Демон и Бродяга

17 ЧЕРНАЯ ТОЩА

Варвара отбросила опустевший магазин в одну сторону, пулемет – в другую и осталась один на один с четырьмя свистунами. Откуда они взялись так быстро? В каждой руке она крутила по сабле, крутила очень быстро и двигалась тоже правильно, по спирали расширяя круг, наращивая себе пространство для маневра. Буба шел за ней по следу, рычал на свистунов по-медвежьи и даже принимал угрожающую медвежью позу.

Артур не успевал. Он смотрел сразу в трех направлениях и убеждался, что по всем трем направлениям не успевает. Раненый Лука поджег троих свистунов за дорогой, они метались среди кустов, стеная и натыкаясь друг на друга. Но позади на кабину огнеметчика забрались два свеженьких «бойца» и уже рвали обшивку.

Антип прикрывал старца, тот неловко размахивал кинжалом, прижавшись спиной к колесу, а из-под колеса, клацая челюстями, лезли сразу два бородавчатых монстра…

Варвара!

Коваль дернулся, но тут же ноги сами понесли его в сторону машины. Белый мортус был гораздо важнее, важнее всех, вместе взятых. Артур с плеча метнул топор, сталь с хрустом вошла в затылок здоровенному седому свистуну, атаковавшему Антипа.

Коваль выдернул топор. Уклонился назад, ускорился, прикрыв глаза, отрубил саблей две лапы, прыгнул вперед, согнувшись, подхватил Бродягу на плечо. Подхватил очень вовремя. Свистун, прятавшийся на крыше Кенвуда, сиганул вниз, выставив двенадцать скрюченных когтей, и с размаху угодил под огромный топор Антипа. Лука орал и матерился у себя в башне, окруженный врагами.

– Не могу я их приструнить, не могу, – виновато зашептал Белый мортус в ухо президенту. – Солдатиков запросто уложу, усыплю, а этих – не могу, нет у них ушек-то, нету, Кузнец… Слушай, одолеет нечистая, одолеет, надо назад, к реке бежать!..

– Антип, спина к спине! – Коваль перекрикивал истерический посвист нелюдей.

Верный слуга старца послушался. Президент и кучер зажали старца между собой и принялись отбиваться в четыре руки.

– К воде бы надо, Кузнец, к воде! – проворачивая палаш в животе очередного чудища, заорал Антип.

Артур стал вспоминать, где же ближайшая вода. Вспоминая, едва не вывернул кисть. Едва сабля застряла в волосатой груди свистуна, он дернулся, но не назад, как свойственно было бы дернуться человеку, а вперед и нанизал себя почти до самой гарды.

А затем попытался схватить человека сразу четырьмя лапами. Пока он смыкал лапы, Артур раскачивался, как ванька-встанька, затем присел, выдернул саблю, отступил и снес половину головы другому свистуну, подбиравшемуся сбоку к Антипу. Бродяга охал от восхищения и ужаса, Антип тяжело дышал, уклоняясь от выпадов сразу двух нелюдей, с него градом катил пот.

Внезапно что-то изменилось.

Плотный устойчивый суховей, дувший все сильнее по мере приближения наноса, сменился встречным, не менее сильным и не менее горячим потоком.

Варвара!

Варвара сеяла ловчие семена. Окружившие ее уродцы застыли в позах изготовившихся к бою богомолов. Свистун, торопившийся отгрызть Ковалю ногу, сбился с шага, запнулся и замер, точно его позвала неслышная райская музыка. Два седобородых монстра, наполовину вскрывших уже кабину пулеметчика, окаменели, задрав лапки к небу.

Первое ловчее дерево со скрипом выпускало колкие черные листочки. Оно еще не выросло выше колена и походило, скорее, на скромную веточку чертополоха, чем на будущего кряжистого хищника. Но к маслянистой веточке уже ползли два монстра, ползли, забыв обо всем.

Сквозь клубы гари, сквозь пляску горящих ошметков Артур наблюдал, как на обочине, вывернув пласт земли, разрастается второе дерево. Это тянулось к небу гораздо быстрее первого, застрявшего в асфальте. И насколько быстро оно матерело, настолько же быстро засыхали и ветшали живые лиственницы, ели и сосны по соседству.

Анчар высасывал из почвы все ценное, нужное ему для взрывного роста.

Каждое уроненное в землю семя вызывало маленькую бурю, крошечный смерч, который начинал немедленно расширяться и захватывал в свою жаркую вихревую орбиту метр за метром. Семена прорастали на глазах. Листья, сосновые иглы, шишки, сучья кружились вокруг будущих деревьев. Разный лесной мусор поднялся в воздух, заметался с шумом, с треском.

Свистун упал подле тоненького деревца, и стало понятно, зачем ему «бакенбарды». «Бакенбарды» прилипли первыми. Крылатый бес мог бы еще вырваться, мог сломать хилый росток, но, похоже, он впал в сильное опьянение. Его корчило и катало по земле, он свистел, но свист больше походил на утробное кваканье. Очень скоро рядом улегся второй свистун и тоже приклеился физиономией к стволу.

Ловчее дерево со скрипом расправляло колючки.

Очередное семя проклюнулось с сухим раскатистым звуком, будто стукнули деревянной киянкой по старинному сухому комоду. Бесы засвистели, но не так, как раньше. В их нынешней песне уже не бродило вино победы. Свистуны готовились умирать с извращенным сладострастием.

– Молодец, Варварушка, ай да девка! – Мортус от радости принялся пятками колотить Артура по спине. В пылу событий президент почти позабыл про притихшего на плече старца.

– Вот тебе, вот, сука! – Антип догонял расползавшихся, безвольно поникших свистунов и беспощадно, с безумной радостью в глазах рубил их на части. Его куртка и штаны пестрели серыми кляксами.

Варвара кинула шесть или семь семян, стараясь попасть как можно дальше от себя и от машины. Не дожидаясь, пока безлицые уроды очухаются, она швырнула несколько черных точек через разделительную полосу, и там тоже, почти сразу, вспыхнул крохотный природный катаклизм. Некоторые семена упали на самой границе наноса, вызвав дополнительный жаркий шквал. Казалось, начинается пустынная буря. Взвесь из пыли, грязевых частиц и неестественного сыпучего материала, составлявшего основу наноса, закрыла небо и солнце.

– Ага, бегут, бегут, паразиты! – победно восклицал старец, размахивал кулачком, не делая, впрочем, попыток спуститься с плеча президента на землю.

Артур кружился, обозначая вокруг себя саблей зону безопасности. К счастью, благодаря навыкам, полученным в молодости у Качальщиков, он мог достаточно спокойно обороняться от материального врага, не открывая глаз. Свистуны были вполне материальны, но нападать больше не спешили.

Они ковыляли к черным росткам.

В дыму что-то грозно выкрикивал Буба. Он совершенно потерял зрение, перепугался и принялся махать длинным изогнутым ножом во все стороны, едва не распоров бок Варваре.

– Ваша святость, вы где? Ваша святость?

– Антипушка, я здесь, живой, – откашливаясь, тонко кричал Бродяга.

Коваль брел к Варваре, преодолевая сопротивление ветра. Краем зрения он заметил, как два свистуна подползли вплотную к юному колючему деревцу и упали без сил, поглаживая его маслянистый ствол своими жуткими лапами. Они могли легко растерзать деревце и вырвать корни, но сразу опьянели, стоило им дотронуться до молодой коры.

Первый анчар вымахал уже выше человеческого роста. Он всосал в себя головы двух коричневых чертей и жадно втягивал теперь их туловища. Жутко было наблюдать, как четыре тощие конечности молотили по сомкнувшемуся капкану, упирались в дерево, а задние стачивали когти, суетливо бились в конвульсиях, затихали и снова бились…

Варвара хохотала. Покрытая копотью и ошметками врагов, с блестящими зубами и дыбом вставшими космами, она сама выглядела как ведьма из потустороннего мира.

– Грузимся, грузимся шибче! Кузнец, отпусти уже меня! – расшумелся старец.

С протяжным гулом нанос высыпал очередную порцию пробковых обломков прямо под колеса Кенвуду. Свинцовое грозовое небо над головой исчезло, его заменил жаркий компресс отражения. На разделительной полосе подрагивало свеженькое ловчее дерево, к нему прилипли сразу три свистуна. Они еще пытались свистеть и взмахивать крыльями, но анчар жадно высасывал их плоть.

Лука матерился возле разгромленной кабины и пытался самостоятельно стянуть через голову кольчугу, чтобы остановить кровь. Антип ругался, отплевывался и тер глаза. Буба бегал между наливавшимися соком ловчими баобабами и тыкал ножом в живых еще врагов. Варвара замотала вокруг лица платок и стала теперь похожа на освобожденную женщину Востока. Все было при ней – шаровары, сабля и воспаленный огненный взор.

Антип отыскал пилу, удалил остатки пня. Старец наложил Луке мазь, подержал несколько секунд ладонь над разорванным сухожилием, и… от страшной сквозной раны остался лишь розовый след вроде пигментного пятна.

– Обалдеть, да? – подмигнула Артуру атаманша. – Сколько раз вижу, как он врачует, а привыкнуть не могу. Аж перетряхивает, ага…

Кое-как впрягли трех уцелевших коней. Обе лошади Артура, привязанные позади платформы, погибли.

– Людишкам могу хвори удалять, а прочие твари божьи – не про меня, – повинился старец. – Надо где-то коняку доброго, а то застрянем… Ну ты, Варварушка, молодчина!

Женщина Востока отряхнула платок, сплюнула, шумно высморкалась и улыбнулась мужчинам. Потом улыбнулась отдельно Белому царю. Подошла вплотную, от ее одежды разило тухлой капустой. За спиной ее сотней ржавых шестеренок поскрипывали голые черные ветки. Спеленутые бесы скорбно завывали.

– Поехали, что ли? – тактично кашлянул старец. – А то у Антипушки скоро бензин кончится, пилу-то заправлять…

Когда Артур в последний раз оглянулся, уже сидя в кабине и подставляя раненую руку для очередной перевязки, за пеленой желтой бури шевелила колючками целая ловчая роща. Воздух оглашался страдальческим свистом. Но прийти на помощь погибавшим собратьям было некому.

– Зря мы их не сожгли, – промямлила Варвара.

– Стоило бы одного взять в плен, – Коваль нервно потирал руку. Ему вдруг почудилось, как острые зубы снова вонзаются в локоть. – Выучиться свистеть, чтобы понять. Он не думает, как… Он не думает даже, как волк или тигр.

– Тебе ж говорят – нечистая сила, – Варвара брезгливо вытерла нож о ветошь, швырнула ее в окно. – Второй раз вижу их близко, бр-ррр!

– Варварушка, огонек ты наш, эхе-хе, молодчина, спасла нас! – заладил снова старец.

– Да ладно, брось ты, – покраснела атаманша.

– Да хоть брось, хоть положи, – не отставал мортус. – Кабы ты у Повара не догадалась семян сторговать, не отбиться бы нам, эхе-хе… Не умею я против бесов, не дадено мне против них силушки…

Колеса Кенвуда затряслись по кочкам из сухой пробки. На лица, на руки, на одежду лег сумрачный желтоватый отсвет. Прямо над крышей грузовика разворачивался феерический спектакль. Словно космический дизайнер запустил на космическом экране бесконечную пляску камней. Артур стиснул зубы. Больше всего он опасался, что машина внезапно начнет проваливаться под землю. Для того чтобы оценить надежность почвы, следовало пройтись по пробке босиком, но Бродяга буквально умолял не вылезать из кабины.

Трясло все сильнее, валуны всплывали и тонули. Как перловка в кипящем грибном супе, подумал Артур. Далеко впереди нанос заканчивался, там проглядывала голубая лощина, лил косой дождь и висели самые обычные, скучные, но такие домашние тучи.

Внезапно над машиной что-то пролетело. Очень низко прошла неясная крупная тень и растворилась в двоящихся отражениях пробкового царства. Лошади дернулись, едва не переломав ноги в неустойчивом грунте.

– Сохрани нас от нечистой… – Варвара размашисто перекрестилась.

– Нечистая? Снова вы о своем? – тупо переспросил Коваль. Потом вспомнил кое-что, бережно вынул из-за пазухи сверток с волшебным зеркальцем Озерников. – Эй, Хувайлид, как тебя там! Вылезай давай. Ты нам можешь что-нибудь умное подсказать?

Но хитрый джинн предательски молчал. Коваль дважды переворачивал зеркало, дважды наводил его на себя и на дорогу, но джинн не показывался. С одной стороны зеркало отражало все правильно, как и следовало ожидать, только края картинки немного смазывались, терялись. Президент видел себя с расцарапанной щекой, хмурую физиономию старца, такую румяную обычно и внезапно бледную сейчас. Он водил зеркальцем из стороны в сторону, пытаясь ухватить тайное движение или незаметный знак, но в потертом серебре отражались только голубые дали тайги, внутренности кабины и черное колесо Кенвуда.

Артур переворачивал зеркальце, и снова все было привычно. Уже привычно для него, но страшно и непонятно для его спутников. Обратная сторона зеркала отражала мир со спины. Артур видел свой собственный затылок и спину, узкую спину Бродяги, склонившегося над баранкой, и широкую, перепоясанную патронташами спину Варвары. Создавалось ощущение, словно сам он невидимым, неосязаемым облачком парил позади попутчиков.

– Ну, что еще? – сонно спросил из потусторонней темени голос джинна.

– Не притворяйся, – одернул Коваль. – Ты ведь никогда не спишь, компьютер.

– Да. Нет. Я не компьютер, я – Сезам, – изобразил обиду джинн.

– Ах, окаянный, до смерти перепугал! – подскочил на месте Бродяга.

– Хувайлид, что это было, что такое свистуны? – устало вздохнул Артур.

Он уже начал привыкать к идиотским выходкам джинна. Очевидно, создатели суперкомпьютера именно так представляли себе психологический портрет рядового человека.

– Параметры организма, называемого тобой свистуном, не отражены в классификаторах библиотеки грозди. Очевидно, он относится к той же группе существ, что и пресловутый китоврас, и подавляющее время своего жизненного цикла проводит в одном из смещенных миров. Если господин позволит…

– Да, да, господин позволит, – Артур с тревогой следил за седыми пихтами, угрожающе нависшими над шоссе.

Нанос расслаивался, хирел, пропускал уже кое-где пни, холмики, разлапистые кусты. Впереди показался кусок цивилизации. За развалинами двухэтажного кирпичного строения снова появлялась автострада, она делала резкий поворот, и сразу же начинался подъем на холм. Артур подумал, что засаду следовало бы спрятать именно в этом месте. Кони неминуемо сбросят скорость перед подъемом…

– Если господин позволит, – кашлянул джинн, – я выскажу следующее предположение: существа, называемые свистунами, в отличие от китоврасов, не являются живородящими и, в принципе, не размножаются естественным путем.

– То есть как?

– Вот оно что! – оживился Бродяга, который все активнее прислушивался к разговору. – То-то мне казалось…

По крыше кабины застучал мелкий дождь. Слева по курсу осталось последнее ловчее дерево – круглое, бочкообразное, насытившееся.

Грузовик миновал разбитую трубу котельной, в лощине обнаружились заросшие лесом коттеджи. Шоссе свернуло, видимость упала метров до двадцати. На проезжей части покоилась опора электропередачи.

– …Анализ тех данных, которые мне удалось собрать, приводит к выводу об искусственной природе данного подвида, – трещал Хувайлид. – Они не вполне разумны, но обучаемы и способны выполнять функции охранения в специфических условиях. Чтобы мудрому повелителю не утомляться догадками, я попрошу представить густой тропический лес, там функциональные возможности организмов свистунов раскрылись бы в полной мере. Осмелюсь также доложить, что пресловутая агрессивность, якобы присущая свистунам, не является их доминантным качеством, а проявляется ввиду…

– Хувайлид, ты можешь короче? – простонал Артур.

Антип ловко объехал упавшую опору.

Варвара постепенно привыкла к говорящему зеркалу, уже не зыркала на него с опаской. Развязала мешок и в очередной раз занялась изготовлением биг-мака. Коваль поражался ее невозмутимости. Каких-то полчаса назад бесы едва не разорвали девицу на части, а она опять хочет кушать!

– Короче могу, – неожиданно легко согласился джинн. – Они дезориентированы. Свистуны. Они случайно выпадают в данную реальность. Некоторые компоненты биосферы для них токсичны.

– Ага, что я тебе говорил? – Артур торжествующе повернулся к мортусу. – Нет никаких преисподних. Ты еще про ад и рай мне бодягу разведи. Сам видишь – все вполне научно объясняется. Между прочим, эти теории о множественности миров мусолили еще в мое время, в университете, пока ты тут в тайге грузди солил…

Артур намеревался развить мысль глубже, вовлечь в общую космическую орбиту и джинна с его летучим народом, и загадочного Клопомора с говорящими волками, и свистунов, и Озерников, придумавших такое потрясающее зеркальце, но всласть пофилософствовать ему не дали.

Из леса, совсем близко, ударила пушка. Не пулемет, не ружье, а именно пушка небольшого калибра. Выстрел был произведен столь точно, что ни запряженные лошади, ни мотор Кенвуда почти не пострадали. Во всяком случае, так показалось в первую секунду. С воем отлетело правое крыло, гулко хлопнула пробитая шина, повисло на одном болте перевернутое зеркальце. О железные ставни, заменившие лобовое стекло, ударил град мелких осколков. Варвара схватилась за уши, Бродяга крутил головой. Артуру показалось, что его поместили внутрь царь-колокола и снаружи от души врезали по колоколу кувалдой.

Вместо бампера, где только что сидел Антип, дымилась черная воронка.

18 ЛЕСНЫЕ БРАТЬЯ

Президент очнулся и сразу ощутил настоятельную необходимость прочистить нос. Насморк отступил, он снова ощущал запах, это было замечательно!

Плохо было другое. Кровь из разбитой губы заливала рот, и, кажется, сломался зуб. Кабину заполняли пороховые газы, где-то что-то потрескивало и капало, внизу, под днищем, горела трава. Артур не мог определить, сколько времени после разрыва снаряда он провел без сознания. Наверное, не слишком долго, потому что рядом потирала разбитый лоб Варвара. Бродяга отделался легче всех, хотя прямо напротив его лица обшивку прорвал крупный осколок и застрял в потолке кабины. Старец вытирал тряпкой кровь на щеке, потирал ушибленный живот и глядел мутным, непонимающим взором.

На платформе смачно матерился Лука и по-щенячьи попискивал Буба. Артур выглянул в щель. Один конь был убит, два не пострадали. Они брыкались, запутавшись в постромках, но Бродяга успел придавить тормоз, и испуганные животные не сумели протащить махину грузовика за собой.

Две лошади – это слишком мало, чтобы тащить платформу. Две лошади – это конец комфорту. Относительному, конечно, комфорту, но тем не менее.

Отвратительно пахло некачественным порохом, паленым мясом и волосом. Но для Артура не было сейчас ничего слаще этого запаха.

«Вот и вся наша колдовская ловкость, – усмехнулся про себя Коваль. – Одного снаряда мелкого калибра хватило, чтобы успокоить всех…»

А враг приближался, и совсем не так, как хилое воинство атамана Бялко.

– Эй, Бродяга, выходим! Варвара, на выход, они пушку катят! – Артур потряс обоих своих попутчиков. Варвара послушалась, но как-то вяло. Скорее всего, рассудил Коваль, ее контузило. Этого только не хватало!

Бродяга послушно выполз на ступеньку и едва не покатился вниз. Его подхватил на руки Лука. Очевидно, доблестный пулеметчик бросил пост, испугавшись, что в кабине все мертвы.

Они приближались, охватывая дорогу двумя плотными шеренгами. Они волокли по траве вторую пушечку. Артур слышал, как громыхают в ящике снаряды, слышал сбитое дыхание артиллеристов. Люди, к счастью, самые обычные люди, никаких злодеев из смещенных изнанок!

«А что, если пальнут второй раз, для верности?»

Варвару рвало, она упала на коленки, судорожно вздрагивала всем телом. Лука принес мортуса, бережно усадил возле разодранного в хлам переднего колеса. Приплелся, качаясь, Буба. У него из уха текла кровь. Коваль подергал своего верного «пятницу» за руку, даже дал ему несколько пощечин, бесполезно. Буба бродил кругами, словно лайнер на автопилоте. Наверное, он, как всегда, высовывался из верхнего люка, потому что очень любил смотреть вперед, и получил по носу ударной волной.

От Антипа остались одна дымящаяся подметка и кисть руки с зажатым обрывком вожжей. Кенвуд пострадал гораздо сильнее, чем Артур мог предположить в первые мгновения. Бампер вырвало и свернуло в узел. Левые фары посекло осколками, правые повисли на проводках. Никелированная решетка радиатора превратилась в лохмотья, рычаг левого колеса висел подозрительно низко, вместе с левым крылом оторвало выхлопную трубу, внутри моторного отсека болтались перерезанные шланги. Содержимое радиатора лилось на землю в три струи, капот изуродовало сотней дырок, перед разбитой «мордой» дымилась черная воронка глубиной почти в метр.

Отряд полностью потерял боеспособность.

– Ох, матушки, ох, матушки, – повторяла Варвара, бессильно склонясь носом к перепачканной земле. Ее волосы припорошило гарью. Бродяге, кажется, полегчало, взгляд стал более осмысленным. Лука поил хозяина вином из флаги, но большая часть рубиновой наливки стекала по трясущимся губам старика и попадала за шиворот.

– Кузнец, слышь… – прошамкал старец, отодвигая от себя флягу. – Это мандарин Ляо, больше некому… У них орудия только… Не перечь им, застрелют.

Артуру казалось, что голос старца доносится через километры плохой телефонной сети.

– Мандарин? А с какой стати у него тут владения? – Себя президент тоже слышал неважно. – С какой стати У него уделы на российской территории?

– Да нет у него тут уделов… – Варвара, наконец, приняла сидячее положение, уняла кровь, текущую из носу. – Разбойник это, по нему в Китае виселица плачет.

Артур уже сообразил, что из пушки вторично палить не станут, а планируют взять живьем. Нечистью не пахло, вдоль дороги в засаде лежали самые обычные, пропотевшие, озлобленные мужики, судя по далекой мяукающей речи, китайцы.

Он не ошибся. Ветви ближних елей встряхнулись, зашелестела трава, и на шоссе вступила самая настоящая разбойничья банда. По-своему, восхитительное зрелище; Коваль насмотрелся на подобных удальцов, еще когда снаряжал караваны в бытность губернатором Петербурга. Только на северных равнинах шалили тамошние русичи, чингисы, башкиры и вездесущие кавказники, не говоря уж о колдовских озерных кланах. Огольцы мандарина Ляо, по преимуществу, принадлежали к народностям Поднебесной.

Китайцы не торопились нападать. По тому, какое театрализованное представление они разыграли, Коваль удостоверился – ждали именно их. Первым эшелоном из кустов выскочили человек шесть в черном платье, с претензией на классику ниндзя, но ниндзя, пожалуй, не пачкались так усердно в болоте. Шестеро гордо выстроились, зыркая глазами, выставив перед собой обрезы сомнительной сборки.

Метрах в пятидесяти по ходу движения стена леса заколыхалась, раздался рев, и на шоссе, безбожно чадя соляркой, выполз «супермаз». Он тащил за собой контейнер для перевозки скота. Раскрашенная, как куртка десантника, кабина была наполовину отрезана сверху, на капоте красовался длинноствольный спаренный пулемет. На сиденье импровизированного кабриолета развалились три девицы, раскрашенные, как скелеты. Когда «супермаз» пересек шоссе, едва не клюнув носом в канаву, девица, сидевшая за рулем, подняла руку с зажатой длинной папиросой, и Артур успел заметить на ее черно-белом запястье браслет.

Девушки были прикованы к машине цепями!

Позади, с громогласным ревом и визгом тормозов, на трассу выползло еще одно транспортное средство. Несмотря на всю опасность положения, Артур поневоле разинул рот. Его всегда восхищали чудеса человеческой изобретательности. Дорогу запер многоосный тягач «камацу», но на прицепе, вместо полезного груза, размещался паровой котел, увешанный лебедками, тросами и поршнями. Из предохранительных клапанов котла со свистом вырывались струйки пара, могучие трехметровые рычаги ходили, словно лапы исполинского кузнечика, а подле угольного тендера суетились щуплые, взмокшие от пота мотористы. Одна пара непрерывно металась с лопатами, еще двое покуривали на вершине антрацитовой горы.

– Заперли нас, вот сволочи, – Варвара витиевато выругалась. – Говорила я, давно этого ублюдка Ляо надо было повесить!

Затрещали сучья, и на обочины высыпало разношерстное войско мандарина Ляо. Подавляющее большинство составляли китайцы в меховых выворотках, дубленках домашнего производства и грубой обуви. Некоторые щеголяли в форме давно исчезнувших армий, иные обвешались портупеями и самодельными гранатами, а кто-то, напротив, напялил на себя волчью шкуру с распахнутой пастью хищника вместо головного убора. Встречались монголы в узких высоких шапках, смуглые тибетцы и представители нескольких мелких народностей, которым Артур затруднился бы дать определение. Многие гордо выступали в богатых раззолоченных халатах, видимо, снятых с проезжих купцов. Одноглазый щербатый парень без малейших комплексов таскал парадную полковничью форму американской армии с нашивками и планками орденов. Старик с автоматом «узи», напротив, предпочитал зимний комплект российской армии и погоны старшего прапорщика.

Наряду с бородатыми, покрытыми шрамами ловцами удачи, в банде присутствовали и совсем еще зеленые юнцы. Они нарочно прорезали себе под глазами горизонтальные шрамы – один, два или три. Видимо, это что-то значило в разбойничей иерархии. Встречались Женщины, по повадкам и внешнему виду мало отличные от мужчин. Вооружение тоже поражало разнообразием. Несколько дюжин вояк гордо таскали на себе тяжелые автоматы китайского производства, другие довольствовались гладкоствольными ружьями, обрезами и даже откровенными самоделками. Артур приметил прекрасные арбалеты и даже паренька с дротиками в заплечном колчане. Вывалившись на дорогу, бандиты разом закурили. От горчайшей махорки у Коваля защипало глаза. Скорее всего, мандарин запрещал своим людям курить в засаде, а сейчас он посчитал операцию успешно завершенной.

Словно по команде, разбойники загалдели. Они непрерывно сворачивали самокрутки, приседали, чтобы лучше рассмотреть Варвару, выкрикивали что-то, скорее всего – непристойности, поскольку каждый гнусавый вопль сопровождался дружным хохотом. Многие разулись, выжимали мокрые портянки, передавали фляжки со спиртным, грызли вяленое мясо. Однако никто не приближался к машине и не пытался пока арестовать пленных. От таежной армии тянуло столь крепким духом, что у Коваля разом зачесалось все тело. Доблестные рыцари плаща и кинжала давно позабыли о бане. Среди лохматых боевиков находились даже такие, кто прямо на обочине усаживался справлять нужду.

– Звери, чистое зверье, – прошептал Бродяга. – Нету сладу с ними, в Китае их гоняли, вешали, так они сюды бродяжничать явилися…

Артур почти сразу потерял к толпе интерес. С точки зрения военного планирования эта пародия на армейское подразделение не имела перспективы. Переучивать их, переводить на китайский уставы, ставить на довольствие… Все это представлялось крайне скучным и даже позорным, но вполне необходимым. До того как первые эшелоны привезут достаточно солдат и техники, до того как по Амуру будут восстановлены пограничные столбы, ему, скорее всего, придется иметь дело именно с такими «хозяевами жизни» местного разлива. Их придется привлекать к охране путей и объектов, даровать им грамоты на земли и полномочия, иначе край не заселить. Конечно, потом нужда в этом сброде отпадет, можно будет повесить главарей, а местную сошку сослать на строительство метро, навечно…

Если его не пристрелят прямо сейчас.

19 СТАРЫЙ ВРАГ

Повар Хо услышал смех.

На подставках возле двери чадили два факела, но стоило Повару ступить на верхнюю ступеньку лестницы, как оба погасли. Одновременно, словно их залили водой.

Стало совсем темно. Оказалось, что обе жаровни по углам залы тоже потухли, как и масляные светильники, горевшие раньше круглосуточно. Кроме звука собственного дыхания, до хозяина дома доносилось лишь легкое потрескивание. Он моментально узнал этот звук, потому что привык к нему за десятки лет, как к чему-то родному.

Потрескивание поднимающегося зеркала.

Однако впервые зеркало звучало несколько иначе. Оно рябило, словно не могло успокоиться после бури. И впервые оно поднималось, когда его не звали.

– Кто здесь? – воскликнул Повар Хо, сжимая в кулаке заговоренный нож.

Ладонь вспотела, нож вдруг стал очень тяжелый, зато на лезвии образовалась изморозь. В подвале резко похолодало. Так низко температура не падала Даже во времена лютых сибирских зим, поскольку толстые стены и слой земли защищали святыню от морозов.

– Кто здесь? – Повар Хо, стуча зубами, прижимаясь спиной к кирпичной кладке, медленно двигался по кругу. В минуты крайней опасности к нему быстро возвращались навыки, приобретенные в молодые годы в стенах храма. Он мог бы разжечь лампу или факел, но не стал этого делать. Отказавшись от зрения, порой гораздо проще опознать противника.

Смежив веки, Повар Хо разглядел многое из того, что упустил бы самый зоркий сторонний наблюдатель. Он увидел, что жаровни пылают и в лампах никто не прикрутил фитили, но вокруг источников света клубились особенно плотные сгустки мрака, подобные клубам от горящей резины.

Повар Хо слышал о практиках, позволяющих глотать солнце и луну, но встречался с таким впервые. Впрочем, общаясь с зеркалом, он многому перестал удивляться. Он стучал зубами от холода и чувствовал, что лезвие, заговоренное древними монгольскими рунами, становится бесполезным и хрупким.

– Что же ты не здороваешься? – со смешком спросили его из темноты.

Снова этот смех, нечто среднее между сиплым карканьем и кваканьем старой жабы.

Возле перевернутой крышки люка, над поверхностью зеркала, парила коренастая фигура в разорванном парчовом тэрлиге. Повар Хо узнал оргой бурятских шаманов, такой они надевали лишь во время праздничных или поминальных тайлганов.

Человек поднял лицо и ухмыльнулся. Повар Хо вздрогнул, невольно отступая назад. Он узнал оболочку, которую, несомненно, использовало чудовище из смещенного мира. Эта оболочка раньше принадлежала сильному шаману нерчинского улуса, Тулееву. Оболочка смеялась, как смеется театральная маска ужаса. В подвале повеяло тяжким смрадом разложения. Повару Хо показалось, что трещат потолочные плиты.

– Разве ты не узнал меня, торгаш? А вот тебя трудно не узнать. От тебя, как и прежде, воняет порохом и опием, ты пропах этой гадостью до самых кишок!

Повар Хо попятился, не в силах отвести взгляда от страшной раны на груди говорящего трупа. Тулееву кто-то взломал грудную клетку, а затем снова зашил ее грубыми стежками. Разорвано и сшито было горло, от самой нижней челюсти до середины груди, сломанные ребра торчали под синюшной кожей, под рваным халатом, зато вместо человеческого сердца стучало что-то другое. Стучало часто, неистово перегоняя не человеческую кровь, а холодную синюю жижу, отраву для мира людей.

– Убирайся, – прошептал Повар Хо.

Его губы, скованные коркой льда, мгновенно потрескались, кровь потекла по подбородку и застыла колючими черными струйками. Он сам не услышал собственного голоса, зато услышал, как поет зеркало.

Зеркало не пело, оно завывало. И впервые в нем отражались не рыжие камни по берегам озера, не верхушки ловчих деревьев и фиолетовое небо с черными тучками. Круглое око колодца встало на дыбы, как всегда происходило в таких случаях, пол и стены поменялись местами, в мерцающем зрачке показалось нечто такое, что Повар Хо предпочел бы никогда не видеть, даже во сне.

Он запоздало открыл еще одну тайну, которую бережно хранила семейная реликвия. Итак, зеркало умело связывать между собой самые разные реальности. Там, внутри, раскачивались лиловые и розовые гроздья, откуда-то снизу подсвеченные мертвенным светом. Свет этот колебался, порхал, мешая сосредоточиться, и казалось, что переливаются угли затухающего костра. Лиловые гроздья шевелились, выпуская из себя бесчисленные нити крепкой паутины, паутина разрасталась во всех направлениях, и, что самое ужасное, – на кончиках этих подвижных, похожих на щупальца медуз, нитей, моргали тигриные глаза.

Множество злобных желтых глаз.

Они следили за внутренностями подвала, они следили за Поваром Хо, они терлись о поверхность озера, которое плескалось по ту сторону, но пока не могли пробраться сюда.

– Убирайся туда, откуда пришел, – собрав мужество, повторил Повар Хо. – Тебе не спрятаться под чужой личиной.

Тулеев сипло рассмеялся, еще выше приподнимаясь над бетонным полом. В его глазницах и уголках рта копошились черви, кожа на открытых участках тела натянулась и блестела. Повар Хо моментально догадался, что к нему пожаловал не призрак, потому что от призрака не могло вонять так отвратительно. Тулеев слегка покачивался в наклонном положении, как будто за спиной у него быстро-быстро взмахивали громадные крылья. Но хозяин постоялого двора никаких крыльев не замечал. А еще у него начала противно кружиться голова, словно наглотался дыма…

Тулеев, несомненно, возник из зеркала, и это был первый случай за годы, когда зеркало без спроса исторгло живое существо. Впрочем, шаман давно не дышит, тут же поправил себя китаец.

– Не здороваешься? – укоризненно повторил вопрос тот, кто надел на себя оболочку человека. – Впрочем, ты всегда был хамом и подлецом… Я слышу, как ты потеешь от ужаса, жалкий червяк. Это хорошо. Значит, мне не придется играть с тобой в глупые игры.

– Я знаю, кто ты такой! – осмелел Повар Хо. – Ты бес из смещенного мира. Но тебе здесь не место, убирайся назад! Убирайся, иначе я позову людей с кошками и бурханами, и клянусь, тебе придется несладко!

Тулеев-призрак рассмеялся. Смех его походил на кваканье кладбищенских жаб.

– Бурханы? Ха-ха-ха, как ты угадал. Я пришел как раз за этим. Ты принес немало вреда почтенному шаману Тулееву, ты без должного уважения относился к вере его отцов, но пришла пора рассчитаться. Ты отдашь мне онгон быка.

– Нет, нет, даже не надейся! – вскричал Повар Хо.

При мысли о том, что может произойти, его окатила волна ужаса. Онгон для улуса быка он шил долго, используя для его создания материалы, полученные от темноликих людей Зазеркалья, а когда закончил, то замуровал свое страшное творение за тремя рядами кирпичей в подвале. В первый же час он понял, что быка нельзя продать бурятам или монгольским шаманам, что может родиться чудовище, с которым не справится уже никто.

– Я никогда не стану служить темным бесам! – гордо произнес Повар Хо.

Встретившись с реальной опасностью, он вспомнил клятвы и обеты, которые давал в храме Девяти сердец. Орден на многое закрывал глаза, но уж точно не потерпел бы в своих рядах поклонников демонизма.

– Ты отдашь мне онгон, – улыбнулся Тулеев. – Иначе мне придется подарить тебя владыке.

Повар Хо сглотнул. Стало очевидно, что без его согласия и помощи этому чудовищу не заполучить желаемое. Замурованный в кладке онгон был надежно защищен четырнадцатью оберегами, завернут в полотно, принадлежавшее мастерам Шао, и даже окружен пентаграммами народа Книги. Столь надежным образом Повар Хо охранял еще два сакральных предмета, также спрятанные далеко от посторонних глаз.

– Я могу продать тебе онгон леопарда или онгон мыши, – попытался найти компромисс Повар Хо. Он с большим трудом балансировал на углу между полом и стеной. Угол раскачивался, вращался, и, словно отвечая этому вращению, кружилась в зеркале жуткая глазастая паутина. – Я никому ничего не дарю, но могу с тобой обменяться. Если ты обещаешь, что уберешься в свой адский котел.

Мрак в подвале сгустился еще сильнее. Зеркало вздрагивало и прогибалось, точно с другой стороны в него колотили кулаками. Чтобы не слышать запаха разложения, Повар Хо стал дышать ртом. Ему показалось, что из-под полы халата Тулеева тоже падают личинки червей.

– Наш повелитель очень силен и легко превратил бы тебя в кучку пепла, – Тулеев стал медленно увеличиваться в размерах. Быстрее всего расширялся его безгубый синий рот, а во рту росли кривые клыки. – Мой повелитель – это и твой повелитель, запомни это, червяк. Вы, жалкое отребье, вечно все неверно понимаете. Вы полагаете, что умеете думать, но ваши хлипкие мозги годятся лишь для мыслей о жратве. Если бы ты смог приподнять вонючее рыло от корыта со жратвой, ты бы, возможно, что-то понял.

– Я не стану служить бесам!

В голове у Повара Хо билась одна мысль: раз невозможно докричаться до верных слуг, как же докричаться до новых друзей, которых он обрел в смещенных мирах?

– Нет никаких бесов, дурак, – пробасил мертвый Тулеев. – Нет никаких бесов, и нет никаких людей. Для вечного неба и для матери-земли все равно, как вы друг друга называете. Ты называешь белку белкой, а ей нет до тебя дела. Тот, кого я называю владыкой, это не человек и не бес. Это великая грозная сущность, в которую можешь обратиться и ты, если пожелаешь.

– Ты, как я вижу, уже обратился, – Повар Хо нащупал за голенищем второй нож, короткий, загнутый и тоже заговоренный. – Так что, согласен меняться? Я тебе отдам онгон мыши, а ты мне – что?

– Мне нужен только бык, – прошипел Тулеев-призрак и резко прыгнул вперед. Повар Хо взмахнул длинным ножом, тренированное тело привычно уклонилось влево и назад, уходя от удара, который мог бы нанести правша. Но он не сумел ни уклониться, ни верно нанести удар.

Лезвие рассыпалось на морозе сотней звонких осколков. Повар Хо от боли на мгновение потерял сознание, но не упал. Когда он очнулся, кисть правой руки онемела. Тулеев снова отлетел в сторону, он демонстративно широко распахнул пасть, что-то положил туда и громко зачавкал. Из его мертвых глазниц падали черви.

Повар Хо смотрел на свою правую кисть. Там недоставало двух пальцев, но кровь почти не текла. Место разреза словно кто-то зализал. Нежная кожица сочилась влагой, под ней торчали осколки костей, а боль была такая, что бывший послушник изо всех сил прикусил губу.

«Без меня не может прикоснуться, – вяло думал он. – Знает, где искать, но не может достать. Он еще слаб в нашем мире…»

– Ты намерен торговаться со мной? – загрохотало чудовище. – Хорошо. Я меняю твои пальцы на онгон. Это мое последнее предложение. Если ты откажешься, я заберу тебя всего, без остатка.

– Зачем тебе бык? – Повар Хо вспотел от боли, несмотря на пронизывающий холод. – Бык опасен, он убийца, его нельзя выпускать. Я дам тебе другого…

От удара, подобного удару хлыста, у него остановилось дыхание. Лицо горело, губы распухли, порвалось веко.

– Не ожидай, что смерть твоя будет легкой, – рассмеялся демон. – Мой повелитель пока не может пройти сквозь эту жалкую преграду. Не потому, что сущности смещенного мира слабы, а потому, что слишком сильно изменился этот мир. Его воздух, его вода стали убийственны для сущностей высшего порядка. Повелитель послал меня. Я могу дунуть, и твоя лачуга развалится, мне не придется даже крошить кирпичи. Я чувствую онгон сквозь стену, но вынужден торговаться с тобой… Нам известно, что ты сшил онгон для улуса быка, тебе хорошо заплатили за это шаманы. Но улуса быка больше нет, их люди рассеялись и погибли. Эта тряпка, которую ты так тщательно прячешь, – она никому не нужна.

– Если тебе все известно, пойди и возьми сам!

– Когда повелитель нижнего мира вернется сюда, мы ни о чем не будем просить вас. Но сегодня я могу пострадать. Сними заклятия, не вынуждай меня убивать тебя… Ты ведь служил в храмах, негодный ты червяк, и должен еще помнить, что такое равновесие. Так зачем же ты позволяешь раскачивать мир? Разве недостаточно того, что натворили убогие людишки сто пятьдесят лет назад? Скоро твое зеркало может потускнеть, потому что смещение станет необратимым! Что ты можешь знать, кусок червя, о вечном небе, если всю жизнь ты прожил в гниющей сливе? Ты даже на секунду не можешь представить себе, какая честная и достойная миссия тебе выпала – спасти этот мир от червоточины. Наступил век, когда вечное небо и земля объединились против проказы, разъедающей мир, против нелепого и бессмысленного племени пачкунов. Поверь мне, Повар, в других смещенных мирах пачкунов нет, там никто не раскачивает миры. Если ты отдашь онгон, ты спасешь всех тех, кого ты так любишь навещать в зеркале…

Повар Хо встряхивал головой, чтобы не потерять сознание. Он не видел больше Тулеева, он различал лишь светящийся диск зеркала и комья розовой паутины за ним. Он смутно сознавал, что наглотался дурманящего дыма и, чем дальше, тем меньше контролирует происходящее. Ему все сильнее хотелось кивнуть, согласиться с безглазой тварью, лишь бы его оставили в покое, позволили свернуться клубком и убаюкать израненную руку.

– Какое?.. При чем тут зеркало? – выдавил Повар.

– При том, – Тулеев громко рыгнул, от этого шов на его горле разошелся, обнажив блестящее сизое нутро пищевода. – Этот мерзавец, этот кусок выкидыша, которого ты впустил в дом, накормил и обогрел, он врет всем. Он погубит зеркало и погубит тебя. Ты страдаешь, Повар? Ты страдаешь всего лишь от того, что не хватает двух пальцев? Два жалких пальца, Повар, и ты уже не способен мыслить. Ты ведь уже понял, что я мог бы уничтожить тебя в любой миг, но владыке нижнего мира не нужна твоя смерть. Мы уважаем твое мужество и гордость, поэтому смотри…

Бес дунул. Долю секунды ничего не происходило, а затем Повар Хо ощутил шевеление в том месте руки, которое саднило больше всего. У него отрастали новые пальцы! Это было совсем не больно, а скорее – щекотно. Зато начала отчаянно пульсировать голова. Пальцы прорвали нежную кожицу, едва успевшую затянуть ранки, и тянулись вверх, как горные цветки прокладывают себе путь сквозь снега. Повар Хо застонал, теперь ныла не только рука, но и плечо, и позвоночник. Тонкие нежные кости формировались на глазах, заострялись ногти, мясо нарастало на хрящиках фаланг.

Новые пальцы.

Повар не выдержал и открыл глаза. В подвале стало гораздо светлее, тьма сосредоточилась в дальней половине, укрывая зеркало и бескрылого летучего призрака. При свете Тулеев наполовину растаял, стал почти прозрачным, лишь ярко горели желтые глаза.

Повар Хо немало времени провел наедине с трубочкой опия и умел определять, где сон, а где явь. Ему не снилось. У него только что отрезали два пальца, и точно такие же пальцы выросли снова. Краем уха он слышал в Зазеркалье о подобных трюках, и в храме Девяти сердец упоминались знахари древности, посетившие изнанку мира и умевшие взывать к внутреннему огню человека. Не существовало никакого волшебства, уверяли настоятели храма, есть только человек. Большинство из нас слабы, но порой рождаются мужчины и женщины с внутренним огнем, способные врачевать словом и взглядом…

– Отдай мне быка… Я подарю тебе внутренний огонь. Ты проживешь тысячи лет, тысячи…

Повар Хо не заметил, как ноги сами понесли его в противоположный угол подвала. Он без конца поглаживал и пощипывал свои новые пальцы. На свету, возле горящего факела, стало заметно, насколько сильно они отличаются от остальных пальцев – пожелтевших, покрытых ссадинами и морщинами.

Повар Хо нажал на стену в нужных местах, чувствуя затылком зловонное дыхание Тулеева и толчки воздуха от ударов невидимых крыльев. В стене отворилась потайная дверца, в глубине прохода блестела крышка вмурованного в камень сундука. Поверх сундука висели цветные нити оберегов. Стоило слабому свету факела упасть в глубину потайной ниши, как вспыхнули багровым огнем линии пентаграмм, охранявших сундук, и полыхнули глаза у двух статуй из черного африканского дерева.

– Нет, – предпринял последнюю попытку Повар Хо.

– Ты будешь жить тысячи лет в довольстве и почете… – шипел мертвец. – Или будешь жить тысячи лет в скверне и мраке, на цепи. Выбирай… Или ты не любишь своих детей?

И тут произошло самое ужасное за весь вечер. Такое, чего Повар Хо никак не ожидал. Двойник Тулеева выгнул длинную, подозрительно гибкую, словно лишенную костей, руку куда-то за спину и швырнул на пол извивающийся сверток. В нем Повар Хо узнал жестоко связанного семилетнего внука. Веревки так сдавили горло ребенка, что он не мог даже всхлипнуть, а во рту торчал кляп. Ручки и ножки крепко примотали к туловищу, на глаза натянули повязку, из-под которой непрерывно текли слезы.

– Отпусти его! – Повар Хо опрометчиво ринулся вперед и со всего маху разбил лицо о стену. Следовало сразу догадаться, что ему показывали морок; настоящий Тулеев прятался в другом конце подвала.

– Этот червячок будет умирать долго, – пообещал бес, поднимая ребенка за ногу и раскачивая над бетонным полом, как живой маятник. – На то, чтобы убить червячка, у меня сил хватит. Я прикончу тут всех, если ты не отдашь мне быка. Освободи онгон, отдай мне, и мы расстанемся, как добрые товарищи…

Повар Хо заплакал. Он любил детей и внуков, хотя об этом мало кто догадывался.

Ему предложили выбор, но на самом деле выбора не было. Старый китаец стер пентаграммы, разбил глиняных божков, закрыл толстой тканью глаза статуй. Затем долго читал заклинания, умоляя духов о снисхождении. Один за другим он снимал обереги и амулеты, затем сломал печати на сундуке и вытащил одно из трех сокровищ.

Внешне онгон далекого погибшего улуса выглядел не слишком страшно. Маленький сивый бычок выгнул спину, готовясь боднуть неведомых врагов. Он был искусно собран из куска бычьей шкуры, натянутой на основание из дерева редкой черной породы, привезенного из далеких южных стран. Такое дерево несло в себе бесстрашие и неуязвимость. В деревянной основе были высверлены отверстия и заполнены секретным содержимым. Содержимое Повар Хо покупал у темных личностей, которые не брезговали разрывать могилы…

– Он свободен? – Из-за плеча китайца высунулось нечто фиолетовое, вздувшееся, мало похожее на человеческую ладонь.

– Он свободен, – кивнул Повар Хо, задыхаясь от непоправимости момента.

Мохнатого бычка тут же вырвали у него, позади раздалось тревожное сопение, сменившееся тихим язвительным смехом. Повар Хо повернулся на негнущихся ногах. Вспыхнули факелы, загудели угли в жаровнях. Зеркало все так же стояло дыбом, но больше не отражало кошмарное нутро нижнего мира, по нему скользила мелкая свинцовая рябь. Тот, кто нацепил личину нерчинского шамана, больше не витал под потолком. Он резко изменился к лучшему, нацепив на грудь источник силы. В его пустых прежде глазницах снова заблестели дикие зрачки, его плечи раздались в стороны, шрам на горле пропал, кожа стала цвета юного персика.

– Спасибо, Повар, услужил, – бес издевательски поклонился хозяину зеркала.

Повар Хо осел на промерзший камень. Его усы превратились в льдинки, колени тряслись, ступни онемели, в горле стоял ком.

Он понял, что не просто проиграл, а совершил страшную ошибку. В облаке колдовских испарений, которым окутал его нечистый гость, Повар совсем упустил из виду, что силу онгона можно целиком взять на себя. Если больше некому поклоняться маленькому быку, его может подчинить один сильный шаман. Правда, в реальности таких случаев никто не помнил. Не нашлось бы безумца, согласного стать вместилищем для духа.

Но если не нашлось безумца среди людей, это не значит, что могучую силу онгона не мог впитать посланник тьмы.

Тулеев отвернулся к зеркалу. Повар Хо не хотел видеть, с кем подобострастно общается его бывший недруг.

– Я буду осторожен, – помолодевший красавец Тулеев сверкнул рядом крепких белых зубов. – О, не сомневайся, повелитель, я буду осторожен. Я доберусь до жены Белого царя, но не дамся им в руки… Да, мой повелитель, – Тулеев плотоядно облизнулся на Повара Хо. – Я заберу его шкуру, это отличная мысль.

Повар Хо не смог двинуть мизинцем, когда его схватили за косу и поволокли к зеркалу. Его бросили лицом вниз на бетон, вспороли на спине ватник и сорвали одежду. Когда лезвие скальпеля рассекло ему сухожилие на левой лодыжке, Повар Хо хотел вскрикнуть, но усилия его легких хватило лишь на слабый хрип.

Зато бывшему послушнику храма хватило мужества остановить свое сердце. Очень далеко на юге, в недрах бывшей ракетной базы, настоятели храма Девяти сердец замерли с игральными фишками в руках.

Они услышали и тут же, не совещаясь, приняли решение.

20 МАНДАРИН ЛЯО

– Бродяга, ты как, оклемался?

– Уфф… уже лучше. Ты не ори мне в ухо, и так слышу. Антип… Что с Антипом?

– Погиб.

– Ах, беда какая, – мортус бессильно откинулся и стал похож на самого обыкновенного умирающего старичка. – Беда-то какая. Ну, мерзавцы…

– Зато остальные живы, – резонно заметила Варвара.

– Антип слово нес, – Бродяга скривился, потрогал шишку на лбу. – Вы-то живы, а его нету. Слово нес, а то и слог целый…

– А ты нас по слогам меришь? – Варвара пыталась разозлиться, но у нее не было сил.

– Глупая ты, – отмахнулся Бродяга. – Что в нем толку-то, в Антипе? Во всей его смешной бытухе, можа, и толку-то было – помереть вовремя, на руках у меня.

– Бродяга, зачем мы им? Почему не стреляют? – недоумевал Артур.

– Я вот сам не пойму… – замялся старец. – Об одном тебя прошу…

– Понял, понял уже. Ни с кем не связываться, не дерзить, не цепляться, так?

– Бродяга дело говорит, – шмыгнула носом Варвара. – Моли бога, чтобы он управился. Или ты такой колдун, что могешь этих гадов, как тех зайцев давешних, усыпить?

– Этих не могу, – признался Артур. – Могу поколотить штук десять, ну, от силы – двадцать.

– Плохие. Злые. Плохие, – без конца повторял Буба, указывая на китайцев.

– И пулемет наверху остался… – горько вздохнула Варвара.

Вперед выступила тучная женщина с физиономией запойной пьяницы, она носила нараспашку парадный китель с сияющими золотыми пуговицами и блестящую каску, как у древних пожарных. Похоже, вопросы маскировки волновали вояк мандарина меньше всего. Ниже пояса дама скромно одевалась в спортивное трико и кеды чудовищного размера. На левом плече толстуха баюкала легкий гранатомет, на правом у нее грызла орехи крупная черная крыса. По пятам за пьяной красавицей семенил худой человечек в бурятском халате и, словно полотенце, нес на вытянутых руках пулеметные ленты.

– Черт побери, я думала, что ее давно пристрелили, – пробормотала Варвара.

– Твоя хорошая знакомая? – Коваль прикинул, что если оруженосца обмотать пулеметной лентой и повалить, то он создаст серьезную обузу для первого номера расчета.

– Это Виола Чен, она обожает пытать людей, – Варвара незаметно потянулась к голенищу за ножом. – Еще больше она обожает пытать русских, а особенно – женщин. Меня ей любить не за что. Еще батя мой братца ее повесил. У того своя банда была, пять лет лютовали, сволочи…

Виола Чен подошла, склонила голову набок и посмотрела Ковалю в глаза. Взгляд у нее был совершенно безумный. Ее оруженосец радостно скалился беззубым ртом. Чуть позже он отрыл рот пошире, и стало видно, что у парня отрезан язык. Виола Чен заговорила удивительно тонким и мелодичным для ее комплекции голосом. Китайцы гурьбой подались вперед и захохотали. Затем хохот прекратился. Чен разливалась соловьем, а десятки мужчин внимали ей, как оракулу.

– Лука, родное сердце, что это чудо-юдо толкует? – К старцу возвращался его командный альт. – Варварушка, вишь, устала, так что ты давай, переведи.

– Она… – Пулеметчик замялся. – Она, ваша святость, рассказывает, как будет сымать с нас кожу… А теперь говорит, как будет тянуть из нас жилы. Она говорит, что вначале отрежет нам это вот… мужицкую гордость, и того… прижгет, чтоб кровь не шла.

– Одаренная барышня, – загрустил Коваль. – Бродяга, какие соображения?

Он слушал старца, а сам незаметно выпустил из рукава заготовленный моток ловчей лески. Замечательная вещица, если правильно кинуть, душит человека за пару секунд…

– Эта толстомордая здесь не верховодит… к счастью, – добавил старец. – Да и сам Ляо к Чите бы подойти не решился. Тут неладно дело, Кузнец…

Кто-то мяукнул команду. Восемь здоровяков в камуфляжной форме на рысях вынесли из леса раскрашенный деревянный паланкин. Между резными столбиками колыхались шелковые занавески, изящный купол крыши венчала фигура сидящего золотого Будды. Следом за паланкином, звякая чугунными колесами по камням, выкатился домик строителей, времянка с печкой и кухней, доставшаяся китайцам от строительно-монтажного управления номер такой-то… До конца прочитать надпись Артур не смог.

Вагончик влекли четыре крепкие мохнатые лошадки. В распахнутых окнах, вывалив наружу пышные бюсты, курили три пухлые растрепанные девки. От походного гарема мандарина Ляо несло опиумом, подгорелой свининой и прокисшим пивом. Труба на вагончике вовсю дымила, из окон неслась прыгающая патефонная мелодия. На крыше в живописных позах разлеглись несколько наследников легендарного Попандополо с грандиозными японскими пистолетами и не менее грандиозными самокрутками в зубах. Накрашенные дамочки в окнах томно обмахивались веерами и гладили жирных собачонок.

Виола Чен облизала губы и показала Ковалю длинный блестящий предмет. Очевидно, этот сложный хирургический инструмент был гордостью ее коллекции, Артур даже сразу не сообразил, в какой отрасли медицины его могли задействовать. Либо для очень глубокого исследования заднего прохода, либо для иных, не менее увлекательных процедур.

Снова командное мяуканье. Жирная Виола зашипела, как недовольная кошка, и нехотя отступила назад. Шестеро ниндзя подбежали рысцой, нацелили оружие. Грузчики опустили паланкин прямо напротив спущенного колеса. Лука напрягся, готовясь к броску. В обоих рукавах он уже прятал по ножу. Варвара вроде бы случайно перевалилась на бок, извлекла из-под куртки револьвер. Буба забормотал невнятно, брызгая слюной. Наверное, молился Теплой Матери и родной грязи.

– Тихо, детки, тихо, – увещевал мортус. – Успеется помереть красиво, это завсегда. Послушаем, может, что умное нам скажут? Чай, не прирежут…

Артур все равно чувствовал себя отвратительно. Наверное, от взрыва что-то повредилось в ушах.

Шелковые занавески заколыхались и разъехались в стороны. Среди россыпи замасленных, рваных подушек восседал мандарин Ляо. Под ворохом одеял скрывалось какое-то электромеханическое устройство, но природу его Коваль на расстоянии не мог определить. Как минимум, три электромотора, довольно много металла, пружины и большой объем жидкости.

Скорее всего, мандарин Ляо начитался сказок, потому что довольно успешно копировал персонажа из комиксов двухсотлетней давности. Новоявленный дворянин и внешностью, и повадками походил на перекормленного мастифа. Он таскал на себе столько нелепых украшений, что даже привстать стоило ему труда. На мясистых пальцах сияли тяжелые кольца. Чисто выбритая голова и дряблые щеки были покрыты десятками сложных иероглифов. Сложная золотая серьга с камнями оттягивала ухо. Поверх праздничного халата, украшенного рубинами, мандарин носил тончайшей вязки безрукавку, а поверх нее – еще одну, от руки расписанную жанровыми сценками охоты и рыбалки. На шее болтались три пары коралловых бус.

Ноги мандарин держал в тазу с теплым пахучим отваром, рядом умещались еще две раскладные ширмы, безусловно реквизированные в музее, сундучок с чайным набором и полка с книгами. Один тоненький негритенок картинно взмахивал опахалом, другой раскуривал трубку и готовил повелителю чай. Миниатюрная девушка в кимоно массировала хозяину лодыжки и подливала ковшиком в таз кипяток.

При первом же взгляде на нового противника Коваль угадал, что здесь действительно не так все просто. В век господства грубой силы и наглости пожилой сонный толстяк не сумел бы организовать и подчинить себе сотни разношерстных подонков. Словно отвечая на вопрос президента, прошитое серебряными нитями покрывало возле ног мандарина шевельнулось, оттуда высунулась такая же сонная, как у хозяина, пятнистая кошачья морда.

Байкальский леопард, вот так номер! Артур так и подскочил, тут же, впрочем, схватившись за ноющее колено. Под брючиной буквально хлюпало. Похоже, во время взрыва он разодрал себе голень сверху донизу и даже не заметил.

Пятнистый красавец вылез из своего теплого укрытия, мурлыкнул и принялся потягиваться, прямо как кошка, царапая когтями деревянный пол. Следом за ним выбрался еще один леопард, такой же элегантный и ухоженный. Ловить и приручать опасных хищников умели только Хранители равновесия, да, пожалуй, Озерные колдуны.

«Даже Бродяга его побаивается, не умеет обращаться с дикими кошаками», – быстро оценил Артур, глянув сбоку на старца. Тот инстинктивно поджал ноги, когда громадная кошка соскочила с платформы паланкина и принялась вылизывать бок.

Зато мандарин Ляо леопардов не боялся.

– Мать твою… – прохрипела Варвара, с ненавистью разглядывая тяжелые когтистые лапы зверя, его острые зрачки и клыки, с которых капала слюна. Даже стражники мандарина занервничали, когда леопарды оказались на земле, а рядовые разбойники принялись нервно тушить окурки. Коваль вспомнил, как с помощью тигров-альбиносов его гвардейцы атаковали мутантов в хранилищах Госрезерва, как выкуривали колдунов из озерных скитов, как охотились за последними бандами кавказников на Волге. Альбиносы всегда показывали себя превосходными бойцами, в отличие от обычных полосатых хищников, обладали зачатками интеллекта, но слушались только тех, кто умел с ними говорить. Редко кого они слушались. Интересно, как воспитаны эти зверушки?

На ручных леопардах чудеса не закончились.

Войска мандарина заволновались, расступились и пропустили на обочину четырех диковинных существ. В первый момент Коваль решил, что это недоделанные драконы с отрубленными крыльями. У Хранителей, разводивших летучих змеев на Урале, иногда такие казусы случались. Генетические ошибки приводили к появлению крайне неприятных созданий; иногда старый Прохор давал им возможность пожить подольше, надеясь, видимо, «запустить в производство» новый вид. Вечером в загончике можно было встретить шестилапых птиц с зачатками крыльев, или мешковатых уродцев, похожих на кротов, но с челюстями бегемота, или родственников птеродактилей с привязанными к лапам гирями, все время норовивших взлететь, несмотря на полную слепоту и глухоту. Все лишнее генетик безжалостно истреблял, а порой случалось так, что сбежавшего недоделанного монстра ловила по кустам вся деревня с помощью волчьей стаи.

– Мать твою! – потрясенно повторила Варвара.

Не драконы. Тиранозавры или что-то в этом роде. Доисторического прямоходящего ящера Артур представлял исключительно по фильму «Парк Юрского периода», там милейшее существо достигало десяти метров высоты, обладало несокрушимой башкой и несносным характером. Зверюшки мандарина Ляо не слишком отличались от своего боевого прототипа, хотя в высоту не обогнали и жирафа. Вместо зеленой крокодильей чешуи, в условиях сурового севера, им приходилось кутаться в клочковатый мех, почти такой же, в каком щеголяли когда-то мамонты.

Четырех рептилий вел за собой один человек, сам в чем-то похожий на вверенных ему питомцев. Квадратный, до ушей заросший бородой, в одном кулаке он Держал стальные поводки, слишком хилые для того, чтобы удержать гигантов, в случае если бы у них возникло желание побегать. Их невероятные челюсти были скованы намордниками из прутьев толщиной с черенок лопаты, передние лапы стянуты скользящими петлями из стального троса и закутаны в рогожу.

Поводырь доставал из корзины на поясе кусочки мяса и кидал их ящерам поочередно, не ошибаясь и не промахиваясь. У связанных гигантов в намордниках оставалось крайне мало места для маневра, но они ухитрялись ловить лакомство кончиками языков. Подметая землю треугольными хвостами, ящеры шумно расселись позади хозяйского паланкина. От их дыхания, даже на расстоянии, повеяло смрадом непереваренной гниющей пищи.

«Дикость, абсолютная дикость… – От осознания грядущего открытия у Артура зашевелились волосы на голове. – Они настоящие, черт подери, ни малейших генных модификаций. Настоящие динозавры в тайге, чтоб мне провалиться. Он их не вырастил в пробирке, их вообще никто не разводил и не случал искусственно. Искусственные змеи гораздо умнее, они резко отличаются. Скорее всего, мандарин стащил их из кладки, а может быть… может, он их давно разводит?»

– Ты что-то слышала о таком? – Коваль мог не спрашивать. Варвара сидела с разинутым ртом.

– Когда последний раз мы евонным придуркам хвосты накручивали, не было пакости такой. Вот уж точно, исчадия адские, – Варвара перекрестилась, и в этот момент один из охранников мандарина заметил у нее револьвер.

Шесть стволов нацелились на оглушенных путешественников.

– Варварушка, скажи им, что отдашь, не гневи, умоляю, – нараспев, не размыкая глаз, проворковал старец. По его ослабшему дыханию и редким ударам сердца президент уже догадался, что Бродяга сознательно вводит себя в боевое состояние. Артур, правда, не очень представлял, как мортус один собирается одолеть больше сотни головорезов, и в тысячный, наверное, раз, посетовал на себя, что не послушался в юности Хранителей силы и не остался еще лет на пять в уральской деревеньке. Сейчас бы умел не хуже Качальщиков извергать Плевки Сатаны, умел бы приваживать миллионы пчел и обрушивать под землю дряхлые технологические сооружения вроде котельных и автозаправок. Но не послушался в свое время, сбежал в город. И вот, в результате, единственная животинка, которую он мог тут приручить, – это леопард. Качальщком Артур никогда бы не стал. Для этого надо было родиться у Вечного пожарища, но массу боевых навыков он мог бы освоить…

Но управлять людьми на расстоянии недоучившийся Клинок не умел.

Варвара с ругательствами кинула револьвер под ноги разбойникам. Буба крупно стучал зубами. Лука непрерывно крестился и старательно заслонял Бродягу. Судя по глубокому размеренному дыханию, мортус почти уснул. Неожиданно Артур поймал самый край, хвостик ментальной волны, исходящей от старца. Волна колоссальной силы, подобная воронка не закручивалась даже вокруг вещего отшельника Кристиана и вокруг старого Валдиса, а уж они-то считались среди Хранителей памяти первейшими прорицателями и колдунами.

Полуприкрыв глаза, мандарин сонно оглядел растерявшихся путешественников, но не двинулся с места, хотя слуги раскатили по дороге роскошный ковер. Он что-то неслышно сказал, почти не шевеля при этом губами. Прежде чем Варвара вставила слово, сбоку от паланкина нарисовался еще один подросток, на сей раз – китаец, в длинной, до пят, рубахе и желтой повязке на лбу.

– Господин Ляо велит тебе подойти. Идти к господину следует на коленях. Когда приблизишься на расстояние плевка господина, поклонись и поцелуй край покрывала. Если не сделаешь так, вы все умрете. Сначала умрет женщина.

Мальчик смотрел прямо на Артура. Никаких сомнений по поводу того, к кому он обращается, не возникло.

– Тихо, тихо, дитя, не закипай, – из-за широкой спины Луки пропел Белый мортус. – Скоро спатеньки все будем, так что не закипай. Кажись, меня не узнали, и то славненько. Я нехристям этим лик редко кажу. Не узнали, а то бы давно дырок в нас наделали.

– Передай своему господину, что я не имею права кланяться и ползать на коленях, – с подобострастной миной произнес Артур. – Передай ему, что я царь русских, и что я предлагаю ему дружбу и много подарков каждый год, если великий господин Ляо согласится вступить со мной в военный союз.

Мальчик замяукал. Мандарин выслушал ответное послание с невозмутимым видом, потом сделал затяжку из длинной резной трубки, хлопнул в ладоши и рассмеялся.

– Господин говорит, что твой ответ принес ему блаженство. Ты – именно тот, с кого нам поручено снять кожу и вынуть сердце.

21 СПОКОЙНОЙ НОЧИ

Игнорируя переводчика, Артур внимательно разглядывал главаря банды. Мандарин Ляо нервничал. Человеку неискушенному такое предположение могло показаться нелепым. Внешне толстый китаец походил на статую спящего божка, но Коваль слышал, как неровно стучит сердце толстяка. Еще у него потели руки и еле заметно подрагивали ресницы. Мандарин Ляо изо всех сил пытался казаться невозмутимым, но сегодня у него это неважно получалось.

– Передай хозяину, что он слишком честный человек, – велел Коваль. – А у честных людей не получается красиво лгать.

Переводчик начал фразу, но запнулся и замолчал.

– Что затих? – ухмыльнулась Варвара и добавила несколько слов по-китайски. – Я сказала, что сама переведу, если он нарочно ошибется.

Главарь банды коротко мяукнул. Переводчик сломался в поклоне, быстро залопотал, непрерывно колотясь о землю.

– Ага, обосрался, – удовлетворенно крякнула атаманша. – Ляо ему пообещал выколоть глаза, если неточно переведет.

Ляо почти беззвучно произнес несколько фраз. Его щеки вздрагивали и колыхались, как у лающего мастифа.

– Отчего Белый царь назвал великого светлого Ляо лжецом?

Коваль про себя отметил скорость распространения новостей в тайге. Его настойчиво хотели видеть царем всех русских.

– Я этого не говорил. Я сказал иное. Если у твоего господина появился хозяин и приказал убить нас, то хозяина уже обманули. Ваши артиллеристы хорошо стреляют, но сознательно промахнулись. Если твоему господину приказали взять наши сердца, то он опять же допустил сознательную промашку. Ведь нас могли случайно убить этим снарядом.

Когда толмач закончил, губы мандарина тронула легкая улыбка.

– Что же из этого следует?

– Когда человека можно убить издалека, не станут собирать армию, чтобы убивать его в ближнем бою. Особенно если неизвестно, что этот человек держит за спиной.

Не вставая с земли, Коваль сунул правую руку за спину. Последовала команда. Доморощенные ниндзя навели на него обрезы.

– Великий светлый Ляо приказывает тебе положить руки перед собой.

– Кузнец, слышь, не спорь с уродами, – встревожился Бродяга.

– Не положу, – улыбнулся Артур. – Что ты мне сделаешь?

У мандарина еще сильнее затряслись щеки.

– Я прикажу, из вас вынут сердца и печень.

– Передай своему господину – мне очень жаль, что он перестал сам принимать решения. Я много слышал о нем, как о храбром и честном человеке. Охотники говорят так – если мандарин Ляо скажет, что человек мертв, то человек наверняка будет мертв еще до заката. Минуту назад мы все были свидетелями, как великий светлый господин трусливо замер, не зная, чью сторону выбрать… – Коваль подождал, давая возможность икающему от страха переводчику закончить речь.

– Ты позволяешь себе дерзость, Белый царь. Ничего, скоро ты запоешь иную песню. Вы все живы до сих пор только потому, что так угодно великому светлому Ляо.

Артуру с каждой минутой казалось все более странным, что главарь банды тянет со светской беседой. Ляо как будто ждал чего-то. Или кого-то.

– Полагаю, мы живы потому, что светлый великий Ляо надумал продать нас подороже. Светлый великий Ляо – замечательный торговец, сегодня у него есть шанс заключить самую выгодную сделку.

– О какой сделке ты болтаешь, русский царь?

– Ты уже обманул того, кто заплатил за нас. Вместо того чтобы убить нас сразу, ты сделал мудрый выбор. Я могу предложить тебе гораздо больше.

– И чем же ты выкупишь себя? – Мандарин искренне потешался.

– Я могу предложить твоей армии охрану участка границы, – последнюю остроту разбойника президент пропустил мимо ушей. – Российскому правительству понадобятся люди, знакомые с местностью, смелые, честные и дисциплинированные…

На слове «дисциплинированные» переводчик сломался. Бродяга кашлянул за широкой спиной Луки и посоветовал Ковалю выбирать выражения попроще. Однако татуированный хозяин тайги понял и развеселился еще больше.

– Прежде ты говорил дерзости, но не был наглецом. Ты осмеливаешься предложить мне сторожить реку? И что же ты мне за это заплатишь?

Угодливый хохот разбойников напугал ящеров. Заворчав, два зеленых гиганта поднялись на задние лапы, ударили хвостами, и «конюху» стоило немалого труда их успокоить. Именно в этот момент Артур впервые серьезно задумался о ящерах.

Оружие противника могло стать его оружием.

– Я позволяю себе наглость по праву. Вы только что совершили вооруженное нападение на президента России…

– Нет никакой России! – Мандарин впервые вышел из себя. – Нет, и не будет никаких великих государств, кроме Срединной империи!

«Чертяка такой, почему же не отдаст команду нас скрутить?»

Коваль закончил подготовку второй ловчей петли. Длинная крепкая леска, намотанная на палец, с двумя острыми грузилами, замечательное изобретение Качальщиков для снятия часовых. Первой удавкой он планировал придушить очаровательную Виолу Чен.

– Что ж, мои братья из храма Девяти сердец тоже считают, что имперская власть Китаю не помешает, – кивнул Артур. – По крайней мере на первых порах, пока не наберется достаточно достойных людей в Госсовет.

В точку.

Коваль радостно констатировал стопроцентное попадание. Вот чего опасался этот татуированный душегуб, привязанный к каким-то нелепым электромоторам. Очевидно, по таежному телеграфу уже прокатилась молва, что Белого царя русских лучше не трогать. Петербург и мифические русские солдаты – Далеко, зато жестокие мстительные Хранители равновесия из затерянного храма всегда найдут способ отомстить за своего.

Мандарин Ляо пожевал губами, открыл рот и… не нашелся, что ответить. Он подозвал переводчика и затеял жаркую перепалку с ближайшими советниками. Ниндзя все так же целились в путников из обрезов.

– Чем ты докажешь, что был послушником в храме Девяти сердец? – На сей раз вопрос задал не главный босс, а бородатый мужик с волчьей мордой вместо шапки.

– Я всегда останусь послушником, – Коваль для пущего эффекта щелкнул пальцами.

Леопарды вскочили и, поджав хвосты, кинулись к нему. Попутно сбили с ног мальчишку с веером и, мурлыча, улеглись у ног Белого царя.

Светлый господин Ляо побелел. Разношерстное воинство замерло. Виола Чен, распахнув гнилую пасть, переводила совершенно обалдевший взгляд с Белого царя на толмача и обратно. Наступила тишина, только чавкали ящеры и пыхтел паровой котел на грузовой платформе «камацу».

– Красивый трюк, – негромко похвалил Бродяга. – Я-то со зверушками не шибко того… не люблю баловства этого. Только долго ли продержишь котиков-то? Этот Ляо – сам не хуже Качальщика.

– Это я заметил, – Артур почесал леопарда за ухом. – Бродяга, помоги мне динозавров подчинить.

Толмач раздул грудь для очередной напыщенной речи. Мандарин попытался перехватить управление над кошками, Артур тут же почувствовал, как пятнистые красавцы напряглись и заметались. Пришлось удвоить усилия и нежные поглаживания. Разбойники затравленно шептались.

– Вроде верно паренек шуршит, – кивнул Лука. – Только шустро больно, не поспеваю. Короче, одни советы дают нас на месте кончить, другие затряслись, как о храме твоем услышали.

– Теперь ты упрекнул меня в трусости, – мандарин впервые разомкнул сонные глаза и приподнял отвисший подбородок. – Ты сам ищешь смерти или притворяешься безумцем в надежде на снисхождение? Неужели русские выбрали царем дурака?

Переводчик растянул улыбку до ушей. Притихшие было подданные весело загомонили, коллективно одобряя остроумие босса. Виола Чен сняла каску, яростно почесала всклокоченные патлы, извлекла оттуда что-то съедобное и, не отрываясь от созерцания удивительной сцены, попробовала на зуб. Артур приказал себе на нее больше не смотреть. Он ласкал пятнистую теплую шерсть, ежеминутно ощущая ментальные атаки Ляо. Он уже не сомневался, что мандарин родился когда-то под Красной луной, обладал неплохими паранормальными способностями, легко подчинял ящеров и, благодаря власти над ними, сумел сколотить банду. Качальщиков он боялся, и русских, и своих. Видимо, уже схлестнулся и еле вышел сухим из воды…

– Тебе опять неверно перевели, – Артур укоризненно посмотрел на толмача. – Я еще раз повторю. Тебя многие в тайге считают храбрецом и человеком чести. Однако сегодня ты обманут. Это печально, что великого светлого мандарина Ляо так легко можно обмануть.

Толпа снова ахнула. Виола Чен постукивала по ладони своим страшным хромированным щупом.

– Кузнец, поберегись, – краем рта прошептала Варвара.

– И кто же меня обманул? – осведомился главарь банды.

– Тебя обманул тот же, кто сумел тебя запугать.

– Великого светлого Ляо никто не может запугать. Что у тебя в руке, русский царь?

– Не скажу. Возможно, это оружие, которое действует быстрее, чем пули. Возможно, это ампула с Большой смертью. Я успею ее сломать, прежде чем умру. Большая смерть отравит почву и убьет всех людей на тысячу километров вокруг.

Пятой точкой Артур ощутил далекое дрожание земли. Кажется, они со светлым Ляо заметили это одновременно. Приближалась гроза.

– Теперь ты сам лжешь, Белый царь.

– Возможно. А возможно, что говорю правду. Но ты этого не узнаешь. Зато ты должен знать эту женщину, что рядом со мной. Я назначил ее губернатором края, она сопровождает меня в Иркутск. В столице России, Петербурге, готовятся к отправке сюда двадцать тысяч солдат и столько же военизированных поселенцев с семьями. Если ты мне помешаешь вовремя вернуться, мои генералы не оставят в живых ни одного китайца на территории России.

– Ты мне еще и угрожаешь? – Изумлению Ляо не было предела.

– Такой приказ получат мои войска, когда вскроют конверт, – пожал плечами президент. – Тебе прекрасно известно – где течет Амур, там граница между нашими странами.

– Нет никакой границы… – уперся разбойник.

– Граница есть, а там, где время разрушило столбы и контрольно-следовую полосу, все будет восстановлено. Это я тебе обещаю, – отчеканил Артур.

Китайцы зашептались.

– У кого ты учился в храме Девяти сердец? – подал голос дедок, наряженный в летную форму американской армии. Бывшей, давно почившей армии.

– Я не могу разглашать имен настоятелей. Вам недостаточно доказательств, что за меня вступятся мои братья? – Артур покосился на Бродягу.

Тот словно погрузился в кому, почти не дышал, стал еще меньше в размерах, откинулся затылком на грязный колесный диск.

Даже сквозь пыхтение паровика стал слышен шелест дождя. Леопарды навострили уши, зарычали, царапая когтями асфальтовое крошево.

– Эй, Бродяга, – тихонько позвал Коваль. – Чтобы подмять ящериц, мне надо их внимание. Как свистну – подключайся.

– Что ты задумал? – зашептала Варвара. – Они нас пристрелят.

– Не пристрелят, – Коваль потянулся к атаманше, чтобы погладить ее по руке, и в этот момент Виола Чен метнула скальпель.

С одной стороны, она рассчитала неверно, а с другой – очень верно. Очевидно, любительница хирургических инструментов посчитала самым важным и самым грозным персонажем не Артура, а широкоплечего губастого Луку, который с самым угрожающим видом зыркал по сторонам и прикрывал хозяина.

Вероятно, это был не скальпель хирурга, но что-то очень похожее, с загнутым, расширенным концом. Один лишь взгляд на инструмент вызывал неприятную оторопь. Коваль так никогда и не узнал, выполняла толстомордая китаянка приказ хозяина или выступила по собственной инициативе. Скальпель должен был воткнуться Луке в горло, но старец предугадал нападение, сзади бросился на слугу, толкнул его вправо.

В следующую минуту произошло чрезвычайно много событий.

Артур приказал леопардам атаковать охрану, сам вскочил, раскручивая над головой петлю, швырнул в толстую вопящую садистку, которая уже замахивалась следующим скальпелем, и моментально пригнулся, Уходя от пуль.

Лука хрипел, скальпель вошел возле ключицы на всю длину, хлестала кровь. Бродяга двумя руками зажимал пулеметчику рану, шептал что-то, зажмурившись, со лба его градом катил пот. Двое ниндзя вскинули обрезы, выстрелили одновременно, пули шмякнулись в мягкое, Варвара повалилась ничком, из глубины ее ватника выпрыгнул еще один револьвер.

Коваль дернул леску на себя, Виола Чен рухнула на колени, царапая ногтями горло, ее лоснящаяся грязная харя посинела. Один из леопардов, прикрывавших Артура, был убит наповал, другой, с раной в ноге, распорол живот ближайшему охраннику мандарина, перегрыз горло второму и кинулся на третьего.

Строй охранников смялся. Носильщики удирали, бросив хозяина. Варвара выстрелила четырежды, уложив троих молодцев в черных плащах и ловко ранив одного из мирно жующих динозавров.

Ящер подскочил, словно ему в задницу ткнули шилом, махнул хвостом и повалил два столба на роскошной повозке мандарина Ляо. Мандарина с хрустом накрыло деревянной крышей, статуя золотого Будды раскололась, мальчик с веером истошно орал, ему отдавило ноги. Переводчик тоже стонал, лежа ничком, закрывая голову руками.

Крайне вовремя ударила первая молния. Спустя минуту забарабанил дождь, тут же сменившись ливнем. Паровик, перекрывший путь к отступлению, зашипел, как разогретый утюг. Краем глаза Артур отметил, что часть доблестных вояк мандарина, вместо того чтобы выручать хозяина, спешно прячется под нижние ветви елей. Но большая часть разбойников не относилась к той категории людей, которых легко напугать. Похватав свои пушки и топоры, они лавиной ринулись на спасение своего пострадавшего босса.

Раздался вой, словно сотня голодных гиен сорвалась с поводка.

«Идиоты, – подумал Коваль. – Если бы стреляли, давно бы нам конец. Поглумиться над Комиссаровым телом им захотелось. Вот и поглумимся…»

– Буба, давай наверх! Наверх давай! – кричала Варвара, поджигая запалы самодельных гранат. – К пулемету давай, ведь учился, дурень!

Буба затоптался на месте, не решаясь ничего предпринять без своего большого белого друга. Разрыв первой гранаты заставил его подскочить на метр в воздух. Ахнуло гораздо сильнее, чем Коваль мог ожидать. Хотя у Варвары оказался отличный бросок, мелкие осколки гвоздей, пружинок, ржавых скрепок запрыгали в метре от пяток президента. Задело многих; раненые с воем катались по еловой подстилке, хватались за глаза, прижимали к себе оторванные пальцы.

В двух шагах от президента Виола Чен ухитрилась порвать леску и прыгнула на него с парой зазубренных пил. Промахнулась, сильно ударилась лицом о железный бок грузовика и навсегда затихла с клинком в основании затылка. Второй клинок достался одноглазому юноше, уже наводившему на мирных проезжих базуку.

Варвара перекатилась к Луке, выхватила из-за голенища его сапога короткоствольный «бульдог» и, лежа навзничь, послала несколько пуль под колеса Кенвуда. С той стороны платформы немедленно донеслись вопли и стоны.

– Буба, полезай! – Артур подтолкнул все еще не пришедшего в себя после взрыва дикаря к лесенке. – Стреляй по ним, помнишь, как стрелять? Вот так, нажимай и стреляй!

Тем временем толпа разбойников заколыхалась, передние ряды не решались без приказа ринуться в атаку, но задние напирали. Старец кое-как остановил пулеметчику кровь, Лука лежал навзничь и хрипел, белый как простыня, с закатившимися глазами. Варвара застрелила еще одного из старших командиров мандарина Ляо, безошибочно выделив его в толпе.

Увидев, как в кабине «ЗИЛа» заворочались стволы пулеметов, бандиты зашушукались между собой. На башне паровика явно наметилась партия тех, кто желал поскорее выйти из боя, там дрались между собой с применением лопат и ломиков.

– Ва… ва-ва… – бессмысленно бормотал Лука, цепляясь слабеющими пальцами за рукав старца.

– Ну тихо, тихо, – увещевал Бродяга, склонившись над своим верным прислужником. Оба они извозились донельзя в размокшей грязи и крови. Дождь хлестал неровными потоками, уже в трех шагах создавая почти непроницаемую завесу.

Разбойниками теперь пытался командовать коренастый мужик с плоским лицом и косицей самурая на голом черепе, одетый в пятнистую маскировочную форму. Командовать у него получалось неплохо, но, слишком сильно размахивая руками, он привлек внимание разъярившихся, запутавшихся в цепях ящеров. Они вскочили и принялись носиться по шоссе, передавив немало отважных бойцов мандарина. Разбойники не решались в ящеров стрелять, только махали руками и пугали огнем. Наверное, за нанесение вреда главным «бронетанковым» войскам в банде полагалось серьезное наказание.

Завидя крупный объект, машущий руками, динозавры устремились к нему, и новоявленный начальник был вынужден позорно бежать, покинув поле боя. Следом за мохнатыми ящерами волочился их погонщик. С большим трудом ему удалось остановить взбесившихся питомцев и направить на врага.

Бандиты, засевшие с другой стороны автострады, не растерялись и очень быстро кинулись в атаку. Они несомненно ударили бы в тыл, но тут с башни затрещал пулемет. Буба обращался с оружием, как изнеженная барышня-курсистка, случайно попавшая в бой. Спрятавшись в кабине, зажмурившись, палил в белый свет. Он не попал по живой силе противника, но сумел наделать дырок в паровом котле «камацу».

Раздался дикий свист, ошпаренные машинисты и кочегары с воплями посыпались на землю. Заслышав пулемет, отважные солдаты Ляо послушно залегли. Сам хозяин тайги, придавленный крышей, издавал яростные вопли, перемежающиеся русскими ругательствами.

– Ах, матушки-святы, – пробормотала Варвара, уклоняясь под колесами от очередного нестройного залпа и лихорадочно перезаряжая револьвер. Последующие несколько фраз ее речи включали исключительно нецензурные обороты. – Кузнец, слышь, пулемет надо! Завалят нас тут! Буба, придурок, в другую сторону пали, ага!

Коваль задержал дыхание, метнул шесть клинков, все в цель. Ближайшая охрана мандарина полегла, последний клинок воткнулся в глаз погонщику ящеров. Раненый ящер вырвался и припустил куда-то в сторону, неловко припадая на левую лапу. При этом он мотал головой, ревел и пытался сорвать с себя намордник. Тело убитого погонщика тащилось за тиранозавром, а за трупом, привязанные цепями, дернулись и трое других великанов. Их интересовало рубленое сырое мясо, спрятанное в корзинке и мешке на боку у мертвого хозяина.

Увидев, что динозавры освободились, толпа отшатнулась и кинулась врассыпную. Варвара запрыгнула в кабину, секунду спустя затарахтел ее «Дегтярев». Артур в два прыжка достиг повалившейся крыши паланкина, рванул ее в сторону. Мандарин был цел, если не считать нескольких ссадин на затылке. Он встряхивал головой, освобождался от обрушившихся на него книг, посуды, горящих углей из жаровни и десятка сортов сухого чая. Девчонка, мывшая ему ноги, лежала со сломанной шеей. Второй мальчик-прислужник успел сбежать.

Коваль схватил мандарина за воротник, потянул к кабине Кенвуда, но в этот момент ему пришлось бросить добычу и залечь. Президент угодил под огонь собственной легкой артиллерии. Буба из бронированной кабины увлеченно следил за передвижениями своего патрона, забывая при этом отпускать гашетку пулемета. Чудом никого не задело.

Лука умирал. Артур определил это по тому, как часто задышал, забормотал Бродяга, словно уговаривая своего верного товарища что-то сказать напоследок. Скальпель старец так и не вытащил до конца, придерживал голову умирающего двумя руками, склонился ухом к самому рту пулеметчика, откуда с каждым хриплым выдохом обдавало его фонтаном кровавых брызг.

– Бродяга, заводи! Скорее, сомнут нас! Бродя-га!!

Старец словно не слышал, тампонировал Луке рану в ключице. В капот воткнулось несколько пуль, со свистом лопнула еще одна шина, упала лошадь. Человек двадцать бандитов ринулись в наступление. До старца им оставалось не больше десяти шагов, когда Варвара дала вторую длинную очередь. Почти сразу она переместилась к противоположной дверце Кенвуда. Не ожидавшие такой наглости, разбойники кинулись врассыпную, на обеих обочинах возникла куча-мала. Посреди дороги корчились раненые, у всех были перебиты колени и голени. Рыжий дед в мотоциклетных очках и звериной шкуре несся к Ковалю, размахивая кривой саблей. За ним спешили еще десятка два обкурившихся придурков.

Манадрин Ляо засмеялся и затеял длинную тираду на родном языке, указывая куда-то на запад. Если он пытался сообщить что-то умное или призывал к перемирию, то переводить его спич было некому.

– Варвара, что ему надо?! – Артур выбрал минутную паузу между пулеметными залпами. Чтобы самому не угодить под пули, ему пришлось улечься рядом с хозяином тайги на заляпанные медом и табаком ковры.

– Он говорит… говорит, что хотел с тобой договориться по-хорошему, как два честных воина. Он говорит, что монгольские шаманы на курултае требуют живые храбрые сердца, они хотят не спать… нет, не так, разбудить… – Варвара вставила новый диск, с наслаждением повела стволом, заставляя уткнуться лицом в грязь тех, кто прятался по обочинам. Затем носком ноги потянула на себя дверцу и снова спряталась в кабине. Ответные пули защелкали по броне Кенвуда, не причиняя атаманше ни малейшего вреда. – Он говорит… Слышишь меня, Кузнец?! Он говорит, что знает, кому принадлежала красная повязка, которую ты носишь на голове. Еще… ага! Если бы он сразу знал про подарок почтенного Повара Хо, он бы сам проводил тебя к Байкалу. Он говорит, что монголы хотят разбудить какого-то там истребителя, дальше я не понимаю. Они предложили мандарину Ляо две полные повозки золотой утвари из дацанов Батора, если мандарин Ляо принесет им сердце и шкуру Белого царя. Но великий и светлый… короче, эта жирная сволочь врет, будто мечтал с нами побрататься! Будто бы он знает, что Белый царь русских убил самого председателя Госсовета, почтенного Ло Цзясу, а Ло Цзясу был личным врагом великого и светлого Ляо… вот сволочи, ну я вас сейчас гранатой!

– Ну ты и сказочник, – укоризненно обратился Артур к притихшему мандарину. – И вовсе я вашего председателя не трогал. Его наставники приговорили, туда дорога всем обманщикам. И тебе – в том числе, уловил? Черт, как же мне тебя от твоего трона оторвать?..

Третьей очередью Буба удачно скосил верхушки сосенок, подравнял лес, сумел застрелить несколько подростков, охранявших в лесу вражеский обоз, и неожиданно уничтожил часть снарядного «погреба». Громыхнуло так, что у Артура снова зазвенело в ушах, а на головы посыпался град из коры, мха, кусков земли и обломков снарядных ящиков. Варвара не успевала перезарядить пулемет. Один из мальчиков мандарина вдруг очнулся и вцепился Ковалю зубами в запястье, впрочем, тут же получил ребром ладони по горлу.

– Ах ты, сволочь, кусаться?! Да что ж никак тебя не Утащить, жопа такая толстая?!

Несмотря на временное отступление врага, Коваль оценивал ситуацию как безнадежную. Против горстки – примерно полторы сотни отлично вооруженных головорезов. Это только в крутых фильмах боевики тушевались, потеряв командира, и даже сдуру складывали оружие. Артур не сомневался, что убийство мандарина не принесет победы. Он никак не мог оторвать Ляо от кипы подушек и одеял, и, только когда жирная туша задергалась, испуская жалобные вопли, ему стало ясно, что мандарина невозможно поднять.

Ляо не был привязан веревками, но его организм составлял единое целое с платформой, напичканной механикой. Стоило выдернуть его обрюзгший зад из глубокого сиденья, как за ним потянулись железные спицы, провода и сложная сетка, подобная изогнутому корсету.

– Кузнец, не трожь его! Давай назад!

Наверное, у китайца во рту стояло немало металлических коронок. Запястье у Артура оказалось прокушено в нескольких местах. Увешанная золотом туша безвольно поникла, как мешок, набитый чем-то мягким. Со звоном распрямилось еще несколько спиц, под ковром блеснули смазанные шестеренки и цепь.

– Кибер чертов, как же тебя…

Тем временем Бродяга перевернул Виолу Чен навзничь. Наверное, ему стоило немалого труда совладать с ее откормленной тушей. Артур с удивлением следил за действиями старца, который, казалось, не замечал, что над ним щелкают пули. Он устроил две сморщенные ладошки на необъятной груди мертвой китаянки, зашептал что-то, прижавшись ухом к ее рту, и… Виола Чен ожила.

Коваль от неожиданности едва не выронил светлого Ляо в грязь. Виола Чен басовито закашлялась, приподняла руки и распахнула глаза. В ее шее сзади по-прежнему торчало боевое лезвие Качальщика. Бродяга зашептал чаще, вздрагивая тощей спиной. Рубаха на нем промокла насквозь, облепила изогнутый позвоночник и ребра.

Виола Чен приподнялась и внятно произнесла несколько слов. Бродяга подскочил, завертелся ужом, схватившись за уши, сложился пополам, точно страдал от морской болезни. Лука тянул к хозяину руки, умолял пригнуться. Сверху всех троих долбило ливнем из раскаленных гильз. Варвара поливала огнем лощинку за дорогой, где копошились недобитые артиллеристы.

Мандарин Ляо что-то бормотал, хватая Коваля за штанину. Мимо, рыча и стеная, протопал одинокий ящер в наморднике. По пути он задавил еще несколько раненых китайцев, врезался носом в раскаленный паровой котел на платформе «камацу», обжегся, заревел еще громче и понесся обратно по левой обочине, топча всех подряд.

Дождь стихал, на востоке, там, где еще можно было разглядеть хвост желтого пробкового поля, заиграли первые солнечные лучи. И в сгустившейся вдруг тишине залегшие под огнем люди услышали неторопливые шаркающие шаги.

– Ну-кось, тиха, детки, – озвучил свое появление Бродяга. – Ну-кось, остыньте, чего шумим?

Старец казался крошечным на фоне исполинского грузовика. Совсем один, не таясь, он брел вдоль разделительной полосы, мимо умирающих, корчащихся коней и остановился, лишь когда уперся в груду трупов. Они бежали слишком кучно и погибли от меткого броска гранаты.

Китайцы вставали и тут же молча отшатывались назад. По маленькой армии мандарина Ляо словно прокатилась воздушная волна. Старца узнали. Его не просто боялись, он вызывал суеверный ужас.

– Ууу-ххэ… – вероятно, мандарин хотел отдать какой-то приказ.

С Бродягой что-то случилось. Артур пока не мог определить, как это назвать. Это походило на резкое омоложение организма. Опытные старые Хранители добивались такого эффекта долгими тренировками, и обязательно попадая босыми ногами на рыхлую чистую землю. Бродяга что-то впитал от погибшей Виолы, взял слово, укрепившее стократ его бешеную волю к жизни.

Старец сложил пальцы пучками и неожиданным движением, похожим на одновременный апперкот, распрямил руки в сторону нападавших. Артура коснулось неожиданное тепло, будто где-то рядом открыли заслонку печи.

Разбойников не ударило воздушной волной, не сожгло плевком Сатаны, не поразило молнией. Орду словно причесало гигантской расческой: одни продолжали шагать навстречу гибели, другие… уснули на бегу. Они падали, кувыркались, ломали друг об друга руки и ноги. Уцелевшие растерялись, заметались посреди шоссе. Кто-то показал пальцем на разбитый паланкин, и лесная братия в который раз кинулась на выручку к своему мандарину.

Бродяга взмахнул своими тонкими ручками вторично. Артур заметил, как напряглось, сморщилось лицо старца, точно он держал ладонь над открытым огнем. Разом уснуло еще не меньше дюжины «солдат удачи».

На лбу старца выступил пот. Он поднял руки, словно благославляя непутевых детишек, и замер в такой позе.

– Пошто шумите, детки? Пошто добрых прохожих пугаете? Ась? Вот ты, подь сюды, ну-ка, подь!

Старец говорил нараспев, то повышая, то понижая голос, приветливо переводил взгляд с одного китайца на другого, а сам незаметно придвигался к ним все ближе и ближе. Артур так и не уловил момент, когда это случилось. Вроде бы он только что следил за старцем и за теми, кто прятался на обочине, и вот…

Разбил до крови лоб.

Уснул.

Уснули все. Похрапывал в кабине «ЗИЛа» Буба, тревожно всхлипывая, спал обескровленный Лука, посапывала Варвара у колеса, выпустив из рук приклад пулемета. Мандарин Ляо лежал ничком, оглашая храпом тайгу, халат задрался на его нежно-белой, покрытой прыщами спине, и стало видно, что позвоночник у Ляо искусственный, собранный из металлических и пластиковых деталей. Дрыхли в сырых мхах его подельники возле заряженной пушки, а те, что стояли на дороге, – уютно свернулись клубками. Спали кони, понурив головы, пуская струйки слюны, редко вздрагивая хвостами, спали наложницы в вагончике.

Коваль очнулся от того, что ладонь Бродяги гладила его по затылку «против шерсти». У старца из носу капала кровь, тряслись дряблые щеки.

– Отгони… сарай ихний беги, отчепи. Старый стал, не та сила. Долго их не продержу…

Два раза Артуру не пришлось повторять. Пока он отодвинул от руля «супермаза» спящую девушку, пока вывернул задним ходом, освобождая проезд, старец разбудил уцелевших членов экипажа и заставил их собрать оружие.

– Он погонится за нами, когда проснется? – Артур кивнул на спящего мандарина.

– Трогай, Варвара! – приказал старец. И только когда отъехали довольно далеко, ответил странно, вроде бы невпопад. – Ты вот что, Кузнец… Ты не вылазь больше, лады? Если что, сами позовем.

– Так ты мне и вылезти не дал, – с долей восхищения возразил президент. – Лихо у тебя получается, не ожидал, что и меня захватит. Все мортусы усыплять умеют?

– А при чем тут мортусы? – рассмеялся старик. – Поживешь с мое, еще не то навостришься, хе-хе… После того как сотню разменял, стал сперва будущее поманеньку угадывать. Ну там, кто придет, где кто заболеет. А после, как ишо полтинник отмотал, так вообще… Твои дружки-то, Хранители, ага, три раза подкатывали, находили меня как-то. Все надеялись, детки, что я их научу колдовству. Да только ни с чем упорхнули, эхе-хе, детки… Потому как учить их не могу, малы еще, а подрасти не успеют. Рано помрут-то, хотя дольше городских проживут, это точно.

– Выходит, что твои умения можно обрести только на второй сотне? – ахнул Коваль.

– Выходит, что так, – загрустил Бродяга. – А что я могу поделать, ежели люди сами себя гробят, не хотят жить долго? Ась? Ты погляди, как себя лихо в землю закопали. Уже ракеты строили, ага, к Луне полетели, и – на тебе… Варварушка, не покушать ли нам, пока тихо?

22 ЗАПАДНЯ

Неприятности начались ближе к полудню.

Часа три ехали без приключений. Если не считать приключением, что последний конь окончательно захромал, и Бродяга распорядился заменить его здоровой лошадью, отнятой у разбойников. Потом полил дождь, затем оказалось, что шальная пуля угодила в одно из внутренних колес. Под дождем долго и мучительно меняли колесо, откручивая залипшие гайки.

Потом Бродяга отправился спать, передал управление Артуру, благо свернуть с бетонки было некуда, и…

И Коваль снова не смог с Варварой поговорить по душам. Он уже предвидел, что без серьезного разговора не обойтись, что эта упрямая, своевольная генеральша привыкла добиваться своего, и очень может быть, придется применить силу, чтобы удержать ее в Иркутске, чтобы не пустить ее в Петербург. Несмотря на лояльность жены к его личной жизни в походах, несмотря на отсутствие взаимных клятв в верности, президенту совсем не улыбалось привезти в столицу взбалмошную неукротимую любовницу. Все это в мягкой форме он намеревался высказать Варваре, и непременно в мягкой форме, потому что ее округлые, но чертовски крепкие формы сводили его с ума и совсем не следовало наживать врага сию секунду. Тем более что этот враг ждет не дождется, чтобы залезть к тебе в штаны…

Все это он обдумать и высказать не успел, потому что кони рванули в сторону, едва не переломав себе ноги, а Кенвуд вильнул правым колесом по обочине и подпрыгнул на кочке так, что Артур едва не прищемил себе язык.

Неровная полоса шоссе позади машины пропала. Обрывалась, точно срезанная скальпелем, в десятке метров от задних колес. Там покачивались низкие невзрачные кустики, а затем сразу же вставала столетняя чаща. Как будто не проехали только что четырнадцать могучих колес.

– Ой, мамочки… – икнула Варвара. – Да что же за беда такая? Никак сглазил нас кто?

– Что это? – спросил Артур.

– Никак блуждающий прииск, – прошептала атаманша. – Буди старика…

На спальнике заворочался Бродяга. Коваль никак не мог понять, чего следует бояться. Да, дорога растворилась, но к таким фортелям он давно привык в Европе. Во Франции, помнится, автострада тонула на несколько километров, а потом снова выныривала из болот. А в России, как известно, испокон веков не дороги, а направления. Тем не менее Варвара переполошилась не на шутку.

Вокруг плоскими безвольными хлопьями колыхался туман. Откуда он взялся, вроде только что играла всеми оттенками зеленого говорливая тайга… Метрах в ста впереди бетонная полоса упиралась в основание террикона. Пологий холм, состоящий из бурых и угольно-черных обломков породы вперемешку с прозрачными вкраплениями, заслонял обзор, но слева и справа вдали замаячили низкие темные строения, а за ними – еще несколько рукотворных гор, до половины заросших кустами. Сочная живая тайга как-то внезапно раздалась в стороны, уступив место кочковатым пустошам, покрытым ковром из серого, тускло блестящего лишайника.

Коваль заподозрил, что угодил в одно из радиоактивных болот, но радиацией пока не пахло. Он приоткрыл дверцу, глубоко вдохнул терпкий горьковатый воздух. Что-то в атмосфере изменилось, причем очень резко, но на Вечное пожарище это не походило. Едва заметно пульсировало в висках. Нехорошо пульсировало, точно яда вдохнул.

Тут была жизнь. Пока не ясно, что за жизнь, но насекомые и мелкие грызуны, мыши, бурундуки, метались вдоль дороги довольно свободно.

– Ах ты ж, господи, как же мы так… – пробурчал Бродяга, высовываясь из спальника. – Вроде не сворачивали никуда, а? Был поворот, а?

– Да вроде не было, – после такого вопроса Ковалю стало мерещиться, что он пропустил очередную развилку.

– Что будем делать? – спросила Варвара, прикладывая к глазам бинокль. Она тоже высунулась из кабины со своей стороны и настороженно обозревала горизонт.

Туман скрадывал границы предметов и расстояния, но не внушал пока Артуру тревоги. Самое верное слово, которым он мог бы обозвать раскинувшееся перед ним поселение, – безнадежность. Серая, тоскливая гнусь, в которой людям находилось время лишь на рабский труд, водку и короткий, нервный сон, который никогда не приносил настоящего отдыха. Грубо сколоченные, бревенчатые хибары – лабаз, медчасть, вагончик нарядчиков, и тут же рядом – алюминиевые полукруглые модули, просевшие, потерявшие часть обшивки.

Обитель тоски, мертвая деревня. Здесь не селились даже дикие псы, зато верхний слой почвы буквально фонил от зарытых человеческих костей.

Артур представил изможденных горняков, как они идут, покачиваясь, проваливаясь в шурфы, чтобы выползти оттуда вечером в ту же слякоть и дождь, к тем же мокрым нарам, заплесневевшему одеялу, крысам под столом и вечному пению бесстрастной тайги…

Это счастливая жизнь вольнонаемных. А каково же приходилось тем, кто тянул тут многолетние сроки?

– Вы мне можете сказать, чего надо бояться? – спросил Коваль, спрыгивая вниз. Ему уже давно не терпелось размять ноги.

Внизу оказалось удивительно тихо. Кони мирно помахивали хвостами, пытались щипать траву по обочинам. Артур так и не понял, что же их испугало. Над серыми блестящими кочками висели гудящие облака гнуса. Позади покачивались седые, набрякшие ветви елей. Впереди зловеще поблескивал на солнце террикон, за ним возвышались рамочные угловатые конструкции. Краны, краны, бульдозер, грейдер, обломки непонятных механизмов и скудное жилье.

Мертвое железо, подпевающее ветрам сотнями ржавых ртов.

Коваль не мог себе представить, чтобы гора породы весом в десять тысяч тонн могла путешествовать. Очевидно, Бродяга ошибся поворотом и направил коней не в ту сторону. Артур вознамерился вернуться пешком туда, где бетонка растворилась в сероватом лишайнике, но, к изумлению своему, очень скоро убедился, что вернуться не может.

– Э, стой, стой! – Из кабины пулеметчика высунулся раненый Лука, махал здоровой рукой. – Нельзя туда, пропадешь!

Президент замер. Он уже сам чувствовал – что-то не так. До обрыва шоссе оставалось по-прежнему не меньше десяти метров, зато платформа грузовика внезапно отодвинулась назад. Возле бронированной морды сиротливо торчала тощая фигурка Бубы, в крохотных ручках он сжимал словно бы игрушечный автомат…

– Кузнец, наза-ад! – крик Варвары несся из дальнего поднебесья.

Пока Коваль размышлял, далеко на западе, на самом краю неба, показались три быстрые точки. Драконы! По очертаниям чертовски похожи на красных китайских, но они промелькнули слишком быстро и находились слишком далеко, чтобы Артур мог удостовериться. Проклятие! Если бы их заметили, не пришлось бы неделю пилить по гиблым тропам…

Он повернул в сторону грузовика, отчаявшись достичь границы леса. Первые шаги, как ни странно, дались очень тяжело, словно навстречу дул сильнейший ветер. Они все высыпали из машины и напряженно ждали его – старец, Варвара и забинтованный Лука, крепко держащий за локоть испуганного Бубу. Синекожий дикарь самоотверженно порывался броситься на помощь своему белому другу.

Когда Коваль достиг фаркопа платформы, он взмок, точно полдня таскал кирпичи. Варвара кинулась ему навстречу.

– Если попал на блуждающий прииск, нельзя взад возвертаться! – загомонила она. – Сам тебя выпустит, коли захочет. А назад попрешься – зависнешь, как муха в янтаре…

«Расслоение пространства, – думал Коваль, восстанавливая дыхание. – Что-то я об этом слышал. Как в русских сказках – бежишь за богатырем-сеятелем три дня, а догнать не можешь…»

– Мужики проезжали тут три месяца назад, – хмуро пояснила Варвара. – Ничо тута не было, ага. Тропа да три избы брошенные. Напрямки до развилки дорожка катилася, до поворота на трехрядку. Теперь придется в объезд. Или рискнем, Бродяга?

– По солнышку-то можно и рискнуть… – кося одним глазом в небо, рассудил Бродяга. – Коняшки-то навроде не пужаются. Может, и проскочим…

Артур присел на корточки, потрогал лишайник. Липкое растение обмазало пальцы серой пыльцой, та моментально застыла, превратившись в противную клейкую паутину. Еще секунда – и Артуру пришлось воспользоваться ножом, чтобы спасти пальцы.

– Не трожь, ее серой лихоманью кличат, – Бродяга рассмеялся, подал влажную тряпицу, остро пахнущую спиртом. – Ты три руки-то, три сильнее. До Большой смерти гадости ентой, понятное дело, не водилось, да и прииски тогда не блуждали, язви их… Человечинку лихоманка не жалует вроде бы. М-да, вроде бы не жалует. А вот козу, лося или, к примеру, жеребенка может оплести. Сладким заманит, она же сладкая, лихоманка-то, и ноги повяжет. А уж потом повалит, и все, к утру один колокольчик от жеребеночка, так-то…

– Значит, все-таки Вечное пожарище, – хмуро подытожил президент, счищая с ладони остатки смертоносного клея.

Ему все меньше нравилась здешняя тишина. За годы, проведенные в походах по лесам и заброшенным городам Европы, Артур научился различать много оттенков тишины. Тишину общего сна, беспробудного или, напротив, обостренно чуткого. Случалось сутки идти сквозь тишину действительно мертвую, вдоль границ свежих пожарищ, на которых не мог выжить никто, кроме бактерий, питающихся ядовитой химией. Приходилось попадать в тишину засады, когда он заранее, совершенно точно мог предугадать, за каким углом напряженно дышит враг.

На сей раз засаду он не слышал. Но противное, тянущее чувство опасности не ослабевало. Солнце стало совсем серым, превратившись в грязную лампочку, спрятанную за заплеванным стеклом подъезда.

– Бродяга, ты хочешь сказать, что прииск действительно блуждает?

– И не один. Варварушка, что там видать?

Оттуда, где тихо разлагалась техника, донесся печальный затихающий скрежет, до боли похожий на плач. Артуру почудилось, будто стрела одного из кранов покачивается.

– Два шурфа вроде свежих, два крана, эти ржа поела. Огни не горят. Ну чо, двинем помаленьку?

«Нет, почудилось. По верхам, видимо, ветер…»

– Буба, вылазь-ка давай! – прикрикнул старец на нового кучера. – Трогай помаленечку, в гору не тяни. С божьей помощью обойдем слева… – Он первый забрался в кабину и продолжил, обращаясь к Ковалю: – От того, веришь ты али не веришь, ничо не сменится. Блуждающий прииск, он завсегда травой-лихоманкой окружен, и завсегда гуляет… Лет семьдесят, почитай, гуляют. Кто их считал-то, сколько их развелося? Тут дело, вишь какое. Первые лет семь опосля Большой смерти тихо было. Да, тихо. То есть человеки-то никогда тихо усидеть не могут, резали друга дружку без прощения, но пакости не наблюдалось. Нечисти, то есть…

Старец строго поглядел на Артура, словно проверяя, будет ли тот смеяться. Коваль смеяться не собирался, он внимательно следил за дорогой. Точнее – за бездорожьем. Кони робко ступали по серым лишаям вдоль самой границы бурого террикона, грузовик тяжело переваливался на кочках. Прямо по курсу показалось мрачное двухэтажное здание с распахнутыми дверьми и выбитыми окнами. Поперек второго этажа, немного наискосок виднелись стершиеся буквы.

– «Заводоуправление», – прочитал Коваль. – А почему «нечисть»?

– А как ты эдакую дрянь обзовешь? – усмехнулся старец. – Вся нечисть разом полезла, как людишек-то поубавилось…

Артур вздрогнул. Ему моментально припомнились библиотека Зимнего дворца, дремлющий летун и очки мудрого книжника Левушки Свирского, который пятнадцать лет назад утверждал то же самое, – как только людей становится меньше, на Землю стремятся вернуться совсем иные разумные формы. Или не слишком разумные. В качестве доказательства Лева Свирский приводил драконов, которых без особого труда выводили в своих лесных лабораториях Хранители равновесия. Артур тогда посмеивался над глупыми страхами книжника. Драконов он признавал, потому что сам на них научился летать и многого другого, пострашнее драконов, навидался, однако любые намеки на дедовские сказки отметал.

Сказки, встреченные атеистом Ковалем, на поверку представляли собой реальность, далекую от чудес. Даже волшебные Малахитовые врата, где он познакомился с джинном Хувайлидом, оказались рабочим порталом энергостанции, которую запустила цивилизация, давно покинувшая Землю…

И вот оно, снова. Бродяга озвучил ползучие бредни глупых горожан. Снова дурацкие разговоры о нечисти.

Артуру словно соринка в глаз попала. Он поморгал и убедился, что никакой соринки нет. Он снова видел драконов, теперь он уже не сомневался, что видел длинношеих дьяволов из той же породы, что лакали его кровь в трюмах эсминца и помогли одолеть эскадру Карамаза. Это были красные драконы китайских Качальщиков, они бились о невидимую стену на границе блуждающего прииска, но не могли прорваться внутрь. Плотные ноздреватые тучи сгущались вдоль линии горизонта, мешали рассмотреть как следует. Седоки поднимали змеев выше, заставляли опуститься до самой земли, но все было бесполезно.

Прииск захлопнул входы для внешнего мира и тихо дрейфовал куда-то в собственной системе координат. Артур решил не делиться ни с кем своей печальной новостью. Он почти не сомневался, что это Качальщики, и что ищут его.

– Есть у меня одна идейка, – с некоторой, как показалось Ковалю, застенчивостью признался старец. – Я еще раньше, когда впервые такой прииск увидал, задумался. А что, ежли в аду места чертям не хватает? Ну, грешников столько развелось, а в годы Большой смерти разом мильены сгинули… Вот ежели ад есть, то места там могли на всех не заготовить и ссылают грешников на такие дальние прииски…

– Но здесь никто не работает, – Коваль вынужден был задрать голову. Кенвуд медленно прополз под стрелой громадного погрузочного крана, ржавые рыжие тросы противно скрипели и раскачивались в тумане. Возле крана, словно собираясь сообразить на троих, собрались в кучку гусеничный экскаватор с гидромолотом, колесный кран «като» и самосвал с откинутым кузовом. Шины на их колесах давно спустили, ржавые диски погрузились в рыхлую почву, а за мутными стеклами кабин гнездились птицы. В запертой кабине экскаватора до сих пор сидела мумия в строительном комбинезоне, белые кисти скелета сжимали рычаги.

– Мамочки святы… – перекрестилась Варвара.

– Сурьезный прииск, однако, – озабоченно заметил старец, потирая сморщенные пигментированные ладошки. – Чтой-та здесь слишком спокойно…

За мрачным кубом заводоуправления показались два ряда низких продавленных бараков, в таких вполне могли бы жить каторжники. Едва Артур поймал себя на этой мысли, как заметил две наблюдательные вышки по краям жилой зоны. Возле дальней вышки, на холмике земли, выставив клыки, спал вечным сном облезлый вилочный погрузчик. Ковалю на мгновение что-то показалось странным в позе могучего механизма, ему подумалось, что за долгие годы безделья машина должна была хоть немного накрениться или скатиться вниз. Но людей или иную крупную живность бывший Клинок не учуял и списал свои страхи на нервное напряжение…

В ту же секунду справа, в хрустящем покрытии террикона, обозначился первый шурф. Наклонная шахта чернела, как запрокинутая к небу кричащая глотка, только вместо крика оттуда слышался постоянный, высокий вой. Варвара снова перекрестилась.

– Здеся, может, и не работают, – старец плотнее закутался в полушубок. – А есть такие гиблые места, где, сказывают, днем и ночью камешки моют, да стон от бича стоит…

Бродяга свернул левее. Отвалы руды закончились, колеса Кенвуда снова покатили по дороге, но что это была за дорога! Сосновые брусья, уложенные в несколько слоев, потемневшие от времени и сырости. Пожалуй, в двадцатом веке, даже в Сибири, таким способом улицы уже не мостили.

А ведь они ехали по самой настоящей улице! Артуру живо вспомнились заброшенные городки на западе страны, которые расплавили Качальщики. Здешний городок не тонул в жидком грунте, его не пожирали травы и деревья, но от этого не становилось легче. Кривые бараки пялились на пришельцев черными глазницами. Между бараками показались руины часовни, затем снова раскинулось кочковатое поле лишайников. Кони пересекли заросшую травой узкоколейку, из серой мглы выплыли очертания трех отцепленных вагонов. С крайней платформы был сброшен трап, на нем боком застыл бульдозер «Катепиллер». Его обесточенная крановая рука вытянулась, пальцы манипулятора сжались, словно пытаясь ухватить кого-то за горло.

Чем дальше грузовик отъезжал от жерла шахты, тем острее у Артура нарастало ощущение, что за ними следят. Цокали копыта коней, позвякивали патроны в пулеметных биксах, булькала солярка в канистрах, нервно сопел Буба, тоже остро чуявший неприятности, – вот и все реальные звуки, но появилось что-то еще, вне пределов слышимости.

Словно кто-то просыпался.

– Пространственный континиум нестабилен, – произнес вдруг тонкий, до ужаса вредный голосок за пазухой у Артура.

Джинн! Вот ведь, помянешь лихо, оно тут как тут. Коваль вытащил зеркальце, краем глаза поймал остекленевший взгляд Варвары. Она двумя руками сжимала обрез и изо всех сил делала вид, будто говорящие зеркала встречаются ей на каждом шагу. Вот ведь девка! Дюжины грубых мужланов не боится, а зеркальце, связной приборчик, приводит ее в смятение!

Бродяга, в отличие от молодой атаманши, к чудесному двухстороннему зеркальцу отнесся вполне философски. Он вскользь бросил фразу, что, мол, нечисть бывает разных видов, и некоторые из них в быту весьма полезны, скажем, банники или, к примеру, домовые. И напрасно Артур с пеной у рта втолковывал старцу теории устройства вселенной, тот напрочь отказался верить, что разумные бабочки строили космические корабли за тридцать тысяч лет до того, как хомо сапиенс построил первую египетскую пирамиду.

– Ты меня слушаешь? – обиделся Хувайлид. – Я фиксирую нарушение целостности пространства.

– И как это понимать? – Ковалю было немножко смешно разговаривать с зеркалом. Причем джинн из вредности прятался где-то сбоку, за резным серебряным ободком, нарушая все законы отражения и преломления. – Что стряслось с нашим миром в очередной раз?

– Считаю своим долгом предупредить господина, что вы покинули пространство со стандартными физическими параметрами, присущими поверхности этой планеты, – нарочито бодро преподнес джинн.

– О чем болтает твой ручной бес? – забеспокоилась Варвара. – Прикажи ему, чтоб говорил понятно! Он что, пугает тебя?

– И чем нам это грозит? – допрашивал Артур зеркало.

– Да. Нет. Сложно ответить. В планетарных условиях при перемещении объекта с массой, примерно равной массе вашего транспортного средства, с линейной скоростью, равной вашей скорости, каждый метр удаления от условной точки входа в зону искажений приводит к погрешности локального времени в пределах десять в шестой степени…

– А короче можно? – Коваль высунулся из кабины, безуспешно пытаясь рассмотреть позади пресловутую «точку входа». – Мы тут стареем или молодеем?

– Да. Нет. Не стареете. Приведу пример. Локальное растягивание темпоральной координаты в условиях замкнутых контуров космических городов приводит к взрывным искажениям пространства. Летучий народ пользуется данным эффектом для инерционного скольжения в межгалактических коридорах. Применение эффекта в условиях искривленной земной поверхности может теоретически приводить к эффекту двойной черной дыры, иначе говоря…

– Иначе говоря, если не меняется время, то может меняться пространство? – насторожился Артур.

– Да. Нет. Судя по некоторым данным, не меняется относительная скорость времени, но в точке входа образуется кольцевой вихрь, замыкающий…

– Прекрати! – взмолился Коваль, разглядывая в зеркальце собственный затылок. – Какого черта ты со мной говоришь, будто я академик? Скажи проще, и какого черта ты меня не предупредил, что мы влезли в аномальную зону?

– Мы не занимаемся мониторингом поверхности планеты, – сухо изрек джинн и пропал из зеркала.

Он не просто пропал, но словно уменьшил яркость отражения. Теперь одна сторона зеркальца показывала все четко, а над другой словно поработали наждаком.

– Я понимаю, куда клонит твой ручной бес, – помрачнел Бродяга. – Он говорит, что мы можем не выйти отсюда. Это ведь снаружи кажется навроде пузыря. А изнутря-то никакого пузыря нету, век броди по пустой земле, не дозовешься…

– Почему по «пустой земле»?

– Однажды так караван месяца три бродил, – подхватила разговор Варвара. – Ничо, живые выбрались, только лошадей пожрали и вшой обросли. Сказывали, мол, давно уж пора к городу выйти, а нету города, тайга сплошь, и снова прииски. Над шахтами колеса крутятся, огонь серный пыхает, страхота…

– Блуждающие прииски всегда разные, – Бродяга отхлебнул отвара, вытер потрескавшиеся губы. – Бывало, что охотники возвращались, набив карманы каменьями да золотом, а бывало так, что дурачками становились. Иные болтали, мол, видели в тайге рабочий прииск, да каторжан на нем и охрану со старинными винтовками. Иные совсем пропадали, не возвращались больше…

– Я через такие прииски пять раз ходила, – похвасталась Варвара, не отрывая взгляда от коней. – Ничо так, жива, как видишь. А сеструха моя, по роду которая, по батьке, у нее паренек поперся, ага, и усох весь.

– Как это усох? – Коваль напряженно рассматривал зев очередного шурфа. Он почти не сомневался уже, что за ними кто-то крадется. Кенвуд неторопливо катился по узкой улочке, между рядами бараков. Брошенные дома недобро пялились на пришельцев черными квадратами окон. Под колесами чавкали и скрипели темные от дождей и времени сосновые брусья. Иногда брусья глубоко проседали под широкими колесами грузовика, Артуру в такие моменты казалось, что вот-вот придется прыгать, что платформу сейчас засосет, но пока обходилось…

После завалившейся на бок часовни блеснул ручеек, а за ним – снова кочковатые лужки, облепленные серым лишайником. У самого берега ручья лежали мумифицированные трупы двух изюбров.

В висках вибрировала тупая боль подобно застрявшему между оконных стекол оводу.

– Вишь, что я говорил, – указал Бродяга. – Оплела лихоманка, пока за водичкой нагинались.

Кенвуд прогрохотал по дощатому мостику. Туман сгустился еще сильнее, Коваль с трудом различал спины передней пары лошадей. Справа колоссальным спящим медведем надвигался очередной террикон. Из его бурого неровного бока тонкими струйками выбивался вонючий газ. По мере продвижения серой несло все сильнее, казалось, что поблизости курится вулкан.

– Горит… внутрях-то, – прокомментировал старец. – Порой как жахнет, на десять верст разносит.

Над головами истерически задергался бубенчик. Это пулеметчик из задней кабины пытался что-то сообщить.

– Глянь, Варварушка, – заерзал старец, передавая Ковалю рулевое колесо. – А ты сиди, башкой не крути. Варька тут родилась, разберется…

Коваль послушался, но сквозь зеркало заднего вида тут же успел заметить движение. То есть он вначале принял движение за оптический обман, тем более что темнело буквально на глазах. Серые лишайники сливались с облаками лилового тумана, солнце окончательно сдалось, и стало совершенно невозможно оценить расстояния до ближайших крупных ориентиров. Кажется, слева показался недорытый котлован, и на дне его – два насквозь ржавых, уныло опустивших ковши экскаватора. Из темной воды, скопившейся на дне котлована, торчали деревянные сваи, засиженные птицами, похожие на редкие обломки гнилых зубов в старушечьей пасти. От воды несло тлением.

– Беда! – сообщила Варька, прыжком возвращаясь в кабину. – Бродяга, выпрягай коней, пока не поздно, можа успеем сбечь!

– Да что там? – заозирался Артур.

– Нечисть поганая, вот что! – отозвался Бродяга, вваливаясь обратно. – Эй, Бубка, погоняй!

И перехватил руль. Коваль в очередной раз поразился, сколько силы еще в трехсотлетнем старике. Тщедушный, даже хрупкий на вид, на ощупь Бродяга казался стальным. Несколько секунд президент метался, заглядывая в зеркальца заднего вида, но, прежде чем увидеть опасность, он ощутил ее пятой точкой.

Дрожь передалась через колеса Кенвуда.

За ними гнался… гусеничный кран «изуцу» с выдвинутой вперед телескопической стрелой.

Буба спрыгнул где-то сзади, хлюпая по грязи, обогнал машину и обрушился с кнутом на коней. Тяжеловесы неторопливо набирали скорость. Верещал в кабине пулеметчиков Лука, подпрыгивая и указывая назад, крыл матом и гремел патронами.

Кран приближался, несмотря на то что Кенвуд набрал неплохую скорость. Ржавые гусеницы оглашали округу противным скрежетанием, под стрелой раскачивался строительный молот.

– Я – назад! – прокричал в ухо старцу Коваль.

И полез в обход кабины. По пути он чуть не вылетел в канаву, настолько резко кучер заложил вираж. Буба быстро освоился с новой профессией, перестал бояться лошадей, но подобную прыть показал впервые. Правые колеса Кенвуда сорвались с дощатой мостовой, пропахали влажные кочки, оставляя позади вскопанную колею. Варвара и Лука заорали одновременно. Коваль повис на одной руке, ухватившись за трубу глушителя, глянул наконец вперед и… заорал вместе со всеми.

Потому что навстречу, забирая Кенвуд в клещи, катили сразу три транспортных средства – ярко-желтый вилочный погрузчик, японский бульдозер с широченным отвалом, похожим на открытую опасную бритву, и экскаватор с задранным к небу ковшом. Экскаватор и бульдозер перли по бездорожью, прямо по отвалам породы, по грудам металлолома, по буеракам.

Когда схлынула полоса тумана, стала видна разбитая кабина японского погрузчика. Погрузчик наступал первым, словно командовал танковой атакой. Левое переднее колесо у него было спущено, решетка на кабине порвалась, крыша обрушилась внутрь, из молчавшего двигателя на ходу сыпались шестеренки.

Варвара вылезла на площадку со своей стороны, подкинула на руке обрез, поудобнее прицелилась… Но Коваль уже видел, что стрелять бесполезно.

Водителей в кабинах машин не было.

23 БРАТ ЦЫРЕН

Летучий ящер сделал широкий круг над верхушками сосен. Сверху казалось, что это коротенькие пушистые деревца, растущие на облаке. Туман скрадывал глубину, сглаживал овраги, холмы и русла ручьев, а на коже оседал холодной мерзкой испариной. Неопытный глаз ничего не различил бы внизу, но человек, оседлавший змея, закутанный в желтый плащ с капюшоном, мог похвалиться богатым опытом поисков.

За ведущим ящером, привязанный длинным шнуром, необходимым скорее для проформы, торопился второй зеленый красавец, помоложе и чуть помельче. На его мокрой чешуйчатой спине, как и на спине первого, держалось сдвоенное седло-штаны, к которому был накрепко приторочен тюк, набитый провиантом и оружием. Сквозь плотную мешковину дракон чуял аромат вкусного мяса для него и для старшего брата, а также запах всякой ерунды, которая драконам не нужна, но люди зачем-то таскают ее с собой.

– Давай-ка вниз, Весельчак, – приказал человек в желтом резиновом плаще и подергал вожжи. Летучий змей его, конечно, не услышал, ветер ревел в ушах, как ревет на берегу в сильный шторм, но ведь полет на змее – это всегда маленький шторм.

Однако Весельчак понял приказ и начал снижаться. Приподняв хвост, у самой земли он плавно завершил левый поворот и недовольно фыркнул. Дракон ощутил этот запах даже раньше человека.

Не слишком старая кровь.

Звериная кровь, много мух, много пожирателей падали.

Смельчак тормозил широкими крыльями в десятке метров от старшего брата. Оба змея, темно-зеленый и серо-голубой, приземлились почти одновременно. Туман распахнул им объятия, на пару секунд все стало непроницаемо-серым, влажные колючие ветви ударили седока по груди и по плотной кожаной маске, скрывающей лицо. Серый Весельчак пробежался немного по инерции, повалив несколько юных деревьев, а Смельчак обрушил всего одну елку, но зато она упала ему на спину, и единственному человеку в их компании пришлось рубить сучья, чтобы освободить незадачливого ящера.

Впрочем, человек не винил своих верных друзей. Он прекрасно сознавал, что для этих нервных созданий посадка в густой тайге чревата серьезными опасностями. Случались переломы ног и даже шеи, после чего красавцев, с таким трудом выращенных, приходилось усыплять.

Но сегодня у человека в кожаной маске не было выбора. Он сам приготовил себе испытания, среди которых гибель дракона стала бы самой мелкой проблемой. Он откинул капюшон, со стоном стянул с лица маску» помассировал щеки, потер выбритый затылок. Без маски это оказался крепкий мужчина средних лет, восточного типа, с открытым круглым лицом. На покрытом щетиной лице отпечатались следы от маски, воспаленные глаза слезились.

Мужчина подхватил из седельной сумки карабин, моментально нацелил его туда, где, ему показалось, шевелились кусты. Но все, кто за минуту до того шевелился, разбежались и разлетелись. Мужчина подождал минуту, спустился с седла и позволил драконам выходиться после полета. Сам он направился в сторону, к свету, и быстро убедился, что чутье не покинуло его. Старая бетонная дорога, несомненно, военного назначения, была густо полита кровью и усеяна десятками разодранных скелетов. Вонь гниющего мяса ударила в ноздри. Мелкие трупоеды шуршали в норах, зарываясь поглубже перед приближающимся человеком.

Выйдя на неровный бетон, мужчина перебросил карабин за спину, постоял, прислушиваясь к тишине, потом присел на корточки. Здесь кто-то здорово поохотился, но охотники сами стали дичью. При первом беглом взгляде на обглоданные скелеты человек в желтом плаще подумал о зайцах. Но это не могли быть зайцы, потому что нормальный заяц раз в десять меньше. Чуть позже человек потрогал рукой множество следов в мягком грунте и убедился, что не ошибся.

Здесь погибли зайцы, чудовищные зайцы с клыками, как у диких кабанов. Кто-то убил их тут, а потом снял с них шкуры и даже не поинтересовался мясом.

Весельчак ломился сквозь подлесок, тихо ворчал, привлеченный запахом падали. Хозяин остановил его щелчком по морде, кинул своему любимцу кусок коричневого сахара.

– Нет, Весельчак, мы это кушать не будем. И не ходи сюда… Стой там, я сказал!

В прохладном утреннем лесу дыхание змея разносилось, как пыхтение разогретого парового двигателя. Человек вздохнул, покачал головой и, не спеша, пересек дорогу. За противоположной обочиной начинался крутой спуск и тянулся метров сто, до русла заросшего ручья. Ручей постепенно зарастал папоротником, переходя в череду мелких заболоченных озер. Человек в желтом плаще слышал трепыхание кустов вдали, робкие крадущиеся шаги и голодное урчание тех, кому он мешал завтракать. Но с Весельчаком человеку был не страшен любой хищник.

Мужчина достал тряпочку, еще раз вытер влажную гладко обритую голову, потер густую щетину на подбородке. На противоположной обочине он нашел немало любопытного. Кажется, его четырехдневные поиски привели к результатам. Он обнаружил следы протектора, следы лошадиных копыт и немало человеческих следов. Здесь лошади тащили за собой застрявший трактор или многоосный тягач, это понятно. Но целую стаю мутантов мог подманить и перерезать только очень сильный шаман, которых почти не осталось, либо…

Человек в желтом плаще задумался. Он нечасто забирался так далеко на восток. О хищных зайцах слышал и даже держал в руках шкурку одного. Он слышал также, что местные сильные шаманы обмельчали настолько, что не берутся чистить тайгу от нечисти. Однако кто-то ведь затеял железный смех…

Кто-то разбудил холодный ржавый металл на блуждающих приисках. Кто-то затевает опасные игры с тем миром, который в среде Хранителей называли смещенным, или проще – Изнанкой мира.

Если тут побывал кто-то из русских Хранителей, хозяину Весельчака стало бы известно. Но русские Хранители редко забирались так глубоко в дебри, и уж тем более не стали бы ввязываться в глупую драку с изменившимся зверьем…

– Весельчак, нюхай, ищи, – приказал мужчина, вернувшись на дорогу. – Ты же умный. Здесь что-то зарыто, с тобой вместе мы найдем. Смотри, здесь их было трое… нет, четверо. Двое босиком, одна женщина, а здесь они волоком тащили что-то тяжелое. Что они могли там найти, в болоте? А что, если нам полететь над дорогой, а? Туман вроде бы отступает, как думаешь, справимся? Этих клыкастых демонов освежевали не так давно… А ты слышал когда-нибудь, Весельчак, чтобы шкурки снимали ради удовольствия?

Дракон хрипло откашлялся, покосился круглым внимательным глазом, как бы говоря, что такой ерунды и представить невозможно.

– Вот и я так думаю, – согласился мужчина в желтом капюшоне, стряхивая с крыльев Смельчака оставшиеся еловые ветки. – Вот и я думаю, что шкуры идут на онгоны шаманам. А раз так, будем искать дым от костров…

Внезапно Цырен ощутил взгляд, направленный в затылок. Миг спустя – и он уже полулежал за стволом пихты, держа на мушке двоих кряжистых, беловолосых людей. Они не подошли близко и не пересекли дорогу, стояли, как изваяния. Мужчина и женщина с очень светлой кожей, оба неопределенного возраста, в мягкой плетеной обуви, в шерстяных кафтанах и портах. На лбах у них крепились длинные кожаные козырьки.

– Не надо, мы – друзья, – мужчина говорил по-русски, смешно растягивая гласные и оглушая звонкие согласные. – Ты ищешь того, кто проехал на железном коне?

Цырен перевел дух. О подземных горных мастерах он слышал, но увидеть ни разу не довелось.

– Я служу в дацане. Вы знаете, что такое дацан?

– Человек на железном коне спас наших детей, – невпопад ответила женщина. – Зачем ты ищешь его? Ты его враг?

– Я не знаю, кто спас ваших детей, – Цырен подумал и добавил: – Я слышал железный смех. Кто-то оживил бурханы на блуждающих приисках. Вы слышали про темных шаманов?

– Человека на железном коне зовут Белый царь, – пробасил мужчина. Он как будто не слышал вопросов монаха. – Его заманят в могилу. Если ты встретишь его – скажи. Его заманят в могилу.

– Белый царь? – В животе у Цырена что-то оборвалось. Он опустил карабин, медленно вышел на дорогу. Чуды не сделали ни одного движения. – Его не может быть здесь, вы ошиблись.

– Блуждающий прииск, – с трудом выговорил мужчина. – Мы там не можем помочь. Его заманят в могилу. Там мы поможем. Но очень плохо. Скажи ему – пусть уходит на запад. Мы поможем, мы следим за ними.

Не успел Цырен ответить, как белые люди развернулись и скрылись в тени.

– Эй, за кем следите? – крикнул он вдогонку. Быстро перебежал полосу окровавленного бетона, но белых и след простыл. Они словно провалились в узкую щель между двух замшелых валунов.

Цырен дал летучим братьям немного воды и совсем немного мяса, после чего они долго шлепали пешком по следу колес, пока не образовался прогал, достаточный для взлета. А взлетев, погонщик почти сразу снова снял маску, поскольку солнце прогнало туман, и над изумрудной чашей тайги стал отчетливо виден жирный дымный столб.

Дорога внизу походила на узкую прерывистую тропку, кроны деревьев то смыкались над ней, то уступали нехотя редким полянкам, а впереди маячила развязка, и следовало бы спуститься, уточнить, куда же свернул непонятный экипаж собирателей заячьих шкурок, но мужчина с татуированной головой решительно дал шенкеля и повернул Весельчака в сторону пожара.

Предчувствия редко обманывали потомственного шамана.

Через час стремительного полета он принудил драконов опуститься на краю выжженной земли. Весельчак недовольно хрипел, показывал зубы и трижды отказывался сложить крылья. Даже после порции мяса змеи нервничали, сопели, рыли когтями землю, всячески выражая острое желание побыстрее покинуть это печальное место. Прежде чем слезть с седла, мужчина долго разглядывал поле черной золы, прогоревшие насквозь сараи, обрушившийся трехэтажный дом, заборы, мостки и скрипящие вороты колодцев. Это слегка походило на плевок Сатаны, но Качальщцики обычно только пугали. Они не сжигали невинных детей.

Мужчина узнал этот разоренный двор. Он прилетал сюда дважды, очень давно, и один раз приезжал на черном жеребце, вместе с русскими Хранителями равновесия и со своим отцом. Он узнал дом того человека, которому отец был многим обязан. Узнал, несмотря на то, что от дома мало что осталось. Человека звали Повар Хо, но жил он тут не один.

Мужчина медленно спустился в теплую золу, велел драконам ждать и прошел в обугленный квадрат двора. Во дворе отвратительно воняло и что-то чавкало под ногами. Что-то влажное посреди сухой золы. Бревно, к которому когда-то привязывали летучих змеев, не прогорело до сердцевины, но зато расплавилось толстое железное кольцо. Это не было плевком Сатаны. На металлических прутьях гость в желтом плаще насчитал четырнадцать человеческих голов. Там были женщины и дети. Даже совсем маленькие.

Семья Повара Хо.

24 МЕТАЛЛ И ПЛОТЬ

Первым бросился в атаку не погрузчик, а экскаватор с прогнившим гидромолотом. До этого он выжидал в засаде, притаившись за грудой щебня. Внезапно вырвавшись на деревянную дорогу, железный монстр пошел на таран. Пронзительно заржала лошадь, подмятая под рваные гусеницы. Вместе с бедным животным на гусеницы стали наматываться постромки, грузовик потащило влево. Бродяга, наполовину высунувшись из распахнутого лобового окна, усердно подгонял уцелевших лошадей. Коваль оттолкнул Варвару, с тесаком в руке выкатился на капот.

– Руби, Кузнец, обрубай ремни!

Кран «Изуцу» догнал платформу, тяжело ударил стрелой в основание «зиловской» кабины, где засел Лука. Дряхлая стрела погнулась, но кран это не остановило. Он принялся биться изуродованной мордой в фаркоп Кенвуда.

Удар!

Из обеих кабин посыпались стекла. В левой кабине, удерживаемый ремнем, раскачивался ухмыляющийся скелет. Каждый такой удар заставлял задние колеса подпрыгивать, а скелет синхронно громыхал костями.

Удар!

Обрушилась спальная полка. Лука молился во весь голос. Было слышно, как патроны грудой сыплются на железный пол его кабины.

– Бродяга, мотор смогешь? Не уйти нам! – обернулась Варвара.

Бродяга повернул ключ в замке, отпустил сцепление. Три слабые лошадки выбивались из сил, таща за собой многотонный тягач, это были совсем не те тяжеловесы, которых Бродяга подбирал в Чите. Запутавшись в обломках оглобли и доспехах погибшей лошади, экскаватор-убийца отстал.

Кенвуд дернулся, двигатель несколько раз грозно чихнул и замолк.

– Скорости не хватает! Ах ты, дрянь такая!

– Конечно, не хватает, а что ты хотел? – в сердцах прокричал Коваль. – Это же дизель, ему какой разгон нужен!

Желтый погрузчик, вращая вилами, несся прямо на кабину. Лука кричал что-то из своего пулеметного гнезда, но его не было слышно, все заглушали топот копыт и скрежет металла. Было дико наблюдать, как грузные строительные машины, хлопая прогнившими дверцами, царапая землю отвалившимися глушителями, мчатся по бездорожью с выключенными моторами.

Артуру внезапно показалось, что клочковатый туман вокруг весь наполнился движением и резкими звуками. Звуки ничем не походили на человеческую речь, это скрипели гайки и шестерни, гулко ухали цепи и противно визжали несмазанные коленвалы, однако казалось, будто ожившая техника переговаривается.

Насмехаясь, сыто потягиваясь.

Как усмехаются в предвкушении дичи разомлевшие в засаде охотники.

– Буба, давай ко мне, помогай!

Экскаватор откатился в канаву, буквально размазав лошадь по бревнам, и замахнулся молотом, но по кабине не попал. Чугунная груша наискосок проехалась по кабине пулеметчика, оторвав кусок брони. Артур закрепился на обломке бампера, трижды ударил тесаком по сложному переплетению ремней, не соображая особо, что и как он рубит; следовало освободить машину. Раздавленную лошадь волокло на ремнях вдоль дороги, ее голова в шлеме с острыми железными рогами вспахивала щебенку, словно плуг. Варвара выбралась на подножку, дважды пальнула из обреза в погрузчик, плюнула и отшвырнула обрез в глубину кабины.

За погрузчиком из-за очередного барака вынырнул самосвал «КамАЗ» с поднятым до упора кузовом. Мотор у «КамАЗа» давно сгорел, кабина то и дело норовила завалиться вперед, обнажая обрывки шлангов и Дырявые запасные баки, но это не мешало покалеченному «ветерану» на всех парах настигать беглецов.

– Бесы, бесы одолели! – хрипло выкрикивал Бродяга, дергая вожжи. – Как блуждающий прииск-то начнет хороводить – только держись. Бесы тут во всякое могут вселиться, но чтоб в железо – такого пока не слыхал!

Бараки слева закончились, на долю секунды возникли смотровая будка с прожектором и развилка. К основной дороге слева примыкала такая же, из брусьев, только поуже, и по ней… по ней шли люди. Или только показалось, что это были люди? Нестройные ряды оборванцев с кирками и лопатами на плечах, в потрепанной, испачканной одежде. Первую шеренгу Артур сумел рассмотреть достаточно хорошо. Безусловно, это были горнорабочие. Так могли бы выглядеть статисты из фильма о бунтах на ленских приисках. Изможденные черные лица, ввалившиеся щеки, язвы на голых ногах, понурые плечи… Кенвуд упорно набирал скорость, и скоро развилка растворилась в сыром мареве.

Коваль внезапно нашел определение той сумме лязгов и скрипов, что догоняла их, охватывала полукольцом и обещала смять и разорвать.

Железный смех.

Мертвые машины хохотали над ними.

– И что дальше? – Президент с тревогой наблюдал, как слабеют лошади и сокращается расстояние между ними и ближайшим преследователем. Пока еще впереди стелилась надежная, хоть и неровная дорога из подгнивших брусьев, но сквозь туман намечалось нечто вроде американских горок. Очевидно, по этим высоким столбам, скрепленным решеткой, когда-то пролегал путь для вагонеток с рудой или по «горкам» выкатывали пустую породу. Так или иначе, дорога там кончалась…

– Молись, чтобы вырваться, может, повезет, – посоветовала Варвара. – Я уж поняла, с тобой в компании скучно не бывает.

– А при чем тут я? – обиделся Артур.

– А при том. Чтобы такую уйму врагов нажить, тебе, мать-перемать, недели хватило.

И тут случилось удивительное событие, на которое Коваль уже не рассчитывал. Бродяга завел мотор Кенвуда. Машину дернуло дважды, колеса снова занесло, из трубы повалил черный дым, захлопала заслонка, а Буба чуть не спикировал с крыши, через которую как раз перелезал.

– Урра! – Артур потряс тесаком, демонстрируя его пустой кабине экскаватора. Экскаватор все увереннее набирал ход, широкий ковш с позеленевшими зубьями нависал на четырехметровой высоте.

– Отчепляй, слышь, ребята! Коней отчепляй!

Бродяга газанул. Буба едва не скатился под колеса. Он подвывал от ужаса, балансируя над проносящимися внизу камнями и занозистыми брусьями, однако не бросал своего белого друга. Они вдвоем повисли на передке капота.

– Хватайся, нажимай! – ревел Коваль. – С той стороны нажимай, а я ударю!

Следовало выбить всего один шплинт, и тягач освободился бы от упряжки. Старец в очередной раз удивил Артура, на сей раз – своими способностями в технике. Теперь лошади не ускоряли, а тормозили движение, но несколько ударов кувалдой решили бы вопрос. Кувалды у президента не было, пришлось снова взобраться на ступеньку и на ходу ловить один из Варвариных обрезов…

Удар!!..

В правый борт платформы врезался бульдозер. Косым, остро наточенным отвалом он пропорол железо, прорвал защитные мешки с песком, притороченные Лукой по бортам, и неловко отскочил назад. Кенвуд дернулся, Артур в последнюю секунду подхватил Бубу. Тот от ужаса из синего стал белым.

– Быстрее, ребятки! – напутствовал из кабины мортус. – Глянь вперед, дорожка ладная кончается, как бы коняшек не подавить…

Лука активировал огнемет. Наскочивший в очередной раз кран «изуцу» отвалил в сторону, охваченный пламенем. На него сбоку, со скоростью гоночного болида, налетел грейдер; Артур разинул рот, он и представить себе не мог, чтобы этот неповоротливый монстр развил такую скорость. Два престарелых чудища вгрызлись друг в друга, сцепились в единое целое и перевернулись.

– Давай, на раз-два! – Одной рукой Артур схватился за обломки раскалившейся крышки радиатора, а прикладом обреза лупил по затычке, упорно не желающей освободить сложную конструкцию упряжки.

Буба послушно подналег со своей стороны. Из мотора летели искры. Молотили не все двенадцать цилиндров, но президент не настолько разбирался в автомобилях, чтобы на ходу поставить диагноз. Предыдущий ружейный обстрел броня выдержала неплохо, хотя снаружи длиннющий капот походил на терку. В моторе что-то лязгало, хрипело, выло, но победный рев исправных цилиндров заглушал все.

– Берегись, Кузнец!

Японский погрузчик, припадая на пробитое колесо, совершил самурайский рывок и воткнул вращающиеся вилы в бок ближайшей лошади. Он пробил доспех с обеих сторон, буквально насадил бедное животное на свою чудовищную вилку, поднял ее в воздух, но, как и следовало ожидать от безмозглого механизма, не вспомнил о законах физики.

На скорости под семьдесят километров в час погрузчик швырнуло в сторону и закрутило вдоль обочины бревенчатой дороги. На ходу от него отлетели дверцы, диски, посыпалась металлическая мелочь.

– Есть, так его! – орали все вместе, до хрипоты орали и потрясали оружием. Даже Бродяга впал в азарт, что-то выкрикивал, раскрасневшись, вцепившись в руль.

Коваль, наконец, справился. Подхватив Бубу, начал долгое опасное возвращение в кабину. Старец утопил акселератор, колеса запрыгали часто, но общий ход сгладился. Какое-то время с тягачом пытался соревноваться самосвал с откинутым кузовом, но Бродяга, как заправский гонщик, толкнул его крылом. В потоке искр самосвал слетел с бревенчатой трассы и с грохотом расплющился мордой о кирпичный барак. Две уцелевшие лошади Кенвуда помчались куда-то вправо по пологому склону террикона, волоча за собой ошметки сбруи и оглоблю. Очень скоро они устали, измученные под броней, и тут их настигли сразу два железных бур-хана. С одной стороны ни в чем не повинных животных атаковал «катепиллер», с другой – подобралась машина для буровых работ. «Катепиллер» схватил одну из лошадей своей жуткой крановой рукой и швырнул о камни. Вторая лошадь из последних сил кинулась бежать, осатаневшие машины с лязгом направились за ней.

– Бродяга, трасса кончается! Налево там давай, под уклон пойдем!

Что-то впереди происходило. Туман всплыл, растекся серым облаком, смутно преломляя далекий солнечный свет. Справа и слева показались еще два террикона, железнодорожная ветка с открытыми, разграбленными вагончиками…

– Матушки-святы, мы тут уже были! – взвыла Варвара. – По кругу нечистый водит, как есть по кругу!

Не дожидаясь поворота, Бродяга заложил резкий вираж. Кенвуд опасно накренился, но выдержал, подпрыгнул на остром краю бревен и снова выскочил на дорогу. Не прошло и минуты, как на хвосте «повис» знакомый бульдозер с косым отвалом, чуть позже к нему присоединился «катепиллер» с клацающей лапой манипулятора. Впереди и сбоку, от разрозненных кирпичных построек, тоже что-то двигалось наперерез Кенвуду.

– Бродяга, поднажми!

Цифровой спидометр не функционировал, но, по оценке Артура, скорость перевалила за девяносто. Если бы тем, кто управлял техникой, хватило ума разобрать хотя бы два метра бревенчатой проезжей части, Кенвуд давно бы опрокинулся, похоронив под собой экипаж.

– Я-то жму, да толку-то? – Старец деловито сражался с трансмиссией. – По кругу нечистая водит… Слышь, Кузнец, бодаться с ними придется.

«Как только у нас кончится солярка, они нас растопчут», – подумал Артур, наблюдая, как позади собирается новая погоня. Варвара не ошиблась – вторично посетили водокачку, цистерны и котлован со сваями. Пять минут спустя миновали знакомое разбитое здание заводоуправления. В кабине удушливо воняло соляркой, с полок все попадало на пол.

Перед самой развилкой казалось, что дорога пойдет под гору, но внезапно начался затяжной подъем и стало гораздо темнее, чем прежде. Справа замелькали густые кусты, Артуру почудилось, что жесткие овальные листья отсвечивают, словно намазанные фосфором. Слева распахнуло объятия целое поле знакомого уже лишайника, он колосился здесь, как картофельная ботва. Посреди поля проходили сразу две узкоколейки, по ним медленно ползли вагонетки, в которых шевелились…

– Матерь божья, святые заступники, – зашептала Варвара, лихорадочно кланяясь замызганной иконке, которую она пришпилила на торпеде.

Коваль все никак не мог точно разглядеть, что же там шевелится, в вагонетках. Солнечный свет приобрел абсолютно неестественный, зеленовато-стальной оттенок, отчего руки казались покрытыми слоем жидкой краски. Дорога становилась все хуже, дважды с разгона въезжали в глубокие лужи, затем прямо по курсу показалось нечто, похожее на исполинскую детскую качель, доставленную из парка аттракционов.

Коваль снова слышал железный смех.

Это оказалась вовсе не качель, а виселица. На перекладине раскачивались сразу четыре мертвеца, голые, посиневшие, изъеденные червями. Двое из них были увешаны жестяными банками и мисками, посуда гремела на ветру, внося чудовищно-веселую нотку в хохот мертвой техники. Под колеса Кенвуду бросилось что-то мелкое, президенту вначале показалось, что это копытное, вроде заблудившегося барана или теленка, но подкинуло так, что все трое повалились в кучу.

– Зараза такая! – выругался Бродяга, с диким трудом возвращая машину на проезжую часть.

– Что там было? Ты не заметила?

– Да навроде полевой кухни, ага, – Варвара выбралась из-под сиденья, потирая ушибленное плечо. – Скажи кто вчера, не поверила бы, что на меня горшки с кашей начнут кидаться!

– Точно, она и есть, мы ее расколотили, – хохотнул старец, выглядывая в окно.

– Полевая кухня? – оторопел Артур. – На нас напал термос на колесах?

– А чем он хуже, к примеру, трактора? – обиделся за кухню мортус.

«Ничем не хуже, – рассудил Коваль. – Но у трактора, на худой конец, есть куда спрятаться водителю… если нас разыгрывают. А в горшке на колесиках водителя точно нет…»

Это были горнорабочие. Живые люди, застрявшие в затянувшейся временной петле, или призраки, имевшие мало общего с людьми, – в тот момент Артура мало занимало, что они такое. Они бежали не торопясь, гусиным клином, с двух сторон от дороги, неуклонно захватывая тягач в клещи. Некоторые падали, проваливались в канавы, но снова выбирались и бежали, неутомимые, как механизмы с часовым заводом.

– Батюшки, никак мертвяки! – Варвара лихорадочно искала на груди крестик. – Бродяга, чо делать-то? Их вить пуля не возьмет!

– Там в заднике пошуруй у меня, колчан голубенький найди, – спокойно откликнулся мортус. – Стрел прихватил заговоренных, как знал, ей-богу…

Варвара метнулась в спаленку, перевернула койку, на самом дне, среди груды инструментов и одежды, отыскала голубой колчан.

– Ты это серьезно? – негромко спросил Артур у старца.

– Чего? Насчет стрел заговоренных? – Казалось, Бродяга удивился тупости собеседника. – Ну да, а как иначе? Дорогие стрелы, конечно, но Варенька права – пулей нечисть не возьмешь.

– Больше вопросов не имею, – пробормотал Артур, и в этот миг расхристанная тощая фигура, в тряпье и с кайлом, жирной бабочкой приземлилась на капот.

Вскрикнули все одновременно. Потом вскрикнули вторично, когда мертвый горняк просунул в щель оконной брони свой инструмент и начал проворачивать его. Сталь заскрипела, вылетели два болта.

– Я скину его! – Артур достал кинжал.

– Нет, не смей, загрызет! – Бродяга ухватил за плечо. – Ты с ними, видать, не приучен, а нам-то приходится порой. Прикасаться нельзя, вмиг концы отдашь. Варенька, осилишь?

Варвара распахнула свою дверцу, у нее в руках оказался небольшой, украшенный пестрыми ленточками лук. В тот же миг что-то мягкое попало под колесо, а позади, на платформе, раздался противный скрежет и завопил Буба.

– Лезут, сволочи, догоняют!

Первую стрелу атаманша всадила практически в упор. Бесформенная груда, больше похожая на чучело обезьяны, чем на человека, вскинула руки, оторвалась от капота и полетела на обочину. Только заточенное кайло осталось торчать в пластине окна.

– Не ходи, Кузнец, их только издаля бить можно!

Второй стрелой Варвара сшибла человека в полете. Этого Коваль успел разглядеть. Обыкновенный человек никогда бы не смог так прыгнуть, прямо через обочину, на высоту почти в три метра. Он пикировал на машину сверху, раскручивая двумя руками пожарный багор. Маленькая стрела угодила ему в грудь, но от этого легкого столкновения мертвого горняка отшвырнуло назад в кусты.

Бродяга прибавил газу. Трое выскочили на дорогу перед самым капотом и были раздавлены.

– Варварушка, сдается мне, на крыше супостаты!

Атаманша зажала стрелу в зубах, накинула на шею лук и полезла по лесенке наверх. Из кабины «ЗИЛа» слышались ругань и такие звуки, словно кто-то пытался отгрызть дуло у пулемета.

Стрелка спидометра качалась на сотне. Артур дважды ущипнул себя за ногу. Следовало выбирать – поверить глазам или воспитанию. Не роняя скорости, перескакивая буераки, вдоль обочины неслись вполне человеческие фигуры. У некоторых на головах светились горные фонарики, некоторые были в робах и штанах, другие бежали почти голые, в буквальном смысле слова гремя костями.

– Эй, Кузнец, подержи меня!

Артур подхватил девушку, намотал на руку ее кушак, сам вцепился свободной рукой в ручку над дверцей. Варвара выпустила три стрелы, две из них попали в цель. С крыши что-то сыпалось, похоже, будто развязался мешок гороха. Буба все еще кричал, но уже с победной интонацией.

Скелетообразное существо с комплекцией баскетболиста прыгнуло с обочины, ухватилось за крыло, но не смогло удержаться. Его длинные голые, почти лишенные мяса конечности бились о бревна, на черном, покрытом струпьями лице что-то шевелилось. Варвара успела всадить в мертвяка стрелу, пока он тянулся кривой когтистой лапой к дверце. Чтобы не сидеть без дела, Коваль поднял с пола автомат, поставил на одиночный, дал десяток выстрелов в темноту. Он был уверен, что, по крайней мере, дважды попал в симпатичного одноногого паренька, бежавшего параллельно тракту. Паренек ловко выкидывал впереди себя костыль, швырял тощее туловище вперед сразу на несколько метров, приземлялся на здоровую ногу, при этом ухмылялся и подмигивал. Когда пуля Артура попала ему в горло, горняк дернулся, но продолжал все так же весело бежать.

– Лука, поджигай! Поджигай, милый! – надрывался старец. – Конец канавы впереди, насядут, бесово племя!

Впереди действительно кончались придорожные канавы, открывалось отличное место для атаки. Дюжина кандальников, громыхая ржавыми цепями, спешила наперерез.

– Лука, давай, голуба! – Варвара потянула из колчана предпоследнюю стрелу. Поперек движения, раскинув конечности, вспорхнул коренастый дед в рваном комбинезоне. Его седая борода развевалась, как у сказочного Черномора, в каждой руке дедуля сжимал по топору.

Пытаясь уйти от столкновения, Бродяга инстинктивно рванул руль влево. Левые колеса соскочили с бревенчатого покрытия, Кенвуд затрясло, как на громадной терке. Но столкновения не произошло. Над мрачными полями словно захлопали сотни фотовспышек, это Лука ударил из огнемета. Вовсю горящее уже тело мертвого шахтера ударило о капот и разорвало на две части.

Кто бы ни были нападавшие, они горели, горели и падали. Варвара орала, не переставая, пока не охрипла, ей с крыши вторил Буба. Бродяга до крови прикусил губу, когда машина в последний раз подпрыгнула на шевелящемся комке. Лука развернул огнемет в тыл, и снова стало темно.

– Бродяга, скажи честно, что это было? – после паузы напомнил о себе Артур. – Если это нечисть, и то – нечисть, почему мы твои стрелы против свистунов не использовали?

– Так свистуны-то – они живые, – как нечто очевидное, преподнес мортус. – А эти, чтоб их Навь назад взяла… Слышь, Белый царь, ты шибко не волнуйся, они только на блуждающих приисках водятся.

– Хорошо, – пообещал Артур, – я больше не буду волноваться. Хувайлид, ты можешь что-то умное сказать? Эй, Хувайлид, я тебя спрашиваю.

– С вероятностью в пятьдесят шесть процентов имеют место ментальные возмущения, связанные с темпоральной воронкой внутри так называемого блуждающего прииска, – с заминкой произнес джинн. – Однако точное, научно обоснованное описание явления в библиотеке грозди отсутствует…

– А другие сорок шесть процентов? – желчно осведомился Коваль, вглядываясь в темноту.

Но джинн не удостоил его ответом.

После того как поле лишайника снова сменилось пологим подъемом террикона, Артур уверился, что они ездят по кругу. Дважды их пытались догнать трактора и бульдозеры, потом еле увернулись от груды металла, в которой с трудом угадывался кран «изуцу». После столкновения с грейдером ездить он больше не мог, но достаточно ловко выставил поперек дороги стрелу крана. Бродяга и Коваль вовремя пригнулись, Варвара замешкалась, и ей едва не распороло шею и плечо сломавшейся штангой.

Половину крыши сорвало и вывернуло, как крышку от консервной банки, в лицо ударил колючий дождь. Капот подозрительно перекосило, Коваль всерьез испугался, что крышка встанет на дыбы и Бродяга не сможет рулить.

– Эх, какого коня запортили, гады! – сокрушенно простонал мортус. – Уж берег-то, берег-то как, и вот – на тебе, враз, гады, покорёжили!

Шоссе из брусьев закончилось внезапно, самым наихудшим образом, какой Артур мог вообразить. Выяснилось, что, хоть и ехали по кругу, даже этот круг взял и завершился обрывом. Кенвуд чиркнул обломками бампера по отпиленным концам бревен и… полетел вниз.

Полет продолжался недолго, почти сразу с громким всплеском грузовик уткнулся во влажную землю, пропахал в ней борозду и застыл, опрокинувшись вверх колесами. Обе дверцы распахнулись, из спальни прилетели кастрюльки, чашки, ножи, патронные ленты, шапки, куски мыла и прочая бытовая мелочь. Артур успел упереться руками в раму, а Бродяга ощутимо приложился грудью о руль. Позади, на платформе, что-то посыпалось с грохотом, задние колеса повисли, вращаясь, над землей, двигатель взревел и заглох.

– Варвара! Варя! – Артур кое-как перевернулся, добрался сквозь завалы до девушки, потрогал у нее венку на шее. Атаманша не отвечала, но была жива. Ее придавило сорвавшейся с задней стенки бронированной плитой, из рассеченного виска текла кровь.

На платформе что-то подозрительно булькало, воняло бензином, и тонко завывал Буба.

– Эй, Белый царь, ты как? – прокряхтел Бродяга. – За нее не боись, эту девку и леший не возьмет. А вот у синего дружка твоего ноги переломаны. Хреново это.

– Я цел… – Артур еще раз перевернулся, чтобы ноги оказались ниже головы. На него упало ведро, в волосах запутались табачные листья, а на груди у себя президент с ужасом обнаружил целую вязанку Варвариных гранат, нанизанных на проволоку. Раскаленный двигатель шипел, погружаясь в вязкую грязь, все сильнее разило соляркой. С неровных краев котлована пластами осыпалась земля.

– Ну, кажись, приехали, – подвел невеселый итог мортус. – Надо вылезать как-то. Эй, Лука, вы там как?

– Да живы вроде… – отозвался пулеметчик. – Этот придурок синий меня обнял, никак не отвяжется. Кузнец, забери его от меня, а то не удержусь, сам его выкину…

Машина не закончила свой путь. Повисев недолго в неустойчивом равновесии, Кенвуд все же дал крен вперед, в сторону перевесившего мотора, платформа со скрежетом оторвалась и тяжело плюхнулась сверху на кабину. Кабина с журчанием заполнялась ледяной кашеобразной жижей.

– Яму ловчую вырыли, гады, – сплюнул Бродяга, пригибаясь под свалившимся ему на голову сиденьем. – Слышь, как бы нас по крышу не засосало. Вон как тянет, да на бок вроде заваливает.

Тягач действительно проваливался все глубже. Со всех сторон: слева, справа и впереди, – вздымались неровные земляные стены со следами экскаваторных ковшей. Ловушка железных охотников. Прикрыв глаза, Артур сосредоточился и убедился, что враги приближаются. Их просто пока не было слышно на дне глубокой ямы.

«Вероятно, вырыли западню за те пять минут, что мы наматывали очередной круг», – подумал Артур. Он уже не удивлялся, что экскаваторы гоняют без моторов, так что же удивляться внезапно появившейся ловушке глубиной в добрых шесть метров?

Железный смех.

Они приближались. Они окружали.

Артур вдруг ясно представил себе, что сейчас произойдет. Их задавят массой. Окружат со всех сторон и закопают в этой яме. Вначале скинут на них десять тонн земли, легко, непринужденно работая ковшами, а затем – еще сто тонн.

И проутюжат сверху. И даже Бродяга, с его трехсотлетним опытом, ничего не сможет придумать. Потому что мортус умеет повелевать людьми, да и то не всегда, а Клинок способен кое-как управиться с парочкой лысых собак, но никто из них не обучен мастерству обращения плоти в металл.

Озерники. Пожалуй, угрюмый дед Савва сумел бы разобраться с этим колдовством, сумел бы перелить силу, спрятанную в железе, в заговоренные бутыли. Ведь если Озерники сумели создать зеркало для общения с летучим народом, то…

Зеркало!

Коваля словно подкинуло. Он полез за пазуху, в потайной карман, внезапно холодея от мысли, что зеркало треснуло. Но подарок Озерников не пострадал.

– Хувайлид, – тихонько позвал президент. – Эй, джинн, не прячься, выручай нас!

Но коварный старичок в узбекской тюбетейке не желал показываться. Зеркальце отражало лишь низкие мокрые облака, разодранную крышу кабины и задранный вертикально вверх, обляпанный грязью, борт платформы. По полю неторопливо, бампер к бамперу, катили бульдозер, самосвал со сплющенной кабиной и погрузчик без передних шин. Их пока не было видно, как не было видно и других, надвигавшихся сзади по дороге.

– Что там, слыхал? Да вот там, справа! – Старец требовательно потыкал пальцем куда-то назад.

Коваль не сразу понял, куда он указывает. Машина неотвратимо погружалась, лишь позади оставался небольшой участок обзора. По голове застучали комья земли. Какое-то из транспортных средств подъехало вплотную к провалу. Сквозь разошедшиеся бревна дорожного покрытия Коваль различил мокрое, покрытое плесенью днище.

«Механический мертвец. Если сейчас он спрыгнет за нами, уже не выберемся!»

Он собрал силы, перебрался через обмякшую Варвару, стал вытаскивать ее наружу. Мутная жижа доходила уже до пояса. Лука, весь в машинном масле и копоти, карабкался по скользкому полу платформы и тащил за собой Бубу. У Бубы болталась голова, как у зарезанной овцы. У Артура потемнело в глазах, когда он увидел, что стало с ногами синекожего друга. Чуть ниже колен, прорвав кожу, желтели кости.

«Два открытых перелома, в грязи… не жилец, не дотащим…»

Взвалив Варвару на плечо, он кое-как выплыл из затонувшего Кенвуда. Кабина «ЗИЛа» оторвалась, огнемет и патронные ящики утонули. На поверхности черного месива плавали газовые баллоны, шланги, рыбацкая сеть и почему-то – тюк с рубашками Варвары. Лука помог уложить атаманшу на покосившиеся мешки с песком, рядом постанывал Буба.

– Смотрите же! Да нет, вон там!

Президент задрал голову, смахнул с волос что-то шевелящееся, противное, скользкое и вдруг понял, что их не засыпят землей и не утрамбуют. С ними собирались сотворить кое-что похуже. На краю котлована, совсем недалеко, покачивалась призрачная фигура, по очертаниям похожая на что-то среднее между гигантской летучей мышью и человеком. Мышь то раскрывала полупрозрачные крылья с блестящими лезвиями когтей, то с шелестом сворачивала их за спиной.

– Бродяга, ты что-то можешь поделать?

– Не по мне силушка, Кузнец…

Призрак на краю ямы сверкнул бусинами янтарных глаз, затем его губы поползли вперед, сворачиваясь трубочкой…

оборачиваясь воронкой смерча…

оборачиваясь кошмарным хоботом…

За долю секунды до того, как это произошло, Коваль догадался, что их ждет, но успел только зажмуриться.

И волна мертвящего холода превратила всех пятерых в застывшие ледяные статуи.

25 КУРУЛТАЙ

Левую руку Артур разгибал минут двадцать. С правой удалось справиться несколько быстрее, но все равно ломота в пальцах не проходила до вечера. Он догадался, что утро сменилось днем и снова вечером, лишь по влажности воздуха и небольшому перепаду температуры. Он ничего не видел, плотный мешок на голове едва позволял дышать и практически не пропускал свет.

Впрочем, перепады температуры он тоже научился распознавать не сразу. Ресницы склеились, губы склеились, насквозь промороженные легкие не желали раздуваться для вдоха. Конечности онемели, а там, где онемение постепенно начинало проходить, сотни и тысячи игл словно впивались в кожу, терзали глубоко и беспощадно. Несколько раз Артур терял сознание и снова приходил в себя, чаще от боли, когда его кто-то неудачно задевал, и очень может быть, что миновали не одни сутки, а несколько.

Кажется, его облили горячей водой, потом перекатывали, пинали ногами и вливали в рот самогон.

Алкоголь помог.

Наконец наступил миг, когда мозги вернулись в нормальное состояние. Его скрутили не крепко, видимо, не хотели передавить сосуды после размораживания. Не крепко, но надежно, и вдобавок снова запихали голову в льняной мешок. С одной стороны, радовало, что не прибили сразу, с другой стороны…

«Если намереваются, к примеру, скушать, – рассудил Коваль, – то ведь тоже стараются мясо нежным сохранить…»

Он ругал себя за паникерские настроения, разогревал мышцы, пытался двигаться, пытался докричаться до соседей, ведь они дышали где-то рядом, но спокойствие, хоть тресни, не приходило. Разогреть мышцы оказалось делом непростым. Бывший научный сотрудник института крионики не имел даже отдаленных предположений о том способе заморозки, которому их подвергли. При использовании в полевых условиях азотной ванны, даже если допустить теоретически, что каким-то чудом охлаждение прошло постепенно, все равно неизбежна кристаллизация крови…

Как они это проделали?

И зачем его оставили в живых?

Артур ощущал их где-то рядом, Бродягу и остальных, особенно остро ощущал Бубу. Тот легче всех перенес заморозку, сердечко его стучало в прежнем ритме, хоть и с перебоями, и уже просыпалась в сломанных ногах жгучая боль. Еще немного – и эта боль станет нестерпимой, но президент ничем не мог помочь кандидату в губернаторы Забайкалья, он сам еще еле-еле мог поворачивать шеей.

«Сволочи, – разгоняя сердце, ругался Коваль. – Второй раз удостоился заморозки, только без капсулы…»

Он пытался позвать Варвару и старца, но в рот плотно забили тряпку и вдобавок челюсть перетянули крепкой веревкой.

За неимением зрения, он пытался слушать, но, кроме кряхтенья связанных пленников, сквозь толщу земли доносились лишь частые звонкие удары. Словно несколько десятков геологов разом втыкали в мерзлую породу ледорубы. Иногда Артуру представлялась одна из ранних большевистских строек, когда женщины, дети и старики, стоя в шеренге вдоль русла будущего канала, поочередно вгрызались в мерзлый груз своим нехитрым инструментом…

Он мучился, извивался в мешке, пока не убедился, что развязаться сам не сможет. Клинки отняли, из карманов все вытащили, не оставили даже ремня на штанах.

Утром оказалось, что Артур не ошибся.

Он сумел почти без боли открыть глаза и проморгаться. Ресницами он чувствовал грубую мешковину. Где-то неподалеку действительно долбили почву. Долбили под счет, удары бубна и свист хлыста. В какой-то момент Коваля довольно бесцеремонно перевернули на спину, сдернули мешок, а затем подхватили и резко поставили на ноги. С первого раза он не устоял, затекшие в веревках ноги не держали. Глаза резало светом невероятно, хотя это был вовсе не солнечный свет, а всего лишь пламя трех хилых масляных светильников, расставленных по углам шатра.

Двое захохотали. Было в их смехе что-то нечеловеческое. Так могла бы смеяться гиена или сова. Артур попытался приблизиться сознанием к невидимым пока стражам, но ничего не получилось. Вроде бы люди, но люди неправильные, будто бы глухие.

Шатер. Выходит, его держали на тонкой подстилке в походном, наспех натянутом шатре. И место это находилось намного южнее ямы, где их заморозил крылатый демон. Намного южнее. Артур не сумел бы объяснить, откуда такая уверенность, но в новом мире и не требовалось ничего объяснять. Люди, родившиеся после Большой смерти, легко определяли широту и долготу без всяких приборов, на чистой интуиции, и постепенно он сам стал таким.

Их вывезли очень далеко в южном направлении, тайга здесь сменилась скалами, а еще южнее ощущалась громадная ровная местность, пустыня или степь. Здесь дули резкие, но теплые ветра. Здесь пахло незнакомыми травами, сгоревшими в кострах, пахло немытым человеческим телом, сладким дурманящим табаком и жареным мясом. Пахло сырой землей, волчьими шкурами, остывшей кашей и птичьей кровью. А еще – тревожно пахло раскаленным металлом. Где-то поблизости плавили металл или работала кузня. Кто и зачем затеял этот бессмысленный марш-бросок? У президента не имелось ни малейших догадок.

Артур упал на колени и тут же получил обжигающий удар хлыстом по спине. Если бы били спереди – успел бы сгруппироваться или хотя бы абстрагироваться от боли. Полог распахнулся, на мгновение хлынул настоящий свет, и тут же снова потемнело, но Артур успел разглядеть удивительную и страшную картину…

Они копали. Несколько десятков изможденных полуголых мужчин вгрызались кайлами в промерзшую землю. Кажется, шатер стоял на холме, а раздетые заросшие люди подкапывались под холм сбоку. И, кажется, на холме росли низкие деревца, а дальше, насколько хватало глаз, расстилалось ровное блюдо степи.

Вошедший мужчина взял президента за горло и приподнял, его пальцы походили на тиски. Он что-то тихо сказал, из темного угла шатра ответили. На сей раз Артур уловил приближение хлыста раньше, чем невидимый садист произвел замах. Он резко дернулся вправо и вперед, чувствуя, что не может уйти от удара полностью, но пытаясь хотя бы смягчить его. Тело повиновалось отвратительно, можно сказать – почти не слушалось, в голове словно висел рой занудливых комаров.

Хлыст все-таки прошелся по спине. Кажется, они порвали ему кожу. Мужчина с темным лицом… Артур совсем близко увидел круглые, очень широко поставленные глаза, крючковатый совиный нос и низкий лоб, заросший пестрыми серовато-белыми перьями. Человек-сова засмеялся, схватил горло Артура еще крепче, выдернул кляп и стал вливать ему в рот самогон из бурдюка. Алкоголь был плохо очищен, от него разило сивухой, но президент решил не отплевываться. Согреться было необходимо, и согреться любой ценой. Он мог бы затеять драку, но непременно проиграл бы поединок даже с единственным соперником…

Лишь когда Коваля выволокли на свет, он догадался, что в самогон что-то подмешано. В голове гудело необычно, окружающее казалось приятным и веселым, и с каждой минутой – все приятнее и веселее.

Здесь вообще оказалось очень забавное и любопытное место. Сквозь дурман, упорно заполняющий последние уголки трезвого сознания, Артур успел разглядеть блеклое небо, пыльную равнину, покрытую тусклой, пожухлой травой, и точечки пасущихся лошадей на горизонте. Это на юге, если судить по косматому солнцу, которое здесь, кстати, пригревало гораздо сильнее. В северном направлении, чтобы поймать взглядом горизонт, пришлось бы карабкаться по крутому каменистому склону. В трещинах серого гранита проросли редкие деревца еловых пород, густой мох покрывал ложбины и овраги. С севера непрерывно дул промозглый сырой ветер.

Серый выцветший шатер стоял на склоне пологого холма, в ряду таких же серых шатров. У подножия холма валялись груды подозрительно одинаковых камней, ровно отесанных когда-то, будто их извлекли из остатков разрушенной изгороди. Бородатые изможденные мужики выкапывали камни из глубокой длинной траншеи, передавали на руках вверх и сбрасывали вниз, к подножию холма. Ноги землекопов были скованы цепью, а поверх голов, по краям траншеи, прогуливались с бичами два надсмотрщика в долгополых халатах и треугольных шапках. Такие шапки Коваль когда-то видел в музее этнографии, кажется, в них наряжались в древности монгольские степняки.

Вокруг траншеи полоскались на ветру цветастые ленточки с подвешенными к ним костяными и глиняными игрушками, чадили костры, терпкие запахи забивали носоглотку, мешали вдохнуть полной грудью.

Костры… Штук восемь больших костров.

На какое-то время Артур потерял ориентацию, а когда очнулся, его опять насильно поили самогоном. Зажимали нос и вливали тонкой струйкой в рот вонючую огненную жидкость. Но тело уже отогрелось, проснулось окончательно и в ответ отзывалось рвотными спазмами.

– Артур… слышь, царь ты эдакий…

Коваль не без труда вывернул шею влево. Варвару привязали неподалеку, так же, как его, спиной к вбитому между камнями колышку. Руки позади, а ноги вытянуты вперед и крепко привязаны к другому колышку. Выглядела атаманша ужасно, опухшая, с кровоподтеками под глазами и на скуле, в разорванной почти до пояса куртке. Варвара шмыгнула разбитым носом, покачала языком расколотый зуб.

– Ну, чего уставился? Разонравилась?

Артур попробовал улыбнуться, но растянулась только правая половина лица. Слева, от носа до уха, кожа превратилась в замерзший целлофан. За Варварой, скрючившись, сидел Бродяга, еще дальше к столбу привязали Луку и Бубу. Буба был без сознания, что-то невнятно лепетал, вздрагивал, иногда плакал. Его ноги чудовищно почернели, кости все так же торчали из-под кожи, заражение добралось до середины бедер. Лечить пленника, похоже, никто не намеревался.

– Не… не ра-о… тьфу! – Артур пытался ответить, что не разонравилась, язык предательски запутался во рту. – Кк…к…как там Бо-яга?

– Бродяга? – Варвара покосилась на дремлющего старца. Тот клевал носом, изо рта у него тянулась струйка слюны, связанные сзади руки почти вывернулись в суставах. Глаза мортуса были завязаны плотной повязкой. – Пьяный он, ага. Не видишь, опоили его. Чтобы лыка не вязал, чтобы иродов усыпить не мог. И глаза закрыли, вишь, сволочи!

До Коваля начало доходить. Бродягу напоили сильнее всех, поскольку он был единственный, кто мог поднять восстание. Кто еще, кроме старца, мог подчинить сторожей?

За оструганным столбиком, к которому прикрутили обмякшего Бубу, Артур увидел дюжину связанных пленных. Все люди незнакомые, мужчины и женщины, славяне, китайцы, еще какие-то чумазые личности, принадлежащие к неведомым народностям. Артур подергал ногами, затем руками, затем начал плавные вращательные движения. Так учил его когда-то выбираться из пут Хранитель силы, покойный Бердер. Нужно вдыхать и выдыхать, напрягать мышцы и расслаблять, чтобы постепенно ослабить веревки.

– Ничего не выйдет, – Варвара цыкнула сквозь дырку от выбитого зуба. – Я ж не слабее тебя, Кузнец. Уж и так и сяк дрыгалась, ага.

– Так что же, будем ждать, пока нас сожрут? Ты Бродягу можешь разбудить? Покричи ему, что ли!

– Уже и кричала, и плюнула в ухо ему раза три. Спит, опоили бедненького.

– Ты была здесь когда-нибудь?

– Не-а. От Читы шибко далеко. А ты не чуешь, как травой тянет, табунами? Кажись, к монголам завезли.

– Продадут нас? – Коваль почти успокоился. Плен, рабство, затем побег или выкуп – ситуация неприятная, но поддающаяся прогнозу. По крайней мере происходящее поддается объяснению, пусть и с некоторой натяжкой. – И почем у них человечина, не слыхала?

– Кого продали, тому уж о ценах не докладали, – отозвался вместо Варвары Лука. – Зато я слыхал, что ихние шаманы прикормили Большого скотника, чтоб он, для них, значит, вот так мяско человечье таскал.

Артур следил за передвижениями «рудокопов». Замызганные мужики оформили яму в виде сильно вытянутого прямоугольника и принялись вгрызаться в глубину. Таким образом, получилось, что они оставляли после себя ступеньку высотой полметра, затем отрывали следующую ступеньку, глубже, и копали еще ниже. И на каждой ступеньке им встречался слой камней.

– Большой скотник? Кто это такой?

– Так он и был, собака, – сплюнул Лука. – Заморозил нас, чтоб ему в аду жариться.

– Больше некому, – авторитетно подтвердила Варвара. – Ихний, монгольский Дедушка Мороз, еще Большим скотником или скотоводом кличут. У энтих-то, степняков, все шиворот-навыворот. Новый год у них – когда отел идет или когда стада с пастбищ, нагулявшие вес, возвертаются, ага.

– Вы что, всерьез верите, что нас заморозил Дед Мороз? – осведомился Коваль.

– А кто же еще? – удивился Лука. – Он и есть, дух холода, собака такая. Не думал вот, что столкнуся с ним… Сам-то не бродит по тайге, это тебе не шатун какой. Его камланиями накликают. Когда разом сильные шаманы в круг станут, могут накликать… ненадолго вроде бы… Эх-ма, ноги отнялись почти.

Артур собрался было поспорить на тему потусторонних сил, открыл рот, набрал воздуха в грудь и… передумал. Если людям нравится верить в монгольского Деда Мороза, который собирает стада, а дыханием замораживает бедных путников, что ж… Он не в силах победить суеверия. И не время с ними бороться. Время срочно придумать, как уцелеть и вернуться.

– Глянь, Варя, шаманы в круг собралися! Вот так прорва, откудова столько их? – Лука показывал подбородком влево.

– Да вон, черти, небось в землянках ночуют! – откликнулась атаманша. – Вишь, там куст пожелтел, небось корни подрезали, когда землей накат присыпали…

Артур оглянулся туда, куда показывал пулеметчик. На возвышенности, за рядами жидких елочек, кто-то выкопал два блиндажа и умело замаскировал их толстым слоем дерна с травой и кустиками. Надо было обладать острым зрением и большой наблюдательностью, чтобы заметить разницу между почвой и крышей землянки. Из неплотно прикрытых лазов поднимался ароматный дым, внутри что-то жарили или варили. От аромата пищи желудок предательски скрутился винтом, Коваля чуть не стошнило слизью и самогонкой.

– Вот они… глянь, что за рожи! Рожи-то раскрасили, ага.

Коваль вгляделся между двух остроконечных валунов, составлявших когда-то одно целое, а теперь похожих на разбитое каменное яйцо. Между валунами начиналась тропка, по тропке откуда-то сверху неторопливо спускалась мрачная процессия.

Почти все – пожилые и просто старые мужчины, но затесалось среди них и несколько женщин. Буряты с седыми космами и длинными пучками бород, наряженные так, словно собрались в музей этнографии для живой экспозиции. Коваль до этого никогда не встречал настоящих таежных шаманов, приготовившихся для праздничного камлания. У него не возникло сомнения, что ожидался большой праздник, настолько ярко и насыщенно, иначе не скажешь, вырядились колдуны. Лица они выкрасили в черный цвет, сверкали только зубы и белки глаз. Когда процессия приблизилась, в ноздри проник острый дух плесени и слежавшихся одежд, зазвучали десятки колокольчиков, металлических и костяных, пришпиленных к расшитым халатам, загремели трещотки и потекли первые тягучие ноты шаманских напевов.

Артура пробил пот. Он не сумел бы объяснить, отчего вдруг стало так страшно. Ведь и до того жизнь не была малиной, приходилось ждать неизвестно чего, в неудобной позе, на сыром мху, со скрученными конечностями. Но когда они запели, что-то изменилось принципиально.

Что-то сдвинулось.

– Что, Кузнец, напужался? – Лука закашлялся, попытался улыбнуться, но у него это неважно получилось. Варвара громко стучала зубами, Буба был без сознания. Больше всех повезло Бродяге, он откровенно дрых, пуская слюни.

– Глянь-ка, Кузнец… никак крепость строют…

– Это не крепость.

– А что ж тогда?

– Это могила.

26 МОГИЛА ИСТРЕБИТЕЛЯ

Артур с трудом повернул голову. Шаманы обходили пленников, разделяясь на два живых ручейка, и спускались вниз, к громадной глубокой яме. В яме по-прежнему кипела работа, но бессмысленное перетаскивание грунта опять сменилось ударами ломов. Пока Коваль следил за шаманами, надсмотрщик пригнал откуда-то еще десятка два полуживых, тощих, как смерть, существ и ударами бича заставил их приступить к работе. Несчастные рабы из этой партии выглядели так ужасно, что наверняка не смогли бы поднять тяжелое кайло без дозы наркотика. Их расставили в шеренги вторым фронтом, напротив той бригады, что копошилась внизу, на глубине не меньше трех метров.

– Раз ты Белый царь, так должен нас отсюда вытащить, – рассудительно заметил Лука.

Ковалю совсем не понравились интонации бывшего пулеметчика. Тот словно намекал, что сейчас во всеуслышание огласит имя самого крутого пленника. – Слышь, Белый царь, давай, убей их!

– Заткнись, – посоветовала пулеметчику Варвара.

– А ты мне теперь никто, и рот не затыкай, – ощерился Лука. – Я его святости служил, а не бабе дурной, ясно?

– А я тебя узнал, – подал голос незнакомый пленный, долговязый парень с очковым синяком на вытянутой физиономии. – Ты, ты, девка! Ты же дочка Малиновского, бывшего атамана из Читы, да? Глазам не верю!

– И что с того? – насупилась Варвара. – Я сама атаманша Читы, а ты-то кто?

Парень вместо ответа захохотал, очевидно, травы, подмешанные в водку, не позволяли ему долго сохранять ясность ума. Зато вместо долговязого зашепелявил, забормотал громко молитву один из узкоглазых кряжистых мужиков, одетый в дырявые сапоги и рваную телогрейку, словно погрызенную мышами.

– Варя, что он говорит? Молится? – Артур решил пока не замечать наглого поведения бывшего пулеметчика. Человек от пережитого вполне мог соскочить с катушек.

– Он, это… – Варвара, как ни странно, сохраняла хладнокровие. – А я его как-то видала, ага. Он из нерчинского улуса, большой у них человек, хозяин большой. Мы с ними торговали, дрались пару раз, потом мирились. Ты смотри, что творится, а? Кого эти ироды решили бесам скормить?

– Почему скормить? – настаивал Коваль. – Варя, если ты что-то знаешь, лучше скажи сразу!

Шаманы, тем временем, выстроились в круг справа от грандиозной ямы, запели хором и начали притоптывать. Каждый медленно поднимал левую руку, затем резко ударял о бедро.

– Я его бубубу не шибко разбираю! – Варвара нахмурилась от напряжения. – Вроде снова старая песня. Мужик такое дело говорит… что черные шаманы из брошенных улусов хотят разбудить истребителя людей. И для того им нужны сердца смелых. Им надо сердца, чтобы… нет, не понимаю…

Лука захихикал с закрытыми глазами. Буба молчал, склонившись набок. Бродяга проснулся, повел вокруг себя осоловевшими глазами и снова захрапел.

– Слушайте меня. Если ко мне подойдут вплотную, вероятно, я сумею задержать одного или двоих, – тихо начал Артур. – Я прикажу разрезать веревки, затем развяжу Варвару, но надо быстро…

– Они не подойдут, Кузнец, – зло выговорил Лука. – Ни к тебе, ни ко мне не придут. Разве ты не знаешь, зачем им сердца? Эх ты, какой же ты царь?

Шаманы вскрыли могильник. Оттуда никто не вылез, не полыхнуло пламя, не произошло пока ничего чудесного.

Но словно вынули пробку из бутыли с крепкой месячной брагой. Терпкий, застойный дух разлился в воздухе. Внезапно стало понятно и объяснимо присутствие такого большого числа ровно обтесанных камней. На темном срезе сырой земли стали видны слои этих плотно пригнанных булыжников, которые выполняли роль накатов и, очевидно, великолепно защищали сердцевину траншеи от воды. Рабочие как раз общими усилиями пробили дыру и принялись вытаскивать камень за камнем. Вероятно, они добрались до последнего слоя. Надсмотрщик что-то выкрикнул, работа остановилась. Трое с черными лицами, звеня бубенцами, спустились в яму. Рабочих оттеснили кнутами, те подвинулись и стояли покорно, точно выключенные из сети роботы. Это, конечно же, были не роботы, а живые люди – Артур видел, как вздымаются их ребра, как стекает пот по коже, оставляя грязные дорожки.

– Что они там делают?

– Никак клад отрыли?

«Нет, это не клад, – подумал Коваль. – Это могильник, очень своеобразный, если не сказать больше… Похоже, эта могилка даст фору гробницам египтян… Кто же такой этот истребитель? Что за очередная сказка?..»

Четверо с черными лицами приняли у рабов инструменты и сами взялись за работу. Кто-то отдал команду, Артур никак не мог определить этого главного, чтобы впоследствии прикончить его первым. Зазвенели кандалы, и «каторжан» вообще убрали из поля зрения. Зато, помимо ряженых колдунов, вокруг загадочной траншеи выстроились очень странные молодые люди. В одинаковых светлых рубахах на голое тело, раскрашенных алыми пятнами, босые и стриженные наголо. Очевидно, до того они прятались в землянке, а тут прибежали рысцой и построились шустро, спинами к центру и выставленными вперед оголенными кинжалами наружу. Впереди босоногих бежала старая сгорбленная шаманка и вела за руку первого юношу. Коваль сначала не обратил внимания на некоторые странности этой новой группы, пока ближайший парень не оказался от него в трех метрах.

Он был слеп.

Они все были слепы, причем слепы, скорее всего, от рождения. Но вместо внимания и настороженности, присущей слепым, их желтоватые скуластые физиономии олицетворяли абсолютное спокойствие. Каждый замер там, где его поставила старуха, босиком на острых камнях или в мокром мху. Каждый выставил впереди себя саблю, только это были не сабли.

Артур в походах навидался немало холодного оружия. Этим оружием драться с человеком, вооруженным обычной саблей, не стоило. Слишком широкое лезвие, закаленное особым методом, с прорезью по центру, с утяжелением на острие, покрытое бугорками вроде…

Вроде азбуки для слепых!

Только вот зачем слепым читать то, что написано на оружии?

Вдруг стало темнее. Артур искал причину на небе, но, видимо, глаза его обманывали. Темнота поднималась снизу, из разверстого рта могилы. Три или четыре бубна выводили нелепый, скомканный ритм, но самих музыкантов со своего места Коваль пока не видел. Мужики в траншее прекратили копать в глубину и принялись расширять ступени, сделанные ранее. Камни на их пути вниз закончились, теперь «археологи» передавали по цепочке ведра с глинистой землей и сбрасывали содержимое ведер за пределами траншеи. Две кучи по обеим сторонам раскопок росли очень быстро.

Четверо мужчин с закрашенными черной краской лицами принесли на плечах ковер, пыльный, расползающийся. Ковер раскатали между ближним краем ямы и шеренгой пленных. Затем с бешеной скоростью откуда-то приволокли заготовленные жерди, хворост и горючее. Не прошло и минуты, как по обе стороны от ковра запылали два гигантских костра. Тем временем еще больше потемнело, но Артур никак не мог понять природу явления. Солнце никуда не спряталось, все так же болталось в дрожащих потоках воздуха над степью, и облака не мешали светилу выполнять свою работу. Однако мрак наступал не сверху, он, словно роса, оседал на траве, он выползал из низин, как ядовитый болотный газ, он плескался уже у самого основания каменистого холма, грозя затопить и свежевырытую траншею, и привязанных пленников, и шатры с высокими таежными гостями.

– Эй-ха, эх-ха, жолдо-о, хха…

В круг выступили две женщины и двое мужчин. Артур не сразу определил их пол, мужчины лихо разукрасились и ни в чем не уступали своим воинственным подругам. Впрочем, это мог быть вовсе не танец войны и не пляска смерти, но Ковалю показалось, что ничего романтического, и уж тем более сентиментального в этом дерганом танце не было.

Те четверо, что осторожно выковыривали камень за камнем из подземной кладки, почти завершили работу. Они смогли спустить вниз веревки, горящие лампы и спустились сами.

Бубны били все чаще. Четверо танцоров кружились в круге. Круг отвечал им все более частыми хлопками по бедрам, все более резкими приседаниями. Слепые юноши замерли недвижимо, защищая могильник и шаманов от возможного нападения каких-то внешних сил.

– Эй-ха, эх-ха, жолдо-о, хха…

Шаманы разбились на два круга, внешний и внутренний. Внешний кружился быстрее, но во внутреннем начались сложные движения каждого вокруг собственной оси.

Артур сосредоточился и чрезвычайно легко поймал волну мозгового излучения ближайшего стражника. Нельзя сказать, что тот ни о чем не думал, а вел себя и ощущал последним поленом. Голоногий парень думал о еде, ему невероятно хотелось получить свой кусок жареного мяса, свою кружку браги и миску каши. Артур попытался выудить из этого одаренного мозга сведения о странном оружии, но натолкнулся на смесь гордости и страха. Бывший Клинок понял одно – стражу готовили с детства, нарочно ослепляли и выстроили кругом для защиты не от людей.

Черные шаманы кого-то боялись.

– Эй-ха, эх-ха, жолдо-о, хха…

Возле расстеленного ковра откуда ни возьмись появились несколько длинных жердей, на их концах торчали бараньи, медвежьи и лосиные черепа, украшенные кусками шерсти, лентами и вязанками засушенных ягод. Женщины брызгали в костры какое-то снадобье, от него искры взлетали тучей, а резкий аромат пьянил не хуже водки.

– Эй-ха, жоо-лдо, эй-ха…

– Варвара, о чем они поют? – Артур начал сомневаться, что сумеет дослушать до конца. Голова снова начала кружиться, солнце подпрыгивало, деревья и валуны вокруг раскачивались все сильнее, точно находились на борту корабля.

– Я не понимаю, это древние их языки… Кажется, они умоляют господина проснуться. А тебе не все равно, с какой музыкой нас сожрут? Это курултай, Кузнец, черный курултай! Только у них не шибко получается…

– Почему не шибко? – Коваль прикрыл глаза, выносить вращение не было сил.

– Они не умеют, – расхохотался Лука. – Эти дурни, они не настоящие… тебе не понять, Кузнец. Они верят, что надо родиться в семье, которая служила нижнему миру, или как у них там ад кличут. Тогда можно оживлять мертвецов…

«Нет никакого ада», – Артур вспомнил беседы с джинном, но промолчал.

Песня лилась все быстрее, ноги выбивали пыль из ковра, лампы по краям прямоугольной ямы полыхали, как кошачьи глаза. Высоченные костры горели вовсю, но Артуру казалось, что он видит их пламя сквозь мощные фильтры.

К разрушенной кладке в глубине траншеи вернули несколько крепких кандальников с корзинами и крюками. Повинуясь тычкам острых пик, они стали раскачивать камни и разрушать отверстие. Артуру вдруг подумалось, что все остальное имеет мало значения, и костры, и пляски, и даже его плен. Самое важное сосредоточилось сейчас внизу. Он оценивал ширину каменного захоронения метров в восемь, а длину – в два раза больше. В дыру, пробитую по центру, уже могли свободно пролезть трое.

– Эй-ха, эх-ха, жолдо-о, хха…

– Эй-ха, саолды-жжехха…

Пение лилось рекой, но река эта не походила на ленивые полноводные реки русских равнин. Скорее, она извивалась, прыгала по камням и корчилась в расщелинах скал, как непослушные весенние потоки, стекающие с северных монгольских хребтов.

Скорость нарастала. Четверо в центре круга упали на ковер и забились в падучей, но это был не припадок, а часть сложного танца. Выгнувшись дугой, почти в мостике, но не касаясь ковра руками, колдуны подпрыгивали, тряслись и выкрикивали какое-то длинное слово.

Звон невидимых бубнов и рокот барабанов превратились в близкий камнепад. Ритм распался на несколько пересекающихся тем, то угасающих, то вновь всплывающих. Шаманы внешнего круга завертелись волчками, скинув халаты. Под халатами на них было столько блестящих оберегов, что в свете костров люди стали походить на маленькие рождественские елочки, лишенные корней. Шапки никто не снимал, женщины плюхнулись на ковер, стали перемещаться короткими прыжками на коленях, выстроившись в затылок друг другу.

Громко застонал Буба, но его стон тут же потонул в общей звуковой вакханалии. Орали мужики, привязанные к кольям, визжали женщины, Коваль различал в темноте их распахнутые рты и брызги слюны. Его самого трясло крупной дрожью.

Действо было в разгаре.

Мрак подступил вплотную к редкой цепочке босоногих слепцов, охраняющих коллективное буйство. Между их выставленными вперед кинжалами пробегали молнии, парни тряслись, на их бритых макушках дрожали капли пота, скатывались по лицам. Издалека казалось, будто каждый держит на себе огромный груз. Возможно, так оно и было, подумал президент, они держат весь наш мир, точнее – удерживают его от проникновения туда, в центр. Кому-то очень нужно, чтобы кусок смещенного мира вырвался на поверхность…

Похоже, те, кто прыгал и кружился на ковре, полностью потеряли чувство реальности. Их космы разметало в разные стороны, будто дул ураган, но урагана не было, не чувствовалось даже слабого ветра. Пейзаж за пределами круга стал плоским, безжизненным, степь сузилась до тонкой светлой полоски, небо надвинулось вплотную, ушей Артура больше не достигали иные звуки, кроме воя, выкриков и топота бесновавшихся шаманов.

Он устал ожидать, когда безумцы придут их убивать, устал надеяться на чудо спасения и намеревался уже усилием воли погрузить себя в сон, как вдруг внизу что-то произошло.

Пение прервалось, сменилось тишиной, а затем – одновременным победным воплем. Из расщелины в каменном своде могилы на канатах подняли что-то длинное, мягкое, похожее на сложенный парус.

Белое знамя.

В тишине стало слышно, как вскипает смола на стволах сосенок, попавших в опасную близость от костра.

Визгливый голос отдал приказание, четверо рабов, склонившись, стали бережно разворачивать белое полотнище. Еще до того, как их мокрые спины разогнулись, у Артура перед глазами словно щелкнули фотовспышкой.

Он вспомнил легенду об этой могиле.

Он догадался, для чего им нужны сердца.

27 БЕЛОЕ ЗНАМЯ

Первым сняли с кольев того самого долговязого парня с очковым синяком, превратившим его физиономию в мордочку испуганного лесного хорька. На него навалились вчетвером полуголые крепкие азиаты, лоснящиеся, будто натертые жиром. Чуть позже Артур убедился, что они действительно натерты жиром, а глаза их вынуты еще в детстве, так же, как у внешней стражи.

– Кузнец, оглох, что ли? Эй, так и будем подыхать?!

«А что я-то могу?» – хотел огрызнуться Артур. Такого острого чувства беспомощности он не испытывал очень давно. Пожалуй, пятнадцать лет, с того дня, когда Качальщики нагло выкрали его из каравана папы Рубенса и увезли в лес.

Увезли вместе с молоденькой Надей ван Гог и едва ли не насильно сделали мужем и женой…

Совершенно не ко времени президент представил жену и детей. И от нахлынувшего, теплого, болезненного, бесконечно далекого… его посетило горькое отчаяние.

Неужели это конец?

Неужели все закончится так бездарно и бессмысленно, под ножом вшивого дикаря, да еще в такой дали от дома, что никто не найдет тело? Неужели стоило биться за выход страны к океану, за победу над флотом Карамаза, за нерушимость границ и подохнуть только потому, что какой-то придурок из зеркала сочинил неразрешимую загадку? Разве не проще было принять предложение настоятелей в храме Девяти сердец и вернуться в собственную молодость, к молодой счастливой жене?..

Артуру казалось – он сейчас с радостью отдал бы ногу или руку за возможность мгновенно перенестись домой, к Наде. И гори они огнем, эти Малахитовые врата, эти турки и монголы и старец, с его абсолютно неясными перспективами…

Слепые палачи с ворчанием набросились на следующего пленника. Непонятно было, по какому признаку они выбирают жертву и как вообще ее находят. Разве что по запаху? Коваль не видел, кого они там схватили, сняли с кольев и потащили вниз, к яме.

Очевидно, степные шаманы для таких вот ответственных операций готовили особую когорту слепых бойцов. Вероятно, их отбирали у родителей-кочевников в раннем возрасте, ослепляли и учили только одному – беспрекословному подчинению. Коваль с восхищением следил за тем, как двигались слепцы. Замечательная в своей жестокости и предусмотрительности идея! Незрячий вряд ли выдаст место, которое никому нельзя показать, незрячий никогда не видел золота, его не пьянили переливы драгоценных камней и улыбки красоток. Его не надо убивать после того, как спрятаны и зарыты сокровища, его можно оставить рядом, творя любые безобразия, занимаясь развратом или, напротив, пытая невинных жертв. А если у слепых детишек развивать боевые навыки, развивать их способности к восприятию на слух и на ощупь, то результаты окажутся более чем интересные…

Парня потащили вниз, к белому знамени, и почти сразу вспыхнули еще два костра. Долговязый орал и брыкался, пока его не перевернули навзничь и не залили в рот густую коричневую жидкость, подозрительно похожую на смолу. Парень, видимо, обладал изрядной силой, ему удалось скинуть с себя двоих мучителей, но подбежали другие и одолели несчастного. Его уложили ничком, вывернули руки и прикрутили щиколотки к запястьям так туго, что тело человека выгнулось дугой.

На пленнике распороли рубаху, оголили грудь и бросили его в такой беспомощной позе подле костра. Откуда-то выскочила лохматая тетка, голая по пояс, вся разрисованная красной краской и облепленная пухом. Мотив шаманской песни тут же изменился, женщина затянула свою мелодию. Похоже, что она подражала кудахтанью курицы и крику петуха. Она размахивала чем-то мохнатым, пестрым, подпрыгивала, трясла обвисшей грудью. Когда блики костра упали на ее сморщенное, искаженное от крика лицо, стало видно, что в руках у нее обезглавленная курица, и кровь, выплескиваясь из горла птицы, оставляет на теле шаманки все новые разводы.

В басовитый хор мужчин нестройно вплелись несколько высоких женских голосов. Пели что-то вроде:

– Эййэ хылээ-де-ырр…

У Коваля появилось ощущение, будто в темечко загоняют гвоздь. Бесконечно повторяющийся на трех нотах заунывный мотив, обрывающийся на подъеме, хлопки и резкий звон бубнов и тошнотворно-сладкая вонь запретных трав, щедро высыпаемых в костры, сводили с ума.

– Кузнец, ты слышал? – наклонилась Варвара. Чтобы перекричать толпу завывающих фанатиков, ей приходилось изо всех сил напрягать голосовые связки. – Им нужно окропить знамя, Кузнец! Это могила Тэмучина, степняки бредят им! Отец мне говорил, что…

Что говорил папа Малиновский, Артур так в тот момент и не узнал. Женщина потрясла над головой петухом, оросила себя и дрожащего связанного парня дождем багровых капель. Тем временем рабы медленно разворачивали знамя. Для льняной тряпки, пролежавшей в склепе больше тысячи лет, знамя сохранилось подозрительно хорошо. Хотя в нем имелось немало прорех и обветшали края, в целом символ страшной эпохи выглядел вполне сносно. Между камнями шустро вбили девять жердей, протянули между ними веревку. Знамя больше походило теперь на неровно подвешенный парус, потерявший свой корабль. С ткани сыпалась мелкая белая пыль, что-то вроде талька или песка. Сумасшедшая бабка, тряся грудями, забралась под знамя, и, пока прислужники расправляли реликвию, она превратилась в неопрятный скачущий пельмень.

Тут произошла очередная заминка. Оказалось, что до конца расправить чудовищный флаг не могут, край полотнища был стянут тугими шнурами. Шнуры разрезали, Ковалю показалось, что из складок знамени что-то выпало, какой-то маленький предмет, его тут же подобрали и унесли куда-то в сторону.

Выпавший предмет забрал высокий сутулый человек с вытянутым назад черепом и уродливо изогнутой шеей. Коваль видел этого мужчину пару секунд, ему показалось, что на темечке у того не волосы, а хохолок из длинных, грязно-белых перьев. И рожа похитителя сильно отдавала чем-то птичьим – хищная, вытянутая вперед, словно клюв…

Похожий на лебедя мужчина не задержался у костра. Он спрятал находку под одеждой и кинулся вниз по склону.

– Хувайлид! – позвал Артур. – Хувайлид, сволочь, ты где?! Погибнем ведь, выручай, бабочка чертова!

Слепцы сняли со второго пленника веревки, перевернули его и распяли между забитыми в каменистую почву крюкам. Варвара молилась шепотом, Лука хихикал. Возле спящего Бродяги появились двое с черными лицами, запрокинули ему голову, насильно влили в глотку новую порцию самогона. Одежда старца промокла, в воздухе резко понесло сивухой.

Шаманы начали новый танец и новую песню. Вход в могилу продолжал расширяться, вниз спустили еще несколько ламп. Стало очевидно, что нижняя каменная кладка представляет собой потолок, часть купола, опирающегося на квадратные колонны. Колонны уходили куда-то вниз, дно склепа скрывалось в тени. Вниз осторожно спустили крепкую лестницу с широкими деревянными ступенями, затем вторую и сбросили несколько толстых канатов.

Рядом с измазанной в белом песке и перьях женщиной появился широкоплечий мужчина, одетый в одну лишь медвежью шкуру. Нет, это была не совсем медвежья шкура. Шерсть, видимо, выстригли и обваляли в совиных перьях. Артур узнал того кадра, который поил его в шатре самогоном. Круглая безухая голова, вся в пучках перьев, непонятно, то ли приклеенных, то ли у него волосы росли так, черный нос крючком, едва не достающий до подбородка, когти на руках…

Задние лапы медведя волочились за ним по земле, человек подпрыгивал, приседал, крутился волчком и снова изображал разъяренную птицу, распустившую крылья. Прочие гости праздника кружили с такой скоростью, что профессиональных ледовых фигуристов давно бы стошнило.

Шаманы давно выпали из реальности. Порядок на курултае поддерживали те, кто не вошел в главный круг, человек восемь помоложе, тоже с накрашенными лицами, но без хлыстов и без огромных меховых шапок. Под командой одного из младших адептов кандальники короткими рывками тянули канаты. Очевидно, снизу, из ямы, поднимали что-то очень тяжелое, мышцы рабов вздулись, плечи дрожали, ноги разъезжались.

Последующее произошло настолько внезапно, что соседи Артура не сразу сообразили. А когда до измученных людей дошло, какая участь их ждет, поднялся дикий вой и стон. Кто-то отчаянно матерился, кто-то плакал и звал маму, кто-то плевался и хохотал, как Лука.

Человек-сова ударом ножа вспорол грудь первой жертве, ловким движением запустил под кожу руку и вырвал сердце. Затем он размахнулся и широким движением облил знамя. Получилось своеобразное граффити. Артур мог лишь надеяться, что первая жертва умерла быстро.

Слепые слуги вернулись и уверенно накинулись на Луку. Ряд бритых стражников разорвался, пропуская их, и снова сомкнулся. Лука заорал, как поросенок под ножом. Его тонкий истошный крик резал уши. Варвара молилась в голос.

– Сволочи, будьте вы прокляты! – выкрикивали в темноте русские пленники.

– Чтоб вам сдохнуть, ироды!

– На том свете сочтемся, погань вонючая!

– Слышь, Кузнец, а ты – мужик ничего! – Варвара улыбнулась сквозь слезы.

– Ты тоже молодчина!

Артур про себя решил, что сумеет остановить себе сердце, чтобы не дожидаться начала процедуры. Он никак не мог определить, вытащили из внутреннего кармана зеркальце или нет. Во всяком случае, Хувайлид не подавал признаков присутствия. Он и прежде часто пропадал без предупреждения, но никогда еще не оставлял своего протеже перед лицом явной смерти.

Из второго пленного не торопились вынимать сердце. Человек-сова присел над ним, показал всем лезвие длиной в локоть, затем поставил колено на поясницу голого распятого человека и сделал круговой надрез на голени.

После третьего надреза на руке человек-сова плюхнулся жертве на спину и принялся методично вспарывать кожу вдоль позвоночника. Распятый молчал до тех пор, пока шаман не добрался до затылка. Наверное, он орал на пределе, но вопли пляшущей братии заглушали его жалобы. Распятый бился лицом о землю, наверняка он мечтал о смерти, но умереть ему не позволяли. Черный шаман занимался своим делом не просто профессионально, но с большой любовью. В кулаке у него появился другой нож, с коротким изогнутым лезвием, он стал потихоньку снимать кожу со спины несчастного, орудуя своим мясницким инструментом.

Коваль хотел бы этого не видеть, но кошмарное зрелище по-своему завораживало. Человек постепенно превращался в кусок мяса, в живое пособие по анатомии. Луку приволокли, уложили рядом и несколько раз ударили по голове. Не оглушив, его не могли связать. Артур не мог не порадоваться за верного пулеметчика Бродяги, с него, к счастью, не собирались сдирать кожу заживо; колдунов интересовало его сердце.

На ковре творилось что-то невероятное. Женщины-шаманки бились в истерике, колотили кулаками в землю, трясли тряпками с нанизанными на них черепами мелких грызунов, их песня походила на печальный речитатив, ускоренный до темпа хип-хопа. Мужчины крутились, как бешеные волчки, полы халатов раздувались, руки летали, из распахнутых ртов летели отрывистые заклинания. Бубны выстукивали вязкий завораживающий мотив на три такта, им вторили колотушки, кто-то насвистывал, кто-то выл, довольно удачно подражая волку.

Из раскопа показалось нечто овальное, метра два в длину, на первый взгляд похожее на… исполинскую детскую колыбельку.

– Что, Белый царь, неохота помирать? – Из мрака перед носом Артура материализовалась страшная чумазая рожа. Один из молодых шаманов, с шапки свисают мелкие звенящие игрушки, широкие восточные скулы, безумные глаза, черные зрачки – как блестящие монеты.

– Неохота. Кто ты такой, мы знакомы? – Коваль ухватился за слабую надежду. Разговорить этого типа, усыпить бдительность, заставить развязать веревки!

– Мы не знакомы, – расхохотался шаман. – Но про тебя много говорят. Слухи о Белом царе русских докатились до Великой степи. Мы думали, что ты похож на повелителя небесного царства, а ты – просто испуганный хорек. Зачем ты забрался в чужой курятник, тебе мало курочек у себя дома?

Внизу истошно завопил Лука. Белое знамя перечеркнула очередная багровая линия. Двухметровую колыбель вынули, наконец, из подземного хранилища, завели под ее днище бревна, потянули на канатах в сторону.

– Не бурят это, не из наших, – шепнула Варвара, когда молодой шаман отвернулся. – Я чую, выговор у него, как у степняка!

Ковалю было все равно, какой у молодого убийцы выговор. Возле расстеленного ковра корчились уже два ободранных человеческих тела. Сова почти закончил свою увлекательную работу, он срезал с изнанки кожи сухожилия и нервы с такой же невозмутимостью, с какой работает мясник при разделке коровьей туши. Особо бережно и старательно, чтобы не порвать и не сделать лишних порезов, он стягивал кожу с черепа. При этом он не догадывался оборвать мучения либо нарочно стремился закончить процедуру до того, как остановится сердце страдальца.

– Почему ты зовешь меня царем? Я – не царь.

– Неужели? – Чернолицый выговаривал русские слова правильно, но с заметным акцентом. – Много мы слышали. Темники ханские не осмеливаются делать так, как делаешь ты. Мандарины китайские и ламы в Тибете не делают так, как ты. Только цари русские поступают так, как хочет их левая нога. Захотел – раскачал и стер столицу древнюю, сто тысяч человек без крова, без лепешки пресной оставил. Захотел – сослал народ целый, десять тысяч кибиток загнал в голодную степь… Так только царь может делать. Разве мало тебе было крови дома? Разве не напился ты чужой смерти там?

От такой эрудиции Коваль несколько опешил.

– Если ты говоришь о разрушении Москвы, то это решал не я, а Хранители равновесия. А в южные степи я высылал тех, кого к выселению приговорила Дума. Я смотрю, тебе много известно о нашей жизни? – перешел в наступление президент. – В таком случае ты должен знать, что нам не нужны ни Монголия, ни Китай, ни Корея. Нам нужны лишь наши прежние границы…

– И Большая смерть, так? – расхохотался шаман. – Тебе нужна смерть в стеклянных капсулах, чтобы держать в страхе весь мир. Ты получишь свою смерть, ты нажрешься ею до отвала! Когда проснется истинный повелитель мира, каждый преданный ему царь получит свой отрез белого знамени…

Женщины-шаманки бились, как в припадке, танцующие мужчины повторяли один и тот же стих. Громоздкое сооружение, вынутое из-под земли, по круглым бревнам выкатили на ковер, молодые служители скинули нательные рубахи, упали на колени и принялись обтирать боковины удивительной конструкции. Не прошло и минуты, как в сполохах костров засиял золотой саркофаг.

– Не хочешь отдавать сердце, Белый царь? – глумился пьяный кочевник. – Ты еще можешь вымолить прощение. Тогда тебя не убьют, да. Ты можешь стать верным нукером истребителя, если пожелаешь… Что это такое, Белый царь? Зачем тебе это?

Шаман держал в руке зеркальце Озерников.

«Если сейчас разобьет – джинна мне не видать. И Малахитовых ворот не видать, как своих ушей. Как же его успокоить?..»

Что-то произошло внизу. Девятихвостовое белое знамя Истребителя отяжелело от крови. Неровные полосы и кляксы покрывали его, а внизу, под знаменем, катались несколько шаманов, исступленно ударяя себя кнутами.

На саркофаге покоилась овальная крышка. С расстояния почти в пятьдесят метров Артуру было непросто разглядеть, из цельного золота отлито последнее пристанище полководца или блестит лишь тонкий сусальный слой? Одно он мог сказать точно – крышку никто бы не смог приподнять снаружи. По всей ее поверхности бежали сложные значки, закорючки, пиктограммы, но не было ни ручек, ни колец для просовывания брусьев, ни пазов для того, чтобы вставить лезвие топора.

Крышка дрожала. Сам саркофаг стоял твердо. Судя по продавленным, искрошенным в щепки круглым бревнам-волокушам, найденный кусок золота весил несколько тонн.

Но крышка вздрагивала.

– Зачем тебе зеркало, в котором нет отражений? – настаивал шаман.

Только теперь Коваль заметил, как изменилось зеркальце, доставшееся врагам. На холм к этому моменту практически опустилась ночь. Солнце светило, но было похоже на луну, пробивающуюся сквозь грозовые тучи, в сумраке мерцали только огни костров. Степняк крутил в ладони зеркальце, словно раздумывая, швырнуть его о камень или оставить серебряную рамку себе.

Оно стало непрозрачным с обеих сторон. Будто выдернули вилку из розетки, с обеих сторон – серые, покрытые ссадинами и потеками овалы.

– Это игрушка, – придумал Коваль. – Просто игрушка моей дочери. Я носил ее с собой, чтобы помнить о ребенке. Позволь мне умереть с ней, потом ты ее заберешь.

Чернолицый улыбнулся, хотел ответить, но тут его отвлекли.

Восторженный вопль пронзил мглу.

Надсмотрщики с плетками, охранники, шаманы – все повалились на колени.

Саркофаг двигался. Крышка вздрагивала, словно внутри варился бульон, словно там гудел пар под давлением. В какую-то секунду, когда человек-сова снова взмахнул перед знаменем живым трепещущим сердцем, на поляне внезапно пропал звук. Артур испугался, что лишился слуха. Пляска и камлание продолжались, но от ямы доносился единственный шум, очень тихий и болезненно неприятный.

Будто кто-то царапал твердую преграду ногтями.

Звук стал громче. Крышка на колыбельке приподнялась дюйма на три, стала видна ее чудовищная толщина. Чтобы выдавить снизу такую массу, требовался грузовой домкрат. Или взвод солдат, успел подумать Артур.

Крышка со скрежетом чуть сдвинулась в сторону.

Артур ни секунды не сомневался, что спектакль подстроен и отрепетирован заранее. Саркофаг, скорее всего, пустой внизу и весит совсем немного. Его якобы вытащили с трудом из ямы и установили там, где заранее прорыт люк. Теперь для рядовых членов общины, для почетных гостей и устрашенных пленников крутят ужастик, часть вторую.

Мучитель занялся следующей жертвой. Варвара зашмыгала носом, кто-то громко поносил «проклятых монголов». Часть колдунов продолжала танец, освободившиеся упали, протянув руки к своей находке. Трое прибежали снизу, чтобы забрать очередного обреченного. Внутри Коваля все сжалось, он мысленно попрощался с Надей, но выбор убийц пал на бесчувственного Бубу.

Однако зарезать синекожего не успели, а пьяный парламентарий так и не решил судьбу зеркальца.

Поднялся ветер. Вначале Артур не обратил внимания.

Начало подпрыгивать все, что не было прикручено к земле. Варвара что-то беззвучно кричала, показывая Артуру на ухо. Президент обернулся, насколько позволяли веревки, и застыл, не в силах понять, что же там происходит. За спинами пленников, на пологом склоне холма, творилось нечто непонятное. Деревья словно взрывались, их что-то выталкивало вместе с корнями, выворачивало, ломало. К небу взлетали комья земли, с треском крошились пни, но не повсеместно, а словно…

Словно шагал сквозь тайгу прозрачный неуклюжий великан, ничего не замечая вокруг, круша многотонными пятками все, что под них попадало, и каждый шаг его равнялся, наверное, пяти шагам слона. Коваль, как завороженный, следил за приближающейся границей катаклизма; по-прежнему он не видел и никак не ощущал существо, которое, судя по разрушениям, должно было размерами превосходить летучего змея. Президент почему-то сразу вспомнил дрессированных ящеров мандарина Ляо.

Совсем рядом вспучился целый холм рыхлой, пропитанной влагой земли. Бритоголовые слепцы вдруг заволновались, словно очнулись от сна. Переговорщик отпрянул, ощерился, сжался в комок, как испуганная кошка.

Еще один удар.

В пяти метрах треснул камень, мелкие осколки полетели Артуру в спину. Шаман отступал, посылая проклятия. У костров пока ничего не замечали, там методично вспарывали грудные клетки «каторжанам», участвовавшим в разрытии могилы. На парусе девятибунчужного знамени появилось еще несколько алых штрихов. Крышка саркофага треснула по всей длине.

Еще удар снизу.

Шаман взвизгнул, шапка слетела с его головы. Он как-то странно изогнул рот и сам скривился набок и в такой нелепой позе застыл на несколько секунд. Артур уже видел, что произошло, но не верил своим глазам.

Черного колдуна насадили на острую пику. Пика торчала из земли, и не просто из земли, а из куска серого шершавого гранита. Лезвие прошло сквозь камень, как сквозь мягкое масло, воткнулось шаману между ног и вышло в районе темечка, столкнув шапку. Он умер, крепко сжимая в кулаке ручку зеркальца. Коваль молил бога, чтобы хрупкий связной прибор не выпал и не разбился о камень.

Это стало бы вершиной несправедливости.

Опять удар.

Не удар. Шаги. Шаги невероятно тяжелого существа, которое шло как бы наоборот, изнутри земли, и выдавливало верхний слой почвы, камни и деревья наружу. Коваль не мог до конца развернуться назад, мешали веревки, стянувшие горло, но ему показалось, что зверь исполин был о четырех ногах или лапах.

Значит, не тиранозавр. Вероятно, диплодок или что-то в этом роде.

Один из слепых стражников замычал, выронил саблю, схватился за живот, за ним выгнулся второй, остальные нерешительно попятились. Еще две спицы с сухим шелестом вытянулись из-под земли, парни повисли на них, как бабочки в гербарии, из-под белых рубах по лезвиям стекала черная кровь.

Еще один грохочущий шаг.

Земля подпрыгнула, вспучилась почти правильным кругом диаметром около метра в непосредственной близости от ног Артура. Словно легкое землетрясение сотрясло холм. Один из высоких костров развалился, пылающие головни полетели на ковер. Шаманы оставили Бубу, бросились тушить ценный реквизит.

Слепые гвардейцы кинулись наутек. Как только они смяли строй, моментально стало светлее, будто с глаз сняли вуаль. Сумрак рассеивался, утекал в расщелину разбитого склепа, где-то захлопали птичьи крылья, косые солнечные лучи ударили в золотой бок роскошной колыбели.

– Кузнец, глянь-ко! – У Варвары округлились глаза.

Там, где чудовищная лапа вмяла ткань мира, возникла крохотная сероватая лужица. Лужица увеличивалась на глазах и спустя пару секунд подобралась вплотную к пяткам президента. Больше всего это походило на разлитую ртуть, на родник ртути, внезапно забивший на склоне холма.

Шаманы остановили танцы. Последний раз звякнул бубен. К небу вернулся голубой цвет, зато белое знамя Истребителя повисло грязной уродливой тряпкой.

Лужица растянулась метров на восемь в диаметре и продолжала увеличиваться. Все сильнее она походила на зеркало Повара Хо. Проткнутый спицей шаман висел теперь обмякшим чучелом посреди свинцового пруда, но не отражался в блестящей поверхности. Человек-сова отбросил нож и резво побежал вниз по склону холма, перепрыгивая через камни, вынутые раньше из гробницы. На бегу он что-то кричал и отмахивался, словно за ним гнался рой пчел.

Женщина в перьях помчалась за ним, поскользнулась в крови, упала и снова побежала. Остальные участники празднества замерли, превратившись вдруг в собственные восковые копии. Человек-сова перескочил последний завал из обтесанных камней, ему оставалось до высокой степной травы не больше пяти шагов, когда сверкающая спица вырвалась из почвы. Следующая спица наискось проткнула женщину-шаманку. Они повисли рядом, слегка покачиваясь, вытаращив глаза. Все это произошло в полной тишине, если не считать стонов последней жертвы, с которой сняли кожу. Кто-то из лысых слепцов пытался сбежать вверх по склону, лавируя между елочками, но погиб точно так же, как его соратники.

Существа из Зазеркалья четко давали понять всем присутствующим, что курултай не закончен и никто не покинет границу праздника.

Поверхность зеркала стала гладкой, поднялась вертикальной стеной, напряглась колоссальным мыльным пузырем… и лопнула. По лесу разнесся звук, словно разом ударили в сотню камертонов. В уши грохнуло с такой силой, что Артур ненадолго оглох.

Из искрящейся пустоты величественно выплыл мамонт. На загривке у горы коричневого меха сидел карлик в синем кафтане и помахивал двухметровой спицей. На груди карлика лучился черный камень, оплетенный сложным узором серебра, так похожим на свастику.

– Всем здорово, – неожиданно низким голосом рыкнул карлик с высоты. – Меня зовут Гаврила Клопомор. Что, засранцы, погань косорылая, разухабились, страх забыли? Гей!

Коваль уже догадался, кто вынырнет из зеркала следующим. Показалась серая морда вовкулака, за ним – еще одна, и еще.

Люди-волки собирались плотно позавтракать.

28 ИМЕЮЩИЙ – ВМЕСТИТ

Семью Повара Хо убивали с удовольствием.

И убил их не человек. Монах, прилетевший на драконе, умел различать много видов убийства. Он застыл посреди пепелища и закрыл глаза, пытаясь поймать сердцем отголосок произошедших здесь событий.

Внезапно Весельчак коротко рявкнул, предупреждая хозяина об опасности.

Мужчина резко обернулся, уходя вправо и одновременно вскидывая карабин в правой руке, а левую, с ножом, отводя назад.

– Тепла тебе, брат Цырен, – произнес по-русски щуплый жилистый китаец, одетый в черное. Лицо у китайца слегка двоилось, мешая разглядеть его черты.

Один из Хранителей равновесия! Цырен облегченно выдохнул.

Китаец произнес одно из приветствий, которыми обменивались только Хранители. Цырен быстро покосился по сторонам. Кажется, за углом сгоревшего дома прятался еще один незнакомец. И как только они сумели так незаметно подобраться?

– И тебе тепла… Мы знакомы?

– Мы давно не виделись, брат Цырен. Ты охотнее дружишь с русскими, чем с нами.

Цырен повесил карабин на плечо.

– Вы – один из наставников храма Девяти сердец, я не ошибся?

– Ты не ошибся, молодой человек. Меня зовут наставник Вонг, а это – мой товарищ, почтенный Линь.

Кругленький, довольный чем-то Линь вынырнул из укрытия, вежливо поклонился.

– У меня такое впечатление, брат Цырен, что мы тут встретились не случайно? – приподнял бровь китаец. – Кстати, если тебе удобнее, мы можем говорить на твоем языке.

– Мне все равно, – поклонился Цырен. – Я служу в дацане Иркутска. Я отпросился у боболамы, потому что услышал железный смех. Я пролетел полторы тысячи километров, потому что кто-то пытается будить железные бурханы.

– Нашел ли ты того, кто это делает? – прикрыл глаза китаец.

– Пока нет, – вздохнул монах. – Блуждающий прииск тяжело нагнать, но легко стать его пленником. Почтенный Вонг, я могу теперь спросить, что здесь произошло?

– Здесь погиб наш послушник, и потому мы здесь, – Вонг честно глядел в глаза буряту. – Мы прибыли слишком поздно. Тот, кто убил послушника Хо, расправился со всей его семьей. Мы привязали красных драконов подальше в лесу, чтобы не портить им обоняние запахом горелого мяса…

– Вы… вы были внизу?

– Ты хочешь спросить, цело ли зеркало Повара Хо?

– Да… я когда-то… – Цырен сглотнул. – Когда-то я видел зеркало.

– Зачем тебе зеркало сейчас? Разве ты умеешь им пользоваться?

– Нет. Я не умею. А почтенный Вонг умеет?

– Я тоже не умею. Редкий смертный может похвастаться столь диковинной властью над стыком миров.

– Вы сказали – «стык миров»? Не могло ли случиться так, что зеркало породило беса?

– И этот бес уничтожил семью послушника Хо? – закончил фразу Вонг. – Пойдем вниз, – лицо китайца перестало, наконец, двоиться. Это означало, что он перестал видеть в буряте врага. – Пойдем вниз, вероятно, нам не помешает лишняя пара глаз. Нам нужно тебе кое-что показать…

Едва ступив на верхнюю ступень подвальной лестницы, брат Цырен уловил едва слышное дребезжание. То, что он услышал, лежало за пределами человеческого восприятия. Как будто где-то невыразимо далеко подбросили над железной поверхностью несколько мелких монеток. Монетки подпрыгивали и дребезжали, но не успокаивались. С каждым шагом вниз этот противный, вызывающий зубную боль звук усиливался.

– Мы не можем найти ответ тому, что видим, – вздохнул наставник Вонг. – Это тайны, пока неподвластные мудрости храма. Вероятно, открыть дверь теперь не сможет никто. Смотри…

Наставник Вонг поднял факел.

Брат Цырен от неожиданности качнулся назад и наверняка бы упал, если бы не кругленький наставник Линь, вовремя подставивший локоть.

– Мы тоже испытали робость, – ободряюще улыбнулся почтенный Вонг. Его улыбки хватило ровно на секунду, и в голосе настоятеля снова зазвучала тревога. – Это и есть зеркало, брат Цырен?

– Да… это оно. Но раньше… раньше оно походило на…

– На лужицу на дне колодца, верно?

– Да, оно походило на лужицу…

Цырену с немалым трудом удалось восстановить равновесие. На лестнице это не замечалось так остро, но внизу, на ледяном полу подвала, его раскачивало, словно на палубе жалкой лодчонки, попавшей в шторм.

Зеркало стояло дыбом, круглое серебристое пятно колыхалось над полом, плыло, точно громадная распластанная в воздухе ртутная капля. Стены и потолок качались, тяготение то отступало, то накатывало, прижимая людей к полу. Прямо под зеркалом на бетоне красовалась засохшая лужа крови, в ней валялись два острых ножа, которыми обыкновенно чистят рыбу.

Цырен мысленно прочел короткую молитву и, чтобы не опозориться, стал дышать ртом.

– Не стоит притворяться, будто тебе нечего сказать, сын Красной луны, – усмехнулся Вонг. – Ты не стал Качальщиком только потому, что твой отец надеялся посвятить тебя служению Будде. Ты не стал и шаманом, хотя из тебя получился бы прекрасный заступник перед духами. Ты прилетел сюда на змее не только потому, что слышал железный смех, верно?

– Да, – понурился бурят. – Я предупреждал русского президента, я показывал ему онгон, сделанный из шкуры хищного зайца. Он был здесь, я слышу его запах.

– Ты уверен? – Вонг придвинулся очень близко.

– Да, здесь был Кузнец, русский президент, – Цырен в изумлении потер щеки, дал себе несколько пощечин. – Здесь кого-то растерзали, но не его. Я не понимаю, как мог здесь оказаться русский президент. Он уплыл на юг во главе эскадры. Насколько я слышал от брата Кристиана, вы подарили президенту красных червей. Он уплыл на войну с халифом… Неужели он?..

Цырен не договорил, вглядываясь в слабую рябь на поверхности зеркала. Китайцы шепотом посовещались.

– Ты хочешь сказать, что послушник Кузнец научился проходить через двери? – нахмурился настоятель. – Мы слышали о таких чудесах, но никогда не слышали, чтобы смертный мог выжить в смещенном мире. Однако нам некогда рассуждать. Здесь убили послушника храма, нашего младшего брата Хо, но второй наш послушник выжил. Вероятно, ему угрожает опасность, но Кузнец жив.

– Да, он жив, – прикрыв глаза, согласился Цырен. – Это достойный человек. Он не брат мне, и вряд ли можно считать его другом, но он много сделал для моего дацана.

– Гораздо хуже другое, – наставник Вонг осветил факелом развороченную нишу в углу подвала. – Вот зачем мы позвали тебя вниз, брат Цырен. Скажи нам, что лежало тут, в сундуке. У нас есть некоторые подозрения, но я не хотел бы их озвучивать всуе.

Цырен наклонился, покатал на ладони обломки бурханов, полусгоревшие нити шаманских оберегов. Монаха начало трясти, едва он дотронулся до сундука. К ладони прилипло несколько жестких волос.

– Здесь хранился очень сильный бурхан… дух Сивого быка, дух погибшего улуса.

– Могли убить послушника Хо ради обладания этой вещью?

Цырен вытер со лба пот. Ноги не держали его, подземелье раскачивалось, как огромная душная люлька. Казалось, что в свете факелов зеркало ухмыляется и строит рожи.

– Онгон Сивого быка… в нем много зла и много добра, смотря кто обладает им. Я не слишком хорошо разбираюсь в этом, отец не научил меня…

Цырен отшатнулся. Пламя факела опалило ему брови. Наставник Линь сидел на корточках, спиной к нему, внешне похожий на спящего божка, но Цырен знал, что толстый маленький китаец постоянно держит круговую оборону. Наставник Вонг заглянул в глаза монаху с недоброй усмешкой; на долю секунды его морщинистое смуглое лицо снова задвоилось, потеряло четкие контуры.

– Не лги же мне, младший брат! Ты не слишком хорошо разбираешься в священных знаках вашего народа? Кто распотрошил стаю хищных зайцев там, на дороге? Только не убеждай меня, что ты там не был, брат Цырен. Зачем убийца украл онгон? И кто мог знать, что здесь, в стене, за тремя слоями кирпича, спрятаны эти… игрушки?

– Хорошо, – как в омут кинулся буддийский монах. – Я скажу тебе, раз ты наставник Кузнеца. В прошлом году мы вытащили злой онгон, сделанный из шкуры такого же хищного зайца. В нем был зашит дух орла, онгон подкинули черные шаманы в поезд к президенту Кузнецу. Я отвез заячью шкуру русским Качальщикам, в северные скиты. Боболамы из шести дацанов выбрали меня, чтобы сделать это. Мы хотели предупредить Кузнеца об опасности. Мы хотели предупредить его, что за Байкалом его непременно попытаются убить. Но Кузнец только посмеялся. Он тогда сам не знал, что попадет сюда. Он собирал эскадру военных кораблей… До нас медленно доходят новости, настоятель Вонг. Мне известно только, что президент Кузнец два месяца ведет войну далеко на юге, и что он пока жив. Мне известно, что он для победы над халифатом выкормил кровью ваших красных червей. Еще мне известно, что Кузнец не внял нашим страхам. В столице русских, в Петербурге, собирают длинные поезда и тысячную армию переселенцев. Кузнец хочет идти на восток…

– Это не новость, – уперся настоятель. – Ты хочешь мне сказать что-то еще, и этой самой малости не хватает для того, чтобы у меня открылись глаза.

– Я слышал, что русские Качальщики собирались и обсуждали войну, которую ведет президент Кузнец на юге. Потом обсуждали поход, который он затевает на восток. Русские колдуны разделились, они спорили между собой. Уже было так много раз, им приходилось спасать власть Кузнеца. Вы ведь слышали, наставник Вонг, что русский президент проспал в темнице почти сто тридцать лет. Он придумывает слишком сложную власть для людей… а сам постоянно покидает столицу. Как только его нет – Дума разбредается, выборные люди дерутся между собой до крови. Кузнец возвращается – в государстве порядок. В прошлом году усмиряли четыре бунта, вешали Озерников, потом отстреливали банды на Волге. Русские Качальщики собирались на свой курултай… Они не хотят больше республику, не хотят выбирать. Качальщики говорили с богатыми купцами, говорили с митрополитами, и впервые за много лет между детьми Красной луны и горожанами не возникло вражды. Все хотят одного и того же, надо только подтолкнуть народ…

– И чего же хотят все русские? – прищурился настоятель.

– Хотят Белого царя.

– Царя?.. – Настоятель Вонг воткнул факел в гнездо и забегал кругами. Новая мысль его настолько поразила, что несколько минут он только бормотал сам с собой, а затем вступил в оживленную дискуссию с наставником Линем. – Может быть, тебя обманули, брат Цырен? Я неплохо знаю послушника Кузнеца, он никогда не стремился к единоличной власти.

– Я никому не говорил о том, что сказал вам, – Цырен вытер пот со лба, хотя в подвале по-прежнему стоял лютый мороз. – К чему стремится Кузнец, мне неизвестно. Но колдуны готовят все к тому, чтобы после возвращения из южного похода народ встретил его как Белого царя. Они считают, что всем так будет лучше. Главное – что будет лучше им, их детей никто не будет преследовать, если вдруг сменятся выборные чиновники. У Кузнеца погиб старший сын, и младшего он не воспитал, как настоящего солдата. Тот вряд ли сможет получить корону отца без проблем. Но Хранителям стало известно, что супруга президента беременна и ждет мальчика. Это все, больше я сам не знаю. Откуда тут взялся Кузнец, я понятия не имею…

Настоятель Вонг снова негромко пообщался со своим напарником. Зеркало все так же лениво покачивалось в пустоте. Где-то снаружи топтались и поскуливали драконы. Смрад от горелой человеческой плоти выворачивал Цырену желудок.

– Зачем украли бурхан?

– Бурхан Сивого быка, – вздохнул Цырен. – Достаточно его подкинуть в дом… Он может натворить много бед, но… Я не уверен, но он может втайне оплодотворить женщину. Это старые легенды… – Он бросил боязливый взгляд на зеркало. – Ходили слухи, что бык может оплодотворить женщину своим семенем, и она родит змея, даже если до того была беременна.

– Если жена русского царя родит змея, ему не видать ни короны, ни трона, – отстраненно заметил настоятель Вонг. – Брат Цырен, как ты думаешь, тот, кто похитил бурхан, передвигается по тайге пешком?

Они вместе посмотрели на зеркало.

– Боюсь, что он… или оно уже в Петербурге.

Наставник Вонг смотрел в зрачки монаху, не моргая.

– Ты потомственный шаман, брат Цырен. Если ты не сумеешь остановить зло, то кто его остановит?

– Я… я постараюсь.

– Быка можно остановить?

– Дух нельзя остановить. Но дух прячется в слабом теле.

– Там, в нише, есть еще что-то, – настоятель указал пальцем.

– Ты прав, почтенный. Там… там еще два бурхана.

– Их можно забрать?

– Да, почтенный. Их ничто не защищает. Если честно, я бы их…

– Сжег?

– Да, настоятель, – рубанул Цырен. – Но сжечь их мало. Каждый из них хранит в себе огромную силу. Нужны несколько сильных шаманов, чтобы уничтожить их и примириться с эзэнами…

– Это нам непонятно, – мягко перебил китаец. – Ты сказал, что человек не может остановить дух Сивого быка. Но дух быка сумел принять в себя человек. Имеющий – да вместит. Ты видел, что он натворил. Если он распустит руки в людном городе…

Цырен был вынужден присесть.

Разгадка показалась ему слишком страшной. Он протянул руку в нишу, каждый миг опасаясь укуса ядовитой змеи или скрытой гильотины, которая оставит его инвалидом. Но ничего не случилось.

Пушистый леопард мало походил на леопарда настоящего, он весь умещался на ладони. От его нежного прикосновения к коже у Цырена по всему телу дыбом вставали волосы.

– Если я пущу в себя бурхан леопарда…

– Он сильнее Сивого быка?

– Он тоже убийца, он хитер и жесток…

– Скажи честно, брат Цырен, насколько силен?..

– Неимоверно силен, настоятель. Если я верно понял твой вопрос. Его не одолеть даже всем послушникам и настоятелям вашего храма Девяти сердец. Потому что в него вдувают силу те, кто заперт в смещенных мирах.

– Брат Цырен, выслушай меня внимательно, – настоятель Вонг присел на корточки. – Если ты научишь меня, как это делать, я сам это сделаю. Ты видел, что натворило чудовище. А это было чудовище, брат Цырен. Мы сильные люди, но мы – просто люди, мы не сумеем противостоять ему.

– Нет, я сам, – монах принял решение. – Я сумею. Меня учил отец.

Вонг переглянулся с напарником.

– Тогда мы разделимся. Мы отправимся по следу большой машины, в ней приехал Кузнец. Догоним его и вывезем отсюда, у нас есть лишний змей, – распорядился Вонг. – А ты полетишь в Петербург. Если ты не лжешь сам себе и сумеешь победить быка… Спасай жену Кузнеца, брат Цырен. Ты видел, что сделали с семьей Повара?

И первый ринулся к выходу.

– А как же… зеркало? – вдогонку спросил Цырен.

– Никто не может им воспользоваться, – отмахнулся китаец. – И никто не посмеет сюда войти. Слишком много крови.

– Почтенный настоятель, – позвал Цырен, уже усаживаясь в седло. – Вы обещаете мне, что никому не расскажете то, что я говорил вам?

– Обещаю, – помахал издалека Вонг. – Можешь не сомневаться, нам тоже нужен в России не президент, а Белый царь. Торопись, нам некогда звать на помощь.

– Я справлюсь, почтенный.

– Я верю в тебя, – улыбнулся настоятель. – Имеющий – да вместит.