Часть первая БУРЯТСКИЙ БУРХАН

1 КОРОТКИЕ ПРОВОДЫ

Четверка откормленных широкогрудых коней, укрытых кольчугами, рысила по разбитой бетонке, обгоняя встающее солнце. Кони влекли за собой настолько необычный экипаж, что дровосеки, охотники, сборщики ягод и прочий люд, возвращавшийся в Читу вдоль шоссе, цепенел в изумлении. Сначала из-за поворота слышался дробный стук тяжелых копыт, затем появлялись мохноногие тяжеловесы, закованные в доспехи. Они тащили за собой американский тягач Кенвуд с платформой, на которой вольготно расположилась кабина еще одного грузовика, со всех сторон обшитая сталью. Вместо лобовых стекол в рамы Кенвуда были вставлены толстые листы металла, с прорезанными смотровыми щелями. На бесконечном капоте покачивал стволом танковый пулемет. Второй пулемет и черный раструб огнемета торчали из задней кабины.

На облучке Кенвуда восседал добрый молодец с габаритами отставного штангиста, в высоких кожаных унтах, широком кушаке поверх кольчуги и стальной оранжевой каске с фонариком во лбу. Добрый молодец смолил вонючую самокрутку, в левой ручище небрежно держал вожжи, а в правой – укороченный автомат Калашникова. За плечом юноши поблескивал сталью широченный зазубренный палаш.

– Антипушка, – ласково обращался порой из кабины старец, – останови, братец, мне до ветру…

Антип кивал, услужливо вскакивал, когда хозяин появлялся на верхней ступеньке железной громадины. Хотя «до ветру» можно было и не спускаться: в кабине огромного Кенвуда, кроме кухни, душевой и двух спальных мест, имелся туалет.

В кабине «ЗИЛа», привинченной к платформе тягача, парился в железе второй стрелок, почти такой же буйвол, как первый, с одним отличием. Стрелок в башне когда-то сильно обгорел и попал под лапу хищнику, поэтому его разбойничья физиономия выглядела как расцарапанная маска смерти. Старец Бродяга звал пулеметчика Лукой и трепал порой по холке, как любимого пса, отчего великан мурлыкал и едва ли не выгибал спину. Подле Луки, на дне кабины, с отвращением вдыхая вонь металла, пороха и ружейного масла, устроился самый удивительный член экспедиции. Синекожий, лысый, безбровый и безбородый, с массой выступающих вен, со слезящимися глазами на вытянутом шелушащемся лице и узловатыми, свисающими почти до земли передними конечностями. Оторванный от привычной среды, от горячего, вечно бурлящего болота, он изнемогал. Его сердце, приученное к существованию в очаге заражения, отбивало двести ударов в минуту, кровь лихорадочно колотилась в венах, кости и мышцы болели.

Вчерашний дикарь Мбуба чувствовал себя явно не в своей тарелке, но внутрь кабины Кенвуда, вслед за хозяевами Читы, не полез бы даже по особому приглашению. Застойный жар, идущий от угольной печки, и вонь подсыхающей одежды вызывали у него рвоту. На привалах президент Кузнец вылезал поразмяться и болтал со своим синекожим приятелем, от души сочувствуя его несчастьям. Однако Мбубу, а теперь, скорее, – Бубу, никто насильно не держал.

С тех пор как Буба спас белого человека Кузнеца в самом сердце радиоактивных болот, на границе Сухой земли, он моментально стал изгоем для собственного племени. Буба порой тосковал по сестрам, по младшему брату, по теплой Матери, которая жила глубоко под слоем грязи, но… ни за что бы не променял теперь жареное мясо и сдобные сладкие пироги на сырой хвощ и пиявок…

Буба толком не понимал, куда и зачем направляется президент вместе со стариком и свирепой девушкой, его скромного словарного запаса хватило лишь на то, чтобы уразуметь – путь будет страшно долгим и опасным. Однако президент в нем нуждался, и кроме того… Кузнец оказался замечательным другом. Когда Бубу намеревались поколотить в Чите, Кузнец устроил местным такую взбучку, что даже атаманша Варвара разозлилась на президента за вывернутые руки хулиганов! Впрочем, долго на Кузнеца она злиться не могла…

Варвара. Этой ядреной круглолицей девки Буба откровенно побаивался. Она совсем не походила на тоненьких прозрачных женщин из племени Грязи, привыкших нырять в теплую жижу при каждом шорохе и не смевших перечить Умному вождю. В городе Чита Варвара, наоборот, командовала мужчинами. Она носила мужскую одежду, отдавала команды таким голосом, что сторожевые псы поджимали хвосты, одним ударом кулака могла свалить подвыпившего караульного, стреляла с двух рук из обрезов и легко переплывала студеную реку. Буба смутно догадывался, что эта крикливая бешеная женщина испытывает к президенту Кузнецу нечто большее, чем уважение и приязнь. Буба даже слегка испугался, когда она бросила город, бросила свое атаманство и рванула за ними, сквозь тайгу…

Меньше всего Буба понимал, кто такой Бродяга. Он имел возможность убедиться, что этого согбенного старца уважали и боялись в городе едва ли не больше, чем резкой плечистой атаманши. Хотя Бродяга никогда не кричал и ногами не топал. Он вылечил Кузнеца от гнилой крови: медведь порвал ему руку и грудь; хорошо еще, что у Кузнеца нашлись с собой травы, останавливающие кровь. И недели не прошло, как поднял старец на ноги почти безнадежного раненого. И Бубу старец не забыл, зуб больной выдернул, желвак на локте рассосал, суставы подлечил – меньше ныть стали. Буба обрадовался, когда Бродяга нагнал их в последний момент, в воротах, когда Кузнец решил покинуть город.

Уходить из теплого госпиталя, от горячей еды и горячей печки, уходить неизвестно куда, в страшную тайгу, Бубе совершенно не хотелось. Однако бросить своего нового и, похоже, единственного друга Кузнеца он не отваживался. И дело даже не в том, что президент пообещал ему место губернатора Забайкалья. Буба все равно не верил, что губернатору живется так же сытно и тепло, как больным в лечебнице Бродяги. Дело в том, что одному оставаться среди злых горожан Бубе вовсе не улыбалось. На улицу он один выходить не рисковал. Дважды нападали, просто так, не за еду, ничего не отнимали. Буба хорошо дерется, он двоих мог бы побить, но драться не пришлось. Один раз выручил старец Бродяга, другой раз – сам президент. Нет, никакого желания оставаться в городе! Буба даже загрустил немного.

Вот исчезли из виду сторожевые башни по углам бывшего военного городка, вот закончились следы порубок и огородные грядки, затем сам запах человеческого жилья растворился в смолистом таежном воздухе…

– А ну, стой, тпррруу! – басом прогудел кучер.

Дорогу перегораживали ворота. Каждая створка, не меньше четырех метров в ширину, была сколочена из толстых бревен и прошита железными полосами. Справа от ворот, в башенке, выпучив глаза на американскую технику, застыл часовой. Варвара вылезла на подножку, помахала. В ответ раздался свист, звонкий удар гонга и скрип отпирающихся ворот.

– Вот он, конец Варькиного улуса, – пояснил Бродяга. – Дальше земелька чужая пошла, вроде как четвертой Чите подвластная.

Артур не стал спорить, хотя ему очень хотелось напомнить, кому принадлежит российская земля. Он внимательно приглядывался к короткому частоколу, к хитрой системе зубчатых колес, благодаря которым всего лишь двое мужиков могли открыть ворота. Крестьяне и охотники протоптали себе узкую тропку в обход бетонки и частокола; очевидно, стражников волновал только тяжелый транспорт или вылазка вражеской конницы. На конях пробиться сквозь бурелом уж точно бы никто не сумел. Чуть левее, за кронами деревьев, просматривалась железнодорожная насыпь с покореженным семафором. Там тоже стояла башня и высилась груда мешков. Варькины бойцы надежно держали городской периметр.

По ту сторону ворот обнаружился самый настоящий блокпост, с бетонными надолбами и противотанковыми ежами. За стенкой из мешков горел костер, жарко, но практически без дыма и пламени. Вокруг костра сидели четверо медведеподобных мужиков, их лошади щипали траву на обочине. Завидев атаманшу, все четверо разом вскочили, стряхивая крошки, выплевывая семечки и поправляя одежду. На машину они взглянули с уважением, президенту вежливо кивнули, но не поздоровались. Артур узнал двоих из этой четверки, уже сталкивались на улицах Читы. Командиры отрядов, что-то вроде сотников, лихие ребята, но все без исключения преданные своей атаманше. Артур решил, что они будут уговаривать хозяйку Читы вернуться в город, но оказалось, что он недооценивал стратегической хитрости своей попутчицы. На вытоптанной поляне, покрытой пятнами кострищ, топталось не меньше полусотни всадников. Все с оружием, все в одинаковых полушубках, штанах с лампасами и добрых сапогах.

– Варя, разъезд для тебя снарядили, – прогудел чернобородый, в лихо заломленной кубанке и полушубке с оторванными рукавами на голое тело. Его ручищам могла бы позавидовать взрослая горилла. Коваль не мог не восхититься, с какой ловкостью Варвара управлялась со своими буйными подчиненными.

– Варя, одна итить не моги, а? – загомонили мужики. – У четвертой Читы, сказывают, банда Бялко шалит, деревню пожгли…

– Охрана мне без надобности, – мотнула головой атаманша. – Я ж те сказала, дядько, всех свободных подели десятками, топоры в лапы, и – валить лес вдоль железки. Ну-ка, карту покажь!

Мужики с готовностью развернули карту.

– Вот отсудова, – Варвара ткнула в нее пальцем, – и до сортировки лес валить, ясно? С кажной сторонки от насыпи по сто шагов выжигать, пни корчевать, ясно?

Командиры кивали, не переспрашивая. Очевидно, все эти указания они получили раньше, но вежливо слушали атаманшу.

– Здеся – стройте схрон с башней и с сигнальным костром, и вот отсюда – каждые пять километров, – продолжала Варвара. – Семен, дрезину запустил?

– Так точно, Варя, на ходу! – козырнул квадратный рыжебородый дядька с казачьим чубом.

– И через каждые пять километров по прямой чтоб бочку с горючим для костра оставили, ясно? И чтоб дрова не под небом валялись, а навесы из железа сколоти! Крышу на старой бане разбери, ага… А когда кривой путь начнется, так ставьте пост через три километра, чтоб огонь видать было!

– Все сделаем, Варя, не беспокойся! – Рыжебородый кланялся и бил себя в грудь.

Коваль смотрел на потертую, измятую карту Читинской губернии, на флажки и пометки, которые он два дня назад сделал своей рукой. Такого подарка от Варвары он не ожидал. Он только наметил ей план, очертил основные вехи, но никак не ожидал, что она решительно начнет проводить план в жизнь. За президента страны его тут не считали. Пока не считали. Просто никто не верил, что далеко на западе существует столица и много других городов, и уж тем более не верили, что столице этой очень скоро придется подчиняться. Верил, пожалуй, один Бродяга, единственный житель Читы, кто видел когда-то практически всю Россию. Бродяга верил, что по ветке Транссиба придут поезда.

Оказалось, что Варвара тоже поверила. До Артура вдруг дошло, что этот маленький, немножко наивный спектакль разыграли нарочно для него. Показать, что здесь тоже не лаптем щи хлебают. Следующим перед атаманшей отчитывался сутулый, желтушного вида, мужичок в каракулевой безрукавке и белых галифе. Артур его тоже вспомнил. Сутулого в Чите звали «Генерал», он отвечал за всех общественных холопов и за общественные работы, этими холопами производимые. Иными словами, Генерал обращал в рабов пойманных воров, налетчиков, грабителей из таежных банд и полудикарей вроде Бубы. Никому в городе не казалось диким, что на скотных дворах, на укладке дорог и рытье траншей вкалывают бесправные рабы. Артур их тоже видел и мог только порадоваться за Варвару, что она так умно распоряжается рабочей силой.

Новые времена требовали новых подходов. Зачем убивать грабителей и мародеров, если их можно заставить работать на благо коллектива?

– Я вернусь, чтоб щебень и камень вдоль пути везде в кучи собрали, ясно? – напутствовала Варвара. – Чтобы ржавье все убрать, ветки сжечь, а траву между шпал – прополоть и выжечь.

Генерал бодро отчитался, что к железной дороге, к разрушенным участкам, уже рубят просеки, уже выделено десять телег и сорок волов для перевозки камней от карьера, а полторы сотни холопов в кандалах уже валят лес вокруг бывшей сортировочной станции.

– Две сотни километров к востоку и пятьдесят к западу починим, – довольно улыбнулась Варвара. – Видал, Кузнец, какие у меня парни? Только на восток дальше не проси, там чинить не будем. Худые места там. И сами рельсы, как ты просил, с запасных путей притащим. Ставить на шпалы не будем, это мы не умеем. А рядком положим, это сделаем. Сделаешь, Генерал?

– Уже, матушка! Те заросшие пути, что к приискам спускаются, уже начали разбирать. За два месяца управимся, порядок наведем, головой обещаю!

– Они не верят. Слышь, Кузнец? – со смехом обернулась Варвара к президенту. – Не верят они, что ты паровики сюда из Петербурга своего приведешь. У нас тут три паровика на ходу, так дальше станции ехать некуда, кривые рельсы-то. Потому и не верят. Но чинить будут, потому что я сказала!

Четвертого подчиненного Варвары Артур вспомнил, когда тот заговорил. Мишаня заикался и к тому же шепелявил, но зато он на звук бил из ружья птицу, успевал четыре раза прострелить подкинутую в воздух шапку, а в тайге читал следы даже там, где их давно смыло дождем. Мишаня возглавлял в администрации Варвары что-то вроде секретной разведгруппы.

– Ва-варя, не отка-казывайся от ра-азъезда. В че-четвертой Чите не-неспокойно.

– Что там, опять братья поругались? – хохотнула Варвара.

Но следопыт веселья не поддержал. Артур слушал его запинающуюся речь и вдруг, на короткое мгновение, увидел то, что ждало их впереди. Мишаня говорил правду. Им не следовало без охраны ехать этой дорогой, там случился если не бунт, то серьезные волнения. У Вариных военачальников недоставало свободных солдат, чтобы носиться по всем деревням и насаждать законную власть. Законной властью, разумеется, тут и не пахло, но в свое время Барин отец, папа Малиновский, поставил дельного парня, Степана Бялко, командовать вторым по значению военным городком в крае.

– Ва-варя, да-давайте севером лучше, спокойнее оно. Мла-младшие Бялко там сно-снова бе-безобразия тво-творят.

– Что, Степан сам разобраться без нас не может? – рассердилась атаманша. – В который раз за помощью шлет. То его мандарин Ляо грабит, то степняки, то братки младшие…

– Mo-может, и рраз-берется, – выдавил разведчик. – То-только вестей от не-него нету. Зато че-человек с Кра-красных приисков ма-мальчишку прислал. Бо-божится, что бра-братья Бялко трех белых по-повязали.

– Что-о? – наливаясь яростью, протянула атаманша. – Совсем сдурели, воронье? Небось у Повара дури прикупили, последние мозги расплавили. Ведь был уговор – белых нигде не трогать. Ох, навлекут беду на всех нас!

У президента на языке вертелись десятки вопросов, но он предпочел пока послушать.

– Ma-малец передал, мол, яшмы и са-самоцветов на вы-выкуп Бялко тре-требуют. Мол, у-уже чудов во-воровали у Ма-малахит-горы и за де-детишек выкуп с бе-белых получили – по-полную шапку самородков.

– Ну и дураки же! – чуть ли не в голос завыла Варвара. – Они что, белых в Читу привезли?!

– Это не-не знаю, – мотнул чубом Мишаня. – Не езди одна, ма-матушка.

– Вот что, мужики, подымайте свободный народ, – распорядилась хозяйка Читы. – Дядя Ложка, проверишь все наши заборы и ловушки, а ты, Генерал, снаряжай конных, и дуйте по нижней дороге, через ручей. Расставь по тропам караулы, чтоб, не дай боже, к нам воры не сунулись. Всех, кто в лесу попадется, – в кандалы. Брату моему передайте – последнее указание мое, больше не будет.

– А ты, Варя? – в один голос воскликнули командиры, увидев, что их начальница снова лезет в кабину железного чудища. – Ты что, одна в Иркутск попрешься?

– Я не одна, – поджала губы Варвара. – Ну, мужики, без меня брата мово слушать, как отца родного, ясно?!

По-мужски пожала им руки, перекрестила, чмокнула каждого в лоб, хотя была среди них самой младшей, и запрыгнула на подножку Кенвуда.

Антип тронул лошадей.

…Встречные верующие при виде черного мордастого чудовища, зыркавшего четырьмя кругляшами фар, крестились, кто-то хватался за оружие. Тогда атаманша Варька высовывалась из кабины, показывала кулак. То была еще ее вотчина… Впрочем, уже спустя час люди стали попадаться все реже, вдоль обочины заросли тропки, вплотную подступил бурелом и окончательно растаял аромат печного дыма.

Проблемы начались ближе к вечеру.

Едва Коваль с Варварой собрались пообедать, развернули тряпицу с помидорами и ржаным горьким хлебом, Антип резко осадил лошадей. Бродяга бросил рулевое колесо и поднял вверх указательный палец. Кони встали. Поперек дороги, загораживая проезд, висела железная цепь.

Артур от толчка рассыпал соль. Варвара тоже замерла, затаив дыхание. Старец медленно отворил водительскую дверцу, принюхался, но вылезать не стал.

– Что там? – спросил Коваль.

Все утро он не слишком уютно чувствовал себя между мортусом и Варварой. Бродяга лениво поворачивал руль, помогая коням на поворотах, болтал, а Варвара чаще помалкивала, облизывала Артура косыми томными взглядами и пахла медом.

Слишком сильно пахла медом, мешая думать.

– Никак вольные стрелки, – крякнул старец. – Рановато что-то. Можа, погорячились мы, Варварушка, можа, стоило стражу-то прихватить?

– Не трусь, Бродяга. По страже они бы пальбу открыли, – Варвара потянулась к обрезу. – Вот он, атаман Бялко… со своими монголами. Словно навстречу нам торопился, ага. Небось чуду-юду не терпится потрогать, – она похлопала по сиденью.

Коваль не видел никаких монголов. Зато очень быстро их почувствовал. Они сжимали кольцо вокруг пятака бетонной дороги, на которой застыл грузовик. Сквозь смотровые щели пробивались потоки веселого солнечного света. Тайга постанывала, потрескивала, напевала вполголоса свои вечные песни. Вместе с песнями леса тренированное ухо улавливало скрип ремней, щелчки оружейных затворов и звяканье клинков. Слева и впереди Артур заметил что-то похожее на примыкающую дорогу, провал, прогалину в буреломе. Там на кривых столбах висели ржавые ворота с почти стершейся надписью: «Внимание! Водитель, машину – к осмотру!»

– Антипушка, скройся, – почти беззвучно приказал старец. – Кузнец, а ты не вылазь, бога ради!

Коваль со вздохом вернул надкушенный помидор и хлеб в узелок, понимая, что пообедать не удастся. Антип шустро скатился под бампер тягача и спустя пару секунд уже пролез через нижний люк в кабину.

Атаман Бялко неспешно выбрался на шоссе. Ковалю он сразу не понравился. В этом двухметровом гиганте бурлили реки самых разных кровей, но, помимо этого, в нем бурлил дурман. Артур не знал многих местных трав и не сумел бы определить, что за наркоту пользует Бялко. По бурятским обычаям, поверх каракулевой выворотки великан был замотан в семиметровый кушак, зато неровный череп брил и оставлял длинный седой чуб, прямо-таки на запорожский манер. Черные угрюмые глаза косили, обветренное лицо было засыпано следами окалины, поперек губ тянулись плохо заштопанные шрамы. Следом за атаманом на дорогу выступили четверо важных, бочкообразных мужиков, с типичными для монголов плоскими обветренными физиономиями.

Коваль чувствовал, что в лесу, вдоль дороги залегли с оружием еще человек десять. Вооружены они были превосходно, все с автоматами и карабинами: наверняка, раскопали вход в армейские склады Читы номер четыре. На плече одного из притаившихся бойцов нервно переступала лапками хищная птица. Привязанная. Породу Артур не мог определить, но сразу стало ясно, что птица почтовая.

– Придется драться? – негромко спросил Варвару Артур. – У них слева в кустах – пулеметчик…

– Откуда ты знаешь? – изумилась она. – Неужто ты и вправду колдун?

– Не колдун я, трижды тебе втолковывал, – вздохнул президент. – Я в молодости у Качальщиков учился лес слушать. И каждый год месяца по три в лесу провожу, уроки повторяю… Они же воняют, эти добры молодцы, хотя думают, что надежно спрятались.

– Может, и выгребем, – неопределенно пробормотала девица, отпирая свою дверцу. – Ты погодь пока, я с им сама базар наведу. Кровники, как-никак, батяня за евонного сына племяшу отдал…

– Так он и есть старшина четвертой Читы?

– Не-а. Опарыш он, а не старшина. Их три брата, старшиной поставлен Степан, а эти вот, младшенькие, уже который раз бучу подымают. Боюсь, как бы что Степану, старшему-то, не навредили. Он мужик верный и в улусе своем честно правит. А опарыши в тайгу сбегают, по деревням воруют, караваны чистят, а когда жрать охота – назад бегут. И на старшего брата руку поднимали уже, да отбился Степан. Не стал их по лесу отстреливать, родные же все-таки…

«Прижмет, так повесишь всех подряд», – подумал Коваль.

– Говорил я те, Варварушка, давно огольцов Бялко следовало к ногтю, так не слухаешь ведь, – заохал мортус.

– Что будем делать? – перебил его вздохи Коваль.

– Нам делить нечего, разойдемся тихо, – с наигранной уверенностью заявила Варвара. – Ребята мои к городу их не подпустят.

– Вот как славно, – ответил Коваль.

И сунул в рукав метательные клинки.

2 ДОБРЫЙ СОВЕТ

– Охренеть, хто тута разгулялси-и! – с явным разочарованием в голосе прогудел великан, увидев вылезающую Варвару. – А мы-то гадаем, шта за железяка на колесах прыгает, ну прям ходячий бурхан, гы-гы!

– Чего дорогу перекрыл? – не тратя времени на любезности, рявкнула атаманша. – Пропусти уже, я это, не видишь?

– Их больше дюжины, – сказал Коваль мортусу.

– Чую, чую, – хмуро откликнулся дед. – Не к добру это. Усыпить бы всех разом, да охота послухать, чего скажут. Порой ляпнет человече, сам не желая, а нам на руку… Чубатый этот, придурок, он вроде как Варьке родня и подписывался, что власть Большой Читы принимает. Но после загулял, воровством не брезгует, да монголов, вишь, в охрану набрал. А эти, прям чурбаны тесаные, не сговоришься…

– Так этот Бялко должен ей подчиняться?

– Навроде того. Сам смекаешь, тут вам не Петербург, тут скорее вассальные связи. Терпел, пока у братишки евонного, Степана, сил больше было. Степан-то старший над городком.

– Шта грубишь-то? – почти весело откликнулся на слова Варвары атаман Бялко. Он неторопливо обошел вокруг кабины, постучал кирзовым подкованным сапогом по колесу, потрогал шипованный стальной доспех на груди одного из коней. Было заметно, что новоявленному хозяину четвертой Читы не терпится заглянуть внутрь кабины, увидеть, кто же прячется за железными занавесками. – Шта бузишь на меня? На своих кричи, хоть охрипни, гы-гы! Ишь, какое чудо-юдо припрятала, а, Варварушка? – Он постучал кулачищем по сияющей фаре. – А пошто лошадок мучишь? Неушта сама машинка не ходит, а? И куды собраласси? Пошто людишек своих бросила? Как же без кормилицы?

Монголы крепко сжимали автоматы. Бесстрастно щурились. Молодец чубатый, подумал Коваль. Чует запах солярки и рабочего двигателя. Стало быть, не впервой ему. Чем, интересно знать, богат городок номер четыре? Во всяком случае, грузовики этот чубатый встречал… И сколько тут еще, в Забайкалье, могли до Большой смерти попрятать народного добра?

– Придется мне личину явить, – вздохнул Бродяга. – Неспроста они цепь подвесили, ой, неспроста…

– Как хочу, так и еду, – в том же резком тоне ответила Варвара. С подножки она так и не спрыгнула, разговаривала с вассалом, глядя на него сверху вниз. – Если тебе так неймется – еду к Байкалу. Дорогу проторю, чтобы всем торговлю вести. Что еще хотел?!

– К Байкалу?! – Великан растерялся, но тут же взял себя в руки. – А кто там еще с тобой, Варварушка? Мы супротив тебя никаких камней не держим, да вот только не забудь – еще батька твой велел нам крепкий караул по всем дорогам держать.

– Так ты что, Михась, обыскивать меня вздумал? – побагровела Варвара. Коваль понял, что еще мгновение – и она спрыгнет. И неизвестно, как на этот прыжок отреагируют стрелки, засевшие в кустах.

«Они явно не в себе, – подумал Коваль. – Травы нажрались или перепили чего-то. На ногах стоят крепко, а глаза пустые…»

– Сказывают, будто ты не одна. Будто с тобой человек, назвавшийся Белым царем, – присмирел Бялко.

– И что с того? – нахмурилась Варвара. – Тебе глупость всякую нашептывают, а ты и рад повторять. Откуда знал, что я поеду?

– Птичка на хвостике принесла, – гоготнул чубатый. – Ты уж извиняй, Варварушка, я бы рад вашу чуду-юду пропустить. Да только мужики у меня строптивые, им подавай Белого царя – и все тут.

«Птичка на хвостике», – сделал зарубку Артур. Он уже вычислил за раздвоенным стволом парня со степным соколом на плече. Выходит, в городе имелись доносчики и передавали сообщения с птицей…

– Где Степан?

– Какой Степан? – округлил глаза самозванец.

– Я спросила – где городской старшина? – проявила терпение атаманша. – Ты для меня – не старшина. Если от его имени выступаешь – ярлык покажь да пароль скажи.

– Ах, Степа, вон ты о чем, – гоготнул великан. – Степа сдал правление Лехе, сам сдал. А ты, Варенька, в дела чужие не лезь, мы по-родственному сами разберемся. Мы с браткой сами…

– Вы с браткой сами можете только скотину по амбарам тырить, – прищурилась Варвара. – Ни тебе, ни Лехе старшиной города нельзя быть.

– Это отчего же? – Атаман изменился в лице.

– А злые вы оба. До людей вам дела нет. Вам лишь бы брюхо набить, а старшина на то и поставлен, чтоб о других радеть.

– А может, хватит уже ставить нам старшин? – вытянул шею Бялко. – Батяня твой приставил к нам Степку, это шта – от народа?! Наши мужики уж как-нибудь сами разберутся, кого выбирать.

– Белых детишек кто в скалах своровал? – начала закипать Варвара. – На злато подземное покусился? Или не знаешь, как чуды белые на штык всех подымут?

– Кого хочу – того беру, – ощерился Михась. – А у белых тут кишка тонка, топи тут, гы-гы-гы… Выложат золота три шапки, не подавятся!

Несколько секунд родственники буравили друг друга свирепыми взглядами. Артур чувствовал – в любой миг Варвара схватится за оружие. Но у девушки хватило выдержки. Она перевела дух и еще раз прежним, спокойным тоном попросила дать ей проезд.

– Покажи Белого царя, – заявил обескураженный Бялко. Было очевидно, что ему не терпелось пустить в ход кулаки.

– Да кто придумал имя такое? – Варвара делано изумилась, явно тянула время. – Он вовсе не царь, а пре-зи-дент. Большой человек у себя в Петербурге. Но никакой не царь, и не белый.

– А тебе, Варварушка, разве мамка в колыбельке не поведала, отчего белый? – вкрадчиво и очень серьезно спросил атаман. – Или не слыхала, шта первые Белые цари от ханов пошли, которым на улусы белые знамена выдавались? Орда тыщу лет назад земли мерила, меж ханами делила, белые знамена ставила. Потому и назвался твой ворюга Белым царем, чтобы права на тайгу заявить…

– Ты меня назвал ворюгой? – Коваль ловко вывернулся из рук Бродяги, соскочил на бетон. Он в жизни не стал бы связываться с оскорбившим его идиотом, на каждого такого придурочного местного князька не хватило бы никакого здоровья. Однако в данном случае Коваль не сомневался, что столкновения все равно не избежать. Этих ребят подослал кто-то серьезный.

Плохое начало для долгого пути…

Охранники Бялко вскинули автоматы, но тут же удивленно захлопали глазами. Высокий худой мужик, широкий в плечах, вроде бы седой, с косицей, в кожаной куртке, в брезентовых штанах… вот и все, что успели заметить.

Исчез. Чтобы тут же появиться с другой стороны от кабины. Молнией прошмыгнул под брюхами коней, молнией выбил пальцы двоим парням, отобрал у них оружие и застыл в шаге от верзилы-атамана, между ним и закованным в броню конем.

Кто-то вскинул карабин и тут же с воем схватился за пальцы. Лассо из лески с грузилом обмоталось вокруг ствола, карабин вырвало из рук, сорвав с пальцев кожу и ногти. Еще один боец сам послушно опустил оружие, едва заметил клинок, нацеленный в горло.

Бродяга присвистнул в кабине Кенвуда, Варвара расхохоталась. Двое монголов скорчились, прижимая к себе вывернутые кисти рук. Еще двое внезапно повалились, докатился до них яд, оставленный Ковалем в легких царапинах. Коваль мысленно воздал хвалу своему узбекскому другу Махмудову, подарившему два крошечных пузырька с сыпучими ядами. Пузырьки не промокли в болотах, не пропали в Чите, и содержимое их не растеряло страшных свойств. Как и предсказывал узбек, достаточно было окунуть в порошок кончик остро заточенного ногтя…

Вскочившие в кустах стрелки не могли прицельно стрелять – Артур спрятался между их предводителем и крупом коня.

– Ах ты, язви тя… Ну, не худо! Не худо, мужик! Так вот ты какой шустрый? – Чубатый не испугался и не стал делать резких движений, руки держал впереди себя. Артур его даже слегка зауважал.

– Так вот он и есть, Варварушка? – Бялко шикнул на своих людей, те нехотя опустили стволы. – Ты шта творишь, гадина? Ты шта с ними сделал? – Он кивнул в сторону погибших.

– Я приказал им умереть.

Раненые скулили, с ужасом глядя на то, как у их товарищей почернела кожа и вывалились языки. Бялко незаметно стал отходить влево, Коваль тут же сместился следом. Бялко повернулся к своим приятелям, засевшим в кустах, сделал вид, будто намерен поманить кого-то, и с кошачьей ловкостью выхватил из-за спины револьвер.

Он выпустил три пули, и все три угодили в невинное животное. Потому что Белого царя на прежнем месте не оказалось. Артур сместился тройным зигзагом, уходя одновременно от пуль атамана и стараясь не подставлять под удар уцелевших коней.

Усатый малый в меховом жакете кинулся ему под руку, попытался ударить кривым ножом в бок. Коваль подставил бок, укрытый кольчугой; перехватил запястье, едва лезвие застряло в куртке, всем весом дернул на себя и, когда неприятель потерял равновесие, достал его ногтем в горло.

Яда хватило. Правда, умирал усатый подольше, дугой выгибался, пеной исходил. В кустах наметилось робкое движение: отважные громилы атамана Бялко решительно отступали. С человеком, который убивал одним касанием пальца, никто не желал связываться.

– Назад, трусы! Всех порежу, назад! – Михась снова выстрелил и попал в колено одному из своих бойцов.

– Плохо стреляешь, – сочувственно поцокал языком Артур. – Патроны хреновым порохом набиваете…

Бялко с ревом потащил из-за спины палаш. Секунду-другую у Артура было ощущение, что полоса зазубренной стали никогда не кончится. Однако атаман ухитрялся управляться с тяжелым оружием одной рукой, а во второй продолжал сжимать револьвер.

Хак!

Сверкающая молния оставила выбоину в бетоне, Коваль мысленно похвалил фехтовальщика. Промахнувшись, Бялко не стал тратить время на размах, а по инерции крутанулся всем телом, держа меч на вытянутой руке. Он описал круг, высек искры из доспеха ближайшей лошади, разрубил на ней кольчугу, едва не убил своего же бойца, но снова промазал.

– Ах, язви тя, вот же верткий какой!

Хак!

Коваль пропустил палаш над собой, ввинтился в воздушную струю следом, хлестнул ножом по запястью атамана, отпрянул назад и сразу в сторону, ощутив на лице горячий вихрь от пронесшейся близко пули.

– Ах, сволочь, держи его!

Слишком близко, отметил Коваль, наблюдая, как палаш атамана, вращаясь, скачет по бетонке. Теряю скорость, старый стал…

В ту же секунду ударили очереди из леса, с противоположной обочины. Еще один конь, запряженный в Кенвуд, заржал и рухнул на колени, у него была перебита передняя нога. Варвара упала чуть раньше и лежа пальнула по кустам крупной картечью. Затем перекатилась под грузовик, и Коваль на некоторое время потерял ее из виду.

Огонь, а не девка, с восхищением отметил он, слушая, как верещат в лесу раненые. С башни Кенвуда по обочине ударила струя огня. Верещание перешло в протяжный истерический вой, ближние елки вспыхнули, как промасленные факелы.

Атаман Бялко пригнулся, отпрянул назад, когда ствол огнемета развернулся в его сторону. На дорогу, прикрывая атамана, выскочили еще трое, но уже не монголы, а русские. Двое тут же свалились ничком и принялись царапать себе глотки, третий пытался унять кровь, фонтаном бьющую из ключицы. Коваль улыбнулся, показал атаману язык. Чубатый великан завизжал от ярости, выпустил остаток барабана, целя в то место, где только что улыбающийся злодей продемонстрировал ему окровавленные клинки. Только ветви елей качнулись… и снова исчез Белый царь.

Варвара выскочила из-под колес Кенвуда и почти в упор жахнула картечью. Михась, несмотря на комплекцию, успел свалиться на бок, и весь заряд принял на себя последний уцелевший охранник. Его светлый кафтан превратился в решето.

Несколько глупцов, не дождавшись приказов своего атамана, покинули позицию на правой обочине. Они потеряли ценные секунды, выбираясь из скользкого оврага, а наверху их встретил пулемет Луки. Трое погибли сразу, отброшенные назад в овраг очередью тяжелых пуль, еще двое бежали, бросив оружие.

Артур скользил между деревьями и метал клинки, запоминая, где застряли драгоценные лезвия. Стоило ему скатиться с дороги в лес, как сразу вернулась привычная боевая уверенность. Босые ноги впитывали силу, уши ловили десятки испуганных шорохов, глаза замечали мельчайшие детали. В президента трижды целились, но выстрелить успели только раз. Пущенные Ковалем лезвия уверенно воткнулись врагам в глазницы.

Пулеметчик Лука перенес направление удара на левую обочину. Коваль ощутил, как сзади, в спину, дохнуло вонючим жаром, в дело вступил огнемет. Испуганная тайга застонала от боли.

Трое уцелевших приспешников атамана Бялко удирали вдоль обочины лесной дороги. Артур подобрал два автомата с целыми рожками и длинный изогнутый тесак, на гарде которого переливались драгоценные камни. Сталь была необычная, глубоко отдавала синевой, вдоль канавки шла надпись незнакомой вязью. Судя по качеству оружия, приспешники Бялко разграбили местный краеведческий музей. Или…

Или нашли клад.

Артур вернулся на бетонку. Под присмотром Антипа с пулеметом сгрудились четверо пленных. Еще двоих раненых, обожженных монголов привела Варвара, подталкивая их прикладом. На плече одного из них билась испуганная птица с капюшоном на голове. Антип и Буба носились вдоль обочины с топорами, отсекая путь огню. Отвратительно пахло паленым мясом. В придорожной канаве ничком лежали два почерневших трупа. Раненый жеребец непрерывно ржал, дергался всем телом, путаясь в постромках и пугая других лошадей.

Варвара кивнула пленным, чтобы помогали Антипу. Те послушно бросились в пекло, на ходу скидывали куртки, халаты, отважно бросались на чадящие ветки. Артур подумал, что питерские горожане не стали бы так драться с пламенем. Этим же, местным жителям, никогда не видевшим настоящего города, тайга заменяла отца и мать. Даже перед лицом возможного расстрела они не сбежали, а кинулись спасать лес. К счастью, Лука не успел устроить настоящий пожар.

Коваль тщательно, дважды, вымыл руки вонючим собачьим мылом, намазал кончики пальцев и ногти жирной пахучей пастой, которая обезвреживала яд, и только после этого приступил к допросу пленных.

Бродяга в усталой позе сидел на туристической табуретке возле поверженного атамана Бялко. Великана все же зацепило картечью, кровь сочилась из двух ран на боку, и левая штанина почернела. Руки чубатому связали за спиной, правое запястье, разрезанное ножом Артура, перетянули тряпками.

– Меня зовут Артур Кузнец, – внятно, но тихо сказал пленнику президент. – Я не прошу тебя извиняться, потому что не хочу, чтобы над тобой смеялись твои солдаты. Но я хочу, чтобы ты запомнил мои слова. Хочешь нагрубить незнакомому человеку – сначала трижды подумай.

– Язви тя, язви тя, чтоб ты засох… – непрерывно повторял атаман, сидя на земле и не делая попыток встать. Похоже, он никак не мог выйти из ступора.

– Я прикончу его, – деловито сообщила Варвара. – Старшинство не чтит, собака.

– Ой ли, детка? – засомневался Бродяга. – Как бы они потом нам город не спалили.

Михась смотрел на них затравленным взглядом. Видимо, от боли действие дурмана прошло.

Лука и Буба закончили тушение пожара. Напуганные пленные монголы подталкивали друг друга, указывая на жуткого синего дикаря. Под слоем сажи Буба выглядел еще страшнее, чем обычно.

– Теперь в тайге пойдут легенды про Белого царя и его прислужника, синего черта, – невесело хохотнул Бродяга.

– Как звали беса? – деловито осведомился Коваль, присаживаясь на корточки напротив раненого атамана. – Я спрашиваю – как звали того беса, который приказал меня убить?

– Никто мне не… Ай, ай, не надо, ах, язви тя!

Коваль невозмутимо ткнул носком сапога в открытую рану на боку атамана. Варвара приставила ко лбу Бялко обрез. Пленные монголы затихли.

– Варварушка, не спеши… – залепетал Михась. – Скажу, скажу, бес попутал, ей-богу же… Человек тута ошивалсси, с ловчей птицей, вроде как из бурятов, а можа, и нет. Человек сказал, шта собирался в степи шаманский курултай, вместе камлали, Белого царя видали. Видали, шта Белый царь из земли, как червь, вылез. Всем нам беды Белый царь принес, потому шта хочет Большую смерть в мир вернуть…

Коваль вздрогнул.

Откуда здесь, за многие тысячи километров, стало известно о его планах?

– …Железного зверя по чугунке Белый царь погонит, – не отрывая от Коваля черных исступленных глаз, вещал Бялко. – Железный зверь повезет из восточных морей Большую смерть, повезет ее в тонком стекле, и всюду по пути, где зверь пройдет, смерть будет капать наружу, просочится и отравит землю…

– Это правда? – прищурилась Варвара.

– Это правда, но не так, как он объясняет, – стал выкручиваться Артур.

– А ты мне чего натрепал? – тут же озлилась хозяйка Читы. – Что, мол, поезд пустите, заводы пустите, товару навезете, а? А сам хочешь из океана смерти начерпать? Все подохнем, все, если кто на восток сунется, ага!

– Нам действительно нужна вакцина, – рубанул Коваль. – Сотни тонн вакцины против СПИДа находятся в восточных портах Китая. Их там бросили после того, как началась эпидемия. Мы должны вылить эту вакцину в болота, чтобы остановить наступление Желтых болот. Если этого не сделать, Желтые болота за несколько десятков лет уничтожат тайгу.

– Тайгу? Тайгу никто не может уничтожить! – фыркнула Варвара.

– Он не врет, – ухмыльнулся разбитыми губами Бялко. – Человек с птицей тоже говорил про болота…

– Куда он пошел, этот человек?

Михась растеряно покрутил головой.

– Он… он был возле меня. Он обещал… обещал, шта сам будет говорить с Белым царем. Не убивай, Варварушка, пожалейте меня, а? Бес попутал, зелья подмешал…

– Где Степан? Где старшина города?

– Под замком сидит, – Бялко притворно всхлипнул. – Варенька, это Леха все, Леха меня уломал, запутал. Он старшиной стать хотел, он, а мне-то зачем?..

– А где люди Степана? – наседала атаманша. – Где Крупа, Ловчий где, Крапива? Вам ведь их не одолеть. Неужто сонными порезали? – ахнула она, зажимая себе рот.

Бялко опустил глаза, промямлил что-то невнятное.

Коваль поманил старца и Варвару в сторонку.

– Этого парня подпоили чем-то. Он действительно не понимает, как все произошло. Варя, ты можешь спросить его людей насчет человека с птицей?

– Я из них кишки выпущу, – доброжелательно пообещала атаманша и направилась к арестованным, сгрудившимся под охраной Бубы.

– Он был тут, – доложила Варвара спустя минуту. – Терся с ними, скорее всего – темный шаман. Никто не может вспомнить его лицо и куда он делся. Давал им пить из своей фляги, все пили.

– Ага, все ясно, – покивал Бродяга. – Подпоили дурманом. Вот они и поперли на тебя, осмелели.

– Подпоили? – насупилась Варвара. – Так что, не убивать его? Я так уехать не могу, надо Степана выручить. И белые там, подземных людей детишки. Надо их на Красный прииск возвертать, ежели живы еще. Иначе белые всем устроят…

– Антипушка, давай свежую лошадку заместо подранка, – распорядился старец. – Ну, болваны, что стоим? Живо помогайте! – обрушился он на пленных.

– Как ты это делаешь, мужик? Как ты их?.. – Бялко показал глазами. – Ты колдун, да?

– Сколько у вас в четвертой Чите сабель? – вопросом на вопрос ответил президент.

Хлопая глазами, Бялко уставился на Варвару.

– Тебя спрашивают, сколько придурков твой брат Леха на коней посадил? – перевела она.

– Сколько ни есть – все орлы, не чета тебе, засранцу, – гордо парировал атаман.

– Старших не уважаешь, а крестик носишь, – укоризненно заметил Артур и вдруг легко, двумя пальцами ткнул пленника в солнечное сплетение. Несколько минут пришлось ждать, пока Михась прекратит корчиться и пускать слюни.

– У них шесть сотен, да еще баб в обозе штук двадцать с детьми. Если зимовать приперлись, то и поболе выйдет.

– Нас старухи и дети не интересуют, – отрезал Коваль. – Сейчас мы едем в четвертую Читу, и там я назначу нового атамана.

– Сволочь… – сплюнул в пыль раненый великан. – Мои люди отдадут тебя псам.

– Я убью всех, разве ты не понял? – отвесил ледяную улыбку президент. – Я убью всех, кто выступит против правительства России. А те, кто откажется защищать границу, будут сосланы на рудники.

У атамана Бялко глаза чуть не вылезли на щеки. Похоже, он забыл о дырке в боку.

– Ты ж один… как ты один собрался?

– Он не один, – напомнила Варвара, для верности ткнув вассала стволом обреза в шею.

– Нешта, Варька, у тя в большой Чите все ему присягнули?

– Туда я тоже вернусь, – пообещал Коваль.

– Стой, погодь… – Бялко страдал от боли, потому плохо соображал. – А ежли я сам, того? Ну, своих уговорю, штоб уйти?

– Я заберу твою птицу, – Коваль указал на испуганного привязанного хищника, безуспешно пытающегося взлететь. Раненый хозяин пернатой почты потерял сознание, лежал посреди дороги, раскинув руки. – Это все, что меня в тебе интересует. Тебя и прочих бунтовщиков я буду судить по своим военным законам.

– С кем ты собрался воевать? – ошалел Бялко.

– Я уже воюю. Со всеми, – отрубил президент. – Со всеми, кто посягает на границы нашей страны. С теми, кто мешает мне налаживать жизнь.

– Ты – Белый царь, – атаман выплюнул кровавый сгусток. – Теперь верю… Прости, Варварушка, бес попутал. Прости дурного, а?

Бялко закрыл глаза. Варвара рассмеялась, закинула за спину обрез, отвесила вассалу звонкую пощечину, сплюнула и направилась к грузовику.

– Эй, слышь, – в спину Артуру пробурчал главарь разбойников. – Я не хотел, бог видит, не хотел.

– Буба, Лука, свяжите его и заберите к себе наверх, – приказал президент. – Он поедет с нами.

Артур вскочил на подножку. Вдоль обеих обочин тлели сгоревшие кусты. Слой жирной сажи покрывал дорогу. Телохранители атамана тащили за ноги обугленные трупы своих товарищей.

– Эй, куда вы меня? – заорал атаман.

– Я хотел дать тебе добрый совет, – сказал младшему Бялко Артур. – Ты уже большой мальчик, запомнишь. Пока ты жив, не пей больше, особенно из рук незнакомых дядек. Можешь получить заворот кишок, и я тебя спасать не стану.

– Эй, Кузнец, что ты задумал? – подскочила взъерошенная Варвара. – Ты-то куда?

– Заедем вместе ненадолго в вашу четвертую Читу, проверим как там дела.

– Слышь, Кузнец, это дела только мои, – замахала руками атаманша. – Мои парни за неделю соберут по деревням ополченцев, сами их прогонят. Тебя не касаемо…

– Ты ошибаешься, – холодно улыбнулся президент. – Ты слышала, как он меня назвал? Если я царь, то меня касается все.

3 ЭЗЭН ПОДЗЕМНОГО ЦАРСТВА

Сегодня вечером Тулеев собирал родню на великое айха – жертвоприношение. В загоне жевал травку жирный черный баран, а женщины наготовили столько угощения, словно собирались веселиться целую неделю. Колесом ходили мальчишки, визжали девочки, вплетали друг другу цветные ленты в косички, хохотали пьяненькие уже тетки. На поляне мерилась силами молодежь, степенно прогуливались празднично одетые охотники.

Тоска и страх поочередно накатывали на Саяна, несмотря на светлый, солнечный день. Жутко принять смерть не от руки неприятеля, а от посланцев нижнего царства. Потому что это может быть вовсе не смерть, а кое-что похуже. Жаловаться некому, родственники и друзья испугаются еще больше, чем он, и праздничный тайлган будет испорчен.

За что ему такая напасть?

Тулеев к шестидесяти трем годам вырос до звания сильного шамана. Главное, что нужно, чтобы стать сильным шаманом, – это наличие удха, шаманского корня. Все трое Тулеевых, братья и младшая сестра, приняли дар по линии отца, и звалось это халуунай удха. Среди женщин в семье Тулеевых шаманок не встречалось, и других волшебных способностей тоже замечено не было. Сказывали, правда, что двоюродный дед Саяна по матери имел буудал удха, редкое и величественное посвящение от упавшего с неба огненного камня, но дед давно умер и ничем не смог бы помочь своему несчастному внуку.

Саян облачился в праздничный синий оргой, сшитый из шелка. На рукавах и груди позвякивали железные кони, змеи, птички и топорики. На голову нацепил малгай с околышем из медвежьего меха, а сверху – рогатую корону майхабшу, вырезанную из кожи оленя. На короне громыхали подвешенные колокольчики и птичьи онгоны. Мальчику Саян поручил нести бубен с колотушкой, а сам взял нефритовое зеркало-толи, кортик и лучший из хууров, со свежей жилой и глубоким звучанием.

Его руки чисто механически выполняли привычные движения, а мысли блуждали далеко. Кому он причинил зло? Следовало обязательно вспомнить до того, как баран понесет его в страну духов. Сегодня он впервые обратится с просьбой к самому властителю мертвых. Нельзя иметь врагов, нельзя…

Саян извлек из сундука праздничную трость – хорьбо, без которой во время камлания ему не попасть в мир духов, затем развернул тряпку и бережно достал праздничный тушуур, кожаный кнут, увешанный лентами и звенящими мелочами. Тушууром он будет в шутку наказывать провинившихся.

Саян вовсе не хотел умирать.

Посоветоваться было не с кем. Ведь из всей семьи он один родился хоер тээшээ ябадалтай, способным служить на две стороны. Черные духи явились к тому, кто умел служить черным силам. Никто другой из ближайших шаманов не был харын удха и не поклонился бы злым онгонам, это точно.

Прибежал мальчик, доложил, что пихтовые жодоо славно разгорелись, место для жертвы расчищено, и гости почти все собрались. Ждут его, сильного шамана.

А кто мог подослать к нему, сильному шаману, свирепых онгонов как раз в утро перед такой важной службой, перед встречей с душами ушедших предков? Так рассуждал Саян, спускаясь по тропке навстречу треску разгоравшихся костров и веселым окликам толпы. Просто так попугать его? Напугать его так, чтобы он не сумел вырваться из оков тела и не сумел сегодня камлать?

Внезапно шаман застыл столбом, так резко, что торопившийся позади мальчик со всего маху налетел ему на спину.

Неужели?..

Неужели сбудется предсказание его ненормального деда, которому на голову в юности свалился с неба горячий камень? Ведь именно дед, по преданиям, за три дня до кончины стал совсем шальной и бормотал, несколько дней подряд бормотал о грядущей войне между светлыми шаманами и самим…

О нет, это имя лучше не произносить!

Саян Тулеев верил в то, чему его в детстве учили отец и дядя. Дядька, хоть был колдуном слабым, памятью обладал потрясающей и сохранял в голове сотни слов, которые другие уже начинали забывать. Отец и дядя учили, что есть духи, именуемые бурханами, ноенами, онгонами, и такие повелители есть у каждого камня, у каждого ручья и скалы. Каждая пылинка этого мира, повторял отец, жива и полна сил! Но над всем этим стотысячным воинством поставлены владетели – эзэны, которые являются настоящими небожителями и управляют всем, что происходит в мире земном.

Если кто-то из тэнгэринов – небожителей недоволен мной, горевал Саян, он мог бы заранее подать знак, как это принято у разумных богов. Тэнгэрины могли бы устроить пожар, или погубить рыбу в ручье, или сделать так, чтобы вся промысловая дичь ушла на север! Но тэнгэрин, подославший утром трех свирепых слуг, не предупреждал о своем недовольстве.

Не означает ли это, что?..

Что зловещих, блуждающих онгонов послал сам повелитель? Повелитель, в существование которого не очень-то хотелось верить. Или кто-то из великих шаманов, которых вроде бы давно не осталось на земле, по крайней мере от Байкала и до низовий Амура…

Тулеев улыбался встречным близким и дальним родственникам, кивал головой, а сам по памяти перебирал имена известных ему эзэнов, повелителей духов.

Богиня Этуген, эзэн богатства и плодородной земли, не могла на него обидеться, ей приносились щедрые жертвы. Грозный эзэн тайги Баян Хангай в прошлом новолунии получил дюжину куньих шкурок, каждую восьмую из выловленных рыб и лучшие части молодого барана! Да он и не мог сердиться, если только позавчера охотники вернулись с богатой добычей! Возле брошенных нерчинских рудников они загнали стало взрослых оленей…

Эзэн огня Сахяадай Ноён… тоже незлобив, помогает по дому, сберегает семейный мир и потомство, женщины его никогда не обходят во время ужина.

Лобсон хан, покровитель вод, был одарен Тулеевым Щедрее прочих, потому что никто не хотел, чтобы повторились времена Большой смерти, когда притоки Амура пересохли, а те, что не обмелели окончательно, несли мерзкую светящуюся жижу, и так продолжалось несколько лет, пока не истощилась военная химия на закрытых полигонах и заводах…

Оставались еще эзэны луны, звезд, облаков, осенних дождей и грозы, но сколько Тулеев ни напрягал память, он не мог припомнить, что хоть раз обошел их своим вниманием. Хранители верхнего и земного миров – все получали регулярную дань и оказывали покровительство улусу. Что же касается нижнего мира…

Тулеев зябко поежился.

Кто же его успел так сильно возненавидеть? Какой-нибудь другой человек, не знакомый с тайнами двух невидимых миров, мог не заметить зловещих фигур в водяном отражении, но у Тулеева не возникло ни малейших сомнений. Он видел их и говорил с ними. В мире ничего не происходит просто так, ничего не видится и не снится без особой причины.

Ему грозила смерть.

…В верхнем мире обитала масса небожителей, на одно перечисление их имен Саян мог бы затратить час. Эзэны снега, грома, смелости и солнца, всего девяносто девять владык, и каждый имел свои капризы и свои привычки. Что же касается мира нижнего, то отец с детства вбил в голову – к грозным эзэнам мира мертвых обращаться нельзя! Попросишь у них милости раз, другой, а потом – навечно станешь должником. Затянут в разговоры, запутают во время камлания, и разум незаметно начнет покидать тебя.

Как это случилось с дедом.

Саян несколько раз вздохнул, отгоняя печальные мысли, и шагнул в круг между кострами, где его радостно и почтительно приветствовала молодежь. Обряд начали сыновья и племянники уважаемого Жамсарана, умершего месяц назад. Они проплатили праздник, надеясь, что сильный шаман выпросит у владетелей подземного царства милостей для души почтенного Жамсарана, и они не будут препятствовать его переходу в верхний мир.

Тулеев подал сигнал к началу праздника.

Люди ждут радости, им нет дела до чужого горя.

Так было, и так будет.

4 ВРЕМЯ НАВОДИТЬ ПОРЯДОК

– Я сама разберусь, ты не должен вылезать, – увещевала Варвара, теребя Артура за рукав. – Мы с Лукой туда тихонько проберемся, а там поглядим, как быть.

– И чего вам неймется? – буркнул мортус. – Варенька, сама знаешь, этот Леха Бялко и компания его – хуже шатунов, зверье. Тем паче, недобитки уже побегли доносить, что младшего Бялко заломали. Эх, только патроны на них тратить. Еще машину, не дай бог, поломают…

– Не поломают, – успокоил Коваль. – Мы пойдем в город без машины.

– Слухай, и в кого ты такой бедовый? – изумилась Варвара. – Ну, чисто самурай, мне про них батя рассказывал. Я сама бедовая, но так, чтоб одной против банды…

– Я не бедовый, – засмеялся Коваль. – И один на один с бандой драться не стану. Мы их – партизанскими методами.

Антип повернул коней на проселок. Шины мягко шелестели по ковру из еловых игл. Вдоль дороги, с двух сторон потянулась ржавая колючая проволока.

– Ты пойми, им необходимо показать, кто я такой, – терпеливо втолковывал Коваль. – Тебя они и так знают…

– Ты для них – никто! – огрызнулась девушка. – Мало ли, махать топором там всякий умеет. Ты ж не видал, чо за народец там. А я те скажу – народец гнилой, даром, что казаки. Только казаков там настоящих – кот наплакал, прочие – гниль сплошная, язви их в душу. Мать родную зарежут.

– Это – в точку, – поддакнул Бродяга. – Степану Бялко сто раз говорили, чтоб не принимал в город шваль приблудную. Либо в колодки сразу и в холопы года на два, а там поглядеть, что за человече, можно на поселение пускать али нет?

– Если мне удастся освободить этого вашего Степана, сразу пойдет гулять молва, что Белый царь – не какой-то там задохлик, и что не зря ты со мной связалась, понимаешь? Твой же авторитет вырастет, – нашептывал Артур на ухо девушке.

– Что за таритет такой? – насупилась она. – Снова словами пугаешь, а?

– Кузнец, ты же говорил, что у нас нет времени? – ехидно подначивал старец, заправляя патроны в магазин «Калашникова».

– Время для наведения порядка найдется всегда.

Миновали покосившиеся ворота с пионерской символикой, ржавыми звездами, факелами и гипсовыми безголовыми фигурами. Тайга расступилась, и сразу потянуло паленым. Нехорошо запахло, не так, как на стоянках у охотничьих костров. За обвалившимся забором санатория догорали три крепкие когда-то деревенские избы. К обугленному крыльцу ближайшей избы были прибиты два изуродованных трупа, из распоротых животов свисали обрывки кишок. Завидев грузовик, с ворчанием разбежались четыре диких пса с окровавленными мордами.

– «Санаторий „Заря"», – прочел на воротах Артур.

– Вот сволочи, – прошипела Варвара. – Эй, а ну стой, гад! – И сиганула на ходу из кабины.

Артур не сразу понял, за кем она погналась. Минуту спустя девушка выгнала из-под крыльца второй сгоревшей избы тщедушного паренька. Пихая его в спину прикладом, доставила на дорогу.

Устроили коллективный допрос. Парню было лет двадцать, но вел он себя как ребенок, икал, хныкал и вытирал сопли рукавом драного ватника. Увидев вылезающего из кабины Артура, чуть не упал в обморок. Видимо, легенды уже приписали Белому царю невероятную кровожадность.

Очень скоро выяснилось следующее. Младшим братьям Бялко надоело таскаться по тайге, их разбойничью шайку изрядно потрепали китайцы и степняки-монголы. Они заявились к Степану в родную, как им казалось, Читу и потребовали всего, чего им не хватало. Запас вяленого мяса, патроны, хлеб, свежую одежду и фураж для своих коней. Без малого семьдесят головорезов собрались отдохнуть за счет богатого городка.

Степан отказал родственничкам в постое, их даже обстреляли с городских укреплений. Отказал не из жадности: ему стало известно, что бандиты вознамерились у него перезимовать. Обеспечить зимовку на сотню почти удальцов, из которых треть плохо понимают по-русски, ищут, где что схватить чужого, и чуть что – кидаются с ножом, дело непростое.

Безнадежное дело, скажем прямо.

Младшие Бялко божились, что уйдут через три дня к Амуру, там, мол, болтают о богатом китайском поселении, вот им кого предстоит пощипать, а уж на зиму точно не задержатся. Но Степан был непреклонен. Он собрал своих орлов и спросил, что им дороже – расположение атаманши Варвары, дружба с другими военными городками или часть лихой добычи, которую обещали бандиты. Казаки твердо ответили, что поддержат батьку, но одно дело – гордость на словах, и совсем другое – держать осаду против убийц. Большая часть мужского населения ушла на заготовку дичи, человек сорок коптили рыбу на реке, но самое ужасное, что лучшие, самые бравые парни Степана как раз отправились под землю.

В самом прямом смысле. Чита номер четыре, как и прочие номерные городки, когда-то была абсолютно закрытым поселением. На ее территории присутствовали входы шахт и катакомб, но ракеты в них давно демонтировали. Зато периодически обнаруживались новые лазы и штреки, которые горожане коллективно обследовали. Можно было и не обследовать, просто завалить камнями да замазать известью, но порой оттуда, снизу, удавалось извлечь занятные вещи. К примеру, восемь штук практически новых «уазиков» последнего поколения. Или залежи бинтов с ватой, весьма кстати. А десять лет назад, спустившись в открывшийся лаз, горожане обнаружили озеро чистейшей воды, от потребления которой быстрее заживали раны и прекращало ломить суставы у стариков. Бодро наладили подъем воды наверх и в другие городки повезли.

Но в один зимний день возле озера, на глубине почти в сотню метров, повстречали подземных людей. Показались те привидениями с белыми длинными волосами и белыми же глазами. Привидения жестами растолковали остолбеневшим читинцам, что чужое брать нехорошо. Степан Бялко проявил мудрость, велел не связываться. Потому что про белых уже слыхал. Живут себе люди в скалах, в старых выработках, в шахтах да в горах, ну и пусть себе живут, нас не трогают. Забыли дорожку к подземному озеру, заложили входы. А тут, буквально позавчера, под вторым куполом пол трещину дал, а там – лестница вниз. Ну и полезли изучать, мало ли что…

И остался городок временно без самых отважных мужиков.

Леха Бялко вначале сжег дома тех поселян, кто не желал тесниться в городе. Паренек, которого выудила из-под сгоревшей избы Варвара, был единственным уцелевшим. Ночью голодная орда перемахнула укрепления, перебила сторожей и устроила резню в самом центре города. Братья выволокли Степана за седую бороду, – а он на семнадцать лет их старше, едва ли не в отцы годится, – но убивать не стали, заперли пока в подполе. Убили других, человек тридцать повесили, порубили, пока не натешились. А дыру, через которую следопыты Степана под землю ушли, воры для смеху заделали цементом. Сейчас пьянствуют и буянят в городе, хотя многие трезвые.

– Вы оба умом подвинулись, – дослушав план Коваля, констатировал Бродяга. – Могу их, конечно, усыпить, но… потом вы меня, как куль с навозом, дальше потянете. Три дня в себя приходить буду, это к бабке не ходи. Вот на кой ляд с пути сбились, а, Кузнец?

– Все равно нам развернуться негде, – флегматично отозвался с крыши пулеметчик.

– Давай потихоньку трогай, – распорядилась Варвара. – Встанем за церквой, там машину и коней схороним.

Спустя примерно километр дорога круто свернула, Антип стегнул коней, и тягач, переваливаясь на кочках, подкатил к кирпичному основанию полуразрушенной церкви. Город плавал в сумерках. Четвертая Чита выглядела, как сотни ее родных братьев – бывших гарнизонов, раскиданных по стране. Из оконного проема второго этажа, куда Коваль залез с биноклем, прекрасно просматривались два ряда унылых пятиэтажек, длинные солдатские казармы в сторонке, здание столовой возле светлого квадрата плаца и лежащий на боку памятник кому-то в шинели. Впрочем, на заднем плане, за жилым сектором, виднелись темные строения оригинальной формы, несколько куполов без единого окна и несколько столь же мрачных параллелепипедов.

Мало похоже на прииск.

Вокруг города была протянута колючая проволока в Два ряда, за ней белел прекрасно сохранившийся бетонный забор, вот только прожектора на заборе все были разбиты. Артур рассмотрел даже шашечки изоляторов на стыках бетонных плит. Городок когда-то защищался от незваных посетителей электротоком!

…Вышли в полной темноте, для верности обмотав ноги тряпками. На первом КПП жужжали мухи. Обстановка носила следы жестокой схватки. Только через эти ворота воры могли провести своих лошадей, и защитники города до последнего удерживали форпост. Свет зажигать не стали, Варвара тоже прекрасно ориентировалась во мраке. Насчитали шесть мертвецов, из них двое – совсем подростки.

– Ну, Леха, ну, подонок! – скрипнула зубами атаманша. – Детей ни за что порешил, у них даже ножей-то не было!

Метров через сорок от первого располагалось второе КПП. Там горел свет, дергались в окошках тени, слышался пьяный смех. Артур не переставал удивляться, отчего лихие люди, завершив налет, всегда становятся столь беспечны?

– Что, Лука, с богом? – напутствовала Варвара пулеметчика.

Тот молча кивнул, поправил на плече своего железного приятеля и растворился в темноте. Буба, вооруженный двумя длинными ножами, бесшумно последовал за ним. Перед Лукой стояла задача – обойти город вдоль колючей проволоки, войти через восточный КПП либо через дыру и установить пулемет на какой-нибудь крыше, откуда удобно стрелять по плацу и прилегающим улочкам. Антипу поручили стеречь Кенвуд, а главное – охранять старца. На всякий случай, Артур Бродяге даже зеркало оставил.

На всякий пожарный.

Дверь в пропускной пункт была сломана, но изнутри чем-то привалена, из щелей несло табаком и запахом жареной свинины. Похоже, подручные Лехи Бялко сложили костер прямо на полу караулки. Коваль одним ударом выбил раму, плавным прыжком вкатился внутрь.

Трое. Один крутит шампуры над углями, глядит волчонком, молодой. Двое – матерые, один русский, другой, кажется, монгол. Монгол среагировал быстрее всех, вскинул карабин и захрипел, откидываясь назад, суча ногами в воздухе. Варвара просочилась уже в дверь, уже вытирала нож, скалилась свирепо. Второму караульному Коваль попал в глаз клинком. Молодой не растерялся, утопил руки в ватнике, сгреб пылающие угли, швырнул в Варвару, сам прыгнул к окну. Атаманша ойкнула, прикрывая лицо, но тянула уже руку с револьвером.

Коваль шикнул на нее, чтоб не вздумала стрелять, сиганул за молодым в окно. Тот ждал снаружи, в обеих руках – сталь, улыбка белозубая, призывная. Артур сделал движение вперед, будто пошел на ножи, присел и метнул клинок снизу, целясь чуть ниже улыбки. Бросать пришлось слишком близко, но – успел. Улыбка качнулась и пропала.

– Трое готовы.

– Добрые кинжалы у него, подбери, – тихонько посоветовала из мрака Варвара.

Двинулись дальше. Метров сто пришлось рысить, пригнувшись, по ровному, как тарелка, полю. Наверняка давнишние строители городка нарочно запланировали после второго КПП полосу для простреливания; чем-то очень дорог родине был этот таежный уголок.

По счастью, никто не окликнул, успели добежать до крайнего здания. Отсюда услыхали шум, смех, отдельные вопли и визги. На развилке улиц разбойники поставили две распряженные телеги, наверху, на соломе, покуривал часовой с пулеметом. Второй, с винтовкой, топтался у костра. Чтобы до него добраться, пришлось бы лезть под колесами или обходить квартал в темноте.

Коваль метнул два клинка в разных направлениях, непростой трюк, Варвара присвистнула от восхищения. Пулеметчик ткнулся лицом, засучил ногами, а второй караульный постоял и… упал в костер.

– Еще двое, ага.

Из центра города донесся очередной взрыв смеха.

– Никак – баб делят, паскуды, – тон Варвары не предвещал для разбойников ничего хорошего.

– Ты уверена, что Лука сумеет?

– Раза четыре тут бывал, разберется. Ну что, президент, куда мы-то? К Степану или белых искать?

– Пойдем туда, где праздник, – предложил Артур, оттирая кровь с ножей.

Варвара оказалась права. Кинжалы у молодого караульного были и впрямь на диво хороши. Артур давно не повторял это упражнение – с двумя длинными лезвиями одновременно. Он привык, что Хранители силы основной упор делали всегда не на длину клинков, а на скорость передвижений в бою. А уж чем махать – роли совершенно не играло. Помнится, Бердер, царство ему небесное, запросто отбивался от четверых учеников корягой и длинным половником. И всех четверых очень быстро укладывал…

На плацу полыхал большой костер. Туда-сюда носились полуголые мужики и парни, перетаскивали на себе тюки. Мокрые от пота тела блестели, голые ноги разъезжались в грязи. Подневольных работников подгоняли кнутами трое монголов. То и дело слышались щелчки кнутов по коже, ругань и стоны. Из подвала приземистого кирпичного здания мешки носили на телеги. Три телеги были почти заполнены, еще шесть – ожидали своей очереди. Судя по всему, бандиты освобождали от урожая амбар. На головном возу, на верхотуре, сидел человек в революционно-красных шароварах, в пулеметных лентах крест-накрест, помечал в блокнотике и выкрикивал цифры. В сторонке, стоя на коленях, без слез завывали пожилые женщины. В лужах, лицами вниз, лежали несколько раздетых мертвецов. Рядом, на чердаке административного здания, разгорался пожар, а внизу, в столовой, вовсю шла гульба с танцами. Сквозь разбитые окна лилась веселая музыка, одновременно жарили на гитарах и надрывался патефон, хлопали в ладоши и орали песню.

– Начинай после меня, – шепнул атаманше Коваль. Руки у нее были ледяные.

Он постоял пару секунд на краю плаца, утаптывая босыми ногами холодную землю, привыкая к весу дорогих музейных клинков, замедляя работу сердца и дыхание. Когда Артуру стало казаться, что пьяное пение и окрики сливаются в протяжный басовитый вой, он легко толкнулся и побежал.

Здесь некого было жалеть.

Первому попавшемуся на пути монголу на ходу отрезал голову. Почти сразу же – проткнул живот второму, лезвие ударилось в позвоночник. Разбойник с кнутом еще не успел упасть, а Коваль уже взлетел на воз с мешками. Человек в красных шароварах оказался чрезвычайно шустрым. Он успел схватить лежавшую рядом саблю, парировал удар, но не ушел от второго кинжала. Кинулись сзади на подмогу еще двое и покатились, схватившись за лица.

Варвара ногой распахнула двери столовой и шарахнула из пулемета. Дала длинную очередь и, как договаривались, откатилась назад, во мрак. Басовитый вой прервался, из окон полезли люди. Из боковой улочки с рычанием и дымом выкатился японский микроавтобус, на ходу из него выпрыгивали вояки атамана Бялко. Парни, таскавшие мешки, побросали груз на землю и разбежались. Где-то наверху вылетело стекло и заговорил еще один пулемет, но это был не Лука. Очередь легла очень близко к ногам Коваля, в десяти местах распоров мешки с зерном. Золотой ручеек хлынул на бетон.

Сверху президент лучше оценил диспозицию. Ситуация складывалась не слишком привлекательно, но именно так, как он задумал. К площади стекались три улицы, и по всем сейчас спешили бандиты, одетые и не слишком одетые, но почти все с оружием. Возле уха пролетела стрела, за ней еще одна. Оказывается, стреляли метко, но он дважды уклонился, и сам не заметил, как это произошло.

Еще две стрелы. Степняки больше доверяли оружию, проверенному тысячелетиями.

Артур спрыгнул, перекатился под телегой за мгновение до того, как колеса пришли в движение. Один из волов был ранен и, взбесившись от боли, потащил воз за собой.

На него шли цепью. Коваль встретил двух первых торопыг сталью, ударил с оттяжкой, с обеих рук, хотя так делать не полагалось, следовало одну руку оставлять свободной, чтобы прикрыть спину…

Но сошло нормально, вскрыл обоим бандитам плечи до кости. Были бы мечи потяжелее в руках – отхватил бы им руки. Сдвинулся в сторону, уходя от летящей стрелы, ушел во мрак, снова вынырнул, один за другим метнул три ножа в тех, кто еще не вылез из автобуса. Там закричали страшно, лохматый татуированный дядька вырвался из салона с клинком в глазу. Он еще долго не мог умереть, носился, размахивая длинной железякой с крюком на конце, и все расступались у него на пути.

– Бей его, стреляй же!

– Да вот же он, вон он!

– Ах, зараза, прыткий! Аа-а-охх…

Коваль отступал к ближайшей стенке, подняв руки, кинжалы сунул сзади за пояс. Разбойники ободрились, послышались крики «Живьем брать!». Артур свистнул, падая, его тут же засыпало кирпичной крошкой. Варвара выпустила две длинные очереди и снова юркнула в темноту. Артур в три прыжка преодолел пространство от стены до автобуса, перепрыгнул корчащихся раненых, воткнул кинжал в горло водителю и тут же выгнулся назад – в сантиметре от лица просвистело лезвие алебарды. Щупленький китаец разрубил алебардой бампер автобусу, улыбнулся Ковалю и сделал резкий выпад.

– Йие-хха!

– Вяжи его, братцы!

– Там девка, девку держи! Она Крота и Славку завалила!

Артур мог поклясться, что секунду назад в руках у китайца ничего не было. Скорее всего, гаденыш прятал опасную бритву в рукаве. Сзади на Коваля бросились еще двое, пришлось смещаться вниз и вперед, прямо на бритву. С хрустом разошлась на груди куртка, но кольчуга выдержала. Артур мазнул китайца отравленным ногтем по голому плечу, резко втянул голову. Мгновением спустя там, где находилась его голова, просвистел топор. Колющий удар назад, не оглядываясь! Китаец скорчился, вздрагивая, яд быстро делал свое дело.

Варвара в третий раз напомнила о себе. Судя по стонам и молчаливым шлепкам, как минимум пятерых отправила на тот свет. Коваль упал на живот, перекатился под колесами автобуса, с другой стороны вынырнул среди четырех пар ног. Крутанулся колесом, этот трюк ему когда-то особенно нравился. Тяжело драться, когда противник где-то внизу. Всем четверым перерезал сухожилия, убивать не стал. Они еще валились в кучу, разевая рты, не понимая еще, что с ними происходит, а он уже несся дальше, раскручивая смертоносную сталь в обеих руках. Он ни секунды не стоял на месте, но старался оставаться в глухой тени, успел зарезать еще четверых, прежде чем утяжеленный свинцом конец кожаного кнута обвился вокруг ног и повалил его на землю.

Над Ковалем нависли сразу три или четыре хищные рожи, чумазые, лоснящиеся от жира, с бешеными раскосыми глазами.

– Взяли! Одолели беса!

– Ишь какой, от нас не уйдешь… Ой! Ой, больно!

Правую руку прижали к земле, но левой он успел поцарапать двоих. Они повалились сверху, тяжелые, вонючие, и тут…

Наконец заговорил пулемет Луки. Упали двое, еще Двое, остальные догадались, что стреляют сверху, кинулись под защиту домов. Вокруг Артура никого не осталось. Тот, кто ударил кнутом, дрожал в луже крови, смотрел, как побитый пес.

– Там он, наверху, окружай его!

– Факелов тащите, факелов!

Спешило подкрепление. К месту побоища бежали мужики в расстегнутых ватниках на голое тело, поднятые с постелей. Коваль выдохнул, скинул с себя мертвецов, ломанулся по диагонали, через всю площадь, к кричащему команды человеку. Это был лысый коротышка, весь в шрамах, наверное, один из командиров, разбойники слушались его беспрекословно. Возле него ощетинились штыками человек восемь. Другие уже бежали вверх по лестницам, топоча сапогами. Луке осталось недолго отстреливаться.

Коваль метнул в лысого два ножа, но их поймал грудью и щекой степняк-телохранитель, выскочивший неизвестно откуда. Навстречу выстрелили, самодельная пуля пропела совсем близко. Метательные клинки закончились, кидать незнакомый кинжал он не решился, отступать было поздно… и Коваль со всего маху ворвался в плотную группу противника, кружась с возрастающей скоростью.

Он давно не дрался в таком темпе, закололо в висках и в боку. Укол левой, уход вниз, разворот, скользящий удар правой, кому-то перерезана кисть с пистолетом, укол левой, кому-то между ног, уход назад, перекат с обманом, коронная шутка Бердера – противник уже заносит сверху пику, а ты пружинишь левой ногой и подсекаешь его под колени. Еще двое корчатся, еще один целится из обреза, но слишком медлителен, удар правой – снизу вверх удар, сложный, в подбородок…

Задели сзади, но несильно, по затылку, крик Варвары, выстрелы, сразу два ствола разворачиваются, не успею уйти…

Залитая кровью, перекошенная морда лысого, и сразу за ним – счастливая рожа Бубы с алебардой в руках, откуда только он ее взял, и почему он не на крыше с Лукой?

Некогда рассуждать. Вокруг все орут, ползают, добивать после, прыжком – в дверной проем, по лестнице вверх, догнать, догнать! На площадке второго этажа кинулись двое навстречу, у одного «Калашников» с пустым магазином, но с пристегнутым штыком, второй дважды выстрелил из уродливой самоделки и дважды не попал – Артур качнулся влево, а третий патрон у горе-стрелка заклинило. Обманный выпад справа, отвлекаем внимание на кинжал, удар со второй руки наискось, наотмашь, чтобы лицо залило кровью, и – добавить справа, уже до смерти.

Лука спускался навстречу, черный от пороховой копоти, перешагивал через ноги и руки.

– Я пальнул, а сам туточки заховался, ха-ха-ха, а они мимо проскакали, ну чисто – козлы…

Внезапно стало тихо. Никто не стрелял.

– Это вот Леха Бялко! – Варвара держала в кулаке грязные серые патлы сидящего у ее ног долговязого верзилы. Встать он не мог, обе ноги были прострелены в нескольких местах. Средний брат Бялко матерился сквозь зубы, изо всех сил старался не показать слабость перед пленившей его женщиной.

– Гей, люди, вылазьте из нор, все сюда! – горланила Варвара. – Это я вам говорю, атаманша Малиновская, или не признали?! Нет больше шайки Бялко, а если кто уцелел – лучше сами сдавайтесь, не то – долго у меня помирать будете!

Леха здорово походил на младшего брата, такой же внушительный, злобный, но гораздо более хитрый. Артур сразу почувствовал в нем вожака и пожалел, что этот человек никогда не будет на его стороне. Даже с перебитыми ногами, испытывая жуткую боль, он не потерял присутствия духа. Вынул из кармана самокрутку, не торопясь, закурил.

– Дура ты, Варька, – процедил атаман. – Не перешибить тебе нашу породу, пупок порвешь.

– Где Степан? Сволочь, я тебя спрашиваю! – Варвара каблуком заехала раненому Бялко по губе. Такой атаманшу Артур еще не видел. От смешливой, немного заносчивой, но справедливой правительницы мало что осталось.

Волчица. Даже хуже, волчицы наверняка не мучают своих врагов.

– В подвале… – Леха выплюнул зуб. На Варвару он больше не обращал внимания, с усмешкой глядел Артуру в глаза.

Коваль остывал. Заныло сердце, вернулось лихорадочное дыхание. Как всегда после «погружений», не хватало воздуха. Площадь быстро заполнялась народом. Вспыхнули масляные фонари и факелы. Перепуганные, ничего не понимающие, зашуганные жители постепенно приходили в себя. Завидев поверженного атамана, а потом и младшего его брата, связанного, испачканного в собственном дерьме, женщины подняли крик. Теперь каждый норовил пробиться поближе к разбойникам, плюнуть им в лицо или кинуть камнем.

– Ну, ты вообще… – только и вымолвила Варвара, когда Артур шутливо щелкнул ее по носу.

Вскоре взломали подвал и доставили избитого, но вполне целого старшину города. Степан Бялко долго не мог опомниться, озирался и все искал кого-то в прибывающей толпе. Наконец ему в объятия с воплями упала растрепанная женщина; только после встречи с женой старшина пришел в себя. Сквозь общий гам Артуру с трудом удалось услышать очередную плохую новость – воры успели угнать в тайгу дюжину молодых девушек в качестве залога. И в том числе – дочь Степана Бялко.

– Погоню собирайте сами, нам некогда, – отрезала Варвара. – Или за моим Мишаней послать, сам не справишься?

– Справлюсь, глотки им вырву, – пообещал Степан. – Мне бы только ребят из камня вызволить.

Очень быстро оказалось, что в городе есть и смелые бойцы, только раньше они боялись. Зато теперь из щелей выковыривали и волокли на площадь недобитых разбойников. Их немедленно забили ногами, затоптали, почти молча. На волне общего веселья гурьбой отправились к тем самым круглым куполам, которые Артур вечером разглядывал в бинокль. Внутри не нашлось ничего занятного – пустые, сырые, гулкие коробки, проросшие мхами, усеянные пятнами птичьего помета. В полу громадного помещения Артур насчитал четыре замурованных хода вниз. Подростки живо принесли ломы и кирки, хором набросились на самый свежий завал, расковыряли замазку. Не прошло и получаса, как показался кусок железной лестницы, обрывки кабелей и чья-то рука с саперной лопаткой. Парни Степана Бялко, ушедшие исследовать последнюю из трещин, пытались прорваться изнутри. Их вызволили, сонных, одуревших, и принялись качать.

Варвара безуспешно дергала старшину, требовала отправить людей на поиски пленных детишек белого народа. Их долго не могли отыскать, все слишком были заняты возвращением своего добра, награбленного бандитами. Глядя на общее ликование и суету, Коваль даже подумал, не погорячился ли он, спасая этих тупиц.

Насекомые, вспомнил он. Так презрительно называли горожан Хранители меток. И в чем-то, пожалуй, они были правы. В четвертой Чите президент не обнаружил и четверти порядка, который установила у себя Варвара. Недавние побежденные, став победителями, радостно допивали за бандитами самогон, доедали за ними дичь, растаскивали по домам одежду убитых, но хоронить их никто, похоже, не собирался.

– Вот они, белые… – Парни тащили носилки.

– Огня больше, гей! – Варвара распоряжалась в чужом городе, как дома, но ее слушались. Известие о том, что дочка Малиновского с Белым царем России победили младших братьев Бялко, разносилось с бешеной скоростью. Проснулись и выползли на улицу даже те, кто не вылезал на свет божий несколько лет. Взрослые сыновья тащили на себе старух, чтобы те хоть краем глаза поглядели на могучего колдуна, объявившего себя хозяином России.

– Тащи их сюда! Эй, осторожно, не уроните!

Коваль никогда до этого не встречал настоящих альбиносов. Тем более, он не встречал детей альбиносов, находящихся при смерти. Совершенно белые глаза и волосы того цвета, который так любили высмеивать юмористы полтора столетия назад. Два мальчика и девочка, лет по семь, в шерстяных рубахах грубой вязки. Впрочем, точно определить возраст Артур не решился бы. Дети дышали так, словно у всех была тяжелая форма пневмонии. Их заострившиеся лица и тонкие ручки из белого стали почти синего цвета.

– Не жильцы они тута, – с тревогой констатировала Варвара. – В скалах им хорошо. Одно слово – подземный народ. А тута не выживут, если взад не отвезти скорее. Вот гниды эти Бялко!

Круг горожан раздался. Постепенно установилось гробовое молчание. Уральские Качальщики вполне могли начать войну из-за троих плененных детишек, но от этих детей колдовством не пахло. Просто дети, возможно – мутанты, прижившиеся в пещерах. Тем не менее их родителей побаивались.

Если бы Коваль мог предугадать, чем обернется это краткое знакомство…

– Варвара, далеко отсюда то место, где их выкрали?

– Недалече. Только на машине нашей не проедем. Верхом – можно.

– Эй, давай коней сюда, самых быстрых! – Артур выхватил старшину из толпы, словно клещами, ухватил за плечо.

Бялко-старший на радостях был готов отдать весь общественный табун, но вовремя вспомнил, что теперь в его распоряжении почти две сотни жеребцов, принадлежавших разбойникам.

– Или здесь детей оставить, пусть Степан разбирается? – Коваль вспомнил о своих немаловажных делах.

– Нет уж, сами довезем, – уперлась Варвара. – Этим Бялко больше веры нет. Недалече тут.

Пленных братьев-атаманов заперли в подвале, Степан отложил суд на утро. В городке снова рыдали женщины, на сей раз – подруги разбойников. Их уже заковывали в колодки. Детей-альбиносов уложили бережно в корзины, приторочили к седлам коней, Лука повел маленький караван к КПП.

Последнее совещание устроили в кабине Кенвуда. Пригласили туда незадачливого старшину и троих его ближних помощников.

– Бродяга, покажи ему карту.

Мортус аккуратно развернул потрепанный лист.

– Смотри, Бялко, вот здесь и здесь, – Коваль показал участок дороги километров в триста. – Поставишь постоянные посты, вырубишь лес на сто метров в каждую сторону, наладишь постоянный патруль. Устроишь сигнальные костры вдоль путей, через каждые два километра, там же – блиндажи и пулеметные гнезда. Чтобы с обеих сторон к магистрали никто не подошел. Видишь, где значок? Знаешь это место?

– Знакомо… у распадка.

– Точно. Там начинается зона ответственности Большой Читы, там будут люди Варвары.

– И на кой мне все это? – растерялся старшина.

– На все у тебя два месяца. Я приеду на первом паровике. Не справишься – виселица. Все понятно?

Степан Бялко вспомнил площадь, заваленную трупами, и быстро кивнул.

Он был согласен на что угодно, лишь бы этот страшный человек подольше не возвращался.

5 СТАЯ

– Ты слыхал?

– Что такое? – Коваль застыл с куриной ножкой возле рта. Потом тихонько отложил мясо и приоткрыл дверь. – Слышу. Теперь слышу. Что за ерунда? Я думал – ветер шумит.

– То не ветер, – Бродяга нахмурился. – Эй, Лука, кончай жрать, готовь пушку.

– Уже, ваша святость, уже! – Лука засуетился, загремел в задней кабине. – Я тоже, ваша святость, чую – кусок в горло не лезет…

– Мокрые. Много мокрых. Злые. Да. Злые, – забормотал на крыше Буба.

– Что там, Бродяга? – мигом высунула нос из спальника Варвара. – Ах, язви тя, никак – зайцы, гонют кого-то.

– Зайцы? – изумился Коваль, прислушиваясь к нарастающему сухому шелесту. – Это ж каких габаритов у вас тут зайцы?

Он принюхался. Потом скинул сапоги, спрыгнул в траву и ненадолго застыл, прислушиваясь к звукам тайги…

Стая приближалась. Артур узнавал этот звук. Именно так, вызывая дрожь земли, катились когда-то по питерским болотам стаи диких псов. Так, не скрываясь, распространяя вокруг волну ужаса, загоняли жертву голодные степные волки. Опытный Качальщик мог остановить любую дикую ватагу, если только…

Если только хищниками не управлял чужой разум.

Бывший Клинок слышал своими пятками удары лап о мягкую лесную землю, но слышал он еще кое-что. Глубоко в земле, под слоем перегноя, под корнями, там, где начинались плотные глины и камень, что-то происходило. Будто катилась неторопливая волна. Артур некоторое время размышлял, говорить ли Бродяге, но решил, что пока нет смысла. Похоже, никто, кроме него, этой медлительной глубинной пульсации не чувствовал. Она началась часа четыре назад и пока не усиливалась. Артур незаметно постучал по зеркалу, спросил Хувайлида, не его ли летучие приятели прячут здесь свою базу и нет ли поблизости входа, но джинн только фыркнул и произнес загадочную фразу о многовариантности разумного мира.

…Двое суток они провели относительно спокойно. Доставили маленьких заложников к скальной гряде, Варвара по неясным приметам разыскала проход между расколовшихся глыб, детей белых велела выложить из корзин, прямо на еловые лапы, и оставить в глубине пещеры. Артур высказал робкое мнение, что до беспомощных ребят могут добраться звери, или они вообще замерзнут, но Варвара молча подвела его к наклонной влажной стене пещеры и велела приложить ладони. Заберут детишек, успокоила она. А нас уже видели и, слава матушке-заступнице, не прибили…

Глубоко внизу стучали механизмы.

На ночевку Бродяга поставил Кенвуд в удобной позиции, загнал на самую вершину извилистого лесного хребта, чтобы можно было, при необходимости, столкнуть машину в обе стороны. Здесь пролегала полуразложившаяся дорога, мощенная авиационными плитами, точнее – пока еще угадывалась среди зарослей папоротника и пушистых елей. В свое время тракт качественно забетонировали, но, похоже, он вел в никуда. Трижды путники наталкивались на узкие повороты к бетонным блиндажам, к широким дворам, обнесенным каменными стенами. Над открытыми дворами угадывались обрывки маскировочных сетей, там можно было спрятать и машину, и лошадей и занять, в случае чего, круговую оборону, но Бродяга наотрез отказался ночевать в «склепах». Заявил, что в сырой цемент еще успеет.

Полное отсутствие мирного жилья наводило Коваля на мысли о подземных военных объектах, однако обследовать примыкающие тропы было некогда. Благодаря остаткам авиационных плит грузовик кое-как двигался. Кони уставали, но послушно тянули с одной пологой вершины на другую.

Так и пришлось заночевать на открытом месте…

Тайга здесь сильно отличалась от того мирного, набитого зверьем леса, что окружал изобильные деревни Хранителей на Урале. Не похожа она была и на ту, которая окружала городок Читу. Изменения начались не сразу, как только они перевалили железнодорожную ветку, а немного позднее, после первого вросшего в почву блиндажа. Внешне все, как в обычном лесу, горожанину везде показалось бы одинаково сыро и одиноко, но любой мальчишка из породы детей Красной луны сразу засек бы разницу.

Чем дальше они уходили на юго-запад, чем круче сменялись подъемы и впадины, тем все более пустым и звонким становился лес. И не просто пустым. Коваль вдыхал воздух, пробовал землю на вкус, растирал в ладонях травы. Радиация давно растворилась. Химическое заражение тоже миновало эти мрачные буреломы. Однако все реже звенели голоса птиц, все реже колотили дятлы, и все реже попадались норки вдоль подмытых берегов ручьев.

И все отчетливее гремели подземные жернова.

Вниз, слева и справа от бетонки, плавным косогором спускались алые ягодные склоны, на них неровными рядами росли вековые корявые сосны, но ни одна из них не вытянулась прямо, как положено сосне. Искореженные мутацией стволы изгибались, скручивались самым диким образом, даже ныряли под землю, чтобы вынырнуть снова и задрать к небу чахлые кроны.

Пахло сыростью, перебродившими лесными ягодами, и едва заметно тянуло дымком, откуда-то с юга.

Между взрослыми деревьями притулились молоденькие елочки, укрытые копной неестественно длинных, почти черных изогнутых иголок, а поверх иголок укутанные плевками белесой паутины. Здесь росли грибы, похожие на сыроежки, с огненными и рубиновыми шляпками по полметра в диаметре. Грибы бахромой подметали землю: не то что кушать их, даже стоять рядом не хотелось, от невидимых мелких спор свербило в носу. Грозди рыжих ягод пахли резко, слишком назойливо, чтобы их захотелось попробовать. Антип заявил, что это очень хорошо, пусть растут, потому что в ядовитый ягодник ни один крупный зверь не ходит, стороной берегутся.

Угрюмые, неприветливые пустоши и необъяснимое, волнообразное шевеление почвы под ногами, даже не почвы, а глубинных слоев, точно титаны, закованные в цепи в дебрях пещер, неспешно растирали камни в песок.

Косые лучи солнца били сквозь кроны матерых елей, пронизывали громаду тайги. Ветерок трепал колючие кудри и пел в кронах свою вечную песню одиночества. Изобильные ягодные поля спускались рыжим одеялом по обе стороны извилистого хребта, а позади проехавшей машины примятые кустики уже распрямились, скрывая проделанные ночью колеи.

Лошади почти не спали, нервничали, даже не полакомились зерном, щедро засыпанным в мешки. Старец не позволил распрягать; кабины и платформу закидали ветками, замаскировали, насколько это было возможно. Антипа старец услал на дерево, тот в темноте шустро взобрался по стволу ближайшей сосны. Ночью его сменил Лука. Артур слышал, как они перекликались, подражая птицам. Что ни говори, эти двое были всецело преданы Бродяге и дело знали туго.

Артуру досталось ночевать на переднем сиденье, он спал чутко, организм быстро возвращался к тому вечно тревожному, готовому к драке состоянию, которое не покидало его в молодости, в бытность учеником у Качальщиков. Он снова становился Клинком, лучшим учеником Хранителя силы Бердера, готовым ночевать в сугробе, сутками выслеживать врага в студеной воде ручья и сосать молоко у дикой лосихи.

Раз пять за ночь Артур приподнимался, слушая тайгу. Однажды низом, обогнув машину крюком, прошли несколько крупных копытных. Другой раз на крышу кабины стрелка опустилась сова. Потом Буба зашевелился и бегал в кустики. Под утро, метрах в двухстах от капота, что-то низкое, шустрое быстро перевалило через хребет и устремилось в сырую низину. Лошади всхрапнули, но как следует испугаться не успели.

Несколько раз Артуру казалось, что он слышит короткий далекий посвист. Тогда и сонное дыхание Варвары прерывалось, ее организм словно выжидал и решал – пробудиться окончательно или можно опять расслабиться. Полностью она никогда не расслаблялась, это Коваль уже понял, поскольку сам болел аналогичной болезнью. Молодая женщина, принявшая на себя командование целым городом, во враждебном окружении таежных племен, на самой границе двух империй, разучилась отдыхать…

Заботило президента то, что их маленький караван двигался слишком медленно, недопустимо медленно! Разумной частью своего естества Артур понимал, что без Бродяги и Варвары, без пулеметов и сменных лошадей до Петербурга он не доберется. С другой стороны – именно мортус и являлся целью путешествия, только он, по мнению джинна, и мог остановить нашествие халифата на русские земли. Поэтому приходилось терпеть размеренную поступь тяжеловесов. Артуру оставалось лишь гадать, дождутся ли его в Петербурге или выберут нового президента, а может, войну к тому времени завершат и собственные дети его позабудут…

– Крупная стая, – шмыгнул носом Антип. – Ране-то таких крупных не видали, да, ваша святость?

Коваль опустился на теплый мох, приложил ухо к земле. В неровной, рассыпчатой дрожи он угадывал уже отдельные дробные удары. Приближались некрупные животные, меньше волка, гораздо легче лося и кабана, но при этом явные хищники. Стая преследовала не грузовик Бродяги, она постоянно смещалась то влево, то вправо, следом за мечущейся жертвой. По идее, с людьми они не должны были встретиться, стае полагалось пронестись гораздо ниже по склону.

– Гонят зверя, – подтвердил Артур.

– Чуешь, Кузнец, да? – шепелявил Бродяга, пристраиваясь рядом, на широком капоте. – Вроде и нет ничего, а зябко, да? Завсегда тут зябко, и охотнички за чугунку ходить, я слыхивал, не любят…

– Зайцы, они и есть – зайцы, – туманно повторила Варвара, быстро, не глядя, натягивая портупею. – Уж, как ни молилась, видать – судьбина у нас такая глупая, бог не уберег.

– Да брось ты о боге, – сплюнул Бродяга. – Кажись, не про нашу душу стрекочут. Кажись, ловют кого… Можа, и пронесет. Лука, огонек готов?

– Как есть, ваша святость!

Зашипели горелки. Лука откинул бронированные створки на задней кабине, выставил наружу стволы огнемета. Его напарник ловко спустился с дерева, перебирая по коре босыми загрубевшими пятками, как африканский сборщик кокосов, подхватил мешок с чем-то тяжелым, закинул лямки за спину и снова побежал вверх по стволу.

– Вы по зайцам из огнемета собираетесь? – вежливо спросил Артур, не вполне понимая, как предложить свои силы в этой кутерьме.

Он уже отчетливо слышал стаю ногами, не меньше сотни особей, и угадал вдруг, чем отличается дробный перестук их невидимых пока конечностей от охотничьей поступи волков.

Эти скакали.

– Слышь, ты бы не вылезал, – добродушно посоветовала Варвара. – Это те не кроли, такой погани ты еще не видал!

Она выбралась из кабины и, волоча за собой пулемет, полезла на крышу, к Бубе.

– Злые. Мокрые. Злые. Плохие, – исступленно твердил боязливый дикарь. Коваль слышал, как его уставшее сердечко отбивает почти двести ударов в минуту.

– А ты вообще заткнись, вонючка синяя, не то – скину вниз, – добродушно посоветовала Варвара.

– Кажись, задрали кого-то, как пить дать, только вот не пойму, кого. Не кабарга, это точно… – Бродяга потер щетину и, прикрыв глаза ладонью, стал разглядывать русло ручья, черной змейкой нырявшее под холмом. – Эй, Антипушка, забери этого болотника, чтоб не мешался, и коников обсыпьте.

Антип, чуть ли не вниз головой, сверзился с сосны, развязал свой мешок и принялся обсыпать незащищенные ноги коней мелкой желтоватой пудрой, по запаху похожей на цветочный сбор. Обрадованная Варвара столкнула Бубу ему в помощь. Коваль сразу вспомнил, как питерские караванщики укрывали железными кольчугами лошадей во время нападений летучих змей. Он намеревался возразить Варваре, что видал погань и пострашнее, чем стая ушастых грызунов, но тут среди кочек и елок показался тот, за кем шла погоня, и… президент застыл с открытым ртом.

Это был кентавр.

6 КИТОВРАС

– Мать твою так… – протянул Лука, от неожиданности выпустил рукоять огнемета и тут же получил задравшимся прикладом в подбородок. Антип влез на крышу грузовика, чтобы лучше видеть. Варвара отложила пулемет и встала на капоте на колени, прижав к глазам бинокль.

Не просто кентавр, а скорее – кентавренок, с некоторым умилением определил про себя Артур, хотя умиление быстро сменилось совсем другими чувствами.

Этот кентавр сильно отличался от своих рисованных мультипликационных собратьев, которых Артур помнил по детским фильмам. Тощие жеребячьи ноги еле его держали, на бабках сочились кровавые мозоли, в неровной бурой шерсти застряли колючки. Каурая масть на спине лошади плавно переходила в темно-шоколадный загар на спине человека, истекающие потом лопатки работали, как поршни, длинные руки при беге едва не доставали земли. Кожа на узкой, цыплячьей груди подростка вздымалась и опадала, натягиваясь на ребрах. Ребер у него было явно больше, чем у человека. На мокрых боках, на животе и плечах клочьями росла светло-коричневая, почти шоколадная шерсть. Когда беглец достиг подножия холма, стало очевидно, что это не шерсть растет клочьями, а ее кто-то совсем недавно активно выдергивал. Наверное, хищники уже неоднократно настигали раненого беглеца, бросались на него скопом, но он находил силы, сбрасывал их и устремлялся дальше. Кентавр дышал со свистом и хрипом, и там, где он пробегал, на мокрый мох осыпался кровавый пот.

Его хотелось спасти.

Его мучительно хотелось спасти от погони.

Не жилец, определил Артур, хотя до этого никогда не имел дела со столь странным творением эволюции. Впрочем, сказал он себе, если Хранители равновесия вывели из ящериц драконов, то что мешало им вывести полкана?

Что-то блеснуло на мгновение, резануло Артура по глазам: ему показалось вдруг, что на груди человека-лошади вспыхнул пристальный угольно-черный глаз. Наваждение продолжалось секунду, не больше, но для Коваля что-то изменилось.

Его позвали. Иначе не скажешь.

Спасти. Приголубить. Защитить от уродов.

Умереть вместо него…

Человека позвало что-то далекое, невыносимо прекрасное, жгучее до одури. Артур потряс головой, потом еще раз. Кентавр споткнулся, захрипел, копыта его провалились в грязь. Артур за рыжими гроздьями ягодных кустов не видел его целиком. Было там что-то, кроме грязной задубевшей кожи, или нет?

– Варька, слыхала когда о таком? – встрепенулся Бродяга.

– Да не вроде… Чо-то мужики болтали, мол, еще по снегу следы встречали, и не кобыла, и не лось, а ширше раза в три. Тока не тут это, а за перевалом, южнее.

– Ишь, болезный, припадает!

– Ни хрена себе болезный, да за ним на коне не угонишься.

Кентавр как раз поравнялся с грузовиком, но он бежал гораздо ниже по склону. Ему приходилось перепрыгивать через обломки пней и корни, вилять среди канав. Несколько раз он оступился, а однажды упал, перевернувшись через голову. В этот момент стала видна свалявшаяся, мокрая от пота и крови шерсть на животе и несколько глубоких царапин, нанесенных когтями.

Защитить. Спасти. Спрятать.

Не допустить его гибели.

– У него два сердца, – прошептал Коваль.

– Откель те ведомо? – удивилась Варвара.

– Слышу, – пояснил президент. – Два сердца и легкие литров на пятнадцать, оттого и выносливый. Он так бежать может дня три, лучше любой лошади…

И тут, как бы в опровержение этих слов, кентавр снова упал, но на сей раз он угодил в серьезную природную западню. В низине, под перевернутыми пнями, подле таежного ручья образовались топкие прогалины, заросшие густой осокой. Кентавр сделал большой прыжок, но не рассчитал сил. Он утопил передние ноги, не удержал равновесия, ударился боком о трухлявый пень и провалился почти по горло. Раздалось противное чавканье, треск болотных газов и жалобный крик.

И вместе с криком – страх. Но не бессмысленный ужас глупой косули, а страх разумного существа, сознающего свою близкую гибель. У Артура сжалось сердце. На короткий миг президент даже приложил руку к груди, недоумевая. Что-что, а мотор еще никогда его не подводил, да и вообще, тьфу-тьфу, все хвори остались там, в прежнем, болезненном мире, мире ангин и аспиринов.

– Он зовет на помощь! – Коваль соскочил с капота. – Вы слышите? Ему надо помочь.

– Кто зовет? – округлила глаза Варвара. – То нечистая тебя манит!

У бывшего тренированного Клинка словно кто-то разом выключил все защитные механизмы. Он пошел на зов, будто его поманила волшебная дудка. Пошел с одной мыслью, что мальчишку надо спасти. Зачем спасти, на кой ляд этот вонючий мутант сдался – эти вопросы Коваля не волновали.

Его волновало одно – не позволить зайцам, или кто они там, сожрать это нелепое чудо-юдо.

Кентавр выбросил вперед неестественно длинные жилистые руки с очень широкими ладонями, ухватился за корягу, подтянулся, но коряга треснула, и бедолага еще глубже увяз в болотной жиже. Он запаниковал, забился, не чувствуя копытами дна, и потому не смог трезво оценить ситуацию. На самом деле, ему стоило подать влево, отдохнуть, полежать в плотной грязи и с новыми силами, помаленьку, выбираться на сухое место.

Артур же оценил ситуацию в мгновение ока, свистнул Бубе и рванул вниз, через ягодную рыжую россыпь. Следовало отсечь стаю, оттянуть на себя, пока они не успели окружить болотце.

– Стой, погодь! – наперебой заорали сверху Варвара и старец. – Какая ему помощь? Нечисть – она и есть нечисть, не ходи к нему!

– Кузнец, налево погляди, ты чо! – умолял Антип. – Зайцы, зайцы же!

Но Артур уже скользил вниз, обдирая кожу с ладоней, цепляясь за ветви чахлых черных елочек. Он не мог объяснить Бродяге, почему так поступает. Старцу были подвластны хвори человеческие, но чудовище с лошадиным телом он воспринимал как уродца с пожарища или как безмозглую лосиху. У Артура не было времени объяснять, что перед ними не просто разумное существо, но, кроме того, это существо обладает чем-то невероятно важным, чем-то таким, что им еще может очень и очень понадобиться, вероятно даже – чем-то таким, чего нет больше ни у кого, и упустить эту возможность никак нельзя. Во всяком случае, именно так до него дошла информация, сжатая в единственном горестном вопле. Кентавр не желал умирать потому, что его смерть несла очень большие проблемы.

Для тех, кто оставался в живых.

Коваль делал огромные скачки через канавы, заполненные водой, слышал, как за ним, нагоняя, бесшумной тенью, несется Буба, а еще дальше, проклиная все на свете, грузно топает Варвара с ручным пулеметом на плече…

Кентавр повернул голову и встретился с президентом глазами. Человек остановился, перебирая ногами, размахивая руками. Человека на мгновение словно пригвоздило к невидимому столбу. В следующий миг Артур справился с наваждением, но внутри его словно выстирали и выжали.

Удивительный зверь не подчинялся воле Клинка, он был намного умнее любого пса или дракона, хотя мыслил совсем иначе. Он был юн, несмотря на солидные размеры, почти ребенок, по меркам тех, кто его родил. А его, несомненно, родила мать, а не вырастили в пробирке и не сотворили из мертвого камня. Его узкое, вытянутое вперед личико, с полными, обезьяньими губами, меньше всего напоминало о лошади, глаза располагались слишком близко к носу, глядели затравленно, на пределе чувств и сил, а на груди, на широкой цепи болтался заляпанный в грязи амулет.

Черная молния.

Капля смолы.

А спустя миг – уже похоже на кипящий глаз, именно этот таинственный предмет привораживал Артура.

Кентавр сделал еще одну попытку освободиться, взбрыкнул задними ногами, запустил когтистые, совершенно не человеческие лапы в мягкий, осыпающийся дерн… но лишь проделал в земле восемь глубоких борозд. Он все глубже зарывался в густую черную жижу.

– Что там, что там? Злые, плохие! – бормотал Буба и дергал Артура за рукав. – Убили много людей Грязи! Страшные. Зубы. Злые.

– Не бойся, я тебя не обижу, – увещевал Коваль, пробираясь поближе к застрявшему беглецу. Совсем близко он подойти не решался – обманчиво сухая прогалина легко поглотила бы человека. То самое чувство, что охватило его подле грузовика, чувство, толкнувшее его на помощь диковинному лесному обитателю, на минуту пропало, уступив место страху. Артур очень быстро понял две вещи – что его использовали, чуть было не заманили в трясину, и что половина крови на груди, боках и лапах кентавра принадлежала не ему. Этот мальчишка-полуконь забил немало врагов, прежде чем они взяли его в оборот.

Его следовало спасти любой ценой…

Артур замер на краю болота. Стая валила кусты уже совсем близко. Кентавр зашипел, обнажая розовые десны, и поднял руку, как бы готовясь к обороне. Такие острые зубы Артур однажды видел у щуки, выловленной на границе Вечного пожарища, а руки мальчика он вполне справедливо издалека окрестил лапами. Четыре пальца, разделенные перепонками, и на конце каждого втягивался и вылезал коготь длиной в два дюйма. Как у белого тигра Лапочки, только намного страшнее. Потому что альбинос Лапочка, при всех его коварных повадках, слушался человека, а этот чумазый уродец считал себя гораздо выше и лучше человека.

Это был какой-то неправильный кентавр. Про таких не писали в греческих мифах и не рисовали приятные картинки. Очень скоро Артур заметил еще несколько мелких деталей. Полуконь взбрыкнул задними ногами, на минуту освободив круп от грязи. Он носил желтый пояс, украшенный драгоценными камнями, но пояс так извалялся, что мудрено его было заметить. На пятках, повыше копыт, у него тоже торчали внушительные изогнутые когти, левую заднюю ногу кто-то несколько раз прокусил, сухожилие порвалось, и вдобавок зияла открытая рана в правом боку.

«Не жилец… Если срочно не забинтовать – кончится».

– Кузнец, назад давай! Вот оглашенный, язви тя…

В следующий миг Артур вошел в контакт со стаей.

Зайцы плыли, как неугомонная, стрекочущая волна. Издалека казалось, что пролился мешок жидкого цементного раствора, над которым взлетают частые серые капли. Но чем ближе придвигалось ползучее облако, тем яснее Артур различал, что это вовсе не капли, а застывшие в прыжке щетинистые твари, с короткими ушами и торчащими вперед кошмарными клыками. Некоторые самцы достигали от носа до кончика хвоста не меньше метра, они передвигались, как австралийские кенгуру, крупными прыжками, не прекращая воинственно стрекотать.

Они вскакивали на поваленные стволы деревьев, легко преодолевали извилистые притоки ручья, одним скачком взбирались на трехметровые, вывернутые из земли корневища деревьев. Их вытянутые влажные ноздри раздувались и вздрагивали, когда на пути попадались пятна крови, их когтистые лапы сдирали кору, верхний слой почвы, превращали в рвань мелкие кустарники и болотную траву.

Там, где прокатилась стая, земля выглядела так, словно ее топтал слон. Ковалю пришло на ум сравнение с саранчой. Не все зайцы выглядели столь устрашающе, как несколько первых шеренг, но даже те, кто поспевал сзади, невероятно далеко ушли от своих трусливых, трогательно-беззащитных собратьев. У этих питомцев Желтых болот в искалеченных мозгах трепыхалось одно – жажда крови.

Они настигли добычу, которой хватило бы на всех, но добыча подло ускользнула.

Коваль прикрыл глаза, старательно отрешаясь от ближних звуков, молитв Луки, матерщины Антипа, дыхания испуганных коней, оглушительного стрекотания, заполонившего лес. Он слушал их внутренность.

Стая оказалась вполне управляемой, нисколько не опаснее питерских лысых псов. Те обладали изрядными способностями к гипнозу и способны были акульим кружением усыпить жертву, здешние же зубастики до такого не доросли. Артур прочитал их голод, их стайную радость и их обиду. Со вчерашнего дня они зарылись в неглубокие норы, очень далеко отсюда, на границе зеленой и серой земли…

Коваль напрягся, но так и не смог почерпнуть точных географических сведений в бездарных мозгах мутантов. Однако он уловил, как выглядела эта самая граница. Как зеленая земля. Зайцы переваривали кабаргу, загнанную накануне, когда случилось нечто странное. Земля содрогнулась, снизу поднялась вода, изгоняя их из нор, а затем в лапы стае угодило это ловкое, изворотливое мясо. Мясо тоже прискакало откуда-то снизу и пыталось туда же, вниз, сбежать, но не успело.

Вкусное, горячее, изворотливое мясо!

Артур расставил ноги пошире, вдохнул и задержал воздух, фиксируясь на вожаке стаи. Вожака, громадного, седого, одноухого, перекосило в прыжке. Он поскользнулся, проехался мордой по грязи, по ягодным кустам, затем замер, ощерился и мелкими прыжками стал приближаться к человеку.

– Мамочки, – произнесла где-то неподалеку Варвара, поднимая пулемет.

– Варя, не стреляй.

– Порвут же нас…

– Не порвут. Махни всем, чтоб не стреляли. Буба, ты тоже… Не трясись, мать твою!

Коваль смотрел в одну точку – на амулет, прилипший к впалой груди кентавра. Чем-то этот амулет его притягивал. Затейливая игрушка из белого металла, по форме похожая на древнеславянские свастики, а в центре и по краям – удивительно блестящие, черные камни. Амулет или что-то другое, гораздо более важное?

Игрушка не просто висела на цепи, оказалось, что одна цепь обвивалась вокруг шеи, а вторая тянулась снизу, крепясь вокруг передних ног. Благодаря такой металлической упряжи странный амулет оставался жестко зафиксированным на груди мальчишки.

Кентавр все еще делал попытки выбраться. Он то проваливался по горло, то с хрипами выбирался на воздух, по самый круп, и тогда черные камни амулета сверкали на заляпанной грязью тощей груди.

Свастику грязь не затронула. Черный выпуклый камень походил на грозное око, словно рассматривающее Коваля изнутри.

– Варька, бок не подставляй! – кашляя, горланил Бродяга.

– Кузнец, ложись, ща я их отгоню! – рычала Варвара, поудобнее упирая в живот приклад пулемета. Она уже почти спустилась до самого болота, патронные ленты волочились за ней по кустам.

– Я вам сказал – ни одного выстрела! – оборвал атаманшу президент. – Палить начнешь, распугаешь! А я их всех непуганых соберу…

Вожак стаи затормозил, загребая конечностями, силясь удержать равновесие, метрах в десяти от болотца. Отвести взгляда от человека он уже не мог, он мог только ползти на зов. Артур заставил его ползти на брюхе.

– Ну, иди, иди сюда, пушистик…

За вожаком стали прижиматься животами к земле и другие матерые самцы. В последних рядах боевой запал еще не растаял, там визжала и похрюкивала молодая поросль. Они сбились в плотную кучу, лезли на передних, давили и кусали друг друга…

– Мамочки святы! – ахнула Варвара, наблюдая, как серые убийцы укладываются в покорные шеренги и по-пластунски приближаются к босому бородатому человеку, безмятежно стоящему в луже.

– Варя, не дергайся, – негромко приказал Коваль.

Кентавр тоже замер в своей трясине, он не делал больше попыток вырваться, только крупно дрожал всем телом. Кровь из раны на боку лилась все сильнее, мальчишка угасал.

– Ну, валитесь же, сладенькие мои… – шептал Клинок. – Ложитесь спатеньки, ножки у нас устали, глазки устали, ушастики мои, спать хочется нам, я вас отведу туда, где тепло и сухо…

Стая улеглась. Они собирались обложить болотце и терпеливо ждать, пока жертва сдохнет или ослабнет от ран. Очевидно, так выглядела их обычная хитрая заячья тактика. Зайцы успели окружить болото, но теперь, повинуясь приказу Клинка, робко ползли за ним.

Артур начал отступать. Мелкими шагами, спиной вперед, он двигался наверх, к дороге, туда, где его ждал огнемет Луки. Руки дрожали, по спине ручьями лился пот; Артур с горечью признавал, что иметь дело с одичавшими собаками намного проще: лысых псов он играючи заставил бы спрыгнуть с обрыва.

Сегодня Клинок нуждался в помощниках.

– Буба, под ногами не путайся, – процедил Артур. – Варвара, когда на дорогу выгребем, режьте их ножами, не раньше! Но не стрелять!

Избитая, покрытая шрамами морда вожака придвинулась почти вплотную. Коваль изумленно рассматривал восемь клыков в разинутой пасти. Четыре верхних, под раздвоенной губой, загибались, как у дикого кабана. С черного языка свисала слюна, а когтям на передних лапах мог позавидовать бурый медведь. Коваль очень сильно усомнился, зайцы ли перед ним. Вполне вероятно, мутация сыграла злую шутку, соединив в один два несоединимых вида…

Они хрипели и толкались, они обгоняли вожака, охватывая Артура злобным стрекочущим, вонючим полукольцом.

На гребне, ступив босыми пятками на разломанную бетонку, высокий седой человек помедлил. Он дождался, пока несколько десятков хищников выползут на ровное место, пока они окружат его, как плотный серый шарф.

Синекожий дикарь Буба, отступавший на шаг раньше президента, с ворчанием запрыгнул на платформу, на четвереньках добрался до кабины и появился оттуда уже с остро заточенным топором на длинной рукоятке. Старец тоже ловко взобрался на подножку, кряхтя, извлек из-под сиденья кинжал.

– Эх, Кузнец, ну ты учудил, елки-палки! Не к лицу мне кровушкой-то руки обагрять, но нечисть порубать – святое дело, святое. Ай, взаправду Качальщик учудил…

Лука положил палец на спусковой крючок.

– Ваша святость, вы побереглись бы, а?

– Обо мне, отрок, не беспокойся, – старец засеменил к Варваре. Украшенный камнями грузинский кинжал в его дряблых руках казался двуручным мечом.

– Как резать-то? – шепотом осведомилась Варвара.

– Горло режь, в один удар, – краем рта ответил Коваль. – Чтобы крику меньше было… Ай, спатеньки, ушастики мои, спим, спим, сладко спим…

– Лука, тех, что слева, – тихонько приказала Варвара. Сама она двигалась за зайцами по пятам, взвалив «Дегтярева» на плечо.

Когда до задних колес платформы осталось не больше десятка метров, Артур приказал серому вожаку замереть. Тот послушался, но его сородичи из задних рядов напирали, и свободный пятачок между человеком и стаей угрожающе уменьшался.

– Давайте! – едва не теряя сознание, выдохнул Артур.

Резали с удовольствием. Первых трех зверюг Варвара полосовала с заметным опасением, стараясь не заходить к ним сзади, оберегаясь от смертельно опасных ударов задних лап. Бродяга же никого не боялся. Он хоть и не умел так заговаривать лесных тварей, как Качальщики, сразу поверил в ловкость Кузнеца. Спустя минуту его светлая нательная рубаха и кожаные штаны стали красными от крови.

Артур, сцепив зубы, держал стаю. С каждой секундой силы таяли, но и сильных зайцев становилось все меньше. Буба миндальничал с кровными врагами людей Грязи меньше всех. Счастливо скалясь, он пробивал им головы топором, хихикал и обеими ногами прыгал по тушкам врагов.

– Все, не могу больше… – признался Артур, запрокидывая голову. В носу, видимо, порвался сосуд.

– Лука, пулемет! – Бродяга шустро запрыгал к платформе.

Варвара вскинула на плечо «Дегтярева», уперлась спиной в ствол сосны. Луку два раза упрашивать не пришлось. Два пулемета закашляли в унисон, оглашая тайгу железным смехом. У Коваля не нашлось сил взобраться на ступеньку кабины, он так и остался сидеть на бетоне, прислонившись спиной к колесу. Зайцам, впрочем, было не до него.

Штук сорок проснувшихся, уцелевших в задних рядах стаи, погибли в первые секунды. Под ударами крупного калибра их подкидывало в воздух, отчего возникало дикое ощущение, будто клыкастые прыгуны умеют летать. Теряя лапы, уши и головы, распластанные в воздухе тушки шлепались на дорогу и замирали. Некоторые еще продолжали дергаться, огрызаясь, ползли в лес, но за ними, с тесаками, метнулись Антип и Буба.

Стая рассеялась.

– А ну, хватит! – звонко захлопал в ладоши Бродяга. – Хватит уж, патроны пожалейте!

Старец с кряхтеньем опустился подле Артура, протянул кусок сухой тряпки.

– На-кось, нос у тя кровит! Вот как, значит, Качальщики тя навострили, а? То-то я гляжу, в Чите ни одной бешеной псины не боялся, а?

Из канавы, жалобно поскуливая, подтягиваясь передними лапами, выбралась поджарая зайчиха. Задняя часть ее туловища безвольно волочилась по сырой земле. Подскочил Буба со счастливой ухмылкой и перерезал зайчихе горло. Чувствовалось, что будущему губернатору Забайкалья очень нравится его работа и очень нравится тяжелый охотничий нож, подаренный Бродягой.

– А чего их бояться? – Коваль усилием воли остановил кровь. – Пошли, надо этого чудика выловить, утонет ведь!

Но сразу встать не смог, молоты бились в висках, перед глазами взрывались звезды. Из-под горки, черная от копоти, азартно оскалясь, возвращалась Варвара. В одной руке – кавалерийская сабля, в другой – сразу четыре отрезанные заячьи головы.

– Больше четырех дюжин покрошили, ага, – хохотнула атаманша. – Ща ишо подранков добьем. Тварюги такие, в прошлом годе восемь телок у нас задрали!

– На кой \яд ты с ними сцепился? – негромко спросил старец. – Вишь, как корежит тя, аль подохнуть хотел?

– У него… медальон, – Артур сплюнул розовым. Со второго раза получилось встать.

– Медальон… – насмешливо протянул Бродяга. – Ты сам-то понял, что полкан этот чуть тебя в трясину не зазвал?

– Так не зазвал же…

Антип и Лука с благоговейным ужасом, отступив на пару шагов, разглядывали всесильного Белого царя. Буба с явным удовольствием сдирал шкуру с живого еще хищника.

– До тебя никто против заячьей стаи не выходил, – сказала Варвара. – Все трофеи теперь твои.

– Мне трофеи ни к чему.

– Надо продать шкуры, – заявила вдруг Варвара. – Бродяга, за такие шкуры Повар полно семян отсыпет!

– А и то верно, – оживился старец. – Умная ты, Варварушка… Антип, Лука, снимайте шкуры! Повару на онгоны пойдут. Эй, Буба, прихвати веревку. Не понимаешь? Вот это длинное, висит, – это веревка.

– Какому еще повару? – спросил Коваль, но старец не ответил, уже двинулся под горку. Мрачно семенил впереди, ловко уворачиваясь от комков липкой паутины, перешагивая через дрожащие тушки недобитых зайцев.

– Ну, что с ним?

Люди собрались на краю болотца, издалека рассматривали обессилевшее чудо-юдо. Кентавр ослаб, завалился на бок и, скорее всего, потерял сознание. Медальон сверкал на его груди, как новенький, зато на заплаканной физиономии и лапах налипли пуды комковатой грязи.

– Ну, кто за ним полезет? – обернулся Бродяга.

– Еще лягнет, зараза! – боязливо отозвалась Варвара. – Слышь, Кузнец, да на кой он тебе сдался?

– А медальончик действительно интересный, – рассмеялся вдруг старец. – Да уж, царь ты или кто, но с тобой точно не соскучишься.

– Ты это к чему?

– Да к тому, что такие вот побрякушки только на Качальщиков и действуют. Якобы колдунам через побрякушки запретные входы в Изнанку открываются. Всякое болтают, но ты ведь у нас – Фома неверующий, все за науку ратуешь. А я тут, грешным делом, смешную историю припомнил, м-да уж… Забывать такое стал, почти два века минуло. Раз гадала мне клушка одна, слышь… – Бродяга словно позабыл, что совсем недавно призывал всех спешить. Он отыскал себе пенек посуше и, пока все вокруг работали, свежевали зайцев, заряжали пулеметы, выпрягали лошадей, предался воспоминаниям. – Так вот, гадала мне, гадала…

– Буба, пришла твоя очередь отличиться, – ласково поманил президент будущего губернатора края. – Ты его только зацепи, а лошадки вытащат.

– И то верно, – обрадовалась Варвара. – Кому еще в болото лезть, как не этой мокрице?

– …Мол, как вынешь из дерьма говорящую лошадь, так тебе и откроется… Ха-ха, Кузнец, а ведь это и есть говорящая лошадь-то, – невесело хохотнул Бродяга. – Только вот, убей бог, не упомню, чего мне дальше цыганочка та глупая нагадала. Полтора века прошло…

Буба поупирался немного для вида, но потом зажал веревку в зубы и ухнул в грязь. Кентавр не сопротивлялся, позволил продеть под брюхом петлю. Буба вылез из болота черный, облепленный пиявками, и сообщил, что здешняя грязь совсем не такая вкусная, как в болоте Матери.

Антип выпряг двух коней. Общими усилиями сдвинули кентавра с места. На суше он оказался еще крупнее, чем выглядел издалека.

– Ноги держите! Антип, а ну навались, задние копыта вяжите!

– Да на кой он нам, ваша святость?

– Вот и я думаю – на кой он нам? – Варвара откинула со взмокшего лба волосы, с трудом перевела дыхание и нехорошо посмотрела на Коваля. – Слышь, Кузнец, это ведь ты придумал, что его спасать надобно? Вот теперича как его отсюда вынать?

Кентавр часто вздыхал, на его изодранный бок в три слоя садились комары.

– Вынуть-то не труды… – Бродяга обошел лежащего гиганта, с трудом вытаскивая ноги из хлюпающей грязи. – Вынуть-то не труды, Варенька. Тут беда другая… Н-да, услужил ты нам, Кузнец. Однако ж все что ни делается, как говорится… Хоть ведаешь, кого к зеркалу повезем? Ведь это удача, да, Варвара, что мы со шкурками? Это китоврас.

– Китоврас? – Артур покатал слово на языке. Чем-то знакомым отдавало, надежно забытым, исконным, земляным. – Это вроде как сказочный персонаж?

– Сам ты – персонаж, – Бродяга осторожно потянулся к медальону, но взять в руки свастику не отважился. Кентавр внезапно дернулся, скинул Антипа и едва не зашиб связанными ногами Бубу. Зрачки его закатились, мутные голубые бельма вращались в глазницах, с разбитых губ доносились нечленораздельные звуки.

К счастью, Варвара надежно перетянула передние когтистые лапы.

– Я же не зря цыганочку-то вспомнил, – покачал головой Бродяга. Артуру вдруг показалось, что тот еще больше сморщился и на глазах усох. – Не зря, н-да… Что с ентой чудой дальше будет, мне неведомо, да только уж больно все в один клубочек вяжется. Китоврас-то, по языческим ишо сказаниям, штука известная. А крест на грудях… Для этакой штуки зеркало надобно. Я как чуял, что придется с маршрута слазить. Ребята, грузим это дело на машину, втянем как-нибудь. Лука, попоной прикроешь, ранки мы ему присыпем. Варварушка, свернем на большак и налево. Не направо, слышь?

– Куды это? – поразился Антип. – Хозяин, к югу-то, тогось… Охотнички вроде нанос встретили. А как на прииск, не ровён час, выскочим?

– К Повару Хо поедем, к китайцу, – твердо заявила Варвара. – Шкуры на семена сменяем, помоемся… – Она бросила на Коваля темный загадочный взгляд.

– Теперь ничего не поделаешь, – согласился мортус. – Только у Повара большое зеркало имеется. А сдается мне, наш китоврас как раз в зеркале нуждается… А нам это чудо нельзя теперь бросить, раз уж впряглись. Не ровен час, старший за ним пожалует. Эхе-хе, удружил ты нам, Кузнец…

Антип и Лука шустро соорудили носилки, завели под скользкое туловище полкана заостренные колья, перевернули беглеца на брезент. Артуру пришлось рубить кусты до самой бетонки, затем еще добрых полчаса мучились, пока впихнули раненого на платформу и накрепко привязали.

Дышал кентавр редко, со всхлипами, но оба сердца бились ровно. Скорее всего, юноша отключился от большой потери крови или от болевого шока. Когда закутывали его в попону, выяснилось, что задняя нога у беглеца сломана.

– Антипушка, трогай помаленьку, – скомандовал наконец Бродяга.

На капоте грузовика сохли три дюжины заячьих шкур. Бетонная дорога после избиения заячьей стаи походила на двор скотобойни.

– Бродяга, ты объяснишь внятно, зачем нам зеркало и кто такой Повар Хо? – опомнился президент, когда впереди замаячил выезд на трехрядное шоссе.

– Повар Хо – колдун, держит постоялый двор и харчевню знатную. Живет особняком… – не слишком охотно объяснил старец. – К нему и Гоминьдан на постой приходил, и мандарины со своими бандами, и с шаманами он дружбу водит. Четыре дороги хранит, и барахлишко можно у Повара Хо оставить, вечно сохранит, не тронет. И его никто его не трогает, Повара из Сычуани, так уж повелося. Варварушка, вон, та его обходит…

– Мне отец зарекал с Поваром дружбу водить, – Варвара на ходу распахнула дверцу, трижды сплюнула. – Однако ж раза три ночевали у него, харчевня богатая и семена опять же, ага.

– Да на кой нам столько семян, Варенька? – засмеялся мортус. – Может, лучше патронов?

– Ты, старый, двадцать лет в тайгу не вылазишь, так чего болтаешь? – беззлобно отмахнулась атаманша. – Сидишь на печи, так и не спорь. Семена последний год нужнее патронов, ага. Я ваще обалдела, когда услыхала, что вы без семян поперлись, ага.

– Так я, это… – смутился Бродяга. – Я мнил, севернее пойдем, по старому тракту. Чтоб никакой нечисти наверняка не встретить:

– Я ж говорю – двадцать лет на печи сидишь. Тут, вон, на Илью, парни лешачий хоровод видали, так аж за хребтом. Какой те северный тракт?

– А чем за еду платите, раз денег в Чите не водится? – очнулся Коваль.

– В тайге валюты полно, – туманно ответил старец. – И самородки годны, и каменья, и шкурки идут. Был бы товар, деньга найдется.

– Так он один в тайге живет? – поразился Артур. – Никого не боится?

– Кого ж ему страшиться? – хмуро глянул старец. – Ведь у него зеркало…

7 ПРАЗДНИЧНЫЙ ТАЙЛГАН

Сильный шаман Тулеев точно соблюдал обряд.

Для начала разделали жертвенного барана. Обвязали ближние деревья пестрыми ленточками, обнесли гостей первой порцией огненной воды. Для Тулеева готовилась водка по особому рецепту, настоянная на травах. Он позволил себе всего одну кружечку. Разделав барана, шкуру вместе с головой установили на палке, напротив жертвенного костра. Мясо сварили в котле, тут же затеяли кровяную колбасу. Порубили потроха, набили кишки. Женщины начали напевать, мужчины приняли по второй кружке, Тулеев тоже опрокинул в себя порцию. В голове приятно зашумело, он услышал стук собственного сердца.

Вроде бы тяжесть немного спала с души.

Может, померещилось все?..

Саян хлопнул в ладоши, подскочили мальчики, стали раскладывать бараньи кости, как велел им шаман. Гости вовсю жевали, запивали, но притихли уже, поскольку обряд начался. Саян ждал, когда лба нежно коснется эзэн ветра, и вот касание состоялось – ветер стих. По толпе, как всегда в таких случаях, пронесся нестройный вздох. Все заметили, как пропал ветер, как замерли, словно приклеенные к небу, ветви сосен, как разом затихли мухи и пчелы.

Небо и земля ждали знака.

Тулеев принялся перечислять по именам всех прибывших на праздник, так было нужно. Никого не обходя вниманием, он следил, чтобы грамотный мальчик занес в список имена, а сам список надежно спрятал. Теперь, даже если черным духам случится вырваться, они не сумеют одолеть людей. Имена спрятаны – улус под защитой.

Так считалось раньше.

Тулеев встал на колени, сверху на голову ему, поверх короны, накинули веревку с черными косичками. Теперь его лицо не мог видеть никто. С закрытым лицом Тулеев обошел большой круг, трогая рукой каждого из гостей, шепча крепкие формулы оберега. Случалось в прошлом и так, что шаман забывал защитить родственников от разбушевавшихся бурханов тьмы, и те утаскивали живых людей за собой…

Случалось, и шаман погибал во время камлания.

Саян велел последний раз подкинуть дров в костры. Кости разложили на чистой ткани, как они должны совмещаться у живого барана, ребрышко к ребрышку, приставили ноги, приставили палку с черепом. В черных выпученных глазах барашка отражались сполохи костров. Стало очень тихо, перестали насвистывать птицы, угомонились дети, даже лошади и ручные олени, привязанные неподалеку, замерли в оцепенении.

Поднималась бурлящая темная волна.

Нижний мир стал ближе к миру людей.

Тулеев сделал первый неспешный круг, обходя животное, которое понесет его в царство мертвых, в обитель грозного Эрлика. Вот и пришлось упомянуть его имя, никак без этого не обойдешься. Кажется, душа животного уже витала где-то неподалеку, достаточно было протянуть руку. В пустых глазницах бараньего черепа мелькнули искры, или это только почудилось?

Тулеев сделал второй круг, чуть ускоряясь, потряхивая бубном. Люди кушали, запивали, он им не мешал. Праздник должен остаться в сердцах гостей, а не печаль.

Женская родня умершего недавно Жамсарана обрядила ленточками и колокольцами березку, ее принесли и воткнули рядом с костром. Под березкой поставили три миски со сладким кушаньем. Саян принял еще полкружечки спиртного, ускорил шаг и изменил дыхание.

Небо придвинулось к миру людей.

Равнодушно и холодно вглядывалось в души, как и положено небу.

Прикрыв глаза, Саян видел, как прорастает невидимыми корнями березка, отзываясь на каждое слово его беззвучной пока молитвы, как соединяют ее корни и веточки все три мира – верхний, нижний и земной, как вьется вокруг корней душа черного барана, готовая к путешествию, как алым полотнищем плещется море живых человеческих душ, не пьяных пока, но сытых и взволнованных. Тулеев приложил к груди нефритовое зеркало, кнут заткнул за пояс, левой рукой взял бубен.

Дробным притопом ответила молодежь на первые шаги его танца.

Услышав треньканье бубна, молодые парни вскочили и выстроились в линию. Саян их не видел, он все громче бормотал, призывая духов, оберегающих улус, и слышал биение разогретых водкой сердец. Уже никто не болтал попусту, не смеялся и не глотал еду, внимание десятков гостей было приковано к айха, на котором раскачивался и крутился сильный шаман.

Примчался первый порыв обжигающе холодного ветра. Женщины охнули, кто-то из детей заплакал. Саян кружился, гортанно выкрикивая слова молитв, умоляя родных бурханов защитить его во время путешествия. Душа барана уже везла его, но еще не оторвалась окончательно от земной тверди. Дунул второй порыв ветра, это означало, что покровители земных стихий уже не властны над священным местом погребения, здесь теперь гуляют совсем другие ветра…

Теперь нет пути назад.

Саян упал на колени. Ему тут же под руку поставили таз с кусками горячей баранины. Про себя Саян решил, что проведет сегодня камлание более осторожно и постарается ни в коем случае напрямую не вызывать Эрлик-хана, владетеля мертвых. Саян стал швырять куски распаренного мяса в лес, упоминая при каждом броске онгонов-покровителей. Когда мясо кончилось, ему подали бутыль с травяной водкой, он пошел по кругу, брызгая во все стороны, левой рукой все чаще встряхивая бубном.

Что-то шло не так, как обычно.

Слишком легко получилось.

Люди молчали, только старики, чувствующие острее прочих, стали подвывать. По знаку Тулеева мальчишки кинули в костер бараньи кости и голову, теперь ничто не связывало посланца земного мира с миром людей. Сквозь бесконечные повторы молитвы Саян еще расслышал, как в ужасе шепчутся женщины, показывая друг другу на почерневшее небо. Потом он перестал слышать и это, и стук собственного сердца слился с нарастающим протяжным гулом.

Он оторвался.

Он несся сквозь ряды пылающих обручей, порывы морозного ветра пробирались под одежду, сковывали дыхание. Люди хором повторяли за шаманом слова молитв, просили грозного бурхана нижнего мира забыть их умершего родственника и принять вместо него черного барана. Саян скрепя сердце выкрикивал имя страшного Эрлиг-хана, втайне надеясь, что владыка сегодня занят чем-то более важным и не примет жертву…

И вдруг ноги Тулеева оторвались от земли.

Женщины взвизгнули. Некоторые упали, отшатнувшись. В Нерчинском улусе такого еще не видели и не помнили, чтобы шаман исчез во время камлания. Всякое случалось – и выносили на руках, и отварами отпаивали, и ноги у слабых шаманов на время отнимались, но Саян Тулеев просто исчез.

Невероятной силы вихрь разметал костры, повалил в угли березку, она вспыхнула и мгновенно почернела. На утоптанной поляне, в кругу застывших от страха сородичей, осталась лежать расколотая рогатая корона.

– Неужто его забрал Эрлиг-хан? – робко спросил кто-то.

– Владыка мертвых не требует к себе живых, – ответили старики.

– Значит, он вернется? – с надеждой спросил мальчик. Он сидел на земле, возле перевернутого таза с остатками мяса, и в испуге смотрел, как дымятся следы от босых ног шамана.

Народ тихо перешептывался, обсуждая дикую ситуацию. Улус словно парализовало. Несло горелым. Неизвестно откуда взявшийся ветер гнул к земле вековые стволы. В траве катались головешки от костров.

– Лучше бы он не возвращался, – сказал самый старый из охотников, и все закивали в ответ.

Тому, кто провалился в нижнее царство, нечего делать среди живых.

8 ПОВАР ИЗ СЫЧУАНИ

Первое, на что упал взгляд Артура во дворе, – был жирный кот с отрубленными задними лапами. Чуть позже выяснилось, что страдалец не один. На скудном солнышке, на песочке, прижимаясь к теплой стенке уличной печи, грелось не меньше дюжины искалеченных полосатых созданий. Некоторые из котов зажрались до чудовищных размеров; Артур подумал, что если бы в детстве мама привела его на такую выставку, он бы на несколько месяцев потерял интерес ко всем животным.

Кроме котов, на широком, чисто выметенном дворе Повара Хо внимательный глаз мог заметить еще немало любопытного. Под навесами жевали сено мохноногие монгольские лошади, и здесь же, укрытый брезентом, дремал снаряженный БТР. Во дворе имелись два колодца, один почему-то сухой, и над ним было устроено нечто вроде подъемника, узкая площадка с лебедкой и воротом. Вокруг ворота наматывал круги меланхоличный бычок. Дальше, за стеной из ящиков, угадывались бурильное оборудование и комплект для артезианской скважины. Где-то ухал кузнечный молот и сипло пели меха. Пахло порохом, навозом, вареным мясом и…

Запах. Бывший Клинок втягивал воздух, угадывая среди бытовых наслоений то, что его растревожило. Что-то неуловимо-знакомое, давно позабытое, такое дразнящее и в то же время несущее оттенок тоски.

Трехэтажный дом посреди двора выглядел более чем внушительно, со множеством пристроек, башенок и сарайчиков, с узкими бойницами, с железными кольями вдоль конька крыши и высокими приставными лесенками. Сбоку по стене карабкались дюралевые скобы – остатки неоновой вывески. Справа, под выдающимся флигелем просматривались останки засыпанного землей гаражного пандуса, а в дальнем углу двора, за штабелями дров – торчал недоразобранный остов бензоколонки.

Придорожный мотель…

Артур сразу оценил военную хитрость хозяев – единственная входная дверь в доме располагалась в трех метрах над землей. Защитникам таежной крепости было достаточно втянуть за собой лестницу, и дом становился неприступным. По крайней мере здесь можно было выдержать долгую осаду.

Вокруг двора поднимался высокий частокол, а за ним – еще один, сплошь увешанный онгонами разных монгольских улусов, высушенными тушками зверей, чучелами незнакомых Артуру птиц и звенящими китайскими побрякушками, призванными оберегать от злых бесов. Между двумя заборами колыхалась маслянистая черная вода. Из рва пахло застоявшейся отравой, но даже там кто-то жил, слуги Повара через забор швыряли в ров мясные кости. Артур попытался представить себе существо, вольготно грызущее кость в озере из отработанной нефти, и его тут же передернуло от омерзения.

Тайгу хозяева постоялого двора вырубили и выжгли в радиусе почти в триста метров и у самой кромки леса заколотили в землю жерди. На каждой жерди развевались ленточки, постукивали деревянные и глиняные колокольчики, а кое-где болтались… скелеты. У Коваля создалось впечатление, что Повар Хо гораздо больше опасается нашествия потусторонних сил, чем реальных бандитов.

Артура так и подмывало спросить, для чего сухой колодец, и для чего в него нужно спускаться, но, увидев хозяина, он предпочел промолчать. Повар Хо не слишком походил на повара, скорее – на вышколенного дворцового дипломата. Он встретил гостей возле ворот внутреннего двора в благоухающем, расшитом золотом халате. Молча поклонился и хлопнул в ладоши. Откуда ни возьмись подскочили четверо парней, по виду скорее тибетцы, а не равнинные китайцы, развернули ковровую дорожку от ворот до высокого крыльца.

– Это не Повар, – шепнул Артуру Бродяга. – Чтобы Повар Хо вышел сам, надо ему сильно понравиться, хе-хе.

Варвара выбралась из кабины Кенвуда, приняла величественный вид и бойко затараторила на китайском. Как удалось понять Артуру, атаманша радушно предлагала хозяину усадьбы шкуры недавно убитых зайцев, а взамен просила… несколько семян.

Мужик в золотом халате кланялся и тараторил еще быстрее Варвары. Хозяин усадьбы будет счастлив принять свежие шкурки, из них получатся превосходные онгоны, давно никто не был столь благороден и добр к Повару Хо и его двору. Особенно давно не заезжал сюда Белый мортус, старинный и любимый друг Повара…

При этих словах Бродяга досадливо кашлянул, откинул дверцу и полез вниз, кланяться. Китаец ждал с застывшей улыбкой. Мортус поклонился чрезвычайно низко, едва бородой не подмел землю.

…Но Повар Хо не позволит столь редким и столь прекрасным гостям уйти так скоро. Надвигается непогода, и, кроме того, не годится в безлунную ночь подниматься на перевал. Хозяин уже велел затопить баню, и для гостей готовится превосходный стол, лучшие блюда. Прекрасные гости поступили весьма предусмотрительно, что не пошли по северному тракту, там неспокойно…

– Семена? – напомнила Варвара.

– Непременно, свежие семена, – угодливо улыбнулся «золотой халат». – Целый мешочек, все крупные, готовые к росту. Все из первого урожая.

– О каких семенах все время идет речь? – Артур повернулся к Бродяге.

– Нечистую отгонять. Я тебе покажу, – хитро улыбнулся старец. – Я с собой пяток прихватил, больше не было. Еще от батьки ее, Варькиного, подарок. В городе они ни к чему.

Он полез во внутренний карман, достал плотный мешочек с завязками, вроде кисета. Внутри первого мешочка обнаружился второй, а внутри него – несколько темно-коричневых вытянутых семян размером с косточку от персика.

Точно такие же семена на подножке грузовика пересчитывали Варвара и камердинер Повара Хо. Товар на обмен принес в железном сундучке здоровенный детина, вооруженный топором и автоматом. Сундук был прикован цепью к щиколотке второго амбала. Тот остановился в метре от первого и отвернулся в сторону, задумчиво подбрасывая на ладони дубину размером с бейсбольную биту и улыбаясь в никуда. Атаманша словно не замечала таких подозрительных носильщиков, торговалась за каждое семя, разглядывала их на свет, дула на них, взвешивала на крохотных весах. Слуга Повара от нее не отставал, указывал на рваные заячьи шкурки, тыкал пальцами в пулевые отверстия, бил себя в грудь и взывал к небесам.

Наконец, когда Артур уже уверился, что драка неминуема, продавец и покупатель внезапно успокоились и ударили по рукам.

– И как ими отгонять нечистую силу? – Артур придал лицу самое серьезное выражение.

– Не дай нам боже сеять ловчие деревья, – Варвара быстро прошептала губами молитву, собиралась сказать что-то еще, но человек в золотом халате снова защебетал, настойчиво маня за собой.

– Придется ночевать, – крякнула Варвара. – Так просто не выпустит, чертяка!

– Лучшие блюда – это беда, – скривив рот, добавил старец. – Ума не приложу, откуда Повар о нас прослышал.

«Такими темпами мы до Иркутска никогда не доберемся», – мрачно констатировал Коваль. Но вслух ничего не сказал. Он убедился, что невнимательно осмотрел двор. Среди развешенных для просушки веников и снопов с самыми разными лекарственными травами прятались, как минимум, четверо молодых людей с карабинами. Артур засек еще двоих снайперов в замаскированных башенках по углам хозяйственного двора. Несколько волкодавов сбежались к машине и молча расселись полукругом, отсекая путь к бегству.

Но самая любопытная находка ждала президента в глубине двора, за длинным стогом сена. Там, на мощных клиньях крепилось неохватное бревно с ободранной корой, измочаленное здоровенными зубами. На бревне болтались три металлических кольца, каждое толщиной с руку взрослого мужчины.

Здесь когда-то привязывали драконов! Этот запах Клинок уж точно бы ни с чем не спутал. Со всех сторон от бревна земля была изрыта драконьими лапами, мухи жужжали над обглоданными костями, а еще дальше, в самом углу, под крышкой в яме прел драконий навоз. Похоже, у Повара Хо все шло в дело.

– Если не заночуем, к зеркалу не пустит, – мрачно заметил Бродяга, возвращаясь в кабину. – Ну что, Кузнец, по твоей милости с пути свернули…

– А никак нельзя… отказаться?

– Ты что, хотишь войны с мандаринами? – задрал брови старец. – Ты еще ни один состав с Петербурга не пригнал, границу не поставил, а врагов легко, я смотрю, наживаешь!

«Придворный» в золотом халате что-то подобострастно прокричал снизу. Двое его подручных, непрерывно кланяясь, раскручивали потертую ковровую дорожку. Две девушки расставили по двору плошки с тлеющими благовониями. Белого мортуса встречали с уважением.

– Повар Хо спрашивает, для чего его другу Бродяге понадобилось зеркало, – хихикнул старец. – Вишь, никогда сюда на поклон мы не ездили…

– Да никто к нему из Читы и не ездит, – поддакнула Варвара.

– …Повар Хо ждал высоких гостей, но ему будет вдвойне приятно, если столь желанные и приятные люди покинут пыльный экипаж и отведают его скромного угощения, – расшаркался камердинер.

В этот момент Артур узнал запах.

Повар Хо на широкую ногу занимался опийным маком. Вряд ли он его выращивал в таежных условиях, но складировал и перерабатывал – несомненно. Где-то здесь, надежно замаскированная, располагалась химическая лаборатория. Обычный человек ничего бы не унюхал, а тренированных псов здесь давно не разводят.

Коваль вздохнул и вылез наружу. В первую секунду ничего не произошло, хотя человек в раззолоченном халате явно напрягся. Улыбка на его задубевшем лице казалась вырезанной из камня. Волкодавы приподнялись, когда Артур пружинисто спрыгнул на землю, хорошие, смелые псы. Ближайшие два вскочили, недобро скалясь, но тут же развалились животами кверху. У камердинера округлились узкие китайские глаза, когда высокий русский с приколотой к затылку косичкой потрепал убийц волков за влажные носы.

По указанию Бродяги Лука и Буба отодвинули брезент, укрывавший кентавра.

Антрацитовое око в медальоне вспыхнуло крохотным солнцем.

Китайцы шарахнулись в стороны. «Золотой придворный» окончательно потерял улыбку. Минуту назад он струхнул, что впустил во двор неизвестного колдуна, способного навести порчу на собак, а теперь оказалось, что в багаже у колдуна – зверь из Изнанки!

Снайперы в башнях схватились за винтовки, в доме разом заговорили, сердито, высоко, загремели деревянным. Затем узкая дверь под крышей двухэтажного особняка распахнулась, и китайцы во дворе попадали ниц.

Со второго этажа, прямо по воздуху, делая легкие взмахи руками, спускался Повар Хо.

9 БИТВА ТИГРА С ДРАКОНОМ

Повар Хо спрыгнул вниз, не используя лестницу. Боковым зрением, даже не успев до конца повернуть голову, Коваль узнал этот полет. Так же непринужденно ходили по воздуху монахи одного тайного храма, спрятанного на бывшей ракетной базе… Человек в развевающейся пестрой одежде спрыгнул и, не обращая внимания на огромный грузовик, на Варвару и старца, зашагал прямо к Артуру.

– Я узнала тебя, ах, плекрасный господина. Отчего же моя болсая длуг Бродяга слазу не сказала, что с ним плиехала послушник храма Девяти селдец? Ах, отчего же мой длуг Бродяга слазу не пледупредила, что послушник хлама сопловоздает столь ценную добычу?

Повар Хо склонился и застыл в поклоне так надолго, что Артур всерьез обеспокоился состоянием его поясницы. Варвара и Бродяга выпучили глаза. Похоже, они потихоньку привыкали считать Коваля кем-то вроде святого. Солдаты, конюхи, птичницы во дворе – все попадали на землю, беспрерывно кланяясь хозяину.

Повар Хо все-таки совершенно не походил на повара, и от него ощутимо тянуло наркотой. Не только опием, но и анашой, гашишем и еще целым рядом незнакомых «лекарственных» средств. В следующие десять минут, пока китовраса бережно снимали с машины и несли в дом, Артур улыбался, отвечал на ласковые расспросы, а сам гадал, кому продает дурь этот ловкий мошенник. Скорее всего, наркотики уходят по привычным маршрутам – на северо-запад, решил Артур, но как доказать и как вычислить сеть распространения? Выходит, не успела еще планета опомниться от увечий, нанесенных Большой смертью, а шустрые наркобароны уже травят Россию…

Повар Хо излучал довольство, его лоснящаяся круглая физиономия сияла, как только что снятый со сковородки блин, и невозможно было определить, пятьдесят лет этому человеку или девяносто. Повар Хо издалека казался толстым и неповоротливым, но эластичная грация бойца то и дело проступала в каждом движении.

– Это не добыча, – поправил Артур, когда кентавра перегрузили на широкие брезентовые носилки. – Его надо вылечить, Бродяга сказал, что ты умеешь.

– Ах, его надо вылечить, – как болванчик, покивал Повар Хо. – Его надо вылечить. Разве ты хотела вылечить его, Белый царь?

– Почему ты называешь меня Белым царем?

– Потому что я тозе была послушником в храме Девяти сердец, только намного ланьше, чем ты, – не прекращая болтать, Повар Хо увлекал Коваля к дому, к зовущим винным, мясным ароматам. – Тебе зе известно, как сельезно относятся в храме к гаданиям. В храме ведь не произносят слово «гадание», так? Поскольку настоятели храма Девяти сердец не считают, что будущее – это тайна… Ах, я так рад, что имею честь плинимать в моя скломная доме такого зе послушника, каким был и сам, ведь наш храм – это всегда семья, ты не находишь?

– В храме меня никто так не называл. Это придумали уже здесь, в Чите.

– Имена не плидумывают на земле, – тонко рассмеялся хозяин. – Моя дома – на перепутье четылех дорог. Я зиву здеся с зенами и детьми, с племянниками и плочими лодственниками. Все они тлудолюбивый честная люди, все чтят заветы великий Кун-цзы, все работают от утра до заката. Часто они уходят далеко в тайгу, на охоту или на сбор редкой тлавы. Иногда прилетают на змеях лусские Качальщики и китайские Качальщики, покупают тлавы… Ах, да-да, я заметил, как ты осматривал коновязь, хе-хе-хе, хотя это скорее не коновязь, а как сказать? – длаконовязь, хе-хе…

Артур несколько осоловел. Их разговор походил на беседу двух хитрецов, к тому же на разных языках. Повар Хо не давал внятный ответ ни на один вопрос, но градус доброжелательности при этом не падал.

– Постой, дорогой длуг, – Повар Хо внезапно изменился в лице. Точнее сказать, гладкая блестящая кожа его круглого лица собралась десятками морщинок.

– Что стряслось?

Старец и Буба смотрели, выпучив глаза. Рука Варвары непроизвольно потянулась к поясу с пистолетами. Псы зарычали, на дальнем амбаре сверкнул прицел.

Повар Хо пролез верткими пальцами президенту за пазуху куртки, а затем расстегнул петли и вовсе закатал рукав. Торопливо, легко касаясь подушечками пальцев, пробежался по внутренней стороне предплечья. Артур улыбался.

– Не мозет быть… – Хо сглотнул, превратившись на минуту из грозного хозяина в седого мальчишку. – Не может быть… Так ты и вплавду – цаган хан?

– Что ты там нашел, почтенный Повар? – забеспокоился мортус. – У нашего друга много шрамов, но он ведь солдат, а не баба на печи. Артур, кровит снова, что ли?

– Откуда у тебя это? – Повар Хо уже не прикасался к руке Артура. – Ты выкармливала классных змеев?

– Каких это змеев? – изумился Бродяга. – А мне-то лапшу вешал, будто лысые псы его покусали. Ты мне чего врал-то, Кузнец?

– Это невазмозна… – Повар Хо отступил на шаг, рассматривая Коваля, как будто наткнулся на золотую статую. – Моя настоятель Чен говолила, что со влемени основания храма лишь девять человек сумели выколмить змеев своей кровью. Это невазмозна! Сколько их было, блат послушник? Ах, нет, я буду называть тебя Белый царь.

– Штук пять или шесть, – поскромничал Артур.

– Слушайте все! – Хозяин постоялого двора разрезал воздух ладонью. Его подданные замерли, буквально прекратили дышать. – У нас сегодня великий гость. Эта человек не только одолела свору чолонских зайцев. Эта человек – настоящий Цаган хан, как говолят степняки. Он своей кловью выкормил стаю красных змеев, а это удается только тем, кто не вспоминает о себе. Много ли дней было в зизни каздого из вас, когда вы не вспомнили о себе? Молсите?.. Вот именно… – Повар Хо перешел на китайский, с яростной жестикуляцией повторив свой спич.

– Ты выкормил драконов своей кровью? – Варвара потрясла головой, точно набрала в уши воды. – Но мой отец водил дружбу с Качальщиками, еще когда караваны с товаром проходили за Урал. Это все неправда, я знаю! Если дракониха родит яйцо в загоне, и даже если принимать детеныша из яйца, он откусит руку, едва почует кровь…

– Я не смог бы кормить их месяцами, – терпеливо объяснил Коваль. – Это всего лишь ритуал, чтобы они запомнили хозяина.

– И где же твои драконы? – спросила Варвара.

– Они погибли. Кроме одного.

– Но они плинесли тебе победу? – проницательно заметил Повар Хо. – Ах, малая сила и болсая отвага побездают любой враг, так, Белый царь?

– Это так. Мои красные друзья утопили целый флот.

Повар Хо оглядел подчиненных и гостей с таким победоносным видом, будто сам участвовал в сражении у берегов Сицилии.

– Моя болсая длуга Бродяга сегодня доставила настоясий плаздник. Селовек, умевший кормить класных змеев, заслузивает болсая подарок. Я дерзал эту вещь много лет. Мой пладед делзал ее много лет. Сегодня внизу, там, – он показал куда-то под землю, – я передам ее тебе. Подарок. Настоясий.

Артур никак не мог понять, придуривается хозяин или вполне серьезен. Он решил перехватить инициативу беседы:

– Что такое твое зеркало?

– Белый царь – болсая сутник, – хлопнул в пухлые ладошки Повар Хо. – Только тот, у кого есть собственное зелкало, мозет так сутить. Ты сегодня счастливая селовека. Для дальнего пути ты купила надезная орузие – ловчие семена. Я сегодня тозе счастливая село-век, я купил отличные скуры опасных хисьников. Ах, мы обязаны отплаздновать нашу встречу, а не предаваться тягостным мыслям.

Антип тем временем загнал грузовик во двор, распряг коней, а шестеро щуплых жилистых тибетцев резво заперли ворота и подняли мостки над черным рвом. Бродяга командовал грузчиками, тащившими китовраса. Вокруг Варвары и Бубы собралась целая толпа любопытных. Одни со знанием дела, присвистами и придыханиями осматривали роскошную белую женщину, другие дивились на синего полуголого дикаря. Собаки рычали, когда болотный дикарь проходил слишком близко.

– Хранители равновесия покупают у тебя травы? – Президент не мог забыть о запахе наркотиков, примерно так же воняло в лаборатории у русского «джинна» Дробиченко. – Когда они вернутся?

– Кому небо послало клепкие сапоги, тот не нуздается в крыльях, – ослепительно улыбнулся хозяин. Он недвусмысленно давал понять, что Белому царю на дракона в качестве транспортного средства рассчитывать не стоит.

– Ты хорошо говоришь по-русски, – сменил тему Коваль. – Ты поможешь нам вылечить этого… мальчика?

– Только если она сам себе помозет, – еще шире разулыбался хозяин. – То, что у него на груди… ведь ты заметила, Белый царь? Я знаю, сто заметила, хе-хе-хе…

– А что у него на груди? – Коваль подумал, что на этот вопрос тяжело не дать прямой ответ.

– На груди у него то, сто манит каздого, кто потерял детство, – рассмеялся Повар Хо и на долю секунды, на краткий миг, приоткрыл собеседнику свой возраст. Он ничего не предпринимал для этого, просто ненадолго прекратил улыбаться.

Повару Хо давно перевалило за девяносто.

Выяснилось, что в особняке есть не только верхний лючок, под самым коньком крыши, но и нижние, широкие ворота. Слуги Повара пронесли кентавра по коридорам, нежно опустили на два пролета под землю и положили на ковер, напротив стены, затянутой толстой байковой тканью.

– Зеркало, – прошептал Бродяга, указывая глазами на стену, затянутую белой тканью.

– И что? Не откроют? – Коваль сделал движение в сторону занавески, и тут же навстречу ему из ниши шагнули четверо с ружьями наперевес.

– Ваша добыся не умлет, – ласково произнес за спинами гостей Повар Хо. – Тому, кто взялся повелевать зизнью и смелтью подданных, следовало бы твердо отличать смелть от зизни.

Коваль стремительно обернулся, чтобы ответить на колкость, но вместо хозяина на лестнице покорно кланялся камердинер в своем золотом халате.

– Повар Хо с великой благодарностью принимает шкурки хищников. Из них получатся превосходные онгоны, шаманы будут довольны. Давно здесь не делали такие хорошие онгоны, давно не попадалась целая стая. Повар Хо говорит, что послушник храма Девяти сердец – лучший охотник. Если бы послушнику Кузнецу захотелось, он за сезон стал бы богатейшим человеком по обе стороны от хребта… Вам отведены три лучшие комнаты, по звуку гонга прошу всех в трапезную.

На какое-то время гости остались одни.

– Вот дела, ты, Кузнец, и тут наследил, – озадаченно произнесла Варвара. – Что за храм такой? Какие еще Девять сердец?

– Долго объяснять, проголодаемся, – отшутился Коваль. На самом деле, ему не терпелось взглянуть на загадочное зеркало, но хозяева постоялого двора были непреклонны.

Вначале – кушать, а чародейство – ночью!

– Кто же он такой, этот Хо? – По пути в трапезную Коваль снова полез с расспросами к старцу.

– Повар-то? – старец коротко хохотнул. – Ну, ты насмешил, Кузнец. Он, конечно, не из мортусов, таких-то я сразу разгляжу… однако ж почитай век тут коротает. И не один вовсе, там огольцов полный двор. Китайцы разное про Повара-то бормочут… помню одного, тоже из Сычуани бежал, от тамошних властей к нам в тайгу схоронился. Так тот брехал, мол, про Повара Хо дурные слухи шли. Мол, он вроде демона, но не демон. Вроде как с другой земли к нам сквозь зеркало бежал. Сбежать-то сбежал, а обратно тропинку забыл, ага, так и осел в Забайкалье.

В жарко натопленной зале расселись на шкурах вдоль низкого, гладко обструганного стола. Женщины в серых закрытых платьях, не поднимая лиц, непрерывно кланяясь, принесли блюда для омовения пальцев, а также палочки, жаровни и нагретую водку.

– Я видел. Я знаю. Я видел… с ногами, – затрещал внезапно Буба. – Видел лошадь. Ноги как лошадь. И голова. Смеялся.

– Тихо, тихо, уймись, – похлопал его по плечу Артур. – Уймись и растолкуй нам внятно – что, кто и когда? Ты хочешь сказать, что уже встречал такое… такого человека?

Все же Артур не смог произнести «животное». Совершенно очевидно, что ниже этажом тихо угасало разумное существо. Спасти его якобы мог только Повар Хо, но Повар не спешил.

– Я видел. Двое. Два. Синие. Огонь. Два, – зачастил Буба. – Буба был маленький. Брат был маленький. Сестра была. Мы трое ходили далеко. Ходили к дыркам, в дырки птицы Фа кладут яйца. Три дня, долго идти. Спать, и снова идти. Там дырки, но нет воды. Дырки вниз, там светло, потом темно. Мы прятались, Буба делал сетку для птиц. Я видел. Мы ждали птиц, потом убежали. Эти вышли из дыры…

– Вышли из-под земли, ты хочешь сказать?

Синекожий дикарь яростно закивал.

Вернулись молчаливые прислужницы, разложили на столе циновки, подожгли в углу благовония и несколько толстых свечей. Артур прислушался к своим внутренним ощущениям. Опасность не угрожала. Хозяин постоялого двора в друзья явно не набивался, но и камня за пазухой не держал. Варвара, правда, успела шепнуть, что за ночлег и ужин переплатили вчетверо.

Китоврас был без сознания, но его жизни, за запертыми дверьми, тоже ничего не грозило. Повар Хо пообещал, что к ранам пока приложат травы, но придется ждать ночь, только ночью зеркало поможет. Или не поможет. Вроде все понятно, и банька ароматная топится, и подкрепиться бы уже давно не мешало, и Варька вон как игриво косится, намекает на банный день…

– Внизу. Под землю. Большие, – закивал Буба.

Пока китаянки разносили подогретую водку, Буба успел сунуть пальцы в раскаленные угли жаровни, сломал палочки для еды и опрокинул на себя кисель.

– Чушь какая, – Коваль поскреб в затылке. – Бродяга, я не слишком в ругательствах разбираюсь. Китоврас… это вроде тот чувак, что помогал Соломону строить в Израиле храм?

– Ага, а еще помогал немножко с закладкой Алатырь-храма и до кучи – еще подсказал, где лучше в Аравии золотые копи рыть, – с наигранным равнодушием ответил старец. И хитро, искоса, поглядел на президента, оценивая эффект от своих слов.

– Как-то больно все в один узел свернулось, – задумался Артур. – Китоврасы из Аравии, и нам в Аравию надо, и золото туда же, и вообще… Нет, это бред какой-то! Ты хочешь меня убедить, что кентавры реально существовали? А где же они прятались тысячи лет? Почему ни одного скелета не найдено?

– Просто так ничего в узлы не сворачивается, – хмыкнул старец. – Вот мы ехали себе спокойненько, а тебе вздумалось полкана спасать. Спасли вроде, теперича вот подзастряли… А насчет китоврасов-то, эхе-хе, мне вроде как и неловко тебе, крещеному, такое толковать. Ну, вот взять, к примеру, твое зеркальце. Почему ты ему не дивишься?

– Потому что это не колдовство, а технология.

– Тьфу на тебя двадцать раз, – осерчал Бродяга. – Насочиняли слов нерусских и кидаются ими, чисто комьями навозными. Технологии, итишь твою! Спроси тогда у беса своего, куда все делись, – трясуны, вовкулаки, ведьмаки, лешаки… Кстати, Кузнец, ты к китайской кухне как относишься?

– Да вроде… уважаю… – осторожно ответил президент.

Двери трапезной широко распахнулись. Два молодых прислужника внесли большую жаровню с установленной поверх нее глубокой сковородой. В сковороде шипело и булькало масло. Еще двое юношей в серых халатах втащили дополнительный столик с гирляндой сияющих разделочных ножей и дюжиной мисок, прикрытых салфетками.

Венцом программы стало появление самого Повара. В накрахмаленном льняном халате, подпоясанном раззолоченным кушаком, с закатанными почти до плеч рукавами мастер готовился священнодействовать.

– Почтенный Повар Хо в знак безмерного уважения и преданности высоким гостям изволит сам приготовить лучшие кушанья и изволит сам их отведать первым, – согнувшись, выпалил «золотой халат».

Повар Хо поднял руки вверх, как хирург перед операцией. Лицо его выражало высшую степень сосредоточенности, длинные седые патлы были забраны в пучок.

– Теперь держись, Белый царь, – уголком рта прошамкал Бродяга. – Ты как, жрать-то шибко хотишь? Не сблеванешь тут, прости господи?

Салфетки, прикрывавшие блюда с полуфабрикатами, полетели прочь. До сего дня Коваль полагал, что он попробовал на зуб всякую гадость, которой богат родной край, и не только родной. Однако Повар Хо умел удивить.

– Живой карп, – голосом церемониймейстера объявил слуга в золотом халате.

Повар Хо щелкнул пальцами, два мальчика подтащили к Ковалю медный чан с водой. В воде величаво плавали несколько жирных рыбин. Коваль выбрал. Повар Хо изящным движением подхватил карпа и подбросил в воздух. Пока рыба летала, трепыхаясь мокрым искристым телом, в руках у мастера блеснули ножи. Китаец вскрыл карпа в двух точках, особым длинным крючком извлек внутренности, затем окунул рыбину в другой котел, вытащил и принялся с бешеной скоростью счищать чешую, не переставая улыбаться гостям. Артур невольно залюбовался работой, у него даже мелькнула мысль переманить Повара Хо в Эрмитаж, открыть ему там ресторан, если, конечно, старик обязуется покончить с дурью…

Но представление еще не завершилось. Повар Хо чистил рыбу, молниеносно вращая ее на своем столе. Выкинул какие-то кости, смел чешую, затем обмотал себе кисть руки мокрой тряпкой и отдал быстрое приказание. Мальчишки сняли крышку со сковороды. Держа рыбину за голову, Повар Хо опустил ее туловище в кипящее масло; спустя минуту на плоском блюде напротив Коваля двигал жабрами и глазами… живой карп.

Варвара охнула, перекрестилась. Буба обрадовался, захохотал.

– Это великое искусство, – с серьезным лицом похвалил Бродяга. – Далеко не всякий повар способен разделать и зажарить рыбу, не затронув нервный узел.

Пришлось есть. Спустя минуту от карпа мало что осталось, и Коваль с некоторой тревогой ожидал смены блюд. И вот, смена блюд состоялась, еще издалека нос бывшего Клинка уловил нежный аромат мяса, приправленного диковинными специями. Внесли красочное блюдо, полное жаркого, с ручками, оформленными в виде русалок и сказочных монстров. Смуглая девушка заиграла на неуклюжем струнном инструменте, другая запела тоненьким голоском.

«Интересно, в каком музее сперли», – вяло проявил бдительность президент. Повар Хо снял пробу, замер с высоко поднятым половником. Гости кивнули, разрешая себя кормить. По мере заполнения тарелки рот Артура непроизвольно заполнялся слюной, так аппетитно все это выглядело.

– Битва тигра с драконом, – радостно объявил мажордом, дворецкий и, как потом выяснилось, банщик в одном лице.

Бродяга напрягся. Точнее, напрягся его пищевод, а внешне старец остался сама любезность. Он приветливо перебрасывался шутками с хозяином дома, легко переходя с русского на китайский. Варвара тыкала палочкой в тарелку, делая вид, что чрезвычайно увлечена музыкой. Антип и Лука вежливо положили себе по кусочку. Один Буба радостно уминал жаркое за обе щеки.

– Битва тигла с длаконом, – любезно повторил хозяин, специально для Артура. Затем Повар Хо уселся напротив и, не сводя глаз со своего визави, движением фокусника извлек откуда-то теплую еще кошачью шкуру. Шкуру жирного полосатого кота с отрубленными задними лапами.

– Я училася делать это изысканная блюдо много лет, – пояснил хозяин, с явным удовольствием наблюдая за реакцией гостей. – Для того стобы мясо тигла стало незным, кошкам следует в ланнем детстве отрезать лапки. Змею тозе следует готовить особым способом. К созалению, здесь, на севере, непросто достать нужную змею, стобы блюдо заиглало всеми класками вкуса… Я опечален, сто моя духовный брат, послушник храма, так мало кусает. Неузели мое сталание не плинесло вам услады?

Антип зажал ладонью рот и опрометью бросился вон из комнаты. Музыкантша в уголке запиликала веселую мелодию. Буба радостно замычал с набитым ртом и попытался пуститься в пляс.

– Принесло усладу, еще какую, – Коваль отхлебнул горячей водки и, не глядя, стал глотать борющихся тигра и дракона. – Чем еще порадуешь, хозяин?

– Для особых гостей мы подаем мозги обезьяны, – осклабился Повар Хо. Его рот был полон золотых коронок.

Варвара издала нечленораздельный звук, вскочила и последовала во двор за Антипом. Лука пока крепился, налегал на спиртное. Буба, забыв о приличиях, наяривал третью порцию.

– Обезьяна тоже живая? – на всякий случай осведомился президент.

– Пока – да, – оживился хозяин. – Мой плекрасный гость зелает ее осмотреть?

Повар Хо потянулся к следующему блюду, накрытому салфеткой.

– Прекрасный гость желает побыстрее отправиться в путь, – не слишком вежливо оборвал Коваль. – Мы очень торопимся. Я хотел бы убедиться, что китоврасу будет оказана помощь.

– Осень толопитесь? – рассмеялся китаец. – Осень толопитесь. Осень толопитесь. Если позволит мой духовный брат, послушник храма Девяти сердец, я замечу, сто толопиться вам некуда.

– Это еще почему? – Артур перестал чувствовать вкус кошатины.

– Потому сто ты спас молодая глупая сусество, обитавсее по ту столону. Это огломная редкость, на тебе печать удачи, Белый царь… Сегодня в полночь мы велнем существо в зеркало, но к тебе придут те, кто надел ему амулета.

10 ЖЕЛЕЗНЫЙ СМЕХ

…В полутора тысячах километров от Читы, в пропахшей ароматной пихтой келье горного дацана, стоящего на самой окраине Иркутска, проснулся человек.

Он резко приподнялся, скинул одеяло и разжег керосиновую лампу. Это был крепкий мужчина, бурят средних лет, с круглым приветливым лицом. Мужчина посидел несколько мгновений зажмурившись, слегка поводя кончиками пальцев, словно перебирая невидимые струны. Когда он открыл глаза, лицо его заметно омрачилось. Он быстро облачился в аккуратную желтую рясу, прикрыл татуированный череп капюшоном и выскользнул в сонную тишину монастырских коридоров.

Почти беззвучно он преодолел несколько коридоров и лестниц; он двигался настолько незаметно, почти плыл над землей, что даже не заворковали ночевавшие на стропилах лестниц голуби. У нужной двери монах остановился и задержал дыхание. За толстой дверью тоже не спали. Монах мгновенно различил слабые звуки, которые сопутствуют только бодрствующему человеку, – шелест книжной страницы, треск оплывающей свечи, поскрипывание сандалий на ногах, еле заметный хруст в суставах.

Человек с татуированной головой слышал много звуков, которые не различило бы обычное, нетренированное человеческое ухо. Слышал, как плескались пресноводные тюлени в озере, как бродил в войлочных сапогах по тропинкам, присыпанным опилками, часовой, как за несколько километров от дацана, в центре города, хлопали о стол картами ночные картежники с красными от бессонницы глазами и потными руками.

Но человек в капюшоне не интересовался игрой в карты, его занимали совсем иные игры. Он замер, снова и снова прислушиваясь к раскатам далекого металлического хохота. Хохот не смолкал. Он катился волнами, распространяясь от невидимого центра, как расходятся вонючие круги от камня, брошенного в яму с нечистотами. Почему-то сравнение с камнем в чистой воде монаху не пришло в голову.

– Войди, брат Цырен, – негромко произнесли за дверью. – Долго ты будешь мерзнуть?

– Вы тоже не спите, почтенный боболама? – Цырен склонился в традиционном приветствии.

– В моем возрасте сон – это непозволительная роскошь, – седовласый старец посмотрел на вошедшего поверх двух пар очков, надетых одни на другие. В комнате у настоятеля, помимо камина, грела воздух походная чугунная печка, а сам он покоился в глубоком кресле, закутавшись в несколько одеял. Боболаму окружали сотни книг, они чинно стояли на полках, небрежно валялись на полу, занимали все свободное пространство стола.

– В моем возрасте приходится дробить время более жестко, чем я это делал двадцать лет назад, – полушутливо пожаловался старик. – Впрочем, ты сам неплохо знаком с тем, что такое время…

– Вы учили нас, что спешить в этой жизни некуда, – поклонился Цырен. – Однако некоторые события протекают таким образом, что приходится прерывать даже самое возвышенное созерцание.

– Нет таких событий, ради которых стоило бы выходить из круга медитации, – улыбнулся боболама. – Если ты внимательно и отчужденно подойдешь к проблеме, взвесишь ее и осмотришь со всех сторон, то очень скоро убедишься, что проблемы не существует. Существует лишь наше отношение к ней.

– Я благодарен вам за мудрый совет…

– Тем не менее тебя разбудил смех. Отчего ты прячешь глаза, Цырен? Разве ты стыдишься своих способностей?

– Вы правы, меня разбудил железный смех. Так вы тоже его слышали? – Цырен неловко переминался с ноги на ногу, словно снова стал босоногим неграмотным мальчишкой, которого отец впервые привез из тайги в буддийский дацан. – Я не стыжусь, но…

– Но тебе неприятно, что ты, даже постигнув многое из мудрости великого Будды, в душе следуешь зову своих шаманских предков, так?

– Так, почтенный, – Цырен опустил голову.

– Я отлично знал твоего отца, почтенного Буянто. Он нисколько не стыдился того, что его дед и прадед были харын удха и служили черным духам. Он был разумный и дальновидный человек и всех своих сыновей отдал в учение. Так что же тебя гложет?

– Когда вам необходимо общение с русскими Качальщиками, вы посылаете меня. Когда вам необходимо общение с китайскими орденами, вы посылаете меня. Когда нашему дацану необходимо провести переговоры с восточными шаманскими улусами, тоже еду я. И всегда я буду делать все, что повелит мне почтенный боболама. Однако за спиной я слышу, что Цырен – сын черного шамана, что Цырен – неискренний почитатель Будды и его воплощения, что Цырен не любит и не почитает ламу, как следует его почитать. Вот почему я смутился, когда вы угадали мои мысли. Мой отец не хотел, чтобы я стал сильным харын удха, он боялся, что темные силы возьмут верх в моей душе. Он мог бы отдать меня в учение к Качальщикам, так он и сделал вначале, и семья была довольна. Вероятно, вы знаете, почтенный боболама, что я провел среди Хранителей меток пять лет, но это были пять детских лет, и только потом отец привез меня к вам…

– А ему просто некуда было тебя везти, – мягко перебил настоятель. – Тогда дацаны только начали восстанавливать. Только начали появляться люди, готовые к походу в Тибет и к выборам нового ламы. Твой отец поступил мудро., но он не объяснил тебе, что стыдиться своих корней нехорошо.

– Однако нехорошо и прислуживать двум господам, не так ли? – почтительно возразил Цырен.

– Иными словами, тебя мучает вопрос – правильно ли, что наш народ и некоторые наши соседи совмещают две веры? – Боболама отложил книгу и снял очки. – Или тебя мучает, почему ты просыпаешься, когда ворочаются духи тайги, а другие братья спокойно спят? Что касается первого, Цырен, то я не вижу противоречий. Пусть люди верят в то, что им удобно. Если они принимают учение Будды, значит, они с нами, их путь озарен, а нам надо лишь выполнять свой Долг.

– Меня мучают оба эти вопроса.

– Хорошо, Цырен, – настоятель спустил ноги с кресла, кинул в чайник щепотку заварки, долил воды. – Я вижу, что тебе не терпится поделиться со мной ночными страхами. Но прежде чем ты сделаешь глупость, ответь мне на вопрос – что такое наша древняя вера?

– Вы говорите о вере, которую исповедовали до того, как родился Просветленный?

– Да, я спрашиваю тебя о том, чего ты стесняешься. Расскажи мне, но расскажи просто. Любую вещь, любой предмет можно описывать часами, а можно сказать о нем в трех предложениях.

– Боюсь, что коротко мне не суметь…

– Хорошо, я скажу за тебя. Вся вера наших предков сводилась к двум идеям. Во-первых, они твердо знали, что человек и вселенная – едины. Они почитали землю и небо как главных родителей всего сущего, поэтому камлания всегда проходят в тревожных местах, где земля и небо проявляют себя особенно ярко…

Боболама отхлебнул чая.

– Да. Мой отец говорил, что дед всегда камлал на вершине горы.

– Я уверен, что твой дед был достойным человеком и принес много хорошего вашему улусу… И вторая сторона нашей древней веры опирается на почитание предков. До Большой смерти каждый помнил не только отца и деда, но и предков до пятнадцатого колена… До Большой смерти наши деды почти каждый месяц резали баранов и приносили утхадаа своим предкам. Разве это плохо, Цырен, – ощущать свое единство в ряду поколений и заботиться о детях и внуках?

– Это достойно и правильно, преподобный.

– В таком случае тебе не стоит считать себя хуже других.

Цырен помедлил.

– Так вы тоже слышали железный смех?

– Я тоже слышал. И мне это тоже не нравится. Ты пришел просить у меня дракона, брат Цырен?

– Вы, как всегда, проницательны, почтенный боболама.

– Ты не все мне сказал, Цырен.

Монах помедлил, несколько раз вздохнул, набираясь смелости. Боболама шаркающей походкой подошел к нему вплотную, потрепал по плечу.

– Я скажу за тебя, Цырен. Тебе стало известно о камланиях с человеческими жертвами. Ты опасаешься, что враги русского президента разбудят темные силы, в которые тебе не пристало верить. Ты опасаешься, что я буду недоволен твоей дружбой с русскими Качальщиками. Ты опасаешься, что я узнаю о том, что у тебя на шее, под одеждой, висит шаманский бур-хан?

– Да, почтенный, – Цырен изумленно поднял глаза. – Но… но как вы?..

– Как я узнал? – тепло рассмеялся настоятель. – Это просто. Слушай меня, Цырен, я сам намеревался разбудить тебя. И мне вдвойне горько, что ко мне пришел лишь ты, а прочие спят.

– У них нашелся шаман, годный служить на две стороны, – Цырен выдохнул, словно кинулся в ледяную прорубь. Теперь его речь спешила, лилась открыто, уже не сдерживаясь перед настоятелем. – Шаманы камлали на священной горе, само по себе это очень опасно, я знаю от отца. Но даже дюжина великих не может сдвинуть песчинку над могилой того, кого они хотят разбудить. Им не хватало трех вещей, почтенный настоятель, но я опасаюсь, что они их получили. Им не хватало свитков Кокэчу, который, по преданию, ткал белое знамя для самого Тэмучина, и не хватало сильного шамана, годного нырнуть в царство мертвых. Почти не осталось таких, после того…

– После того как ушел твой отец, – ласково кивнул настоятель и протянул Цырену пиалу: – Выпей! Итак, ты полагаешь, что шамана и свиток они нашли, чего же им не хватает? Ведь ты упомянул три составляющие. И стоит ли нам так серьезно заботиться о том, что происходит в месяце пути от Байкала?

– Третья составляющая – это человеческая кровь, – Цырен понурился, словно вновь застыдился того, что слишком хорошо знал обычаи таежных колдунов. – Они научились приносить жертвы Эрлиг-хану человеческой кровью, чего не делали тысячи лет. Вы слышали железный смех, почтенный настоятель?

– Это металл, ведь так?

– Да, почтенный. Это значит… простите меня, настоятель, вы не верите в то, что духи нижнего мира пьют кровь людей…

– Неважно, во что верю я, – холодно уронил бобо-лама. – Важно лишь то, что является истиной. А порой истина и вера весьма далеки друг от друга, брат мой. Говори, я отнесусь серьезно к любым твоим словам.

– Железный смех, почтенный. Это смех мертвых машин, брошенных в тайге до Большой смерти. Эзэн подземного царства получил кровь и поселил бурханов в эти машины. Они за кем-то охотятся, почтенный настоятель, они ищут новой крови.

Настоятель дернул за шнур. Где-то в подвале дацана отозвался колокольчик.

– Возьми на кухне еду и лети, я распоряжусь, чтобы тебе дали моих лучших драконов, – боболама смотрел в окно на темный притаившийся город. – Но помни – ты ни с кем не должен драться. Посмотри и возвращайся, а думать будем вместе. Я не сплю вторые сутки, Цырен, у меня плохие предчувствия…

11 ВАРВАРА

Она вышла из бани распаренная, душистая, насквозь пропахшая медом и какой-то терпкой травой, с распущенными влажными волосами и в длинной мужской рубахе до колен.

– Что? – Варвара замерла с приподнятой ногой, опираясь лишь на кончики пальцев. – Что ты смеешься?

– Ты сейчас похожа на зайчонка, – улыбнулся Артур. Он выловил в очаге головню, зажег еще три свечи.

Словно в унисон треску свечей застрекотали сверчки.

– Я? Это я, что ли, на зайчонка? – Она прыснула, с недоумением разглядывая в тусклом пристенном зеркале свои крепкие плечи, блестевшие сотнями мелких капелек.

– А на кого ты хочешь быть похожа? – Артур подошел к ней сзади, вдохнул запах волос.

Она снова пахла медом. Кажется, этот запах не могла прогнать никакая баня.

Варвара затихла. Словно перестала дышать в тот миг, когда он прикоснулся к ее розовой спине. Артур медленными цепкими переборами задирал на ней рубаху, неотрывно рассматривая в зеркале ее черные дикие глаза. Их глаза находились почти на одном уровне, и, только когда он поймал ладонями ее горячие бедра, когда повел ладони вверх, она безвольно откинулась назад, опрокинув затылок к нему на плечо.

Коваль в восторженном изумлении гладил ее ноги, чувствуя себя солдатиком, на которого положила глаз супруга ротного капитана. Варвару нельзя было назвать дородной; сняв с нее рубаху, Артур убедился, что эти каменные мышцы скорее годятся для метательницы дисков, чем для кустодиевской купчихи. Внутренняя поверхность ее бедер заросла густым шелковистым волосом, но это совсем не показалось Артуру отталкивающим, скорее, наоборот.

«Неужели оттого, что давно не раздевал женщину?» – с усмешкой спросил он себя и тут же поймал себя на этой лживой усмешке, поймал себя на попытке обмануться, запудрить самому себе мозги, потому что дело обстояло гораздо хуже и вовсе не упиралось в длительное воздержание.

Совсем рехнулся! Полуграмотная дикарка, не бреющая ног, не стригущая ногтей, через слово – матерщина, хорошо хоть в баню сходила, и больше двадцати лет разница, и невозможно от нее оторваться, безумие, полнейшее безумие, наваждение, погибель…

– Пяткам холодно, – шепотом пожаловалась она.

Артур дождался, когда она уляжется на большой кровати и закутается в пышную, заботливо разогретую на печи перину и разметает по подушкам свою мокрую гриву, хитро кося лукавым влажным глазом, в котором плясало пламя алых свечей…

– Потуши, – шепотом попросила она. – Я страсть как тебя боюся…

– Меня боишься? – Он скинул одежду, привычно повесил в изголовье патронташ с клинками, в последний раз попытался прислушаться к звукам за стеной.

Кажется, там было все спокойно, Лука постукивал прикладом, как договорились, позвякивала сбруя, кашлял на своей половине бессонный старец. А большего Артур не успел услышать, не сумел заглянуть дальше, потому что ее медовый аромат настойчиво лез в ноздри, кажется, склеивал не только обонятельные центры, но весь мозг склеивал, превращая его в сплошной комок желания, в первобытного самца, которому уже наплевать, далеко ли опасность и доведется ли встретить рассвет…

Не в силах больше противиться подкатившей волне безумия, откинул перину, взял в рот большой палец ее влажной, еще розовой ножки. Он сосал этот палец, постанывая, вбирая его в рот очень глубоко, прихватывал его зубами, чувствуя, как девушка начинает потихоньку дрожать.

Все сильнее и сильнее… Кажется, она слабо отбивалась и пыталась прикрыть межножье ладошками и снова бормотала что-то о слишком ярком свете, но Артур слушал не ее голос, а ее нутряной, нарастающий рык, дрожание ее мышц, усиливающееся с каждой минутой, превратившееся уже в счастливые конвульсии…

– Сладенький, сладенький мой, да, да, иди же…

Потом он выпустил ее палец изо рта, к пальцу с губ потянулась нитка слюны… Ее голова моталась из стороны в сторону, Коваль жадно разглядывал капли влаги на ее ключицах и ряд белых блестящих зубок в ее открытом рту.

– Прошу тебя, сладенький…

Он сдержался, поражаясь тому, насколько много резервов сохранил его потрепанный организм. Кажется, за последние несколько лет не случалось ничего подобного, а жена – не в счет, жена – это родное, это вечное, но, боже мой, неужели влюбляюсь в эту простушку, в эту… в эту…

Он перебирал губами все ее пальчики на ногах, затем положил ладонь ей между ног, и ладонь моментально намокла. Варвара с таким напором рванулась всем телом навстречу его руке, что Коваль едва не слетел с широкой постели. Он все еще медлил, распахнув ее целиком, ощупывал взглядом, шарил руками по ее мощному, мускулистому телу, по нелепым кудрявым волосикам под мышками, а она обоими локтями закрыла пылающее лицо, выставив грудь…

Он рывком передвинулся выше и улегся так, что его язык смог свободно ходить между ее губок. Он упал боком, щекой на колючую простыню, едва удерживая ее обезумевшие бедра в руках…

Кажется, она стонала, вначале тихо, стесняясь себя, затем громче, во весь голос, колотясь в медовых спазмах…

Язык очень быстро устал, пришлось запускать свои губы внутрь ее губ, чтобы проникнуть максимально глубоко… Где-то краешком рта он чувствовал ее вставший клитор, иногда доставал язык из сладкого пекла, чтобы присосаться к нему. Артур неожиданно вспомнил, что у него действительно длинный язык, внутри он ухитрялся вращать им и немножко загибать кончик.

Другим краешком сознания, тем краешком, который оставался настороже и пытался играть роль критика, Коваль сознавал, что совершает очередную глупость, пытаясь понравиться этой девчонке в постели. Она и так ловила с ним алмазы и вовсе не нуждалась в доказательствах его мужественности и изощренной постельной ловкости, но он ничего не мог с собой поделать и вел себя как пятнадцатилетний сопляк, а не как хозяин страны, потому что…

Потому что, кажется, он бесповоротно втюрился.

Бес в ребро, вот как это называется!

Варвара рычала и беспрерывно пыталась вырваться и тут же с яростью прижимала его голову, впивалась ногтями в загривок, в плечи, ненасытно требуя все новых ласк, которых никогда до этого не получала.

…Артур протягивал руку вверх, она жадно набрасывалась ртом на его пальцы. Но ему всего лишь нужна была слюна… чтобы смоченным пальцем войти в нее сзади… Теперь его уставший язык где-то внутри ее жаркого мироздания, через тонкую перегородку встречался с его же пальцами…

Она кричала…

Он ожидал большего? Нет, он и помыслить не смел. Он вел себя деликатно и нежно? Да, первые две минуты, после время исчезло. Она играла и подыгрывала? Нет, она успела шепнуть – когда я трахаюсь, становлюсь животным, самой страшно. Он опасался неудачи? Да, пока не коснулся ее губами. Подушки летели вниз, на расстеленные домотканные ковры, и квас из покатившейся фляги пузырился на половиках.

Он стонал под вспухшими ее губами, под бешеным скольжением языка, в сплетении ее пышных горячих мускулов. Распластав его запястья, оседлав грудь, извиваясь, сползала ниже, бороздя ногтями плечи, успевая пробежать ртом каждый сантиметр запрокинутого горла, ключицы, сосков. Выдергивая волосы, одной пятерней проходила сверху вниз по лицу, почти насильно запуская пальцы глубоко в рот, второй исступленно мяла его ягодицы, сама терлась, обвив бедрами колено, потом принималась вздрагивать все чаще, бросалась сверху, обмякнув…

Терзала бесконечно, чередуя боль с наслаждением невозможным, так что он не успевал изумляться незнанию собственного тела… Наконец, напрягая и его, и себя, предельно откинувшись назад, пропустила его внутрь, не давая малейшей инициативы, рвалась пополам…

На самой почти вершине, среди всхлипов бессвязных, Коваля ждало очередное приятное потрясение. Варвара материлась… Отчетливо, вкусно подбирая слова.

Какое-то время, уткнувшись носом в щель между подушками, Артур восстанавливал зрение и слух. Вот собака залаяла, вот прошелся по двору Лука, подволакивая правую ногу, вот ночная птица вспорхнула на ветку…

Он подвигал руками, нащупывая ее плечо, следовало после любви девушку приласкать, сказать, какая она прелестная, и все такое… Следовало, но сил не осталось.

– Хорошо было, да? – рассмеялась она осипшим голосом.

– Хорошо… – вздохнул Артур. – Ты… ты всегда так ругаешься?

– А чо, тебе не нравится? Я и не помню, что говорила.

– Да ладно…

Он попытался представить матерящейся Надю ван Гог и не сумел. По мере возвращения сознания в мозг вползла иная мысль.

– У тебя в Чите есть парень?

Она глотнула кваса из горлышка, пристроилась рядом, обвила его поперек живота.

– То есть, то нет. Он в тайге… караваны китайские грабит.

Чуть ли не с гордостью сообщила.

– Тебе что, нравятся… такие?

– Ага. Мне удальцы нравятся.

– Так Бялко тоже караваны грабили.

– Не, те наших грабили, опарыши!

– Ну а я, не удалец?

Она пожала плечами.

– Ты, это… Не принижайся уж больно.

Коваль рассмеялся.

– Он дурной, Саня, – продолжила Варвара. – Под сорок, а дурной. Знаешь, какой крутой? Его все боятся. Если я что не так, ну, загуляю с кем, побить может.

– Кого побить?

– Ясное дело, меня.

Коваль растерялся.

– Ты же вроде – атаманша.

– Ну что с того? Все же знают, что он мой мужик.

– А ты от него гуляешь и не боишься?

– Ну, боюсь немного. Не убьет же, все равно любит, товара как навезет – девать некуда…

– Так ты с ним… за деньги?..

– Да не, у нас денег-то нету… Просто нравится. Никого не слушает, как скажет, так и будет.

– А ты спала с кем-нибудь за… за что-нибудь? – осмелел Коваль.

– Было дело по молодости, – она усмехнулась, вспоминая. – Интересно было, как оно. Взяла и пошла с ними. Ничего, потом дружить стали, хорошие. Двоих потом буряты убили.

– С ними? Их что, несколько человек?

– Ну, там, трое… Одного-то я знала, с нашего городка. Тоже сейчас в тайге… неизвестно, вернется ли.

– И как тебе трое?

– А здорово. Вот такой струмент у одного был! – Она показала от локтя. – Ну, прикинь, мне так понравилось…

– А с женщиной… ты была?

– Ой, я, наверное, уже все прошла. Хотя мать чуть волосы все не повыдергала, ха-ха… Все нужно спытать, аль я не права?

– Ммм, – сказал Артур. Он хотел бы ее возненавидеть, или презирать, или найти нечто глобоко неприятное и раздуть это неприятное до размеров вселенной, но пока ничего не получалось.

Чем дольше он старался ее принизить, тем отчетливей понимал, что легко не отделается. Как это происходило десятки раз до этого. И не потому, что Варвара непременно увяжется за ним в Питер, а потому что он уже оставил ей кусочек себя…

– Мы с девчонками к Тарасихе в баню ходим, у нее – отличная баня, между прочим, – она своим шепотом щекотала ему ключицу. – Еще до Большой смерти строили. В городе есть, там второй этаж, прикинь, на крышу выходит. Ну, будто такая, как сказать…

– Терраса, – подсказал Артур.

– Ну да, с навесом. Можно напариться, выйти, кваску попить, все дела. Здорово, тебе сверху видно, а тебя снизу нет, прикинь?

– Здорово.

– Ну, напарились мы как-то, девчонки ушли, а мне попить захотелось. Стою себе, болтаем со старухой-банщицей, вдруг гляжу – на меня какая-то девка пялится так, не отрываясь. Ну, смотрит и смотрит, ладно, не жалко. Она потом подходит, то-се, познакомились, двадцать семь лет ей, красавица. Хмелем меня угостила, поехали, говорит, ко мне. Я думаю – чо не поехать, поехали, ага. А эта, Наташа ее зовут, мы потом подружились, встречались часто, я у нее как-то неделю жила, когда батя в запой ударился…

– Лучше, чем с мужчиной?

– По-другому… – Она перевернулась на живот. – Не знаю, Наташка заместо сестры мне была, ласковая очень. Зацелует, заласкает всю, аж мурашки по телу. Цветы мне дарила, ну, как пацан, даже неудобно…

– Поссорились?

– Не, мы не ссорились… она взамуж пошла.

– Вот как, – не слишком содержательно отреагировал Коваль.

– Артур… – Она водила ему пальцем вокруг пупка. – Артур, ты ведь не улетишь без меня?

– Кто тебе сказал, что я улечу? – Он изобразил удивление. – Мы будем искать дацан, там мои друзья…

– Тулеева сказала, – перебила Варвара. – Она мне еще раньше гадала, несколько раз. И велела, чтобы я не зарилась, иначе конец.

– На меня чтоб не зарилась? – рассмеялся Артур. – Кому конец?

– Мне конец, – Варвара протянула руку и прихлопнула две последние свечи. – Тулеева нагадала, что не жить мне, коль за тобой поеду.

– Так чего ж ты поехала, если веришь ей?

– Потому и поехала, что верю. Тулеева сказала – если не поеду, тебя убьют…

12 СМЕЩЕННЫЕ МИРЫ

Президент задумался, но по достоинству оценить благородный порыв девушки не успел. В дверь заскреблись.

– Господин Кузнец, хозяин приглашает вас вниз. Скоро полночь.

В подвале собрались перед той же широкой, обитой железом дверью. Артур уже давно сообразил, что резиденция Повара Хо когда-то являлась придорожным мотелем, а в подвалах располагались просторный гараж для постояльцев и автомастерская. Там, где хозяин разместил свое загадочное зеркало, раньше стояли подъемники, а по стенам ютились верстаки с тисками, сверлильными станками и прочей слесарной утварью.

Китоврасу не стало лучше, но самые страшные раны на боку и на животе почти затянулись. На подстеленные шкуры и на ошкуренный дощатый пол натекла небольшая лужица крови: это была очень странная, голубоватая кровь, она упорно не желала сворачиваться, а превратилась словно бы в озерко жидкого металла и ярко отражала дрожащий свет ламп. Прислужники внесли четыре лампы на треножниках и бесшумно удалились.

– Со мной останется только Белый царь, ведь это он услысала амулет, – сказал Повар Хо. Для ночного представления он переоделся в черное, на макушку натянул черную вязаную шапочку и даже лицо натер углем. – Белый царь пусть наденет черный плащ и тозе натерет лисо. Мы долзны сделать все возмозное, стобы не отразиться в зеркале.

Бродяга, Варвара и слуги послушно покинули помещение. Артур накинул не слишком чистый плащ, скроенный, скорее всего, из бархатного занавеса ближайшего драмтеатра, и внимательно оглядел мастерскую. Пахло сыростью, мышами и звериным потом. Лампы чадили, дым свивался кольцами, вентиляционные трубы тихо пели, подпевая ночным таежным ветрам. Китоврас тяжело всхрапывал, напрягал ноги, связанные веревками, выпускал и втягивал когти.

Коваль ждал чего-то необычного, но Повар Хо, похоже, не собирался играть в грозного чародея. Он попросил не двигаться и не стараться заглянуть в зеркало, замурлыкал какую-то песенку, раскурил трубку и вообще стал похож на доброго дядюшку. Если бы не боевая угольная раскраска и костюм ниндзя, вполне можно было представить ночные бдения двух бывших послушников как мирную беседу двух давних друзей.

– Вы, лусские, слиском сентиментальная, – ни с того ни с сего заявил Повар Хо, развязывая узлы по краям полотнища, скрывающего зеркало.

– Надо же, тебе известно такое сложное слово, – рассмеялся Коваль. Он уже не ждал, что хозяин постоялого двора ответит вразумительно, но на сей раз просчитался.

– Мне известно много слов, я рос в семье палтийного лаботника. Казется, так это раньше называлось, – Повар Хо развязал второй узел, из-под полотнища показался краешек громадной дубовой рамы. – Сентиментальность – холосая касество для певца и музыканта, но она способна погубить народ воинов. Вас тоснит, если приходится скусать животное, к которому вы привязались вот тут… – Повар Хо постучал себя в области сердца. – Вы пласете, если надо сварить супчик из васей любимой птички. А сто такое птичка? Сто такое коска или змея? Это мясо, и нисего более. Народ воинов, которые позалеют своих лошадей и собак, когда наступит время голодать, погибнет. Мы не такие, Белый царь…

Повар Хо дернул за край, и зеркало обнажилось. Коваля ждало еще одно разочарование. Ничего загадочного или сверхъестественного он не заметил. Мутное, испещренное сотнями царапин и наплывов, почти серое от времени стекло. Следы дождей, пожаров и сырого воздуха по краям, каверны и пузыри в амальгаме, тусклое, нечеткое отражение светильников и входной двери.

– Ах, мы, воины Поднебесной, не такая. Велоятно, наши певсы и музыканты не менее сентиментальная, сем ваши, и так же способна вызывать слезы. Однако селовека долзен быть рационален. Если мясо годится в пищу, значит, оно должно слузить человеку на плокорм. Глупо умелеть только потому, что жаль любимого кота. Как ты думаешь, отсего эта конь с человеческим лисом так ослаб? – внезапно сменил тему Повар.

– У него несколько серьезных ран. Бродяга положил ему снадобья в раны, но потеря крови…

– Стой, не продолзай, – сделал запрещающий жест хозяин. – Это именно то, о сем я только что говолила, но ты снова меня не услысал. Вы стланные люди, русские, во всем исете мелодию, созвучную тому, что у вас тут… – Хо снова выразительно постучал себя в области сердца. – Эта конь плискакал из смещенного мира. Ах, сколее всего, он заблудился, он действительно поста ребенка. Но умилает он не от потери крови, а по той зе причине, по которой умилает щука или линь на белегу реки.

– Ты хочешь сказать… что он задыхается?

– Тебе осень повезло, Белый царь. Хотя я не уверена, сто ты назовешь это везением. Если в полночь нам удастся велнуть его, ты мозешь расситывать на благодарность бесов из смещенного мира. Я только тризды, клаем глаза, видел их, русских бесов.

Артур открыл рот и снова закрыл. Умные слова кончились. Он снова столкнулся с тем, во что разум упорно отказывался верить.

– Могу я посмотреть на зеркало ближе?

– Смотли, только не заглядывай.

– А что будет, если я загляну?

– Сплоси об этом у беса, сто сидит в твоем зеркале.

– И то верно, – хлопнул себя по лбу Артур, но не успел он развернуть тряпицу, как джинн заговорил прямо за пазухой.

– Вблизи находится объект, по своим целевым характеристикам приближающийся к коммуникационному устройству, которое позволяет нам общаться. Однако объект, условно названный «большое зеркало», обеспечивает кратковременные сеансы двусторонней телепортации лишь для существ, организмы которых обладают иными физическими характеристиками, нежели традиционная разумная раса, обитающая на поверхности планеты… Сразу же, для справки, предвидя вопросы повелителя. Существо, находящееся в связанном виде, относится к одному из подвидов, располагающих возможностями для двустороннего перехода.

– Уфф… – потер виски Артур. – Откуда он тогда, этот китоврас? С другой планеты, или они вроде вас, в недрах осели?

– Да. Нет. Наиболее точный и краткий ответ, доступный твоему пониманию, звучит так – «большое зеркало» обеспечивает коммуникацию с иным пространственно-временным континиумом, расположенным в той же условной точке космических координат.

– Не перезивай, Белый царь, – рассмеялся Повар Хо, глядя на озадаченную физиономию Коваля. – Я тозе нисего не поняла.

– Нет, нет, я понял, – разволновался президент. – Хувайлид, дружище, ты хочешь сказать, что этот коняка, который меня приворожил своим амулетом, – что он из параллельной реальности?.. Извини, но я тоже не знаю, как верно сформулировать.

– Да. Нет. Не располагаю точными сведениями, – неожиданно легко сдался джинн. – По данным, оставленным в моей памяти летучим народом, обозначенные тобой «параллельные реальности» существовали всегда, в том числе на этой планете. Но летучий народ отказался от их исследований ввиду физической невозможности проникнуть в пространство, где нарушены, а точнее – изменены многие жесткие физические величины…

– Так вы тоже не можете? – удивился Артур. – А я уж, грешным делом, считал бабочек кем-то вроде богов.

– Разумные организмы летучего народа не предназначены для функционирования в смещенном мире, – признался джинн. – Для сведения повелителя. Некоторые данные, обнаруженные мной в гроздьях памяти, позволяют с известной долей вероятности утверждать, что существа, подобные данному, в определенные периоды времени соседствовали с человеческой расой на поверхности планеты. Есть также основания утверждать, что несколько разумных рас покинули привычное для тебя пространство и адаптировались в пространстве-аналоге, которое действительно можно обозначить выражением «смещенный мир».

– И кто… кто там еще живет? – внезапно осипшим голосом спросил Артур. Он обошел зеркало сзади, потрогал деревянную раму, внимательно изучил стершееся клеймо с иероглифами. Ничего особенного, стекло как стекло, только очень большое.

– Да. Нет. Нет возможности точно ответить на вопрос повелителя. Летучий народ не исследовал смещенные миры. Если великодушный повелитель настаивает, я изучу проблему более пристально. Полагаю, что образованнейшему из земных владык будет интересно обратить внимание на следующие сведения, хранящиеся в библиотеке грозди – есть основания утверждать, что временной поток в некоторых смещенных мирах перпендикулярен потоку данного измерения, в котором мы сейчас находимся. Поэтому в точках столкновения вероятны темпоральные флуктуации, вплоть до псевдорелятивистских эффектов…

– Не паясничай, – рассеянно одернул джинна Артур. – И прекрати мне голову морочить. Зачем мне знать про всякие эффекты? Я спросил, с кем мы можем столкнуться, когда приведем сюда первые поезда.

– Есть основания предполагать, что с увеличением суммарной мощности мозгового излучения человеческих особей количество точек столкновения резко уменьшится, вплоть до полного исчезновения. Данное явление имеет место в европейской части континента, ввиду высокой плотности населения.

– Выходит, опять все в нашу плотность упирается? – печально рассмеялся президент. – Хувайлид, а ты можешь спрогнозировать, что бы случилось, если бы после Большой смерти уцелело… ну, скажем, всего пара миллионов человек?

К немалому изумлению Артура, джинн впервые надолго задумался.

– Экстраполяция затруднена ввиду неустойчивости интегральных составляющих уравнения. Если я верно понял ход мыслей мудрейшего из смертных, то поставленная задача имеет несколько верных решений. Постепенное вытеснение и замена довлеющей разумной расы происходит и в настоящее время. Массовая гибель популяции в результате эпидемии была обусловлена пороговым значением загрязнения…

– А ну, не умничай, а то зеркало разобью! – прикрикнул президент. – Насчет грязи я и так понял. Не будем о грустном, лучше скажи, с кем еще в Сибири придется войскам схлестнуться?

Коваль болтал с джинном и со все возрастающим любопытством следил за приготовлениями Повара Хо. Повар еще раз проверил, надежно ли заперты двери, затем унес в сторону, к стенке, две из четырех ламп, убрал несколько разбросанных по полу табуреток и принялся скатывать ковер. Под ковром обнаружилась железная пластина диаметром метра три, похожая на крышку от котла…

– В библиотеке грозди имеются ссылки на ряд персонажей славянского языческого фольклора… – продолжал бубнить джинн, – …которые вполне могли быть реально существовавшими разумными существами, представителями подвидов того, что вы называете «хомо сапиенс», либо отличных от него видов разумных. За последнюю тысячу лет библиотека почти не пополнялась, ввиду того что серьезные изыскания на планете были давно свернуты. Однако обнаружены свидетельства существования как отдельных знаковых персонажей, так и целых народностей. К примеру, так называемая вами Чудь белоглазая – один из этносов, заселявших северо-запад России. Историки летучего народа полагали, что в период массовых гонений чудь белоглазая сумела приспособить организмы к реалиям одного из смещенных миров…

Джинн замолчал так же внезапно, как начал разговор. Коваль уже привык к неожиданным обрывам связи, однако на сей раз слушать было чертовски интересно. Он даже вытащил зеркальце, потер его со всех сторон, пощелкал по нему пальцем, но джинн не появлялся.

– Помоги мне, – позвал Повар Хо. – И не тлогай своего ручного беса, он больше не смозет с тобой говолить. Когда мы отклоем зеркало, ты поймешь… Дазе меня будет плохо слысно.

– А ты уверен, что мне тут имеет смысл присутствовать? – засомневался Артур. – Не то чтоб ворожба твоя пугала, но я тут вроде как лишний.

– Увелена, увелена, – закивал китаец. – Ты спасала китовласа, ты мозешь полусить награду.

Артур ухватился за скобу, приваренную с краю трехметровой железной крышки. Крышка оказалась дьявольски тяжелой. Кряхтя, мужчины в три захода сдвинули ее в сторону. Под крышкой оказался… колодец, прикрытый слоем черного плотного полиэтилена. Снизу дохнуло холодом.

– А разве… уфф… разве мы уже не открыли зеркало? – Президент разогнулся, потирая поясницу.

– А ты поверила, сто вот эта кусок дерьма – и есть настоясяя «болсая зеркало»? – захихикал китаец. Он подошел к заляпанной, грязной поверхности, постучал по ней кулаком; зеркало отозвалось гулко, плаксиво, словно пожаловалось на тяжкую судьбу. – Ты поверила. Поверила. Ха-ха. Я зе не зря сказала, сто вы, русские, слиском довеляете позывам своей селдечной мысцы. Смотли сюда – настоясяя зеркало здесь. Я сплятала его в колодсе много лет назад. Неузели ты думала, я такой дулак, стобы всем показывать мое сокловище? Его восемь раз лазбивали и сетыре раза воровали, пока я была далеко. Но они воровали не настоясяя зеркало, а одну из нелепых серебряных стеклясек, ха-ха-ха…

Внезапно Ковалю показалось, что он стал хуже слышать. Словно между ним и Поваром заструилась прозрачная вата. Китаец продолжал болтать, на его черном, перемазанном сажей лице сияла довольная улыбка, но голос как будто доносился из дальнего угла дома. Что-то случилось и с зеркальцем Озерников, которое Коваль держал в руке. Изображение потемнело, Артур уже не видел своего лица, только неясное пятно. Показалось, что снова возник Хувайлид, в расшитой чалме и красном халате, он что-то говорил, губы шевелились, но ни слова понять было нельзя.

Повар Хо скатал полиэтилен. Колодец смотрел на Артура, точно жерло голодной пушки.

Что-то поднималось из глубины.

Одновременно ослаб свет всех четырех масляных ламп. В лампах все так же пышно танцевало пламя, но снаружи сгущались тени, словно огонь душили незримые, но плотные лапы. Артур уже почти не видел китовраса, зато кровь диковинного разумного зверя начала светиться.

– Не смотли в колодеса, – серьезно предупредил Повар Хо. – Когда я сказу, бери своего друзка под грудь и поднимай, стобы отлазился его амулета. Для того амулет ему и назначен, стоб отлажаться…

Артур все еще ждал, что колдун хотя бы произнесет пару страшных заклинаний, повоет, попляшет, одним словом – ждал ритуала, на которые были богаты русские Озерники. Но Повар ничего не делал. Ровным счетом ничего, он даже не погасил трубку. Он уселся на самом краю колодца, свесил туда голые пятки и внимательно наблюдал, как Коваль мучается с раненым кентавром.

Оказалось не так-то просто почти в полной темноте приподнять и подтащить его к колодцу. Но неприязни или отвращения не было; напротив, ощутив ладонями и животом, как мерно стучат два сердца, Артур испытал что-то вроде маленького оргазма. К счастью, далеко тащить китовраса не пришлось. Нащупав на грязной груди, среди шрамов и жестких кудряшек, медальон, Артур непроизвольно заглянул в колодец… и уже не смог оторвать глаз.

Жидкость стремительно заполняла ствол, состоящий из бетонных колец. Сразу стало ясно, что это никакая не вода, а что-то совсем иное, густое, блестящее, слегка отражающее свет ламп, но в то же время несущее собственный стальной блеск. Жидкость и была настоящим зеркалом. Внешне очень похоже на ртуть, но Артур совершенно не ощущал признаков отравы. Он вообще ничего не ощущал, кроме холода и давящей тишины. В какой-то момент его пронизало острое чувство дежа вю, словно он опять, как тогда, в молодости, стоял перед распахнутым шкафчиком номер шесть, затаившемся в подвале института. Словно вот-вот должна была открыться дверь в неведомый, смещенный мир…

– Давай вдвоем, – старый китаец резво обежал колодец, подставил плечо. Артур скорее угадал его слова, чем услышал.

Зеркальная жидкость достигла верхней кромки колодца, после чего стало немного светлее. Артур убедился, что ни он, ни Повар Хо в этом загадочном зеркале не отражаются. В нем не отражался даже бетонный потолок со свисающими проводами и паутиной.

Зато в нем моментально отразилась свастика, укрепленная на груди китовраса. С той стороны, из таинственного Зазеркалья, ответно полыхнул угольно-черный глаз. Мелкие камни на свастике вспыхнули, словно елочная новогодняя гирлянда.

Повар Хо молча смотрел вниз.

Сверкающая, свинцово-синяя поверхность ничего не отражала, кроме очертаний диковинного амулета, а камень в крестовине вспыхивал, как маяк, посылающий сигнал в глубины чужой вселенной.

– Ну, что теперь? – склонившись к уху Повара, осведомился Артур, когда руки уже начали дрожать от напряжения. Он не мог постоянно удерживать над пропастью тушу весом в несколько центнеров. Голова кентавра болталась из стороны в сторону, от его лохматой шевелюры шел резкий, соленый запах.

– А? Сто такое? – очнулся хозяин. – Сто теперь? Нисего теперь. Давай его полозим помягсе и отойдем.

Крепко ухватив Артура за рукав, китаец увлек его в дальний угол мастерской. Потом они в потемках пили чай из бронзового чайника, и в чае не плавали ни живые карпы, ни рубленые коты. Ароматный красный чай, с шишечками и соцветиями, – то, что нужно путнику после баньки и бурной любви. Они прихлебывали чай и снова судачили о храме Девяти сердец, о хитрых настоятелях, о лабиринтах. Повар Хо выспрашивал, как и что изменилось в его отсутствие, и Коваль уже окончательно расслабился, погрузился в дрему воспоминаний и потому слегка вздрогнул, когда это произошло.

В подвале появился еще кто-то, кроме них двоих и раненого. Не надеясь на зрение, Артур прибег к боевой практике Качальщиков. Когда-то его учили ориентироваться во мраке и драться при полном отсутствии света, полагаясь на внутреннее чувство пространства. Много раз искусство Хранителя силы спасало от смерти. Коваль расслабил дыхание, нащупал точку в метре от себя и повел ею, как указкой, стараясь заглянуть туда, где остался раненый.

Ничего не получилось. Ментальный сигнал отражался и рассеивался. Там, в кромешной тьме, что-то происходило, и зеркало больше не светилось, точно кто-то выключил подсветку.

Миновало еще несколько томительных секунд, и тут Артур увидел…

Во-первых, жерло колодца больше не зияло в полу подвала, напротив, оно показалось теперь светящимся трехметровым кругом, точно поставленным на попа, а пол, стены и потолок, соответственно, сменили свои координаты. Ковалю показалось, что он не сидит больше на колченогом табурете, а висит, точно космонавт, потеряв ориентацию, с запрокинутой головой, и смотрит не вниз, а вверх, а навстречу, из ртутной глубины, выглядывает противная, хитрая рожа с кривым шрамом и деревянным крестом на шее…

Из колодца вынырнул карлик, квадратный, слегка сгорбленный, в темно-синем кафтане и таких же штанах, босой, подпоясанный сразу двумя или тремя кожаными сыромятными ремнями с портупеями. От него так резко дунуло чесноком и волчьим духом, что у Артура не осталось ни малейших сомнений в реальности гостя. При своем невеликом росте карла мог похвастаться шеей и плечами тяжеловеса, в левой руке он сжимал что-то вроде кнутовища, многократно обмотанного вокруг локтя.

Гость скользнул цепким взглядом по замершим людям, широко зевнул, обнажив неожиданно мощные клыки, и склонился над распластанным кентавром. Его волосатые босые пятки оставляли на бетоне мокрые следы.

«Надо было кентавреныша развязать, – запоздало подумал Коваль. – Не ровён час, надают по башке за грубое обращение…»

Кто и почему должен надавать по башке, Артур представлял довольно смутно. Повар Хо молчал, а на попытку что-то спросить умоляюще прижал палец к губам. Карлик присел на корточки, с его шеи, на веревке, свисал крест, но крест не христианский, а нечто, вырезанное из дерева, отдаленно напоминавшее свастику, с таким же ярко блестящим камнем по центру, что светился на груди мальчика-коня.

При попытке рассмотреть гостя во мраке более подробно Артур едва не свалился с табурета. С гравитацией творилось что-то неладное. Если зажмуриться и отказаться от других органов чувств, так великолепно развитых в молодости под руководством Хранителя силы, то можно было убедить себя в правильности и честной трехмерности мира. Стоило Ковалю на секундочку расслабиться, снова вытянуть во мрак щупальца осязания, как мир вставал на дыбы, колодец свешивался сверху, а сам Артур, заодно с невозмутимым Поваром Хо, повисал на отвесной стене. Оказалось весьма непросто наблюдать за событиями в положении бескрылой мухи, уцепившейся за край табуретки.

Но в следующее мгновение Артуру стало не до проблем с земным тяготением. Из зеркала выпрыгнул волк, за ним – еще один. То есть это, конечно же, были никакие не волки. И не только потому, что волки не носят сбруи с карманами и защитной, усаженной гвоздями, чешуи на брюхе. И даже не потому, что их передние лапы были слишком широки для волка и слишком коротки, по сравнению с задними, и не по причине сверкающих металлических коронок на клыках. Артура подобная театральщина могла только позабавить, он успел немало насмотреться на ряженых зверушек.

Это были не волки, потому что они разговаривали.

– Подымай за задние, – сиплым простуженным голосом скомандовал карла. – Давай, подымай, ну!

– Клопомор, путы-то развяжи, – огрызнулся первый волк. – Нешто зубами лезть? Порву ляхи ему.

– Аль копытом шмякнет, – хихикнул второй волк.

Этот вымахал гораздо крупнее первого, и в его фигуре еще больше прослеживалось человеческого. В темноте Артур не мог точно распознать цвета, да и силуэты хищников сплетались в комок, не позволяя нормально себя рассмотреть.

– Вместе взяли, сюды, держи, – приказывал карла.

– Клопомор, подседай под выю ему, что ли, – раздумчиво цыкнул зубом первый волк, протискиваясь китоврасу под брюхо.

Тот, кого называли Клопомором, тяжко вздохнул, пробурчал вполне русское, узнаваемое ругательство и взялся за нож. В мгновение ока кентавр был освобожден от веревок.

– Ишь, как его умяли…

– Едва не спыймали, дурня!

– Ага, вот мамка-то задаст сорвиголове… – крякнул Клопомор. Коваль никак не мог разглядеть его бандитскую рожу; очевидно было лишь то, что это не китаец, но не совсем и русский.

– Это твари все гнилостные, аки челядь бесова, – первый волк витиевато выругался. – Прошлый год намяли им бока, да славно плодятся.

– Гаврила, я те стократ челом бил, чтоб ту прорву под Чолоном законопатили, – волку удалось привязать китовраса к спине. – Слышь, дитя туда сверзилось, как пить дать, а зайцы голодные – тут как тутошки, пакость такая.

– Окатыш правду бает, – поддержал приятеля первый волк. – Там уж прорва такая, не то что китоврас, скоро и грифоны провалятся. Надоть заслать лежебок-работничков, нехай жирок сгонют…

Артур сполз с табурета. Пол оказался дьявольски холодным, но на нем, в сидячем положении, не так сильно кружилась голова. Сам того не желая, президент стал потихоньку подгребать руками и ногами, незаметно приближаясь к загадочной троице, оживленно спорящей подле мерцающего зеркала.

Перед погружением в зеркало они разом обернулись. У волков глаза светились тем же сумрачным свинцовым огнем, что и озеро, заполнившее колодец Повара Хо.

– Этот, что ли, мальков чудам возвертал? – протянул младший волк.

– Потешный, поди порты-то уж намочил, – хохотнул второй.

– Ну-кось, подь сюды, человече, – поманил крючковатым пальцем Клопомор. – А вы пошто ржете, оглоеды? Нешто не ясно – он нас чует. Не полено какое, видать – из ведунов. Ты из волхвов будешь, человече? Зачем белых спасал? Подь сюды.

– Не ходи, – простонал Повар.

– А ты, желтое племя, пошто поперек глаголишь? – метнул молнию жуткий карлик. – Небось рыло не треснуло, когда за три дюжины шкур пару семечков отвалил, а?

Волк щелкнул зубами. Повар Хо попятился, хватаясь за сердце.

– Аль позапамятовал, как гостей треба ласкать, чуда-юда ты нерусская? – издевался пришелец. – Нешто забыл, что гостю золотому первая чаша?

– Плостите, плостите меня, – забормотал хозяин. – Я ведь обещала гостю, сто подарю лучсая…

– Не лучшее, а то, что в сердце вросло! – рявкнул Окатыш. – Сокровенное самое – гостю, или без онгонов останешься, гнилое твое рыло!

– Я хотел, я так и хотел! – Хозяин прижал дрожащие ручки к груди. Он шустро отполз задом в угол, ухитряясь при этом непрерывно кланяться, провел спешные манипуляции с кирпичами в стенке и сунул руку в открывшийся потайной шкафчик.

– Что это? – спросил Коваль, когда ему поднесли до невозможности пыльную, грязно-розовую тряпку, покрытую едва заметными, корявыми иероглифами. Повар Хо хранил тряпочку в особом железном сундучке, завернутой в три слоя ткани.

– Это класная повязка великого импелатора Чжу Юаньчжан, – торжественно произнес Повар. Волки вежливо помалкивали.

– Красная? – переспросил Коваль. От реликвии разило дубящими составами, которые наверняка мешали ткани разлагаться. – Я чертовски польщен. Но… зачем она мне?

– Наса великая импелатор Чжу Юаньчжан поднимала восстание против монгол. Против монгольская династия Юань. Чжу Юаньчжан первый надевал класная повязка, и все надевали класная повязка и побездали войска монголов. Чжу Юаньчжан стала импелатор, Поднебесная стала свободная. Класная повязка импелатора досталася внукам. Потом – ее полозили в футляр, потом – завернули в покрывало с благовония… Это самое луцсая вещь у меня. Самая дологая вещь – тебе, Белый царь.

– Спасибо, я тебе тоже что-нибудь ценное привезу, – Коваль попытался закрыть футляр.

– От неразумна детина! – удрученно произнес младший волк.

– Нет, ты долзна надевать повязку, – китаец жестами показал, что тряпочку следует замотать вокруг лба, но не как угодно, а чтобы иероглифы читались. – Делзать повязку так, каздый стоб видел, какой ты Белый царь, длуг китайса Хо.

Артур кое-как справился. Тяжело было оторвать взгляд от Окатыша. Вовкулак зевал почти как человек. На его коронках сверкали искорки от углей ближайшей жаровни.

Он с трудом вспомнил, точно искра в темноте промелькнула. Кажется, в школе на истории проходили. Восстание красных повязок или что-то в этом роде. Но это случилось невероятно давно. И, кажется, пресловутые Красные повязки скинули наследников Чингисхана.

Интересно все закручено.

С повязки на нос посыпалась труха. Коваль недовольно фыркнул.

– Зараза, да он нос воротит, – гоготнул карлик. – Видать, клопов в подарке чует?

– Чует? – весело рявкнул первый волк. – Ну так нечего! Не будет боле чуять, пущай похлюпает!

У Коваля возникло почти такое же сосущее, нервное ощущение, что и тогда в лесу, при виде раненого полкана. Эти существа обладали над ним несомненной гипнотической властью.

Лампы вспыхнули, точно в них разом плеснули бензина. Пламя взметнулось к закопченному потолку, на стенах на мгновение отпечатались тени сидящих мужчин с чайными пиалами в руках.

Артур дышал ртом. Нос ничего не чувствовал, как при сильном насморке.

Колодец опустел.

Китоврас исчез.

13 ХОЕР ТЭЭШЭЭ ЯБАДАЛТАЙ

Тулеев очнулся и сразу понял, что очнулся не на родном, привычном айха, а в очень плохом месте. Совсем не там, куда он хотел бы попасть до своей естественной смерти.

Какое-то время он не чувствовал ни верха, ни низа, ноги беспомощно болтались в пустоте, в легкие вливался сухой, невероятно жаркий воздух, а во рту было кисло от прикушенного языка.

Но самое страшное – он ослеп.

А когда веки послушались, кое-как разлепились, Тулеев подумал, что лучше бы он этого не видел.

Десятки глаз цвета желтого янтаря пристально пялились на него со всех сторон. В первую секунду помертвевшему от ужаса Тулееву почудилось, что глаза свободно парят среди жидкой розово-лиловой каши, похожей на паутину. Это было гадко, но такие неприятные картинки умели вызывать опытные травники и знатоки дурманов. К примеру, давний недруг Повар Хо, этот коварный китаец, бежавший в тайгу от власти Гоминьдана. Он умел варить такие дурманы, что человек целую неделю ощущал себя стрекозой или бобром или застывал, как дерево…

Однако очень скоро Тулеев стал различать отдельные узлы лиловой паутины, убедился, что янтарные глаза слегка покачиваются, перемигиваются, но зрачки у них разные – горизонтальные и вертикальные, узкие, как лезвия ножей, и круглые, похожие на черные рты. Тулеев различал, как вздрагивает и сокращается вся лиловая паутина, окутавшая его тело, и сокращения эти подозрительно напоминали удары сердца.

Его поместили внутрь громадного живого существа, и существо это умело смотреть внутрь себя! Нос Тулеева оказался забит чем-то липким, приходилось дышать уголком рта. В воздухе словно растворили цементную взвесь, от нее першило в горле и рождались постоянные спазмы.

Вскоре обстановка изменилась. Шаман ощутил, что его переворачивают, розовые и лиловые нити расступились, из угрюмой дымчатой глубины надвинулось что-то серое, морщинистое, похожее на хобот слона. Серое, похожее на хобот, оказалось вблизи толщиной с мужской торс, оно повисло прямо перед лицом шамана, дохнуло отвратительной гнилью, так что Тулеев почуял вонь даже с забитым носом, и стало… раскрываться.

Морщинистая труба разорвалась на четыре части, словно разошлись лепестки цветка, и посреди, в самом центре этого чудовищного цветка, открылся рот.

– Радуйся… смертный червяк…

От страха Тулеев обмочился.

Он намеревался поскорее опять закрыть глаза и подождать, вдруг чудовищный сон прекратится, или вместо него, на смену, придет какой-нибудь другой сон… но оказалось, что вторично смежить веки стало невозможно.

Ему что-то вставили в глаза, нечто вроде острых щепок, и каждая попытка сморгнуть отзывалась лютой болью. Очень скоро глаза стали слезиться, затем началась нестерпимая резь, и через несколько минут шаман нерчинского улуса уже ни о чем не мог думать, кроме как об этой боли. Слюна страшного подземного чудища выжигала кожу на лице.

Тулеев стонал, еле сдерживаясь от крика.

– Так ты встречаешь меня… – произнес голос, звенящий, как сотни натянутых жил. – Последний из рода хоер тээшээ ябадалтай. Ты – последний уцелевший, кто искренне служит мне… Ты – слаб и труслив, но я сделаю тебя эзэном… Ты последний из рода тех, кто годен служить на две стороны, своей добровольной смертью ты откроешь путь. Ты станешь моим тушууром, кнутом для усмирения непокорных…

Тулеев хотел возразить, что вовсе не собирается раньше времени сходить в могилу… однако, стоило ему опрометчиво раскрыть рот, как между десен возникли такие же острые распорки. Словно две или сразу четыре жилистые, омерзительно-скользкие лапы растянули его челюсти, порвали губу и принялись пихать что-то в глотку.

– Ты жалок и слаб, червяк… – губы Эрлиг-хана шептали совсем близко. Иногда демон произносил давно забытые слова, и Тулееву приходилось только догадываться, что хотел сказать повелитель нижнего мира. – Ты урожденный удха, твой дед и отец камлали, и ты камлал и заступался за жалких и слабых червяков… но ты никогда не верил в меня, ты не верил, что я существую. В этом слабость вашего паршивого рода, вы – ублюдки, вскормленные гордой матерью землей и укрытые ласковым одеялом вечного неба… Никто из вас не верит в могущество духов. Ты настолько глуп, что ради тебя мне пришлось создать этот нелепый рот. Ведь вы, жалкие червяки, не способны воспринимать мысль без колыхания воздуха. Смешно… мне приходится убеждать трясущуюся плоть, мне приходится вспоминать ваш скудный язык, и только потому, что ваш ущербный мирок стал слишком… слишком ядовит для нас. Ткань между мирами ороговела, она не пропускала нас тысячи лет…

Тулеев ощутил, как лиловые путы, обвившие его конечности, затягиваются все сильнее. Ему показалось, что сейчас руки и ноги вырвутся из суставов, он уже представил себя безногим и безруким обрубком, но действительность оказалась страшнее его догадок.

– Теперь слушай… – нашептывал повелитель. – Я выделил тебя из своры… Песок наших дней бежит быстро, слишком мало крови пролилось для того, чтобы миры совместились. Я дам тебе свои глаза, чтобы ты научился видеть чуть дальше своего паршивого носа…

Не успел нерчинский шаман осмыслить сказанное, как дикая боль пронзила его череп. Два раскаленных когтя воткнулись в его глазные впадины. Еще секунда – и Тулеев лишился глаз, но не успел он собрать в легких достаточно воздуха для крика, как в пылающие глазницы снова что-то вторглось. Тулеев чувствовал, как на щеки стекает кровь, как она заливает незащищенную шею и грудь под одеждой, а на месте привычных глаз ворочались желтые комки. И вот, наступил момент, когда он снова смог видеть, и новое зрение настолько потрясло бедного бурята, что он забыл о боли.

Повелитель подарил своему верному слуге два собственных глаза. Боль отступила, вместо нее, гремящей волной, нахлынул восторг. Шаман видел одновременно себя – тщедушное распластанное тельце в изорванном парчовом тэрлиге, и грозное чудовище, нависшее над слабым человеческим телом. Могущественный эзэн вовсе не занимал собой весь мир, просто нижний чертог вселенной оказался совсем не так устроен, как привычная твердь, здесь расстояния, мысли, звуки и свет взаимодействовали совсем иначе. Тулеев успел увидеть край своего мира, привычный, щемяще-знакомый ультрамариновый полог тайги, а за ним – следующую полосу леса, отделенную излучиной реки, сочно-зеленую подкову лиственниц, окружавшую родовое кладбище.

Тулеев успел догадаться, что можно взмыть высоко в небеса и оттуда с упоением, с замиранием нервов, следить за изломами соседних, не менее чудесных вселенных, где передвигались демоны и духи, еще более дивные и непонятные, чем повелитель нижнего мира. Оказалось, что вселенная вовсе не делится на небо, землю и нижний мир, а дробится на гораздо более сложные структуры, названий которых Тулеев не представлял и описать сумел бы вряд ли.

– Каково тебе, червячок? – прогрохотал Эрлиг-хан, и шаман моментально вернулся от восторга к предчувствию собственной близкой смерти. Он хотел ответить владыке, что готов служить ему, но давно перестал ощущать занемевшие скулы и пересохший язык.

– Я дам тебе крылья… ты полетишь, чтобы пролить кровь… у тебя будут глаза, чтобы увидеть под слоем камня то, что забыли, и крылья, чтобы добраться туда быстрее прочих…

Эрлиг-хан снова изъяснялся загадками, но несчастный бурят почти не слышал свистящую речь хозяина. Два ледяных когтя вспороли халат на его спине, затем руки вывернули еще сильнее, и Тулеев ощутил, как неторопливо вскрывают кожу на его вывернутых лопатках. Удивительное дело – чем дольше повелитель мира мертвых мучил своего избранника, тем нечувствительнее к страданиям тот становился.

Крылья. За спиной с влажным шорохом развернулись и сложились крылья. Тулеев прислушивался к своим ощущениям. Он почему-то до сих пор не умер. С трудом, но дышал отравленными газами преисподней. Лишенный зрения – стал зрячим. Он никогда еще не был таким зрячим, хвала повелителю!

– Чтобы ты поверил и перестал сомневаться, осталось последнее… твое сердечко. Что же ты трясешься? Разве тебе нравится жить, зная, что отпущено жалких пятьдесят или даже восемьдесят лет, а потом твое мясо станет добычей земляных червей? Мне смешно произносить это… вы называете это долгим веком человека, убогие твари неба. Ты будешь жить как истинный эзэн…

Миг спустя раскрытый цветок с губами свернулся серым хоботом, и этот хобот влез шаману в распахнутый рот. Тулееву казалось, что противная колючая змея шурует у него уже где-то в желудке, а затем словно игла впилась в левую сторону груди и уже не отпустила, медленно проворачивалась, пока он не потерял сознание.

Когда он очнулся, причин для тревоги не существовало. Никаких причин для тревог и волнений. Существовало лишь одно желание – угождать повелителю.

– Слушай же, тварь… – Сладкий голос повелителя втекал в сердце струей меда, и не было на свете звука приятней, чем журчание отеческой ласки. – Ваша святая гора Алааг-хан не вместит столько крови, сколько надо, чтобы мне вернуться в срединный мир… Люди глупцы, но их преданность похвальна. Они не знают того, о чем сейчас узнаешь ты… а ты узнаешь, потому что тебя больше нет. Я укрепил твое смешное сердце, я дал тебе свои крылья и свои глаза. Слушай же…

Тулееву не вспоминались больше ни отец с матерью, ни глупые родаки, ни бестолковые сыновья. Разве они способны представить глубину мудрости повелителя?

– Глупые шаманы… – сотни змеиных языков вылизывали мозги Тулеева, и не было ничего прекрасней этих мертвых, хрустящих ласк. – Мне нет дела до того, чей улус сидел ближе на курултае к белым сапогам Истребителя. Чингис-хана можно вернуть в срединный мир, но надо точно представлять, чем это кончится…

Тулеев от изумления слишком быстро расправил крылья. Этим неловким движением он содрал себе кожу на щиколотках и запястьях, поскольку кровеносная паутина хозяина по-прежнему держала его крепко. Кажется, крылья стали очень большими, и в то же время они ухитрялись как-то складываться на спине, съеживаться, или вообще стали невидимы…

Он был горд и счастлив своим новым телом.

– Ты удивлен? – Кажется, повелитель рассмеялся, если он вообще умел смеяться. – Мне нужно другое, и не только мне. Вы верите, что Эрлиг-хан управляет душами мертвых, что у него есть канцелярия с писарями, делопроизводителями, курьерами, хранителями печатей… Верьте, мне нет дела. Тем, кого вы называете духами, нет до этого дела. Ты же не поверишь мне, если я скажу, что мертвых душ нет. Нет никаких душ после смерти. И ты не умер, ты у меня в гостях только потому, что твое внутреннее ухо не очерствело с годами и не превратилось в толстую грубую скорлупу, как у других червяков… Но нет никакой канцелярии, и нет никаких душ умерших. Если вам так не терпится оживлять Тэмучина – что ж… лакайте кровь. Мне важно другое. Мои слуги найдут мне его могилу и принесут мне то, что завернуто в белом знамени…

– А что там, в знамени? – намеревался спросить крылатый шаман, но только сипло взвизгнул от боли, совсем забыв, что рот не закрывается.

– Там урна с прахом, – повелитель рассмеялся столь низким голосом, что у его собеседника завибрировала черепная коробка. – Там маленькая походная урна, запечатанная четырьмя печатями великих пророков… Тебе ни к чему знать, чей прах спит в урне. Заговоренное великим шаманом Кокэчу белое знамя надежно хранит этот прах и будет хранить еще очень долго. Воитель Тэмучин заполучил эту урну, когда привел свою конницу в страны халифата. Там явно не сгоревшие кости Тэмучина, ха-ха-ха. Для того, чтобы достать из усыпальницы этот прах, понадобится много крови…

Я спрячу урну так, что ни один смертный из вашего мира не найдет ее, и тогда большую войну ничто не сможет остановить. Русский царь верит, что найдет оружие против халифата, но оружия ему никогда не найти. Это будет славная война, она захватит полмира. Мы оживим Тэмучина, и он затеет поход против русского Белого царя… Нам нужна большая война, настоящая большая война, тогда русские не придут за Байкал. Тэмучин отбросит их на запад, сожжет их проклятые города, как сделал это тысячу лет назад. Потом он соберет войска и опустошит Поднебесную, потом он пойдет дальше, против халифата, и на сей раз мы поможем ему.

Мы сможем ему помочь, Тулеев, потому что… потому что ткань тонка как никогда, людишек слишком мало. Но ткань недостаточно тонка, чтобы я сумел вернуться… Здесь слишком тесно, Тулеев. Ты поможешь мне вернуться, а я сделаю тебя эзэном. Когда Истребитель людей истребит их достаточно много, ткань прорвется, и все в мире станет опять так, как было в золотые времена моего детства, перед лицом мудрого неба…

Шаман был раздавлен величием замыслов господина. Выходит, что прав был дед, когда завещал сыновьям и внукам остерегаться русских царей. Как только людей стало мало, шаманы вошли в почет, и духи стали благосклонны к тем, кто их ублажает. Как только эпидемия унесла миллионы, сразу стало легче предсказывать будущее, смерти, рождения и погоду, успехи в охоте и торговле. Сразу стало легче лечить больных, да и больные в улусах выздоравливали гораздо быстрее. Детки росли крепышами, зверь сам выходил к охотникам, в лютые зимы хватало корма скотине, и никто не учил, как надо жить…

Пока на западе снова не зашевелились те, кто считал себя цивилизацией.

– Но ты не пойдешь камлать на Алаан-хан… – зашептал тысячеглазый владыка. – Ты выполнишь другую службу… Она будет тебе приятна и полезна для всех нас. Я не могу это сделать сам, ткань мира еще слишком крепка, а на западе ее границу пересечь еще сложнее. Ты доставишь подарок жене русского Белого Царя. Я не могу проникнуть к ней сам, ее надежно охраняют русские колдуны. Ты не сумеешь ее убить, но ты подаришь ей бурхан. Ее старший сын – слабак, он не сядет на трон, а вот будущий ребенок нам опасен. Жена царя родит своему мужу змея… охоха-ха-ха…

– Но… но как я доберусь туда, повелитель?

Что-то протянулось из пряной тьмы, еще один тонкий лиловый отросток, блуждающая вена повелителя. Только на конце вены вырос не глаз, а серое волосатое копыто. Копыто ударило Тулеева в грудь, и…

Сильный шаман Тулеев больно ударился боком, затем обжег ногу, взвыл, покатился по твердому и, только уткнувшись носом в дощатый пол, услышав хохот и звон посуды, сообразил, что вернулся не в свой походный чум, а в какое-то изгаженное, вонючее помещение, расположенное в совершенно незнакомом городе. Здесь отвратительно пахло, вокруг колыхался табачный туман, среди столиков носились половые в фартуках, громыхали кружки, а в углу скрюченный безногий человечек играл на странном изогнутом инструменте.

На Тулеева не обратили внимания. Он словно свалился с неба, такой силы был удар. Но небо скрывалось за решетчатыми ставнями, а еще часто распахивалась дверь во двор, принося дождливое дыхание огромного города…

Он каким-то образом догадался, куда попал. Это священный город русских колдунов, город Белого царя. За окнами кабака Тулеев различал золоченые шпили. Он поднялся, ковыляя, подошел к висящему перед стойкой зеркалу, всмотрелся. И почти сразу, еще до того, как увидел свое помятое отражение, ощутил, как прямо сквозь одежду, сквозь пропитые стены этой смердящей норы разворачиваются широкие крылья. Этим невидимым крыльям ничто не могло стать преградой.

Никто за упавшим с неба бурятом не следил. Тулеев нашел воду, сполоснул лицо, боязливо приблизил свечу к глазам. Глаза самые обыкновенные, но это для стороннего наблюдателя. Никто из случайных посетителей кабака, столпившихся перед стойкой, не заметил бы его настоящих глаз.

Лимонно-желтых, с черными зрачками, похожими на лезвия ножей.

Тулеев потрогал себя под халатом. Кости побаливали, но ничего не сломалось. Он вернулся к пьяным мужикам, подобрал со стола нож, ради интереса поранил себе руку. Кровь свернулась за несколько секунд, порез зарос, даже шрама не осталось. Он стал нечувствителен к боли.

– Довольно тебе, чтобы не спрашивать больше? – раздался громовой голос в голове.

– Да, да, повелитель, довольно!

Он вернулся. Вернулся так быстро в зыбкий лиловый мир хозяина, что даже не успел испугаться. Зато успел подумать, что с этого момента пугаться ему больше нечего. Розовые тенета больше не сковывали его щиколотки и запястья, сладкий горячий воздух ласкал легкие, за спиной медленно вздымались и опадали прозрачные крылья.

– Они сбежали… они бегут к Матери озер, к Байкалу, – прошипел владыка нижнего мира. – Ты мог бы их найти, но я не хочу тобой рисковать. Молчи, червяк, не смей разевать пасть, пока говорю я! Ты мог бы догнать нашего врага, но вместе они слишком сильны. Мы нанесем удар с другой стороны, мы опередим гадания глупых монахов. Ты отнесешь жене русского царя бурхан быка, но вначале ты должен его получить. Настоящие бурханы есть только у одного человека, это твой друг Повар Хо…

Тулеев заворчал, как рассерженный пес. Он чувствовал, что слова ему становятся не нужны для общения, во всяком случае – с повелителем.

– Да, кажется, Повар Хо отказался от твоей замечательной дочери, – невинно напомнил Эрлиг-хан. – Он не принял ее молодость, не пожелал сделать ее новой женой и породниться с твоим замечательным семейством.

Тулеев рассмеялся. Теперь оставалось найти ту, для кого он предназначен.

Жену русского царя.

14 ЛОВЧЕЕ СЕМЯ

Ночь провели на развилке больших дорог. В машине натопили, Артур изнывал от жары. Ему гораздо проще и приятнее казалось переночевать прямо на земле, под колесами Кенвуда, но Варвара в буквальном смысле встала грудью на его пути. Она заявила, что если Кузнец пойдет дрыхнуть на дорогу, то она-то уж точно не сомкнет глаз и проведет всю ночь в обнимку с иконой и пулеметом. Коваль так и не придумал, как реагировать на Варварину внезапную заботу, он предпочел вернуться в душную спаленку.

После состоявшейся между ними вчера постельной битвы Коваль запутался еще больше. Он совершенно не планировал привязываться к кому бы то ни было, особенно учитывая неясные перспективы возвращения, да и не понятно, куда, собственно, возвращаться. Джинн обещал вывести их к Малахитовым вратам, но обещание касалось только человека по имени Бродяга. Хувайлид не обещал, что перебросит в другую часть света эту самоотверженную влюбленную девицу, которая только что соорудила Артуру колоссальный бутерброд с зеленью, огурцом и тремя сортами вяленого мяса и настойчиво пыталась этим мясным ассорти его накормить. Хувайлид даже не обещал, что вернет Коваля на греческий остров, откуда тот шагнул в замочную скважину ворот, либо в столичный Петербург, либо в сицилийский порт, к оставленной там эскадре…

Компьютерный мозг летучего народа свое главное обещание выполнил – зашвырнул русского президента в тайгу и помог ему отыскать в Чите вечного старца Бродягу. Как использовать трясущегося трехсотлетнего ветерана против армии халифата, обученной, вооруженной зенитками и танками, Артур пока не слишком понимал. Бродяга понимал еще меньше, хотя про него ничего нельзя было утверждать наверняка. У Белого мортуса хитрости хватило бы на десятерых…

– Эй, тпрру, стоять, милые, – Антип натянул вожжи.

Жара. Неожиданный поток горячего воздуха разогрел и высушил капли росы на капоте, ворвался через щели в кабину, взвихрил волосы.

Артур сперва подумал про пожар. Но это был не пожар.

Кенвуд затормозил у самой границы дряхлой тайги. Позади, в глубоких грязных лужах барахтались мальки, а колеса там застревали среди крошева бетонных плит. Впереди же, лаская глаз четкой линией, разрезало чащу широкое шоссе. Позади остались угрюмые дзоты, малинники и военные шлагбаумы. А здесь дышалось просторно, и даже имелась двухуровневая развязка, редкая инженерная нелепость для российской Сибири. И если не обращать внимания на слой иголок, веток и жухлых листьев, то по такой замечательной трассе можно было катить с ветерком…

Жарко. Ветер снова облизал лицо сухим жаром. Точно ненадолго открылась паровозная топка.

– Чуешь, баней повеяло? – напряглась Варвара. – Никак прямиком в нанос угодили. Вот чертяка этот Повар, не мог предупредить…

– Нанос? Это что за напасть?

– Это пока еще не напасть. Скоро увидишь.

Артур рассудил, что, скорее всего, развязки и дороги с вечным покрытием построили уже после того, как он уснул в капсуле анабиоза. Трехрядное шоссе звало в дорогу, кое-где уцелели даже разделительные полосы и столбики светоотражателей.

Здесь легко дышалось, если бы не одно «но».

В сотне метров к западу, как раз там, куда надлежало ехать, шоссе погружалось в рыхлую массу песочного цвета, издалека очень похожую на толченую бутылочную пробку.

Поле пробки. Гектары горячей пробки.

Колоссальный комковатый язык, протянувшийся из-за горизонта, разрезавший тайгу и круто обрывавшийся перед чередой лесистых оврагов. Где-то далеко на горизонте, на самой границе видимости, темно-зеленой полоской щетинился сосняк, а ближе несколько километров вдоль шоссе выглядели как диковинный марсианский пейзаж. Нагромождения рваных кусков пробкового дерева самой разной формы и размера, над которыми пылал и парил раскаленный воздух. Позже Артур убедился, что и на ощупь это почти настоящая пробка, за одним исключением. Если предположить, что несколько сотен гектаров кто-то выжег, а затем засыпал крошкой из пробкового дерева, то эти опилки мокли бы себе спокойненько под осенними дождями…

Эти опилки не мокли. Они перемещались и источали душное банное тепло. Перемещались медленно, почти незаметно, медленнее движения минутной стрелки. Диковинный ландшафт менялся, одни рассыпчатые валуны погружались в каверны, другие всплывали на поверхность. Бесконечное броуновское движение сопровождалось скрипом, и казалось, будто под землей нервно сокращались длинные тонкие мускулы.

– Это и есть нанос? – Артур в третий раз отер со лба пот. Хотелось сбросить всю одежду и облиться водой.

– Это край наноса, – Варвара водила биноклем из стороны в сторону. – Может, повезет, краем проскочим. Лошадок жалко, вот что.

Наземным наносом дело не ограничивалось. Над многокилометровым лунным пейзажем словно повисло зеркало, отражая смутное тревожное великолепие. Пока Бродяга кормил Луку и Бубу, Коваль присмотрелся внимательнее и скоро стал различать, прямо в воздухе, место, где заканчивалось отражение и начинался обычный серый день. Там воздух едва заметно вибрировал. Казалось, что зеркало висит метрах в тридцати над полем подвижных валунов, и в отражении пробковые наросты точно так же разваливались, перекатывались и ныряли в мелкую гальку, состоящую из той же пробки.

Артур прикинул, что до точки, где шоссе снова вынырнет из непостижимого пляжа, им придется катить метров четыреста или даже больше. И будет просто восхитительно, если эта дрянь не окажется зыбучими песками…

– Это не пески, – отмахнулась Варвара. – Это… как сказать… короче, вроде речного наноса. Знаешь, бывает, коряга торчит, ее зеленью, а потом песком обнесет, и вроде отмели получается. Вот и тут так же. Бродяга говорит, что в таких местах наслоения миров, ты его спроси…

– Ах вот как! Наслоения? – бестолково переспросил президент, принимая от атаманши бинокль.

Он подкрутил резкость и заметил еще кое-что любопытное. Вдали, там, где шоссе и сосновый подлесок возвращались к прежнему состоянию, топорщились подозрительно голые, черные, как головешки, деревья. Они росли редкой рощицей, или скорее, – шеренгой, невысокие, плотные и необъяснимо неприятные. Несколько таких «головешек» сумели как-то вытянуться и во владениях наноса.

«Вечное пожарище?» – спросил у себя бывший Клинок, но сразу отмел такое предположение. От чистого, ничем не отравленного кислорода даже немного кружилась голова. Жарче уже не становилось, температура замерла примерно на отметке в тридцать градусов. И в ближайших окрестностях никогда не хоронили ядерные отходы и бочки с отработанными химикатами, такую гадость Коваль засек бы издалека.

Наверное, поэтому сюда крайне редко залетали русские Качальщики. Здесь нечего было раскачивать.

– Ты что, наноса не видал? – равнодушно спросил Бродяга, принимаясь за еду. – Нанос – это, конечно, хреново. Это, стало быть, неподалеку блуждающий прииск…

– Защити нас, матушка-богородица, – перекрестилась Варвара.

У Артура в голове царил полный кавардак.

– А ну, кушай давай, – Варвара улучила момент и пихнула Ковалю в губы кусок оленины.

– Да погоди ты! – Коваль отнял у нее мясо, отложил подальше. – Бродяга, мне здесь не нравится, зябко как-то. Что за наносы, что за прииски?

– Наносы… – Старец пожевал сморщенным ртом. – Дрянь это, но не так плохо, как блуждающий прииск. Наносы, они по пятам прииска крадутся. Особо ничего вредного от них нет… Это вроде как кусок изнанки из-под шва. Изнанка, так тебе понятней? Вот наша сторона, где мы все бесимся, места себе не находим, соседа бьем и смерть его пьем. А под низом, как у пальто зимнего, есть Изнанка. Ты ее, как хочешь, обзови, суть не меняется.

– Изнанка… – послушно повторил Артур. – Так, по-твоему, в зеркале у Повара?..

– Тссс… – Старец прижал к губам морщинистый палец. – Я тебя не спрашивал, что ты там в подвале повстречал. Давай так. Зеркало Повара – это вроде сквозной дыры в нашем пальто. Такая вот дырка, прохудилось пальто когда-то, а зашить забыли…

– Кто забыл зашить? – Коваль рассматривал шоссе. На горизонте, перед линией черных пузатых баобабов, поперек дороги лежало что-то металлическое, явно доставшееся в наследство от машинной цивилизации прошлого.

Никакого движения. Вроде бы опасаться нечего.

Но Артур предпочел бы вернуться в тайгу и сделать крюк.

– Хитер ты, президент, – неожиданно звонко рассмеялся старец. – Спытай своего беса зеркального, кто забыл прореху зашить, а не меня. Чай, твой бес поболе моего в миру обретается…

Хувайлид наверняка все слышал, но коварно молчал. Варвара жевала мясо. Коваль подумал и тоже впился зубами в жесткую оленину.

Не хотелось идти туда голодным.

– Нам направо, – величественно махнул Бродяга, высунувшись из кабины. – Кузнец, об одном тебя прошу, не кидайся больше за китоврасами. Мы тут еще мало ль кого заприметить можем, так ты это вот…

– Бродяга верно говорит, – хихикнула Варвара. – У наносов нечисти полно, особливо не дай нам боже блуждающий прииск встретить, ага… А ну, кушай!

– Постараюсь не глядеть по сторонам, – смутился президент, отбиваясь от пирожков и вареных яиц. – Бродяга, но ты же сам меня хвалил за китовраса. Вот пойди теперь вас пойми.

– Хвалил, это точно, – старец пощипал себя за бороду. – Потому как редкое диво тебе довелося приметить… А уж про то, что тебе удалось с Поваром Хо побрататься, и поминать не хочу, сглазить боюся. Да, вот так вот, чего выставился? Толком в боженьку я так верить и не научился, а сглазить боюся. Куды китоврас-то в подвале подевался? Чай, не съели его? Нет уж, молчи, молчи лучше, ничего не говори, не сглазить бы. Я тебе, Белый царь, так скажу – страшновато с тобой соседовать. Побыстрее бы уж избавиться…

Грузовик как раз миновал перекресток, проехал под опасно накренившимся бетонным полукольцом развязки и уткнулся в скелет двухэтажного японского автобуса. Спустя полтора столетия уцелели несколько иероглифов на стальном боку и флажок с японским солнышком.

– Опаньки, – недовольно крякнул старец. – Дурной дух, однако, Варварушка.

– Да я уж чую…

Артур открыл рот, чтобы спросить Бродягу, от чего или от кого тот намеревался побыстрее избавиться и каких неприятностей следует ждать теперь от встречи с китоврасом, но спросить ничего не успел, потому что…

Потому что сразу за автобусом асфальт потрескался, вспучился здоровенным пузырем, и одна из передовых лошадей случайно угодила в трещину ногой. Но этим дело не ограничилось. Кони чего-то испугались, рванули в сторону, и Антип ни за что не удержал бы их, если бы не барьер разделительной полосы. Между прогнившим автобусом и скудной травкой за барьером торчал черный узловатый ствол, толщиной в шесть обхватов. Такое же дерево, что видел Артур в бинокль. Просто оно было низким и почти полностью скрывалось за разбитым автобусом.

И что-то там выделялось, на стволе. Похожее на толстую веревку.

– Мать честная, – ахнула Варвара, хватаясь за обрез.

Коваль приоткрыл дверь, высунулся наружу, поневоле замолк. Да, такого представителя растительного мира он еще не встречал. Сразу пришли на ум незабвенные строки про ядовитый анчар. Пустыни вокруг не намечалось, влаги имелось предостаточно, даже сейчас с тусклого неба моросил противный дождь, и, тем не менее, через толщу асфальта пророс внешне мертвый баобаб. Либо он не нуждался в листьях. В длину голые, острые ветки не достигали и метра, они тихо шуршали, точно терлись между собой ржавые железные пластины. Примерно на высоте трех метров от земли кряжистый ствол раздваивался, каждая из ветвей, в свою очередь, очень быстро обрывалась, щетинясь пучками игольчатых сучков.

Чтобы дуб или тот же баобаб вымахали до таких размеров в естественных условиях, им понадобилось бы несколько столетий. Коваль не мог представить, что строители скоростной дороги заботливо сохранили деревце аккурат посреди четвертой полосы.

– Вона, ваша святость, никак свистун!

Антип соскочил с козел и ласково успокаивал беснующихся коней. Буба завозился в задней кабине, что-то доказывал соседу, затем постучал в крышу, требуя внимания. Коваль в сто первый раз высморкался.

Проклятые волки, или кто они там, о которых он поклялся Повару Хо никому не рассказывать, подшутили над ним довольно жестоко. Артур уже и не помнил, когда у него в последний раз случался насморк. Оказаться во враждебном лесу без обоняния – это хуже, чем потерять ружье! Вдобавок, мешая использовать слух, все сильнее моросил дождь. Похоже, погода нарочно решила испортиться, чтобы помешать экспедиции.

– Что случилось? В объезд придется? – Артур вглядывался в трепыхание колючих веток.

– Нет тут объезда. Плохо дело… – прокряхтел Бродяга. – Погодь-ка, не орите, слышь?

Артур обратился в слух. Кажется, где-то действительно свистели, но это вполне мог быть посвист ветра.

Они почти добрались до края земли. До края разумной, понятной земли. Дальше блестящая от дождя лента автострады проваливалась в желтое крошево. Вблизи бескрайнее поле толченого пробкового дерева выглядело весьма живописно. Мраморные разводы, диковинные формы, напоминавшие то колонны, то морских обитателей, то недоделанные памятники, и над всем этим – отраженное сверху, точно такое же, бескрайнее шевелящееся полотнище, под которым предстояло проехать.

Когда стих стук копыт, скрип и шуршание колес, стало слышно, как смещенный мир трется о мир привычный. От этого звука в тишине начала мелко вибрировать броневая обшивка кабины.

– От зараза, аж в башке звенит, – пожаловалась Варвара. – Завсегда так, когда к блуждающему прииску близко.

– Да где он, ваш прииск?

– Дай бог, стороной проскочит, – вздохнул Бродяга. – Чуешь, Варенька, тухлятиной несет? Никак свистуны близко?

Коваль не назвал бы это звоном. У него возникло нелепое ощущение, даже не ощущение, а будто всплыло полузабытое детское воспоминание. Летний открытый кинотеатр в южном городке, крик и топот в зале, потому что механик что-то напутал в оптике. На белой простыне все видно, погоня в самом разгаре, злобные, но тупые индейцы, белокурая красотка с кольтом, отважный, но связанный загорелый герой… Одна лишь закавыка – все словно двоится, расплывается, у лошадей – по две морды, у револьвера – два ствола…

Артур промучился несколько минут, пока не убедился, что резкость навести так и не удается. Стоило оглянуться назад, к суровым переливам вчерашнего дня, к туманной ложбине, где пряталась таверна Повара Хо, как все вставало на свои места. Столбы, коряги и облака не двоились и не размазывались по периферии зрения. Зато впереди… Если вглядываться в пробковые развалины и даже в нетронутые кустарники на холмах, все время казалось, будто в глаз попала соринка.

Кони упирались. Артур представил себе дырку в материи привычного мира. Если зеркало Повара Хо – это случайная дыра, то как назвать блуждающий прииск? И как он выглядит, если за ним тянутся вот такие кошмарные пейзажи? Как «стрелка» на чулке? И что произойдет, если подобных «стрелок» будет становиться все больше?

Коваль вернулся в мыслях к удивительным временным метаморфозам, произошедшим с ним в лампе Хувайлида. Если он наблюдал собственное будущее, значит – война на юге закончена и поход на восток все же состоится. Но на Южном Урале свирепствуют хищные Желтые болота, а теперь еще и здесь такая гадость…

Изнанка. Словечко-то какое!

Ведь никто же не поручится, что джинн показал ему правдивое будущее. Может, незаметно траванули его наркотиком и выдали пару трюков. Усыпили его бдительность, убедили, что светлое будущее уже в кармане, и все с одной целью – чтобы он вытащил из Читы Бродягу. А вдруг Бродяга нужен летучему народу совсем не для победы над басурманами?

– Где свистит? – напряглась Варвара. – Да не туды гляди, Кузнец. Бона, цепь видал?

Артур так и не дожевал очередной бутерброд, который с большим рвением соорудила ему атаманша. Кряжистое, необычайно крепкое дерево росло посреди дороги слишком быстро. Росло на глазах, с хрустом раздвигая пласты асфальта, высвобождая глинистую жижу. Росло, как живая* мина, которую нарочно подложили на автостраде. Но Варвара имела в виду другое. Примерно на высоте человеческого роста вокруг массивного ствола обвивалась цепь из черного металла. Коваль не сразу понял, отчего не заметил толстую цепь в первую секунду.

Она врастала в кору.

– Нечисть близко, – потянул ноздрями Бродяга. – Эй, Лука, посматривай там!

– Как есть ловчее семя, – глухо отозвался пулеметчик. – Там дальше, за оврагом, еще два вижу. Те пустые. И еще два, прямо, только далеко.

– Это кто ж столько ловчих семян раскидал? – пробормотала Варвара.

– Дык китайцы, – посетовал мортус. – Будто не знашь. Повар Хо им и продает, оттудова таскает, из-за зеркала. Оттого его нечистая крепко любит…

Коваль все еще не понимал.

– Так это и есть ловчее семя? Пойдемте срубим дерево, если в объезд никак.

– Ага, срубим, – иронически скривила рот атаманша. – А дерево просто так не растет.

– Ловчие семена бросают там, где нечистая сила частенько шарится. Вдоль трактов проезжих кидают, – Бродяга неторопливо выбирался наружу. – Вдоль дорог, вокруг Читы тоже. Сколько мы купили, Варварушка? Три дюжины?

– Так и батя еще дюжину мне оставил, – покивала атаманша.

Цепь на черном баобабе снова дернулась, разметав вокруг щепки. Тот, кого привязали с обратной стороны, должен был обладать огромной силой.

– Это что, дефицит, семечки эти? – искренне озаботился Артур.

Он не видел того, кто привязан к стволу, зато отлично видел тех, кто валялся в прелой листве. За сгоревшим автобусом, в глубокой придорожной канаве, президент насчитал четыре человеческих трупа, давно усохших, обглоданных до костей лесным зверьем.

Над пустыней из пробковых глыб прокатилась волна, будто вздохнул спящий великан. Артур подумал, что к ним очень легко смогут подобраться, когда кони вступят в границы наноса. Ему вообще крайне не нравилось, что анчар вымахал посреди трассы именно в этом месте.

Где его не объехать.

– Что такое «дефицит»? – округлила глаза Варвара. – Ты того, вон чо, говори понятно, а то – не посмотрю, что колдун, дам по башке-то.

– Судя по одеже, двое – наши, русские охотники, а двое – китайцы, – негромко сообщил Бродяга. – Напоролись тут на свистуна. Он человечину не жрет, волкам оставляет.

– Худо дело, – поддакнула атаманша. – Уж не разводит ли свистунов сам Повар Хо? Чтоб потом травить, ага.

Бродяга рассмеялся.

– Ловчие семена продает Повар Хо. Но есть и другие китайцы, якобы достают их там, где он монашествовал, – в храме Девяти сердец. А уже разведением занимаются колдуны из рода мандарина Ляо. Разводить их на приплод – пожалуй, опаснее, чем воровать за зеркалом.

– А у кого Повар Хо их ворует?

– А он рази кому поведает? Ты ж с ним, почитай, ночь провел, рази не углядел, каков хитрец? Только семена эти – оттудова, изнаночные они. Хоть расшибись – нигде тут не найдешь. А даже те, что колдуны из рода Ляо размножать пытаются, дальше второго поколения приплод не дают. Одно дерево сохнет, от евонных колючек дюжину молоди еще кое-как можно вытянуть, да и те уже жидкие. Хоть нечисть и ловят, ан нет в них той силищи, как в матке. Потому все время новые семена в цене. Ты сам-то в храме когда бродил, чего не выпытал?

– Да мне как-то ни к чему… А дорогие они?

– Дорого продают, но семена того стоят. Ты хоть смейся, Кузнец, хоть плачь, а благодаря ловчим семенам Варваркин батя здорово нечистую вокруг Читы поразгонял. Дремлет такое семя в землице, наружу не просится, пока свистун либо болотник какой, лешак не зачастит. Тогда семя в рост поднимается, мигом тянется, да ты и сам видишь…

Коваль видел. Сомнений не осталось, дерево замедлило рост вверх, но продолжало укрепляться в толщину. Бродяга, кряхтя, спустился вниз. Антип, приседая, волок с платформы что-то длинное, завернутое в брезент. Вздрогнули под ногами остатки асфальта. В сотне шагов к западу пробковая пустыня прогнулась волной, изменила рельеф и придвинулась на несколько метров. Треснули и провалились в желтую труху молодые лиственницы, с криком поднялись в воздух птицы.

Линия горизонта безбожно двоилась и даже троилась в глазах. Ковалю показалось, что за волнистой полосой пробковых песков маячит несколько кирпичных построек, что-то вроде придорожного поселка. Но домики текли и извивались в нелепой пляске, даже когда президент наводил бинокль.

– Ишь, ползет, – старец аккуратно высморкался. – Стало быть, прииск где-то неподалеку. Надо держать ухо востро. Нанос иногда быстро ползет, за день приходит и уходит, ага.

– И что потом? – спросил Коваль, изо всех сил пытаясь уловить распухшим носом хоть одну молекулу чужеродного запаха. Дождевые капли молотили по крыше и капоту Кенвуда, с кольчуг понурившихся лошадей лились маленькие водопады. Мрачный голый баобаб ощетинился иглами, ветви раскачивались под порывами ветра, словно угрожающие колючие лапы.

– А ничо потом, – хмыкнула Варвара. – Ежли нечистый повадился, так семечко в рост по той евонной тропке и потянется. И к себе приманит. Уж такой у росточков аромат сладенький, для всякой нечисти то есть. Видать, там, за зеркалом Повара, много их плодится, вот и никак без таких семян… Вот лешак потянется сладости ухватить или языком своим поганым слизнуть, тут его дерево – и хвать! И давай тогда расти, в себя пакость втягивать… – Варвара лязгнула затвором пулемета. – А он, пакость такая, бьется, бьется, в путах-то, округу воем оглашает, и родакам евонным сразу ясно, что ход к нам заказан. А которые дурные, те на помощь бегут, сами тоже вляпаются и тоже вязнут. Знашь, как они семян ловчих боятся? Да пуще икон, пуще даже оберегов шаманских… Разные, конечно, гадины, встречаются. Тут вроде свистун, сейчас поглядим.

– Я не припомню, чтобы свистуна приручить смогли, – Бродяга остро шарил глазами по кустам. – Почитай, лет сорок, как они по той стороне от железки расплодились. Тебя, Варвара, еще в проектах у батьки не было, а эти… уже завелись. Лешаков, кикимор – тех ловили легко, ага. А свистуны, зараза, они ведь не нашенские…

– Как понять «не нашенские»? – не выдержал Артур.

– Нечистая сила, – Бродяга как-то странно покосился. – Ты, Кузнец, того… Вроде слышишь, да не слушаешь. Не веришь ты, вот что. Хочешь душой поверить, а не веришь.

– Во что я не верю? – Артур следил, как из-за плавного поворота шоссе, в мутной сырой взвеси песка, выдвинулась громадная покосившаяся опора электропередачи. На нижней ее крестовине болталось несколько огрызков толстой веревки, все это подозрительно напоминало виселицы.

– Не веришь, что, окромя нашей толчеи, еще кое-где твари божьи толкутся. Али Повар Хо тебе ничего не показал?

– Показал…

– Так являлось, что ли? – с видимым любопытством придвинулся старец.

– Являлось, – Артур тут же вспомнил о насморке. Нос все так же был заложен. – Являлось, но это не доказательство существования преисподней. Я с колдунами сталкивался, такие мороки порой наводят, ого-го!

Бродяга развязал кожаный мешок. Как Коваль и предполагал, в мешке лежала мощная канадская электропила. Пила буквально тонула в солидоле. Удивляло не прекрасное состояние инструмента, а предвидение Белого мортуса. Старик сумел после Большой смерти прибрать к рукам и сберечь множество реликтов технической эры.

– Антип, заводи. Варварушка, впусти уж синерылого, недоделка этого, а то крышу, не ровен час, оторвет.

Антип завел пилу. Варвара открыла Бубе. Тот ворвался в кабину, как всегда – нервный, дерганый, и принялся объяснять, тыкая в черное дерево, закрывшее проезд, и в цепь. Да, он встречал таких, очень плохие. Нельзя к такому близко, может оторвать голову или руку. Кушать не будет, выплюнет, Буба живо показал, как именно выплюнет. Буба один раз дрался с плохими. Кинул в них веткой, прогнал.

– Все, уймись, уймись, – Артур приобнял дрожащего дикаря. – Все уже поняли, какой ты молодец.

Варвара глянула искоса, тревожным зыбким взглядом вечно готовой к стрельбе и погоне охотницы, крякнула и полезла к выходу. Коваль не мог ошибиться – ей тоже мешала его близость, его мужское дыхание. Сколько же ей лет? Двадцать восемь? Тридцать? Или меньше? Он спрыгнул в знойный компресс и сразу забыл о своих грешных желаниях.

В сопровождении старца осторожно обошел могучий ствол. На автостраде, несмотря на поток горячего воздуха, было сыро и неуютно, ветер гонял гниющие листья. С обеих сторон к хрупкой асфальтовой полосе подступал жадный сибирский бурелом. На запад смотреть было страшно, там сдвоенная, отраженная пустыня нависала над тонкой автострадой. На востоке клубились грозовые тучи. Птицы молчали, не звенела мошкара, только сопели и фыркали испуганные кони.

– А ты ничего не чуешь? – прищурился Бродяга. – Вот как… вчерась не хуже Качальщика носом вертел, а седни сдал чего-то…

– Я не сдал, – признался Артур. – Это после зеркала. То есть после подвала. Нюх отшибло. Повар Хо сказал, что пройдет.

– Ах вот как, – Бродяга почесал бороду. – Так ты ничего про ловчие семена не слыхал? У вас там, в Петербурге, так нечистую не ловят?

– У нас так не ловят… – Артур не сводил глаз с цепи, вросшей в черную кору.

Цепь дернулась. Ветки скрипуче зашуршали.

С той стороны к мрачному голому стволу был кто-то привязан.

Артур убедился, что зрение его в очередной раз подвело. То, что он принял за цепь, опоясывающую внушительный ствол баобаба, оказалось вовсе не цепью, а подобием лианы, росшей из развилки веток того же дерева. Вблизи лиана удивительно точно повторяла рисунок плоской стальной цепи и, судя по судорожным рывкам пленника, не уступала цепи в прочности.

Но перед тем, как столкнуться с пленником анчара, Коваль заметил лапу. Трехпалая коричневая кисть, покрытая жестким волосом, с загнутыми ногтями, торчала… из ствола. Совершенно точно, что ее никто не запихивал внутрь. Лапа выглядела так, словно ее обладатель, в последнем бешеном усилии, пытался вырваться на свободу.

Но дерево не пустило.

– Ого, знатный ловец, – Бродяга похлопал по коре, как будто похвалил могучее спящее животное. – Знатный, знатный… хрен его спилишь, вот дела-то…

Пленник, расплющенный лианой о ствол исполина, лишил Артура остатков веселья. Такого президент не ожидал.

Эта тварь явно родилась не под нашим солнцем.

15 СВИСТУНЫ

Распятое на шершавой коре существо лишь отдаленно напоминало человека. Лица у него не было, а похожая на вытянутую тыкву голова наполовину погрузилась в рыхлую древесину. Впрочем, это могла быть совсем не голова или не совсем голова. Выступающий из мускулистых плеч шишак. Под высоким заостренным лбом торчали лишь тусклые, навыкате, глаза, прикрытые двумя парами век. Вместо рта и носа – сплошной бородавчатый нарост, сочащийся серым гноем, и длинные червовидные отростки по щекам, отдаленно похожие на бакенбарды.

Из-под сжатых морщинистых век текли слезы.

Кожа цвета молодой коры или цвета молодой ящерицы, греющейся на солнце, – такие сравнения немедленно пришли Артуру в голову. И точно, как у ящерицы нежно-коричневая кожа беса сползала, сворачивалась сухими струпьями, обнажая темно-сиреневое, совсем не человеческое мясо. Кожа сползала на всех четырех запястьях, перетянутых лианами, – у пленника ловчего дерева оказалось четыре руки. Кожа сползала на коленях, прибитых к стволу длинными ржавыми гвоздями. Конечности выглядели как хлипкие палочки, закутанные в мокрый целлофан, и целлофан этот скатывался чешуей. Зато туловище свистуна удивительно походило на заморский фрукт рамбутан, который Артур пару раз встречал на прилавках универсамов, незадолго до Большой смерти. Мягкая щетина длиной в дюйм покрывала вздувшийся живот и мелко трясущиеся плечи.

«Если это живот», – подумал Коваль. Он прикинул, что лишний коленный сустав и две пары рук не могли добавить монстру прыти в спринте, зато несомненно пригодились бы при лазанье по деревьям. Впереди торчал поросший шерстью бугор, который мог оказаться маткой с ребенком, или раздувшимся желудком, или каким-то совершенно незнакомым науке органом. По бокам от живота коричневая кожа, похожая на подкрылки, обвисала лоскутами, обнажая мясо, а сзади, сквозь нее, прорастали слои хищного дерева.

Анчар еле заметно дернулся, кора обволокла изогнутые трехпалые ладони беса. Анчар высасывал пленника изнутри, заживо хоронил его в себе. Артуру пришло на ум сравнение с хищной морской водорослью, вцепившейся в рыбку.

– Он плачет, – Коваль протянул пальцы к проткнутому гвоздем синюшному предплечью. Не владея обонянием, чтобы составить верное впечатление, бывший Клинок нуждался хотя бы в тактильных ощущениях.

– Не трожь, не трожь, – запаниковал Бродяга. – Тебе что, жить прискучило, а? Эдакую дрянь ни за что не прикончишь, пока дерево не проглотит. Видал, дерево-то, одним уже накушалось, целиком всосало. Да я так смекаю, и не одного.

– Он плачет, – повторил Артур. – Он умирает. Эта штуковина, дерево… Оно растворяет его плоть. Он не может умереть сразу, поскольку… ха, вот это да!

– Чего? Чего ты такой счастливый? – Варвара радости естествоиспытателя не разделяла.

Нахохлившись под проливным дождем, она поводила стволом пулемета, зорко оглядывая мохнатые ветви сосен, склонившиеся над обочинами. Антип, тем временем, заправлял пилу бензином.

Мрачные поля Изнанки дрогнули и придвинулись еще ближе. Похоже, на этой неземной почве могли расти только ловчие деревья. Артур наблюдал, как на противоположной стороне автострады провалилась под землю пластиковая автобусная остановка. На ржавой лавочке остановки обнимались два полуразвалившихся скелета. Вслед за остановкой канул под слоем пробковой гальки столб с дырявым рекламным щитом, брошенный остов лимузина и целая поляна, заросшая высоким кустарником.

Не потерялось в шевелящейся пробке только ловчее дерево. Еще два анчара шевелили уродливыми ветвями в сотне метров к северу. Они были гораздо моложе и тоньше того исполина, который поймал свистуна.

– Я не обрадовался, – Коваль все-таки вырвался из объятий старца, приложил пальцы к верхней конечности распятого беса. – Радоваться тут нечему. У него нет сердца, и вообще нет крови.

– Это точно, – оживился Антип. – Мужики, вон, сколько раз по ним палили, и хоть бы капля кровушки!

– У него нет сердца, – Коваль растерялся от собственных слов. У китовраса, по крайней мере, имелось Целых два сердца, и, кроме того, чудесный полуконь Умел испытывать эмоции. Он вел себя как живое существо, из плоти и крови. А этот экземпляр…

– У него совершенно иной тип обмена веществ, и вместо сердца… вместо сердца в нижней части туловища что-то вроде мехов. Только он их, судя по всему, задействует принудительно. Вероятно, на бегу, когда шевелит ногами. И гоняет по венам вовсе не кровь… И гениталий у него нет…

– Чего нет? – засекла незнакомое слово Варвара. – Молила тебя по-хорошему – не гундось ты со словечками своими мудреными!

– Яиц у него нет, – тактично перевел старец.

– Я не пойму, что вот это означает, – Артур указал на бородавчатую, безносую морду. – Очевидно, что это не украшение, а какой-то важный орган. Для общения, а может, и для размножения… Он плачет, но ему не больно. Кажется, не больно… Мне кажется, он страдает от другого, он здесь чужой.

– Ясный пень – чужой, – хохотнула атаманша. – Кому такие родственнички надобны, а?

– Видите, что у него с кожей? – Артуру показалось, будто он ухватил за хвост умную мысль, которую уже обсуждал с кем-то, совсем недавно, но мысль снова ускользнула подобно шустрой ящерке, спряталась под камни дневных забот. – Где такое видано, чтобы кожу менять в дождь? Он болен, отравлен. Он постоянно страдал не от дерева, а от всего, что его окружало. Может, он не в состоянии пить нашу воду или дышать воздухом. Но я не вижу смысла в четырех верхних конечностях…

– Какой там смысл, – отмахнулась Варвара. – Мужики видали, как эта сволочь по кедрам шпарит. Кверх ногами, как белка, ширь-ширь, и уже внизу, и давай свистеть, так что все из рук валится, ага.

– Черт знает что творится, – посетовал старец. – Варварушка не даст соврать, прежде пакость эта севернее железки не вылазила. Свистели себе по болотам, и всем ведомо было, как их обойти. А нынче, будто с цепи сорвались.

– С цепи, говоришь? – Коваль задумался. – Но если они сорвались, то откуда сорвались ловчие деревья? Такое впечатление, будто кто-то здесь ждал этих самых свистунов. Я уже насчитал целых пять баобабов, вон там, вдалеке – еще.

– Да шут их, китайцев, разберет, – Бродяга нервно потер руки, поплотнее запахнул ватник. – Хотя… Кузнец, ежели ты прав, то для нас все еще хуже оборачивается. Сдается мне… эх, не хочу накаркать.

Антип покрутил регулятор пилы. Дребезжание мотора врезалось в промозглый день, точно угрожающий рев бормашины.

– Сдается, что ктой-то нам здеся крепко подосрал, – без лишней дипломатии выразила общую тревогу атаманша. – Сдается, что ктой-то семян нарочно вдоль трассы накидал", чтоб свистунов приманить, ага.

– Разве что мандарин Ляо, больше некому, – чертыхнулся Бродяга. – Кто ж ему, собаке, заплатил?

– Это тварюга такая, ни шагу за так не сделает, – согласилась Варвара.

Артур хотел спросить, за что на него может быть зол неведомый китаец, но тут свистун издал резкий булькающий звук. Там, где гвозди воткнулись в кору, из ловчего дерева тек густой смолистый сок, а там, где нелюдь касался этого ручейка, кожа его дымила и отваливалась кусками.

Кричать он не мог, хотя имел, как минимум, два рта. Один располагался в верхней части грудной клетки, причем обе широкие зубастые челюсти находились снаружи тела, а под ними растягивался и сжимался кожистый полупрозрачный мешок, подозрительно напоминавший выпавший наружу желудок. Второму рту повезло больше, в смысле местонахождения. Он хоть и не открывался широко, как у человека, но все же имел честь вырасти на голове. Именно вырасти, поскольку верхний рот выглядел как короткий жесткий хобот, наподобие пчелиного. Хобот кто-то обломил у самого основания и заткнул чем-то серым, очень похожим на загустевший цемент.

– Чтоб свистеть не мог, сволочь, – подсказала Варвара. – Эй, берегись, он еще не до конца пророс.

– Свистун, мать его! – выругался Антип.

Свистун врастал в дерево. Или черная смолистая древесина постепенно обволакивала его синюшнее игольчатое тело. Над головами путников уже нависало колоссальное, вздрагивающее зеркало, тучи и хмурый солнечный диск пропали. Нанос придвинулся вплотную. Под ноги Артуру прикатилось несколько крошащихся горячих кусочков пробки.

Он поднял их, испытывая жгучее детское желание попробовать неведомое на зуб. Конечно, это была никакая не пробка. Загадочный материал, из которого состоит Изнанка мира. Мягкий, в серо-желтых разводах.

– Эй, Лука, поглядывай там! – озабоченно помахал пулеметчику Бродяга.

Лиана так глубоко врезалась в щетинистую грудь свистуна, что обнажились желтые ребра. Антип расставил ноги, прижал визжащую пилу к стволу сибирского баобаба. Ковалю почудилось, будто по поверхности земли прокатился низкий страдальческий вздох.

– Мы можем убить его?

– Хорошо хоть, не предложил освободить! – рассмеялся Бродяга. – А то с тебя станется, я смотрю, ты больно добрый. Не, отпилим дерево понизу и оставим, пусть себе. За ним вернутся, не боись. Вернутся и позабавятся, это их право. Ты просто не представляешь, Кузнец, что бы он с нами сотворил, если бы не это, – Бродяга ткнул в зацементированный хобот свистуна. – Они ночью свистят, в темноте. Ох, лучше я промолчу… Вы смотрите по сторонам, не зевайте, ага.

Антип распилил ствол уже почти на треть. Но тут дикарь вздрогнул и повернул к Артуру глаза, словно почувствовав его жалость. Сизая, в прожилках, кожа на лбу страдальца пошла буграми, напряглась и лопнула, явив миру третий глаз, круглый, налитый кровью, с вертикальным змеиным зрачком.

– Назад! Кусит, гад!

Но было поздно. Распухшее брюхо свистуна разорвалось, из него, в брызгах серого гноя, выскользнула гибкая бескостная конечность, но на конце ее была не человеческая ладонь и не лапа, а расширение в виде круглого рта, усаженного острыми загнутыми зубами.

Артур отпрыгнул назад, однако сильно прыгнуть не получилось, позади, спиной к нему, стояла Варвара, бдительно наблюдая за лесом. В результате пасть, целившая Артуру в глотку, цели не достигла, но больно вцепилась в предплечье. Она продолжала сжимать зубы даже после того, как страшную гибкую змею изрубили на части, и после того, как свистуну отделили голову топором. Там, где топор воткнулся в черную мякоть дерева, трещина на глазах зарастала.

– Вроде как онгон оставили нам, сволочи, – процедила Варвара, прижигая Артуру ранки самогоном. – Чтоб не вздумали дальше махать. Не наврала Тулеева, смерти твоей ищут, ага…

– Нарочно не убили свистуна, – кивнул Бродяга. – Его убить трудно, но могли ведь. Нарочно сохранили нам. Китайские штучки.

– Может быть, нам стоило все же пойти по железнодорожному полотну? – морщась от боли, Артур развернул карту. Внутри до сих пор было как-то нехорошо. Не то чтобы струсил, но ругал себя за то, что не успел предугадать нападение. – Вот здесь, смотри… Ближе всего до насыпи.

Отрубленная змея с зубастой пастью корчилась среди прелых листьев. Из нее не вытекло ни капли крови. Второй обрубок шевелился в разорванном брюхе свистуна. Рука Коваля ныла в месте укуса, но серьезного заражения не произошло.

Отражения наноса уже висели над ними. Кожа стала липкой от зноя.

– Помолись трижды, что по насыпи не поперлися, – криво усмехнулась девушка. – По верхам там – одни кости горками, свистуны шалят, да еще степняки наших дурачков воруют. Там земля ничейная, ага.

– Земля тут везде русская, – осадил президент. – Никто пока границы не отменял.

– Это не онгон, – покачал головой Бродяга. – Ох, чуял я, добром наша сказочка не кончится…

– Это не онгон, – согласилась Варвара. – Бродяга, он… он еще живой, глянь.

Дерево завалилось на бок, подмяв под себя ржавые стены брошенного автобуса. Несмотря на то что Антип спилил ловчее дерево у самой земли, пень уже рос, бугрился на глазах. Свистун утробно стонал, придавленный многотонным стволом.

– А ну, ребята, живее, пока путь свободен, – забеспокоился Бродяга.

Все кинулись по местам, но лошади упирались. Лука и Буба метнулись на помощь Антипу. Общими усилиями удалось протащить платформу над пнем, но задние колеса в узком месте зацепились за упавший ствол.

После серии безрезультатных попыток сдвинуться с мертвой точки сообща решили выпрячь коней, провести их назад и дернуть платформу в обратном направлении. Антип с пилой залез под днище, чтобы уничтожить свежий росток ловчего дерева, уже упиравшийся в карданный вал. Лука распрягал, Буба с Варварой крошили топорами стальной бордюр разделительной полосы и колючие кусты.

Именно в этот момент Артур ощутил чужой взгляд. И не один, а несколько. Клейкие, неподвижные взгляды, ничего не выражающие, как у удавов.

Матерясь про себя, президент запоздало скинул обувь и голыми пятками почти моментально поймал нужную волну.

На них собирались напасть именно в этом узком месте. Здесь нарочно высадили семя, в надежде, что громоздкий транспорт застрянет между разделительной канавой автобана и вросшим в почву туристическим автобусом. Но задумали операцию вовсе не свистуны, эти ребята вообще планировать не умели, им хотелось лишь…

И за долю секунды до того, как свистуны ринулись в атаку из-под шапок дремучих сосен, бывший Клинок угадал, как следовало поступить, как можно было остановить ту бойню, которая теперь становилась неминуемой.

Потому что вселенная, как и прежде, оставалась ясной и прозрачной для тех, кто хотел ее честно изучать, а не тонул в трясине суеверий. И эти кошмарные, единственно с точки зрения человека, щетинистые создания, что неслись, перебирая по стволам четырьмя гибкими лапами, они вовсе не мечтали убивать и гибнуть, они мечтали только об одном – вернуться туда, где сухо, сытно и легко дышится, где так много вкусной пищи и так внятны приказы сурового хозяина. А здесь, среди сырости, распахнутого неба и страха их жалобные стоны, вместо того чтобы привлечь строгого любимого хозяина, привлекали яростных вонючих двуруких, с огнем, собаками и этими ненавистными ловчими семенами, от которых нет спасения…

– Не стреляйте! – выдохнул Коваль, но Варвара отшвырнула тесак и разворачивала к обочине пулеметный ствол.

Лука тоже спешил, он карабкался по узкой лесенке на платформу, а жерла пулеметных стволов уже высматривали свои жертвы.

Коваль хотел сказать, что все дело в свисте. Что если бы ему дали хоть немного времени, если бы не убивали того беса, что залип в дереве… то можно было бы подобрать верную модуляцию, потому что…

– Антип, ховайся! – надрывая связки, вытянув Дряблую шею, верещал Бродяга. – Кузнец, давай в кабину!

Варварин пулемет срезал широкую изумрудную прядь у ближайших лиственниц. Взорвалась кора на стволах, повалились юные деревца. Кони ржали, путаясь в постромках. Одна из оглобель переломилась. Антип, чертыхаясь, ужом вползал в нижний люк. Брошенная бензопила продолжала реветь где-то под днищем машины.

Варварина очередь не пропала даром. Два свистуна сорвались с деревьев и рухнули в подлесок с большой высоты. Однако тут же вскочили. Человек после такого падения неминуемо сломал бы шею.

Еще трое прыгнули, как белки-летяги, и с невероятной скоростью спланировали на дорогу, выставив вперед нижнюю пару когтистых лап. Верхние, более длинные и сильные лапы соединялись с корпусом широкими мягкими складками. Почти как у летучих теплокровных, которые, насколько помнил Артур свой далекий школьный курс биологии, проживали где-то на экваториальных островах.

– Кузнец, мать твою! Чего встал столбом, сожрут!

…Потому что дело не только в частоте этого омерзительного, душераздирающего свиста, но в поиске верной мелодии. И если найти мелодию, то можно было бы приучить их к новому хозяину и вырастить для свистунов их любимую и почти единственную пищу – панцирные грибы, заполненные аппетитным кислым желе, которое так удобно высасывать жесткими хоботками. А грибы эти можно легко добыть там же, где Повар Хо добывал убийственные ловчие семена…

Но Артуру никто не позволил произнести столь долгую и столь пламенную речь в защиту добрососедства. Лука жал на гашетку. Самодельные гильзы веером взлетали над Кенвудом и горячим градом осыпали все вокруг. Буба подвывал и корчился возле ног пулеметчика, заткнув ладонями уши. Старец что-то беззвучно кричал из кабины, вставляя в «Калашников» сдвоенный магазин.

Некогда. Очень жаль.

Поскольку противник крайне опасный. Никакого сравнения с невинными голодными зайчиками. Этих ребятишек, пожалуй, не остановили бы и опытные Хранители силы.

– Позади лезут, сволочи!

– Лука, отсекай! По канаве бей!

Оставалось не больше пяти секунд, чтобы подобрать себе оружие. Артур уже видел, что метательные ножи против свистунов не помогут. Он вернулся к кабине, старец распахнул дверцу навстречу и крайне удивился, когда президент заглянул и снова удрал. Артур подхватил из-под сиденья запасную кавалерийскую шашку Варвары, а внизу подобрал с земли чей-то топор.

Незачем впустую тратить патроны.

– Лука, поливай, поливай их!

– Огнемет давай!

Коваль плавно шагнул навстречу, угадывая вероятное место приземления очередной «белки», занося в расслабленной руке саблю, а топором жестко держа радиус впереди себя…

Свистун, однако, напал в воздухе и умер окончательно только после девяти ударов саблей. Еще двух «белок» сбила в полете Варвара.

На земле свистуны резко замедлили ход. Они с беличьей ловкостью перемещались по веткам, но настолько же бездарно ковыляли по лужам. Коваль насчитал девятерых, а затем к ним, с другой обочины, присоединились еще четверо. Как минимум двое являлись очень крупными представителями своего адского племени и, наверное, очень старыми. Бородавчатые наросты, свисавшие с их острых лбов, достигали середины грудной клетки, бакенбарды буквально волочились по земле, а шерсть отдавала желтоватой сединой.

Ситуация осложнялась с каждой минутой. «Дегтярев» на платформе затих. Лука возился с баллонами огнемета. Коваль неторопливой рысцой трусил навстречу своим нервным противникам. Враги пересвистывались все громче, от каждой такой трели у Артура вибрировала голова и создавалось ощущение, что раскачиваются зубы.

Его окружили, шипя и посвистывая. Первый круг он разорвал легко. Первым делом разрубил тех двоих, которых из пулемета сбила Варвара. Третий сам наткнулся мордой на топор. Артур присел, над головой пронеслась когтистая лапа. Вдогонку, с оттяжкой, рубанул саблей, посетовал, что оружие у Варвары затупилось, но конечность бесу отхватил по локоть.

Или не по локоть, непонятно. Кажется, там имелся еще один локоть. Крылатая сволочь заладилась было свистеть, пришлось снести ему топором свистелку, тут справа прыгнул четвертый друг, очень быстро прыгнул, но все же – недостаточно быстро. Пока разворачивался в воздухе, лишился обеих ног. Из отрубленных конечностей слабо капало что-то серое, как джем из тюбика, мало похожее на кровь. Каждая из отсеченных лап продолжала дергаться, точно конечности паука-косиножки.

Первые двое уже вставали, вытряхивая из внутренностей кусочки свинца. В очередной раз президент успел с горечью подумать, какая бы замечательная получилась у него армия с такими солдатами…

– Кузнец, справа еще летят!

– Лука, они по кустам подбираются, гады!

– Эй, гей-гей, придурки! – Президент постучал саблей о топор, стараясь отвлечь внимание на себя, а сам потихоньку смещался влево, как можно дальше от грузовика. Драться, прижавшись спиной к дереву, не имело смысла, поскольку «летяги» прекрасно лазали по вертикали. Напротив, следовало собрать их вокруг себя в самом центре шоссе…

Над головой Коваля промчалась очередная очередь, звонкое эхо ударило в барабанные перепонки. Ближайший свистун находился метрах в шести, когда очередь крупного калибра угодила ему в мохнатое брюхо, как раз туда, где он прятал свернувшуюся безглазую змею. Свистун наступал боком, подобно морскому крабу. Он упирался в землю более короткими передними конечностями, а другие две лапы с растопыренными когтями угрожающе поднял над головой.

– Ах ты, гад! Получай!

– По ногам им бей, по ногам!

Падая, свистун взмахнул всеми четырьмя лапами, на мгновение на боках развернулись кожистые треугольные складки, скроенные, как крылья белки-летяги, и Артур убедился в своих догадках. Там, где свистуны пробивали хоботками панцири земляных грибов, там они легко перелетали с ветки на ветку, а здешняя атмосфера почему-то не держала их…

Очередью свистуна почти разорвало пополам, досталось и его двум ближайшим товарищам, но в этот момент еще несколько безлицых тварей перемахнули ограждение с другой стороны автобана.

Автомат Антипа стрелял одиночными. Несколько секунд подряд Коваль наблюдал занятную картину, достойную анимационного фестиваля. Антип проделывал в наступающем свистуне одно сквозное отверстие за другим, тот дергался всем телом, откидывал назад бородавчатую голову, падал на колени, но снова поднимался и шел вперед.

Очевидно, посланцы смещенного мира не страдали избытком нервных узлов.

Пронзительный свист на пределе восприятия заставил людей скорчиться. К счастью, у свистунов ненадолго хватило легких или того, что у них заменяло легкие. Неподалеку от Коваля раненый четырехлапый, покачиваясь, встал на колени. Одну ногу ему оторвало, кожаные крылья повисли лохмотьями, зато похожее на рамбутан брюхо начало угрожающе разбухать.

У троих его коричневых приятелей, обходившись Коваля с флангов, животы тоже повисли, как у беременных.

Черт подери! Кажется, у него прочистился нос! Впервые в жизни Артур обрадовался, вдохнув противный запах прокисшей капусты. Очевидно, свистуны не злоупотребляли утренним туалетом.

Две мохнатые «летяги», шустро перебирая лапами, под прикрытием кустов добрались до платформы, Лука до пояса высунулся из окна и расстрелял их в упор, но тут выяснилось, что под днищем Кенвуда прятался третий. Он выскочил, как пробка из бутылки, и Артур был вынужден наблюдать, как жестоко свистун атакует в ближнем бою.

Лука схватился за плечо, когти зверя запутались в нательной кольчуге. Нижний зубастый рот подался вперед, целя в горло, но человек успел ударить ножом. Лука бил раз за разом, а свистун все висел на нем, почти обняв крыльями, затем они вместе упали и покатились по железным листам платформы, и неизвестно, чем дело кончилось бы, если бы не Буба.

Снова – дикий свист, от последствий которого непросто избавиться. Коваль даже успел испугаться, не останется ли этот колокольный звон с ним навсегда.

Буба набросился на врага с таким остервенением, что едва не прикончил заодно и Луку. Кое-как сообща они сбросили труп свистуна на асфальт и вернулись к огнемету.

Трое прыгнули на Артура одновременно. Распахнув крылья, раздув брюшные карманы, они на мгновение стали похожи на уродливых гигантских кенгуру.

Коваль крутился, чередуя саблю и топор, усердно вжимаясь пятками во влажную россыпь листьев и иголок. Заложило уши. Он прикрыл глаза, нормализуя дыхание, повторяя про себя начальные пассы боевого транса. Обычно это расслабленное состояние достигалось за пару секунд, но не сейчас, когда барабанные перепонки буквально лопались от свиста.

У того свистуна, что таился за спиной, с коротким чавканьем лопнул брюшной мешок. Прежде чем покрытая слизью трехметровая змея впилась в шею, Артур дважды разрубил ее, поднырнул под кольца другой змеи и одним ударом топора разнес свистуну череп. Перекатился назад, оставив топор торчать в ране, в сантиметре от лица пропустив вонючую зубастую пасть, толкнулся обеими ногами, вылетел за спины нападавшим, с восторгом чувствуя свое первенство…

Пока еще он умел быстрее.

Успевал быстрее этих поганых жителей преисподней.

Уцелевший свистун двигался невероятно быстро и наступал низко, на уровне колен. Воевать в ближнем бою с противником, который нападает лежа, оказалось непростой задачей. Несколько раз грудные челюсти почти сомкнулись вокруг колена человека. Артуру пришлось некоторое время отступать, пританцовывая, выбирая момент для ответной атаки. Выбрать момент оказалось непросто. Вероятно, этот свистун был опытнее и сообразительнее своих мертвых собратьев. Артур рассекал воздух сталью, но трижды промахивался, пока не догадался прыгнуть сверху. Он отрубил три мохнатые лапы из четырех, но уродец не прекратил свои атаки.

Еще трое. Ах, дьяволы, откуда только берутся?

– Артур, отойди, я их сама!..

Позади хлопнула дверца. Бродяга спускался по лесенке, вооруженный лишь кинжалом.

– Кузнец, эй, постой, широко шагаешь!

– Возвращайся, – Артур сердито помахал рукой. Только этой развалины ему тут не хватало! – Бродяга, сиди и не вылезай!

Мортус что-то отвечал, шевелил губами, но из-за рыканья двух пулеметов его невозможно было расслышать.

Под ногами у Коваля свистун, почти разрубленный на три части, пытался встать. Подстреленные Лукой монстры снова лезли на платформу грузовика, царапали когтями двери и окна.

Огнемет Луки выдохнул первую порцию огня. В ответ раздался такой свист, от которого даже у Бродяги дыбом встали клочки седых волос. Крылатые факелы пытались взлететь, извивались в огне, растекались по асфальту серыми пластилиновыми нитями. Варвара материлась, выронив раскаленный пулемет. К ней подкрадывались трое. Не спеша, целенаправленно сужали круги.

– Ваша святость, поберегитесь! – Заметив, что хозяин отважно шагает навстречу врагу, Антип бросился следом, с двумя «Калашниковыми» наперевес. – Ваша святость, ложитесь, я их придержу!

Старец запыхался, но упрямо догонял Белого царя. Антип плюнул и переключил на одиночный. Варвара вставила новый диск.

«Это бессмысленно», – внезапно понял Артур, разглядывая голову, которую он совсем недавно разбил топором. Два глаза, находящиеся по разные стороны от кошмарной дыры, смотрели на него, ворочались в глазницах, хлопали веками. На срезе внутренность головы представляла собой вязкую серую массу, похожую на мокрое папье-маше.

«Это бесполезно, их не истребить. У них иммунная система в сто раз крепче, чем у аллигатора. Никакое внешнее воздействие не может вызвать коллапс всего организма…»

Рана, нанесенная топором, зарастала.

У соседнего «трупа» потихоньку срастались две половинки спины. Отрубленная лапа царапнула землю, к ней потянулась культя, на срезе, вместо кости и сухожилий, – все то же аморфное папье-маше.

– Антип, лошадок собирай!

Кони бесновались. Одна лошадь, взбрыкивая, понесла к лесу, но выше колен провалилась в канаву, заполненную водой. Стала вылезать, но тут сверху ей на спину спикировали сразу две «летяги». Лошадь жалобно заржала, проваливаясь под их тяжестью в черную жижу, а потом захрипела. Свистун с размаху погрузил ей в шею свой жесткий хобот.

– Кузнец, давай назад! Лука их сейчас поджарит!

Коваль разделался еще с двумя «белками» и рванул к машине. Гулкая струя огня ударила в асфальт, в отсыревший кустарник, в корчащихся раненых. Свистуны отбегали бочком, точно гиены, и кружили вне пределов досягаемости огнемета.

Двое горели, прямо на деревьях. Артуру показалось, что они даже не осознают собственной гибели или действительно не ощущают боли. Во всяком случае, в огне их потрясающая способность к регенерации не срабатывала. Четырехлапые отцеплялись и со свистом летели вниз, кувыркаясь, нанизываясь на острые сучья, а дальше – плавились. Внизу, под обугленными стволами, среди ручейков кипящей смолы, высились серые неровные пирамидки – все, что осталось от страшных чудищ.

Но по еловому подлеску, ловко перебирая когтистыми лапами, спешили свежие бойцы.

Антип, оскалившись, вынырнул из-за замшелого автобуса и снова открыл второй фронт. Буба справился со страхом и рысил по пятам за атаманшей, размахивая жутким зазубренным палашом, позаимствованным, видимо, у Луки. Те двое, которых расстрелял Лука возле платформы грузовика, были убиты вторично и опять шевелились.

Становилось ясно, что этот пожар, затеянный Лукой, уже так легко, как в прошлый раз, не остановить. Трещали не только столетние крепыши вдоль обочин, пламя молниеносно распространилось в глубь чащи, тайга гудела и стонала, запах гари уже забивал тухлую вонь, идущую от обитателей Изнанки.

– Варвара, стой! Вернись, вот девка шальная! – надрывался старец.

Артур как раз нагнулся посмотреть, нет ли кого под колесами грузовика. Оглянулся на крик, и в груди у него екнуло.

– Вар-варра, назад!

Четверо мохнатых уродов, насвистывая, распустив крылья, окружили безоружную девушку. Выждав, они выпустили когти и одновременно прыгнули на нее.

16 ЗЕРКАЛО

Повар Хо не мог уснуть.

Двадцать три раза перевернулся он на мягкой кошме, затем плюнул и скатился на прохладный пол. По-солдатски завернулся в серую русскую шинель, скорчился и успокоил дыхание.

Но сон не приходил.

Тогда Повар Хо обулся, раскурил трубку и по узкой лесенке поднялся на третий этаж своей удобной, такой привычной и любимой крепости. Наверху было приятнее слушать и думать. Внешние звуки тревоги не вызывали. Звякала цепь у колодца, гомонили сонные птицы в клетях, приглушенно смеялись в бане братья Хе, им предстояло сменять дневных караульных. Повизгивали собаки, сражаясь за жирную кость, хлопал крыльями сапсан, вздыхали лошади, потрескивали угли в печи. Все знакомо и привычно, и ветер не доносил из тайги опасных запахов.

Но Повару Хо было неуютно.

Он признался себе, что боится, впервые за много лет. Повар Хо полагал, что давно перешагнул черту, за которой земные страхи кажутся смешными. Он родился в семье политика, и прадед его еще помнил буйные времена до Большой смерти. Прадед рассказывал удивительные и непостижимые истории, якобы на улице можно было встретить за час тысячу человек, или даже больше. И помнил печальные дни, когда стаи воронов выклевывали глаза тысячам этих самых прохожих. Он помнил, как хрустели под сапогами солдат шприцы и ампулы со спасительной вакциной, которая оказалась совсем не спасением, а наоборот. Как тяжелые армейские бульдозеры сгребали трупы в ямы, а в кабинах бульдозеров были заперты смертники со своими шприцами и ампулами.

Шамкая беззубым ртом, прадед рассказывал, как правительство огромного государства заседало в Пекине, нынче разграбленном и сожженном, и как правительство до последнего дня скрывало правду о том, что новый штамм ВИЧ-инфекции передается по воздуху. И как деревенский народ ринулся грабить отели и банки, а потом миллионы бумажных, никому не нужных юаней порхали над горящим городом…

Прадед гордился достойными предками. В старости он ослеп, стал беспомощен и очень горевал, что прошли светлые времена, когда каждый прохожий нуждался во вкусной еде. Прадед Повара Хо был невероятно стар, но все никак не желал умирать, а когда, наконец, ощутил приближение смерти, позвал своего внука, отца Повара Хо, и раскрыл ему тайну зеркала.

Зеркало, прошепелявил старик, это не просто вход или выход в Изнанку мира. Никто из миллионов смертных не волен туда войти или выйти по собственному желанию. Кроме таких, как мы. Наш род – особенный, но гордиться тут нечем. Это не воинская доблесть и не наследственный чин при дворе, добытый честью и прилежанием. Удивительно, что мы выжили. Удивительно, что наших прадедов не сварили заживо в масле, как других магов…

Но мы не маги, сказал прадедушка.

Волей духов нашим пращурам был доверен один из выходов. Зачем, почему – кто теперь ответит. Вполне вероятно, выход следовало давным-давно забить, захлопнуть. В мире отражений живут те, кому тесно в мире людей. Мы вольны лишь верно соблюдать обряды, мы вольны приносить жертвы и просить бесов заступиться за нас. Вероятно также, что бесы, живущие по ту сторону зеркала, забыли об одном из выходов. Прадедушка упомянул о заколдованных холмах, которые якобы есть далеко на западе. Там, на кочующих холмах, ведьмы строят фермы, видимые только своим, и под фермами, в пещерах, держат зеркала. Ведьмы умеют с зеркалами обращаться, они даже поддерживают торговлю с бесами, а мы не умеем.

Потому что боимся.

Откуда взялось в семье зеркало, как его сумели сохранить – осталось загадкой. Впрочем, прадед утверждал, что до Большой смерти его отец был большим человеком в Китае и зеркало занимало прочное место в одной из роскошных спален. Затем, когда все рухнуло, выяснилось, что далеко не каждый в роду может разглядеть невидимое. Тот самый министр, прапрадед Повара Хо, смотрелся в зеркало всю жизнь. Он делал все правильно, натирался маслом из секретных трав, переодевался в ритуальные одежды, разжигал нужные благовония, но… ничего не помогало.

Он так и не смог сделать ни шагу за преграду.

Побоялся нырнуть в никуда.

И ни один человек из окружения партийного деятеля, а потом – министра, не догадывался, что чудесное сокровище вовсе не прячется за толстыми решетками. Сокровище находилось в блеклой непримечательной вазе, не относящейся к реликтам великих эпох. Ваза была тяжелая, металлическая, проще сказать – неподъемная, а горлышко располагалось так высоко от пола, что шалившим детям не приходило в голову туда что-то кинуть или плюнуть. Тем более что горлышко забили пробкой и залили сургучом.

Никто в семье, кроме старшего наследника по мужской линии, не догадывался, что зеркало – жидкое. И что жидкость эта, собранная в крохотном объеме, способна заполнить объем стократно больший, но для того, чтобы устойчивые атомарные связи пришли в движение, следовало очень правильно провести ритуал и очень точно произнести слова. Но гораздо важнее то, что ключом ко входу в смещенный мир служила ДНК только этой семьи, и только по мужской линии. К тому времени, когда зеркалом разучились пользоваться, никто еще не знал, что такое ДНК, но уже никто не помнил, отчего такая великая благость была пожалована бесами далекому предку семьи.

Повар Хо даже не ломал голову над этим. Он придерживался вполне фатальной версии. Он полагал, что невероятный артефакт попал в семью Хо случайно, поскольку ни в одних хрониках не отмечались хоть какие-то яркие заслуги его пращуров. Кто-то потерял, а прапрадед нашел. Или кто-то бежал от разбойников и доверил случайным людям секрет…

Чудесное зеркало не принесло министру ни долгих лет, ни денег, ни славы. Как ни обидно, отец Повара Хо, услышав эту историю, оробел и сразу отказался от колдовских поползновений/Под давлением деда он несколько раз попытался вызвать злых бесов, а затем плюнул и велел слугам закопать зеркало в подвале. Уничтожить семейную реликвию у него не поднялась рука.

Тем временем Повар Хо подрос и отправился служить местному мандарину. В юности он участвовал в трех войнах, это происходило в смутные годы после эпидемии, когда правители Поднебесной сменялись по несколько раз за месяц. Затем он служил в личной гвардии императора, был послушником в двух монастырях, включая знаменитый и самый загадочный храм Девяти сердец. Повара Хо тогда звали иначе, и иначе к нему относились. Он с честью выдержал все испытания, заслужил свое место в храме, но надолго не задержался. Слишком суровой показалась дисциплина храма для того, кто не сумел побороть гордыню. С той поры Повару Хо достаточно было бросить короткий взгляд на человека, чтобы опознать в нем такого же бывшего послушника…

Повар Хо вернулся в отчий дом, но перед этим выкопал драгоценности и деньги, свое жалованье за четырнадцать лет военной службы. Он открыл свой первый ресторан для путников в родной провинции, а затем открыл второй и третий. Настала пора, отец умер, а Повар Хо задумал строить новый дом. Тогда и вытащили на свет массу ненужных предметов, включая бесполезную грязную вазу с залитым горлышком.

Зеркало.

В первую же ночь Повар Хо сумел разглядеть то, чего отец не видел всю жизнь. Он распилил вазу и перелил светящуюся жидкость в таз. Последующие семь суток он, не отрываясь, провел перед зеркалом. Слуги приносили еду и оставляли под дверью. На восьмое утро Повар Хо вышел к своим домочадцам, и те не узнали его. Хо помолодел лет на десять, на его коже разгладились старые рубцы и шрамы, однако отец и муж стал печален. Он увидел в зеркале то, что не удавалось разглядеть в книгах великим мудрецам.

Он увидел один из смещенных миров.

Там дети непринужденно играли с сапфирами и изумрудами, поскольку взрослых не занимали камни.

Там говорили то, что хотели сказать, а не то, чего ждет собеседник.

Там смеялись в лицо тому, кто взывал о мести.

Там водопады падали порой вверх, а солнце могло не заходить неделями, потому что так хотели дети.

Там говорили на разных языках, но каким-то чудом понимали друг друга.

Но что самое обидное – Повар Хо не мог даже на толщину волоса проникнуть за поверхность жидкого металла. Зато он мог прижиматься лбом к целительному сияющему серебру и впитывать соки здоровья, которыми был пронизан изнаночный мир.

Еще спустя год Повар Хо принял решение и оставил родной город, хотя дела его шли как нельзя лучше. Именно в этот последний год и закрепилась за ним кличка Повар Хо и покатилась слава невероятного мастера.

Десятки юношей приходили с просьбой взять их в обучение. Повар Хо никому не отказывал. Он брал очередного соискателя за руку, спускался с ним в подвал и подводил к зеркалу. Обычно юноша ничего не видел, кроме своего отражения. Мастер выводил его обратно и вежливо извинялся, что не сможет его научить. Он не видел смысла учить тех, кто не мог впитать талант. Он не видел смысла учить тех, кто мог лишь прилежно записывать и взвешивать. Людей в провинции становилось все больше, катастрофа, названная Большой смертью, постепенно забывалась, и женщины снова начали рожать детишек. Людей становилось больше, становилось больше богатых и знатных, им снова требовалась изысканная пища, а предоставить ее могли лишь истинно одаренные повара.

Поэтому Повар Хо не жаловал тупых учеников.

По провинции поползли слухи, что свое необыкновенное мастерство Повар Хо испросил у злых бесов, а взамен отдает им убитых младенцев. Они не догадывались, какого мужества стоило Повару Хо сделать первый шаг. Прежде чем впервые шагнуть внутрь зеркала, он сделал все распоряжения относительно имущества и семьи. Он всерьез беспокоился, что не вернется; это произошло после того, как ему удалось погрузить в зеркало кончик мизинца.

Ничего особенного, всего лишь кончик мизинца. Но наутро у хозяина трех ресторанов прекратилась зубная боль, пропали шрамы от ожогов и мучительные боли в колене. Что же он сделал, что же он изменил в старинном ритуале, завещанном еще прадедом? Повар Хо вообще отказался следовать ритуалу, он забросил расписной халат, прекратил идиотские эксперименты с маслами и заклинаниями. Он рассудил так: если хочешь что-то получить, то вначале следует что-то отдать. А свечи, благовония и запутанные песнопения здесь не помогут, как не помогали последние пятьсот лет или даже больше.

Нужно что-то отдать.

Повар Хо кидал в зеркало золото и драгоценные камни, пытался лить дорогие вина, оставлял рядом редчайшие пряности и табак – все, что представляло ценность в Поднебесной и что могло, в отсутствие денег, служить разменной монетой. Большинство предметов отскакивало от мягко светящейся лужицы, но некоторые бесследно проваливались. Так, провалились бусы из яшмы, провалились действующие жилетные часы, сделанные в девятнадцатом веке в далекой Швейцарии, провалились самая обычная конская подкова и свежая чайная роза, срезанная в саду. Однако обратная связь не налаживалась, пока огорченный хозяин сокровища не кинул в гулкую глубину горсть… рябиновых ягод.

Он не сразу понял, что случилось. Он уже собирался спустить вниз лестницу, подобрал совок и метелку, которой привычно чистил колодец от следов своих экспериментов, от аквамарина, грецких орехов, автоматных патронов, зубов леопарда и всего прочего, что накидал за прошедшую ночь.

Внезапно зеркало поползло вверх. Серебристая жидкость наступала с пугающей быстротой, каждую секунду захватывая по десять-пятнадцать сантиметров кирпичного колодца, куда Повар поместил свое сокровище. За предыдущие месяцы Повар Хо вырыл в подвале тайный колодец, сухой и чистый, снабженный хитрыми ловушками, и перелил содержимое вазы туда. Зеркало наступало неудержимо, и по мере его приближения в подвале становилось все жарче. Повар Хо упал на колени, силы оставили его, он уже представлял, как тонет и захлебывается в страшной, непостижимой лаве, но…

Но лава замерла у верхнего среза колодца, такая же безмятежная и невинная. Вскоре матовая поверхность расчистилась, превратившись в окно, но Повар Хо не успел заметить, чья же тень промелькнула в окне. Все произошло слишком быстро. Шелест, свет, жар, и зеркальная лава снова отступила, выплюнув на нагревшийся каменный пол несколько мелких темных предметов.

Так Повар Хо впервые увидел ловчие семена.

Он совершил сделку и навсегда стал рабом зеркала.

Зеркало произвело обмен. Тем, кто насмешливо следил за потугами человека с той стороны, зачем-то понадобились спелые плоды рябины. Повар Хо воспрял духом и собрал для обмена целую корзину багряных плодов. В следующий раз он справился со страхом и оставался подле зеркала, когда оно росло. Его снова, как всегда, как и много лет назад, посетили диковинные образы и видения, он снова погрузился в чудесный изнаночный мир, в сплетение реальностей, но на сей раз это происходило наяву. Видениям больше не требовалось пробиваться сквозь корку его сознания, сквозь слепоту, которую Повар вызывал искусственно, плотно зажмуривая глаза в присутствии зеркала. Невероятный подарок предков распахнул око в смещенный мир, теперь Повар Хо мог видеть.

Там обитали сущности, похожие на демонов, нарисованных на стенах древних храмов, которые Повар видел в юности во время странствий по Южному Тибету. Из этого Повар Хо с изумлением заключил, что предки встречались с обитателями смещенных миров гораздо чаще, чем люди нынешнего века.

Там охотно подбирали ягоды рябины и со смехом кидали в ответ эти нелепые продолговатые семена, которым он долго не мог найти применения. А когда он впервые высадил ловчее дерево и оно, неожиданно для окрестных крестьян, схватило болотного упыря, убийцу телят, деньги потекли к Повару Хо рекой…

Обладателю тайны пришлось выставить тайну на общее обозрение. Он убедился, что зеркало вполне способно быть послушным. Оно позволило себя собрать из колодца в кувшин и растеклось по поверхности обыкновенного большого зеркала, затянутого в громоздкую серебряную раму. Волшебное зеркало так искусно притворилось обычным, что любопытствующие могли в него смотреться и корчить рожи.

Но, очутившись в раме, зеркало прекратило отражать Повара Хо.

Наверное, этим оно демонстрировало, что выделяет своего друга из толпы.

Однажды местный мандарин, после очередного дворцового переворота, решил завладеть хитрым зеркалом. Его воины явились в дом Повара, устроили порядочный разгром и увезли семейную реликвию во дворец. Следующей же ночью из зеркала вышло нечто, убило младшего сына мандарина и унесло его с собой. Четверо охранников это видели. Мандарин повелел уничтожить проклятое стекло, а Повара Хо опустить в чан с кипящим маслом.

Однако при попытке разбить дьявольскую игрушку двое слуг были атакованы своими же отражениями. Отражения вышли из рамы и бросились на несчастных слуг с кинжалами. Доподлинно никому не известно, что произошло в тот день во дворце мандарина, однако, как минимум, шестеро его слуг погибли, а еще двое сошли с ума. Стражу, посланную за Поваром Хо, постигло страшное бедствие, у всех солдат загноились лица, кожа покрылась проказой, выпали ногти и волосы…

На следующую ночь зеркало забрало племянницу мандарина, гостившую во дворце, и опозоренный правитель велел отпустить колдуна восвояси. Кто-то из стражи якобы видел, как Повар Хо приставил медный кувшин к нижнему углу роскошной зеркальной рамы, поверхность зеркала трепыхнулась, по ней побежала рябь, и вся зеркальная простыня сползла в кувшин. Большое зеркало в раме осталось на месте, но тут же превратилось в жалкую свою копию, потертую, расколотую, пузырящуюся.

Повар Хо снова пропадал неделями в подвале. Он нанял русского учителя, выкупил одного из пленных и поселил у себя в доме. Затем нанял второго, точнее – вторую, переводчицу, привык к ней и женился. Постепенно стало гораздо проще понимать язык существ, обитавших за призрачной светящейся границей. Выяснилось, что смещенный мир потребляет не только рябину и дарит не только ловчие семена. К Повару Хо вышла старая женщина, назвалась Усоньшей и заговорила по-русски. Она подарила ему кое-что и показала, что хочет взамен. Старуха называла это травой Ахир-Люсс, но Повар Хо мог ошибаться, произнося незнакомые слова. Это были травы, которые не росли в Поднебесной, но верный слуга отражений Хо отыскал их.

Он потратил состояние, снарядил караваны в Индию и в сторону не менее опасную – на Средний Алтай. На Алтай ему посоветовал поехать один из личных наставников, поскольку Повар не мог отважиться на столь дерзкую затею без совета в храме Девяти сердец. Настоятели храма никогда не посягали на зеркало, они вообще ни у кого ничего не требовали, зато советы раздавали дельные. У русских травников Повар Хо купил четырнадцать мешочков волшебной травы, названия которой он не знал. Он показал людям, которых называли Хранителями, ту травку, что кинула ему старуха из смещенного мира, и получил то, что хотел. Взамен зеркало пропустило в себя палец, затем – ладонь, и наконец наступил день, когда счастливый и испуганный Повар Хо сумел целиком переместиться в изогнутый, непостижимый мир Изнанки.

В один из множества миров.

Там многие болтали по-русски, но не на том русском языке, на котором изъяснялись редкие пленные с таежного севера, а на мудреном, забытом диалекте.

Там маленькие скромные домишки разгуливали по проселкам, и хозяева поутру вполне могли проснуться посреди незнакомой поляны.

Там драконы, безмозглые летучие змеи, которых разводили монахи храма Девяти сердец, имели право голоса и обладали соображением, не хуже человеческого.

Там мог взлететь каждый, кто желал этого яростно и не боялся падать.

Там пели птицы с человеческими лицами и даже аккомпанировали себе на сладкозвучных инструментах.

Там, за внешней поверхностью зеркала, Повар Хо научился видеть следующие поверхности, они переливались, словно слоистый прозрачный пирог, и каждый слой мог означать зеркало в другие миры, диковинные, необычные настолько, что в языке не находилось слов для их описания, и самое обидное заключалось в том, что жители Зазеркалья, будь то говорящие птицы, люди с прозрачно-белыми глазами или чудовищные грифоны, все они свободно перемещались среди волн пространства и времени, а Повару Хо досталось в удел изредка подхватывать крупицы мудрости с их богатого стола.

Там каждый молился своему богу, и никто не догадывался, что богов должно быть обязательно двое – светлый и темный. Там вообще не делили мир на тьму и свет. Зато там давали понять, что не ждут гостей отсюда, поскольку из мира, где довелось родиться Повару Хо, вообще ничего хорошего не ожидали…

Там было непросто научиться дышать, еще сложнее – привыкнуть к воде и невероятным изгибам пространства, которые могли легко запутать новичка. Первые дни Повар Хо не отходил дальше трех шагов от зеркала, которое с той, изнаночной стороны оказалось студеным голубым озером среди каменистых утесов. Едва он предпринял попытку прогуляться по тропке в глубину зеркала, как земля встала дыбом, накатила тошнота, удушье, и бедный исследователь едва добрался до спасительной голубой глади. Он провалился обратно, выпал на пол из колодца, а точнее – вылетел, как пробка из парового котла, и долго еще не мог прийти в себя.

Но с каждым разом погружения происходили все успешнее. Зеркало словно привыкало к своему то ли слуге, то ли господину. Наступила ночь, когда Повар Хо сумел уверенно добраться до рощи ловчих деревьев и набрать полные карманы семян. Ловчие деревья раскачивали острыми ветками-иглами, источали маслянистую жидкость и противно скрипели.

Неделей позже он застрял в смещенном мире почти на всю ночь, а когда вернулся, обнаружил слуг и домочадцев в величайшей панике. За семь часов, проведенных в Изнанке, в нормальном мире прошло почти трое суток. Повар Хо сделал вывод, что ускорение времени нарастает постепенно, первый час оно почти не заметно, на первые сутки умножает каждый час на несколько дней, а на вторые сутки способно скушать месяц из обыденного течения жизни. Повар Хо не обучался математике, он вообще не обладал способностями в науках точных, но сумел догадаться, что если застрянет в зеркале надолго, то рискует выйти наружу, когда успеют состариться его дети; а то и внуки. Он даже стал составлять примерный календарь ускорения, но очень скоро его расчеты пошли прахом.

Выяснилось, что можно идти от голубого озера не только вправо, через рощу ловчих деревьев, через поле желтых пружинящих камней, удушливо пахнувших сладким подгоревшим сиропом, к острым скалам и ветру. Можно было идти в обход озера, влево, по опасной узкой тропке, которая выводила затем к пещерам, где на цепях сидели жуткие существа; старуха, приходившая их кормить, называла их грифонами, она-то и показала гостю редкую, очень ценную траву.

Так вот, путь налево не ускорял время так резко. Когда Повар Хо научился кое-как изъясняться со старухой и побывал в ее фантастическом жилище, которое не стояло на месте, а само, на громадных птичьих ногах, шагало сквозь чащу, он понял, что путь на север всегда чреват искривлениями и лучше туда без опытных проводников не соваться. Старуха объяснила, что на севере есть много озер, подобных его зеркальному выходу, там смещенные миры трутся друг о друга особенно сильно, прямо как бегущие в плотном стаде барашки, и можно провалиться туда, откуда уже не будет выхода.

Повар Хо научился в смещенном мире делать порох. Научился заклинаниям охоты и песням, собиравшим грозовые тучи. Он встретил чудных белоглазых, бородатых людей, которые поклонялись деревянному столбу и жгли соломенные чучела. Вначале Повар полагал, что они русские, но оказалось, что они, как раз наоборот, русских не слишком любят. Он встретил разумных кентавров, которые его едва не затоптали насмерть, приняв за разносчика чумы. Спас Повара Хо тоже не совсем человек, а птица с человеческой головой и руками, но незадачливый путешественник даже не успел поблагодарить спасителя. Птица с золотыми перьями и гуслями через плечо вынесла его на середину знакомого голубого озерка и, матерно ругаясь, выпустила из когтей. Повар Хо, кувыркаясь, полетел вниз и, привычно набив шишек, вывалился на пол в подвале.

Его карманы были полны обломками белых рогов, которые ему приносили белоглазые бородачи в обмен на яблочное варенье и мед. Эти смешные люди домогались сладкого варенья, но абсолютно не ценили драконьи рога, из которых получалось потрясающее лекарство для мужчин. Повар Хо продавал растертые рога очень дорого и на вырученные средства собирал свою первую мастерскую по изготовлению патронов…

Но в провинции снова вспыхнула война.

Повар Хо бежал от преследований, которые никогда не прекращались. Владетели земель сменяли друг друга, набрасывались друг на друга, вероломно убивали, затем объединялись во временные, шаткие союзы, и все повторялось снова и снова. Гибли крестьяне, пылали дома, и всякий божок норовил отобрать семейное сокровище. Разбогатевший Повар Хо и в лучшие времена содержал целую маленькую армию, но перед наступлением Гоминьдана был вынужден нанять еще сорок человек.

Зеркало он прятал и носил ему регулярную мзду.

Однако наступил день, когда Повар Хо понял, что не может наращивать охрану, поскольку против его бойцов найдется более сильная армия. Враги не сумеют завладеть тем, что им не унести и даже не найти, однако сожгут постройки, убьют женщин и детей, а такие потери зеркало восполнять не умело. Повар Хо развил в себе способности проникать в ближайший смещенный мир, но не глубоко и не надолго. Порой он подбирал в Зазеркалье чрезвычайно ценные предметы, завел дружбу с несколькими милыми существами, и даже пользовался их медицинскими советами, которые принесли ему дома массу денег.

Впрочем, он никогда не был уверен, дружили ли с ним приветливые сущности, не всегда походившие на людей. Например, в старой мельнице над рекой жили темноликие, умевшие ходить внутри стен. Им Повар Хо приносил мел, а взамен получил вместо товара некую интересную услугу. Они научили его делать настоящие онгоны для шаманов. Не просто обрабатывать шерсть, плести из соломы, из лыка и волос, вставлять камни и рисовать на бересте.

Обитатели смещенного мира научили его вырезать и шить настоящие онгоны, искусство изготовления которых было утеряно шаманами пару веков назад. К примеру, шкура хищника могла остаться просто шкурой, рассадником насекомых, а могла превратиться в грозное оружие. Некоторые онгоны, посвященные злым духам, удались Повару Хо настолько хорошо, что он не отважился их продать. Уничтожить, например сжечь, их тоже было нельзя, ведь совсем нежелательно стать личным врагом злого духа.

Пришлось надежно спрятать.

Повар Хо убедился, что темноликие плоские люди с легкостью перемещаются внутри стен и в привычном мире. Они дали понять, что будут защищать его даже в чужих домах, если ему придется заночевать у дурных людей. На улице они бессильны, а в доме, особенно в старом – ему всегда будет подмога…

Сегодняшней ночью Повару Хо показалось, будто к нему в дом проник кто-то из темноликих. Он научился остро ощущать присутствие посторонних, и вовсе не обязательно людей. Однако домовые приходили и раньше, но не излучали такой злобы.

Злоба пронизывала ночной воздух.

Повар Хо раскурил погасшую трубку. Тягостное предчувствие мешало ему уснуть. Когда назревало что-то дурное, Повар Хо задолго чувствовал приближение беды. На сей раз он был уверен, что беда не касается плантаций дурмана и обеих лабораторий, где вкалывали лучшие химики, каких он сумел нанять среди русских и заезжих японцев. Не следовало ждать неприятностей и от многочисленных курьеров, развозивших по дальним заимкам и поселкам патроны, также изготовленные в его мастерских. Не так давно с юга пришел караван с селитрой и оборудованием для производства патронов большого калибра. У Повара Хо давно имелся заказ на патроны для танковых пулеметов сразу для двух противоборствующих армий в Тибете. Они неплохо умели воевать, но почти разучились готовить хороший порох и лить надежные гильзы. Эти идиоты, мелкие князьки, маоисты, сектанты…

Повар Хо тяжело вздохнул. Стоило кому-то из владетельных особ узнать про зеркало, как сразу сыпались обвинения, будто его, Повара Хо, богатство происходит именно оттуда, что нажито оно нечестным путем, и что даже его три жены, бывшие и нынешняя, рожают гораздо чаще и более здоровых детишек, и все благодаря зеркалу. Втайне Повар Хо признавал, что давно проникся странной философией Зазеркалья и жил последние пятнадцать лет, как бы балансируя между двумя мирами. Как таковой, философии в Зазеркалье не существовало, но Повару Хо было удобно считать, что изменения в нем самом вызваны именно философией зеркала.

Как раз вчерашней ночью, проводив этого диковинного гостя, по поводу которого носилось столько вязких неуютных слухов, Повар Хо ощутил настоятельную потребность прыгнуть в зеркало вслед за спасенным китоврасом. Ему остро не хватало того воздуха, которым дышал смещенный мир. Белый царь напугал Повара Хо и одновременно восхитил. Этот человек боялся, но не скрывал своего страха. Он принес раненого полкана, хотя мог бросить его в тайге. Но подобрал и спас, потому что услышал зов зеркала. Повар Хо слышал от монахов, что некоторые, крайне редкие, послушники храма Девяти сердец после обрядов посвящения начинают видеть и слышать кое-что, незаметное для мирских.

Первой мыслью Повара Хо было не отпирать ворота. Он не имел ничего против русского старца Бродяги, известного лекаря, долгожителя и, по слухам, – волшебника, способного усыпить целую роту врагов, однако Бродяга был не один. С ним ехала безумная девица и везла свежие, мокрые шкурки зайцев. Никто не смог бы настрелять столько крупных хищных зайцев! Повар Хо вполне обошелся бы без новых онгонов, но он сразу почуял, что в кабине грузовика есть кто-то третий. Тот, кто сумел погубить целую стаю коварных землекопов, которые в голодные зимы тянули норы под курятники и даже воровали целые отары из овинов…

Повар Хо впустил Белого царя, но вместе с чудным гостем вошло к нему в душу беспокойство.

Повар прислушался к уханью кузнечного молота. Там, на заднем дворе, не прекращалась работа день и ночь. Там умельцы, бежавшие от жестоких хозяев и несправедливых властей, полуголые, потные, швыряли уголь, ворочали раскаленные болванки, переливали бурлящий металл из чанов в глиняные заготовки с проймами гильз. А в соседних помещениях запыхавшиеся, красные набивщицы загоняли в теплые еще гильзы порции пороха, круглые тяжелые пульки и картечь. И в несколько точных ударов превращали безобидный металл в чью-то будущую смерть.

Что-то приближалось, нарастало, похожее на ледяную бурю с градом, затягивало горизонт сплошной враждебной пеленой. При этом настоящий горизонт за окошком оставался ласковым и чистым, пылали осенние пурпурные облака, перекликались филины, и столетние ели подметали гривами вечерний небосклон.

– Хозяин, в подвале неладно… – поскребся о косяк верный нукер, весь закутанный в черное, как и подобает рабу дома, призванному родиться и умереть на руках хозяина.

В подвале.

Что-то случилось с зеркалом. Ноги у Повара Хо внезапно стали ватными. С зеркалом ничего не могло случиться. Просто потому, что оно выдержало тысячелетия, побывало в лапах у алчных врагов, но неминуемо возвращалось обратно в семью в своем прежнем, неуничтожимом виде.

Хозяин таежного отеля устремился вниз, перепрыгивая через четыре ступеньки. Три надежных нукера сопровождали его, беззвучно порхая над пролетами лестниц, толкаясь носками мягких сапог о косяки, ставни и перекладины.

– Нет, – сказал Повар Хо перед последней дверью. – Никто не зайдет туда со мной.

– Хозяин, позволь нам защищать тебя, – осмелился старшина. – Позволь нам умереть за тебя.

– Нет, – строго повторил Повар Хо. – Если там ждут меня, то я обязан войти один. Если я не вернусь через… через месяц, вы знаете, что делать.

С этими словами он приоткрыл тяжелую дверь и шагнул внутрь. Засовы сами с грохотом вдвинулись в стальные пазы. Стало очень тихо, но спустя мгновение Повар Хо услышал смех.

Он оглянулся и пожалел, что не попрощался с семьей.

Загрузка...