Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3

Глава 8

— Как ты, герой? — помогая мне подняться, обеспокоено поинтересовался Леон.

Так хреново мне не было очень давно. В голове гудело, ноги и руки тряслись. Я с трудом удерживал себя в вертикальном положении. Чтобы не свалиться, приходилось использовать Леона в качестве опоры. Реальность перед глазами расплывалась в смазанные пятна. Во рту было сухо и горько.

— Как будто меня поезд переехал, — осипшим голосом, ответил я.

— А что такое поезд? — полюбопытствовал Леон, протягивая мне фляжку с водой.

Я жадно припал к фляжке. С каждым глотком чувствуя, что худо-бедно ко мне возвращаются сознание и силы. Как только я утолил жажду, во мне проснулся звериный голод.

— Железная повозка, которая передвигается с помощью пара по железной дороге, — автоматически пояснил я, ковыряясь у себя в сумке в поисках еды.

Нашел мяса и сухарей и поспешно запихал их в род, отметив при этом, что на обратный путь не осталось ни крошки.

— Неужели пока я спал, такое удумали! А как она выглядит? И что такое железная дорога? — в глазах волка читался неподдельный интерес.

Однако удовлетворять любопытства волка о научно-техническом прогрессе, который в этом мире пока еще не случился, у меня не было ни сил, ни желания.

— Да ничего, просто неудачная шутка, — отмахнулся я.

Интерес в глазах волка сменился разочарованием и досадой.

Я посмотрел за спину волка на красноокого идола. По-хорошему, мне требовался перерыв, но времени не было. Мы без того опаздывали и могли просто не успеть спасти Фила. Спасти Фила…. Рана, которую мне причинили видения синеокого истукана была ещё свежа. А я, к тому же, так не осторожно её растормошил. Внутри всё заныло, отдаваясь в голове жуткой болью. Я поморщился.

Волк перехватил мой взгляд, и лицо его стало медленно вытягиваться.

— Ты с ума сошел, Эрик⁈ — возмутился Леон. — Даже не думай, тебе нужно отдохнуть. Хотя бы несколько часов, а лучше день-два.

— Нет времени, — вздохнул я, потирая виски, боль понемногу отпускала. — Ты же знаешь, Леон, ещё немного и Филу уже ничем нельзя будет помочь!

— Идол просто тебя прикончит, и ты вообще никому не поможет. Ты на ногах едва держишься, — здравомысляще возразил Леон.

Это было верно, но физическая слабость была лишь верхушкой айсберга. Больше всего меня тревожили именно душевные раны, которые мне нанес синеокий.

Внутри всё ныло, болело. Хотелось просто выть кричать, рыдать, а лучше лечь и глядеть в потолок. Но времени, чтобы жалеть себя, не было, покончить со всем этим требовалось сейчас же.

— Я готов, — уверенно заверил я волка, — если сдирать пластырь, то быстро.

— Что такое пластырь? — опять не понял волк.

Я махнул рукой, мол, не важно. Еще раз отпил из фляжки, но уже из той, в которой хранился отцовский виски. С грустью отметив, что и он заканчивается. По телу разлилось приятное тепло, душа немного отмерла, как будто я принял обезболивающее.

Я собрал волю в кулак и нетвердым шагом, покачиваясь, как матрос, шагнувший с палубы на сушу после долгих лет странствий, подошел к красноокому идолу. Распрямил плечи и, затаив дыхание, заглянул ему в глаза.

Взгляды скрестились. В груди что-то затеплилось, а потом стало жечь, нестерпимо до боли, аж, слезы из глаз побежали.

За дымкой слёз я увидел Стеллу. Мою Стеллу в объятиях ухмыляющегося Роджера. Они неистово целовались, рука Роджера ласкала её грудь. Стелла, откинула голову назад, так что золотые волосы заструились по земле и протяжно застонала.

— О, Роджер, ты лучше, Эрика, — горячо зашептала Стелла. — Не зря я выбрала тебя стать моим первым, стать мне мужем!

Стелла вдруг повернулась ко мне. Роджер обнял её сзади, уткнувшись лицом ей в волосы.

— От тебя одни беды, Эрик! Ты не сможешь сделать меня счастливой! Роджер лучше тебя. Он сделает меня счастливой! А ты принёс мне только страдания!

Роджер одарил меня взглядом полным совершенно идиотского торжества и самодовольства.

Я сжал кулаки. Руки зачесались, нестерпимо захотелось задушить эту стерву, а потом прикончить Роджера. В руке проявился меч. Я занес руку для удара и… И встретился с глазами Стеллы. Это были не её глаза… Чужие, холодные, мёртвые глаза на лице Стеллы…

И это меня отрезвило. Кулаки медленно стали разжиматься. Я ведь точно знал, что не могу быть ни в чем хуже Роджера, я лучше его. Более того, Стелла не выбирала Роджера, его для неё выбрала её семья, а она как аристократка не могла противиться воле родителей. И в этом я был уверен на все сто, а значит всё что я вижу сейчас — это ложь и провокация.

Я задавил свою боль и обиду и отмахнулся от этого ведения, как от назойливой мухи.

Мираж растаял. Реальность медленно переплавилась в другую. Я увидел отца.

Герцог сидел в своём кабинете и, откинувшись на спинку кресла, не мигая глядел вперёд. Спустя некоторое время он наклонился, достал сигару, закурил и вновь откинувшись в кресле, стал пускать дым ровными кольцами. Рядом стоял стакан с виски.

Я почувствовать то, что происходило у него внутри, услышал его мысли. Наши разумы как будто сплелись в одно целое, и я на миг стал своим отцом.

А внутри у отца царило такое смятение, такое разочарование, что впору было ложится в гроб и помирать. А причиной этого разочарования был никто иной, как я собственной персоной.

— Мой сын…мой сын… — крутились в его голове обрывки горьких мыслей, он отпил из бокала виски, но даже не поморщился, будто не виски, а сока глотнул. — Что будет с нашим герцогством, если меня не станет? Эрик, очевидно, не сможет управлять им. У мальчишки нет ни желания, ни способностей, ни элементарных знаний и опыта. Что же мне делать с сыном? Должно быть я плохой отец, если он вырос таким оболтусом… Он не поступил в академию, не оброс связями, а сейчас ему плевать на вверенных нашей ответственности людей. Я один… Был бы у меня сын такой как Томаш, я бы горя не знал. Ответственный, благородный… сразу видно сын герцога… И почему я не женился после смерти Беллы? Мой долг был оставить наследника. Достойного наследника. Эрик, очевидно, таким наследником стать не способен… Не зря моя позиция повсюду встретила непонимание. Мы не имеем права давать волю своим чувствам. Мы Герберты, прежде всего должны думать о своем герцогстве и роде….

Так думал мой отец, пуская дым в потолок.

Сердце у меня сжалось в тиски. К горлу подступил комок. Горечь в каждом слове отца отравляла меня. Должно быть именно так человек умирает, когда его сердце разрывается…

— А Белла… — продолжал я подслушивать то, о чем сожалеет мой отец. — У неё с самого начало было отторжение к сыну, ещё даже до того, как он на свет появился. Она, видимо, интуитивно чувствовала в нём свою погибель и мой рок. А я дурак не понимал её…

Перед глазами у отца, а, следовательно, и у меня, промелькнули воспоминания. Мать с отцом в спальне. Герцог стоит, а Белла упав на колени и, обняв ему ноги, горько рыдает, моля отца позволить ей приготовить зелье для предотвращения беременности. Отец, поднимает её с колен, укладывает в кровать, ложится рядом, гладит её по волосам, утешает, заверяя, что она напрасно боится, что всё будет хорошо. Она потихоньку затихает у него в руках, проваливаясь в сон.

Это воспоминание сменяется другим.

Мне около года, может чуть больше, я, держась за перекладины, нетвердо стою на толстых ножках и жалобно реву что есть мочи. Над кроваткой нависло лицо матери.

Белла берет меня на руки, качает, напевая какую-то песенку, затем укладывает притихшего меня обратно в кроватку. Берёт вышитую шёлковой гладью подушку со знаком сокола и вновь наклоняется ко мне. Близко-близко, так, что я чувствую её запах — молока и мяты. Но я и вижу это сейчас со стороны — она прикладывает подушку к моему лицу и начинает душить… душить своего ребёнка.

Я задыхаюсь. В груди разгорелся пожар из боли и обиды. Пожар выжигает в груди пустоту.

К счастью отец появился вовремя и оттащил мать до того, как она успела совершить непоправимое.

Герцог бьет её по щеке, с такой силой, что мать падает на пол. Белла, свернувшись на полу клубком, содрогается в рыданиях, с ужасом глядя на свои руки, на вновь расхныкавшегося меня. Отец берет меня на руки, пытается утешить.

— Я не хотела, — шепчет Белла. — Герберт, я не хотела! Что со мной творится⁈ Этот ребёнок сводит меня с ума!

Воспоминание обрывается вспышкой боли. Отец выпустил новое кольцо дыма. И снова приложился к виски.

Я был бы не прочь сейчас присоединиться к его занятиям. С каким бы удовольствием я сделал бы затяжку и глотнул алкоголь, только бы хоть на мгновение затушить эту боль…

— Рождение Эрика принесло нам с Беллой столько страданий, — продолжал рассуждать отец. — Было бы лучше, если бы он вовсе не рождался. Тогда Белла не сошла бы с ума, и мы были бы счастливы…

И вновь наплыли видения. Отец обнимает совсем юную мать за плечи. Она смотрит на него доверчиво, нежно. Игриво шепчет в ухо, что любит…

— Может и лучше, если Эрик не вернется… — выносит приговор отец. — А я тогда женюсь, я ещё могу иметь наследника. Я ещё не так стар… Есть шанс всё исправить…

Жжение в моей груди усилилось. Сердце стучало как бешенное. Я чувствовал ненависть к ним обоим, ненависть и боль. Я отвергнут родителями, они поставили на мне крест, до того, как я появился на свет. Я не знал их любви, их заботы…. Поэтому и сам я не мог никого любить…

Я сделал над собой усилие и, отодвинул обидку на родителей далеко на задний план, зацепившись за то, чем был все эти годы для них я сам. И вид со стороны был далеко не из приятных.

Все эти годы я находился очень далеко был далек от понятия «образцовый сын» и уж точно не являлся лучшим наследником целого герцогства. Вопреки всем усилиям отца, который нанял мне целую свору учителей, я не поступил в академию. Я не интересовался ни тренировками, ни занятиями, ни делами герцогства. Все это время я интересовался только собой, бегал по девкам, и вёл праздный образ жизни. Я был так плох, что собственный отец легко поверил, что я способен на воровство и подлость.

Но то был и не я вовсе, то был слабый избалованный сопляк.

А я… я тоже не идеален… И тоже показывал себя не с лучшей стороны, то опаздывал на тренировки, то демонстрировал своё невежество, то пренебрегал своими долгом и светским этикетом… Так что, в какой-то мере, отношение отца ко мне было справедливым.

Однако, как только я проявлял себя с положительной стороны, то почти всегда получал от отца и поддержку, и благосклонность. Я вспомнил, как во взгляде отца появилась гордость, когда выяснилось, что меч достойного принадлежит мне по праву, и что богиня жизни Аве выбрала меня своим избранником и наградила даром сокола.

Нет, отец любил меня… Просто, мне нужно доказать ему, что я заслуживаю не только его любовь, но и уважения. И я докажу ему. Он поймет, что я достойный наследник, и что он может мне доверить дела герцогства.

Жжение в груди прекратилось, дышать стало легче. Ко мне вернулись способность думать и действовать.

Я повернулся к тому, кто нашептывал мне мерзости.

Я ожидал увидеть опять самого себя. Но передо мной с горящими алым пламенем глазами стояли мать и отец. Они держались за руку, смотрели на меня холодно, с презрением.

— Без тебя нам было лучше! — покачал головой отец.

— Я не должна была дать тебе родиться! — подхватила мать.

Опять сделалось больно в груди.

— Мы никогда не любили тебя и не будем любить! Как бы ты не старался заслужить нашу любовь!

В глазах потемнело. Я понял, что не дышу уже долгое время и жадно схватился за воздух.

Я вновь усилием воли, задавил в себе обиду. Посмотрел на отца, на мать…

— Пусть так, — тихо согласился я с ними. — Я вас прощаю.

— Что ты делаешь? — удивился отец.

— Я не удостоился вашей любви, что ж пусть так. Однако вы дали мне жизнь… Я прощаю вас и иду дальше. Пусть ваша любовь не благословляет мой путь, значит, мой путь будет труднее, но это не определяет того, кем я буду в этом мире, свой путь определяю только я сам. Я не буду оправдывать свою тьму тем, что вы меня недолюбили. Я прощаю вас!

Это были не просто слова, они шли от сердца. Я почувствовал, как обида и боль теряют свою власть надо мной.

Медленно образ отца и матери развеялись черной дымкой. Идол на моих глазах рассыпался в прах. Его останки подхватил ветер и понес к проясняющемуся горизонту.

В глазах стало темно, и я упал в эту тьму. Она кричала голосом моей матери, таким жутким, что кровь стыла в жилах.

Очень медленно и тяжело я возвращался к свету. И сразу же меня стало выворачивать наизнанку. И потом опять меня накрыла тьма, но она уже была теплой и уютной.

И снова меня призвал к себе свет. Я с трудом разлепил глаза. Было сумеречно. Рядом потрескивал огонь. Обеспокоенный Леон ходил вокруг костра с видом полководца, обдумывающего тактику сражения. Как только он увидел, что я очнулся, то сразу же бросился ко мне.

— Эрик, слава всем ликам Триликого ты очнулся! Вот попей, — он поднес к моим губам фляжку, я жадно отпил. — Ты победил! Я не ошибся, что пошел за тобой! Ты одолел еще одного! Теперь сюда вернулся свет, пусть и сумрачный, но всё лучше, чем тьма… Ты облегчил их страдания…

— Как долго я был в отключке? — напряженно спросил я, прерывая дифирамбы в честь моего сомнительного подвига.

— Часов шесть, наверное, уже, как бы не больше, — нехотя ответил Леон.

Сердце у меня похолодело. Болезненно сжалось. Времени, чтобы спасти Фила оставалось всё меньше. Шансы таяли.

Я попытался подняться и не смог. Тело было как будто свинцом налитое.

— Эрик, ты не торопись, попросил Леон. — Я понимаю, ты хочешь спасти всех. И друга, и пленённые здесь хармы, но не всегда и не всех можно спасти. Ты пойми, тебе не одолеть ещё одного идола в таком состоянии. Нужно отдохнуть. Это жизненно необходимо!

— На том свете отдохну, — упрямо стиснув зубы, возразил я и снова, собрав всю воля в кулак, попытался встать.

На этот раз у меня получилось сесть, но долго я в этом положении не продержался и снова бухнулся на спину.

— Дурак! — проскрежетал Леон.

— Я должен успеть! — упрямо процедил я.

— Ты не переживешь этого, если даже победишь! — обреченно покачал головой Леон. — В тебе жизнь едва теплится, твоя харма изранена. Эрик, не будь ослом! Думай головой, а не сердцем.

— Тогда я стану Вардом, — возразил я. — Лучше помоги мне встать. Я сделаю то, что должен!

— Это убьет тебя!

Идол был не так далек. Я прикрыл глаза. Я измучен это правда. Правда и то, что последний идол имеет все шансы меня добить. Однако я должен выдержать. Я должен успеть спасти Фила. И не потому, что обещал там что-то ему… А потому что рыжий был мне нужен, как друг, как оруженосец, как соратник…

— Лучше помоги мне сделать то, что должно, — процедил я.

— Я не могу тебе помочь, Эрик, я темный, — стал скороговоркой оправдываться Леон. — Как только мы встретимся взглядами. Идол призовет к моей тьме, я сам стану идолом. И вместо одного врага ты получишь двух!

— Леон, я прошу тебя, помочь мне подобраться к этому гаду, а не бороться вместо меня. Это моя битва!

— Это самоубийство, я не стану тебе в этом помогать!

— Ну и в жопу тебя! — разозлился я.

Я перевернулся на бок, поднялся на четвереньки и медленно пополз на карачках. Хоть расстояние и было небольшим, даже такой способ передвижения изрядно меня утомил. На лбу выступила испарина. Голова закружилась.

Подобравшись к идолу. Я материализовал меч и, опираясь на него, тяжело поднялся. Достал фляжку, допил виски и заглянул в глаза тьме.

На этот раз не было никаких картинок. Просто тьма плотная, осязаемая, вечная накинула мне на шею удавку и стала душить. Тьма во мне парализовала волю, не давая обратиться к свету. На задворках сознания прокатилось понимание, что из этой тьмы я уже не выберусь никогда. А еще то, что Леон оказался прав…

Меня что-то больно толкнуло, буквально вырывая меня из этого облака тьмы. Я открыл глаза, чтобы увидеть, как Леон встал на мое место. Тьма в его глазах встретилась с тьмой в глазах идола. Тело волка содрогнулось и стало переплавляться в деревянного истукана. Он истошно заорал и почти сразу затих.

Однако все случилось не так, как говорил Леон. Идол на холме остался один. На месте рассыпавшегося в прах черноокого идола, на меня взирал идол с серыми глазами. Это то, что осталось от Леона. Я, не успев ничего обдумать, заглянул в эти стальные глаза, чтобы в последний раз поранить свою душу….