражение «Тихоокеанская таблеточная мафия» применительно к калифорнийской корпорации «Atlink» и индийской фирме «Rinbax», а также лично к Кортвуду и Аванти, и заодно к доктору Джерри Винсмарту. Когда в ноябре Fox-News назвала Лайона Кортвуда «крестным отцом обезьянолюдей», это его даже не удивило. Консервативная пресса упорно называла «homo erectus» устаревшими терминами «обезьяночеловек» и «питекантроп», видимо, чтобы психологически усилить главное публичное обвинение против Кортвуда: обвинение в том, что он специально размывает границу между ветеринарными и медицинскими методами, чтобы выловить миллиарды долларов из этой пограничной неразберихе между животными и людьми.

Заявления консервативной прессы, о том, что эректусы — это «наполовину обезьяны», с точки зрения Лайона Кортвуда были не более, чем PR-ходом конкурентов, но Джой в какой-то момент предложила: «Лайон, поставь себя на минутку на место девчонок, для которых это родные дети». Под девчонками понимались Санди Рэндолф и Келли Клай, которые, с точки зрения юстиции США являлись «суррогатными матерями клонов ископаемых человекообразных существ». Мужья Санди и Келли, меганезийцы Акела Роджер и Спарк Валентайн, с предельным безразличием относились к таким фразам в прессе, но Келли и Санди, родились и выросли в США и жили там до прошлого года. Нельзя было ожидать от них такого же психологического иммунитета… Взглянув на положение дел с этой позиции, Кортвуд серьезно обеспокоился и, стал действовать по своему любимому принципу «лучшая оборона — это нападение». Он вышел на весьма влиятельную в приполярном атлантическом регионе «Неандертальскую партию». Эта партия громко заявила о себе в Канаде, Исландии и Скандинавии, а в Гренландии она получила 40 процентов мест в парламенте — фолкентинге, фактически став правящей.

PR-пляски консерваторов вокруг дилеммы «обезьяна или человек» и оскорбительные высказывания в адрес доисторических представителей рода «homo» (к которому, как известно, относятся и эректусы, и более поздние неандертальцы) действовали на современных «неандертальцев» как красная тряпка на быка. Неандертальская партия выступала за «восстановление качества человеческого общества, деградировавшего в период временного упадка неандертальской культуры в приполярном ареале».

Достаточно было установить первый контакт, и «палеолитическая дружба» между «эректусами» и «неандертальцами» вспыхнула, как степной пожар. Вскоре Келли реализовала свою мечту: спеть на эстраде для широкой аудитории (по телемосту Кюджаллек — Тероа, в паре с гренландкой Кари Лейв). А Санди, известная своими познаниями в ремесле хакера, занялась «политико-аналитической работой». Это словосочетание означало, попросту: поиск компромата на лидеров гренландской консервативной оппозиции. Успехи в этой области были достигнуты так быстро, и оказались столь значительны, что Кортвуд не мог отделаться от мысли, что Санди получает от кого-то информационные пасы… Впрочем, какая разница.

Кортвуд к месту вспомнил свой недавний визит в столицу Гренландии, город Нуук. Вообще-то он приехал на переговоры о снабжении новыми аптечками служащих базы ВВС США в Туле (по-гренландски — Канаак), но заодно попал на слушания по поводу очередной акции «Neanderthal Shelter» — программы защиты детей от насилия…

…Джой похлопала его по плечу, возвращая в «здесь и сейчас».

— Лайон, ты бы тоже помахал девчонкам рукой.

— А? Что?

— Нас встречают… — она показала рукой прямо по курсу.

На квадратном мостике, поднятом над пирсами «E-9» на высоту примерно полтора человеческих роста, наблюдались две эмоционально жестикулирующие фигурки существенно разного телосложения и стиля одежды. Первая — молодая афро, носила только короткий пятнистый папуасский килт, состоящий, в основном, из навесных карманов. Вторая — примерно ее ровесница, но белая (а с учетом местных условий — светло-коричневая), и сравнительно худая, была одета в модный у местных юниоров комбинезон-фартук «ere-style» (радикально облегченный аналог майки и шортов).

— Это как раз Келли и Санди, — пояснил Кортвуд для Раджхоша.

— Симпатичные девушки, — откликнулся индус, — …Мне кажется, Лайон, ваши ребята довольно скромно устроились, с учетом их денежного состояния.

— Нормально устроились, — возразила Хики, — главное: креативно, и места много.

Fare (океанийский коттедж) начинался прямо от трех параллельных пирсов. Терраса первого накрывала пирсы почти до середины, образуя навес и балкон второго яруса. Правое и левое крыло коттеджа представляли собой почти самостоятельные корпуса, построенные в разном стиле. Один напоминал латиноамериканское колониальное бунгало, другой выглядел, как сицилийский деревенский дом, воспроизведенный архитектором, привыкшим работать по принципам ультра-техно. В комплексе, fare производил впечатление чего-то довольно древнего, и начавшего строиться в эпоху бамбука и веревок, а достраивавшегося в эпоху алюминия и стеклопластика.

Через час, теплая компания из пассажиров и экипажа «Lone Star», четверых взрослых хаусхолдеров «E-9», и четверых детей, обосновалась в «сицилийском» крыле дома на «дозорной башне»: круглой легкой площадке под навесом-зонтиком, вынесенной на дюралевой опоре над мансардой. Отсюда, с высоты около восьми метров, открывался замечательный вид на весь атолл Тероа (на котором, как и на большинстве атоллов, максимальное естественное возвышение ландшафта не выходило за пределы четырех метров над уровнем моря). На башню вел трап из мансарды, а спуститься с нее вниз можно было двумя путями: медленно — по тому же трапу, либо быстро (со скоростью свободного падения) — с узкого мостика-консоли, выступающего над искусственной квадратной заводью — бассейном. Акела Роджер (худощавый англо-креол) и Спарк Валентайн (плотно сложенный таитянин или сильно загорелый спано-креол) тут же продемонстрировали, что маршрут мостик — бассейн совершенно безопасен. Затем, в торжественной обстановке (в смысле — под видеозапись для истории) гостям дали возможность потискать четырехмесячных эректусов. Уолт и Ксена, Блэйд и Фелиси, казались абсолютно неразличимыми парами. Санди и Келли признались, что в ноябре рисовали цветным маркером литеры на попах киндеров, чтобы не перепутать, кто чей, однако, теперь дети стали (по словам Санди) «яркими индивидуальностями», и это исключало ошибки опознания. У всех «индивидуальностей» была шоколадная кожа, волнистые угольно-черные волосы и темно-янтарные глаза.

Понаблюдав за тем, как киндеры пищат, хихикают, улыбаются, хватают и бросают разноцветные надувные игрушки, переворачиваются, и даже ползают, «нативные» меганезийки пришли к общему мнению, которое высказала Лайм Зигерт.

— По ходу, зачетные маленькие англо-франко-креольские канаки.

— Почему англо-франко-креольские? — спросила Келли.

— Фокус в том, гло, — пояснила армейский спецтехник, — какими слогами они пищат. Конечно, есть универсальные слоги, но, в моменты крайнего неудовольствия, можно различить оттенки. Англо-креольские tama стараются воспроизвести слово «Fuck!», франко-креольские — слово «Joder!». Ваши tama используют первые слога от обоих вариантов. То же касается и положительных эмоций… Короче, принцип понятен.

Санди ткнула Акелу пальцем в бок.

— Я тебе говорила: не ругайся при детях. А ты, типа: «они еще не понимают»…

— Детям полезно знать всю содержательную лексику, — возразил он, — Так в теории.

— Отмазался, — со вздохом, констатировала Санди.

— На вид, ваши tama, как yasava-melano, — заметил Екен Яау.

— Это где? — спросила Келли.

— Это Вест-Фиджи, — сказал Спарк, — По ходу, Екен назвал ближайших похожих foa, потому что он сам фиджиец.

— Логика, — согласился стрелок-коммандос, и добавил, — А где тут бар? Я сейчас такой зачетный коктейль смешаю. Вы его точно не пробовали, я его только что придумал. Главное: он безалкогольный. В смысле, кормящим мамам тоже можно.

— Что, и без кофе, и без травки? — подозрительно спросила Санди.

— Если Екен говорит: можно, значит: можно, — авторитетно сообщила Лэсси Чинкл.

— Екен — лучший бармен спецназа, — гордо добавил капрал Додо Тат.

— Бар в том большом ящике, на котором сейчас сидят Хики и Ниу, — сказал Акела.

— Мы чувствовали, что там что-то есть, — заметила Хики.

Ишвар Аванти закурил сигарету и многозначительно заметил:

— В Меганезии, вещи очень часто кажутся не тем, чем являются.

— Это везде так, — возразил Чутур Раджхош, — Вот, «Lone Star». Нам казалось, что это нормальная яхта, а выяснилось, что галера рабовладельцев. Приключение…

— Приключение… — повторила Джой, — Мой муж притягивает приключения. Не спорь, Лайон. Ты нашел приключение даже в столице Гренландии, тихом, спокойном городе Нуук, где меньше 20 тысяч жителей. Но прилетаешь ты, и готово: огромный скандал.

— Милая, я не виноват, что там была полярная ночь, а это не сезон для туристов, и я оказался там единственным заметным представителем общественности США.

— Дорогой, я не говорю, что ты виноват. Ты это притягиваешь не нарочно… И вот, я включила CNN и увидела тебя в гренландском суде с этой шлепалкой в руках…

— Лайон классно смотрелся! — объявила Келли, — Это было такое шоу!

— Я не знаю этой истории, — сообщил Раджхош.

— О! — воскликнула она, — Лайон выступил круче, чем Эйб Линкольн! Все началось с девчонки из Алабамы. Ей 16 лет, ее зовут Нитани, и она сбежала из дома, чтобы не посещать школу, где ее били по закону этого штата от 1995 года. В половине штатов разрешено бить учеников в школе, а в половине запрещено. Разрешено на Юге, где у власти белые баптисты. Нитани нашла в Интернет, виртуальную тусовку «Снежные львы». Это, в основном, ребята — тинэйджеры, которые работают в заполярье.

— В заполярье нехватка персонала, — пояснил Кортвуд, — Имея 8 классов образования, нетрудно устроиться разнорабочим в Канаде, на Аляске, или в Гренландии.

Келли утвердительно кивнула и продолжила.

— …Эти «львы» нарисовали для Нитани план, как ей добраться до неандертальского убежища в Канаде. Оттуда неандертальцы перебросили ее в Гренландию. А девчонка, перед тем, как смыться, сперла в школе ту шлепалку, которой ее били по заднице, и предъявила гренландской полиции и то, и другое. Когда губернатор Алабамы прислал адвоката, гренландский суд захотел послушать мнение американской общественности. Лайон! Ты оказался самой зачетной общественностью в истории Америки!

— Если честно, — ответил он, — я просто озверел. Я никогда не интересовался, что там в штатах «баптистского пояса» со школьными правилами. И вдруг мне показывают эту подростковую задницу, и шлепалку. Я сначала подумал: это ракетка для пинг-понга. Потом рассмотрел: нет, не ракетка, а специальная штука для битья. На нее даже есть сертификат фирмы-производителя, с адресом и телефоном. Я спросил у адвоката из Алабамы: «Вы понимаете, что производство палок для битья школьников, это позор нации?». А он процитировал библию: «Не жалей розги для своего ребенка». Тогда я позвонил своему юристу, изложил ему суть дела, и сказал: «Иззи, сделай так, чтобы активисты этого бизнеса с задницами, получили проблемы на собственную задницу». Иззи ответил: «Если это массовое битье по заднице имело религиозный контекст, то можно использовать статью 6-c Международного положения о преступлениях против человечности». Судьям понравилась идея, и они постановили, что полиция должна подготовить список для оформления международных ордеров на аресты. В наш век компьютерных сетей, преобразования информации происходят быстро. Через час суд получил список членов Совета Штата по образованию и списки членов городских и окружных советов по образованию, а еще через полчаса разослал все это по адресам. Адвокат из Алабамы бросился звонить губернатору штата, чтобы этих фигурантов предупредили на счет осторожности при выезде за границу, мало ли что…

Ишвар Аванти недоуменно пожал плечами.

— Я не понимаю. Неужели такой ордер где-то станут исполнять?

— У нас станут, — ответил Екен Яау, — но, белые баптисты из таких советов не суются в Меганезию. И в Папуа тоже. И в страны Транс-Экваториальной Африканской лиги.

— Дело не в исполнении, — сказал Кортвуд, — дело в факте судебного производства по серьезному обвинению. Я несколько раз бывал в подобной ситуации, но я к этому готовился, а они — не готовились. У нас интересная система: тебя еще только начали обвинять, но пресса уже пишет, что ты — реинкарнация Гитлера, страховая компания снижает твой индекс надежности, а банк сразу ужесточает условия по кредитам.

— Гренландский суд передал информацию в прессу? — спросил Раджхош.

— Нет, — Кортвуд покачал головой, — Info в прессу слил один мой парень, специалист по таким фокусам. Главное — броский анонс: «Мистер NN обвиняется в том, что он, под влиянием религиозного фанатизма, совершил массовые истязания детей. На NN выдан международный ордер. За похожие преступления сейчас разыскиваются…». И дальше список психопатов — террористов с их фото, а на почетном месте — фото мистера NN.

— Не очень-то честный прием, — заметила Хики.

— А у нас такие политические традиции, — ответила Санди, — …В смысле, не у нас, а в Штатах. Мы с Келли меньше года в Меганезии, а исходно, мы американки. По нам в прошлом году проехали таким же катком. А нашу подружку взорвали. Мы с Келли выкарабкались еле-еле. Мы смывались с Гавайев, как в рыцарском романе, fuck it…

— Нас даже здесь, на Тероа, дважды пытались грохнуть, — добавила Келли.

Лайм Зигерт энергично покивала головой.

— По ходу, я в курсе. В августе: ракетная атака из Арафурского моря. Мы после этого забрали архипелаг Удан-Лоти, между Бабаром и Тимором. А в сентябре был прорыв американской субмарины U-215A «Норфолк» сюда, в Ист-Кирибати. Какие-то зомби-самураи, или типа того. А экипаж субмарины даже толком не знал, кого везет. Так?

— Так, но не совсем, — ответил Кортвуд, — История с «Норфолком» сложнее. Самураи оказались спецназом NSA. Конгресс за это вышвырнул из NSA половину комсостава. Спецназовцы теперь сидят у вас за решеткой…

— Трое за решеткой, а еще трое — на разных каторгах, — уточнил Спарк.

— Да, — американский бизнесмен кивнул, — Теперь, про экипаж субмарины. Кэп Харалд Ходжес сидит на каторге на Самоа в службе поиска и спасения. В смысле, не сидит, а рассекает по морю на «Пингвине»… С остальных содрали штраф и вернули домой в Штаты. Итог: матросы снова на службе в US Navy, но все шесть офицеров уволены.

— У вас в штабе ВМФ полные идиоты? — удивился Екен Яау, — Что за бред? Выгнать в отставку классных офицеров-подводников?! Они же не виноваты, что их бросили на одной субмарине против страны, которая в top-10 по военному потенциалу!

— Как я понимаю, — сказал Кортвуд, — их вышибли из US Navy именно потому, что они получили прекрасные отзывы ваших морских военспецов. Хотя, не знаю. Интересно другое: в Нууке я встретил Стюарта Палфри помкэпа «Норфолка», и Фрэн Лаудер, девушку-лейтенанта с этой же субмарины. Оба в униформе ВМФ Гренландии.

— У-упс… — озадаченно произнесла Лэсси Чинкл.

Кортвуд сделал паузу, чтобы прикурить сигарету и насладиться произведенным на слушателей впечатлением… В наступившей тишине, требовательно запищал один из киндеров. Следом, почти сразу — второй, а затем — двое остальных.

— Иногда, эта банда требует хавчика синхронно, — сообщила Келли, перемещаясь к надувному «киндеродрому», — Лайон, рассказывай, это зверски увлекательно.

— Мы, как бы, остаемся в зоне слышимости, — добавила Санди и, расстегнув липучки своего «ere-style», тоже передвинулась к детям.

— Чертовски удобный мини-комбинезон, — заметила Джой Кортвуд.

— Ага, — Санди улыбнулась, — Пойдем гулять, и купим тебе такой же. Тут рядом лавка мамаши Джимбо. Вот то блестящее архитектурное техно.

Джой повернулась и увидела гигантский прозрачный зонтик, совмещенный с копией пирамиды Хеопса из радужного пластика в масштабе 1:20, и серебристым ангаром.

— Гм… Это здесь называется «лавка»?

— Да. Ее немножко перестроили в прошлом году. Там еще мини-отель с таверной и дансингом, и всякое такое… А Лайон не забудет рассказать ту странную историю?

— Я как раз начинаю, — сообщил он, — Мы с Палфри и Лаудер посидели в кафе, и они изложили последовательность событий примерно так. В конце сентября, шестерых офицеров «Норфолка» выпустили после уплаты правительством США штрафа 20 миллионов долларов с носа. Разумная сумма, с учетом обстоятельств. И офицеры полетели на Гавайи. Оттуда их отправили на базу 3-го флота в Сан-Диего, а там их осчастливили увольнением со службы «За грубое нарушение Устава флота».

— Бюрократическое блядство! — припечатала Ниу.

— Примерно так, — Кортвуд кивнул, — и тогда Палфри позвонил Ходжесу на Самоа.

— В Меганезии можно вот так позвонить каторжнику? — удивился Аванти.

— Почему нет? — ответил Акела, — Просто, разговор контролируется, только и всего.

Кортвуд затянулся сигаретой и продолжил.

— Палфри позвонил Ходжесу, и спросил, что тот посоветует. Ходжес переговорил с какими-то коллегами-папуасами, Палфри не сказал, с кем, и дал совет: наняться в Гренландию, где идет процесс создания своего боевого флота. У Палфри был ряд сомнений, но Ходжес сказал ему, что нечего валять дурака, и что Гренландия, как и Канада, это та же Северная Америка. Никакого ущерба офицерской чести.

— И что? — спросил Спарк, — Все эти шесть офицеров завербовались в Гренландию?

— Именно так, — подтвердил Кортвуд.

— А разве у Гренландии есть боевые субмарины? — поинтересовалась Лайм Зигерт.

— Судя по тому, что я видел, нет. Палфри показал мне в Нууке с пристани свой новый боевой корабль. Похоже на очень крупного слона на очень длинных водных лыжах.

— На носорога, по мнению авторов, — сказал Раджхош, — Это «Ski-Rhino». Скорость сто узлов, экономичность, возможность автономно оперировать в открытом океане.

— Хороший пиратский катер-рейдер, — констатировала Лэсси Чинкл.

— …Но для серьезной войны слабовато, — добавил Екен Яау.

Чатур Раджхош кивнул в знак согласия, и добавил.

— Сейчас гренландцы строят несколько дешевых атомных мини-корветов.

— Интересно, кому они собираются врезать? — задумчиво произнесла Хики.

— Я думаю, — ответил Раджхош, — что это их главная военная тайна.

— Политика Гренландии… — сказал Кортвуд, — вообще странная штука. Выборы в фолкентинг дали 40 процентов неандертальцам и 30 процентов — христианским консерваторам, сторонникам интеграции с Европой. По 15 процентов получили эскимосские общины и красно-зеленые. Христианские консерваторы потеряли 10 процентов по сравнению с предыдущими выборами, и партией, формирующей правительство, стали неандертальцы. Весь фокус в субсидиях из ЕС. Чем меньше становится денег из Европы, тем меньше голосов у христианских консерваторов. Последний кризис надломил спину их дойной корове, а найти денег у спонсоров в Северной Америке они не смогли, или не успели. А неандертальцы толково этим воспользовались и, придя к власти, начали крушить социальную базу христиан-консерваторов. Отняли все льготы у Лютеранской церкви датского народа, затем вышвырнули из школ всех, кто сочувствовал евро-христианам, и пригласили в Гренландию конголезцев-контрактников. Те выдавили иммигрантов-мусульман и Исламский банк развития перестал субсидировать евро-христианских лидеров.

— А Исламский банк их субсидировал? — удивилась Келли.

Кортвуд улыбнулся и развел руками.

— Разумеется! А на кого еще мусульмане могли делать ставку? Но с появлением в Гренландии конголезцев из Мпулу, Зулу и Шонао, они, конечно, закрыли кран.

— По ходу, логично, — сказала Ниу.

— Теперь, — продолжал Кортвуд, — у неандертальского кабинета одна проблема: найти стабильный источник денег. В стране 50 тысяч жителей, а экономика — только рыба, немного руд цветных металлов, немного туризма, и платежи за аренду от военных и транзитных баз. Канадцы и папуасы готовы создавать в Гренландии технологичные производства, но только если часть территории будет радикально преобразована. Это преобразование вызывает беспокойство у двух миноритарных партий — они боятся за экологию и за традиционные эскимосские промыслы. А христианские консерваторы играют на этих опасениях и набирают в фолкентинге более половины голосов против таких проектов. Вот такие странные расклады.

— Мы помогаем неандертальцам! — добавила Санди.

— Евро-христиан и исламистов надо гасить, как в Папуа, — высказался Додо Тат.

— В Папуа, — заметил Аванти, — были не выборы, а Сентябрьский военный переворот. Другой политический инструмент. А в Гренландии демократия, там так нельзя.

— Кстати, о переворотах, — оживился Акела, — Может, для этого дела неандертальцы и вербуют толковых военных, вроде Палфри с его командой?

— Интересная идея, — сказал Кортвуд, — При реформе вооруженных сил Гренландии, большая часть мобильных подразделений оказалась укомплектована контрактниками-конголезцами, экономическими мигрантами из Мпулу. Они имеют боевой опыт…

Гудение, возникшее несколько секунд назад на пороге слышимости, превратилось в достаточно громкий звук, чтобы на него следовало обратить внимание.

— Это Уфале и Оохаре! — объявила Келли.

— По-моему… — произнес Раджхош, — …это «Eretro».

— С чего бы им летать на чем-то другом? — резонно заметил Спарк поднимая к глазам морской бинокль, — …Кстати, они в полном составе. С киндером. И, по ходу, к нам.

«Стеклянный» эллиптический самолет-бесхвостка приводнился с таким неуклюжим изяществом, которое свойственно некрупным, толстым добродушным животным. С немного демонстративной уверенностью, машина подъехала не к пирсу, а к пологому пляжу. «Eretro» легко выкатился на белый песок и застыл в трех шагах от воды. Из узковатого люка выбрался парень лет 25. Он принял из кабины мальчишку, совсем маленького, немного больше полугода от роду, а потом, чисто символически, помог выбраться девушке, на вид лет около 18. Все трое явно принадлежали к расе утафоа, аборигенов «полинезийского треугольника». Светло-шоколадная кожа, темно-карие большие глаза, крупные черты лица. Девушка не была особо грациозной, а парень не выглядел особо атлетичным, но телосложение обоих отличалось удивительно-мягкой покатостью линий. Оба были одеты в ярко-пестрые набедренные платочки lavalava, а ребенок, никак не был одет… Девушка что-то сказала парню на богатом кратными гласными языке утафоа. Парень кивнул, вошел в море почти по пояс, и аккуратно положил ребенка в воду.

— Черт! — настороженно произнесла Джой Кортвуд, — Это не опасно?

— А что такого? — удивилась Хики, — ходить их мелкому рано, а плавать самое то…

— Пошли, встретим! — сказала Санди, вскакивая на ноги, — И давайте, тоже выкупаем мелких. Чур, киндеродром тащат мальчишки!

Чатур Раджхош не был ни чрезмерно амбициозен, ни слишком падок на лесть, но заявление Оохаре Каане: «Доктор Ражхош, я еще в колледже прочел вашу книжку «Озарения и ошибки в истории военно-морской авиации», задело индуса за живое. Книжка (или, скорее, брошюра), действительно вышла неплохая. Чатур написал ее в быстром темпе, после очередного расширения «Bharati Naval Group», как лаконичное пособие для молодых инженеров, пришедших из чисто гражданской отрасли. Он не предполагал, что эта брошюра может стать популярной в 7 тысячах миль от Индии, причем в стране, где военно-морская авиация развивается наиболее динамично…

Конечно, Оохаре сказал это не просто так. Маленькая утафоанская хитрость: теперь Раджхош с искренним удовольствием рассматривал флайку «Eretro» со всех сторон. Ценные замечания совершенно бесплатно сыпались из уст специалиста с 40-летним стажем. Чатур был тоже не прост. Разумеется, он догадался, что его «купили», но не показал вида. Теперь его экстраординарный энтузиазм в осмотре «Eretro» не вызывал подозрений у молодого собеседника. А Чатур, между прочим, помнил телерепортаж, прошедший месяц назад из Акапулько, где говорилось, что «Eretro» задумывался, как малая летающая субмарина… «Bharati Naval Group» сейчас работала над ныряющим боевым флаером по заказу ВМФ Индии. Почему бы не подсмотреть, если есть, что?

Уфале, тем временем, завладела вниманием Кортвудов.

— Вам, конечно, уже наплели, что эректусы ничем не отличаются от обычных melano с Вануату или Фиджи. Ага, фиг там! Джой, ты видела, чтобы грудные дети специально ныряли, чтобы взять что-нибудь со дна? Я вот не видела. И моя мама не видела. Даже uahinehine Тавохаги, которой 70 лет, и та не видела. Обычные грудные дети ныряют и выныривают, а на дно не смотрят. Нырять на дно они начинают года в два, так?

— Знаешь, — сказала американка, — у нас грудные дети обычно не плавают в море.

— Ах, да, у вас другие обычаи. Короче: видишь, как плывет Экехе, мой сын? А теперь смотри, как плывет Ксена, дочка Санди. Они рядом, видишь разницу?

— А док Джерри говорит: это не факт! — вмешалась Санди, — Просто, твоему киндеру 7 месяцев, а нашим только по 4, и конечно, они по разному плавают! Вот, смотри, твой плывет в конкретную сторону, у него даже ритм, а наши пока просто погружаются и всплывают за воздухом, а направление какое попало.

— Ага, — сказала Уфале, — Значит, ты говоришь, что Ксене, типа, просто лень всплывать, пока не нужно вдохнуть. Так, да?

— Да. И, по-моему, это самое простое и четкое объяснение.

— А я тебе говорю, что когда Экехе было 4 месяца, он вот так не смотрел под водой!

— Есть идея на счет эксперимента, — вмешался Екен Яау.

— Ну?? — хором спросили обе девушки.

— Санди, — сказал он, — мне нужна какая-нибудь любимая игрушка Ксены.

— Aita pe-a, — Санди бросила фиджийцу оранжево-люминесцирующий мячик, а может быть, маленькую игрушечную надувную тыкву, или китайский фонарик.

— Годится, — сказал он, — Моя сестра учила свою дочку нырять раньше, чем это обычно делают, и придумала вот что… Смотрите!

Екен нырнул, проплыл вдоль дна и оказался точно под 4-месячной дочкой Санди, на глубине около метра. Затем, он перевернулся под водой на бок и повертел китайский фонарик в руке, чтобы Ксена могла это увидеть, очередной раз погружаясь под воду. Сначала показалось, что этот маневр совершенно не заинтересовал ребенка, но при следующем нырке, она погрузилась чуть глубже и протянула руку к фонарику, но не смогла достать. Екен переместился под водой и поднял руку с фонариком поближе к поверхности. Ксена погрузилась, и кажется, посмотрела на игрушку, потом всплыла, погрузилась еще раз, чуть глубже, протянула руку и схватила фонарик.

— Oh! Holy shit… — произнесла Келли, тоже наблюдавшая за экспериментом.

— Я права, прикинь? — сообщила Уфале, толкнув Санди плечом.

— Joder!.. — удивленно воскликнул Акела.

Ксена, всплыла на поверхность, не выпуская из рук пойманный китайский фонарик, перевернулась на спину и пыталась зачем-то положить игрушку к себе на животик. Несколько раз китайский фонарик выскальзывал, но, будучи надувным, конечно, не тонул. Девочка брала его с поверхности и продолжала свои упражнения. С какой-то попытки ей удалось пристроить игрушку на животике, чуть выше пупка. Что делать дальше, Ксена не знала, запищала от огорчения, и успокоилась только когда оказалась вместе с игрушкой на руках у мамы.

— Док Джерри офигеет, когда мы расскажем, — заметил Спарк.

— А я, кажется, врубилась! — объявила Лэсси, подплыв к Екену.

— В смысле, во что? — не понял он.

— В то, зачем киндеру класть на пузо пойманную вещь, — пояснила она.

— Ну… — фиджиец почесал в затылке, — Наверное, чтобы рассмотреть получше.

— Нет! Ксена и так прекрасно видела эту тыкву. Просто это еще один хватательный инстинкт! Ты знаешь, как каланы, морские выдры, жрут моллюсков? Они ныряют, хватают моллюсков со дна, и кладут к себе на живот, ровно так, как сделала Ксена, а потом вскрывают лапами и жрут! По ходу, эректусы в древности делали так же.

— Негритосы в Австронезии и сейчас так делают, — сказал подплывший Додо Тат.

— А их киндеры во сколько месяцев начинают нырять на дно? — спросила Лэсси.

— Хрен знает… — капрал качнул головой, — …Но раньше, чем у нас, это точно.

— По ходу, про негритосов тоже надо рассказать доку Джерри, — заключил Акела.

44

Флер, которая насвистывала что-то себе под нос в процессе прокручивания «пульса блогосферы», вдруг замолчала и ткнула пальцем в одну из картинок с комментарием.

Оскэ посмотрел на экран и остановил руку с кружкой на пол-пути ко рту…

— Йо-о… Вот это надо посмотреть.

— Не поняла, — призналась Люси, глядя на картинку, — Ну, кораблик…

— Ты прочти, — сказал Оскэ.

— Ну… Судно «Семасу» (порт приписки Тиба-Хонсю, зарегистрировано, как научно-исследовательское судно), добыло в австралийском секторе Антарктики до 20 малых китов. С продуктом промысла на борту, судно прошло западнее Аотеароа, и следует курсом норд-ост, к фронтиру округа Фиджи… Joder! Есть же 47 артикул Хартии!

— Вот то-то и оно.

— Jodidos, — добавила Флер, — Я бы им даже время на эвакуацию не давала.

Оскэ пожал плечами.

— Есть постановление Верховного суда: давать полчаса.

— Зачем они поперлись в нашу акваторию? — спросила Люси, — Они что, дебилы?

— По дороге разберемся, — сказал он, — Быстро грузим малый туристический набор…

Погрузка и вылет на растопырке могли бы уложиться в норматив для сил быстрого реагирования. Микеле Карпини перед вылетом успел взять с Оскэ слово, что тот не полезет в рискованные ситуации и не позволит туда лезть девчонкам. Вот так. Всего четверть часа назад пили чай — а сейчас втроем летят на юго-запад, со скоростью 300 узлов, и под ними стелется серо-синее полотно океана, кажущееся бесконечным….

Растопырка была 8/3-местная (как еще обозначить конфигурацию кабины, в которой помещаются пилот и два пассажира, но если пассажиры стандартного человеческого размера, то получается немного тесно?). Люси можно было рассматривать, как 2/3 стандартного пассажира, и в данном случае, она и Флер комфортно размещались за спиной Оскэ. Места хватило даже на раскрытый ноутбук, с которого Флер излагала остальным информацию, только что выловленную из интернет.

— По ходу, было так. Эти уроды на «Семасу» убили китов и хотели, как это обычно делают, обогнуть Австралию с запада, повернуть к северо-востоку, мимо Тимора, и проскочить западнее Новой Гвинеи, через Индонезийскую акваторию, потом — мимо Филиппин, мимо Тайбея и домой в Японию.

— В треугольнике Тимор — Калимантан — Новая Гвинея сейчас такая колбаса, что туда лучше не лезть, — заметил Оскэ.

— Тогда они могли взять западнее, через Зондский пролив между Явой и Суматрой…

— Им бы топлива не хватило.

— Aita pe-a. Можно купить в Джакарте.

— На это нужны деньги и разрешение от шип-онера.

Люси удивленно подняла брови.

— А лезть через наш океан им шип-онер разрешил?

— По ходу, так, — подтвердила Флер, — И у них был шанс проскочить. В Австралийской Антарктике наши за ними не следили, и они сошли бы за океанологическое судно. Но австралийские «зеленые» час назад застучали этих кексов нашему патрулю.

— А эти, на «Семасу» еще не знают? — спросила Люси.

— Или не знают, или рассчитывают, все же, проскочить. Других-то путей у них нет.

— Почему нет? — вмешался Оскэ, — Вернуться, радировать, что жопа, и ждать помощи.

— Ага, и шип-онер повесит на тебя все убытки.

— А так не повесит?

— Так, наверное, можно списать на произвол полиции или типа того… О! Еще инфо: патруль пропустит их на полста миль вглубь нашей акватории, для однозначности.

Оскэ удовлетворенно кивнул.

— Тогда мы точно успеем на фейерверк.

Около 11 утра «Семасу» пересек «airwall-line», полуофициальную морскую границу меганезийской акватории, и продолжал двигаться на юг, вдоль 175-го меридиана. В полста милях впереди по его курсу уже начали собираться зрители с Фиджи и Вануату, которым было ближе всего до этой точки океана. Несколько блоггеров повесили над обреченным кораблем спай-дроны, и теперь в интернет шла теле-трансляция online. Только тогда экипаж «Семасу» заметил слежку и, согласно не очень-то обдуманным инструкциями шип-онера, начал избавляться от вещественных доказательств…

— О, Мауи и Пеле, держащие мир… — прошептала Флер, глядя на экран.

— Что это? — спросила Люси, непонимающе глядя на какие-то большие серо-белые и розово-белые предметы, которые падали с корабля за борт, поднимая вееры брызг.

— Это киты, — так же шепотом, сказала старшая сестра, — То, что от них осталось.

Оскэ протянул назад левую руку.

— Дай посмотреть, что там.

— Держи, — Флер, передала ему ноутбук, — Я не могу это видеть.

Минуту Оскэ смотрел на экран, потом вернул ноут обратно и прокомментировал:

— Вот теперь этих субъектов запросто могут линчевать.

Люси с трудом подавила приступ тошноты.

— Joder conio! Зачем они это делают?!

— По логике их шип-онера: нет продуктов промысла — нет доказательств. Видеозапись любительская, куски трупов — уже в море, палуба отмыта. Типа, мы не при делах.

— F-fuck them, — сквозь зубы, прошипела Флер, и поднесла к глазам бинокль, — Ага, я, кажется, вижу живую цепь… Ежик, сделай круг. Прикинем, где лучше лэндиться.

— Рано, — ответил он, — Вот когда им дадут предупреждение, тогда прикинем. Мы — не лодка, нам потом будет трудно ползать туда-сюда по морю. А круг — да, сделаю.

Сверху было видно, что 60-метровый «Семасу» уже окружен кольцом катеров, проа, мини-траулеров и летающих лодок. Поплавковые мото-дельтапланы (deltiki), будто огромные яркие чайки, перелетали с место на место. Над кольцом уже виднелись несколько полицейских виропланов. Они то почти неподвижно зависали в воздухе, то скользили туда, где радиус начинал уменьшаться.

— Миля безопасности, — сказал Оскэ, — Это как при операциях против naval bandidos.

— Ты раньше такое видел? — спросила Люси.

— Один раз, когда болтался в резервистах. Был у меня такой период в жизни…

— Предупреждение! — объявила Флер, сделав звук на ноутбуке погромче.

Спокойный и четкий голос какого-то патрульного офицера на пяти языках сообщал капитану и экипажу, что судно «Семасу» нарушило артикул 47 Великой Хартии (о морских хабитантах, подлежащих прямой защите), и будет уничтожено. Экипажу предоставлено полчаса, чтобы покинуть судно (согласно биллю Верховного суда о гуманности в отношении криминальных субъектов, практикующих разбой на море).

— Вот теперь можно лэндиться, — констатировал Оскэ, уводя растопырку по длинной нисходящей спирали.

— Ты куда нацелился? — спросила Флер.

— На линию его курса. После стопа машин, эта калоша пройдет по инерции около трех миль, а мы встанем на полмили дальше. Если что — отползем еще назад.

Флайка проглиссировала сотню метров и остановилась, размеренно покачиваясь вверх-вниз и из стороны в сторону на длинных пологих волнах. Оскэ открыл единственную треугольную дверь (она же — ветровое стекло), откинул ее вперед — и растопырка сразу стала похожа на прогулочную лодочку с миниатюрным носовым мостиком. По кабине прошелся легкий свежий ветер, а со стороны постепенно приближающегося кольца донеслись звуки — то низкое трубное гудение, то глухой металлический скрип.

— Кто-то включил голоса китов, — произнесла Люси.

— Песни китов, — поправила Флер.

— Динамик киловатт на несколько, — заметил Оскэ, закуривая сигарету, — А сейчас еще стрелять начнут.

— Стрелять? — удивилась Люси.

— Из помпушек 12-го калибра, сигнальными патронами, — пояснил он, — Типа, пугать, чтобы эти, на калоше, растерялись, не успели спустить шлюпки, и прыгали в воду в спасательных жилетах, без плавсредств. Так раньше делали, наверное, и сейчас так.

Он не успел договорить, как над морем, перекрывая песни китов, разнеслись резкие хлопки выстрелов из крупнокалиберных ружей. Следом раздался рев из мегафона патрульных: «Прекратить огонь! Немедленно! Арестуем, блядь, на хер! Эй, там, на траулере с синей полосой! Вы оглохли или охерели? Арестую вместе с корытом!.. Задолбали!.. Так, шутки кончились! Белая яхта с красным парусом, лечь в дрейф, приготовить судно к досмотру! Сука! Кто опять стрелял… Эти, нет? Где с юга? Гидроплан, что ли?.. Ага. Желтый гидроплан «Ifrit», лечь в дрейф, приготовиться к досмотру… Эй! Попробуй только, взлети, я тебе движок прострелю…».

Кольцо было уже рядом, и по изменению направления, откуда слышались выстрелы, становилось понятно, что полисмены на катере пытаются урезонить стрелков, но те, дождавшись, пока полиция займется конкретным нарушителем, или уедет к другому сектору кольца, вновь открывают огонь, невзирая на риск ареста и штрафа. Над водой поплыли клочья густого желтоватого тумана — кто-то разбрасывал дымовые шашки.

Растопырка внезапно оказалась в компании нескольких скоростных мини-катеров с группами вооруженной молодежи. Те дали синхронный залп в сторону «Семасу» и рассыпались на своих мощных легких машинах в разные стороны. Из полицейского мегафона раздалось: «Греб вашу мать! Флайка-амфибия, бесхвостка с треугольным мостиком, лечь в дрейф, приготовиться к досмотру…».

— Влипли, — со вздохом, сказал Оскэ, — Сейчас начнется фигня. Вы не лезьте, я сам…

Последние слова заглушил рев движка, и вплотную к их растопырке остановился, развернувшись на пятачке, катер, похожий на огромный наконечник стрелы.

— Так, — сказал один из двоих угрюмых полисменов, — Как к вам туда пролезть?

— Тут, по ходу, одна дверь, — ответил Оскэ, — прыгай на мостик, и лезь.

— А он не отломается на хрен?

— Вроде, не должен.

— Не должен, — задумчиво повторил коп, и прыгнул. Флайка ощутимо качнулась от немалого веса, бухнувшегося на нос, но дверь-мостик, и правда, выдержала. Оскэ подвинулся, и полисмен пролез внутрь. Обычный молодой melano в камуфляже.

Оглядев троих авиаторов, он развел руками и объявил:

— Типа, обыск. Все барахло ко мне, сюда. Оружие в первую очередь.

Оскэ пожал плечами и протянул полисмену два микрокалиберных пистолета LEM (первый — свой, второй — который передала сзади Флер). Люси, не долго думая, перебросила вперед рюкзак с «малым туристическим набором».

— А где помпушки, из которых стреляли? — недоуменно спросил коп.

— По-любому не здесь, — ответил Оскэ.

— Ха… Вы что, успели выбросить их в море?

— Ага. И еще проветрить кабину. Ты понюхай, бро, тут гарью не пахнет.

Коп задумчиво втянул носом воздух и почесал в затылке.

— Вот, фигня. И, правда, не пахнет.

— То-то и оно, бро. Мы вообще не стреляли.

— А кто стрелял?

— Какие-то баламуты. Я их толком не разглядел.

— Так, хули ты сразу не сказал, что не вы?

Оскэ снова пожал плечами.

— Ну, во-первых, ты не спрашивал, а во-вторых, ты бы не поверил.

— Логик хренов, — проворчал коп, возвращая оба пистолета, и в этот момент мимо на бешеной скорости пронесся небольшой ботик на подводных крыльях, подняв волну, качнувшую растопырку так, что все незакрепленные вещи попадали на пол. Издалека опять раздались выстрелы и песня китов на вдвое большей мощности, чем в начале.

— Совсем люди охерели, — вздохнул коп, оставшийся на катере, — Йанчо, хули ты там долбишься? Ясно, что это — не те. Давай, уже, поехали дальше.

— Все, Бонго, уже иду, — ответил Йанчо, выбираясь обратно на треугольный мостик.

Перед тем, как перепрыгнуть на катер, он повернулся и бросил:

— Вы бы не торчали тут, ребята. Через 10 минут прилетят штурмовики, и будет вообще пиздец что. Лучше взлетайте, а то въедет какой-нибудь мудак. В воде, кстати, акулы.

— А чем будут бомбить? — крикнула Флер.

— Как обычно, — ответил коп уже со своей палубы, — большие бочки с пирогелем.

Катер взревел и умчался, подняв облако брызг и мелкой водяной пыли.

— По ходу, он прав, — заметил через несколько секунд Оскэ.

— Ага, — нервно согласилась Флер, — Давай, а то здесь стремно и ни фига не видно…

Дверца-мостик захлопнулась, застрекотал пропеллер, растопырка, переваливаясь, прокатилась по волнам и плавно ушла в небо. Внизу развернулась полная картина происходящего. «Семасу» лежал в дрейфе, видимо, уже покинутый. Из-за нервной обстановки, его экипажу удалось спустить на воду только одну резиновую лодку из четырех. Три четверти экипажа бултыхались в воде в спасжилетах, стараясь отплыть подальше от корабля. Человек на носу шлюпки, кажется, что-то кричал в рупор.

Люси тронула Оскэ за плечо.

— Ежик, как думаешь, тот коп не соврал про акул?

— По ходу, не соврал. Если кидать в море мясо с кровью, то акулы учуют и пойдут за кораблем, как привязанные. Биологический факт.

— Штурмовики, — лаконично сообщила Флер, показывая пальцем куда-то на запад.

В небе возникли три серо-зеленых пятнышка. Через мгновение это уже были силуэты, похожие на фантастических гигантских шмелей. Они ровной цепочкой ушли в пике в полумиле от «Семасу», от их брюшек оторвались большие цилиндрические предметы, пролетели по геометрически-идеальным дугам и обрушились на корабль. Было видно, насколько легко они пробили надстройку и проломили палубу… Из дыр показалось разгорающееся пламя. Оно казалось, в начале, тусклым, но быстро набрало яркость и выплеснулось вверх, как оранжевый гейзер. Тяжелый шлейф дыма сносило на юг, а надводная часть корабля уже оседала от жара. На краях бортов появились пурпурные пятна, послышался звук, будто лопнула огромная басовая струна, корабль вздрогнул и начал резко уходить кормой в воду, одновременно заваливаясь на бок. Вокруг него, с шипением поднялись облака грязно-белого пара, а когда рассеялись — на поверхности океана остались лишь несколько небольших лениво вращающихся водоворотов.

В круге безопасности, тем временем, появились спасательные плакботы, похожие на стофутовые овальные тазики. Каждый из них выдвинул стрелы-лебедки с сетками на конце троса, вылавливая из воды бултыхающихся людей. В последнюю очередь, как полагается, сняли людей с надувной лодки. Все. Операция завершилась.

— Домой, — негромко сказал Оскэ.

— Ага, — как-то потерянно отозвалась Флер.

Флайка описала широкий полукруг и развернулась на северо-восток. На пару минуту наступило молчание. Всем было как-то не по себе от этого массового шоу.

— Почему все так херово? — спросила Люси, — Я думала, это как-то иначе…

Оскэ снова полез за сигаретами и, прикуривая, пробурчал:

— А как еще?

— Ну, например, этих арестовать и на депорт, а корыто — конфисковать и на аукцион.

— Кто купит корыто из-под китобоя? — возразила Флер.

— Ну… Можно найти уродов, которым это не важно.

— Вот-вот. Давай выпустим побольше уродов в наш океан, а то без них скучно.

— Ладно, допустим, не аукцион. Но зачем вот так…?

— Да, некрасиво получилось…

— Девчонки, хотите позитивных эмоций? — перебил Оскэ, — Гляньте вот туда.

Он показал вправо-вниз. Там низко над водой летел треугольник, развернутый одной стороной вперед. Над центром треугольника зачем-то была узкая двускатная крыша.

— Прикольная сикорака, — оценила Флер, — это она взлетает или приводняется?

— Это она скользит, — ответил он, — Помните, на ДР тети Чубби был флейм про скрин-глайдеры, а я рисовал схему Липпиша? Так вот это она. Но без хвоста и с вот этим…

Оскэ на секунду отпустил штурвал и изобразил ладонями двускатную инсталляцию.

— Ежик, а давай ты притрешься поближе к этой штуке, — предложила Люси.

— Я, конечно, могу и так, но, мне кажется, лучше познакомиться с пилотом. Если он правильный канак, то даст посмотреть. Интересно же…

Флер кивнула и постучала пальцем по экрану ноутбука.

— Я вижу локальную сеть этой сикораки. Такая же, как и у нас. Я кину месседж, ага?

= Aloha! Мы летим слева. Смотрим на твой дивайс. Прикольный!

= Iaora oe! Вижу вас. Тоже прикольная машинка. Вы кто/откуда?

= Я Флер с Футуна. Пилот — Оскэ с Олосенга, мой hoakane. И Люси, моя сестра.

= А я Хаген с Ротума. Почти соседи. А сестра симпатичная?

Флер повернулась к Люси.

— Парень спрашивает, ты симпатичная?

— Дай сюда ноут, — ответила та и, завладев средством коммуникации, написала:

= Hi! Это Люси. Пингвины в Антарктиде, с которыми я make-love последние 50 лет находили меня сексуальной. Но мы расстались из-за климата. Мне так не хватает их нежных клювов. Мужчины-люди грубее и ничего не понимают в женской красоте.

= Я тебя хорошо понимаю! После секса с морской коровой, женщины homo sapiens вызывают у меня только недоумение. Не за что подержаться.

= Не надо об этом, или я зарыдаю. А можно посмотреть поближе твой самокат?

= Фишка на фишку. Я покажу свой, а вы — свой. ОК?

= ОК. Где встречаемся?

= У меня на Ротума. Это на норд-вест-норд отсюда.

= ОК. А где конкретно?

= Треть мили к северу от северо-западного берега Ротума — два островка. Мой тот, который чуть меньше и ближе к берегу. Называется Хауаити. С запада бухта, 50 м шириной. Лэндитесь. Я дойду за час, а вы долетите быстрее.

= ОК. Отбой.

= До встречи. Отбой.

Островок Хауаити оказался торчащим из моря холмиком неправильной формы, а его площадь, на глаз, была четверть гектара. В основном его покрывали пышные заросли карликового пандануса, а на южной стороне присутствовало кубическое строение лилового цвета, с несколькими окнами причудливой формы. Плоская крыша строения была вровень с вершиной холма, а над ней возвышалась блестящая 5-метровая воронка водоконденсатора и мачта с пропеллером ветряка. Так выглядел fare Хагена с воды из западной бухты островка. Краткое наблюдение с воздуха, перед посадкой позволяло утверждать, во-первых — что строение действительно кубическое, во-вторых — что с востока есть вторая, совсем крохотная бухточка, под живописным обрывом. Что касается оформления западной бухты (куда приводнилась растопырка), то здесь был короткий пирс из дюралевой решетки и типовой полуцилиндрический ангар на сваях.

— Прикольно устроился этот Хаген, — заключил Оскэ.

— Не перетрудился с благоустройством территории, — уточнила Флер.

Люси кивнула и иронично добавила:

— Папа сделал бы холм террасами и посадил виноград, но у этого парня другой стиль.

Оскэ многозначительно поднял палец к небу.

— О! Стиль — это правильно. У меня тоже похожий стиль, верно, Флер?

— Вообще-то, Ежик, тебе просто лень, но, если хочешь, давай считать это стилем. Да здравствует позитивная лень, двигатель прогресса, стиль постиндастриала и символ информационной эры. Круто я завернула, ага?

Послышалось негромкое, почти мелодичное стрекотание пропеллера, и в бухту, как мираж, скользнула сикорака. Ее непринужденное движение над поверхностью воды, действительно наводило на мысли об оптическом обмане. Впрочем, она почти сразу шлепнулась на воду и подошла к пирсу, как нормальная, грубо-материальная лодка. Причалила она с удивительной точностью, и в тот момент, когда ее борт (а точнее — короткое крыло) коснулся пирса, из кабины одним очень экономичным движением выскочил светло-бронзовокожий креол на вид — около 25 лет, среднего роста и очень необычного телосложения. Казалось, он собран из кусков разных людей. По-детски округлое лицо не подходило к худощавому телу, узкие плечи — к жилистым сильным рукам и ногам, а темно-карие глаза — к золотисто-соломенной щетке прямых волос.

— Aloha foa! — сказал он, — Welcome a fare-te-Hagen-Klein. А вы — Оскэ, Флер и Люси? Упасть мне сквозь небо! Люси, классно выглядишь. Это из-за секса с пингвинами, а?

Люси сложила руки перед грудью, и тихим голосом произнесла.

— Ах, Хаген! Как мило услышать комплимент от ценителя морских коров.

— В женщинах homo sapiens я тоже немного разбираюсь. В теории, по книжкам.

— Хаген, — вмешался Оскэ, — А для чего на твоем линкоре такая штука типа крыши?

— А это просто крылья. Они сложены, но если надо лететь, то они раскладываются. Правда, вручную, но это — минутное дело. Я тебе потом покажу.

— Ни фига себе… Так эта сикорака еще и летает…

— Хэх… Ты сказала «sikoraka»?

— Ну… Это просто слово для чего-то этакого, непонятно-движущегося.

— Хэх! А я думал, это на языке Ротума. Похоже на «siva ko raka». По-местному это: «девятый учебный юнит». Я и удивился, почему вдруг девятый? Он один такой.

— Самоделка? — спросила Люси.

— Ага. Я еще в колледже сделал маленький дрон по такой схеме — из интереса. А эту сикораку я слепил от нечего делать, когда сидел на каторге.

Оскэ, сочувственно покивал головой и спросил для ясности.

— За что тебя упаковали, бро?

— Подделка отметок в судовых коносаментах. Я работал в доле с филиппинцами из «Международного католического братства моряков»… Короче, заигрались и слегка подсели. Мне приклеили 2 года вот тут, — Хаген наклонился и похлопал ладонью по грунту, — Саперное дело. Все вокруг было заминировали во время войны за Хартию. Минное ограждение для реактивных батарей, простреливавших акваторию Фиджи и трассу Сидней-Самоа. Ну, типа: враг не пройдет. Потом, еще почти 20 лет руки не доходили, а когда в мэрии подумали: «пора бы это убрать» — как раз, подвернулся я.

— Так ты здесь остался после каторги? — уточнила Люси.

— Ага. Место стало насквозь знакомое и практически родное, по понятной причине, а земля тут дешевая — тоже по понятной причине, и дом уже готовый, не надо строить.

— Дом, в смысле, бывший форт батареи?

— Какая ты догадливая. У пингвинов научилась?

— А ты у морских коров научился фэлсить коносаменты? — парировала она.

— Один-один, — уважительно согласился Хаген.

У нас было не меньше трех причин, чтобы зависнуть у Хагена Клейна. Во-первых, сикорака, это понятно. Во-вторых, реальный ракетный форт времен революции. Это прикольно. И, в-третьих: киты. От той истории с китобоем «Семасу» осталось такое чувство: как в дерьмо ныряли. Надо было это стереть чем-то хорошим на ту же тему.

Сидим мы у Хагена в форте, на крыше, в саду… Ну, не в саду, а в том, что само собой выросло на этой крыше за 20 лет. Называется: «парк в английском стиле»… Пьем из древних кружек со штампом «Rotuman Revolucion Fuego Brigada» легкое домашнее триффидное пиво, и тут Хаген вспоминает про старый плафер на мелководной банке Таеовае, милях в двадцати к северо-западу отсюда. Ядро плафера — несколько тысяч гектаров густой планктонной каши, конечно, окружено плавучей изгородью, но по-любому, что-то расползается, и вокруг кишит планктон и рыба. Киты часто кормятся около разных плаферов, но долго не задерживаются. Слишком много там людей.

Плафер Таеовае — исключение. Клан горбатых китов, кочевавший между Фиджи, Австралией и Аотеароа, прибился к этому плаферу, и тут живут два-три китовых поколения. Вроде бы их несколько сотен, но никто точно не считал. А когда Хаген рассказал, как здешние киты общаются с людьми, то мы сначала не поверили. Это слишком невероятно. В голове не укладывается. А с другой стороны, человек же не предложил верить на слово, а, как правильный канак сказал: «хотите — посмотрим?»

Вообще-то, если смотреть формально, то Хаген не тянет на правильного канака. Ни хозяйства, ни семьи. Даже fare — не fare, а бывший артиллерийский капонир. У Ежика, какой бы он ни был раздолбай, хотя бы, что-то семейно-хозяйственное — in progress, а Хаген, по ходу, вообще от этого абстрагировался. Даже топливный спирт покупает! В углу, у двери — шеренга канистр «Alco-fuel». При такой доходной работе (он дизайнер робото-моторики), деньги на фюэл — это мелочь. Но жить в деревне, иметь четверть гектара земли, и не поставить бродильню с перегонным кубом? Не понимаю!

С другой стороны, субъект не безнадежен. Триффиды, все-таки посадил (хотя, если разобраться, не великий труд: закопал на солнечном склоне, около соленой воды, и собирай 6 урожаев в год). А, кстати, пиво он из них делает классное: не крепкое, не сладкое, не кислое, а ровно то, что надо. Значит, хозяйственная жилка у Хагена есть. Безнадежный в хозяйстве человек не может делать хорошее пиво! Между прочим, и сикорака — тоже показатель. Такие самоделки для хозяйства очень полезная штука…

На парня с такими рабочими параметрами, быстро падает одна, а то и две девчонки, и дальше само собой получается, что семья, дети, и нормальное для канака хозяйство. А здесь, почему-то, не падают. Из-за криминального прошлого? Фигня. Не воровство, не разбой, и не что-нибудь извратное. Снимать в порту стружку с коммерческих грузов — тоже безобразие, но из другой сферы. Кстати, «Международное католическое братство моряков» (оно же — «береговое братство»), гнилого субъекта в долю не возьмет.

Значит, причина в другом. Может, внешность? Странная, ну и что? А кому-то как раз понравится. Характер? Как пишут в P-files на маминой работе: «коммуникабельный, эмпативный, динамичный, с чувством юмора». Что-то такое со здоровьем? Нет, все фигня! Из осмотра деталей интерьера помещений (мой поклон авторам инструкций с маминого компа), видно: разные женщины в доме появляются — и исчезают, оставляя мелкие следы своего недолгого пребывания. Одна такая исчезла несколько дней назад, оставив трогательную записку: «Хаг! С тобой было здорово! Прощай! Удачи тебе!».

Откуда я знаю про записку? От неаккуратно протертого зеркала в ванной. Женщины иногда юзают всякий крем, губную помаду и краску для body-art не по назначению, и следы еще долго видны через люмо-тестер, который есть в обычном мобайле.

Что же, все-таки, не так с Хагеном? Мне интересно, и я начинаю прислушиваться к интуитивным сигналам, как рекомендовано в маминых рабочих инструкциях. Хаген вызывает у меня едва заметное беспокойство. Чем? Движениями. Какими именно? Простейшими, казалось бы. Вот, он берет котелок и наполняет водой. Он насыпает в котелок какао. Он ставит котелок на плитку. Он включает электричество. Что не так?

Попробуем аналогии. Первое, что всплывает в голове. Как-то раз Рон и Уфти затеяли дуэль на paint-guns среди кучи пустых картонных ящиков, (Папе привезли на Алофи дивайсы для нового мини-комбайна). Мы с Флер визжали от восторга. Ковбойские фильмы отдыхают — там такого нет! Человек выпрыгивает из укрытия, и его оружие следует за взглядом, а потом сразу выстрел. Бац! Ни одного лишнего движения, все рассчитано и отработано сотни раз. Каждое звено тела работает функционально…

Я наблюдаю, как Хаген прикуривает сигарету. Функционально. Экономично. Это движение отработано сотни раз — и оно всегда точно повторяется, когда Хаген хочет прикурить. Вот так, на всех его бытовых действиях — с котелком, с выключателем, с пакетом какао — лежит печать такой повторяемости. Когда он болтает и оживленно жестикулирует, его движения естественны, но когда он прерывается, чтобы глотнуть какао, рука выполняет точную последовательность операций с чашкой…

Знает ли он про эту свою странность? Понимает ли, как тревожно это выглядит со стороны? Знает ли, почему с ним это происходит (а, действительно — почему)? И любопытно: с сексом у него как с жестами, или как с чашкой? Если второе, то ясно почему такая надпись на зеркале… А что бы я делала на месте этой девушки? Ну, я увидела странность. И что? Уж точно, я бы не струсила и не смылась, как дура…

Трудно сказать, кем являлись с китовой точки зрения люди на плафере и человеческая техника. Скорее всего — какими-то непонятными существами, которые то оказывались маленькими, медлительными, неуклюжими и беззащитными, а то вдруг становились огромными, мощными и стремительными. Но эти существа в любом случае вели себя дружественно, и рядом с ними на китов и китовых детенышей ни разу не нападали ни акулы, ни косатки, а планктона и мелкой рыбы вокруг почему-то всегда оказывалось видимо-невидимо. Возможно, с китовой точки зрения, это свойство чужих — создавать вокруг себя поле безопасности и изобилия пищи — казалась каким-то необъяснимым природным эффектом, но эффектом стабильным и надежным. Эти странные существа оставались для китов чужими и подозрительными, но каждая самка в клане знала, что рядом с ними можно оставить детеныша, и он будет в полной безопасности.

Стоит ли удивляться, что самки подталкивали китят поближе к надувным рафтам, с которых ныряли сотрудники плафера в перерывах, и на которых ездили инспекции периметра. А потом, киты обнаружили, что чужих можно приманивать — и это очень просто: чужих привлекают китовые игры и песни… Это — прагматичное объяснение. Сотрудникам плафера больше нравилось другая версия: китам здесь хорошо, они счастливы и хотят поделиться этим счастьем с людьми…

Так или иначе, здесь полдня не проходило, чтобы какая-нибудь китовая компания не устроила «песни и пляски». Под аккомпанемент басовитого гудения и мелодичного скрипа, огромные бурые тела вылетали вверх на всю свою длину, и шлепались в море, выплескивая целые водопады искрящихся брызг, а затем «бабочки» китовых хвостов поднимались над поверхностью и игриво покачивались из стороны в сторону, будто спрашивая зрителей: «Ну, как? Понравилось? А хотите еще?».

Тем не менее, киты так и не стали ручными. Они совершенно точно пели в расчете на внимание людей, но избегали прямого контакта с ними. Детеныша еще можно было погладить (хотя его мама сразу начинала нервничать и бить грудными плавниками по воде), а подросшие киты — уплывали при любой попытке подойти к ним ближе, чем метров на двадцать. Врожденное недоверие удерживало их от контакта с человеком…

Над водой прозвучал глухой гул или мелодичный рев или мычание на басовой ноте. Казалось, он доносится со всех сторон одновременно. Потом, в паре сотен метров от надувного «Зодиака» над водой поднялся грудной плавник длиной в два человеческих роста и гулко хлопнул по воде. В другой стороне раздалось шипение в вверх взлетел фонтан воды в форме размытой литеры «V». И снова послышалось гулкое мычание.

— Здорово! — воскликнула Флер, — А можно с ними поплавать?

— Ты что? — ответил Оскэ, — Они весят тонн по тридцать. Если такой заденет…

— Не заденет, — возразил Хаген, — Они не приближаются к людям. Разве что, мелкие.

— А мелкие — это какие? — поинтересовалась Люси.

— Ну, новорожденные они метра четыре. Можно пройти вокруг плафера и поискать. Обычно они рождаются в феврале или в августе. Сколько-то февральских тут есть.

— А это еще что? — спросил Оскэ, показывая на полутораметровый красно-белый шар, только что взлетевший над морем и плюхнувшийся обратно.

Хаген улыбнулся и развел руками.

— Это они в мячик играют. Хотите верьте, хотите нет. Кто-то придумал выкинуть им несколько надувных буев. Им интересно.

— Может, это у них рефлекс все выталкивать? — предположила Флер.

— Может, и рефлекс.

Снова послышался хор китовых голосов — на этот раз мычание было вибрирующим, скорее даже мяукающим. Потом оно перешло в мелодичное бульканье и ритмичный скрип, а минутой позже — завершилось неописуемым звуком, как будто кто-то икнул глубоким басом, на нижнем пределе человеческой частотной слышимости.

— А кто-нибудь пробовал это перевести? — спросила Люси.

— Пробовали, — сказал Хаген, — Где-то опубликовано. Фэйк с прицелом на тряпичного фраера с вот такими ушами… (он нарисовал в воздухе уши a-la спаниель).

— Хм… А почему ты уверен, что фэйк?

— Потому, что слишком по-человечески. Типа, переводчик, воображает себя горбатым китом и пытается соответствовать. Комплименты китовым девушкам, и все такое.

— Почему бы киту не спеть комплимент своей девушке? — вмешалась Флер.

— Я не сказал, что они этого не делают, — уточнил Хаген, — Киты поют серенады своим подружкам, мамы поют колыбельные своим китятам. Если кто-то из китов придумает новую песню, то через месяц, другие киты у него эту песню стянут по-братски. Это особенно касается серенад. Китовые девчонки скучают, если им поют одно и то же.

Флер кивнула.

— Ну! Я их отлично понимаю. Только почему они нас сторонятся?

— Потому, что мы какие-то стремные, — ответил Оскэ, — Посмотри на нас со стороны.

— Как-то не хочется, — ответила она после некоторой паузы.

— Вот и я о том же.

— А, по-моему, — сказала Люси, — Они просто любят гулять сами по себе. Как кошки.

— Но кошка, хотя бы, разрешает себя погладить, — заметила Флер.

— Смотря кому. Кошкино доверие это не простая штука.

С разных сторон раздался каскад быстро меняющихся звуков — как будто лопались огромные пузыри, всплывающие в густом сиропе и свистел выкипающий чайник, а минутой позже все перекрыл хор гудков — как будто корабли сигналили в тумане…

45

Скалди поправил на одном плече — свой рюкзак, а на другом — рюкзак Хелги, поднес ладонь к глазам, чтобы не слепили солнечные блики, отражающиеся от поверхности океана, и окинул взглядом два мощных бетонных пирса, отходящие от берега. Один полностью занимала флотилия из двух фрегатов и полдюжины ракетных катеров с бразильскими флагами. Около другого стояли два огромных контейнеровоза — тоже военных, судя по окраске и по наличию на пирсе охраны из полусотни солдат.

Он вздохнул, почесал в затылке и объявил.

— По-моему, здесь нет этого парня.

— В E-mail было четко сказано: 8:00, крайний пирс справа, — заметила Хелги.

— Но ты же видишь: тут их всего два, и оба заняты вояками, и правый, и левый.

— Крайний справа, — повторила она, — Когда так пишут, то обычно имеют в виду, что справа несколько пирсов.

— Можно, конечно, посмотреть вот эти, — Скалди махнул рукой в сторону нескольких деревянных рыбацких пирсов, уходящих от берега с небольшими интервалами.

— Ну, да, — Хелги кивнула, — Давай дойдем до последнего из них, и посмотрим.

Последнее из этих сомнительных шедевров плотницкого ремесла, судя по виду, было исторически первым. Почерневшие от времени опоры из бревен, возможно, помнили времена конкистадоров, да и большинство досок узкого настила выглядели не моложе столетия. Древний пирс уходил к округлым скалам — огромным валунам, торчащим в полусотне метров от берега, и огибал их так, что дальний конец не просматривался. Посреди пирса, рядом с парой деревянных лодок, играла компания чумазых детей.

— Крайний справа, — произнес гренландец, — И что мы видим?

— Может, этот Тапа-Того просто опаздывает? — предположила Хелги.

Один из детей, кажется, старший из компании, повернулся к ним, и крикнул:

— Сеньор и сеньора ищут самолет?

— Догадливый мальчик, — ответил ему Скалди, — А ты знаешь, где он?

Парнишка расплылся в улыбке, подошел поближе и протянул руку.

— Всего один американский доллар, и я покажу.

— Нет, дружок. Ты покажешь, и получишь доллар.

— А чего это я тебе буду верить на слово?

— Я выгляжу чуть-чуть солиднее, — объяснил Скалди.

— Поклянись, что без обмана, — потребовал парнишка.

— Клянусь главным клыком великого моржа, который живет на северном полюсе.

— Ладно, пошли…

Юный проводник повернулся и зашагал по скрипучим доскам в сторону валунов.

Казалось, что спрятать за этими камнями самолет попросту невозможно — но, тем не менее, он там был. На воде лежало нечто сине-зеленое, напоминающее приземистый спортивный автомобиль с округлыми обводами и двумя парами коротких широких крыльев: одной — по бокам, другой — поверх торчащего сзади киля. Дизайн аппарата завершали: пропеллер на обтекателе над крышей, и два поплавка, которые выступали вперед на манер клыков упомянутого Скалди великого моржа.

— Давай доллар! — строго потребовал проводник.

— Держи, Аль-Капоне, — гренландец протянул ему зеленую бумажку.

— Спасибо сеньор. Только ты чуть обознался. Я не Аль-Капоне, а Фуэрте Руэс.

— ОК, я запомню.

— Да, сеньор. Если еще чего-то надо найти, то сразу зови меня, — с этими словами, парнишка убежал, сжимая в кулачке законную добычу.

— Скалди и Хелги? — спросил сзади чуть вибрирующий баритон.

Гренландец и голландка одновременно обернулись и увидели сидящего на одном из валунов худого, невысокого но крепкого пожилого индейца (или малайца), одетого в широкие шорты и жилетку-разгрузку на голое тело. За плечами у него висела шляпа-сомбреро размером с велосипедное колесо. Гренландец поклялся бы вторым клыком великого моржа, что пять секунд назад этого человека тут не было.

— Это — мы, — подтвердила Хелги, — А вы…

— Тапа-Того, — перебил тот, — Мы кое о чем сговорились, точно?

— О полете в Гватемалу, — сказал Скалди, — Пуэрте Кецаль. Тысяча долларов США.

— Все правильно, — индеец кивнул, — Забирайтесь в тачку. Через два часа мы будем на Галапагосах, перекусим в Пуэрте-Айоро, а еще через два часа — в Кецале.

— Мы слышали, на Галапагосах проблемы с пиратами, — осторожно заметила Хелги.

— Уже никаких проблем, мертвые не кусаются, — ответил Тапа-Того, и заразительно рассмеялся.

Лететь с Тапа-Того было весело. Величайший авиа-рикша после Антуана де Сент-Экзюпери (как он объявил через минуту после взлета), знал самолет, как свои пять пальцев, поэтому не слишком отвлекался на управление. Основным его занятием в процессе полета была ободряющая болтовня с пассажирами. Они даже не заметили, в какой момент начали рассказывать пилоту о своих приключениях. Он умел слушать и вставлять иногда два-три слова, чтобы рассказчики ощутили его искренний интерес.

Приблизительно через час, когда события были изложены, пилот, от избытка эмоций, хлопнул себя по колену и восхищенно заявил:

— Классно вы отдохнули ребята! Познакомились, погуляли, и на войну посмотрели! А Галапагосы, это вообще призовая игра. Вы же в начале туда не собирались, точно?

— Да, — подтвердила Хелги, — Мы думали лететь обычным рейсом, из Ило в Манаус, а оттуда по домам, но из-за войны все расписания сбились…

— Так оно к лучшему. Я же говорю: Галапагосы. — Тапа-Того на секунду повернулся к Скалди, — Пуэрте-Айоро на острове Санта-Крус. Там центр Чарльза Дарвина, который придумал эволюцию, и маленький лес. Только я не знаю, он многоярусный, или еще какой-нибудь. Тебе, как экологу, виднее.

— А мы сможем там погулять немного? — спросил Скалди.

— Конечно! Если у вас есть время. Там и перекусить можно, в кафе. Слушай, а у тебя в Гренландии какой лес? Я слышал, там деревья такие, с иголками, растут на болоте.

— Можжевельник, — уточнил гренландец, — Вообще-то, это кустарник, а не дерево. Он растет на крайнем юге, где сравнительно тепло и нет льда. Не обязательно на болоте.

— А севернее у вас что-нибудь растет?

— Мох и лишайник. Для других растений слишком холодно.

— Тюю… — протянул рикша, — Когда ничего не растет, это невесело. Вот в Антарктиде делают купола. Кстати, научились у вас, северян. Вы это называете: «парник».

— Ты из Антарктиды? — удивилась Хелги.

Тапа-Того рассмеялся и снова хлопнул себя по колену.

— Нет, я канак-островитянин с Рапа-Нуи. А в Антарктиду иногда вожу пассажиров. В Пуэрто-Колибри и в Хоррор. В Хорроре огромный парник, — пилот даже на секунду отпустил штурвал и расставил руки, чтобы выразить размер «парника», — А в центре парника — маленькое озеро и бамбуковый лес, его вырастили для хороших эмоций.

— Я знаю, — Скалди кивнул, — Видел на сайте. Но это, в общем, не лес, а декоративная оранжерея. А лес — это естественная экосистема. Открытая.

— Если открыть, то все замерзнет, — возразил Тапа-Того, — Вот, если бы можно было повесить лабысло, как в Хорроре от ядерного реактора, только большое, тогда да…

— Лабысло? — переспросил Скалди.

— Да. Такое искусственное солнышко со смайликом. Его придумал в начале века один русский, Макс Фрай. Оно висело в небе над маленькой страной на берегу моря. Но в Хорроре маленькое лабысло, оно может греть только внутри парника-купола.

Хелги улыбнулась и пожала плечами.

— Таков путь сказок. От чуда в небе до прозаической лампочки в парнике.

— Не все так однозначно, — возразил Скалди, — Существует проект реальнго лабысла, которое висело бы именно в небе, а не на стенке оранжереи.

— Какой-нибудь гипер-фантастический реактор на супер-спутнике? — спросила она.

— Нет, все гораздо проще. Никакой гипер-фантастики. Спутник-зеркальце висит на геостационарной орбите в полярной зоне и пускает солнечный зайчик.

— П-ф-ф… Зайчик… — разочарованно протянул Тапа-Того.

— … Зеркало, площадью пятнадцать квадратных километров — добавил гренландец.

— Пятнадцать чего? — изумленно переспросила Хелги.

— Квадратных километров, — повторил он.

Тапа-Того задумчиво поцокал языком.

— А как этакую огромную дуру вытащить на орбиту? Пригласить миллиард китайцев, чтобы они раскрутили на веревке?

— Такие зеркала, — пояснил Скалди, — строят из модулей: колец-каркасов из микронной трубки, на которые натянута молекулярная пленка. Свернутый модуль — как пачка сигарет, и по габаритам, и по весу. Но в космосе достаточно приложить небольшой электрический потенциал, чтобы модуль развернулся в блин радиусом сто метров и площадью 3 гектара. Такие блины висит на длинном манипуляторе робота, тоже микронной трубке. Остается направить солнечные зайчики в нужную сторону.

— Ага, знаю, — проворчал Тапа-Того, — Видел. Один такой блин висит по дороге из Меганезийской Антарктиды на Таити, над плавбазой Блимп-Порт. Хорошая штука, гораздо ярче полной Луны, для лэндинга достаточно. Но тепла от него нет ни хрена.

— Разумеется, нет, потому, что он один. А я говорю о пятистах. Разница примерно как между карманным фонариком и электрическим бойлером.

— А вес? — спросил пилот.

— Полтора центнера. Его можно выбросить на орбиту дешевым спейс-скутером.

— Хех… По логике, вроде, так… А само зеркало дорогое?

— Дорогое, но не запредельно. Проблема не в сумме денег, а в идиотах-алармистах, рассказывающих страшилки про глобальную угрозу климату.

— А что произойдет на самом деле, если повесить такое зеркало? — спросила Хелги.

Скалди ответил после некоторой паузы.

— В XIII веке викинги основали городок на маленьком красивом островке у западного побережья Гренландии, в глубоком заполярье, на 73-й широте. Они дали городку имя: Упернавик, что значит «Место, куда приходит весна». Этот островок всего две мили длиной, но там есть бухта, фьорд и даже озеро. Сейчас там примерно полторы тысячи жителей. Со времен викингов на Упернавике значительно похолодало, но они такие ребята, что не сдаются. Правда, у них слишком много льда и слишком мало солнца.

— Когда мало солнца, это неправильно, — серьезно сказал Тапа-Того.

— Проект полярного зеркала для Упернавика разработан лет десять назад, — продолжал Скалди, — Тогда это было чудовищно дорого, но с появлением псевдо-жидких пленок, цены упали. Океанийская Ассоциация «Humi-Troll» готова сделать это «под ключ» за миллион долларов ровно, причем с рассрочкой платежа. Для них это еще и реклама. Муниципалитет Упернавика покроет эти расходы за счет туризма в первом же сезоне. Представляете, сколько людей захочет побывать там, где на небе два солнца?

Тапа-Того, в задумчивости, несколько раз цокнул языком.

— А почему муниципалитет не соглашается, если все такое шоколадное?

— Муниципалитет Упернавика согласен, но фолкентинг, с подачи консервативного европоцентристского крыла, блокировал этот проект по основаниям безопасности. С точки зрения парламентских экспертов, это, якобы, негативно повлияет на климат. Я видел этих экспертов и их выкладки. Элементарная безграмотность, декорированная болтовней об экологической ответственности. На самом деле, 30 гигаватт солнечной энергии, которую зеркало будет переизлучать на Землю, это меньше, чем суммарная мощность электростанций в любой крупной развитой стране.

— А что будет на самом деле, если повесить это зеркало? — вторично спросила Хелги.

— Упернавик будет получать примерно столько солнечной энергии, сколько получает остров того же размера в экваториальных широтах. Кроме того, там исчезнет ночь, в частности — полярная ночь. Локальный климат будет близок к тропическому, правда, иногда, при арктических штормах, возможны заморозки. Слабые холодные ветры не коснутся островка, их будет отталкивать вертикальный конвективный поток воздуха, идущий от нагретого грунта. Полагаю, там приживутся субтропические растения, а в прогретой воде у берега размножится планктон и привлечет косяки рыбы.

— Не понимаю, — сказал Тапа-Того, — Раз ты все знаешь, то почему ты не выступишь по вашему гренландскому TV, и не объяснишь все это людям?

— Кто меня туда пустит? Все основные TV-каналы ориентируются на большинство в фолкентинге, которое верит идиотским агиткам экологов-алармистов.

— Что, все ориентируются? — недоверчиво спросил пилот.

— Все, кроме специализированных и чисто развлекательных, — уточнил Скалди.

— Ага! Не все! А что, если связаться с самым популярным развлекательным каналом?

Скалди развел руками и покачал головой.

— Представь себе: я звоню на «Viking Wave», где сплошная музыка, эротика, спорт и авантюрные комедии, и говорю: а можно у вас выступить про космическое зеркало?

— Ну! — согласился Тапа-Того, — Самый четкий вариант!

— Мне ласково посоветуют идти на… — Скалди сделал многозначительную паузу.

— Почему так? — удивился пилот.

— Это очевидно, — заметил гренландец.

— Не все очевидное верно. Почему бы тебе не попробовать?

— Ну, не знаю… — протянул Скалди.

— Я серьезно, — сказал Тапа-Того, — Позвони, вдруг их тоже волнует эта тема.

— Действительно, почему бы и нет, — поддержала пилота Хелги, — По крайней мере, ты открыто заявишь о своей позиции.

— Если вы думаете, что от этого будет толк… — флегматично проворчал Скалди, — то я, разумеется, позвоню. На Галапагосах нормально работает сотовая связь?

— Не хуже чем в каком-нибудь Нью-Йорке, — уверенно ответил пилот, — через 20 минут будем там, и сам убедишься.

Тональный гудок в трубке. Музыкальная фраза. Мелодичный голос автомата:

«Hi! Вы позвонили на TV-студию «Viking-Wave», Нуук, Гренландия. Подождите полминуты, мы вам ответим! Мы всегда рады звонкам наших зрителей…».

Снова тональный гудок и живой женский голос.

— Hi! Это Viking-Wave. Меня зовут Тайки Вайс, а вас?

— Скалди Турсен. Я эколог, из Кюджаллека.

— Правда? Это здорово, что вы, эколог, смотрите наши передачи! Что вам нравится в наших программах, или что бы вы хотели нам посоветовать?

— Вообще-то, — сказал он, — Я хотел бы выступить в поддержку проекта спутникового светотеплового коллектора для острова Упернавик.

— А-а! Лабысло? Огромное зеркало, которое можно повесить на орбите?

— Да, — ответил Скалди, — Я считаю, что фолкентинг допустит огромную ошибку, если заблокирует этот проект. Моя точка зрения вполне обоснована, и я хотел сообщить публике ряд фактов… В общем, дать объективную информацию по лабыслу.

— О! Круто! Один момент, я позову Раста…

На четверть минуты в трубке наступила тишина, а потом раздался мужской голос.

— Hi, герр Турсен! Я — Раст Кялво, продюсер программы «Привет, Страна!». Вы очень удачно позвонили! У нас идет серия передач под общим названием «Дотянуться до Солнца», в поддержку этого смелого и крутого научного фокуса. Wow! Как я удачно выразился! Фокус с солнцем в фокусе!

— Вот как? — удивился Скалди, — Это замечательно. Чем я могу вам помочь?

— Как это чем? Вы же ученый эколог! Вы сможете объяснить телезрителям с позиции современной науки, что наше новое солнце — это круто, это самое экологичное, самое полезное… Вы, конечно, знаете очаровательную суперсексуальную Кари Лейв? Она исполнит свою новую композицию: «Dig og mig skinne labyslo». Ребят прет от слова «Labyslo»! Это русское слово, заимствованное. Как «sputnik». Русские век назад, при коммунистах, много чего придумали для космоса. У них были проблемы в заполярье, и они хотели сделать labyslo, но не успели, их страна развалились. Так вот: у нас будет хит сезона. Кари Лейв споет прямо на берегу Нуук-фиорда, в концептуальном пиктобикини цвета льда! Лед на фоне тела на фоне льда!

Скалди, наконец, ухитрился вставить слово:

— Послушайте, Раст, это все очень интересно. Я надеюсь, фре Лейв не замерзнет, но я хотел бы понять свою роль в этом деле. Я никогда не участвовал в развлекательных программах для молодежи, а выглядеть идиотом на самом популярном TV-канале…

— Don’t worry! — перебил продюсер, — Все выйдет на сплошной плюс! Я же сказал, мы с вами вместе проработаем текст и стиль. Но до этого будет еще круглый стол. Тут нам придется напрячься не по-детски! Будут оппоненты. Мы обязаны показать их мнение. Свобода прессы. Но я в вас верю, вы настоящий ученый. Когда вы будете в Нууке?

— А когда надо?

— Чем раньше, тем лучше. Я буду тянуть начало круглого стола до вашего приезда. А после круглого стола будет шоу под открытым небом! Голографический телемост с атоллом Тероа на Экваторе. У нас: Кари Лейв и неандертальцы, у них: Келли Клай и эректусы. Это круто! Это будет реально заводить ребят у экранов, вы согласны?

— Наверное, да, — согласился Скалди, — По времени: я сейчас на Галапагосах, вылетаю отсюда в Гватемалу, и там сажусь на ближайший скоростной рейс Кецаль — Нуук…

— Отлично! — снова перебил продюсер, — Вы звоните мне перед вылетом, и я подгоню тоббоган прямо к посадочной полосе. Вы будете вместе с мисс Сонстром?

— Э… Вообще-то, я могу у нее спросить…

— Да! Обязательно! Представитель независимой прессы из европейской Скандинавии!

— Слушайте, Раст, а откуда вы вообще про нее знаете?

— Откуда? Ха-ха! Вы шутник, герр Турсен! А телерепортаж про войну в Андах? Wow! Круто! Видеосъемки под обстрелом! Вы с ней чертовски отчаянные люди! Значит, я рассчитываю на вас обоих. На объяснения про экологию в позитивном смысле. Какие будут перспективы у окружающей среды в свете лабысла… В общем, вся эта физика, химия и биология, это по вашей части, вы же ученый. Главное, позвоните из Кецаля и скажите рейс. Менеджер вас встретит и привезет в студию. Мы договорились?

— Похоже, что да, — подтвердил Скалди.

— Отлично! Блеск! Я не прощаюсь, увидимся сегодня в Нууке!

Скалди покачал головой и убрал трубку в карман.

— Я опять слышала слово «Лабысло», — сказала Хелги, — Кто это был, если не секрет?

— Продюсер самой популярной в Гренландии молодежной TV-программы. Похоже, началась ураганная реклама этого зеркала… Ты не знаешь, что такое пиктобикини?

— Это три тряпочки, каждая размером со спичечный коробок. А что?

— Самая популярная девчонка в Гренландии, в этих тряпочках споет прямо на берегу Нуук-фиорда что-то под названием: «Нам с тобой светит лабысло». Это будет сегодня вечером, точнее, ночью. До этого нас приглашают на круглый стол сражаться против алармистов в прямом эфире. Нас с тобой вдвоем, я имею в виду.

— Это не шутка? — подозрительно спросила Хелги.

— Какие шутки? Он очень хочет, чтобы я уговорил тебя тоже быть на этом шоу.

— Меня и уговаривать не надо. Я же не идиотка, чтобы пропустить такое событие.

— Итак, едем вместе? — уточнил он.

Хелги кивнула головой, а потом задумчиво потерла ладонью подбородок.

— А знаешь, Скалди, ведь получается, что с этим авиа-рикшей все подстроено.

— Да, я уже это понял. Его наняли те же люди, которые стоят за этой рекламой.

— Вот-вот, — она снова кивнула, — Похоже, мы снова влипли куда-то вместе…

— Похоже… Тебя это тревожит?

— Да нет, не особенно. Ведь у вас в Гренландии, кажется, не стреляют.

— Кажется, нет, — не очень уверенно подтвердил он.

46

Более века назад, в 1936-м, Ясуши Каяма спроектировал для Императорской военной авиации Японии легкий истребитель Ki-27. Эта удачная машина стала одной из самых массовых, и использовалась в Индокитае и на Тихом океане в течение всей войны.

Полвека назад, Чатур Раджхош, тогда еще ученик 8-го класса, посмотрел американо-японский фильм «Tora! Tora! Tora!» об атаке на Перл-Харбор, и мгновенно заразился брутальной романтикой военно-морской авиации.

Чуть меньше года назад, Оохаре Каане и Уфале Пиакари расширили свой маленький семейный бизнес, начав переделывать старые военные самолеты в авиетки (обычное занятие для Океании, где после Второй мировой войны, на островах, и на дне моря остались тысячи японских «Zero-Sen», американских «HellCat» и прочих моделей).

В конце сентября прошлого года, молодые офицеры — фри-юнионисты совершили военный переворот в Папуа, а в ноябре, в ходе ликвидации банд неоколониалистов, обнаружили в джунглях замаскированную японскую военную базу, где имелось два десятка Ki-27, которые вышли с конвейера 1940-м. Теперь их приобрел за смешные деньги тероанец Факир Слай, для Оохаре и Уфале — своих соседей и партнеров.

Полдюжины из этих машин, уже прошедших реновацию, были замечены Чатуром Раджхошем, утром 2-го марта, когда «Lone Star» входила в лагуну Тероа, и в сердце признанного мэтра индийской морской авиации разгорелась юношеская мечта…

Хики, находясь в состоянии боевого бешенства, сделавшего бы честь норманнскому берсеркеру, ворвалась на центральную террасу 2-го этажа хаусхолда E-9 когда Келли, Спарк, Санди и Акела совершали там обычный кофейный ритуал.

— Вы все охерели, а? — сходу поинтересовалась она, дрожащим от гнева голосом.

— Ну, я даже не знаю… — протянул Акела, озадаченный такой постановкой вопроса.

— …Зато я знаю! — перебила она, — Вы точно охерели!

— Что случилось-то? — поинтересовался Спарк, ставя на стол кофейную чашечку.

— Вот это! — произнесла Хики, показывая рукой в небо.

Над лагуной весело кувыркался серебристый винтовой самолетик конфигурации «классика», с эмблемой в виде красного кружочка на боку фюзеляжа. Иногда он закладывал настолько крутые виражи, что крылья, казалось, становились почти в вертикальную плоскость, а зрители могли наблюдать то пару торчащих поплавков, похожих на калоши, то прозрачный фонарь кабины, в которой угадывались две человеческие фигуры, расположенные по мотоциклетному: одна позади другой.

— Ничего такого, — сказала Келли, — Это Оохаре обкатывает очередной «Kiss».

— Какой, в жопу, kiss!? — воскликнула Хики, — У него подозрение на гипертонию с признаками тахикардии!

— У него только один раз были проблемы с сердцем, — возразил Спарк, — И никаких подозрений, просто он неаккуратно нырял с аквалангом. Потом все прошло.

— Ты о чем говоришь? — спросила Хики, выпучив глаза от удивления.

— О том, — вмешалась Санди, — что беспокоиться за Оохаре нет оснований…

Самолетик завизжал, как атакующая кошка, и свечкой ушел в центр неба, а затем выполнил пологую «горку» и пролетел над поселком уже почти бесшумно.

— Мне нравятся этот электродвижок на полмегаватта! — объявил Акела.

— Да ну, — возразил Спарк, — Если нужна такая тяга, то лучше не винт, а турбина.

— Нет, я бы поставил кольцевой обтекатель вокруг винта, как у рэпторов «Abris».

— У «Abris» в кольце не винт, а ультра-вентилятор, — педантично поправил Спарк.

— И, по-любому, это уже не будет зачетное ретро, — добавила Келли.

— При чем тут Оохаре! — воскликнула Хики, хлопнув ладонями по столу.

— Это его бизнес, — пояснила Санди, — он вчера вам рассказывал. А ретро-флайки необходимо обкатывать на всех режимах, а то мало ли что…

— Пусть обкатывает, aita pe-a! Но какого хера он взял Чатура в кабину?!

— Он взял Чатура в кабину? — недоверчиво переспросила Келли.

— E oe! Joder! Я пошла в лавку за свежими лангустами и за фруктами, и та девчонка, которая там торгует, между делом, сказала, что Уфале поехала в Икехао на катере, а Оохаре с Чатуром пошли летать на самурайском истребителе!

Снова раздался кошачий визг. Ki-27 на малой высоте пересек лагуну со скоростью примерно 200 узлов, превратился в серебряную точку у горизонта, развернулся, и промчался над лагуной в обратном направлении.

— Надо, на всякий случай, найти тахуна Рау, — вынес вердикт Акела.

Fare доктора Рау Риано, примерно через час.

…Обстановка в «медицинском секторе» просторного дома великого тахуна и (по совместительству) тероанского врача, напоминала кульминационные кадры очень страшного голливудского триллера. На стенах — церемониальное оружие и древние языческие маски. На полках — тускло блестящие корпуса электронной аппаратуры. В районе одного из углов — кресло из пористого пластика. В кресле сидит обнаженный мужчина, весь обклеенный круглыми присосками, от которых отходят электрические провода. Рядом с ним — худощавый смуглый человек среднего роста, одетый в чью-то старую военную униформу, готовясь приступить к экзекуции, спокойно говорит:

— Что вы так нервничаете, Чатур? Боитесь медицины?

— Да. Боюсь, — проворчал Раджхош, — Вы, врачи, конечно, замечательные люди. Но, как ткнете куда-нибудь чем-нибудь… А потом как скажете что-нибудь…

— Считайте, что я не врач, а добрый волшебник, — предложил Рау Риано, — Знаете, мне часто приходится иметь дело с детскими травмами. Дети — это такие очаровательно-непоседливые существа, что они непременно на что-нибудь наступают, куда-нибудь прыгают, что-нибудь съедают, или балуются с небезопасными предметами. И знаете, Чатур, лучший способ сделать так, чтобы они не пугались врача, это рассказывать им сказки. В какой-то момент я понял, что взрослые — это тоже немножко дети. Им тоже спокойнее, когда с ними имеет дело не врач, а добрый волшебник, рассказывающий сказки. Вам я расскажу сказку о перегрузках. Принято считать, что наиболее сильные перегрузки испытывают военные пилоты и астронавты. На заре реактивной боевой авиации и космической техники, пилотам приходилось выдерживать до 10G. Потом биомедицина установила порог безопасности: 6G. Столько может выдержать хорошо тренированный человек примерно полминуты, если правильно расположит тело. При предельно неправильном расположении, когда вектор перегрузки направлен от ног к голове, все гораздо хуже. Но не будем о грустном. Итак 6G. Они действуют даже на аттракционе «американские горки», правда всего 2 секунды. А 4G допустимы для гражданской авиации. Никаких проблем для здоровья, ни в момент перегрузки, ни впоследствии, если проблем не было до того. А проблемы могут быть даже у очень здорового человека. И тогда возможны внезапные потери сознания даже при 4G. Не случайно инструкция ВВС Меганезии запрещает создавать ускорения более 3G при пилотировании на малой высоте … Вам кажется, что я говорю банальности?

Чатур Раджхош чуть слышно вздохнул и ответил.

— Видите ли, доктор Рау, я работаю в области военно-морской авиации, поэтому о перегрузках и ускорениях знаю не понаслышке.

— О! Я совсем забыл! И вы, наверное, можете сказать, какие перегрузки вы создали сегодня, когда этот оболтус Оохаре позволил вам сесть за штурвал Ki-27! А?

— Вряд ли больше, чем 4G. Я знаю, вы скажете, что при моем здоровье…

— У вас замечательное здоровье! — перебил тахуна, — Но, вы его плохо бережете. Вы дважды в этом полете создали на виражах перегрузки около 8G. Они были очень короткими, и вы не заметили, а борт-комп их зафиксировал, и ваш организм тоже.

— Я не почувствовал, — признался индус.

— Разумеется, вы же не профессиональный пилот.

— Я вообще не пилот. Мне иногда приходится сидеть за штурвалом, но тогда рядом обязательно сидит инструктор с дублирующим пультом. В этот раз у Оохаре был дублирующий пульт. Я пилотировал в воздухе, но взлет и посадку выполнял он.

Великий тахуна понимающе покивал головой.

— Ситуация ясна. Но, вы подвергли себя риску не в эти два момента, а тогда, когда выполняли «горку». Перегрузка от ног к голове 3G. При 5G теряют сознание даже тренированные люди. К счастью, это тоже длилось очень-очень недолго.

— Вы специально занимались проблемой перегрузок? — спросил Раджхош.

— Немного. Я был в числе экспертов ВВС по использованию диаграммы Штаубе, по которой можно определить воздействие перегрузок в зависимости от времени и от ориентации вектора. А знаете, откуда Штаубе взял исходные данные?

— Вероятно, проводил тесты на центрифуге, — предположил индус.

— Нет, — Рау улыбнулся и покачал головой, — Штаубе просто собрал видео-протоколы соревнований «Red Bull Air Race», которые называют авиа-слаломом. Бесшабашные ребята летают над рекой, между высокими буйками, со скоростью 200 узлов. Такие соревнования проводятся с 2003 года. Перегрузки на виражах достигают там 12G. А флайки используются обычные, спортивные, без противоперегрузочных дивайсов. Хитрость в том, чтобы избежать длительной перегрузки.

— А с какой целью Штаубе создавал эту диаграмму? — спросил Раджхош.

— Вероятно, — сказал Рау, — Это связано с новой тактикой воздушного боя. От гонки за скоростью — к гонке за ускорением. Секундное ускорение 20G дает вам возможность в следующую секунду оказаться в ста метрах от точки, в которой вас ищет противник. Перегрузка 20G безопасна, если она длится не более секунды. Известны случаи, когда автогонщики оставались целы при аварийных перегрузках 100G. удар об ограду на скорости 100 метров в секунду, и остановка за одну десятую секунды. Арифметика.

Раджхош шумно выдохнул, выражая свое несогласие, и высказался:

— Ускорение 20G и больше — это для радиоуправляемых дронов. Я полагаю, за ними будущее военной авиации. Человек в таких условиях плохо функционирует.

— Я думаю, — ответил Рау, — что по этому поводу вы сможете услышать другое мнение, более квалифицированное, чем мое. Заодно, вы сможете пройти профилактические процедуры, которые я рекомендую после вашего не вполне осмотрительного полета.

— В чем состоят процедуры? — настороженно спросил Раджхош.

— Пить молодое пальмовое вино в хорошей компании, — ответил великий тахуна.

Лагуна, недалеко от берега, на глубине два с половиной метра, через час.

Крупная рыба-жаба с неодобрением посмотрела на индуса сквозь тонкую стенку из плексигласа, презрительно вильнула хвостом и уплыла в коралловую расщелину.

— Не обращай на нее внимания, Чатур, — посоветовала Абинэ Тиингеле, — Это одна из самых невежливых рыб в нашей акватории. Крабы, и те, ведут себя приличнее.

— ОК, я буду выше этого, — Раджхош улыбнулся, — А кто придумал этот маленький водолазный колокол в качестве… Э-э… Клубной relax-room?

— Спарк, конечно, — ответил Джерри Винсмарт, — Это был хороший способ объяснить балбесам, которых ты видел наверху, тему «прикладная аэростатическая механика», которую они проходят на первом курсе колледжа.

— Эланг, Тиви и Окедо вовсе не балбесы, — возразил Рау, — просто, в их возрасте людям свойственно больше думать о рыбалке, сексе и игре в мяч, чем об уроках.

— Им где-то лет по пятнадцать? — спросил индус.

— Вероятно, меньше, но не намного. Они из племени утафоа-упаики, а там никогда не придавали значения точному исчислению возраста. Определяли на глаз.

— Гм… Понятно… А почему в прошедшем времени?

— Потому, что того племени упаики больше нет. Был один маленький поселок, но его уничтожило цунами 19-го года. Выжили только они. Теперь Упаики это третье племя тероанских утафоа, наряду с Иннилоо и Пиакари. Так случается…

— Так случается… — индус кивнул, — Ваш океан иногда бывает жестоким…

Великий тахуна пожал плечами и разлил молодое пальмовое вино из длинной узкой бамбуковой бочки в традиционные чашки из скорлупы кокосовых орехов.

— Океан такой, какой он есть. Он живой, а живые существа не всегда предсказуемы.

— Мне тоже иногда кажется, что он живой, — задумчиво произнес Раджхош.

— Опять эта нахальная рыба! — возмущенно воскликнула Абинэ и, мгновенно сбросив пляжную накидку, нырнула под край колокола.

Сквозь прозрачную стенку можно было наблюдать короткую погоню за рыбой-жабой (которая, поняв, что ей грозят нешуточные неприятности, метнулась к спасительной расщелине). Абинэ опоздала секунды на три. Повисев немного под водой около этой расщелины, она подобрала кусок коралла и метнула туда, вслед улизнувшей рыбе, и проплыв назад, снова проскользнула под краем купола и вынырнула внутри.

— Рыбы-жабы очень хитрые, — сообщила она, — …хотя на вид тупые.

— Абинэ, — сказал Рау, — Мне кажется, Чатуру будет интересна твоя история о дронах.

— Хэх… История, как бы, не совсем моя. За что купила, за то и продам.

— В любом случае, интересно, — ответил индус.

Подруга доктора Винсмарта сделала глоток из чашки и тряхнула головой.

— Aita pe-a. Рассказываю. В конце прошлого года я делала работу для ВМФ Папуа по модернизации движков летающих канонерок. Папуасский кэп, Лрл Нопи, классный парень, рассказывал, как использовались дроны «Wabi», в Западной Новой Гвинее (бывшем Ириане, а теперь — Хитивао), для вытеснения исламских колониалистов. Поселения мусульман были компактными, и полностью зависели от снабжения по автодорогам, которых там крайне мало. Папуасы отслеживали автоколонны, а потом атаковали с воздуха. Простреливали грузовикам капоты и шины. Путь заблокирован. Снабжения нет, пока индонезийские колониальные власти не пришлют тягач. Такая гуманная стратегия работала, пока колониалистам не прислали активные гасители радиообмена. Это спецдивайс против дронов. Он засекает дрон, находит его канал радиообмена с оператором, и забивает радиопомехами. Дрон лишается управления. Примитивный дрон в этом случае падает. Дрон с хорошим борт-компом пытается восстановить связь, а если не получилось, то самостоятельно уходит домой на базу. Австралийцы, разработчики гасителя, гуманные ребята. Они не предполагали, что программа дрона в этом случае переходит к автономному поиску и нейтрализации противника. Дроны образуют локальную боевую сеть, и работают…

— А как они определяют противника? — спросил Раджхош.

— Там, — сказала Абинэ, — был прописан алгоритм распознавания образов, по которому противником считался любой, на ком колониальная униформа, и любой вооруженный человек, не похожий на туземца. Эскадрилья «Wabi» автономно работала полсуток по нескольким городкам. Не стало ни военных, ни полисменов. На следующий день из джунглей пришли туземцы и убили всех гражданских жителей. Там свои счеты…

Индус задумчиво покачал на ладони чашку из скорлупы кокосового ореха.

— Насколько я знаю папуасов, они завершают такие рассказы каким-нибудь выводом.

— Да. Лрл озвучил вывод. Когда применяешь дроны, нельзя рассчитывать только на отдаленного оператора. Или дроны должны быть роботами с программой автономных боевых действий, или оператору надо находиться в пилотируемом аппарате, в составе эскадрильи. А лучше и то и другое. Лрл очень высоко оценивает «распределенные штурмовые группы». Это вроде тяжелого бомбера, размазанного на несколько миль. Основные компоненты вооружения летят отдельно от операторского флаера.

— Я уже вижу продолжение, — заметил Винсмарт, — Оператора заменят продвинутым роботом с искусственным квази-интеллектом, и на следующей войне, прецедент, о котором рассказывал тебе Лрл, покажется детским утренником.

— Хэх! Джерри, ты веришь, что искусственный интеллект будет создан так быстро?

— Милая моя, он создан примерно век назад. Первая прикладная работа: «Логическое исчисление идей, относящихся к нервной активности», Уоррен Мак-Каллок, 1943.

— Первая работа по искусственным нейронным сетям, — уточнил Рау, — Искусственная нейронная сеть это еще не искусственный интеллект.

Винсмарт одним глотком опустошил свою чашку и отставил ее в сторону.

— Это вопрос определения, коллега Рау, — если мы говорим об имитации интеллекта человека, то ты, конечно, прав. Но для большинства прикладных задач, в частности, военных задач, это совершенно не нужно. Человеческое решение не есть наиболее эффективное решение. Имитация именно интеллекта человека требуется только для биомедицинских задач, таких, как интегральное протезирование головного мозга.

— Кибернетическое бессмертие? — спросила Абинэ.

— Да. Хотя термин неудачный… Но это вообще отдельная тема.

— Пусть это отдельная тема, — вмешался Раджхош, — Но твое утверждение о низкой эффективности человеческих решений, по-моему, можно опровергнуть.

— Это интересно, — сказал Винсмарт, — И как же?

— Эволюция, — ответил индус, — Человек стал хозяином Земли потому, что его интеллект эффективнее прочих систем принятия решений, возникших в процессе эволюции. А современные искусственные нейронные сети ближе к нервной системе насекомых.

— Гм… Коллега Чатур, вы уверены, что хозяева планеты именно мы, а не насекомые?

Раджхош, несколько озадаченный этим вопросом, похлопал себя ладонью по пузу и глянул сквозь прозрачную стенку на пару крабов, сцепившихся в борьбе за куриную косточку. Подростки утафоа-упаики, обосновавшиеся на рафте поверх подводного колокола, видимо, поедали жареную курицу и бросала съедобные отходы вниз.

— Крабы — на всякий случай уточнил тахуна Рау, — не насекомые, а ракообразные, хотя, тоже членистоногие, наряду с пауками и многоножками.

— В такой-то мере я помню школьную биологию, — проворчал индус, — Ладно, оставим в стороне вопрос о том, кто хозяин на планете. Насекомых на Земле больше чем людей, поэтому аргумент, который я применил, выглядит неубедительно. Но, насекомые не имеют перспективы. Вы можете себе представить, что муравьи вырвались в космос и начали осваивать ближайшие планеты, а потом и планетные системы других звезд?

— Насекомым, — сказал Рау, наливая всем еще вина, — не повезло на старте. Трахейное дыхание без активной вентиляции годится только для маленьких существ. Если бы случайный расклад мутаций полмиллиарда лет назад был чуть-чуть иным, то Земля принадлежала бы муравьям, а динозавры и, тем более, люди не возникли бы вовсе.

— Допустим, — произнес Раджхош, — Это бы случилось. Но как быть с ответом на мой вопрос? Разве муравьи, даже очень большие, смогли бы создать астронавтику?

Винсмарт погрозил пальцем рыбе-жабе, вновь возникшей за стеклом, и объявил:

— Коллега Чатур, вы меня раззадорили. Я делаю рокировку и встаю на вашу позицию. Человеческим интеллектом, самым эффективным из того, что нам известно, является только такой интеллект, который способен создать технологию прорыва в космос и космической экспансии. Интеллект, который на это не способен, не следует считать человеческим. Интеллект это социальное явление. У муравьев, кстати, тоже…

— А ты уверен, что у муравьев вообще есть интеллект? — перебил Раджхош.

— Я не уверен. Зато я уверен, что интеллекта, о котором я говорю, нет в большинстве человеческих сообществ. Но тест Тьюринга, считающийся базовым для работ по теме ИскИн, требует, чтобы ИскИн-система продемонстрировала свое соответствие таким неэффективным, бесперспективным, ни к черту не годным образцам!

Абинэ Тиингелэ задумчиво почесала себе за ухом.

— Джерри, я не врубилась, что ты сейчас сказал.

— Сейчас объясню. Все действия, применительно к объективным ситуациям и целям, можно условно разделить на разумные и неразумные. Круг действий обыкновенного человека включает и разумную, и неразумную компоненту. Типичные люди из самых типичных сообществ, в ряде ситуаций почти всегда совершают вполне определенные неразумные действия. С другой стороны, есть ряд разумных действий, практически никогда не совершаемых этими типичными людьми типичных сообществ. Фильтры психики, созданные типичными социальными штампами, делают людей…

— …Дебилами, — подсказала Абинэ, — А при чем тут тест Тьюринга?

— При том, что этот тест требует от ИскИна соответствия критерию типичности для человека из типичного сообщества. Только тогда, такой же типичный респондент ошибется и примет ИскИн за такого же…

— …Дебила, — договорила Абинэ, — Оффи хотят, чтобы ИскИн, был ограничен оффи-идеологией. Оффи оболванили людей, а теперь хотят оболванить даже компьютер!

— Ты демонизируешь оффи, — заметил Винсмарт, — автор теста, Алан Тьюринг, не был госчиновником. Правда, во время войны он работал в разведке Альянса и занимался взломом шифров 3-го Рейха. Он ненавидел нацизм. Что касается теста, то Тьюринг, конечно, не имел в виду, что ИскИн должен стремиться удовлетворить требования типичного… Гм… Обывателя к собеседнику. У него были сложные отношения с традиционалистским обществом. Судьба Тьюринга, это, наверное, одна из самых позорных страниц в истории Англии. Но я отклонился от темы.

— Ты собирался сделать какой-то вывод, — заметил Раджхош.

Винсмарт улыбнулся и покачал головой.

— Коллега Чатур, я не папуас. Я не всегда могу сделать вывод в конце истории.

— Тем не менее, — возразил Рау, — вывод напрашивается.

— Ой! — Винсмарт протестующее поднял ладони, — Только не говори опять, что традиционалистское общество надо уничтожить путем тотального геноцида.

— Культуроцида, — поправила Абинэ, — И заметь, это сказал ты, а не док Рау.

— В некоторых традициях, — вмешался Раджхош, — есть глубокая целесообразность.

— Это, смотря в каких, — ответила она, — Например, высшие и низшие варны у ваших индийских традиционалистов…

— Я и сказал: в некоторых, — ответил индус.

— Только без обид, ОК? — Абинэ слегка похлопала его по колену, — в древней Индии придумали классные вещи. Камасутру, шахматы, десятичное исчисление, решение квадратных уравнений, и йогу. Но, я не понимаю, зачем там так много мистики.

— Кроме того, — добавил Винсмарт, — родители Алана Тюринга жили в Индии, и там поженились. Правда, Алан родился уже в Лондоне.

— Вероятно… — заметил Рау, — нам не обойтись без рассказа о биографии Тьюринга. Подобную ситуацию на линии судьбы часто называют индийским словом «karma».

— Карма, — возразил Раджхош, — это гораздо более широкое понятие…

Он не договорил фразу, и с любопытством посмотрел сквозь прозрачную стенку. Со стороны поверхности, почти вертикально вниз, плыли три светло-шоколадных тела. Несколько секунд, и они, проплыв под краем колокола, вынырнули внутри.

— Это мы! — объявила Тиви.

— Ситуация! — добавил Эланг, — foa уже собрались в лавке у мамаши Джимбо!

— По ходу, скоро телемост с Нууком, — уточнил Окедо.

— Келли звонила, — дополнительно уточнила Тиви, щелкнув ногтем по наплечному матерчатому браслету с коммуникатором (единственному, что на ней было надето — впрочем, мальчишки были одеты точно также).

— Мы там необходимы, чтобы точно был скандал? — поинтересовался Винсмарт.

— Скандал будет по-любому, док Джерри, — авторитетно сообщил Эланг, — а вы там необходимы, потому что ученые всей планеты должны быть заодно, как мафия. Так говорит tahunaloa Рау, а ему так говорят manuloaloahine Ваиора и Таранга.

— Великие богини говорят не совсем так, — мягко уточнил Рау.

— Не совсем, — признался мальчишка, — Но по смыслу…

Нуук, Гренландия, тогда же (поздний вечер по местному времени).

Телецентр студии «Viking-Wave», был расположен в двухстах шагах от малой гавани, в классическом для Гренландии двух-с-половиной-этажном доме с двускатной крышей. Собственно, телестудия располагалась в зале в два этажа по высоте и в половину всего здания по площади. Интерьер имел претензию на форму античного амфитеатра, но без излишеств, в стиле экономичного ультрамодерна. «Круглый стол» действительно был круглым, и располагался на арене. Ведущие — парень и девушка, одетые в серебристые футболки и шорты — приготовились бродить вокруг с беспроводными микрофонами, и давать ориентиры телеоператорам… Парень глянул на часы, дал отмашку и крикнул:

— Привет страна!!! В эфире Раст Кялво и Тайки Вайс! Мы начинаем наш круглый стол, который займет самое клевое место в нашей серии передач «Дотянуться до Солнца»!

— Мы! — крикнула Тайки, — Приветствуем парней и девчонок из Упернавика, которые приехали сюда узнать: будет ли у них лабысло? Будет ли на их морозном острове в заполярье так же тепло, как у ребят, которых мы видим на большом экране…

— Это атолл Тероа! — объявил Раст, — Тамошние парни и девчонки собрались в Djimbo-dancing, чтобы позажигать вместе с нами… Aloha foa!

— Hej venner! Skool! — раздался многоголосый рев из динамиков.

Ведущие выждали, пока публика немного успокоится, и Тайки продолжила.

— Мы, гренландцы, справедливая и демократическая нация, поэтому, мы даем право первого слова тем, кто против лабысла. Герр Йохан Грютсон, депутат фолькентинга, партия евроинтеграции. Йохан, вы в кадре! Все слушают ваши аргументы!

— Я рад, что мы остаемся демократической страной… — негромко, но четко произнес высокий и очень худощавый мужчина лет 55, одетый в строгий серый костюм, — Мы свободны только до тех пор, пока готовы уважать даже то мнение, с которым мы не согласны. Солнечный светотепловой коллектор, который нам предлагают, это очень интересное научное изобретение, но так ли оно безопасно для окружающей среды, как утверждают его сторонники? Коллектор сбросит на маленький остров чудовищное количество энергии. Я не буду загромождать вам голову цифрами, а приведу понятное сравнение. Это как если бы над Упернавиком каждые полчаса взрывали такую же атомную бомбу, как та, что уничтожила Хиросиму! Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: подобные атомные эксперименты на населенном острове…

— Бред! — громко перебил его кряжистый мужчина лет 35, одетый в джинсы и яркую штормовку, расстегнутую на объемистом пузе, обтянутом зеленой футболкой с алым силуэтом норманнского драккара. У него была лохматая рыжая шевелюра плавно переходящая в короткую и такую же лохматую бороду. Посреди всей этой красоты располагался нос картошкой и по бокам, несколько выше, два нежно-голубых глаза.

Скалди повернулся к Хелги и чуть слышно сообщил.

— Это Гисли Орквард, наш писатель, он входит в top-20 мировой научной фантастики.

— Бред! — повторил Орквард, — Вы потому не приводите цифры, что хотите всех нас облапошить своими дурацкими сравнениями. Я тоже сделаю сравнение. В городе Копенгаген, столице Дании, куда вы катаетесь выпрашивать подачки…

— Соблюдайте приличия! — возмутился Грютсон.

— …Миллион автомобилей, — ничуть не смутившись, продолжал фантаст, — Когда эти автомобили включают свои движки, в окружающую среду улетают те же 30 гигаватт тепловой мощности, что и от лабысла, против которого вы выступаете. Те же самые атомные бомбы дважды в час! Почему город не сгорел к черту? А потому, что ваша аналогия это бред свинячий! Я приведу еще один пример! Эй-эй, ребята, смотрим на большой экран, где Тероа! Видите дядьку рядом с обалденной девчонкой в лиловой пляжной накидке? Дядьку зовут Джерри Винсмарт, он янки, крупный ученый, автор проекта «Эректус» и автор медицинских наноботов, которые спасли прорву людей. Меганезийское правительство подарило ему для науки авианосец, переделанный под плавучий колледж. На этом авианосце атомный движок 300 мегаватт. Три чертовых хиросимских бомбы в неделю! Док Джерри! Скажи, я прав?

На экране было видно, как доктор Винсмарт подошел к одному из микрофонов.

— Привет, Гисли! В первом приближении, так и есть. С физическими аналогиями надо обращаться аккуратно. Еще пример: когда я прилетел с «Лексингтона» на Тероа, эта девчонка… Да, да, именно ты, Келли!

— Hi all! — завопила Келли в другой микрофон.

Зал в Нууке отозвался приветственным ревом. Келли Клай тут хорошо знали.

— …Так вот, — продолжил Винсмарт, — Она прыгнула на меня, и я получил удар той же энергии, как если бы в меня выстрелили в упор из мощного полицейского «кольта». И никаких проблем. Эта аналогия не учитывает существенных сторон процесса, как не учитывает их и та спекулятивная аналогия, которую привел мистер Грютсон.

— Сэр Джерри! — окликнула его Тайки Вайс, — Можно задать вам еще вопрос?

— Можно, — он кивнул, — И можно без «сэр». Я простой американский парень.

Все собравшиеся в дансинге Джимбо дружно заржали. Тайки, ничуть не смутившись, пояснила:

— Я сказала «сэр», потому что вы рыцарь Австралии. Это совершенно официально…

— В общем, да, — он снова кивнул, — В прошлом году мне дали орден за одну историю.

— За спасение островов Килинг от бактериологического оружия, — уточнила она.

— Ну… — Винсмарт развел руками, — Я там был консультантом. Просто стоял рядом…

На этот раз заржали обе аудитории — гренландская и меганезийская.

— Сэр Джерри, — продолжала Тайки, — Как по-вашему, что произойдет на острове Упернавик, если над ним будет подвешено лабысло?

— По-моему, примерно то, что написано в экспертном заключении. Установится своеобразный климат, примерно как в субтропическом высокогорье.

— Сэр Джерри, а как на счет теплового загрязнения? — спросил невысокий подвижный мужчина, датско-эскимосский метис, примерно ровесник Винсмарта.

— Это Угиэк Хуглейк, — сообщил Скалди, снова наклонившись к Хелги, — он тингман, председатель парламента, из партии «красно-зеленых». Компромиссная фигура…

— Тепловое загрязнение? — переспросил Винсмарт, — Ну, разумеется. Гисли здесь уже приводил пример: любой развитый мегаполис выбрасывает в окружающую среду тепловую мощность того же порядка, что и предлагаемый светотепловой коллектор.

— Это я понял, сэр Джерри. Но в Упернавике такая мощность выделится на гораздо меньшей площади. Ученые опасаются, что возникнет мощный циклон, или тепловой торнадо, как они говорят. Не хотелось бы получить такую штуку.

Винсмарт отрицательно покачал головой и улыбнулся.

— Я не специалист, но в экспертном заключении есть расчетная схема этих циркуляций воздуха. Ничего общего с тепловыми торнадо, которые возникают при действительно сверхмощных источниках тепла у поверхности земли. Например, ядерный взрыв, или огромный пожар. А вот действующего вулкана уже недостаточно. В Антарктике, на новозеландском острове Росса, на 78-й широте, на 5 градусов ближе к полюсу, чем Упернавик, есть вулкан Эребус с лавовым озером в кратере. Температура выше 700 градусов Цельсия. Перепад температур с окружающей средой на порядок больше, чем предполагается на Упернавике. И никаких тепловых торнадо.

— Вот это чертовски понятный аргумент, — произнес Хуглейк, — Спасибо.

— Никаких проблем, — ответил Винсмарт, и подняв на ладони протянутую кем-то чашку пальмового вина, добавил, — Scool!

Две аудитории, соединенные телемостом длиной 6500 миль, зааплодировали ему.

— Позвольте, я тоже обращусь к эксперту-ученому, — сказал Грютсон, — рядом со мной сидит профессор Гор Барстоу из Вестминстерского университета, Британия, эксперт постоянной комиссии ЕС по биоэтике.

— Отлично! — объявил Раст Кялво, — слушаем английского профессора Барстоу!

— Спасибо… — Гор Барстоу поправил модные очки в тонкой оправе, смотревшиеся гротескно на его носу, похожем на клюв страуса, — …довольно сложно оспаривать тенденциозные выкладки недобросовестных экспертов в аудитории, где собрались уважаемые и почтенные представители общественности, но не ученые…

— Вы намекаете, что мы неграмотные идиоты? — поинтересовался Скалди.

— Нет, ни в коем случае. Просто вы работаете в других областях жизни.

— Лично я работаю как раз в той области жизни, — отрезал Скалди, — я читаю курс «математическая экология и биокибернетика» в университете Нуука.

— Э-э… — англичанин слегка замялся, — Я имел в виду большую часть аудитории.

Скалди ехидно хмыкнул и развел руками.

— Не стесняйтесь, профессор. Объясните мне, а я уж как-нибудь растолкую всем остальным, если они сами не поймут тонкостей вашей высоконаучной биоэтики.

— Хорошо, — Барстоу кивнул, — Я начну с того, что воздушные циркуляции, которые возникнут вследствие работы этого коллектора, что не отрицают даже эксперты, поддерживающие проект… Ведь не отрицают?

— Не отрицают, — сказал Скалди, — что дальше?

— Дальше вот что. Эти циркуляции не вызовут торнадо, они покажутся не слишком страшными на берегу, но они вызовут циркуляции в море, у берегов. Такое быстрое течение распространится на большие площади, и нарушит режим нереста рыбы. В атмосфере циркуляция вызовет другой биологический эффект. Она нарушит пути миграции морских птиц, которые являются естественным регулятором популяций промысловой рыбы. В рыбных косяках начнут распространяться инфекции, и ваша замечательная страна рискует лишиться своих рыбных богатств…

Гренландский эколог звонко хлопнул ладонью по столу.

— Расчеты в студию! Я хочу посмотреть, какой гений гидродинамики заключил, что циркуляция воздуха с радиусом немного больше мили и скоростью полтора метра в секунду, может создать морское течение. И я хочу глянуть, как он аргументировал влияние этой циркуляции на птиц, миллионы лет летающих при штормовых ветрах приполярной Атлантики. Или он думает, что в окрестностях Упернавика мигрируют птички-колибри?… — Скалди переждал взрыв хохота в зале и продолжил, — У нас тут жесткие природные условия, и наука должна оперировать цифрами и фактами.

— А ваша наука уверена, что учла все цифры и все факты? — спросил англичанин.

— Нет, — ответил Скалди, — За кадром остаются флуктуации. Взмах крыла бабочки в Акапулько может вызвать ураган на Гавайях. Взмах крыла другой бабочки, может предотвратить засуху в Техасе. Это невозможно учесть. Но науке абсолютно точно известно, что никакая комиссия по биоэтике не сможет отменить закон сохранения энергии, даже если все участники этой комиссии будут махать крыльями.

Зал снова взорвался хохотом. Барстоу пожал плечами и поинтересовался:

— Могу я продолжить?

— Конечно, профессор, — с преувеличенной вежливостью ответил Раст Кялво.

— Спасибо… Вы не учитываете важного факта. Постоянная освещенность и высокая температура воды у берегов вызовет взрывное размножению планктона, а это грозит дисбалансом всей экосистемы моря Баффина…

— Эту жвачку мы жевали больше 20 лет назад, — раздался из динамика насмешливо-спокойный голос Рау Риано, — …тогда Иори Накамура выиграл конкурс, включив в программу развития пункт о планктонных фермах. Это давало снижение расходов на энергетику, и он стал координатором первого правительства. Тогда эксперты ООН кричали, что плаферы превратят океан в болото, заросшее GM-планктоном. Но Иори четко объяснил: экономике нужен дешевый топливный спирт, и наш Верховный суд поддержал его. Плаферы работают больше 20 лет. Скажите, профессор Барстоу, где заросший океан? Зачем вы обманываете людей, антинаучными заявлениями?

— Но вы вынуждены огораживать планктонные поля! — возразил англичанин.

— Огораживается только плотная часть поля, — сказал Рау, — Та часть, где проводится минеральная подкормка фитопланктона. А высокая концентрация планктона вокруг никому не вредит. Излишки планктона замечательно съедают рыбы и усатые киты.

— Много планктона — много рыбы, это хорошо — подтвердил пожилой эскимос, одетый в свободные штаны и рубашку с фольклорным орнаментом, — А вы не добываете китов?

— Нет. По Хартии нельзя добывать разумных существ. Например, людей или китов.

— Мы с прошлого года тоже не добываем китов, — сказал эскимос, — А людей мы очень давно не добываем. Прапрадедушка моего прапрадедушки еще добывал людей, когда бывало сильно голодно. Трудные были времена. Сейчас гораздо лучше.

— Да, — согласился Рау, — В то время и мои предки иногда кушали людей, если больше ничего нет. Все из-за христианских миссионеров. Они привезли неправильных богов и дураков-гринго, которые добывали гуано и загадили море у берегов.

Скалди негромко пояснил для Хелги:

— Это Туюк Имартаак, олдермен фолкентинга от национальной партии иннуитов.

— Зверски колоритный дядька, чуть слышно шепнула Хелги.

Тем временем, ненадолго задумавшийся эскимос утвердительно кивнул.

— От неправильных богов бывают большие беды. Ты верно сказал. А правда ли, что вы научились приручать китов, как собак, и они для вас выслеживают косяки рыбы?

— E-oe! Я отвечу так. Дельфины загоняют рыбу в сети там, где канаки с ними хорошо подружились. С большими китами иначе. На них прикрепляют маленький контейнер с аппаратурой, и смотрят: куда кит плывет, о чем он болтает с другими китами, и какие существа где живут, и где какие течения, и где какие вещества растворены в воде.

— О-хо! Киты показывают, что где в море. Это умно! А что ты думаешь про лабысло?

— Про лабысло я думаю то же, что и ты думаешь. В наших антарктических водах есть транзитная плавбаза, над ней лабысло, а около базы — плафер. Лабысло маленькое, не греет, но дает свет, и планктон растет быстро. Много планктона — много рыбы.

— Послушайте! — вмешался Барстоу, — Мы не должны обсуждать серьезные проблемы экологии и биоэтики на таком первобытном уровне!

Эскимос повернулся к английскому профессору, и громко жестко произнес.

— Не учи нас жить, европеец. У нас серьезная проблема, но это не лабысло, а интриги европейцев вроде тебя… — эскимос встал из-за стола повернулся к большому экрану и добавил уже для Рау, — Я иду на улицу, там другой микрофон, и мы поговорим, канак.

— E-oe, — великий тахуна кивнул в ответ, — мы хорошо поговорим, иннуит.

Тингман Угиэк Хуглейк проводил эскимоса взглядом, вытащил из кармана длинную курительную трубку и, начав набивать ее табаком, как бы невзначай, заметил.

— Достопочтенный Туюк Имартаак высказал спорную, но интересную мысль.

— Это не мысль, а грубость, — возразил одутловатый мужчина средних лет, сидевший в группе оппонентов, вместе с английским профессором и Йоханом Грютсоном.

— Одно другому не помеха! — весело сообщил некрупный дядька, круглый, как мячик и одетый во что-то яркое и пестрое. На его совершенно лысой голове красовалась кепка, тоже пестрая, и повернутая козырьком к затылку. Под его невысоким широким лбом блестели маленькие темные бусинки глаз.

— Мы не в детском театре, герр Лунгвист, — желчно ответил одутловатый.

— Но и не в детском саду, герр Алтенвогт, — парировал круглый, — Я думаю, профессор Барстоу не заплачет, как ребенок, которому злой пастор наплел про чертей в аду.

— Знаете, герр Лунгвист, ваши намеки на религию здесь неуместны.

— Почему же? Очень уместны! В вашем углу изрядно пахнет евро-христианством.

— Давайте не будем устраивать фарс, — сказал одутловатый.

— Тогда не отвлекайтесь от темы, — ответил круглый.

Возникла коротка пауза, воспользовавшись которой Скалди сообщил Хелги.

— Тот, который с Грютсоном и британцем, это Дотграм Алтенвогт, второй человек в парламентской фракции евро-центристов. А вот этот пестрый — Хеймдал Лунгвист, олдермен фракции неандертальцев. Наш человек. Потом выпьем с ним эля.

— Как-то он не похож на неандертальца, — заметила Хелги.

— Неандерталец, — пояснил Скалди, — это не экстерьер, а мировоззрение.

Дотграм Алтенвогт сосредоточенно повертел в руках авторучку.

— Хорошо. Я не буду отвлекаться и отвечать на грубости. Я не ученый-эколог, и мне трудно оценить доводы специалистов с той и другой стороны. Но допустим всего на минуту, что ультра-оптимизм в отношении лабысла над Упернавиком абсолютно обоснован. Так не может быть, но допустим. Мы повесили лабысло, и все прекрасно. Никаких торнадо, никаких течений, плодится планктон, плещется рыба. Что дальше? Конечно, такой прекрасный светотепловой коллектор захотят иметь и другие наши заполярные поселки, еще севернее. Сависсивик, Сиоропалук, Канаак-Туле, Этаавик и Анноаток. Мы не сможем им отказать. Наши соседи, канадцы на Баффиновой Земле, посмотрят на наш опыт и тоже повесят лабысла над своими поселками. Дальше, мы решим: надо иметь лабысло в Нууке. А канадцы решат: надо иметь лабысло в гавани Форбишер-Бэй. Скажите нам, доктор Скалди Турсен: какая капля переполнит чашу?

— Отвяжитесь от дока Скалди, — резко ответил ему Лунгвист, — Мы обсуждаем одно конкретное лабысло над Упернавиком, а не всемирную экологию.

— Мы обсуждаем не само лабысло, а последствия, — возразил Алтенвогт.

— Последствия этого лабысла, — уточнил олдермен неандертальцев, — а не последствия сотни воображаемых лабысл. У вас есть, что сказать по существу, или нет?

— Я и говорю по существу! Давайте задумаемся. Меганезийцы и новозеландцы пока ограничились лабыслами площадью по три гектара. Они действуют осмотрительно. Почему мы говорим сразу же о лабысле в полторы тысячи гектаров?

Лунквист выразительно посмотрел на оппонента, как на полного болвана.

— Герр Алтенвогт, вы понимаете разницу между потребностями транзитной базы, где просто происходит отдых пилотов и дозаправка машин, и города, где полторы тысячи постоянных жителей, включая детей?

— Разумеется, я понимаю разницу. И я предлагаю: сначала определить, какая мощность светотеплового коллектора действительно нужна Упернавику, и заказать именно такой агрегат, а не монстра, у которого гектар рефлектора на каждого жителя этого городка!

— Жулик! — рявкнул Орквард, — Ваша стая гиен почуяла, что на этот раз вам не удастся провалить проект, и вы решили его заболтать в обсуждениях гектаров и киловаттов!

— За это вы ответите в суде, — сказал Алтенвогт.

Писатель-фантаст встал из-за стола, и в картинном ужасе выпучил глаза:

— Ой! Как страшно! И что сделает суд? Изваляет меня в дерьме?

— Я… Не понимаю… — неожиданно-тревожно произнес Алтенвогт, следя взглядом за шустрой и по-своему симпатичной метиской, девчонкой-подростком, которая бегала по рядам маленького амфитеатра, раздавая зрителям яркие буклеты с какими-то цветными фотографиями.

— Не понимаешь? — ехидно переспросил Орквард, — Ну, сейчас мы тебе объясним…

Девчонка, тем временем, раздав все буклеты, подбежала к Тайки Вайс и вручила ей запечатанный конверт с эмблемой криминальной полиции Гренландии.

— Гм… — произнесла телеведущая, — Спасибо, Норэна. А мы можем это дать на экран?

— Полицмейстер сказал: транслируйте хоть на всю галактику! — ответила девчонка.

— Гм… — повторила Тайки, вскрывая конверт, — …Тут, кроме диска, еще и протокол…

— Зачитай его, пока я ставлю диск, — сказал Раст Кялво.

— Вы… Вы не имеете права! — жалобно пробормотал Алтенвогт.

— Полицмейстер сказал: имеем, — не по-детски жестко огрызнулась Норэна.

В зале послышался издевательский хохот. Тайки подняла руку, призывая к тишине, и зачитала текст: «Департамент «E» Криминальной полиции провел расследование по заявлению Бурхи Заахи, гражданки Нигера, проживающей в Акурери (Исландия), об обмане в форме уклонения от оплаты оказанных сексуальных услуг. Расследованием установлено: Дотграм Алтенвогт, гражданин Гренландии, получив от потерпевшей в кредит особые услуги «Brown rein» (фетишизм, копрофилия), потребителем которых являлся на протяжении последних 4 лет, не оплатил, как обычно, услуги через «web-money», сославшись на то, что произвел оговоренный платеж в размере 2500 EU, и не отвечает за сбои в платежной системе. Экспертиза данной транзакции показала, что Дотграм Алтенвогт случайно или намеренно вставил в настройки web-кошелька ряд ключей, меняющих код получателя платежа в ходе операции, и фактически, произвел платеж на свой собственный резервный счет, а не на счет потерпевшей. Видео-запись, сделанная потерпевшей Бурхи Заахи, подтверждает факт оказания услуг…».

В амфитеатре тихо хихикали, глядя на второй большой экран, где шла увлекательная «Видеозапись, подтверждающая факт оказания услуг». Огромный амбал, одетый в матросскую робу, прошел на арену, неся ведро, закрытое крышкой, и торжественно водрузил его на стол перед Алтенвогтом, после чего сбросил крышку на пол.

— Это тебе от всех моряков Упернавика, бесплатно.

— Oh! Shit! — изумленно произнес профессор Барстоу, и был совершенно прав. Ведро оказалось наполнено именно этим. По студии распространился навозный аромат.

— Дьявол! — воскликнула Тайки, — Кто-нибудь! Уберите отсюда это говно!

В амфитеатре заржали в полный голос. Матрос, принесший ведро, уже куда-то исчез. Дотграм Алтенвогт несколько секунд сидел неподвижно, а потом, опрокинув стул, метнулся к выходу и скрылся. Публика на несколько секунд затихла, и стали слышны чеканные шаги парадных флотских башмаков. Из амфитеатра на арену спускался коренастый мужчина чуть моложе 50 лет, одетый в адмиральскую униформу.

— Раззявы! — объявил он и, подняв с пола крышку, закрыл ведро, — Эх вы! Стыдитесь, потомки викингов! С обычным говном не можете справиться! А если война?!

— Мы будем сражаться, и мы победим! — пискнула Норэна.

— Так держать! — одобрил адмирал, взял ведро за ручку, с видимым усилием поднял со стола, и повлек в сторону дверей.

— Вы все знаете босса ВМФ Гренландии, адмирала Эгилмунда Торлаксона! — ничуть не растерявшись, произнес в микрофон Раст Кялво, — И я хочу сказать: наш военный флот поддерживает лабысло! Мы получили дюжину E-mail от экипажей боевых кораблей и летающих лодок. Флот — за! Сейчас я переключаю канал нашего второго экрана с этой неаппетитной записи на трансляцию с камеры у ворот студии…

…На экране можно было наблюдать, как адмирал прошел с ведром мимо мусорного контейнера, выбросил туда крышку, а затем аккуратно вылил содержимое ведра под огромный куст декоративного можжевельника. На обратном пути, адмирал отправил ведро в мусорный контейнер, вслед за крышкой, после чего, тщательно вымыл руки снегом в ближайшем чистом сугробе, и вернулся в студию.

— Слава адмиралу Торлаксону, победителю говна! — завопила Норэна.

— Нахальная у нас молодежь, — пробурчал он и с математической точностью метнул за шиворот девчонке маленький снежок, предусмотрительно спрятанный в горсти.

— Ай! — пискнула она, — Гадский дядя…

— Учись преодолевать удары стихии, крошка, — торжественно произнес адмирал и, под оглушительные аплодисменты публики, вернулся на свое место в амфитеатре.

Тайки Вайс включила вентилятор на максимальную мощность и сказала в микрофон:

— Привет, страна! Я глянула на монитор! Нас смотрят почти 20 тысяч гренландцев. За границей нас смотрят в Канаде, в Исландии, на Аляске и в Скандинавии, а в Южном полушарии: в Меганезии, Папуа, Новой Зеландии, и у истоков великой реки Конго, в Африке! Слушайте! В сумме нас смотрят почти пять миллионов зрителей! И сейчас я снова дам слово оппонентам лабысла. Мы ведь свободная страна… Герр Грютсон?

— Спасибо, Тайки. Я удручен этой скандальной ситуацией с членом нашей партии. Я уверяю всех, что мы не потерпим подобных людей в своих рядах. Но это не должно повлиять на объективность подхода к проблеме, которую мы обсуждаем. И сейчас я спрашиваю у сторонников проекта: почему они не хотят начать с меньшей площади лабысла? Пусть не из одного сегмента, как на транзитных базах, о которых тут уже говорили, а, скажем, из десяти? Профессор Барстоу говорит, что это безопасно…

— …И бесполезно, — перебил Скалди, — Прочтите пояснения к проекту, герр Грютсон. Расчеты показывают: 500 сегментов это минимум. Меньший рефлектор просто не обеспечит перехода через критическую точку изменения локального климата.

— Значит, — вмешался Барстоу, — Вы подтверждаете, что цель — изменение климата.

— Конечно, подтверждаю! Этого никто и не скрывал.

Британец утвердительно кивнул головой.

— Никто не скрывает, что цель — это изменение климата с исконно-гренландского на субтропический, соответствующий оптимуму не для гренландцев, а для конголезцев. Именно конголезцы сейчас составляют большинство иммигрантов в вашу страну, по оценке, которую я видел, их число уже перевалило за тысячу, а это более 2 процентов населения Гренландии. Страны истоков Великого Конго, это Транс-Экваториальная Африканская лига, нелегальные автономии Мпулу, Шонао и Зулу. Это агрессивная религиозно-этническая общность банту-нова, расширяющая сферу своего влияния…

— А что это вы заговорили о геополитике? — перебил «красно-зеленый» тингман Угиэк Хуглейк, — Вы же профессор по экологии и биоэтике, разве нет?

— Да, — Гор Барстоу кивнул, — И тема, которую я затронул, касается именно биоэтики. Общность банту-нова пассионарна. Она может поглотить гренландскую культуру, и навязать вам свое нигилистическое отношение к биоэтике. Вы знаете, что в Мпулу уничтожено 3/4 саванны? На ее месте простираются гигантские заболоченные поля триффидов, ультрапродуктивных трансгенных растений, которые признаны самыми опасными для континентальной биосферы и запрещены во всех цивилизованных государствах? А вы знаете, что в Мпулу, Зулу и Шонао разгромлены миссии всех гуманитарных организаций, включая миссии Международного Красного Креста и Полумесяца, а сотрудники многих миссий зверски убиты? Вы хотите, чтобы та же ситуация с экологией и биоэтикой сложилась в вашей стране? Вы хотите, чтобы Гренландия утратила европейскую культуру и превратилась в Северное Конго?

— Заткните пасть этому расисту! — раздался молодой и звонкий женский голос.

— Мисс я не давал повода для… — рассержено начал Барстоу, но его голос утонул в восторженном реве публики.

С дальнего ряда амфитеатра в сторону арены, легкой, будто танцующей походкой двигалась Кари Лейв, секс-символ Гренландии, одетая только в очень короткую аквамариновую тунику, закрепленную на левом плече бронзовой фибулой. В ранней юности Кари занималась горными лыжами, потом ушла в спортивные танцы, а еще оказалось, что у нее голос и чувство ритма, и здоровая, задорная агрессивность.

— Я всех спрашиваю! — крикнула она, хватая со стола микрофон, — Какого хрена здесь поливают помоями нашу страну и наших ребят, и белых, и черных?!

— Не заводись, Кари, — мягко сказал Раст Кялво.

— Я уже завелась, дальше некуда! Эй, парни на галерке! Я видела у вас гитару. Ну-ка выдайте мне на раз: «Brave swart broer»… (С заднего ряда послышалось несколько звенящих аккордов)… Классно! Вот так. Слушайте! Когда был декабрьский шторм, восьмерых наших рыбаков отнесло хрен знает куда, в северную горловину пролива Девиса. И парень по имени Лкоджа, пилот летающей лодки наших ВМФ, искал их полдня… Хотя, какой, на хрен день в середине полярной ночи… Он их нашел, всех восьмерых. Этот парень, он черный, родом из Мпулу. Сейчас песня для него, на его втором родном языке африкаанс… О-хо! Парни на галерке! Ритм! Поехали…

Переждав бурю аплодисментов, Кари Лейв тряхнула головой и продолжила.

— Мне подозрительна их гнилая европейская биоэтика. Они рассуждают про всякие пассионарности и про некультурных банту-нова, а сами притащили в свою Англию огромную толпу исламистов, миллиона четыре, кажется, и прогнулись перед этими зверьками. Те ползают по Трафальгар-сквер, как по своему вонючему Сомали, и скандируют, что ислам, будет править Англией, Европой и всей планетой! Скоро англичанкам придется носить хиджаб, а их государственная англиканская церковь объявляет, что это нормально! Эй, мистер из Вестминстера, есть, что возразить?

— Я не буду вести дискуссию в таком тоне! — воскликнул Барстоу.

— Ему нечем крыть, — констатировала Кари под смех зала, — А я вам еще скажу про те триффиды, которыми нас пугал этот профессор. Триффиды это питательные бананы, которые растут со скоростью бамбука. Их изобрел англичанин, Мак Лоу Линкс. Он настоящий ученый, не то, что некоторые… За это его выгнали с работы, и из дома, а потом посадили в тюрьму, и через полгода выкинули на улицу без документов. И он бродяжничал, пока ему не помогли партизанской тропой уйти в Меганезию, откуда биоэтику вышибли к черту. Потом, Линкс завез триффиды в Мпулу, где был голод и нищета. Прошло три года, и Мпулу за счет триффидов стала процветающим краем. Иммигранты оттуда, это заводные ребята, которым интересно работать в необычной стране, а у нас чертовски необычная страна, клянусь Седной и Одином!

Из динамика раздался голос Лайона Кортвуда.

— Сто процентов, все так и есть! Кстати, привет, викинги!.. — он переждал всплеск ответных приветствий, — … Док Джерри перед телемостом рассказал мне про Алана Тьюринга. Про того Тьюринга, который во время войны против нацистов работал в разведке Альянса и взломал код «Enigma». Без этого Британия проиграла бы войну на море. А главное, он придумал штуку, которая называется «Машина Тьюринга». На ее принципе работают все компьютеры. Слово «компьютер» тоже придумал Тьюринг. Мистер Барстоу, вы гордитесь Тьюрингом, величайшим британцем нового времени?

— В каком смысле? — осторожно спросил тот.

— В прямом смысле! В том, в котором я горжусь Норбертом Винером, американцем!

— Вы так неопределенно ставите вопрос, мистер Кортвуд…

— Да? Проверим… Мисс Сонстром, вы ведь нидерландка?

— Верно, Лайон, — ответила Хелги.

— Отлично! Вы гордитесь великим нидерландским ученым Христианом Гюйгенсом?

— Что за вопрос? Конечно, горжусь! Я не поняла, в чем подвох?

— В вашем случае, ни в чем. А вот у мистера Барстоу есть проблемы с Тьюрингом.

— На что вы намекаете, черт возьми!? — возмутился британский профессор.

Кортвуд протянул руку и, как будто прицелился в Барстоу пальцем сквозь экран.

— Я не намекаю, а утверждаю: история Алана Тьюринга это несмываемый позор британской науки и британской нации. Алан был гей. Ничего особенного. Просто гомосексуальные отношения с одним его приятелем. Но в 1953 году британский суд приговорил Алана к кастрации за гомосексуализм. Итак, величайшего британского ученого, кастрировали путем инъекции специального химического вещества. И не нашлось ни одного ученого, или политика, или общественного деятеля, который бы публично заявил: ваша юстиция дерьмо, и я не желаю иметь с вами никаких дел! Ни одного! Все оказались подонками, слабоумными, либо засранцами! Тьюрингу также запретили работать по профессии. Через год он покончил с собой. Принял яд.

— Это что, действительно так было? — тихо спросила Хелги.

— Да мисс, — ответил Кортвуд.

— Вот, срань! — произнес Орквард, — Этот гениальный парень спасал свою страну от гитлеровцев, а оказалось, что такие же гитлеровцы были там, внутри, у власти.

Тингман Угиэк Хуглейк с подозрением посмотрел на британского профессора.

— В вашей стране, уже после Второй мировой войны, по вашим законом, по суду, покалечили человека какой-то дерьмовой инъекцией просто за то, что он гей?

— Увы, это так. Но уже в 70-е годы этот закон отменили.

— Но, теперь у вас шариат, — заметил олдермен неандертальцев Хеймдал Лунгвист.

— Нет, это какая-то нелепая клевета!

— Вы что, профессор, держите нас всех за идиотов? — весело спросил неандерталец, и крикнул ведущему, — Раст, будь другом, покажи на большом экране ту страницу из бюллетеня Верховного суда Британии… Да, именно эту. Вот тут черным по белому: шариат применяется в Британии с 2008 года, это официальная информация.

— Но лишь в частных случаях и не в полном объеме! — возразил британец.

— …Применяется, — констатировал тингман, — Значит, в социальных вопросах я скорее послушаю попугая в зоопарке, чем вашу биоэтику. К тому же, вы, солгали нам.

— Я вынужден покинуть это мероприятие, — сказал Гор Барстоу, вставая с места.

Олдермен евроцентристов Йохан Грютсон посмотрел ему вслед и вздохнул.

— Мне кажется, мы ведем себя недостаточно цивилизовано.

— А мне кажется, — ответил Хуглейк, — что вы, герр Грютсон попали в очень плохую компанию. Сначала второй человек в вашей фракции, а теперь ваш консультант…

— Я могу обойтись и без консультантов, — резко перебил Йохан, — Я умею читать, и посмотрел, что пишет авторитетная пресса по вопросу о лабысле и всем подобным авантюрам, за последствия которых никто не может поручиться… Раст, поставь, пожалуйста, запись доклада с Конференции ООН по устойчивому развитию. Я там пометил фрагмент на несколько минут, который нас касается.

— Никаких проблем, — сказал Раст Кялво и поднял руки над головой — Привет, страна! Привет всем, кто нас смотрит! Сейчас мы увидим, что думают про нас в ООН!

Скалди успел за время показа фрагмента, выкурить одну сигарету и, без перерыва, закурил вторую. Затем хлебнул минеральной воды из бутылки и сообщил:

— Тут четверть часа назад вспоминали Гитлера. Так вот, Гитлер, все же, был лучше.

— Что вы такое говорите, доктор Турсен! — с негодованием воскликнул Грютсон.

— Гитлер был лучше, — повторил Скалди, выпуская струйку дыма под потолок, — Он, конечно, был психопатом и расистом, он поддерживал явно параноидные оккультные учения, и заимствовал у англичан практику лагерей смерти…

— Я думала, что у большевиков, — заметила Хелги.

— Нет, большевики тоже эпигоны. Лагеря смерти придумал фельдмаршал Робертс в Африке в 1900 году, во время второй и последней англо-бурской войны.

— Хрен с ним, с фельдмаршалом, — проворчал тингман Хуглейк, — давай ближе к делу.

— Так вот, — продолжал Скалди, — Гитлер поддерживал ряд параноидных оккультных учений, но он никогда не отрицал роль объективной науки. Случаи, когда Гитлер по оккультным мотивам тормозил объективные исследования, единичны. Он никогда не призывал поставить науку под систематический контроль оккультизма. А этот доктор Заурман протолкнул через ООН оккультный совет по контролю над наукой.

— При чем тут оккультизм? — возразил Грютсон.

Скалди выпустил под потолок еще одну струйку дыма.

— Оккультизм здесь главное. Заурман говорит о явно оккультных общечеловеческих ценностях, которым должна быть передана инквизиторская власть, и которые будут сражаться против дьявольских, вредоносных естественных наук.

— Вы передергиваете! — воскликнул Грютсон, — Это не оккультные ценности.

— Нет, они именно оккультные, потому что они записаны в бумагах ООН без всяких объективных оснований, и не как чье-то личное мнение, а как священные догматы с папируса из пирамиды, где лежат мумии Будды, Моисея, Христа и Магомета.

Зал взорвался хохотом. Скалди успел сделать еще затяжку и продолжил.

— Все священные бумажки такого рода устроены одинаково. Несколько банальностей, вроде того, что нехорошо воровать и давать ложные показания в суде, а вокруг море бреда. Про экосистемы, про дьявола и душу Фауста, про толерантность к исламскому джихаду и братство удавов с кроликами. Я воздержусь от анализа всей этой чуши, и рассмотрю только первый пункт. Экосистемы. Вот вам факт: на одном квадратном километре экосистемы умеренного пояса могут прокормиться два человека. Если мы имеем более ста человек на квадратный километр, как в Евросоюзе, то, надо выбирать. Или важнее экосистема, и тогда 98 процентов жителей организованно отправляются в крематорий. Или важнее жители, и тогда в крематорий отправляется экосистема, а на освободившейся площади возникает агросистема. Внутри нее мы можем создавать экологические парки того или иного размера, просто потому, что нам это нравится. Экопарк — это продукт агротехнологии, построенный для отдыха людей. К исходной экосистеме он имеет мало отношения. Какая экосистема в Монреале с плотностью населения 5000 на квадратный километр? А вот экопарк возможен даже в micro-flat в студенческом кампусе. Поставьте на полку аквариум с рыбками. Чем не экопарк?

Публика, среди которой хватало молодежи, хорошо представляющей себе размеры бесплатных квартирок в кампусе, жизнерадостно заржала. Скалди улыбнулся.

— Я рад, что у меня получилось быстро объяснить суть дела. Работа эколога не в том, чтобы бегать и кричать: «не трогайте этот камешек, там гнездится птичка», а совсем в другом. В том, как создать вокруг, а желательно — и внутри человеческих поселений биологическую среду, в которой люди комфортно себя чувствуют. При правильном экологическом подходе, можно организовать мегаполис с монреальской плотностью населения, и при этом совершенно экологичный. Как лес. Я не шучу. В Австралии уже существуют несколько поселков такого типа. В них уютно, если вы готовы спокойно отнестись к тому, что какая-нибудь сумчатая белка может устроить гнездо в ветках над вашим кабинетом и внезапно насрать вам на клавиатуру компьютера.

— А крыши там что, нет вообще? — поинтересовалась Кари Лейв.

— Крыша есть, но прозрачная, а ветки деревьев прорастают сквозь дом, и у тебя под потолком легко может оказаться сплетение этих веток, привлекательное для белки.

— Обалдеть! — Кари хлопнула в ладоши, — Вот это настоящая экология!

Скалди снова улыбнулся и утвердительно кивнул.

— Настоящая экология это прикладная наука о построении комфортабельной среды обитания людей. Именно людей, а на черт знает кого! Конечно, экология должна учитывать не только локальные эффекты но и глобальные процессы, определяющие климат и состояние биосферы. Здесь надо четко понимать: глобальное равновесие в природе, о котором обществу прожужжали все уши, это безграмотное вранье. Нет и никогда не было никакого долговременного равновесия в масштабах биосферы. Все крупные экосистемы сложились в последние 10 тысяч лет, причем каждые несколько веков они сильно меняются из-за «малых ледниковых периодов». Тысячу лет назад в Гренландии был мягкий умеренный климат, а слегка южнее, на Лабрадоре, даже рос виноград. 600 лет назад почти все покрыли льды. Сто лет назад началось очередное потепление, на котором наживается толпа жуликов… Парниковые газы, Киотский протокол, миллиарды разворованных баксов, но я, в общем, говорю о другом. Самое интересное: НТР, которую этот мошенник Заурман объявляет источником угрозы, наоборот, снижает нагрузку на биосферу. Сто лет назад любое крупное предприятие загрязняло окружающую среду огромным количеством отходов. Столбы дыма над трубами тепловых электростанций, металлургических цехов, а также пароходов и паровозов, казались символами технологии. А сейчас, это можно увидеть только на старых фотографиях, или где-нибудь в совсем недоразвитых странах 3-го мира.

— А тепловое загрязнение? — спросил Грютсон.

— Да, — Скалди кивнул, — В локальных окрестностях мощных АЭС это проблема, но в глобальных масштабах биосферы это мелочь, в пределах естественных колебаний теплового потока от природных процессов. В любом случае, тепловое загрязнение является следствием несовершенства технологий, а не их развития. Совершенная технология выбрасывает в окружающую среду минимум паразитного тепла…

Йохан Грютсон нервно постучал пальцами по столу.

— Этак, у вас выходит, что науку вообще не надо контролировать. Пусть творит, что угодно, мол, все будет на пользу. Что-то мне не верится.

— Науку неплохо бы контролировать, — с легкой иронией ответил Скалди, — Но сразу возникает три вопроса: кто, как, и с какой целью.

— Последний вопрос проще сушеной трески, — проворчал тингман Хуглейк, — с целью, чтобы от науки была польза. Чтобы не палить общинные деньги зря. Это раз. И чтобы наука не делала вредных вещей, вроде военных бактерий и ядовитых газов. Это два.

— Нормально, — согласился Скалди, — а как это сделать?

— Как? — тингман почесал в затылке, — Ну, есть же люди, которые разбираются в науке. Например, ты. Или док Винсмарт. Или британец, который придумал те триффиды, про которые здесь болтала Кари. Любое дело должен контролировать тот, кто в этом деле разбирается. А как контролировать, я думаю, зависит от того, какая именно наука.

— Поставили медведей сторожить мясо, — скептически заметил Грютсон, — Они вас, герр Хуглейк, обведут вокруг пальца за наши общинные деньги, вот и все.

— А вы-то сами что предлагаете, герр Грютсон?

— А я думаю, что ООН неплохо предложила, — ответил тот, — …Хотя Скалди и ругает их гитлеровцами. Контроль должен быть от общества, а не изнутри.

— Экспертами из гуманитарно-этической сферы, да? — насмешливо спросил олдермен неандертальцев.

— Да. И что здесь странного, герр Лунгвист?

— Скалди уже сказал, что здесь странного. Вы подумайте сами, герр Грютсон, что за эксперты такие? На того вруна-лондонца из Вестминстера я не согласен, а вы?

— На докторе Барслоу свет клином не сошелся, — ответил Грютсон.

— Ну, — неандерталец кивнул головой, — Предложите кого-нибудь другого.

Олдермен евроцентристов задумался, пощелкивая ногтем по бутылке с минеральной водой. С улицы в студию вернулся Туюк Имартаак, олдермен иннуитов, как ни в чем не бывало уселся за стол, сбросил куртку «Аляску» на спинку кресла и коротко спросил.

— Про что говорим?

— Йохан ищет, кто будет контролировать науку, — проинформировал Хуглейк.

— О-хо, — произнес эскимос и демонстративно зевнул.

— Я думаю, — произнес Грютсон, — у меня появился ответ, который всех устроит. У нас хороший персонал гражданской авиации. Люди, которым я доверяю, говорили, что у наших пилотов и бортинженеров образование почти такое же, как у янки в MIT. Это значит: они разбираются в науке, в общих чертах. Я думаю, если предложить, то они согласятся заниматься контролем. Мы можем им доплачивать сколько-то, из нашего фонда прочих расходов, и им самим будет интересно и полезно для квалификации.

— Неплохая мысль, — буркнул тингман, раскуривая свою трубку, — наши авиаторы ответственные ребята. Правда, молодые. У некоторых еще детство в жопе играет.

— Предложите кого получше, — проворчал в ответ олдермен евроцентристов.

Тингман Хуглейк пожал плечами.

— Я же согласился, что идея нормальная. Герр Имартаак, что скажете.

— Я доверяю летчикам, иначе бы не летал, — ответил эскимос.

— Я, в общем тоже согласен, — сказал Хеймдал Лунгвист, — только вопрос в том, как реагировать на тех советников, про которых говорил Заурман в ООН.

— Никак, — ответил тингман, — Мы свободная страна, разберемся без чужаков.

Футбольное поле при туристическом офисе Нуука, в двадцати шагах от телестудии «Viking-Wave» — это большой плюс. Поле, правда, грунтовое. Это минус, но не очень большой, поскольку большую часть года оно засыпано снегом. Рядом — малая гавань. Безусловный плюс. Но, с моря Баффина может дуть ледяной ветер с такой минусовой температурой, что от этого плюса мало что остается. Впрочем — это вопрос вкуса. А в футбол можно играть и на укатанном снегу. И не только играть в футбол…

Но началась уличная часть телевизионной тусовки не с футбольного поля, а с ледяных холмов около гавани. Если нет ветра и снегопада, то с этого места получаются самые впечатляющие панорамные видеосъемки скал противоположного берега фиорда. При наличии мощных прожекторов, снимать можно даже ночью. Этой ночью прожектора светили идеально — с фарватера фиорда, с катера-рейдера «Fenrir». У Кари Лейв был отличный фон для выступления… До последнего момента многие не верили, что она действительно будет исполнять новую композицию «Dig og mig skinne labyslo» около ледяных холмов, и действительно в одном пиктобикини. Однако…

…Однако, в момент появления Кари Лейв в световом круге, показалось, что на ней вообще ничего нет, но, приглядевшись, можно было иногда различить три блестящих треугольника на теле. Пиктобикини было (как и обещали) цвета льда, так что наличие этого предмета одежды становилось заметно только по отбрасываемым бликам. Что касается самой песни, то, не рассчитывая на игру голосом (при таком морозе) Кари сделала ставку на четкий ритм, пластику и игру громкостью звука…

— Я придумал новый эстрадный термин, — сообщил Скалди, когда музыка на минуту стихла, и ребята из группы поддержки, ловко запихнули Кари в пилотский полярный комбинезон с заранее включенным подогревом.

— Эстрадный термин? — переспросил Орквард.

— Да, — реальный эколог кивнул, — Вокальный криоэкстремизм. Можешь использовать в очередной саге, если окажется в тему.

— Вокальный криоэкстремизм, — повторил фантаст, — Вроде звучит неплохо.

— Скажите это Кари, — посоветовал Хеймдал Лунгвист, — Ей точно понравится.

— У вас тут часто вот так поют? — поинтересовалась Хелги.

— Не очень часто, — ответила Норэна, — Сегодня было первый раз.

…Из динамиков раздался оглушительный визг. На огромном лазерном «воздушном экране», куда транслировался видео-ряд из дансинга мамаши Джимбо было видно поразительное явление: из-под купола-навеса на танцующих падали хлопья снега. В экваториальных широтах такие вещи вообще-то не происходят.

— Это, типа, акт солидарности! — послышался из динамика голос Келли. Сейчас Спарк откроет вам маленький секрет…

— Это, как бы, физика, — пояснил Спарк, — Мы привезли с фабрики Оохаре несколько термосов с жидким азотом. А поскольку у нас высокая абсолютная влажность…

Его прервал хохот, топот свист и аплодисменты. Тероанцы, очнувшись от шокового удивления, оценили сюрприз… На циновках, на столиках, и на стойке бара таяли от экваториальной жары маленькие сугробы, образовавшиеся за несколько секунд, пока вскипал под куполом жидкий азот с температурой минус 180 Цельсия.

Гисли Орквард почесал пятерней рыжую бороду, в которой намерзло немного инея.

— Ха! Криоэкстремизм это сильно. Я чувствую драйв.

— А ты не чувствуешь, что нам пора бы выпить горячего имбирного эля? — спросил Скалди, — А то мы заморозим Хелги.

— Я, между прочим, родом не из тропиков, — слегка обиженно ответила она.

— А ты когда-нибудь пила горячий имбирный эль? — поинтересовался Хеймдал.

— Нет. Когда бы я успела? Мы только прилетели, и сразу в эту TV-мясорубку…

— Ну, пошли! — сказала Норэна, кивнув в сторону одного из ярких надувных шатров, поставленных по периметру заснеженного футбольного поля.

— Тебе, крошка, пить эль еще рано, — авторитетно произнес Хеймдал.

— Не очень-то и хотелось, — юная метиска фыркнула, — Я буду пить папуасский какао и прикалываться, когда вас с мороза от горячего эля развезет, как морских свинок.

Большая часть публики пока что тусовалась у костра, а точнее — спиртового факела в одном из углов поля. Внутри шатра было достаточно просторно и, разумеется, тепло. Ассортимент, правда, ограничивался горячими сосисками, имбирным пивом, какао и чудовищно-крепким травяным чаем.

— Сегодня мы победили! — объявил Хеймдал, поднимая кружку, — …Skool!

— Skool! — поддержали остальные, и кружки со звоном сдвинулись над столом.

— Это здорово, что мы победили, — сказала Хелги, сделав первые глотки, — Но, было бы вообще здорово, если бы мне кто-нибудь объяснил, что же получилось в итоге. Про комиссию по науке я вообще не поняла. В докладе ООН было совсем про другое…

— Верно, — с легкостью согласился олдермен неандертальцев, — Но Грютсон не полный дурак, чтобы на этом настаивать. Да это ему и не надо. Он, по сути, обычный бюргер-консерватор. Вот Алтенвогт — другое дело, но с ним покончено. Мы дали Грютсону возможность сохранить лицо в момент, когда ему уже стало ясно, что он проиграл.

— Он мне не нравится, — проворчал Орквард, — Он зажравшийся лютеранский осел.

— Мне тоже, — спокойно согласился Хеймдал, — Но консервативные бюргеры есть, и они должны иметь представителя на тинге. Пусть будет Грютсон. Он, в общем, безвреден.

Скалди сделал пару больших глотков горячего эля и вытер губы ладонью.

— За что я не люблю политику, так это за компромиссы со всякими болванами. И я не хотел лезть в это грязное дело…

— Если ты не займешься политикой, то она займется тобой, — процитировал Хеймдал.

— Не грусти, Скалди… — Орквард похлопал реального эколога по плечу, — Ты встал на правильную сторону, с правильными викингами, а не с этими европейскими… Э…

— …Договаривай-договаривай, — поощрила его Хелги.

— Извини, — НФ-литератор развел руками, — Лично к тебе это никак не относится. Но ты видела этого Барстоу из Лондона, и ты смотрела выступление другого жулика в ООН.

— Его зовут Заурман, — подсказала Норэна.

— Заурман… — весело произнес Хеймдал, — Это не жулик. Это супержулик! Он даст сто очков вперед тем жуликам, которые выдумали озоновые дыры и парниковые газы.

— Озоновые дыры и парниковые газы существуют, — заметил Скалди, — Просто, они не имеют отношения к той шумихе, при помощи которой кое-кто нажил миллиарды.

Олдермен неандертальцев бросил на стол свою пеструю кепку и кивнул лысой, как биллиардный шар, головой.

— Это ясно. Так вот, Заурман в сто раз хитрее, чем озоновые и парниковые жулики. Он придумал пугало, про которое никто никогда не докажет, что оно фэйк. И это пугало будет грести для Заурмана деньги из бюджета ООН, из научных центров Европы, и из фондов американских спецслужб. Он станет дьявольски богатым ублюдком!

— При чем тут американские спецслужбы? — удивилась Хелги.

— Это элементарный трюк, — сказал Хеймдал, — Представь: в каком-то научном центре Евросоюза работает толковый парень вроде доктора Мак Лоу, про которого сегодня рассказывали. Но Мак Лоу — молекулярный генетик, а этот парень, например, физик-ядерщик, теоретик, очень продвинутый в области квантовой хромодинамики.

— Как-как? — переспросила нидерландка.

— Квантовая хромодинамика, — повторил он, — Очень крутая штука про нейтроны и протоны. Я не в курсе деталей, но запомнил красивое название. И вот, этот парень, работает, например, в CERN, в Женеве, строит модели на компе, и приближает тот великий день, когда нейтронные драккары будут бороздить просторы галактики…

— Что ты опять докопался до моих нейтронных драккаров? — проворчал Орквард.

— Ничего такого, просто к слову… — олдермен улыбнулся и хитро подмигнул.

— Нейтронные драккары, — пояснил Скалди Турсен для Хелги, — это звездолеты из НФ-новелл нашего Гисли. Они на ядерной тяге, с субсветовой скоростью…

— Дай ей почитать «Паруса прадедов», — перебил Орквард, — И это не новеллы, а саги.

Скалди отпил еще эля и утвердительно кивнул.

— Я так и сделаю…. Хеймдал, так что с этим хромодинамическим парнем?

— У него беда! — объявил олдермен, — К нему явился инквизитор из Научно-Этического совета, и говорит: «доктор Такой-то, ваши физические теории в корне противоречат библейской морали и общечеловеческим ценностям, поэтому, ваша вредоносная тема закрывается, а вы займитесь чем-нибудь другим и больше не грешите».

— Что за фигня! — воскликнула Хелги, — В школе, по физике я учила основы квантовой механики. Это имеет не больше отношения к морали, чем таблица умножения!

— Научно-Этическому Совету лучше знать, имеет или нет, — наставительно произнес Хеймдал, — Тебе нужно обоснование? Пожалуйста: неопределенность Гейзенберга настраивает молодежь на анархизм, моральный релятивизм, и отрицание всеведения библейского бога. Эту неопределенность надо немедленно запретить!

— Ты шутишь? — с надеждой спросила она.

— Как бы не так! Я могу показать тебе статью в «Bible study today», где это написано.

— Но это же психованные фанатики! — взорвалась Хелги, — надо быть полным кретином, чтобы принимать это всерьез.

Хеймдал Лунгвист прожевал сосиску, запил элем и качнул головой.

— Поправляю: надо быть полным кретином, чтобы НЕ принимать это всерьез. Такие аргументы во многих странах становятся основанием для очень жестких законов. На «круглом столе» мы обсуждали приговор Тьюрингу. Допустим, это в прошлом. Но ряд законов, которые также обоснованы исключительно библейскими догмами, существуют сегодня в некоторых странах Евросоюза, и обычно, поддерживаются Еврокомиссией по биоэтике. Это например: запреты, связанные с сексом, с эротикой и вообще с неодетым человеческим телом, запреты в сфере науки: на модификацию и гибридизацию генома человека и на репродуктивное клонирования, запреты в медицине на аборты…

— Ты не согласен, что эти запреты — кретинизм? — перебила она.

— Это социально-политическое явление, — ответил он, — Его необходимо учитывать, и принимать меры по борьбе с этим явлением.

— Как в Меганезии, — вмешался Орквард, — Судить библейских агитаторов по быстрой процедуре, и расстреливать к свиньям собачьим.

— В Меганезии, — уточнил олдермен, — Запрещено запрещать что-либо сверх артикулов тамошней Хартии, и расстрелом карается пропаганда любых избыточных запретов.

— И правильно! — вставил НФ-литератор.

— Может, и правильно, — сказал Хеймдал, — Но, чтобы установить такую норму права, отцам-основателям Меганезии пришлось провести репрессии против, казалось бы, безобидных людей, связанных, как там говорят, «с культурой неоколониализма».

— Ключевые слова: «казалось бы», — мрачно произнес Скалди.

— Ты такой радикал? — слегка насмешливо поинтересовался олдермен, — А ты готов расстреливать школьных учителей, редакторов газет, и сотрудников гуманитарных благотворительных миссий? По глазам вижу: не готов. Значит, этот путь не для нас.

Орквард посмотрел на дно опустевшей кружки и растерянно почесал шевелюру.

— Вот, дьявол… А какой путь для нас?

— Не торопись, Гисли. Сначала — предпосылки, а потом — решения. Главная проблема благополучного общества западного образца состоит в том, что его граждане готовы терпеть оскорбления и выполнять абсурдные требования до тех пор, пока им тепло, безопасно, сытно, и они убеждены, что так будет завтра, и через год, и через 10 лет. Гражданин Евросоюза смотрит на соседние регионы: Азиопу и Северную Африку, наблюдает там ужасы нищеты и гражданской войны, и думает: «ну, на фиг, я лучше потерплю подонков и жуликов в правительстве, заплачу налоги на прокорм наглых исламских мигрантов, и соглашусь на слежку за собой со стороны спецслужб, и со стороны страховых и банковских чиновников». Он стерпит это, потому что боится получить то страшное, что он видит в соседних регионах 3-го мира.

— А вот Кортвуд, — вмешалась Норэна, — …Говорит: кто готов променять свободу на безопасность, тот не будет иметь ни свободы, ни безопасности.

— Это сказал президент Франклин, — уточнил Хеймдал, — А ты будешь замечательным другом, если притащишь Гисли и Скалди еще по кружке эля, и что-нибудь себе.

— ОК, — согласилась она, — Только, подожди рассказывать дальше. Я быстро…

Хелги Сонстром сосредоточенно потерла виски, и спросила:

— Хеймдал, а я не ошибусь, если скажу, что ваша партия получила большинство в фолкентинге только потому, что гренландцы заметили: субсидии из ЕС начинают постепенно иссякать? Люди отдали вам свои голоса из страха перед ближайшим будущим, которое вдруг стало выглядеть очень несимпатично. Я права?

— Примерно так, — подтвердил он, — Дело не только в том, что субсидии из ЕС стали уменьшаться. Такое бывало и раньше. Дело в том, что на этот раз Евросоюз не в экономическом кризисе, а в системном, из которого один выход: на кладбище. И возвращения высоких евро-субсидий уже не будет. А, с другой стороны, появились альтернативные потенциальные партнеры, которые пока значительно беднее, чем Евросоюз, но они быстро усиливаются, а Евросоюз — слабеет… Как у нас говорят в подобных случаях: хочешь ехать дальше — ищи новую собачью упряжку.

Вернулась Норэна, и поставила на стол две кружки пива, чашку какао, и спросила:

— Что там про собачью упряжку?

— Аллегория, — пояснил олдермен, — Это значит: гренландцам теперь надо шевелить мозгами, чтобы выбирать правильное направление и двигаться в сторону большего благополучия. А задача нашей фракции: делать так, чтобы евро-христианство с его догматами, каждый раз оказывалось в самой неудачной позиции. Знаешь, в какой?

— Между голодным ртом и куском мяса, — мгновенно ответила девчонка.

— Совершенно верно. Тут у нас на руках все козыри. Евро-христианство построено на принципе: «духовные ценности важнее, чем материального благополучия». Мы каждый раз ставим их в такие условия, что они предлагают гражданам претерпеть материальные лишения, ради каких-то фантомов. Граждане начинают обоснованно воспринимать евро-христиан, как врагов, и поступать с ними соответственно. Сначала, их прокатили на выборах, а потом начали выдавливать их на обочину социальной жизни. Сегодня было ведро дерьма. Завтра будет что-нибудь посерьезнее. А послезавтра нашим оппонентам придется выбирать: или отказаться от евро-христианства в пользу простого, по-своему здорового, безыдейного фермерского консерватизма, или уносить ноги из Гренландии.

— Но вы уже победили! — воскликнула Хелги, — Зачем эта травля инакомыслящих!?

Олдермен неандертальцев поднял правую руку и покачал указательным пальцем из стороны в сторону, как маятником метронома.

— Они не инакомыслящие. Они вообще не мыслящие. Они социальные кретины. Это сказала ты, а не я. А кретинизм — это патология. Ее надо сводить под корень, чтобы исключить рецидивы в будущем.

— Значит, — грустно заключила Хелги, — вы делаете то же самое, что и отцы-основатели Меганезии. Только те отрубили хвост собаке одним ударом, а вы режете этот хвост по частям, да еще руками общественности. Как славно быть ни в чем не виноватым!

— Вина, — спокойно сказал Хеймдал, — это просто социальный ярлык. Общество всегда приклеивает его на лоб побежденному. А победитель не виноват никогда. Ты можешь считать, что это несправедливо, но это объективный факт социологии.

Хелги обмакнула палец в эль и нарисовала на столе печальный смайлик.

— Долой вину, долой мораль, долой общечеловеческие ценности, так?

— Ты только что вернула меня к Заурману! — весело объявил олдермен, — К нему и к его чудесным общечеловеческим ценностям, главная из которых состоит в том, что НТР эквивалентна библейскому Сатане, и враждебна человеческому роду. Долой генетику, долой кибернетику, долой квантовую механику и ядерную физику, так?

— О, черт! С чего ты взял, что НТР враждебна общечеловеческим ценностям?

— Не я, а Заурман, — поправил он, — Выгоду Заурману и его компании, могут принести только те общечеловеческие ценности, которым враждебна НТР, и ради которых надо запрещать НТР на стадии технологий, или даже на стадии фундаментальных теорий. Помнишь, я начал с умного парня, который занимается квантовой хромодинамикой в Женеве? Заурман пришел к нему, и запретил этим заниматься. А на следующий день к парню пришел агент Смит из Массачусетса, и сказал «Хелло, доктор Такой-то! У вас проблемы с этими святошами из Научно-Этического Совета? Я сочувствую и я готов гарантировать, что если вы переедете в наш Технологический институт, то никто не посмеет приблизиться к вам со своей дурацкой этикой! С 22 ноября прошлого года в Соединенных Штатах действует «Билль о регулировании». Он распространяет закон Шермана «О сговорах по ограничению развития промышленности» на такие случаи. Советника «научной этики» у нас арестует FBI по обвинению в государственной измене, если он гражданин США, или в шпионаже и диверсии, если он иностранец».

— Это действительно так? — недоверчиво спросила Хелги.

Хеймдал медленно, многозначительно кивнул.

— Это действительно так. Конечно, этот билль применяют не всегда и не ко всем, но за попытку тормозить исследования, связанные с национальной безопасностью, билль применят на всю катушку… На катушку электрического стула. Есть такой смешной обычай в США: зажаривать людей электрическим током… О! Я чуть не забыл! После успешной беседы с доктором Таким-то, агент Смит тайно встретится с Заурманом, и вручит ему пачку зеленых общечеловеческих ценностей, в знак большой и толстой признательности правительства США за морализацию науки в Евросоюзе.

— Этого не может быть! — прошептала Хелги.

— Этого не может НЕ быть, — поправил Хеймдал, — Такие услуги всегда оплачиваются чрезвычайно щедро. Правда, через несколько лет Заурман может погибнуть в какой-нибудь автокатастрофе. Янки — мастера на такие фокусы. Но это уже…

Окончание фразы олдермена утонуло в очередном всплеске шума тусовки, которая продолжалась на заснеженном футбольном поле. Там появилась Кари Лейв (уже не в пиктобикини, а в ярко-зеленом пуховике с рыжим профилем мифологизированного неандертальца). На огромном воздушном экране, транслирующем видео с Тероа, из дансинга мамаши Джимбо, параллельно возникла Келли Клай в шортах и майке тоже зеленого цвета и с тем же рыжим изображением.

— Hello again! — крикнула Келли, — Сейчас мы вместе с Кари споем песню про «Monkey trial». Про тот «Обезьяний процесс», который устроили библейские фанатики против Джона Скоупса, парня из Теннеси, который в 1925 году отказался исполнять закон о запрете на теорию эволюции жизни и человека. Этот процесс не завершен. Он будет продолжаться, пока на планете есть субъекты, которые хотят запретить нам жить в соответствии с нашими желаниями, и пользоваться достижениями науки. Видите ли, в особых книжках: библии и коране написано, что человек не произошел от обезьяны, а сделан бедуинским богом из грязи, и должен копаться в этой грязи пока не сдохнет. В прошлом году я и Санди тоже оказались в центре обезьяньего процесса. Вы знаете эту историю. Я рассказывала, и в прессе все это тоже есть…

Публика загудела в подтверждение того, что история известна.

— …И, — продолжала Келли, — До меня дошло, что с людьми, готовыми забить камнями любого, кто не хочет жить по их особым книжкам, компромиссы невозможны. Только обезьяний процесс, и никаких переговоров!

— Обезьяний процесс! — крикнула Кари Лейв, — О-хо! Дайте ритм!

Хелги вздохнула, посмотрела на Скалди и поинтересовалась:

— Тебе нравятся революционные песни латиноамериканского типа? Эти откровенные призывы взять ружья и перестрелять оппонентов ко всем чертям, чтобы не возиться с поисками компромиссов?

— Это поп-арт, а не трактат по научной политологии, — заметил он.

— Отговорка, — сказала Хелги, — Мир это текст. Если люди сто раз спели хором какие-то слова, то на сто первый раз они могут хором сделать именно это. Взять, и стрельнуть.

— В кого? — весело спросил Хеймдал, — В своего соседа, с которым по вечерам пьют в кабаке эль? Хелги, у нас очень большая и очень малонаселенная страна. Для нас такие песни, в политическом смысле не революционные, а национально-освободительные.

— И от кого вы национально освобождаетесь? — с иронией, спросила она.

— Интересный вопрос, — сказал он, — Но от кого-то мы точно освобождаемся. Год назад у нас были исламские мигранты, общеевропейские нормы лицензирования, и запреты на якобы опасные промышленные и биомедицинские технологии. При этом у нас не было продуктивного экономического развития. Теперь, после ряда очень жестких скандалов, ситуация поворачивается наоборот. Значит, видимо, что мы от кого-то освобождаемся.

— Или от чего-то, — добавил Орквард, — А, кстати, почему песенка в папуасском стиле? Я ничего не имею против папуасского basic-english, мне просто интересно.

Хеймдал допил свой эль, фыркнул и пожал плечами.

— Наверное, они тоже национально освобождаются. У них в прошедшем сентябре был прогрессивный военный переворот, а недавно они освободили запад своего острова.

— Обычно, такие песенки пишутся до события, а не после, — заметила Хелги, — или, они намерены освободить что-то еще? Побороться за свое национальное освобождение во всех морях и на всех континентах как это принято у янки и у меганезийцев? И, кстати, странное дело: у вас тут тоже милитаризация.

— Это в смысле, что адмирал вынес ведро с дерьмом? — съехидничал Орквард.

— Нет, это в смысле, что в зале вообще было немало военных. Я нидерландка, так что немного разбираюсь в кораблях, и вижу, что корабль, который стоит тут в гавани, это модерновый океанский катер-рейдер. На борту катера написано: 009 «Fenrir». Через столик от нас сидят два парня, Один из них в униформе и с нашивкой на рукаве: 004 «Njord». Видимо, где-то есть и 001, и 005, и 008, а может быть, и 010. Так?

— Так, — согласился Хеймдал, — А почему бы нам не иметь нормальный военный флот?

— А почему он вдруг понадобился? — парировала она, — Ясно, что не для парадов или народных гуляний, а для дела. Вот, мне и интересно: для какого?

— Международные отношения, — сказал олдермен, — устроены так, что вес в них имеет только та страна, которая владеет военной силой. Не мы это придумали…

— Какие проблемы, фрекен…? — произнес хрипловатый голос почти над ухом Хелги.

— О, черт! — выдохнула она.

Около нее, улыбаясь, стояли оба парня, на которых она обратила внимание. Один в гражданском (джинсы и свитер) был совсем юный европеец, лет 15. Второй, в форме мичмана ВМФ Гренландии, атлетически сложенный африканец лет 20.

— Никаких проблем, парни, — ответил Скалди, — Моя подруга интересуется нашими кораблями, и прочла твою нашивку, мичман.

— Меня зовут Хелги Сонстром, я журналист из Нидерландов, — добавила она, — и мне интересно: против кого Гренландия собирается воевать на море?

— Падайте сюда, ребята, — добавил Орквард, — Я поставлю вам выпивку.

— Не хулигань, Гисли, — строго сказал Хеймдал, — парни при исполнении.

— Я при исполнении, да, — уточнил африканец, — меня зовут Намангоканера-Ке, но для друзей просто Манго. А это Отто Хаземан из Германии, я его сопровождаю.

— …Чтобы меня не съел белый медведь или морж, — улыбнувшись, добавил европеец.

— Моржи не едят людей, — сообщила ему Норэна.

— Правда? Ну, клево! Манго, если увидишь моржа, не стреляй в него, ладно?

Норэна кивнула в знак поддержки, и добавила специально для африканца.

— Морж это вроде вашего бегемота, только морской.

— Я их уже видел, — сообщил он, — Да, те же бегемоты, только с ластами.

— Так, пьяницы, — произнес Хеймдал, взглянув на часы, — Уже почти два часа ночи, а я обещал семье, что приеду сразу после круглого стола.

— Сам ты пьяница, — вежливо ответил Орквард пожимая ему руку.

…После ухода олдермена, Турсен и Орквард все-таки, поставили новым знакомым выпивку, правда, в виде допускаемого регламентом ВМФ «ультралегкого флипа», по крепости примерно равного кефиру. Выпивка, как известно, располагает к историям.

21 год назад в Южно-Центральном Конго-Заире, в зулусском поселке Индуу, в почти нищей семье, происходящей, однако, из военной аристократии, родился 5-й по счету ребенок, здоровый мальчишка. Он получил длинное имя, которое, впрочем, все стали сокращать до удобного «Манго». Государство Конго-Заир трещало по швам и, вскоре зулусский вождь Амаба Ка Тумери, потомок Чаки Сензангакона, объявил себя инкоси (королем), а своей столицей сделал Тейжери. Именно туда пошел Манго наниматься в армию, едва ему исполнилось 14 лет. По семейной традиции, к этому возрасту он умел обращаться с ножом, ассегаем, охотничьим ружьем и штурмовой винтовкой.

В середине прошлого года, во время сражения за Линге в верховьях Замбези, Манго получил второй Серебряный Щит Зулу, и принц Озогаи, сын короля Тумери, спросил: «Намангоканера-Ке, у тебя есть мечта?». Манго ответил: «У меня есть мечта, о интуни. Хотелось бы мне попробовать себя в морском сражении. А у нас нет моря. Плохо, да». Интуни, принц, задумался, и сказал: «У нас нет моря. Но твоя мечта может сбыться в другой стране. А когда у нас будет выход к морю, я пошлю бойцов учиться у тебя».

Манго эмигрировал в Гренландию, завербовался в ВМФ и, после 50-дневных курсов военного моряка, был распределен на катер-рейдер 004 «Njord» командиром звена палубных стрелков. За время осенне-зимней кампании, Манго получил четыре знака отличия: один — за отвагу при спасательной операции на море, еще три — за грамотные действия на 8-й тресковой войне. Именно Манго принадлежала идея расстрелять из снайперских автоматов антенны радара патрульного корвета ВМФ Ирландии, который прикрывал «свои» рыболовные траулеры, вошедшие в 200-мильную экономическую акваторию Гренландии… В общем, Манго оказался хорошей находкой для флота.

16 лет назад, престарелый Матиас Хаземан, жуткий зануда и успешный бизнесмен, владелец фирмы «Gelion, GmbH», (фото-сенсоры и фотоэлектрические конвертеры), женился на 25-летней домработнице Еве-Розе. Матиас хотел получить две вещи: красивую женщину для того занятия, которое ему казалось сексом, и наследника для фирмы. Ева-Роза хотела получить тоже две вещи: деньги и статус жены бизнесмена, которого часто приглашают на светские банкеты. Родившийся сын, Отто Хаземан интересовал зануду Матиаса только фактом своего существования (фирма достанется потомку, а не кому-то там!). Еве-Розе ребенок был совершенно ни к чему (обуза, отвлекавшая от того, ради чего она вышла замуж!). Но, разумеется, ради приличия и принципов, следовало устроить жизнь сына на высшем уровне. Для этого и созданы элитные закрытые школы-пансионы, куда богатые, но психически неполноценные родители могут спихнуть своих детей. Общество дальновидно позаботилось…

Как только Отто исполнилось 6 лет, Матиас и Ева-Роза, радостно передали его в руки опытных педагогов католической Школы-Пансиона «St. Jorgen», Бремен. Потянулись годы того, что называется «правильным воспитанием мальчика в строгости и верности традициям»… Никто из педагогов не произносил публично за воротами школы слово «побои», или даже «телесные наказания» (Что вы,! У нас в Германии этого давно нет!). Однако это было. Более того, именно на этом строилась вся система (Вы же не хотите, чтобы ребенок был неблагодарным, невоспитанным зверенышем? Надо применять проверенные средства — режим и… То, о чем не принято говорить вслух)… Побои применялись не сильные, и не частые. Доза была ровно такая, чтобы поддерживать обстановку постоянной подавленности и унижения, чтобы приучить воспитанников бездумно подчиняться любым, даже совершенно нелепым требованиям начальства. Общество готовило детей к взрослой жизни в свободной демократической стране…

Мысль о побеге возникла у Отто в 13 лет, когда он, готовясь к сочинению по древней истории, прочел на одном из сайтов, что примерно таким способом в древнем Риме воспитывали рабов. Тем не менее, продвинутые рабы, своим мнимым послушанием и пассивностью обманывали бдительность добрых воспитателей и, выбрав подходящий момент, бежали. Отто решил, что будет продвинутым рабом. Методы Древнего Рима оказались очень кстати. Вот они, «вечные истины на вечной латыни».

За следующие два года, Отто приобрел среди педагогов школы репутацию робкого, послушного, старательного, и слегка туповатого юноши. От него не ждали никаких сюрпризов. А он, в ходе неразберихи традиционного карнавала в середине февраля, добрался на поезде до Эмдена, и обратился в конспиративное агентство гренландской программы «Neanderthal Shelter». А затем была неделя ожидания, и ночной выход из порта на маленьком сейнере, с последующим переходом на борт катера-рейдера ВМФ Гренландии 004 «Njord», в нейтральных водах Северного моря…

Здесь Манго вклинился в рассказ Отто, похлопав его по плечу и сообщив.

— …Сегодня я его охраняю, на всякий случай. Так кэп приказал, да!

— Не свисти, — возразил Отто, — ты сам вызвался, чтобы посмотреть на Кари Лейв.

— Я вызвался, да. Но кэп согласился и мне приказал. Потому, что ты очень ценный.

— Не я, а контрольный пакет фирмы «Gelion», — уточнил мальчишка.

— Да. Контрольный пакет ценный. А ты мне друг. Без тебя я бы хер сдал экзамен по математике и механике в спец-колледж. А теперь я учусь на офицера! Уауа!

Эта часть разговора происходила уже в салоне маленького самолета «авиа-пони», летящего из Нуука в Кюджаллек. Скалди, Хелги, Орквард, Норэна, Манго и Отто обеспечили заполнение половины всех пассажирских мест. Вторая полудюжина пассажиров не участвовала в разговоре, если не считать участием здоровый храп. Близилось условное утро (условное, поскольку реальный восход солнца предстоял несколько ближе к полудню). В какой-то момент Хелги вспомнила свой вопрос, на который так и не получила вразумительного ответа.

— Манго, а как ты думаешь, против кого вооружается Гренландия?

— У… — задумчиво произнес зулус, — Это дело темное. На большой войне, бывает по-всякому. Я так думаю: мы будем воевать против тех, против кого выгодно, и против исламистов, они мешают. Против Европы — как получится. Против Канады — точно не будем, мы союзники. А против янки если и будем, то чуть-чуть, если они у нас в зоне будут ловить палтуса. А можно против кого-то повоевать за янки, если они заплатят.

— Ты сказал: на большой войне? — переспросила Хелги.

— Да, — Манго кивнул, — На большой войне, которая началась в этом году.

— Ты думаешь, это новая мировая война? — уточнил Орквард.

— Не знаю, — зулус пожал плечами, — Есть специальные ученые, историки. Они потом напишут в книжке, мировая это была война, или нет.

— На войне, — вмешалась Норэна, — главное дело: что-нибудь отхарить, пока все заняты. Например, пару Азорских островов, Корву и Флориш, которые поближе к нам.

Орквард поднял брови и выпятил нижнюю губу.

— Ты решила стать военным экспертом?

— Нет. Но я болтала в кафе с пилотами-меганезийцами. Они всегда что-то харят, если война. И они сказали: португальцы не пойдут воевать, если отобрать у них только два самых северо-западных Азорских острова, а остальные семь островов оставить.

— Они тоже считают, что началась мировая война? — поинтересовался Отто.

— Да, — сообщила девчонка, — Но у нас тут тихо. Это хорошо, правда?

— Угу, — он кивнул и немного нерешительно спросил, — А что ты делаешь вечером?

— Ну… — Норэна покрутила ладошкой в воздухе, — …Я про это еще не думала.

— Тогда что, если пойти в кафе? — предложил он.

— В «Javladrakkar», — сказала она, — Там всегда можно упасть кому-нибудь на хвост.

— У меня есть кое-какие карманные деньги, — заметил Отто.

— ОК. Сегодня поужинаем на твои деньги, а завтра упадем кому-нибудь на хвост.

Через 2 часа. Кюджаллек-дистрикт, Уумуит.

— О могучий и свободный ярл Уумуит-фиорда! — произнес хриплый, словно пропитый голос комп-секретаря, — За время твоего длительного и славного заморского похода поступило 78 звонков и 997 писем, 940 из которых удалены, как спам…

— Ясно, — перебил Скалди, — Сейчас приготовь большую ванну для меня и моей дамы.

— Будет сделано приблизительно через 6 минут 48 секунд, о могучий и свободный ярл Уумуит-фиорда, — меланхолично ответил комп-секретарь, и замолк.

— Почему он у тебя говорит так длинно? — спросила Хелги.

— Потому, что я его так запрограммировал.

— Это понятно. А почему ты его так запрограммировал?

— Потому, что дома не надо суетиться, а это многословие настраивает на спокойный, размеренный лад, — объяснил Скалди, распихивая по разным отделениям огромного холодильника бананы, яблоки, ананасы, грейпфруты и какие-то более экзотические фрукты, а также картошку, бекон, яйца, и тушки каких-то бройлеров-переростков… Короче говоря, все то, что было только что куплено на мини-маркете Уумуит-квер.

Хелги почесала в затылке, наблюдая эту процедуру, и спросила:

— Слушай, мне показалось, или все это зверски дешево?

— Это просто нормальная цена, — ответил он, — В прошлом году наше неандертальское правительство разрешило океанийцам построить в Ангмагсалике, на юго-восточном берегу, аэрокосмическую базу. Теперь они таскают к нам свои дешевые продукты на дирижаблях — карго-дронах. Эти штуки долетают от Микронезии до Гренландии за 60 часов, притаскивают по полтораста тонн, и цена перевозки просто смешная.

— И в результате был скандал с отказом от поставок из Евросоюза? — уточнила Хелги.

— Скандал был в результате того, — сказал Скалди, — что Евросоюз впихивал нам свои ужасно дорогие продукты, делая вид, что это гуманитарная помощь. Но какая это, к свиньям собачьим, помощь, если они учитывали все эти суммы во взаиморасчетах за пользование нашими морскими и территориальными ресурсами? Конечно, субъектам, которые делают политику в Евросоюзе не нравиться платить реальную цену за вылов нашей трески и палтуса, и за добычу полезных ископаемых на нашем шельфе, но эти субъекты нам не друзья и не родственники. Пусть платят или убираются. Янки, кстати, ведут себя честнее. Они платят и за квоты на рыбу, и за свою авиабазу Канаак-Туле. А с канадцами и с океанийцами у нас совместный бизнес. Янки предлагали нам бешеные деньги, если мы откажемся пускать сюда океанийцев, но…

— …Но вы предпочли не продаваться янки с потрохами, — договорила она.

— Точно! Какая ты умная! Кроме того, нам нравится мини-маркеты, на которых есть дешевые свежие фрукты, еще позавчера бегавшие в огороде на Экваторе.

Хелги легонько ткнула его пальцем в живот.

— Я тебе открою страшную тайну: фрукты не бегают по огороду.

— Неужели? — удивился он, — А я-то думал: почему у них нет лапок.

— Вот, потому и нет, — сказала она, — Или, точнее, потому и не бегают, что нет лапок. Слушай, а что у вас за бизнес с океанийцами?

— Робототехника, — ответил Скалди, — плюс, трансполярная авиация, плюс космос. Но космос это уже с участием канадцев. Хотя, в трансполярной авиации тоже много кто участвует. Есть даже геополитический термин: «Страны трансполярного тракта».

— Хм… — произнесла Хелги, — Значит, видимо, есть еще и военное сотрудничество?

— Конечно, есть. У нас без этого никак. Даже за треску и палтуса воюем. Правда, без членовредительства, а более-менее гуманно. Манго рассказывал в общих чертах. За арктическую нефть может получиться жестче. Арктика вообще жесткий регион.

— О могучий и свободный ярл Уумуит-фиорда! — вмешался комп-секретарь, — ванна для тебя и твоей дамы готова.

— Отлично, — сказал Скалди, — Вот что, Хелги, я тут немного разгребу бардак, который я оставил перед отъездом, и по диагонали просмотрю почту. А ты иди вот в эту желтую дверь. Там ванна и все такое. Начинай отмокать, а я скоро буду. Там, кстати, есть экран. Канал по умолчанию: «Greenland Splash TV». Приколы, новости, все такое…

Ванна представляла собой чан из тусклого металла, больше двух метров в диаметре, наполненный водой при температуре, переходной от теплой к горячей. В помещении пахло можжевельником. Сушеные связки этого растения лежали на полке на стене, а экран на другой стене был наклонен так, чтобы удобно было смотреть, лежа в чане.

«Черт! Забавно!», — вслух произнесла Хелги, разделась, аккуратно сложила одежду на пустую полку под связками можжевельника и осторожно погрузилась в воду. Через полминуты, вода уже перестала казаться горячей, и Хелги, устроившись поудобнее, переключила внимание на экран. Еще через полминуты она поняла, что «Splash» это авторский канал Кари Лейв. Секс-символ Гренландии умела быть и телеведущей…

Скалди, бросив толстый теплый халат на полку, с урчанием погрузился в чан.

— Уф! Извини, что задержался. Ну, как тебе моя ванна?

— Потрясающая штука! Где ты такую купил?

— Я ее нашел! — гордо произнес Скалди, — В прошлой жизни эта штука была головным обтекателем американской ракеты «Taurus». Ты бы видела, как я буксировал ее за тоббоганом. Просто Илиада и Одиссея. Я чуть не сжег движок. Но я сделал это!

— Теперь постучи себя кулаками в грудь, — посоветовала Хелги.

Он гулко постучал, а потом поинтересовался:

— Ну, как? Годится?

— То, что надо, — она кивнула, — Понимаешь, по TV сравнивали человека и бонобо по комплексу качеств, и я решила посмотреть… В общем, ты мне больше нравишься.

— Тогда я счастлив! А при чем там наш рейдер? Он что, захватил бонобо в плен?

— Наш рейдер? — переспросила Хелги… — А, это идет следующий сюжет. Что-то в детективном жанре на фоне океана… Черт! Черт! Он в точности, как 009 «Fenrir», который ночью стоял в гавани Нуука. С него еще светил прожектор.

— Да, — Скалди кивнул, — Но это 007 «Nidhegg». Они все одинаковые в этой серии.

— Давай, все-таки, послушаем? — предложила Хелги.

Хелги плеснула водой в задумавшегося Скалди.

— Эй, ты что, медитируешь?

— Нет, я наблюдаю за одной очень красивой женщиной. Знаешь, когда она смотрит новости по TV, у нее такое выразительное лицо…

— Ты сам мне посоветовал этот канал, — напомнила она, — Между прочем, необычайно познавательно! Я столько узнала о гренландских пиратах…

— О каких еще пиратах?! Наши ребята действовали законно. Исландцы подтвердили.

— Угу, — Хелги кивнула, — Не иначе, как им перепал стакан алмазов из того ведра.

— Не придирайся, — сказал Скалди, — Это война, а, как со свойственной тинэйджерам прямотой, выразилась Норэна: на войне главное, что-нибудь отхарить.

— Норэна… — задумчиво отозвалась Хелги, — Симпатичная девчонка, но странная.

— Нормальная гренландская девчонка, — сладко потягиваясь, возразил он, — Кстати, ее полное имя: Норэна Анна-Мария-Магдалина Кииклик. Ее мама, крещеная эскимоска, поэтому первое имя в честь духа белой медведицы, это хороший тотем, а дальше три имени в честь христианских женских духов их библии.

— В честь кого-кого из библии? — удивленно переспросила нидерландка.

— Духов, кого же еще? Не делай большие глаза, все элементарно. Когда здесь еще был разгул лютеранского миссионерства, попы убеждали наших эскимосов креститься, рассказывая, что в этом случае библейские духи будут помогать во всяких делах. Ну, конечно, мамы-эскимоски стали давать своим детям по три-четыре-пять имен, чтобы приманить побольше духов-помощников. А хочешь, завтра метнемся в Уунарток, на геотермальные пруды, и я тебя познакомлю с парнем по имени Атаксак Иисус Матти Марк Лука Иоанн Нууйалик? Он главный инженер-энергетик локальной коммуны. А потом, надо бы показать тебе залив Диско. Там айсберги, красота, и пять городков на берегах. Все пять совершенно разные. В общем, туда надо ехать на неделю. Там есть неплохие мини-отели, или можно подбить на это дело Гисли Оркварда, у него очень реальный морской катер с камбузом, горячим душем и кубриком на четверых.

— Э… — произнесла она, — Знаешь, мне когда-то надо возвращаться в Гаагу.

— Когда и если тебе будет действительно надо ехать в Гаагу… — произнес Скалди и погладил ее по бедру, — …мы, конечно, обсудим эту тему. Но не сейчас, правда?

— Да, — согласилась она, — Конечно, не сейчас.

47

Флайка-тандем «Vitiare-kamikaze», похожая на четырехкрылую четырехметровую торпеду, издавая пропеллером звук, более характерный для газонокосилки, чем для пилотируемого самолета, прошла над горловиной пролива между Футуна и Алофи. Дальше — мягкий сброс высоты, короткое глиссирование, и торпеда, на остаточной инерции, выползла на мокрый песок пологого пляжа, прилегающего к ферме.

Микеле покачал головой и подошел к флайке ровно в тот момент, когда прозрачная полусфера колпака кабины отлетела в сторону от сильного толчка изнутри.

— Тебя обидели? — спросил он.

— Пошло все в жопу, — ответила майор Хок, уперлась руками в борта с двух сторон, вылезла из кабины и уселась на фюзеляж, — Дай сигарету, а?

Микеле прикурил две сигареты и протянул одну ей. Она кивнула, сделала затяжку и выжидательно посмотрела на него.

— Ты не спрашиваешь, что случилось?

— Нет, Чубби, хорошая моя. Я уже спросил, и ты мне уже ответила.

— Я выгляжу зареванной маленькой дурой, верно?

— Ты выглядишь женщиной, которую я люблю, — ответил он.

— Знаешь, как я хочу все тебе рассказать? — спросила она.

— Но ведь не расскажешь, — ответил Микеле, — Так что, просто выбрось это из головы, сними эту чертову униформу, и я накормлю тебя ужином. Будет овощной экспромт на углях и какао, сваренный в котелке над костром. Я бы сделал все по-человечески, на кухне, но я соскучился, и не смогу от тебя далеко отойти. Я сделаю первобытный очаг прямо тут, буду готовить, и смотреть, какая ты красивая.

Майор Хок медленно расстегнула липучки на комбинезоне.

— Нас отстранили. Райвена, Журо и меня. Верховный суд. Это очень хреново.

— Из-за чего? — спросил Микеле, складывая маленький открытый очаг из камней.

— Судьи считают, что мы планомерно инициировали ряд военных конфликтов.

— Боюсь, что с их точки зрения это так и выглядит, — заметил он, — Этот цирк вокруг необитаемых островов около Рапа-Нуи и странная битва с галапагоскими пиратами, завершившаяся тем, что Чили и Бразилия откусили треть Перу…

— Это, как раз, ерунда, — сказала Чубби, — В конфликте на Рапа-Нуи не погиб ни один человек и красиво возникли два международных культурных центра: Сала-и-Гомес и Тангата-Ману. Это образцовая операция… Конфликт в Перу. Бразильцы вышли бы к Тихому океану так или иначе. Этого требует логика их развития. Если бы не наша спецоперация, они бы отутюжили Перу штурмовой авиацией, расстреляли перуанские порты с крейсеров и прошли бы по стране бронетехникой, не считаясь с издержками.

— Тем не менее, погибло около семисот человек, — заметил он.

— Погибло девятнадцать мирных жителей, — возразила она, — Все остальное — потери бандформирований. Мы представили показания очевидцев. Конечно, девятнадцать человек — это тоже трагедия, но существует термин «уровень ниже бытовых потерь среднего мирного дня». Это значит — меньше, чем в ДТП и бытовых авариях.

— Суд согласился, что так можно делать? — удивился Микеле.

— Суд согласился, что это лучше, чем война с числом жертв порядка десяти тысяч. Мы направили объективно неизбежную войну по самому гуманному из возможных путей.

— Гм… А, кстати, зачем мы вообще туда полезли? Не из-за гуманизма же.

— Ну, во-первых, официально, нас там не было. А во-вторых, Бразилия и Чили сделали крупные взносы в наши соц-фонды, и заключили с рядом меганезийских партнерств контракты на еще более крупные суммы, часть из которых тоже пошла в соц-фонды.

— Тогда я не понимаю, за что вас отстранили, заметил он.

Окончательно освободившись от одежды, Чубби села на корточки около очага и стала греть руки над разгорающимся огнем.

— Я замерзла, — тихо сказала она, — смешно, да? На термометре плюс 26, а я мерзну.

— Хочешь, я принесу плед? — спросил он.

— Не надо. Лучше разожги сильнее огонь. Это сейчас пройдет.

Микеле покачал головой и бросил в очаг охапку сухих триффидных стволов. Пламя взвилось к темнеющему небу. Оранжевые искорки закружились, как светлячки.

— Причина вашего отстранения засекречена?

— Да. На один месяц, одну неделю и один день, как допускает Хартия.

— А дальше?

— Дальше нам дали 11 дней на представление суду полной информации.

— А потом?

— Суд, — коротко ответила она.

— Как год назад, по итогам африканской эпопеи, — со вздохом, произнес он, — ты снова будешь сидеть ночи напролет, собирая доказательства того, что твой шеф не вылез за пределы Хартии, а я буду гладить тебя по умной голове и варить тебе какао… Кстати, можно ставить котелок с какао. Если ты готова пить его с привкусом дыма.

— Я даже готова найти и притащить подходящий клубень ямса, который ты запечешь экспромтом. Только скажи, где растет самый вкусный.

— Четвертая площадка слева, там, где на штоке значок в виде смайлика.

Когда она вернулась, торжественно держа над головой клубень килограммов на пять, Микеле помешивал в котелке жидкость шоколадного цвета. Солнце почти зашло, и пылающий костер с каждой минутой казался все ярче. Чубби потянула носом воздух.

— Мне кажется, или это тот правильный какао, который гибрид с муирапуа?

— Именно так, — он подмигнул, — Дети смылись на Арораэ до завтра, приблизительно до полудня. Следовательно, у нас длинная ночь, плавно переходящая в позднее утро.

— Мне нравится этот тонкий намек, — она потерлась носом о его щеку, — А у тебя завтра много дел, или не очень?

— Ничего такого, что я не мог бы слегка передвинуть, — ответил Микеле.

— Чудесно! У меня нет слов!.. Слушай, а зачем Люси полетела на Арораэ?

— За компанию, наверное. Ты считаешь, что зря?

— Ну, как тебе сказать…?

— Скажи, как есть. До сих пор ты хвалила тамошний молодежный квартет.

— Молодежный — да, но там еще Штаубе….

Микеле аккуратно разлил какао в полукруглые глиняные чашечки.

— А что Штаубе? Ты, вроде бы, говорила, что он очень конформен, и ведет себя как правильный канак, поскольку от него этого ждут. При этом, он талантливый авиа-инженер, и умеет хорошо объяснять. Почему бы детям с ним не общаться?

— Все так, — согласилась Чубби, — Просто момент сложный. Понимаешь, из-за нашего отстранения от работы многие процессы оказались вне контроля.

— Я понимаю, что тебя это беспокоит, — сказал Микеле, — Но при чем тут Штаубе?

Чубби сделала первый глоточек и зажмурилась от удовольствия.

— Милый, мне очень не хочется сейчас говорить об этом… Такой чудесный вечер…

— Тогда и не говори. Выбрось это из головы.

— Нет, давай я все-таки скажу, а потом уж выброшу, ладно?

— Ладно, — согласился он, — Но только чтоб потом обязательно выбросить.

— Да… Так вот, Штаубе не терял связи с Африкой и с Чоро Ндунти. Чоро, видимо, уже знает, что нас троих отстранили от работы. Для него начался праздник непослушания. Представляешь, сколько фокусов он успеет сделать, пока за ним не присматривают?

— Но в INDEMI же не только вы трое, — заметил Микеле.

— Верно. Но только мы трое знаем, на что способен этот фигурант.

Микеле громко фыркнул и начал раскапывать лопаткой уже образовавшиеся угольки, чтобы устроить ямку для запекания клубня ямса.

— Может, он на многое способен, любовь моя, но не на такую глупость, о которой ты сейчас очень громко подумала.

— И о какой же глупости со стороны Ндунти я так громко подумала?

— О попытке попытаться причинить вред нашим детям, — пояснил агроинженер.

— А что ему помешает? — спросила она, — Между прочим, у Чоро на меня зуб.

— Во-первых, — наставительно произнес Микеле, — если даже и так, то он не решится обидеть ближайшую родственницу дока Мак Лоу.

— Что-что?

— Любимая, ты не в курсе. По обычаю tiki, наша Флер сводная сестра обеих жен дока, поскольку она возилась с его детьми в его fare в первые дни после их рождения. Надо знать обычаи, это важно. А док Мак Лоу в Транс-Экваториальной Африке второй по значимости персонаж пантеона, после Йемайи, матери всего живого. Ну, а во-вторых, Ндунти прекрасно к тебе относится. Никаких зубов и иных режущих предметов.

— На чем основано это предположение? — спросила Чубби.

— Он сам говорил при встрече. Хотя я и не работаю в вашей шпионской лавочке, но достаточно разбираюсь в людях, чтобы в простом случае понять, врут мне или нет.

— Ты встречался с Чоро Ндунти?!

Агроинженер утвердительно кивнул и начал закапывать клубень в угли.

— Joder! — воскликнула Чубби, — Как это было и почему я впервые об этом слышу?

— В конце осени, на интернациональной выставке малых агротехнических машин в Морондава, это на Мадагаскаре. Ты впервые это слышишь потому, что ты была в Австралии и разбиралась с каким-то микробным скандалом, а детей я отправил на Никаупара, отдохнуть у того самого дока Мак Лоу, потому что они очень просили.

— Понятно… А что делал Ндунти на этой выставке?

— Видимо, что-то покупал. Мы пересеклись с ним на фуршете. Я встретил там Наллэ Шуанга с женой. Мы выпили по рюмке кампари и поболтали о жизни, а потом они познакомили меня с генералом Ндунти и с дочкой полковника Нгакве, муж которой серьезный бизнесмен в мадагаскарском машиностроении. Хороший парень, кстати.

— И в этой компании перемывали мои бедные косточки? — уточнила Чубби.

— Нет, настолько далеко дело не зашло. Просто мы заговорили о семьях, и Ндунти отозвался о тебе так высоко, что… Жалко, ты не слышала. Это бы подняло тебе настроение. Вообще, он показался мне гораздо более симпатичным, чем тот образ, который сложился под влиянием твоих рассказов.

Майор Хок улыбнулась и пожала плечами.

— Видишь ли, милый, я знаю Чоро не по флейму на фуршетах, а по другим делам.

— Конечно, он не плюшевый зайчик, но к тебе он относится с искренней симпатией.

— Ладно, — Чубби вздохнула, — Попробую успокоиться и довериться твоей интуиции.

— Вот это правильно. А теперь сделай то, что обещала.

— Что именно?

— Выбрось из головы все, что касается работы.

— Уже выбросила. Думаю только о длинной ночи, плавно переходящей в утро.

48

Хаген Клейн посмотрел сначала вниз, а потом — на короткую инструкцию — месседж: «Атолл Арораэ, северный берег лагуны на южном краю, со стороны Рорети-Таун».

Хмыкнул и снова посмотрел вниз. Вот Арораэ. Не столько атолл, сколько длинный остров, пять миль длиной и полмили шириной, и похожий на узкую лодку, идущую курсом норд-вест. Лагуна скорее похожа на полосу моря между рифовым барьером и самим островом, так что северный берег лагуны правильнее было бы назвать южным берегом моту-Рорети… Впрочем, какая разница? Главное — все понятно. Предельно четким движением, Хаген положил свою «сикораку» (вот, привязалось название) в пологое пике к этой узкой полосе воды. Упав с семисот метров до трехсот, он увидел нужный ему пирс: над ним висел яркий оранжевый надувной баллон в виде планера — камикадзе «Ohka» (или в виде флайки «Vitiare» — самой дешевой и одной из самых популярных концептуальных авиеток прошлого года). Продолжая снижаться, Хаген выровнял машину, и выбрал точку касания пирса, а дальше его рефлексы сделали все сами. Торможение в воздухе на последних метрах, короткое глиссирование по воде… Касание при уже выключенном движке, мягкое, как финал кошачьего прыжка.

Парень франко-креол и девушка-маори, одетые в рабочие килты «Ratiair Fare Fabric» (оранжевые с зеленым силуэтом «Ohka»), дружно зааплодировали.

— Классный лэндинг, бро! — сказала девушка, едва он перепрыгнул с крыла на пирс.

— Ты Хаген, верно? — добавил парень и, дождавшись кивка, добавил, — А я Томо.

— Дики, — представилась девушка, — Ты как на счет чашки какао, Хаген?

— Хорошо! А еще лучше, если это будет реальная, большая армейская кружка.

— О! — Томо, многозначительно выпучил глаза, — Правильного канака сразу видно!

— Правильный fare тоже видно сразу, — Хаген улыбнулся и показал рукой в сторону беседки на пирсе, — Вон там, на столике стоят ровно такие кружки, какие надо.

Все трое хором расхохотались. Хорошее начало знакомства…

Хаген сделал первый глоток горячего какао с корицей, достал из кармана сигарету и поинтересовался.

— А что стрелки забили прямо перед закатом? Намечается фартовая тема?

— В точку, хомбре! — подтвердила Дики, — Но все законно.

— Это хорошо, что законно, — он кивнул, — А в чем фарт?

— Фарт традиционный, африканский, — сказал Томо, — Подробнее расскажем, когда все соберутся. Типа, чтобы дважды не повторять. А пока трое наших возятся там (Томо показал рукой в сторону нескольких больших арочных ангаров), и трое ваших еще в воздухе. Они звонили перед твоим лэндингом. Сказали: долетят через четверть часа.

— ОК. Подождем, — согласился Хаген, и прикурил сигарету, — А когда начнется война?

— Ну, ты догадливый! Скоро начнется. Но если подсуетимся, то успеем срубить денег.

— Если ты впишешься в дело, — добавила Дики.

— Если деньги хорошие, а дело законное и по профессии, то почему бы не вписаться. Однако, хотелось бы знать, о чем речь, прежде чем сказать «да» или «нет». Не люблю попадать в непонятное. Такая вот у меня особенность психики.

Томо и Дики переглянулись, Томо коротко кивнул и Дики хлопнула Хагена по плечу.

— Все по-честному, бро. Заказ: фабрика для сборки дешевых шестиместных десантных флаеров малого оперативного радиуса. Производительность сто изделий в день.

— Как быстро? — спросил он.

— Через две недели, — ответила девушка.

— Ну… — он покрутил сигарету между пальцами, быстро считая в уме, — Допустим, мы ориентируемся на учебно-десантный «Delos». Простая, дешевая модель, и как раз на шестерых. KIT-комплекты можно брать у партнерства «Ta-o-Vave», на Тонга, там они совсем дешевые… Качество, правда, говняное, но кое-как летают. А вся фабрика — это один полупромышленный юнит-фиттер. Скорость сборки — из таких KIT-комплектов: четыре — пять изделий в час. Примерно то, что нам и надо.

Томо уважительно кивнул и поинтересовался:

— Юнит-фиттер «Flexembler», прошлогодняя модель фирмы «Taveri» годится?

— Нормально, — сказал Хаген, — Сойдет для сельской местности. Только я вот чего не догоняю: на фиг я вам нужен в этой комбинации? К KIT-комплекту для «Delos» идет готовая программа сборки. Загрузили ее в мозги юнит-фиттеру и погнали. А моя интересная персона вам для этого никаким боком не требуется. Вот такие дела.

Дики повернулась к Томо и подмигнула.

— Он парень, что надо, ага?

— Точно! — подтвердил Томо и снова повернулся к Хагену, — Совет классный, бро, но только не для нашего случая. У нас специальные требования к этим машинкам.

— «Delos» не впишутся по цене в бюджет этой войны? — предположил Хаген.

— Впишутся, — сказала Дики, — Но, есть другие проблемы. Так что, бро, ты нам реально нужен в проекте. И твоя доля будет равная со всеми.

— Доля — долей. Но если это будет вообще какая-то новая модель, то я один не нарисую программу для ее сборки. За несколько дней — точно не нарисую.

— Ты еще не видел эту машинку, — возразила она.

— Не видел. Но, по-любому, флайку собрать — это не птичку из яйца высидеть.

— Ну, у тебя интуиция! — восхищенно воскликнул Томо, — Я ваще обалдеваю!

— А что я сказал-то? — удивился Хаген, — Кстати, вот ребята летят на растопырке.

— Ага, — подтвердила Дики, глянув в небо, — Ну, я пошла звать Герха, Лаго и Рали.

До чего же прикольная штука — жизнь. Когда смотришь вперед — ни фига не ясно, что будет, а когда оглядываешься — наоборот, кажется, что все цепляется одно к другому, вроде звеньев цепочки. Вот я прыгнула с борта «Лексингтона» — и все покатилось. Док Рау, потом Атли и Олан с пластиковым птеродактилем. Мое дилетантское колдовство. Жутковатая практичность оружейного бизнеса, в котором у меня теперь образовалась доля, к которой прилагается тайна. Нехорошая тайна, с одной стороны, а с другой, это захватывает… А все началось 7 февраля, на Раро-Элаусестере, когда Атли, Олан и я баловались с игрушечным птеродактилем, и думали: для чего бы его приспособить.

Сначала я позвонила Рону и Пуме. Они долго расспрашивали, как и что, а потом как ляпнули на счет летающей мины… И готово. У меня контракт с Чимег Синчер, мамой Олан, главной теткой в «Sincher Light Air Cargo». Атли и Олан резко поверили в мою магию, и уговорили поколдовать еще, и придумать: как из маленького птеродактиля сделать большую флайку. А я позвонила папе, про древних птеродактилей. Самые большие птеродактили, оказывается, весили, как лошадка-пони. Говорят, что лошади летать не могут. Ага, щас! Еще как могут! Папа рассказал мне по видеофону во всех подробностях, как у них это получалось. Не у лошадей, конечно, а у птеродактилей.

Откуда папа все это знает? Может, когда-то хотел вывести летающего пони, а потом просто руки не дошли? Надо спросить как-нибудь… Короче, главный фокус больших птеродактилей был в том, что у них крыло было не только на передних лапах, а и на задних. Типа, как перепонка у белки-летяги. И махали они этой фигней попеременно: передние — задние, передние — задние. Получалась, как бы, волна. А на высоте они растопыривались и планировали. В общем, классные звери, жалко, что вымерли.

А Флер и Ежик, которые сидели вместе с папой за столом, как-то подозрительно вцепились в этого птеродактиля. Конечно, я это заметила, потом наползла на них. Рассказывайте, красавцы, что это вам так понадобился птеродактиль? Они сначала темнили, а потом раскололись, что есть реальная тема. И очень кстати, подвернулся Хаген. Профи дизайнер робото-моторики. Сначала казалось, что он нужен только как парень, программирующий роботов, чтобы монтировать эти машины из деталей. Но, когда мы вдевятером собрались на Арораэ, «за круглым столом», Хаген как-то сразу оказался главным. Он не суетился, а все с ходу раскладывал по полочкам…

А я классно придумала пристроиться за столом рядом с ним. Я сижу справа от него, а слева от него — Герхард Штаубе, лидер «Ratiair fare fabric», бывший министр военной авиации страны Шонао, которая в Африке. Про него отдельный разговор. Вообще-то, сейчас мне не до него. Я сейчас незаметно наблюдаю за Хагеном. Он рисует на листе бумаги что-то вроде плана-графика со стрелками и фигурками. Интересно, как у него получаются такие движения. Вот рука была неподвижна — а вот она переместилась и провела ровную-ровную окружность… Потом дугу… Потом нарисовала стрелку. Оп: снова замерла неподвижно. Кого-то, может быть, напрягает эта четкость, а меня — ни капли. Это ведь не что-то механическое, а живое, только необычное и непривычное.

Если представить себе тот бамбуковый пирс у fare Ежика на Олосенга, где они с Флер частенько занимаются сексом, и где я люблю лежать, листая какой-нибудь журнал, а иногда — просто глядя в небо. Допустим, что я лежу пузом кверху и смотрю в небо, а рядом — Хаген. Почему бы и нет? И допустим, что его рука движется… Так, сейчас я прикину, как ей лучше двигаться… Ага… Вот это было бы здорово. Я не очень четко представляю, что я бы стала дальше делать… Наверное, я бы смотрела дальше в небо, пока он бы мне что-нибудь не предложил… Или что-нибудь еще не сделал. В таких ситуациях у людей все само получается — по крайней мере, так говорят…

Ну, вот, блин… Только я размечталась, а тут прервали на самом интересном месте… Ладно, зато, кажется, намечается что-то прикольное. По ходу, покажут прототип…

Штаубе несильно хлопнул ладонями по столу и произнес:

— Я полагаю, что нашим уважаемым партнерам самое время посмотреть прототип машины. Прошу вас коллеги, пройти на мини-полигон.

— Чего ты так официально? — спросил Оскэ.

— Острый приступ еврокультуры, — с иронией ответил тот, — Увидел земляка и…

— Земляк — это Хаген? — поинтересовалась Флер.

Штаубе чуть заметно улыбнулся и утвердительно кивнул.

— Моя мама наполовину германка, дед родом из Баварии, — сообщил Хаген, — Про папу знаю только, что он был красным бомбером, а откуда он родом — мама не говорила.

— А я из Франкфурта, что в Гессене, — сказал Штаубе, — Это соседняя земля с Баварией.

— Гессен это там, где придумали яблочное вино? — спросила Люси.

— Откуда ты знаешь? — удивился тот.

— Папины друзья в Коста-Виола-Нова наливали. Говорят, по гессенскому рецепту.

— Коста-Виола-Нова это где?

— На Хендерсон-Питкерне, три с половиной тысячи миль на east-south-east отсюда.

— Надо же! Я и не думал, что его кто-то делает в Океании. Познакомишь?

— Легко. Хоть прямо сейчас, по интернет.

— Мы с тобой договорились, — Штаубе церемонно пожал ей руку, — Только давай мы отложим это на несколько часов, а сейчас займемся делом.

Жаль, что я не умею говорить торжественные речи. Сейчас это было бы очень кстати. Такая трогательная встреча трансэкваториально-африканской, ново-калабрийской и малайско-новозеландской мафии… Слезы умиления на глазах. Что характерно — все ужасно честные. Все завязали с темным прошлым и, рука об руку, пошли в светлое, извиняюсь, будущее. Вообще-то, направление правильное: не фиг свинячить в своем доме. Нам здесь жить. Мир большой — других мест много. Там и повоевать можно, и пограбить. А что? Все равно там повоюют и пограбят — так уж лучше мы, чем какие-нибудь засранцы. Банда у нас собралась — что надо, и банд-кэп достойный.

Штаубе — это имя, это — брэнд. Смешно смотреть на имбецилов в ООН и ЕС, которые думают, что отрезали Штаубе от Европы и прочего западного мира. Конечно, если он прилетит в Нью-Йорк, в Париж или в свой родной Франкфурт, то ему завернут ласты прямо на трапе. Только зачем ему туда лететь? Как вчера по секрету сказал мне дядя Няонг (не последний человек в малайском андеграунде), есть во Франкфурте лавочка: «Протестантское интернациональное братство германцев». Хер его знает, кто такие интернациональные германцы и против чего они протестанты, но лавочка считается религиозной — типа, христианские корни Европы. Добрые германские бизнесмены в конвульсиях альтруизма жертвуют туда N миллионов через новозеландский «Erebus Innovation Bank». Банк козырный, штаб-квартира — на острове Росса в одноименном антарктическом море на 77-й широте (попробуй-ка проверь, чем там занимаются). И, когда эти N миллионов (за вычетом комиссионных) всплывут в Центральной Новой Гвинее, то хрен докажешь, что это те самые деньги. А там сейчас самое продвинутое производство дешевой пиратской техники. И никаких налогов. Отстегивай местным военным властям долю за прикрытие — и работай на здоровье. Главное, потом дома, в Германии громко возмущаться: дикие папуасы, наученные злыми меганезийцами, хитростью и обманом лишили нас — прибыли, а наше родное государство — налогов…

Казалось бы: при чем тут Штаубе, эксперт-пилот ICAO, экс-министр ВВС маленькой страны Шонао в Африке, военный преступник по Гаагской конвенции, технический директор семейной фирмы «Retiair Fare Fabric»? Вот это, ребята, самое интересное!

Герхард Штаубе, одинаково «свой парень» для европейских авиа-консорциумов, для меганезийских бизнесменов и для авторитетных полевых командиров непризнанных стран, оказался идеальным посредником. Европейские и американские консорциумы начали заплывать в нашу экономическую гавань еще лет двадцать назад, прячась от суперналогов и прочего государственного рэкета своей родины, но посредничество Штаубе придало этому делу комфорт, так любимый западными предпринимателями.

Когда в Транс-Экваториальной Африке готовится очередная заваруха по переделу территорий, Штаубе узнает об этом одним из первых от своего бывшего босса Чоро Ндунти, генерал-президента непризнанной страны Шонао. Штаубе покинул пост министра в этой стране, но остался неофициальным военным консультантом и, как оказывается, не только консультантом… Генерал Ндунти и его партнеры по Транс-Экваториальной Лиге — это бравые ребята. Они не остановятся, пока им есть, куда наступать. По ходу, меня не колышет, для нападения на кого из стран-соседей Лиги Ндунти заказывает эти десантные флаеры, но интересно: сумею я угадать, или нет.

На севере Центральное Конго. Туда они уже ходили, откусили кусок и переваривают. Скорее всего, отпадает. На западе Ангола с берегом Атлантики. Это заманчиво для Альянса, не имеющего выхода к океанам, но захапать всю Анголу, где имеется какая-никакая армия? Нет, это им не по зубам. На юге Самбая — полуразложившаяся и уже частично растащенная по кускам. Можно хапнуть еще кусочек и выйти к великой реке Замбези, которая впадает в Индийский океан, но судоходна лишь в нижнем течении, в Мозамбике, на юго-востоке. На востоке — Танзания (она для них слишком велика) и Малави, которую легко можно проглотить. Там красивое озеро Ниаса, но какой в нем экономический смысл? Стоит ли ради него затевать войну? Вопрос…

Нет, надо рассуждать от цели. Транс-экваториальные африканские лидеры — это не Чингисхан, они воюют не для тупого расширения территории, а для захвата полезных ископаемых и торгово-транспортных путей. Первого они нахватали выше крыши, а с вторым у них проблема: выход к союзникам — Мадагаскару, Меганезии и Папуа есть только по воздуху над землями не очень дружественных соседей. Логично было бы воевать за выход в Индийский океан, где к тому же, прямой путь к Индии и Китаю…

Допустим, цель я определил правильно. Теперь идем от технического средства — от летающего транспорта, который делается для этой войны. Я уже час кручу на экране монтажный 3D-проект этого флаера, и убеждаю авторов заменить некоторые узлы на более технологичные, а некоторые узлы — убрать вообще. Чтобы успеть нарисовать программу сборки, мне необходимо сократить до минимума количество и сложность роботизируемых операций. По мере обсуждений, я понимаю, какие характеристики флаера существенны для его военного применения. От него не требуется ни высокая скорость, ни особая маневренность. Важна лишь простота управления, надежность и способность использовать для вертикального взлета и посадки любую площадку или любой просвет открытой воды. Видимо, будет заброска малых групп рейнджеров на разрозненные точки в труднодоступной местности. Джунгли, горы или болота…..

Пока я напрягаю фантазию, пытаясь угадать хитрый план операции, мои последние поправки в дизайн флаера, со скрипом, принимаются. Можно начинать рисовать программу для робота-фиттера. Вернее, нужно начинать. Времени-то в обрез…

Люси довольно точно угадала, время, когда Хаген сделает перерыв, и появилась в виртуальной лаборатории ровно тогда, когда он отвернулся от стерео-экрана, снял сенсорные перчатки управления симулятором фиттера и закурил сигарету.

— Слушай, — спросила она, — а ведь эта штука годится не только для войны, верно?

Хаген утвердительно кивнул.

— Конечно, не только. Флаеру все равно, что перевозить, людей, бомбы или тыквы.

— Ага… А если на другой планете?

— Какая планета, флаеру тоже все равно, — сказал он, — А вот гравитация и давление…

— Это я понимаю. Механика. Я вообще-то конкретно интересуюсь про Ктулху.

— Про которого Ктулху?

— Ну, про планету, которая крутится вокруг Немезиды.

— Гм… А что про нее известно?

Люси печально вздохнула и пожала плечами.

— По ходу, ничего не известно. Но мало ли, вдруг у тебя интуиция.

— Интуиция… — задумчиво повторил Хаген, — Интуиция подсказывает, что интересная с нашей точки зрения планета, это такая, на которой мы можем ходить и дышать. А если можно дышать, значит, давление не ниже, чем четверть атмосферы. В такой уж точно можно летать, если гравитация не слишком велика. Но планета с гравитацией, скажем, втрое больше чем на Земле, нам уже не интересна, так?

— Ну, типа, так.

— Получается, что ответ скорее положительный, — заключил он.

— Классно! А можно, я посмотрю, как ты работаешь? Никогда не видела, как делается моторика для роботов. Прикольно же…

48

Виик зачерпнула содержимое котелка, покачала ложку перед носом, медленно вылила обратно в котелок, а затем повторила эту процедуру еще пару раз. Ярко-синий кисель шлепался в котелок порциями, похожими то ли на маленьких медуз, то ли на крупных амеб. Каждый плюх сопровождался слабым радужным мерцанием.

— Беее, — задумчиво произнес Еру.

— Вот-вот, — согласилась она.

— Давайте уже, попробуйте на вкус, — нетерпеливо сказала Эоли.

— Вы говнюки, — сообщила ей Виик, — Ты и Тойо колоссально-невообразимые говнюки.

— Ты еще ни капли не съела! — возмутился Тойо.

— Во мне нет героизма, — ответила она, — Пусть Еру пробует.

— А меня потом поцелуют? — спросил Еру.

— Да, непременно. Если ты выживешь.

— Ладно… — он зачерпнул ложку и решительно вылил ее себе в рот, — Готово! Ну, давай целуй быстрее, пока я еще живой…

Эоли окинула взглядом пейзаж Гималаев и вздохнула.

— Эллада. Юность театрального жанра. Классическая драма. Foa, кто пририсовал хер к вершине Эвереста?

— Ну, я, — ответила Виик, принимаясь за еду, — А что, не красиво?

— Красиво, только по цветовой гамме не подходит. Надо было черный, или, наоборот, белый. Получился бы классный контраст. А ты влепила какой-то розовый…

— ОК, после обеда перекрашу.

— Кстати — вкусно?

— Угу. А как вы это сварили, такое страшное, с этим тошнотворным мерцанием?

— Это я нашел такую люминесцентную реакцию, — гордо ответил Тойо, — Она в книжке «занимательные эксперименты на уроках биоорганической химии».

Объективно, обед состоял из водоросли-псевдобионта, названной красивым именем «флорелла», и приготовленной в кухонном комбайне. Из этой же флореллы состоял завтрак. Из нее же предстояло возникнуть ужину. Других продуктов питания на борту космической бочки просто не было. Четверо обитателей бочки создавали пищевое разнообразие с использованием самых неожиданных вкусовых и цветовых добавок, и сегодняшний обед не выделялся особой оригинальностью. Бывало и не такое.

Что касается окружающего гималайского пейзажа, то он был просто динамической картинкой на экране, покрывавшем внутреннюю поверхность обитаемого модуля — цилиндра диаметром шесть метров и высотой восемь. Сейчас, по случаю обеда, все четверо жителей бочки находились в ее условно-нижнем сегменте. За прозрачным потолком над их головами плескалось море — в смысле, бассейн в условно-верхнем сегменте. В облаках над морем начинались служебные помещения, они переходили в широкую длинную трубу, ведущую в технический модуль, к реактору и двигателям. Снаружи все это выглядело, как огромная несимметричная вращающаяся гантеля.

Жители бочки, двое мальчишек и две девчонки, лет примерно двадцати, очевидно, принадлежали к разным расам. Еру был похож на темнокожего карибского «zambo». Тойо — на канадского индейца, Эоли — на китаянку, а Виик — на таитянку. Полное отсутствие одежды на четверых астронавтах, позволяло заметить особенности их телосложение и пластики движений, и заключить, что эти ребята сформировались в одинаковых условиях. Можно было уверенно сказать, что они с раннего детства практически все время проводили на природе, и привыкли легко и непринужденно выполнять действия, связанные с разными типами физических нагрузок. С такой же уверенностью можно было сказать, что они выросли в социальной среде, с крайне насыщенной межличностной коммуникацией, способствующей развитию некого своеобразного артистизма, сочетающего легкое позерство и самоиронию.

Еру, с демонстративно-громким хлюпающим звуком, всосал в себя очередную ложку синего киселя, бросил взгляд на небольшой служебный экран на ножке над кухонным комбайном и глубокомысленно сообщил:

— Foa, по ходу, у нас юбилей.

— Чего-чего? — спросила Эоли.

— Юбилей, говорю. Спайдер поставил тысяча двадцать четвертый контейнер.

— Два в десятой степени? — догадался Тойо.

— Ага.

— Приготовим торт со свечами? — предложила Виик.

— Торт из флореллы не получится, — заметил Еру, — скорее уж пицца.

— Ну, пицца со свечами, какая, на фиг, разница. Тойо, а можно ту дрянь из книжки по химии сделать пятнышками и поярче?

— Можно сделать колобок в форме Тлалока, — заявила Эоле, — А эти светящиеся фигни слепить в виде контейнеров…

— …Запросто, — подтвердил Тойо.

Виик радостно взвизгнула и закончила мысль:

— … Потом нажать кнопку, и ебс!!!

— … А ты потом будешь этот «ебс» оттирать от стенок? — поинтересовался Еру.

— Ладно, — вздохнула Виик, — Пусть они просто засветятся. Без экстрима.

«Бочка» сейчас являлась искусственным спутником астероида Тлалок, и обращалась вокруг него по двухсоткилометровой орбите с периодом три четверти земных суток. Одновременно оба этих тела (искусственное и естественное) двигались по довольно вытянутой орбите относительно Солнца, находясь в фазе приближения к светилу. С каждым днем размер и яркость Солнца на обзорных экранах чуть-чуть возрастала, а температура поверхности Тлалока чуть-чуть увеличивалась. Кое-где из трещин в его каменной основе вылетали фонтанчики пыли и тумана — испарялись замерзшие газы, скопившиеся за то время, пока астероид был далеко от Солнца. Теоретически, эти фонтанчики за счет реактивной тяги могли чуть-чуть изменить его траекторию, но практически газового льда было для этого слишком мало.

49

Округ Тувалу включает девять атоллов, и самый южный из них — Ниулаките. Это — известный географический факт. Но через полтора века, в восьмидесяти милях к юго-востоку от Ниулаките, над водой появится десятый атолл — Лаеманау. В начале над поверхностью моря начнут появляться рифы его будущего западного берега, потом — длинный полумесяц, вытянутый с севера на восток, а потом — рифовый барьер вокруг сорокамильной лагуны. Ну, а пока Лаеманау — это мелководная коралловая банка, где хороший дайвер может кое-где добраться до живописного дна даже без акваланга. От островов Футуна-и-Алофи до этого будущего атолла примерно полтораста миль на северо-запад, а от острова Ротума — немного меньше двухсот миль на восток…

Утром, 8 марта, около 9 утра, Микеле Карпини завтракал вдвоем с младшей дочкой. Майор Чубби Хок прилетала домой на пару дней, и снова исчезла в тумане, а вчера вечером смылась Флер вместе со своим бойфрендом. В итоге, сегодня получился простенький завтрак в виде яичницы с беконом на две персоны. По сложившейся семейной традиции, на финальном этапе завтрака, Микеле сидел в любимом кресле-качалке с сигарой в одной руке и чашечкой кофе в другой, а Люси читала ему самые любопытные интернет-новости и крутила видео-ролики.

— Па! Смотри! Это же круто! Давай слетаем, все равно тебе сегодня нечего делать!

— Детка, — проникновенно сказал Микеле Карпини, — Из того, что у меня сегодня нет лекций и не намечено плановых мероприятий в ассоциации агро-инженеров, еще не следует, что мне нечего делать.

— Но ты ведь даже не спросил, что там!

— Хорошо, я спрашиваю: что там?

— Вот!!! — гордо объявила Люси, поворачивая ноутбук экраном к нему.

— Пожалуй, ты права, — сказал Микеле, — Это любопытно.

— Ну! Я же говорю: давай полетим сегодня, а то завтра туда прилетит толпа людей, там будут толкаться, наступать на лапки, и еще, расхватают все самые классные призы!

— Призы в бросалку, надо полагать, полагается выиграть мне?

— Ну, папа, тебе же не трудно!!!

— Детка, если я буду часто повторять этот фокус, меня перестанут пускать на ярмарки.

— Вот и ничего подобного! Туда даже Рона с Пумой пускают, хотя Пума там вообще хищнически себя ведет. Прикинь, это же для коммерсантов по-любому реклама!

— Тебе не говорили, что ты чудовищно-циничный ребенок?

— Конечно, говорили! А что я могу сделать?

— Пожалуй, ты можешь налить мне еще кофе, и одеться во что-нибудь, пока я его пью. Полагаю, ты не намерена лететь совсем голая?

— Ага! А ничего, если я еще позвоню одному парню?

— У тебя появился парень?

— Ну, не то, чтобы парень, — слегка сконфуженно ответила она, наливая кофе, — а так, хороший знакомый. Типа, по бизнесу.

— У тебя еще и бизнес появился?

— Ну, не то, чтобы бизнес, а так, хобби, но если повезет, то потом получится бизнес.

— По крайней мере, скажи, из какой это области.

— Чисто по технике. Всякие проекты летающих штучек.

— Проекты ладно, но если увижу тебя за штурвалом, то надеру твои красивые ушки. А теперь бегом одеваться. Я докуриваю, допиваю кофе, и мы летим.

По итогам этих событий, старый фиолетовый «Safari» с рисунком летучей рыбы на фюзеляже, простой и надежный, как каменный топор неандертальца (любимая флайка Микеле) взлетел с Футуна примерно в десять утра и через полтора часа приводнился в лагуне гигантского кольца, дрейфующего на месте будущего атолла Лаеманау.

Разумеется, плавучий атолл уже начали осваивать тувалийские бизнесмены. Простой ландшафт газобетонного кольца оживляли яркие разноцветные полусферы, конусы, пирамиды и кубики надувных шатров — кафе и мини-маркетов, и площадки обычных фермерских аттракционов типа «врежь молотом по наковальне», «залезь на гладкий столб» и прочее в том же роде. Приметную сикораку Хагена Люси разглядела еще с воздуха — она была припаркована к причалу, и владельца на ней уже не было. Далее сработала логика и психология — они подсказывали, что человек обычно ищет тот вид деятельности, который более всего соответствует его профессиональным навыкам.

Когда они добрались до аттракциона «зааркань зверя», искомый персонаж уже успел отличиться — он стоял с сигаретой в зубах, держа под мышкой огромную пушистую игрушечную панду.

— Ни фига себе! — воскликнула Люси, — Ух, какая классная! Кстати, привет! Папа, это Хаген с Ротума. Хаген, это папа Микеле.

— Aloha, сен Микеле, — Хаген отвесил легкий поклон.

— Iaora. Можно просто «Микеле», без церемоний. Я, знаешь ли, простой фермер.

— ОК, понял… Люси, держи, — он протянул ей выигранную панду…

— Ну ваще! Ура! Я буду впадать в детство! А ты не видел, где бросалка?

— Которая с бумерангом? — уточнил Хаген.

— Ну, да!

— Вон там, а что?

— Щас увидишь. Па! Пошли за призом!

Аттракцион «проскочи кольца» числится среди самых азартных. Пять стандартных гимнастических обручей, закрепленных на высоких столбах, расставленных по дуге, требуется пробросить классическим австралийским бумерангом, а стоять при броске следует перпендикулярно их осям. На это клиенту дано три попытки. Если бумеранг пролетит через одно кольцо, то призом служит что-нибудь вроде сувенирной чашки. Пролет через два кольца тянет на приличный компас или радиоприемник. И далее по возрастающей. Пробросить пять колец считается почти невозможным делом, так что призы тут уже на существенные суммы — несколько сот фунтов.

Микеле заплатил пятерку, взял бумеранг, взвесил его в руке, покрутил так и сяк, и небрежно метнул. Легкий планирующий снаряд описал в воздухе замкнутый цикл и вернулся ему в руки. Не было пройдено ни одного кольца, но окружающая публика заинтересовалась — такой бросок уже говорил о том, что играет не новичок.

Микеле снова покрутил бумеранг в руках и бросил. На этот раз получилась сложная восьмерка, завершившаяся в руках у игрока, но без результата. Мимо. Зрители слегка разочарованно загудели — они предполагали, что хоть одно кольцо будет пройдено.

Микеле покачался с пятки на носок и метнул бумеранг опять с той же кажущейся небрежностью. Снаряд взмыл высоко вверх, и начал полого пикировать, описывая длинную кривую… Зрители на секунду застыли… и разразились оглушительными воплями — потому что бумеранг спокойно пролетел сквозь все пять колец.

Распорядитель аукциона почесал в затылке и внятно произнес:

— Охуеть… В смысле, я хотел сказать, вы выиграли суперприз…

— Мне иногда везет, — доверительно сообщил ему Микеле.

Тем временем, Люси по-хозяйски окинула взглядом четыре возможных суперприза и ткнула пальцем в большую картонную коробку полутораметровой длины.

— Вот это!

— А оно в нашу флайку влезет? — подозрительно спросил Микеле.

— Влезет, если сложить заднее сидение, — уверенно сказала Люси.

— Пожалуй… А ты влезешь рядом со мной на переднее сидение вместе с этой фауной?

— Конечно, па, — она прижала к себе игрушечную панду, — Мы ведь с ней некрупные, правда, зверь? «Зверь», которому нажали кнопку на пузе, утвердительно заворчал.

— Ладно… — вздохнул агроинженер, — А по весу?

— Полцентнера ровно, — проинформировал распорядитель.

— Все ОК, — добавила Люси, — Мы с тобой вдвоем весим сто тридцать, а «Safari» по сертификату берет двести двадцать. Так что еще с запасом!

Микеле задумался, а потом махнул рукой.

— Уговорила. Берем.

Хаген крякнул, и взвалил приз на роликовую тележку (и где он успел ее раздобыть?).

— Люси! Показывай, куда везти.

— Туда! — она показала в сторону припаркованного в двух сотнях метров от них «Safari».

— Тебе помочь? — спросил Микеле.

— Нет, и так нормально…

— А хоть что это такое?

— Я тебе дома покажу, — выпалила Люси, прежде чем Хаген успел открыть рот, — А тут танцуют! Ну что вы оба тормозите? Давайте, уже быстрее грузим коробку, и пошли!!!

Вторично Микеле поинтересовался назначением коробки, только вечером, когда они с Люси вернулись домой (еще бы не поинтересоваться, когда практически в одиночку начинаешь выгружать такую штуковину из самолета).

— Ну, — смущенно сказала Люси, — Это называется «Медуза». Что-то типа маленькой разборной аэро-лодки. Тут все, кроме аккумулятора и электро-движка. Я завтра сама куплю. Можно, я возьму квадроцикл и съезжу в Малае? Я аккуратно, честное слово.

— Можно, — вздохнул Микеле, — Но послушай-ка меня.

— Да, папа?

— Перед тем, как ты сядешь на эту аэро-лодку, я прочту ее сертификат.

— Па, там ничего такого…

— Вот в этом я и хочу убедиться. Ты уловила мою мысль?

50

Если бы метеорология была точной наукой, то ничего подобного с ним бы не случилось. Но погода это такая штука, что на нее, как отмечал знаменитый Бен Бова, может повлиять даже взмах крыла бабочки, пролетевшей в пяти тысячах миль от того региона, где мы беремся что-либо предсказывать. В этот день, по мнению синоптиков, до 13:30 в горах этого сектора континентальной Западной Антарктиды должна была стоять отличная солнечная погода. Ветер южный, до пяти метров в секунду. Далее прогнозировался легкий снегопад с постепенным усилением ветра, и к вечеру — снежная буря со штормовым ветром.

Пилоту легких аэросаней «Lotus-LIV», легко развивающих на снежном поле скорость 80 узлов, стартовавшему около 10 утра, должно было с многократным запасом хватить времени для того, чтобы спокойно пересечь полтораста миль высокогорной равнины и доставить центнер груза к пункту назначения. Но, примерно через полчаса после старта, капризным божествам антарктической погоды стало скучно, и они начали шоу гораздо раньше срока. Сначала пилот заметил, что следы от трех лыж, до того хорошо различимые в зеркало заднего обзора, теперь мгновенно заметаются поземкой. Будь у пилота больше опыта работы на белом континенте, он немедленно повернул бы назад, но этот пилот прибыл сюда недавно из региона, где снежные бури видят только по TV. Он не придал этому особого значения, и забеспокоился лишь полчаса спустя, когда видимость резко снизилась из-за падающего снега, а ветер усилился так, что машину стало ощутимо сносить к северу, вправо от курса. Теперь уже было бессмысленно разворачиваться: за кормой осталась почти половина пути. Что вперед, что назад… За четверть века эксплуатации в Антарктиде, «Lotus-LIV» показал себя надежной машиной, и даже его китайская реплика (которую вел пилот) способна была выдерживать полярный близзард — насыщенный снегом и мелкой ледяной крошкой воздушный поток, мчащийся по снежной равнине со скоростью до 30 метров в секунду. Это давало пилоту некоторый шанс.

Ветер дул поперек курса, и пилоту приходилось удерживать нос аэросаней под углом два румба левее курса, а курс держать по гирокомпасу. Близзард совпал с сильной вспышкой атмосферных помех. Сателлитарная навигация давала сбои, взять пеленг пункта назначения он не смог, а визуальные ориентиры исчезли в крутящейся пелене снега. Через полчаса езды вслепую, пилот сделал еще одну попытку поймать волну пункта назначения (который должен был быть где-то рядом), и на этот раз, ему удалось зафиксировать сильный устойчивый сигнал. Следуя этому найденному пеленгу, он ехал более часа, слабо представляя себе собственную скорость, и только потом понял, что сигнал явно идет откуда-то издалека. Тем не менее, он продолжал держать этот курс, поскольку стоять на месте было нельзя (быстро занесет снегом, и не откопаешься), а если ехать, то лучше хоть куда-нибудь, чем вообще никуда.

На самом деле, он поймал мощный радио-шум из зоны максимума ионосферных возмущений над южным магнитным полюсом, рядом с противоположным краем континента, у берегов Земли Виктории в Восточной Антарктике…

К восьми часам вечера ветер стих. В воздухе кружились легкие снежинки, а в ясном небе разгорались неправдоподобно-яркие звезды. Лейтенант Кабреро и капитан Гамбоа, по сложившейся за эти дни традиции, вышли на свежий воздух, чтобы выкурить по сигаре, проконтролировать, как робот-бульдозер расчистит и выровняет летное поле после близзарда, убедиться, что погодные условия не представляют серьезной угрозы, и разрешить патрульный вылет.

— Вот она, наша красотка, — сказал бразилец, показывая своей сигарой на ярко-голубую точку над горизонтом, — Отсюда она кажется такой маленькой…

— Астрологи говорят: она управляет гармонией, — заметил Тино.

— Ты в это веришь? — спросил Гектор.

— Иногда верю, иногда нет. Смотря по обстоятельствам.

— Да? А я только в детстве верил во что-то такое. Сейчас даже и не вспомнить.

— В детстве проще, — согласился меганезиец, — А потом насмотришься всякого…

— Это точно… — бразильский капитан кивнул, — Ну, что дадим нашим ребятам полетать под всей этой романтикой?

— Думаю, да, — лейтенант кивнул, — Правда, мне странно, почему нет стокового ветра. Обычно он начинается прямо на закате и дует до рассвета.

— Ничего странного. Близзард перемешал слои воздуха. К середине ночи они расслоятся, и холодный потечет вниз. Я снял одну девчонку в Порт-Фобос в последней поездке. Она метеоролог. Очень толково объясняет.

— Специально снял девушку-метеоролога? — поинтересовался Тино.

— Нет. Снял потому, что симпатичная. А про метеорологию мы поболтали в антракте между первым и вторым актом. С этим делом у нее тоже толково.

— Это ты хорошо зашел, — оценил лейтенант.

— Повезло, — ответил бразилец, — Ну, что, командуем ребятам боевой вылет?

— Ага, — Тино вытащил из кармана комбинезона woki-toki и сказал, — Тон-тон! Лютер, Оо, одевайте штанишки и выкатывайте игрушки.

Минут через пять фронтальная панель ангара поднялась внутрь и вверх, и на рулежную дорожку выкатился короткий флаер-канард, на ходу повертел для контроля короткими передними крыльями вверх-вниз и стабилизаторами на длинных задних влево-вправо, коротко разогнался и по плавной дуге взлетел в небо. Следом появился компактный автожир с яйцевидным фюзеляжем. Его кормовой толкающий винт уже вращался, а верхний несущий винт с шестью широкими лопастями, раскрутился сразу за порогом ангара. Тихий шелест — и машинка, поднявшись в воздух, описала один виток восходящей спирали над расчищенной площадкой, а затем ушла в темноту.

В условно-восточном секторе полыхнуло сначала тусклое зеленое пятно и, расползаясь, превратилось в серию мерцающих столбов.

— Тон-тон! Лютер, гляди, полярное сияние.

— Где?

— У тебя слева по борту… Ты сними ноктовизор, в нем не увидишь.

— Wow! Cool!

— Ага! Классно!

Столбы изогнулись, превратились в горизонтальную восьмерку, и ее верхушка вспыхнула красноватыми бликами.

— Чертовски красиво! — воскликнул новозеландец.

— Ну! — согласилась папуаска, — Гораздо красивее, чем на видео, точно?

— Еще бы!.. Обалдеть!.. Смотри, и с другой стороны тоже!

— С какой?

— На условном западе! Как красная звездочка с кольцом!

— Не вижу! Где там…

— Да вот же…

— Ага… — подтвердила Оо, — Но я вижу только ореол.

— Это потому, что ты идешь на меньшей высоте…

— Погоди, Лютер, это ни хрена не полярное сияние! Это ракета, alarm-fire!

— Ты думаешь?… — спросил Лютер, — Черт! Действительно похоже…

— Да я тебе точно говорю! Засеки координаты и пройди над этим местом.

— Сейчас, только развернусь…

Флаер-канард лег в крутой вираж и пронесся на малой высоте над глетчером.

— Оо! Там какая-то хреновина внизу, я не рассмотрел.

— Поняла тебя. Сделай на эту штуку лазерный маркер, я попробую там зависнуть.

От темного силуэта, движение которого на фоне неба было различимо только по чередованию закрываемых им звезд, протянулся вниз тонкий, но яркий алый лучик. Флаер описывал круги на высоте около трехсот метров, удерживая маркер на цели.

— Ты его видишь? — спросил Лютер.

— Да. Уже снижаюсь… Сейчас включу фару…

В конусе голубовато-белого света галогенного прожектора, засверкала неровная поверхность льда, упирающаяся в скалы, у которых были наметены сугробы в два человеческих роста. Из одного сугроба торчала, как в начале показалось Оо, нога в серебристой штанине, с надетой лыжей. Лыжа была ярко-оранжевая, относительно короткая и широкая — такие формы используются в некоторых видах слалома.

— Прикинь, Лютер, — сказала она, выбирая место для лендинга, — тут горнолыжник.

— Кто-кто!?

— Ну, мудак скатился на лыжах с глетчера и влетел в сугроб. Только нога торчит.

— На лыжах с глетчера? Откуда такой суицидник на наш голову?

— Хер знает, — лаконично ответила ему папуаска и, через минуту, мягко посадила свой автожир на плоский участок скалы в сотне метров от места лыжной драмы.

Убедившись, что автожир стоит достаточно устойчиво, она перебросила через плечо ремень пистолет-пулемета, накинула капюшон, опустила на глаза очки-ноктовизор, передернула затвор, сняла оружие с предохранителя, и вылезла из кабины.

— Ты что там делаешь? — раздался голос Лютера в наушнике.

— Я уже на грунте. Смотрю, как добраться до этого спортсмена… Или не спортсмена… Прикинь, это ни хрена не человеческая нога. Она больше раза в два… И вообще, она металлическая… По ходу, робот-слаломист, греб его мать в гайку…

— Эй, Оо, а может, это аэросани?

— Толковая идея, — проворчала папуаска, осторожно спускаясь по каменной осыпи к сугробу, из которого торчала лыжа на металлической стойке, — Ты, Лютер, вот что: свяжись с базой. Скажи: типа, нашли в говно разгребанные аэросани. Обследуем.

— ОК, сейчас свяжусь. Ты там осторожнее, вдруг диверсант…

— Если будет баловаться, то словит пулю, — очень тихо ответила она, подкрадываясь к сугробу вдоль линии скал.

Пар, поднимающийся над одним из склонов сугроба, она заметила сразу: в условных цветах ноктовизора он казался полупрозрачным зеленоватым туманом. Несколькими секундами позже, обнаружилась узкая нора, из которой шел этот пар. Оо нашла среди камней укрытие поудобнее, опустилась на колено, взяла нору на мушку и крикнула:

— Алло, спортсмен, вылезай оттуда. Оружие на снег. Руки за голову.

— Снаружи холодно, просто пиздец, — раздался из сугроба унылый глухой голос.

— Сейчас брошу в твою нору фальшфейер, — пригрозила папуаска.

— Злая ты, — проворчал он, — Гонишь человека на мороз, и еще руки за голову. У меня, между прочим, нет никакого оружия.

— Вылезай, разберемся, — жестко ответила она.

Послышалось ворчание, скрип снега, и из норы появилось тело в дутом оранжевом комбинезоне. Фигура медленно выпрямилась, заложив руки за голову.

— Ну, куда идти-то? А то я замерзну тут вообще.

— Кто еще там внутри? — спросила Оо.

— Там до хера всего. Шестнадцать наименований, общий вес сто четыре килограмма. Список у меня во внутреннем кармане, но я комбинезон расстегивать не буду, лучше сразу застрели. И давай, веди меня куда-нибудь, а то я упаду, и будешь тащить.

«Осторожнее с этим субъектом!» — послышался в наушнике голос Тино.

— Да, команданте, — ответила ему Оо и обратилась к оранжевому, — Иди вон туда (она показала стволом направление) … Шаг влево-вправо считается за побег, а прыжок на месте — за попытку улететь. Стреляю без предупреждения. Все. Пошел.

— Чего ты такая злая? — проворчал он, начиная движение, — Жизнь не сложилась?

— Заткнись и иди! — рявкнула папуаска.

«В инструментальной коробке есть самоклейка, — снова послышался голос Тино, — Ты положи этого кекса на снег и скрути ему грабли. Знаешь, как, или объяснить?».

— Знаю, — ответила она, — Все будет по инструкции. Куда его транспортировать?

«В Порт-Фобос, на критический терминал локальной полиции. А по дороге попробуй допросить его по-быстрому. Кто-откуда-куда-зачем. Ну, ты понимаешь».

— Да, команданте.

За двадцать минут полета до Порт-Фобос, Оо успела основательно допросить этого странного парня. Ей почти не пришлось задавать вопросы — он сам болтал всю дорогу.

— Я люблю женщин, даже в армии, — начал он, — Но в патруль женщинам нельзя. Эти феминисты в Сантьяго совсем охренели. Вот ты, красивая, сексуальная девчонка, а патрульная служба тебя портит. Перед тобой привлекательный мужчина, а ты в него целишься из пушки, вместо того, чтобы…

— При чем тут Сантьяго? — резко перебила хоп-командор Нопи (хотя, ее не оставила равнодушной реплика на счет «красивой и сексуальной» — из-за своей экзотической внешности, она редко слышала подобные комплименты).

— Ну, как при чем? Это ведь в столице решают, в какие войска принимать женщин, а в какие — нет. Вот девушка — авиа-диспетчер, это здорово! Ты летишь, и душа радуется, когда ты слышишь ее голос в шлемофоне. А девушка — патрульный это…

— Подожди, — снова перебила она, — Ты что, думаешь, что ты в чилийском секторе?

— Ну, а где же еще? Если я утром выехал из Пепси-Колы…

— Откуда выехал?

— Ты что, крошка, совсем недавно тут служишь? Это база Пенсакола-Маунт, что над шельфовым ледником Ронне. Ее все так называют, имей в виду. Я выехал на запад, к Тиел-Маунт, а тут — шторм, который проспали метеорологи, я поймал не тот пеленг, скорее всего, Пуэрто-Палмер, и завернул к северу, а потом вылетел на ледник и…

— Не морочь мне голову, — перебила Оо, — Ты не мог проехать за день четыреста миль.

— Четыреста миль? — переспросил он, — А где я вообще?

— Ты в приполярной части Земли Мэри Бэрд, в западном крыле гор королевы Мод. Я подобрала тебя в скалах на леднике Скотта, по которому тебя снесло.

— Так я в меганезийском Муспелле?

Папуаска утвердительно кивнула. Он издал горестный вздох и посмотрел на свои связанные липкой лентой руки.

— Ну, тогда все понятно… Знаешь, крошка, есть такая штука: черная полоса. И Леон Гаргсиа угодил в самую черную. Месяц назад, недалеко от Рапа-Нуи, один пидорас с нашего же крейсера сбил меня ракетой. Потом я попал в заложники к отморозкам — маоистам. Я устроил оттуда побег, но потом меня, на всякий случай, перевели в этот Дантов Ад. А теперь, наверное, я попал в какую-то супер-секретную зону.

— Ничего «супер», — ответила Оо, — Тут полигон легких флаеров для международной океанской полиции. Коммерческие тайны. Скоро конкурс, все хотят сорвать куш и опасаются промышленного шпионажа. И ты очень похож на…

— … Да какой из меня, на хрен, промышленный шпион? — перебил Леон, — Ты крошка, наверное, заразилась паранойей от своих боссов!

— Паранойя не заразна, — авторитетно ответила хоп-командор Нопи, — но твой великий поход вдоль всех гор Западной Антарктиды не внушает доверия ни на сантим. Может оказаться, что ты никакой не Леон Гарсиа, а…

— Да как же не Леон Гарсиа! — возмутился он, — У меня специально татуировка на хую: слева — лев, а справа — лисица. С чего бы у меня на хую было нарисовано не мое имя?

— Специально для чего? — спросила она.

— С девчонками знакомиться, — пояснил Леон, — Знаешь, как удобно?

— Не знаю. Но мне кажется, полиции интереснее совпадение отпечатков пальцев.

— Есть отпечатки! У меня их сняли в четырнадцать лет, в полиции Ханга-Роа. Мы с ребятами сперли бочку пива, нажрались, и нас повязали копы. А у меня тогда была обалденная девчонка, чем-то похожая на тебя. Тоже черная, с короткой стрижкой и глаза… Ну, такие, кошачьи… Мы с ней поролись на всех пляжах, даже где туристы. Здорово было! Потом она склеила какого-то богатого гринго и укатила в Штаты, а я расстроился и пошел в армию. Кстати, неплохо. Научился водить тачку, самолет, и вообще все, что ездит. Группа оперативных допоставок. Не слышала?

— Нет.

— Ну, ты вообще! Это же самая главная сила в армии и на флоте, потому что всегда найдется лох, который забудет погрузить то, без чего воевать никак невозможно… Крошка, как ты думаешь, меня не выгонят из армии за эту историю с аэросанями?

— По ходу, не должны, — сказала она.

— Вот и я думаю, что не должны… А это что, уже Порт-Фобос?

Критический терминал локальной полиции Порт-Фобос был вынесен за пределы основного поселка и представлял собой специальное место, где можно без опасений разрешить приземление аппарата с любым живым или мертвым грузом. Автожир коснулся бетонки летного поля и покатился в сторону широких открытых ворот, над которыми мигала зеленая стрелка. Едва он въехал внутрь, как ворота захлопнулись, вдалеке загудел мощный вентилятор калорифера, с разных сторон вспыхнул свет и появилась возможность рассмотреть внутренность огромного бетапластового ангара.

Здесь было совершенно пусто — только у противоположной стены, в двухстах метрах впереди, стоял четверо бойцов полицейского спецназа в полной амуниции.

— Всем выйти из флаера, — скомандовал один.

— Aita pe-a, — сказала Оо и, выпустив сначала Леона, вышла сама.

— Сен Нопи, стойте на месте, — последовала новая команда, — Мужчина, идите вперед и остановитесь у красной линии.

Леон пожал плечами, прошел сто метров до середины ангара и остановился на жирной линии, проведенной поперек всего пола.

— Что теперь? — спросил он.

— Снимите с себя всю одежду, и все технические устройства.

— Да? И как я это сделаю, когда у меня руки замотаны херней вроде скотча?

— Справа от вас на линии лежат ножницы.

— А-а, ну так бы и сказали…

Он взял с пола ножницы, перерезал ленту, опутавшую руки, затем нагнулся и снял толстые сапоги, после чего вылез из дутого комбинезона, как бабочка из куколки. За четверть минуты Леон разделся догола, сложив все предметы одежды пачкой поверх лежащего на полу комбинезона.

Леон был хорошо сложен, хотя и более тяжеловесно, чем полагается по античной классике для атлетов. Его мускулатура не выпирала на всеобщее обозрение, а была прикрыта некоторым (впрочем, тонким) слоем жира. Ноги были чуточку коротковаты, руки — чуть длинноваты, а смуглое тело — покрыто курчавым темно-рыжим волосом. В других обстоятельствах, эти отклонения от античного идеала были бы не слишком заметны, но сейчас в сочетании с усталым и обиженным выражением лица, все это придавало чилийскому мичману вид грустного орангутана, в самом расцвете сил.

— Поднимите руки, и медленно повернитесь вокруг, чтобы мы убедились, что на вас не осталось каких-либо предметов, — сказал полисмен.

— Ну, убеждайтесь, — ответил Леон и, с некоторой претензией на грацию, сделал один оборот в стиле медленного танца с воображаемой партнершей.

— ОК, — полисмен кивнул, — Теперь идите к нам.

— Одну минуту … Парни, а можно эта девушка подойдет хотя бы метров на десять? Я обещал показать ей одну татуировку…

Старший из полисменов пожал плечами.

— Сен Нопи, если вас действительно интересует, можете подойти на эту дистанцию.

— Вообще-то любопытно, — сказала она, и приблизилась.

— Смотри! — Леон взялся за кончик пениса двумя пальцами, оттянул его вперед для лучшего обзора и повернулся из стороны в сторону, — Видишь, слева лиса, справа лев.

— Да, — сказала Оо, — Это очень симпатично выглядит.

— Когда хер стоит, то еще красивее, — задумчиво сообщил он.

— А в чем прикол? — спросил один из младших полисменов у своего шефа.

— В том, что парня зовут Леон Гарсиа, — пояснил ему старший, — И хер получается, как визитная карточка. В смысле, парень уверяет, что он Леон Гарсиа, а как по правде…

— Он говорит, что его пальцы есть в картотеке полиции Ханга-Роа, — перебила Оо.

— Проверим, — пообещал полисмен, — Если вы закончили этот фестиваль бодиарта…

— Все, я уже иду к вам, — сказал Леон, и направился к полисменам, — Кстати, парни, а в вашей конторе есть чего-нибудь пожрать? Клянусь обеими сиськами святой Терезы Авильской, я не жрал с раннего утра. Это в натуре, бесчеловечно…

— Не волнуйся, накормим.

— А кто такая Тереза Авильская? — спросил другой младший полисмен, застегивая на Леоне наручники.

— Как! Ты не знаешь кто такая святая Тереза Авильская? Ну, ты темный! Как же ты в полиции работаешь?

— Вот так и работаю. До сих пор обходился. Ну, пошли, по дороге расскажешь.

— Подожди секунду, — Леон обернулся к Оо, — Крошка, а как тебя потом найти?

— Просто набери на любом мобайле адрес «OONOPI» в местной сети. Это я.

51

Люси часто задышала и негромко вскрикнула во сне. Оскэ хмыкнул и предположил:

— Перегрелась?

— Похоже, — сказала Флер и довольно ощутимо шлепнула сестру ладонью по попе. Та вздрогнула, перевернулась на бок, открыла глаза, потом приняла сидячее положение, помотала головой и сфокусировала взгляд на окружающей реальности.

— Кошмары? — спросил Оскэ.

— Нет. Или не совсем. Типа, немножко кошмар с эротическим уклоном.

Флер удивленно подняла брови.

— Ну, ты и завернула. Это в каком смысле?

— Э… В общем, сюр какой-то.

— Интимное, или расскажешь?

— Нет, не интимное. Я же говорю: сюр.

— Излагай, пока не забыла, — посоветовал Оскэ.

Люси энергично потерла ладонями лоб, чтобы сосредоточиться, и начала:

— Короче, плаваем мы в море с горбатым китом. Болтаем о всякой чепухе.

— С китом? — переспросила Флер.

— Ага. Во сне он, по ходу, говорящий. Ну, слово за слово, и он, типа, кладет мне свой плавник на грудь, потом гладит вниз и начинает ненавязчиво массировать клитор.

— Кит? — снова переспросила Флер.

— Ну, во сне же, — напомнила Люси, — Так вот, все классно, но у него эрекция. По ходу, надо что-то делать, и меня это начинает беспокоить.

— А как у этого кита с размерами? — деловито поинтересовался Оскэ.

— Пропорционально. Это и беспокоит. Я говорю: прикинь, у меня это первый раз, и с твоим дивайсом могут быть проблемы. А он, типа, расстроился: что ж ты заранее не предупредила? Где я теперь посреди моря себе другой куплю?

— У берега, он бы, конечно, нашел, где купить другой хер, — прокомментировал Оскэ.

— Блин, Ежик, это же во сне… Ну вот, я тоже расстроилась, и говорю ему: ОК, давай попробуем с этим, только очень осторожно.

— Я так и знала, что тебя потянет на подвиги, — заметила Флер, — и как? Влез?

— Ага, щас! Ты меня разбудила в самый ответственный момент.

Оскэ щелкнул пальцами в воздухе.

— По ходу, своевременно. А то вдруг была бы секс-травма.

— Во сне? — Люси скептически хмыкнула.

— Если во сне можно кончить, — вмешалась Флер, — то можно и получить секс-травму.

— Ни фига. Если во сне упасть с крыши, то ведь не разбиваешь башку.

— Я имела в виду психическую сексо-травму.

— Вот и я о том же, — поддержал Оскэ, — Ты, Люси, в следующем сне лучше клейся к дельфину. У него нормальные габариты хера. Одна знакомая девчонка в колледже рассказывала, что пробовала make-love с дельфином, и это примерно, как с парнем.

Флер почесала себе спину между лопатками и объявила:

— Тут есть три варианта. Или это был такой странный дельфин. Или у нее были такие странные парни, или, что скорее всего, она просто парила всем мозги на счет этого.

— Ты, Флер, такой крупный дельфинолог?

— Ну, знаешь, я видела дельфиний секс, так что…

— В деталях? — перебила Люси.

— Ну, я не присматривалась. В тот момент меня это не интересовало…

— Вот! — сказал Оскэ, — А говоришь, как будто наблюдала процесс в упор.

— Ладно, — сказала она, — Потом найдем в сети видео, и посмотрим кто прав.

— Разумно, — согласился он, — заодно, может, какую новую позу увидим.

— Только у нас! Поза дельфин! Камасутра отдыхает! — продекламировала Флер, тоном рекламного агента, и повернулась к Люси, — Я не знаю, своевременно ли это, но, если такое дело… Может, найти тебе парня, а? Типа, для первого опыта.

Люси улыбнулась и пожала плечами.

— Вообще-то я уже сама нашла. Вот только разберусь, своевременно ли это.

— Хаген? — уточнил Оскэ.

— Ага.

— Ну… — задумчиво произнесла Флер, — не знаю, надо ли начинать с такой экзотики.

— А то, ты начинала с Простого-Хорошего-Парня-С-Опытом, — съехидничала Люси.

— Вообще-то, — вмешался Оскэ, — Если взять Уфти и Хагена, то Уфти экзотичнее.

— В смысле секса, Уфти просто хороший парень, — возразила Флер, — а вот Хаген…

— Ну, ты супер! — перебил он, — И по дельфинам спец, и по Хагену. Может, он в этом смысле тоже просто хороший парень, а?

Флер мягко погладила его по плечу.

— Ежик, любая женщина почувствует, что Хаген — странный в этом смысле. Так уж мы, женщины, устроены, понимаешь?

— Она права, — негромко сказала Люси, — Он действительно странный, но… Короче, так получилось, что этим он мне и нравится. Наверное, я влюбилась, или типа того.

— Аргумент, — буркнул Оскэ, — Алло, эксперт-дельфиносексолог, что будем делать?

— Не подкалывай, Ежик, — возмутилась Флер, — Тут, ситуация…

— По ходу, первая любовь в моем возрасте, это нормально, — перебила Люси, — Ежик, а Ежик, тебе, как мужчине, виднее: а я ему нравлюсь, как женщина?

Оскэ взъерошил свою фирменную пурпурную стрижку и вытащил из пачки сигарету.

— Ни фига себе, ты поставила вопрос… Ты понимаешь, в твоем переходном возрасте…

— Я тебя не про свой возраст спросила.

— Дай мне договорить. Так вот, в твоем как бы, переходном возрасте, как бы женщина выглядит, как бы, не совсем, как женщина, и поэтому…

— Ежик, не будь говном, ладно? Не надо про ножки-палочки и про дюймовые сиськи.

— …Не перебивай, ОК? Дай договорить.

Люси вздохнула, замолчала и улеглась на живот, подперев ладонями подбородок.

— Так… — задумчиво протянул Оскэ, — А про что я начал?

— Про то, как выглядят женщины, — напомнила Флер.

— Точно! Женщины выглядят, как женщины…

— Какая глубокая мысль!

— Слушай, Флер, если и ты будешь меня перебивать, то я вообще потеряю мысль.

— ОК, я тоже молчу, — сказала она, и улеглась рядом с младшей сестрой, точно так же подперев ладонями подбородок.

— О! — торжественно произнес он, — Я вспомнил главное! Понимаешь, Люси фишка не только в формах. Про формы не беспокойся. У тебя за последнее время задние лапки натренировались, попа стала стереометрической и даже сиськи визуализировались…

Люси слегка толкнула сестру в бок.

— Когда вы с Ежиком познакомились, он тебе говорил такие же комплименты?

— Нет, — Флер погладила Оскэ по колену, — Он мне читал эротичекие хокку.

— Повезло тебе…

— Что вы опять перебиваете? — возмутился он, — Я только-только подошел к главному.

— Молчим-молчим, — хихикнув, сказала Флер.

— Так вот, — продолжил Оскэ, — Женщина, как бы, неявно предполагает, что все особи мужского пола видят в ней эталон сексуальности. И это у нее выражено в движениях.

— Круто, — сказала Люси, — А с чего бы ей так предполагать?

— А просто ей так хочется, и все. Даже если она страшная, как атомный гриб…

— Спасибо, ты тоже очень красив.

— Я не про тебя, я в принципе. Тут дело не во внешности, а во внутреннем убеждении.

— Ага. И откуда оно у меня появится?

— Изнутри, понятное дело. Киту же ты понравилась в сексуальном смысле.

— Так то во сне.

— Ну, и что? Вот, буддисты верят, что вся жизнь — это сон, и никто пока не опроверг.

— Yo-o! — выдохнула Флер, — Ежик, ты здорово придумал! Я от тебя балдею!

Оскэ улыбнулся до ушей и постучал себя кулаками в грудь, подражая жестикуляции самца гориллы, завлекающего самку для спаривания. Флер одним легким и гибким движением вскочила на ноги, предварительно шлепнув Люси по попе.

— Пошли, мелкая, посекретничаем. Я тебе кое-что объясню. А Ежик, может быть, пока присобачит к раме стойку с движком и крепления баллонов. Правда, Ежик?

— Ну, ни фига себе! А кто меня будет развлекать? Я уже молчу про помогать…

— Мы тебе поставим забойную музыку. И вообще: кто у нас великий инженер?

— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, — проворчал он, с демонстративной неохотой вставая и надевая защитный фартук, — Вот такая дхарма в этой сансаре.

52

Маленькая сиреневая моторка, с нарисованной на борту улыбающейся мидией, была похожая на двухместную люльку карусели в Луна-парке. Она медленно отползла от причала, развернулась на пятачке, а потом мгновенно разогналась, поднимаясь над волнами на коротких подводных крыльях, и рванула на юг, к берегу Ротума…

Руни оказалась смелой девушкой. Утром, прежде, чем исчезнуть в тумане, она даже попила со мной какао и, со здоровым аппетитом, слопала яичницу, сделанную мной по специальному секретному рецепту (с сыром и ломтиками кальмаров). Про туман — это эпическая аллегория. Погода ясная, без осадков, ветер умеренный, давление 760 мм, температура 26 С, самочувствие нормальное, настроение — меланхоличное, местами херовое. Эфаик, тахуна клана Атоаэ ротумских утафоа, которые живут на Хауануи, островке через стометровый пролив к северу от моего Хауаити, говорит, что на меня наговорено tapulipo, особое злостное колдунство, отбивающее друзей и женщин. Если представлять ситуацию в его модели мира, то так оно и есть. Замените колдунство на проф-специфику, и получится объяснение в обыкновенной постмодерновой модели.

Почему это так действует на людей — это вопрос академический, т. е. ни хрена еще не изученный. Когда я в 14 лет выбрал в колледже группу дизайна робото-моторики, нас предупреждали: могут быть социо-коммуникативные проблемы. Это уже тогда было известно. Но я, конечно, не поверил — подумал, что ерунда. На 3-м курсе я уже начал понимать, что это не совсем ерунда, но подвернулось «братство», а через 3 года нас нахватили, и мне вклеили робото-саперную каторгу на Хауаити. Проблема этой самой коммуникативности временно отошла на задний план, а потом было поздно. Если бы, допустим, я даже сменил работу, навыки бы все равно остались. В общем — te Paoro. Судьба. Я сижу на краю крыши, болтаю ногами в воздухе, курю сигарету и смотрю на сиреневую моторку, которая уходит на юг, в сторону виднеющегося в полумиле яхт-харбора городка Оинафа. Кстати — милый городок, и люди симпатичные. Женщины, в частности. Если общаться с человеком меньше часа, он ничего такого не замечает. В следующие четыре часа у него начинает нарастать беспокойство, а через сутки, он понимает, что ему дискомфортно находиться рядом со мной. И он (или она) исчезает.

Теоретически, могло быть гораздо хуже — если бы люди реагировали сразу. А так, я твердо знаю: у меня есть 5 часов на полноценное общение с человеком. За это время можно все успеть, а дальше — te Paoro. Если я общаюсь с кем-то меньше 2 часов, то кумулятивный эффект не проявляется. При новой встрече у человека не всплывает остаточное беспокойство от прошлого раза. Так что, в баре, в дансинге, в харборе и в офисе ротумского филиала партнерства «DiproX», в Мотуса-таун (куда я захожу раз в неделю), у меня репутация слегка эксцентричного, но довольно приятного парня.

На утафоа из клана Атоаэ (вернувшихся на Хауануэ, когда я разминировал островки и длинную песчаную косу Онехаупу, мое «проф-обаяние» почему-то не действует, или вернее, оно действует очень слабо. С этими утафоа как-то сразу сложились соседские отношения. Формально, мы с тахуна Эфаиком — товарищи по одной из трех его vahine. Иногда Плао заглядывает на какао и секс. Реже — задерживается до утра и оставляет какой-нибудь амулет типа ложки, чашки, или бамбуковой подставки для котелка. По мнению Плао, рано или поздно один из амулетов сработает, и нейтрализует tapulipo, которое ко мне, как бы, приклеилось, пока я тут долбался с минными полями. За что я люблю «нативных» утафоа, так это за их особый оптимизм: рано или поздно, так или иначе, в этой жизни или не в этой, любая проблема или будет решена, или исчезнет.

Кстати, вот, семейка Эфиака как раз ставит сети, чтобы тралить вдоль косы Онехаупу. Участвуют: сам тахуна, две его жены, один его товарищ по жене, два старших сына и старшая дочь. Два мелких киндера и одна жена (которая сейчас на 8-м месяце), сидят дома. Рыбы на Онехаупу много, об этом мне сообщил Эфиак при первом знакомстве: «Хорошо, — сказал он, — что тебя посадили. Такое рыбное место пропадало, а теперь ты уберешь мины, и здесь снова можно будет жить и ловить рыбу». Простой парень этот Эфиак, хотя и колдун. Что подумал — то и сказал. А может, и не простой. Может, он проверял, как я отреагирую. Моя реакция показалась ему правильной, и теперь меня считают за своего. Версия… Кстати, не составить ли этим ребятам кампанию в порядке смены рода деятельности (иногда я с ними рыбачу, за справедливую долю в улове). Я уже собираюсь реализовать эту идею, но тут звонит мобайл.

Хаген взял с чайного столика трубку.

— Aloha, это Клейн.

— Iaora, Хаген! Это Люси с Футуна-и-Алофи. Ты там сильно занят?

— Нет, а что?

— Ну, просто, как на счет того, чтобы, съездить еще раз послушать китов?

— Aita pe-a, — сказал он, — прилетайте, съездим.

— А можно сегодня?

— Легко. Правда, у меня есть сегодня работа, но это все равно дома, так что не влияет.

— Договорились, — сказала она.

— Если не найдете меня дома, то я рыбачу с утафоа у косы, напротив восточной бухты.

— Ага, понятно. До встречи.

— До встречи.

Покрутив трубку в руке, Хаген пихнул ее в браслет, браслет застегнул над бицепсом, надел шорты и пластиковые сандалии (полезная вещь для хождения по мелководью, достаточно богатому колючей донной фауной), и спустившись по восточному склону Хауаити, с ходу, нырнул. До косы напрямую было всего полтораста метров, и рыбаки находились сейчас как раз недалеко от места максимального сближения. Разумеется, Хагена заметили почти сразу и приветственно замахали над головой руками, а через 5 минут обнялись, перебросились несколькими фразами, и быстро перераспределились, чтобы новому участнику тоже нашлось место. Веселое дело тралить на низкой воде…

От Футуна до Ротума идти 300 миль на вест-норд-вест. Большой Фиджи остается в полутораста милях слева, а Тувалу — в двухстах милях справа. Короче: вокруг пустой океан, всю дорогу. С Футуна я вылетела на «Медузе» полтора часа назад, скорость примерно 70 узлов. Я старательно не думаю о том, что будет, если я промахнуь мимо маленького острова Ротума, потому что дальше на этом курсе нет ничего, до самой Микронезии (до которой, разумеется, моих аккумуляторов не хватит — они всего на 8 часов полета). Вообще — обалдеть можно… Полет! Всего в метре над волнами, но не касаясь воды. Типа, я — авиатор. Когда Флер и Ежик забросили меня домой вместе с «Медузой», папа сначала чуть не поотрывал нам головы. Потом прокатился сам, и примерно час думал, а потом разрешил мне кататься на этом недалеко от берега. Ну, разумеется, пока он был дома, я так и делала. Кстати, управлять этой штукой так же просто, как обычной надувной моторкой. Ну, почти так же. Я за день научилась.

Дальше — мамы нет (она, типа, все еще на Новой Британии, инспектирует), а у папы случилась конференция ассоциации агроинженеров, и он полетел на 5 дней на Увеа. Считается, что я осталась дома, учиться, ага. Тичеру Лапси я позвонила сразу после папиного отлета — типа, у меня креатив, я на этой неделе позанимаюсь рефератом, а потом, как-чего, догоню. Он согласился: я нормально учусь, а креатив одобряется…

Опять старательно не думаю о том, что будет, если я промахнусь. Это невозможно. Позиционер в мобайле работает, я себя вижу на карте с точностью до метра. Более сложное упражнение — не думать, что будет, если накроется движок. Тогда придется звонить копам, копы доставят меня домой и проведут с папой беседу про… Так! Не думать об этом. Такие вентиляторы-моноблоки не ломаются, если только по ним не врезать молотком, или чем-нибудь таким — например, птица попадет в лопасти. Так. Птицы не наблюдаются. Ничего не наблюдается. Одинаково пустой океан в любую сторону. Пара самолетиков пролетела — высоко, и меня не касается. И дирижабли.

Почти полчаса меня развлекали эти огромные сардельки, ползущие по небу. От них исходило какое-то ощущение надежности. Потом — еще самолетик, и все. Пустота…

Жутковато одной в пустом океане, посреди маршрута. Вот с обычной флайки всегда видно какие-нибудь кораблики, а с «Медузы» мал обзор. И еще — укачивает. Летишь вплотную над длинными волнами, и «Медуза» повторяет их форму. Вверх — вниз. И горизонт тоже качается перед глазами: вверх — вниз. Так и заснуть можно. На всякий случай, я сильно ущипнула себя за бедро. Кстати — больно. Может, и синяк будет.

Заранее представляю себе ситуацию. Я дошла до Ротума, точнее, до Хауаити. Одна. Сюрприз, сен Хаген. А на бедре у меня вот такой синяк. К моему экстерьеру только синяка не хватает для полного… М-да… Но, по-любому, думать про Хагена гораздо приятнее, чем про всякую херню, которая может… Точнее не может… Случиться по дороге. Типа, я дошла до Хауаити, объехала, вписалась в западную бухту, и говорю: «Aloha, Хаген! Правда, я классный пилот?». А он… Что он скажет?

Упс… Патрульный «Пингвин». Если прихватят — все, жопа. Копы, папа, беседа про… Хотя, за что меня прихватывать? Я иду, никого не трогаю, бедствие не терплю, а под шлемом и штормовкой мой возраст фиг разглядишь. О! Покатили мимо. Флаг в руки. Ловите пиратов и придурков, а у меня — эротическое приключение, которое полиции не касается… А, океан ни разу не пустой, как оказалось. Патрули на страже, такие дела. Сразу как-то спокойнее. Ну, океан … Так что же, все-таки, скажет Хаген?

В мыслях всякая херня. Типа: он звонит Флер или Ежику и… Ой, тогда мне точно отвинтят голову, ведь было сказано: игры с «Медузой» только в виду берега. Типа, другое: Он сажает меня в свою сикораку, через час выгружает на Футуна, и говорит: «Девочка, никогда больше так не делай, это рискованно». И улетает. Или вообще аут: звонит копам и говорит: «Тут у подростка башню снесло, вы бы…». Все. Жопа. Нет, копам Хаген, конечно, звонить не будет, а вот Флер или Ежику — запросто.

Нет! Все! Надо думать о хорошем. Тем более, ходу осталось меньше ста миль. Час с хвостиком. Вот, например, он говорит: «Ух, ни фига себе! Ты пролетела 300 миль на такой хреновине?». А я ему: «Хаген, дело в том, что…». А что? Непонятно. ОК, буду следовать инструкции из маминой книги. Есть легенда. На этом и стоим. Я прилетела послушать песни китов. Ну, каприз. Дурацкий? Да, а что? И, типа, ему нечем крыть. Начало придумано, а правильная завязка разговора — половина успеха. Так сказано в маминых книжках, а их сочинили люди, которые этих разговоров провели столько…

Еще полчаса я прокручиваю разговор дальше, так и сяк… А потом я вижу птиц! Yo! Теперь я врубилась, как радовались древние моряки увидев много птиц в небе. Они понимали, к чему это, и орали во все горло «Пиздец! Земля!». Или что-то типа того.

Из улова Хаген взял только трех крупных груперов и одного морского угря — тоже приличных размеров. Утафоа (особенно — женщины) хихикали, догадываясь, что ему банально лень потрошить рыбу. На самом деле, не то, чтобы лень, просто некоторая брезгливость к изобилию мелких отходов. А так — несколько взмахов ножа — и все. Лишние детали стремительно растаскиваются чайками, а целевой продукт пихается в холодильную камеру. «Как это готовить, пусть решают гости, точнее — девчонки. Они, кажется, хозяйственные, — подумал он, — Может, получится что-нибудь вкусное».

Старательно отмывшись от рыбьей биологии, Хаген выбрался на заросшую зеленью крышу и, листая свежераспечатанный номер «Wild Life», незаметно задремал, точнее заснул, причем так крепко, что не слышал слабое стрекотание пропеллера «Медузы», въехавшей в его маленькую акваторию и причалившей к пирсу.

Люси, тем временем, немного пришла в себя, освободилась от шлема, штормовки и надувного спасжилета, размяла слегка отсиженные ноги, еще раз прокрутила в мозгу легенду и, сложив ладони рупором, крикнула:

— Хаген! Ха-ген! Ты тут или как?

— Я? — пробормотал он, просыпаясь и принимая сидячее положение, — …Как бы, тут.

— Ха-ген!

— Я тут! — крикнул он, и подошел к краю крыши, — Люси, а где ребята?

— Ну, типа, я одна!

— Шутка оценена! Зачет! — Хаген сбежал вниз по внешнему трапу форта и подошел к пирсу, — А серьезно? Где все?

— Приколись, — устало ответила Люси, — Я прилетела одна, на этой штуке.

Несколько секунд он переводил взгляд с нее на «Медузу» и обратно. Потом спросил:

— Что-то стряслось?

— Нет, — она пожала плечами, — Просто прилетела. Ну, киты, все такое…

— 300 миль, вот на этом?

— Ну, да. А что такого? Погода сегодня на маршруте тихая, океан спокойный.

— Ты с кем-нибудь советовалась, прежде, чем устроить такой экстрим?

— Сам же понимаешь, что нет, — ответила она.

Хаген почесал в затылке и покрутил головой из стороны в сторону.

— Дела… Ладно, пошли пить какао и разбираться.

Люси проследовала за ним на кухню и, глядя на его предельно-четкие, экономичные движения, негромко сказала:

— Давай, знаешь, как? Я позвоню Флер, и скажу, что, типа, уболтала тебя прилететь за мной на Футуна, и прокатить к китам. Что здесь такого?

— Она попросит меня к трубке, — заметил он.

— Ну, и что? — спросила она.

— Просто, думаю, — ответил Хаген, — Во-первых, зачем я это сделал. Во-вторых, почему заранее не поговорил с твоей сестрой. В третьих… Как ты планировала возвращаться?

— Ну, я могу так же. Только аккумулятор подзаряжу, на всякий случай.

— Не дури мне голову, ОК? Есть два варианта: или за тобой прилетят ребята, или тебя отвезу я. В любом случае, вопрос: что делать с твоим транспортным средством?

— «Медуза» если сдуть баллоны и сложить раму, поместится в твой багажник.

— Так… Значит, получается, я тебя привез вместе с «Медузой».

— Ну, да. Типа, покататься здесь, — подсказала она.

— Вообще-то я бы не поверил в эти сказки.

— Нормально! — возразила она, вынимая мобайл, — Знаешь, как я умею грузить?…

Пока Хаген стоял спиной к ней, манипулируя пачкой какао, котелком и ложкой, она щелкнула вызов и, в темпе пулеметной очереди, отбарабанила заготовленную речь. К моменту, когда он, освободив руки, повернулся, Люси уже протягивала трубку ему.

— Поговори с Флер, ОК?

— Ладно, — он, со вздохом, взял трубку, — привет Флер… Да… По-моему, она селедку уболтает играть на гитаре… Aita pe-a. Я не сильно занят… А куда? На Футуна или на Олосенга?… ОК, договорились … Aloha, hoa-hoa (Он положил трубку на стол).

— Видишь, все получилось! — воскликнула Люси, пихая свой мобайл в карман.

— Вижу. Ты рыбу готовить умеешь?

— Я все готовить умею. А что?

— В холодильнике, — сказал он, — А я пока поработаю. Потом питаемся и едем к китам.

Угловатая ядовито-зеленая клешня в темном шаре стерео-экрана сомкнулась на краях хитро усеченного конуса, развернула его и прижала основанием к плоской стенке..

— Не то, — буркнул Хаген себе под нос, вынул руку из висящей на проводке сенсорной перчатки, и взял из пачки сигарету, — Не то…

Он щелкнул зажигалкой, и стал поворачивать шар последовательно, вокруг всех трех осей, разглядывая, как клешня держит конус. Увиденное его не устроило. Переложив сигарету в левую руку, он опять вставил правую в перчатку. Клешня повернулась и поставила конус в исходное положение. Потом несколько раз, смыкалась на его краях. Каждая очередная попытка едва заметно отличалась от предыдущей.

Снова вынув правую руку из перчатки, Хаген опять переложил в нее сигарету, встал с кресла и прогулочным шагом обошел вокруг стерео-экрана, насвистывая «Nehe-nehe vahine Tahiti, ia ora oe». Слух у него явно не дотягивал до абсолютного, и от мелодии оставался узнаваемым только ритм. С ритмом все было хорошо. Почти идеально.

Хаген налил себе кружку какао, снова сел в кресло и, не торопясь, докурил сигарету, иногда делая пару глотков из кружки. Потом взял со стола пластиковую модель того конуса, что был на экране и минут пять крутил его в руках. Снова надел сенсорную перчатку и несколько раз выполнил серию: взял конус, повернул, сдвинул, отпустил.

Снял перчатку, коснулся группы точек на сенсорной панели наблюдая, как клешня самостоятельно выполняет операции, хватая выезжающие из глубины экрана конусы, поворачивая их и прилепляя к вертикальной поверхности сбоку. Хмыкнул, и показал экрану отставленный средний палец правой руки. Коснулся еще пары точек на панели. Стерео-экран погас. Взял со стола модель конуса и поставил на полку.

Люси почесала себе за ухом, выжидательно посмотрела на него, а затем спросила:

— Эта работа всегда делается примерно так?

— В принципе, да, — подтвердил он, — Хотя, бывает не один обрабатываемый объект, а несколько, и тогда надо еще правильно разбить операцию на примитивы. Бывает, что объект один, но пластичный, или эластичный, или даже полужидкий, типа желе.

— А можно, я попробую? — спросила она.

— Aita pe-a, — сказал Хаген, снова включая экран, — Что тебе поставить для начала?

— Ну, наверное, есть что-нибудь учебное.

— Естественно, — подтвердил он, подвигал пальцем по сенсорной панели и в объемном экране возник кубик и ступенька под низким потолком, — Вот, задачка для 1-го курса.

— А что надо делать?

— Просто подними кубик и поставь на ступеньку. Без лишних движений.

— Всего-то? — удивилась она.

— Не задевая потолок, не чиркая кубиком по ступеньке, — уточнил он.

Скоро Люси увидела, что задача не так проста, как кажется. Ей удалось справиться с кубиком минут за 10, но, как показала диаграмма в углу, доля избыточных движений составила больше половины. Хаген улыбнулся и пояснил:

— Обычно люди, даже выполняя самые простые операции, тратят время и энергию, в основном, на что-то лишние. Для людей это нормально, но для робота-манипулятора такая моторика не годится. Надо обучить его процессор экономичным движениям для требуемого класса операций. Для класса, заметь, потому что очень редко бывает, чтобы детали были разложены так, как удобнее. Гораздо чаще они рассыпаны, как попало.

— Ага, — сказала Люси, — И как бы по-дурацки они не лежали, робот должен брать их и ставить на место быстро и экономично, не крутя их впустую. Так?

— Да. И желательно, чтобы с этим справлялся как можно более простой манипулятор.

— Типа, чтобы было быстро, точно и дешево, верно?

— Верно, — подтвердил Хаген.

Люси откинулась в кресле и внимательно посмотрела на него.

— А знаешь, Хаген, ты ведь тоже при этом обучаешься. И у тебя из-за этого проблемы.

— Знаю, — спокойно ответил он, — Это проф-девиация. А ты догадливая.

— Ага. Еще я наблюдательная и любознательная. Почему ты не говоришь женщинам, с которыми знакомишься для секса, что у тебя эта самая девиация?

— Так… — сказал он, — Интересно, а из чего ты заключила, что я им не говорю?

— Знаю, — передразнила она, — Так, почему?

— Потому, что без толку. Это действует подсознательно. Психологи проверяли. И не-психологи тоже. Если предупреждать заранее, то получается еще хуже.

— А почему это так действует? — спросила она.

Хаген качнул головой, потом развел и свел ладони.

— Пишут, что это вызывает ассоциации с опасными насекомыми. Они, будто бы, тоже делают простейшие движения по кратчайшим траекториям. Поди, проверь, так ли это.

— Все равно, лучше знать заранее, — твердо сказала Люси, — Моя мама говорит, что страх бывает, если не знаешь. А если знаешь, то не страшно. Или не так страшно.

— Это не страх, — возразил он, — Это подсознательное отторжение. Так в психологии.

— Не важно, — Люси махнула рукой, — Насрать на психологию. Если я что-то понимаю, тогда я могу сама решать, отторгнуть это или нет. А вот если не понимаю, то за меня решает какая-нибудь дурацкая психологическая ерунда в подсознании.

— Тоже мама сказала? — поинтересовался Хаген.

— Нет, это в одной маминой книжке. Книжка реальная, по ней мои друзья учились.

— Да, — задумчиво сказал он, — интересная у тебя мама и друзья.

— Очень, — лаконично подтвердила она.

— Очень, — повторил он — Гестаповский спецназ, верно?

— Ты, как Ежик, — обиделась Люси, — Почему не сказать «разведка» или «INDEMI»?

Он улыбнулся, подмигнул, взял со стола пачку сигарет, и подбросил вверх. Пачка перевернулась в полете, и упала обратно на стол, но по дороге из нее выпала одна сигарета. Хаген взял ее из воздуха указательным и средним пальцем, как клешней, щелкнул зажигалкой и прикурил. Снова подмигнул и менторским тоном произнес:

— Ты мне не говорила о том, как надо, и как не надо, называть работу твоей мамы.

— Ты не спрашивал.

— Надо же, — сказал он, — И правда… Люси, а ты знаешь, кто такие готтентоты?

— Племя такое, в Африке. А что?

— Если у готтентота украли корову, — сообщил Хаген, — то это плохо. А если готтентот украл чью-то корову, то это хорошо. А кое-кто так же относится к секретам.

— Ты давно догадался? — спросила она.

— Да. Я тоже наблюдательный и любознательный.

— А почему не сказал?

— Ты не спрашивала.

Люси тоже улыбнулась (только улыбка вышла несколько кривоватая) и кивнула.

— Типа, я поняла.

— Извини, я заигрался, — сказал он, — Я не хотел тебя обидеть.

— Ты и не обидел. Все честно. И, кстати, рыба готова. В смысле, мне кажется, ее уже можно есть. Или уже нельзя. По-любому, жарить ее дальше бесполезно.

Что меня дернуло колдовать на манер тахуна Рау? Все-таки, горбатые киты — это не дельфины. Они тоже игривые, тоже прыгают под настроение, но размер… Обычно смотришь на них издалека, и не задумываешься, какие они большие, но когда меня потянуло на колдовство… Короче, я уболтала Хагена подойти к ним на «Зодиаке» на веслах на сто метров и начала с ними флэйм. Типа, какие они очаровашки, и как им, наверное, хочется поиграть. Пару раз я пробовала подражать гудящим вздохам и скрипящим трелям. Хаген хихикал — по ходу, вид у меня был дурацкий… Потом мое колдунство вдруг сработало, и один кит (не очень большой по их понятиям: голова примерно как наш 4-метровый «Зодиак-классик», а от носа до хвоста — метров 12) подплыл почти вплотную. До этого момента мне хотелось поиграть с китом, как с дельфином, но теперь… Он оказался СЛИШКОМ БОЛЬШОЙ, и самое главное, я не успела ему объяснить, что он великоват для игры с нами. Его грудной плавник-ласт размером с крыло авиетки, возник над надувным бортом лодки, на нас полились небольшие водопады, а потом Хаген крикнул: «Хвост!!!». Да, это был, конечно, он. Огромная такая нежно-коричневая бабочка на ножке. Хвост помахал нам, а потом шлепнул по воде. Наш «Зодиак» подпрыгнул, а киту, видимо, показалось, что нам нравится, и мы этим прыжком приглашаем его играть еще. Он боднул лодку своей огромной головой в правый борт. Я почувствовала: взлетаю, успела только сказать «блядь!», и плюхнулась в воду, а перевернувшаяся лодка наподдала мне по жопе — хорошо, что надувная, а не жесткая. Мы с Хагеном одновременно вынырнули, а кит решил сменить жанр и прыгнул. Когда очаровашка весом 20 тонн, вылетает из воды полностью, всем телом — это красиво. Только хрен вы это оцените, если плаваете в нескольких метрах рядом. Бабах! Ниагарский водопад отдыхает. Мы отфыркиваемся. Довольный собой кит повернулся на бок и машет нам грудным плавником. Типа: «А, правда же, я классный!». Правда-правда! Только плыл бы ты уже куда-нибудь…

Длинный грудной плавник оглушительно шлепнул по воде и исчез, а на его месте появился гораздо более короткий спинной. Разрезая воду, как рубка субмарины, он покатился в сторону остальной китовой кампании, которая продолжала трубить и скрипеть, жизнерадостно кувыркаясь в ходе какой-то игры вроде пятнашек.

— Больше не приманивай его! — крикнул Хаген.

— Я не буду, — сказала Люси, — Честное слово, я не знала, что так выйдет.

— Не знала… Кто тебя научил этому безобразию?

— Один канак на Элаусестере.

— Понятно… Не зря у меня недоверие к комми. Эти научат.

— Он не комми, он там приезжий, — возразила она.

— Да? Мало им своей дури. Еще приезжают всякие…. Давай переворачивать лодку.

— Давай, — согласилась Люси, — А как?

— На виндсерфе ходила? — спросил Хаген.

— Пробовала.

— А отрывать парус от воды, если завалилась на бок — пробовала?

— Ну, да, как же без этого.

— Ну, сейчас будет аналогичный случай.

Дав это обещание, Хаген нырнул на полминуты, а когда появился на поверхности — в руках у него был средний кусок шнура, оба конца которого уходили под воду.

— Это я вытравил обвязку, которая по борту, — пояснил он, — Ты подплывай к лодке с другого борта и лови. А потом будем тянуть.

— Она слишком тяжелая, — с сомнением сказала Люси.

— Раскачаем, и получится, — ответил он.

Вылезти на мокрый надувной борт перевернутого «Зодиака» и выпрямиться, держа в руках веревку, идущую от другого борта — это не очень сложно (особенно, если число попыток не ограничивается). Синхронно раскачаться, изо всей силы дергая веревку на себя, и при этом не шлепнуться в воду — сложнее. Но и здесь тоже число попыток не ограничено. Очередной рывок увенчался успехом. Дальний борт оторвался от воды и пошел вверх — лодка стала поворачиваться вокруг своей осевой линии. Люси и Хаген упали в воду, не отпуская веревки, и дно лодки шлепнулось на них сверху.

— Блеск! — воскликнула Люси, вынырнув через несколько секунд.

— Нормально, — согласился Хаген, — Лезь первая, я за тобой.

Он, вежливым толчком под задницу, помог ей перевалиться через борт в лодку, затем переполз туда сам и, задумчиво похлопав себя по карманам мокрых шортов, сообщил:

— Кажется, до дома мне не светит покурить.

— Это трагедия? — весело спросила Люси.

— Это катастрофа, — проворчал он, включая движок.

— Хаген, а давай я буду рулить?

— Ну, давай. Посмотрим, какой ты моряк.

Первые четверть часа они молчали. Слышалось только слабое гудение движка и плеск рассекаемой воды. Хаген улегся на дно лодки и смотрел на облака, прикрыв ладонью глаза от солнца, заходящего по правому борту в направлении кормы. Люси увлеченно капитанила, стараясь ни чуточки не отклониться от точного курса на Хауаити. Потом, когда справа стал отчетливо виден северный Берег Ротума, она спросила:

— Хаген, а давай я у тебя зависну до завтра? Тебе же лень сегодня куда-то лететь, ага?

— Звони Флер, — лаконично ответил он.

Ядовито-зеленая клешня на экране деловито подобрала десяток разбросанных в беспорядке усеченных конусов и аккуратно приклеила их к боковой стенке.

— Fertig! — буркнул Хаген, и энергично потянулся — …Vollscheissen!

— Как-чего, я кофе сварила, — крикула Люси с кухни.

— А у меня был кофе? — удивился он.

— Ага. Я порылась в том снарядном ящике, который у тебя вместо буфета. Там много всякой фигни. Сгущенка, кофе, презервативы, средство от насекомых, безмоторные бритвы, таблетки от поноса и от простуды, шоколад, куриная тушенка, батарейки…

— Слушай, — сказал он, глянув на часы, — Уже почти полночь. Ты бы ложилась спать.

— А ты? — спросила она.

— Та-ак… — протянул Хаген, — Надо бы кое-что уточнить.

— Ты приходи пить кофе, — сказала она, — Заодно уточним, если хочешь.

Он выключил комп, поднялся из кресла, покрутил головой и вышел на кухню.

— Кофе — это хорошо, но в то же время…

— Ты сядь за стол и попробуй, — перебила она.

— ОК… — он сел на табуретку и сделал глоток из кружки, — … Подтверждаю. Хорошо. Теперь так… (он сделал еще глоток) … есть понятие: разумная осмотрительность.

— Я не Карлссон, — снова перебила она, — с крыши на твой хер прыгать не буду.

— Лексикон у тебя, однако… — проворчал он, закуривая сигарету.

Люси пожала плечами.

— Гарнизонное детство. Я попала в дурную компанию еще до рождения. Тебя это так сильно напрягает? В смысле, твое эстетическое чувство?

— Не выделывайся, — спокойно посоветовал Хаген, — В этом нет стиля.

— Ты говоришь, как мой папа, — заметила Люси, — И вообще, не сползай с темы.

— Считай, по теме я уже все сказал.

— Все сказал? Ну, я просто не поняла. Я думала, будет длинная нотация…

— Нотация есть в школьном учебнике. Раньше это проходили в пятом классе.

— Сейчас тоже, — проинформировала она, — Так что, ты не беспокойся.

— Я и не беспокоюсь, — он снова отхлебнул из кружки, — Отличный кофе.

— Я рада. А какие у нас планы на завтра?

— На завтра? Я еще не думал. Хочешь, покажу тебе Хафлиуа, расколотый остров. Там вертикальная трещина, а в середине застрял огромный кусок скалы. То ли мост, то ли морские ворота. Под ним можно пройти на лодке. Вообще, тут есть, где побродить.

— Мне уже нравится! — сказала Люси, — Кстати, ты видишь: твоя девиация на меня не действует, потому что, кто знает, тот не боится. А подсознание — это отстой. Ясно?

— Si, commandante! — ответил он, по-армейски приложив ладонь к голове над ухом.

— Не выделывайся, в этом нет стиля, — передразнила она.

Маленький островок Хафлиуа, расположенный в 4 милях к западу от берега Ротума, издали похож на лежащую на боку огромную скульптуру осы, выгнувшейся для атаки. Роль перемычки в ее теле (осиной талии) играет застрявший в падении, на полпути к поверхности воды кубический обломок скалы. Со стороны воображаемого жала, где островок изгибается, образуя открытую бухту, есть причал и маленькое кафе. Хагена, разумеется, тут знали. Едва сикорака пришвартовалась, бармен крикнул из-за стойки:

— Ia orana, Хаг! Это и есть та девчонка, с которой вы вчера наехали на кита?

— Мы не наехали! — возмутилась Люси, выскакивая на причал, — Мы просто играли.

— Вы играли с китом? — недоверчиво спросил бармен.

— Что тебя удивляет, Таркэ? — спросил Хаген, — Люси — tahuna, ей заколдовать кита не сложнее, чем тебе поджарить две яичницы с беконом и сыром. Я понятно намекнул?

Бармен расхохотался, от избытка чувств хлопая себя по бедрам, а потом поставил на стойку стеклянную сковородку и, приступая к стряпне, поинтересовался:

— А если по-честному, что там было с этим китом? Ребята с плафера говорят: лодка взлетела метра на два, вверх тормашками. Думали, вам allez.

— Китовый серфинг, — ответила Люси, устраиваясь за столиком, — Типа, спорт такой.

— Ты гонишь, гло, — с сомнением, произнес Таркэ.

— Темный ты парень, — ответил ему Хаген, — Наверное, и ундину первый раз видишь.

— Чего-чего?

— Тебе незачет по географии, бро, — нагло добавила Люси.

— Ты сиськи еще не отрастила, учить меня географии, — возмутился бармен.

— У этнической ундины, — авторитетно сказал Хаген, — Сиськи всегда маленькие.

— И рост у нас небольшой, как у андаманцев, — поддержала Люси его игру.

— А-а… — сконфуженно протянул бармен, — То-то мне показалось, что тебе лет 13.

— Вообще-то, лет до сорока мы подрастаем, но медленно, — сказала она.

— Вот оно как, — удивился бармен, ставя сковородку в микровэйв, — А я видел в одном фильме, что у ундин растет рыбий хвост вместо ног.

— Сказки Голливуда, — лаконично ответил Хаген, — Миссионеры, дегенераты, видели традиционный танец ундин, а там такая юбочка. Отсюда и поехало.

— Как про папуасов сочиняли, что у них бамбуковый хер полметра, — вставила Люси.

— Миссионеров надо душить, — охотно согласился Таркэ, — но про серфинг вы гоните.

Хаген пожал плечами.

— Нет серфинга без сбоев. Наш кит сначала нормально катил лодку, а потом дернулся.

Люси, чтобы внести полную ясность в вопрос о китовом спорте, пояснила:

— Прикинь, бро, в простом серфинге, с волной иногда бывает такая же фигня.

— Так то с волной, — сказал бармен и восхищенно добавил, — Ну, вы реальные вандалы.

Прикольно устроена жизнь. Для всех Хаген — экзотика, а для меня, как бы, наоборот, самый понятный парень на свете. Можно говорить ему, все что придет в голову, и не будет проблем со всякими обидами. Можно упасть к нему на лежбище, свернуться калачиком у него под боком, и сказать: «я тут просто посплю, ага?». И все понятно, и никаких вопросов, и никакого: «что дальше?». Он один раз сказал мне про разумную осмотрительность — и все. Типа, думай сама. Мне это нравится. Если его о чем-нибудь спрашиваешь, то он или отвечает, или нет. Никаких фишек типа: «а с какой целью ты этим интересуешься?». Спросил человек — значит, ему интересно, вот с какой целью!

Это, как бы, introduction, для объяснения, почему я с ним заговорила про Тлалок, про запутки с мамой, и про войну… Короче, про всю эту непонятную хрень. Ну, а если по порядку, то утром мы проснулись ленивые, и решили позавтракать прямо на Хафлиуа. Типа, за четверть часа пути с голода не умрем, а там — кафе. А бармена мы напарили зачетно! Теперь я — этническая ундина, происходящая из северо-восточной Атлантики. Оказывается, там, в Копенгаген-харборе, есть бронзовая ундина на берегу, похожая на меня, и с ногами у нее все ОК. Хаген показал ее бармену через интернет, чтобы тот не распространял антинаучных историй про рыбий хвост. Между прочим, мама родом из северо-восточной Атлантики, так что легенда с железной базой, не подкопаешься.

Это, как бы, ход моей мысли — почему я заговорила с Хагеном про маму. Не в кафе, разумеется (там лишние уши), а потом, когда мы уже пошли гулять по Хафлиуа. На верхушке островка надежнее: все просматривается, и видно, где люди, а где — нет.

Камешек, брошенный Хагеном, пролетел по длинной дуге и шлепнулся в воду почти точно в центре кругов, только что разошедшихся от камешка, который бросила Люси.

— С детства так развлекался, — пояснил он, — Надо просто увидеть траекторию.

— Хаген, а ты роботами для космоса когда-нибудь занимался? — спросила она.

— А как же. Любой монтаж и ремонт телесистем на орбите — это роботы. Куча задач.

— Значит, рубишь в этом?

— Так, более-менее, в пределах проф-необходимости.

— А можешь посмотреть одну фигню, и сказать, что это?

— Если посмотрю, то одно из двух: или смогу, или нет.

Люси достала мобайл и вытащила на экранчик ряд фото с телескопа в мансарде.

— Вот. Только давай я сначала не скажу, где это. Для чистоты эксперимента.

— Ладно. Попробую сообразить сам.

Он снял и бросил на песок свою майку, положил поверх нее мобайл, лег на живот, и закурил сигарету, рассматривая первое из фото, оказавшихся ему интересными.

— Ну? — спросила Люси.

— Какие-то контейнеры, — ответил Хаген, — Их устанавливают по регулярной схеме.

— Это я и сама вижу.

— … Схема: сетка с шагом километра полтора, — продолжал он, — а размер контейнеров, наверное, метра два. Если это склад, то зачем они так далеко друг от друга, а если это пункты оперативного снабжения, то почему так близко?

— Откуда ты знаешь расстояния? — спросила она.

— Так это же Тлалок, верно? Средний диаметр около 90 километров. Дальше — просто арифметика и пропорции. Я неплохо считаю в уме.

— А как ты догадался про Тлалок?

Хаген, своим любимым жестом, развел и свел ладони.

— Наблюдательность. Ты, Флер и Оскэ несколько раз о нем заговаривали, и всегда с таинственным видом, как будто там, как минимум, сокровища фараонов.

— Если ты такой умный, — обиженно проворчала она, — то скажи, что в этих контейнерах.

— Это уже надо быть экстрасенсом, — заметил он.

Люси наморщила лоб и энергично почесала в затылке.

— Давай, я спрошу по-другому. Для чего бы ты мог так расставить контейнеры?

— Я? Даже не знаю… По такой сетке ставят донные мины, если хотят начисто закрыть какую-то акваторию. Я снимал эти мины, и это первое, что пришло в голову. Но зачем минировать Тлалок, тем более, там и моря нет? Значит это другое. Еще по такой сетке ставят мачты ветряков, но это явно не они, и потом, ветра на Тлалоке тоже нет.

— Хаген! — перебила Люси, — Я спросила: чем это может быть, а ты говоришь, чем это не может быть! Давай по тема, а?

— ОК. Давай попробуем рассуждать по порядку? — предложил он, возвращая ей мобайл.

— Давай, — согласилась она.

— Тогда лучше отвалить подальше от любопытных туристов, вон туда.

Он показал рукой на северо-восток, где в паре миль от них виднелся миниатюрный круглый зеленый островок, похожий на клумбу из-за окружающего его по периметру кольца рифовой отмели.

— Толково, — оценила она, — Людей почти нет. Только причалить негде.

— Потому и нет, что причалить негде. Это Хатана, остров первого ротумского короля Рахо. Там очень красиво. Мы на сикораке перескочим через отмель, припаркуемся к островку, устроим временный Бейкер-стрит 221-b, и поиграем в Холмса и Ватсона.

— Надо купить трубку с табаком, — уточнила Люси, — Сигареты не покатят.

— Вернемся на причал и купим, — сказал он, — Таркэ продает и то и другое в комплекте.

Она немного наклонилась вперед и уперлась ладонями в ствол пандануса. Ее стройная спина выгнулась изящной дугой. Он медленно и нежно провел своими ладонями от ее лопаток до круглых ягодиц, затем обратно, вперед, разглаживая ее бока, а затем, его ладони мягко охватили полусферы ее упругих грудей. Она сильнее выгнула спину и нетерпеливо переступила ногами, качнувшись из стороны в сторону. Он переместил левую ладонь ей на спину чуть выше крестца и плавным движением подался вперед, правой рукой придав своему члену нужное направление. Ее тело сразу откликнулось: волна напряжения прошла от кончиков пальцев ног до плеч. Он положил ладони на ее бедра и начал ритмично двигаться, едва заметно ускоряя темп. Она поймала ритм и…

Люси оторвалась от окуляров портативного дальномера, и сообщила:

— Эти ребята точно нам мешать не будут.

— Что, с ходу занялись делом? — спросил Хаген.

— С разбега, — уточнила она, — Типа, они какие-то сексуально-форсированные.

Он кивнул, нажал кнопку на корпусе, и 10-метровая тонкая соломинка-мачта с бинокулярным объективом втянулась в корпус дальномера.

— Круто, — сказал мальчишка лет восьми, проследив за этой процедурой.

Двое ребят того же возраста согласились: «круто!» а одна девчонка спросила:

— Дядя Хаген, почем взял такую оптику?

— В Паго-Паго, на конверсионном сейле, за сто фунтов. Это устаревшая модель.

— Зато цена гуманная, — заметил кто-то из мальчишек.

— А хочешь, про форсированных объясню? — спросил у Люси другой мальчишка.

— Ну? — откликнулась она.

— Тут эротик-аура, — авторитетно объявил он, растопырив пальцы, вероятно с целью иллюстрировать мощность ауры, — от нее знаешь, как кончают? Тра-та-та-та.

— Шутишь?

— Нет, реально. Это все знают. Сама попробуй. Вот, с дядей Хагеном, например.

— Сюда за этим иногда катаются аж с Большого Фиджи, — гордо добавила девчонка.

— Классная идея, но у меня сейчас учеба, — ответила Люси, показав глазами в сторону включенного ноутбука, — Типа, не до того в данный момент жизни.

— Можно вечером, — утешил ее третий мальчишка, — Аура все время есть.

— Это хорошо, что все время, — сказала Люси, укладываясь рядом с ноутбуком.

Дети, сразу же утратив к ней и Хагену интерес, попрыгали в воду и стайкой поплыли через узкий пролив к отмели, где стоял их легкий проа с надувными баллонами. Люси проводила их взглядом и улыбнулась.

— Симпатичные ребятишки. Твои родичи, или как?

— Нет, просто знакомые, — ответил Хаген, — Когда не школьный день, они болтаются по мелким островкам и ловят крабов. Тут прорва крабов. Тоже, наверное, из-за ауры.

— Не иначе, — согласилась она, — Так мы с тобой говорили про логистику, верно?

Хаген кивнул и начал набивать табаком свежеприобретенную глиняную трубку.

— А сейчас у тебя обыкновенные движения, — заметила Люси, наблюдая за ним.

— Я раньше не курил трубку. Еще не освоил трек. Это быстро проходит.

— Ясно… Так что там с логистикой?

— С логистикой вот что. На Тлалоке больше тысячи одинаковых объектов. Где-то их сделали, и доставили на стартовую площадку Дюси-Питкерн в точно нам известный, короткий интервал времени.

— Но их могли доставить раньше, мелкими партиями, — возразила она, — В маминых книжках написано, что перед большими войнами так делали, для секретности.

— Вариант, — согласился он, — Но тогда должен был быть какой-то спецсклад, верно?

Люси отрицательно покачала головой.

— Если эти шутки замаскированы под что-нибудь обычное, то они лежали на обычном складе. Так уже полвека провозят оружие в зоны локальных войн.

— Да, тоже вариант. Но мы же считаем, что это серьезные объекты, а не какие-то там автоматы с патронами, гранаты, толовые шашки и прочая мелочь?

— По ходу, так.

— … И тогда, обычные, казалось бы, объекты, необычайно тщательно охраняли. Так?

— Ага, — подтвердила Люси, — Но это было незаметно, потому что делалась операция прикрытия: войны и теракты со всех сторон, чтобы был режим усиления охраны.

— Подожди… — Хаген зажег табак в трубке и затянулся, — … Ты думаешь, что Сала-и-Гомес, Галапагосы, Перу, Бруней, Ириан, Тимор — это все прикрытие, камуфляж?

— Ага, — повторила она, — Ну, заодно, решили какие-то второстепенные проблемы. Их подогнали по времени, типа, для экономии ресурсов.

Хаген сделал еще одну затяжку и почесал в затылке.

— По ходу, когда весь груз будет доставлен, военное шоу резко закончится. Так?

— Ага, — в третий раз произнесла Люси.

— Ты сама до этого додумалась? — спросил он.

— Нет. Мы втроем. Флер, Ежик и я.

— Умники… А для чего понадобилось прикрытие в виде такой огромной кучи говна?

Люси импульсивно хлопнула себя ладонями по бедрам.

— Вот это и непонятно! Ходят слухи про Немезиду… Хаген, а давай, ты поможешь разобраться? Это же херово, когда что-то такое происходит, а мы, как болваны!

— Легко сказать, — проворчал он, — Все так запутано, что не поймешь, где акулы, а где прилипалы. Нужна наколка… Хвост… Что-то, за что можно потянуть этот клубок.

— Утечка информации, — подсказала Люси.

— Да, типа того. Кто-то кому-то что-то ляпнул, или попросил, что-то такое, или…

— Конференция на Рауль-Кермадек, в Аотеароа! — воскликнула она, — Про зиму!

— Про какую, на фиг, зиму? — удивился Хаген.

— Про искусственную. Вулканическую, астероидную, ядерную. Ну, короче, такую, от которой вымерли трилобиты, динозавры… Ну, всякие археологические звери. Когда поднялась пыль или сажа, стало мало солнца, и они замерзли, как в Антарктиде. Это бывает при падении астероида, извержении супер-вулкана, или взрыве супер-бомбы. Прикинь: мама просила папу послушать там конкретно про астероидную зиму.

Хаген снова зажег погасшую трубку и сосредоточенно кивнул.

— Так… Про астероид и динозавров я где-то читал. И астероид у нас есть: это Тлалок. Интересно, а он не собирается упасть на Землю? Это бы все объясняло. Отвлечь всех игрой в войну, чтобы не было паники, и по-тихому грохнуть этот астероид атомными бомбами, как Брюс Уиллис в «Армагеддоне». Есть такой старый фильм…

— Мы об этом тоже думали, — перебила Люси, — Но Тлалок не подходит к Земле ближе нескольких миллионов километров. У меня про него реферат по механике, прикинь?

— Реферат? Хм… А можно его почитать?

— Ага. Он капельку не доделан, он кусочками, но я тебе объясню, что там где. А ты поможешь мне его доделать, ладно? А то мне 16-го числа надо его сдать тичеру.

— ОК. Ставим этот пункт в план. Но не сбрасываем со счетов тему Брюса Уиллиса.

Люси удивленно фыркнула.

— Я же сказала: он летит мимо. На фиг его взрывать? Это же ужас, сколько денег!

— После взрыва хрен докажешь, что он летел мимо, — ответил Хаген, — так делают для рекламы. Если товар на триллион фунтов, то можно миллиард-другой вбить в PR.

— Можно доказать! — возразила она, — Есть же записи наблюдений!

— Это у нас в Меганезии так можно доказать, — сказал он, — А этот товар — для внешнего рынка, для «Золотого миллиарда». Там верят красивым картинкам, а не цифрам.

— Извини, я затупила. Проверяем про Брюса. Только как?

— Очень просто. Если штучки на Тлалоке — это бомбы, то их где-то недавно сделали. Никто же не держал столько бомб впрок. А если сделали, то материалы, поставки…

— …Логистика, — договорила она, — Но моим рефератом мы тоже потом займемся, а?

Хаген пыхнул несколько раз трубкой и утвердительно кивнул.

— Обязательно займемся. Что-то с ним не так, с этим Тлалоком.

— Ага, — согласилась она, — Тогда я, наверное, зависну у тебя до завтра, так?

— Звони Флер, — лаконично ответил он.

То ли после полудня аура над Хатана усиливалась, то ли сюда добрались любители, вылетевшие на гидро-авиетках поздним утром с Большого Фиджи, но так или иначе, около двух часов дня, на кольцевой отмели вокруг стояло до дюжины легких флаек. Прибывшие на них парочки распределились по тенистым участкам берега и начали увлеченно и громко эксплуатировать магические свойства островка.

— Прикинь, — сказала Люси, — У той малайки, что в полтораста метрах справа, оргазм длится уже почти полчаса. Везет же людям!

— Она визжит просто по приколу, — ответил Хаген, — Или чтоб парень сильнее завелся.

— Куда сильнее? — возразила она, бросая короткий взгляд на партнера миниатюрной малайки — атлетически сложенного афро, двигавшегося в ритме швейной машинки.

— Ну, а вдруг у него еще есть скрытые ресурсы организма?

— А вдруг, нет? Вот спалит весь фюэл, и кувырнется в голодный обморок… А, кстати, Хаген, ты не хочешь пообедать, или что-нибудь типа того.

— Та-ак. Это намек, что ты проголодалась?

Люси звонко похлопала себя ладошкой по втянутому животу, и уверенно кивнула.

— Будем кормить, — сказал Хаген, — Как тебе нравится название кафе: «E-13»?

— Смотря, чем там кормят.

— В основном — наша местная кухня. Тунец, запеченный в листе банана, филе чипи с ямсовым пюре, кусочки манго с кокосовым кремом…

— Ну, все! Поехали уже! — возмущенно перебила она.

Остров Ротума имеет форму лежащей на боку восьмерки, а в ее перемычке находится Матуса-таун. Север перемычки — открыт в океан и там расположен порт, а юг отрезан двухмильной дугой барьерного рифа. Между рифом и берегом — мелководье, богатое яркими разноцветными коралловыми рыбками и прочей симпатичной фауной, а почти посредине барьера, на песчаной отмели стоят на паре поплавков 15-метровые крылья и кусок хвостовой части днища от японского гидросамолета-разведчика «Aichi E-13». В одном из сражений на Тихоокеанском театре II мировой войны, этот самолет (в числе сотен таких же машин) рухнул в воду, а почти через сто лет, кому-то пришло в голову использовать его уцелевшую часть. Поплавки стали стойками бара, крылья — длинным противосолнечным навесом, а кусок днища — мостиком для прыжков в воду.

Этот мостик Люси сразу опробовала. 5 метров — как раз та высота, с которой можно попрыгать для поднятия тонуса до обеда (который, разумеется, заказывал Хаген). К моменту, когда прыжки ей надоели, на столике уже возник набор блюд, и кувшин с ледяным лаймовым соком, а также котелок с горячим шоколадом по-фиджийски.

— А мне здесь нравится! — объявила она, делая первый глоток сока, — Хаген, ты влип! Теперь я буду нарочно зависать у тебя, чтобы посидеть под этой убитой флайкой!

— Мне полагается взвыть от ужаса? — громким шепотом спросил он.

— Нет, просто принять к сведенью, — ответила Люси, — А что, все-таки, значило твое мычанье и фырканье над теми сводными таблицами?

Хаген вздохнул и повертел между пальцами вилку.

— Знаешь, мне не хотелось бы делать тенденциозных выводов…

— Скажи, как есть, — перебила она.

— ОК. За 4-й квартал прошлого года производство изотопа литий-6 превысило прогноз почти в полтора раза. Производство дейтерия — аналогично.

Люси перебила его:

— Короче, кто-то потребил сырья на несколько тысяч лишних L-bomb, так?

— Не мы первые сделали этот вывод, — заметил Хаген, — Аналитики по ABC и CNN уже месяц болтают про подготовку к третьей мировой войне, кошмарят телезрителей и…

— Херня! — перебила она, — Эти бомбы сейчас, в контейнерах на Тлалоке, верно?

— Я не удивлюсь, если они, и правда, там, — сказал он.

— Они точно там! Но для чего?! — воскликнула она.

— Тише ты, — буркнул Хаген, — Вот придем домой, и посмотрим твой реферат.

— И доделаем его, ладно?

— Конечно, доделаем, как же без этого…

Тлалок — каменная глыба со средним диаметром около 90 километров и массой около пятисот триллионов тонн, обращался по вытянутой орбите с периодом примерно 400 суток со скоростью 18 километров в секунду. Он то удалялся от Солнца дальше, чем Марс, то подходил ближе Меркурия (таким образом ведут себя многие астероиды). Тлалок пересекал орбиты всех четырех планет, но в обозримом будущем не собирался опасно сближаться с Землей. В текущем году Тлалок должен пройти в полумиллионе километров от Венеры. Она, своим гравитационным полем незначительно изменит его орбиту, но и это изменение не сделает Тлалок опасным для Земли….

«Из недавних докладов LAOCAD (Latin-America and Oceania Contra-Asteroid Defense) следует, что Тлалок выбран в качестве объекта для отработки контр-астероидных мероприятий из-за своих размеров. Большинство астероидов в списке потенциально-опасных, имеют размеры порядка километра. Их масса слишком мала, чтобы в случае падения на Землю, вызвать действительно фатальный катаклизм. Иное дело — Тлалок. Падение такого астероида стерло бы с лица Земли все живое (кроме, возможно, каких-нибудь бактерий). Выброс в атмосферу и околоземный космос тысяч триллионов тонн пыли и сажи, экранирующих солнечный свет, вызвал бы индуцированную зиму. Наша планета на столетия стала бы заледеневшей и безжизненной… — Хаген задумался на минуту, и дописал, — …Если бы мы жили на Венере, то наши астрономы включили бы Тлалок в список предельно-опасных астероидов, кандидатов на ликвидацию в целях самозащиты. Но, мы живем на Земле и для нас проект «Тлалок» — это только учения».

— Ну, как? — спросил он, — Финал так, нормально получился?

— Просто классно! — заявила Люси и погладила его по плечу.

Не отводя руку, она провела ладонью вверх до его шеи, а потом вниз, едва касаясь кожи подушечками пальцев… Одним таким жестом женщина может сказать мужчине больше, чем сотней слов.

Когда Ину, vahine Тану, родила мир, ее старшие дети — Мауи и Пеле — не знали, как его держать, и спросили совет у своей сестры — Паоро. Она сделала что-то вроде проекта: Liporoa-te-moana. Разумеется, там записано далеко не все, но если что-то записано, то никуда не денешься. У меня там что-то такое про секс. Сплошные шутки, смешные для всех, кроме меня. Первый опыт на каникулах после седьмого класса. Бойкая девчонка-резервистка, лет 25, на рафтике, намотала на винт водоросли. Конечно, я ей помог, она что-то спросила, я что-то ответил, девчонка взяла инициативу в свои руки… И не только инициативу… И не только в руки… Скоро мы оказались, в миссионерской позе (рафтик надувной, маленький, на нем сложно разместиться вдвоем, но лежать не жестко). И, в самый неподходящий момент, два хрена на катере на подводных крыльях, идут мимо, видят, что у нас ответственное дело, и решают свернуть — чтобы не отвлекать. Но при развороте, их корыто дает такую волну, что рафтик (уже сильно раскачанный нашими упражнениями) переворачивается и у девчонки срабатывает «капканный рефлекс». К счастью, она сразу сообразила что делать, и говорит: «Так, короче: я расслабляюсь, ты вставляешь мне в жопу палец и двигаешь от себя, в смысле, назад». Со второй попытки операция получается, и мы висим в воде уже расцепленные. Тут подкатывают эти два хрена на катере, с дистанции метров десять, один кричит: «У вас что, заклинило?», и, получив утвердительный ответ (без уточнения, что проблема уже решена), еще громче кричит лично мне: «Хэй, бро, быстрее, пихай своей девчонке палец в жопу!!!».

Если кто составляет список казусов при сексуальном дебюте у мальчиков — дарю этот пример. Наверное, такое редко встречается, но знать полезно. А если кто составляет список для взрослых мужчин — то дарю еще пример. Года три назад мне, по дешевке досталось мощное электропневматическое ружье «Sharkill». Длина — всего полметра, а калибр — как у зенитки. В соответствие с названием, оно для охоты на акул. Будь эта штука у того янки из фильма «Челюсти» — пропала бы интрига. Оторвало бы той акуле полголовы первым же выстрелом… Вещь! Только я успел испытать ружье у себя на северной стороне, как нарисовалась Плио со старшим киндером (ему тогда было лет восемь). Мы попили какао, а потом, ему — рыбалка, а нам — секс. Где у меня хранятся спиннинги, парнишка, разумеется, знает… Какой дебил придумал сделать «Sharkill» в таком дизайне и еще лилового цвета? На вид получается игрушка. И вот, когда у нас с Плио общение на лежбище на крыше в самом разгаре, вдруг возникает мелкий с этой пушкой в руках. «Дядя Хаген, а зачем такой прикольный фонарик?…». Ну, интересно ребенку, что тут странного? Ясно, что если он нажмет кнопочку, то мне и Плио — allez. Фарш грубого помола. И я очень-очень тихо говорю: «Ну, ты молодец, что принес эту штуку, мы как раз хотели крикнуть, чтобы ты ее нам принес…». Он протягивает мне пушку, я ее беру, сажусь на лежбище и выпадаю в аут. Плио целует мальчишку в нос, говорит «Ну, иди, гуляй», и спрашивает у меня: «Хаг, а зачем нам для секса фонарик? Типа, еще светло, все видно». Я говорю: «Ну, типа это я затупил», и запираю пушку в железный шкаф в углу, где карабин, патроны и нитрогиколевые шашки… А в сексе пришлось сделать технологический перерыв на час. Потом, правда, нормально…

У меня еще много таких историй, одна лучше другой. Эти две — так, для примера. И никогда заранее не знаешь, какая получится фигня. Вот и сейчас. Если бы девчонке просто взбрело в голову стартовать в смысле секса, то это нормально. Ее организму виднее, когда и с кем это надо делать, и моя роль была бы обычной для взрослого мужчины в такой ситуации: оставить ей много хороших воспоминаний на будущее. Никаких проблем — тем более, при моей проф-специфике, техническая сторона дела выполняется ровно так, как надо. Но только, Люси настроена не на парня-функцию «эксперименто-примо». Она пробует играть взрослую женщину, которая решила…

Она года на четыре моложе того возраста, в котором девушки обычно начинают такие игры, но иногда у нее получается очень убедительно. Бармен Таркэ на Расщепленном Острове — не дурак, и людей повидал много, но он поверил в «этническую ундину» и общался с Люси, как будто ей, лет двадцать, и она держала образ «взрослой ундины» (хотя, по заметной опытному глазу моторике лица и рук было видно: ей это не легко). Игры с Таркэ отняли у нее море нервных ресурсов: час после выхода из бара она вела себя, как обычная девчонка-подросток, а потом… Этот более, чем взрослый разговор относительно Тлалока. Хотя, если в ее семье такие темы обычны… Я в 5 лет знал, как отличить копа от хомбре и сивила от форса, хотя и не представлял себе социальные функции любого из четверых, да и словосочетание «социальные функции» было мне, разумеется, незнакомо. Дети, обычно, играют в то, чем живут окружающие взрослые.

Если отвлечься от некоторой недорослости, Люси — исключительно симпатичная и интересная девчонка (по крайней мере, на мой личный вкус). Будь ей года на три больше… иначе говоря, через три года так и будет, и зачем сейчас делать из этого проблемы? Значит, проблемы не делаю, а наоборот: решаю их по мере появления.

Люси часто задышала, ее тело напряглось так, как будто она намеревалась встать на гимнастический мостик, а потом — длинный выдох, почти вскрик. Полный релакс.

— Уф… Уф-уф… Это было здорово! Даже лучше чем с китом.

— С кем, с кем? — удивленно переспросил Хаген, медленно убирая ладонь из нижнего сектора ее живота.

— Ну, был у меня такой сон… Короче, там кит своим ластом сделал что-то похожее… Отдаленно похожее. С тобой конечно, лучше! И еще, с китом меня Флер разбудила совершенно не вовремя. Мы только-только собрались перейти к… Ну, к тому, что в книжках называется «коитус», и тут она шлепнула меня по заднице. Такой облом.

— Сочувствую, — сказал он, — когда в такой момент обламывают, это обидно.

— Ну, а я о чем? Давай сейчас я не буду просыпаться… ну, ты понимаешь?

— Не надо беспокоиться, — сказал он, мягко поглаживая ладонями ее живот и маленькие груди… — Я не во сне, честное слово. Я настоящий, материально-биологический. Даже если тебя сейчас шлепнуть по попе, я никуда не исчезну.

— У-ау, — пропищала она, лениво и длинно потягиваясь всем телом, — Кто тебя знает? А вдруг ты моя эротическая фантазия, прикинь?

— Очень реалистичная, — уточнил он.

— Классно! — сказала Люси, переворачиваясь на живот, — А тогда погладь мне спинку, реалистичная эротическая фантазия… Выше, там где лопатки… Ага! А потом можно ниже и не останавливайся… Да… Я как раз об этом подумала…

— Если тебе покажется, — начал он, — что что-то не так, то ты сразу…

— Взвизгну, как резанная, — перебила Люси, — Давай, лучше ты сам почувствуешь, ОК?

Закат солнца — как будто огромный оранжевый шар медленно, как шарик мангового мороженного, тает в океане, и с его нижнего края течет мерцающий густой поток…

— Ты тоже подумала про мороженое, — сказал Хаген.

— Ты заметил, как я облизнула губы? — спросила Люси.

— Да. Очень характерное движение.

— Значит, не я тоже, а ты тоже, — поправила она, — Ты подумал про мороженое, когда я облизнула губы, значит — позже меня. Логично?

— Получается, так, — согласился он.

Они лежали рядом на квадратном надувном рафте, вытащенном в море. С него было интереснее наблюдать закат. Солнечная дорожка оказывалась так близко, что до нее можно было дотронуться рукой.

— Смешные существа люди, — сообщила Люси, — За столько тысяч лет не сообразили придумать слова для таких моментов, как сейчас. Мне столько всего хочется сказать, гигабайты бродят в голове, а нет ни одного подходящего слова. Свинство, ага?

— Утафоа в таких случаях поют, — заметил он, — Ну, не совсем поют, а….

— Я знаю, — перебила она, — Только у меня не получится. Буду пищать, как хомяк.

Хаген погладил ей спину и добавил:

— Киты тоже в таких случаях поют.

— Ага, вот так… — Люси изобразила гудяще-скрипящую серенаду горбатого кита.

— Нет, скорее так, — ответил он, и тоже попытался прогудеть, а затем скрипнуть.

— Классно! — решила она, — Это будут те самые слова, я так решила. Теперь осталось только придумать, как их записывать, и можно сочинять стихи!

— Я никогда не пробовал сочинять стихи, — предупредил Хаген.

— Ну, и правильно. Нечего было пробовать, пока мы не придумали эти слова!

— Придумали киты, — уточнил он, — А мы, как бы, заимствовали.

— Не важно… — она хлопнула ладошкой по воде, — Надо еще послушать китов. Может, прокатимся завтра утром, а? Послушаем, и запишем на диск.

— Прокатимся, — согласился он, — Только давай в этот раз без колдовства, ОК?

53

Ярко-синяя блестящая флайка, похожий на уменьшенный реактивный истребитель, с густым гудением, быстро снижаясь, сделала круг над миниатюрным полуостровом и зашла на приводнение у домашнего пирса дедушки Еу.

— Я думала, к нам, — немного грустно сказала Пума, проводив самолетик коротким и цепким взглядом, — Я думала, может быть, это Чубби.

— У Чубби «Subjet», а это «Goblin», — заметил Рон, — Силуэты похожи, но «Goblin» — дорогая сверхзвуковая флайка для пилотов-профи. Хэх. И кто на ней прилетел к Еу?

— Месяц назад были ученые, — напомнила Пума, — Те, которые геронтологи. Они еще спрашивали, как у него с этим… (девушка выразительно постучала себя пальцем по макушке)… А я им сказала, что уж не хуже, чем у некоторых, умников, да!

— Ученые… — задумчиво повторил Рон, — …Машинка не характерная. Ученые обычно летают на том, что проще в управлении и безопаснее. Ладно, потом выясним.

Пума согласно кивнула.

— Его дела. А то будет ворчать: всюду вы нос суете, делать вам, молодым, не хер.

— Это точно, — согласился экс-коммандос, выбивая из пачки сигарету.

— Лучше будем думать, как помочь Чубби, — добавила Пума.

— Как — как… — он щелкнул зажигалкой, — Как в инструкции, вот как.

— Опять непонятно, на какой мы стороне, — буркнула она, — Я не люблю, когда так.

Рон протянул руку и мягко погладил ее по спине, выше лопаток.

— Этого никто не любит, Черная кошка, но в жизни всегда много разных сторон.

— Ты это уже говорил, — пробурчала она, — А я все равно так не люблю. Давай думать.

— Давай, — согласился он, — Сначала систематизируем имеющуюся информацию.

Пума уселась на пирсе, скрестив ноги, и начала загибать пальцы.

— Верховный суд вызвал и отстранил Райвена, Журо и Чубби, когда Красные Кхмеры захватили Восточный Тимор. Это раз. Верховный суд собрался в Хониаре. Близко к Тимору и к Папуа. Это два. Папуасы пошли на запад, в Арафурское море, и начали зачистку исламистов на ЮМО, Южных Молуккских островах, которые, формально индонезийские, но там гражданская война и ООН. Это три. Наша группа ВМФ там, в Арафурском море, на островах Удан-Лоти помогает папуасам. А как еще? Они наши союзники. Это четыре. На Атауро, Северном Тиморе, на западном краю Арафурского моря, наши и папуасские волонтеры. Как бы: мы с папуасами делаем ножницы, чтобы отрезать от Индонезии зону ЮМО. И мы не сами это решили, а нас поставили перед фактом, что мы вместе с папуасами идем это завоевывать. Это не хорошо, когда нас ставят перед фактом. Суд забеспокоился, и сейчас вызвал всех троих в Хониару, да!

— Ты кое-чего не учла, сен младший инструктор, — сказал Рон, — Как ты думаешь, в чем выгода индонезийских оффи от владения ЮМО?

— Это просто, — ответила она, — Индонезийские корпорации качают там со дна нефть и делятся с этими оффи.

— Верно, — он кивнул, — В зоне ЮМО нет ничего интересного для индонезийских оффи, кроме морской нефти. Использовать сами острова не получится. Туземное население в основном, папуасское, а индонезийские оффи в прошлом веке прислали туда каких-то исламистов. С тех пор там гражданская война. Последние 10 лет, она идет не только на суше, но и в акватории. Стало невозможно даже добывать морскую нефть, и поэтому, индонезийские оффи позвали ООН. Но ООН не справилась с naval bandidos.

— Это все знают, — заметила Пума.

Рон Батчер снова кивнул и сделал очень хитрое лицо.

— Да, Черная кошка. Но не все обратили внимание на то, что осенью прошлого года там заработала одна группа индонезийских морских нефтяных платформ. Знаешь где?

— Где? Скажи, Тигра.

— На участке акватории, контролируемом патрулями с нашей базы Удан-Лоти, — сказал Рон, — Там нет политических боевиков и naval bandidos. Там безопасно, а это — выгода.

— У-у! — Пума задумчиво почесала себе спину, — Получается так: индонезийским оффи выгоднее не удерживать ЮМО, а отдать, если им разрешат качать нефть со дна.

— Типа, да, — подтвердил Рон, — Другое дело, что, австралийские оффи будут немного обижены. Они рассчитывали через ООН получить там концессию. Теперь не получат.

— Они не могут сильно обижаться, — возразила Пума, — Это не их море, и не море ООН.

— Тем не менее, Черная кошка, для них это упущенная выгода.

— У-у! А индонезийским оффи не жалко своих исламистов, которых там зачистят?

— В Индонезии, — ответил экс-коммандос, — много партий, оффи-кланов, — Там есть и религиозные нейтралы, и умеренные мусульмане, и исламисты. Исламисты не имеют абсолютного большинства, а остальным оффи-кланам даже выгодно их ослабить. Это позволит пересмотреть доли при дележке денег. Кто ослабел, того…

— Браслет снят, — перебила Пума.

— Браслет снят, — мгновенно отозвался Рон, — Двигаем!

Дедушке Еу давно перевалило за сто лет. Он помнил еще вторую войну, японскую оккупацию, и великую битву за Пелелиу в 1944. Его многочисленные потомки, до праправнуков включительно, обитали в самых разных частях Океании, но судьба сложилась так, что на самом Пелелиу никто из них не обосновался, и дедушкиными бытовыми делами занимались, в основном, соседи: Рон с Пумой и констебль Крэгг. Вообще-то дедушка Еу был еще вполне крепок, ловил рыбу, ворчал на молодежь и обсуждал политику за кружкой пальмового вина. Но когда человеку больше ста лет, всякое может случиться — и соседи убедили его постоянно носить радио-браслетик, выполнявший, помимо функций обычных часов и компаса, еще и функцию контроля пульса владельца. Если с пульсом происходило что-то странное, браслетик давал тревожный сигнал на соседские коммуникаторы. Другой вид тревожного сигнала подавался в случае, если браслетик терял контакт с запястьем владельца.

Дедушка Еу мог, конечно, забыть, что — это контрольный прибор, а не просто часы, и снять браслет перед сном, но это случалось крайне редко. Сейчас браслет был снят в середине дня, и это могло значить, что дедушка использовал прибор, как экстренное средство связи, чтобы сообщить: «ребята, у меня проблемы».

Сняв браслетик и положив на стол, дедушка Еу, надел вместо него американские армейские часы 1942 года выпуска и невозмутимо сообщил своему собеседнику (атлетически сложенному метису лет тридцати).

— Вот это, я понимаю, вещь. Основательная. Металл. На века. А эти современные фитюльки… Тьфу. Ни веса, ни вида. Одно слово: полимер. Это тот же полиэтилен, который для одноразовых пакетов… Делать часы из того же говна, из чего пакеты. Глупость какая… Совсем у людей мозгов не стало, вот что я тебе скажу… А кстати, парень, как тебя зовут? Что-то я тебя вообще здесь раньше не видел, а я на Пелелиу вообще всех знаю, кроме, разве что, тех, кто только сегодня родился, и тех, кто умер больше ста лет назад. И по всему выходит: непонятно, откуда ты такой взялся…

— Меня зовут Майо Теллем, — спокойно повторил метис, — Я лейтенант преторианской гвардии Верховного Суда Конфедерации.

— А-а, — задумчиво произнес дедушка Еу, — Майо Теллем, преторианский лейтенант. Похоже, я тебя знаю. Интересно, откуда я тебя могу знать? Ты ведь не здешний.

— Я вам представился семь минут назад, и три минуты назад, сен Еу.

— Да? Наверное, я не расслышал. Не переживай, парень, это бывает.

— Спасибо. Я не переживаю, сен Еу. Так, вам известно имя Жерар Лаполо?

Дедушка Еу громко хмыкнул, взял со старого трехногого стола гладкую бамбуковую палочку и начал задумчиво ее жевать. Минуты через полторы он сообщил:

— Всю жизнь курю сигары. Доктор говорит: вредно. Я обещал, что брошу, чтобы он поменьше приставал. Вот, сделал такую палочку. Это в книжке называется: «эрзац». Германское слово. В Германии придумали делать вместо вещей «эрзац». Был такой «эрзац-мед», году, наверное, в сорок пятом. Трофейный. Американские «Джи-Ай» угощали. По тем временам было неплохо, а вообще-то, говно-говном, как и любая синтетика. А ты куришь? Если что — кури, я не против.

— Спасибо, сен Еу, я не курю. Я хотел бы узнать ваше отношение к Жерару Лаполо.

— Мне без разницы. Что «Житан», что «Жерар». Я же тебе сказал, парень: кури, если хочешь. Хотя я французские сигареты никогда не любил. Табак не тот. Вот у нас в Имелечоле — настоящий табак. Съезди на рынок, тут рядом. Можно даже пешком.

— Спасибо, сен Еу, но я уже сказал, что не курю.

— Нет, парень. Ты только что сказал, что куришь «Житан». Я тебе сказал: кури, если хочешь. Нравятся тебе французские сигареты — твое дело. Но наш табак лучше.

Лейтенант Майо Теллем, улыбнулся и кивнул.

— Я верю, что ваш табак лучший. Но я имел в виду человека по имени Жерар Лаполо. Некоторые источники утверждают, что вы и Жерар Лаполо — это одно и то же лицо.

— Что-то я не понял, что ты сказал, — проворчал дедушка Еу, — Я на Пелелиу всех знаю. Даже тебя знаю, хотя ты здесь всего минут десять. Если я не знаю этого Жерара, то, значит, его здесь нет, и не было. Ты лучше меня спроси про того, кто здесь был.

— Посмотрите сюда, — предложил Майо, выкладывая на стол несколько фото, — человек, который здесь изображен, безусловно, похож на вас.

Еу мельком взглянул издалека на фотографии, а потом встал из кресла качалки.

— Что-то я не разберу ничего. Пойду-ка я принесу свои очки. Они где-то должны быть. Вчера я их точно видел. Может быть, на кухне? Хотя, не знаю…

— Позвольте, я помогу вам, — сказал лейтенант, поднимаясь с табуретки. Ему очень не хотелось терять подозрительного дедушку из виду.

Послышалось негромкое жужжание мотора, а потом веселый возглас:

— Дедушка Еу! Я тебе хавчик привезла! И таблетки-витамины!

— Сейчас правнучку попросим найти, — сказал Еу, — Она всегда все находит. Очень пронырливая. Только я забыл, как ее зовут. Майо, ты не знаешь, как ее зовут?

— К сожалению… — начал лейтенант.

— Привет, дедушка! — воскликнула прекрасно сложенная девушка-афро, возникая на террасе в обнимку с ярким пластиковым пакетом, — Hi, bro! Это ты новый парень из муниципального социального сервиса?

— Нет, это другой парень, — сказал Еу, — Тот еще едет. А ты найди мои очки.

— Подожди, дедушка, вот я разберу пакет, и займусь твоими очками. ОК?

— Почему ты никогда не делаешь, что я прошу? — обиделся он.

— Ничего не случиться, если ты побудешь три минуты без этих очков, — возразила она, запуская руки в пакет, который уже успела водрузить на стол.

— Простите, вы не могли бы… — начал Майо Теллем.

Тут снова послышался приближающийся шум мотора.

— Вот это, наверное, социальная служба, — сказала девушка, — Надеюсь, дедушка Еу, он привез твои журналы и диски.

— Это какие еще такие журналы-диски? — проворчал Еу.

— Опять ты ни фига не помнишь, — вздохнула она, — сядь вон в то кресло, и не мешай.

— Командует… — продолжал ворчать дедушка, лениво двигаясь к указанному креслу в самом углу, — Еще сиськи не отрастила, а туда же, командовать, креветка бесхвостая.

— Извините, я немного опоздал! — жизнерадостно крикнул смуглый, крепкий, но явно неуклюжий креол, с громким топотом, взбегая по лесенке на веранду. Огромный веер ярких журналов с зелеными динозаврами на обложках, похоже, заслонял ему обзор…

Он споткнулся на последней ступеньке и влетел на террасу головой вперед, рассыпая журналы по полу. Лейтенант Теллем рефлекторно повернулся, посмотреть, что с ним. Девушка, возившаяся у стола с пакетом, тоже повернулась. Лейтенант успел боковым зрением увидеть в ее руках серый вытянутый предмет длиной около фута, а потом по глазам с двух сторон ударили ослепительные алые лучи лазерных целеуказателей.

— Руки за голову, и замри! — отрывисто скомандовал креол, как по волшебству, теряя жизнерадостное добродушие вместе с неуклюжестью.

— Мигом, сука! — так же отрывисто добавила «правнучка», — Считаю до одного!

Уже зажмуривая глаза, чтобы не лишиться зрения, Майо Теллем увидел, что лазерные целеуказатели закреплены на «карманных» пулеметах — «palmagun», перспективной экономичной модели сезона. Ага (мелькнула мысль на краю сознания) «правнучка» и «социальный работник» следят за новинками оружейного рынка… Впрочем, при той диспозиции, которая сейчас сложилась, не было разницы, какая именно «трещотка» в руках у этой парочки. Даже при очень неплохой боевой подготовке преторианского лейтенанта, два грамотных стрелка с автоматическим оружием в пяти метрах от него, образующие прямой угол с целью (т. е. с ним), не оставляли ему ни единого шанса… Лейтенант медленно заложил руки за голову, и спокойно спросил у «дедушки»:

— А можно было обойтись без этого цирка-шапито, сен Лаполо?

Дедушка промолчал, а «социальный работник» дал еще два приказа: «На колени» и «Ложись лицом вниз, руки держи за головой». Картина Айвазовского «Приплыли».

Выполнив эти приказы, Майо, так же спокойно сообщил:

— Ребята, я офицер преторианской гвардии при исполнении. Вам нужны проблемы?

— Черная кошка, ты видишь на нем униформу? — спросил «социальный работник».

— Ни фига не вижу, — ответила «правнучка», — По-моему, он в гражданском.

— Вот и я не вижу, — сказал тот, — Так что, бро, не надо песен. Отвечай: кто такой?

— У меня в левом нагрудном кармане жетон с ID, — сказал Майо, — Там написано.

— Бро, меня даже во сне не гребет твой левый нагрудный карман. Ты без униформы, а значит — ты просто швонц, наехавший на нашего дедушку Еу.

— А в правом боковом кармане у него пушка, — проинформировала «правнучка».

— Вижу, но молодец, что заметила, — сказал «социальный работник», и повернулся к дедушке, — Дядя Еу, чего от тебя хотел этот парень?

Еу развел руками, демонстрируя полнейшее непонимание.

— Хер знает. Спрашивал про какого-то Жерара Лаполо. Намекал, что я это он и есть.

— Про Жерара Лаполо? Вот как?

— Ну, да! Он и при тебе меня им назвал. И фотки мне в нос тыкал, шпион хренов.

— Вот как? Это здорово меняет дело, — «социальный работник», не оборачиваясь, сгреб фотографии со стола. В это время раздался звонок телефона.

Дедушка вынул из кармана жилетки мобайл и поднес к уху.

— Да, Крэгг. Ты тоже заметил сигнал?… Нет, нет, мальчик, все хорошо, просто мы тут поймали японского шпиона… Ну, не знаю. Может, с войны прятался. У него немного протек чердак, и он меня допрашивал… Да, совсем псих…. Лежит на полу… Нет, не убили, просто попросили, и он лег… Плетет всякую херню… А, ты скоро приедешь? Сейчас?… А ты наручники и бумажки возьмешь? Надо же это… Оформить. Это же шпион, а не какой-нибудь там… Нет, не старый. Примерно твой ровесник… Ну, ты приезжай уже, и сам посмотришь. У него пушка в кармане. Во как!.. Ну, ждем.

Послышался приближающееся завывание полицейской сирены, потом шорох волны, набежавшей на пирс, и грохот тяжелых башмаков по лестнице… На террасе возникло новое действующие лицо: довольно грузный, мощный рыжеволосый мужчина-англо, одетый в камуфляжную униформу с нашивками констебля локальной полиции.

— Этот, что ли, шпион? Сейчас оформим…

— Я лейтенант преторианской гвардии Верховного Суда Конфедерации, Майо Теллем.

— Сейчас разберемся, — пообещал констебль, ловко застегивая стальные «браслеты» на ногах и на руках лежащего, — Ребята, помогите распотрошить клиента.

Через минуту лейтенант Теллем, все так же со скованными руками и ногами, сидел за столом, на котором было аккуратно разложено содержимое его карманов.

— Вы бы хоть представились по форме, — сказал он.

— Это легко, — ответил рыжий, и сунул ему в лицо ID — констебль Крэгг У, локальная полиция Имелечола, комюнити Пелелиу, округ Палау. При допросе ведется аудио- и видео-съемка. По Хартии, вы предстанете перед судом не позднее часа после ареста.

— А за что я арестован?

— За проникновение в частное жилище и попытку рэкета.

— Какого хера! — взорвался лейтенант, — Перед тобой же лежит мой жетон!

— А передо мной много чего лежит, — невозмутимо ответил Крэгг, доставая из кармана фотокамеру, — Жетон, пушка, документы всякие. Фиг знает, что тут настоящее, а что — фэйк. Рон, ты подкладывай мне бумажки по одной, а я буду фоткать для протокола.

— Не надо этого делать, черт возьми! Это секретные документы!

Пума переместилась за спину Майо и коснулась стволом оружия его затылка.

— Дернешься — убью.

— А что ты с ним так жестко? — спросил Крэгг.

— Преторианец он или нет, но обученный, — ответил вместо нее Рон, — Расслабишься на секунду, и он тебе голову отвинтит, даром, что в «браслетах».

— О, как… Ну, тебе виднее, ты у нас спец… Ты бумажки-то подавай, ага?

— Крэгг, ты запиши: он ищет какого-то Жерара Лаполо, — вмешался дедушка Еу, — Он ненормальный псих, он думает, что я и есть этот Лаполо. Ты, Крэгг, скажи судье, что нельзя его отпускать. Я читал, бывает такой идефикс в мозгу: человек начинает искать какого-нибудь Равану из Вед, или Сатану из Апокалипсиса, или Аримана из Авесты.

— Ну, положим, Жерар Лаполо будет покруче этих троих, — заметил Рон, продолжая методично подкладывать констеблю под камеру разложенные по столу бумажки.

— А этот Лаполо, он из какой религии? — спросил Крэгг..

— Не из какой. Он существует в действительности, если не помер. Он был командиром INFORFI при Фронте Хартии, а потом еще год при Конвенте, до первых выборов.

— INFORFI? Info Forza Foa Iniciativa? Ни хрена себе… А сколько ему лет?

— Около семидесяти. Двадцать пять лет он работал в подполье, а в легальном режиме — всего год, но этого одного года всем хватило. Мало никому не показалось.

— Вот это точно… — согласился дедушка Еу, — А я и не знал, как звали этого упыря.

Рон Батчер слегка качнул головой, подавая очередную бумажку.

— Не все так однозначно, дядя Еу.

— Ты тогда был совсем маленький, и не знаешь, — возразил дедушка.

— Я знаю, что на INFORFI свалили все «зачистки» первого года, — возразил Рон, — это обычное дело. То же самое было в Папуа, и в Африке, а сейчас будет в Хитивао и на Тиморе. Сначала гасят кого попало списком, а потом надо на кого-то свалить, чтобы общество не перестреляло друг друга в ходе вендетты.

— Так-таки INFORFI было не виновато, — ехидно проворчал Еу.

— Виноваты — все, — отрезал Рон, — Если уж на то пошло, вина в таких процессах — это вообще негодный термин. Когда происходит объективная колбаса по историческому материализму, то кого в какой позе колбаса застала, тот оказался или гасителем или погашенным. Это как на войне, когда инициатор давно сдох, а боевые действия еще ведутся. Какое там, виноват — не виноват… Сраная экзистенциальная философия.

Констебль Крэгг сделал фото последней бумажки и произнес:

— Уф! Теперь займемся идентификацией личности.

— Вот-вот, — обрадовался дедушка Еу, глядя, как констебль разворачивает маленький ноутбук, — Давай-давай, а то личность этого кекса мне очень подозрительна.

— … Арестованный, смотрите в это окошечко, — сказал констебль… — Так, что мы тут видим?… Гражданин Майо Теллем, пол: M, родился в 4-м году до Хартии, на атолле Ликиеп, округ Маршалловы острова, живет: округ Ист-Самоа, Ваа-о-Фоноти, 118H (household — punalua), … А это: «EHO-1794E, enter A-code for info», что такое?

— Андаманское море, 17-год. Наберите номер моего жетона — прочтете больше.

— Рон, ты не знаешь, что это за история? — спросил Крэгг, набирая номер.

Экс-коммандос утвердительно кивнул.

— Была такая неприятность. Освобождали заложников. Наших и не наших. Проблема состояла в том, что не в нашей акватории, а на Никобарах. У нас вышло два «zero».

— Ты был там? — поинтересовался Майо.

— Нет, я был южнее.

— В группе, которая блокировала аэропорт Кутараджа? Типа, землеройки?

— Нет, мы отрезали акваторию от Ачоха по шестой параллели, — ответил Рон, — Типа…

— … Улитки, — договорил преторианец.

— Точно.

— Так этот кекс не шпион? — спросил дедушка Еу.

— По ходу, нет, — ответил Крэгг, — Но он наехал на тебя против правил. Короче, сейчас напишем иск, поедем в суд и прилепим парню штраф полштуки в твою пользу.

— Давайте решим на месте? — предложил лейтенант.

Дедушка согласно кивнул и пояснил.

— Если ты не шпион, то в суд ехать неинтересно. Давай на месте.

— Ну, тогда я снимаю железки, вы рассчитываетесь, и я пишу в рапорте, что…

— Тут секретные документы, — перебил Майо, — Давай попробуем без рапорта?

— Ты что? — удивился констебль, расстегивая на нем «браслеты», — Как это без?

— Дай мне позвонить дежурному верховному судье, и я решу вопрос.

— Попробуй. Вот твой мобайл. Если судья разрешит, то и ну его, этот рапорт.

Преторианец взял со стола мобайл и повернулся к Рону.

— Бро, поможешь в одном деле?

— А что надо? — поинтересовался экс-коммандос.

— Это ты сейчас с судьей поговоришь, и будет понятно.

Ложка в руке лейтенанта Майо Теллема двигалась со скоростью лопасти пропеллера. Уровень густого тунцового супа в объемистой миске стремительно убывал — в недрах здорового лейтенантского организма исчезала уже вторая порция. Пума смотрела на Теллема с тем одобрительным выражением лица, какое свойственно полинезийским хозяйкам, если их гости по-настоящему хорошо кушают.

— Oomo ahou oe? — спросила она, когда ложка со скрежетом прошлась по дну миски.

— Aita, maururoa! — сказал он, погладив себя по животу, — E maita ra e mea rahi!

Пума оглянулась на Рона и задумчиво спросила:

— Может, еще поджарить кальмаров с бататом?

— Да вы что, ребята, я же лопну! — воскликнул Майо.

— Потом, — твердо сказал Рон, и поставил на стол банку самогона.

— Ага! — поняла Пума, и поставила рядом миску с маринованными крабами.

— Алкоголь за штурвалом профессиональной машины… — начал лейтенант.

Экс-коммандос наполнил самогоном маленькие чашечки и решительно сказал:

— Профессиональная машина отменяется. Не будем сверкать, как жопа в гостях.

— А на чем ты думаешь лететь пять тысяч миль до Рароиа? — спросил преторианец.

— Это не важно. Сначала, попробуем перемешать море пальцем и отделить акул от прилипал. Рассказывай, лейтенант. Будем разбираться с самого начала.

— Ну, — Майо вздохнул, — Когда я прилетел на атолл Рароиа, все пошло криво. «Угол Рароиа» включает этот атолл и еще шесть атоллов к северу и к востоку от него. Это выселки между Туамоту и Маркизами… Не вдруг разберешься, что там и как.

— Стоп! — сказал Рон, — А что было до того, как ты полетел на Рароиа?

— Как далеко откатывать запись? — спросил Майо.

— Начни с того, откуда возникла небанальная идея найти Жерара Лаполо.

Преторианец кивнул, сделал глоток из чашечки и вытер губы ладонью.

— Хорошая у вас самогонка, ребята… Так вот, вся эта ботва началась третьего марта. Коллегия Верховного суда отстранила шефа INDEMI и двух майоров за дерьмовую историю с Тимором. Ну, там еще до этого была история с Брунеем. Тоже дерьмовая. Короче, они всех запарили с этим красным кхмерским приливом. Правильно, что их отстранили. Дальше, по прецеденту 16-го года, шефа разведки замещает любой шеф-майор ВВС, по выбору суда. Назначили Нуэу Умбуре. Я ничего не хочу сказать, он хороший офицер, спокойный, умный, грамотный, с боевым опытом, это все знают…

— … Но он ни разу не сексперт, — вставила Пума.

— Ни разу ни что?…

— Не эксперт по secret service. Извини, перебила. Крути дальше.

— В общем, да. В этом проблема. Ситуация вокруг острая. По ходу, мы в полушаге от большой неконтролируемой войны. В такой шторм капитана не меняют. Но коллегия Верховного суда единогласно объявила Райвену Андерсу недоверие, и хочешь — не хочешь, а надо искать адекватного игрока на замену.

Рон задумчиво покачал чашечку на ладони, как будто взвешивая.

— Интересно, почему Лаполо?

— А потому, что состав суда такой. Ребята, вы не подумайте, что я нелояльный парень, только очень уж неудачно на этот раз получилось. Сейчас такое совсем не в тему.

— А можно подробнее? — спросил Рон.

— Можно. Просто по персонам. Те трое, которые по жребию. Фиту Локис. Седьмой ребенок в семье фермера-тонгайца и иммигрантки из нищей Азиопы. Ему 36 лет, он работает на острове Бугенвиль оператором литейной машины. Он правильный канак, ничего не хочу сказать, но в школе учился еще до революции, и вообще… Ну…

— Ясно, — подвела итог Пума.

— Да, — согласился Майо, — Дальше, Оган Селту. Такой реальный креол-островитянин, вроде тебя, Рон. По ходу, вы с ним ровесники. Он мото-механик, работает на рынках округа Норд-Кук. Туда-сюда, показал — продал — поднял денег. Сломалось — починил, опять поднял денег. Есть деньги — забил на работу на месяц — другой — третий… Он отличный парень, у него три жены, куча детей, он их всех любит, но…

Пума нетерпеливо хлопнула себя по коленям.

— С этим тоже ясно. Дальше?

— Третья по жребию — Иланэ Ианао с Аитутаки, округ Саут-Кук. Молодая девчонка, маори, очень красивая. Она учитель экоистории в школе. В этом проблема.

— По-моему, наоборот, то, что надо, — заметил Рон, — Она хорошо знает теорию и умеет объяснять другим, а значит…

— Она слишком хорошо знает постмарксизм и слишком хорошо умеет его объяснять, поэтому суд иногда склоняется к решениям с риском радикальных последствий. Что случится, если наш флот и флот папуасов, захватят ЮМО, и пойдут дальше на север? Северо-восточные Молуккские острова, потом филиппинский остров Минданао…

Рон снова покачал чашечку на ладони и неопределенно пожал плечами.

— Одно из двух: или все утрутся, или будет серьезная война, а потом эмбарго.

— А если руководство INDEMI выведено из игры и тушить пожар некому?

— Слушай, Майо, на это никто не пойдет!

— Почему же? — возразил преторианец, — Для народа это выгодно, новые территории с полезными ископаемыми и дешевыми трудовыми ресурсами, обеспечат грандиозный экономический бум, а война… Ну, погибнет сотня — другая наших. Вряд ли больше. Средний наш сивил скажет: это цифры порядка годичной смертности от несчастных случаев. Значит, допустимо. А то, что мы окажемся вплотную к барьеру Хопкинса…

— Ты это… Не драматизируй! Где сотня — другая «zero», а где барьер Хопкинса?

— При чем тут я? Почитай мировую прессу бро. Невиданная вспышка завоевательной активности в Южном Полушарии и строительство развивающимися странами второго эшелона обитаемых космических баз с атомной начинкой. Вот и сценарий Хопкинса.

— Какой мудак приплел одно к другому? — тихо спросил Рон.

Лейтенант Майо Теллем допил самогон из чашечки и снова вытер губы ладонью.

— Мир полон приколов, бро. В «Иудео-Христианском Западном Мире» многие любят рассказывать публике о том, как наступит новый ледниковый период, и все, на хрен, передохнут, кроме, быть может, нескольких миллионов где-то на задворках планеты. Тамошняя публика с удовольствием про это слушает. От невыносимого ужаса, у них получается вроде оргазма, которого они не умеют достигать естественным путем.

— Что такое барьер Хопкинса? — поинтересовалась Пума.

Рон ласково потрепал ее по затылку и спине.

— Я тебе потом расскажу, ладно, Черная кошка? А сейчас давайте вернемся к судьям.

— Ладно, Тигра… Про тех, что по жребию ясно. А что с теми, которые по рейтингу?

— Так, — сказал лейтенант, — Первая по рейтингу: Чои Сче, журналистка, отдел науки «Pacific Social News». Симпатичная малайско-океанийская метиска, 28 лет. Она ведет бешено-популярный цикл передач «Космос, который принадлежит нам»…

— Мой любимый, да! — вставила Пума, — Мы с Роном голосовали за Чои!

— Ну… — Лейтенант вздохнул, — Она действительно толковая девушка, но именно она предложила всем судьям по рейтингу независимо друг от друга двинуться на поиски кандидата на руководство INDEMI. Немного в стиле рыцарского эпоса, верно?

— Может, это была не худшая идея, — заметил Рон.

— Может быть. В общем, ее недостаток в том, что она — убежденная технократка и полагает, что любая международная политика — это дурацкое шоу, что рулят только объективные продукционные потенциалы конкурирующих сообществ, а значит: чему быть, того не миновать. Короче, это, еще один радикальный постмарксист.

Пума лизнула самогон из своей чашечки и лаконично объявила:

— Чои Сче права.

— Хрен его знает, — сказал преторианец, — Так. Идем дальше: Кими Укмок…

— Та, с которой Рон говорил по телефону? — уточнила Пума.

— Да, верно. Она алеуто-таитянка, 25 лет. DJ на Video-MBL-Antarctic, живой символ колонизации Западной Антарктики. Ее программу «Flash-boom» смотрит и слушает молодежь по всем трем берегам нашего океана, и в середине тоже. Кими неглупая девчонка, она блестяще умеет разбирать бизнес-конфликты, даже очень серьезные и сложные. Но на международные проблемы она смотрит, как простой средний канак.

— В каком смысле? — спросил Рон.

— В таком, что есть Меганезия… Ну, скажем, Меганезия со странами-сателлитами, а вокруг — прикольный внешний мир, с которым можно торговать, ездить туристом, и иногда немножко грабить. Война с ее точки зрения — это просто такой рискованный бизнес, которым занимаются солдаты. Как бизнес подводных горно-добывающих партнерств, где риск не меньше, чем на профессионально исполняемой войне. Кими уверена, что война, по-любому, не затронет нашу акваторию — нас, по ее мнению, слишком боятся, чтобы сюда вторгнуться. Билль об атомной самозащите никто не отменял и, как она думает, никто не готов получить пару гигатонн на свои города. В какой-то мере, она права, но не в полной. Нельзя ничего абсолютизировать, так?

Рон Батчер согласно кивнул, и лейтенант Теллем продолжил.

— Последний из судей по рейтингу: Тодзи Миоко, 48 лет, родился в Японии, служил лейтенантом на вертолетном авианосце «Рюдзе», попал под акт атомной самозащиты, потом остался на атолле Улиси в Микронезии по приглашению координатора Иори Накамура. Технический директор партнерства «Ulithi Nami Airspace».

— Монументальный дядька, — сказал Рон, — Про него можешь не рассказывать. Он папа малобюджетного космоса, а мы с Пумой как раз фанаты этого дела.

— У нас есть папуасский спейс-скутер, — гордо добавила она, — Я тебе потом покажу.

— Вы реально летаете на этой бомбе? — удивился Майо.

— Еще как! Это классный dick, ты просто не пробовал!

— Hinehine Paoro (почтение ей) пока что хранила меня от этого удовольствия. Так вот, Тодзи Миоко — действительно потрясающий дядька, но он демонизирует войну, он ненавидит ее, как ненавидят какого-нибудь очень неприятного человека.

— Я тоже ненавижу войну, — заметила Пума.

— Нет, это другое… Как бы тебе объяснить… В общем, он за политику предельного невмешательства и сдерживания. Вооруженные силы только защищают собственную акваторию и граждан, причем делают это с предельной жесткостью, но никогда не принимают участия в инициативных атакующих операциях вне страны.

— Так не честно! — возмутилась она, — Люди в других странах тоже хотят жить хорошо. Почему нельзя им помочь? Тодзи Миоко родился не в Меганезии, и я родилась не в Меганезии, и даже Иори Накамура родился не в Меганезии. Разве мы от этого хуже канаков, которые родились здесь? А папуасы? Они такие же канаки и их надо так же защищать от оффи. Если это не получается без войны, то надо воевать, да!

Майо Теллем вздохнул и погонял пальцем пустую чашечку по столу.

— Не люблю политику. Война такое говно, а начинаешь рассуждать, и без нее никак не обойтись. Что-то есть гнилое в этой логике… Ладно, мы опять куда-то далеко уплыли.

— Ты хотел описать поход трех рыцарей за новым шефом INDEMI, — напомнил Рон.

— Нечего описывать, — вздохнул преторианец, — Все трое вернулись с одной и той же кандидатурой: Жерар Лаполо. Все остальные кандидаты оказались или недостаточно опытными, или уже отработанными — в том смысле, что по Хартии нельзя дважды занимать должность главкома того или иного рода вооруженных сил, или….

— Или…? — переспросил Рон — … Или включенными в управление существующей структуры INDEMI. А во главе структуры стоял Райвен Андерс. Суд не доверяет ему и любым его креатурам.

Рон плеснул в три чашки еще немного самогона и иронически хмыкнул.

— А Жерару Лаполо по прозвищу Рулетка, суд, значит, доверяет?

— Откуда ты знаешь его прозвище? — поинтересовался Майо.

— Оттуда. Лаполо — это главный герой сказок военной разведки, а я там работал.

— Короче: ты считаешь, что это ошибочный выбор?

— Нет, — Рон покачал головой, — Я считаю, что это слепой выбор. Допустим, в меню сомнительного кафе есть тринадцать блюд. Дюжину из них мы попробовали, они съедобные, но на вкус — дерьмо, а о тринадцатом мы не знаем, что это. Оно может оказаться вкусным, пальчики оближешь, а может — ядовитым, ласты склеишь. Или, сначала пальчики оближешь, а потом ласты склеишь. Так по жизни тоже бывает.

— Теперь ты драматизируешь, — заметил преторианец.

— Да, конечно, — согласился Рон, — один Лаполо океан не выпьет и атоллы не съест.

— Тигра! Ты темнишь! — возмутилась Пума, — Скажи: он хороший или херовый?

За столом возникла некоторая пауза.

— Я не знаю, хороший он или херовый, — медленно произнес экс-коммандос, — …но я считаю: имеет смысл попытаться найти его и посмотреть, что он такое. А если у нас получится, то дальше по обстоятельствам. С тринадцатым блюдом всякое бывает.

— И как ты предлагаешь его искать? — спросил Майо Теллем.

— В начале, я бы послушал рассказ о том, что уже делалось в этом направлении.

— Так, — сказал преторианец, — Вернемся к Углу Рароиа в северо-восточному Туамоту. Чисто для географии. Вершина угла — два больших петлеобразных атолла: Рароиа и Такуме. В полтораста милях к востоку от них Фангатау, и Факахина, а на таком же расстоянии к норд-ист-норду — атолл Напука, и сухой мини-атолл Тепото-Норд. Это восточная и северная ветки. В двухстах милях на ист-норд-ист от вершины — самый дальний маленький атолл Пукапука. Он замыкает конфигурацию, как бы, в ромб. В двухстах милях к северу от Пукапука лежат Маркизские острова, но это к делу не относится. Угол Рароиа, как я уже сказал, это выселки на несколько тысяч жителей.

Пума водрузила на стол раскрытый ноутбук с уже найденной картой района.

— Так-то будет удобнее, чем на пальцах. Вот они: Рароиа, Такуме, Фангатау, Факахина, Напука, Тепото и Пукапука. Семь атоллов, да! Все как в бухгалтерии!

— Согласен, удобнее. Теперь о специфике. В рифовых барьерах Рароиа и Такуме такой фарватер, что на внутренний рейд можно пройти только на легком проа или надувной лодке. Еще у четырех атоллов барьеры вообще сплошные, а у Тепото лагуны нет, есть только искусственное пресное озеро. В общем, для обычного канакского бизнеса это не подарок, а большинство местных забили огромный болт на бизнес и вообще на работу.

— А на что они живут? — поинтересовалась Пума.

— Инвесторы нон-операнты (их там много) живут на пенсионную ренту с социальных фондов. Рефюзеры (их там тоже много) получают социальный минимум. Еще больше бездельников «ваго». Живут на ренту с доли в природных ресурсах. Иногда рыбачат.

— Нон-операнты и рефюзеры это понятно, — сказал Рон, — А из каких денег остальные взрослые ребята платят социальные взносы?

— Вот, из ренты с доли в нацсобственности и платят — ответил преторианец, — У них ни хрена нет, только хижина с водосбором и солнечной батареей, и каталка-неворовалка. Wheel-no-steal. Транспорт, который не интересен вору и не требует охраны полиции.

— А взносы на медицину?

— Только на экстренную, а для остального у них tahuna. Колдун.

— А колдун разве бесплатно колдует? — удивилась Пума.

— Нет, но он с тебя возьмет, что дашь. Деньги — так деньги. Рыбу — так рыбу.

Рон Батчер в глубокой задумчивости покачался на табуретке.

— Хм… А что в этой резервации делает Жерар Лаполо?

— Живет он там. В банке данных написано: «Муниципалитет Рароиа, кондоминиум Напаитэ, хаусхолд S091», но попробуй-ка, найди. Напаитэ — это общее название для атоллов Рарона и Такуме. Если оба атолла распрямить, то получится полоса длиной больше ста миль и шириной метров триста. Хаусхолды пронумерованы, как попало. Местные жители, на вопрос «как найти…?», отвечают вопросом «зачем тебе?»…

— А что ты им отвечал? — поинтересовался Рон.

— Отвечал: у меня к нему дело.

— Ага. А тебя спрашивали: «какое?».

— Гм… Откуда ты знаешь?

— Логика, — пояснил экс-коммандос, — Прилетает столичный пирожок, явный форс из спецслужбы, шифруется под сивила и что-то вынюхивает. Куда он должен идти?

— На хер! — встряла довольная своей догадливостью Пума.

— Как они угадали, что я из спецслужбы? — спросил Майо Теллем.

— А откуда ты еще можешь быть, такой экзотический? — насмешливо сказал Рон, — Ты прилетел на флайке, которая по цене, как хорошая ферма, с домом и пристройками, с водоисточником, причалом, мини-траулером и трактором. Кто ты есть в их глазах?

Преторианец почесал своей мощной лапой стриженную макушку и предположил.

— Ну, типа, бизнесмен.

Пума схватилась за живот от хохота, и шлепнулась на пол, болтая в воздухе ногами.

— Бизнесмен! Уа-уа! Бизнесмен! Ой-ой!

— Чего ты прикалываешься? — обиженно проворчал Майо.

— Не обижайся, бро, — Рон, хлопнул его по плечу, — Но на бизнесмена ты не похож.

— Ты ни разу не бизнесмен! — торжественно объявила Пума, усаживаясь обратно на табуретку, — Ты или спецслужба, или японский шпион. Ниндзя-черепашка, да!

— Опять-таки, не обижайся, бро, — продолжал Рон, — Но лучше тебе было оставаться в морской мотопехоте. Ниндзя из тебя никакой. И чего тебя потянуло в преторианцы?

— Я не в ниндзя пошел, а в преторианскую гвардию. Меня суд пригласил четыре года назад, по сумме характеристик. В гвардии жесткий отбор, но платят втрое против морпеха. Когда уйду в отставку, у меня будет старт-кэш для какого-нибудь бизнеса.

Рон покачался на табуретке, закурил сигарету и повернулся к Пуме.

— Хэй, Черная кошка! Зачитай характеристику этого парня.

— Легко! — ответила она, — Мастер физической, технической и стрелковой подготовки. Спокоен. Смел, но осмотрителен. Грамотно и точно выполняет приказы. Тактичен к младшим коллегам. Умен. В меру общителен. Предельно этичен, верен и честен. Брр!

— Брр — это что? — упавшим голосом спросил Майо.

— Брр — это уже не из характеристики, — уточнила Пума.

Преторианец мощно потянулся и издал глубокий тяжелый вздох.

— У меня что, поперек морды все это написано?

— Ага, — ответила она.

— Потому ты и попал в преторианцы, — добавил Рон, — туда других не берут. Такая специфическая работа, что боец должен быть прозрачен, как кварцевое стекло. Но заниматься шпионажем с таким набором качеств… Ты его дом-то нашел?

— Нашел. Потратил два дня. Это на Такуме. Бамбуковая хижина на четырех столбах, дюжина шагов по диагонали. Вместо двери — циновка, а на ней номер «S091». Ниже — записка: «Скоро бу. Жерар». По виду, записку написали и приклеили неделю назад.

Рон понимающе кивнул и прокомментировал:

— Обычно в таких местах «скоро бу» означает от получаса до полумесяца.

— Мне так и сказали, — подтвердил Майо.

— Кто сказал? — поинтересовался экс-коммандос.

— Одна девчонка, социальный инспектор. Зовут Нехе Офаифаи. На вид, лет двадцать.

— А что она еще сказала?

— Много всего. В частности, что Лаполо — жадина и сквалыга, каких мало. За сантим медузу оближет. Он сам сквалыжничает и всех тамошних нон-оперантов этому учит. Девчонка рассказала, что они в хлам разорили соцфонд «Bora-Bora Moana Integro».

— Это как? — удивился Рон.

— А вот так. Все, что чем-нибудь торгует, может и разориться. Пенсионно-страховые соцфонды торгуют вероятностью. На ней можно прогореть, как и на любом товаре. В данном случае, Жерар Лаполо со старичками нон-оперантами, тупо затаскал фонд по судам. Они пересчитали каждый сантим инвестиций по всем сводкам вероятностей из архива соцдепартамента правительства, и нашли дельту в сотых долях процента по сравнению с той расчетной методикой, которую применял фонд. Обман потребителя. Жопа. Суд, компенсация, пени, банкротство, все с молотка, ошейник, Антарктида.

— Что, попались на стрижке хвостов?

— По ходу, так, — ответил Майо, — Суд решил, что социально-опасные последствия были незначительными, так что про ошейник и Антарктиду, это я ввернул для красоты. Топ-менеджеры отделались частичной конфискацией и запретом на профессию.

Пума снова лизнула содержимое своей чашки и недовольно пробурчала:

— Я ни хрена не понимаю, про какие хвосты вы говорите.

— Это, Черная кошка, такой трик в бизнесе. Когда ты продаешь возмещение ущерба от вероятного события, то достаточно кое-что округлить в четвертом знаке, и твоя цена покажется юзеру приемлемой, а на самом деле она задрана. Это как накормить рыбу песком, перед тем, как продавать ее на рынке на вес. Не каждый покупатель заметит, насколько рыба полегчала, когда ее выпотрошили. А Жерар Лаполо взвесил потроха и закричал: «Hei, foa! Вас напарили! Вам тут догрузили песка по цене рыбы»!

— Тогда, выходит, он не сквалыга, а правильный канак — заметила Пума.

— Не все так просто, — возразил Майо, — У любой рыбы в потрохах есть сотня — другая песчинок. Какое же море без песка? Вопрос: где граница между песком, который мог попасть в рыбу случайно, и песком, который продавец специально в нее напихал?

— А где? — спросила она.

— Вот в этом судьи и разбирались. А какое они приняли решение, я уже доложил.

— Ты же в колледже делала тесты по основам теории вероятности, — добавил Рон.

— Угу… Делала… Тигра, а давай ты мне потом еще раз объяснишь?

— Обязательно. А сейчас давай вытянем из Майо, что он еще высмотрел про Лаполо?

Лейтенант Теллем встал и прошелся по широкому балкону взад вперед.

— По ходу, больше ничего интересного. Со слов Нехе Офаифаи, на Такуме он бывает редко, но оставляет немеркнущие следы. Ему 72 года, но он крепкий дядька. Может поплясать на hauoli, и все прочее — тоже. Женщинам он нравится, и у него на Такуме много детей. Они делятся на две группы: его дети, но не его, и не его дети, но его.

— Извини бро, но ты сам-то понял, что сказал? — поинтересовалась Пума.

— Тут иначе не скажешь, — пояснил он, — Это все от жадности и от сквалыжничества. С одной стороны, у Жерара Лаполо есть биологические дети, но он не хочет делать с их мамами общий хаусхолд — типа: если потом разбегутся, то его vahine заберет долю из хаусхолда. По обычаю, это никак не его дети, а чисто мамины. С другой стороны, лет десять назад, он затеял вот какую дурь. Нашел среди рефюзеров восемь девчонок с грудными детьми, предложил им подать заявки на реставрацию гражданских прав, и начал давать им деньги, чтобы они платили соцвзносы. Девчонки на это пошли: им хотелось оставить малышей при себе, а у рефюзеров суд обычно отбирает детей.

Рон Батчер погладил свой бритый затылок и покачал головой.

— За такие фокусы можно загреметь на каторгу, если не дальше. Верховный суд ясно пишет: скупать гражданские права у рефюзеров — это против Хартии. Если персонаж отказался от гражданских прав, чтобы даром получать социальный паек, то пускай и сидит без прав. А если кто-то хочет купить себе лишний электоральный голос или протащить явного рефюзера на публичный пост, то кого-то надо ставить к стенке.

— Верно, — согласился Майо, — Но этот сквалыга, когда его потащили в суд, сказал, что вовсе не хотел этого делать, а давал им деньги просто из личной симпатии.

— Кто поверит такой отмазке? — вмешалась Пума. — Он что, судей за дураков держал?

Преторианец утвердительно кивнул.

— Суд ему так и сказал, и пригрозил посадить за противодействие правосудию. Тогда Лаполо пояснил: его беспокоит судьба этих детей, и он считает, что им лучше расти вместе с биологическими мамами. Мол, он готов за свои средства обеспечивать этим детям достойное содержание и домашнее развитие, если они останутся при мамах.

— Взял бы этих девчонок в свой хаусхолд, если средств хватает, — заметил Рон, — я так понимаю, они бы не возражали.

— На атолле Никаупара живет кузнец, Вуа у него в хаусхолде шесть vahine, — добавила Пума, — я не слышала, чтобы у кого-то было больше, но почему бы и нет?

— Щас! — фыркнул Майо, — Так он и выделил восемь долей в хаусхолде! Он жадный!

Пума скорчила рожицу и пренебрежительно махнула рукой.

— Жадный? Ну, и шел бы в жопу!

— Так нельзя, — заметил Рон, — Пусть он жадный, но он гражданин и есть Хартия.

— Точно, бро, — сказал преторианец, — Вот и судьи к этому пришли. Гражданин Лаполо желает взять на себя заботу о восьмерых детях, мамы которых — рефюзеры и заведомо неспособны обеспечить им социально-приемлемое развитие и содержание. Значит, он готов выполнять родительские функции. Aita pe-a! Пусть это будут его дети. Если он разрешит биологическим мамам тоже заниматься этими детьми, то это его право. Но у самих мам гражданских прав нет по рефюзу, и пусть не пытается купить им эти права. Лаполо сказал: ОК, и теперь у него восемь детей ad-lex, а социальный наблюдатель периодически контролирует, чтобы условия развития и содержания выполнялись.

— Как же он их выполняет, если он целыми неделями «скоро бу»? — удивилась Пума.

— Он не обязан выполнять их лично. Он договорился с одной своей подружкой, Хани Хироа, она локальный инспектор департамента экологии на Такуме. Купил большой модульный fare, поставил его недалеко от своего fare, и подарил Хани. Он платит ей хорошие деньги, чтобы она занималась этими детьми. Хани лет 35, она симпатичная женщина, у нее несколько толковых мужчин и трое своих детей. Она отлично умеет ладить с детьми. Со слов Нехе Офаифаи, там нет никаких существенных проблем.

— А те биологические мамаши ее не донимают? — спросил Рон.

— Один раз попробовали. Она просто вызвала констебля, он провел с этими активными девушками профилактическую беседу: пообещал в случае рецидива год общественно-полезного труда на бетономешалке на атолле Тепото. Больше проблем с ними не было.

— Что ж, разумно… Ты сказал: она подружка Жерара. А в чем это выражается?

Лейтенант Теллем вздохнул и потер ладонью квадратный подбородок.

— Много в чем. Например, есть мальчишка одиннадцати лет. Его зовут Утето Хироа-Лаполо. Постороннего биологического папу к полному имени не добавляют.

— Интересное кино… — Рон подбросил в руке пустую чашечку, — …А в чем еще?

— Я заходил к Хани Хироа. Она вполне доброжелательно меня встретила, мы хорошо поговорили. По ее мнению, Жерар мог бы уделять больше внимания сыну, но и так неплохо. Он иногда берет мальчишку в некие путешествия. Подробно об этом она не распространялась, зато показала мне фотоальбом, из-за которого я и оказался здесь.

— Ага! Фотографии, на которых дедушка Еу похож на Жерара Лаполо, так?

— Верно. Там главная фигура снята не вблизи, и действительно можно перепутать. А Пелелиу я, разумеется, узнал. Такие островки-холмы с джунглями есть только здесь.

Рон хмыкнул и снова подбросил чашечку в руке.

— Интересно, она специально подсунула тебе этот ложный след?

— Мне кажется, что нет. Я думаю, Хани Хироа не знает, что этот след — ложный.

— А с этим мальчишкой, Утето Хироа-Лаполо ты не пробовал общаться?

— Пробовал. Мальчишка симпатичный. Он немного нескладный, как они все в таком возрасте, но подвижный и глазки умные. Я его спросил: а папа когда приедет?

— И что он тебе ответил?

— Воспроизвожу дословно, — преторианец откашлялся и пропищал, — Вы бы лучше не ходили тут попусту, сен офицер. Вдруг папа захочет приехать домой, а с вами ему неинтересно встречаться? Лучше уезжайте. Вы еще не старый. Зачем вам умирать?

— Добрый тактичный ребенок, — задумчиво произнес Рон, — А что он еще сказал?

— Ничего. Хани шлепнула его слегка по попе и сказала, чтобы он не болтал ерунду, а лучше сбегал в лавку за хлебом. Он ускакал, а Хани мне очень выразительно сказала: «Утето у нас такой фантазер, но, может, вам и правда, не надо тут ходить попусту?».

— Типа, поговорили… — задумчиво констатировал Рон.

— А давайте посмотрим, что в тех секретных бумагах, — предложила Пума.

— Какие они теперь секретные, — буркнул преторианец, толкая папку на центр стола.

Рон Батчер вытащил листы и развернул веером.

— Ага. Типа, ориентировка. Жерар Лаполо, год рождения: предположительно, 48 до Хартии. Место рождения: Неизвестно. бла-бла-бла…. Неизвестно… неизвестно… Ни хрена не известно… Ну, а это все знают… И это тоже… А вот это интересно. Если, конечно, это правда. Глянь, Черная кошка, что ты про это думаешь?

— У-у-у… — протянула Пума, заглядывая ему через плечо, — Поэтому и Рулетка?

— Типа, да, — Рон кивнул, — Знаешь, распечатай-ка подробную карту этого дела в виде переводной картинки форматом A3. Только не забудь про зеркальность.

— У-у… И куда ее потом?

— На фюзеляж флайки, куда же еще?

— Ага! — обрадовалась она, и мгновенно исчезла в доме.

— Что ты такое затеял? — подозрительно поинтересовался преторианец.

— Психология, — лаконично ответил Рон, — Пошли, Майо, посмотрим боевую технику.

Довольно большой арочный ангар, примыкал справа к контейнерному дому. Внутри наблюдалось смешение жанров. В одном углу был склад оборудования для учебных стрельб и, судя по характеру дырок в гасителях для пуль, стреляли здесь далеко не из спортивного оружия. В другом углу стоял нарядно покрашенный маленький японский танк TeKe-94, слегка переделанный для каких-то бытовых целей. Рядом лежал целый штабель того, что в вооруженных силах называется: «оборудование для автономных действий десантного звена в условиях…». Здесь имелись комплекты для открытого океана, для атоллов, для джунглей, для высокогорья, и даже для глубокого заполярья.

— Развлекаетесь туризмом? — поинтересовался преторианец.

— Ага, — подтвердил Рон, — Берем комплект для атоллов, и пошли грузить в машину.

…Держа в руках по увесистому рюкзаку, они двинулись к противоположному концу ангара. Сперва они прошли мимо папуасского спейс-скутера «Trapo», похожего на полутораметровый мыльный пузырь, на который надели что-то вроде пластиковой ковбойской шляпы, а дальше… Лейтенант Теллем остановился и почесал макушку, разглядывая небольшое V-образное летающее крыло — штурмовой дрон «Wabi».

— Бро, тебе не стремно держать дома такие вещи?

— Так он же учебный, без оружия, — сказал Рон, и после паузы добавил, — я с него снял гранатомет и запер в сейф, на всякий случай, а то гости иногда балуются.

— А-а, — задумчиво протянул преторианец.

— Ну, вы где там а!? — крикнула Пума, — Я уже картинку перевела, а вы…

— Уже идем! — ответил экс-коммандос.

…Через несколько секунд Майо в недоумении уставился на нечто, напоминающее угловатую коробку размером с малолитражный автомобиль. Крышка коробки была снабжена парой широких треугольных крыльев, торчащих вверх под углом градусов тридцать. На корме у коробки имелся внушительный четырехлопастной пропеллер.

— Это что за хрень?

— Растопырка, — лаконично ответил Рон.

— Э… Не понял…

— Модельный ряд «Abrirador» (растопырок) фирмы «Retiair», образует две линейки: по цене и вместимости. По цене: офигенно дешевые, очень дешевые, просто дешевые, и недорогие. По дробному числу человеко-мест: полутораместные, 8/3-местные, 11/3-местные, и самые большие — 15/2-местные, рассчитанные на десантное звено с тонной груза. Это, — Рон Батчер хлопнул ладонью по фюзеляжу флайки, украшенному свежей яркой картинкой в виде карты Гренландии, — просто дешевая, 11/3-местная.

Преторианец покачал головой.

— Кошмар. Мой старший сын складывает оригами и то изящнее.

— А сколько ему лет? — поинтересовался Рон.

— Скоро пять.

— Ну, ясно. Он же еще ребенок. Взрослые так не умеют. Робот, тем более, не умеет. Особенно, если робот простейший, а программа монтажа — любительская.

— Хм… Шутка черного юмора, так? А где, кстати, у этой штуки хвост?

— Нет хвоста. Экономия.

— А-а… — протянул лейтенант.

— …И места меньше занимает, — договорил Рон, — Ты не беспокойся, она надежная. Позиционируется, как семейная машина для среднего класса в аграрных регионах.

— Для тех, кто очень любит семью, — хмуро прокомментировал Майо, — А я правильно угадал, что мы именно на ней и полетим?

— Ага, — весело ответила Пума, — про твою служебную флайку мы скажем констеблю, чтобы он ее передал вашему локальному штабу, а полетим на этой, так-то лучше, да!

— А какая скорость у этой растопырки?

— У базовой модели 300 узлов, но мы купили продвинутую. 400 узлов. До Рароиа мы долетим за пол-суток, не считая транзитных посадок. По-любому, ночью будем там.

— Это в смысле, что мы полетим прямо сейчас?

— Через двадцать минут, — уточнил Рон, — Черная кошка, ты проверь пока движок и механику, а мы с Майо притащим УПСы. Посмотрим, сколько штук сюда влезет.

— Что такое УПС? — поинтересовался Майо.

— OOPS — Operation One Person Shuttle, — пояснил экс-коммандос, — Это будет еще одна приманка, на которую мы попробуем поймать нашу акулу.

— Заодно оторвемся, и кое-каких денег поднимем, — добавила Пума.

54

Сикорака Хагена ушла в плавное пике, затем почти зависла на высоте меньше метра, проскользила, едва касаясь воды, и мягко выехала поплавками на песок у основания пирса. Люси первой выскочила из кабины, спрыгнула с крыла на землю и крикнула.

— Видали лэндинг?! Круто, ага!

— Зачетно, — согласился Оскэ, — Эй, Хаген, что это за мешок?

— Рыба, — ответил тот, — Прими уже оттуда, он тяжелый…

Оскэ схватился за горловину почти двухметрового черного пластикового мешка и, с неожиданной при его комплекции силой, дернул к себе. Мешок глухо шлепнулся на грунт. На пластике ясно читались белая надпись: «For dead men».

— Что за на фиг? — удивилась Флер.

— Американский, армейский, — пояснил Хаген, — У них для трупов специальные мешки. Типа, чтобы все было единообразно. На Филиппинах транспортная служба сколько-то приворовывает и продает за дешево. Хорошие мешки, прочные и с застежкой.

— Триффиды в доме есть? — деловито спросила Люси, — Я там у Хагена запекала рыбу с триффидами. Он говорит: жрать можно. Хаген, скажи, можно жрать?

— Можно. Даже вкусно местами.

— Тогда, по ходу, ты готовишь обед, — заключила Флер.

— Как так!!!

— А что? Все честно: вы позже нас прилетели.

— Но мы хавчик привезли!!!

— Ладно, я помогу. Заодно подсмотрю твой рецепт. Ежик, а ты оттащи это на кухню.

— Ну, вот, — проворчал он, взвалил мешок «For dead men» на плечо и двинулся к дому.

Хаген, прикрыв ладонью глаза, посмотрел в небо.

— Hei, foa, там еще кто-то летит. Кого ждем?

— М-гм, — буркнула Флер, снимая с полки под навесом морской бинокль, — Вроде мы больше никого не… Упс… Прикольно! Папа летит. А собирался быть завтра.

Люси толкнула Хагена в плечо.

— Хорошо, что мы до вечера у тебя не зависли. Я же, как бы, сижу дома и учусь.

— Да, это мы вовремя, — согласился он.

Фиолетовый «Safari» с рисунком летучей рыбы на фюзеляже резко упал на последние полметра, шлепнул поплавками по воде, качнулся из-стороны в сторону и, по-утиному переваливаясь, по длинной дуге покатил к пирсу.

Хаген кашлянул и неодобрительно покачал головой.

— Девчонки, давайте, что ли, я научу Микеле лэндиться по-человечески? Продолжая в таком стиле, он когда-нибудь долетается до неприятностей.

— Обычно он, все-таки, поаккуратнее, — заметила Флер.

— А должно быть всегда поаккуратнее, — Оскэ многозначительно поднял указательный палец к небу — Хаг совершенно прав. Надо как-то уболтать дядю Микки.

— Эй-эй, Хаген, — встряла Люси, — А ты как его собрался учить?

— Куплю ему такой же сенсореактивный дивайс, как у меня для работы, и…

— Ага, — перебила она, — У него потом не будет этой твоей проф, как ее…?

— Исключено, — сказал Хаген, — Это если года два, регулярно, с разными задачами.

— Ну, ладно… Тем более, хорошая штука, дома пригодится.

— Только не слишком увлекайтесь этим, — уточнил он, — По той самой причине.

Самолетик добрался до причальной стенки и ткнулся поплавком в резиновый пояс на уровне воды. Пропеллер застыл. Боковой сегмент плексового фонаря кабины отъехал вбок, Микеле Карпини спрыгнул на пирс и окинул встречающих хмурым взглядом.

— Привет, па… — робко сказала Флер.

— Привет, дети, — сказал Микеле, — Значит так, сейчас мы рассаживаемся на террасе за столом, и вы мне быстро, подробно и понятно рассказываете, чем занималась мама последние полста дней.

— Мы-то откуда знаем? — спросила Люси, глядя на отца честными глазами.

— Детка, — ответил он, — Давай-ка ты сейчас побудешь очень взрослой, потому что у нас серьезная ситуация. Маму арестовали в Хониаре.

— Арестовали? Па, ты что…?

— … По решению Верховного суда, — договорил Микеле, — А теперь, мы соберемся за столом, вместе выясним, почему это произошло, и решим, что с этим делать.

Флер, автоматически оказавшаяся в роли хозяйки дома, молча налила всем какао. Задумалась на полминуты, и достала из бара бутыль виноградного самогона и пять бронзовых рюмочек-наперстков. Плеснула в каждый по капельке.

— Спасибо, детка, — сказал Микеле, — Так, кто начнет объяснять?

— Па, — спросила Флер, — А ты полковнику Андерсу звонил?

— Я разве не сказал? Он тоже арестован. Мама, он и майор Журо.

— Во, как… — пробормотал Хаген, почесав в затылке, — Типа, они трое были в деле.

— В каком? — быстро спросил Микеле.

— Ну, типа если троих сразу нахватывают, — пояснил он, сосредоточенно крутя в руке рюмочку, — то, по ходу, они сообща крутили фартовую тему и сообща влипли.

Люси под столом толкнула его ногой.

— Хаген! Выгружай все! Не тяни селедку за хвост!

— Все, так все, дядя Микки. Тема: взорвать Тлалок, и снять с этого сильный табаш. А, чтобы боковые не бросили когти на стол, надо было замутить шухер в другом лабазе. Рапа-Нуи, Титикака, Бруней, Тимор… Оп, и распилили табаш в круге без боковых.

— Парень, где ты набрался этого каторжного жаргона?

— Ну, если такой вопрос… Прапрадед воевал за нацистов, прадед — за коммунистов в Латинской Америке, дед торговал кокаином в Гондурасе и сел, мама уехала на Фиджи, родила меня от парня, который был бомбером в «Action-Direct» и где-то накрылся. Она склеила одного киви, и улетела на Аотаироа. Я закончил колледж, вписался в мутную тему с «Береговым братством», и сел за коммерцию, ненадолго. А сейчас — нормально.

Микеле отпил половину из своей рюмочки, и пожал плечами.

— Ладно. Я тоже не граф де ла Фер… А теперь расскажи про Тлалок подробнее.

— Он заминирован, — сказал Хаген, — Несколько тысяч L-bomb, по 24 мегатонны каждая.

— Откуда ты это взял?

— Па, телескоп же! — вмешалась Люси, — И индуцированная зима, помнишь?

— И бум на производстве лития-6 и дейтерия — добавил Хаген, — Все четко, дядя Микки, цифра к цифре. Люси, метни доказуху на стол. Там толковому хомбре все видно.

Люси вышла на секунду, вернулась с ноутбуком и положила его на середину стола.

— Там фолдер называется «Tlalok». В нем вся инфо. Один файл — реферат, а остальное таблицы и графика. Ну, по ходу увидишь, ага?

— Увижу, — отозвался Микеле, — Так, дети. Вы посидите тут час, а я пойду в кабинет, и попробую все это прочесть и переварить. Вы пока никуда не звоните и не поднимайте лишнего шума. Сначала — разбираемся, потом — делаем. Всем понятно?

— Чего ж тут непонятного, дядя Микки, — проворчал Оскэ.

— По понятиям так, — согласился Хаген.

Микеле кивнул, взял со стола ноутбук и вышел. Флер громко шмыгнула носом.

— Вот, блядство… Выходит, мама влипла из-за литиевого и дейтериевого бизнеса?

— С чего ты взяла? — спросил Оскэ.

— Ну, Хаген же сказал про литий, дейтерий и табаш.

— Я не сказал, что табаш на литии и дейтерии, — уточнил он, — Литий и дейтерий это, наоборот, затраты, а сам табаш на чем-то астероидном… Короче, не знаю.

— Астероид это просто камень, — веско заявила Люси, — там клады не зарыты.

— По-любому, им предъявили не астероид и даже не литий с дейтерием, — подвел черту Оскэ, — Суд это не интересует. Им предъявили войну. Давайте отсюда крутить весла.

— Которую войну? — спросил Хаген.

— Их не так много, — сказала Флер, — Давайте по порядку. Рапа-Нуи с окрестностями…

— Отпадает, — перебила Люси, — Там был балаган, а не война.

Флер кивнула и продолжила:

— Галапагосы…

— Тоже мимо, — сказал Хаген, — Законная тема, ликвидация базы naval bandidos.

— … Перу…

— Эту селедку не она тралила, — ответил Оскэ, — Чилийцы и бразильцы сами…

— … Бруней.

Возникла пауза. Хаген закурил сигарету. Оскэ лизнул из своей рюмочки и сказал:

— Бруней это реальная жопа. Больше ста тысяч трупов. Геноцид в полный рост.

— А мама при чем? — возразила Флер.

— По ходу, красные кхмеры не сами по себе хлопнули по Брунею, — сказал он.

— Нет, — возразил Хаген, — В Брунее были сплошные исламисты. Какой там, на фиг, геноцид? Это как с naval bandidos: законная ликвидация.

— Ты где такое прочел? — поинтересовался Оскэ.

Хаген, чуть заметно повел плечами и улыбнулся.

— В книге жизни, бро. За погашенных исламистов суд никого ни разу не обидел.

— Да, это так. Правда, были еще дипломаты и туристы…

— Дипломаты это оффи, — вмешалась Флер, — За них не накажут. А туристов никто специально не гасил. Случайные жертвы. Нечего было ездить в исламский султанат. Кстати, я вот что подумала: ведь наши разменяли Бруней на Ириан… В смысле, на республику Хитивао — Западная Новая Гвинея. Индонезийцы забрали брунейские нефтяные платформы и их форсы ушли из Ириана без единого выстрела. Верно?

— Кстати да, — поддержала Люси, — ничего маме не будет за этот Бруней. Хороший исламист — мертвый исламист. А то, что нормальных канаков, западных папуасов, освободили без войны — это вообще… Короче, за это бонус надо выписывать.

Оскэ цокнул языком и выразительно покачал головой.

— Так, да не так. В Брунее кхмеры гасили всех. Они не разбирались: исламист, или обычный задолбанный мусульманин, взрослый или ребенок…

— Так кхмеры же гасили, а не Чубби! — перебил Хаген.

— Это не отмазка, — грустно сказала Флер, — Кхмеров суд посчитает, как инструмент.

Хаген кивнул, посмотрел на потолок, что-то прикидывая, и предположил:

— По ходу, лет пять за это вклеить могут. Но это не катастрофа, так?

— Сказать папе, чтоб не слишком нервничал? — предложила Люси.

— Подожди, — старшая сестра потерла ладонью лоб, — Не все так просто. Раз папа нервничает, значит, тут может быть хуже отсидки.

— ВМГС — то за что? — воскликнул Хаген, — Тут и близко ничего такого нет!

— Восточный Тимор, — лаконично ответил Оскэ.

— Что — Восточный Тимор?

— Ну, в итоге туда загрузили красных кхмеров, а это сам понимаешь…

— Не понимаю! — Хаген хлопнул ладонью по столу, — Что они там сделали?

— Для начала, захватили власть.

— Но там и раньше у власти были скоты. Может, красные кхмеры не хуже.

— Хуже, — возразил Оскэ, — Прочти про Пол Пота и камбоджийский процесс.

— Так это было больше полвека назад, — вмешалась Флер.

— Ты думаешь, за это время они, занимаясь разбоем в джунглях, стали лучше?

— Ну, мало ли… — пробормотала Флер.

Люси громко щелкнула ногтем по бутылке.

— Hei foa! Может, посмотрим по i-net, чего там, на Восточном Тиморе?

— Да, — одобрил Хаген, — Если там не совсем херово, то и нам не совсем херово.

Флер на минуту вышла и вернулась с ноутбуком.

Микеле Карпини, уже некоторое время стоявший за спиной четверки молодых людей (увлеченно изучавших прессу), прочел последнюю фразу и резюмировал.

— Молодцы, дети. Разобрали ситуацию. Правда, оптимизма это не добавляет, но…

— Почему не добавляет? — перебила Флер, — Если комми и исламисты взаимно того…

— А население? — спросил он, — Там миллион жителей, ты не забыла?

— Я не врубаюсь, — вмешался Хаген, — Если там такая жопа, то почему жители еще не смылись? Чего они там сидят и дожидаются очередной войны?

— Оно так всегда бывает, — со знанием дела, ответил Оскэ, — Когда я работал в Транс-Экваториальной Африке, там было то же самое. Жопа, а люди, почему-то не линяют.

— А насколько там сейчас жопа? — спросила Люси, — Ну, пресса же может врать…

— Правильно, детка, — сказал Микеле, — давай-ка мы это выясним.

— Давай-ка Флер это выяснит, — уточнила она.

— Верно, — согласился он.

Старшая сестра сделала большие глаза.

— Папа! Почему именно я?

— Потому, хорошая моя, что ты сможешь сделать это быстро. Мы с тобой знаем одного парня, который во всех маминых темах оказывается в самой…

— … Жопе, — договорила Люси.

— Ага… — Флер, щелкнула пальцами — Если только у него включен OWL…

Она подвинула к себе ноутбук и щелкнула по значку со стилизованной совой. Сова взмахнула крыльями, и, секунд через десять, мигнула ярко-желтыми глазами. Флер мгновенно забарабанила пальцами по сенсорной панели.

= Hi, Винни! Как твои опилки?

= Hello, Крошка Ру! Жизнь продолжается!

= Как у тебя там, Винни? Очень херово?

= Бывало хуже. Работа идет. Сейчас тихо, дальше — как получится.

= А прикинь, Винни, мама Кенга сейчас в зоопарке.

= Она не забыла взять сумку?

= Нет. Но она забыла где-то витамины. Ты можешь сказать, где?

= Знаешь пустыню на южной опушке?

= Ну?

= Сверху — река, в реке — крокодил.

= Который крокодил?

= Крошка Ру! Это крокодил, который хотел сожрать папуаса, но не доплыл.

= Знаю. Витамины у него?

= Однозначно.

= Винни, а ты с ним хорошо знаком? Он действительно такой страшный, как говорят?

= Кому — как. Крокодилы белыми и пушистыми не бывают.

= Это понятно. А у него характер не портится?

= Нет, стал даже лучше. А ты решила заняться зоологией?

= И я, и Ослик Иа, и все-все-все. Интересует поведение, ограничение и питание.

= Может, тебе нужно кино про него?

= Да! Классно!

= Диск в среднем дупле у птички. Я ей скажу через 10 минут и она отдаст тебе его за песенку про перышки. Только зайди другой дорогой и не забудь протереть пыль.

= ОК! Винни, ты настоящий друг! Я поделюсь впечатлениями!

= ОК. Стучись, как-чего.

Оскэ уже притащил другой ноутбук и толкнул его по столу к Флер. Она тут же стала набирать что-то. Микеле в недоумении покрутил между пальцами зажженную сигару.

— Э-э… Я не понял, что это было?

— Па, это же просто! — удивилась Люси, — Флер сказала Уфти, что маму закрыли. Он спросил, серьезно ли. Флер ответила, что серьезно…

— Как это она ответила? — перебил Микеле.

— С сумкой, — пояснил ему Хаген, — Ну, с вещами. Значит, надолго.

— А-а… Ясно. А при чем тут витамины?

— Витамины это флэйм. Просто надо дважды спросить «где?», и тогда собеседник тебе объяснит, где он находится.

— Так. Я начинаю понимать… Крокодил это, видимо, Тимор. Река это пролив севернее Австралии, а папуас это, соответственно, Новая Гвинея.

— Ну! Видишь, па, все элементарно.

— Гм… Не сказал бы, что элементарно… А кассета с фильмом — это…?

— Видео-файл на любительском блоге, — перебила она, — Птичка это Mery Bird Land, среднее дупло это Хоррор-таун. Он ниже по широте, чем Муспелл-вилл и выше, чем Пуэрто-Колибри. Значит, это блог «My-MBL-Horror».

— А песенка — это пароль, надо полагать? И файл ты потом сотрешь, верно?

— Ну, конечно, папа! Видишь, ты уже ориентируешься.

Кино начиналось с цепочки роликов о кхмерском десанте 1-го марта. Видеоряд был, в основном, снят на плохие камеры дешевых мобайлов, но были и более качественные фрагменты с меткой RSF-video (репортеры без границ) в правом-нижнем углу кадров.

В начале на экране наблюдались лодки «Zodiac» с вооруженными людьми в темно-зеленой униформе, плывущие к берегу. На заднем плане явно гражданский корабль, с которого выпускались в сторону какой-то цели на берегу реактивные снаряды.

Потом появился центр маленького, преимущественно двухэтажного, городка, видимо заснятого непосредственно после артобстрела и штурма. Продырявленные пулями и горящие автомобили, пробитые снарядами и тоже горящие дома. Трупы на дороге.

С короткой дистанции были сняты небольшие организованные группы смуглых солдат индокитайской внешности, в темно-зеленой униформе, вооруженных автоматами типа STEN-NEXT с примкнутыми штыками. Они деловито и быстро двигались по улицам, а иногда вытаскивали кого-то из домов и пускали в ход штыки. Короткие перестрелки засняты пару раз, и в кого там стреляли — непонятно. Маленький правительственный комплекс репортер снимал долго, акцентируя внимание на разрушенных зданиях и на куче трупов, небрежно сваленных на круглой площади.

«Взяли тепленькими и прислонили для ясности», — выразился по этому поводу Хаген.

Дальше следовал архив «Tele-Comrade» (TV-канала Socialictic Republic Timor-Leste), охватывающий период с 2 по 13 марта и организованный по тематическим рубрикам:

— Партия Народного Доверия.

— Военное дело.

— Борьба с бандитизмом.

— Перевоспитание.

— Мирный труд.

— Молодежная программа.

— Международные отношения.

Итак, Восточный Тимор стал социалистическим и однопартийным. Партия Народного Доверия 1 марта взяла власть (от имени трудового народа), а 2 марта — восстановила телетрансляцию и сообщила народу об этом радостном факте. Народ (как сообщала хроника), воспринял это с небывалым энтузиазмом и 5 марта, на общенациональной конференции депутатов трудящихся, вручил упомянутой партии всю полноту власти.

Товарищи Доктор Немо, Ним Гок, Ройо Исо, Хомбре Оже и Симона Сид, составляли политбюро партии, которое теперь и управляло страной. На вид, доктор Немо был филиппинцем, комбриг Ним Гок — кхмером (единственным в этой команде), адмирал Ройо Исо — латиноамериканцем, и только Оже и Симона — этническими тиморцами.

(Посмотрев на них, Люси сразу заявила: «Оже — серьезный дядька, а Симона — кофе приносит, со стола вытирает, печатает на компе, и так, вообще, для эстетики»).

Симона Сид, видимо, действительно была для эстетики: она играла роль PR-lady, и маячила на первом плане то при раздаче дешевых телевизоров и велосипедов тем фермерам, которые вступали в агро-кооперативы, то на фоне медицинских пунктов, открытых новой властью в нескольких деревнях, то на пунктах записи молодежи в волонтерскую милицию. Ее живость немного компенсировала апатию аборигенов.

Местные жители, похоже, радовались подаркам, но подозревали, что конструкция мироздания неизбежно приведет к тому, что вслед за подарками на них посыплются неприятности сопоставимого, а то и большего размера. Для этого были не только метафизические, но и очевидные военно-политические предпосылки.

Военное дело стояло на почетном втором месте вовсе не из любви однопартийных режимов к милитаризации жизни. В западную, индонезийскую часть Тимора шли транспортные корабли с боевиками «Тахрира» и оружием, и было ясно, что война разразится уже в текущем месяце. Армия СРТЛ в несколько раз уступала своему будущему противнику по численности, зато она имела профессиональное ядро из кхмерских, филиппинских и латиноамериканских военных-нелегалов. Солдаты из местной молодежи составляли, если судить по кадрам, только вспомогательные подразделения. Они разгружали в порту морские контейнеры с оружием, и строили противопехотные и противотанковые заграждения. Стрелковые тренинги с ними проводились, кажется, в основном для поддержания энтузиазма этих мальчишек и девчонок. Командиры явно не собирались бросать их в бой на этой войне…

…А вот в операциях по борьбе с бандитизмом эти молодые ребята уже участвовали. Понятие «бандитизм» здесь толковалось очень широко. В него включались и просто безработные, грабившие на дорогах и, собственно, «классические» банды, и группы исламских боевиков с которыми часто шли перестрелки на кое-как демаркированной границе с Западным Тимором. К категории «потенциальных бандитов» новая власть относила всех постоянных обитателей палаточных городков для беженцев. Городки построила миссия ООН в конце прошлого века, и они превратились в полноценные трущобы с населением полтораста тысяч человек, имевших только два источника существования: международная гуманитарная помощь и мелкий разбой на дорогах. Жители палаточных городков подлежали не поголовной ликвидации на месте (как бандиты), а (как сообщалась в хронике) «добровольному перевоспитанию».

(«…И толстый-толстый слой шоколада», — скептически прокомментировала Люси).

На европейском политическом сленге «Перевоспитанием» называется уничтожение «асоциальных элементов и носителей чуждой идеологии», желательно, с получением хозяйственной выгоды. Самый распространенный метод — тяжелая работа (например, в каменоломнях) почти без еды — изобретен 500 лет назад католическими европейскими padre в Новом Свете для «перевоспитания» туземцев-язычников. Метод оказался эффективным: примерно 80 миллионов перевоспитались и умерли. В эпоху первых двух мировых войн этот же метод применялся в СССР, Германии и Японии, а позже — в молодых «развивающихся национальных демократиях» Азии и Африки. В европейской полит-мифологии авторство «Метода Перевоспитания» приписывается советским коммунистам. Грубый, но действенный PR-ход, позволяющий прикрыть торчащие уши самой традиционной и массовой европейской религиозной лавочки.

Салот Сар (более известный, как Пол Пот) изучал «Перевоспитание» во Франции, у католиков-гуманитариев. Близость к истокам метода принесла Салот Сару мировой рекорд в «Перевоспитании». За 4 года Красные кхмеры «Перевоспитали» четверть населения Камбоджи. Ним Гок, в отличие от Салот Сара — Пол Пота, в католических университетах не учился. Его наставниками были прагматичные бандиты, которые не превращали истребление людей в культ, т. е. считали убийство средством, а не целью. Соответственно, «Перевоспитание» по версии Ним Гока выглядело неубедительно…

Общее мнение лаконично и четко выразил Хаген:

— Это обычная каторга на строительстве, но хавчик — говно. Это даже отсюда видно.

— Почему говно? Конвоиры едят из того же котла, — возразил Оскэ.

— Вкуснее оно от этого не становится, — стоял на своем Хаген, — И вообще, что это за сортир? Накопали ям, и сри туда, как зайчик. Трудно, что ли, нормально сделать? А вместо душевой вообще бочка на ножках. Про домики я просто молчу. Сараи. И еще инструмент. Кто же такие работы делает лопатами? Трактором проще и дешевле.

— Страна бедная, — заметила Флер, — Соответственно, и каторга такая.

— На ликвидационный лагерь по-любому непохоже, — вмешалась Люси.

— Это самое существенное, — поддержал ее Микеле Карпини, — Я не вижу тут ни одного голодного человека. И ни одного серьезно больного.

— Эти кхмеры не совсем красные, — подвел итог Оскэ, — А на тракторы у них денег нет.

Тракторы (точнее — трехколесные мини-тракторы) появились в следующей рубрике — «мирный труд». Ним Гок и доктор Немо передавали сто этих машин представителям только что созданных социалистических агро-кооперативов.

— Это «Jirafa», — Хаген ткнул пальцем в трактор, — Их выпускает фирма «Ta-o-Vave» на Тонга, для малобюджетных стран. Дешевле — только одноколесная садовая тачка.

— Откуда знаешь? — спросила Люси.

— Я программировал моторику для сборочного робота под это производство.

— Мир тесен, — проворчал Микеле.

— Это точно, дядя Микки. А товарищи коммунисты сэкономили на своих фермерах.

— Так ведь даром отдают, — вставил слово Оскэ, — Все лучше, чем ничего.

— Фиг даром, — фыркнула Флер, — Потребуют долю с урожая, я тебе точно говорю.

— С урожая чего? — спросил Микеле, — Что там вообще выращивают?

— Ну… — она задумалась, — … Не знаю. Можно посмотреть в интернет.

— Да, — Микеле кивнул, — И еще глянем, какие там грунты и как обрабатываются.

— Это еще зачем, па?

— Так, на всякий случай… А это что за шоу?

На экране мягко и стремительно вертелись несколько парней в серой униформе.

— Типа, красивый камбоджийский бокс в молодежной программе, — ответил Оскэ.

— Реклама записи в милицию, — добавил Хаген, — Вон, справа-сверху картинка.

— Ну, рекламный ролик, — согласилась Флер, — А вообще — нормальная молодежная программа. Музыка, танцы, спорт и…

— Добровольная запись в лагеря коммунистического труда, — мрачно подсказал Оскэ.

— Добровольность — фэйк, — сказала она, — Но эти лагеря не похожи на тот долбанный кошмар, про который в прессе… Хотя, конечно, вопрос еще, что и как там снимали…

— Вот-вот, — хмуро добавила Люси.

— Тихо, дети, — вмешался Микеле, — Начинается рубрика международные отношения.

Международные отношения у СРТЛ были только с тремя странами.

Очень плохие — с Индонезией (в виду будущей войны).

Мутные — с Австралией (по концессионной нефти в Восточно-Тиморской акватории).

Вполне приличные — с ДМА, Доминионом Моту-Атауро (Северный Тимор).

Каким образом маленький остров Атауро, лежащий менее, чем в 15 милях к северу от столицы Восточного Тимора, города Дили, избежал захвата кхмерскими рейдерами, в начале было непонятно. Видимо, что-то там произошло еще 1 марта.

— Атаурцы в первый день пнули красных кхмеров по клешням, — предположил Хаген.

— Чем пнули? — поинтересовалась Флер, — И кто конкретно пнул? По справочнику, там 8000 жителей, из них половина — еще дети. А посчитай еще женщин, стариков…

— Но пнули же, — возразил он.

— Ага. Вот я и думаю: кто. Не местные же рыбаки на лодках из фанеры second-hand…

— Упс… — перебил Оскэ, тыкая пальцем в экран.

«…Рабочий визит товарищей Ним Гока и Ройо Исо в дружественный ДМА, — вещал диктор, — Они передали мэрии ДМА двух иностранных асоциальных элементов из группировки т. н. «голубых касок» для последующей передачи властям их стран. Эти асоциальные элементы были вчера задержаны милицией за попытку пособничества бандформированиям. В ходе визита, товарищи Ним Гок и Ройо Исо посетили новый морской грузовой терминал, фабрику легкомоторной техники и экспериментальную ферму агро-кооператива, а также мобильную батарею береговой охраны…».

— Фанера second-hand, — передразнила Люси старшую сестру.

— Типа, рыбаки, — буркнул Хаген, глядя на квадроциклы-амфибии с гранатометами и комплексами ПВО на турелях, легкие штурм-флаеры «Abris» учебно-боевые компакт-виропланы «Tartar», и мото-понтоны с мортирами жуткого калибра.

— У пирса под маск-сеткой вообще что-то зверское, — предположил Оскэ, снова тыкая пальцем в экран, — Может, ракетные летающие лодки, или типа того.

«…Посетили эко-деревню-кемпинг в Туа-Койн, — продолжал диктор, — и беседовали с туристами из Австралии. Товарищ Ним Гок признал, что в данный момент на Тимор-Лесте не так спокойно, как на Атауро, но подчеркнул: это временные трудности, из-за бандитизма транснациональных плутократов и фундаменталистов. Он предложил не верить лживой буржуазной пропаганде и приезжать в СРТЛ уже в следующем сезоне, когда будет построен новый аэропорт и улучшена транспортная инфраструктура…».

Люси сложила губы трубочкой и, предразнивая диктора, повторила:

— …Когда будет улучшена транспортная инфраструктура, лошадки после дождика не будут увязать в грязи на тропинке в аэропорт, и туристы смогут туда добраться.

— А я вот думаю о том, что показали на ферме, — задумчиво сказал Микеле, — Это ведь свежие посадки триффидов, и они сделаны ровно по той методике…

— …Которую ты придумал вместе с доком Мак Лоу еще давно, на Алофи, — перебила Флер, — И Уфти этому учился для Африки, а значит Уфти там, на Атауро!..

— …Но на военной технике эмблема — не наш пропеллер, а папуасская райская птичка.

— Уфти всегда называет себя настоящим папуасом, — заметил Оскэ.

— Да, — согласился Микеле, — Но при чем тут эмблема?

— Может, лучше у него спросить? — вмешался Хаген, — Связь же есть.

55

Адмирал Ройо Исо похлопал ладонью по стеклопластовому фюзеляжу вироплана.

— Товарищ Винни, а как быстро можно обучить стрелка-пилота для этой техники?

— Ну, чтобы просто научиться летать и стрелять, достаточно трехнедельных курсов.

— Так мало?

— Почему мало? Тут для начала нужна только первичная летная подготовка.

— Я пилотировал обычную авиетку, — сказал адмирал, — но это ведь совсем другое.

— Ничего не другое! — возразил Винни, — Попробуй и увидишь. Кэп Ен, разреши мне показать коллеге, как летают на «Тартаре»?

Пак Ен почесал в затылке и повернулся к Ним Гоку.

— Хэй, комбриг, как по-твоему это соответствует программе визита?

— Технику надо смотреть в действии, — заметил кхмер, — Как иначе?

— Он прав, Пак, — поддержал Ромар, — Тем более «Tartar» — машина простая…

— Yo! — добавил Дв, — Они хотят покупать. Никто не берет свинью в мешке, не глядя.

— ОК, — Пак Ен махнул рукой, — Летите, но без экстрима, слышишь, Винни?

— Мы сделаем облет акватории острова, и все, — пообещал командос, — Ну, стрельнем во что-нибудь учебное, вроде портового мусора, его там много плавает.

Виропланы этой модели носили неофициальное прозвище «alatetere» (т. е. крылатый чайник) — отчасти за некоторое внешнее сходство, а отчасти, за крайнюю простоту пилотирования. Их предшественники, созданные без малого четверть века назад, уже были очень простыми, т. к. проектировались для патрульных пилотов с минимальной подготовкой. Затем они еще упростились — для пилотов из Транс-Экваториальной Африки, и еще раз — для начальной подготовки 15-летних курсантов ВВС Папуа. Уже ходили шутки, что следующий клон этих машин будет оборудован термостатом для молока и соской… В общем, проблем с взлетом у адмирала Ройо Исо не возникло.

Когда остров Атауро мягко провалился вниз, Винни подмигнул пилоту и спросил:

— Ну, что? Нравится игрушка?

— Игрушка, — повторил Ройо, нервно поглаживая штурвал, — С трудом верится, что это боевая машина. Ты воевал на такой?

— Нет, я на ней только сдавал учебно-боевой минимум и летал в зоне конфликта.

— Ясно… А хотелось бы посмотреть, как она ведет себя в реальном бою.

— Когда вернемся, спроси у ребят Два, — посоветовал Винни, и добавил, — Сейчас очень мягко делай левый разворот на два румба. Тут чувствительность выше, чем у авиетки.

— Делаем обход против часовой стрелки? — уточнил Ройо.

— Ага. Пройдем над проливом на пол-пути к Ветару, потом облетим северный берег Атауро на удалении 12 миль с востока на запад, дальше развернемся к югу, пройдем между Атауро и Алором, а потом — на восток, мимо Тимора, и на север, на базу. По дороге, я думаю, по-любому найдется, во что пострелять.

Через четверть часа, когда они летели над морем, севернее цепи Малых Зондских островов, адмирал, уже вполне освоившийся с управлением, сообщил:

— Вижу некрупное дерьмо из старых досок. Это годится для учебной мишени?

На волнах покачивался потемневший от времени стандартный деревянный поддон 800x1200, средняя из пяти досок которого проломилась. Вероятно, это случилось приблизительно месяц назад, в каком-нибудь порту на юге Сулавеси, и бригадир грузчиков, произнеся ряд непечатных слов, отправил вышедшую из строя вещь странствовать по маршруту дующего в это время года северо-западного муссона.

— Маловата хреновина, но сойдет, — решил Винни, — Короче: картинка на стекле над штурвалом — это экран баллистического компа. Типа, прицел. У нас есть dazzle-gun (ослепляющий лазер), и автоматический гранатомет-пневматика. По такой мишени стреляем из гранатомета, а лазер на малой мощности юзаем, как целеуказатель.

После четырех неудачных заходов на цель, Ройо выполнил-таки правильное пике и по одобрительному кивку инструктора, надавил гашетку. Очередь из четверть-фунтовых гранат легла поперек поддона. Взлетели фонтаны воды и обломки досок.

— Чисто, — констатировал Винни.

— Хорошее оружие, — заметил довольный адмирал, — а на чем бы испытать dazzle-gun?

— Ну, мы обычно стреляем по надутым кондомам.

— По надутым кондомам? Серьезно?

— Ага. Они есть в любой армейской аптечке, и попадание сразу видно. Лопаются.

Адмирал заржал и от души хлопнул Винни по плечу.

— А вы там, в Папуа, веселые парни, как я погляжу.

— Вы на Тиморе тоже не грустные, — откликнулся тот.

— Но, давай, все-таки, попробуем найти мишень в море, — добавил Ройо, — а кондомы оставим на крайний случай. Вообще-то они нам для другого пригодятся.

На этот раз заржали оба.

Вироплан повернул к югу, над проливом между Атауро и Алором.

В кармане комбинезона пискнул мобайл. Винни вынул трубку и глянул на экранчик.

= Hi Винни! Это опять я! Хочу спросить.

Винни вынул стилос и ответил:

= Hola, Крошка Ру. Это очень срочно?

= А ты занят?

= Да. Освобожусь через час.

= Тогда стукни мне, ОК?

= Да. Как только так сразу.

Он убрал трубку обратно в карман.

— Подружка из дома? — спросил Ройо, успевший прочесть сообщения на экране.

— Ага.

— Ясно. А здесь уже нашел кого-нибудь?

— Я тут недавно, так что пока только присматриваюсь. А ты?

— Вот и я тоже. Здесь симпатичные девчонки, верно?

— Даже очень, — согласился Винни, — Так… Посмотри на радар. Видишь точку? Ткни пальцем, комп доложит, что это за фигня.

Адмирал кивнул и коснулся точки, отображающей объект в 30 милях к югу от них, примерно между Макасаром и Дили. На экране мгновенно возникла таблица.

Объект: Легкий скоростной вертолет.

Класс: Военный, вспомогательный.

Модель: «Agusta-340», made in EC.

Вооружение: 1 Minigun, 2 Aspic.

Максимальная скорость: 180 узлов.

Элементы движения:

Координаты: S 008.81, E 125.64.

Курс: 41.9.

Высота: 5400 метров.

Скорость: 165 узлов.

Винни сморщил нос, издал тихое мычание и удивленно спросил.

— Что за наглый тип? Прет на военном вертолете по чужому небу. Тормознем его?

— Он впятеро тяжелее нас, — заметил Ройо, — у него скорострельный пулемет и ракеты.

Винни улыбнулся и подмигнул.

— Это не бокс, прикинь? Главное — мы маневреннее и на нашей стороне внезапность.

— Винни, ты действительно предлагаешь его подрезать?

— А что, смотреть на него, что ли? Тебя сменить за штурвалом?

Адмирал отрицательно качнул головой.

Двое сотрудников британской CTU (Countr-Terrorism Unit), прибыли три дня назад из Манчестера в Дарвин, сутки назад — из Дарвина на базу ВВС Австралии Ашмор-риф, а полтора часа назад вылетили с Ашмора к острову Ветар. Там на опорном пункте ВМФ Индонезии в поселке Илваки, с вечера 1 марта содержался некто Хэнк Худ: бывший третий помощник капитана круизного лайнера «Royal Diamond», соучастник военных преступлений и террористических актов, совершенных «Армией Красных Кхмеров». После десятидневного дипломатического сутяжничества, контрразведка Индонезии согласилась отдать Хэнка Худа его родной британской спецслужбе — «на условиях самовывоза», как выражаются бизнесмены. Двум агентам CTU как раз и предстояло выполнить этот самовывоз. Полет через воздушное пространство Индонезии был, разумеется, согласован, а идея согласовывать что-либо с непризнанными властями Западного и Северного Тимора никому даже в голову не приходила. Агентам просто приказали идти выше зоны действия ручных «Стингеров», которые (как считалось в Лондоне) были единственным средством ПВО в этих «нелегитимных автономиях».

На появление легкомоторного флаера в двух милях по левому борту, агенты никак не отреагировали. И эта модель, и опознавательный знак на ее фюзеляже: черный силуэт двухвостой птицы-бабочки на красном фоне, были им неизвестны. Напротив, зеленый круг с белыми литерами «ISAF» в центре и белой надписью арабской вязью по краю, красовавшийся на фюзеляже вертолета «Agusta-340», был хорошо известен Ройо Исо.

Тот, кто дал агентам CTU вертолет с опознавательным знаком «International Security Assistance Force» в исполнении для исламских регионов, подложил им колоссальную свинью. На Восточном Тиморе эта эмблема ассоциировалась не с Международными силами безопасности, а с поддержкой, которую национал-фундаменталистское крыло правительства Индонезии оказывало нелегальным исламским формированиям.

— Тахрировские ублюдки, — сказал адмирал, — Они уже и вертолеты получили.

— Будем гасить, — заключил Винни, — Короче, так…

Лазерные импульсы мощностью порядка ста ватт не могли повредить вертолет, но их хватило, чтобы ослепить экипаж сквозь остекление кабины. Вертолет продолжал сохранять курс, и оставалось только догадываться, каких усилий воли это требует от ничего не видящего пилота. Впрочем, эти усилия были напрасны. Ройо Исо без труда зашел ему в хвост и, с дистанции 500 метров, выпустил две очереди из гранатомета: первую — короткую, пристрелочную, вторую — длинную, точно в цель. Взрывы гранат вырвали куски из фюзеляжа вертолета. Еще несколько секунд машина держалась в воздухе, фонтанируя топливом и маслом из перебитых шлангов, а затем, окутываясь дымом, провернулась вокруг своей оси, завалилась на бок и рухнула вниз.

— Сдохни, сука! — напутствовал ее Ройо (иногда его тянуло на ковбойскую патетику).

— Цель поражена, — лаконично констатировал Винни, глядя на расплывающееся по воде маслянистое пятно (сам вертолет уже пошел ко дну).

Адмирал хлопнул его по плечу.

— Ты отличный инструктор, Винни!

— А ты отличный курсант, — ответил тот, — Будь другом, на базе скажи, что тормознуть нарушителя, это была твоя инициатива.

— Нет проблем. А это важно?

— Ага, — Винни кивнул, — Типа, я обещал кэпу, что без экстрима, а оно вот как вышло…

На опорном пункте Илваки (остров Ветар), старший офицер контрразведки глянул на часы, пожал плечами и наставительно сказал своему заместителю по хозчасти.

— Никогда нельзя верить штампам. «Британцы — пунктуальная нация» — это типичный расхожий ложный штамп. Как видишь, их курьеры такие же раздолбаи, как наши.

— Да, сердар. Но куда они могли деться?

— Шайтан их знает. Может, остров перепутали, а может, вообще передумали лететь.

— Надо же… А что нам теперь делать с арестантом? Брать с собой на Флорес?

— Ты что, с ума сошел? Он же не вписан в эвакуационноый лист!

— Так, оставим его в камере?

— Что за глупости? Кто его будет кормить и выгуливать?

— А что тогда?

— А ничего, — сказал старший офицер, — Нашему начальству он не нужен, а иначе нам не приказали бы отдать его британцам. Но британцы за ним не прилетели, а значит, им он тоже не нужен. Выведем его за ворота с вещами, и пусть катится.

— Может быть, передать его локальной полиции? — нерешительно спросил заместитель.

— Без сопроводительных документов полиция его не примет, — отрезал старший, — а все документы по нему секретные, потому что контртеррористические. Так что не говори ерунды. Утром гони его в шею отсюда. У нас и без него хватает дел с эвакуацией.

56

= Hello, Крошка Ру. Я освободился. Спрашивай.

= Hi, Винни! Ослик Иа видел слева от крокодильего лежбища кусты чертополоха и говорит, что они не совсем правильно растут. Ты можешь сейчас на них посмотреть?

= Да, они рядом, в двух шагах. А что с ними не так?

= Ослик сам тебе покажет. А ты проследи за его хвостом. Ну, ты понял.

= Не думаю, что это хорошая идея. Тут неправильные пчелы и они как раз собрались делать неправильный мед.

= Ослику насрать на это. Он хочет реформировать крокодилий чертополох по своим вкусам и привезти вам в подарок новый волшебный горшочек Ученого Кролика. Его невозможно отговорить. Просто береги его хвост. Скажи, где ты его встретишь завтра вечером, чтобы помочь дойти и донести горшочек?

= А горшочек тяжелый?

= Нет, он маленький, в рюкзачке.

= Понятно. Пусть топает прямо в мою сторону. Там всего одна дорога. Левее большого хера — зеленый листок. Он — последний, дальше пусто. Там, в таверне, за час до заката.

= Сейчас, возьму подзорную трубу… Ага, вижу… ОК! Я поняла. Удачи Винни!

= Счастливо, Крошка Ру.

Разумеется, Флер, делая скоростную дешифровку географического указания Уфти, смотрела не в подзорную трубу, а в интерактивный атлас южного полушария.

Если идти из Тихого Океана, через Коралловое море в Арафурское, то миниатюрный остров Тиктик окажется как раз по дороге. Он лежит сразу за Торресовым проливом, примерно в 25 милях к югу от папуасского берега и в ста милях к северо-западу от австралийского мыса Йорк. Если представить себе Австралию, как толстую зверушку, лежащую кверху пузом на море Уилкса, то мыс Йорк предстанет ничем иным, как копулятивным органом этого милого существа. Что касается островка Тиктик, то он похож на зеленый листочек 1000 метров в длину и вдвое меньше в ширину. Он лежит посреди пятимильного кораллового поля, как будто упал туда с некого исполинского дерева, а потом приспособился к автономной жизни.

Будь это коралловое поле на полтора метра выше — Тиктик стал бы полноценным и экономически-перспективным атоллом. Будь оно на полтора метра ниже — и Тиктик получил бы достойную роль гавани для катеров австралийских дайвинг-туристов. Но природа посмеялась над Тиктиком, вырастив кораллы меньше, чем необходимо для формирования надводной площади, но достаточно, чтобы закрыть доступ к островку кораблям с осадкой больше локтя. Во времена распада неоколониальной системы в Океании, пираты, знавшие здешние протоки, проводили сюда свои узкие катера и скрывались от полиции Папуа, от береговой охраны Австралии, от индонезийских патрульных и рейнджеров с Британских Соломоновых островов. «Бандитский фарт» кончился вскоре после меганезийской Алюминиевой революции. В одну прекрасную лунную ночь, две канонерки Народного флота, замаскированные под плоскодонные траулеры, зашли на коралловое поле и буквально утопили пиратскую базу в горящем напалме. Лет через пять, никому не нужный островок был аннексирован Меганезией. Дожди уже смыли остатки напалма и кучи обугленного мусора, и Тиктик снова стал зеленым и нарядным. На вид — конфетка для морского экотуризма… Туристические партнерства несколько раз пытались справиться с недоступностью островка для более-менее грузоподъемных транспортных средств — все попытки с треском провалились.

После этого аукционная цена аренды Тиктика значительно упала, и островок очень дешево достался фирме SLAC (Sincher Light Air Cargo) с атолла Рангироа. Это место оказалось удобным для транзитного склада контейнеров перевозимых дирижаблями (которым коралловое поле ничуть не мешало). Постепенно рядом со складом вырос маленький полигон, кэмпинг и лавка, а буфет при контрольном мостике аэродрома превратился в таверну, куда часто заглядывали «дикие» туристы — для ультралегких авиеток, дельта-флаеров и надувных лодок коралловое поле тоже не было помехой.

Микеле Карпини посмотрел на образ Тиктика и окрестностей, и пожал плечами.

— Не самое удобное место, но могло быть и хуже. Я думаю, что авиа-рикша до туда из Порт-Морсби стоит около полста фунтов, а до Порт-Морсби есть рейсовые этажерки.

— Зачем так париться? — спросила Люси, — Давай лучше я наколдую тебе попутку.

— Что-что ты сделаешь? — переспросил он.

— Ну, типа, буду колдовать. Tahuna-hamani.

— Милая моя, ты уверена, что это хорошая шутка?

— Люси действительно умеет делать странные вещи, — вмешался Хаген, — Не знаю, что называется колдовством, но это чертовски похоже.

— Я скажу правильное lipo, и остров назовет попутчика, — добавила она, — Только надо выйти на берег и повернуться в его сторону. Иначе будет неэтично.

Дав это пояснение, Люси перепрыгнула через ограждение террасы и напрямик через кусты побежала к морю. Разумеется, она собиралась говорить не совсем с островом, а точнее даже, совсем не с островом, но некоторое колдовство в этом присутствовало. Иначе как объяснить, что после этого разговора (который, кстати, велся по обычному мобайлу), нашлось «по дружбе» совершенно бесплатное место в скоростном флаере, вылетающем на Тиктик завтра ранним вечером с Большого Фиджи?

57

…Сикорака приводнилась в четверти мили от берега. Хаген потянулся всем телом и, повернувшись к Микеле Карпини, глубокомысленно произнес:

— За что я люблю Висеисеи, так это за боковую петлю Квин-Роад.

— Хм, — ответил тот, — не сказал бы, что она оживляет пейзаж. А где тут пирс G-18-bis?

Если ехать по Квин-Роад по западному берегу Вити-Леву (главного острова Большого Фиджи) на север от аэропорта Нади, то примерно через десяток миль основная дорога сдвинется от моря, срезая полуостров Висеисеи, но довольно широкая ветка шоссе пройдет по берегу, ощетинившись более, чем сотней длинных пирсов. Попытка мэрии Висеисеи улучшить нумерацию пирсов привела к ужасной путанице, но эту систему обозначения решили больше не менять, из опасений, что новая будет еще неудобнее. Впрочем, для Хагена Клейна это не составляло проблемы.

— Мы стоим ровно напротив него, дядя Микки, — сообщил он, — Я тут, как бы, немного занимался бизнесом с грузами, и помню все терминалы даже во сне.

— Это тот самый бизнес из-за которого…?

— Ага, — Хаген кивнул, — Тот самый, за который мне прилепили каторгу.

— Ты с этим завязал? — поинтересовался Микеле.

— Yo. У меня теперь другой бизнес. С роботами. А что?

Микеле пожал плечами, закурил сигарету и ответил:

— Просто хочу знать заранее, к чему еще готовиться.

— Ну, это нормально, — произнес Хаген, и тоже закурил.

Некоторое время они молча сидели на коротком широком крыле сикораки, глядя то на мерцающие солнечные блики на нежно-зеленых волнах, то на пирс G-18-bis. Одна из причальных платформ была заставлена дюжиной пятифутовых кубиков авиационных контейнеров. Рядом лениво слонялись четверо персонажей (трое парней и девушка) в буро-зеленом тропическом камуфляже и с армейскими автоматами «vixi» в чехлах на правом боку. Хаген, сопоставив кое-какие наблюдения, уверенно сообщил:

— Как бы, твои попутчики, дядя Микки.

— Экипаж на подходе? — уточнил тот, глядя на серое пятнышко в небе.

— Типа, да. Вот они и засуетились. Кстати это «Kongo-Bee». Хороший галеон.

Микеле Карпини с некоторым подозрением посмотрел на приближающийся флаер.

— Похоже на усеченную акулу.

— Это «Kiribati Concorde», — сообщил Хаген, — Модель действительно похожа на акулу, которой отрубили хвост вместе с жопой.

— И грудные плавники ей велики, — добавил Микеле, — И форма какая-то квадратная.

— Квадратное сечение, дядя Микки, это чтобы удобнее было вертеть хабар. Кстати, по понятиям, нам пора тук-тук. Типа, поможем этим хомбре — как правильные канаки.

Попутчиков звали: Алибаба, Омлет, Гаучо и Юкон. Микеле Карпини с первой минуты стал «дядей Микки» (Mikki-Tio), и все из-за Хагена. Что должны подумать бывалые канаки, увидев что вполне взрослый парень с манерами и сленгом «хомбре-коста» (т. е. товарища в «береговом братстве моряков»), называет некого субъекта «дядей»? В этом дискурсе, указание на профессию «агроинженер» вызвало у попутчиков ассоциацию с «agriculture agents» (так на сленге называют организаторов групп бойцов-наемников).

Хаген откланялся (с традиционными в определенной среде взаимными пожеланиями «Близкого харбора и богатого хабара») и отошел от пирса на своей сикораке. Микеле с попутчиками загрузились в «Kongo-Bee» и заняли места на пятачке между штабелем контейнеров в хвосте и неотделенной от пространства фюзеляжа, пилотской рубкой. Рыжебородый широкоплечий пилот, представившийся, как «Торин — аэровикинг», выруливая на открытую воду, проворчал в порядке приветствия:

— Нагрузили, блядь, пластита. Если что, валькирии загребутся нас собирать по частям.

— Не пластита, а полинитроглита, — поправил Алибаба.

— А не один ли хер? — отозвался пилот.

— Темный ты, бро, как полярная ночь, — ответила ему Юкон.

— А ты такая просветленная, прямо бодхисаттва Гуань-Инь.

— Как он ее назвал? — оживился Омлет.

— Это по-буддистски, — пояснил ему Гаучо, — Религиозный термин. Не переводится.

Турбина «Kongo-Bee» издала пронзительный визг, и флаер, с неожиданной легкостью (которую трудно было заподозрить в небольшой машине при такой загрузке) свечкой взмыл в небо. Пассажиры попадали на надувные решетки амортизаторов, и оценили действия пилота словами, из которых «долбогреб» было самым ласковым.

— Рейс грузовой, мягкие диваны не предусмотрены, — проворчал Торин.

— Мог бы предупредить! — возмутилась Юкон, — Не мешки с говном везешь!

— Извини, гло. Я не хотел. Просто привык быстро отрываться. Могу налить реального хитиваоского самогона, для компенсации. В смысле, налить некуда, но есть фляжка.

— Это меняет дело! А он из чего, кстати?

— Из личинок большой навозной мухи, — гордо ответил пилот.

— Из чего…?!

— Хех… Это я прикололся. На самом деле он из местного винограда. Большие лиловые ягоды, даже больше, чем у нашего самоанского винограда, с твой кулак размером.

Микеле Карпини не удержался и поправил.

— Это полиплоидный сорт нашего самоанского винограда. Этот сорт возник спонтанно, поскольку в Хитивао, а точнее в высокогорной части Новой Гвинеи, есть выходы ряда радиоактивных минералов в почвенные воды. В частности — это природный радон.

— Надо же! — удивился Торин, — А ты откуда знаешь?

— Я же агроинженер.

— Ах да, верно… Надо же, выходит это тот же самый виноград…

— Ты фляжку давай, — перебила Юкон.

Флаер продолжал двигаться, задрав нос градусов на тридцать от горизонта. Торин порылся под своим креслом и поднял над плечом пинтовую алюминиевую фляжку.

— Только предупреждаю: это круче абсента.

— А мы не пугливые, — ответила девушка, встала, опираясь на Алибабу и, взялв из руки пилота емкость, глянула сквозь обзорный фонарь кабины, — Joder! Красота! Это мы на какой уже высоте?

— По альтиметру 16200 метров.

— Ни хрена себе… — протянул Омлет, — А какая же будет крейсерская высота?

— 25000 метров. Эта штука… — пилот похлопал по корпусу пульта, — … Быстро летает только если воздух разрежен раз в двадцать. Весь фокус в лобовом сопротивлении.

— Я слышал про такую тему, — встрял Гаучо, — Это было в рекламе тероанской флайки «Amigator». Типа, мы не пробиваем лбом звуковой барьер, мы его перелезаем сверху.

— Я смотрел их тест-драйв, — добавил Омлет, — Классная фигня: быстрая, компактная, дешевая, и четверо помещаются, но только уж слишком похожа на сковородку.

— У нее аэродинамика такая, сковородочная, — авторитетно произнес Алибаба, — Эй-эй, Юкон, чего ты присосалась к фляжке? Ты тут не одна, прикинь?

Девушка хихикнула и передала фляжку сидящему рядом Гаучо, а он, сделав изрядный глоток, протянул емкость Микеле, предупредив резко осипшим голосом.

— Зверское пойло. Реально, крепче абсента. Еще там анис, или хрен знает…

— Эвкалипт, — поправил Микеле, глотнул жгучей жидкости и передал фляжку Омлету.

— Откуда знаешь? — спросил тот, в свою очередь, приложившись к фляжке.

— Запах. Уж эвкалипт от аниса я как-нибудь отличу.

— Черт, я забыл, что ты агроинженер. А тот парень намекнул, что ты это…

— Это тому не мешает, — наставительно произнес Алибаба, отбирая фляжку, — Кросс-профессии. Прикопал что-нибудь, а сверху засеял тыквами. Та же тема, что и у нас.

— А вы кто? — поинтересовался Микеле.

— Бывшие экологические копы, — ответил Алибаба, — А ныне борцы за свободу Атауро.

— Вандалы вы, — букнул пилот, — Где это видано, делать дроны из пластита.

— Не пластита, а полинитроглита, — снова поправил Алибаба.

— Один хер, взрывчатка. Короче, давай сюда самогонку.

Алибаба сделал еще глоток, закрыл пробку и вложил флягу в протянутую назад руку.

— А ты что, прямо за штурвалом будешь квасить?

— Ага, — подтвердил Торин, открыл пробку, сделал глоток, закрыл, убрал под кресло и пояснил, — Если на борту пять тонн нитро-хер-знает-чего, то можно и за штурвалом.

— Дроны из взрывчатки? — спросил Микеле.

— Это экономичнее, — ответила Юкон, — Ни лишних материалов, ни лишнего веса. Что летит, то и взрывается. Полинитроглит со стекловолокном это просто гибкий пластик, ничем не хуже тех, из которых делают обычные дроны и флайки.

Омлет кивнул в знак согласия с коллегой и добавил:

— Это — не обычный дрон, а этот… — он помахал в воздухе руками, как крыльями.

— Орнитоид, — подсказал ему Гаучо.

— О! Точно. Никак не могу запомнить это монгольское слово.

— Почему монгольское? — удивился Микеле.

— Потому, что монголы придумали. Он простой, как коврик…

— Ни фига, не монголы, — возразила Юкон, — Его придумали комми, на Элаусестере.

— Что вы грузите человеку! — вмешался Алибаба, — Все было не так. Изобрели этот орнитоид действительно монголы, но не монгольские, а наши, с Туамоту. А сделать орнитоид из пластиковой взрывчатки придумала одна ведьма, на Элаусестере, но не местная, а племянница дока Винсмарта, у которого Ктулху-колледж и эректусы.

— У него две племянницы с эректусами, — заметил Омлет, — это которая?

— Это третья, она лет на десять моложе тех двух.

— Стоп-стоп, — вмешался Микеле, — Я неплохо знаю Джерри Винсмарта. У него две приемные племянницы-янки. Я впервые слышу, что есть еще третья.

Алибаба пожал плечами и выдал естественное, на его взгляд, объяснение.

— Я же говорю: она еще маленькая, потому ты и не слышал. Она тоже приемная, но не янки, а калабрийка из Коста-Виола-Нова, что на Хендерсон-Питкерне.

— Как раз янки, — вмешалась Юкон, — Имя у нее северо-американское.

— С чего это северо-американское? У меня есть подружка-киви, она тоже Люси.

— Ее зовут Люси? — уточнил Микеле.

— Да. И это… — Юкон постучала пальцами по контейнеру, — …Называется «LK Luci».

— Что значит «LK»?

— Light Kamikaze, — пояснила девушка, — Так обозначают дроны-бомбы до ста фунтов.

— Вот и приплыли… — со вздохом произнес он, — …Легкий камикадзе.

— А хули делать? — сказал ему Гаучо, — Если есть дивайс, то надо его как-то называть.

Микеле Карпини снова вздохнул и задумался.

Алибаба похлопал его по плечу.

— Прикинь, дядя Микки, тут месседж пришел. Парень, с которым ты сговорился, тебя встретить на Тиктике не сможет. По ходу, у него спецрейд. Но наш карго-офицер не возражает, если ты прокатишься до Атауро вместе с нами на «Yeka».

— А откуда ты знаешь, что мне надо на Атауро?

— Так мне же месседж пришел, — и Алибаба постучал ногтем по экранчику мобайла.

58

На закате коллективные погрузочные работы завершились. Последняя титаническая сарделька, набитая оружием, почти бесшумно снялась от терминала и ушла в темнеющее небо.

— Allez, foa, — констатировал незнакомый парень в комбинезоне с нашивками офицера ВВС Папуа, — Пошли релаксировать.

Публика (человек сорок) потянулась к открытому кафе на площадке между грузовыми терминалами, нависающими над морем на высоте три человеческих роста. Здесь был шведский стол: кинул десятку, и жри, сколько влезет. Те кто, желал употребить что-то вроде пива, вина, самогона, или хорошего кофе, звали бармена и за дополнительные деньги, получали искомое. Многие кампании из нескольких человек, заняв столик, ставили посреди него бумажный флажок с коротким кодом из букв и цифр, и каким-нибудь ярким изображением. Четверка, к которой присоединился Микеле, тоже имела свой флажок: код — VA-3, и изображение толстой пупырчатой лимонно-желтой жабы.

— Мы третья волонтерская авиагруппа, — пояснил Алибаба, устанавливая флажок. Нас найдет вторая авиагруппа — она тоже отправляется сегодня — а потом служба военно-технического обеспечения передаст нам машины, и мы метнемся.

— Еще пассажир, — напомнила Юкон.

— Ага, точно, — Алибаба кивнул, — У нас, дядя Микки, кроме тебя еще пассажир-геолог.

Парень — океанийский креол и девушка — этническая японка уселись за соседний столик, и выставил на середину флажок с кодом VA-2 и рисунком красной лошадки-пони. Алибаба собрался начать процедуру знакомства с VA-3, но тут…

— Вот это чика! — восхищенно прошептал Омлет глядя на молодую женщину-melano, уверенно направляющуюся к их столику.

— Как бы, геолог, — уточнил Гаучо и заинтересованно хмыкнул.

— Брют Хапио с Новой Каледонии, — представилась она, подойдя ближе.

— Алибаба с Фиджи, — ответил старший, и добавил, — Везет нам с личным составом…

Четверо за соседним столиком в это время знакомились со своим пассажиром — им достался парень-блэк, невысокого роста, мощного телосложения и зверского вида. Помимо того, что он и от природы был явно не красавец, его лицо от левой брови до правой щеки пересекал широкий шрам, а нос… Точнее остатки носа… В общем, все вместе не внушало симпатию с первого взгляда. Но, «красные пони» оказались выше эстетических предрассудков, и менее, чем через минуту, уже обменивались с парнем доброжелательными репликами и дружескими хлопками по плечам.

А еще через несколько минут посреди площадки возник маори лет сорока с очень неприметным лицом. На его комбинезоне был бейдж с кодом: TSV.

— Вторая и третья группа авиа-волонтеров, пошли к машинам, — негромко сказал он.

59

Звонок на мобайл застал Оо Нопи во время дневного обхода машинного парка. Из нескольких десятков образцов флаеров выбиралась пара, для использования в трех следующих вахтах. Поддержание легенды о тест-драйвах требовало разнообразия патрулирующей техники. Хоп-командор остановилась между конвертопланом с двумя пропеллерами на концах крыльев-консолей и неоклассической «летающей рамой», и вынула из кармана трубку.

— Iaora. Кто это?

— Hola! Крошка, ты меня совсем забыла, или…?

— Леон? Ну, не ожидала…

— А вот и зря. Оказалось, что я не шпион, и меня дружно освободили. Здорово, да?

— Поздравляю.

— Спасибо, крошка. Только, похоже, из армии меня все-таки выгонят.

— За что?

— Долго рассказывать. Я же говорил: черная полоса. Пока меня перевели на месяц в обслугу международного транспортного узла здесь в Муспелле, а потом не продлят контракт — и все. Катись, Леон Гарсиа, на все четыре стороны.

— Откуда знаешь? — спросила она.

— От солдатского телеграфа. Мои бумаги уже отправили в Монталва, в центральный антарктический штаб, а мне ничего не сказали. Это верный признак.

— И что теперь?

— А ничего. Узел пока строится, его включат только в мае. Работа — как у негра под бананом. Вот, сегодня отвез на стройку в пятый сектор два ящика каких-то железок. Теперь еду домой… В смысле, в «Подсолнечник». Это я знаешь, в каком смысле?

— В каком?

— Ну, в таком, что почему бы нам не встретиться? Если ты не против.

Оо в некотором замешательстве бросила взгляд на капитана Гамбоа, который сейчас замещал коменданта сектора (лейтенант Кабреро отсыпался после патрулирования).

— Легкая тахикардия, хоп-командор? — с чуть заметной иронией спросил капитан.

— Ну…

— Можешь не отвечать, у тебя все написано на лице. Кто этот парень?

— Леон Гарсиа, тот, который…

— Которого приняли за диверсанта. Я помню. Нравится?

— Ну…

— …Не вижу проблемы, но держи ушки на макушке, — Гектор Гамбоа поднял правую ладонь, — Внимание, группа. Принимаю решение: предоставить хоп-командору Нопи увольнение до восьми часов утра. На ближайшей собачьей вахте ее подменяю я, или другой волонтер — если таковой вызовется…

Суб-лейтенант Нахара молча сделала шаг в его сторону.

— Mauraroa, Гвен, — негромко сказала Оо.

— Aita pe-a, — ответила та и подмигнула, — Позажигай там как следует.

Оо кивнула и спросила в трубку:

— Леон, ты когда доедешь до «Подсолнечника»?

— Ну, если четко, то через полчаса.

— ОК, значит, через полчаса там, у входа.

«Подсолнечник» был одним из трех примерно одинаковых по качеству отелей Порт-Фобоса. Трехэтажная инсталляция из десятифутовых «бытовых» контейнеров-кают.

— Слушай, крошка… — сказал Леон, едва за ними закрылась дверца, — Ты не обидишься, если я прямо сразу затащу тебя в койку? Ну, в смысле, некоторые девушки почему-то любят сначала поболтать минут пять, а…

— Мне тебя раздеть, или ты сам? — перебила Оо, — Я читала в каком-то журнале, что некоторые мужчины любят, когда их раздевают. Что-то там с возбуждением.

Этот короткий монолог она произнесла уже лежа на квадратном лежбище, которое занимало большую часть площади каюты. К этому моменту, на Оо не оставалось ни одного предмета одежды.

— Нет, я сам, — ответил Леон, быстро раздеваясь, — Вообще-то в этом что-то есть, но…

— Я просто спросила, мало ли…

— Давай я тебе, для начала, сделаю настоящий индейский массаж, — предложил он.

— Классно! — сказала она, — Как мне для этого лечь?

— Лежи, как лежишь. Расслабься. Я тебя сам буду переворачивать, как надо.

Оо раскинулась по лежбищу в позе морской звезды.

— Примерно так?

— Именно так, — подтвердил он, усаживаясь рядом, — Правильный индейский массаж начинается с ног, снизу вверх, от стопы к бедру… Ну, что? Нравится?

— Ага… А если бы немного выше…

— Ты что, куда-то торопишься?

— По ходу, нет.

— Вот и не мешай делать все по науке. Думаешь, это так просто? И не хихикай.

— Мне щекотно!

— Ладно, тогда хихикай, но не очень громко. А я тебе расскажу, как массаж делается дальше. После ног идут руки от кисти до плеча, а потом плечи, шея и верхний отдел спины, а дальше нижний. Тут я тебя переверну на животик, так что не удивляйся…

— Молодец, что сказал! — обрадовалась Оо, — А то бы вдруг я удивилась? А дальше?

— Все тебе расскажи, — проворчал Леон, разминая и разглаживая ее ноги, — Ну, ладно. Дальше полагается массировать грудки и животик. Сначала все вместе, по часовой стрелке, а потом все по отдельности, правую грудку, потом левую, а потом…

… Потом в индейском массаже предусматривалось много разнообразных путей — «в зависимости от циркуляций внутренней энергии» — как с умным видом объяснил ей мичман Гарсиа. В течение следующих двух с половиной часов «Внутренняя энергия» циркулировала по-всякому. После второй циркуляции, обитатели соседнего бытового модуля громко включили ламбаду, а после четвертой Оо решила, что всех мужчин, которые были у нее раньше, следует считать легкой милой разминкой, а вот сейчас… Сейчас происходило что-то, для чего в лексиконе хоп-командора Нопи отсутствовали адекватные слова и выражения. Не то, чтобы это ее беспокоило. Скорее, это казалось странным — как странными казались события в сказках про радужного змея Уунгура, которые в детстве рассказывала ей бабушка. Потом, бывало, что маленькая Оо долго рассматривала радугу над озером Квеак, пытаясь представить, как бы выглядела эта огромная семицветная арка, если бы начала извиваться зигзагами и кольцами…

Леон медленно провел ладонями по ее щекам.

— Оо, проснись, ты куда-то уплыла.

— Ага, — ответила она и, не открывая глаз, накрыла его ладони своими, — На пять тысяч миль к норд-весту. Там остров Кириси. Если оттуда посмотреть на юг, то в хорошую погоду виден берег Папуа, а если ночь — то огни над городом Роинджи-Нова. А если пройдет ливень, то над озером бывает огромная, яркая радуга. Как живая.

— Скучаешь по родине? — спросил он.

— Нет, я просто вспомнила, как все было в детстве.

— В детстве все видится как-то по-другому, — согласился Леон, — А я вспомнил, как мы играли в дикарей в бухте Хотуити-Онетеа. Даже пробовали добывать огонь: крутили палочку в лунке на дощечке. Сначала не получалось, а потом мы сообразили, что надо крутить не руками, а веревкой. Ну, вроде, как тетивой лука. Наматываешь и фррр!

— Можно даже без лука, — заметила Оо, — Только веревка нужна эластичная. Есть такая специальная лиана, она как каучуковая.

— Ты тоже в это играла? — спросил он.

— Типа того. Меня научила бабушка. Еще полвека назад, в Папуа не везде можно было достать спички или зажигалку. Добывали огонь, как в каменном веке. У нас на ферме старый дом, его мой прапрадед со своим отцом и братьями сложили из камней. Сейчас туристы приезжают — не верят. Говорят: в середине XX века так не могли складывать, прикинь? А у нас, что середина XX, что тысячу лет назад, все было одно и то же.

— Ну, это ты загнула, — недоверчиво сказал он.

Оо открыла глаза, улыбнулась и чуть заметно качнула головой.

— Да, что-то менялось. Лет триста назад приехали миссионеры из Европы и агенты по развитию земель. Они натворили всякого… Троглодиты бы не додумались до такого свинства. Моя мама помнит время последних миссионеров, а я — нет. Когда я пошла в школу, все уже изменилось. Моя умная бабушка придумала оставить на одном куске нашей семейной фермы все почти так же, как было до прогресса, но без миссионеров, конечно. Теперь у нас там кемпинг «Bok-Bok Sea-Frog», для фридайверов, прикинь.

— Так ты воротила туристического бизнеса? — пошутил он.

— Нет. Семья большая, а кампус маленький. Там работает мама с нынешним мужем, и тетка со своим парнем, и младшая сестра. Я в аэрокосмическом спецназе. Один брат катается на торговых судах, вооруженным комиссаром, а другой — на военном флоте. Поднимем денег на службе, и развернемся по-настоящему. Купим еще три летающие лодки (две у нас уже есть), и будем таскать туристов из Австралии. У нас все втрое дешевле. Освоим островок Крван. До него 10 миль, там никого нет, а дайвинг — ух! Австралийский большой барьерный риф отдыхает! И вообще, у нас природа лучше.

Леон легонько похлопал девушку по животику и подмигнул:

— Хорошо рекламируешь. С огоньком. Жаль, я так не умею.

— Ты просто не пробовал, — сказала она, — Да тебе, в общем, это и не очень нужно.

— Как раз, очень. Смотри: из армии меня фьють. Значит — что? Домой, на Рапа-Нуи. Правда, дома у меня там нет, но куда-нибудь впишусь. Как-никак, я там родился. А дальше, ищу работу. Тут с моей профессией два варианта: или развозить туристам китайские обеды, или развозить самих туристов. За второе платят больше, но надо разбираться в рекламе. В смысле, вешать лапшу на уши. Правда, еще нужна будет лицензия. Хер знает, как ее получать…

— Лицензия на что? — спросила Оо.

— Вот на это самое, — пояснил он, — тачка, катер, самолет — это транспортные средства, туристы — это пассажиры. На транспортировку пассажиров нужно разрешение.

— Это понятно, — согласилась она, — Если люди не разрешают себя возить, то…

— Да нет же, при чем тут люди. Разрешение дает департамент транспорта. Или не дает.

Папуаска вытянула губы трубочкой и прогудела что-то слабо артикулированное.

— Вот-вот, — сказал Леон, — Не все так просто в мирной жизни.

— Может, тебя, все-таки, не выгонят из армии? — предположила она.

— Выгонят-выгонят. Я же говорил: бумаги уже отослали в Монталва. И еще, я сегодня поболтал с одним парнем, мичманом из управления персонала. Он здорово понимает логику штабных. Он мне прямо сказал: знаешь, Гарсиа, там наверху считают, что ты завербован INDEMI и вообще, что ты скрытый маоист. Короче, опять же, шпион.

— Этот парень — болван, — твердо сказала Оо, — Прикинь: если бы INDEMI завербовала маоиста, то и отправила бы его шпионить за маоистами, а не за чилийской армией.

— Ты не понимаешь, крошка, — проникновенно ответил он, — Все гораздо сложнее.

— Расскажи, — потребовала она, — Я не тупая, разберусь.

— Ладно. Только давай я тебя заодно угощу ужином. Ну, в смысле, это вообще-то полагается делать до секса, а не после первой трети, но…

— После первой трети — это как? — перебила она.

— А вот так. У тебя увольнение до утра. День прошел. Вечер и ночь остались.

— Ух ты! Вот это перспектива!

— Ну, — согласился он, — Только мне надо хорошо отожраться, чтоб все работало.

60

Факахина расположен в 130 милях к востоку от атолла Рароиа, в 300 милях к югу от Маркизских островов, в 1500 милях к норд-три-весту от Рапа-Нуи, и в 3600 милях от порта Ило в Трансэкваториальной Америке.

Факахина — это классический атолл-бублик диаметром 3 мили, с шириной суши в пределах 200–600 метров. На восточном краю бублика есть старый аэродром с ВПП длиной полмили, две кокосовые плантации и городок Тарионе: несколько десятков маленьких, симпатичных, одно- и двухэтажных домиков. Между этим игрушечным городком и ВПП в эпоху Фронта Хартии вырос огромный ангар: цех-полуавтомат по переработке вторичного алюминия, а на внешнем берегу атолла, у причалов — мини-верфь, тоже полуавтомат с тремя двадцатиметровыми универсальными стапелями. В эпоху революции, тут из переработанного металлолома и прочих отходов строилась легкая боевая техника для диверсионных налетов. Впоследствии, мини-верфь купил местный мото-клуб, а цех приобрело металлургическое партнерство «Flametron», и модернизировало его (актуальность утилизации лома со временем только росла).

Тарионе — яркий, изящный, и благополучный городок с крошечным архитектурным центром из пары каменных зданий XIX века на берегу лагуны, прекрасным учебно-социальным комплексом, кемпингом для туристов, и доброжелательными жителями, представлял собой лицо атолла. Сюда относился аэродром и верфь — все маленькое, чистенькое, как на картинке. Металлургический цех слегка портил картинку, но он обеспечивал высокооплачиваемой работой значительную часть жителей Тарионе, а экологическая инспекция следила, чтобы он не повредил экологии атолла. Туристы, прибывавшие сюда на рейсовых этажерках или на своих флайках, или на проа через маленький южный гейт в рифовом барьере, обращали внимание только на лицо, и совершенно не замечали задницу, занимавшую всю восточную сторону Факахина.

Атолл Факахина, из-за расположения в «Углу Рароиа» (где, в силу неких сложных социальных процессов, скапливался гуманитарный балласт) отличался от среднего меганезийского атолла аномально-высокой, просто огромной долей бездельников. В заднице обитало вдвое больше людей, чем в благополучном Тарионе. В хижинах из бамбука, полимерной пленки и пустых ящиков, тут обитали «ваго» (обыкновенные принципиальные бездельники) и «рефюзеры» (официальные бездельники, купившие минимальный социально-потребительский пакет ценой отказа от гражданских прав).

Никакой угрозы для жителей Тарионе от этой задницы не исходило. Констебль был начеку, и социальный инспектор не дремал. Обитатели «восточного поселка» знали: любое, даже мелкое криминальное посягательство, или любое видимое безобразие в отношении среды обитания, или в отношении своих коллег по безделью, приведет к облаве, санкциям и люстрациям. Но социум благоволил к жителям задницы, если они никому не создавали проблем. Право быть полным бездельником и жить, как попало, никому не мешая, и никого ни к чему не пытаясь принудить, признавалось в числе базовых принципов Хартии и культуры Tiki. Человек — хозяин своего образа жизни…

Факахина отличался от среднего атолла-бублика не только в социальном плане, но и в природном. В его мелководной лагуне развивалось несколько крохотных внутренних атоллов. Один из них, Ихопуаа (свиное рыло), со своей лагуной и тридцатиметровым коралловым островком, лежал всего в полутора милях к востоку от пляжа Тарионе и замечательно просматривался практически из любой точки поселка…

Приводнение «растопырки» рядом с Ихопуаа прошло незамеченным, поскольку дело было уже на закате солнца. После заката, появление источников света на островке не удивило жителей. Парочки туристов иногда устраивали романтический make-love на Ихопуаа — ничего особенного. Но утром на островке оказался армейский конический шатер «Tipi» с воронкой-водосборником и спутниковой тарелкой, а в микро-лагуне — странная флайка и маленькая машинка неясного назначения. Какой уважающий себя житель провинциального атолла тут не схватится за бинокль? Да никакой!

Майо Теллем медленно и задумчиво обошел вокруг экземпляра «OOPS», только что приведенного в «боевое положение», крякнул и потер ладонью подбородок.

— Ребята, я не хочу ничего плохого сказать о фирме, в которой вы работаете, но эта хреновина похожа на двухколесную надувную детскую ванночку.

— Да, — согласился Рон, — Я тоже в разговоре с шефом отметил оригинальный дизайн.

— Ты сказал: «полное говно», — уточнила Пума.

— Я выразился мягче, — возразил он, — Я сказал: «Фонси, это полное сам-знаешь-что».

— А что он ответил? — поинтересовался преторианец.

— Он ответил: «коллеги попробуйте отбросить предубеждение». Вот мы и пробуем.

С этими словами, экс-коммандос шагнул в «детскую ванночку» и взял в руку пульт, соединенный с машиной гибким кабелем.

— Может, сначала спихнуть ее в воду? — предложила Пума.

— Нет, я хочу начать с самого кошмарного, — сказал Рон, опустился на одно колено и качнулся телом из стороны в сторону, проверяя равновесие, — Вроде бы, устойчиво…

Он тронул пальцем кнопки на пульте, OOPS бесшумно двинулся с места и, скрипя широкими роликами по коралловому песку, медленно поехал к воде.

— Прибавь обороты, — предложил Майо, — А то никогда не доползешь до моря.

— Ладно, — сказал Рон, снова тронул панель управления, машинка внезапно прыгнула вперед, правый край переднего ролика наехал на крупный кусок коралла и…

— …Voorsteven per culo… — договорил экс-коммандос, поднимаясь с грунта. Машинка лежала на боку, задний ролик, снабженный гребными лопастями, крутился в воздухе.

— Интересно, — произнес Майо, — А если, к примеру, ты вылетишь в воде, то она так и поедет без тебя, до ближайшего берега?

— Не фиг говорить под руку, — буркнул Рон, — прибавь обороты, прибавь обороты…

Он поставил «ванночку» в нормальное положение, снова залез в нее, взял пульт, и двинулся вперед самым малым ходом. Через минуту машина съехала в воду и, не преподнося более никаких сюрпризов, так же медленно поплыла от берега.

— Перед тем, как прибавлять обороты, установи режим: «выключить движок, если на кнопку не давят!», — крикнула Пума, продолжая снимать все происходящее на видео.

— Я уже и сам догадался, — донеслось в ответ, и… «ванночка» стремительно набрала скорость, и помчалась вокруг островка. На втором витке она уже глиссировала, едва касаясь воды кормой и оставляя позади веер мелких брызг.

Долго эта феерия технического абсурда длиться не могла. Суровые законы механики сказали свое веское слово. Корма на миг оторвалась от воды и «ванночка» совершила изящный кувырок через нос (в авиационной практике называемый капотированием).

— Хэй! Тебе помочь? — закричал Майо, видя, как вынырнувший из воды Рон пытается забраться обратно в капризную машинку.

— Нет! — крикнул тот, — Это не сложнее, чем с каноэ. Только борта скользкие, joder…

— Ты, главное, на сушу на такой скорости не выезжай! — громко посоветовала Пума.

К моменту, когда OOPS тихо выкатился на берег островка, весь пляж Тарионе уже сверкал яркими бликами — лучи солнца отражались от многочисленных биноклей и прочей оптики, которой вооружились жители поселка.

— Сейчас прикатит местный констебль, — предположил Майо, — потом экологический инспектор, а потом все, кому не лень.

— Незачет, — лаконично ответила Пума.

— Это почему? — удивился преторианец.

— Вот, — сказала она, и махнула рукой в сторону восточного барьера Факахина.

— Дети «ваго» в провинции всегда шустрее, чем копы, — наставительно добавил экс-коммандос, расстегивая липучки и стряхивая с себя мокрый комбинезон-koala.

Лейтенант Теллем поднес к глазам бинокль и… Длинно выругался от удивления… Небольшой «архаичный» проа из двух толстых полых стволов бамбука в качестве поплавков, соединенных квадратным настилом из дюжиной более тонких стволов, достаточно быстро двигался на веслах. Парус на двойной фиджийской мачте типа «ласточкин хвост» был сложен, ввиду почти полного отсутствия ветра. Конечно, не конструкция проа удивила преторианца. Дело было в другом…

Проа ткнулся скосами днищ обоих поплавков в скрипучий коралловый песок. Уже успевшая войти по пояс в воду Пума протянула руки и распорядилась:

— Давай сюда мелкого!

Девочка лет двенадцати передала ей младенца (похоже, еще грудного) и спрыгнула в воду. Еще пятеро подростков спрыгнули раньше и намеревались, как это принято при долгих стоянках, вытолкнуть свое плавсредство на сушу, но…

— Кыш на берег, юниоры — безапелляционно заявил Рон и кивнул Майо. Вдвоем они с легкостью приподняли проа и просто выставили его из воды на берег.

— Ну, вы кони! — восхищенно воскликнул один мальчишка, на вид примерно ровесник девочки с младенцем, — Вы из спецназа, что ли?

— Не совсем, — ответил Рон, — А ты просто так интересуешься, или как?

Мальчишка неопределенно пожал плечами.

— Ну, мало ли… Кстати, меня звать Чип. Это — Дейл и Монти, это — Шрек и Фиона, а мелкий, которого держит твоя vahine — это Зи. А это — Гэйдж, его мама.

— Я тоже люблю мультики, — сказала vahine Батчер, — Я — Пума, мой faakane — Рон, мы военные инструкторы, а самый большой парень — Майо, социальный наблюдатель.

— Ух ты! — заинтересовался Монти, — а кто из вас кого инструктирует?

— Чего ты тупишь, Монти, сказала ему Фиона, — Видишь же, они тестируют dick.

— Это действительно твой малыш? — поинтересовался лейтенант Теллем у Гэйдж.

— Мой, мой, — ответила она, энергично кивая.

— Это ее ребенок, — авторитетно подтвердила Фиона, — только Гэйдж еще не очень научилась говорит на lifra. Если что, спросите меня, я переведу.

— Ладно, учту, — сказал преторианец.

— А такой пузырь сколько денег стоит? — поинтересовался Шрек, глядя на OOPS.

— Пока нисколько, — ответил Рон, — Экспериментальный образец.

— А прокатиться дадите? — вмешался Дейл, — Ну, хотя бы чуть-чуть.

Экс-коммандос окинул обоих мальчишек критическим взглядом. Они выглядели ровесниками Гэйдж, и, скорее всего, управлять такой машиной им было рановато.

— Знаете, ребята, нам не жалко, но только если разрешат ваши родители.

— Давай позвоним дяде Эдо? — предложил Дейл, толкнув Чипа плечом.

— Он не разрешит, пока не посмотрит и не потрогает, — проворчал тот.

— А давайте, — сказала Фиона, — лучше позвоним тете Сатти и уговорим, чтобы она попросила дядю Эдо просто посмотреть через web-cam, и разрешить.

— А если… — произнес Монти, — …Пригласить их к нам в гости на обед, вместе с этой штукой, чтобы дядя Эдо это потрогал, и тогда он, наверное, разрешит.

— Вы жрать хотите? — в лоб спросил Шрек.

Пума задумчиво посмотрела на Рона.

— Мы ведь еще не завтракали, да!

— Можем пригласить на завтрак, — уточнил Монти.

— Сюда коп едет, — мрачно сказал Чип, и показал пальцем на стреловидный бело-синий катер, мчащийся к островку от пляжа западного берега.

— Все-таки, я не очень сильно ошибся, — констатировал Майо.

Катер погасил скорость и аккуратно выскочил на песок там, где берег Ихопуаа был наиболее пологим. В воду соскочил молодой утафоа-креольский метис в униформе.

— Констебль Кирли Нанто, локальная полиция Тарионе. Представьтесь, пожалуйста.

— Aita pe-a, — сказал Рон, направляясь к нему.

Гэйдж дернула Пуму за штанину шортов и тихо прошептала.

— Не давай ему ребенка!

— Конечно, не дам. А с чего бы он стал просить?

— Не давай, — повторила та.

— Да. Договорились, — Пума постаралась как можно выразительнее кивнуть.

Рон, диктовавший полисмену имена и описание характера деятельности маленькой группы на Ихопуаа, оглянулся на них обеих, и недоуменно пожал плечами.

— Эти сорванцы вас здорово донимают? — спросил констебль.

— Нет, конечно. Это же дети. Им интересно.

— Почему они боятся полиции? — вмешался Майо.

— Ну… — Кирли замялся, — Была тут одна история. Долго рассказывать.

— А мы никуда не торопимся, — он показал полисмену жетон, — Лейтенант Теллем, преторианская гвардия Верховного суда. Так почему дети боятся полиции?

— Теперь еще и преторианец… — проворчал констебль.

— Что значит, еще? — тут же спросил Майо.

— То и значит… Все из-за этого блядского Жерара Лаполо.

— Из-за Лаполо? — изумленно повторил лейтенант.

— Ага, по ходу, ты еще ни хрена не знаешь, — заключил Кирли, доставая из кармана форменного комбинезона сигарету, — Давай присядем. Расскажу в цветах и красках.

Эта история началась около восьми лет назад. Двадцатилетний пилот Эдо Раамуа выполнял патрулирование Ново-Гвинейского Моря севернее Папуа и юго-западнее меганезийской Новой Ирландии, и попал под обстрел батареи ПВО непризнанного султаната Солангай, занимавшего Острова Адмиралтейства. После этого началась «четырехдневная война», по итогам которой султанат исчез, а к Меганезии отошли острова в море Бисмарка и Новая Британия. Но это все потом, а в тот день снаряд из автоматической зенитной пушки прошил стеклопластиковый фюзеляж вироплана, и только аварийная автоматики спасла жизнь пилоту Эдо Раамуа, относительно мягко посадив на воду то, что осталось от легкой машины. Военно-спасательная служба подобрала Эдо раньше, чем он истек кровью. Он пришел в сознание через неделю, в госпитале Кавиенга, где медики осторожно сообщили ему о потере обеих ног и левой руки. Он просил пистолет с одним патроном — ему мягко отказывали. Он спорил, он доказывал, что на него зря тратят время, что после выхода из госпиталя он все равно проживет ровно столько, сколько надо, чтобы добраться до оружейного магазина, совершить нужную покупку и отойти за угол… Потом он решил, что застрелиться никогда не поздно, и почему бы не попробовать пожить хотя бы немного.

Компенсация по ранению сделала его очень состоятельным покупателем, а военная пенсия позволяла жить на широкую ногу. Вот только ног у Эдо теперь не было. Он некоторое время размышлял, где же обосноваться, и в конце концов остановился на маленьком чистеньком городке Тарионе на атолле Факахина. Тихое красивое место, прекрасный дом на самом берегу лагуны, и почти идеально работающая социальная служба — а что дальше?… Через две недели, перепробовав около дюжины моделей «роботизированных пластических серверов» и около полсотни бытовых киберов, он приобрел то, что в общих чертах его устраивало, и отказался от услуг социального работника: «Бро, теперь я хочу видеть тебя только как гостя, на чашку кофе. Так что, заходи, если хочешь, один или с друзьями, но обслуживать себя я буду сам»…

При правильном выборе техники: робосервера и киберов, обслуживать себя самому оказалось не так сложно, но, опять же — а что дальше?… Эдо стал шарить в интернет, надеясь найти готовый рецепт. Он быстро обнаружил сообщества людей с похожими проблемами, и даже небольшое армейское сообщество травмированных, участники которого — в основном тоже молодые люди — лишились конечностей или функций организма в ходе боевых действий. Три месяца он крутился там виртуально, а потом слетал на встречу участников на Раиатеа — и понял: не то. Состояние уважаемого, но беспомощного гражданина, которому общество помогает прожить остаток жизни в комфорте, никак не устраивал этого деятельного двадцатилетнего парня. Он не согласен был вливаться в сообщество «комфортно доживающих», он хотел жить по-настоящему. Первым его актом в этом направлении стало приобретение флайки…

Эдо Раамуа, хороший военный пилот отлично знал, что ему нужно: дешевый учебный вироплан «UATL», где ручное управление из кабины дублировано дистанционным с компьютера, находящегося на земле — или тоже в кабине. Чтобы управлять «мышкой», достаточно одной руки… Он чувствовал, что стоит ему снова дотянуться до неба, и он преодолеет некий рубеж, отделяющий его от полноценной жизни — и это предчувствие оказалось верным. Едва лишь земля послушно провалилась вниз, а вокруг раскинулось огромная поверхность океана с причудливыми зелеными кольцами атоллов, Эдо вновь ощутил себя хозяином своей жизни, свободным и независимым, как ветер. А когда он вернулся на землю, то возникла мысль о женщине. Не о том, чтобы пойти в Y-club, где какая-нибудь женщина, в основном из сочувствия, за условную сумму займется с ним сексом, а о том, чтобы по-настоящему, как раньше, снять девчонку и оторваться…

Робосервер давал возможность ходить, но только в стиле Буратино, и плавать в стиле полудохлой клячи, поэтому обычные способы, которыми снимают девчонок (танцы, фланирование по набережной, игра в мяч на пляже) не годились. Эдо понимал, как непросто найти девушку, которую бы привлекло тело-обрубок, даже если это тело принадлежит такому классному парню, как он… Поиски в интернет продлились год.

Эта история началась около семи лет назад. Шестнадцатилетняя Сатти Ниил впервые вписалась в резервисты, и попала в группу силовой поддержки локальной полиции на неспокойном из-за притока эмигрантов с новых территорий острове Коломбангара в Соломоновом море. Во время рейда в порту Кунджи, какой-то идиот-нелегал вздумал отстреливаться от полиции из ручного пулемета. Через пару секунду этого субъекта превратили в решето, но он успел выпустить одну очередь… Три пули попали Сатти в живот, одна — в грудь и две — в голову. Девушку оперативно доставили в госпиталь и медики отстояли ее жизнь, но они не смогли спасти ни ее зрение, ни репродуктивные функции. Правда, им удалось в основном, восстановить координацию движений…

Компенсация по ранению сделала ее весьма состоятельной дамой, а военная пенсия, которая причиталась ей, как солдату, потерявшему трудоспособность из-за ранения, полученного, фактически, в ходе боевых действий, давала возможность не думать о заработках, купить хороший дом в красивом и уютном месте — а что дальше?

Уяснив масштаб бедствия, Сатти хотела умереть, но почему-то этого не получилось, и она, в специализированном госпитале на Таити, начала осваивать «brain-robot interface vision» (BRIV). Через пару недель она научилась распознавать предметы, а еще через месяц первый раз смогла читать с экрана компьютера. Ее роботизированное зрение не являлось полноценным — так, эрзац, позволяющий выделять регулярные структуры из мозаики мелких разноцветных многоугольников, но оно позволяло общаться по сети. Ясно, что Сатти Ниил отправилась в интернет, чтобы разобраться, как теперь жить…

Эта история началась, когда Эдо Раамуа и Сатти Ниил встретились в интернет. Всего через несколько дней Сатти вышла из рейсовой этажерки Папаеэте (Таити) — Тарионе (Факахина), и впервые увидела Эдо своим эрзац-зрением. Он обнял ее — живой правой рукой и пластиковой левой — поцеловал в нос и шепнул на ухо: «Поехали домой»…

Жители Тарионе искренне радовались за этих молодых людей и думали, что парочка будет заниматься в основном друг другом. Первые несколько недель так оно и было. Очень изящная девушка в небольших выпуклых тонированных очках на эластичном обруче (так внешне выглядел аппарат BRIV) и довольно обыкновенный юноша со странной раскачивающейся походкой (этот утиный шаг был максимумом того, чего удалось добиться тренировками с робосервером) по вечерам прогуливались в районе крошечного архитектурного центра Тарионе. Они питались в маленьком китайском ресторане и там же заказывали себе что-нибудь с доставкой на дом. Дядюшка Цзи — хозяин ресторанчика — очень гордился этими клиентами (а скорее, уже друзьями). Пожалуй, он был единственным в городке, кто одобрял безумные (с точки зрения остальных тарионейцев) полеты этой странной влюбленной парочки на вироплане. «Очень сильные люди, — говорил Цзи, многозначительно поднимая палец к небу, — я пожилой человек, много где был, много людей видел, но таких сильных раньше не встречал». Вскоре, Эдо и Сатти расширили круг своих занятий. Теперь их все чаще видели на маленькой верфи мото-клуба на внешнем (океанском) берегу. Из-за своих жизненных обстоятельств, эти молодые люди вынуждены были хорошо освоиться с робототехникой, а она, по сути, одна и та же, что в производстве, что в быту. Теперь добавим сюда квалификацию Эдо, как военного летчика, и техническое образование Сатти (она два года изучала в колледже энергетику и механику мобильных машин). Понятно, что примерно через пару лет эти двое (уже окруженные ореолом местных мифов), превратились в лидеров клуба. Еще через год они реализовали некую мечту.

Рассказывают, что один дедушка тарионеец, ноноперант-инвестор (т. е. типичный пенсионер, живущий на ренту от пая в соцфонде), в последние годы увлекавшийся крепкими напитками по утрам и вечерам, в тот день навсегда отказался от алкоголя. Увидев Сатти в ее очках-роботовизоре за штурвалом маленького скринера, мягко приводняющегося около пирса рядом с кафе, он решил, что текила довела его до галлюцинаций, в просторечии именуемых «белочкой». Всего через минуту, бурная реакция других (бесспорно трезвых) посетителей кафе убедила его, что он не бредит, однако короткого шока хватило, чтобы создать стойкое отвращение к выпивке.

Впоследствии, оригинальный, простой, дешевый, и предельно-легкий в управлении скринер «Medusa» стал достаточно популярен в Туамоту и на Маркизах, но это уже совершенно другая история. Эдо и Сатти продолжали жить в уютном доме у самого берега лагуны на восточной окраине Тарионе (если слово «окраина» вообще можно применять к поселку, где от края до края всего полмили), и делить свое время между пешими и морскими прогулками, осторожным сексом, китайским ресторанчиком и креативом в мото-клубе. На любительской мини-верфи никакой ультра-модерн не построишь, но в виртуальной реальности, подобных ограничений нет. Из-под пера (точнее, из-под «мышки») Эдо и Сатти появлялись футуристические летательные аппараты, и заполняли их галерею-блог. Как-то нечувствительно, они оказались художниками жанра «Singular-pro» и, после небольшой международной выставки «Futurex», легко сошлись с одним из отцов жанра — Дако Парадино с острова Рауль (архипелаг Кермадек, Новая Зеландия — Аотеароа). Этот эксцентричный и немного загадочный семидесятилетний маори обладал неиссякаемым оптимизмом, которым постоянно и щедро делился с новыми друзьями, через разделявшие их пол-океана.

Дако Парадино убедил Эдо и Сатти в том, что катастрофические последствия их физических травм не вечны. Лет через двадцать, в крайнем случае, через тридцать, технологический прогресс сможет реставрировать органы, которых они лишились. «Юниоры, у вас еще все впереди! — уверенно заявлял он на их inet-party, — даже при современном уровне техники, вы многого добились, а с каждым годом (с каждым!) возможностей будет все больше. Техника взмывает к звездам по экспоненциально-степенной кривой, и набирает такую бешеную скорость, которую мы сейчас даже представить не можем! Это не я, старый дурак, вам говорю, это наука говорит!».

Следующее принципиально-важное событие в жизни молодых людей было связано с ресторанчиком дяди Цзи. С некоторых пор, у него подрабатывали трое мальчишек из восточного поселка. Шустрые сорванцы восьми-девяти лет развозили на специально купленных дядей Цзи велосипедах коробки с china-food, имели с этого немного денег плюс бесплатный шведский стол и мелкие подарки по многочисленным праздникам (китайским и меганезийским). Прозвали сорванцов Чип, Дейл и Монти, по аналогии с диснеевскими бурундуками-спасателями. Как они жили в свободное от ресторанного бизнеса время, никто толком не знал. Здоровы, сыты, одеты и при деле — видимо, все нормально. Через год после появления «спасателей», социальная инспекция накрыла стойбище хиппи, откочевавшее с детьми с какого-то из соседних атоллов (где облава произошла на год раньше). Мамашам влепили по году каторжных работ за сокрытие неспособности содержать детей социально-приемлемым образом, папаш, как обычно, выявить не удалось, а дети подлежали передаче в социально-благополучные семьи по конкурсу. Дяде Цзи, за нарушение артикулов Хартии о трудовых отношениях, грозили крайне серьезные неприятности, если бы сорванцы не добежали до fare Raamua-Niil. Кирли Нанто (в то время только что назначенный констеблем в Тарионе), постучался в дверь через четверть часа, и вежливо попросил хозяев передать ему и социальному инспектору троих беспризорников, случайно оказавшихся в этом доме…

То, что случилось дальше, Кирли до сих пор не мог вспоминать без содрогания. Из глубины дома раздался истошный детский крик: «Тетя Сатти, не отдавай нас», и уверенный ответ молодой женщины «Не бойтесь, вы под защитой Хартии». Эдо, продолжая стоять в дверях, ответил констеблю и инспектору:

— С каких это пор наши дети стали беспризорниками?

— Но, Эдо, это ведь не ваши дети, — заметил констебль.

— Ты плохо информирован, бро, — сказал Эдо.

— Послушайте, сен Раамуа, — вмешался инспектор, — есть судебная процедура, а ваше намерение забрать детей без конкурса, противоречит Хартии.

— Вы что, глухой? — холодно поинтересовалась у него Сатти, подойдя и встав рядом со своим faakane, — Вам ясно сказано: это наши дети. Наш fare под защитой Хартии, так?

— Извините, сен Ниил, но вы удерживаете этих детей у себя…

— Это кто же их удерживает? — перебил Эдо.

— Простите, — мягко сказал констебль, — Есть решение суда. Я обязан его исполнить…

— Продолжай, бро, — поощрил его бывший военный пилот, — … Исполнить, а в случае сопротивления, применить силу. Ну? Давай, примени к нам силу.

— Я что, псих, по-твоему? — обиделся Кирли, которому было совершенно ясно, каково окажется мнение всех жителей Тарионе о нем и его деятельности, если он, и правда, применит силу в такой ситуации и к таким людям.

— Надеюсь, что нет, — ответила ему Сатти, — Ты всегда был правильным канаком.

— А что нам делать? — растерянно спросил социальный инспектор.

— Доложить судье, что тут ошибка, — сказал Эдо, — Разве есть другие варианты?

Других вариантов не было. Идиотская ситуация оказалась перевалена на судей и они собрались, чтобы решить, как теперь поступать и с детьми, и с дядей Цзи… В разгар спора, на суде возник Жерар Лаполо, величайший сквалыга региона, и заметил, что у судей нет никаких оснований отвергать заявлению Сатти и Эдо относительно детей, поскольку все непосредственно-заинтересованные люди с этим заявлением согласны. Тогда, дядя Цзи ни в чем не виноват: дети помогали ему с согласия родителей. И суд постановил: «Отменить решение, принятое без учета ключевого факта, а гражданам Раамуа и Ниил вынести замечание за то, что их дети не посещают базовую школу».

Не то, чтобы после этого трое сорванцов начали жить в fare Raamua-Niil. Скорее, они остались «кошками, которые гуляют сами по себе», но школу они теперь посещали трижды в неделю, как положено, и учились более-менее прилично. При этом, они продолжали иногда подрабатывать развозкой china-food у дяди Цзи — видимо, уже по привычке (этот заработок не имел для мальчишек экономического смысла — вещи и деньги на карманные расходы обеспечивали «родители»). Социальная инспекция регулярно заглядывала в fare Raamua-Niil. Обычно, в сам момент визита Чип, Дейл и Монти отсутствовали. Сатти звонила по мобайлу, строго говорила «Дети! Домой!», и через час (не позже!), все трое возникали, будто материализовавшись из воздуха.

На этом история обзаведения Эдо и Сатти потомством «ad-lex» еще не завершилась. Около года назад, марокканский шейх Казим Ат-Дареш, летел по делам ЮНЕСКО из Канберры (куда прибыл ранее из Джакарты) в Мехико (откуда, после переговоров, возвращался домой в Рабат). Летел он с комфортом, в VIP-апартаментах аэробуса австралийской авиакомпании «Qantas», с транзитной посадкой на Таити. Он хотел воспользоваться услугами авиакомпании «Etihad» (Абу-Даби), но это выходило вдвое дольше (через Манилу и Гонолулу). Небо над всей меганезийской акваторией было закрыто для перевозчиков из стран Исламской конференции, в ответ на очередное объявление джихада против Меганезии. Итак, шейх летел с комфортом: с личным поваром, массажистом, тремя секретарями из восьми и двумя женами из четырех.

Каким образом младшая жена (купленная в Таиланде, через посредника за большие деньги) покинула самолет в аэропорту Таити — неизвестно. Может, притворилась, что пошла в сортир, а потом кто-то недоглядел… Казим очень переживал (мало того, что деньги пропали, так и его сын, которого вынашивала эта жена, тоже пропал), однако, заявить о пропаже властям Меганезии он не решился, и аэробус улетел в Мехико без одиннадцатилетней Танар. Каким образом девочка вышла из аэропорта, оказалась на берегу залива Матаваи и попала в кампанию к двум подросткам — баджао (морским кочевникам) остается полнейшей загадкой. Эти подростки тоже сбежали, а точнее — покинули свой морской табор, что по обычаям баджао допускалось. У них была своя лодка, и они намеревались искать удачу в восточной стороне Туамоту. Почему нет?

Морской переход на расстояние более пятисот миль продолжался (с остановками в лагунах экономически перспективных атоллов) приблизительно две недели. Как это выдержала тайская девочка-подросток на пятом месяце беременности — опять-таки, загадка. Дальнейшую ее судьбу решила встреча на тусовке морских бродяг в лагуне Факахина с тремя «бурундуками — спасателями». Их эмоциональный рассказ о «тете Сатти, которая сражалась с bandido-пулеметчиком» и о «дяде Эдо, летчике, который воевал за Хартию в Новой Британии», произвело на пару баджао достаточно сильное впечатление. Они согласились посоветоваться с такими дельными людьми о том, что делать с подобранной на Таити девочкой, растущее пузо которой в сочетании с явно нетипичным для такого состояния возрастом, вызывало у ребят беспокойство…

Констебль Кирли Нанто выразительно замолчал, бросил окурок четвертой по счету сигареты в пакет для мусора и налил себе какао из котелка, принесенного Пумой.

— Так Фиона и Шрек это баджао? — спросила она.

— Угу, — он кивнул, — Настоящие имена у них длинные, к тому же, по их обычаю, не всякому можно их говорить. Типа, магия. А Шрек и Фиона очень подходит.

— А как Эдо и Сатти решили проблему с беременной Гэйдж — Танар?

— Они решили, ага, — проворчал констебль, — Сейчас объясню, как они решили. Сатти позвонила мне и говорит: «Прикинь, Кирли, моя дочка беременна. Неделя, примерно, двадцать пятая». Ну, я ее очень тактично спрашиваю: «Ты офигела, нет? У тебя же все трое детей мальчики». А она… Блин…

— Что она? — поторопил его лейтенант Теллем.

— …А она говорит: ты просто еще не в курсе, бро. У меня шестеро детей. Четверо мальчиков и две девочки, одна из них это вот… А ей лет около двенадцати.

— А ты на это что сказал?

— Сказал: ну, пиздец вообще… Потом пришел посмотреть. Ну, да. На вид лет около двенадцати, и пузо уже такое… Я поговорил с нашими медиками, они подсказали, кто спец по таким ситуациям. Есть на фрегате «Пенелопа» военврач, Рохо Неи, он изучал рожающих юниорок-комми на Элаусестере, это 350 миль к юго-западу отсюда.

Пума Батчер бросила взгляд на подростков, которые уже успели найти в мини-лагере вытянутый мяч для регби, и сейчас, пытались придумать к нему правила в процессе, собственно, игры, на берегу и в воде. Рон задумчиво почесал в затылке.

— Мы с Пумой часто бываем на Элаусестере. Это другой случай. Тамошние юниорки рожают в пятнадцать, в четырнадцать, но уж никак не в двенадцать. И еще: ты видел, какие они здоровые? А это таиландка и выглядит на свои двенадцать.

— Ну, — Кирли кивнул, — док Рохо это самое и сказал. Но, других-то вариантов не было. Сделали, как там. Стимуляция, и в семь месяцев — шлеп. Вроде, ничего, все здоровы. Фигня началась, когда стали решать, кто заплатит за всю эту медицину.

— Страховой фонд, — не задумываясь, ответила Пума.

— Какой фонд? — спросил Кирли, — Гэйдж здесь появилась без страховки, и в уже таком состоянии, в каком страхуют только те фонды, что специализируются на космонавтах, коммандос и экстремальных дайверах. Ставки соответствующие.

— Тогда кто заказал, тот и платит, — предположил Рон.

— Все верно, бро, — констебль кивнул, — Эдо и Сатти выложили семь штук фунтов, они ребята не бедные. Их это устраивало. Гэйдж здорова и мелкий здоров. Тем бы дело и закончилось, не появись опять этот блядский Лаполо.

— Опять? — удивленно переспросил Майо, — да он просто морской демон какой-то.

Констебль махнул рукой и потащил из пачки очередную сигарету.

— Что ты, бро! Морской демон это так, явление природы, а Лаполо гораздо хуже! Он прослышал о семи штуках и подбил ребят взыскать это с правительства по суду. Мол, правительство допустило рабовладение на территории Конфедерации, значит, оно и виновато во всей этой фигне. Пусть компенсирует затраты за счет резервного фонда.

— Ну, это уже перебор! — возмутился Рон, — Откуда правительство знало, что какой-то марокканский шейх купил девчонку на невольничьем рынке в Таиланде?

— Оттуда. Лаполо приперся в суд, потребовал, чтобы вызвали шефа INDEMI, и в лоб спросил: «Полковник Андерс, у вас есть досье на шейха Казима Ат-Дареша, из Рабата, гражданина королевства Марокко?». Досье, разумеется, было. Подробное. А дальше Лаполо говорит: «Если бы этого Казима вытряхнули на Таити из лайнера и взяли за жабры, то он бы выложил любую компенсацию, только чтобы убраться живым. И это нормально по праву, потому что авиатранспорт в аэропорту не экстерриториален».

— Бред, — фыркнул Рон, — Если транзитных пассажиров так вытряхивать, то через наши аэропорты никто летать не будет. Это минус миллионы фунтов, а то и миллиарды.

— Ага, — Кирли кивнул, — Представитель правительства говорил то же самое. А Лаполо процитировал Хартию. Там не написано, транзитный ты или нет. Обратил человека в физическое рабство — получи ВМГС.

Пума задумчиво сложила губы дудочкой и почесала себе спину.

— По ходу, этот Лаполо в чем-то прав, а в чем-то нет.

— Он квирулянт, — возразил констебль, — Ему наплевать, прав он или нет, ему просто нравится собачиться в суде, как детям нравится играть в пятнашки. Верховный суд отказал, и он вытащил эту тяжбу на Конференцию окружных судов. Полсотни судей неделю обсуждали, на кого надо повесить эти семь тысяч. Решили, что пополам.

— Вот! — обрадовалась Пума, — Я же говорю: в чем-то прав, а в чем-то нет! Если бы им ничего не компенсировали, то вышло бы, что правительству насрать, что по нашему океану ползают всякие говнюки. А если бы им все компенсировали, то в завтра у нас миллион таких швонцев пошли бы в суд, и отхарили из общака штук по несколько!

— Жаргон у тебя… — буркнул Майо.

— Так быстрее и понятнее, — лаконично ответила она.

Кирли прикурил сигарету, которую до того крутил в пальцах, и продолжил.

— …Все это дело, конечно, публиковалось в «Судебном мониторе», который можно прочесть в интернет из любой страны, и из Марокко тоже. Шейху доложили, и он подумал: эти приемные родители очень бедные, раз они таскаются во все суды из-за мелкой суммы. И послал адвоката, чтобы выкупить своего биологического сына.

— Куда послал? — не поняла Пума.

— Сюда, — констебль для понятности похлопал ладонью по грунту, — Вернее, адвокат сначала написал Лаполо на e-mail: есть такой вопрос и надо обсудить сумму. Ну, как адвокат с адвокатом. Типа, он решил, что Лаполо это такой меганезийский адвокат.

— А ты откуда знаешь, что он написал? — подозрительно спросил лейтенант Теллем.

— Ну… — произнес констебль, подняв глаза к небу.

— Майо, что ты как маленький, — проворчал Рон.

— Ладно, проехали, — проворчал преторианец, — А что Лаполо?

— Точно не известно. С этого ящика он не отвечал. Но, по ходу, как-то сообщил, что предложение интересное. Типа: приезжай, обсудим. Тот и приехал, как дурак.

Возникла многозначительная пауза.

— Утонул в море? — предположила Пума.

— Нет, — Кирли покачал головой, — Закопался ночью в песок, вон там, в углу пляжа.

— Это как…?

— Ну, по ходу, так, — констебль изобразил гребки ладонями, — А рано утром парень, уборщик, пошел сгребать мусор, и нашел адвокатскую голову.

— Голову адвокат сам себе отрезал? — не скрывая скепсиса, спросил Рон.

— Нет, голова была при нем. Просто он закопался до подбородка.

— Сам? — спросила Пума, не скрывая сомнений в голосе.

— Утверждает, что сам. Типа, выкопал яму, встал в ней руки по швам, и закопался.

— Чем закапывался-то? Хером что ли?

— В протоколе он написал: «Не помню». Он почти ничего не помнил, и очень хотел побыстрее улететь домой. А у меня не было оснований его задерживать. Такие дела.

— Кирли, а ты сам общался с Жераром Лаполо? — спросил Майо.

Констебль многозначительно кивнул.

— А как же! Обыкновенный дедушка-фермер, маори или малаец, а может, метис. И разговоры сплошь фермерские. Природа, погода, грядки с ямсом и рыбалка. Когда он играет с другими дедушками в шашки, то не вдруг угадаешь, который из них Лаполо. Любит детей, ворчит на молодежь, рассказывает про старые добрые времена, когда пальмы были маленькими, а селедки — большими и жирными. Если попробуешь с ним говорить о серьезных делах, то оглянуться не успеешь, а разговор уже идет о том, как правильно варить кукурузное пиво. И еще он любит говорить о женщинах. Это у него третья по значимости тема — после селедки и пива. Женщинам, кстати, он нравится.

— И с адвокатом он поступил, как фермер, — пошутил Рон, — типа, маленькая грядка…

— А вы слышали историю про круизный лайнер «Pacific Ring»? — спросил констебль.

— Нет, — сказал Майо, — А это тоже имеет отношение к Лаполо?

Кирли снова кивнул и сделал несколько глотков уже немного остывшего какао.

— У мексиканца, капитана лайнера, оказался фэйк на морской карте. Пролив между атоллами Рароиа и Такуме был нарисован на четверть мили шире, чем в реальности. «Pacific Ring» налетел на рифы южной оконечности Такуме на скорости 25 узлов, распорол борт ниже ватерлинии, и начал опрокидываться, практически на ходу.

— Происки Лаполо? — снова пошутил экс-коммандос.

— Нет, наоборот. Лаполо организовал местных молодых бездельников, и они сняли пассажиров и экипаж раньше, чем это мексиканское корыто показало киль. Когда появилась спасательная служба, лайнер уже фотографировали на память дайверы на глубине сто футов, а круизная публика в полном составе сидела на солнышке и пила ямсовый самогон для снятия стресса. Лаполо сделал было вид, что он не при чем, но молодежь сдала его прессе с потрохами. Ветеран гражданской войны за Хартию…

— Чтобы обогнать спасательную службу, нужна обученная команда, — заметил Рон.

— Ну, — согласился констебль, — Так и есть. Я в тот момент случайно оказался на юге Такуме, и все видел. Они работали по той же схеме, что и ваш полувзвод.

Рон Батчер сделал большие глаза, артистично изображая полное недоумение.

— Что-что?! Какой — такой, наш полувзвод?

— Бро, не прикидывайся морским огурцом. Что я, не видел, как вы работаете? Вот, на берегу полсотни бичей, болтают ногами в воде, или лежат кверху пузом. Свисток — и тринадцать из них резко начинают что-то делать. Ну, спецоперация или типа того.

— Я уже три года, как в отставке, — проворчал экс-коммандос.

— Не важно, — Кирли махнул рукой, — Понимаешь же, о чем я говорю. Сидели на берегу обыкновенные тинэйджеры — ваго, вдруг — оп! Одни раскатали сорокафутовые рафты, другие притащили баллоны со сжатым воздухом, третьи — еще что-то. На раз-два-три врубили движки и рванули к лайнеру на паре «Зодиаков» и пятерке рафтов.

— Откуда они взялись, такие прыткие, да еще обученные? — удивился Майо.

— Местные кадры, — ответил констебль, — Лаполо придумал для юниоров-бездельников такую игру: «догони халяву». Get a free ride. Типа: через полчаса, там-то приводнится дирижабль-дрон, в карго-боксе — пиво и разные прибамбасы, бесплатно — для тех, кто успел. Стоянка дирижабля — три минуты ровно. Погнали… Freeriders.

— Игровой тренинг, — определил Рон, — Так обучают в спецшколе морских коммандос.

Лейтенант Теллем погладил ладонью свой картинно-квадратный подбородок.

— И много у Лаполо таких обученных фрирайдеров, замаскированных под «ваго»?

— Ага, так он тебе и отчитался, сколько их и что они еще умеют. Держи карман шире.

— А в суд? — спросил преторианец.

— А что ты ему предъявишь?

— Ну, если идти логически…

Договорить он не успел. Со стороны группы подростков послышался радостный визг: «Едут! Дядя Эдо с тетей Сатти едут! Уауауа!!!». От одного из домашних причалов на восточном краю Тарионе отвалил белый катамаран-траулер с объемной коробчатой рубкой на баке и широкой площадкой под стрелой лебедки на юте.

— Нормальное корыто, — вынесла свой вердикт Пума, — А как оно пролезает в лагуну?

— Оно легкое, осадка полметра, — ответил Кирли, — Топ-модель местного дизайна.

— Это я договорился! — гордо объявил подошедший Шрек, — сейчас все поедем к нам завтракать! Здорово я придумал? Только самоходный пузырь не забудьте взять, ага?

— Возьмем все три, — пообещал Рон, — у нас еще два не надутых в багажнике.

— Свои пушки тоже не забудьте, — сказал констебль, — Вообще-то у нас не воруют, но какие-нибудь юниоры могут захотеть побаловаться, а это… Короче не игрушки.

— А можно вы нам дадите пострелять вот из этого? — спросил Монти, показывая на «карманный пулемет» (к которому присмотрелся после замечания констебля).

Пума погрозила ему пальцем.

— Все игры с техникой только с разрешения взрослых. Такое правило, да!

— Ребята, давайте снимем контрольный блок с флайки, — предложил Майо, — А то еще какой-нибудь юниор захочет покататься.

— Правильно, — одобрил констебль.

Рон как раз успел выполнить эту нехитрую процедуру, когда катамаран подкатил к самому берегу, и из просвета между поплавками выдвинулась небольшая аппарель… Парочка, о которой тут столько было рассказано, оказалась на вид совсем не такой необычной. Сатти — изящная креолка, одетая в шорты и топик с какой-то незнакомой эмблемой. BRIV-аппарат на эластичном обруче выглядел как тонированные очки. Некоторую скованность движений можно было даже не заметить, если не слишком приглядываться. Другое дело — Эдо. Странность его «утиной» походки была заметна сразу, несмотря на свободную одежду вроде сиреневого тонкого кимоно. Левая рука обыкновенно двигалась при шаге, и только вид кисти выдавал ее искусственность.

Эдо Раамуа приветственно махнул рукой и улыбнулся.

— Aloha foa! Наши сорванцы еще не провели среди вас экспроприацию?

— Они у нас как галки, — добавила Сатти, — хватают все, что блестит.

— Они классные! — возразила Пума, — Мне даже дали потискать вашего мелкого.

— О! — удивилась Сатти и, повернувшись к Гэйдж обменялась с ней несколькими короткими фразами на тайском.

— Кирли, ты уже много про нас наябедничал? — поинтересовался Эдо.

— Самую малость, — ответил констебль, — Больше про вашего приятеля Лаполо.

— А-а. Понятно. Жерар это главный возмутитель спокойствия и PR-maker нашей маленькой провинции. Если бы не он, полиция умерла бы от скуки.

— Угу, — буркнул констебль, — Лучшее средство от скуки. Почти как падение астероида.

— К чему ты сказал про астероид? — поинтересовался лейтенант Теллем.

Кирли пожал плечами.

— Ну, так… Тема на слуху.

— На слуху… — задумчиво повторил преторианец.

— В нашем china-pub это одна из любимых тем флейма, — добавила Сатти, — И, кстати, Жерар тоже этим интересуется. А дядя Цзи даже специально повесил там второй TV-экран, для «Astronomy and space technology hot-news» и «Cosmos que nos pertenecer».

— А я балдею от Немезиды, — сообщила Пума, — Что толку с астероида? Камень и все.

— Foa, мы ведь собрались завтракать, — напомнил Эдо, — так что welcome a board.

…Полицейский катер резко подал назад от берега островка Ихопуаа, развернулся на пяточке, описал дугу, стремительно набирая скорость, и уже глиссируя, помчался на восток, к дальней стороне рифового барьера Факахина.

— Опять будет делать облаву, — хмуро прокомментировал Чип.

— Кирли хороший парень, — укоризненно ответил ему Эдо, — а вы его обижаете. Разве правильные канаки так поступают?

— Все равно, он коп, — возразил Дейл.

— Кто-то ведь должен работать копом, не так ли? — вмешалась Сатти.

— Должен… — мальчишка кивнул, — но я бы не хотел.

— …А, значит, — спокойно продолжала она, — Кирли выполняет ту работу, которая необходима всем. Вам, дети, в том числе.

— Но вы с дядей Эдо платите ему за это взносы, — сказал Монти.

— Верно, — она кивнула, — Ну, и что? По-твоему из-за этого можно его обижать?

— Нет, но… — мальчишка замялся, — … Все равно, с копом сложно дружить.

— В жизни, — сказала девушка, — Надо уметь делать не только простые вещи. Дети! Давайте договоримся: завтра вы пригласите Кирли на ужин.

— А может, ты сама пригласишь, тетя Сатти? — спросила Фиона.

— Нет, радость моя. Это сделаете вы. Конкретно: ты и Шрек. Мы договорились?

— И чего ты встряла? — буркнул Шрек, — вот, схлопотали… Да, договорились, тетя Сатти.

— Э… Может, мы уже поедем? — спросил Эдо.

— Ну, конечно, — она кивнула, — По ходу, все давно на борту.

Эдо Раамуа на пару секунду замер, как будто прислушиваясь к чему-то, а затем движок заработал, и катамаран медленно попятился назад. Через четверть минуты последовал мягкий разворот, и носы поплавков прицелились в сторону восточного края Тарионе.

— Как ты этим управляешь? — заинтересовалась Пума.

— Так же, как управляю ногами и левой рукой, — ответил он, — Прикинь, гло: если у тебя есть трансмиттер Е-волны, то почему бы не использовать его для управления бытовой техникой. Всего-то: вывести сигнал на мобайл с woki-toki, и управляй чем угодно.

— Е-волна, это то электричество, которое в нервах? — уточнила она.

— Типа, да, если не придираться к словам.

— Ух ты! Круто! А флайкой ты так можешь управлять?

— Хоть звездолетом — при условии, что я вижу, что там вокруг. Для этого мне нужно надеть такие же очки, как у Сатти, только и всего.

Девушка протянула руку и погладила его по щеке.

— Эдо тебя разыгрывает. На самом деле, в BRIV-очках он ни фига толком не видит. В таких случаях, он управляет, просто глядя на монитор. Это я к ним адаптировалась, поскольку у меня не было выбора, но все равно, водитель из меня хреновый. Когда предмет перемещается, даже не очень быстро, он у меня размазывается в пятно.

— Со звездолетом тебе было бы проще, тетя Сатти, — авторитетно заявил Шрек, — Нам в школе говорили, что за Солнечной системой в космосе, вокруг ничего особенного не болтается. Ну, как здесь в океане, дальше Пукапука ничего нет до самой Америки.

— А Немезида? — спросил Рон и подмигнул мальчишке.

— Ты меня не путай! — возмутился тот, — Немезида, она еще на нашей поляне.

— Космос поделен, — констатировал Эдо, — Осталось поставить пограничные знаки.

— Что ты прикалываешься? — слегка обиженно сказала Фиона, — Разве не так?

Малыш Зи на лежбище пискнул. Гэйдж взяла его на руки и поднесла к левой из двух выпуклостей, которые формально следовало считать ее грудями. Зи отреагировал адекватно, но, без особого успеха. Сатти вздохнула и объявила:

— У мелкого второй завтрак. Ладно, до дома две минуты, там покормим нормально.

— А нам комми возят свежее молоко на халяву! — похвастался Дейл.

— Балда ты, — буркнул Монти, — Не на халяву, а по Марксу.

— Маркс это главный комми, но он уже умер, — пояснил Чип специально для гостей.

— Мы в курсе про Маркса, — ответила Пума, легонько щелкнула мальчишку по носу, и ловко увернулась от его попытки ответить тем же, — …А на Тепи-Элаусестере я даже пробовала доить морскую корову. Но корове больше хотелось играть, прикинь?

Эдо развел руками (и стало заметно, что левая движется по-другому, чем правая).

— Эти комми хорошие ребята, но ставят нас в неудобное положение. Как будто мы не можем заплатить. Но не отказываться же из-за этого и не переходить же на молоко с маркета, которое уже с консервантами… Сами понимаете. Формально мы вышли из положения: организовали для них бесплатную стажировку на нашей клубной верфи.

— Правда, непонятно, кому от этого больше выгоды: им или клубу, — добавила Сатти.

— До мухи-одуванчика они бы без нас не доперли, — заметил он.

— Муха-одуванчик придумалась случайно, из-за эластикайта, — возразила она.

— А что это такое? — поинтересовался Майо Теллем.

— Ктулхианская тема. Дома расскажем, — ответил Эдо, — Сейчас я аккуратно причалю…

Второй раз фокус с управлением катамараном с помощью Е-волны уже не произвел такого сильного впечатления, но зато последующие действия… Едва они вышли на причал, как четырехъярусный коттедж в стиле «мексиканская пирамида», начал жить собственной жизнью. Над одной из террас второго яруса раскрылся солнцезащитный навес, под него из какой-то комнаты выкатились несколько столиков, и собрались в единую конструкцию, где-то раздался шум воды и жужжание кухонного комбайна…

— Мы хаусхолдеры с физическими проблемами, — пояснила Сатти, — и нам приходится организовывать быт как-то вот так…

Пума протянула руку себе за спину и сосредоточенно почесала между лопаток.

— Типа, вы что, и домом так управляете?

— Это она управляет, — Эдо кивнул в сторону Сатти, — у нее в каждой комнате глаза…

— Но тонкие операции у тебя получаются лучше, — ответила девушка, — Может быть, ты накроешь на стол? Мальчишки, покажите гостям нашу галерею. Фиона, помоги Гэйдж покормить мелкого. А я пойду, соберу каких-нибудь свежих овощей на огороде.

— Давай, помогу, — предложила Пума.

— Не надо, — Сатти улыбнулась и покачала головой, — Это моя тренировка. Знаешь, как сложно поймать самый обычный помидор, если он спрятался среди зелени, и ветерок слегка покачивает стебли с одной частотой, а листья, с другой?

— Поймать помидор? — Пума удивленно выпучила глаза, — Ой, я забыла, что ты… Э…

— Забыла, что я биологически слепая? Гло, это самый классный комплимент! — Сатти показала двумя пальцами знак «Victory» и двинулась в сторону огорода.

— Пошли смотреть галерею! — сказал Шрек, хлопнув задумавшуюся Пуму по плечу.

Галерея представляла собой небольшой круглый холл первого этажа. Его стена была оклеена пленкой-видеоэкраном. В центре находился подиум с некими артефактами, изготовленными на бытовом фаббере из пластика. Фигурки фантастических зверей соседствовали с не менее фантастическими архитектурно-ландшафтными сюжетами. Модели реалистичных машин стояли вперемежку с предельно сюрреалистическими. Некоторые артефакты имели аннотации вроде такой: «Трехногий парусно-ушастый марсианский жираф, появится лет через двести, в ходе селекции ездовых кроликов». Изображения на экранах в основном относились к «техно»: эскизы плавучих, летучих, ходячих и катающихся видов транспорта, вписанных в подходящий для них пейзаж.

Рон Батчер пригляделся к одной из картин.

— А это что за фейерверк?

— Ты что? — удивился его непонятливости Шрек, — Это зеркало-лабысло! Его ставят на спутнике и пускают солнечный зайчик. Вот, в углу написано: «Лабысло Упернавика». Упернавик это островок в Гренландии, которая у вас нарисована на флайке.

— Артисты, — фыркнул Монти, — Гренландию рисуют, а про зеркало-лабысло не знают.

— Вы гоните, — возмутилась Пума, — Мы были рядом с Гренландией в прошлом году, и никакого лабысла не видели! Скажи, Рон?

— Вообще-то Черная кошка, мы были на Баффиновой земле, по другую сторону моря.

— Тоже мне, море. Триста миль шириной. А Упернавик там как раз напротив, да!

— Лабысло подвесят только в апреле этого года, — вмешался Дейл, — А тут его авансом нарисовал Дако Парадино, художник с Аотеароа, друг тети Сатти и дяди Эдо.

— Откуда известно, что подвесят? — поинтересовался лейтенант Теллем.

— Утето с Такуме говорит, — ответил Чип, — А ему папа сказал. Его папа зря не скажет.

— Его папа — Жерар Лаполо? — уточнил преторианец.

— Ага, — мальчик кивнул, — А его мама Хани Хироа. Она экологический инспектор, она иногда нас катает на патрульном «Пингвине» до Пукапука или до Тепото! А вы нам обещали дать прокатиться на вашем пузыре и пострелять из этой прикольной фигни.

Мальчишка похлопал ладонью по чехлу «карманного пулемета», прицепленному к комбинезону на правом боку экс-спецназовца.

— Если ваши взрослые разрешат, — пунктуально уточнил Рон.

— Ага! — радостно согласился Чип и, повернувшись к стене, ткнул пальцем в еще одну картину, — А вот это — эластикайт. А это (он ткнул в соседнюю картину справа), муха-одуванчик. Они так рядом, чтобы все врубались, как одно получилось из другого.

— Похоже на бумажный самолетик с резиномотором, — заметил лейтенант Теллем.

— Эластико-бумажный, — поправил мальчишка, — Видишь, у него пропеллер это просто растопыренный кусочек носа? Все из одного листка, а нос закручен. В этом и фишка.

— На спор придумали? — предположил Рон.

— Ага! Дядя Эдо ловко обставил комми. Они думали, они самые креативные. Фиг там! Правда, муху-одуванчик они потом сами придумали. Она вырастает на специальном кусте, как цветок, отрывается и улетает. А месяц назад ее в натуре сделали, вот!

— Откуда в кустах резиномотор? — недоверчиво спросила Пума.

— От инженерии с генами. Муху-одуванчик будут разводить на Ктулху, когда долетят, поэтому картина называется: «Летающие цветы Ктулху». Их можно посадить в одном месте, а дальше они сами везде разлетятся. Это как раскидать семечки с флайки.

— Я все равно не поняла про гены и резиномотор.

— Это совсем просто! — встрял Шрек, — Есть растения, в которых каучук. Надо только, чтобы он вырастал закрученный, а когда он раскручивается, то крутит пропеллер.

Не слишком рассчитывая на убедительности собственных слов, юный баджао начал сплетать пальцы изображая, каким образом вырастает закрученный каучук, и в этот момент в холл-галерею своей «утиной» походкой вошел Эдо Раамуа.

— Не каучук, а резилин или его аналог, эламид, а так все правильно. Для инфо: резилин есть у прыгающих и летающих насекомых. Это крайне эластичный белок, его полосы выполняют функции механического аккумулятора и резиномотора.

— Типа арбалета? Взводишь медленно, отпускаешь быстро? — предположил Рон.

— Да. Только в резилине можно запасти энергии гораздо больше и надолго. Например, взводишь месяц, отпускаешь за день. Саранча пролетает около тысячи миль на одном заряде. Пчела летит не так далеко, зато может подзаряжаться полмиллиарда раз.

— Ты еще и биохимию знаешь? — удивилась Пума.

— Нет, так случайно совпало, — ответил Эдо, и покачал вверх-вниз своей искусственной рукой, — У меня тут эламидовые шнуры на сгибателях, поэтому я заинтересовался.

— А он дорогой, этот резилин, или эламид? — практично спросила она.

— Не очень. Раза в три дороже каучука. А получается так же, из ГМ-фитопланктона. И давайте уже завтракать. Стол накрыт, Сатти всякой вкусной флоры притащила…

Столовая — терраса второго этажа под солнцезащитным навесом, была именно таким местом, где можно с аппетитом перекусить в это время дня. Экваториальная жара, нарастающая по мере превращения раннего утра в позднее, пока еще практически компенсировалась легким прохладным морским ветерком. Ближе к полудню здесь начнется пекло — но до полудня достаточно времени…

— Хорошего солдата узнают по обстоятельности питания, — весело заявила хозяйка, наблюдая, как трое гостей орудуют ложками и китайскими палочками.

— Так точно, Сатти, — Рон кивнул, — А еще хорошего солдата узнают по близости его работы к военной технологии. Эти ваши мухи-одуванчики — неплохое оружие, и оно растет на грядках само собой, практически даром.

— Мы придумали только прототип, на спор, — напомнила она, — И я слабо представляю, какое у этих фито-мух может быть военное применение.

— По-моему это напрашивается, — заметил экс-коммандос, — Если считать, что эти мухи растут, как высокопродуктивная зеленая масса — скажем, двадцать тонн на гектар, то урожай с квадратного километра уже является серьезной военной силой. Миллиард согласованно летящих объектов массой по одному — два грамма — это то же, что стая саранчи. Это возможность тихого и внезапного выведения из строя боевого крейсера, уничтожения в воздухе эскадрильи самолетов, блокирования наземной магистрали…

— У мух-одуванчиков нет согласования, — возразил Эдо, — это неуправляемые микропланеры с резиномоторным пропеллером, которые летят случайным образом.

Рон эмоционально взмахнул в воздухе палочками с зажатым в них кусочком краба.

— Ну, это дело времени. Сегодня — неуправляемые, завтра — управляемые. Кстати, я говорил пока только о нейтральной биомассе. А ведь эти фито-мухи, как и обычные растения могут содержать какие-нибудь эффективные токсины или, например, легко воспламеняющиеся эфиры. Главное научить их добираться до цели разрозненно, и собираться в кучу только непосредственно в момент атаки, и дело в шляпе!

— Тигра, а что, если в каждую фитюльку засунуть капельку того урана, который для бомбы? — спросила Пума, — Фитюльки потом соберутся в критическую массу, и бум!

— Хрен их знает… — задумчиво сказал Рон, — … Надо попробовать посчитать.

Хозяйка дома изумленно покачала головой.

— Гм… Мы ни о чем таком даже и не думали, когда заключали то пари. Верно, Эдо?

— Вообще-то, — ответил он, — дело было так. Мы в мото-клубе пробовали новые формы полужестких пластиковых крыльев. Это выгодная штука, дешевая и надежная. Но то теория, а на практике получалась, в основном, фигня. При этом, тесты каждой формы стоят денег, и жалко выкидывать их на ветер. Наверное, точнее будет сказать, что мы придумали эластикайт не столько на спор, сколько из жадности.

— В точности, как «palmagun»! — сказала Пума, — Жадность двигатель прогресса, да!

— Мощный афоризм! — оценила Сатти, обгладывая косточку манго.

— Интересная штука, — заметил Эдо, глядя на два «карманных пулемета (все оружие, по обычаю Tiki, было снято перед едой и лежало на сервировочном столике), — это ведь пневматика, если мне не изменяет сообразительность?

— Магнитоэлектротермопневматика, как выражается Фонси, — ответил Рон, — Это шеф филиала. Он фанат пневматики и считает огнестрельное оружие реликтом палеолита. Когда мы получили заказ на очередную малобюджетную войну под ключ…

Лейтенант Теллем остановил руку с круглым румяным пирожком на полпути ко рту.

— Как ты сказал? Малобюджетную войну под ключ?

— Да, а что? — Рон кивнул, хватая палочками кусок омлета с тунцом, — Это третий по частоте вид заказов. Чаще бывает только техническое перевооружение и обучающая стажировка личного состава. Бывает, мы инициативно бросаем на рынок какую-то новинку совместно с «Interdyn», партнерами-шведами из Гетеборга, но это уже реже.

— И где война на этот раз? — спросил преторианец.

Экс-коммандос, пережевывая тунца, равнодушно пожал плечами.

— Нам сообщают только ландшафт, климат и характер планируемых боевых действий.

— А нам обещали дать пострелять, — пискнула Фиона.

— Правда? — спросил Эдо и, после утвердительного кивка Рона, взял со столика один «карманный пулемет», — Так-так… Калибр 8 мм, вращающийся блок из трех стволов. Мини-фантазия на тему многостволки Гатлинга. Весит фунта четыре. Он заряжен?

Пума сделала большие глаза. Для нее носить незаряженное оружие было нонсенсом.

— Ну, да, а как же? Полный боекомплект.

— Понятно. А какие пули?

— Просто свинцовая картечь, — Пума вынула из бокового кармана своего комбинезона сетчатую коробку размером с пачку сигарет, набитую тускло блестящими серыми шариками, — Здесь двести штук по три грамма. У тебя там, в бункер справа от ствола вставлена точно такая же. Хватает на 13 секунд непрерывного огня. Три секунды на замену магазина, и работай дальше. Машинка не заедает, только греется. Топливный элемент перезаряжай по инструкции. Электротермический агрегат делает четыреста атмосфер только так. Скорость на срезе ствола полкилометра в секунду.

— Боеприпас слабый, — пробурчал Чип с набитым ртом, — Разве что, курицу грохнуть.

— Ты прикладную механику учил? — спросила она. — Ну, и какая дульная энергия?

Мальчишка тяжело вздохнул, вынул мобайл из браслета над левым бицепсом и стал сосредоточенно тыкать пальцем в маленький сенсорный экран.

— Посмотрим, как здесь учат в школе, — весело сказал Майо Теллем.

— Учат хорошо, — ответила Сатти, — Вопрос только, чему.

— Триста семьдесят пять джоулей! — гордо объявил Чип, — Точно?

— Еще бы, — фыркнула Сатти и повернулась к Пуме, — Прикинь, эти оболтусы нашли в интернет интерактивную шпаргалку. Хитрые. Ладно, хоть слово «джоуль» выучили.

— Зато у нас Гэйдж тоже хорошо решает задачки!

— Немножко, — лаконично уточнила таиландка с диванчика в уголке, где она уютно устроилась вместе со своим малышом.

— Что, они и тебя научили этому безобразию?

— Ага, — смущенно ответила мама-юниорка.

— Вот за это… — строго произнесла Сатти, … Я кому-нибудь надеру уши.

Дети хором вздохнули и притихли, неубедительно изображая, что им стыдно. Эдо покрутил «карманный пулемет» в руке и критически заметил.

— Чип прав. Маловато. Примерно столько же, сколько у стандартного американского полицейского пистолета и в пять раз меньше, чем у хорошей штурмовой винтовки.

— Но вдвое больше, чем у «Нагана» образца 1895 года, — возразил Рон, — а «Наган» это реальная вещь. Он отлично работал в двух мировых войнах, а в Африке его юзают и сейчас. Заявленная дальность полста метров, но по жизни двести. Сам видел.

— Так эта штука по параметрам на уровне «Нагана»? — поинтересовалась Сатти.

— Нет, — ответил Рон, — У «Palmagun» примерно те же стрелковые параметры, что у пистолет-пулемета «Uzi» 1949 года. Это при намного меньших габаритах и весе.

— Ста лет не прошло, как наши форварды вышли на уровень «Uzi», — пошутил Эдо.

Рон жестом актера греческой драмы воздел руки к небу.

— О, Мауи и Пеле, держащие мир! Ребята, это оружие не для «Звездного десанта» Хайнлайна! Это для армии бедной страны, где и на такое едва хватает денег!

— Лучше бы они экономикой занялись, а не войной, — вставил веское слово Шрек.

— Yo! — согласилась Пума, — Но первое без второго у них как-то не получается.

— А почему? — спросила Гэйдж.

— Не знаю, — Пума пожала плечами, — В нашем мире есть вещи, которые через жопу. Поэтому бывает война. А начинаешь это исправлять — опять же, получается война.

— Давайте уже пойдем стрелять и кататься на пузыре, — вмешалась Фиона.

— На пузырях, — поправил Монти, — Там еще два, но они еще разобранные. Рон, Пума, можно, мы сами их надуем и соберем? Мы аккуратно, мы инструкцию посмотрим!

— Что скажете? — спросил Эдо.

— Пускай, — ответил Рон, — Наш шеф-инженер утверждал, что эти штуки даже ребенок может собрать. Если что, скажем: типа, провели такой тест, и вот результат.

— Я думаю, так, — сказала Пума, — Мы обкатаем эти штуки здесь, а если у детей будет хорошо получаться, то поедем на Ихопуаа. Там и пострелять можно.

Возвращение всей компании на островок Ихопуаа (само собой ставший полигоном с ведома локальной полиции) произошло уже на глазах нескольких десятков зрителей, вышедших в лагуну на своих рафтах, «Зодиаках», проа и тримаранах. Откуда-то даже появились несколько моторных дельтапланов и небольших летающих лодок. Гонки на трех УПСах с участием всех желающих продолжались до самого обеда. Тарионейцы и наиболее шустрые подростки из восточного поселка получили отличный бесплатный аттракцион, констебль и волонтеры местной спасательной службы — хорошую порцию адреналина, а Рон и Пума — выполненную программу тест-драйва, с которой в других обстоятельствах им вдвоем пришлось бы возиться неделю, не меньше.

К обеду, дальновидный дядюшка Цзи подогнал на рейд Ихопуаа сампан (мобильный сегмент своего ресторанчика) и, в ожидании второго отделения шоу (стрельб из «карманных пулеметов»), в лагуне пошла бойкая торговля съестным и выпивкой. В процессе подготовки, кто-то привез пару ведер 8-миллиметровой картечи (этот вид боеприпасов используется и в популярных помповых «Remington» 12-го калибра). Нашлись волонтеры, которые быстро обметали будущий сектор обстрела буйками с мозаикой красных и белых квадратов (код «uniform» международного свода морских сигналов — «вы идете к опасности») и привезли на островок кучу пустых пластиковых бутылок, старых канистр, бочек и прочей ерунды, пригодной в качестве мишеней.

В 3 часа после полудня, Рон позвонил Фонси, директору филиала «Taveri-Futuna» на Ореор-Палау и спросил, какой бонус тот даст за непрерывную видеосъемку стрелков любителей, производящих из двух «palmagun», в полевых условиях порядка 10.000 выстрелов, или столько, сколько выдержит это оружие. Они торговались примерно четверть часа в лучшем канакском стиле, и сошлись на взаимовыгодной сумме…

… Стрелковая вакханалия длилась до самого захода солнца. Сначала баловались подростки, потом их сменили ребята постарше, потом взрослые и даже пенсионеры. Малобюджетные машинки трещали четыре часа с короткими перерывами на смену магазинов. В воздух взлетали фонтаны белой известковой пыли и клочья пластика. Многие жители так или иначе разбирались в оружии, и не верили, что пневматика способна выдержать такое количество выстрелов. Некоторые не уезжали домой в ожидании момента, когда резиновые детали, все-таки, выйдут из строя, и заключали разные пари на эту тему. Рон и Пума намеренно не сообщили присутствующим, что резиновых деталей в «palmagun» просто нет, и снимали удивленные лица местных стрелковых авторитетов на видео, на фоне непрерывно работающих пулеметов…

Когда половина солнечного диска уже утонула за горизонтом, публика, все-таки, разъехалась. Последними островок покинули двое муниципальных уборщиков на плавучем мини-кране с грэб-манипулятором, которым они собрали и увезли остатки мишеней. Центнер картечи, оставшийся на островке и вокруг, по общему согласию признали безразличным для эстетики и экологии и уборке не подлежащим…

Едва мини-кран отвалил от берега, Рон и Пума разложили инструментальный столик, включили фонари и видеокамеры по углам и, не торопясь, разобрали оба «карманных пулемета» на детали. Судя по довольному ворчанию, ситуация им нравилась.

— Что вы такое делаете, а? — поинтересовался лейтенант Теллем.

— Это называется «мастер-контроль», — пояснил экс-коммандос. Прикинь, Майо, эти машинки сделали примерно по 15.000 выстрелов в полевых условиях. Пыль, соленые брызги, все такое. Если у механики есть слабые места, то они должны проявиться.

— Я стерла налет свинца. Стволы, как новенькие, — объявила Пума, — Прикольно.

Майо взял в руки блок с тремя стволами и покачал перед глазами, глядя в каналы.

— Да, как будто только что с фабрики. Что это за сплав?

— Титан с чем-то, — ответила она, — В сертификате написано. Рон, помнишь как мы выбирали на озере прозрачные камешки с волосками? Там ведь был титан, ага?

— Кварц с диоксидом титана, — уточнил он, — По крайней мере, так объясняла Брют.

— Ну! Я и говорю! Интересно, а вот это… — Пума щелкнула ногтем по зеркальной поверхности цапфы, — … Из того африканского титана или из папуасского?

— Это вы о чем? — спросил преторианец.

— Есть такая классная девчонка, Брют Хапио с Новой Каледонии, — ответил Рон, — Она геолог, мы с ней познакомились в стране Шонао, в Транс-Экваториальной Африке..

— Там был кое-какой беспорядок из-за гуманитарной войны, — добавила Пума, — Брют прилетела на Удеди раньше прикрытия, и мы ее охраняли, а она нам рассказывала про Землю в разрезе, и про минералы, из какого что делают, и что это по деньгам. А Тигра сцепился с ней и со Штаубе про титан: выгодно ли его возить оттуда в Меганезию.

— С Герхардом Штаубе по прозвищу Камикадзе? — удивленно переспросил лейтенант.

— Ага! Он приехал вместе с генералом Ндунти. Вообще, если рассказывать с начала…

61

В последних лучах заходящего солнца, «Yeka» скользил в метре над волнами, как охотящийся альбатрос. Геолог Брют Хапиа, вздремнувшая на полчаса, открыла глаза, зевнула, подняла левую руку и глянула на табло пластикового браслета-органайзера.

— Работаешь на эту команду? — поинтересовался сидевший рядом Алибаба.

— На какую команду?

— На «Taveri-Futuna», — пояснил он, и постучал пальцем по табло. Под календарем и часами, на фоне контура эргономичного компактного пистолет-пулемета светилась надпись в жанре черного ковбойского юмора: «Shoot fast, laughs last. Taveri-Х-blast».

— А-а, — догадалась она, — Нет, там работают мои друзья. А это подарок, на память об экстремальных двадцати четырех часах у дикого озера.

— Yo! — взвизгнула Юкон, — Групповик на диком озере! А это был MMF или FFM?

— MMC, — ответила Брют, — В смысле, military — military — civil. Дело было осенью позапрошлого года, в Транс-Экваториальной Африке… Ну, что гнать дальше?

Омлет и Гаучо, выполнявшие в данный момент функции пилота и оператора блока оружия, хором буркнули нечто утвердительное, а Микеле Карпини просто кивнул. Дорожные истории, это, наверное, лучший из развлекательных жанров фольк-арта…

Брют загадочно улыбнулась и продолжила.

— Даже маленькая война приводит к огромному бардаку. Меня угораздило попасть на озеро Удеди в стране Шонао через сутки после того, как армия Альянса разгромила конгайский федералистов, и бардак был в апогее. Меня должны были забросить туда вместе с техниками, полевой лабораторией и полувзводом рейнджеров прикрытия на грузовом дирижабле. Вместо этого меня привезли разведчики на попутном вироплане, бросили там с набором типа «юный натуралист», и привет горячий.

— Что, вообще одну? — изумился Гаучо.

— Нет, это же наша армия. Мне нашли группу прикрытия: двух отставных ветеранов. Парень-креол лет менее тридцати и девчонка-тинэйджер, афро. Симпатичные такие.

— Какое это, в жопу, прикрытие, — проворчал Алибаба.

— Вот и я подумала про жопу. А потом внезапно приехала банда элитных гвардейцев тамошнего президента на джипах с пулеметами, и они их закошмарили до икоты.

Юкон тряхнула головой и фыркнула как маленький бегемотик.

— Большое дело: толпой и с пулеметами закошмарить двух человек. Тоже мне, элита.

— Гло, ты не врубилась, кто кого закошмарил, — ответила Брют.

— А-а… — протянул Омлет.

— Взяли sniper-gun и чпокнули пару гвардейцев из укрытия? — предположил Алибаба.

— Нет. Ни разу не стрельнули. Даже пальцем не тронули. Молча.

— Ни фига себе… — Гаучо поскреб ногтями щетину на щеке, — …Заколдовали что ли?

Брют снова загадочно улыбнулась и пожала плечами.

— Понятия не имею. Но закошмарили качественно.

Алибаба побарабанил пальцами по колену и поинтересовался:

— А как звать этих ветеранов?

— Если официально, то старший инструктор Батчер и младший инструктор Батчер.

— Рон и Пума? — спросил Микеле.

— Точно. Ты их знаешь?

— Дружим семьями, — ответил он, не вдаваясь в сложные и запутанные подробности.

Омлет ткнул Гаучо локтем в бок и негромко сказал.

— Прикинь, друзья у дяди Микки, типа, агроинженера.

— Ну, — Гаучо кивнул, — Двое чпокают один прикапывает. По ходу, кооперация.

— Что вы выдумываете! — возмутился Микеле, — В мирной жизни они хорошие ребята.

— Кстати да, — встала на его сторону Брют, — Мало в мире таких людей, которые всегда готовы помочь. Я молчу, что к Батчерам в любое время можно вписаться в гости, хоть ночью. Правда, они на Пелелиу, это от моего fare в Новой Каледонии две с половиной тысячи миль, но, когда я работала на островах Северного Папуа, они были рядом и….

— А что с групповиком у озера? — перебила Юкон.

— Там было без секса, — ответила геолог, — Там хватало другого экстрима.

— Пфф… А я думала…

Брют многозначительно подняла правую ладонь, как на судебной присяге.

— По заявкам аудитории, перехожу к Батчерам и секс-экстриму. Дело было в прошлом году. На меня накатила депрессия от фермерской домашней среды. Оба мои faakane — фермеры, и три tuanofaakane — фермерши, и дети бы росли фермерами, если бы я их не отправляла каждые выходные к моей маме в Нумеа-сити. Нет, вообще-то фермерская семья это классно. Приедешь из какой-нибудь жопы, а дома все такое благополучное-благополучное, простое-простое. Покопаешься в огороде, пощиплешь свежие овощи прямо с грядки, а если есть настроение, то и секс прямо там же, не сходя с места…

— Подумаешь, секс на грядке, — снова перебила Юкон, — Какой же это экстрим?

— Это предисловие, — пояснила Брют, — Оно к тому, что от такой простой жизни тоже устаешь, и надо оторваться. Вот, в такой момент, я и позвонила Батчерам — а они в командировке на Баффиновой земле, у Северного полюса. Ну, скажите: облом?

— Облом, — подтвердил Алибаба, а остальные кивнули в знак согласия.

— А вот и нет! — объявила она, — С такими ребятами облом физически невозможен. Рон подумал минуту, и говорит: «Слушай гло, я сейчас звякну хорошим ребятам, они тебе перезвонят». Через минуту мне звонит девчонка: «Aloha, Брют! Садись на рейсовую этажерку до Раротонга, а мы тебя встретим в кафе, между морем и аэровокзалом. Оно одно такое, там дельта всего сто метров. Ну, мы полетели, а ты звякни, как взлетишь».

Юкон даже присвистнула от восхищения.

— Вот это заход! От Новой Каледонии до Раротонга две тысячи миль на восток, так?

— Чуть меньше, но это не важно. Я ей: «Ты хоть скажи, как тебя зовут?». А она такая: «Меня зовут Ру, а моего hoakane зовут Ежик, и ты ориентируйся по нему, у него hair пурпурного цвета, а чтобы ты совсем нас узнала, мы оденем майки с флагом Шонао. Знаешь, какой там флаг?». Ну, понятно, что я знаю. Я там месяц работала.

— А какой там флаг? — спросил Омлет.

— На черном фоне золотая морда кошки и сверху синий орел в планирующем полете. Издалека все вместе можно принять за грустного двухцветного зайца. Ну, я немного покапризничала, а потом собрала сумку и вперед. Решила же оторваться…

Микеле сразу узнал в героях начинающейся истории Флер и Оскэ, но решил пока помолчать об этом, понимая, что в противном случае, изложение сильно изменится. Следующие несколько минут шли более-менее нейтральные эпизоды. Прибытие на Раротонга. Встреча. Авиа-растопырка Ежика. Короткий перелет на атолл Никаупара. Салун-мотель «Aquarata Cave» (Нора Водяной Крысы). Но потом…

— … Я почистила перышки, — азартно продолжала Брют, — и спрашиваю: какая у нас программа. Ру говорит: «Пошли к кузнецу». Я сначала не врубилась. Думала, что это прозвище, а это настоящий кузнец. Горн с огнем, молот, ковочный робот, все дела…

— А при чем тут секс-экстрим? — снова перебила Юкон.

— При том, гло, что этот кузнец… Короче, атлеты, которых придумали в Элладе, по сравнению с кузнецом Вуа — дистрофики. При этом, он толковый парень. Ему лет тридцать, он западный папуас, хититва. Ну, там привет Ежик, привет Ру, как дела? Привет, Вуа, дела ОК, знакомься, это Брют, привет Брют, ля-ля-ля. Типа, вы пока посидите, а я сейчас доделаю вот эту алебарду, и тогда погуляем-попляшем.

— Алебарду? — удивился Гаучо.

— Да. Такой гибрид копья, меча и топора. В древности алебардой воевали, а сейчас ее юзают для подводной охоты. Потом Вуа подарил мне одну. Хорошая штука… Но это было позже, а тогда я смотрела на спину этого парня, и тихо балдела.

— Спина это хорошо, — встряла Юкон, — а как на счет остального?

— От остального я балдела громко, — ответила Брют, — Подробности интересуют?

— А как же!!!

Подробности Брют излагала примерно полчаса. Артистично. С огоньком. Парни восторженно свистели. Юкон громко вздыхала (по ее собственному признанию — от черной зависти), а когда рассказ о сексуальном экстремизме кузнеца был окончен, эмоционально поинтересовалась:

— А местные девчонки тебя не отбуцкали за пользование их природным ресурсом?

— Нет, мы ведь все сделали по-честному. Двум девчонкам, которые рассчитывали на кузнеца в эту ночь, дали Ежика в качестве компенсации. Он, конечно, не love-machine, однако, тоже ничего себе. Утром девчонки выглядели вполне довольными.

— Значит, — констатировал Алибаба, — вне игры осталась только девчонка Ежика.

— Если бы ты видел эту юниорку Ру, — ответила Брют, — Тебе бы и в голову не пришло сказать такую чушь. Она оделась в сувенирную травяную юбочку, нарисовала на себе bodyart a-la troglodyte, прикинулась абсолютно дикой туземкой из амазонской сельвы, знающей только сельвовый язык, и склеила в баре австралийца из международного морского патруля. За ночь она его укатала до неподвижности, а утром, пользуясь его беспомощно-сонным состоянием и уверенностью в ее неграмотности, выкачала с его мобайла коды доступа к инфоленте о морских происшествиях на текущие сутки!

Сразу осознав экономические перспективы владения такими кодами, экипаж «Yeka» — весь, кроме Микеле Карпини — разразился одобрительными криками и улюлюканьем, после чего Брют продолжила свой веселый и увлекательный рассказ.

— Полдня мы прекрасно валяли дурака, не забывая смотреть на ленту, и вдруг: Wow! Восточнее Ниуэ, всего в четырехстах милях от нас, из-за небрежного крепления, с сухогруза, идущего из Коста-Рика в Австралию, полетели за борт бальсовые бревна.

— Много? — спросил Омлет.

Брют сказала, сколько и, переждав хоровой вздох «Ни хрена себе», продолжала:

— Свистит боцманская дудка! Над «Норой Водяной Крысы», взвивается «Веселый Роджер»! Собирается ватага реальных хомбре. Взлетают флайки с надувными мото-лодками в багажниках… Joder! Адреналин хлещет из ушей!..

Захватывающая сага о морском мародерстве, триумфальном возвращении ватаги на Никаупара через сутки, с кучей награбленных бальсовых бревен на буксире, и о последовавшей за этим бешеной оргией, была досказана, когда «Yeka» уже миновал острова Танимбар и Бабар, и до Атауро оставалось чуть больше двухсот миль. Брют завершила это фольклорное произведение эпилогом в духе «Одиссеи» Гомера:

— Потом, когда я вернулась домой, это было такое счастье! Простая и благополучная фермерская жизнь! Девять часов здорового сна! Незатейливый секс на грядке!

Экипаж снова разразился восторженными нечленораздельными звуками, наподобие аудио-заставки «просыпающиеся джунгли». Алибаба хлопнул Микеле по плечу.

— Хэй, дядя Микки, что ты загрустил?

— Что я загрустил? — несколько растерянно отозвался Микеле, — Ну, понимаешь…

Причины его задумчивости были понятны. Он, разумеется, и раньше знал, что Флер — девушка непосредственная, но и представить себе не мог, как далеко простирается эта самая непосредственность. Собственно, фокус, проделанный Флер с австралийцем из морского патруля, уже больше напоминал довольно циничную спецоперацию. А эта история с бревнами… В общем, он счел за лучшее объявить другую причину.

— Видишь ли Алибаба, я задумался относительно бальсы. Это удивительное растение. Фактически, в процессе его роста образуется природный пенопласт с очень удачным соотношением весовых и механических характеристик.

— Ясное дело, — согласился Гаучо, — потому за бальсу и платят хорошие деньги.

— Промышленный ствол бальсы вырастает за 7 лет, — продолжал Микеле, — Это очень быстро для дерева, но слишком медленно с экономической точки зрения. А, с точки зрения биологии, эта ячеистая структура, в которой девять десятых занимают поры, теоретически может вырастать до требуемого объема всего за месяц, как бамбук.

— Ты, что, серьезно? — поразился Алибаба.

— Вполне. Генная модификация, которая для этого требуется, в общих чертах ясна. Я поговорю с одним коллегой… Нет, с двумя коллегами… И, если окажется, что у них аналогичное мнение, то мы займемся этим проектом. Навскидку, я не вижу ни одной причины, которая мешала бы культивировать ГМ-бальсу на Футуна, Увеа и Фиджи.

Омлет, от избытка чувств, ударил кулаком по ладони.

— Вот это будет круто, дядя Микки! Поплавки для проа, корпуса для легких катеров, Крылья и пропеллеры для флаек, виллы быстрой сборки. Ты кучу денег поднимешь!

— Бро, тебе нужны партнеры? — прямолинейно поинтересовалась Брют, — Есть семья фермеров с дюжиной гектаров земли в Новой Каледонии. Ну, ты понимаешь…

— А у моего старшего брата есть лазерная лесопилка, — сообщил Омлет, — Я тебе, дядя Микки, не для балды назвал всякие штуки. На ней все это можно делать, прикинь?

— Бальсу надо покрывать или полимерной пленкой, или алюминиевой, — авторитетно заявил Гаучо, — Кузен нынешней vahine моего папы…

— Стоп! — перебил Микеле, — Надо сначала сформировать геном этого растения.

— Ну, ты, главное, скажи, когда сформируешь, — подвел итог Алибаба.

62

Лейтенант Майо Теллем поставил кружку с горячим какао на пластиковый ящик и вытащил из кармана, лежащей рядом жилетки-разгрузки, морской бинокль.

— Что там? — лениво спросила Пума, приподнимая голову с пуза Рона Батчера (она улеглась туда четверть часа назад, после купания).

— Малый грузовой аэроглиссер как-то проскочил через южный гейт атолла.

— Грузовой? — переспросила она, — Но в гейте воды меньше, чем по колено.

— Посмотри сама, — он небрежно бросил бинокль через плечо в ее сторону.

Бинокли для сил специального назначения, делаются ударопрочными, но Майо ни секунды не сомневался, что младший инструктор не даст инструменту упасть. Так и получилось. Правда, ловя бинокль, она заехала локтем Рону по уху…

— Что за на фиг? — обиженно пробурчал экс-коммандос, — Я лежал, никого не трогал…

— Ой, какая миска! — перебила Пума, — Тигра, там миска с пропеллером!

— Пропеллер, — флегматично произнес он, — Можно поставить на что угодно, даже на тыкву. Станет ли тыква от этого вкуснее, вот в чем вопрос…

— Ты что, не выспался? — поинтересовалась она.

— Среднему экземпляру Homo sapiens, — так же флегматично продолжал он, — чтобы чувствовать себя выспавшимся, требуется около восьми часов сна в сутки. Если ты, замечательная Черная кошка, вспомнишь, что позапрошлую ночь мы летели сюда, а прошлую ночь мы исследовали эротические эманации этого островка…

— Тебе приснилось, — перебила Пума, — Я не видела тут ни одной эманации.

— А ты вообще когда-нибудь их видела?

Она отрицательно помотала головой.

— Нет. А как они выглядят?

— Они выглядят, — сказал Рон, — примерно как запах хорошего шотландского виски.

— Но запах же не видно! — возразила она.

— Ты совершенно права. Вот и с эманациями та же история.

Пуме потребовалось меньше секунды на осознание того, что ей морочат голову. Еще через секунду экс-коммандос получил по другому уху (уже преднамеренно), а, затем, после короткой потасовки, Пума была схвачена и выброшена в море.

— Майо! — крикнула она, вынырнув в нескольких метрах от берега, — Ты видел, как мой мужчина со мной обращается? Он издевается и бьет меня почти каждый день, да!

— Веселитесь? — спросил лейтенант, стараясь улыбнуться.

— Yo! — подтвердила она, выбираясь на берег, — А ты почему такой грустный? Мы тебе мешали спать? Ты извини, островок маленький, а тут эти… Эманации…

— Нет, я выспался, но я в полном ауте. Никаких шансов найти Лаполо. Во-первых, он профи, во-вторых, тут все на его стороне — и жители, и даже местность.

Рон закурил сигарету, подошел к нему и похлопал по плечу.

— Ты рано начал переживать. Мы всего сутки работаем в зоне поисков. Лаполо это не мидия, его так сходу не найти.

— А что значит найти? — проворчал Майо, — Я уверен, что Лаполо вчера был в двадцати шагах от нас, среди местных дедушек. Из них многие были в солнцезащитных очках. Попробуй, узнай его. Он играет с нами в кошки-мышки… Или в мышки-кошки.

— Не исключено, что был, — согласился Рон, — Если это так, то он видел Гренландию на фюзеляже нашей флайки и, возможно, решит пообщаться хотя бы, из любопытства.

— Пообщаться, закапав нас в песок по шею, как того адвоката? — уточнил преторианец.

— С некоторыми людьми только так и следует общаться, — заметил экс-коммандос.

— Hei foa! — вмешалась Пума, — Смотрите, та миска плывет сюда!

Экзотическое плавсредство уже успело пересечь лагуну и постоять на муниципальном причале Тарионе (Видимо, выгрузив или загрузив что-то), а сейчас быстро скользило к островку Ихопуаа, едва касаясь воды круглым выпуклым дном. Действительно, миска метров семи в диаметре, с широким Т-образным самолетным хвостом и пропеллером. Шофер миски — малайка лет двадцати, сидела около носовой кромки (т. е. напротив хвоста), за рулем мотоциклетного образца, с прозрачным ветрозащитным щитком. Ее одежда состояла из шортов с поясом, к которому крепился чехол с рацией, и яркого пластикового ошейника. Борт миски украшала надпись «Tepoto-Nord Fare-Duro 04».

Метрах в пяти от берега миска затормозила и слегка осела в воду. Малайка крикнула:

— Aloha foa! Есть тут такой Майо Теллем из Ваа-о-Фоноти, Ист-Самоа?

— Это я, а что? — отозвался преторианец.

— Тебе посылку просили передать, — сообщила она, наклонилась на секунду-другую, а потом подняла над головой бумажную коробку, вроде тех, в которых обычно продают небольшие торты, — Только скажи, бро, откуда ты родом, чтобы ошибки не было.

— Ликиеп, Маршалловы острова.

— Ага, совпадает! — Девушка спрыгнула с невысокого борта миски (глубина тут была примерно ей по пояс) и, держа, коробку на плече, выбралась на берег, — Foa, угостите табаком и огоньком субъекта принудительного труда!

— Легко, — отозвался Рон, протягивая ей пачку сигарет и зажигалку.

Малайка передала коробку преторианцу, вытащила из пачки сигарету, прикурила, выпустила из ноздрей струйки дыма и энергично тряхнула головой.

— Меня запарило это каторжное начальство, морского ежа всем им в жопу.

— Чем? — поинтересовалась Пума.

— А то ты не видишь, гло, — ответила она, и кивнула в сторону своего транспортного средства, — Дали вот такое угребище, и я на нем развожу всякую херню с пищевой фабрики на Тепото-Норд. На фабрике совсем тоска, так что я сама попросилась в транспорт, но здесь тоже не подарок. На рассвете — развозка в Напука и Пукапука. Полтораста миль туда, и обратно примерно столько же. Возвращаюсь на Тепото, там перерыв на второй завтрак, а потом вторая развозка: Фангатау и Факахина. Маршрут ненамного короче. Правда, на этом мой долбанный в жопу трудодень заканчивается.

— От кого посылка? — спросил лейтенант, тактично дождавшись перерыва в ее спиче.

— А, хрен знает, — малайка махнула рукой, — На Пукапука, в кафе «Moana-Vela», где тусуются авиа-рикши, мне ее передал какой-то мальчишка, сказал, куда и для кого, и заплатил денежку. А мне-то что? Для меня не проблема отвезти лишнюю коробку. А скажите, foa, вы не переломитесь угостить субъекта принудительного труда обедом? Ломает сейчас переть 130 миль до Тепото. Да и вообще, хочется разнообразия.

— Хреново кормят? — спросил Рон.

— Да, нет, хорошо кормят, но армейский рацион задолбал. Ненавижу, когда все по полочкам и сплошной порядок. На, получи, девочка, свои белки, жиры, углеводы, витамины, и прочие калории с микроэлементами, согласно таблице, joder conio.

— Aita pe-a, — сказала Пума, — Накормим. А тебе не влетит за неявку к обеду?

— Не влетит. Я же говорю, трудодень кончился, а я считаюсь субъектом с невысокой социальной опасностью, так что, до отбоя начальству насрать, где я. Главное, что в радиусе. Но за этим следит эта хрень, — малайка щелкнула ногтем по ошейнику.

Майо Теллем разрезал ленточку, снял крышку, а затем поднял колпак из тонкой серебристой фольги. На картонном поддоне коробки стоял болотно-зеленый металлический цилиндр вроде 3-фунтовой жестянки консервов. Сверху крышка-полусфера с пятью металлическими рогами толщиной с карандаш.

— Ребята, отойдите от меня подальше, — напряженным голосом сказал Майо..

— Что там у тебя такое? — удивленно поинтересовался Рон.

— Итальянская «Valmara», мина-лягушка, — ответил тот, — В ней бывают сюрпризы.

— Стой и не двигайся, — быстро сказал экс-коммандос, — если у этой штуки добавлен электро-емкостной индикатор, то она может прыгнуть, если сместишься.

— Знаю.

— Вот и хорошо, — сказал Рон, — Девчонки, быстро идите в воду. Между вами и этим подарком должен быть аэроглиссер. Но оставайтесь в пределах слышимости.

— Рон, ты тоже уходи! — негромко сказал преторианец, продолжая прикрывать всех от «подарка» собственным телом.

— Майо, я уже большой мальчик. Давай я буду делать то, что считаю нужным, ОК?

Дождавшись, когда девушки выполнили его рекомендацию, экс-коммандос крикнул:

— Хэй, субъект принудительного труда, как тебя зовут.

— Нен-Ю! — донеслось в ответ.

— Отлично. А меня — Рон. Теперь, Нен-ю, подробно расскажи, как тебе передали эту посылку и что ты потом с ней делала. Интересуют все детали. Это важно.

— Да какие там детали! Прибежал мальчишка, наверное, сын или племянник кого-то из авиа-рикш, притащил эту коробку, поставил на мой столик, дал мне денежку и сказал, кому ее отвезти. Он знал, что на второй развозке у меня Факахина. Это все знают.

— Ясно. Что дальше?

— Ну, дальше я бросила ее в сетку для мелкого багажа. У меня там еще десяток таких посылок. Потом допила кофе с булочкой, и погнала. Какие тут детали?

— Бросила? А если бы там было что-нибудь стеклянное?

— Тогда бы мальчишка меня предупредил, он же не дурак. А отправитель, на всякий случай, еще нарисовал бы на коробке бутылку.

— Тоже ясно. А много было людей вокруг, когда он передавал тебе коробку?

— Ну, я не считала. Человек двадцать, не меньше.

— ОК. Ты молодец, Нен-ю… Майо, теперь ты. Скажи, что произошло с упаковкой?

— В коробке был колпак из фольги, я просто его поднял, и сейчас держу в руке.

— Так… Присмотрись. Есть ли какие-нибудь ниточки, волоски, что-нибудь еще, что связывало бы подарок с этим колпаком?

— Нет, но к цилиндру мины приклеен широкий длинный кусок пластыря. Как будто залепили большую прорезь в корпусе.

— А на цилиндре есть какая-нибудь маркировка?

— Нет… Вернее, мне кажется, маркировка закрыта этим пластырем.

— Так, — сказал Рон, — Я уже знаю, что это. Я сейчас подойду к тебе. Не беспокойся.

— Joder! Не смей! Если ты знаешь, что надо делать, то объясни мне!

Рон вздохнул и невыразительно пожал плечами.

— Ладно. В конце концов, это же тебе прислали. Левой рукой возьмись за цилиндр, а правой сними пластырь. Под ним должна быть краткая инструкция.

— Надеюсь, ты не ошибся… (раздался звук отдираемого пластыря)… Что за херня? Тут написано: «ВЫПЕЙ И РАССЛАБЬСЯ».

— Все правильно. Я же сказал: там инструкция. А сейчас, продолжая удерживать левой рукой цилиндр, правой отвинти полусферу с рогами. Под ней должно быть горлышко.

— Горлышко?! — изумленно переспросил преторианец.

— Ну, разумеется, горлышко. Это фляжка, Майо. Фляжка в форме прыгающей мины.

Во фляжке оказалось полтора литра отличного яблочного самогона (называемого в литературе кальвадосом). Приняв по паре глотков и (в соответствие с инструкцией), расслабившись, присутствующие решили пообедать на месте, заказав china food с доставкой в ресторане дядюшки Цзи. Выбор блюд взяла на себя Нен-ю, без ложной скромности отрекомендовавшаяся лучшим знатоком китайской кухни вообще, и ее океанийской ветви — в частности. Рону, Пуме и Майо даже в голову бы не пришло заказать специальную жаровню, в которой потребители сами готовят очень тонкие ломтики предварительно маринованного мяса, чтобы затем завернуть их в теплые лепешки с запеченными овощами и стрелочками зеленого лука….

— Я люблю питаться азартно, — сообщила она, после расправы над обедом, — Для этого, прежде всего, надо найти хорошую кампанию и грамотно упасть ей на хвост. Когда я сидела в полицейской клетке, там был парень, психолог, он объяснил, что это у меня сублимация охотничьего инстинкта. Я не очень врубилась, но звучит красиво.

— Типа, ты на нас охотилась? — уточнила Пума.

— Типа того, — Нен-Ю кивнула, — Только без обид, ОК?

— Ясно, что без обид. А психолог за что там сидел?

— Он делал тесты с чем-то психологическим, это случайно попало ему в чай и у него перекосило крышу. Он угнал кран-баржу с бетонными блоками, и сложил на пляже башню, но не рассчитал, и она упала на чей-то катер. Пустой, к счастью. Была ночь.

— Руки надо мыть после химии, — менторским тоном произнес Рон, — а ты за что?..

Молодая малайка пожала плечами и улеглась на песок, заложив руки за голову.

— Это длинная история, бро. В финале я разбила башку здешнему социнспектору.

— Критично разбила?

— Нет, не критично. Средне сотрясла то, что там вместо мозгов, и сделала фонарь-бинокуляр на вывеске, — она провела пальцами вокруг глаз, поясняя про «фонарь».

— Социнспектору? — переспросил Майо Теллем, — Нехе Офаифаи?

— Нет, тому парню, который работал до нее. Нехе назначили в наш угол как раз после этого случая. Она даже приезжала ко мне в тюрьму, на Тепото. Хорошая девчонка, но слишком правильная. По-всякому предлагала мне социализироваться, когда я выйду.

— И во что тебе обошлась битая социнспекторская голова? — спросил экс-коммандос.

— Суд вклеил дюжину месяцев, пять осталось.

— Гуманно, — прокомментировал он, — А с социализацией, по-моему, у тебя проблем не будет. В углу Рароиа явный дефицит рабочих рук, так что…

— Ты о чем, бро? — перебила она, — Я «ваго». Я никогда не работала и не собираюсь.

— А сейчас ты что делаешь? — спросила Пума, показав глазами на аэроглиссер-миску.

— Сейчас я на каторге. Альтернатива: тупо сидеть в клетке. А на свободе другое дело.

Пума в некотором недоумении почесала себе между лопаток.

— Ну, и какая альтернатива на свободе?

— Просто жить! — воскликнула Нен-ю, — Прикинь, гло: небо, солнце, море, и волны набегают на песок. Рыба плещется, ветер играет кронами пальм над твоей головой, симпатичный парень ласкает твое тело… Все это, такое неповторимое, происходит с тобой каждую минуту, каждый удар сердца. Тратить волшебные мгновения жизни на какую-то там работу, это дистиллированный кретинизм, вот что я тебе скажу!

— Классно! — воскликнула Пума, — А вот у меня не получается так складно говорить. В колледже тичер по прикладной философии и риторике еле-еле мне поставил зачет. Он объяснял, что я умная, только у меня это… Специальный узкий склад слов. Типа того.

— Узко-специализированный словарный запас, — подсказал Рон.

— Точно! Но я все равно не понимаю: если есть хорошая работа и хорошо платят, то почему бы не поработать? Потом можно купить что-нибудь полезное, да!

— Потому, — вмешался Майо Теллем, — что у «ваго» такая асоциальная философия.

— Какая же у нас философия? — иронично и вызывающе поинтересовалась Нен-ю.

— У большинства из вас — никакая, — ответил преторианец, — Просто планктон. А у некоторых, у тебя, например, философия тотальной безответственности.

Малайка сладко потянулась, а потом, протянув руку, похлопала его по бедру.

— Ты хороший парень, Майо, но простой, как ножницы. Незамутненный продукт архаичной трибы-артели и казармы. А берешься рассуждать про философию.

— Личные оскорбления это не аргумент в споре, — спокойно сказал он.

— Какое еще оскорбление? Я что, сказала неправду?

— Мы обсуждаем не мою биографию, — напомнил лейтенант.

— Сползаешь с вопроса, — заметила она, — Давай честно: я сказала правду, или нет?

— Слушай, что ты вцепилась в мою личность?

— Да мне просто тебя жалко. Я же говорю, ты хороший парень, ты мог бы жить, как человек, а не как вешалка для преторианского мундира с нашивками.

— Откуда ты знаешь, что преторианского?! — взорвался он.

— Оттуда, что у тебя на лбу написано: «Ответственность, ответственность и еще раз ответственность». Сначала, лет с пяти — перед родом, потом — перед всем обществом, перед солдатами твоей команды, перед семьей. У тебя и семья, наверняка, такая же казарма. Пуналуа из выпускников какого-нибудь военного колледжа. Что, не так? По глазам вижу, что так. И детей вы там также воспитываете. Слава ответственности!

Преторианец несколько раз кивнул головой, как заведенный, и ответил:

— Ты своих детей, конечно, воспитываешь лучше.

— У меня нет детей. Будут, когда я этого захочу. А если ты намекаешь, что у меня их отберет суд, то это мимо. Есть такие ребята: Эдо и Сатти. Я с ними договорилась.

— И не стыдно будет взваливать заботу о детях на двух травмированных ветеранов?

— Это ты травмированный, а не они, — отрезала Нен-ю, — А Эдо и Сатти люди будут помнить тысячи лет, и слагать про них песни, как про Мауна-Оро и его спутников.

— Ну, понятно, — лейтенант Теллем снова кивнул, — Они вечны, как звезды, а от меня, дурака, останется только дым из трубы. Только, видишь ли, гло, меня этот расклад устраивает. Я парень не амбициозный. Я не собираюсь попадать в эпос. Я просто хочу оставить наше море следующему поколению в чуть-чуть лучшем состоянии, чем я сам получил его от предыдущего. Надеюсь, я смогу это сделать. А будут ли меня помнить через тысячу лет… Честно говоря, мне на это насрать. Казарменный менталитет, ага.

Нен-ю вздохнула и еще раз похлопала лейтенанта по бедру.

— Извини, бро. Я не хотела тебя обидеть. Просто я вижу мир так, а ты — иначе. Бывает.

— Это точно, — поддержала ее Пума, — а вот я ни разу не видела каторжную тюрьму.

— Должен тебе сказать, Черная кошка, — заметил Рон, — что это далеко не Нан-Мадол.

— Ну, и что? В Нан-Мадол мы с тобой летали, а в каторжную тюрьму — нет. Отсюда до Тепото лететь меньше получаса. Давай посмотрим? Там еще искусственное озеро…

Экс-коммандос внимательно посмотрел на свою vahine и хлопнул в ладоши.

— Hei foa, ничего, если мы вас бросим на пару часов? Типа, слетаем на экскурсию.

— Aita pe-a, — ответила малайка, — Озеро там красивое. А сама тюрьма полное говно. Но, мало ли, вдруг вам понравится? Вопрос вкуса.

«Растопырка» немного неуклюже развернулась у берега, пробежала по поверхности лагуны полтораста метров и, оторвавшись от воды, ушла в светло-голубое, почти что белое небо. Рон бросил взгляд на оставшийся внизу сплюснутый бублик Факахина, повернул штурвал, ориентируя флайку носом к северу, и поинтересовался.

— Хей, Черная кошка, в тебе проснулся интерес к архитектуре?

— Ты что, не понял? — удивилась она, — Ты, Тигра, наверное, правда, не выспался.

— Тю-ю… — протянул он, — Я прошляпил что-то важное, так?

— Важное, да! — Пума тряхнула головой, — У них время только до вечера. Ей нужен мужчина. Ему нужна женщина. Островок маленький. Мы немного мешали.

— Это я затупил, — признался Рон после некоторой паузы.

— Ты смотрел по-другому, чем я, — ответила Пума. — Наверное, это такая философия.

Аэроглиссер-миска, набрав скорость, уверенно проскочил мелководный южный гейт Факахина и, кажется, растворился в мерцающих на волнах рыжих бликах заходящего солнца. Лейтенант Майо Теллем опустил бинокль и стукнул себя кулаком по колену.

— Hei foa! Вот объясните мне: как такая классная девчонка может быть «ваго»?

— С какой целью ты этим интересуешься? — спросил Рон, закуривая сигарету.

— Joder! Неужели это непонятно? Она умная, смелая, сильная, красивая. Вы же сами видели! Если бы не эти дурацкие социально-негативные идеи, она бы могла жить по-настоящему интересной, насыщенной жизнью, сделать столько всего…

— Ты приглашал ее после каторги в свою punalua, на Ист-Самоа? — перебила Пума.

— Откуда ты знаешь? — удивился он.

Младший инструктор Батчер улыбнулась и фыркнула:

— Просто.

— Вы все такие умные, — слегка обиженно проворчал преторианец, — Может, объясните, почему она предпочитает вернуться в кривую бамбуковую хижину с водяной бочкой вместо ванной, и к проа из палочек с парусом из тряпки со свалки? Нам было здорово вместе — и ей, и мне. Я бы понял, если бы у нее здесь был кто-нибудь постоянный. Это другое дело. Но у нее никого нет, это понятно, и она сама это сказала. Что за фигня!?

— 20 фунтов против хвоста селедки, — сказал Рон, — что она, в ответ, пригласила тебя приезжать сюда, в ее хижину, когда и если ты захочешь продолжить знакомство.

— De puta madre! Откуда вы все знаете, а?

— Это очень старая история, бро, — ответил экс-коммандос, щелчком пальца стряхивая пепел себе под ноги, — Две с лишним тысячи лет назад на Море Медитерриа, в старой бочке жил один хиппи. Он кушал, что найдет, а одевался со свалки. Однажды к нему подкатил социализированный гражданин и предложил: «Бро, научись устраиваться в обществе, и тебе не придется жить в бочке». А хиппи ответил: «Бро, научись жить в бочке, и тебе не придется устраиваться в обществе».

— Ты намекаешь, что Нен-ю права, что забила на все и на всех, и живет вот так?

— Конечно, права. Это ее жизнь. Она живет так, и никому не мешает жить по-другому.

Преторианец снова стукнул себя кулаком по колену.

— Joder! По праву все верно. Это Хартия. Но по жизни… Знаешь, как обидно?

— Ей тоже обидно, — сказала Пума.

— Откуда ты знаешь?

— Я женщина и она женщина. Я вижу.

— Понятно… — Майо задумчиво посмотрел в сторону южного гейта, — …И как же мне теперь поступать в этой идиотской ситуации, когда всем обидно?

— Не знаю, — Пума покачала головой, — Но, если ты приедешь сюда и заглянешь в ее хижину, то она, я думаю, приедет на Ист-Самоа и заглянет в fare твоей punalua.

— Признание чужого выбора, — добавил Рон, — С этого начинается любое соглашение.

— Знаю, — буркнул Майо, — проходил в школе. Fuck! До чего дурное место этот «Угол Рароиа». Поручение не выполнил, зато попал в непонятное. Влип, короче.

Рон улыбнулся и поднял палец к небу, раскрашенному лучами заката.

— Мы забыли тебя порадовать. Поручение ты выполнил.

— Эй, алло, ты не забыл, в чем состояло мое поручение?

— Выпадением памяти не страдаю, — ответил экс-коммандос, — Тебе было поручено разыскать Жерара Лаполо с целью предложить ему от лица Верховного суда пост временного директора INDEMI.

— Ага, — преторианец кивнул, — А я даже не нашел его, не говоря уже про остальное.

— Какая разница, нашел ты его или нет, если цель достигнута?

— Рон, не морочь мне голову, ладно?

— Я не морочу тебе голову. Ты просто еще не в курсе новостей. Сегодня днем Жерар Лаполо явился в офис Верховного суда в Лантоне и принял предложенный пост.

Лейтенант Майо Теллем озадаченно покрутил головой.

— Я не врубаюсь. А откуда вы это знаете?

— На Тепото, — вмешалась Пума, — нас пригласил на чашку чая директор каторжной тюрьмы. Хороший парень. И там был включен TV. Это новость дня, да!

— О, Мауи и Пеле, держащие мир!.. Почему вы мне сразу не позвонили!?

— Знаешь, мы подумали: ты занят, ты make-love с Нен-ю. Зачем мешать?

— Но я обязан немедленно после выполнения задачи явиться в Центральный Штаб Преторианской Гвардии в Лантоне! Немедленно, понимаешь?

— Понимаю. Поэтому сегодня мы рано ляжем спать, а завтра утром полетим в Лантон. Правильно, Тигра?

— Ага, — подтвердил Рон, — Прикинь, Майо, рабочий день в штабе — до 18:00, и раньше завтрашнего утра ты там по-любому не нужен. Дежурный офицер, поставит галочку о твоей явке, и все. Если это произойдет утром, то ничего не изменится. Так что, давай лучше выспимся по-человечески. Это повысит нашу боеспособность и все такое.

63

Остров Тимор, как и положено крокодилу (даже и окаменевшему) имеет хвост. Этот хвост, тянущийся на 50 миль к юго-западу, отделен от туловища узким проливом, и считается самостоятельным объектом — островом Роти. Вокруг дальнего от Тимора кончика хвоста, на манер плюмажа, разбросано несколько мелких островков, очень популярных у австралийских дайверов и серферов. Австралийские туристы являлись основой товарно-денежной экономики. Прочая экономика состояла из натурального хозяйства и обмена. Местные войны почти не коснулись Роти. Сто тысяч обитателей крокодильего хвоста жили более-менее спокойно, хотя так же бедно, как на Тиморе.

Португальская христианизация во времена Империи, и индонезийская исламизация в период правления Сукарно, прошли как-то незаметно. Ротианцы с ленивым интересом слушали рассказы про Иегову и Иисуса, или про Аллаха и Магомета, но значительно больше занимались чисто практическими вопросами — вроде урожая батата и маиса.

Тем временем, из огромного порта Уджунгпанданг на Сулавеси (откуда до Тимора и Роти, примерно 500 миль хода — сутки на любом корыте), группами по двести — триста человек прибывали мюриды нелегального радикально-исламского альянса «Тахрир». Несмотря на заявления о противодействии терроризму, ни полиция, ни, тем более, судовладельцы не проверяли багаж у этих организованных групп пассажиров (веря на слово, что там — агротехнический и строительный инвентарь). У пассажиров на лбу не было написано, что они радикалы-боевики, а на странности их поведения и на сигналы обеспокоенных граждан можно было, при желании, закрывать глаза и уши.

В конце февраля — начале марта, на Тиморских территориях появилось около 10 тысяч вооруженных людей, горевших желанием навести здесь исламский порядок. Ходили слухи о новой войне с Восточным Тимором, которая начнется со дня на день, но пока радикалы наводили свой порядок в индонезийском секторе: на западном Тиморе и на Роти. Немногочисленный полицейский корпус все более впадал в апатию, и никак не реагировал на заявления граждан, силой принуждаемых к шариатскому поведению.

Западный Тимор стремительно превращался в военный лагерь, а островок Роти стал полигоном для отработки методов приведения жителей к состоянию правоверности. Ротианкам пришлось срочно привыкать заматываться с головой в платки-хиджабы, а ротианам — падать на колени лицом к востоку и молиться при повторяющемся 5 раз в сутки заунывном вопле муэдзина. Вопль раздавался из мощного динамика, на балконе здания мэрии единственного на этом острове городка Баа (расположенного в середине северного берега Роти). В мелких деревнях новый порядок не так ощущался: воинам ислама было некогда туда ездить, и авто-транспорта, реквизированного у жителей для нужд защиты ислама, едва хватало, чтобы рассылать патрули по острову и подвозить продовольствие двумстам бойцам и гражданской обслуге, расквартированным в Баа.

На маленьком островке Ндана у юго-западного берега Роти, где обосновалось около полусотни австралийцев — любителей экстремального морского спорта, ни о каких исламских новациях не слышали, поскольку на основной остров ездили лишь раз в несколько дней в ближайший поселок Нембрала — чтобы пополнить запасы еды и выпивки. Два парня и две девушки, которые отправились на закупки 13 марта, не подумали, что их въезд в поселок на старом арендованном джипе, в обычной одежде отдыхающих, и появление в таком виде на местном рынке, окажется религиозным преступлением, тяжким нарушением шариата и повлечет немедленный арест.

Не дождавшись четверых своих товарищей, австралийцы утром отправили двоих наиболее оборотистых парней, хорошо знающих португальский — чтобы выяснить ситуацию и решить проблемы. Пока никто не волновался. У морских экстремалов попадание в полицию за мелкое хулиганство — не редкость, и посланцы, для начала, нанесли визит единственному в Нембрала полисмену. Он сразу же подтвердил, что действительно, четверо их товарищей арестованы, и увезены в Баа, но на вопрос о причинах ареста толком ответить не смог, и только настоятельно отговаривал двух австралийцев от поездки в столицу островка. Будь парни не так заведены и более наблюдательны, они действительно бы не поехали — но… Вечером 14 марта они не вернулись. Вместо них, перед закатом на Ндана пришел на лодке молодой парень, местный рыбак по имени Луиш, и сообщил австралийцам шокирующую новость…

В 9:30 утра 15 марта, Джед Олдсмит, капитан корвета «Индевер» ВМС Австралии, был оторван от очередной чашки кофе неожиданным приглашением в радиорубку. После получаса общения по рации с гражданским абонентом, он собрал офицеров в кают-компании для обсуждения чрезвычайного происшествия.

— Значит, такое дело, — начал он, — В 13 милях к северу от нашей позиции, находится островок Ндана. Там кампус наших серферов и дайверов — в основном из Дарвина и окрестностей. Так вот, в связи с обострением местной военно-религиозной обстановки, четверо из них арестованы, а еще двое — расстреляны прямо на улице. Сейчас к этим ребятам на Ндана приехали еще виндрейсеры с соседнего островка Ндао — у них тоже двое оказались под арестом в Баа. Итого, наших на Ндана сейчас человек 70. Они уже обзвонили всех: и МВД Индонезии в Джакарте, и наше посольство. В Канберру, в наш МИД, они тоже звонили. Итог: индонезийцы ответили: это гражданские беспорядки, и предложили подать жалобу. Наши обещали связаться с индонезийцами и заняться этой проблемой. В общем, бюрократия затянется на неделю — минимум, а что такое здешняя тюрьма… Короче понятно. Прошу высказывать предложения в обычном порядке.

— Джед, а у нас приказ не вмешиваться, да? — спросила Кэтлин Финчли, судовой врач.

— Ты очень догадлива, — проворчал он, — Мы охраняем, формально «жизнь и имущество австралийских граждан», а фактически — нефтяные платформы консорциума NAP.

— Но это «фактически» нигде не написано, — заметила она.

— Не написано. Но в любом случае, у меня нет полномочий на сухопутную операцию. Единственное, что я могу сделать без приказа — это эвакуировать всех ребят. Но, они отказываются бросать своих в каталажке, и я отлично их понимаю.

— А если по-тихому? — спросил боцман Джим Джонс.

— Не получится, — ответил 2-й лейтенант Лаэрт Касер, — тут все за всеми следят.

— Если ребята не смоются, то через день-два их тоже загребут в каталажку, — хмуро заметил помкэп Билл Сеймур.

Кэп Олдсмит молча пожал плечами в знак того, что это очевидно.

— Может, устроим провокацию? — предложил 1-й лейтенант Харп Бейкер.

— А конкретнее? — спросил капитан.

— Хрен знает… Какой-нибудь обстрел с берега, вроде того…

— Это все сложно, — заметил боцман, — Я вот думаю: раз бойфренд Кэт тут, рядом…

— У нас с Пак Еном чисто дружеские отношения! — возмутилась Кэтлин.

— Это ты своей мамочке расскажи, — проворчал Джим, — Я не о том. Мы знаем, что у меганезийцев приказы по-другому составляются, чем у нас.

— Пак на острове Атауро, это примерно 250 миль от нас, — заметил Джед, — Он сейчас инструктор тамошнего военного контингента. Другие люди, другая техника…

— Ну, мало ли, — настаивал Джим, — Спросить-то можно.

— Я ему звоню, — сказала Кэтлин, доставая мобайл и набирая номер.

— Только не открытым текстом, ладно, — мягко попросил капитан, — Радиоперехваты…

— Джед, я же не полная дура, — ответила она, — … Ой, Пак, это я не тебе… Да, Aloha… Просто вот, решила спросить, как у тебя… Ну, а у нас… Да! Представь: нам забыли погрузить «Red devil» в жестянках… Да, он самый… Наша команда без этого пойла просто не может работать. У тебя случайно его нет?… Знаешь, Пак, это правда, очень срочно. Вопрос жизни и смерти. Ну, не могут люди без этой ерунды… Wow! Если ты действительно можешь, то на островок Ндана, ты знаешь, где это?… Слушай, Пак, ты великий друг. Я тебя обнимаю… А как ты успеешь так быстро?.. Ух, ты! Ну, отбой.

Судовой врач, с несколько растерянным видом, пихнула мобайл в карман.

— Ну, что? — нетерпеливо поинтересовался боцман.

— Пак сказал: все понятно, привезу пойло через два часа.

— Вот оно как… Хм… А он точно понял, что к чему?

Кэтлин улыбнулась одними уголками губ.

— Он сказал: у нас как раз есть толковые грузчики с большим практическим опытом.

— Кому-то будет жопа, — констатировал Джим.

— И я даже догадываюсь, кому именно, — добавил Билл Сеймур.

На северном краю восточного берега 5-километрового овального островка Ндана есть длинный дугообразный пляж, куда открытый океан накатывает прекрасные длинные волны. Здесь раскинулся большой, пестрый палаточный лагерь с некоторым набором простейших благ современной технологии: полевые кухни, 1000-литровые бочки на опорах, душевые кабинки, антенна спутникового TV и интернет, солнечные батареи, фонари около площадки для дансинга и футбольного поля, и прочее в том же роде. Обычно днем на волнах можно увидеть множество фигурок, катающихся на досках разного фасона — простых и парусных, а также зрителей на надувных матрацах. Но сегодня ничего подобного не было, и замечательные волны пропадали даром.

Под солнцезащитным навесом из отслужившего свое, старого параплана, совещался «штаб самообороны» из четверых парней и одной девушки, выбранных еще вчера, методом прямой демократии. В данный момент обсуждался вопрос об арсенале. В кампусе нашлось два десятка самострелов для подводной охоты, десяток пистолетов «гражданского» типа, столько же дробовых короткоствольных револьверов и четыре довольно мощных помповых ружья «Ithaca». Для битвы против патрулей исламистов, вооруженных старыми, но вполне рабочими автоматами типа M-16, это не годилось. Старшина штаба — серфер Ник Вэнс — просил оружие у капитана корвета, но увы. У австралийских ВМС был приказ не вмешиваться в береговые конфликты. Обещание капитана Олдсмита организовать помощь дружественных аборигенов, данное полтора часа назад, и теперь снова повторенное, Вэнс воспринял, как гнилой уход от ответа. С трудом подавив желание обозвать Олдсмита кондомом, он прервал связь и объявил:

— Короче, так. Пушки они нам не дадут. У них сраный приказ, ясно?

— Яснее некуда, — проворчал Пит Ролинг предводитель виндрейсеров с Ндао.

— Может, ночью? — предложил второй виндрейсер, Эндрю Стокс.

— Что — ночью? — спросил Тони Боуэн, авторитетный дайвер из Дерби.

— Резать, — уточнил Эндрю.

— Ты когда-нибудь резал человека? — спросила серфер Нелли Фогг.

— Ну, в драке было дело, — ответил тот, — Даже отсидел потом 6 месяцев.

— Я имею в виду, обдуманно и насмерть, — уточнила Нелли.

— Короче, не покатит, — заключил еще один серфер, Джо Грассер.

— А, по-моему, толковая идея, — возразил некий блэк, одетый в тропик-милитари.

— Тебя-то кто спрашивает? — проворчал старшина, — Нас пятерых выбрали. Точка.

— Остальные пусть пока помолчат, — подвел черту Ролинг.

— Правда, Зорро, не встревай, — заметил другой блэк, тоже в тропик-милитари.

— Что-то я этих двоих вообще не помню, — задумчиво произнесла Нелли.

— Вы откуда, парни? — настороженно спросил Ник Вэнс.

Тот, который предлагал приятелю не встревать, улыбнулся и передернул плечами.

— Меня зовут Винни, а это — Зорро. Мы мимо проходили. Ну, остановились послушать, чисто из любопытства. Если мы мешаем, то…

— Вы откуда? — перебил Эндрю Стокс.

— Мы, типа, аборигены, — раздался спокойный голос немного со стороны.

Обладатель голоса, тоже блэк, лет 25, флегматичный на вид и немного склонный к полноте, стоял чуть поодаль, в непринужденной позе. На его салатной майке была круговая ярко-желтая надпись: «Dominion Motu-Atauro — North Timor». Но гораздо сильнее взгляды собравшихся привлекла другая деталь. На плече этот блэк держал предмет, горячо любимый голливудскими продюсерами военных драм: радикально облегченный вариант 6-ствольного скорострельного пулемета системы Гатлинга.

— У-упс… — протянул Эндрю, заворожено глядя на пулемет.

— Парни, вы как-то не очень похожи на аборигенов, — осторожно заметила Нелли.

— Мы аборигены в первом поколении, — уточнил Винни, — Так фишка легла.

Тем временем из мангровых зарослей севернее пляжа появилась еще одна фигура: молодой монголоид в коротком сером комбинезоне типа «koala». На правом боку был пристегнут открытый матерчатый чехол с коротким модерновым автоматом. Слева на груди, на месте эмблемы, был нашит зеленый смайлик с глазками в виде звездочек.

— Это Пак, наш кэп, — продолжал объяснять Винни, — а парень с пулеметом — это Кай, он, соответственно, помкэп. Кай, тебе не надоело держать на плече эту пушку?

— Наверное, надоело, — согласился Кай, и уселся под навесом рядом со «штабистами», положив пулемет около несерьезного на его фоне, «гражданского арсенала».

— Зачем был этот цирк шапито? — проворчал подошедший Пак, устраиваясь рядом.

— Типа, для поднятия боевого духа, — отозвался Зорро.

— Ладно, проехали… Кай, что скажешь?

Блэк в майке почесал мощный загривок и произнес:

— Тут прозвучало разумное предложение на счет ночи. Я бы ориентировался на 2 часа после полуночи. В исламизированных населенных пунктах ночная жизнь отсутствует, сивилы по ночам сидят дома, и это радикально упрощает фильтрацию.

— Шестеро заложников, — напомнил Пак.

— Они пока не заложники, шеф, — заметил Винни, — Они просто под арестом.

— Кстати, да, — поддержал Зорро, — Их не рассматривают, как единицы торга.

— Пока не рассматривают, — уточнил Пак, многозначительно подняв палец к небу.

— А нам и надо только пока, — ответил ему Кай, — Потом нечего будет рассматривать.

Кэп с хрустом потянулся и спросил для ясности.

— Значит, предлагаете начать с налета на тюрьму в Баа в 2 часа после полуночи?

— Это разве тюрьма? — отозвался Зорро, — Это говно. Вот в Эль-Шана мы…

— Легенда! — перебил его Винни.

— Ну, короче, в одном месте, — поправился тот, — Мы брали реальную тюрьму. Три периметра, переклички через четверть минуты, прожектора крест-накрест, вышки, колючка под током, пулеметы на вышках, стена с острой верхней кромкой…

— Взяли? — перебила Нелли.

— Ага. Я тогда еще маленький был, меня поставили чисто на комп-корректировку.

— Корректировку чего? — переспросила она.

— Огня, ясное дело. Это же не тяп-ляп, все должно быть полсекунда к полсекунде.

— Кстати, о комп-корректировке, — сказал Кай и, сложив ладони рупором, крикнул в сторону мангровых зарослей, — Алул! Притащи ноут с сателлинком!

— ОК! — послышалось оттуда через мгновение.

— Wow! — выдохнул Ник Вэнс, — Вас там еще много, в этих кустах?

— Не очень, — ответил Пак.

Из хаоса зеленых и бурых стеблей почти бесшумно появилась темнокожая девушка, одетая (если можно так выразиться) только в портупею с таким же автоматом, как у капитана. В руке она несла легкий штатив с параболической антенной и ноутбук.

— Ну? — осведомилась она у Кая, — Чего искать?

— Зорро тебе объяснит. Он уже делал эту работу.

— Объясняй! — сказала девушка, усевшись рядом с Зорро и ткнув его локтем в бок.

— Охренеть, — пробормотал предводитель виндрейсеров Пит Ролинг.

64

Ночная иллюминация в столичном городке Баа была и так весьма скромной, а при Исламском Новом Порядке вообще почти сошла на нет. Маленькие отели, рыбные ресторанчики, дансинг и любительский футбольный стадион не функционировали, а соответственно, не работало и освещение рядом с ними. Только вокруг рыночной площади — около мэрии, госпиталя, пожарной будки и водонапорной башни, здания полиции и тюрьмы, светились в четверть накала лампочки ржавых уличных фонарей образца середины XX века. Постройки тут одноэтажные, реже — двухэтажные, а те, которые имеют 3 или 4 этажа можно пересчитать по пальцам. Большая часть городка, спускающаяся к морю вдоль извилистой речки, хорошо просматривается с воды, если корабль имеет достаточно высокий наблюдательный мостик, или, как в случае Yeka — мини-спай-дрон — «летающее блюдце».

— Порядка у них нет, — констатировал Оури, глядя на экран, — Как справедливо отметил Зорро на оперативном совете, это говно, а не тюрьма. Охрана тоже говно. На посту в нарды играют, чай пьют, и фонарь светит на пост, а не наружу. Они ничего вокруг не видят, а сами — как мишени в тире… Впрочем, почему как? Мишени и есть.

— Там рядом полицейский участок, — заметила Чуки.

— Ну, и что? — ответила ей Алул, — там все окна темные. Мне вот не нравится пост на другой стороне площади. Тоже 4 придурка, играют в нарды, но слишком уж близко.

— Я их накрываю одним выстрелом, — сообщила Чуки, глядя на экран баллистического компа гранатомета, — Дальше — две казармы, электростанция и топливные емкости.

— Только по команде, — напомнил Оури, — ребята сказали, что попробуют без шума. И, кстати, это не казармы, а отели.

— Теперь там размещены комбатанты, значит — казармы, — резонно возразила Алул.

Всего в 10 метрах от них, по неровному настилу старого железобетонного причала, внесенного в море на Т-образных сваях, проскрипели башмаки часового, который бессмысленно слонялся от фонаря на въезде до фонаря на дальнем от берега краю. Остальные трое часовых на этом посту находились в караульной будке в середине причала и, вероятно, пили чай и играли в нарды — как принято в этом контингенте.

— Почему он не проверит причальные тросы судов? — спросила Чуки.

— Потому, что мудак, — сказала Алул, — И командир у него мудак. Не поставил, как положено, задачу по охранению, вот боец и ходит, как мудак. Дилетанты, однако.

— Если смотреть с нашей точки зрения, то это плюс, — философски заметил Оури.

— А что наши австралийцы тоже дилетанты, это минус, — ответила ему Алул.

— Морское дело они знают, — возразил он, — а для их задачи только это и надо.

Часовой на причале постоял под дальним фонарем, развернулся и потопал назад, в сторону берега. При поверхностном осмотре казалось, что все в порядке, но если бы часовому вздумалось тронуть трос одной из трех 13-метровых барж (этот трос был перерезан в трех метрах от кнехта, к которому баржа, как бы, была привязана)… Но часовому не вздумалось. Это сколько лишних движений надо сделать? На фиг!

— Уффф, — выдохнул Эндрю Стокс.

— Тише ты! — зашипел на него Джо Грассер.

— Иногда неаккуратность капельку продлевает жизнь, — шепнул Кай Хаамеа и убрал пистолет с глушителем обратно в боковой карман комбинезона.

Со стороны моря, проскользнув между баржами, бесшумно подплыл Ромар.

— Вэнс и Боуэн уже прицепили баржу к нашей Yeka, — шепотом доложил он, — Лакшми приказала им оставаться там. Она за оружейном пультом, а Эрче — за штурвалом.

— Очень разумно, — одобрил Кай, — Теперь спокойно ждем.

Городская тюрьма представляла собой бетонную коробку с одной круглой дыркой, размером с ладонь, в качестве окна, и с железной дверью, запираемой на вульгарную задвижку. Дверь выходила на маленькую площадку под навес, стоящий на четырех столбах. Под навесом дежурили четверо охранников в черных балахонах. Точнее, охранники сидели у стола и бездельничали. Двое играли в нарды, двое пили чай и подсказывали. Штурмовые винтовки типа M-16 беспорядочно валялись на столе.

Выстрелы из компактного пистолет-пулемета Mobitir с глушителем, не громче щелчка пальцами. Упавшая доска для нардов с фишками наделала куда больше шума (один из игроков, падая, зацепил ее рукой). Винни и Зорро, перепрыгнув низкую ограду площадки, метнулись к железной двери, а Тюм и Нуап остались прикрывать их. Через секунду, с поста на другой стороне площади, у мэрии, охранники кликнули своих приятелей. Те, разумеется, уже не могли ничего ответить, зато ответили Дв, Гкм и Чап, занимавшие позицию в 10 шагах от этого поста, за штабелем поддонов — не долго думая, всадили в охранников несколько коротких очередей из пистолет-пулеметов с глушителями.

Винни сбил задвижку, а Зорро распахнул дверь. Изнутри накатила волна смрада.

— Это спасательная операция спецназа Австралии, — негромко сказал Винни, — Всем выходить тихо, двигаться по нашим командам. Сейчас организованно выходите!

В ответ изнутри раздался довольно громкий плач младенца.

— Joder conio… — растерянно пробормотал Зорро.

Оури оценил обстановку на экране, связанном со спай-дроном, и распорядился:

— Чуки, новая последовательность целей: электростанция, отель у площади, отель на северном въезде, и топливные емкости. Огонь по команде. Алул, когда наши ребята очистят причал, вылезай на рубку, выдвигай трещотку и прикрывай сивилов. Огонь открываешь по обстановке, в случае целесообразности, без команды. Вопросы?

— Ясно, — отозвалась Чуки, тыкая стилосом в экран баллистического компьютера.

— Ясно, — откликнулась Алул, опуская на глаза ноктовизорные очки.

Кай Хаамеа, стоя на боковом выступе одной из бетонных свай быстро выпрямился и дважды выстрелил из пистолета в спину отвернувшемуся часовому. Тот вздрогнул, выронил автомат и мешком осел на настил. Ромар высоким ударом ноги выбил окно караульной будки, метнул внутрь цилиндр, похожий на пивную жестянку, и тут же, оттолкнувшись от края настила, прыгнул в воду. Внутри караульной будки негромко бухнуло, из окна полыхнуло тусклым оранжевым светом, легкая крыша прыгнула и, распавшись на части, рухнула внутрь. Над остатками будки поднялось облачко дыма.

В 10 метрах слева от причала пришла в движение большая куча водорослей, из нее показалась рубка катера, открылся люк, и над ним поднялась турель с пулеметом.

На дальнем от берега краю причала, материализовалась Упу с таким же пулеметом, и заняла удобную позицию, прикрытую железной опорой причального фонаря.

Джо и Эндрю поставили на «свою» баржу сходни. Ромар вылез из воды на соседнюю баржу, ближнюю к берегу, и занял позицию для стрельбы. Кай снял с пожарного щита старый кислотно-щелочной огнетушитель и, по-хозяйски войдя в караульную будку, погасил пеной лениво разгоравшееся там пламя.

Непонятно, что понадобилось этому тахрировцу в третьем часу ночи на темной улице, ведущей от центра к причалу. Он остановился и с недоумением уставился на темную движущуюся массу, не поняв, что это просто группа из двух десятков людей. Зорро, не дожидаясь вопросов, выстрелил ему в голову. Тело упало бесшумно, только автомат негромко звякнул, упав на грунтовку (Дв тут же подобрал оружие, и коротко шепнул: «трофей»). Из уже оставшегося позади узкого поперечного переулка раздался чей-то оклик на бахаса. Винни жестом приказал группе продолжать движение, а сам исчез в темноте. Через несколько секунд, сзади послышался чей-то слабый хрип, затем Винни догнал группу, показал Дву второй такой же автомат и шепнул: «Типа, еще трофей».

За эти несколько минут, Чуки четырежды бросала вопросительные взгляды на Оури, однако, все четыре раза он отрицательно качал головой, и палец девушки замирал, не нажав красное окошко меню со словом «launch». Операция продолжалась в тишине, нарушаемой лишь шарканьем шагов, приглушенным кашлем и тихим детским плачем. Как грудной младенец оказался тюрьме — выяснять было не время и не место. Мать, совсем молодая женщина, значительно моложе 20 лет, пыталась было прикрывать ему ротик, но Зорро жестом показал ей, что делать этого не следует. Детский плач — не тот звук, который может вызвать чьи-то подозрения (в Баа куча маленьких детей, и кто удивиться, что они иногда пищат), а такой младенец легко может задохнуться, если неаккуратно закрыть ему чем-нибудь лицо. Пусть лучше немного пошумит.

Дождавшись, пока последний «сивил» поднимется на борт баржи, Кай пинком ноги сбросил сходни в воду, подошел к полуразрушенной караульной будке и быстро, но аккуратно, налепил на ее стенку стикер с яркой картинкой: красный силуэт кенгуру в белом круге с синим контуром — эмблему ВВС Австралии. Баржа, тем временем, уже отчалила, утягиваемая в море невидимым отсюда первым «Yeka».

На третий «Yeka», стоявший у дальнего края причала (под которым скрывался в течение всей операции), быстро, но без спешки, спустились Дв, Гкн и Чап. За ними ушла Упу с пулеметом. Захлопнулся люк, и темная тень почти беззвучно уползла в море.

Второй Yeka еще стоял с открытым люком. Кай разбежался, прыгнул, пролетел метров пять, с тихим всплеском погрузился в воду и вынырнул уже рядом с бортом (или полу-крылом). Винни протянул командиру экипажа руку и, с легкостью, втянул его внутрь.

— Здоровый же ты конь, хотя по виду не скажешь, — проворчал тот.

— Он тщательно маскируется, — с показной серьезностью, сообщил Зорро.

Тем временем, Оури привычно перебросил группу ключей на контрольной панели, и Yeka, чуть слышно гудя турбиной, пополз прочь от берега.

— Как все прошло, ребята? — спросила Алул.

— Типа, нормально, — откликнулся сзади Винни, стягивая с себя мокрую одежду. В той тесноте, которая образовалась внутри второго «Yeka», это было не так-то просто.

— Не расслабляйтесь, ребята, — строго сказал Кай, — Остается еще довести сивилов до Ндана, в условиях возможного беспокоящего поведения противника.

— Противник пока не беспокоится, — проинформировала Чуки, глядя на экран.

— Пока, — повторил Тюм, — Но при первой же смене любого из трех караулов, он точно забеспокоится. Плюс, еще два «zero» сделали на обратном пути. Короче, foa, у нас не более получаса. Я бы реально рассчитывал на 10 минут.

— И что дальше? — спросила Алул.

— Дальше все зависит от того, насколько они идиоты, — ответил Кай.

Переполох в Баа начался через 20 минут. Судя по перемещению мощных источников света (прожекторов и фар) на берегу, лидеры «Тахрир» сначала подумали, что все еще только начинается, враг проник в город и надо срочно организовывать оборону. Около получаса им потребовалось, чтобы понять: это был налет на тюрьму и освобождение заключенных, а 14 убитых мюридов — просто побочный результат этого налета. Затем началось беспорядочное и безрезультатное обшаривание моря лучами прожекторов, и только когда взошла Луна, кто-то заметил дрейфующую в нескольких милях от берега баржу с австралийским флажком на ютовом штоке. Вообразив, что беглецы еще там, тахрировцы послали на перехват катер с бойцами, и взяли пустую баржу на абордаж.

14 бывших арестантов — шестеро австралийцев и восемь местных (включая грудного младенца) — были сняты с баржи парусниками виндрейсеров еще в 3 часа ночи и без проблем доставлены на островок Ндани, где, в связи с этим, началось нечто среднее между праздником победы, разбором полетов и плебисцитом о дальнейших планах.

На корвете «Индевер», вахтенный офицер (1-й лейтенант Харп Бейкер), разбудил капитана Олдсмита и, на резонный вопрос «какого хрена…?», радостно ответил:

— Со мной связался кэп Ен. Он передал, дословно: «Шесть контейнеров «Red devil» доставлено на Ндана. Это все, что имелось в окрестностях. Правда, два контейнера немного повреждены, это беспокоит, и лучше бы их осмотрел специалист».

— Так… — пробормотал Джед Олдсмит, — Шесть контейнеров. Значит, вытащил всех. Чудеса… Повреждены, это значит… Мда, придется будить Кэтлин. Вот что, Харп, свяжись с Еном, спроси, что надо для обработки и транспортировки контейнеров. Я думаю, он все объяснит. Сразу готовь 4 «Зодиака» к спуску на воду. Экипажи по 6 человек. Пусть ими командуют боцман Джим Джонс и 2-й лейтенант Лаэрт Касер. Разумеется, Кэтлин Финчли со своим медицинским комплектом, тоже идет.

— Ясно, Джед. Можно один вопрос?

— Спрашивай.

— Джед, получается, что Пак со своими парнями, напали на исламистов, так?

— Вероятно, так. А ты ждал чего-то другого?

— Нет, я просто уточнил. Значит, ситуация обострилась. Я правильно сделаю, если распоряжусь о переходе к предбоевому режиму несения службы?

— Да, — подтвердил кэп Олдсмит, — Раздай экипажам «Зодиаков» оружие по норме для ведения боевых действий на суше. Это мой прямой приказ под мою ответственность.

65

Пак Ен подошел к трем фигурам, на холме над северным пляжем, откуда открывался прекрасный вид на двухмильный пролив между Ндана и юго-западным берегом Роти. Восходящая Луна приближалась к первой четверти, и ее серп давал достаточно света.

— Так и знал, что найду вас здесь, — проворчал капитан, — Не хватает только Алул.

— Она дежурит на мостике, — ответил Кай Хаамеа, и махнул рукой в сторону пушистой темной полосы мангрового леса левее пляжа, где был замаскирован второй Yeka.

— Ясно. Знаешь, Кай, у тебя уже не экипаж, а банда tahatua.

— Мы что, плохо работаем? — обиженно спросила Чуки, по-турецки сидевшая на песке с ноутбуком на коленях, — И что такое «tahatua»?

— Вы хорошо работаете, — шеф-капитан похлопал ее по спине, — а tahatua это береговые братства, полинезийские пиратские кланы. Они были популярны при колониализме.

— А что потом?

— Потом по-разному. Одни пошли в более-менее нормальный морской бизнес. Другие деградировали, стали naval bandidos и, в основном, попали под зачистки. Такие дела.

— У нас нормальный морской бизнес, верно? — спросила девушка.

— Нормальный, — подтвердил он и, повернувшись к Хаамеа, спросил:

— Когда, по-твоему, они нас атакуют?

— Полагаю, примерно через час после рассвета.

— Почему не прямо на рассвете?

— На утренних сумерках они делают намаз, — ответил Кай, — По их религии, это один из обязательных ритуалов. Исключения — только в непосредственно-боевой обстановке. Действия против нас они, вероятно, считают полицейской акцией. Не тот случай.

Шеф-капитан кивнул головой и закурил сигарету.

— А ты сам как думаешь, Ен? — спросил Оури.

— Я думаю о том, будет ли артподготовка перед атакой.

— У них тут отсутствует артиллерия, — заметил Кай, — Все тяжелые вооружения уже собраны на Тиморе. Завтра они завершат переброску сил в центр Тимора, к пунктам сосредоточения, а послезавтра утром атакуют обе территории восточного Тимора.

— Откуда такая информация? — поинтересовался Пак Ен.

— Отсюда, — ответила Чуки, звонко щелкнув ногтем по корпусу ноутбука.

— Понятно, младший матрос. А какие есть мысли по поводу схемы их атаки?

— Вот эти два больших катера в харборе западнее Баа, — ответила она, ткнув пальцем в экран, — Они обойдут Роти с запада.

— Почему именно так?

Девушка развернула экран так, чтобы ему было лучше видно, и начала объяснять.

— Потому, шеф-кэп, что с востока им не обойти. Пролив между Роти и Тимором сейчас забит кораблями с оружием и людьми. Все это везут из Купанга через пролив на юг Тимора, в Нунколо и Бесикама, а оттуда — в центр острова, откуда начнется большое наступление. Часть везут на северный берег, в Атапупо, но это нас не волнует. Это я просто для инфо говорю, вдруг тебе интересно.

— Мне интересно, — подтвердил он, рассматривая дуги и стрелки на экране.

Оури слегка коснулся его плеча.

— Шеф-кэп, а ты думаешь, опасения конфликта с австралийцами их не удержит?

— Не удержит от чего? От войны на Тиморе, или от полицейской операции здесь?

— На Тиморе понятно, что не удержит. Я имею в виду, здесь, — уточнил пилот.

— И здесь не удержит, — уверенно сказал Пак Ен, — Они не верят, что против них играет австралийский спецназ. Они считают, что это уловка локальных оппозиционных сил.

— Не верят даже после того, как сюда подошли «Зодиаки» с австралийского корвета?

— Они не видели эти «Зодиаки».

— То есть, как не видели? — удивился Оури, — Здесь болтается 5 самолетов высотной разведки индонезийского корпуса морской авиации. У них радары, ноктовизоры…

— Не путай ВМС Индонезии и боевиков «Тахрир», — ответил ему шеф-капитан, — Это разные силы с разными интересами. Правительство и штаб в Джакарте не во всем поддерживает тахрировцев, и уж точно не делится с ними данными авиа-разведки.

— А почему бы не перегнать австралийские «Зодиаки» на этот берег? — спросил Оури.

— Зачем?

— Ну, если тахрировы их увидят, то, вероятно, передумают атаковать.

— А зачем нам, чтобы они передумали?

— Так-так-так, — проговорил пилот, прикидывая что-то в уме, — Нам выгодно, чтобы тахрировцы провели неподготовленную атаку. Про нас они не знают, а в участие австралийского спецназа — не верят. Они думают, что против них — австралийские дилетанты и аборигены, недовольные ультра-исламизацией. Они начнут атаку, как операцию против повстанцев с легким стрелковым оружием… Допустим, что они пошлют сюда 2 катера с сотней десантников. Но, Шеф-кэп, если мы их грохнем, то окажемся, как бы, стороной военного конфликта. Ты думаешь, это нормально?

Пак Ен сделал глубокую затяжку и выпустил из ноздрей струйки дыма.

— Слушай внимательно, капрал-пилот. У нас три задачи. Первая: защитить сивилов. Вторая: сохранить личный состав. Третья: не оказаться в говне. Третья задача — второстепенная. Решаем две первые. Ищем способ нейтрализовать вооруженного противника, избежав при этом потерь среди своих. Способ найден. Ты его сам замечательно описал. Теперь ищем, как при этом не оказаться в говне.

— И как же? — спросил Оури.

— Очень просто, — ответил Пак Ен, — Это сделаем не мы.

— А кто?

— Не важно, кто. Пусть потом в этом разбираются те, кому это интересно… А если разберутся, то пусть попробуют доказать… Кай, я полагаю, что в таких играх у тебя больше опыта, чем у меня. Тебе понятно, как это делать?

— Если австралийские «Зодиаки» задержатся до… — начал тот.

— Задержатся, — перебил шеф-капитан.

— Тогда я знаю, что и как делать.

— Отлично, Кай. Принимай командование флотилией до… — Пак Ен бросил короткий взгляд на часы, — … 8:00. Задачу я поставил. Я буду в гражданском лагере.

— Кайемао Хаамеа командование флотилией принял, — спокойно ответил Кай.

Когда Пак Ен вернулся в гражданский лагерь на западном пляже, перепалка между военно-морскими и спортивно-морскими австралийцами была в самом разгаре.

— Ни хера мы отсюда не уйдем! — вопил Ник Вэнс, — Пусть нелегалы тахрировцы убираются, а мы здесь в своем праве, у нас годичные индонезийские визы!

— Вы мудаки! — рычал боцман Джим Джонс, — Тахрировцы срали на ваши визы. Они просто вас всех перестреляют! У вас уже двое убитых, один раненный и одна секс-травмированная. Хули вы еще дожидаетесь?

— Это еще кто кого перестреляет! — крикнул Эндрю Стокс, — Ты не в курсе, парень! Сегодня ночью мы с аборигенами так врезали тахрировским ублюдкам…

— Какие это, к черту, аборигены! — перебил 2-й лейтенант Лаэрт Касер.

— А кто же это по-твоему? — встрял Тони Боуэн, импульсивно обняв за плечи сидящую рядом Леле Тангати.

Бывший мастер-матрос скринера патрульной службы Фиджи, а ныне — 2-й пилот 1-го экипажа флотилии штурм-катеров Yeka, убедительно притворялась аборигенкой. Ее одежда состояла из традиционного ротианского сомбреро с конической верхушкой и светлой просторной рубахи с красным орнаментом, перехваченной на талии сумкой-поясом, тоже с местным орнаментом. Из сумки торчала рукоятка автомата «vixi», что должно было указывать на принадлежность девушки к Фронту Аборигенов Роти.

Австралийский лейтенант с досадой ударил кулаком по колену.

— Слушайте, ребята, вы охренели! Вы что, хотите поучаствовать в здешней войне?

— Мы уже участвуем, — ответил ему Джо Грассер, — И освободили своих товарищей, а некоторые козлы, не буду показывать пальцем, лежат в дрейфе и страдают хуйней.

— Повторишь такое — не хватит денег на стоматолога, — предупредил Джим Джонс.

— Ха! — воскликнул Джо, вскакивая на ноги, — Давай, проверим, кто уйдет без зубов.

— Стоп, парни! — Нелли Фогг, привычно встала между двумя молодыми мужчинами, готовыми затеять бокс без правил, — Мы все австралийцы, и если мы начнем драться между собой, то… Короче, у нас и так проблемы. Пожмите друг другу руки, ОК?

— Ладно, — Грассер вздохнул, — Извини, приятель. Я понимаю, у тебя просто приказ.

— Проехали, — буркнул боцман, и пожал протянутую серфером руку.

— А теперь, — продолжала Нелли, — давайте все спокойно послушаем, что нам скажет лейтенант. Нам надо знать обстановку, чтобы не наделать глупостей.

Она подошла к Лаэрту Касеру и по-дружески положила руку ему на плечо.

— Благодарю, мэм, — ответил он, — Я постараюсь объяснить, почему мы призываем вас эвакуироваться с этого островка. Сейчас разгорается новый военный конфликт между Восточным Тимором и проиндонезийскими силами, неофициально поддержанными радикально-исламской фракцией в правительстве в Джакарте. Тут сложная ситуация: индонезийские власти никогда не были едины в вопросе о разделе Тимора, поэтому сейчас силовые структуры Индонезии ничего здесь не контролируют. Армия, флот и полиция не хотят лезть в политику и откровенно бездействуют.

— А по нашим данным, они помогают «Тахриру», — заметила Леле.

— Кто-то, может быть, помогает, — согласился Лаэрт, — но, опять же, неофициально.

— Официально, или неофициально, но из-за этой поддержки, здесь на Роти власть оказалась в руках фундаменталистов, подонков и психопатов, — отрезала она.

— Я вам сочувствую, но это ваше… э… внутреннее дело, и…

— Ты сам-то понял, какую херню сказал? — перебил невысокий и крепкий, почти квадратный молодой мужчина, пол-лица которого было заклеено пластырем.

Он, слегка прихрамывая, медленно вышел на середину стихийно возникшего круга слушателей и продолжил.

— Меня зовут Боб Уолш, я из Гирравина, что под Дарвином, я шестой год хожу под парусом вокруг Роти. Тут никогда не было проблем из-за религии. Какая, на хрен, разница, христианство, ислам, буддизм или еще что-нибудь? А сейчас, здесь уже не религия, а сраное блядство! Какие-то «стражи шариата» набросились на нас с Чарли прямо на улице, избили прикладами и засунули в клоповник. Четверых ребят из серф-клуба загребли тоже непонятно за что. Одну девчонку изнасиловали, а ее парня так обработали арматурой, что он встать не может, лежит вон там, в лазарете, можете посмотреть. Девчонка, кстати, там же. Двух наших дайверов просто застрелили.

— Я сожалею… — начал лейтенант.

— Заткнись и дай договорить! — заорал Уолш, — Посмотри вон туда. Видишь девчонку с малышкой? Их вместе сунули в клоповник за то, что она кормила малышку грудью на причале. Муж за нее вступился — его застрелили. Это может быть чьим-то внутренним делом, а, моряк? Молчишь? То-то и оно.

Молодая женщина, поняв, что речь идет о ней, резко встала, подошла к лейтенанту и боцману и начала говорить что-то на ротианском диалекте (смеси португало и тетум). Находящийся рядом Луиш, рыбак из местных, взялся переводить.

— Ее зовут Ируту, она из Корбафо у восточного порта. Она говорит: хорошо, что ваши солдаты пришли и освободили их из тюрьмы, а то бы ее маленькая дочка умерла. Она просит, чтобы ваши солдаты прогнали тахрировцев, а лучше убили, и совсем остались здесь. Она говорит: жаль, ваши солдаты не пришли раньше. Она потеряла мужа, и ей будет трудно прокормиться, но если вы оставите солдат здесь, то жить будет можно… Теперь она просто плачет. Она правильно сказала.

— Э… — протянул лейтенант Касер, — я не понял: про каких солдат она говорила?

— Про ваших солдат, которые ночью убили много тахрировцев и вывезли людей из тюрьмы. Называется: австралийский спецназ.

— Австралийский спецназ? Я ничего не знаю об этой операции.

Луиш сдвинул на затылок сомбреро и равнодушно пожал плечами.

— Значит, это была секретная операция. Тебе про нее не сказали.

— Секретная? А где сейчас этот спецназ?

— Они просили не говорить, — лаконично ответил рыбак, — Извини, я им обещал.

— Эй, Лаэрт, что-то здесь не так, — негромко сказал боцман Джонс.

— Сам вижу, — буркнул лейтенант.

— Может, поговорить с Кэт, чтобы она расспросила Пак Ена? — предложил боцман.

— Пожалуй… Но не сейчас. Она возится с травмированными, а кэп Ен ей помогает.

— Ну, это понятно… Слушай, Лаэрт, может, хотя бы эвакуируем женщин и тех, у кого травмы? На это, наверное, все согласятся.

— Верно, — сказал Касер и, подняв руку, громко сказал, — Внимание! Послушайте меня! Если вы хотите воевать за здешний народный фронт — дело ваше. Но пусть те, кто не может сражаться, уедут с нами. Им точно нет смысла здесь находиться.

— Вот это уже толково, — согласился Ник Вэнс, — Ребята! Пусть остаются только те, кто может держать оружие и хочет надрать задницу тахрировцам. А девчонкам, и правда, лучше перебраться на «Индевер». И парням, у которых травмы — тоже. Все согласны?

— Ты думаешь, я стреляю хуже тебя? — холодно спросила Нелли Фогг, — Моих друзей грохнули, а я смоюсь? Фильтруй флейм, Ник.

— Не наезжай! Я в смысле, что не все девчонки умеют стрелять. Ну, и вообще….

— А если вообще, — перебила она, — то все просто: остаются здоровые волонтеры. Точка. Кстати, у нас здесь кое-чего не хватает.

— Чего? — спросил он.

— Австралийского флага над островом, вот чего! Мы что, прячемся?

Через четверть часа, на фоне постепенно светлеющего неба, на центральном холме островка Ндана на 30-футовой мачте развернулся синий флаг с «Юнион-джеком» с шестью белыми звездами. Кто-то врубил аудио-систему на максимум — 500 ватт, и из динамиков грянуло:

Капитан Джед Олдсмит оторвал глаза от 60-кратного бинокуляра на мостике, грубо выругался и ударил кулаком по ни в чем неповинной переборке.

— Чего ты нервничаешь? — поинтересовался помкэп Билл Сеймур.

— Я не нервничаю. Я просто представил себе объем клизмы, которая меня ждет. Лаэрт копается, как старая черепаха. Неужели так трудно было успеть до восхода? Мы и так вперлись в индонезийские территориальные воды, а теперь еще можно наблюдать нас дефилирующими в трех милях от индонезийского острова, над которым эти балбесы подняли наш флаг, — Олдсмит посмотрел в небо и добавил, — А вот и индонезийский разведчик. Сейчас сделает пару кругов над нами и островком, и снимет чудное кино.

— Индонезийцы сами хороши, — заметил Сеймур, — Не контролируют своих психов…

— Предлагаешь мне так и ответить на комиссии в генштабе флота в Канберре?

— Скажешь, что вывозил раненых. Это допускается по морскому праву.

— А флаг над чужим островом, по-твоему, тоже допускается?

— При чем тут флаг, Джед? Не мы же его подняли!

— Поди, докажи, что не мы… — проворчал Олдсмит.

На мостике появился здорово обеспокоенный 1-й лейтенант Харп Бейкер.

— Кэп, на радаре два 30-метровых катера, идут с севера, вдоль западного берега Роти. Дистанция 14,5 миль, скорость 25 узлов. Судя по курсу, они направляются к острову Ндана. И это, похоже, не катера ВМС. В индонезийском флоте таких калош нет.

— Значит, «Тахрир»?

— Больше некому, кэп.

— О, Черт! Вот, говно! Хотел бы я знать: есть ли на островке, чем отбиваться, кроме ручных пулеметов на наших «Зодиаках»?

— А если нет? — спросил Сеймур.

— Из этого и будем исходить, — жестко сказал Олдсмит, — Выходим на позицию для предупредительного выстрела поперек курса.

Чуки Буп ткнула пальцем в экран и радостно взвизгнула.

— Сдвинулся, сдвинулся! Кай, ты был прав!

— Не отвлекайся, младший матрос Буп, — строго оказал Хаамеа, — у тебя самая сложная учебно-боевая задача: автоматическое переключение целей в ходе ведения огня. У операторов 1-го и 3-го экипажей по одной цели, а у тебя две.

— Но я уже ввела в баллист-комп все команды! Ты сам проверил 5 минут назад!

— Да. Но в боевых условиях оператор должен постоянно наблюдать за индикацией контроля целей. В реальной обстановке в любой момент что-то может измениться.

Лейтенант Бейкер, глядя в дальномер, жестким, почти лязгающим голосом сообщил:

— От головного до берега 3 мили.

Капитан Олдсмит сжал поручень с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Кэп, может хватит ждать? — нервно спросил Сеймур.

— Не торопи меня, Билл.

— Я не тороплю. Просто, что мы будем делать, если они не остановятся?

— Вот то и будем, — ответил капитан.

— Тогда не лучше ли предупредить этих субъектов заранее?

— Не лучше. Я хочу, чтобы не оставалось сомнений.

— У тебя еще есть сомнения? — удивился Сеймур.

— У меня нет, а у тех, кто потом будет разбираться — могут быть.

— А, по-моему, Джед, ты рассчитываешь на чудо.

— На какое еще чудо?

— На такое, — пояснил помкэп, — что Пак Ен не оставил людей без прикрытия.

— Это не чудо, Билл, это опыт. Я знаю Ена не первый год.

— От головного до берега 2,75 мили, — сказал Бейкер.

— Этот Олдсмит хороший парень, но предсказуемый, — сказал Кай Хаамеа, — Он даст предупредительную очередь, когда катера окажутся примерно в двух милях от нас.

— Почему именно так? — спросил Оури.

— Чтобы они не подошли на дистанцию, с которой смогут вести огонь из пулеметов.

— А если он, все-таки, не даст эту очередь? — поинтересовалась Алул.

— Тогда мы обойдемся без него, — ответил Кай, и сказал в микрофон, — Еще раз! Всем экипажам! Повторяю, огонь открывать без команды, по наблюдаемому орудийному выстрелу корвета, либо с отметки 1,7 мили. Огонь вести до полного уничтожения противника. Операторы! Ваши указательные пальцы в сантиметре от «launch key»!

— От головного катера до берега 2,5 мили, — раздался голос Бейкера.

Сеймур шумно выдохнул и передернул плечами.

— У всех бывают ошибки, Джед. Я тебя уверяю, Пак Ен не исключение.

— Первое носовое приготовиться, огонь по команде, — приказал Олдсмит.

— Первое носовое к стрельбе готово, прицел взят, — послышалось из динамика.

— Вот, срань! — прорычал Сеймур, глядя в бинокль, — Ублюдок на головном катере готовится стрелять. Он уже взялся за скобы своей трещотки.

— Не дергайся, — сказал капитан, — У них эффективная дальность 2000 метров.

— Я не дергаюсь, но каково нашим ребятам на берегу?

— Не отвлекай меня Билл. У нас боевой корабль, а не церковный хор. Военные моряки должны обладать определенной выдержкой. Это тебе понятно?

— Понятно, Джед. Я уже молчу.

— …От головного катера до берега 2,25 мили.

— Блядь! — прошипел Олдсмит, ударяя кулаком по поручню, — Первое носовое, огонь!

Автоматическая пушка корвета, с оглушительным грохотом, выплюнула очередь.

На трех «Yeka» пальцы операторов синхронно коснулись ключа на сенсорном экране.

Снаряды подняли цепь фонтанов брызг в сотне метров перед катерами.

Реактивные мины из орудий на башенках «Yeka», рванулись к целям.

Моряки на корвете шумно выдохнули при виде призрачных шлейфов серого дыма, протянувшихся к катерам из невидимых с палубы точек севернее островка Ндана.

На месте катеров вспухли шары желто-оранжевого пламени, быстро потускнели и превратились в расплывающиеся темно-бурые шапки. По ушам хлопнули тяжелые раскаты грома, как будто недалеко ударили сразу несколько молний.

В море, с легкими всплесками, посыпались обломки техники и фрагменты тел.

— Пиздец! — коротко и емко охарактеризовал ситуацию капитан Олдсмит.

— Кэп! Клянусь, я стрелял перед ними! — послышался из динамика изумленный голос канонира, — Я никак не мог их зацепить! Это хрень какая-то…

— Спокойно, Лич, это не ты их накрыл, — сказал капитан и, помедлив, добавил, — только черта с два нам кто-нибудь поверит, когда мы станем об этом рассказывать.

— Кто же все-таки? — задумчиво пробормотал помкэп Сеймур, — Судя по эффекту, по катерам бахнули сорокафунтовыми минами, не меньше. Значит, где-то спрятаны реактивные орудия. Джед, может быть, пройдем около того места, и посмотрим?

— Валяй, Билл, — со вздохом, сказал капитан, — …Принимай командование, и валяй. А я пошел пить кофе и мысленно прощаться с погонами. Вернусь через 22 минуты.

Три «Yeka», как огромные причудливые жуки, на малых оборотах турбин уползли в незаметную с моря узкую полосу открытой воды в мангровых зарослях.

— Первые пилоты в машинах, все остальные играют в аборигенов, маски на фюзеляжи, фейеры в небо, пузыри в воду, типа, фестиваль, — скомандовал суб-лейтенант Хаамеа.

— Йох-Йох!!! — радостно завопила Чуки, выскользнула из комбинезона, открыла люк и плюхнулась в воду, — Hei, foa! Бросьте мне коробку ракет! Я буду делать фейерверк!

— Детский сад, — фыркнул суб-лейтенант, поднимая коробку надписью по-китайски.

— Кай, я так понимаю, что маскировку придется натягивать вдвоем? — спросила Алул.

— Ну, да, — ответил он, — Оури, мы с Алул вылезем, а ты подай нам рулон маск-сетки.

Над островом снова возникли шлейфы дыма, волочащиеся за яркими звездочками.

— О черт! — крикнул первый лейтенант Бейкер, — Они еще кого-то обстреливают!

— Ни хрена не понимаю… — пробормотал Билл Сеймур.

Шлейфы оборвались, а звездочки беззвучно погасли.

— Сигнальные ракеты? — предположил первый лейтенант.

— Не знаю, Харп, — ответил помкэп, — Сейчас мы увидим эту позицию…

— Я ее уже вижу, там какая-то фигня… — начал Бейкер, и тут в его нагрудном кармане пискнул телефон внутренней связи, — …Черт! Меня зовут на радарный пост.

На северном пляже Ндана шло веселье. Четыре молодые парочки мило резвились на мелководье, а их одежда (длинные рубашки, широкие штаны и островерхие сомбреро) была в живописном беспорядке развешана на ветках мангров. Яркие оранжевые мячики прыгали над водой. Иногда кто-нибудь вынимал из стоящей на большом камне коробки небольшой цилиндр, и в небо взмывали маленькие ракеты.

Увидев приближающийся корвет, вся эта молодежь мгновенно выбралась на берег, расхватала цилиндры и устроили массовый фейерверк. Исчерпав запас шутих, они перешли к более простым формам самовыражения. Парни махали австралийскими флажками, а девушки пританцовывали и эротично вращали бюстами.

— И что это за фиеста, Билл? — хмуро осведомился Олдсмит, появляясь на мостике с чашечкой кофе в одной руке и дымящейся сигарой в другой.

— Понятия не имею, Джед. У тех двух девчонок, что справа — классные сиськи, а что касается всего остального — ракеты уже кончились. Это были даже не сигнальные, а обыкновенные китайские шутихи, которые у нас пускают на Рождество.

— Билл, не морочь голову, шутиха не может разнести на куски 30-метровый катер.

— Вот и я о том же. Может быть, катера подбиты торпедами с субмарины, а китайские шутихи — это отвлекающий эффект?

Капитан отрицательно покачал головой.

— Это исключено. Я четко видел: катера попали под обстрел реактивными минами. В каждый пришло по три штуки. И вспышки были над водой, а торпеда, как известно из закона Архимеда, не может взорваться выше ватерлинии.

— Я тоже это видел, — поддержал канонир Лич, — Однако, кэп, батареи тут нет. А может, Билл в чем-то прав? Огонь вела субмарина, спрятанная у берега. Отстрелялась и ушла.

— Там глубина метра 4, не больше, — возразил Олдсмит, — какая, на хрен, субмарина?

— Посмотри, Джед, — сказал Сеймур, глядя в бинокль, — Провалиться мне, если на холме, рядом с флагштоком, не Пак Ен с нашей Кэтлин. Пак нарядился аборигеном…

— По-моему, — мрачно ответил капитан, поднося к глазам бинокль, — Тут все нарядились аборигенами, кроме нас. И поэтому, именно мы теперь окажемся в полной жопе.

На мостике возник первый лейтенант Бейкер.

— Джед, на радаре еще один катер, 14-метровый «Swordfish», идет с ист-норд-иста, 60 узлов, дистанция 20 миль. Эта модель есть у «голубых касок» на Тиморе.

— Только их нам не хватало… Они идут к нам или к Ндана?

— Пока непонятно, может быть, и так и так.

Кэтлин Финчли тихонько похлопала Пак Ена по спине.

— Если ты будешь настолько откровенно обнимать меня за попу, то на «Индевере» перестанут верить в наши платонические отношения.

— А так, пока верят? — весело поинтересовался он.

— Ну, по крайней мере, иногда делают вид, что верят, — Кэтлин встала на цыпочки и энергично помахала рукой в сторону корвета, до которого сейчас было около мили.

На запястье у Пак Ена завибрировал браслет-коммуникатор.

— Да, — сказал он, прижав ладонь к щеке, — Да, Леле, этого и следовало ожидать. Готовь свой театральный набор, я сейчас подойду.

— Что еще стряслось? — спросила Кэтлин.

— Миротворцы. Видимо, им положено составлять протоколы по таким инцидентам.

— Ен, надеюсь, ты не будешь больше подставлять Джеда и вообще наших?

— А я разве кого-то уже подставил? Мне-то казалось, что я наоборот, мобилизовал кое-каких ребят, чтобы выручить наших, или ваших, короче, австралийцев.

— Кое-каких ребят, которые представились австралийским спецназом, взяли штурмом тюрьму, перестреляли охрану, и взорвали два катера с боевиками? — уточнила она.

— Кэт, согласись: по смыслу это должен был быть именно австралийский спецназ, а не какой-либо иной. Сама логика событий подсказывала…

Финчли картинно схватилась за голову.

— Все, все, я молчу! Ты жуткий софист, Ен. И жуткий темнила. Я не удивлюсь, если половина аборигенов в шляпах a-la Гэндальф это, на самом деле, твои ребята.

— А я удивлюсь, — ответил он, — Слушай, Кэт, давай пойдем в лагерь. Мне надо срочно превратиться в местного китайца, а это требует определенных действий…

— В местного китайца? — изумленно переспросила она.

— Ну, да. Это такая должность, к которой прилагается определенная внешность. Одна аборигенка обещала меня по-быстрому привести в соответствие…

— Аборигенка? — подозрительно переспросила Финчли.

— Ну, типа, ты же понимаешь…

— Понимаю-понимаю. А для кого ты намерен утроить этот маскарад?

— Для миротворцев, — ответил Пак Ен, — Ведь это мне придется с ними общаться.

Почтенный Пин Юй, встретивший через час четверых «голубых касок», сохранял определенное сходство с Пак Еном, но был лет на 10 старше, фунтов на 20 тяжелее, обладал слегка отвисшими щеками, и носил выпуклые очки в старомодной оправе.

— Я мало что могу предложить кушать такому высокому гостю, — удрученно начал он, наливая чашку чая лейтенанту миротворцев, ирландцу Суолу Коннелу, — потому что бизнес немного нарушен из-за новой войны, и это очень плохо. Великий Лао Цзы говорил, что, когда начинается война, это самое большое бедствие для народа.

— А что у вас за бизнес? — поинтересовался Соул.

— Хороший, честный бизнес, — заверил Пин Юй, — хорошие телевизоры, фонарики, батарейки, маленькие дешевые рации на 5 миль, много маленьких полезных вещей.

Ирландец хмыкнул и окинул быстрым взглядом подручных китайца — судя по виду, местных жителей — которые, при появлении «голубых касок» даже не потрудились спрятать автоматы и пулеметы. Трое бойцов лейтенанта Коннела чувствовали себя несколько неуютно: хотя им тоже предложили чай и печенье, расстелив отдельную циновку рядом с их катером. За «хозяйский стол» пригласили только офицера. Мягкое указание на иерархию. И мягкий намек на соотношение сил: скорострельный «мини-гатлинг» был, как бы случайно, наведен на катер миротворцев.

— Если господину сказали, что я гангстер, то господина обманули, — добавил Пин Юй.

— Мне про вас сказали только, что вы знаете о вооруженном инциденте, — ответил ему лейтенант Коннел, — Начато расследование, и я бы хотел задать вам ряд вопросов.

— Задавайте, господин офицер, мне нечего от вас скрывать, я честный бизнесмен.

— Я только что общался с капитаном австралийского корвета, — сказал лейтенант, — Он утверждает, что дал лишь предупредительную очередь, а два катера с людьми были уничтожены кем-то другим. Вам что-нибудь известно об этом, мистер Пин Юй.

Китаец медленно сделал несколько глотков чая (Соул сразу заключил: этот мафиози решает, что говорить, а что — нет), тяжело вздохнул, сделал еще глоток, и сообщил:

— Тут многие стреляют. Тахрир стреляет. Фронт Аборигенов стреляет. Австралийский флот стреляет. Спецназ стреляет. Простому бизнесмену трудно разобраться.

Ирландец кивнул (подумав про себя, что если этот тип — простой бизнесмен, то Аль-Капоне был шоколадным зайчиком).

— Я это понимаю, уважаемый Пин Юй. А вы видели момент уничтожения катеров?

— Да. Это случилось сразу после того, как австралийский флот прислал сюда лодки за своими раненными, — ответил китаец, выразительно показав глазами на последний «Зодиак», куда моряки, под руководством Финчли, грузили медицинскую технику. Предпоследний «Зодиак» находился уже в море, на полпути к корвету.

— У них были раненные? — удивился лейтенант Коннел, — Откуда они взялись?

— Ночью в Баа была атака спецназа. Вы разве не знали, господин?

— В Баа сложная обстановка и мы там сейчас не работаем. А что там было ночью?

Китаец несколько раз многозначительно кивнул головой и отхлебнул еще чая.

— Было так, господин. Тахрировцы убили здесь много людей, и среди них мужа этой женщины, который был очень достойный человек, а ее саму посадили в тюрьму.

— Он тоже был бизнесмен? Ваш партнер? — уточнил Коннел, глядя на очень молодую женщину, которая, похоже, чувствовала себя в безопасности среди вооруженных подручных китайского мафиози. В данный момент, двое боевиков (парень и девушка, вооруженные папуасскими армейскими автоматами) помогали ей мыть полугодовалую девочку в пластиковом контейнере, назначенном детской ванночкой.

— Он был очень честный, уважаемый бизнесмен, — значительно сказал китаец, — Ируту, подойди, пожалуйста, сюда совсем не надолго.

Молодая женщина кивнула и подошла к ним, без колебаний оставив свою кроху на попечение пары боевиков. Кроха тоже восприняла это совершенно спокойно, из чего лейтенант заключил: и для молодой матери, и для младенца, эта кампания является дружественной, своей, практически семейной. Коннел решил, что это не спроста.

— Ируту, — спросил, тем временем, китаец, — Этот офицер из ООН спрашивает: твой достойный муж делал честный бизнес? Надо ответить для официальной бумаги.

— Адриано не нарушал закон! — ответила она, — Он был честный простой рыбак! Вы спросите людей! Вам все скажут! Люди! Скажите ему!

Человек десять, явно ротианские аборигены, одновременно громко заговорили на причудливой смеси португало, тетум и пиджин инглиш. Смысл их высказываний был понятен без перевода. Они безусловно подтверждали честность покойного Адриано. Ируту, тем временем, всхлипнула, вытерла глаза ладонью и вернулась к младенцу.

Лейтенант Коннел подумал про себя: «интересно, что за рыбу ловил этот Адриано в кампании с китайским мафиози», а китаец, тем временем продолжал.

— … Тогда люди собрались и решили: раз власть не может или не хочет справиться с Тахриром, значит, здесь будет другая власть. Люди добыли оружие, пригласили сюда спецназ, ночью взяли штурмом тюрьму в Баа и освободили своих друзей. Утром сюда пришли катера Тахрира с вооруженными мюридами, и спецназ их потопил.

— Чей спецназ? — спросил Соул Коннел, — какой страны?

Китаец снова отхлебнул чая и выразительно показал глазами на развевающийся над холмом австралийский флаг, а затем на группу австралийских морских спортсменов, которые осматривали только что извлеченные из большого пластикового контейнера короткие крупнокалиберные ружья с пистолетной рукояткой, и оживленно обсуждали что-то с двумя боевиками. Лейтенант заметил: контейнер точно такой же, как тот, в котором только что купали младенца. На контейнере имелась фирменная маркировка: «Combat half-auto shotgun «Remi-Novus», 12-caliber, made in Papua».

Последний австралийский «Зодиак» отвалил от берега, и Кэтлин Финчли помахала китайскому мафиози рукой. Он улыбнулся и помахал ей в ответ, а затем спросил у ирландского лейтенанта.

— Я могу еще чем-то помочь господину офицеру?

— Пожалуй, что нет, — ответил Коннел, — спасибо за чай и все такое.

Изящный, как гоночная машина, «Swordfish» с «голубыми касками» на борту, красиво стартовал от берега, и развернулся не обратно, на ист-норд-ист, к опорному пункту миротворческих сил UN на Тиморе, а на юг, к расположенному в ста милях от Роти австралийскому Ашмор-Риф (на базу ВВС Северного Округа).

— Нам здорово повезло, парни, — проинформировал Соул Коннел, — потому что мы не попадем на войну исламистов с комми. Можете мне поверить: все, что уже было на Тиморе — детский сад по сравнению с тем, что будет завтра утром.

— Ну, это вряд ли, командир, — заметил один из бойцов, — У них тут такое уже было.

— Нет, такого вообще нигде не было, — ответил лейтенант, — Не зря вся миссия ООН эвакуируется на Ашмор. Тем парням, которые остаются до завтра, не позавидуешь.

— Да почему, командир?

— Да потому, что кое-кому стало выгодно устроить там мясорубку. И отмороженный Тахрир, и отмороженные красные кхмеры, не случайно там появились. И то, что вы видели на Роти — тоже не спроста. Все расписано и поделено, это я вам говорю!

— А что все-таки случилось на Роти? — спросил другой боец.

— Просто часть этой сраной игры, — ответил Коннел, — Роти расписали австралийцам, а поскольку все должно выглядеть культурно, для начала появляется Тахрир, и достает жителей так, что им любая колониальная администрация покажется медом. А потом, доблестные австралийские моряки вместе с народным фронтом, всех спасают. Никто особо не заботится о деталях, поэтому разведку боем и захват плацдарма на Ндана провели заранее. Когда комми свяжут силы муслимов на Тиморе, австралийские «спортсмены» сразу возьмут штурмом Баа, и жители попросятся в состав Австралии.

— Тогда почему там какой-то китаец?

— Черт его знает. Может быть, он возит туда оружие и боеприпасы для австралийцев.

— А что будет на самом Тиморе?

— На Тиморе, парни, будет самая настоящая, взрослая война. Может, там в горах что-то такое нашли. Золото, платину, уран, да мало ли… В общем, население стало мешать, и сейчас его зачистят. А краснопузые и исламисты — это чтобы все смотрелось прилично.

66

Комбриг Ним Гок обошел вокруг мерцающей на столе экран-карты будущего театра военных действий и остановился со стороны запада.

— Товарищи, — сказал он, — Я совершенно согласен с планом штаба обороны, но считаю необходимым его дополнить. Я вижу две опасности. Одна — это тяжелая бронетехника, которая на рассвете прибыла в Купанг… (кхмер начертил стилосом стрелку к порту на западной оконечности Тимора). Сейчас ее перегрузят на небольшие транспорты, и она отправится в Бесикама на южный берег и в Атапупо на северный. Такая бронетехника может атаковать на северо-восток, по береговым трассам еще до заката. Если техника прорвется через минные заграждения, то наше положение сильно осложнится.

— Что ты предлагаешь, товарищ Ним Гок? — спросил доктор Немо.

— Прежде, чем предлагать, я назову вторую опасность, — сказал кхмер, — Индонезийские корабли могут вмешаться на стороне «Тахрира» и поддержать их морской десант в Атапупо, на транс-тиморской магистрали, в направлении главного удара, а также — в Макасаре, на нашей выделенной западной территории Оекусси.

— Такой риск существует, — согласился адмирал Ройо Исо.

— Да, — сказал комбриг, — Поэтому я предлагаю, во-первых, немедленно нейтрализовать порт Купанг, а во-вторых, блокировать Атапупо вместе с полосой северного побережья противника, зажатой между нашей основной территорией и территорией Оекусси.

— Каким образом? — спросил доктор Немо.

— Провести внезапную бомбардировку грузовых терминалов Купанга.

— Допустим, это возможно, и первая задача будет решена. А как ты решишь вторую?

— Если мы до 12:00 нейтрализуем Купанг, то наши союзники закроют сектор моря от острова Атауро на севере до Оекусси на западе и до оконечности Тимора на востоке.

Адмирал в упор посмотрел на хомбре Оже — тот молчал с самого начала совещания, безмятежно вращая в ладони пару каменных тибетских шариков для медитации.

— Как атаурцы закроют море на сто миль влево и вправо от своего острова? Они же объявили, что нейтральны и не будут инициативно открывать боевые действия.

— У них есть монгольские бомбы-автопланеры, — ответил за него комбриг, — этот вид оружия может применяться так, что потом не определить, откуда оно запущено.

Хомбре Оже, продолжая вращать шарики, утвердительно кивнул.

— Допустим, — снова согласился адмирал, — А как мы нейтрализуем Купанг?

Ним Гок протянул руку со стилосом и аккуратно обвел кружком маленький, около полумили в длину, островок напротив порта Купанг, в центре северной горловины Купанг-бэй. Он увеличил этот участок на экране, и стало видно, что на островке нет ничего, кроме старых бамбуковых причалов для рыбацких лодок и дюжины сараев.

— Это остров Тибок. Неделю назад я приказал скрытно перебросить туда 10 единиц «Urflug». Дальность выстрела из них — 5 миль. Они накрывают всю гавань Купанга.

— Сколько у тебя там людей, и сколько снарядов? — спросил доктор Немо.

— Двадцать бойцов и двести 30-килограммовых бомб.

— Интересно, интересно, — пробурчал доктор Немо, — Если твои люди отработают это количество бомб, то, пожалуй, эффект будет достигнут.

— Они смогут, — уверенно ответил комбриг.

— Это может сработать, — согласился Ройо Исо, — Мы ничем не рискуем, а выигрыш…

— Выигрыш хорош, — договорил доктор Немо, — действуй, товарищ Гок.

Внезапная артиллерийская бомбардировка противника, проведенная средь бела дня, с позиции, расположенной на его же, противника, территории, в 5 милях от главного и единственного большегрузного порта на театре еще не начавшихся боевых действий… Это было настолько невероятно, что никому и в голову не пришло предвидеть такую возможность. Тем более, Тибок, торчащий, как шляпка гвоздя, вбитого в горловину Купанг-бэй, воспринимался не иначе, как часть самых нищих городских окраин.

Кучка оборванцев-бичменов, собирающих в окрестностях Купанга старые лодки, и перетаскивающих эту рухлядь на Тибок, с целью как-то отремонтировать их и кому-нибудь продать за хоть какие-то деньги — что может быть безобиднее? Кто бы мог подумать, что фальшивые бичмены, под видом подручных материалов для ремонта, перевозят на островок простейшие, но крайне надежные, 4-ствольные реактивные минометы и боеприпасы к ним? Вот так, совершенно незаметно, на Тибоке возникла небольшая, но довольно мощная артиллерийская батарея одноразового применения.

Получив в 8:30, 16 марта, условный код по гелиографу, и подтвердив получение приказа, тоже гелиографом (т. е. зеркальцем) бойцы младшего командира Даом Вада, вроде бы, продолжали мирно трудиться. Они приводили в рабочий вид два швербота вытащенных на берег, и поднятых на самодельные рамы, сколоченные из бамбука и накрытые драными листами брезента для защиты работников от палящего солнца.

Внимательный человек, вероятно, заметил бы мелкие изменения, произошедшие в производстве работ после 9 утра. Почему, например, тачки с досками и смоляными бочками, стали перевозиться из огромного полуразвалившегося сарая к рамам под брезентом чаще, чем до этого, и почему колеса этих тачек оставляют на земле более глубокие колеи, чем можно было бы ожидать исходя из представлений об их грузе?

Когда в 10:30 уставшие работники сделали перерыв и разошлись в разные стороны, внимательный человек задался бы вопросом: с чего это они так целенаправленно распределились рядом с другими маленькими группами бичменов, занимающихся какими-то нехитрыми делами на этом островке? А через пару минут все «лишние» умерли. Им не повезло: они оказались в неправильном месте в неправильное время.

В 10:42 брезентовые пологи упали с бамбуковых рам, и на привычно изнывающий в предполуденном зное порт Купанг, глянули 40 стволов калибра 6 дюймов. По двое кхмерских бойцов встали справа-слева от каждого из 4-ствольных орудий. В 10:45, заранее наведенные минометы, с грохотом выплюнули 30-килограммовые снаряды. Бойцы сделали по два наклона, и в каждом из 4 стволов вновь оказалась готовая к выстрелу мина. Второй залп. Интервал 15 секунд — можно проверять по часам. Это упражнение с орудием «Urflug» бойцы Даом Вада умели выполнять на «отлично».

В 10:46:20 все двести мин отправились по заранее назначенным адресам. В каждом орудийном расчете, один боец закрепил под станиной своего миномета тротиловую шашку, второй чиркнул спичкой рядом с огнепроводным шнуром, затем все бойцы развернулись и побежали по тропинке на северно-западный берег, где стоял наготове старый, качественно отремонтированный, полста-футовый швербот. В11 утра они отплыли от берега курсом на юго-запад, к проливу между полуостровом Купанг и северным островком Симау. Это — кратчайший путь из Купанг-бэй к острову Роти.

Кому-то может показаться, что Даом Ваду следовало стремиться уйти подальше от обстрелянного им Купанга: на северо-запад, в море Саву, простирающееся между Тимором и Флоресом на полтораста миль. Ничего подобного. Младший командир действовал совершенно логично. Вместо того, чтобы бежать в открытом море, он отправился туда, где его швербот быстро затерялся среди таких же старых калош, бороздивших извилистые, богатые рыбой, проливы между Тимором, Симау и Роти. Планам Даом Вада способствовали и результаты обстрела. Вид расползающегося над Купангом чудовищного облака нефтяного дыма от горящих складов и топливных емкостей на терминалах порта, привлек множество зевак. Рыбаки и морские рикши собирались на своих суденышках в кучки, чтобы вместе поглазеть на пожар. Людям свойственно развлекаться, наблюдая развитие катастроф, происходящих не с ними. Обыкновенных западно-тиморцев, пожары и разрушения в грузовом порту никак не касались. Там получали свой доход нефтяники и гастарбайтеры с Сулавеси. Раньше можно было заработать, катая туристов — но, с появлением «Тахрира», все туристы разбежались, а от боевиков заработка не было никакого — одни только неудобства.

События в самом порту развивались так. Когда первая порция из 40 мин внезапно обрушилась на склады ГСМ, электростанцию, транспортное депо, и единственную причальную стенку, оборудовнную для обработки большегрузных судов, портовые рабочие мгновенно сделали вывод, что обещанная война началась на сутки раньше. Вторая порция мин, последовавшая через 15 секунд, утвердила их в этом мнении, и началось бегство всех во все стороны, подальше от опасного места. Никто не хотел оказаться около складов боеприпасов, когда туда ударит мина или доберется пламя разгорающегося пожара. В том, что оно доберется — сомнений не было: пожарные и полисмены тоже покидали порт, не собираясь бороться здесь с огнем. Мэр Купанга, предварительно сообщив чиновникам администрации города, как его задолбали все мировые религии, приказал пожарным офицерам бросить все силы на то, чтобы не допустить распространения пожара в город. С портом он простился в момент первого минометного залпа — он и раньше подозревал, что все закончится чем-то в этом роде.

Военный комендант Купанга имел приказ: «До особых распоряжений, не допускать участия военнослужащих в вооруженных религиозно-этнических беспорядках». В результате, сосредоточенный здесь армейский корпус пассивно наблюдал, как мины разносят и поджигают портовые сооружения, терминалы и корабли у причалов. Лишь через полчаса, получив приказ: «дать отпор…», комендант поднял по боевой тревоге сухопутный и морской гарнизон — но это уже не имело никакого смысла. На Тибоке остались только трупы зарезанных оборванцев-бичменов, бамбуковые рамы, старые шверботы и взорванные толовыми шашками 4-ствольные станковые минометы. На территории порта бушевало пламя, рвались в огне боеприпасы, шли на дно тяжелые грузовые суда и рушились в море сминающиеся от жара рельсовые краны. Военный комендант прокатился на патрульном катере на безопасном расстоянии, обозрел всю картину в мощный бинокль, с чувством произнес слова: «гребаный Перл-Харбор», и отправился в офис, составлять длинный рапорт о чрезвычайном происшествии.

В полдень огонь добрался до ракет «Qassam-11». За последие дни в Купанг завезли несколько тысяч единиц этого оружия. Его большая часть уже была перемещена в Кефаменану — пункт сосредоточения основных сил на транстиморской магистрали — но порядка тысячи еще оставалось на складе. Теперь их твердотопливные движки начали самопроизвольно срабатывать. «Кассамы» вылетали из штабелей на паллетах почти параллельно земле (а не под углом 30–60 градусов к горизонту, как положено при их боевом запуске на дистанцию 5 — 15 миль), но разлет все же, составлял более мили, и комплекс отелей и причалов на мысу западнее порта попал под шквальный обстрел.

Австралийцы в лагере на островке Ндана, наблюдавшие эту картину на экранах своих ноутбуков (куда транслировался сигнал со спай-дрона), разразились улюлюканьем и свистом. Теперь стало очевидно, что никакого подкрепления контингенту «Тахрира», размещенному на Роти, из Купанга не придет. Группировка в Баа, составлявшая теперь порядка сотни бойцов, была отрезана от основных сил.

Пак Ен закурил сигарету и, повернувшись к Кайемао Хаамеа, негромко сказал:

— 20 фунтов против дохлой селедки, сейчас придет депутация от волонтеров и начнет требовать, чтобы мы вели их на штурм Баа.

— Тебя это беспокоит, кэп?

— Беспокоит, Кай! Мы рассчитывали, что австралийские регулярные силы займутся решением этого вопроса, а мы вернемся на Атауро. Ты помнишь: у нас полтораста волонтеров, и их надо правильно сориентировать. Осталось меньше суток до начала активных боевых действий у наших красных соседей, а мы торчим здесь.

— Противник психически подавлен, долго не продержится, — заметил Кай, показывая пальцем на северо-восток, где на фоне бледно-лазурного неба виднелся титанический столб черного дыма, поднявшийся над горящим в 60 милях отсюда портом Купанг.

— Я не специалист по сухопутным операциям, — ответил Пак Ен, — Но я могу оценить потери в нашей живой силе при штурме города. У нас будет 5 — 10 убитых и до 25 серьезно раненых. Формально я не отвечаю за этих ребят, но у меня есть принципы.

— У меня они тоже есть, — спокойно сказал Хаамеа, — И я примерно представляю, как избежать потерь среди волонтеров и среди местных сивилов.

— Примерно, или представляешь?

— Представляю с точностью до некоторых деталей.

— Отлично! Вот ты ими и командуй. Тем более, у тебя есть опыт войны на суше. Свой экипаж пока передай Оури, по-моему, он нормально справится.

— Да, кэп. Можно мне взять шесть спецназовцев?

— Разумеется, Кай… А, вот и депутация. Я пошел. Буду на берегу около флагмана.

67

Капитан Олдсмит угрюмо взял трубку, поданную вторым лейтенантом Касером.

— Да, сэр!..

— Какого дьявола вы творите капитан? — раздался в ответ хрипловатый голос адмирала Генри Уинсдейла, — Меня только что вызывали на ковер к начальнику штаба флота! Я читал рапорт инспекции ООН. Там пишут, что вы захватили индонезийский остров и подняли там австралийский флаг, что ваши бойцы, переодетые в гражданское, ведут боевые действия на суше, и что вы расстреляли два катера мусульманской милиции.

— Простите, сэр, но это не…

— Дисциплина, капитан! — рявкнул Уинсдейл, — Разболтались! Отвечать будете, когда я задам вам вопрос! Ясно?

— Да, сэр!

— Так вот, это еще не все. В штаб поступил телекс о том, что вы расстреляли ракетами главный город Западного Тимора. Я видел подтверждающие фото со спутника! Что вы молчите, капитан Олдсмит? Язык проглотили?

— Вы меня не спрашивали, сэр!

— Не умничайте тут! — рявкнул Уинсдейл, — Вы и так уже одной ногой под трибуналом!

— Я не умничаю, сэр! Но я не делал ничего из того, что мне приписывают. Купанг был обстрелян за час с четвертью до полудня, а я сегодня открывал огонь только через час после рассвета, и больше мои орудия не стреляли.

— Ага! Значит, вы признаете, что открывали огонь без приказа?

— Нет, сэр! Я дал предупредительную очередь поперек курса катеров с вооруженными нелегалами, которые начали атаку на австралийских граждан — некомбатантов. У меня есть приказ: защищать жизнь и имущество австралийцев, оказавшихся…

— Не морочьте мне голову! — перебил адмирал, — Эта ваша меткая предупредительная очередь есть на видео с индонезийского самолета береговой охраны! Эти два катера получили прямые попадания и взорвались!

— Нет, сэр! Катера взорваны реактивными минами с берега. Это работа ротианских сепаратистов. Мои офицеры подтвердят под присягой — они видели шлейфы…

— А австралийский флаг тоже подняли сепаратисты… как вы их назвали?

— Ротианские, сэр! Остров называется Роти. А флаг подняли наши спортсмены.

— Откуда, дьявол побери, у вас на борту спортсмены?!

— Не у меня на борту, сэр! Они сами приехали на Роти, заниматься спортом.

— Хорошие же у них представления о спорте, дьявол им в глотку… Ладно, капитан, я разберусь в этом безобразии. Я буду у вас на корвете через час, и к моменту моего прибытия, вы должны подготовить детальный рапорт обо всех этих событиях.

— Да, сэр!

— Детальный, вы меня поняли? Повторите!

— К вашему приезду через час я должен подготовить детальный рапорт обо всех этих событиях, сэр!

— Вот, так-то лучше. А то разболтались… Отбой, капитан.

Олдсмит еще пару секунд слушал писк в мелодичный трубке, после чего аккуратно положил ее не пульт и негромко сказал.

— Вот, пидор…

— Похоже, — заметил помкэп Сеймур, — этот старый хрен сгрузил на тебя все дерьмо, начиная с всемирного потопа.

— Ты чертовски прав, Билл. Оказывается, Купанг сжег тоже я. А сейчас, этот старый кондом летит сюда, чтобы… Сам понимаешь.

— Понимаю… Наверное, Джед, настроение у тебя испорчено, дальше некуда, поэтому если ты посмотришь в бинокль на Банбае, хуже уже не будет.

— А что там такое?

— Там австралийский флаг над деревней, — спокойно ответил Сеймур.

— Блядь… — тоскливо протянул капитан.

Из радарной рубки, почти бегом, вылетел 1-й лейтенант Бейкер.

— Кэп, на радаре «Cessna-182», дистанция 40 миль, идет с юго-востока, высота 2000, скорость 130 узлов. Запрашивать его, или как?

— Для адмирала Уинсдейла, вроде, еще рано, — заметил Сеймур.

— В смысле? — удивился лейтенант.

— В смысле, Харп, что у нас через час будет адмирал. Суши весла.

— Жопа, — констатировал лейтенант, — Так мне делать запрос к этой «Сессне»?

— Зачем? — спросил Олдсмит.

— Ну… Не знаю…

— Вот и не делай, если не знаешь. Чтоб ты понимал: сейчас каждое наше телодвижение делает ту жопу, про которую ты сказал, на фут глубже. Этим и руководствуйся.

Через 20 минут в поле зрения возник элегантный беленький самолетик с ярко-зеленой надписью на фюзеляже: «Gibb-River-TV, Kalumburu». Капитан Олдсмит проследил в бинокль, как самолетик сделал круг над островком Банбае (находящимся в 4 милях к северо-востоку от Ндана, и отделенным от берега Роти узким, как река, проливом). Предположительно, телеоператор снимал с разных ракурсов маленькую деревню и австралийский флаг, развевающийся над ее центром. Выполнив аэро-видео-съемки, самолетик пошел на снижение и приводнился около длинного песчаного пляжа.

— Черт, — буркнул капитан, — Только нашего австралийского TV здесь не хватало.

— Но это же логично, Джед, — заметил помкэп Сеймур, — если где-то вешают флаг, то значит, кто-то будет снимать его на видео. Зачем иначе вешать? А Калумбуру — это ближайшее отсюда место в Австралии, где есть свое TV. Всего 300 миль, и они тут.

— Ты счастливый парень, Билл, — сказал Олдсмит, хлопнув его по плечу, — Ты каким-то образом находишь логику в этом гребаном бардаке.

— А может, посмотрим? — спросил подошедший Джим Джонс.

— Посмотрим — что? — не понял капитан.

— Ну, телек, — уточнил боцман, — В смысле, для TV Калумбуру такой вот репортаж это событие века. Бобру ясно: они гонят это в прямой эфир. А мы хоть увидим, что там.

— Ладно, — согласился Олдсмит, — за немимением других планов, будем смотреть TV.

Ржавые ворота одного из блоков бетонного гаража рядом с офисом муниципальной администрации Баа, шевельнулись и громко заскрипели. Кайемао Хаамеа не мог определить, какие именно, и никак не мог услышать этого скрипа. Он наблюдал за обстановкой в бинокль с вершины холма в полумиле от центра города. Тем не менее, никаких сомнений в этом скрипе, у него не было. Если десяток обедающих крыс разбегается, бросив трупы двух боевиков, лежащие у шлагбаума на выезде из гаража, значит, что-то спугнуло милых зверушек. А, поскольку на улице не было никакого движения (кто пробовал двигаться — о тех позаботились снайперы) значит, движение происходило внутри гаража, и крысы отреагировали на скрип (больше не на что). Это указывало, что люди в гараже готовятся к внезапному прорыву (а для чего бы еще им скрипеть воротами). Да… Сигнальных привычек крыс они не учли.

— Стрелковые расчеты, готовьтесь вести огонь по транспорту противника, — приказал Кайемао в микрофон, — следите за гаражом мэрии. Скорее всего, они выберут улицу, выходящую на восточную трассу, и попытаются набрать максимальную скорость.

На всякий случай, он глянул в бинокль на стрелков, расположившихся за мешками с песком по обе стороны грунтовки, ведущей на восток, и поэтому пропустил момент начала прорыва. Подержанный 9-местный внедорожник «Ford Expedition», с ревом вылетел из гаража и, сбив шлагбаум, понесся по улице туда, куда и предполагал суб-лейтенант. Прорвись он, и у пассажиров был бы шанс укрыться среди болотистых мангровых зарослей на восточной оконечности Роти, изрезанной мелкими солеными протоками. Но стрелки-волонтеры под командованием капрала Чапа совершенно не собирались допускать такой возможности. Восемь залпов стреловидной картечью из ружей «Remi-novus» 12-го калибра, «пришли» в лобовое стекло, в капот и в передние колеса машины, Левое колесо оказалось поражено первым — и машина завалилась на левый борт, с противным скрежетом проехала на нем несколько метров в сторону от грунтовки, а затем начала лениво разгораться.

— Дизельная, наверное, — предположил Тони Боуэн, — а то бы взорвалась.

— Ничего подобного! — возразил Эндрю Стокс, — Это только в кино, если бензин, то непременно взрывается, а по жизни обычно сгорает просто, вот так.

— Когда догорит, посмотрите, кому интересно, — прервал их спор Кайемао, — а сейчас работаем. Ник, возьми вопилку и сделай им первое и последнее предложение.

Ник Вэнс покрутил в левой руке микрофон, подключенный к 500-ваттному динамику, негромко откашлялся и произнес тоном шерифа из голливудского вестерна:

— Эй, уроды! С вами говорит волонтер Вэнс из австралийского спецназа! Вы окружены! Сопротивление бесполезно. У вас есть 5 минут на то, чтобы сдаться нам. Тогда у вас появится шанс на снисхождение правосудия. Вы должны выйти из Баа по восточной грунтовке, без оружия, колонной по одному, держа руки над головой. А, если через 5 минут мы этого не увидим, то начнем артобстрел, а потом штурм, и те из вас, кто, по невезению останутся в живых, попадут в руки аборигенов. У вас 5 минут на то, чтобы выйти из города без оружия с поднятыми руками. Я все сказал. Время пошло.

Помкэп Сеймур проводил взглядом улетающий на северо-восток «Cessna», а затем повернулся на юго-восток, откуда приближался административный вертолет ВМС «Osage», и глубокомысленно произнес:

— Неравноценная замена. Девушка на самолете мне нравилась больше.

— Мне тоже, — согласился Олдсмит, — Но при назначении на должности в штабе флота, наше мнение почему-то не учитывают. Знаешь, Билл, шел бы ты к Кэтлин в лазарет с жалобой на адскую боль в левом полужопии, а я попробую сам сожрать все говно.

— Это будет не по-товарищески, — заметил помкэп.

— Плевать, — отрезал капитан, глядя, как вертолет зависает над площадкой на юте, — Ты понимаешь, если этот кондом выставит с флота еще и тебя, то экипаж развалится.

— Ладно, — со вздохом, ответил Сеймур, — я пошел лечить полужопие.

Олдсмит проводил его хлопком по плечу и сказал в микрофон.

— Всем, кроме отдыхающей смены и дежурных постов, построится на юте. Офицерам — доложить о состоянии судовых объектов и подразделений экипажа.

Вертолет, легкомысленно вильнув хвостом, опустился на площадку, и адмирал Генри Уинсдейл, придерживая рукой фуражку, чтобы ее не унесло потоком воздуха от еще вращающегося ротора, спустился на палубу корвета.

— Сэр! — провозгласил Олдсмит, старательно чеканя слова и выпучив глаза, — Экипаж корвета «Индевер» построен в количестве…

— Отставить, капитан, — перебил адмирал, — Вы временно отстранены от командования судном, до завершения моей инспекции. Пока «Индевером» буду командовать я. Это надежнее. Отправляйтесь к отдыхающей смене. Кру-гом! Марш!.. Офицеры, слушаю рапорты по установленной форме! Проверим, как здесь соблюдается дисциплина.

Олдсмит, стараясь шагать в стиле «буратино», добрался до полубака, остановился у пожарного щита и начал старательно раскуривать сигару. Он был несколько обижен нарочитым жлобством Уинсдейла, но по существу, действия адмирала его не очень удивили. Капитан, допустивший развитие такой провокации, как на Роти, подлежит временному отстранению — это обычная практика. Скорее всего, он подлежит также увольнению с флота. Кого-то надо назначить крайним, а больше, вроде бы, некого… Самое забавное (думал Олдсмит), что его случай типичен. Молодого инициативного командира отправляют на самые непонятные участки. Он действует в непонятной обстановке и, конечно, допускает ляпы. После очередного ляпа, его вышибают с флота, благодаря чему в среде комсостава поддерживается привычная консервативность… Короче говоря, надо было думать о поисках работы и вообще о смене стиля жизни. Единственный плюс состоял в том, что он сможет больше времени уделять семье. Остальное, увы, сплошные минусы. Но, с другой стороны (подумал капитан), все его действия за эти 10 часов, были правильны, что бы не думало на этот счет большое начальство. Будущая отставка станет для него крайне неприятной, но не позорной…

К моменту, когда он додумал до этой точки, «Индвевер» вдруг начал набирать ход, разворачиваясь к северу. Олдсмит стал перебирать в уме возможные причины этих странных действий Уинсдейла на посту капитана, когда рядом с пожарным щитом остановился боцман Джим Джонс и, вежливо кашлянув, сказал:

— Джед, давай я тебе кое-что скажу?

— Ну, давай, — согласился капитан.

— Если тебя вышибут, я тоже уйду. Хочешь, вместе займемся бизнесом? Что-то вроде: «Олдсмит и Джонс, морские суда от настоящих профессионалов».

— Звучит интересно, но у меня сейчас не очень хорошо работает голова.

— Ну, я же не сказал, что решать надо прямо сразу. А давай, я тебе еще кое-что скажу. Знаешь, почему мы развернулись на север и врубили полный ход? Потому, что наш спецназ взял Баа! Во как! И мы туда идем за пленными тахрировцами!

— Чего-чего? — переспросил Олдсмит.

Боцман привалился мощным плечом к щиту, закурил сигарету и произнес:

— Значит, когда старый пень тебя отправил, и начал загребывать мозги остальным офицерам, появилась наша крошка Кэт с телефоном. Вот, говорит, сэр, ситуация: командир нашего спецназа просит помощи. А раз вы теперь за капитана, то это получаются ваши дрова. И адмиралу не отползти: он же сам вписался в капитаны.

— Какой, на хрен, командир спецназа? — удивился Олдсмит.

— Хер его знает. Но Баа они взяли, и еще полста пленных. А гражданские аборигены, понятное дело, обижены на тахрировцев, и говорят: а давай их порежем в лапшу? Командир спецназа отвечает: это не гуманно, а аборигены на него наезжают. У них обычай на счет лапши. Командир спецназа сказал: если этих пленных не вывезти в ближайшие час-два, то будет лапша, и антигуманный позор австралийскому флагу. Австралийский флаг уже поднят над мэрией, и если что — потом не отмажешься.

Если бы после полудня в определенной точке моря к северу от Роти оказался очень внимательный наблюдатель, он обратил бы внимание на три объекта, похожие на полузатопленные 1000-литровые контейнеры синевато-серого цвета. Контейнеры, согласно принципам Архимеда, плыли одним углом вверх, т. е. вели себя адекватно в смысле ориентации на поверхности. Но вот парадокс: они согласованно и довольно быстро двигались против волны, так что за ними иногда возникал чуть заметный кильватерный след. Если бы у такого наблюдателя была бурная фантазия, он мог бы создать новую легенду a la Летучий Голландец. Но, там не было наблюдателя — ни с фантазией, ни без нее. А если бы он оказался в этом месте, то экипажи контейнеров выбрали бы другой маршрут, на котором не болтаются наблюдатели и не мешают хорошим людям смотреть TV после работы.

Младший матрос Буп, исполняя ранее полученные инструкции, ткнула локтем в бок командира 2-го экипажа, суб-лейтенанта Хаамеа.

— А? — сонно спросил он, наполовину приоткрыв левый глаз.

— «Индевер» на экране по TV, — лаконично сообщила она.

— Ы, — удовлетворенно заключил суб-лейтенант, открывая второй глаз, перемещаясь в сидячее положение, бросая взгляд на экран и извлекая из кармана сигареты.

Алул, сидевшая за штурвалом, недоуменно почесала макушку.

— Кай, я не догнала. Этот адмирал, он что, совсем идиот?

— Он не идиот. Он просто иначе не может. Это рефлекс. Ну, как, типа, я кричу: «цель слева!», — последние слова сублейтенант проговорил коротко и очень четко.

Ладонь Алул метнулась к правому боку, а ее тело начало разворачиваться прямо в пилотском кресле, в поисках удобного упора. Впрочем, это движение продолжалось каких-то полсекунды, не более.

— Кстати, глупая шутка, — проворчала она, — я же управляю. Мало ли что…

— На скорости 3 узла в пустом открытом море за секунду ничего такого случиться не может, — ответил он, — И это не шутка, а иллюстрация про рефлекторные действия. Ты показала рефлекторное движение, отработанное на тренировках. А у адмирала так же работают рефлексы, связанные с ритуальными позами, шагами, жестами, флажками, специальной музыкой. Короче, с тем, из чего состоит армия доинформационной эры.

Оури оторвался ненадолго от выполняемого, согласно инструкции, «обязательного тестирования систем вооружения после выхода из боя», и тоже глянул на TV-экран.

— Интересно, когда до этого артиста дойдет, что он играет не в том спектакле?

— А до него не успеет дойти, — сонно ответил Зорро с полки-гамака в хвосте салона.

— Сейчас по плану начнется народное ликование, — пояснил Винни, листавший журнал «Antarctica Agricultura Tecnologia Nova», лежа в гамаке второго яруса.

— Шеф-кэп сигналит: «свободное море», — сообщила Чуки.

— Скрин-режим, полный вперед, — скомандовал Кайемао Хаамеа.

— Исполняю, — лаконично отозвалась Алул.

…Три предмета, только что казавшиеся полузатопленными контейнерами, один за другим, выпрыгнули из воды, превратившись в короткие широкие силуэты штурм-скринеров. А еще через минуту, они уже скользили в метре над волнами со скоростью около двухсот узлов. До Атауро им было примерно час хода…

Кэтлин Финчли знала Пак Ена уже не первый год и, в общем, могла ожидать чего-то в таком роде, но все равно, в первый момент она испытала гипнотический эффект этого любительского масс-шоу. Незаметно, но довольно энергично, покрутив головой, она стряхнула наваждение, и посмотрела на происходящее трезвым взглядом. Комсостав «Индевера», во главе с адмиралом, официально прибывшим сюда из Канберры, перед телекамерами приветствовал вооруженное формирование, водрузившее над Роти флаг Австралии. Более наглой и демонстративной аннексии эти места не видели со времен индонезийского президента-милитариста Сукарно в 60-е годы прошлого века.

Кажется, до Уинсдейла (который стоял перед Кэтлин, так что она видела только его аккуратно выбритый затылок), тоже стало понемногу доходить понимание того, в чем именно он участвует. Упомянутый затылок начал нервно подергиваться — вероятно, адмирал лихорадочно изобретал способы выхода из этой щекотливой ситуации. Но додумать он не успел — на причал выбежала небольшая толпа детей с охапками ярких синих и белых цветов, и начали совать эти огромные букеты в руки австралийских офицеров. Уинсдейл мгновенно стал похож на майское дерево. Предпринять что-либо осмысленное в таком виде он, разумеется, уже не мог.

Вслед за детьми, как и полагается в таких представлениях, офицеров атаковала группа местных девушек — они мгновенно рассредоточились и заключили офицеров в цепкие объятия, а на адмирале повисли сразу две достаточно увесистые представительницы прекрасного пола (видимо, для надежности — чтоб уж точно не вырвался). Над толпой аборигенов поднялись сотни австралийских флажков, а на трибуну (точнее, на крышу какого-то одноэтажного сооружения) взобрался внушительного вида местный дядька. Снизу ему подали микрофон, и Кэтлин поняла, что до этого были еще цветочки, в вот теперь начнутся ягодки… Точнее, крупные ягоды.

Дядька вытер лоб огромным узорчатым платком, откашлялся и произнес:

— Мы, народ острова Роти, приветствуем австралийских воинов-освободителей! Они пришли на помощь в трудный час! Благодаря их решимости и оружию мы смогли победить и изгнать с нашего острова чужаков-фанатиков, которые терроризировали наших мирных людей. Австралийцы из Дарвина, Дерби, Калумбуру и Мелвилла уже давно стали для нас больше, чем просто соседями и гостями. Наш остров — это часть общего австралийского дома. Теперь, когда флот Австралии защищает нас наравне с другими северными территориями, мы можем вздохнуть свободно. Нам больше не придется зависеть от того, какая дурь придет в голову какой-нибудь милитаристской банде фанатиков в Джакарте, на Сулавеси или на Тиморе… Свобода и Австралия!

— Свобода и Австралия! — охотно подхватила толпа местных жителей, и над головами снова замелькали австралийские флажки.

Оратор снова вытер платком вспотевший лоб и спустился с трибуны (или с крыши), уступив место Нелли Фогг. Она смотрелась очень эффектно в синей бандане с белой звездой и с крупнокалиберным ружьем, которое так и продолжала держать в руках.

— Австралийцы! — крикнула она в микрофон, — Сейчас я обращаюсь ко всем вам, как к австралийцам, потому что мы вместе сражались и мы победили! Сейчас нам главное, чтобы всякие типы в Джакарте, в Канберре, и в Нью-Йорке в ООН не заболтали нашу победу, так что не расходимся и не расслабляемся, пока не будет принято решение! Я говорю: никто из нас, волонтеров Северных Территорий, сражавшихся за Народный Фронт, не уедет домой, пока главный вопрос не будет решен! Свобода и Австралия!

— Свобода и Австралия! — снова поддержала толпа.

Нелли спрыгнула на руки подошедшим серферам и ее раза три высоко подбросили в воздух, под одобрительные хлопки и свист собравшихся. Обалдевший от этой речи и вообще от всего происходящего, Уинсдейл оглянуться не успел, как освободившийся микрофон буквально впихнули ему в руки.

— Э… — сказал он, — Я рад что… Мы едины в понимании того, что, терроризм — это наш общий враг. И я рад, что… Что народ Роти оказался освобожден от криминальных террористических формирований. Я сожалею, что индонезийская полиция и армия не выполнила свои функции, и народу при поддержке австралийских… э … граждан, самостоятельно пришлось справляться с террористическими элементами… Но если говорить о статусе острова Роти… То ни австралийская армия, ни волонтеры не могут решать такие вопросы… Изменение границ — не наша функция. Мы здесь только для целей защиты жизни и имущества наших граждан… И мирного населения. Поэтому я думаю, надо избегать радикальных решений, а действовать в соответствие с нормами международного права и… Ну, наверное мне больше нечего добавить…

— Свобода и Австралия! — отозвались собравшиеся, снова взметнув верх флажки.

Повторно заиграл австралийский гимн.

Джим Джонс извлек сигарету и подошел к Олдсмиту, который уже курил у открытого иллюминатора, краем глаза глядя на экран в противоположном углу кают-компании.

— Что ты думаешь про всю эту херню, Джед?

— Вообще-то, — ответил временно отстраненный капитан, — Я теперь об этом думать не обязан. Пусть Уинсдейл думает своей большой адмиральской головой.

— Не! — боцман покачал головой, — Я тебя не по службе спрашиваю, а по жизни.

— А если по жизни, Джим, то я — везучий парень. Окажись я на месте Уинсдейла — мне точно была бы крышка. А он позвонит в Канберру, и главная фигня начнется там.

— Ну, это понятно, кэп. Но так и так получается, что ты не виноват. На тебя теперь не сгрузят всю эту хрень, я правильно понимаю?

— Вроде бы, правильно, — согласился Олдсмит, — Но ты не забудь, Джим: здесь все еще только начинается. Война на носу. По TV говорят, что уже завтра.

— А нас-то это как касается, Джед? То на Тиморе, а мы — здесь.

— По-моему, — задумчиво ответил капитан, — Куча говна раз в триста больше, чем нам казалось утром… В общем, давай надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.

— Но тебе хоть вернут командование «Индевером»? — спросил боцман.

— Думаю, что да. Адмирал, как мне кажется, уже по горло накомандовался.

Кэтлин Финчли влетела в кают-компанию, как деятельное и предельно-симпатичное привидение. Впрочем, сбросив белый халат и оставшись в обычной униформе, она утратила мистический имидж.

— Кэп, ты смотришь TV? — с ходу выпалила она.

— Смотрю. Охереваю понемногу. Думаю, как мы повезем этот сраный обезьянник на палубе по уставу 1942 года.

— Ты не то смотришь, кэп. Самое интересное — на «Kimbi-View».

— А что это такое?

— Это папуасский университетский инфо-канал, — пояснила Кэтлин, и схватила со стола пульт, — Они базируются в Кимби, на Новой Британии, но сейчас их военкор передает с Атауро. Знаешь, кого этот военкор сейчас показывает? Смотри! Узнаешь этого парня?

— Oh! Goddamn! Это же Пак Ен!

— Ха! — выдохнул боцман Джонс, — Вот это, я понимаю, адмирал! Не то, что у нас!

Кэтлин ткнула пальцем в фигуру Хаамеа, появившуюся на экране.

— Этого парня я видела на острове Ндана!

— Я его тоже видел, — хмуро сообщил кэп Олдсмит, — После расстрела двух катеров, компания молодежи купалась у берега и пускала шутихи. Я думал, это туземцы.

— Это что получается? — пробормотал боцман Джонс, — Это получается, что на Роти приезжал правитель Атауро, а мы и не знали?

— А ты знал, что Пак Ен командует флотом Атауро? — иронично поинтересовался кэп Олдсмит, — Вот то-то и оно. Здесь все не так, как кажется.

— Дурят нас, — печально отозвался боцман, — Все нас дурят. Даже обидно…

68

Микеле Карпини ткнул единственную кнопку, имеющуюся на руле мини-трактора, и стрекотание движка смолкло. Машинка, похожая на трехколесный велосипед с очень толстыми пластиковыми шинами, остановилась в пяти шагах от широкой неглубокой борозды (пятой по счету), только что прорытой в глине.

— Хэнк! Включай насос, я крикну, когда хватит!

— Включаю! — донесся голос с противоположного края маленького поля.

Борозды постепенно начали заполняться мутноватой водой из дождевого резервуара. Вдоль них уже шли Инеш, Диогу и Атонсу, и сыпали на дно толченый известняк из ржавых ведер. Процедура посадки флореллы выполнялась уже в третьей деревне и молодые люди запомнили последовательность операций. Подсказок не требовалось.

Хон Кех невозмутимо стоял на пригорке в полсотне шагов от поля. Он был похож на монумент индокитайскому партизану. Низкорослый худощавый парень в мешковатой зеленой униформе, привычно держащий на плече штурмовую винтовку. Ему поручили охранять гражданских специалистов — он старательно охраняет. Все остальное его не касается. Старшим товарищам виднее, какие приказы отдавать.

Десяток взрослых местных жителей — фермеров с женами плюс дюжина деревенских детей следили за странными действиями агроинженера и его ассистентов с умеренным любопытством. Здесь не умели скрывать свои мысли, и их мнения читалось на лицах: «Вот ведь, странный дядька приехал. Вроде, трактором пользоваться умеет, значит, наверное, фермер, но в растениях ни черта не понимает. Выбрал самое бросовое поле: сплошная глина, вода плохо уходит, застаивается. Что тут будет нормально расти, тем более, если насыпать столько извести? Но, вроде бы, он знает, что делает. И, опять же: поле не личное, а кооперативное, если ничего не вырастет, то не так обидно…».

Полное изумление местной публики (с перешептыванием и негромкими возгласами) вызвал способ посева. Микеле двигался вдоль борозды с пластиковой банкой в руке, и через каждые десять шагов плюхал в воду комок зеленого желе.

— Кажется, эти ребята сейчас решат, что вы колдун, — предположил подошедший Хэнк.

— Гм… Не исключено. И что из этого следует?

— Черт его знает, — бывший третий помощник капитана пожал плечами, — все зависит от того, как здесь относятся к колдовству. Они же, вроде, католики.

— Католицизм — это вообще понятие растяжимое, а в деревне — особенно, — ответил ему Микеле, — Вы знаете, аграрное дело даже в Европе всегда было чуточку колдовством.

— Честно говоря, не знаю. Я — городской парень, всегда имел дело с техникой, а в этом бизнесе… — Хэнк кивнул в сторону зарослей кукурузы на фермерских полях, — … я ни черта не смыслю, будь то картошка, бананы или эти ваши водоросли.

Микеле подмигнул ему и бросил очередной зеленый комок в борозду.

— Агробиология, Хэнк, это та же техника. Считайте агрокультуру машиной, которая производит белки, жиры, углеводы и т. д. Ваш взгляд на это дело сразу изменится.

— Оно не похоже на машину, — заметил бывший третий помощник.

— А вы считаете, что машина обязана быть с шестеренками и поршнями? Что только прямые потомки благородного паровоза вправе претендовать на титул машины?

— Ну, не обязательно шестеренки, но что-то такое… Искусственное.

— Флорелла как раз искусственная, я же вам утром рассказывал.

Хэнк задумчиво проследил, как очередной комок плюхается в мутно-бурую воду и расползается тончайшими зелеными волосками, как будто растворяясь без остатка.

— Черт! Вы меня решили запутать, не так ли? Но есть четкий признак: искусственным называется то, что сделано человеческими руками.

— Кристалл процессора в ваших часах сделан руками? — поинтересовался Микеле.

— Нет, он как-то выращен… Не знаю деталей, я не спец по электронике.

— Выращен, — повторил агроинженер, — Но, тем не менее, считается машиной. На дворе XXI век, уважаемый капитан Худ. Другая эпоха. Массовую продукцию уже перестают делать руками. Это дорого, неэффективно, и просто скучно, согласитесь.

— С одной стороны, да, — начал Хэнк, — А с другой стороны… Посмотрите, Микеле, там какие-то нервные ребята приехали. Интуиция мне подсказывает, что они к нам. Я этих ребят видел в первой деревне, где мы свинячили… Пардон, экспериментировали.

Парень и девушка подкатили на старых велосипедах, на багажниках которых было привязано по пластиковому бидону, и немедленно собрали вокруг себя всех местных зрителей. Содержимое бидонов, очевидно, вызвало самый живой интерес. К моменту, когда Микеле и Хэнк подошли поближе, образец в виде горки желеобразной салатно-зеленой тины уже лежал на листе полиэтиленовой пленки, а фермеры экспрессивно обсуждали вопрос: можно трогать эту хрень руками, или лучше поостеречься.

— … Заросло этой вот штукой, — тараторила девушка, — Все борозды вот в такой каше.

— А наружу каша не вылезает? — поинтересовался кто-то.

— Пока, вроде нет, — ответил парень.

— Ну, тогда еще ничего…

— Я же вам сказал, — вмешался Микеле, — когда масса нарастет, часть надо пересадить в следующий водоем. Какие проблемы выкопать борозду, насыпать известняка и залить водой? Чего вы беспокоитесь, все идет, как положено.

— Да? — девушка всплеснула руками, — А дальше что? Этак, послезавтра у нас все поля придется перекопать бороздами для этой тины! А куда ее девать?

— А это я вам тоже объяснял. Флореллу можно есть в сыром виде, или варить ее, или жарить. Еще ее можно сушить, молоть и использовать, как кукурузную муку. На корм домашним животным и птице она тоже подходит. В чем проблема?

— Это можно есть? — ехидно спросила девушка, — Мистер, вы что, очки дома забыли?

Микеле улыбнулся, зачерпнул полную горсть тины, отжал ее в кулаке и попросил:

— Кто-нибудь принесите хлеб, уксус и соль.

— Вы что, собираетесь совершить суицид? — поинтересовался Хэнк.

— Нет, просто перекусить немного.

— Черт! Вы уверены, что это стоит делать?

— Вполне уверен, капитан, не беспокойтесь… Спасибо мэм, — последняя реплика была адресована даме, притащившей корзинку с кукурузными лепешками, пакетик соли и стеклянную бутылку с коричневатым домашним уксусом.

Зрители, с все возрастающим беспокойством наблюдали, как агроинженер аккуратно отрывает кусок лепешки, шлепает сверху отжатый комок изумрудно-зеленой тины, поливает уксусом, солит, заворачивает конвертиком, и…

— Пресвятая дева Мария, — пролепетала дама с корзинкой.

— По-моему, очень неплохо, — сообщил Микеле, продолжая жевать, — Между прочим, местный уксус отлично подходит к этому блюду. Вообще домашний винный уксус гораздо лучше, чем тот, что производится для массового рынка. Попробуйте, Хэнк.

— Э… — бывший третий помощник почесал в затылке, — … Вообще-то я в жизни много всякого пробовал… А на что это похоже? Я имею в виду, на вкус?

— Ну, как вам сказать… — Микеле откусил еще от своего конвертика, — … Есть некое сходство со спаржей. А также с китайским соевым мясом. И еще с шампиньонами.

— Ясно… Как там вы это делаете…?

Хэнк решительно оторвал кусок лепешки, запустил руку в бидон, выташил ком тины и, аккуратно отжал, после чего размазал по лепешке, изобразив нечто вроде бутерброда.

— Уксус и соль, — подсказал Микеле.

— Да, я чуть не забыл… Так… Ну, с нами королева и святой Патрик… М…м…м.

— Ну, как, капитан?

— М…м…м… Я бы сказал: похоже на домашний сыр со специями. Вообще-то я бы не отказался от глотка виски к этому… Гм… Блюду.

— Не знаю, как на счет виски, но самогонка здесь, наверное, есть. Кстати, из флореллы можно гнать самогон или топливный спирт. Она хорошо сбраживается.

— Надо же, какое полезное растение! Хэй! Молодые коммунисты! Хотите попробовать, каковы на вкус плоды агробиологического прогресса?

Инеш, Диогу и Атонсу нерешительно переглянулись. Было видно, что до сих пор они представляли себе плоды прогресса несколько иначе. По крайней мере, не как комья зеленой субстанции, выросшие за несколько часов в мутной известковой воде.

— Нормальная еда? — спросил Хон Кех, неслышно подойдя к Микеле.

— Нормальная, — предложил тот, — Попробуй.

Кхмер в точности повторил действия предыдущих экспериментаторов, невозмутимо прожевал получившийся конвертик, и сообщил:

— Да. Можно есть.

Сделав это емкое замечание, он так же невозмутимо вернулся на свой пост.

Среди фермеров тут же разгорелся спор. Одни утверждали, что если трое поели этой ерунды, и ничего не случилось, значит, она съедобна. Другие возражали им, что, во-первых, еще не так много времени прошло, а во-вторых, иностранцы и солдаты едят любую ерунду, и как-то переваривают, а что будет с нормальным человеком — это большой вопрос. Вот если бы кто-то из своих попробовал и выжил — тогда…

…Тогда Инеш осторожно сунула руку в бидон, извлекла порцию флореллы и стала тщательно отжимать воду.

— Ты, главное, на это не смотри, — подсказал Диогу, — Закрой глаза.

— Точно, — поддержал его Атонсу, — Я сейчас тебе сверну пирожок, а ты думай, что это булочка с домашним сыром.

— Уксусом не забудь полить, — педантично напомнил Диогу.

— Угу… Вот, уже полил… Кажется готово… Инеш, держи, главное глаза не открывай.

Девушка, еще сильнее зажмурившись, взяла «пирожок» и сделала первый укус — как мышка, пробующая зернышко сомнительного происхождения.

— Ну, как? — спросил Диогу.

— Уксуса многовато, а так, вроде, ничего, — ответила она, и вторично укусила пирожок.

Хэнк Худ громко похлопал в ладоши.

— Браво! Процесс пошел. А интересно: здесь меганезийские фунты принимаются, как платежное средство? В смысле, я бы купил виски, или хорошего самогона…

Фермеры с энтузиазмом подтвердили, что меганезийские фунты здесь в ходу, и что местный кукурузный самогон в сто раз лучше, чем фабричный австралийский виски, причем стоит втрое дешевле. Для друзей даже впятеро дешевле.

Если бы мне месяц назад сказали, что я буду безработным беженцем с замороженным банковским счетом и без гроша в кармане, к тому же, разыскиваемым за маоистский экстремизм, в зоне межрелигиозного конфликта на Тиморе — я бы плюнул в лицо тому предсказателю. А вот. Влип по самые уши. Правда, сейчас у меня есть работа, но, во-первых — временная, а во-вторых — мутная. Этот Микеле — такой же агробиолог, как я — шоколадный гномик. В смысле, агробиология, это (выражаясь языком индонезийских контрразведчиков, с которыми я вынужден был общаться две недели к ряду) «рабочее прикрытие». Чем Микеле тут занимается на самом деле — черт его знает. По-моему, он нахально собирает информацию о здешнем режиме, на глазах у охранника — красного кхмера. Тот (по глазам вижу) это понимает, но не препятствует — потому что Микеле представитель Атауро, а Атауро — это региональный лидер милитаризации. Им можно шпионить (попробуй, запрети — до вечера не доживешь).

Так что, Микеле выясняет, как тут проходила коллективизация и модернизация, кого обидели, а кого — наоборот, кого закрыли в трудовой лагерь, а кому подарили трактор, нравится ли фермерам красный кхмерский социализм или не очень. В двух других деревнях фермеры не особо болтали на эти темы, а тут, в Фатусуба у них развязались языки от самогона. Слушать интересно — вообще-то, имея некоторый опыт общения с красными кхмерами, я представлял себе их правление совсем иначе. Нет, конечно, я не думал, что они начнут здесь всех подряд расстреливать, взрывать, резать и закапывать живьем в землю, как в Брунее. Я себе представлял так: они всех загонят в трудовой лагерь, отберут всю собственность, вплоть до ложек и чашек, ну и так далее — читайте опусы про Пол Пота и его веселых друзей. Оказалось — черта с два. Они даже сделали коалиционное правительство — но, не с кем попало, а с другими маоистами — из Новой Народной Армией Филиппин, из перуанских ультралевых «Сандеро Луминосо» и из каких-то местных коммунистов.

Живут тут экстремально-бедно. Хижины из соломы, с удобствами во дворе и старыми бочками вместо водопровода. Транспорт — велосипед, или телега с лошадью. Одежда — хуже, чем на бесплатной раздаче у Армии Спасения. Но так здесь было и до красных. Тимор уже четверть века бессменный чемпион Азии по бедности. Что изменилось? Из рассказов (под самогон) следует, что в начале, красные кое-кого пограбили и кое-кого расстреляли — но без фанатизма, не так, как в Камбодже или в Брунее. Фермеров это вообще не коснулось. Их коснулось другое: заманивание в социалистические агро-кооперативы. Хочешь подключиться к электро-генератору, пользоваться трактором-комбайном, иметь дома TV и получать качественную медико-социальную помощь? Вступай в кооператив. Не хочешь — оставайся, как есть. Прямой открытый подкуп. Но силой никого туда не загоняют — а это уже цивилизованность, как мне кажется.

Публика (опять же под самогон) ругает власть. Мол, выдумали всякие новшества, и теперь приходится больше работать. Раньше не было смысла работать — придет кто-нибудь, и ограбит, а сейчас кхмерская полиция перестреляла грабителей, и смысл появился, но работать лень. А в кооперативе работать приходится, там такие правила. Людям обидно. Хочется, чтобы все даром — а фиг. Ясная психологическая картина.

Кто по-настоящему симпатизирует маоистской власти, так это молодежь. Всего за две недели красная коалиция организовала им спорт-клубы и локальный туризм — но это только на условиях записи в армейские, полицейские или трудовые отряды. Опять же, подкуп. В общем, понятно, на что пошло брунейское золото. На подкуп жителей и на закупку оружия для предстоящей со дня на день войны. Война — это единственное, что сильно пугает местных жителей. Только возникли какие-то перспективы, и снова все может рухнуть в глубокую жопу. Волонтеры и каторжники возводят заграждения из колючей проволоки, устраивают минные поля в пограничной полосе и ремонтируют форты, которые построили еще португальцы в XVIII веке.

Один из фортов — на холме, метрах в пятистах от нас. Пока мы болтаем и пьем самогон, мимо несколько раз проезжают грузовики (редкое явление в этой местности) и в форте начинается ленивая работа по установке привезенной техники. Война или не война, а быстро здесь работать не умеют, или не хотят, или и то и другое сразу. Форт, как особо важный объект, имеет топливозаправочную станцию — бочку на ножках и с краником. Очень кстати, т. к. топливо в баке старого «Виллиса», на котором мы путешествуем, на исходе. Хон Кех тыкает пальцем в свои наручные часы — пора ехать в Макасар. Нам с Микеле надо вернуться на Атауро до заката, а от Макасара до Атауро 80 миль морем. Верных полтора часа на нашем мотоботе — хоть он и на подводных крыльях…

Сервис на топливозаправке был ненавязчивый. Двое постовых: один — кхмер, другой — местный парень, следили за сохранностью топлива и казенного мерного ведра, и за соблюдением нормы заправки. Топливо следовало сцедить через краник в ведро, после чего, залить в бак и сделать запись в контрольном журнале. Этой процедурой занялись Атонсу и Диогу. Постовой кхмер отошел в сторону покурить с Хон Кехом и Инеш, а Микеле и Хэнк отправились к кустам, освобождаться от излишней воды в организме. Понять, что означает внезапный гудящий свист над головой они не успели: взрывная волна швырнула их в кусты (удачно сыгравшие роль подушки безопасности).

Форт и заправочная станция — стратегические объекты на одной из всего двух дорог, имевшихся в Оекуси, оказались в числе первоочередных целей обстрела ракетами «Qassam-11». Большинство реактивных снарядов разорвалось более, чем в полсотне метров от цели, но четыре угодили в форт, а одна — в топливную емкость. Ракеты выпускались залпом в сорок штук, поэтому все произошло в одно мгновение. Когда Микеле и Хэнк выбрались из цепкого колючего кустарника, чертыхаясь и застегивая молнии на штанах, склон холма выглядел, как имитация извергающегося вулкана: сплошной черный дым, подсвеченный тусклыми языками пламени.

— О, черт! — воскликнул Хэнк, — Опять! Да что же мне не везет-то так!

— Нам везет, — бросил Микеле, — А вот тем, кто там, действительно… Короче, пошли, попробуем вытащить, если там кто-нибудь остался жив…

Его реплику прервал длинный пронзительный крик на одной ноте. Агроинженер и бывший третий помощник капитана, не тратя лишних слов, метнулись, стараясь ориентироваться на этот крик, поскольку разглядеть что-либо сквозь дым было решительно невозможно. Внутри облака дыма видимость оказалась уже терпимой — примерно как в обычном тумане, и они сразу увидели источник крика. Инеш лежала лицом вниз, и на ее спине горели остатки одежды, смоченные каплями топлива.

Хэнк действовал быстро и точно — благо, варианты проблем при пожаре не лайнере отрабатывались раз сто, не меньше. Сдернув с себя куртку, он плотно прижал ее к лежащему телу, погасив пламя.

— Оттащи ее отсюда! — крикнул Микеле, — А я попробую найти еще кого-нибудь.

— Осторожнее, — сказал Хэнк, — Там могут взорваться снаряды и еще всякая херня.

— Угу, — отозвался агроинженер, двигаясь в сторону горящих остатков «виллиса».

Над их головами послышался короткий нарастающий свист, закончившийся глухим «бумм!» где-то за холмами. Обстрел продолжался, но теперь его целью, похоже, были объекты ближе к берегу. Сюда снаряды больше не летели — по крайней мере, пока…

То, что осталось от Атонсу, Диогу и местного постового, не было смысла проверять на наличие признаков жизни: парни стояли слишком близко от емкости и от места взрыва. Микеле постоял всего пару секунд рядом с тем, что от них осталось, а потом двинулся туда, где была найдена Инеш — по логике, Хон Кех и второй постовой должны были оказаться недалеко. Вряд ли Микеле нашел бы их, если бы не поскользнулся в липкой луже, растекшейся рядом с большим куском обшивки емкости. Она накрыла обоих, но постовой каким-то образом оказался разорван почти пополам, а вот Хон Кех выглядел целым. Микеле лег на землю, ухватил его за кисть и бедро, втащил себе на плечи и, с трудом поднялся на четвереньки, а потом на ноги… Кхмер застонал и шевельнулся.

— Ничего, — пробормотал агроинженер, — Сейчас выберемся отсюда, найдем врача…

В небе опять пронзительно засвистело, а потом с севера донеслась серия взрывов…

Хон Кех оказался довольно легким, так что Микеле почти бежал с ним на плечах в сторону, где были слышны голоса. Вынырнув из дыма, он обнаружил рядом с теми самыми кустами, кроме Хэнка, пятерых уже знакомых деревенских парней и одного мужчину постарше — незнакомого. Он растерянно стоял с классическим докторским чемоданчиком (белый пластик, красный крест) видимо соображая, как помочь Инеш, которая лежала на куртке Хэнка.

— Быстрее, делайте что-нибудь! — крикнул Микеле, — У меня еще раненый!

— Ты не видел, что с остальными? — спросил бывший третий помощник, пока местные парни помогали осторожно уложить кхмера на расстеленный кем-то кусок брезента.

— Видел, — хмуро сказал агроинженер, — Давай, посмотрим, жив ли кто в форте.

— Рискуем подорваться, — заметил Хэнк.

— Да. Что дальше?

— Ничего. Просто сказал свое мнение.

— ОК, — Микеле кивнул, — тогда пошли.

Форт XVIII века, даже с учетом легкой модернизации, проведенной за последние две недели, был не рассчитан на взрывы тридцатифунтовых зарядов тротила. Реактивные снаряды превратили его в груду камней и битого кирпича. Судя по струйкам черного дыма, под обломками что-то, не спеша, догорало. На полуразрушенной центральной площадке лежала голая и ободранная нога, а чуть поодаль — тяжелый ботинок.

— По-моему, мы напрасно сюда поднимались, — заметил Хэнк.

— Может, и так, — Микеле пожал плечами, — Но проверить надо. Вот тот угол, как мне кажется, разрушен меньше прочих.

— Да, относительно, — уточнил бывший третий помощник и скривился, увидев труп, половина головы которого лежала в стороне от заваленного камнями туловища.

Через секунду оба рефлекторно пригнулись, услышав свист снарядов над головами. Потом раздались уже привычные гулкие взрывы где-то на севере. Агроинженер тихо выругался и наклонился над чем-то необычным.

— Хэнк, как по-твоему, это живая рука или нет?

— Э… Гм… Вроде бы, палец дергается.

— Значит, мне не привиделось. Давай попробуем откопать.

69

По исходным планам лидеров «Тахрир», артподготовке полагалось начаться 17 марта, через час после рассвета, но успешно проведенный красными кхмерами артобстрел Купанга и стремительный захват австралийцами острова Роти, привели к изменению планов. Артподготовка началась за два часа до заката, 16 марта.

Штаб обороны СРТЛ предполагал такое развитие событий. Разрушение порта Купанг означало проблемы со снабжением для 7-тысячной группировки, сосредоточенной в Кефаменана, главном транспортном узле западной ветки Транстиморской магистрали. Ясно, что командование противника будет сжимать график и начнет наступление как можно раньше. Как и следовало ожидать, массированный удар ракетами «Qassam-11» накрыл населенные пункты в 10-мильной полосе к востоку от границы, а также всю площадь маленькой выделенной территории Оекусси и ее административный центр — городок Макасар. Это были, выражаясь военным сленгом «прогнозируемые потери».

А вот массированный артналет на столицу СРТЛ — город Дили, который никак не мог попасть в 15-мильный радиус досягаемости ракет «Qassam-11» — оказался для штаба сюрпризом. Шестидюймовые снаряды падали на город, прицельно поражая хлипкие, наскоро возведенные пункты электроснабжения и коммуникации. Через минуту после начала обстрела, Нун Чиен доложил по телефону:

— Товарищ комбриг, обстрел ведется с моря, с северо-западного направления.

— Ясно, Чиен. Займись эвакуацией гражданской техники и населения на юго-восток.

Сказав это, Ним Гок положил трубку, затем аккуратно приложил к карте две линейки, сделал пометку карандашом и повернулся к хомбре Оже.

— Северо-тиморцы не выполнили соглашение. Они не закрыли свой сектор моря. Нас обстреливает морская мобильная установка в 13 милях юго-западнее Атауро.

Оже сдвинул один наушник и невозмутимо сказал:

— Извини, товарищ Гок, я не слышал.

— Северо-тиморцы не выполнили соглашение, — повторил комбриг, — Они допустили корабль противника, вооруженный «Кассамами», в свой сектор ответственности.

— Наши друзья держат слово, — невозмутимо ответил хомбре Оже, — Они сообщают: обстрел Дили ведет с острова Алор батарея в Танджонге на юго-восточном мысу. Расстояние оттуда до Атауро 25 миль, и там уже индонезийская территория.

Ним Гок снова приложил линейку к карте и покачал головой.

— Не реально. От Танджонга до Дили 30 миль. Вдвое больше дальности «Qassam».

— Это не «Qassam», — все так же невозмутимо уточнил хомбре Оже, — Это «DONAR», производства ЕС. На батарее четыре орудия. Так говорят наши друзья.

— У тахрировцев не было арт-установок такого класса, — заметил доктор Немо.

— Теперь есть.

— Значит, Индонезия вмешалась на стороне «Тахрира», — заключил Ним Гок.

Адмирал Ройо Исо ударил кулаком по столу.

— Эта батарея легко сметет всю нашу оборону вдоль северного берега, от границы до самого Дили. Тогда даже если мы уничтожим центральную группировку, северная группировка пройдет эти 50 миль, не встретив серьезного сопротивления. Взорванные мосты не проблема, если каньоны не придется форсировать под огнем.

— Мы их не остановим, — согласился Ним Гок, — но у нас есть практика партизанских действий. На пересеченной местности с оврагами и «зеленкой», мы измотаем их за неделю, и вынудим уйти. Я предлагаю штабу этот путь.

Хомбре Оже отрицательно покачал головой.

— Северяне уничтожат эту батарею? — спросил Ройо Исо и Оже снова кивкнул.

— Через десять минут, — лаконично ответил Оже.

В литературе и кино птеродактили, нападающие на людей, эксплуатируются более столетия. Иногда это выглядит неубедительно, а иногда — зрелищно и натурально, но всегда технически примитивно. Голливудские 3D птеродактили шумят и бестолково машут огромными крыльями, стараясь порвать ненавистного гомосапиенса зубастым клювом или когтями. Против растерянного некомбатанта это может сработать, но в случае, когда птеродактиль имеет дело с вооруженной и чему-то обученной группой оппонентов, ему нужны другие средства, другая тактика, и никакого лишнего шума.

Артиллерийская батарея самоходных орудий «DONAR» на юго-западном мысу Алора, подвергся именно такой, тихой атаке. Если точнее, то она была тихой до финального момента, когда стремительные крылатые силуэты врезались в корпуса 6-дюймовых самоходных орудий. Дальше было громко…

В деревеньке Танджонг, увидев над мысом яркие всполохи, а через несколько секунд, услышав короткую серию оглушительных взрывов и еще несколько взрывов послабее (когда детонировали боеприпасы), отреагировали на событие позитивно: «Слава Аллаху, попали только по этим идиотам, а не по нам». Примерно через полчаса тишины, жители, движимые смесью любопытства (все-таки, интересно, чего там?), практичности (может, что уцелело, в хозяйстве пригодится), и гуманизма (вдруг, там кто живой, надо помочь), двинулись к позиции батареи.

Народ здесь был тертый и к войне уже привычный. Зрелище причудливым образом разорванных человеческих тел, перемешанных с комьями земли и искореженными деталями механизмов, никого особо не удивляло — не первая война в этих краях.

Подобрали трофеи, а также раненых и контуженых — короче, всех, кто остался в живых. Потом, позвали деревенского муллу — он покряхтел, поохал и прочел над остальными солдатиками что-то приличествующее случаю. Обычное дело на войне. Единственное, что удивило танджонгцев — это бред одного контуженого солдатика. Парень приставал ко всем с рассказом, что мол, за миг до взрыва видел летящего альбатроса без головы. Альбатрос пикировал, как при охоте на рыбу, и с крыльями и телом у него все было нормально, а головы не было напрочь.

Слушатели многократно переспрашивали: может, дело было через миг после взрыва? Тогда понятно, почему без головы. Там и у людей головы оторвало, но этот солдатик упорно стоял на своем: не после, а до. Наверное, в голове у него все перевернулось…

Аллах (а может, какой-нибудь другой местный бог) вознаградил добрых фермеров дюжиной вполне пригодных к употреблению колес — только чуть-чуть погнутых.

Ройо Исо взял трубку зазвонившего мобайла, произнес короткое приветствие, и начал молча слушать длинное сообщение.

— Что там? — спросил Немо через минуту.

Адмирал жестом попросил его подождать, и еще через полминуты проинформировал:

— Противник завершил артподготовку по Оекусси и начал концентрацию сил для атаки. Центральная группировка выделила моторизованный корпус, который через три часа сможет выступить из Кефаменана через юго-восточную границу эксклава на Оесило и далее на север, на Макасар. Южная группировка противника движется из Купанга к северо-западному побережью через Наиклиу, и далее, видимо, пойдет по берегу, через Нитабе, чтобы атаковать восточную границу Оекуси и занять порт Ситрана. Там наша оборона практически уничтожена их реактивной артиллерией.

— Мои бойцы перебрасывают резервы из порта Маквелаб, — сказал Ним Гок, — Они уже взяли морской плацдарм, на котором можно развернуть батарею для обстрела дороги.

— У тебя есть связь с Маквелабом? — спросил Ройо.

— Сейчас она прервана, но мои бойцы знают, что делать.

За столом возникла короткая пауза.

— Так или иначе, сейчас от нас не зависит, потеряем мы Оекуси, или нет, — подвел промежуточный итог доктор Немо, — Там все решается на месте.

— Если противник получит еще одно подкрепление по воздуху, через аэропорт Саут-Купанг, то одна батарея может с этим не справиться, — заметил адмирал.

— Не получат, — лаконично ответил Хобре Оже.

— Почему ты в этом уверен?

— Потому, что «Тахрир» нападет на Жако.

— На остров Жако, а не на наш берег? — удивленно переспросил Немо.

Хомбре Оже молча кивнул.

— Хорошая новость, — сказал адмирал Ройо Исо.

— Странно, — заметил Немо, — Ведь было сообщение, что Жако передан ДМА.

— Видимо, «Тахрир» думает, что это наша дезинформация, — предположил Ним Гок.

— Нападение на атаурцев будет стоить им аэропорта, — заключил адмирал, — Я думаю, противник будет деморализован, и это станет лучший момент для ответного удара. Товарищ Гок, твое мнение?

Комбриг кивнул в ответ и констатировал:

— Я считаю, наша сухопутная операция теперь понятна.

— Хороший воздух и тишина? — спросил доктор Немо.

— Да, — подтвердил Ройо Исо.

Оже снова кивнул.

Ним Гок взял трубку и сказал в нее два слова: «Buenos Aires».

Хомбре Оже был еще лаконичнее и сказал в свой микрофон одно слово: «Hush».

Младший командир Суок Тсом оказался крепким парнем. Даже когда он лежал без сознания под грудой битого кирпича (остатков стенки, которая его спасла, приглушив удар взрывной волны), его тело все равно пыталось выбраться из-под завала. Очнулся Суок Тсом уже в агро-кооперативном медпункте деревни Фатусуба, когда фельдшер Куэло с двоими волонтерами-ассистентами, стащили с него одежду и начали смывать гарь, пыль и кровь прохладной водой.

— Где я? Где все?

— Ты в госпитале, рядом с фортом, — пояснил один из ассистентов, — вас всех накрыло ракетами. Все, кроме тебя погибли. И трое наших тоже.

— Все погибли? А что со мной?

— Тебя выкопали из-под обломков два инженера с Атауро. Они еще вытащили одного солдата-кхмера, который приехал из макасарского гарнизона, и одну нашу девчонку, которая из милиции. А тебе здорово досталось. Док Куэло лучше объяснит.

— … Но не сейчас, — перебил фельдшер, — Сначала внимательно осмотрим… Проклятая война!.. Парень, если тебе здорово больно, я могу сделать анестезию.

— Подожди! — перебил кхмер, — У меня приказ, я должен его выполнить. Позови сюда коменданта гарнизона, или старшего по армейской группе.

Фельдшер покачал головой.

— Тут есть только наши волонтеры самообороны.

— Тогда позови тех, что с Атауро. Надо выполнить приказ!

— Приказ — приказ, — проворчал Куэло, — Сам едва живой, а все о приказах… Проклятая война!.. Микеле, Хэнк, тут раненый хочет сказать вам что-то важное.

Только сейчас, когда с лица раненого исчез слой пыли, Хэнк узнал старого знакомого.

— Здравствуйте, Тсом. Как вы себя чувствуете?

— Здравствуй, капитан Худ. Я знал, что ты во всем разберешься и будешь с нами.

— Вообще-то я с мистером Микеле с Атауро, — уточнил Хэнк.

— … Слушай, — продолжал кхмер, — Из порта Маквелаб на остров Батек надо доставить орудия и снаряды. Там младший командир Даом Вад. Он все скажет. Дай мне рацию.

— Пожалуйста, — Хэнк протянул ему свой woki-toki, — Вы знакомы с этой моделью?

— Меганезийская, «Fiji Drive», знаю, — сказал Суок Тсом, проворно нажимая значки на сенсорном экране, — Сейчас я передам Даом Ваду…

Младший командир приложил трубку к щеке и быстро заговорил на камбоджийском. Фельдшер Куэло удрученно развел руками и обратился к Микеле.

— Как объяснить этому парню, что с такими травмами нельзя работать. А то он сейчас схватит автомат и побежит в атаку… Не знаю, возможно ли это физически, но…

— Поговори, — перебил кхмер, протягивая трубку Хэнку.

— Гм… — сказал тот, — Ладно… Здравствуйте, Вад. Не знаю, виделись ли мы на «Royal Diamond»… Ах, у вас было задание в другом месте?… Значит, не виделись. Кстати, не надо называть меня «товарищ командир», это не соответствует… Минутку! Нельзя ли подробнее рассказать, в чем ваша проблема? Возможно, тогда я… Наступают с юго-запада?… Так, дайте сообразить. Из Бабау и Баратэ в Наиклиу на побережье, и что…? Черт! Действительно, неприятная ситуация… Так, и что нам для этого требуется…?

Он говорил еще минут десять, потом дал отбой и хотел было что-то спросить у Суок Тсома, но тот уже успел отключиться.

— Спит, — пояснил Куэло, — Нормальная реакция при шоке и черепно-мозговой травме.

— Я рад, что у него нормальная реакция, — пробормотал Хэнк, и повернулся к Микеле Карпини, — Знаешь, у меня проблемы. С запада едет большая толпа исламистов. Если ничего с этим не сделать, то уже ранним утром они окажутся здесь.

— Тогда это не только твоя проблема, — заметил агроинженер.

— В общем, ты прав, но, раз уж меня назначили военным комендантом Маквелаба…

— Ты принял командование портом Маквелаб? — удивленно перебил Микеле.

— Да, а что мне оставалось делать?

— Ничего. Все правильно. Продолжай.

— … Так вот, мне надо усилить артиллерийскую батарею острова Батек, чтобы… Черт! Надо ехать, иначе будет поздно.

— Поехали вместе, — предложил Микеле, — По дороге объяснишь, что к чему.

— ОК! Осталось выяснить, на чем. Наш лимузин…

— Мы отвезем! — раздался голос за спиной, — У нас мини-трактор и прицеп!

— Мы знаем дорогу, а вы в темноте заблудитесь, — добавил второй голос.

— Тут всего десять километров, но дорога немножко кривая, — уточнил третий.

Бывший третий помощник быстро обернулся и окинул взглядом трех парней старшего школьного возраста.

— Holy shit! Дети, вы с ума сошли! Это война, понятно?

— Понятно, капитан Худ, — очень спокойно ответил один из парней, — Это — война, а мы — волонтеры. Меня зовут Сезар, а это — Ришо и Тодо.

Хэнк бросил взгляд на агроинженера и, не увидев возражающих жестов, сказал парню:

— Ладно, Сезар. Поехали. Где там твой Буцефал?

— Буцефал был не у Цезаря, а у Александра Македонского, — поправил Микеле.

— У меня не буцефал, а мини-трактор с прицепом, — напомнил Сезар.

— Это даже лучше, — серьезно сказал ему Хэнк.

Дорога из Фатусуба в Маквелаб была не кривоватой, а безобразной. Собственно, она вообще была не дорогой, а просто полосой неровно укатанного грунта. Какая бы то ни было подсветка тут отсутствовала, но Сезар вполне уверенно вел трехколесный мини-трактор с двухколесным прицепом, где сидели Хэнк, Микеле, Ришо и Тодо. Прицеп подпрыгивал на ухабах, и попытка Хэнка нарисовать схему ситуации в блокноте, при свете ручки-фонарика, была отброшена в первые пять минут. Пришлось пользоваться словесным изложением тактической обстановки.

— Наш кусок берега, — начал объяснять он, — это 25 миль, не считая изгибов береговой линии. Вот и весь Оекуси. Здесь есть четыре порта. Перечисляю с востока на запад: Сакато, Макасар, Маквелаб, Ситрана. После артобстрела остался, фактически, один Маквелаб, остальные три — в хлам. Маквелаб уцелел потому, что он дальше всего от западно-тиморской территории, а почему его не расстреляли с моря — черт его знает. Наверное, море контролирует атаурский флот. Во всяком случае, штаб комми умно поступил, сделав в Маквелабе резервный парк военной техники.

— У наших договор с вашими про море, — встрял Тодо, — За это мы вам отдали Жако. Хороший островок, кстати. А ваши нашим еще отгрузили оружия, кораблей десять. Только наши еще не успели в нем толком разобраться. Это же не простая шлепка.

Парень похлопал ладонью по своей двустволке, поясняя значение последнего слова.

— Попробуем разобраться на месте, — пробурчал Микеле.

— Ясно, что в своих машинках вы разберетесь, — оптимистично ответил Ришо.

— Так я продолжу? — спросил Хэнк, и продолжил, — Как я понял из объяснений своего нового коллеги, товарища Даом Вада, оборона основной территории СРТЛ в полном порядке. Оборона Оекуси с юга и с востока от нас — тоже организована. Но на западе случился просчет. Война началась раньше, чем думали, и на остров Батек не успели доставить пушки и снаряды из Ситрана. Даом Вад со своими коммандос занял остров слишком поздно — исламисты успели раздолбать порт Ситрана.

— Остров Батек — это что? — спросил агроинженер.

— Это — блин в море, диаметром четыреста метров, примерно в пяти милях от западно-тиморского берега и в шести с половиной от нашего. Этот островок — спорный, но, по факту, он был западно-тиморский, т. е. индонезийский… До сегодняшнего вечера.

— Оттуда что-то хорошо простреливается? — предположил Микеле.

Хэнк энергично кивнул и уточнил:

— Не что-то, а что надо. Северная дорога в Оекуси с западного края Тимора, где базы исламистов, огибает горы и идет по берегу через городок Наиклиу, ровно напротив Батека. Четыре мили дороги и городок, где все транзитные склады — как на ладони.

— Так. Понятно. Нам надо расстрелять все это раньше, чем экспедиционный корпус исламистов там пройдет. Так?

— Верно. А еще лучше — ровно тогда, когда он будет проходить. После Наиклиу, дорога поворачивает от берега на юг, вглубь Тимора, делает большую петлю и, через мост на пограничном каньоне, выходит в наш городок Нитабе. А из Нитабе уже есть дороги и вглубь нашего эксклава, и к нашему берегу. В общем, нельзя, чтобы они прошли.

— Тоже понятно. А какие у нас аргументы?

— Со слов моих новых коллег, — сказал Хэнк, — это минометы полуметрового калибра, установленные на самоходных понтонах. Снаряды — сферические, весом центнер…

— Это пневмо-мортиры, — перебил его Микеле, — обычное гражданское устройство. Я прекрасно знаю, как они работают. Сто раз пользовался.

Капитан Худ фыркнул и недоверчиво выпучил глаза.

— Для чего в агроинженерии двадцатидюймовая пушка?

— Долго перечислять. Из них разбрасывают стимуляторы или наоборот, инсектициды, гербициды, или дефолианты. Из них выстреливают патроны-генераторы пенопласта. Центнер смеси дает поплавок 15 метров в диаметре. Такими штуками обметывают по периметру акваторию с планктонным полем, чтобы сделать плафер. Морскую ферму.

— Весьма познавательно, — сказал Хэнк, — Но у нас там не пена, а фуллернит. Это такая взрывчатка, вроде динамита, только раз в пять хуже… Или лучше… Смотря, с какой стороны ты находишься, когда эта срань взрывается.

— Хорошая, дешевая взрывчатка, — возразил Микеле, — На острове Хендерсон мы этой штукой сделали сеть прудов с пресной водой. Теперь там даже гнездятся фламинго, представляешь? Единственная беда фуллернита — высокая чувствительность, так что, приходилось перевозить его в контейнерах с надувной внутренней стенкой…

— Это очень трогательно, особенно фламинго, — отозвался Хэнк, — Но в Маквелабе две обычные самоходные баржи, доверху груженые этими фуллернитовыми бомбами. И стенки у барж, я полагаю, тоже обычные, железные.

— Хм… Надеюсь, бомбы не просто накидали в грузовые сетки, как арбузы.

— Ты оптимист, Микеле. Лично я опасаюсь, что они загружены именно так.

Микеле Карпини почесал в затылке.

— Joder! Сотовая и сателлитарная связь куда-то исчезли. Хорошо было бы расспросить экспертов про фуллернитовые бомбы, а woki-toki дальше тридцати миль не добивает.

— С сотовой связью понятно, — заметил капитан Худ, — Дюжина ретрансляторов на весь эксклав, рядом с большими поселками. Исламисты сразу расстреляли и то, и другое.

— Логично, — согласился агроинженер, — Тогда судьба сателлитарной связи мне тоже понятна. Кто-то отстрелил в стратосферу сотню тонн экранирующей микро-пыли, и теперь не работают ни сателлофоны, ни спутниковые системы навигации.

— А кто? Наши или исламисты?

— Не знаю. Мне так, с ходу, не понять, кому это выгоднее в военном смысле. В любом случае, когда приедем, надо попробовать восстановить сотовую связь.

— Как? — удивился капитан, — Построить новые вышки-ретрансляторы?

— Вышки — это прошлый век, — ответил Микеле, — Полный отстой, как выражаются мои замечательные дети. Надеюсь, твоим новым коллегам хватило ума купить не только пушки и бомбы, но и обычные комплекты обеспечения армейского корпуса.

На этот раз в затылке почесал капитан Худ.

— Это не мое дело, но ты слишком хорошо для агроинженера разбираешься в войне.

— Не в войне, Хэнк, а в военной технике. И не слишком хорошо, а просто как обычный нормально образованный гражданин. Что тебя удивляет?

— Да так, ничего… — начал капитан, и тут им в глаза ударил ослепительный свет.

— Стоп! Выйти из машины, предъявить бумаги!

— Дурак, блядь, мы капитан-коменданта Худа везем, — спокойно ответил Сезар.

— Сам дурак, — откликнулся хриплый, тоже мальчишеский голос, — На тебе, блядь, не написано, что ты везешь коменданта. А который из вас комендант Худ?

— Это я, — ответил Хэнк, спрыгивая на землю, — Ну, парни, докладывайте, какая у нас обстановка в Маквелабе? Полная жопа, или нет еще?

— Вроде, пока нет, — ответил голос постарше, — Пошли, товарищ Худ, сам увидишь.

Микеле Карпини на несколько секунд задумался, подбрасывая в руке кусочек мела, а потом, со словами «ну, это тоже может пригодиться», начертил крестик еще на одном пятифутовом контейнере.

— Все, — сказал капитан Худ, — Это — двадцать четвертый и последний. В плоскодонки больше не влезет. Третий ярус там грузить нельзя. Перевернется.

— Ладно, — Карпини вздохнул, — Только возьмем еще вон те два десятифутовых.

— Черт! Микеле! Куда их?

— У нас перед рубками на обоих понтонах как раз есть еще свободное место.

— Там нельзя ставить! Мы загородим обзор снизу!

— Просто будем рулить стоя, вот и все. Тринадцать миль можно обойтись без кресла.

— ОК, — вздохнул капитан, — Но больше не торгуемся.

— Не торгуемся, — Микеле кивнул и поставил крестики на десятифутовых контейнерах.

Хэнк Худ повернулся к безмолвному кхмеру — командиру охраны порта.

— Значит так, коллега Кхеу Саон. Вот этот пятифутовый контейнер грузите на третью плоскодонку, там во втором ярусе есть место. И закрепите, пожалуйста, как можно надежнее. Эти десятифутовые поставьте на пушечных понтонах, перед кабиной. Их привяжите стропами к опорам леера. Потом пусть все отходят от терминала на…

— На пятьсот метров, — подсказал агроинженер.

— Да. На пятьсот метров. Когда мы отойдем на четверть мили, можно возвращаться, а мальчишки пусть садятся в плоскодонки и идут следом за нами, тоже на дистанции четверть мили. Повторите им это, перед тем, как они отойдут от причала. Это — все.

— Да, товарищ Худ, — отозвался кхмер, — Я все запомнил. А кто будет тут за старшего?

— Вы и будете, коллега Кхеу Саон. Если будут какие-то проблемы, то вы свяжетесь по рации со мной или с коллегой Карпини. Теперь — приступайте к догрузке.

Кхмер кивнул и дал знак стоявшим в стороне разнорабочим. Они притушили свои самокрутки, взяли тележки и, не спеша, двинулись к штабелям контейнеров.

— Покурим? — спросил Микеле, хлопнув капитана по плечу.

— Покурим, — согласился тот, — Вдруг, это в последний раз?

— Фи! — возмутился Микеле, — что у тебя за настроение?

— Это я так пошутил. Извини, если не смешно.

В сорока милях севернее Оекуси, на противоположной стороне моря Саву из западной бухты острова Алор, вышел катер класса «Pegasus», и начал разворачиваться в проливе между островами Алор и Пантар. Завершить маневр ему не удалось. Несколько серых теней обрушились на его носовую надстройку и ютовую ракетную установку. Восемь ракет «Гарпун» с двухцентнерными боеголовками, детонировали, с легкостью оторвав корму. Факел из горящих капель мазута взлетел в небо, как огромный фейерверк.

Микеле Карпини, заметив далекую вспышку боковым зрением, глянул через правое плечо, но над морем уже снова стояла тьма. Вторично он обернулся через пять минут, когда до него донесся слабый звук взрыва — и снова не увидел ничего, кроме тьмы. В секторе обзора был только один светящийся предмет — кормовой фонарик на барже, которую тянул за собой самоходный понтон, управляемый Хэнком. В кильватере этой баржи держался Микеле, управлявший таким же самоходным понтоном с такой же баржей на буксирном тросе. На ее корме тоже был фонарик, на него ориентировались Сезар, Ришо и Тодо. Каждый из мальчишек вел рыбацкую моторку-плоскодонку, с двухъярусным штабелем из пятифутовых контейнеров. Моторки здорово оседали на корму, а их слабые движки едва тянули этот груз — но значительная скорость им и не требовалась. Все равно самоходные понтоны с баржами на прицепе не могли идти быстрее четырех узлов. Чтобы пройти «чертову дюжину миль» (как пошутил кэп Худ перед отплытием из Маквелаба) надо было потратить три с лишним часа времени…

Наверное, есть люди, которым везет. Люди, которым удается прожить долгую и счастливую жизнь, ни разу не попадая в такие ситуации, в которых большая часть их опыта оказывается совершенно непригодной. Я везучий, но не настолько, поэтому периодически (хотя и редко) попадаю. Больше двадцати лет назад, я иммигрировал в совсем молодую и, в общем, нищую страну, где намеревался просто заниматься своей работой без идиотских запретов и ограничений. Начал… Вдруг — раз, и ночной арест. Обвинение в руководстве организованным криминальным формированием. Вот вам и свобода. Правда, меня выпустили в тот же день, но в стране, где судят час и ставят к стенке через пять минут после вынесения приговора, не нужно много времени, чтобы осознать себя потенциальным сырьем для мясорубки.

Мне было чудовищно обидно — несмотря на то, что в моем случае все обошлось. И я поступил так, как поступает любой активный идеалист: начал реставрировать свой основательно подпорченный социальный идеал. Наверное, так делали многие люди, похожие на меня или наоборот, предельно непохожие — потому и добились чего-то, приблизительно того… Кстати, это очень емкая формулировка: «добились чего-то, приблизительно того». В том смысле, что не добились того, чего хотели (идеалы, как известно, недостижимы), но приблизительности хватает, чтобы гордо надувать щеки.

Итак, я занялся реставрацией своего подпорченного социального идеала, и был в этом совершенно не оригинален — ни по целям, ни по методам. Только образование у меня оказалось получше, чем у большинства других реставраторов, и плюс еще знаменитое калабрийское упрямство… Я и оглянуться не успел, как с моей подачи в мясорубку угодили несколько тысяч субъектов. Многие — за дело, остальные — за кампанию. Так всегда бывает, если применяешь «Стандартную Процедуру Реставрации Идеала».

Семья. Она как-то незаметно появилась у меня в процессе применения «Стандартной Процедуры…». Очаровательная, порывистая и непосредственная девчонка — курсант школы военной разведки. INDEMI, или «Gestapo nostra», как выражаются отдельные акулы пера… Сейчас я поражаюсь своей тогдашней близорукости. Мне казалось, что Чубби, начав семейную жизнь, автоматически выпадет из этой военной обоймы. Как нетрудно догадаться, не она выпала, а я впал. А следом, впали наши подросшие дети.

Впрочем, даже если бы я знал все заранее, то, все равно привел бы в свой дом именно Чубби. Даже если бы я знал, что сегодня мне окончательно не повезет (какой-нибудь засранец стрельнет по моему чудному грузу, и я распадусь на фрагменты), то и в этом случае, мое тогдашнее решение осталось бы твердым и неизменным. Я — калабриец, я упрямый и тупой, как стадо носорогов. Как бы то ни было, я много чего успел в этой жизни, хотя… Да, много интересного можно еще сделать, но это зависит не только от меня, а и от того гипотетического засранца, который или стрельнет, или нет. Если я и жалею о чем-то, то только о том, что у девчонок вместо детства получилась какая-то сплошная спецоперация. Сейчас бессмысленно извиняться перед ними за это: они обе выросли такими, какими выросли — красивыми, умными, смелыми, замечательными… Прошлое — прошло, и невозможно себе представить, что они могли бы быть другими.

Так или иначе, все, что я сделал, более-менее закономерно привело меня сюда, на эту идиотскую войну, потому что я интуитивно понимаю: от того, что произойдет здесь, зависит то, выберется ли Чубби из этой непонятной ловушки. Joder! Если бы я знал в общих чертах, что в действительности делается с Тлалоком и как это связано с кучей концентрированного политического дерьма, то мне было бы гораздо проще… Но я ни черта не знаю, и вынужден тыкаться почти наугад. Да, наверное, есть люди, которым везет, они ни разу не попадают в такие ситуации. У них понятная жена, понятные дети, понятные дела. Я им завидую, но нет смысла думать, что получилось бы, если бы мне тоже вот так повезло. Ведь тогда на моем месте сейчас был бы совсем другой человек. Вернее, он был бы у себя на ферме, а не на моем месте. С чего бы везучему человеку оказываться за штурвалом плавучей таратайки, идущей с грузом бомб на прицепе по простреливаемому всякими засранцами ночному морю?

…Два 40-метровых широко-корпусных десантных катера класса LCUR, шли на юг с острова Пантар. До Макасара им оставалось два часа хода. Они везли батальон, 800 бойцов. Этот батальон, вне сомнения мог бы вытеснить с побережья Оекуси в горы группировку восточных тиморцев, потрепанную артобстрелом… Но этим катерам не суждено было дойти до цели. Бесшумные серые тени, напоминающие крупных чаек, спикировали из ночного неба, и ударили с разных сторон…

Нескольких сверхлегких мин-орнитоптеров (или птеродактилей) было недостаточно, чтобы разрушить бронированное судно водоизмещением 200 тонн, поэтому удары нацеливались в самые уязвимые точки: двигательные агрегаты на корме, и мостики надстройки, где располагались экипажи и узлы управления. Почти все десантники остались невредимы, и даже смогли быстро потушить локальные пожары. Но катера превратились в пассивные груды металлолома, дрейфующие посреди 40-мильного пролива между Пантаром и Тимором. Невеселое положение для пассажиров…

Этот эпизод войны остался незамеченным для Микеле Карпини. Несколько взрывов потерялись в десятках других взрывов от непрекращающейся артиллерийской дуэли между «Тахриром» негласно поддержанным индонезийской группировкой, и силами восточных тиморцев, негласно поддержанными океанийскими волонтерами Атауро.

Чтобы выдержать такой негласный режим, требовалась аккуратность и спокойствие. Полулегальному штабу индонезийской группировки не хватило ни того, ни другого. Чтобы получить плацдарм для атаки на крайнюю восточную тиморскую провинцию Тулуала, штаб отправил десантный контингент с индонезийского островка Кисар на островок Жако, отделенный от Тулуала узким проливом. Попытка тихой высадки не удалась — маленький номинальный атаурский гарнизон (дюжина волонтеров), открыл огонь, и тогда штаб приказал поддержать десант артиллерийским огнем с Кисара.

Начал раскручиваться маховик прямого вооруженного конфликта между «группами поддержки». Атаурские авиа-рэпторы атаковали боевые позиции и инфраструктуру противника на Кисаре, Ветар и еще пяти мелких островка, расположенных восточнее Атауро и севернее Жако. Это происходило в 200 милях к востоку от того места, где находился сейчас Микеле, и не было им замечено, но вот другая атака…

…Где-то далеко на северо-западе вспыхнуло мерцающее желто-оранжевое зарево, похожее на полярное сияние. Сам источник света был на небольшой высоте, и его заслоняла зазубренная линия гор центрального массива. Микеле оценил дистанцию дальномером, встроенным в бинокль, и получилось 65 миль. Это соответствовало действительности. Бесшумные летающие мины добрались до аэропорта Купанга, и поразили переливные узлы огромных емкостей с керосином. Воздушный мост для формирований «Тахрир» и для индонезийской группировки перестал существовать.

Два обыкновенных на вид малых контейнерных судна типа FerryCat, приняв на борт по дюжине 20-футовых контейнеров, вышли в море из порта Суаи, расположенного на южном берегу СРТЛ, и двинулись дальше на юг. Оказавшись в нейтральных водах, их экипажи, с помощью бортового крана, начали производить с контейнерами операции, которые любой моряк назвал бы идиотскими. Ну, какой нормальный человек будет устанавливать контейнер на ферму надстройки косо, под углом более 30 градусов к горизонту? Ситуация прояснилась, когда торцевые двери контейнеров были сняты и в небо уставились конические головные элементы 300-миллиметровых ракет. Любой военный эксперт узнал бы в таком контейнере пусковой модуль бразильской системы залпового огня «Astros», с дальностью стрельбы 50 миль.

Дальше пошла тяжелая работа. Аккуратно установить контейнер, выверить угол его наклона и ориентацию, выполнить пуск. Отдохнуть полминуты, наблюдая, как яркие факелы движков уменьшаются вдали и исчезают среди звезд в черном небе. Дальше — опять установка, наклон, ориентация, пуск. И полминуты отдыха. Начав эту работу примерно в 10 вечера, бойцы младшего командира Лон Бусана завершили ее около часа ночи. У бортов тонули последние сброшенные в воду контейнеры. Люди буквально валились с ног от усталости, но были счастливы. Они хорошо выполнили задание чрезвычайной важности для победы революции. Лон Бусан отдал приказ: «спустить шлюпки, покинуть суда». Еще полчаса тяжелого труда и вот, паруса подняты, можно отдохнуть, покурить и тихо поболтать со своими товарищами. Два брошенных судна неустановленной принадлежности, медленно и торжественно погрузились на дно на глубине 2000 метров. Кому интересно — пусть попробует поднять. Флаг ему в руки…

Разумеется, все станции слежения зафиксировали пуск 96 ракет из точки в 13 милях южнее Тимора, с апогеем 25 километров, но гуманитарная катастрофа еще не была объявлена, и никто даже пальцем не пошевелил, чтобы выяснить, куда и зачем они полетели, что было в боеголовках и каковы результаты их попадания.

Итак в 10 часов вечера 16 марта. В городке Кефаменано, расположенном прямо на транс-тиморской магистрали восток-запад, в 10 милях к югу от границы провинции Оекусси (выделенной территории СРТЛ), раскинулся лагерь центральной ударной группировки Тахрира с вооружением и боевой техникой. Формировалась автоколонна для движения к границе Оекусси и последующей атаки. В той стороне наблюдалось зарево — там что-то горело после массированного арт-налета ракетами «Кассам». В лагере царила обычная шумная суета, всегда сопутствующая таким массовым войсковым перемещениям.

На серию слабых хлопков в небе никто даже не обратил внимания, а это распались кассетные головные части первого ракетного залпа «Astros» и теперь вниз летело множество самостоятельных 3-фунтовых мин. Послышался нарастающий вой, и тут, конечно, кто-то крикнул «налет» и «воздух». Бойцы, как и положено, шлепнулись на грунт, потом раздались взрывы (почему-то очень слабые). В разных концах лагеря послышались вопли и хрип — кого-то зацепило. Многие бойцы начали кашлять (как показалось в начале — от поднявшейся пыли). Прошло четверть минуты, и несколько человек, хватаясь за горло, забились в судорогах, как при эпилептическом припадке. Количество кашляющих и бьющихся в судорогах, стремительно росло. Никто еще не понимал, что происходит. Облачка тумана над лопнувшими минами невозможно разглядеть в темноте. Санитарные команды не могли понять, куда ранены люди, явно впадающие в кому. На них не было заметно никаких внешних повреждений. В этой обстановке раздалась новая серия хлопков, затем вой и опять серия разрывов мин. И лагерь, и улицы были покрыты кашляющими и корчащимися людьми, а многие уже лежали неподвижно, извернувшись перед смертью каким-то немыслимым образом. Наконец, кому-то пришло в голову объяснение, и раздался вопль «газы!».

За Кефаменано, транс-тиморская магистраль идет на восток, затем изгибается дугой к северу, через городок Атамбуа, выходит к морю в порту Атапупу (в 30-мильной полосе северного берега, отделяющей эксклав Оекусси от основной Ист-Тиморской территории). Далее магистраль пролегает по берегу, через границу, и соединяется с Ист-Тиморской сетью дорог. Ясно, что эта трасса стала главным направлением движения атакующей армии, и ее авангард разместился в Атамбуа и Атапупо. Вторая по значимости Вест-Тиморская магистраль идет на восток по южному берегу, через городки Нунколо и Бесикама. Эти магистрали соединяются на востоке — в Атамбуа, а на западе — в Сое. Западнее Сое, до Купанга идет единственная широкая дорога. Эта простая дорожная география определила и пункты сосредоточения наступающей тахрировской армии, и цели ракетной атаки: Кефаменано, Атамбуа, Атапупу, Нунколо, Бесикама, Сое. Как впоследствии рассчитали эксперты, каждая цель получила примерно по 8 тонн ОВ «Зарин» — простого в производстве, эффективного нервно-паралитического вещества.

Зарин производится с 1939 года в полсотне стран, но никто ни разу не признался, и поэтому, зарин всегда возникает на мировой арене, как бы, из ниоткуда. Тем не менее, известно, что запасы зарина в средней развитой стране 3-го мира составляют 50 — 100 тонн. Из-за невысокой стойкости этого вещества, эти запасы приходится возобновлять каждые 2–3 года, а старые запасы — уничтожать по довольно дорогой технологии. Тот зарин, который был применен в данном случае, судя по химическому анализу, отжил большую часть срока, отведенного ему законами химии, и вооруженные силы некой страны сделали выгодный бизнес, избавившись от него таким вот способом.

Успешное прибытие к острову Батек получилось для Микеле совершенно не таким знаменательным событием, как он себе представлял. Все было очень по-деловому. Стремительно возникшие из темноты надувные моторки с солдатами — кхмерами. Дисциплинированный и спокойный офицер Даом Вад. Четко понимающий, что и как делать, капитан Хэнк Худ, который сначала поставил к причалу свой мото-понтон с прицепленной баржей, а потом сменил Микеле за штурвалом и проделал такую же операцию со вторым мото-понтоном и прицепом. После этого, Микеле, само собой, оказался центральной фигурой разворачиваемой батареи.

А потом, когда с работами на батарее все стало все более-менее понятно, как-то само собой получилось, что Микеле занялся другими делами, свойственными менеджеру в условиях военного времени.

Восстановление мобильной связи.

Выяснение точек и путей снабжения.

Инвентаризация ресурсов.

Инвентаризация транспорта.

Организация логистики.

Проще всего оказалось наладить связь. Стандартные «Летающие соты» в контейнерах были в полном порядке. Задать на ноутбуке сетку размещения с шагом восемь миль, и включить модули автономного энергоснабжения, а дальше — дроны сами надуются, превратившись в пятиметровые дирижабли, сами уплывут по воздуху на заданные позиции, сами бросят там контрольные якоря, чтобы не сносил ветер, и сами отрапортуют: «Hei foa, если кто-то хочет кому-то позвонить, то мы к вашим услугам».

Скоро капитан Хэнк Худ, носился на добытом где-то катере с подводными крыльями между Батеком, Маквелабом и Ситрана, говоря по двум мобайлам одновременно. Три тиморских юниора — Сезар, Ришо и Тодо — были назначены «группой снабжения» и, с фермерской обстоятельностью, занялись этой работой. Поехал — загрузил — привез — разгрузил. Знакомое, дело — и не важно, делается оно в мирное время или на войне.

Карпини, который вырос в глазах кхмерских бойцов до уровня «главного военспеца округа, товарища инженера Микеле», получил под командование двух ординарцев — мальчишек лет пятнадцати, которых звали Ан и Хин (по крайней мере, их имена, в восприятии Микеле, звучали так, а они отзывались на эти имена в его исполнении).

Эффект от применения почти 50 тонн зарина «второй свежести», штаб обороны СРТЛ имел возможность оценить по данным радиоперехвата. На огромном столе, рядом с экраном-картой, валялась куча листочков, с довольно однообразными текстами:

«2-й заместитель командира корпуса Кефаменано-центр. Попали под газовую атаку. Потери — каждый шестой. Половина живых — небоеспособна. Продолжают умирать».

«Комендант Атапупу. При бомбардировке ядохимикатом, сводный отряд потерял примерно треть состава. Много отравленных в разной степени. Пришлите медиков!».

«Командир автоколонны Сое-центр. Нас обстреляли химическими минами. 2/3 моих людей — отравлено, много убитых, не могу наладить управление. С востока через нас бегут бойцы и жители, на трассе затор. Дайте подкрепление и скажите, что делать».

Комбриг Ним Гок пробежал глазами десяток листков и повернулся к доктору Немо.

— Сколько времени местность будет отравлена?

— Вероятно, 2–3 часа. В жарком морском климате это вещество быстро разрушается.

— Три часа слишком долго. Надо атаковать сейчас, иначе мы потеряем инициативу.

— У нас есть противогазы и защитные плащи, — заметил Ройо Исо, — И нашим людям не придется лезть в места максимального заражения, так что, опасность не велика.

— Мои люди не обучены воевать в противогазах и тяжелых плащах, — сказал комбриг.

— Давайте определимся с задачами контратаки, — предложил доктор Немо, — Мы же не собираемся захватить и удержать западно-тиморские территории. Завтра регулярная индонезийская армия вытеснит нас оттуда. У нас есть всего несколько часов, и я бы предложил использовать их для разрушения инфраструктуры противника.

— Это разумно, — согласился Ройо Исо, — Пока корпус противника дезорганизован и отступает, инфраструктура не защищена. Мы можем добиться хорошего результата.

— У меня есть 5 батарей «Urflug» и около полутора тысяч мин, — сказал Ним Гок.

— Я могу взять на себя порт Атапупу и береговой участок магистрали, — добавил Ройо.

— Авиация, — коротко сказал хомбре Оже.

— В каком смысле? — спросил доктор Немо.

— Использовать наши транспортные самолеты и бочки с горючим.

— Да, — согласился комбриг, — Пока у них дезорганизована ПВО…

Ройо Исо протянул руку и постучал пальцем по экрану-карте.

— Есть еще одна мысль. У нас есть атаурские виропланы и та группа пилотов, которая пробовали на них летать, и довольно успешно. Мы можем атаковать врага там, где он точно нас не ждет: на юго-западном краю Тимора, где его базы на берегу Купангского залива и главные транспортные развязки. Это осложнит работу их штаба и, возможно, приостановит наступательные действия северной группировки.

— Но там есть ПВО. Мы можем напрасно потерять пилотов, — заметил Немо.

Звякнул мобайл Ним Гока. Он взял трубку и, видимо услышав что-то крайне важное, жестом призвал всех к тишине.

— Да… Понял тебя, Даом Вад… Хорошо. Не задерживайтесь с этим… Теперь жди, не прерывай связь, сейчас штаб примет решение… — комбриг повернулся к остальным и сообщил, — Капитан Худ и военный инженер Карпини доставили на Батек и привели в боевую готовность крупнокалиберные орудия. Еще, они восстановили сотовую связь вдоль побережья Оекуси. В этих обстоятельствах я согласен с товарищем Исо.

Доктор Немо потер ладонями покрасневшие от табачного дыма глаза и кивнул.

— Да. Это меняет дело. Я тоже согласен.

Хомбре Оже, продолжавший крутить тибетские шарики, кивнул молча, не тратя слов.

Примерно через час Хэнк Худ, очередной раз вынырнув из темноты, заявил:

— Слушай, Микеле, тут главный кхмер хочет с тобой поговорить.

— Это который?

— Ним Гок, разумеется. У них один главный. Набери его. У Даом Вада есть номер.

— Ясно. Наберу. Кстати, Кхеу Саон еще не звонил?

— Пока нет. Мы же озадачили его этими красными ромбами всего четверть часа назад.

— Четверть часа — это куча времени. Позвони, поторопи его.

— ОК. А что в этих контейнерах с красным ромбом?

— Медицина, — ответил Микеле, — Таблетки, пластыри, инжекторы и всякая техника… Короче, то, что нужно раненым. Надо было сразу подумать об этом, но я как-то не сообразил. Я первый раз на войне, понимаешь?

— Лучше поздно, чем никогда, — отозвался Хэнк, тыкая пальцем в меню мобайла, — Hi, коллега Саон. Вы нашли контейнеры с красным ромбом… Ах уже два? Замечательно! Сейчас я скажу, что с ними делать… Микеле, что с ними делать?

— Пусть грузит на любой транспорт и везет по медпунктам, — ответил агромнженер, — Я надеюсь, у него есть связь со всеми медпунктами в эксклаве?

Капитан Худ почесал щеку, успевшую зарасти щетиной, и покачал головой.

— Не уверен… Алло, Саон, у вас есть связь со всеми медпунктами?… Как, не знаете? О, черт! Микеле, он не знает их мобайл-номеров.

— Ну, что за фигня! — возмутился агроинженер, — Пусть этот парень объявит по местной радио-сети, чтобы все медики отзвонились и сказали, где они находятся, сколько у них пациентов, и что им надо. И пусть оставят телефоны для связи.

— Ясно… Алло, Саон, вы слышали, что сказал коллега Карпини?… Да, и немедленно.

Микеле, тем временем, набрал продиктованный Даом Вадом номер и услышал:

— Это Ним Гок. Что у вас?

— Это Микеле Карпини. Это я хотел спросить, что у вас. Вы просили позвонить…

— Да, товарищ Микеле. Хорошо, что вы наладили связь. Нам надо установить четкую координацию управления огнем. Меня интересует глубина территории, которую мы сможем поразить при максимальной дальности…

— Так, Ним Гок, — сказал Микеле, — Давайте определимся, во что мы будем стрелять, и какого результата хотим добиться. ОК?

— ОК. Мне нравится ваш меганезийский подход. Начнем с главной задачи…

Трехметровый ствол мортиры качнулся вниз, захватывая шар-снаряд из лотка, потом качнулся вверх и замер на долю секунды. Раздался звонкий, гудящий хлопок, свист, и ствол снова качнулся вниз. Из лотка в него скатился новый снаряд. Вторая мортира повторила те же операции с отставанием на секунду. Первая — вторая, первая — вторая. Движение стволов и хлопки выстрелов, завораживали так же, как качание маятника и тиканье старинных часов. Донесшиеся через две минуты далекий гром взрывов лишь усиливал наваждение. Взрывы тоже звучали равномерно. Секунда — взрыв, секунда — взрыв. Хэнк Худ энергично тряхнул головой.

— Черт! Мне сейчас показалось, что я заснул и вижу идиотский сон.

— Просто мы оба порядком устали, — заметил Микеле Карпини, — Сейчас, когда машина заработала и напрягаться больше не надо, организм включил режим релаксации.

— Ты еще скажи, что сейчас ляжешь спать, — проворчал капитан.

Агроинженер улыбнулся и постучал по экрану одного из трех раскрытых ноутбуков.

— Я бы с удовольствием, но надо еще разобраться с баллистической коррекцией, потом научить этих мальчишек… (он кивнул на двух ординарцев-кхмеров, с любопытством наблюдающих за его действиями)… Самостоятельно управлять системой, а потом я обещал этому парню, Ройо Исо, организовать лазерное целеуказание для его пилотов. Понятия не имею, почему он сам не может этим заняться, но выяснять некогда.

Пневмо-мортиры продолжали размеренно посылать снаряды в темноту. Левая-правая, левая-правая. Кхмерские бойцы едва успевали укладывать стокилограммовые шары, покрытые пенорезиной, на ленты транспортеров-фидеров. На берегу Тимора, в пяти — шести милях отсюда, темнота уже не была полной. Там разгорались оранжевые точки пожаров, постепенно сливаясь в светящиеся штрихи и мерцающие пятна.

Младший командир Даом Вад подошел к агроинженеру и уселся рядом на корточки.

— Товарищ Микеле, помогите мне определить результаты бомбардировки. Я должен доложить об этом в штаб, а в бинокль виден только дым.

— Слушайте, Вад, я не военный. Вы сказали: надо расстрелять этот участок дороги с движущимся транспортом и окружающими сооружениями — я и расстреливаю. А что конкретно получается, это уж вам виднее. Я могу показать изображение с дрона, а вы сами разберитесь, что оно значит, — Микеле ткнул пальцем в экран, — И вообще, будет лучше, если вы будете самостоятельно управлять огнем. Ваши парни, по-моему, уже поняли, как это делается. Эй, юниоры, я про вас говорю! Вам понятно, как стрелять?

Ан и Хин дружно закивали. Понятнее некуда: Вот карта, вот крестик. Куда поставишь крестик, туда и летит снаряд. Тут и ребенок разберется.

— А как управлять дроном? — спросил Даом Вад.

— Ужас! — Микеле вздохнул, — Чему вас учили в офицерской школе?

— Ничему, — признался младший командир, — Я там не был. Я учился в джунглях.

— В джунглях… — проворчал агроинженер, — Ладно, садитесь ближе, я вам все покажу.

У Микеле Карпини был неплохой опыт обучения молодых людей интересным играм с авиамоделями. Флер, а позже — Люси, делали первые практические шаги в управлении полетами именно под его руководством. Сейчас первая уже летала вовсю, а вторая… Вторая тоже летала, но он об этом пока не знал (хотя, такие подозрения у него были). Младший командир Даом Вад рос там, где у подростков нет летающих игрушек — и теперь, в некотором смысле, наверстывал упущенное в детстве.

Через полчаса позвонил Ройо Исо и сообщил, что виропланы на подходе к западному району и ждут указания объектов атаки. Второй дрон в автономном режиме кружил на высоте километра над мостом при слиянии двух рек Бесама и Локо в одну широкую Минэ, у поселка Нгилминэ в 35 милях от залива Купанг. Здесь находилась ключевая и самая уязвимая точка транс-тиморской магистрали, в данный момент — плотно забитая людьми и машинами отступающей армии Тахрира… Можно ли уничтожить солидный мост полтораста метров длиной, имея лишь несколько маленьких виропланов с легким вооружением? Разумеется, нет. А можно ли дезорганизовать уже подавленного противника так, чтобы он сам перегрузил мост и вызвал его разрушение?..

Пост на восточном конце моста пропускал машины ровно с такой частотой, которая соответствовала предельной нагрузке на опоры, но на западном конце такого поста, разумеется, не было. Какой смысл? Назад никто и не пытался ехать… До той минуты, пока голова отступающей колонны, переехавшая через мост внезапно не попала под обстрел. Это было полной неожиданностью — никому и в голову не приходило ждать атаки с запада. Люди, ослепленные светом фар своих машин и оглушенные ревом двигателей, не могли оценить характер нападения. Они лишь видели, что в голове колонны что-то горит и взрывается, и что движение застопорилось. Непрерывная канонада с севера и зарево пожаров (работа мортир с Батека) наводили на мысль, что противника из Оекуси перешел в контрнаступление и движется сюда. В этом случае безопаснее всего было отступить обратно, через мост, на восточный берег Минэ…

Водители, понукаемые паническими криками людей, сидящих в кузовах, начали разворачивать свои грузовики, или просто давать задний ход. Прежде, чем старшие командиры успели разобраться в ситуации, машины на мосту двинулись назад, все сильнее уплотняясь, а с запада — стали въезжать на мост совершенно бесконтрольно, практически корпус к корпусу. Мост выдерживал этот вес, пока плотное скопление грузовиков не заняло всю его середину. Только тогда массивные стальные опоры, рассчитанные на полуторакратную перегрузку, начали медленно сминаться. Настил накренился и треснул. Машины полетели вниз, как сброшенные со стола игрушки, а затем, мост завалился вбок и вниз, и стал грудой обломков на дне каньона…

Организованное отступление вооруженной группировки превратилось в паническое бегство. Едва авианалет закончился, часть группировки, оказавшаяся на западной стороне каньона, продолжила движение к заливу Купанг, но уже не как колонна, а как медленно ползущая пробка, в которой все стараются проехать побыстрее, а машины, двигатели которых заглохли, сталкивают с дороги, и бросают на произвол судьбы. Те бойцы, которые остались на восточной стороне, бросая технику, в полной темноте, беспорядочной пешей толпой двинулись к южному берегу по сужающейся до восьми миль полосе между каньонами рек Минэ и Иасау. Им казалось, что это спасение, что кхмеры так далеко не пойдут… Они глубоко заблуждались. Штаб обороны СРТЛ не упустил возможности добить врага. За оставшиеся до рассвета два часа, небольшой мобильный отряд, высадившись с трех летающих лодок в той части побережья, куда устремились бегущие, провел встречное прочесывание местности на несколько миль вглубь Тимора. Пленных они, разумеется, не брали. На рассвете, выполняя директиву штаба, все отряды и все авиа-звенья вернулись на свою территорию, а все батареи прекратили огонь. После десяти часов непрерывной канонады, на острове наступила тишина, нарушаемая лишь треском пламени разгорающихся все сильнее пожаров….

Батарея на острове Батек прекратила огонь значительно раньше — просто потому, что стрелять было больше не во что. Весь прибрежный участок дороги, четыре городка, вытянувшиеся вдоль нее, и поселки на две мили от моря, были стерты с лица земли.

По приказу Даом Вада, плавучая батарея была замаскирована в узкой (полста метров шириной) протоке между юго-западным берегом островка и короткой полосой рифов. Сверху могло показаться, что здесь стоят брошенные рыбацкие плоскодонки и свалена куча строительного мусора, а с моря эта протока вообще не просматривалась.

В центре островка, на бывшем индонезийском опорном пункте (два фанерных сарая, склад-ангар и кухонный навес) нашлось какое-то количество продуктов и цистерна с пресной водой. Кухонный инвентарь уцелел — вчерашний короткий бой при захвате островка кхмерами обошелся почти без стрельбы: индонезийское подразделение, не ожидавшее атаки, погибло тихо… Даом Вад разрешил бойцам разжечь найденный примус, вскипятить воду и заварить чай. Когда это было сделано, он, в знак уважения, лично притащил «товарищу военспецу-инженеру» кружку чая и армейские галеты.

— Спасибо Вад. Это очень кстати, — Микеле покрутил в руке металлическую кружку и прочел вслух надпись, нацарапанную на ее боку: «Bendaku Bintangi Pasarpan».

— Что это значит? — спросил кхмер.

— Это значит: кружка принадлежала парню по имени Бинтанги Пасарпан. Бинтанги на бахаса — звездочка, — Микеле сделал глоток, и продолжал, — … Если подробнее, то лет двадцать назад родился мальчик, и мама с папой выбрали ему красивая имя. Пели ему колыбельные. Дарили игрушки. Радовались его первым словам и первым шагам. Они думали: он вырастет, познакомится с красивой девушкой, у них будет дом, семья. Не исключено, что он с этой девушкой уже успел познакомиться, до того, как попал сюда. Здесь были армейцы или «Тахрир»?

— Были в индонезийской форме, — ответил Даом Вад.

— Значит, Бинтанги пошел в армию, — заключил Микеле, — Через несколько дней, его родным придет бумажка: Так и так, пропал без вести в ходе боевых действий. Они, наверное, будут еще долго надеяться, что мальчик найдется. Так иногда бывает…

— К чему ты это говоришь, товарищ Микеле? — спросил Даом Вад.

Агроинженер пожал плечами, откусил кусок галеты и запил чаем.

— Просто задумался о жизни. В моем возрасте это нормально… Куда вы их…?

Младший командир молча показал рукой в сторону моря.

Микеле посмотрел туда и кивнул.

— Понятно… Значит, так и будет пропавшим без вести. Мальчик по имени Звездочка.

— Это война, — нерешительно заметил кхмер, — Так было надо.

— Это очень хуево, что так было надо, — ответил Микеле, и бросил взгляд на северный берег Тимора, затянутый шлейфами черно-коричневого дыма, — Натворили мы с тобой дел, Даом Вад. У людей были дома, это строилось много лет, даже много поколений…

— Вот победит социализм, и все будет построено лучше, чем было, — уверенно возразил младший командир, — И жить люди будут счастливее, в новых домах.

— У тебя есть семья? — спросил Микеле.

— Откуда? — искренне удивился Даом Вад.

— Гм… А сколько тебе лет?

— Наверное, больше двадцати.

— А тем мальчишкам? — Микеле кивнул в сторону Ана и Хина, которые хлебали чай, не отрываясь от ноутбуков, связанных со спай-дронами. Вообще-то юниоры выполняли разведывательное патрулирование акватории, но сейчас было видно, что они просто в восторге от игры с управляемыми самолетиками.

— Наверное, меньше двадцати, — ответил кхмер.

— Я и сам вижу, что меньше, — проворчал агроинженер, — А как они будут жить после войны? И как ты сам будешь жить? Ты думал об этом?

Даом Вад отрицательно покачал головой.

— Не думал. При социализме все будет понятно. А если нет, то командир объяснит.

Микеле прожевал галету и сделал еще пару глотков чая.

— Наверное, я некорректно поставил вопрос. Лучше так. Эта война кончилась, а новой войны в обозримом будущем не предвидится. Ты в резерве. Твои действия?

— Отдыхаю, подгоняю снаряжение и устраняю неисправности, проверяю, чтобы мои бойцы тоже это сделали, контролирую, чтобы у них была еда и место для сна, пополняю ресурсы боеприпасов и материалов. Жду приказов командира.

— Гм… Похоже, я опять не так поставил вопрос.

Карпини задумался над формулировкой, и в это время Хин крикнул:

— Тревога! Индонезийский флот!

— Где? — спросил Даом Вад, мгновенно оказываясь рядом с операторами спай-дронов.

— Вот! Вот! — мальчишки тыкали пальцами в экраны, не очень представляя себе, как соотнести наблюдаемые боевые корабли с географическими правилами.

— Дайте-ка мне… — вмешался Микеле.

Через полминуты диспозиция стала предельно понятной. Эскадра, состоящая из двух крупных военных кораблей и двух поменьше, на полпути от Флореса к Тимору, шла курсом юго-восток. До берегов эксклава Оекуси ей оставалось чуть более полста миль. Спорный островок Батек, лежащий в пяти милях от берега, находился у нее на пути.

— Наше преимущество это закрытая позиция и орудия, приспособленные чтобы вести высокий навесной огонь, — произнес Даом Вад, — Мы подпустим их на 8 миль.

— Если они подойдут ближе, чем на 10 миль, — спокойно сказал Карпини, — то от нас останется только фарш, — Вообще-то, они могут достать нас ракетами даже со своей теперешней позиции. Поэтому, я не думаю, что нам сейчас надо суетиться.

— Лучше умереть сражаясь! — возразил Даом Вад.

— Лучше жить, — отрезал агроинженер, вынимая мобайл из кармана.

— Что ты хочешь делать? — подозрительно спросил младший командир.

— Проверить, достаточно ли внимательна фронтовая разведка на Атауро… — пояснил Микеле и сказал в трубку, — …Aloha foa, вы видите эскадру, четыре штуки, на восемь-девятнадцать, сто двадцать шесть — два?… Почему спрашиваю? Ну, понимаете, я на Батеке, и эти штуки идут ровно в мою сторону… Я не беспокоюсь, просто спросил… Какие-то меры принимать надо?… Ну, конечно, посмотрим… Aita pe-a, maeva po-a.

Он убрал трубку обратно в карман и закурил сигарету.

— Что ты узнал, товарищ Микеле? — нетерпеливо спросил Даом Вад.

— Ничего нового, Вад. Разве что, направление, в котором интересно смотреть.

— Какое направление?

— Восток — северо-восток. Собственно, я так и думал.

— Я ничего не понимаю, — признался младший командир.

— Я сейчас объясню, — сказал Микеле, — Пока вооруженный контингент Индонезии, в основном, соблюдал нейтралитет… Скажем так, с незначительными отклонениями… Другие крупные контингенты тоже не особо вмешивались, чтобы не обострять. Но открытое выдвижение группы из вертолетного авианосца, эсминца и пары ракетных катеров, это уже совсем другое дело, и все, кто стоял на низком старте…

Садай Илимгау, первый помощник капитана индонезийского вертолетоносца «Бекан», искренне уважал своего шефа, капитана Ахмата Байонга. Садай попал на серьезный боевой корабль недавно, и был слишком неопытным для должности второго лица на мостике. Только благодаря разумному и неизменно спокойному стилю руководства каперанга Байонга, молодой кавторанг Илимгау смог всего за месяц подтянуться до должного уровня, и в ходе операции в Брунее, уже выглядел достойно. Молодого Кавторанга часто коробил демонстративный цинизм шефа, но он все равно старался находиться по возможности рядом с Байонгом и набираться опыта. Вот и теперь шеф, обозрев в бинокль виднеющийся в четверть-ста милях прямо по курсу островок Батек, отпустил предельно-циничное замечание о контр-адмирале Менанге, который сейчас находился на флагмане эскадры — эсминце «Керадж».

— Есть люди, — сказал Ахмат Байонг, — которых назначают командирами за ум, а есть — которых назначают за глупость. Это диалектика. Ее придумали древние греки.

— Ахмат-тван, а что он делает неправильно?

— Все, — лаконично ответил каперанг.

— А что бы вы делали на месте Менанга? — осторожно спросил Садай.

Байонг в показном ужасе выпучил глаза.

— Сохрани Аллах от того, чтобы попасть на такое место. Оно для тех дураков, которые получают дурацкие приказы и по-дурацки их выполняют, а потом у других, самых главных дураков, есть, на кого свалить свою дурь.

— Дурацкий приказ? — переспросил кавторанг.

— Конечно, дурацкий. Если требовалось раздолбать восточных тиморцев, то надо было подойти в середине ночи, врезать по ним ракетами с полста миль, потом дочистить с вертолетов и из арт-установок, высадить десант, а дальше дипломаты бы как-нибудь отмазались. А вот хрен. Нас отправляют в светлое время суток, и приказывают сперва оценить обстановку, а потом взять под защиту наши территории на Тиморе. Причем спорные территории, такие, как Оекуси и Батек, в этом приказе считаются нашими. Полный кретинизм! Воевать и трахаться, надо или по-настоящему, или никак. А если путать секс с онанизмом, а войну с адвокатурой, то обязательно получишь по яйцам.

— Но мы же не хотим развязать большую войну, — возразил Садай.

— Если не хотим, так не хрен средь бела дня тащить эскадру к спорным территориям.

— Но Ахмет-тван, не отдавать же их просто так!

— Лучше отдать просто так, чем отдать, получив по яйцам, — отрезал Байонг.

— От кого? — удивился кавторанг, — Что могут красные кхмеры против нашей эскадры?

Командир авианосца громко фыркнул.

— При чем тут красные кхмеры? Они вообще пешки, как и наши сраные борцы за веру. Дело не в них, а в том, у кого первого сдадут нервы. И у наших очкастых умников в Джакарте нервы оказались хлипкие. Поэтому мы получили дурацкий приказ, поэтому эскадрой командует Менанг, и поэтому мы сейчас окажемся в глубокой заднице.

— Ахмет-тван, я, конечно, не одобряю методы «Тахрира», но парламентская фракция «Справедливость», которая их поддерживает… Я не знаю точно, как это говорится на политическом языке, но, в общем, они по-своему болеют за нацию…

— Это нация болеет ими, — оборвал каперанг, — Они холера. Это из-за них мы просрали восточный Тимор, просрали Ириан, просрали Роти, а сейчас просрем что-нибудь еще. Запомни, Садай: времена, когда войну выигрывал тот, кто собрал самую большую толпу мудаков, кричащих «Кто-то-там акбар!», давно прошли. Кого-то там, наверху, задолбали эти крики. Он и так знает, что он великий, а эти болваны, которые кричат под руку, его нервируют. Общаться с богом — если, конечно, ты в него веришь, следует в семейном кругу, а не на площади, не в парламенте, и тем более, не на войне.

— А мне казалось… — начал кавторанг Илимгау, но договорить не успел.

На поверхности моря вдруг возник (или выскочил, или надулся) красно-белый шар диаметром в рост человека, и из мощного динамика заскрипел механический голос.

«Внимание! Вы приблизились к границе акватории Восточно-Тиморского Союза, закрытой из-за боевых действий. Предлагаем вам немедленно изменить курс. Мы не хотим применять силу, и надеемся, что вы добровольно последуете нашему совету».

Робот сделал паузу и начал повторять текст еще раз, но с эсминца раздалась очередь автоматической пушки, и шар лопнул, разбросав по волнам лоскутки оболочки.

— Теперь Менанг-тван довыебывался, — прокомментировал Ахмет, и поднес к глазам бинокль, осматривая акваторию против часовой стрелки — с юга к востоку.

— Подумаешь, расстреляли буй с голосовым роботом, — возразил Садай.

— Возьми бинокль, и посмотри вон туда, — ответил каперанг, махнув рукой на восток.

Впрочем, кое-что было видно уже и без бинокля. По всей двадцатимильной ширине пролива между Алором и Тимором, с поверхности моря поднималось что-то вроде множества капель сюрреалистического косого дождя, который решил вдруг идти не сверху вниз, как полагается по закону гравитации, а наоборот снизу вверх. В бинокль можно было рассмотреть, что на самом деле, он состоит не из капель, а из достаточно крупных твердых предметов с четкой геометрической формой. Они взлетали с моря широкими шеренгами, с просветами и интервалами метров двести.

— Что это за дьявольщина? — тихо спросил кавторанг.

— Дроны, — спокойно ответил Байонг, — Те, которых большинство, они в форме «H», это бомберы. Те, что в форме «V» — штурмовики, они подавят ПВО. А похожие на ромбы — истребители. Они на случай, если наш великий флотоводец сдуру прикажет поднять в воздух вертолеты. Хотя, наверное, он уже сидит в гальюне со спущенными штанами.

Пока капитан «Бекана» произносил этот монолог, волны дронов уже закрыли почти половину неба. Легкие машины шли на малой высоте. Снизу их силуэты выглядели сеткой с регулярными ячейками. Передний этой сетки был почти над эскадрой, а на востоке, дроны продолжали взлетать с поверхности моря.

— Н-н-надо вызвать истребительную авиацию с Флореса, — выдавил из себя Садай.

Ахмат Байонг отрицательно покачал головой.

— Что тут может сделать десяток — другой обычных истребителей? Разве что, красиво погибнуть за… Ну, за какую-нибудь красивую херню… Посчитай приблизительно, сколько этих дронов. Простая арифметическая задача. Длина и ширина, интервалы и просветы. Кстати, это полезное упражнение на выдержку.

Кавторанг отчаянным усилием воли подавил ужас, поднимавшийся из самых глубин подсознания от вида такого чудовищного числа боевых машин и от их равномерного слаженного жужжания, сливавшегося в звонкий гул, идущий, казалось, со всех сторон одновременно. Двадцать миль — ширина… А длина? Тридцать? Больше? Пусть будет тридцать. Интервалы и просветы около кабельтова. Это получается… Получается…

— Шестьдесят тысяч? — прошептал он.

— Около того, — согласился Ахмат, — А сейчас еще одно упражнение: попробовать не обосраться. Я на 99 процентов уверен: эти дроны, пока, просто акт устрашения.

Пять (всего пять!) дронов-бомберов качнули крыльями и упали в пике. От их сине-зеленых брюшек отделились овальные предметы и по длинным красивым параболам полетели вниз, издавая оглушительный вой. Несколько секунд, и в четверти мили по курсу эскадры взметнулись пять титанических гейзеров, а по ушам будто пришелся механический удар. Это был фронт взрывной волны — его прикосновение ненадолго погружает человека в полную глухоту. Буруны, разбежавшиеся от точек взрывов, не особенно сильно, но ощутимо качнули корабли с носа на корму и обратно.

Дроны, тем временем, начали выполнять впечатляющий маневр. Их сетка, как бы, разделилась, и теперь закручивалась над эскадрой в две огромные, воронки, миль по десять радиусом. Казалось, небо сошло с ума и вращается в двух противоположных направлениях одновременно. При взгляде на это, начинала кружиться голова…

Послышался требовательный писк телефона-рации. Ахмет спокойно взял трубку.

— Капитан первого ранга Байонг слушает! Да, господин контр-адмирал… Слушаюсь, господин контр адмирал… Так точно, задача ясна. Разрешите выполнять?..

— Он приказывает идти в атаку? — с плохо скрываемым ужасом спросил Садай.

— Что ты, парень? Конечно, нет! Он драпает, а нам приказывает занять позицию и обеспечивать национальные интересы Индонезии.

— Нам одним?

— Ну, почему одним? У нас экипаж, и неплохой, как ты мог заметить… — Байонг снял трубку внутреннего телефона и приказал, — Машина стоп, рули направо три румба.

— Что я должен делать? — спросил кавторанг.

— Спокойно приходить в себя. Ты хорошо держался, парень, но пока с тебя хватит. Я приказываю тебе выпить кофе и найти в Интернете три самых дурацких анекдота.

— Э… Это серьезно?

— Более чем. Приходить в себя — это часть нашей работы. Жду через час с рапортом.

— Э… о чем.

— Об анекдотах, не о кофе же! — и Байонг ободряюще хлопнул помощника по плечу.

Флагман эскадры — эсминец «Керадж», вместе с ракетными катерами «Гажах» и «Синган», развернулся и лег на обратный курс к Флоресу. Вертолетный авианосец «Бекан» оставался в зоне конфликта один на один с вероятным противником.

70

При расставании, лейтенант Майо Теллем затискал обоих Батчеров чуть ли не до перелома ребер, взял с них сто одно обещание, что, оказавшись по любому поводу на Самоа, они заглянут в гости (независимо от того, будет дома сам Майо, или нет).

— Моя семья, — сказал он, — это такие классные парни и девчонки… Короче, это долго объяснять. Лучше увидеть. Мы вам такое устроим, чего в даже в кино не бывает. Вы, главное, прилетайте. Все мои уже сегодня будут в курсе! Отвечаю!

Еще раз обнявшись с Пумой и Роном, преторианец спринтерским рывком пересек площадь, мгновенно поймал какого-то мото-рикшу, и укатил в сторону центра.

— Уф! — сказала Пума, — Все люди произошли от обезьян, а этот от белых медведей. Помнишь, Тигра, какого медведя мы видели на Баффиновой Земле?

— Еще бы! Я так перепугался, что чуть его не пристрелил, а ты закричала: «Тигра, не трогай его, он хороший». И чем он тебе так понравился?

— Ну, он такой большой и пушистый. Майо, конечно, поменьше, но тоже хороший.

В десяти шагах от них из открытого окна одного из типичных лантонских смарт-каров (очень короткого, относительно высокого и невероятно верткого) внезапно раздалась родная мелодия «The battle of Peleliu». Рон и Пума синхронно обернулись, и…

— Как вы смотрите на чашку какао вон в том плавучем кафе? — спросил персонаж лет семидесяти, невысокий, худощавый, похожий то ли на маори, то ли на мексиканца.

— Iaora oe, — отозвался Рон, — Если моя vahine решит, что это сообразно…

— Ну, да, — сказала Пума, с нескрываемым интересом разглядывая собеседника.

Взяв по полулитровой кружке какао с высокой фигурной шапкой мороженого, они устроились за ярко-сиреневым круглым пластиковым столиком в дальнем от берега уголке плавучего кафе, оборудованного на блоке из дюжины газобетонных понтонов. Жерар Лаполо задумчиво посмотрел куда-то в сторону центра лагуны и произнес.

— Разумеется, вас обоих ни капли не интересует, с какой целью я вас пригласил.

— Совершенно верно, — Рон кивнул, — Какая нам разница?

— Значит, называть цель встречи бесполезно? — спросил Жерар.

— Да, — лаконично ответил экс-коммандос.

— Мы же не дураки, чтобы вам поверить, — с циничной прямотой добавила Пума, и по-кошачьи слизнула языком верхушку мороженого.

Новоиспеченный шеф INDEMI добродушно улыбнулся.

— Итак, вы приняли мое приглашение просто, чтобы посмотреть на меня вблизи?

— Ага, — Пума кивнула, — Про вас рассказывают столько историй. Типа, как про Лох-Несское чудовище, которое живет в Шотландии, если его только не выдумали.

— Как видишь, девочка, меня не выдумали, — весело сказал он.

— Вижу, — подтвердила она.

— … А карманные пулеметы вы взяли на случай, если я опасный хищник?

— Нет, — ответил Рон, — Просто решили, что не следует их оставлять во флайке.

— Почем вы их сейчас продаете? — спросил Жерар.

— Это зависит от комплектации и от объема поставки. Для новых, экспериментальных типов бытовой техники, в т. ч. стрелкового оружия, ценовая политика «Taveri-Futuna» предусматривает значительные скидки даже на небольшие партии. Если вы возьмете полста единиц для военно-спортивного клуба на Такуме, то я предложу вам вариант, согласованный с нашей дирекцией: «два по цене одного». В сумме это составит…

— Вы всем клубам предлагаете такие ломовые скидки? — перебил шеф INDEMI.

Рон Батчер изобразил руками жест циркового артиста, сделавшего удачный фокус.

— Нет, это специальное предложение для молодежного клуба, организованного лично вами. Ваш выбор оружия это хорошая реклама для фирмы-производителя.

— Сообразительный мальчик, — одобрительно произнес Лаполо, — Узнать об этом клубе было несложно, но предвидеть нашу сегодняшнюю встречу… Как получилось, что ты ушел в отставку сержантом коммандос? Это прикрытие или кадровый идиотизм?

— Вас интересует сама отставка, или мое звание на момент отставки, или причина, по которой я работал в INDEMI именно в качестве коммандос? — спросил Рон.

— Действительно, сообразительный мальчик… Ты уже думал о собственном бизнесе?

— Да, но только в перспективе. Дирекция «Taveri» обычно предлагает специалистам создание партнерства-сателлита через 5 лет работы. Это открытая кадровая политика фирмы. На мой взгляд, срок определен разумно. Мы с Пумой работаем там 3 года.

Жерар Лаполо отхлебнул растаявшего мороженого с поверхности какао.

— Значит, можно сказать, что вы вообще не хотите расставаться с этой фирмой. Ведь партнерство-сателлит это, фактически, часть структуры. Автономный отдел.

— Достаточно автономный, чтобы нас это устраивало, — уточнил Рон.

— Но основное направление вашей работы при этом сохранится. Я прав?

— Сохранится. Какой смысл нам его менять?

— Верно. Никакого. Я рассчитываю, что клуб на Такуме станет вашим постоянным клиентом… — Жерар повернулся к Пуме, — …Я смотрел, как ты обращалась с моим мальчишкой на любительских стрельбах на Ихопуаа. Его зовут Утето, и он у меня, наверное, самый шустрый из всех.

Пума утвердительно кивнула.

— Лейтенант Теллем его узнал. Этот мальчишка — сын Хани Хироа, ага?

— Да. Он больше похож на нее, чем на меня. Настоящий утафоа. Что скажешь о нем?

— Классный! — коротко и емко ответила Пума.

— Немного завидуешь, а? — проворчал Жерар, — Ничего, твои тоже будут шустрые, не сомневайся. Что тебе говорит медицина?

— Говорит, что динамика ОК, но еще года полтора лучше бы подождать.

— Медицину надо слушаться, — авторитетно заметил он, — Ты еще очень молодая, зачем тебе торопиться и рисковать попусту? Тем более, ты ведь хочешь по-элаусестерски…

Для иллюстрации последней фразы, Лаполо поднял правый кулак, и отогнул вверх сначала три пальца, а потом, как бы немного сомневаясь, отогнул и четвертый.

— По ходу, так, — подтвердила Пума и улыбнулась.

— Моя vahine немного экстремистка, — сообщил Рон.

— Я женщина, мне лучше знать, да!

— Женщины, они такие, они все лучше знают, — шеф INDEMI улыбнулся, став вдруг похожим на обыкновенного деревенского дедушку, — Мужчина даже и оглянуться не успеет, а в доме уже полно мелких. Только успевай их всех кормить, выгуливать и укладывать спать. А тут как раз придет время заняться своим бизнесом. Сложно…

Экс-коммандос закурил сигарету и, после паузы, спокойно сообщил:

— Нам приходилось решать значительно более сложные задачи. Эта, по крайней мере, приятная, чего не скажешь о тех, которыми иногда приходилось заниматься в армии.

— Да, разумеется, — Лаполо кивнул, — Можно, например, договориться с твоей старшей кузиной и ее faakane, и подбросить мелких на их ферму на Бабелтаоп-Палау. Всего 30 миль к северо-востоку от Пелелиу, и твоя кузина будет даже рада. У нее трое своих киндеров. Где трое, там и семеро. С другой стороны, вы поможете ферме деньгами, и будете прилетать пару раз в неделю. Неплохой вариант… Но оптимальный ли?

— Есть лучше? — спросил Рон.

— По-моему, есть. Нерегулярные стартовые проблемы бизнеса обычно приходятся на первый год. Дальше уже легче. Через два года, это налаженная система, и свое время можно планировать так, чтобы хватало и на семью, и на бизнес, и на хобби. Если вы стартуете сейчас, то через два года все будет иначе. Конечно, полностью исключать кузину Рона не получится, да и незачем. Все иногда подбрасывают детей родичам на ферму. Но это не окажется постоянной необходимостью, вот в чем разница.

Произнеся этот спич, шеф INDEMI сделал большой глоток какао и перевел взгляд на центр лагуны, как будто реакция собеседников не особенно его интересовала.

— Аргументация кажется основательной, — спокойно ответил Рон, — Но, в реальности, ситуация иная. Если мы начнем собственный бизнес прямо сейчас, то нам придется рассчитывать только на себя, и все делать с нуля. А если мы планово выделимся из головной фирмы через два года, то будем иметь на старте уже работающую бизнес-единицу, с которой гораздо меньше нерегулярных проблем.

— А если вы получите работающую бизнес-единицу прямо сейчас? — спросил Жерар.

— Исключено, — ответил экс-коммандос, — У «Taveri-Futuna» четкая политика. Если специалист уходит в свой бизнес не тогда и не так, как оговорено с дирекцией, то это только его проблемы. Базовая фирма не будет участвовать в его бизнесе и не даст ему забрать с собой готовую функционирующую структуру отдела. Это вполне логично.

— Бывают специальные ситуации, — возразил Лаполо, — когда базовой фирме выгодно создать партнерство-сателлит с конкретной тематикой и конкретным лидером.

— Бывают, — согласился Рон, — И тогда сотрудник, которому предлагается роль лидера, узнает об этом от представителя коллегии директоров или от директора филиала.

— А ты позвони сейчас в Ореор, директору своего филиала, — предложил Лаполо.

— Зачем я буду сейчас звонить Фонси?

— Например, чтобы просто сказать «привет, как дела», или что-то в этом роде. У вас достаточно неформальные отношения, так что это его совершенно не удивит.